Я живу на земле доброй
Николай Ольков




Николай Ольков Я живу на земле доброй










Поклон до земли




В год празднования восьмидесятилетия нашего района в 2003 году общественность вновь вернулась к вопросу об учреждении самого высокого звания «Почетный гражданин района». Такое решение было принято, и встал вопрос о первом кандидате. Трех, даже двух мнений не было: Юрий Николаевич Загородных. И это не потому, что наша голышмановская земля обделена людьми заслуженными, чей труд стал ее гордостью, кого знают и любят все. Районная дума остановилась на Юрии Николаевиче, и это решение одобрено абсолютным большинством наших земляков, потому что у нашего героя сложная жизнь и большая судьба. Он прошел все ступени руководящей лестницы в сельском хозяйстве, а они бывали очень даже крутые. Он много строил домов, много сажал деревьев, вырастил и воспитал троих замечательных сыновей. Но он делал большее: воспитывал трудовые коллективы, создавал условия для работы и жизни многим людям. Нет ничего неожиданного в том, что и сегодня Юрий Николаевич самый уважаемый человек в районе, его первый Почетный гражданин.

                                                                   Александр ЖЕЛТОУХОВ,

                                                                   Глава администрации ОМО

                                                                   Голышмановский район.






Делать жизнь с кого




Хочу поприветствовать решение администрации района об издании такой книги, поблагодарить лично Александра Васильевича Желтоухова за столь патриотический шаг. То, что героем этой книги, как и первым Почетным гражданином района, стал Ю. Н. Загородных - вполне закономерно. Я знаю его десятки лет, задолго до совместной работы в районе, и всегда восхищался его целеустремленностью, активностью и энергией.

Для него не было невыполнимых задач. Я принял район, когда вопрос об агрофирме «Руно» был уже решен, и ничего нельзя было изменить. Единственное, что меня утешало, это фигура генерального директора. Мы очень часто схватывались, спорили, потому что, решая проблемы фирмы, мы ущемляли район, а я этого не мог допустить. Были очень сложные времена. Но мы никогда не опускались до низости, до подличанья и предательства. Если того требовало общее дело - шли в высокие кабинеты вместе и пытались доказать.

Я благодарен судьбе за возможность работать с Юрием Николаевичем Загородных, учиться у него, дружить с ним. Думаю, уместно вспомнить имя его покойной супруги, умной и красивой женщины Ираиды Ивановны, поблагодарить его жену Нину Сергеевну за большую заботу о нашем ветеране.

Автор дал мне рукопись этой книги для предварительной рецензии. Не думаю, что материал в этом нуждается. Наш земляк, писатель и журналист Николай Ольков, сам знавший героя в пору расцвета его деятельности, с уважением и любовью к людям того времени написал эту книгу, как, впрочем, и все другие, какие мне довелось читать. Я могу только подтвердить, что политическая линия и экономическая стратегия воспроизведены без изъянов. Что касается литературной стороны - судить читателям, хотя признаюсь, что с огромным удовольствием окунулся в пору своей молодости.

Я уверен, что книга эта должна стать учебником для наших ребятишек, потому что судьба ее героя, прошедшего все этапы развития и падения некогда великого Советского государства, может научить только хорошему.

                                                      Борис ПРОКОПЧУК,

                                                      Первый секретарь Голышмановского

                                                      райкома КПСС в 1978-1984 годах.




ДУМА ОБЪЕДИНЕННОГО МУНИЦИПАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ГОЛЫШМАНОВСКИЙ РАЙОН р.п. Голышманово Тюменской области


ПОСТАНОВЛЕНИЕ

№ 100                                                                              от 20.10.2003 г.

О ПРИСВОЕНИИ ЗВАНИЯ ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН ОБЪЕДИНЕННОГО МУНИЦИПАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ГОЛЫШМАНОВСКИЙ РАЙОН ЗАГОРОДНЫХ Ю. Н.



Рассмотрев материалы, представленные для присвоения звания «Почетный гражданин объединенного муниципального образования Голышмановский район» Загородных Ю.Н., решение постоянной комиссии по развитию АПК и экономической политике, в соответствии со ст. 14 Устава объединенного муниципального образования Голышмановский район, Положением о порядке присвоения звания «Почетный гражданин объединенного муниципального образования Голышмановский район», Дума объединенного муниципального образования Голышмановский район постановила: Присвоить звание «Почетный гражданин объединенного муниципального образования Голышмановский район» Загородных Юрию Николаевичу, 1926 года рождения, проживающему в с. Ражево Голышмановского района, за выдающийся вклад в социально-экономическое развитие Голышмановского района.

                                                      А.В. Желтоухов,

                                                      Председатель Думы объединенного

                                                      муниципального образования

                                                      Голышмановский район.




1

У человека иногда возникает потребность идти на встречу со своим прошлым. Это в молодые годы хочется знать, что же там, за временем, какие радости приготовила жизнь. Почему-то чаще думается о радостях, невзгоды неплановы, нежеланны, но, тем не менее, случаются, и даже чаще, чем радости. Теперь он уже ничего не хотел знать из будущего, жизнь не могла готовить ему никаких перемен. Сейчас он ехал в прошлое, в детство, был уверен, что удастся уловить похожий на уже бывший порыв ветра или услышать уже знакомый шелест листвы березок в пришкольном саду, вдохнуть деревенский воздух, настоянный на полынке, волнующий и бодрящий.

Здесь он всегда сбавляет скорость. Рядом деревенское кладбище, где покоятся деды и прадеды, многие из большого рода Загородных, коим довелось помереть на родине, а не в чужих, хоть и кровью оплаченных местах. Повоевать за родную землю им пришлось, не зря дана такая гордая фамилия, которая означает, кроме всего прочего, ограждение от бед, прикрытие от несчастий. Это ему сын Олег из толстого словаря вычитал. Он тогда промолчал, потому что не привык выплескивать первые эмоции, тем более дома, в семье, но потом, чаще всего во время длительных поездок на машине в областной центр, когда три часа свободны для размышлений, обдумывал услышанное и мысленно одобрял того умного человека, который так толково объяснил суть его фамилии.

Милая деревенька Поспелова! Забежавшая в укромный уголок упоровского березово-елового мелколесья, она испокон века жила от природы, выпахивая мелкополосицы супесчаных земель для скудного хлеба, выкашивая пустоши и опушки кормовитой лесной травы, добывая гриб и ягоду, а то и зверя.

Он остановил машину и прошел по улице, которая уже совсем утратила приметы прошлого. Вот тут жил Ваня, ровесник, учил на лошади верхом ездить. Призывали на фронт в один день, все, больше не виделись, только в сорокалетие Победы встретился с Ваниными глазами на фотокарточке. Погиб. Федя тоже погиб. Он жил на краю улицы, здесь часто собирались ребятишки перед большим походом на Тобол или в лес.

Он давно стал замечать, что в родной деревне теряет ощущение времени и возраста, из солидного человека, отмеченного сединами, из руководителя одной из крупнейших в стране агропромышленных фирм Юрия Николаевича он становится мальчишкой Юркой из тридцатых годов. Столбы вдоль дороги да торчки антенн вмешивались в воспоминания и портили картину, но в сознании звенели голоса друзей, строгий бас отца, нежное воркование мамы.

И еще ждал он встречи с едва уловимым видением юной девушки, совсем девчонки, с которой всю жизнь был рядом каждый день, кроме восьми лет, отданных войне. Он помнил каждую встречу в школе, потому что и четыре класса дома, и семь в соседнем селе Суерка окончили вместе. Вместе ходили каждый день семь километров туда и семь обратно. Он иногда отставал от большой толпы ребят, она угадывала его намек и тоже сбавляла шаг, они шли рядом, ни о чем не говоря, а ребятишки оборачивались и беззлобно поддразнивали женихом и невестой.

Ее звали Ира, но строгий отец называл Ираидой, а мальчик побаивался дядю Ивана Калунина, и тоже при людях выговаривал это сложное слово. Он доброжелательно улыбнулся теплому воспоминанию, которое, как чуткий разведчик его настроения, подошло к сердцу...

Еще вчера он не думал, что с утра поедет на родину, туда, где все начиналось. Вчера дети и внуки, родные и близкие вместе с ним пришли к могиле Ираиды Ивановны, его Иры. Вот уже полгода ее нет, прощание было в последние дни 1982 года, сейчас июнь.




2

В деревне образовали колхоз, и это трагически совпало с неурожаями. Начало тридцатых годов, которое маленький Юра запомнил только потому, что пошел в школу, и вся жизнь мальчика вместилась в новую интересную форму. Его семья не была в колхозе, отец Николай Георгиевич служил по лесному делу, а лес в упоровских краях и при старой власти, и при Советах считался богатством, тщательно охранялся, и все работники лесного хозяйства отличались от земляков форменными фуражками и гарантированной зарплатой. Так что хлеб дома был всегда, и один раз Юрка маленькую горбушку, завернутую в синюю бумажку отцовской казенной бумаги, крадучись положил в карман Иркиной фуфаечки на школьной вешалке. После уроков она подошла к нему по дороге домой и спросила:

- А тебя мама не будет ругать?

- За что? - Юрка всячески делал вид, что не знает, о чем она спрашивает.

-  Да за хлеб.

-  И не знаю я никакого хлеба!

-  Скажешь, не ты мне в карман кусок положил?

-  Конечно, не я!

-  А вот и врешь! На бумажке лесничество написано.

-  Меня ругать не будут, только ты никому не говори.

Незабудку в учебник положил, она догадалась, кто. С крутого берега Тобола в буйный водоворот нырнул с разбега, так что завизжали от страха девчонки - она тоже знала, что для нее. Деревня спокойно относилась к тем парам, которые с детства определились, будто на роду им написано быть вместе. К девушкам таким чужие парни не приставали, но пары эти все равно вели себя скромно, любовь на людях не выказывали.

Учительница велела всем встать, когда вошел сухонький невысокий мужичок с кожаной сумкой под мышкой. У отца тоже была такая сумка, он называл ее голенищем, уж больно походила она на отрезанный верх кирзового сапога. В сумке отец хранил самые главные бумаги с печатями, и трогать ее детям не позволял. А этого мужика Юрка знал, он не раз бывал в их доме и о чем-то говорил с отцом. Назывался он длинным и незнакомым словом председатель, Юрка даже подумал сначала, что это фамилия такая. Тут уже приезжал один по лесному делу, так его фамилию даже отец выговорить не мог, химическим карандашом на ладошке записывал.

Мужичок прошел к столу и привычно наотмашку бросил на него свою сумку. Достал листок исписанной бумаги и строго сказал:

- Товарищи!

Потом споткнулся, виновато оглядел класс и продолжил:

- Вот я и говорю: товарищи дети! Советская власть обращается к вам за помощью. В субботу сразу после бани, то есть, вечером, будет назначено собрание граждан нашего села с необходимым вопросом создания коллективного хозяйства, то есть, проще говоря, колхоза. Ну, это вам знать не обязательно, а вот всю деревню из края в край вы должны пробежать, да не по одному разу, и каждому хозяину прямо в глаза сказать: собрание в школе в субботу, как стемнеет, чтобы никто не смог отпереться, что не знал.

Дома Юрка еще сумку не успел бросить, отцу кричит:

- В субботу собранье про колхоз, и не говори, что ты не слышал!

Отец засмеялся:

- Чему ты радуешься? Нас собранье не коснется, мы, лесники, обществу служим.

- А другие как же?

Отец посмотрел на жену, вздохнул:

- Другие, сын, сведут коней и коров со двора, и будут вместе ходить на колхозную работу.

- А кормить их кто будет? - с удивлением спросил Юрка.

- Э-э-э, парень, так мы с тобой до Магадана договоримся.

- Магадан - это тоже колхоз? - не отступал сын.

Отец обнял Юрку и внушительно сказал:

- Ты уже большой, все слышишь, так что запомни: ничего, о чем говорим мы дома, не должны знать чужие люди. Ты понял?

- Понял.




3

Весь вечер они ходили из двора во двор и торжественным голосом, как велела учительница, приглашали на собрание. Юрку удивляло, почему не радуются люди новой жизни, которую несет с собой колхоз, как сказал председатель. Потом, пройдя многие ступени руководящей лестницы и пропустив через сердце многие реформации, он поймет природу неприятия всего того, что незнакомо, непредсказуемо. Не только рядовых рабочих совхозов и колхозников пугали многочисленные преобразования, сами руководители ума не могли приложить, какими мотивами можно хоть как-то оправдать очередное укрупнение, соединение или разделение.

В субботу в самой большой классной комнате собрались все поспеловские мужики. Из Заводоуковска приехал еще в обед солидный справный мужик в кошевке, лошадь выпрягли и поставили в сельсоветский сарай. Мужика называли уполномоченным, повели на квартиру к председателю, где они пили чай и обсуждали, наверное, новую колхозную жизнь. Ребятишки пришли в класс раньше всех и тихонько сидели с правой стороны накрытого красным сатином учительского стола. Знакомая комната обрела новые очертания, мужики неловко садились за парты, временами приматериваясь. Председатель сельсовета сразу дал слово приезжему уполномоченному, и тот кратенько рассказал, что такое коллективное хозяйство, какие преимущества оно дает крестьянину и что надо сегодня же принять решение об образовании колхоза, а то у него еще десяток деревень, а время до посевной остается все меньше.

- А ежели не успеем колхоз собрать, то и сеять не будем? - спросил кто-то из задних рядов.

Уполномоченный оживился:

- Провокационные разговорчики! По данным ГПУ, в вашем селе нет кулаков и прочих элементов, но органы тоже могут заблуждаться. Так что, прошу отнестись! Председатель, голосуй решение!

Никто не поднял руки. Уполномоченный встал изо стола, вытер краем сатина взмокший лоб, тупо глянул в темноту комнаты. Ребятишки сжались в кучу, боясь драки. Вдоль стены прошел вперед дядя Иван Калунин:

-  Напрасно ты, товарищ уполномоченный, сердишься на общество. Поговорили сегодня, и хорошо, кое-что стало яснее. Вы поезжайте дальше, а мы с народом обсоветуемся. Девку взамуж отдают, и то сколько слез да разговоров, хотя в свою деревню и за кумова сына. А тут всего лишиться разом, отдать в колхоз, работать не на себя, а как бы друг на дружку. Дай нам время подумать, а в следующую субботу приезжай.

- Заодно и в баньке попаримся, - хохотнул известный шалопай Фима. Его скоро урезонили.

В тот год собрание собирали раза три, ребятишкам уж и бегать надоело с извещениями. Наконец, за колхоз проголосовали, Юрка видел, как мужики подходили к столу и ставили свои каракули под протокольной строкой о создании в селе Поспелово коллективного хозяйства. Председателем избрали Субботина. Но девять хозяев наотрез отказались. Деревня ждала, что приедут из уезда и арестуют неслухов, но пришла весна, колхозники неумело и недружно вышли в поле, а единоличники, так стали называть несговорчивых крестьян, пахали свои наделы, полученные по последнему решению общества. Жизнь продолжалась.




4

Семь классов закончили в сороковом году. Получили свидетельства. Отец был призван из запаса в армию на переподготовку, Юра, старший среди детей, остался за главного в доме.

- Ты собирался в сельскохозяйственный техникум, теперь, наверно, никуда не поедешь? - спросила Ира.

- В колхоз пойду работать.

- Юрка, а война будет?

- Откуда я знаю? Своей земли ни пяди не отдадим.

- Это я слышала. А у нас гость был из Тюмени, сказывал, что с Гитлером воевать все равно придется.

Юра оглянулся, никого не было рядом.

- Ты об этом никому больше не говори, поняла? Товарищ Сталин знает, что делать. Поняла?

- Да поняла я вас вместе с товарищем Сталиным. Тебе говорили, что завтра на сенокос?

Когда сдавали экзамены за седьмой класс, Николаю Георгиевичу пришлось самому поехать в Суерку и договориться, чтобы Юрка пожил на квартире у знакомых.

- Обещают большую воду, не рискуйте домой добираться, учитесь тут. Схлынет - заберу приеду вместе с монатками.

Тобол разливался каждую весну, и это было желанным и полезным явлением. Свежая вода прочищала старицы и низины, поила землю, а в июне на заливных местах буйно росли травы, обеспечивая и колхозы, и частников. Кроме того, Тобол приносил много свежей рыбы, которая метала икру в прогретых водах заливных низин и укрепляла застоявшиеся породы местных карасей, чебаков и щук.

«Большая вода» - это неуправляемый разлив Тобола, сметающий и несущий все со своего пути: оденки соломы и сена, мощные заросли камышей вместе со льдинами, прибрежные прясла и даже бани. Случалось, на льдинах в ужасе метались овцы, не вовремя отправленные на водопой, и даже волка видели, но это уже по слухам. Большая вода, ранняя, со льдами и снегом, валом идущая вниз по течению и охватывающая своим фронтом весь бассейн Тобола, была явлением редким и потому страшным. Находились люди, которые устанавливали связь между большеводьем и народными бедствиями, и статистика эта велась с незапамятных времен, объясняя чуму и холеру, скотский мор, засуху и неурожаи.

В 1940 году стихия была страшная. Жители приречных деревень, разбуженные глухим грохотом, несущимся со стороны реки, выходили из домов всеми семьями, взрослые лезли на крыши, ждали полного рассвета. С восходом солнца стала видна темная туча водной и снежной пыли, налетел сильный ветер, высокий вал снега, льда, вырванных кустарников, бревен разваленных строений, навоза, свежего сена, всего, что ни на есть на пути водяного напора, несся вперед и в стороны, наводя ужас на беспомощных людей.

Стихия бушевала до вечера, вода успокоилась и омывала неодолимые возвышенности сильными, но безопасными потоками. В деревне только и разговоров, что о большой воде. Старые люди сходились на том, что быть большой беде. О войне открыто говорить боялись, но именно она подразумевалась в каждом прогнозе.

Школьный учитель спокойно объяснил детям, что разлив реки - явление закономерное, а его интенсивность зависит от многих факторов, начиная с запасов снежной массы в верховьях до определенных фаз Луны. Учитель сказал еще, что нет и не может быть никакой связи между Тоболом и советско-германскими отношениями, тем более, что на руках у товарища Сталина находится Пакт о ненападении.

- Не верь учителю, Юрка, я сам видел, что сегодня к нему приходил председатель сельсовета. Это они народ успокаивают. А моя старуха, у которой квартирую, она еще Наполеона помнит, точно говорит, что перед японской войной Тобол аж до Уральских гор разливался.

