Стихи
Сергей Артурович Камышникоа
СЕРГЕЙ КАМЫШНИКОВ СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Я копошился в мире книг.
Я жил мечтами персонажей.
Внимал любви, мольбам и даже
Из толщи книги слышал крик.
Сейчас былые образа
Мечтаний отошли далече.
Сейчас мне бизнес давит плечи,
Туманит ясные глаза.
Но вот разруха и разброд
Дают в народе крайность мнений.
Но в каждом есть и Бог и Гений,
Надейся на себя — народ!
Однажды Божия искра
В руках талантом загорится,
И с высоты Бог солнца, — Ра,
Поможет тем, кто не боится.
* * *
Над Русью летели
Победные звоны,
И золотом пели
На стенах иконы.
А после иные
Пришли времена
И стерли святые
Со стен имена.
Генетику рода
Не трудно поранить.
Возникла Компартия
Русь бусурманить.
Гражданскому классу
В иконы плевали,
Славянскую рассу
Живьем отпевали.
Народом за эту
Пассивность коровью
Заплачено в лету
Талантливой кровью.
И горькой судьбою,
Упреком всем нам
Над тихой рекою
Поруганный храм.
* * *
Обалденные налоги
НДС и за дороги.
Повышают их чинуши,
Алчные пустые души.
А налоговые тати
Это сборщики податей.
Их от бизнеса воротит.
И они его банкротят.
Обанкротишься не раз ты.
Ну, а эти педерасты
Кровь людскую будут хавать
И в крови по горло плавать.
Ну и в рот они...,
Бог поможет захлебнуться.
* * *
Как можно Родину давить,
Предпринимателей топить
В бадье налоговой без дна?
Опять в холопах вся страна!
Ну как за это пожалеть?
Таких бояр в кнуты да в клеть.
Чтоб Родины взошла заря,
Нам нужно русского царя.
Со всех постов нацменьшенства
Убрать, сместить без волшебства.
Чтоб Русь избавить от оков
Назначить русских мужиков.
Тот русский перед Русью чист,
Кто хоть немножечко нацист.
Ё-моё
Люблю Отечество свое,
У слова «Русь» и звук лучистый.
Но вот вернутся коммунисты,
Пойдет потеха, ё-моё.
Поклон диктату, сатане.
Сверкнет Христос слезой хрустальной,
И разлетится звон кандальный,
Недавним рабством по стране.
Они научат, ё-моё,
Любить страну любовью странной,
И экономике пространной,
Когда «всё наше, всё моё».
В Отчизне вновь раскол идей,
На частников и на людей.
Борьба, политика, враньё.
Когда ж работать, ё-моё?!
* * *
Катилась дыба гулко по стране
По высшему, но злому повеленью.
Такое не приснится и во сне
Ни моему, ни младше поколенью.
Не успевали ветры заровнять
Следы стыда на матовом снегу.
Ну как же никого не расстрелять
В каком-нибудь заброшенном логу?!
Свинцом по чести русского народа!
Свою они давным давно убили.
Из- за угла тридцать седьмого года
Они и нашу совесть зацепили.
И каплет кровь из совести моей.
Конечно, я как все, конечно, в ногу...
Что ж, комсомол, поставим свечку Богу
За молодых расстрелянных парней.
* * *
Палатки. Развалины. Дети.
Дымятся костры у камней.
Наверное, нет на планете
Армении места больней
Потуже свой пояс затянем.
Прорвемся, не в первый же раз,
Но что это там в Ереване
Кричат о смешении расс.
«Армянская нация вянет,
Заморская кровь на лицо».
Камнями они ереванят
Своим же солдатам в лицо.
Палатки. Развалины. Дети.
Дямятся костры у камней.
Наверное, нет на планете
Армении места больней.
Поможем, отстроим, помянем
Товарищ, камрад и Кацо
И всё же. за что в Ереване
Нам камни бросали в лицо?
февраль 1989 г.
* * *
Мы прогресс толкаем пузом,
Но прикрыть нам нечем попу.
Так давайте всем Союзом
Перетащимся в Европу.
Посчитаемся у входа
Хоть и смысла нет в отчете.
Там, у них, она в почете,
Эта, как её свобода.
А у нас прокисло в кринке —
Не прошёл закон о рынке.
