На закате солончаки багряные
Н. В. Денисов
Новая книга поэта и прозаика Николая Денисова «На закате солончаки багряные» – документальное лирическое повествование о малой родине автора – селе Окуневе Бердюжского района Тюменской области, о близких ему людях, «о времени и о себе». Автор рассказывает о поре ранних детских лет, прокладывая своеобразные «мостики» в современность.
Книга издается к 60-летию Николая Денисова.
НА ЗАКАТЕ СОЛОНЧАКИ БАГРЯНЫЕ
Лирическое повествование
ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА
_ББК_84(2Рос=Рус)6-44_
Д 33
Книга издана при финансовой поддержке Департамента информационной политики администрации Тюменской области
Денисов Н.В.
На закате солончаки багряные: Лирическое повествование. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 2003, с. 448.
ISBN 5-7851-0459-8
Новая книга поэта и прозаика Николая Денисова «На закате солончаки багряные» – документальное лирическое повествование о малой родине автора – селе Окуневе Бердюжского района Тюменской области, о близких ему людях, «о времени и о себе». Автор рассказывает о поре ранних детских лет, прокладывая своеобразные «мостики» в современность.
Книга издается к 60-летию Николая Денисова.
ISBN 5-7851-0459-8
© Денисов Н.В., 2003
© Холомьева И.Н., иллюстрации, 2003
СЕЛО ПОЭТОВ
Быть в чем-то первым, называться лидером в большом ли, в малом ли – разве не лестно, не престижно? Возможно, кто-то добавит – «для честолюбца». Не стану спорить. Но кто из людей труда, весьма далеких от кичливых мыслей, не испытывал некой гордости от того, что вырвался вперед? Ощущаю такую гордость и я, пишущий эти строки, за то, что в свое время, не так уже и давнее, первым опубликовал в тюменском альманахе «Врата Сибири» рецензию на поэтическую книгу Николая Денисова «Заветная страна», вскоре выдвинутую на Всероссийскую премию имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. И оказался вроде «крестного» у будущего лауреата, у поэта, писателя, с которым мы родились в одном селе Окуневе. На самом юге земли Тюменской – Бердюжском районе.
Николай Васильевич писал мне в Хакасию, где прожил я век, исключая первые окуневские восемь лет детства. «Побывал на празднике Мамина-Сибиряка: в Екатеринбурге, в поселке Висим, где он родился. Потом Нижний Тагил, где в театре имени писателя была вручена премия первым лауреатам. Получил и я: нагрудная медаль, Диплом, ну и... сама премия в конверте. Потратил ее на приобретение компьютера, который научился уже включать и выключать...». И приписка в конце: «Отметили «Заветную страну». Конечно, к месту была и Ваша о ней статья!».
Вот почему я начал свой запев с признания положительных сторон соревновательного пыла, к которому оказался причастен, хотя и косвенно.
Теперь мой протеже-лауреат собирается выйти к читателям с новой книгой. Это уже проза. А я давно знаю, что мыслил мой земляк Денисов написать лирическое повествование о своем детстве, о близких и родных людях нашего Окунева. «Окуневская проза, – писал он мне. – Назвал: «На закате солончаки багряные». Вы помните ведь красную, багровую, жирную такую траву на наших солончаках?! А когда на закате их осветит вечерняя заря в июне-июле, горят-таки!
К большинству новых рассказов-глав добавляю несколько рассказов, написанных ранее, документально связанных с нашим родным селом. Время действия – конец 40-х – начало 50-х годов. И своеобразные мостики в будущее, в современность, в которых мои и земные, и морские дороги!.. Начал с того, как себя помню. А это лет с четырех, то есть с сорок седьмого года. Помнится – голодновато было. А стоит в глазах зеленая полянка... Зелень радостная, пронзительная!..».
С первой книги стихов 1970 г. «Проводы» дар Николая Денисова проявился, как лирический, с углубленным озарением и умением пересоздавать в образах повседневные бытовые впечатления. С той поры у моего земляка вышло два десятка книг. В советское время большинство из них печатались в московских издательствах. Стихи. Проза. Так и выходили книги в переменном порядке.
И ещё – хлопоты по изданию и редактированию патриотической газеты «Тюмень литературная», которую знают и читают не только в России, но и дальнем русском зарубежье.
С земляком Н.Денисовым воочию встречались мы всего один раз – на одном из литературных форумов в Новосибирске, потому знаю обо всех его многотрудных хлопотах больше из переписки: «Дорогой земляк, Геннадий Филимонович! Сердечное спасибо за последнее письмо с фотографиями. Получил и поздравление к своему 50-летию от Вашей писательской организации. Телеграмма и поздравления были оглашены на моем вечере 9 ноября в областной научной библиотеке. Из зала нашелся один человек, который перевел с хакасского, что я «пока еще не старый орёл». Понятно!.. «Тюмень литературная» хоть и с трудом, но выходит. Посылаю Вам два последних, похудевших в объеме, номера. Один делал просто для заработка: рекламный. Типографские расходы ведь сильно возросли. Жмут на патриотическую прессу сознательно. Идет обыкновенное удушение... Сейчас готовлю 16-полосный номер. Надо дать и Ваши материалы. Я в большом долгу перед земляком... Никак не могу вырваться в Бердюжский район, в Окунёво. Там ждут с выступлениями. Да и надо просто – зарядить, освежить душу... На выходе две мои книжки: «Стихотворения». Избранное. В Москве. И проза – 16 а.л. в Шадринске. Через пару дней еду туда – подписывать в печать.