- Скажешь тоже! - Возмутился Юра. - Ты хоть знашь, где они, горы эти? От нас до них еще десяток рек.

- Вот все их Тобол и попер на Урал, бабка сказывала.

Спорить с авторитетной бабкой было бесполезно. Но большой разлив так и был воспринят, как предвестник большой беды, скорее всего, войны, потому что ее боялись больше всего.




5

В зиму 1943 года деревня Поспелово, как и вся страна, вступала тяжело. В колхозе совсем не осталось мужиков, и вся работа свалилась на подрастающий молодняк. В скирдах и суслонах стоял не обмолоченный хлеб, ранняя сырая осень закидала их шапками тяжелого мокрого снега. Колхозный бригадир каждое утро стучал в окно плетеным из тонкой лозы кнутовищем и, не слезая с вершны, кричал:

- Парасковья, буди своего долгоспанного, хлеб надо возить.

Проваливаясь в раскисшую грязь, теряя плохонькую обувку, парни и девчата под руководством кого-нибудь из взрослых, загружали телеги, на лошадях и быках везли мокрую массу к току, где под навесом «на стационаре» стоял комбайн. В ночь зерно надо было отправлять в Заводоуковск.

Бригадир был самым беспощадным человеком. Прошедший фронт, лишившийся руки, дважды умиравший от гангрены, терявший друзей и растративший последние остатки того, что называлось жалостливостью, он умел только исполнять приказ и только любой ценой. Тыча кнутовищем в сторону каждого, он определял, кто сегодня в ночь поедет с обозом. Кнутовище почти уперлось в поношенную фуфайку Юры.

Он забежал домой, похлебал горячего супчика, потеплее оделся и положил за пазуху завернутый в тряпочку кусок хлеба и три картофелины. На улице увидел маленькую фигурку Иры, девушка знала, что он занаряжен сегодня в дальнюю поездку.

- Мама разрешила принести тебе дран- ников. Поешь, они еще теплые.

...Юрий Николаевич вытер скатившуюся слезу, прислушался к себе: руки, казалось, хранили тепло картовно-мучных лепешек, словно Ира только что положила их ему в ладони. Не на этом ли месте была та встреча? Он огляделся: очень хотелось, чтобы на этом, но так все изменилось. Несколько шагов в сторону больших тополей, которые когда-то сажали в школьном дворе. Тополя только за счет молодой листвы казались веселыми и здоровыми, но стволы их покорежили годы, а ветви превратились в полуживые сучья.

- Дяденька, вы что-то потеряли?

 Девочка лет десяти внимательно на него смотрела.

- Да, маленькая, я многое потерял.

- Давайте, я помогу искать. Что надо найти?

Юрий Николаевич горько улыбнулся:

- Я потерял так много, что найти невозможно. Как тебя зовут?

- Ира.

- Спасибо тебе, Ираида.

Он повернулся и пошел в сторону машины, еще не осознав глубокий смысл случайного появления рядом с ним девочки с любимым именем. Девочка долго смотрела ему в след. Ее еще никто не называл таким красивым и недеревенским именем.




6

Семнадцать лет для парня военного времени не столько очередная дата продолжающейся молодости, сколько рубеж, отделяющий почти безответственного пацана от защитника Отечества. Следом за семнадцатилетием наступало ожидание призыва в действующую армию, на фронт. Деревня уже наполнена похоронными извещениями, живые смешались с погибшими и пропавшими без вести, никто не мог быть уверен, что именно сейчас, в этот момент его муж, отец, сын жив. Неизвестность и безысходность не могли заглушить оптимистические сводки с фронта и бодрые голоса штатных агитаторов. Деревня жила войной каждую секунду, хотя война была в тысяче километров от нее.

В ноябре 1943 года военкомат отправил в Поспеловский сельский Совет повестки, предписывающие четырнадцати гражданам 1926 года рождения явиться в Тюмень на сборный пункт. Среди них была бумага и на имя Юрия Загородных. Горькие проводы. Собралась в доме женская часть родственников, потому что мужчины ждали рекрута там, в войсках. Не пилось и не елось. Молчали.

- Господи! Как на похоронах! Чего же вы из парня душу вынимаете? - со слезами встала Прасковья Васильевна. Бабы заволновались, стали наказы давать, что передать мужу или сыну, если судьба сведет.

- Про то, что корову за недоимки со двора увели, ты не говори, картошка есть, проживем.

- Юра, я ведь не писала Василию Семеновичу, что Фросю схоронила от глотошной...

- Колхоз наш, сказывай, передовой. Что по падежу, что по слезам, - поддел подошедший Фима.

Когда все разошлись, Прасковья уложила сына на пол, подсела к нему на раскинутый старый тулуп.

- Юрочка, ты же бывал в церкве в Су- ерке? Бывал?

- Заходили с ребятишками, когда в школе учились.

- Ты помнишь в переднем углу большую икону Богородицы с младенцем?

- Не, мама, мы на попа смотрели.

- Прости его, Господи! Вспомни эту икону и проси ее покровительства, Юра. Я за тебя молиться стану.

Юра даже сел на своей постели:

- Мама, ты же неверующая!

Мама мудро промолчала, поцеловав сына.

Утром все четырнадцать призывников сели на телеги и отправились в Тюмень. Среди провожавших было много девчонок, но Юра видел только одну. И она издали смотрела в его лицо, ничего не видя из-за слез, которые вытирать гордость не позволяла. Они оба ничего не знали о будущем, что судьба будет к ним милостива и предложит четыре долгих года разлуки, прежде чем разрешит ту самую встречу, которая соединит их навсегда.




7

На сборном пункте столь много народа, даже невозможно предполагать, что есть какая-то сила, способная в этом хаосе разобраться: находить нужных людей, строить колонны и отправлять их на временные работы, сверять документы и уточнять результаты медицинских комиссий, формировать команды и в строго отведенное время выводить их на погрузку в эшелоны. Они регулярно проходили с Востока и собирали пополнение на всех больших и малых станциях. Но такая сила была, и называлась она военная дисциплина. Зеленые ребятишки, в большинстве своем уроженцы подтюменских районов, деревенщина, которая до сих пор поезда не видела, наскоро изучала уставы, училась вставать в строй, становилась солдатами. Юрка точно потерялся бы в этой массе одинаково стриженых и одинаково одетых ровесников, если бы не друзья из родного сельсовета. Старались держаться кучкой, чтобы городские не обидели, но кучка с каждым днем таяла, отправки шли регулярно.

Когда выдали поношенную форму, кто- то пустил слух, что поснимали интенданты с убитых бойцов, кое-как простирнули и теперь одевают новобранцев. Многие ребята растерялись: кому приятно с покойника рубаху одевать? Юрка осмотрел гимнастерку и точно увидел грубо, по мужски заштопанную дырку как раз напротив сердца. Сосед радостно хохотнул:

- Во, видал!? Я же говорю, что с убитых.

Юра строго посмотрел на говоруна:

- Выходит, пуля пробила бойцу сердце, но он сначала гимнастерку зашил и только потом помер, так, по-твоему?

Ребята дружно засмеялись. Но разговоры дошли до командиров, и вечером, на построении крепко хромающий начальник сборного пункта в числе прочего сказал:

- Теперь про обмундирование. Нового нет, вы знаете, какая обстановка в стране. Выдаем ношеное, но стираное и дезинфицированное. Так что бояться нечего. В этих гимнастерках и шинелях воевали настоящие русские мужики! Да, многие погибли, но Красная Армия своих солдат голыми не хоронит! И всякие разговоры прекратить! Обмундирование беречь и носить, как первую боевую награду. Всем отбой!

День, ночь, служба идет, политруки читают газеты и рассказывают новости с фронта. Там тяжело, враг в основном остановлен, но сопротивление фанатичное, так что войскам нужны скорые подкрепления. Ребята знают, что предстоит учебная боевая подготовка для тех, кто не служил срочную, не имеет армейской специальности и боевой выучки. Все «старики» на сборном не задерживаются, формируются в команды и отбывают на вокзал.

- А мы сколько будем тут тыловую кашу хлебать? - спросил политрука рабочий тюменский парень. - Ко мне девчонки скоро ходить перестанут, обещал героем вернуться, а сам вторую неделю через дорогу от дома живу.

Политрук улыбнулся и осмотрел солдат. Молодые, не знающие бритвы лица, честный взгляд, строгий вопрос. Таких там, на фронте, зовут сынками. Их берегут, есть такая установка от командования, без особой необходимости молодняк в огонь не бросать. Потому сейчас перетрясают тощие пачки документов вновь призванных и распределяют, согласно образования, состояния здоровья, принадлежности к комсомолу и партии. Но всех будут обучать, полгода, если потребуется, чтобы солдат знал все виды оружия, мог эффективно вести из них огонь, чтобы по звуку выстрела на расстоянии различал средства огня противника, чтобы знал, чего надо опасаться, а чему и кланяться стыдно.

- На днях закончим сортировку, разъедетесь по учебным подразделениям. Скорых наград и подвигов девушкам не обещать, но учеба будет трудной. Еще есть вопросы?

- Моего отца раскулачили и сослали на Урал. Семью оставили в деревне. Говорят, таким, как я, оружие давать не будут. Правда?

- Отец сейчас где?

- Написал, что добровольцем ушел на фронт. Там, на Урале какой-то круг, где шибко холодно, он никак привыкнуть не мог. Написал, что лучше воевать будет, чем там пропадать.

-  Вот видишь, отцу твоему, бывшему кулаку, и то винтовку дали, а тебе чего сомневаться? Получишь оружие.

Когда отпустили на отдых, Юра подошел к парню:

- Ты из какого района?

- Из Казанского.

- Мельница, что ли, у родителя была?

- Да нет, он с молоду хлебопашеством интересовался, вот и купил плужок под пару коней и сеялку. Ясно, что нанимал людей, да они сами шли, потому что он платил с урожая. А когда коллективизация пришла, он выступил против, сказал, что сам своим трудом будет кормить народ.

- Ну, все же правильно!

- Да, только картавый сказал, что народ не будет кушать хлеб из рук классового врага.

- Картавый - это кто?

- Революционер. Он говорил, что Ленина видел и знает, что надо крестьянам.

- Вы бы лучше устав учили, дешевле обойдется, если кто стуканет.

- Куда стуканет? - не понял Юра.

- Ой, деревня, блин, дерут вас, и долго еще драть будут. Вы бы лучше про девок, чем про политику.

Утром большую команду, в которую вошел и Юрий Загородных, построили во дворе с вещами и пешим строем через весь город повели на деревообрабатывающий комбинат. Юра никогда не был в Тюмени и удивлялся, что дома маленькие, машин почти нет, снега столько, что в колонну по четыре уже и не пройти по улице, приходится перестраиваться.

По рядам прозвучало, что ведут в ДОК «Красный Октябрь».

-  А чего мы там делать будем? - недоумевали деревенские.

-  Хомуты гнуть, - хохотнул тот же городской парень, что говорил о стукачах.

Колонну остановили посреди двора и развернули в сторону большого цеха.

-  С сегодняшнего дня вы все зачислены в учебное артиллерийское подразделение. Вот в этом цехе оборудуем казарму, тут же будут учебные классы. - Молодой лейтенант в новенькой форме дал команду: - Командирам отделений занять помещение и оборудовать под казарму. На вечерней поверке готовность доложить.

Исполнение приказа обеспечили кучи плах и горы опилок. Наскоро сколотили нары, матрацовки набили опилками и стружками. Печки, заранее сваренные из больших бочек, быстро согрели цех. Вечером объявили распорядок на завтра, который состоял из двенадцатичасовой учебы. К весне дети рабочих и крестьян должны были стать настоящими артиллеристами.

За час до отбоя дали личное время. Юрий сел к краешку стола, чтобы написать письмо домой. Чуткое сердце матери угадало, что он рядом, по времени письма в пути поняла, что не на фронте, и еще раз просила молить тихонько Пресвятую Богородицу. Юра очень не хотел обижать маму, но никакой иконы из Суерской церкви вспомнить не мог. Написал, что все у него хорошо, служба идет нормально. Про место пребывания, как бы ни догадывалась, просил больше не упоминать, а то особист косится. Потом непонятное матери слово «особист» заменил на «командира».

Быт наладили, а вот с кормежкой плохо. Вареная баланда из мороженых овощей и кусок хлеба. Дома в голодный год мама ухитрялась собрать всего понемногу и придать еде хоть какой-то вкус, тут варево изо дня в день ничем друг от друга не отличалось. Городской острослов со странным именем Иннокентий разъяснил, что это диета такая особенная, чтобы солдату никакие девушки в голову не приходили, и вся умственная способность тратилась на освоение материальной части противотанковой пушки и другого, более тяжелого вооружения.

- Ничего, ребята, - успокаивал Иннокентий, - к весне научимся с первого выстрела макет поражать, отправят нас на фронт, где уже ждет-не дождется старшина с ящиком тушенки и флягой спирта.

С наступлением тепла стало особенно тяжело. Хроническое недоедание и недосыпание валили с ног, но график занятий не менялся, двенадцать часов теории сегодня, столько же практических занятий завтра. Угнетала близость дома и невозможность встретиться с родными. Юрий говорил с товарищами и знал, что это особенно болезненно для всех местных ребят.

Среди дня рядового Загородных срочно вызвали в штаб учебной части. Военный летчик в звании капитана просматривал его личное дело.

-  Какие оценки имел за семь классов?

-  Хорошие, только по русскому похуже.

-  Это почему?

-  Не давался. Вроде, правила знаю, а в диктанте вру.

-  В комсомол когда вступил?

-  В армии.

-  В деревне не было ячейки, или по социальным мотивам не принимали?

-  По социальному-то я свой, отец лесник.

-  Ясно. Летать хочешь?

Юрка испугался:

-  Куда?

-  Летчиком быть хочешь?

-  Я и самолета ни разу вблизи не видал.

-  Это, брат, дело поправимое. По всем данным, ты мне подходишь. Наберу вас тут человек десять и увезу в Омск, в авиационное училище.

Юрий встал:

-  Товарищ капитан, у нас контрольные стрельбы на неделе, и на фронт едем. Я артиллерист, и должен быть с ребятами...

-  Курсант, смирно! Ты должен быть там, где прикажут командиры, даже если мать родная будет считать иначе. Идет война, и армии нужны летчики. Ты думаешь, я от нехрен делать все учебки прошерстил, чтобы набрать вас, щеглов с семилеткой? Отправка завтра, команду получишь дополнительно. Свободен!

Почти до рассвета проговорили с земляками.

- Не горюй, Юрка, Омск подальше от фронта, чем Тюмень.

- Продпаек у летунов посолидней будет.

- Когда полетишь - посматривай на землю, может, узнаешь артиллеристов, крылом махнешь.




8

Омск - большой город, повидней Тюмени, и народа много, и машин. В училище все солидно, не то, что в ДОКе «Красный октябрь». После бани и переобмундирования курсантов собрали в учебной комнате. Говорил пожилой, лет за сорок, майор с колодкой боевых наград. Присмотревшись, Юрий заметил, что все лицо у него стянуто розовой, с синими прожилками кожей. «Горел», - догадался он. Майор объяснил, что за год активной подготовки они должны пройти весь курс летного дела, включая практические полеты, потому что человек не может считаться летчиком, если самостоятельно не поднимался в небо.

- Товарищ майор! - обратился статный и красивый курсант. - Пока мы учимся, война закончится, а для чего тогда время терять?

- Вы считаете, что стране нужны только военные летчики? А сколько дел будет, когда начнем родину восстанавливать, надо будет людей и грузы перевозить. И воздушные рубежи охранять. Так что без дела не останетесь.

Юрий с интересом взялся за новое дело. Пригодилась учеба в артиллерийской части, он теперь легко разбирался с задачками, находил подходы к сложным электрическим схемам самолета. Базовой для изучения стала машина ПЕ-2, двухмоторный бомбардировщик, называемый на профессиональном языке просто «пешкой». Но пешка эта была боевая и заслуженная, летчики и технический персонал рассказывали десятки случаев, когда очень дерзкие бомбардировки были совершены именно на этих машинах.

В казармах установлен отменный порядок, многие ребята впервые видели белые постельные принадлежности. В столовой в первые дни учили правильно пользоваться вилкой. Столики на шестерых застелены чистейшими скатертями. В больших тарелках горы мелко порезанного хлеба. Юрий замечал, что многие тихонько брали в карманы по паре кусочков. В неизбывность такого изобилия просто не верилось.

Он поправился и даже подрос за лето. Однажды в городе зашел в фотографию, седой старичок очень обрадовался клиенту и называл его не иначе, как товарищ командир.

- Мы сработаем вам такую карточку, что не только девушки славного города Омска сойдут с ума при виде этого мужчины, но даже в далекой Одессе многие будут сожалеть, зачем они не родились в Сибири!

Карточку Юрий послал домой и Иринке, Ираиде. Она присылала короткие письма-треугольнички, писала своим красивым почерком, что работает, что колхоз все отдает для победы над врагом, что в деревню приходит много похоронок и что она хранит его незабудку в учебнике по русскому языку для пятого класса.

Полеты начались раньше, чем ожидали курсанты, но не на самолетах, а на макетах, тренажерах, установленных в учебных ангарах. Юрий так быстро привык к машине, что инструктор похвалил и пообещал первым поднять на крыло. Скоро стали выезжать на летное поле в Листвянку. Простая рулежка по аэродрому становилась праздником.

Ранним мартовским утром на разводе занятий командир эскадрильи назвал фамилию Загородных в числе назначенных на учебные полеты. Сердце радостно и тревожно забилось. Конечно, были уже десятки подъемов и посадок, прыжки с парашютом, но все это не самостоятельно, а сегодня ты будешь поднимать в воздух тяжелую машину, от движения твоей руки зависит ее положение в пространстве, твоим мыслям и движениям подвластны мощные моторы и многотонная громада самолета. Да, рядом будет опытный наставник-инструктор, но он только проконтролирует действия, а мыслить и принимать решения ты будешь самостоятельно.

Пилот-инструктор Курлаев подошел, поздоровался:

-  Будете летать со мной. Предпочитаете в первой паре?

-  Предпочитаю, - машинально ответил Загородных.

Инструктор крикнул обслуге:

-  Готовьте курсанта.