Видно прав он этот Ельцин —
Съезд курируют пришельцы.
Бюрократы тихо, ша!
Кто назвал парламент сбродом?
Вот возьмем и всем народом
Переедем в США.
Ждем пока нам пишут визы
От Нью-Йорка и до Пизы.
Ну а кто нетерпелив
Через Беренгов пролив...
Я уплыл бы в Новый свет,
Но душой, вот это новость,
Я влюблен не в штат, не в волость,
В свой убогий сельсовет.
Где тут рынок? Что по чём?
Пистолет от всех напастей.
Помогу народной власти,
Подопру её плечом.
* * *
...Опять хотят совдеп родить
Людей в скотов оборотить.
Насытить злостью, а потом.
Унизить каторжным трудом.
Я не хотел бы волком стать,
Коль человеком не бывать.
Но лучше зверем, чем скотом,
Выдрессированным кнутом.
Опять флажков кумачный ряд,
И выстрелы уже гремят.
И платят златом за картечь.
Свободу трудно уберечь.
Флажками сузили простор.
Загнали в узкий коридор.
И будет краткий бой и скорый,
Я стал волчарище матерый.
Клыки и когти — все в ходу,
Очнусь, наверное, в аду.
А те, кто вешают флажки,
Они ведь те еще волки...
* * *
Где храм молился над рекой
Давно бугор, как холм могильный.
Здесь постарался кто-то сильный,
Своей мозолистой рукой.
Но храм невидимый стоит
И просит милости у неба.
Для всех, для нас, ума и хлеба.
Крестом серебряным блестит...
Дойду ли я до алтаря,
За отчий край перекреститься?
Исетск, понятно, не столица,
Но нам бы местного царя...
И он когда-нибудь придет,
Построит храм, добру научит.
Ленивым рукава засучит,
И тем в историю войдет.
ДИАЛОГ
— Прохожий, купите цветы,
Жене подарите иль дочке.
Купите букет теплоты,
Смотрите, какие цветочки!
— Спасибо, цветов мне не надо.
Простите уж, сделайте милость:
В блокадные дни Ленинграда
Дочурка моя не родилась.
Жену неземной красоты
Мне никогда не забыть.
Я ваши купил бы цветы,
Но некому их подарить.
ВЕТЕР
Забрался ветер в парк пустой,
Проехал в карусели,
И пошуршал сухой листвой,
И покачал качели.
Прошел аллейкой без забот,
Разрушил листьев горку
И сторожу в щербатый рот
С ладони сдул махорку.
Швырнул пучком листвы в меня —
Не обделил вниманьем.
И лишь у вечного огня
Он затаил дыханье.
* * *
Напиши мне, напиши,
Напиши, я жду ответа.
Теплотой моей души
Будет жизнь твоя согрета.
Напиши хоть две строки.
Я устал ответа ждать.
Буду след твой руки
На бумаге целовать.
Не напишешь?
Черт возьми!
На кресте глупейшей плоти
Жизнь, ржавыми гвоздьми,
Наши души приколотит.
УТРО
В квартире пахло пылью малость,
Духами женскими, вином.
А утро сладко потягалось
За незашторенным окном.
Я вышел в сад, там нежный запах
Из лепестков струился вяло.
Рассвет держал в холодных лапах
Тумана белое одеяло.
Проснулся ветер слабым кренцем,
Стал гнуть траву, цветы в долине.
И запеленутым младенцем
Туман ворочался в низине.
Заря тропу уже нашла,
Деревьям осветив макушки,
А ночь, как женщина ушла,
Оставив свежесть на подушке.
ПОДСОЛНУХИ
Подсолнухи в полночные часы
Тревожно дремлют, свесясь головами,
Бормочут шелестящими листами
И зябнут от предутренней росы.
А я случайно помешал их сну,
Прошел неосторожными шагами.
Мне женщина жестокими словами
Швырнула в сердце прошлую вину.
И я не знаю, что же дальше будет.
Я без нее, наверное, умру.
А в темноте подсолнухи, как люди,
Качают головами на ветру.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я шёл, желанием горя,
Душа от счастья пела,
Мне вслед вечерняя заря
Задумчиво глядела.
Я в попыхах не замечал,
Что ветер вдруг надулся.