Пришлю книжки уже в новом году. Желаю Вам бодрости, здоровья, успехов в литературных делах. 14 декабря 1993 г.».
Вот такой он весь – деятельный, кипучий, неугомонный. И внимательный. Конечно же, прислал он прозу свою «Пожароопасный период». И московский сборник стихов в белой обложке. «Как белые одежды для души». (Моё!). Да, именно душа оказалась в тех избранных образцах поэзии окунёвца-земляка. А вот в «Пожароопасном периоде» меня глубоко тронули повести и рассказы. И особенно наиболее колоритный, документальный рассказ «Дед Павел», который автор включил и в настоящую книгу. Увиден этот много поживший, много видевший и испытавший земляк наш, окунёвец, в необычном свете. Замечу, что писатель изображает людей, вещи и явления не ради их самих, а как художник-импрессионист, показывает в свете века – свет этот чрезвычайно важен.
Так вот, дед Павел... «Сидит на лавочке у избы. Синие глаза такие добрые, лукавые, бороденка расчесана.
– Подойдите, ребятишки.
Мы подходим.
Дед начинает нам петь частушки. В частушках имена и фамилии наших деревенских, недавние уличные события и многое другое, до удивления складное, как у Пушкина.
Эх, дождик идет,
Всю бригаду мочит.
Стёпа Шустов на быке
Едет и хохочет.
Дед Павел косится в нашу сторону синим оком, словно спрашивает: «Ну, как?». И заводит тоненьким голосом новую частушку:
Шла машина из Ишима,
Колесо резиново.
Дедка с девками гуляет,
Бабка рот разинула.
Вот он какой, дед Павел, думал я, талантливый!..
Но пришла пора вспомнить о чудачествах деда. Сердитые это чудачества, рассчитанные на ротозеев, на людей наивных, неразумно доверчивых. Такие всюду отыщутся. Так им и надо!
Так вот, как-то наловил дед Павел на озере Окунёво (озеро славилось крупной рыбой!) больших увесистых карасей. Лапти и лапти по величине. Чешуя серебряная, размером в копейку каждая чешуйка.
А возле озерной пристани – гороховое поле. Был, кажется, август, поскольку мы шастали за стручками. Так вот, недолго думая, нарвал дед стручков и перед тем, как пластать-чистить рыбу, накормил каждого карася зелеными горошинами. Да еще подождал, пока мимо его подворья будет проходить Андреева Анна.
– Гляди-ка, Анна, – окликал её дед Павел, – рыба на горох вышла!
На глазах Анны распластал несколько карасей. И верно, в кишках каждого – зелёный горох.
А у Анны такое дело – в дождь ли, в зной ли, а надо непременно пройтись из конца в конец по селу. По делу и просто так посудачить с народом.
– Не может быть! – выслушав сообщение Анны, дивился иной мужичок. Но тотчас бежал к старику удостовериться.
В большом нашем селе таких простодушных рыболовов набралось тогда десятка два человек. И под вечер плотное кольцо из сетей и ряжевок окружило гороховое поле...
Смеялся потом весь район».
Каверзными назвал Николай Денисов шутки деда Павла в этом рассказе. И во всей его натуре видит он нечто «мефистофелевское». Из экскурса в прошлое сообщает о давней, впрочем, забытой причастности его к Ишимскому «белокулацкому» восстанию, хотя он вовсе ни в каких мироедах не числился сроду. (Да и к восстанию этому нынче другое отношение). А вот продавцом окуневской кооперативной лавки работал он долгие годы, пока был в зрелой поре...
Как стыкуются времена!
Представьте, что и я, окунёвец по рождению, знал деда Павла еще как крепкого мужика. Ведь семилетним забегал к нему в лавку, где он ловко отмеривал деревянным метром с медными концами ситец и сатин из больших «труб» материи. Нечто «мефистофелевское» в нём было и тогда...
Осенью 1929 года, когда мама училась в городе Ишиме на курсах каменщиков, я уже ходил в первую группу Окунёвской школы. Однажды учительница Раиса Васильевна («стриженая Райка», как её называли окунёвские бабы), задержав меня после уроков, достала из собственного кошелька бумажный рубль, послала купить в лавке пачку промокашек на весь класс. Перебежав переулок, отделяющий школу на площади от Большой улицы, что тянется вдоль озера Долгого, я очутился в каменной кооперативной лавке. Продавец Павел с треском разрывал намотанную на знаменитый метр надрезанную материю. Я встал в очередь к прилавку и дождался, когда она дошла до Павла. Запомнил синеглазое и белощекое круглое лицо, карандаш за ухом, очинённый с двух концов, сине-красный, которым он метил черточки на ситчике, где сделать надрез.
– Что тебе, мальчик?
– Пачку промокашек, – ответил я, протягивая рубль.
– Гм... Промокашки совсем дешевый товар. А тут у тебя большая деньга. Не купишь ли еще карандашей и книжек? Гляди! – протянул он книжку со слоном на обложке, – это про жаркую страну Индию. А вот эти две тоненьких пригодятся твоим старшим – про колхозы!
И передо мной на прилавок, до которого я доставал подбородком, шлепнулись две брошюрки с изображением животноводческих строений. А в руку мне дал три жёлтых граненых простых карандаша...
У меня язык онемел возразить ему, сказать: «Деньги не мои, учительницы, она поручила купить только промокашки!».