Ему помогли надеть тяжелый парашют, натянули шлемофон, помогли сесть в кабину. Он очень хорошо помнил последовательность всех операций предполетной подготовки и уверенно подавал команды. Когда запустили двигатели, переговоры велись по внутренней связи, в основном, доклады о режимах работы моторов и систем. По команде выполнил рулежку и встал на стартовую позицию. Моторы работали на полную мощность. Наконец, диспетчер разрешил взлет. Плавно отпущены тормоза, и машина, присев, резко начала разбег. Скорость пятьдесят, сто, сто пятьдесят... Еще мгновение, и он круто берет ручку на себя, самолет еще несколько секунд не может расстаться с землей, но сила человеческого разума заставляет его покидать твердую опору и уходить туда, где полная свобода движений, скоростей и высот. Набор высоты проходит нормально, по команде он начинает выполнять правый разворот, еще набор высоты, потом левый разворот, полет по прямой и возвращение на аэродром.

- Садимся на правую полосу. Ветер слева, работай рулем. - Голос инструктора не мешает, Юрий помнит рекомендации по посадке при сильном боковом ветре. Выходит на прямую, гасит скорость, выпускает шасси. Волнение сыграло свою роль, самолет чуть «козлонул» при встрече с землей, но не настолько, чтобы испортить настроение.

Он не помнит, как вылез из кабины, как качали его ребята, как крепко пожал руку инструктор:

-  За тебя я спокоен.

Вечером он пытался описать Иринке свои ощущения, но ничего не получилось, на листочке из школьной тетрадки уместились несколько строк о том, что скоро учеба заканчивается, и поедем на фронт.

Этот полет он не забудет никогда, хотя никогда и никому о нем не рассказывал. Его номер в этот день был четвертый, трое отлетали свою программу, самолет осмотрели техники и дали добро на полет. Задание стандартное: набор высоты, уход в пространство над степью и выполнение нескольких маневров, в том числе пикирование с имитацией бомбометания. Все шло штатно, солнце уже скатывалось за горизонт, он по спирали набрал высоту и свалил машину в пике. Многотонная масса металла, разогнанная до скорости триста километров в час, с огромным ускорением понеслась к земле. Летчик, как и следовало, определил на местности яркий ориентир и вел машину прямо на него, как бы намереваясь уничтожить огнем своих бомб. В сознании отработал сброс, еще мгновение, ручка на себя, самолет должен выходить из пике, сопровождая красивый вираж воем моторов и вибрацией корпуса, преодолевающего сопротивление воздушной плоти. Но самолет не слушал рулей и продолжал снижение. Три абзаца летной инструкции всплыли перед глазами. Несколько быстрых движений — режим полета не меняется. «Неужели все!» В сознании картинки детства, Ира, мама, ее глаза в прощальную ночь, слова об иконе. Он вдруг ясно увидел эту икону, вот она выплыла с правой стороны, красивая женщина с ребенком на руках. Еще одно усилие на ручку управления, и самолет нехотя стал выравниваться, то и дело кивая носом. Сели без происшествий, но после осмотра механик подошел к Юрию:

- Трос заело, несколько ниток расплелись и тормознули. Вина моя, можешь рапорт писать.

- Трос заменишь?

-  Это мы мигом. Но я все равно должен дать объяснительную, чтобы на подобных самолетах такой беды больше не было.

Шел апрель 1945 года. Все понимали, что войне конец, потому окончания занятий и сдачи теории и летной практики ждали с особым нетерпением. Потихоньку собирали вещи, которыми сумели обзавестись: книги, альбомы, туалетные принадлежности. Полной тайной были места дальнейшей службы.

Среди тихой майской ночи в училище поднялся такой шум, какого оно не помнило со дня последнего мирного выпускного вечера. По этажам загорался свет, бежали какие-то люди, и среди хаоса радости, слез и восторгов вырывалось, как оправдание, только одно слово: победа! Уже через три дня курсантам выдали документы, но направили не в авиационные части, а в город Молотов.

Начальник училища явно чувствовал себя неловко перед ребятами, которых готовил как боевых летчиков:

- Сегодня ночью пришел приказ весь выпуск передать Молотовскому техническому авиационному училищу. Мы учили вас летать, но не просто летать, а бить врага. Сейчас потребности в убийцах, простите мне это слово, уже нет, но есть нужда в технически грамотных специалистах по обслуживанию самолетов. Вы хорошо знаете материальную часть, знаете самолет в воздухе, вам, как спецам, цены не будет после переподготовки в Молотове.

Юрий даже плюнул от огорчения, но так, чтобы никто не видел: к культуре в училище тоже приучали. Это что получается: на артиллериста готовили - передали летчикам, в воздух поднялся - опять садись, будешь гайки крутить. Но он уже привык, что в армии вопросы задавать не принято, потому промолчал.

Вечером к нему подошел политрук курса:

-  Загородных, ты давно дома не был?

-  С призыва, товарищ политрук, с ноября сорок третьего.

-  Дома кто есть?

-  Мама есть, отец должен демобилизоваться, братья.

-  Невеста?

-  Ираида Ивановна.

-  Ишь, ты как!

-  Иначе нельзя, папаня пришибет.

-  Мне поручено сопровождать группу в Молотов. Даю тебе двое суток, чтобы пятнадцатого в шесть утра был на КПП в училище, мы с группой прибываем туда ночью. И учти: это тебе не поблажка, а поощрение от командира как примерному курсанту и от политотдела как молодому члену партии.

Утром, получив в штабе документы и попрощавшись с ребятами, Загородных первым же поездом поехал в сторону родного Поспелова.




9

От Заводоуковска добирался так долго по весеннему бездорожью, что в резерве осталась только одна ночь. Проходя мимо пашен, на которых в школьное время собирали колоски, мимо лугов, где еще совсем ребенком возил копны сена к стогу, который умело заметывал отец, минуя деревни, он видел нищету и убогость. Но люди уже учились улыбаться, это верная примета возвращения к жизни. Никто из победителей еще не пришел домой, мужиков было по прежнему мало, и те же бабы, те же девчонки на быках, на коровах творили первый послепобедный урожай.

Вечером в доме Загородных собрались родственники и соседи, Юрий не мог не заметить взглядов зависти и укора. Он и сам чувствовал себя не совсем ловко: уходил на фронт, а воевать не пришлось. Много позже он прочитает стихи, написанные почти о нем, о его ощущениях: «Как будто бы и нет моей вины в том, что другие не пришли с войны, ... но все же, все же, все же...». Но и стыдиться ему было нечего, он солдат, а солдат не выбирает, где ему служить, он идет и выполняет приказ, а живой останется или погибнет — сие от него не зависит.

Побыв с родственниками, пошел в сторону дома Калуниных. Ира ждала у полисадника.

-  Сказали, что ты на один день.

-  Утром надо на станцию.

-  А отпустят когда? Война ведь кончилась.

-  Отслужу - отпустят. Раньше срока не уйдешь. Может, год, а то и два.

-  Ты меня не пугай, я хоть сколь ждать буду.

Утром он ушел на станцию и к назначенному сроку прибыл в расположение Молотовского авиационного технического училища.

Что и говорить, это была легкая служба и легкая учеба, потому что с основами авиационного дела Загородных был уже знаком. По окончанию училища прошло распределение в войска, его направили в авиационную часть, стоящую под донецким городом Сталино. Прибыл он туда как техник-механик, но в деле был и летный аттестат. Начальник летной службы вызвал к себе в кабинет.

- В воздухе жил мало, я по налетанным часам смотрю. Сейчас слетаешь с инструктором, если покажешь, переведу в боевое дежурство. Как тебя в механики угораздило? Это же скука, мазутная гайка.

-  Конечно, летать охота.

-  Будешь летать.

Заново формировались войска противовоздушной обороны страны, в которых важное место отводилось авиации. Создавался мощный щит, прикрывающий с юга все возможные подступы к столице нашей Родины городу Москве. Новым местом дислокации авиационного подразделения стал Тихорецк, городок в Ростовской области.

Продолжалась демобилизация служащих старших возрастов, молодежь военных лет призыва тянула лямку нелегкой срочной службы. Как-то во время перекура разговор зашел о том, сколько же придется служить?

- Вот я призвался в сорок третьем, повоевал, уже после победы второй год. Может, про нас забыли?

-  Сходи в штаб, напомни.

-  Нет, серьезно, сколько можно?

-  Замполит на днях рассказывал про военную арифметику. Нашего года рождения после войны остался один из десяти, остальные погибли. Так что радуйся.

-  Что-то не помню я такого разговора.

-  Меньше надо на политзанятиях спать.

Домой хотелось сильно. В однообразии службы, которая не разбавлялась радостями общения с близкими, особенно дороги были воспоминания о самых незначительных событиях мирной жизни. Он и сам не понимал до конца, что жизнь его, небольшая по времени и насыщенная событиями, перепахана широким и глубоким шрамом войны. Он не понимал еще, что армия становится нормой существования, в далеком нереальном сне осталась деревня, беззаботное утро летнего дня, вечерки с гармошкой на завалинке, даже тяжелая колхозная работа, за которую всегда было вознаграждение: встреча с Ирой. А по эту сторону военной грани продолжается несение службы, исполнение обязанностей, которое не радует, хотя он все старается делать честно и добросовестно, потому получает от командиров только благодарности.

В 1947 году Загородных получил первый настоящий отпуск на родину на две недели. Дома ждали и готовились. Ира тоже ждала настоящего разговора с родителями, который в последних письмах обещал Юра. Он проехал почти полстраны, разруха поражала его, но в каждом городке виднелись стрелы подъемных кранов, в каждом придорожном поселке ставились свежие срубы. Страна понемногу начинала приходить в себя.

В родном селе крестьянство тоже начинало оживать, из армии подошли мужики, лошадей вернули, «демобилизовали», первые тракторы получили. Для военного человека две недели без дороги - это целая вечность отдыха, но Юрий пробыл дома только пару дней и вышел на сенокос. Низкие места под Тоболом косили вручную, он с непривычки за день так намахался, что на следующее утро не слышал голоса бригадира, собирающего людей на работу. Мама никому не разрешила его будить.

Когда он, заспанный, вышел с сеновала, мама встретила кринкой прохладного, из погреба, молока и еще теплой пшеничной лепешкой. Юрия чуть слеза не прошибла, так напахнуло от этого завтрака детской беззаботной жизнью.

-  Сколько же, Юра, держать вас будут, не говорят?

-  В армии, мама, об этом не рассуждают. Будет приказ - поедем домой, будет другой приказ - полетим на задание.

Она села за стол напротив его, подперла лицо кулачками:

-  С Ираидой-то виделся?

-  В субботу после бани собирайтесь, все пойдем, свататься будем.

Прасковья Васильевна даже руками всплеснула:

-  А жену в самолет к себе повезешь? Ты же только что говорил, то в казарме живешь. Господи, отец-то что скажет? Да и Калунины... Разве они отдадут такую девку... Юрочка, кровиночка ты моя, знаю, что добрый ты человек и Иринку любишь. Только так не делается, чтобы свадьбу отгуляли и молодые в разные стороны.

Вечером был обстоятельный разговор с отцом.

-  Отец, ты солдат, и понимаешь, что я не просто так торчу возле самолетов, а осваиваю новую технику. По всем правилам, должность моя офицерская, я и довольствие соответствующее получаю.

- По гостинцам понял, что не из строя ты приехал. Сапожки хромовые, да и форма почти как на маршале Жукове. Ну, шучу, шучу.

- Кроме всего прочего, я коммунист, а ты знаешь, как с нами разговаривают. С начала будущего года все приведут в порядок, стариков окончательно спишут, и из нас, молодежи, будут формировать летные полки. Это значит, что мне присвоят офицерское звание, и тогда служить до второго пришествия.

-  А почему бы тебе не служить, если звезды сами на погоны валятся? В нашем роду еще не бывало летчиков. Забирай Ирку и летайте.

Сын крепко взял отца за руку:

-  Я вот подходил к Поспелихе нашей, и ноги ослабли, не несут. Такое случись в воздухе - катастрофа. Каждый колок зовет, каждая травинка кличет. Тобол вдалеке блеснул, а у меня сердце екнуло. На покос вчера сходил, надышаться не мог, полдня в слезах от счастья. Батя! Не смогу я остаться в армии, хоть и привык, и ценят меня. Но не смогу.

Отец долго молчал. Он хорошо понимал сына. Он мог бы рассказать, что не один раз предлагало ему начальство подходящую работу и в колхозе, и при районе, а он отказывался, потому что не мог уйти из леса. Лес - единственное существо на земле, которое его понимает. Если весело - все вершины гудят, подыгрывают, если горько, то и лес молчит, не мешает, а если тревога какая на душе - волнуется, перешептывается, успокаивает. Прасковья ревновала попервости, да скоро уяснила, что лес бабе не соперник. Понять сына он мог, а вот что посоветовать — тут его ума и опыта не хватало.

- Решай, Юра, как знаешь. А Ираиду Ивановну мы тебе сосватаем. Я уже со всеми Калуниными тихонько перешепнулся, их наша порода устраиват. Если свадьбу сейчас играть, то ты жми на то, что поедешь увольняться под чистую.

- Так ведь не сразу, батя!

- Это потом выяснится, что не сразу, а для доброго дела малость приврать - греха нет.

Собирались обстоятельно, все предусмотрели, мать тихонько в полотенце икону завернула. Сын увидел:

-  Мама, убери.

Ткань скатилась с лицевой части образа, и женщина с ребенком, которая явилась ему на панель самолета со стены Суерской церкви в тот самый опасный момент его небогатой летной жизни, с любовью и упреком смотрела на него.

- Мама, прибери дома, а потом сделаешь, как положено. Пойми, мне открыто нельзя, не простят.




10

Едва ли Поспелова и ее окрестности знали за свою историю более скромную свадьбу. Здесь не было сдвинутых столов и разухабистого гармониста, не мели сор и не продавали блины, не бросали щедрой рукой подарков. Стол близких и родных людей, озабоченных созданием еще одной советской семьи, которой предстояло рожать и воспитывать детей взамен тех, кто уже навсегда ушел в вечность. Мудрый Иван Калунин прямо сказал, что отдает дочь свою не приезжему служивому, а коренному поспеловцу, достойному сыну уважаемого свата Николая, и она будет ждать его демобилизации столько, сколько власть посчитает нужным держать Юрия Николаевича на службе.

-  Одно дело, когда девка парня ждет, совсем другое, когда жена. Да и ему там будет посолидней, как-никак - глава семьи.

-  А, можа, и отец, - вставил кто-то.

-  Все может быть! - спокойно отнесся к шутке Николай Георгиевич. - В нашей породе лесников все охотники и осечек не любят.

 Юрий не стал обманывать Иру обещаниями скорого возвращения, да она и не требовала слов.

-  Посмотри, сколько нас теперь вместе, все ждать станем, быстрее придешь.

Быстро не получилось. Верховные военные власти очень долго держали в строю молодых и опытных солдат и младших командиров. Уже пришли в войска выпускники офицерских училищ, набранные после войны. Улучшалось техническое и материальное обеспечение армии. Пришли в норму бурные послевоенные политические процессы. Государство четко определилось со стратегией развития вооруженных сил. Спущенные вниз директивы изучались, прорабатывались и выполнялись.

А в войсках шла боевая учеба, стрельбы, полеты. В одном из писем домашние сообщили, что Ира родила мальчика и решила назвать его Юрой, чтобы рядом был хотя бы маленький Юра. Еще долгих два года семья была разлучена пространством и сложностями послевоенного времени.

Рано утром Загородных вызвали в штаб. Вместе с начальником штаба сидел и заместитель командира по политической части.

-  Как настроение, Загородных? - привычно спросил штабист.

-  Нормально, товарищ майор.

-  Получено указание всех военнослужащих срочной службы, которые представляют определенную ценность для армии, оставить в войсках для прохождения службы в кадрах. Я изучил ваше дело и уверен, что в авиации вы принесете больше пользы, чем в народном хозяйстве. Замполит со мной согласен, вы активный и боевой член ВКП(б). Значит, так, мы оформляем документы на получение офицерского звания, и все идет по порядку: учеба, комната в общежитии, семья. Вопросов нет?

Загородных встал:

- Вопрос в том, товарищ майор, что я уже давно решил после демобилизации вернуться на родину, в родную деревню.

- Вот так! Родина учит его военному делу настоящим образом, расходует сумасшедшие средства, и это в условиях жесточайшей экономии послевоенного времени, а его на природу потянуло!

- Товарищ майор! Я служу уже восемь лет, и за все годы не имел замечаний. Да, не в действующей армии, но в том моей вины нет, в деле должны быть рапорты о направлении на фронт. Моему сыну три года, а я видел его раз в отпуске. У меня семь классов образования, и я хочу грамотно работать на земле.

Резко встал замполит:

- Чистейшей воды демагогия, честное слово! Тебе родина крылья дает, а ты быкам хвосты крутить собрался! Выбрось эту дурь из головы! Подписывай документы, и забыли этот разговор.

- Товарищи командиры, если приказ о демобилизации на меня распространяется, прошу демобилизовать. Ничего другого сказать не могу.

Замполит взвился над столом:

- Ты коммунист! Тебе партия доверяет оборону государства, а ты противопоставляешь доверию примитивное представление о местечковом патриотизме. За такие речи не только партбилета можно лишиться, но более суровую ответственность понести. Сутки на размышления! Свободен!

Весь день все валилось из рук, работа на ум не шла. Друзья сочувствовали, даже советовали подписаться, все-таки в армии уже свой человек, семью перевезешь, комнату получишь. Ночью ни на волосок не уснул, а утром после развода дежурный сообщил о вызове к командиру части.

«Ну, все, доигрался. Тут уже трибуналом пахнет».

Вошел к подполковнику, четко доложил. Тот кивнул и предложил сесть.

- Что пишут из дома? - неожиданно спросил командир.

Загородных растерялся:

- Разное пишут, товарищ подполковник. Дома все в порядке, в колхозе тоже дела выправляются.

-  А семья?

-  Сын растет.

-  В деревне калачи вас не ждут, я так понимаю. Работа там тяжелая. И вас это не смущает? Надо, видимо, так понимать, что земля зовет, родная земля, на которой вырос. Или я ошибаюсь?

-  До слез, до смертного крика хочу домой, товарищ подполковник.

- На вчерашнюю беседу обижаться не надо, офицеры слишком буквально поняли рекомендации командования. Мы должны предложить стоящим людям, а решать - их право. - Он встал. - Приказ о вашей демобилизации будет подписан сегодня. Готовьтесь к отбытию. Честь имею!

