Люди и окна
С. Б. Шумский
ЛЮДИ И ОКНА
Наблюдаю из окна, как старушка с тремя булками хлеба в береме остановилась перед избой соседки. Стоит, обводит каким-то замедленным взглядом ворота, окна, палисадник. Стоит, смотрит-смотрит...
Ловлю себя на том, что и я утром, когда шел со станции, вот так же остановился перед теми окнами, стоял и смотрел.
Часто и незаметно для нашего сознания мы переносим свое настроение с людей на вещи, которые их окружали. Даже находим в них черты сходства – внешнего и внутреннего.
Окна как окна: голубые ставенки, между рамами гроздья рябины разложены, тюлевые шторки, белые задергушки – все как у всех в наших сибирских деревнях. Но что-то в них сейчас было такое... притягивающее, что ли. Настораживали они, словно сами по себе наблюдали мир, прислушивались к нему, запоминали. Хотя что в них, в окнах, окна как окна. Просто четыре дня назад соседку, ворчливую, строгую и добрую бабку Иру увезли из своей избы на кладбище. Поставили гроб на сани четыре мужика, две или три старухи проводили. До березнячка на пригорке... Мне не довелось, был в отъезде, узнал только сегодня на станции.
А может, окна все еще продолжают смотреть на всех ее хозяйкиными глазами?
Створки этих окон, когда проходил, иногда распахивались настежь – и оттуда, из темного квадрата, высовывалось старое, неулыбчивое лицо и грубый, хрипловатый голос приглашал:
– Красна изладила, слышь-ко, иди гляди, чево там тебе интересно. Просил ведь, вспомнила: смотрю, идешь. Дорожки буду гнать. А то писать будешь, как раньше ткали, и не знаешь ни холеры...
Или сидит, бывало, у открытого окна, одна сивая голова лежит на подоконнике:
– Заверни хоть на чуток, поговорим, никто не заходит ко мне, одна и одна, как пень в лесу, говорить разучилась, язык к небу присох...
Копошилась баба Ира с зари до зари, пенсию не получала, так как многие годы проработала в колхозе и там же «надорвалась в войну на мешках». Жила с огорода, дорожки ткала – трудно жила, одиноко, часто хворала.
И вот свезли...
Дальние родственники разобрали вещички – близких никого не было у бабы Иры. Кто-то из мужиков задавил старого кобеля, который так же хрипло, под хозяйкин голос, лаял и выл по ночам. Опустел целый мир избы.
С крыши волнистыми козырьками свисают снежные наметы, к воротам никаких следов, запорошило недавним бураном поленницу, заплот, рябину под окнами. Даже на ручке калитки – белый бугорок снегу...
Но ведь жил здесь человек! Он был. А раз так стало быть, он с нами.
Вот эти окна...
С. Б. Шумский
ЛЮДИ И ОКНА
Наблюдаю из окна, как старушка с тремя булками хлеба в береме остановилась перед избой соседки. Стоит, обводит каким-то замедленным взглядом ворота, окна, палисадник. Стоит, смотрит-смотрит...
Ловлю себя на том, что и я утром, когда шел со станции, вот так же остановился перед теми окнами, стоял и смотрел.
Часто и незаметно для нашего сознания мы переносим свое настроение с людей на вещи, которые их окружали. Даже находим в них черты сходства – внешнего и внутреннего.
Окна как окна: голубые ставенки, между рамами гроздья рябины разложены, тюлевые шторки, белые задергушки – все как у всех в наших сибирских деревнях. Но что-то в них сейчас было такое... притягивающее, что ли. Настораживали они, словно сами по себе наблюдали мир, прислушивались к нему, запоминали. Хотя что в них, в окнах, окна как окна. Просто четыре дня назад соседку, ворчливую, строгую и добрую бабку Иру увезли из своей избы на кладбище. Поставили гроб на сани четыре мужика, две или три старухи проводили. До березнячка на пригорке... Мне не довелось, был в отъезде, узнал только сегодня на станции.
А может, окна все еще продолжают смотреть на всех ее хозяйкиными глазами?
Створки этих окон, когда проходил, иногда распахивались настежь – и оттуда, из темного квадрата, высовывалось старое, неулыбчивое лицо и грубый, хрипловатый голос приглашал:
– Красна изладила, слышь-ко, иди гляди, чево там тебе интересно. Просил ведь, вспомнила: смотрю, идешь. Дорожки буду гнать. А то писать будешь, как раньше ткали, и не знаешь ни холеры...
Или сидит, бывало, у открытого окна, одна сивая голова лежит на подоконнике:
– Заверни хоть на чуток, поговорим, никто не заходит ко мне, одна и одна, как пень в лесу, говорить разучилась, язык к небу присох...
Копошилась баба Ира с зари до зари, пенсию не получала, так как многие годы проработала в колхозе и там же «надорвалась в войну на мешках». Жила с огорода, дорожки ткала – трудно жила, одиноко, часто хворала.
И вот свезли...
Дальние родственники разобрали вещички – близких никого не было у бабы Иры. Кто-то из мужиков задавил старого кобеля, который так же хрипло, под хозяйкин голос, лаял и выл по ночам. Опустел целый мир избы.
С крыши волнистыми козырьками свисают снежные наметы, к воротам никаких следов, запорошило недавним бураном поленницу, заплот, рябину под окнами. Даже на ручке калитки – белый бугорок снегу...
Но ведь жил здесь человек! Он был. А раз так стало быть, он с нами.
Вот эти окна...