Очередь заворчала:
– Не стой, парень. Бери, что купил, не держи людей... Я поспешно схватил с прилавка навязанные те покупки вместе с пачкой промокашек, показавшейся жалкой, поспешил домой. Книжка со слоном на обложке оказалась рассказом Рабиндраната Тагора, и он увлек меня. А тетка спросила: «Откуда у меня это все?». Пришлось рассказать...
На следующее утро тетка вернула бумажный рубль учительнице, оставила меня в школе, а сама пошла объясняться с продавцом. Павел, узнав что я безотцовщина, что отец сгорел в огне того же Ишимского восстания, погиб, а не дался в руки расстрельной команде чоновцев, так вот, Павел сожалел и извинялся перед тёткой. Перед ней стоял уже «другой» Павел, которого тетка по старорежимной привычке именовала «приказчиком»... А перед односельчанами Павел, чтоб они забыли о его «белоповстанческом» прошлом, пытался казаться человеком с «чудинкой». Надел на долгие годы маску «шута горохового», каким выглядел в поздние свои годы. Такой он и в описанных Николаем Денисовым чудачествах своих. И писатель-земляк ничем не грешит против истины, наделяя образ позднего деда Павла «мефистофелевскими» чертами. Это живой человек, а не придуманный бутафорский Щукарь. В окрестностях, да на той же околице Окунева, которой далеко до подступов к преисподней, дед Павел изображается, кстати, и в новой поэме Николая Денисова «Змея на Солёном» в гротескном образе. И весь его «демонизм» – это лишь прикрытие подлинной натуры неординарного реального человека.
Заряды магнетизма земляков-окунёвцев сконцентрировались на шариках-кондукторах творческой машины трения уважаемого автора и при описании некоторых других персонажей данной книги. К примеру, герой рассказа «Ангар из камыша» – Саша Кузьмин.
Колорит таинственности, нестандартности, образ и характер этого персонажа вытекают из описания его жилья:
«Довольно ветхий с виду, но высокий, на подклетях, с таким же высоким крыльцом с перилами, дом Кузьминой Марьи выпирал углом в переулок, к озеру, а это было признаком того, что в доме непременно водятся черти и прочая дурная нечисть. Не случайно, конечно, в доме, соображал я, жилой была только первая половина – кухня-куть, где вздымалась богатырских размеров русская печь, полати под потолком, а под ними стояла железная кровать, застеленная, как во многих бедных жилищах села, спальным хламом – телогрейками, рваными полушубками, дерюжками. Горница была заколочена крест-накрест двумя тяжелыми плахами. И не отапливалась. Вот тут-то, в горнице, и бесновалась, говорили, нечистая сила, едва только наступала полночь, 12 часов. Сами собой начинали плясать ухваты, сковородники, ерзать столы, шевелиться вёдра, глиняные горшки и кринки, летать под потолком сковородки...».
Образ старшего из братьев – Кузьмина Саши нарисован автором довольно обаятельно. Саша строен и статен, годами лет на восемь старше рассказчика. Не просто умен, а по-настоящему талантлив. К нему прислушивается и рассудительный пожилой отец рассказчика. Но вот, несмотря на ум и личную обаятельность, из-за магнетических черточек не повезло парню. Не повезло и его другу-рассказчику, хотя только один из них «намагниченный».
Друг бьётся, как поднять на пашне механизаторскую выработку. А Саша говорит: «Это пустое, давай построим самодельный самолет!». Согласился друг, колеса от боковых граблей для самолета притащил. Вроде взлетел на тех колесах самолет аршина на два, да грохнулся с него конструктор. И тут озарила его другая идея... И так он изобретал да конструировал, подошел вплотную к конструкции «перпетуум-мобиле», которую «продумал до мелочей»...
«...В пору развернувшейся горбачевской перестройки, ускорения и гласности, когда «свежий ветер перемен» поманил доверчивых русских мужиков в кооперацию, обещавшую золотые горы, Саша возник у меня, в Тюмени: с папкой документов, писем и отписок. Просил помочь «квалифицированным пером». Он бился об открытии собственного рыбокоптильного предприятия на глубоком полевом карасьем озере... Начальство, ухмыляясь, покашливало в партийные кулаки: «Ты что, хочешь богатым стать?». Другому, может быть, поверили бы, ему – нет: «Строитель вечного двигателя!». А вскоре сами эти бугры партийные и комсомольские бросились растаскивать то, что у народа плохо лежит, хапать, «прихватизировать», на ходу выбрасывая партбилеты...»
Рассказ об Александре Кузьмине заканчивается строчками письма одного знакомца автора: «Живет один, ходит быстро, широко шагает, наклонившись вперед. Улыбчив, весел, на лету ловит мысль...».
Вот они какие, магнетические-то!
Герои рассказа «Кудряшки токарных стружек» – отец, мать, совхозные механизаторы, шофера, ремонтники. Характеры воскрешаются достоверные, правдивые. Характеры и люди тех послевоенных лет! Отец – то обут в башмаки на деревянной подошве, то в клееные из машинной камеры галоши... Между ним и матерью такой диалог:
– Василий, сыпнул бы в карман зерна для куриц...
Отец отмалчивается, опалив мать холодным взглядом, а то скажет:
– Казенного никогда не брал. И вам не велю! А между прочим, он кладовщик в совхозе и ведет еще учет в МТМ. Нередко берет с собой малого сынишку, а люди называют мальчика отцовым именем. Ребенку это лестно, ведь он любит отца.
Отец – раненый фронтовик, в сорок втором вернулся в Окунёво из госпиталя. Под Ростовом-на-Дону «долбануло» разрывной немецкой пулей...