Как на крыльях выскочил из штаба Загородных. Сутки на сборы, неделя в пути, и он снова в Поспелово. Мама, отец, братья, любимая жена и сын, кровинка, который пока сторонится незнакомого дяди в военной форме.

На третий день собрался в район, надо встать на воинский и партийный учет.

-  К вечеру управишься? - спросила жена.

-  Постараюсь, но не все от меня зависит.

Вернулся к обеду следующего дня:

- Будем собираться, Ираида Ивановна, я утвержден инструктором райкома партии.

Демобилизованных фронтовиков принимал лично заведующий организационным отделом Упоровского райкома ВКП(б) Могутов. В условиях острейшей нехватки хоть сколько-нибудь грамотных кадров, нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь мог пройти мимо его внимания. Бывший летчик его заинтересовал, особенно, когда стало ясно, что он земляк, и прибыл навсегда.

- Пока придет твоя учетная карточка, решение я принять не могу, но даю слово, что не отпущу, мне до зарезу нужен инструктор в орготдел. Ты мне по всем статьям подходишь: образование семь, сразу в техникум оформим, партийный стаж приличный, огромный армейский опыт, а он, как я знаю, плохому не учит.

Загородных засмеялся:

- Вы все решили, товарищ Могутов, вот только моего желания не спросили.

Могутов мгновенно переменился:

- Я с тобой, товарищ Загородных, не в бирюльки собрался играть. Партийная работа задыхается без толковых ребят, а ты мне такие речи: «желаю-не желаю». Я тебе самую гущу жизни предлагаю, а ты нос воротишь. Короче, так. Первый секретарь сегодня в колхозах, будет только утром. Переночуй в доме колхозника, если квартиры нет, и к нему пораньше. Я обстановку доложу. И мой тебе совет: первый в районе - что твой командир полка, если не выше. Так что веди себя соответственно. Кроме того, он всю войну руководил большим Голышмановским районом, опыт огромный, но нервы поистрепаны.

Юрий запомнил полное имя первого: Василий Степанович Рыбаков. Разговор был недолгим. Улыбнувшись сухой, но доброй улыбкой, Рыбаков сказал:

- Тут Николай Иванович за вас похлопотал (он кивнул в сторону Могутова), я с его предложением согласен. Решайте свои домашние дела скорее и выходите на работу. Нам дорог каждый человек. Да, учиться поступаете сразу, это обязательно.

-  Юра, как же мы из родного дома по чужим людям с ребенком? - На глазах Ирины были слезы.

Юрий еще не привык к неожиданным проявлениям семейной жизни, но твердо сказал:

- Обсуждать уже нечего, решение принято.

Потом понял, что нельзя так сразу, обнял жену:

- Чего ты испугалась? Райцентр в сорока километрах, квартиру снимем, потом дадут жилье. Учиться будем. Мы с тобой еще в гору пойдем, Ирочка!

На другой день попутной колхозной полуторкой семья Загородных переехала в Упорово. Инструктор орготдела вышел на работу сразу.




11

Во время восстановления колхозно-совхозного строя, истерзанного Великой Отечественной войной, вся ответственность за дела в деревне в самом широком смысле ложилась на районные комитеты партии. Аппарат райкома не был многочисленным, Юрий Николаевич так для себя определил, что секретари - это тяжелая артиллерия, они тщательно изучают людей и обстановку, прежде чем сказать свое веское слово. Заведующие отделами напоминали ему штабистов, они разрабатывали планы и мероприятия, определяли объекты изучения очередного вопроса, собирали, анализировали информацию и вносили предложения. Правда, он быстро заметил, что перед завершением документа заведующий непременно уходил в кабинет своего секретаря, и оставалось загадкой, насколько предложения рождены пытливым умом заведующего и сколько в них от секретарского опыта и знания конъюнктуры.

Что же касается своего инструкторского места, он понимал его как самое бойкое, непредсказуемое, ответственное. Это как разведка в войсках, не тихая, что сходить на ту сторону и приволочь языка, а активная, делающая глубокие рейды в тылы, заставляющая противника обнаруживать все, что до сегодняшнего дня было засекречено, приносящая командованию самую свежую, самую точную информацию. Если инструктор в чем-то не разобрался, он непременно все переврет в справке, введет в заблуждение заведующего, и в результате первый выпустит такой глупый залп по какому-нибудь руководителю, что потом долго придется трудоустраивать несостоявшегося партработника.

Инструктор Загородных на неделю выезжал в колхозные парторганизации, готовил партийные собрания, помогал оформлять документы, встречался с теми, кто готов был написать заявление о приеме в ВКП(б). Отсутствие опыта чисто партийной работы он компенсировал армейским умением выстраивать отношения и с подчиненными, и с руководящими товарищами. Николай Иванович Могутов, видя старательное и вдумчивое отношение к делу нового инструктора, учил умно, чтобы не повредить самолюбие:

- Ты, Юрий Николаевич, в справке по колхозной парторганизации упор делаешь на выборный актив, секретарю перепало в справке, членам партбюро. А председатель колхоза у нас член райкома. Почему ты его не спросил, как он допустил до полного провала партийной работы?

-  Николай Иванович, но председатель - фигура солидная, к нему просто так не подойдешь.

- Да, кое к кому и на хромой кобыле уже не подъедешь, в этом ты прав. Подсказал ты мне идею, надо с Василием Степановичем посоветоваться.

Рыбаков и сам иногда приглашал для душевного разговора. Годы работы во время войны в Голышмановском райкоме партии сделали из Рыбакова опытного и тонкого политического руководителя.

-  С жильем определился, Юрий Николаевич?

-  Так точно! - по-военному ответил Загородных.

- Надо в этом же году оформиться на учебу в сельхозтехникум. Специальность и партработнику не помешает, но мне представляется, что ты со временем уйдешь на хозяйственную работу. Или я ошибаюсь? - Рыбаков широко улыбнулся.

- Учиться, конечно, надо, но трудно совмещать с работой, да и семья.

- А когда настоящему коммунисту просто было и легко? На фронте? В резерве? В тылу у станков и коров? Все вынесли, теперь только и работать. Ты посмотри, мы каждый год делаем хоть маленький, но шаг вперед. Этот опыт надо ценить и изучать.

Разговор с Могутовым имел продолжение. Рыбаков поддержал его идею, родившуюся в обмене мнениями по результатам командировки Загородных в колхоз. На очередное заседание бюро райкома вынесли вопрос об участии коммунистов-руководителей в работе партийных организаций. Сами председатели высказали интересные предложения, но все-таки критики было больше. Подводя итог обсуждения, Рыбаков сказал:

- Партия рассматривает руководителя как своего первого представителя в трудовом коллективе, но некоторые товарищи понимают свое исключительное положение лишь как право принимать решения и давать указания. Так барские управляющие в свое время работали. У нас удельных князьков сроду не было и не будет! Мы не для проформы вводили руководителей в состав райкома, а для того, чтобы они оказывали конкретную помощь партийным бюро и секретарям. Давайте к этому вопросу в таком неуютном ключе больше не возвращаться.

На очередной планерке в орготделе заведующий крепко всыпал Загородных за резкое отставание с ростом партийных рядов, был такой показатель эффективности партработы: чем больше людей вступало в партию, тем выше ее авторитет. Ставилась задача срочно восстановить довоенный количественный состав партии, но простые крестьяне неохотно соглашались писать заявления, ссылались на неграмотность, занятость по хозяйству. Женщины вообще даже речи не допускали. В активе инструктора было только несколько заявлений, а это не устраивало Могутова:

- Поезжай в колхозы и живи там до тех пор, пока не наберешь два десятка заявлений, понял? Пройдись по фронтовикам, по инвалидам, с женщинами поработай.

- Ему Ираида Ивановна всю женскую статистику испортит, - вставил кто-то из инструкторов.

- Шутки в сторону! Но задание должно быть выполнено.

Три недели не появлялся дома инструктор райкома Загородных. Через знакомых по телефону узнавал, что дома все в порядке, и переезжал в соседний колхоз.

- Иван Петрович, я тебя знаю уже давно, председатель о тебе хорошего мнения, сегодня в магазине сахар давали, там много народа собралось, я спросил о тебе, говорят, хороший человек. Почему ты не в партии?

-  Можно, я вопросом на ваш вопрос отвечу? Почему вы решили, что я Иван Петрович?

Загородных оторопел:

-  Так вас все так зовут!

-  А на самом деле я Пеня Абрамович, польский еврей, меня просто не примут в партию.

-  Кто вам такое сказал?

-  Зачем мне сказать, если я знаю?

-  Вы не правы! - разгорячился Загородных. - Я сегодня же переговорю в партбюро!

С лучшей телятницей колхоза разговор происходил в ее доме, за самоваром, муж, инвалид без руки, колхозный счетовод, внимательно прислушивался к разговору.

- Вы же видите, что все самые важные дела в районе и в колхозе решают коммунисты, а вы лучшая телятница, через ваши руки проходит все будущее колхозное стадо. Кому, как не вам решать колхозные дела, Мария Антоновна?

- Что еще Афоня скажет.

Муж встрепенулся:

- А что тебе Афоня плохого говорил? Подавай заявление, а я сейчас товарища инструктора испытаю. Вот я с первого дня в колхозе и с первого дня на войне. Везде нам надо добрых людей обогнать. Вот руки лишился, но живу, работаю. Как скажешь: примут меня в партию, если я инвалид?

Субботним вечером попал Загородных на комсомольское собрание. Решали, как клуб новый строить и школу, подсчитали, сколько леса сумеют собственными силами до весны заготовить. Он уже внимательно изучил списки организации и пришел к выводу, что, по крайней мере, шесть человек можно смело рекомендовать в партию.

Выложив перед заведующим папку с заявлениями, он буквально напугал Могутова:

- Ты не по методу Макара Нагульного под пистолетом заставлял заявления писать?

- За кого вы меня принимаете, Николай Иванович! Те времена давно прошли. С этими людьми будут работать в парторганизациях, я буду постоянно встречаться. Это резерв, и резерв боевой, настоящий!




12

Смерть Генерального Секретаря ЦК партии товарища Сталина буквально парализовала страну. В районе были организованы сотни траурных митингов, десятки людей приходили в райком с просьбой принять их в члены ВКП(б). Похороны превратились в проявление национальной трагедии и великого единения партии и народа. Загородных, все эти дни находясь в колхозах, видел собственными глазами слезы мужчин и женщин, детей и стариков. «Это война, - думал он - так объединила людей. Странно, но для нас, русских, нужно великое потрясение, чтобы мы осознали себя нацией и стали единым народом, состоящим из сотен наций и народностей. Как глубоко прав был товарищ Сталин, когда на приеме в честь Победы сказал свою знаменитую фразу: «Мы, русские...». А ведь все знали, что он - грузин».




13

Когда он пришел в кабинет Рыбакова с новеньким дипломом об окончании Тюменского сельскохозяйственного техникума, тот радостно обнял и поздравил его:

- Теперь самое время осваивать новое дело. Инструктор - это подготовительный период, дорожка для разбега, так, кажется, говорят у вас в авиации? Суерка - это твоя родина, я не ошибаюсь?

-  Почти родина, до родного дома семь километров.

-  Есть решение ввести в машино-тракторных станциях, в МТСах, должности освобожденных секретарей партийных организаций. Институт замполитов упраздняется, как не обеспечивающий необходимый уровень работы в новых условиях.

- Но, Василий Степанович, замполиты МТСов были боевыми заместителями директоров, и все у них, кажется, получалось.

-  Да, все, кроме партийного руководства производством. Положение заместителя часто освобождало от необходимости обострять отношения с директором, директора, чего греха таить, подмяли под себя партийных заместителей, и те с ними краковяк танцевали. Ситуацию давно надо было менять, но МТСы были детищем самого Сталина, и никто не мог намекнуть ему на несовершенство в организации труда. Короче говоря, поедешь секретарем парторганизации, место свое определи сразу, директор там человек известный и авторитетный, но перед райкомом ты в первую голову отвечаешь за организацию.

Было над чем подумать. Суерская машино-тракторная станция обслуживала пятнадцать колхозов, была одной из крупных и мощных в округе. От ее работы впрямую зависели экономические результаты сотен, тысяч колхозников. МТС обладала большим количеством техники, все трактора, даже колесные, все время работали в две смены, регулярно проводилось техническое обслуживание. При каждой пересменке, и утром, и вечером, присутствовал механик, был постоянный контроль. В зимнее время механизаторы проходили переподготовку, а это повышение квалификации, рост заработной платы. Ремонт техники проводили сами, потому качество было просто гарантировано, хотя и тут на всех участках был контроль. Четко было организовано социалистическое соревнование между тракторными бригадами, между механизаторами, каждую неделю подводились итоги, ставились задачи.

И всю эту огромную махину самостоятельной работы он должен был принять на себя.

Партийное собрание прошло организованно и по плану. Все коммунисты хорошо знали своего земляка и райкомовского куратора Загородных и единогласно избрали его секретарем партийной организации. Подошел и солидно пожал руку директор МТС Михаил Николаевич Архипов, человек непререкаемого авторитета и твердого слова.

Существует мнение, что за все время советской власти система организации труда через машино-тракторные станции была самой приспособленной, самой простой и в то же время довольно эффективной. Специализированные технические сельскохозяйственные предприятия, напрямую завязанные по оплате и самым важным показателям на результаты труда обслуживаемых колхозов, были партнерами крестьян. Рыбаков предупредил:

- Ни в коем случае нельзя допустить насилия над колхозами при составлении договоров. Есть такие замашки у наших директоров МТС: оставить себе резерв «на всякий случай». Резервы пусть ищут, это их работа, да и твоя тоже, но соблюдение норм колхозной демократии - дело святое, ты эти партийные документы читал.

На красивом вороном рысаке партийный секретарь объезжал тракторные бригады, работавшие в колхозах, проверял все, что касалось условий работы и жизни. От бани до бани на казенных матрасах да на общих нарах - привольной жизнь не назовешь. Зато кормили трактористов хорошо. Учетчики каждое утро вывешивали результаты за вчерашний день, итоги обсуждались тут же, за завтраком, пока ночная смена готовила технику к сдаче.

- Петрович, молодежь тебя обходить начинает, смотри, Ботов под самую цифру подъехал.

Петрович, видно, был не из разговорчивых:

-  Как подъехал, так и отъедет. Он за мамину сиську держался, когда я на Курской дуге рычаги дергал.

- А Матвею Григорьевичу сегодня красный флажок. И на доску, и на радиатор.

- И все? Надо бы еще и в то место, которым он этот флажок зарабатывал.

На говорившего зашукали, но Загородных сделал вид, что не слышал. Конечно, не надо бы так шутить, хоть и времена изменились.

Вечером наехал на крупный разговор у кромки поля.

- Я сказал, что эту вспашку не подпишу? Сказал. Чего ты еще ждешь? Без меня тебе бригадир не подпишет, и вся работа насмарку.

Тракторист стоял, повесив голову. Увидев парторга, повеселел: все-таки свой человек, поддержит.

-  В чем дело?

-  Колхозный учетчик не подписывает вспашку.

-  А как ее подписывать? - Учетчик, мужчина средних лет, фронтовик, с костыльком, повел его по полю, которое, действительно, было вспахано безобразно: местами плуг глину выворачивал, а часто просто скользил по поверхности.

- С вечера еще кронштейн заглубителя оборвало, мы с прицепщиком его на проволоку притянули, думали, обойдется.

Решение надо принимать на месте. Учетчик - представитель колхоза, заказчика, он правильно отстаивает свои интересы. Но, даже если сломать ситуацию, хлеба на этом поле не видать, а колхоз расчет вести будет по урожайности.

Через час привез смену механизаторов и техническую помощь, поломку устранили быстро. Старый механик отвел в сторону тракториста и так его отчистил, что парторгу из деликатности пришлось отойти подальше:

- Тут работы с ремонтом на полчаса, а смена будет твои засранки перепахивать, за твой счет, ты это поимей в виду.

Всю последующую жизнь руководитель Загородных с благодарностью вспоминал первые уроки качества работы и его влияние на формирование отношений участников трудового процесса. Крестьянский труд в основе своей коллективный, и разумная мера взаимной ответственности всегда должна быть.

Четыре МТС обслуживали Упоровский район, четыре секретаря партийных организаций, самых крупных и самых влиятельных в районе, были первыми советчиками районных руководителей, злые языки называли их «глаза и уши райкома». В известном смысле так оно и было, но Загородных всегда считал, что глаза и уши находятся на голове, и от нее зависит оценка того, что видено и слышано.

Он мог сделать вид, что его не касается решение уполминзага о конфискации коровы за неустойку по налогам у вдовы погибшего фронтовика только потому, что она не была ему законной женой, потому государственное послабление ее не касается. Ретивого уполномоченного он отправил заниматься своими делами и дальше, председателю сельсовета наговорил много лишнего, не из партийного лексикона, а потом позвонил в военкомат. Через неделю справился: дело улажено.

Он мог позвонить в район и вызвать представителя НКВД, когда тракторист, только что вернувшийся из лагерей, где отбывал после освобождения из плена, ударил механика, назвавшего его врагом народа. Их растащили мужики, и парторг не мог не видеть, что большая компания рабочего класса не однозначно относится к происходящему. Сделать вид, что ничего не случилось - стукнут и сдадут, потому что тракторист не прав. Механик тоже не прав, но нельзя не видеть, что основная масса его поддержит, случись обсуждение. Загородных объявил пятиминутный перекур и велел всем собраться под навесом в столовой, предварительно отправив оттуда поварих.

- Я не судья и не прокурор, если хотите еще одной тюрьмы - приглашайте их. Война закончилась почти десять лет назад, у тебя, Спиридон Антипыч, - обратился он к механику, - уже двое родились. Ты воевал, медали имеешь. Самсонов тоже хотел воевать, я видел его личное дело, он после школы добровольцем ушел, но в первом бою без сознания попал в плен. Подчеркиваю для особо бдительных: без сознания, значит, не мог выполнить приказ товарища Сталина и застрелиться. Его судили, срок отбыл, что ему теперь, в тайгу уходить? Родина его простила, а мы со Спиридоном Антипычем - не можем, такие мы принципиальные!

Все долго молчали.

- Мужики, враги только и ждут, чтобы мы друг другу глотки начали грызть, тогда нас легко взять. Помните об этом. А если кто неудовлетворен разговором, пусть перед тем, как в НКВД стукнуть, сначала ко мне подойдет. У меня по товарищу Самсонову особая информация есть о заслугах, благодаря которым он досрочно освобожден и судимость с него снята.