Однажды, представляя меня, автора этих строк, окунёвцам через «Тюмень литературную», Николай Денисов свидетельствовал: «Окунёвский крестный Г.Ф.Сысолятина Пётр Евсеевич Барсуков, дружок моего отца, часто они сходились за бражкой в нашем доме. Тоже войну прошел, а среди набора его наград – две медали «За отвагу».
Окунёвский эпос!.. Я слышу в нем плеск волн двух озер, вдоль которых протянулось село. Слышу колокола, еще не сброшенные с колоколен двух церквей: старообрядческой и «мирской». Вижу вращающиеся крылья полудюжины ветряных мельниц. Но меня тянет посмотреть в дальнее вовсе, в мое прошлое, а книга Николая Васильевича о его времени. Она ближе к современности. Да и сама современность, злободневность, «мостиками», что выстраивает автор, врывается в наш сегодняшний день.
Природа художественного творчества. В чем она? Вспомним «Эхо» Александра Сергеевича Пушкина:
Ревет ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом –
На всякий звук
Свои отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов –
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва... Таков
И ты, поэт!
В стихотворении отображена не только природа поэта и поэзии, а любого художника-творца и его творения. Мало того, здесь отображены и противоречия между художником и обществом или, что почти одно и то же – между художником и его временем.
Художник выступает как эхо всего происходящего в этом колеблемом мире. На все волнующие события он шлет свой ответ. Но ему нет отзвука, и это начало всех противоречий между ним и миром, у которого множество точек опоры. А у противопоставившего ему своё искусство таланта – опора одна-единственная. Это – невидимый ген, с которого начинается слово «гениально».
Ген передается от отца к сыну, от матери к дочери, из поколения в поколение. Ген – вещь зыбкая и неосязаемая, как пустой воздух. Но именно он определяет природу художника-творца. Это первое противоречие.
Подлинное искусство вечно, а наша жизнь, увы, временна – вот второе противоречие между художником и его бытием.
«Ты царь – живи один!». Духовное одиночество, как полагали раньше и духовная обособленность, как это мы называем теперь – в известной мере удел любого настоящего художника.
Все три противоречия составляют тайну личности поэта и писателя Николая Денисова, его индивидуальности. Без них не может быть никакого художественного творчества.
Духовное одиночество порождает страдание. А чтобы писать, нужно страдать, говорил Федор Михайлович Достоевский. В противоречивой страдающей душе рождается замес гениальных произведений по «ведомству» различных муз...
Николай Васильевич Денисов, чью книгу о его малой родине мы взяли в руки, не одинок и отнюдь не страждет духом. Фотоснимки показывают его уже пожившим человеком на свете, но неутомленным, спортивного вида-склада, не привыкшим к излишествам человеком. Вот он на журнальной странице «Тюмени литературной» в фуражке с морским «крабом» и штормовке – мореход же! Взгляд же на этом снимке у него довольно грустен и тяжел – не каждый недоброжелатель его выдержит. Подстать взгляду напечатанное рядом стихотворение Николая Денисова «Расклад»:
Отец мой был
природный пахарь...
Из народной песни.
Ну что, орлы-интеллигенты,
Соколики, тетерева,
Как там «текущие моменты»,
«Свободы» ваши и «права»?
Теперь повсюду тары-бары,
Не жмет, не душит агитпроп.
Вы ж так хрипели под гитары
Об этом – в кухоньках – взахлеб.
Ну, допросились в кои веки
Почетных званий и наград,
Ну, вышли в общечеловеки...
А дальше что? Какой расклад?
Вокруг желудка интересы,
Все те лее всхлипы про «судьбу»
Да злые шуточки от беса
Про белы тапочки в гробу.
А не от Бога – болевое
Еще живого бытия:
«Горит, горит село родное,
Горит вся родина моя...»
2001 г.
Думаю, я ответил на вопрос теоретического включения в мое предисловие к книге: в чем тут проявлено страдание? Ведь оно побудило создать эти страстные строки стихотворения, о каких Владимир Маяковский отзывался так: «И песня, и стих – это бомба и знамя...».
Душа болит у Николая Денисова, прошедшего моря-океаны, за свою дорогую малую родину – Тюменщину. И не только. И не стихом единым, выстраданным многократно, сражается он с врагами духовной культуры русской, клеймя их и собственными вдохновенными статьями и отовсюду скликая друзей-единомышленников под знамя «Тюмени литературной».
Вернусь к «Заветной стране» Денисова. Чувствую себя причастным к недавнему событию – награждению и автора, и книги этой Всероссийской премией, ведь я тоже окунёвец, хоть и давний. И предшественник, которому необходимо во что бы то ни стало много раз проверить и сравнить с денисовским свой литературный багаж.
Видимо, свет села Окунёва Бердюжского района Тюменской области такой силы, что мои собственные книги о нем, напечатанные в Хакасии, влекут к себе юных. А речь идет о мальчике-безотцовщине, привезенном матерью из Окунёва на Енисей в 1930 году...
И на его счастье осталось на месте Окунёво – село поэтов.
Об этом и лирическое повествование Николая Денисова «На закате солончаки багряные». О времени нашем, о малой и большой Родине, о счастье жить на земле.
Геннадий Сысолятин, писатель, фронтовик, заслуженный деятель искусств Республики Хакасия.
Н. В. Денисов
Новая книга поэта и прозаика Николая Денисова «На закате солончаки багряные» – документальное лирическое повествование о малой родине автора – селе Окуневе Бердюжского района Тюменской области, о близких ему людях, «о времени и о себе». Автор рассказывает о поре ранних детских лет, прокладывая своеобразные «мостики» в современность.
Книга издается к 60-летию Николая Денисова.
НА ЗАКАТЕ СОЛОНЧАКИ БАГРЯНЫЕ
Лирическое повествование
ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА
_ББК_84(2Рос=Рус)6-44_
Д 33
Книга издана при финансовой поддержке Департамента информационной политики администрации Тюменской области
Денисов Н.В.
На закате солончаки багряные: Лирическое повествование. – Екатеринбург: Банк культурной информации, 2003, с. 448.
ISBN 5-7851-0459-8
Новая книга поэта и прозаика Николая Денисова «На закате солончаки багряные» – документальное лирическое повествование о малой родине автора – селе Окуневе Бердюжского района Тюменской области, о близких ему людях, «о времени и о себе». Автор рассказывает о поре ранних детских лет, прокладывая своеобразные «мостики» в современность.
Книга издается к 60-летию Николая Денисова.
ISBN 5-7851-0459-8
© Денисов Н.В., 2003
© Холомьева И.Н., иллюстрации, 2003
СЕЛО ПОЭТОВ
Быть в чем-то первым, называться лидером в большом ли, в малом ли – разве не лестно, не престижно? Возможно, кто-то добавит – «для честолюбца». Не стану спорить. Но кто из людей труда, весьма далеких от кичливых мыслей, не испытывал некой гордости от того, что вырвался вперед? Ощущаю такую гордость и я, пишущий эти строки, за то, что в свое время, не так уже и давнее, первым опубликовал в тюменском альманахе «Врата Сибири» рецензию на поэтическую книгу Николая Денисова «Заветная страна», вскоре выдвинутую на Всероссийскую премию имени Д.Н. Мамина-Сибиряка. И оказался вроде «крестного» у будущего лауреата, у поэта, писателя, с которым мы родились в одном селе Окуневе. На самом юге земли Тюменской – Бердюжском районе.
Николай Васильевич писал мне в Хакасию, где прожил я век, исключая первые окуневские восемь лет детства. «Побывал на празднике Мамина-Сибиряка: в Екатеринбурге, в поселке Висим, где он родился. Потом Нижний Тагил, где в театре имени писателя была вручена премия первым лауреатам. Получил и я: нагрудная медаль, Диплом, ну и... сама премия в конверте. Потратил ее на приобретение компьютера, который научился уже включать и выключать...». И приписка в конце: «Отметили «Заветную страну». Конечно, к месту была и Ваша о ней статья!».
Вот почему я начал свой запев с признания положительных сторон соревновательного пыла, к которому оказался причастен, хотя и косвенно.
Теперь мой протеже-лауреат собирается выйти к читателям с новой книгой. Это уже проза. А я давно знаю, что мыслил мой земляк Денисов написать лирическое повествование о своем детстве, о близких и родных людях нашего Окунева. «Окуневская проза, – писал он мне. – Назвал: «На закате солончаки багряные». Вы помните ведь красную, багровую, жирную такую траву на наших солончаках?! А когда на закате их осветит вечерняя заря в июне-июле, горят-таки!
К большинству новых рассказов-глав добавляю несколько рассказов, написанных ранее, документально связанных с нашим родным селом. Время действия – конец 40-х – начало 50-х годов. И своеобразные мостики в будущее, в современность, в которых мои и земные, и морские дороги!.. Начал с того, как себя помню. А это лет с четырех, то есть с сорок седьмого года. Помнится – голодновато было. А стоит в глазах зеленая полянка... Зелень радостная, пронзительная!..».
С первой книги стихов 1970 г. «Проводы» дар Николая Денисова проявился, как лирический, с углубленным озарением и умением пересоздавать в образах повседневные бытовые впечатления. С той поры у моего земляка вышло два десятка книг. В советское время большинство из них печатались в московских издательствах. Стихи. Проза. Так и выходили книги в переменном порядке.
И ещё – хлопоты по изданию и редактированию патриотической газеты «Тюмень литературная», которую знают и читают не только в России, но и дальнем русском зарубежье.
С земляком Н.Денисовым воочию встречались мы всего один раз – на одном из литературных форумов в Новосибирске, потому знаю обо всех его многотрудных хлопотах больше из переписки: «Дорогой земляк, Геннадий Филимонович! Сердечное спасибо за последнее письмо с фотографиями. Получил и поздравление к своему 50-летию от Вашей писательской организации. Телеграмма и поздравления были оглашены на моем вечере 9 ноября в областной научной библиотеке. Из зала нашелся один человек, который перевел с хакасского, что я «пока еще не старый орёл». Понятно!.. «Тюмень литературная» хоть и с трудом, но выходит. Посылаю Вам два последних, похудевших в объеме, номера. Один делал просто для заработка: рекламный. Типографские расходы ведь сильно возросли. Жмут на патриотическую прессу сознательно. Идет обыкновенное удушение... Сейчас готовлю 16-полосный номер. Надо дать и Ваши материалы. Я в большом долгу перед земляком... Никак не могу вырваться в Бердюжский район, в Окунёво. Там ждут с выступлениями. Да и надо просто – зарядить, освежить душу... На выходе две мои книжки: «Стихотворения». Избранное. В Москве. И проза – 16 а.л. в Шадринске. Через пару дней еду туда – подписывать в печать.