Несколько раз возвращался к финалу разговора: зачем было говорить о каких-то особых заслугах? Ударит кому моча в голову, проверят, а там дырка от бублика. Потом забылось. А Самсонов действительно оказался хорошим механизатором, за освоение целинных земель даже медаль получил, это Юрий Николаевич потом из газеты узнал.

С первым секретарем райкома Рыбаковым встречались часто, пустых разговоров не было, если тот приглашал, значит, повод того стоил.

- На этот раз, Юрий Николаевич, у меня к тебе предложение по очередной смене места работы. - Он хотел было сказать, что ему не терпится поскорее сформировать из молодого и малоопытного еще человека настоящего работника, может быть, даже помощника себе, но сдержался. - Скажу тебе по секрету: готовится документ о ликвидации МТС. Да, решение волюнтаристическое, не обсуждается, наших мнений никто не спрашивает. Мы с товарищами обменивались по этому поводу, но кулуарно, в обкоме об этом молчат. Одновременно готовится документ о формировании большого отряда партийцев для направления на село, как это было в тридцатые годы. Когда такой документ примут - никто не знает, только часть этой группы будет набираться в промышленных предприятиях. Нам рекомендовано, пока не поздно, закрыть наиболее важные вакансии своими людьми. Промышленник есть промышленник, когда человек ни разу в поле не был, сложно ждать от него настоящей работы, по крайней мере, сразу. Потому рекомендуем тебя председателем колхоза «Память Кирова», в Емуртлу.

Загородных встал:

-  Когда собрание?

-  А вот завтра и поедем.

И хотя Емуртлинский колхоз обслуживала другая, Буньковская МТС, Загородных там бывал и особенности этого колхоза тоже знал. Колхоз один из немногих в округе был четко специализирован на производстве семян многолетних трав. Незадолго до избрания Загородных, в 1954 году колхоз укрупнили за счет трех соседних. Многолетние травы тогда составляли основу всей теории и практики земледелия. Выпускник агроотделения Тюменского сельскохозяйственного техникума, Загородных до тонкостей знал все детали научных дискуссий вокруг значения трав и их роли в повышении плодородия полей. Правда, на практике получалось несколько иначе, но сеять травы было обязано каждое хозяйство. В этом смысле колхозу повезло, огромные площади отводились под семенники многолетних трав, и никто в районе не имел права вмешаться в технологический процесс, сдвинуть в ту или другую сторону показатели по площадям посевов. Травополье являлось какой-то священной коровой, на которую молились все, и которую никто не мог обидеть.

На очередном совещании в райкоме, когда согласовывались последние цифры плана весеннего сева, над Загородных мужики с завистью шутили:

- Ты-то зачем приехал? У тебя что так трава, что этак.

Эти совещания превращались в перекройку уже сверстанных планов, нещадно изгонялись самые малые гектары паров, корнеплодов и даже картофеля. Приезжий специалист в пенсне и туфельках коротко говорил о незаменимых качествах только что районированной травы, названия которой с первого раза не мог запомнить даже секретарь райкома, что сеять ее надо с сухим песком, а урожай она даст такой, что хозяйства озолотятся. Правда, он не уточнил, кто будет закупать это диво, если семена, судя по его словам, сегодня развезли по всей области.

Колхоз «Память Кирова» работал устойчиво, Загородных впервые имел возможность решать вопросы именно как агроном, хотя сначала выслушивал соображения своего штатного специалиста. Урожайность трав и других культур была стабильной, колхоз получал неплохие доходы. Но оставалась старой система учета труда колхозников, так называемый «трудодень», прозванный в народе «палочкой». Удачное название: отметку, палочку, о том, что ты был на работе, учетчик ставил, а вот что ты на эту палочку получишь, решалось в конце года на колхозном собрании, когда все сусеки были подметены под госзаготовки, когда заработанные деньги перечислились в МТС, согласно договора.

Колхоза Загородных это касалось в меньшей степени, семена трав закупались без проблем и хорошо оплачивались, а вот колхознику-то по большому счету, было все равно: удачно проданы семена или остались преть на складе.

В это время в печати появились суждения экономистов о целесообразности перевода крестьян на денежную оплату труда. Загородных много раз перечитал статью в «Правде» об этом, и на другой день поехал в райком партии. Принявший его второй секретарь даже не стал вникать в суть проблемы, а всыпал председателю за задержку отгрузки семян в госфонды. Выйдя из кабинета, Юрий Николаевич туго скрутил газету и бросил ее в урну. Немного отойдя, вернулся и вытащил газетный жгут, расправил: «Еще пригодится!»




14

Конечно, перемены, происходящие в руководстве страны и области, совершались без участия простых тружеников и простых руководителей, но перемены, которые непременно сопровождают появление всякого нового человека в руководстве страны и даже области, часто касаются их напрямую. Избранный первым секретарем Тюменского обкома партии Борис Евдокимович Щербина с первых дней очень конкретно стал заниматься селом. Вместе с ним пришла группа молодых экономистов, разработчиков и сторонников перевода колхозников на денежную оплату. Интересы крестьян учитывались «в том числе», стране нужен был сильный рубль, имеющий устойчивый оборот в государстве, а огромная масса живущего на селе населения выпадала из участия в денежном обращении, продолжая вести натуральный обмен. Узнав о такой позиции первого секретаря, Загородных на первом же совещании прямо сказал:

- Колхоз «Память Кирова» Упоровского района готов к переходу на денежную оплату труда и просит согласия на эту работу.

Щербина заинтересованно посмотрел на председателя:

-  По прошлому году прибыль есть?

-  Так точно, есть, Борис Евдокимович.

-  Дело новое, людей своих сумеете убедить?

-  А мы с народом об этом уже говорили. - Так и подмывало сказать, что в райкоме его с этим предложением высмеяли, но одумался: трибуна высокая, эхо громкое будет, как бы самому не оглохнуть.

В этом же году колхоз начал переход на денежную оплату труда. Была проведена огромная работа по совершенствованию учета, нормирования, появились и были досконально изучены многие документы. Это была настоящая революция в оплате труда крестьян. Первую зарплату выдавали почти как премию. Люди, никогда не державшие в руках денег, едва сдерживали слезы. Все понимали, что в жизни деревни наступает новая эпоха, именно эпоха, потому что со сменой государственного отношения к крестьянину в России всегда начинались хорошие перемены. Загородных на всю жизнь запомнил эту атмосферу праздника и надежды, и замечал позже, что через десятилетия всплеск этих состояний еще не раз посещал село, оставляя людям очередную соломинку надежд.

Вместе с тем примешивались воспоминания совсем другого порядка, создающие совсем другие настроения. Но и от них не надо уходить и, если сейчас не вспомнить, как было, завтра найдутся желающие протолковать те события так, как это выгодно им.

Был трудный год. В Сибири редко бывают удачные, легкие года, но тогда обстановка с заготовками хлеба складывалась особенно напряженно. Это там, для властных кабинетов, модно было применять такие слова: напряженно, сложно. Если пройти на поле, залитое дождем, и дождь не перестает ни на мгновение, не оставляя надежд на завтра, следовало прямо выносить приговор урожаю этого года: он погиб, не будучи убранным. Но власти не хотели этого знать, потому они не поехали на хлебное поле, они вызвали мокрых от многодневных дождей, дурно пахнущих руководителей колхозов в теплую конторку «Заготзерно». Загородных больше всего раздражали эти жарко натопленные печи, имитирующие уют всей природы. А он сапоги только что с великим трудом отшоркал от комков полевой грязи, переплетенной соломой.

Первый секретарь райкома Красильников нервно ходил вдоль стола в кабинете начальника хлебоприемного пункта, пока все собирались. За окнами было уже темно. Красильников начал свою речь без обиняков.

- Положение в стране с хлебом вам известно. Область доложила Москве, что план хлебозаготовок выполнен. Потому наша задача сейчас подписать подготовленные акты на передачу предприятиям хлебозаготовок соответствующих партий зерна на местах. Конечно, товарищи, непогода закончится, мы сумеем прибрать и действительно сдать хлеб, но обстановка требует, чтобы документы были готовы сегодня. Вопросов, я надеюсь, нет.

- Вопросы есть. - Поднялся председатель Слободчиковского колхоза Петров. - Кто мог, не имея реального хлеба в закромах, дезориентировать Центральный Комитет партии и доложить, что зерно прибрано?

- Не забывайтесь, товарищ Петров!

- А не я забываюсь! Наоборот, я вспомнил, что время глупого введения в заблуждение центральных органов кончилось, и партия хочет от нас только правды, какой бы горькой она ни была! Это вам, товарищ Красильников, не следует забываться!

Звенящая тишина настала в зале. Поздняя осенняя муха, как последний провокатор, гудела где-то в недрах застекленного шкафа.

- Значит, надо понимать так, что вы отказываетесь подписывать акт на передачу зерна на хранение? Но на вас с Загородным почти половина районных хлебозаготовок.

- Вообще-то я подпишу, если в акте будет указано, что хлеб стоит на корню, и уже неделю льет дождь. Если начальник «Заготзерна» такую бумагу примет, то я согласен.

- Как быстро мы забываем об ответственности перед партией! Еще несколько лет назад Петров без звука подписал бы любую бумагу, а сегодня он куражится, над государственной трагедией куражится!.

- Вы, товарищ Красильников, собственную трагедию с государственной не путайте. - Во весь свой немалый рост над столом встал Загородных. Никто не ожидал такого шага от райкомовского любимчика. - Я тоже никакого акта подписывать не буду.

- Юрий Николаевич, у тебя же по последней сводке около тысячи тонн в амбарах. Тебе-то чего бояться?

- С чего вы решили, товарищ Красильников, что я чего-то боюсь? Этот хлеб - неприкосновенный, тут семена и пропитание колхозников до будущего урожая. А намолотим лишнее - сдадим, как положено.

Всех выгнали в коридор и заводили по одному. Мужики выходили из кабинета, низко опустив головы. Петров и Загородных подписывать отказались и уехали последними. Сев в теплую машину, председатель задремал. Через полчаса машина встала. Он с трудом открыл глаза: все вокруг было покрыто пушистым снегом. Он так и не растаял до самой весны. Оргвыводов до колхозов не дошло, но в области сменился первый секретарь. Нового звали чуть незнакомо и странно: Борис Евдокимович Щербина.




15

Крестьяне все чаще стали ходить к председателю с одним и тем же вопросом: надо строить домик. Да, значит окончательно начал оживать колхозник! Да и родному колхозу за что ни возьмись - все строить надо. А денег не хватает! Поехал в район, посидел за столом с толковыми людьми, подсказали. Поскольку колхоз своевременно выполнял планы перед государством по зерну, то ему предоставлялось право торговать на рынке своими излишками. Загородных съездил в соседний район Курганской области, договорился, и разом размолол несколько тонн пшеницы. Дешевая мука на городских рынках шла влет, продавцы каждый вечер сдавали в кассу хорошую выручку. Сельхозотдел райисполкома совместно с финансистами не раз устраивали проверки, все-таки дело новое, связано с наличными деньгами, как бы чего не вышло. Но все шло, как надо, с накопленными деньгами смело ехал председатель в лесничество, на пилораму, на кирпичный завод. Колхоз строил деревянные животноводческие помещения, зерновые тока.

Как раз в это время в семье Загородных родился еще один сын, Олег.

-  Придется тебе, Юрий Николаевич, искать новую работу, - позвонил ему по телефону председатель райисполкома, с которым они были хорошими товарищами. - Принято решение о новом слиянии колхозов в совхозы. Твой колхоз входит в Емуртлинский совхоз. Мы вносили по тебе предложения, но в обкоме дали понять, чтобы на тебя не рассчитывали. Наверх пойдешь?

-  Какой верх, о чем ты? Скорее, в сторону.

Он не ошибся. Именно в сторону, да и не ближнюю от родных мест, направила его партия.

Заведующий отделом сельского хозяйства обкома Виктор Иванович Устюжанин, невысокого роста, очень подвижный человек, сказал, что Загородных решением бюро обкома включен в число тридцатитысячников, которых партия направляет на укрепление руководящих кадров сельского хозяйства.

- Погуляйте по городу, и в три часа к Борису Евдокимовичу на беседу.

Щербина узнал активного председателя, спросил, успешно ли внедрили в колхозе денежные расчеты, как это отразилось на благосостоянии крестьян, просил повторить цифры по строительству индивидуального жилья. Назвал этот показатель социально и политически важным.

- Направляем вас директором крупнейшего совхоза в Голышмановском районе. Вы прошли хорошую руководящую школу, но это была колхозная система с ее демократическими принципами, которые, кстати, председатели умели обходить. Совхоз - новая структура, это государственное предприятие, крестьяне становятся рабочим классом, образуются профсоюзы. Учитесь на ходу, времени для длительной теоретической подготовки у нас с вами нет.

Откровенно говоря, с не очень веселым настроением ехал в Голышманово новый директор. Оставлял то, ради чего в свое время отказался от армейской службы: родные места, Поспелово, Суерку, родителей, всю родню. Впереди виделась только работа. Конечно, будет какая-то квартира, любимая жена рядом, сыновья. Но он уже знал, что редким наездом будет появляться в доме, что сыновья будут спать, когда он уходит и приходит, а за общим столом семья соберется, если только мама скажет:

-  Отец, не теряйся, сегодня у сына день рождения.

Первым встретил его Николай Андреевич Бриков, главный агроном. Он уже имел приличный опыт работы в Гладиловском совхозе, к которому присоединили еще два хозяйства: «Заветы Ленина» и «Черемшанский».

Натура Загородных способна впитывать идею до конца, полностью проникаться ею, и, если идея овладевала им, он не знал границ между возможным и невозможным. Наверное, это чаще помогало ему, формировало глубокого и цельного специалиста и руководителя. Эта его способность в значительной мере обеспечила реализацию плохо обоснованного и просчитанного проекта «Руно». Результат этого процесса он перенес и на новый совхоз. Проработав пятилетку в хозяйстве на травах, чистым травопольщиком он не стал, но разумное начало в этой системе видел и использовал, как только мог. Травопольный севооборот не только обогащал землю, по его наблюдениям, он помогал укреплять кормовую базу животноводства. Потому в новый свой совхоз он привез и саму идею, и готовые семена. Шел апрель 1961 года. Бриков охотно согласился перекроить некоторые севообороты, и там, где это было возможно, посеять травы. Пока сеяли, пока любовались всходами, пока подсчитывали сотни тонн добротного сена, наверху подули другие ветры. Хотя война травопольщикам была объявлена давно, до резких случаев на производстве не доходило. По крайней мере, травы в посевных планах принимались, хоть и в заниженных количествах. А тут власти словно с цепи сорвались.

Бриков поджидал директора на крыльце совхозной конторы. Не успела за машиной пыль осесть, он подбежал, открыл дверцу:

-  Достукались мы с тобой, Юрий Николаевич!

-  Говори толком, тебя трясет всего.

-  Позвонили из обкома, едет какая-то шишка, ну, руководитель едет по трассе, а у нас у самого большака клевера с обеих сторон.

- Что ты мне сказки рассказываешь, знаю я про клевер, дальше-го что?

-  Говорил я тебе: давай в лесах посеем, да тебя разве переубедишь...

-  Тьфу, ты... - не выдержал Загородных и велел развернуть машину в райком партии. Ехать как раз через те поля. Кто хоть раз бывал на чистом клеверном поле, никогда не забудет его глуховатого шума, жужжания работающих пчел и такого букета ароматов, который человек не способен воспроизвести своим умом и фантазией. О клевере как о корме в это время не думалось, грубая материализация полета души... 

Первый секретарь Михаил Иванович Сарин пожал руку и предложил сесть:

- Завтра мимо нас в сторону Ишима проедет заведующий сельхозотделом ЦК Маларчиков, он яростно ненавидит травы и повсеместно внедряет пропашные культуры, говорят, какую-то кукурузу. Твои клевера велено запахать.

Юрий Николаевич подумал, что не так понял. Как это - запахать? Двести гектаров июльских клеверов - под плуг? Ради чего? Чтобы взор высокопоставленного чиновника не был омрачен непонятым им растением? А он вообще что-нибудь понимает в земледелии? Видимо, все это он говорил вслух, потому что Сарин как можно спокойней ответил:

- Ты напрасно шумишь, Юрий Николаевич. Конечно, травы можно бы убрать, но времени нет. Звонили из областного комитета партии, не буду говорить, кто, а то ты и там уточнять начнешь насчет компетенции. Короче: просили не раздражать гостя. Перепаши.

Загородных тяжело встал со стула:

-  Михаил Иванович, ты меня завтра с утра не ищи. Я себе отпуск даю за слабину, когда надо возразить, а не можешь.

-  Со слабиной справляйся скорее, надо в сельхозинститут документы везти. Чтобы к концу недели все было сделано. Сам доложишь.

Поступление в институт практически совпало с рождением третьего сына Сергея.




16

Борис Прокопчук а начале семидесятых годов был самым молодым начальником районного управления сельского хозяйства в области и работал в родном Сладковском районе. Первый секретарь обкома партии Щербина при наличии отдельного секретаря и заведующего отделом очень часто лично занимался важнейшими вопросами деревни. Впрочем, никто не ревновал, никто не обижался на зажим инициативы высоким начальством: то, что Щербина лично вникал в сельскохозяйственные дела, только помогало решать их оперативно и в полном объеме.

Прокопчук, будучи человеком аналитического склада, внимательно наблюдал за ходом совещаний, примерял, как затронутые вопросы решаются у него в районе, делал для себя пометки. Уже на первых встречах он обратил внимание на высокого стройного мужчину, который одинаково ровно держался и с товарищами по должности, и с руководящими верхами. Только, наверно, здороваясь со Щербиной, который явно был ниже ростом, деликатный Загородных, начальник сельхозуправления из Голышманово, чуть склонял свой высокий стан.

Щербина был явно не равнодушен к голышмановскому руководителю. Когда обозначались задачи совещания, и кто-то из областных руководителей или специалистов делал анализ, на трибуну первым приглашался Загородных. Прокопчук поначалу думал, что такой порядок продиктован высокими результатами района в обсуждаемом вопросе, вот и предлагает первый секретарь послушать передовой опыт. Опыта, как оказывалось, было не очень богато, район большой, сложный, в чем Прокопчук еще получит возможность убедиться лично, когда станет его руководителем, но Загородных так умело строил свое выступление, что хорошо просматривались положительные тенденции, высвечивались первые результаты, а недостатки устранялись в плановом порядке под руководством райкома и исполкома.