Пришлю книжки уже в новом году. Желаю Вам бодрости, здоровья, успехов в литературных делах. 14 декабря 1993 г.».
Вот такой он весь – деятельный, кипучий, неугомонный. И внимательный. Конечно же, прислал он прозу свою «Пожароопасный период». И московский сборник стихов в белой обложке. «Как белые одежды для души». (Моё!). Да, именно душа оказалась в тех избранных образцах поэзии окунёвца-земляка. А вот в «Пожароопасном периоде» меня глубоко тронули повести и рассказы. И особенно наиболее колоритный, документальный рассказ «Дед Павел», который автор включил и в настоящую книгу. Увиден этот много поживший, много видевший и испытавший земляк наш, окунёвец, в необычном свете. Замечу, что писатель изображает людей, вещи и явления не ради их самих, а как художник-импрессионист, показывает в свете века – свет этот чрезвычайно важен.
Так вот, дед Павел... «Сидит на лавочке у избы. Синие глаза такие добрые, лукавые, бороденка расчесана.
– Подойдите, ребятишки.
Мы подходим.
Дед начинает нам петь частушки. В частушках имена и фамилии наших деревенских, недавние уличные события и многое другое, до удивления складное, как у Пушкина.
Эх, дождик идет,
Всю бригаду мочит.
Стёпа Шустов на быке
Едет и хохочет.
Дед Павел косится в нашу сторону синим оком, словно спрашивает: «Ну, как?». И заводит тоненьким голосом новую частушку:
Шла машина из Ишима,
Колесо резиново.
Дедка с девками гуляет,
Бабка рот разинула.
Вот он какой, дед Павел, думал я, талантливый!..
Но пришла пора вспомнить о чудачествах деда. Сердитые это чудачества, рассчитанные на ротозеев, на людей наивных, неразумно доверчивых. Такие всюду отыщутся. Так им и надо!
Так вот, как-то наловил дед Павел на озере Окунёво (озеро славилось крупной рыбой!) больших увесистых карасей. Лапти и лапти по величине. Чешуя серебряная, размером в копейку каждая чешуйка.
А возле озерной пристани – гороховое поле. Был, кажется, август, поскольку мы шастали за стручками. Так вот, недолго думая, нарвал дед стручков и перед тем, как пластать-чистить рыбу, накормил каждого карася зелеными горошинами. Да еще подождал, пока мимо его подворья будет проходить Андреева Анна.
– Гляди-ка, Анна, – окликал её дед Павел, – рыба на горох вышла!
На глазах Анны распластал несколько карасей. И верно, в кишках каждого – зелёный горох.
А у Анны такое дело – в дождь ли, в зной ли, а надо непременно пройтись из конца в конец по селу. По делу и просто так посудачить с народом.
– Не может быть! – выслушав сообщение Анны, дивился иной мужичок. Но тотчас бежал к старику удостовериться.
В большом нашем селе таких простодушных рыболовов набралось тогда десятка два человек. И под вечер плотное кольцо из сетей и ряжевок окружило гороховое поле...
Смеялся потом весь район».
Каверзными назвал Николай Денисов шутки деда Павла в этом рассказе. И во всей его натуре видит он нечто «мефистофелевское». Из экскурса в прошлое сообщает о давней, впрочем, забытой причастности его к Ишимскому «белокулацкому» восстанию, хотя он вовсе ни в каких мироедах не числился сроду. (Да и к восстанию этому нынче другое отношение). А вот продавцом окуневской кооперативной лавки работал он долгие годы, пока был в зрелой поре...
Как стыкуются времена!
Представьте, что и я, окунёвец по рождению, знал деда Павла еще как крепкого мужика. Ведь семилетним забегал к нему в лавку, где он ловко отмеривал деревянным метром с медными концами ситец и сатин из больших «труб» материи. Нечто «мефистофелевское» в нём было и тогда...
Осенью 1929 года, когда мама училась в городе Ишиме на курсах каменщиков, я уже ходил в первую группу Окунёвской школы. Однажды учительница Раиса Васильевна («стриженая Райка», как её называли окунёвские бабы), задержав меня после уроков, достала из собственного кошелька бумажный рубль, послала купить в лавке пачку промокашек на весь класс. Перебежав переулок, отделяющий школу на площади от Большой улицы, что тянется вдоль озера Долгого, я очутился в каменной кооперативной лавке. Продавец Павел с треском разрывал намотанную на знаменитый метр надрезанную материю. Я встал в очередь к прилавку и дождался, когда она дошла до Павла. Запомнил синеглазое и белощекое круглое лицо, карандаш за ухом, очинённый с двух концов, сине-красный, которым он метил черточки на ситчике, где сделать надрез.
– Что тебе, мальчик?
– Пачку промокашек, – ответил я, протягивая рубль.
– Гм... Промокашки совсем дешевый товар. А тут у тебя большая деньга. Не купишь ли еще карандашей и книжек? Гляди! – протянул он книжку со слоном на обложке, – это про жаркую страну Индию. А вот эти две тоненьких пригодятся твоим старшим – про колхозы!
И передо мной на прилавок, до которого я доставал подбородком, шлепнулись две брошюрки с изображением животноводческих строений. А в руку мне дал три жёлтых граненых простых карандаша...
У меня язык онемел возразить ему, сказать: «Деньги не мои, учительницы, она поручила купить только промокашки!».