Очень скоро Прокопчук лично встретился с легендарным руководителем. Тема умения вести себя на трибуне возникла сама собой. Загородных оживился:

- Я знаю десятки людей с интереснейшими биографиями, но, если они начнут их рассказывать, ты уснешь на пятой минуте. Точно так же есть хорошие хозяйственники, но они не умеют показать результаты своего труда. А кто, скажите мне, в первую очередь страдает от косноязычности руководителя? Конечно, люди, производство. Вам приходилось хоть раз видеть немого священника, да что там! преподавателя марксизма-ленинизма? Моя задача, если начальство интересуется, показать, как мы работаем, и убедить, что при соответствующей поддержке мы можем еще больше.

Потом на некоторое время пути-дороги двух этих руководителей разошлись. Прокопчука развернули на партийную работу, прошел все ступени районного звена и уехал в Москву, в Академию общественных наук при ЦК КПСС. После ее окончания получил направление в Голышмановскую парторганизацию и был избран первым секретарем райкома партии. Первым его поздравил уже хорошо знакомый Юрий Николаевич Загородных. У него тоже была новая должность и называлась она по тем временам очень солидно: генеральный директор агрофирмы «Руно».

Романтическая история о судьбе золотого руна, украденного не то греками, не то у греков, ничего общего не имела с той махиной, которую предстояло создать на просторах Голышмановского района.

В 1979 году Прокопчук решил отметить завершение первой своей посевной в районе по семейному, чтобы руководители приехали с женами, которые, за редким исключением, не были даже знакомы между собой.

-  Борис Васильевич, а нас не поправят? -  спросил особо бдительный райкомовец.

-  Если с утра, да холодненьким пивком -  согласен на такую поправку. А вообще делать событие из ряда вон не надо, и все будет правильно понято.

Собрались на веселой березовой полянке. Женщины уже перезнакомились между собой, мужики, видимо, травили анекдоты. Постепенно обед вышел за пределы полуофициальной встречи, Прокопчук попросил районщиков особо себя не проявлять. Неожиданно слова для тоста попросила уже немолодая, чуть за пятьдесят, но обаятельная, интеллигентная женщина. За столом зашептались: «Жена Загородного». Ираида Ивановна с рюмкой вина в руке обвела взглядом застолье и сказала:

-  Я хочу обратиться к женам наших мужчин. Вы только посмотрите на них, какие они красивые, какие сильные. А мы должны помогать им в работе, создавать условия. Рубашку каждое утро свежую повесить на стул... Им трудно, я вижу это по своему Юре. Я ему многое прощаю, потому что ему трудно. Я даже знаю, что у него есть женщина, но я прощаю, потому что люблю. Я горжусь им, он такой сильный, такой красивый, его не только я люблю, его многие женщины любят. Так давайте выпьем за наших мужей, пусть хранит их Бог!

Эти слова произвели на всех сильное впечатление. Юрий Николаевич осторожно обнял и поцеловал свою жену, все аплодировали. Прокопчук откровенно опасался продолжения выяснений, но утром ему позвонил Загородных, от имени жены поблагодарил за прекрасный ужин и сказал, что все нормально.




17

Центральный Комитет партии и Совет Министров СССР разработали программу углубленной специализации и концентрации сельскохозяйственного производства, Прокопчук хорошо знал этот документ. В результате его реализации в стране выросли крупные фабрики по производству свинины, мяса птицы и яиц. Решалась одна из важнейших задач растущего государства - обеспечение собственной продовольственной безопасности.

Каким образом овцеводческая фирма «Руно» появилась именно в Голышмановском районе, он ни от кого внятного ответа добиться не мог. Он знал восторженные отзывы о проекте ведущих специалистов, в частности, главного зоотехника управления сельского хозяйства Козотова, который говорил, что идея всем нам очень понравилась, и мы горячо взялись за ее претворение в жизнь. Собственно, поезд пошел, не только принято решение, но и приняты оперативные меры к его выполнению. Уходивший в Москву на повышение председатель облисполкома Лев Николаевич Кузнецов эту тему с новым Голышмановским первым обсуждать не стал, а вновь избранный председателем Владилен Валентинович Никитин только руками развел:

- Борис, наша с тобой задача - организовать исполнение принятого решения.

После возвращения из Тюмени ему позвонил Загородных:

-  Я к вам на прием.

-  К Кузнецову вы зря стучались, Борис Васильевич, эту идею ему предложил Ефремов. Не знаю, где она еще обсуждалась, но мне, честно скажу, понравилась.

Прокопчук с удивлением посмотрел на собеседника, который охотно принимает сторону его оппонентов и не скрывает этого.

Загородных развернул перед первым секретарем масштабную картину превращения большой части района в овцеводческий комплекс, строительства километров кошар, доведения в самые ближайшие годы поголовья овец до ста тысяч штук. Это не были фантазии теоретика. Он находил ссылки в научной литературе на то, что овца только в массовом производстве становится самостоятельным направлением животноводства, а ее подсобная роль, отведенная как в личном крестьянском подворье, так и на колхозно-совхозных фермах, временна и оскорбительна.

Проектные цифры, которые он называл на партийной конференции в декабре 1975 года, завораживали: поголовье овец составит семьсот тысяч, продадим государству 170 тонн шерсти и 1.400 тонн баранины.

Уходя из райкома, Загородных был уверен, что приобрел еще одного сторонника, но седой лис на этот раз ошибся: оставаясь товарищами и уважая друг друга, Прокопчук и Ренев, председатель райисполкома, особенно второй, считали агрофирму «Руно», мягко говоря, бесперспективным предприятием.

Повод для беспокойства у руководителей района был один. В соответствии с программой, четыре совхоза полностью освобождались от молочного и крупного мясного скота, но планы заготовок молока и мяса по району никто корректировать не будет, это ясно. Как сохранить, не сбросить, не растерять продуктивный скот? Задача была архисложной, средств и времени нет, неизбежны сброс продуктивного скота, неизбежны потери объемов заготовок молока и мяса. Оба это хорошо понимали.




18

В министерстве сельского хозяйства РСФСР был создан овцеводческий главк, который принял из Тюмени и оформил все документы на создание сибирской агрофирмы «Руно». Ее генеральным директором назначили Юрия Николаевича Загородных. В фирму вошли четыре совхоза: «Первомайский», «Ражевский», «Земляновский» и «Целинный». Ни один из них до этого практически овцеводством не занимался.

Разговоров в районе и вокруг него о будущей фирме было немало, но в то же время очень немногие люди имели хотя бы приблизительное представление, с чего начнется овцеводческая эпопея и какими путями пойдет ее развитие в непростых, мягко говоря, условиях сибирского климата.

Идеей возрождения некогда знаменитой сибирской овцы Загородных загорелся сразу. Получив в общих чертах установку, он быстро спланировал все необходимые преобразования.

- Мы дадим вам время на решение внутрирайонных проблем. Конечно, сразу не получится разместить в хозяйствах дополнительно тысячи голов крупного скота из совхозов фирмы, чтобы освободить помещения для овец. - Председатель облисполкома Лев Николаевич Кузнецов говорил весомо и убедительно. - Прямо скажу, что район без восторга относится к самой этой идее, но тут приходится наступить на горло собственным интересам. Москва настоятельно рекомендует создать мощное овцепроизводство, и мы сделаем все, чтобы решить проблемы заготовок собственной шерсти и уйти от зависимости зарубежных поставщиков. Так что вам поручается задача государственной важности.

Загородных, хорошо знавший район и возможности каждого хозяйства, понимал, что коров и молодняк из его фирмы завтра и послезавтра не примут, разве только самую малую часть. Животноводческих помещений не хватает, а построить их быстро - не получится, тем более, что об этом и речи нет в планах областников, которые почему-то солидно называются программой. Если все остальное поголовье пустить на колбасу, чем завтра закрывать планы поставок молока и мяса? «Бараниной?». Шутка с самим собой не получилась.

Он, вчерашний начальник районного управления сельского хозяйства, видел сложность положения, в котором оказался район. Да, он переживал за завтрашний день, но он привык отвечать за то дело, которое партия поручила ему сегодня. А сейчас он не начальник управления, а генеральный директор агрофирмы, которая обязана заниматься овцами, делом, которое государство считает не менее важным, чем все остальные. И как человек партийный, государственный, он сделает все, чтобы программа по фирме «Руно» была выполнена. Аргументы руководителей района, особенно Николая Ивановича Ренева, который крайне резко и открыто выступал против подобной революции, Загородных, как специалист, принимал, но, как участник и руководитель этого процесса, не брал во внимание.

В области, как сказал Кузнецов, около двухсот тысяч овец, половину должна принять фирма. Надо сразу решать вопросы создания кормовой базы, овечка - не бычок, она болотную осоку есть не станет. Нужно мелкое сено сеяных трав, нужны тысячи тонн овса и ячменя, нужно создавать промышленное предприятие по подготовке кормов.

От остроты проблем дух захватывало, он любил это состояние души, когда реальная оценка обстановки, материальных и финансовых ресурсов уходят на второй план, высвечивая главное: есть важнейшая задача, и мне поручено ее решать, и я сделаю все, чтобы она была выполнена.

В народе к переменам относились, как всегда, настороженно. Овечку за животное никто никогда не считал, ей и сена не заготавливали, считалось, что она около коровы пробьется. С другой стороны, поговаривали, что тут сотни тысяч овец пустят, и стричь будут, и прясть, и шерсть ткать. Кто-то из грамотных напугал:

- Вы знаете, что в средние века в Англии случилась овечья революция? Нет? Завезли ее мореходы немножко, а она давай плодиться, плодиться да жрать. А Англия же маленькая, вот как раз от Бердюжья и до Аромашева, в десяток наших сельсоветов. Так не поверишь: всю страну съели, пришлось в срочном порядке уничтожать овец.

-  А народ?

-  Народ живой остался, но мясо поели полностью, а зря. Слыхал, наверно, у англичан кроме овсянки теперь ничего желудок не принимает.

Несмотря на предварительные договоренности и в разрез со здравым смыслом, область дала в районы телеграммы, требующие незамедлительно передать овцепоголовье вновь созданной фирме. Руководители, считавшие овец мелочью, путающейся под ногами, срочно подгоняли грузовики и отправляли машины в указанные деревни.

Поздней осенней ночью Загородных проснулся от шума моторов многих машин и рева сотен, если не тысяч, овец. Наскоро одевшись, вышел на улицу. Здесь уже пытался распорядиться зоотехник Фирдус Сафин. Водители требовали немедленно разгрузить машины:

-  Нам ехать еще двести верст до дому!

-  Но не на улицу же выгружать! - возмущался Фирдус.

-  А почему помещения до сих пор не готовы? - вроде как бы к месту спросил шофер.

-  Да вот все тебя ждали, - миролюбиво сказал Загородных и громко крикнул: - Я сажусь в первую машину, Сафин, поднимай с десяток мужиков. Выгрузим у сеновала.

В этом было единственное спасение: в кучах соломы овцы могли спастись от продувного осеннего ветра, очень опасного для этой скотины.

Когда все закончилось, подошел зоотехник и сказал, что одной фактурой отписано двести голов овец, но пересчитать не было возможности. Наутро, когда Сафин позвонил в совхоз и попросил уточнить документы, ему со смехом сказали:

-  Ничего нам уже не надо, спасибо, что забрали с нас эту заботу.

Так было. Обрадованные представившейся возможностью, руководители подозрительно быстро выполняли предписание. Триста - пятьсот овечек, бывшие практически обузой для хозяйства и не имевшие никакой экономической ценности, вдруг воспользовались спросом. Кто же станет ждать, вдруг ветер подует в другую сторону?

Загородных в эту осень и зиму не находил себе места. Помещений для овец заранее никто не готовил, планом предусматривалось, что, по мере изыскания внутренних резервов по базам и кормам, соседи разберут крупный скот и коров. Каждое утро напряженный разговор с кем-то из руководителей района. Ни Прокопчук, ни Ренев, председатель райисполкома, не имели волшебных палочек. Чтобы окончательно не губить скот, его везли на мясокомбинат. В освобождающиеся помещения заводили овец.

Прокопчук находил положение угрожающим. Коровы и мелковесные телята шли на забой, но они не могли закрыть плановые объемы заготовок одного из крупнейших сельскохозяйственных районов области. Плана по молоку и мясу с района никто не снимал. Выждав приличное для случая время, область начала высказывать неудовольствие.

Руководители района возлагали большие надежды на совхоз «Медведевский», которым много лет руководил один из опытнейших хозяйственников области Евгений Васильевич Хабаров. Совхоз входил в государственную систему «Скотопром» и имел уникальную возможность живым скотом отчитываться по госстатистике как заготовленным мясом. Даже термин такой появился: «Мясо на ногах».

Прокопчук и Ренев прижали Хабарова, что называется, с бумагами в руках:

- Евгений Васильевич, спасай район, давай сюда свои «живые холодильники».

Тот не стал долго ходить вокруг да около и прямо сказал:

- Мужики, готов хоть сегодня под суд, у меня в отчетах мяса уже больше, чем ходит в загонах.

Круг замкнулся. Когда по отчетам за 1978 год поголовье крупного скота и коров сократилось в районе с 40 до 30 тысяч, никто уже и не требовал объяснений. Область однозначно подчеркнула, что руководители района несут персональную ответственность за выполнение государственных планов поставок мяса и молока. Обстановка требовала немедленного решения, а его не было. Как говорится, в таких ситуациях мужики седеют.

Решение не оказалось неожиданным. В то время уже успешно работали Боровская и Каскаринская птицефабрики, но все возрастающие темпы работ на Тюменском нефтегазовом комплексе стягивали на разведку, промыслы и обустройство десятки тысяч людей. Правительство страны предложило области решать проблемы обеспечения северян продуктами питания «за счет внутренних резервов». Прокопчук, хорошо владевший ситуацией, проявил инициативу и, взяв на район все вопросы строительства птицефабрики, получил добро на обеспечение оборудованием и маточным птицепоголовьем. Работу по подготовке сразу возглавил председатель райисполкома Ренев. Едва ли история знает подобные методы строительства. По пояс в снегу планировщики добирались в чистом поле до отмеченной на плане точки и ставили вешку. Бульдозер сделал несколько проходов, и через сорок метров на белом снегу закрасовались названия всех четырнадцати хозяйств района. Именно так, вроде как на добровольных началах, но под мощным прессингом бескомпромиссного Прокопчука, каждый совхоз и колхоз за лето должен был из собственных материалов построить птичник. Не всем это нравилось, точнее сказать, ни один директор не поблагодарил райком за дополнительные хлопоты, заботы и расходы. Когда своих дел по горло, не очень заботят проблемы соседа. Но такова была система: если в общих интересах, которые всегда назывались государственными, надо пойти на дополнительные издержки - шли, ворча, негодуя, ругая власть, но делая общее дело.

Все встало на свои места, когда птицефабрика, которую с самого начала строительства возглавлял опытнейший хозяйственник Адольф Игнатьевич Шнайдер, стала давать до двух тысяч тонн мяса и до двадцати миллионов штук яиц. Для голыш- мановцев стало привычным каждодневное появление над окраиной поселка мощного вертолета, который, загрузившись, тяжело выравнивался и брал путь на север.




19

Загородных упрямо держался своей линии и своего убеждения. Только в едином комплексе, при ведении всей работы на строго научной основе, при создании кормовой базы, способствующей росту качественной шерсти, при организации промышленной стрижки овец можно добиться хороших результатов. Как специалист и опытный руководитель, он не мог не понимать, что голышмановские земли не самые подходящие для овцеводства, но это осознание стало приходить позднее. А когда ему предложили начать совершенно новое дело, начать с нуля, он, азартный и разумно авантюрный человек, не смог отказаться. Не зря в один из крутых разговоров резкий Про- копчук прямо ему сказал, что организаторы этого проекта просто не могли в пределах не только области - Союза! найти столь одержимого, пробивного и энергичного человека. Эти его качества долгие годы спасали фирму.

Освободившуюся от крупного скота откормочную площадку в Ражево тут же заполнили овцами. Площадка приняла двадцать тысяч голов. Это было частью решения большой проблемы. В других хозяйствах приспосабливали молочные помещения, но везде строили кошары, специальные сооружения для содержания овец. В кошаре сухая и теплая подстилка, не продуваемые ветрами стены, все это создает микроклимат, необходимый для животных.

Первая пережитая зима вывела на очередную проблему. В личном хозяйстве каждый стриг овцу большими ножницами, их так и звали: овечьи. Но это две овцы остричь, три, но не десятки же тысяч!

Загородных часто выезжал на Ставрополье, где условия для развития овец были, конечно, не родня сибирским, но не завидовать ездил хозяйственник, а учиться. Наблюдая работу стригального комплекса, Юрий Николаевич решил: а почему бы и нам не поставить стрижку на промышленную основу? Заехал в Москву, договорился в главке о поставке оборудования и направлении специальной пуско-наладочной бригады, а дома сразу пошел по школам.

-  Раньше мы вас, дорогие юноши и девушки, призывали идти на фермы и на тракторы, сегодня ориентиры немного изменились: мы ставим задачу, чтобы каждый старшеклассник научился стричь овец. Ничего в этом деле зазорного нет, я сам видел, как кубанские казаки, сбросив бурки, наваливаются на овцу, и за несколько минут на ней ни шерстинки не остается. Так ответьте мне: будем осваивать мастерство стригалей?

Как и положено, ребята дружно выкрикнули: «Будем!». И освоили. В первый же год бригады стригалей-школьников составили настоящую конкуренцию взрослым мастерам.

Стрижка овец - это уборка урожая. Директор без улыбки говорил, что стричь будут все.

-  Что, и директора тоже?

-  Да, кроме генерального.

Труд этот в условиях стригального комплекса тяжелым не назовешь, мастера за день управлялись с сотней овец, но нужна была сноровка, опыт. Парторг Иван Пуртов, как мужчина крепкий, был поставлен на баранов. Баран - своенравная скотина, с ним просто так не сладишь. Пуртова учили: - Самое главное - на задницу его посади, у него тогда реакция притупляется.

Видимо, от волнения, всадил стригаль машинку в живот барану по самую рукоятку, пришлось докалывать, все равно участников субботника кормить надо. Но хитрый Загородных долго еще напоминал ставшему вторым секретарем райкома Пуртову гибель несчастного животного.




20

Задолго до выхода на пастбища директор совершил, как он выразился, экскурсионную поездку. Предупредил дома:

- К обеду не ждите, сегодня свежим воздухом будем питаться.