Очередь заворчала:
– Не стой, парень. Бери, что купил, не держи людей... Я поспешно схватил с прилавка навязанные те покупки вместе с пачкой промокашек, показавшейся жалкой, поспешил домой. Книжка со слоном на обложке оказалась рассказом Рабиндраната Тагора, и он увлек меня. А тетка спросила: «Откуда у меня это все?». Пришлось рассказать...
На следующее утро тетка вернула бумажный рубль учительнице, оставила меня в школе, а сама пошла объясняться с продавцом. Павел, узнав что я безотцовщина, что отец сгорел в огне того же Ишимского восстания, погиб, а не дался в руки расстрельной команде чоновцев, так вот, Павел сожалел и извинялся перед тёткой. Перед ней стоял уже «другой» Павел, которого тетка по старорежимной привычке именовала «приказчиком»... А перед односельчанами Павел, чтоб они забыли о его «белоповстанческом» прошлом, пытался казаться человеком с «чудинкой». Надел на долгие годы маску «шута горохового», каким выглядел в поздние свои годы. Такой он и в описанных Николаем Денисовым чудачествах своих. И писатель-земляк ничем не грешит против истины, наделяя образ позднего деда Павла «мефистофелевскими» чертами. Это живой человек, а не придуманный бутафорский Щукарь. В окрестностях, да на той же околице Окунева, которой далеко до подступов к преисподней, дед Павел изображается, кстати, и в новой поэме Николая Денисова «Змея на Солёном» в гротескном образе. И весь его «демонизм» – это лишь прикрытие подлинной натуры неординарного реального человека.
Заряды магнетизма земляков-окунёвцев сконцентрировались на шариках-кондукторах творческой машины трения уважаемого автора и при описании некоторых других персонажей данной книги. К примеру, герой рассказа «Ангар из камыша» – Саша Кузьмин.
Колорит таинственности, нестандартности, образ и характер этого персонажа вытекают из описания его жилья:
«Довольно ветхий с виду, но высокий, на подклетях, с таким же высоким крыльцом с перилами, дом Кузьминой Марьи выпирал углом в переулок, к озеру, а это было признаком того, что в доме непременно водятся черти и прочая дурная нечисть. Не случайно, конечно, в доме, соображал я, жилой была только первая половина – кухня-куть, где вздымалась богатырских размеров русская печь, полати под потолком, а под ними стояла железная кровать, застеленная, как во многих бедных жилищах села, спальным хламом – телогрейками, рваными полушубками, дерюжками. Горница была заколочена крест-накрест двумя тяжелыми плахами. И не отапливалась. Вот тут-то, в горнице, и бесновалась, говорили, нечистая сила, едва только наступала полночь, 12 часов. Сами собой начинали плясать ухваты, сковородники, ерзать столы, шевелиться вёдра, глиняные горшки и кринки, летать под потолком сковородки...».
Образ старшего из братьев – Кузьмина Саши нарисован автором довольно обаятельно. Саша строен и статен, годами лет на восемь старше рассказчика. Не просто умен, а по-настоящему талантлив. К нему прислушивается и рассудительный пожилой отец рассказчика. Но вот, несмотря на ум и личную обаятельность, из-за магнетических черточек не повезло парню. Не повезло и его другу-рассказчику, хотя только один из них «намагниченный».
Друг бьётся, как поднять на пашне механизаторскую выработку. А Саша говорит: «Это пустое, давай построим самодельный самолет!». Согласился друг, колеса от боковых граблей для самолета притащил. Вроде взлетел на тех колесах самолет аршина на два, да грохнулся с него конструктор. И тут озарила его другая идея... И так он изобретал да конструировал, подошел вплотную к конструкции «перпетуум-мобиле», которую «продумал до мелочей»...
«...В пору развернувшейся горбачевской перестройки, ускорения и гласности, когда «свежий ветер перемен» поманил доверчивых русских мужиков в кооперацию, обещавшую золотые горы, Саша возник у меня, в Тюмени: с папкой документов, писем и отписок. Просил помочь «квалифицированным пером». Он бился об открытии собственного рыбокоптильного предприятия на глубоком полевом карасьем озере... Начальство, ухмыляясь, покашливало в партийные кулаки: «Ты что, хочешь богатым стать?». Другому, может быть, поверили бы, ему – нет: «Строитель вечного двигателя!». А вскоре сами эти бугры партийные и комсомольские бросились растаскивать то, что у народа плохо лежит, хапать, «прихватизировать», на ходу выбрасывая партбилеты...»
Рассказ об Александре Кузьмине заканчивается строчками письма одного знакомца автора: «Живет один, ходит быстро, широко шагает, наклонившись вперед. Улыбчив, весел, на лету ловит мысль...».
Вот они какие, магнетические-то!
Герои рассказа «Кудряшки токарных стружек» – отец, мать, совхозные механизаторы, шофера, ремонтники. Характеры воскрешаются достоверные, правдивые. Характеры и люди тех послевоенных лет! Отец – то обут в башмаки на деревянной подошве, то в клееные из машинной камеры галоши... Между ним и матерью такой диалог:
– Василий, сыпнул бы в карман зерна для куриц...
Отец отмалчивается, опалив мать холодным взглядом, а то скажет:
– Казенного никогда не брал. И вам не велю! А между прочим, он кладовщик в совхозе и ведет еще учет в МТМ. Нередко берет с собой малого сынишку, а люди называют мальчика отцовым именем. Ребенку это лестно, ведь он любит отца.
Отец – раненый фронтовик, в сорок втором вернулся в Окунёво из госпиталя. Под Ростовом-на-Дону «долбануло» разрывной немецкой пулей...