Вдвоем с водителем за два дня проехали по всем возможным пастбищам для овец. Его интересовали не столько травы, которые под первыми солнечными лучам начинали окрашивать зеленым широкие пояса вокруг низин и болот, но наличие репейника, злейшего врага не столько самой овцы, сколько шерсти. Репей в сырье делал его бросовым, заготовители внимательно следили и нещадно применяли карательные скидки. На карте-схеме совхозов Загородных помечал карандашом места, куда завтра направлялись женщины с лопатами, чтобы под самый корень, раз и навсегда ликвидировать этот ужасный сорняк.

Омское предприятие по переработке шерсти охотно закупало продукцию. Прямо в стригальном комплексе были предусмотрены контейнеры для формирования тюков, в которых шерсть уплотнялась для более экономичной транспортировки.

При первой встрече с руководством предприятия Загородных поднял тему цены на сырье. При нашей сибирской продуктивности и таких закупочных ценах невозможно было рассчитывать на рентабельную работу фирмы. Собственно, об этом говорили и в министерстве сельского хозяйства республики, когда составлялся первый промфинплан. В научно-техническом обосновании создания агрофирмы «Руно», на титульном листе которого он успел заметить перечень очень больших институтов, он увидел цифру веса предполагаемой тушки барана в пятьдесят килограмм. Загородных даже не улыбнулся, он откровенно засмеялся:

-  Таких баранов мой отец в самые добрые времена не выращивал. Вы слышали выражение «бараний вес»? Это половина от того, что вы запланировали.

В министерских кабинетах таких шуток воспринимать не хотели, здесь витали свои, не всегда понятные хозяйственнику-практику, интересы и соображения. Он мог догадываться, что кому-то для защиты диссертации крайне нужны полуцентнеровые тушки сибирских барашков или настриг шерсти по четыре килограмма с овцы, но нереальность и даже неразумность этих прожектов не могли заслонить от него большое и важное дело по развитию сибирского овцеводства с его особенностями и традициями.

Один из руководителей овцеводческого главка в доверительной беседе разъяснил Юрию Николаевичу то, что ему было понятно из знания простых законов социалистического ведения хозяйства:

- Понимаете ли, ваша агрофирма программируется как планово-убыточная, стоимость реализованной продукции не сможет покрыть вложенных затрат. Конечно, это не значит, что затраты могут быть бесконтрольны, мы разработали нормативы и так далее. Переработчик заплатит вам низкую цену, все убытки покроет бюджет. Но это временное явление. Очищенная шерсть пойдет на пряжу, пряжа на ткацкие фабрики, и представьте себе, сколько будет стоить костюмчик из вашей шерсти, пошитый на фабрике «Большевичка»? Вот соизмерьте вес используемой шерсти по цене вашей реализации и цену готового костюма. С этой разницы государство без особого напряжения с лихвой покроет ваши убытки. Так что, в конечном итоге, вы работаете с огромной прибылью для государства. Вам это понятно?

Чего тут непонятного? Но Загородных знал разницу напрямую заработанного рубля и того, что не без усилий приходится выбивать в инстанциях для развития производства, строительства жилья, обновления техники. Понимал, но выше кое-чего не прыгнешь, тем более, если речь о законах социалистической экономики.




21

Фирму «Руно» не спроста называли районом в районе. Выходя по управленческой вертикали прямо на областное управление сельского хозяйства, а потом на свой главк в министерстве, Загородных использовал все свои природные таланты, а их у него не мало, чтобы в условиях жесткой распределительной системы его фирма получала практически в неограниченных количествах технику, строительные материалы. По двадцать квартир в год должен был сдать каждый директор, это обеспечивало омоложение кадров, их спокойную и естественную ротацию.

Шестнадцать сел и деревень требовали каждодневной заботы. Фирма строила клубы, медицинские пункты, школы, детские сады.

Часто бывая в средних школах, а они быстро были открыты на центральных усадьбах всех хозяйств, директор хорошо знал, кто чем дышит. Путевки для лучших классов в Ленинград, Москву, столицы союзных республик стали выдаваться на каждые зимние и весенние каникулы. Фирма направляла на учебу в высшие и средние специальные учебные заведения, выплачивая стипендию, в профтехучилищах учила всех, кто изъявлял желание. Молодежь в армию торжественно стали провожать, комитет комсомола письма солдатам сочинял, а по возвращению директор предлагал работу, а если семья появилась - новую квартиру.

Его работу по внедрению жесткого хозяйственного расчета поддержали в районе и в области. Лимитные книжки, затраты и перерасходы - это, вроде бы, дело экономистов, но Загородных хотел, чтобы каждый механизатор и чабан знал, что его зарплата зависит от продукции и от затрат, и не просто знал, а чувствовал это по своему карману.

В дирекции идет утренняя планерка, а трактор уже полчаса стучит под окнами. Возмущенный директор дает команду:

- Найдите немедленно этого механизатора, он на моих глазах не меньше трех рублей сжег! Заглушите двигатель!

Заглушили, тракториста нашли, и он долго еще всем рассказывал, что Загородных лично поруководил его трактором, за что пришлось заплатить семь рублей в совхозную кассу.




22

За первые два года поголовье овец выросло в три раза. В Земляновском и Первомайском совхозах уже не хватало рабочих рук, отставала кормовая база, в летнее время не хватало пастбищ.

Для руководства района, с которого в первую очередь спрашивали за молоко и мясо, фирма «Руно» продолжала оставаться постоянной головной болью. Заметный вклад в экономику района она вносила только весной, когда после массовой стрижки овец вереницы машин везли ее в сторону Омска. Все остальное время, особенно зимой, огромную, неразрешимую проблему представляли корма. Изобретательный Загородных в один из визитов к первому секретарю разложил на его столе огромный лист ватмана, на котором Прокопчук, инженер по образованию, с трудом определил подобие кормоприготовительного завода.

- Вот что нас спасет! - уверенно заключил Юрий Николаевич. - Это завод по производству гранулированных кормов, как раз то, что нам с овечкой надо. Конечно, его еще доводить и доводить, но строить начинаю немедленно. Так что осенью, Борис Васильевич, приглашаю на дегустацию.

На высоком месте, напротив главного въезда в село Ражево развернули строительство комплекса по приготовлению гранулированных кормов. Трудности со всем: с металлом, с трансформаторными подстанциями, с аппаратурой контроля температуры, влажности и других параметров. Все эти вопросы Загородных решал в многочасовых телефонных разговорах, в частых и длительных поездках. Но непреодолимой стеной стояла важнейшая из проблем, которая, в случае не решения, сводила на нет все усилия и директора, и всех руководителей, кто ему помогал. Для изготовления сухих гранул была нужна биологическая масса трав и зерна, причем, в таких количествах, которые не скосишь украдкой от учета. Во всей серьезности встал вопрос о передаче всех посевных площадей фирмы на производство кормов.

Прокопчук свою позицию не скрывал:

- Юрий Николаевич, я ценю твой энтузиазм и энергию, и лично к тебе отношусь по-товарищески. Но я отвечаю не только за фирму «Руно», а за Голышмановский район. Ты хорошо знаешь, что район сильно пострадал в реализации молока и мяса только потому, что не сумел своевременно принять мер для перехвата твоего скота. Как всегда, нас сгубила кампанейщина. Сегодня выйти в область с предложением снять с тебя еще и планы по зерну - это самоубийство.

- Но другого пути нет, Борис Васильевич, кроме замены посевов пшеницы на зернобобовые смеси, пригодные для гранулированных кормов, заметьте, длительного срока хранения. Это избавит нас от необходимости летом гонять отары по низкопродуктивным пастбищам.

- Давай, для очистки совести я переговорю с Чернухиным, Кладом. Первых руководителей пока не надо беспокоить, это я тебе рекомендую. Завтра буду в Тюмени, вечером тебе позвоню.

Звонок, как и ожидалось, ничего нового не принес, сокращать посевы зерновых в одном хозяйстве, даже во имя каких-то великих целей, когда в области все делается для их увеличения, никто одобрить не мог.

Загородных был очень огорчен: «Почему они не хотят понять, что в едином огромном теле сельского хозяйства области зарождается новый, малоизученный организм? Все согласились, что фирма будет давать шерсть, и она дает ее, и будет давать с каждым годом больше! Но никто не может решиться сказать следующую фразу: раз дает шерсть, самое главное для него сырье - давайте освободим от второстепенных заготовок!»

Он тогда и допустить не мог, что в своих размышлениях подошел к пониманию сути конфликта: наверху сформулированы высшие интересы экономической политики партии, сопровождаемые жестокой необходимостью их реализации, но не взято в расчет разумное осознание экономической несостоятельности этих приемов.

Сейчас, по прошествии стольких лет, когда изменилось все - от прав собственности на все то, что он делал, до переоценки прожитого и пережитого, отрешенный от реальных дел, замкнутый в стенах дома и души, никого не обвиняя и ничего не оправдывая, он может сказать, что всегда, как настоящий, талантливый актер, вел свою роль, данную ему режиссером, так, как и следовало ее вести в тех «предлагаемых обстоятельствах».




23

Утром ему сообщили из областного управления сельского хозяйства, что в агрофирму приехала довольно представительная комиссия для всесторонней проверки ее деятельности.

- Причем, имей в виду, Юрий Николаевич, - предупредил старый знакомый. - В составе почти все экономисты, это я по командировочным определил. Значит, будут копать рентабельность.

- Нашу рентабельность надо искать в сейфах министерства финансов, а не на ражевских выпасах, - зло бросил Загородных и положил трубку.

Комиссию он встретил холодно, разместил, как мог, распорядился на счет ужина.

- Для предварительного разговора у нас время найдется, или вы меня по итогам проверки будете добивать? - невесело спросил старшего группы, мужчину, с которым неоднократно встречались в министерстве по делам и который помогал решать многие практические вопросы.

- Что-то вы сегодня очень воинственно настроены, Юрий Николаевич, - миролюбиво ответил гость. - Вот немного отдохнем и встретимся у вас в кабинете. Но разговор серьезный.

- А у меня в последнее время простых не бывает, все серьезные. Устраивайтесь, я у себя буду.

Сотрудники министерства начали с того, что экономические показатели агрофирмы, их статичность в отрицательном режиме и неспособность к росту начинают волновать руководство. Тонкорунная шерсть пользуется высоким спросом на фабриках, но у омичей много претензий к качеству. Шкуры тонкорунных овец у нас осваиваются плохо и потому прибыли не приносят. Прорыва, как они понимают, не намечается.

Загородных начала бить мелкая дрожь. Это всегда было, когда он вдруг, неожиданно для самого себя, обнаруживал удачный ход, веский аргумент, который в будущей речи или разговоре так развернет тему, так ударит по скептикам, что принесет автору если не славу и триумф, то убедительную победу.

За несколько месяцев до этого, разговаривая в Тюмени с ветеранами овчинномеховой фабрики, которая в годы Великой Отечественной войны снабжала полушубками половину Советской Армии и чей полушубок не раз спасал его самого во многочасовых нарядах и походах, Юрий Николаевич еще и еще раз возвращался к исконно сибирской овчинной породе овец. Имя ей - романовская, но по всем данным порода практически изведена, деградировала, в чистом виде почти не сохранилась. «Где уж нам, нечистым, чистой достать, нам бы хоть самые главные признаки породности восстановить» - с надеждой думал он.

Дома перелистал всю справочно-информационную литературу и нашел, что в Тобольском районе родной Тюменской области числятся двадцать тысяч романовских овец. Чуть свет поднял на ноги все тобольское начальство. Договориться было почти невозможно, все это стадо разбросано по разным колхозам и совхозам, так что вопросы купли-продажи можно было решить только на месте. Бросив все, Загородных помчался в столицу Сибири. Дорогой этой на машине ездить не приходилось, потому любовался подтаежниками, очень похожими на родные упоровские, красотой весеннего леса, потемневшего от копившихся сил и готового к борьбе за жизнь. Изредка лиса или заяц пересекали дорогу и быстро скрывались в придорожных подлесках. Ранним утром еще, когда чуть рассвело, на поворотном бугре заметили лося, огромного, старого. «У нас таких уже не бывает», - заметил водитель, знающий толк в зверях.

На встречу в управление сельского хозяйства, как он просил, приехали не все руководители, потому разговор состоялся хоть и полезный, но не полный. В цене сошлись сразу, тем, кто цеплялся за овец только по той причине, что татарину без барашка не прожить, гость обещал вместо одной романовской привести две тонкорунных. Как только потеплело, оборудованные скотовозы перевезли овец вместе с приплодом. Базы были вычищены и забиты свежей соломой.

На них делал ставку Загородных в дальнейшем развитии. Истинно сибирская порода, она сравнительно легко переносила перепады влажности, подножную и верховую сырость. Тюменская меховая фабрика готова была расширить производство полушубков. В «Главтюменьнефтегазе» снабженцы заявили такие партии закупок, что вопрос по спросу отпал сам собой. В одном из нефтяных кабинетов его познакомили с инженером, который выразил готовность рассмотреть возможности переработки овчин прямо на месте.

- Технология же до смешного простая, наши предки в кадках квасили кожи. При сегодняшнем уровне химизации все можно поставить на поток.

Полный такими идеями и деловыми настроениями, генеральный неоднократно собирал директоров совхозов фирмы, специалистов, план прорабатывался, и нужно было только время. Комиссия прибыла совсем не к стати.

Ее выводы обсудили на совещании с руководителями, Загородных подписал справку. Прокопчук, бывший в курсе событий, почти открыто сказал, что, видимо, наверху что-то поменялось, и он не очень удивится, если агрофирму ликвидируют. Загородных посмотрел на него с горьким упреком.

Все последующие дни он потратил на анализ материально-технической базы предприятия. Необходимое количество помещений есть, и они продолжают строиться. Растет поголовье овец, правда, велик падеж, но надо усилить ветеринарную работу, отказаться от круглосуточного пребывания скота на пастбищах в любую погоду. Он не раз бывал на Ставрополье, вот где простор, вот где результаты. Ему даже приходило сравнение с кукурузой, пришедшей к нам из этих же мест и гибнущей год за годом, пока не стали относиться к ней, как к новой, слабенькой, но сибирячке. Посмотри, какие урожаи получают сейчас лучшие кукурузоводы! Построил кормоцех, таких нет больше в Союзе, уникальные гранулы производит, овцы их с удовольствием поедают. Нужно огромное количество зеленой массы. Агрофирма - уникальное предприятие, а к ней относятся как к рядовому колхозу или совхозу. Этому заводу по производств гранул нужен умный технолог, нужна хорошая химическая и бактериологическая лаборатория, тогда он будет не только кормить, но и лечить животных.




24

Через месяц генерального директора агрофирмы «Руно» Загородных Юрия Николаевича вызвали в Москву, на заседание Совета Министров РСФСР. Он несколько раз перечитал телеграмму, пытаясь все-таки уточнить, может быть, речь идет о заседании главка по овцеводству... Нет, заседание Совета Министров.

- Юра, плюнь на все, откажись, не езди, они тебя до инфаркта доведут, - Ираида Ивановна совсем не знала, что надо говорить мужу, когда его вызывают на заседание Правительства. - Если они решили закрыть фирму, они это сделают, что бы ты ни говорил.

- Ира, для столь простого решения достаточно справки, которую слепила приезжавшая комиссия - возражал он и находил в своих спонтанных словах истину. - Если просто надо снять с работы какого- то директора, не обязательно собирать Совмин. Значит, Правительство все-таки интересуют наши вопросы, и оно хочет детально в них разобраться!

Самолет встретил сотрудник главка, отвез в гостиницу «Россия», отдельный номер приятно удивил сельского тюменца, привыкшего ночевать вчетвером в одной комнате.

- Ваш вопрос в одиннадцать, к десяти я приеду за вами. Ждите звонка.

Весь вечер Загородных перебирал привезенные документы, потом плюнул на все, забросил документы в портфель:

- Даже блокнота брать не буду, любую цифру на память помню. Пусть знают, что в деревне тоже не дураки работают.

В тяжелые дубовые двери его провели ровно в одиннадцать. Несколько минут незнакомая женщина зачитывала показатели работы фирмы за последние пять лет. Присутствующие выразительно морщили лбы. На заседании присутствовал Зия Нуриевич Нуриев, министр заготовок союзного Правительства. Он внимательно просмотрел бумаги и поднял глаза на Загородных:

-  Сколько сегодня у вас романовской овцы?

-  Двадцать тысяч, товарищ министр.

Нуриев закинул ногу на ногу:

-  У нас по стране романовской овцы осталось меньше, чем у него в хозяйстве. Как она себя чувствует, товарищ директор?

-  Хорошо себя чувствует, товарищ министр, - в тон ему ответил Загородных. - Только кушать хочет.

Нуриев громко засмеялся:

- Это дело мы поправим. У российского правительства, по моим данным, есть резервы кормов и средств. Помогите красивому сибирскому директору. Прошу прощения, что вмешиваюсь в ход работы, но за недостатки его надо пожурить, надо! И помочь! А без этого зачем было в Москву ехать, я правильно говорю, товарищ... как? Загородных. Ну и фамилию вам Бог дал, однако, Аллах в это время сильно занят был.

Все уважительно заулыбались.

После ухода Нуриева обсуждение пошло ровно. Юрий Николаевич спокойно объяснил положение с кормами, низкий выход мяса, минусовую рентабельность. Без подведения итогов его отпустили. Сопровождающий сотрудник главка просил пожить еще пару дней, чтобы подготовить все документы.

Из Москвы Загородных привез наряды на централизованные поставки комбинированных кормов, оплаченные тракторы, комбайны и автомашины, бумаги на цемент, шифер, металл и несколько сот тысяч на банковский счет для поддержки.




25

Властный и упрямый, Загородных сам подобрал руководителей совхозов своей фирмы. Дело не в том, что он нашел на стороне и привел с собой новых людей, что было бы объяснимее и проще для генерального. Он собрал тех директоров, что работали в хозяйствах и вчера, и позавчера. Всех их хорошо знал. При всех минусах и плюсах каждого общий баланс был в пользу возможности дальнейшей совместной работы.

- Со мной вам будет работать легко и трудно. Первое - потому, что я никогда ни с кого ничего не спрашиваю. Второе - потому что у нас будет действовать четкая система отчетности и информирования.