Однажды, представляя меня, автора этих строк, окунёвцам через «Тюмень литературную», Николай Денисов свидетельствовал: «Окунёвский крестный Г.Ф.Сысолятина Пётр Евсеевич Барсуков, дружок моего отца, часто они сходились за бражкой в нашем доме. Тоже войну прошел, а среди набора его наград – две медали «За отвагу».
Окунёвский эпос!.. Я слышу в нем плеск волн двух озер, вдоль которых протянулось село. Слышу колокола, еще не сброшенные с колоколен двух церквей: старообрядческой и «мирской». Вижу вращающиеся крылья полудюжины ветряных мельниц. Но меня тянет посмотреть в дальнее вовсе, в мое прошлое, а книга Николая Васильевича о его времени. Она ближе к современности. Да и сама современность, злободневность, «мостиками», что выстраивает автор, врывается в наш сегодняшний день.
Природа художественного творчества. В чем она? Вспомним «Эхо» Александра Сергеевича Пушкина:
Ревет ли зверь в лесу глухом,
Трубит ли рог, гремит ли гром,
Поет ли дева за холмом –
На всякий звук
Свои отклик в воздухе пустом
Родишь ты вдруг.
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов –
И шлешь ответ;
Тебе ж нет отзыва... Таков
И ты, поэт!
В стихотворении отображена не только природа поэта и поэзии, а любого художника-творца и его творения. Мало того, здесь отображены и противоречия между художником и обществом или, что почти одно и то же – между художником и его временем.
Художник выступает как эхо всего происходящего в этом колеблемом мире. На все волнующие события он шлет свой ответ. Но ему нет отзвука, и это начало всех противоречий между ним и миром, у которого множество точек опоры. А у противопоставившего ему своё искусство таланта – опора одна-единственная. Это – невидимый ген, с которого начинается слово «гениально».
Ген передается от отца к сыну, от матери к дочери, из поколения в поколение. Ген – вещь зыбкая и неосязаемая, как пустой воздух. Но именно он определяет природу художника-творца. Это первое противоречие.
Подлинное искусство вечно, а наша жизнь, увы, временна – вот второе противоречие между художником и его бытием.
«Ты царь – живи один!». Духовное одиночество, как полагали раньше и духовная обособленность, как это мы называем теперь – в известной мере удел любого настоящего художника.
Все три противоречия составляют тайну личности поэта и писателя Николая Денисова, его индивидуальности. Без них не может быть никакого художественного творчества.
Духовное одиночество порождает страдание. А чтобы писать, нужно страдать, говорил Федор Михайлович Достоевский. В противоречивой страдающей душе рождается замес гениальных произведений по «ведомству» различных муз...
Николай Васильевич Денисов, чью книгу о его малой родине мы взяли в руки, не одинок и отнюдь не страждет духом. Фотоснимки показывают его уже пожившим человеком на свете, но неутомленным, спортивного вида-склада, не привыкшим к излишествам человеком. Вот он на журнальной странице «Тюмени литературной» в фуражке с морским «крабом» и штормовке – мореход же! Взгляд же на этом снимке у него довольно грустен и тяжел – не каждый недоброжелатель его выдержит. Подстать взгляду напечатанное рядом стихотворение Николая Денисова «Расклад»:
Отец мой был
природный пахарь...
Из народной песни.
Ну что, орлы-интеллигенты,
Соколики, тетерева,
Как там «текущие моменты»,
«Свободы» ваши и «права»?
Теперь повсюду тары-бары,
Не жмет, не душит агитпроп.
Вы ж так хрипели под гитары
Об этом – в кухоньках – взахлеб.
Ну, допросились в кои веки
Почетных званий и наград,
Ну, вышли в общечеловеки...
А дальше что? Какой расклад?
Вокруг желудка интересы,
Все те лее всхлипы про «судьбу»
Да злые шуточки от беса
Про белы тапочки в гробу.
А не от Бога – болевое
Еще живого бытия:
«Горит, горит село родное,
Горит вся родина моя...»
2001 г.
Думаю, я ответил на вопрос теоретического включения в мое предисловие к книге: в чем тут проявлено страдание? Ведь оно побудило создать эти страстные строки стихотворения, о каких Владимир Маяковский отзывался так: «И песня, и стих – это бомба и знамя...».
Душа болит у Николая Денисова, прошедшего моря-океаны, за свою дорогую малую родину – Тюменщину. И не только. И не стихом единым, выстраданным многократно, сражается он с врагами духовной культуры русской, клеймя их и собственными вдохновенными статьями и отовсюду скликая друзей-единомышленников под знамя «Тюмени литературной».
Вернусь к «Заветной стране» Денисова. Чувствую себя причастным к недавнему событию – награждению и автора, и книги этой Всероссийской премией, ведь я тоже окунёвец, хоть и давний. И предшественник, которому необходимо во что бы то ни стало много раз проверить и сравнить с денисовским свой литературный багаж.
Видимо, свет села Окунёва Бердюжского района Тюменской области такой силы, что мои собственные книги о нем, напечатанные в Хакасии, влекут к себе юных. А речь идет о мальчике-безотцовщине, привезенном матерью из Окунёва на Енисей в 1930 году...
И на его счастье осталось на месте Окунёво – село поэтов.
Об этом и лирическое повествование Николая Денисова «На закате солончаки багряные». О времени нашем, о малой и большой Родине, о счастье жить на земле.
Геннадий Сысолятин, писатель, фронтовик, заслуженный деятель искусств Республики Хакасия.