Все руководители совхозов и специалисты были значительно моложе генерального, что накладывало особый отпечаток на отношения. В «Первомайском» руководил Анатолий Владимирович Малышкин, ставший потом главой администрации района. В «Земляновском» после Владимира Витальевича Баянова работал Иван Григорьевич Андриянов, совхоз «Целинный» возглавлял Анатолий Яковлевич Кузнецов. Совхоз «Ражевский» был головным, и генеральный являлся его директором.

Доклады и выступления никогда не писал. Ладно, если это в своей фирме, на партийном или профсоюзном собрании, но и на районных мероприятиях он ставил в тупик сотрудников аппарата, которым поручено было собрать тексты для протокола. На большом рабочем собрании он сделал доклад о коллективном договоре между профсоюзом и администрацией. Высказал много замечаний и предложений, попросил учесть в документе и то, и это. После собрания секретарь подошла с вопросом:

-  Юрий Николаевич, мне текст вашего доклада нужен для протокола.

-  Сейчас, дорогая, поищем, - с готовностью согласился директор и вынул из папки три блокнотных листочка.

-  И это все? Юрий Николаевич, вы говорили сорок минут!

-  Машенька, а там разве не все? Ты переверни листочек-то! - Все засмеялись. - Нет у меня текста, он весь тут. - И он выразительно постучал по седеющей голове.

Диспетчеру сказал, что планерка с руководителями и специалистами будет проводиться один раз в месяц.

-  Сколько? - переспросила перепуганная женщина.

Директор сказал еще раз, и больше к этому вопросу не возвращались.

Агрофирма объединила шестнадцать сел и деревень с населением около пяти тысяч человек. Число работающих на производстве в лучшие годы поднималось до полутора тысяч. У Загородных была цепкая память, один раз встретившись с человеком и узнав его имя, он уже не забывал в следующий раз обратиться к чабану или механизатору по имени-отчеству.

- У него специальная книжка есть, где все записаны, - философствовал молодой паренек на заготовке кормов. - Я знаю, мы тоже такие в школе делали, шпаргалки называются.

- Федя, - возразил ему механизатор со стажем. - Если бы ты в школе побольше учил, а поменьше на шпаргалки надеялся, может, сейчас вместо трехрожковых вил четырехрожковыми бы заправлял.

    Зимой, во время массового окота, руководители и специалисты спали, что называется, стоя, а чабаны и приданные им в помощь работники жили прямо в кошарах. Окот - это уборочная кампания по части приплода. Это возможность заложить основы более мощного мясного направления, потому что баранчики все пойдут на мясо. Это возможности увеличения маточного поголовья и, следовательно, будущее агрофирмы. Во всех кошарах были обустроены комнаты отдыха, свежие газеты и журналы, электрические чайники, чем генеральный особо гордился.

На ферме Казаково случился пожар, была метельная зимняя ночь, к деревне смогли пробиться к утру только на «кировцах». Сгорело все, в том числе больше тысячи овец.

Плачущий чабан объяснял:

- Их можно было спасти, я ворота открыл, пламя только занялось. Но они же никак не выходят. Это страх какой-то: горят и не выходят.

Загородных понимал, что овцы были обречены сразу, только опытный вожак мог вывести отару, но, возможно, он погиб в первые минуты. Мысль о вожаке обострила боль потерь. Вместо того, чтобы продолжать работу, все придется начинать заново.

Копытную гниль, поразившую стадо и в значительной мере определившую дальнейшую судьбу овцеводства в районе, по договоренности с Московской ветеринарной Академией Загородных с нарочным, своим незаменимым помощником и экономистом Леонидом Пуртовым направлял на исследование. Профессор Архангельский после проведенной работы сказал, что даже в Средней Азии, где климат несколько отличается от сибирского, поражение этой болезнью массовое. Нужны радикальные меры, но науке сегодня они не известны.

В первые дни работы директор собрал большое совещание, на котором подозрительно много для хозяйственника говорил о роли социалистического соревнования:

- Почетная грамота - дело хорошее, но к ней надо довесок. Например, мы установили выход ягнят на сто маток девяносто. А родилось девяносто пять. Что делать? Отдать передовику как премию, вот это будет по-советски!

На конкурсы стригалей средств не жалел, надо так отметить победителей, чтобы другие завидовали. Вот тогда толк будет от соревнования, а так один шум.

Загородных никогда никого не посвящал в график своих инспекторских поездок, разве что жена Ираида Ивановна изъявляла желание. Он осторожно открывал двери и вдыхал знакомый и не каждому приятный кисловатый запах овечьего обитания. Овца - животное общительное, она кинется сначала в сторону, испугавшись чужого, а потом подойдет поближе, хромовой своей мордашкой требуя если не угощения, то хотя бы внимания. Ираиду Ивановну умиляли эти сцены, потому она охотно ездила на зимние свидания.

Кто-то из старших подходил и рассказывал, как идет окот, все ли есть, что надо. Директор недолго отвлекался, пожелав всего доброго, уезжал в другую кошару.

Накануне новогоднего вечера Загородный заехал в райцентровский магазин и загрузил несколько коробок заранее заказанного «Шампанского» и охапку шоколадных плиток.

- Никак, большую кампанию собираете, Юрий Николаевич? - игриво поинтересовалась веселая продавщица. - Могли бы пригласить, я вполне за снегурочку сойду.

-  Эх, не по сезону твое предложение, в нашем сегодняшнем деле снегурочки даже лишними будут.

-  Дурочка, он сегодня дежурных чабанов поздравлять будет, сам дед мороз, а жена вместо снегурочки, - увещевала инициативную пожилая сотрудница.

С учетом того, что объехать и поздравить хотелось всех, домашние торжества отменялись полностью. В каждой кошаре был оборудован просторный и чистый красный уголок, в него проводили гостей дежурившие чабаны, мужчины и женщины. Возбужденный директор шумно открывал бутылку, Ираида Ивановна помогала хозяевам собрать на столе заранее приготовленные закуски, пробка взлетала в потолок под общий хохот собравшихся. Прошли годы, и точно так же в новогоднюю ночь все важнейшие участки с шампанским и шоколадом Загородных объезжал уже с Ниной Сергеевной, которую по истечении приличного срока после похорон Ираиды Ивановны привез с далекой Кубани.

- Я слышала, там даже снега не бывает. Круглый год яблоками питаются. Чего ей из такой красоты срываться в Сибирь? - так сурово рассуждала все знающая говорунья, которая всегда найдет, чем очернить.

-  Вот ты прости меня, грешную, до сорока дожила, а кроме живота своего и выгоды ничего не научилась замечать.

-  Она же не просто в Сибирь ехала, а с мужчиной, с каким не только в Сибирь - за Полярный круг не грех смотаться.

-  А вы посмотрите, как дети Юрия Николаевича ее приняли, какие к ее сыну отношения в семье. Да спроси бы сейчас покойницу, она и не желала бы другой для своих родных.

Простые бабьи разговоры. Их было немало в тот год в селе, но время все стирает, и Нина Сергеевна стала заботливой женой, внимательной к приходящим в дом сыновьям, любящей бабушкой, а теперь и прабабушкой.




26

Можно ли сказать, что над фирмой «Руно» сгущались тучи? Справедливости ради, следует заметить, что они над нею никогда не рассеивались, тучи разного уровня и разного потенциала. Уже в 1977 году, на втором или третьем году существования фирмы, председатель облисполкома Николай Алексеевич Чернухин, выступая на заседании бюро Голышмановского райкома партии, исходя только из цифр официальной статистики, сказал:

- Район занимает предпоследнее место в областной сводке по мясу и работает хуже, чем в прошлом, 1976 году, а фирма «Руно» в два раза хуже, чем район. Сегодня об этом можно прямо сказать, что фирма обанкротилась.

Логично предположить, что после таких высказываний столь высокопоставленных официальных лиц фирма была обречена на гибель. Можно только догадываться, какие меры принял генеральный директор фирмы Ю.Н. Загородных, опытный, уравновешенный, выдержанный и дипломатический политик и хозяйственник, чтобы предприятие через год довело поголовье овец до 81 тысячи, а потом просуществовало еще десять лет.

В окрестных селах поговаривали:

-  Ты слыхал, в соседнем совхозе железная дисциплина?

-  Это як?

-  В железы куют, кто не согласен с советской властью.

-  И есть такие?

-  Слыхал, находят.

Это, конечно, байка, но разговоры о строгой дисциплине в агрофирме « Руно» похаживали, и для них было основание. Загородных никогда не кричал, мата от него никто не слышал, только крепкие мужики, выходя после сурового разговора в кабинете, с трудом вытирали пот. Директор совхоза, называемый генеральным, большие совещания собирал редко, но это не значило, что он не знал, что и конкретно произошло на том или ином производственном участке. Создавалось впечатление, что директор знал все, и это было абсолютной истиной, потому что директора совхозов фирмы, им назначенные и одобренные, не могли допустить даже самое малое искривление информации. Поэтому прогул тракториста или недоработка чабана через несколько часов становились достоянием директора, который тут же принимал карательные меры.

До сих пор живет такая легенда:

В 1965 году Загородных принимал Первомайский совхоз. Собственно, принимал - не то слово, были определены границы будущего хозяйства и назначен директор. Центром совхоза суждено было стать Средним Чиркам, отсюда сложно выплясываться до прилично звучащего имени, хотя, чего греха таить, были и Большеченчерские, Красноорловские и прочие. Загородных сказал:

- Совхоз назовем «Первомайский». Красиво? И май весенний, и вечное первенство. Поначалу злые языки утверждали, что это он день своего рождения увековечивает, мол, родился 1 мая, вот тебе и совхоз. Никто не оспаривал, потому что формально смысла не было, день рождения директор отмечал 30 апреля, но даже если и так, то все равно красивое название придумал Загородных.

Имевшие незначительную разницу в возрасте, сыновья Загородных Юрий, Олег и Сергей, заканчивая среднюю школу, обычно приходили к отцу:

-  Ну, что, папа, сельхозинститут?

-  А я по-другому и не мыслил.

-  Могли бы хоть для приличия у матери спросить?

Дети обычно обнимали родителей, и вопрос, бывший простой формальностью, решался сам собой. Ираида Ивановна только с грустью говорила мужу, что вот, отправили в белый свет, каким-то девкам на горе еще троицу, которым, судя по всему, никогда не научиться вовремя ложиться спать, вовремя приехать к обеду, одеяльце на будущем ребенке не будут знать, как поправить.

-  Ничего, мать, - говорил он в таких случаях. - Это смена. Мы с тобой на пенсию уйдем, внуков нянчить да кактусы, будь они прокляты, выращивать. А им - жить...

Юра стал директором Евсинского совхоза. Олег работал в комсомоле, далее - в органах государственной безопасности. Сергей после института вернулся в агрофирму, помогал отцу, до последнего рабочего дня был рядом с ним.

В конце 1982 года весь район пришел попрощаться с Ираидой Ивановной. Ее уход был неожиданным и неестественным, но человек должен находить в себе силы все преодолеть. Через время в дом на правах хозяйки пришла Нина Сергеевна, которую восприняли дети, друзья Юрия Николаевича. Жизнь начала новый отчет, к сожалению, без прежнего запаса энергии, времени, сил.

В стране наметились «решительные перемены». Загородных первым заметил, как охладела Москва к проблемам агрофирмы. Область, сильно стесненная в правах, не могла оказать нужной поддержки. Как и все сельское хозяйство России, агрофирма стала сбрасывать поголовье, утратила перспективу, потеряла партнеров.

Не желая видеть, как гибнет то, что создавалось своими руками, Загородных ушел на пенсию.

-  Сделать обиженное лицо и смотреть на жизнь через штакетник? Ты это хочешь мне предложить? - воинственно наступал он на супругу.

- Юрочка, дорогой, на все твоя воля. Приглашают северяне - соглашайся. Дело не в зарплате, мы и так проживем, но ты же с тоски засохнешь без работы.

Он даже не спросил, как будет называться его новая должность, не спросил, как это всегда было принято, какую зарплату положат ему северные нефтяники и газовики, которым он много лет помогал в решении их проблем по заготовке кормов на юге Тюменской области.

Нина Сергеевна по секрету шепнула мне:

-  Когда он еще в генеральных ходил, задумали машину купить. Все сбережения собрали, всех родных и знакомых обобрали, взяли «Волгу». У северян он проработал меньше пяти лет, они стоимость новой «Волги» ему выплатили. Я думаю, непорядок был в оплате труда больших руководителей.

Был порядок, только с сегодняшних позиций, конечно, многие его положения вызывают улыбку, и даже не снисходительную. Во-первых, порядок начинался с того, что ни одни руководитель, получая новое назначение, не задавал вопроса, а сколько же любимое государство на новом месте станет ему платить? Просто не принято было, воспитание такое. Во-вторых, заработная плата руководителя была фиксированной, и называлось это окладом. Были определенные условия, при которых директор мог получить премиальные, но это слишком сложная система, чтобы о ней вот так просто говорить.

Заходя с ведомостью в кабинет директора, кассир добродушно докладывала:

- И в этот месяц, Юрий Николаевич, половина чабанов и механизаторов получили больше генерального директора. Мне за это выговор?

- За это всем им надо благодарность объявлять. Значит, хорошо работали, правильно я говорю?

В архивных документах есть такие цифры: средняя зарплата по агрофирме 223 рубля, зарплата генерального директора - 345 рублей.

Мне пришлось однажды высказаться по поводу нравственного уровня и профессиональной чести основной массы руководителей колхозов и совхозов. Я не думаю, что кто- то излишне щепетильный упрекнет меня в повторении этой мысли, но повод настолько уместен, что не надо подбирать другие слова, оценка автора уже сформулирована.

Я писал тогда, что усилиями сельских руководителей создавались коллективные хозяйства и воспитывались те люди, которые ценою собственного недоедания прокормили воюющую с фашистами армию и рабочий класс у станков. Ценою отрешения от будущего оплачивали государственные займы на восстановление разрушенной промышленности, играли с государством в безвыигрышные лотереи нескольких пятилеток, сдавали все до зернышка и при том умудрялись следующей весной сеять. Они вынуждены были, помимо оплаченной «палочками» колхозный работы, вести какое-никакое хозяйство, чтобы семья не сдохла с голода. А потом еще сдать Родине мясо, молоко, яйца, и «полторы овчины с овцы» — мера, обязывающая получить приплод, если хочешь сохранить свою шкуру.

Богатый опыт руководства хозяйствами, тонкое умение провести решение через все рогатки командно-административной системы и выдать- таки колхознику зерно и прочую натуроплату, при этом сохранить благорасположение к себе и, следовательно, к колхозу, вышестоящих товарищей, не уронить собственного достоинства и не навредить хозяйству; знание конкретных условий каждого поля, особенностей климата, повадок каждого бригадира и уловок каждого механизатора, умение взять, что нужно, из рекомендаций заезжего ученого и советов безграмотного, но толкового колхозного старожила; ювелирная способность лавировать на стыке морального и уголовного кодексов, умение пройти по лезвию бритвы и не порезаться, быть у воды и не замочить ног, ворочать миллионами и остаться бессребреником - все это вобрало в себя понятие «председательский корпус», объединившее всех руководителей колхозов и совхозов в 60 - 80 годы теперь уже прошлого века.




27

Семь лет, пять месяцев и пять дней прослужив в рядах Красной, а потом и Советской Армии, а это не самые спокойные 1943-1951 годы, он формально не является участником Великой Отечественной войны. История бы замерла на этом, если бы подобное отношение к своим гражданам было исключением из правил в нашей стране.

Сорок лет проработав в сельском хозяйстве Тюменской области, возглавляя неплохие коллективы, занимая ключевые должности в солидном районе, запросто входя в кабинеты первых руководителей района и области, бывая частым гостем министерств и ведомств, он получил только один орден - «Знак Почета». Это было бы очень плохо, если бы результаты жизненного и творческого пути подводились только с учетом полученных наград.

Ворочая миллионами советских полноценных рублей, строя жилье, клубы, больницы, школы, он так и не насмелился выполнить указание первого секретаря обкома КПСС Геннадия Павловича Богомякова выстроить дом, чтобы сразу было видно: тут живет генеральный директор агрофирмы. Они с Ниной Сергеевной так и живут в домике с голубыми воротами, который в Ражево все равно знает каждый.

В тот день Геннадий Павлович Богомяков, Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Владилен Валентинович Никитин и председатель облагропрома Борис Васильевич Прокопчук приехали к Загородным с еще одним интересным человеком, крупным американским промышленником. Как и положено, было хорошее русское застолье, сотни вопросов любопытного заокеанского предпринимателя, впервые оказавшегося в сельской глубинке немножко известной ему России. Он очень искренне, насколько позволяло состояние, благодарил хозяев, а потом в машине несколько раз спрашивал, почему такой крупный аграрный руководитель живет в столь скромном домике.

- У нас в Америке бизнесмен такого уровня непременно имел бы коттедж в трех уровнях, бассейн и поле для гольфа.

Члены принимающей стороны деликатно кивнули, на том дело и кончилось.

Внуков и правнуков на момент завершения книги было по шесть. Статистика хорошая, но, слава Богу, она способна к положительной динамике...




28

Момент вручения удостоверения Почетного гражданина Голышмановского района Юрий Николаевич считает одним из главных в своей жизни. Их было много, знаковых событий: комсомол, армия, партия, назначение руководителями. Но это особая мера: признание тех людей, с кем проработал всю сознательную жизнь. Он вышел на сцену Дворца культуры, и в ореоле главного прожектора, направленного прямо ему в лицо, увидел ту женщину с младенцем на руках, о которой когда-то в юности говорила мама, и поклониться которой он всю жизнь не находил времени. Он неожиданно для многих в пояс поклонился залу, а когда поднял лицо, женщины уже не было. Да и была ли она?

- Не мне судить, всегда ли я был прав в принимаемых решениях, но могу заверить, что никогда в жизни не делал людям плохо сознательно. Мы славно трудились, мы дружно жили. Я горжусь, что родился и живу свою большую и счастливую жизнь на доброй и благородной земле.




29

Июньские цветы в Сибири скромны и красивы. Он остановил машину на выезде из Поспелово, сорвал горстку ромашек, завернул на Суерский взгорок, где они молодой еще семьей бывали не раз, заехал в Гладилово, и в полисаднике дома, в котором они жили когда-то, сломил ветку сирени. В Ражево проехал на кладбище, положил цветы поверх официальных венков. Слез не было. Она оставила ему тяжелый наказ жить.






ФОТОАЛЬБОМ


Фотографии из личного архива Ю. Н. Загородных

Некоторые даты установлены приблизительно