Мне что-то ворон прокричал,
Но я лишь отмахнулся.
Чудак, понять я не желал
Сомнительности встречи,
А ветер что-то бормотал,
Схватив меня за плечи.
Я шёл, советам вопреки,
Презрев молву и страсти.
А на меня из-под руки
Смотрело чьё-то счастье
СОН
Я был проездом в юности своей.
Там медуницы пахли так пьяняще.
Там взгляд Ваш, синий-синий, холодящий
Боль сердца, боль души моей.
Я был проездом только одну ночь,
Когда под утро сны являться стали.
А Вы прошли и даже не узнали,
А я не смог стесненья превозмочь.
Я был проездом в памяти во сне.
Я утопал в волнах воспоминаний.
И Ваш платок из предрассветной рани
Махал печально через годы мне.
Я был проездом в юности во сне.
* * *
Опять желтеет осенью листва.
Опять скучают скошенные нивы.
И южный ветер теплые слова
Уже не шепчет, обнимая ивы.
Уже светлеет водяная гладь,
И рощи опустили листьев штору.
Я знаю, ты меня устала ждать,
Устала ждать шагов по коридору.
Опять в саду опавшая листва
Шуршит под одинокими шагами.
Мне не нужны красивые слова,
Я о любви скажу глазами.
* * *
Просыпалось утро, и не в первый раз
Озаряло солнце Северный Кавказ.
Стройненькой фигурке в голубом трико
С рюкзаком тяжелым в гору не легко.
На вершине в травах светится роса,
И с глазами утром встретились глаза.
И с тех пор в Тюмени вспоминал не раз
Розовое утро, Северный Кавказ.
* * *
Серая жизнь — сплошной понедельник,
Наш постоянный семейный разлад.
В ваших глазах я отпетый бездельник
Жизнь свою не настрою на лад.
Вам не понять мою душу поэта,
Мелочи Вас поглотили, дела.
Не убедить мне Вас мудрым словом,
Вы закусили уже удила.
Вам бы хотелось, чтоб я был кокетлив.
Блатом себе пробивая пути.
Вы бы хотели как щёголи эти
В царских одеждах по жизни идти.
Серьги златые вкололи Вы в уши,
Ваши наряды совсем не из ситца.
Ваше изящество плюнет мне в душу
Даже порой позабыв извиниться.
* * *
Рейс объявлен, и ты улетаешь.
И напрасны тут чьи-то протесты,
Я ведь сам рисовал твои жесты.
Это я тебя, милая, выдумал.
Я придумал, а ты улетаешь,
Я придумал, а ты и не знаешь.
Это я не спал по ночам.
Это я бессонницей мучился.
Это я твой образ искал.
Сомневался: а вдруг не получится?
Это я глаза рисовал,
Это я рисовал твои волосы,
Голубые оттенки голоса
И лица горделивый овал —
Это я, это я рисовал.
Ну, а дальше я знаю, что будет:
Номер рейса укажут в билете,
Мы руками помашем как дети,
Рев моторов нам души остудит.
Самолет растворится в пространстве,
Промелькнет таинственной тенью.
Не хотел я таких сновидений,
Мне хотелось, как всем — постоянства.
Что же дальше-то? Кажется, сплин.
Нам обоим тоскливо, обидно.
...Что-то спутал я в творчестве видно,
Если снова остался один.
* * *
Я синей кучкой незабудок
Взойду весной тебе в награду,
А ты к родительскому дню
Покрась могильную ограду.
В глазах застыли капли слёз.
Не плачь, любимая, не надо.
К тебе бы сердце я принес,
Вот только замкнута ограда.
На фотографии, прощаясь,
Оставишь модную помаду
И постоишь еще минутку,
Руками трогая ограду...
* * *
Сентябрь паутиной плетет свои загадки,
На юг уносят лето седые журавли.
Любовь давно ушла, и выпали осадки,
И тьма печальных снов маячит впереди.
С надеждой не смотри, в садах
чужие розы.
Счастливее не станешь от запаха цветов.
Листает календарь обыденную прозу,
И осень шелестит букетом грустных слов.
Обиды все забыть, и все начать сначала.
Мелодию любви очистить от басов.
Но в синей вышине печально прозвучала
Октава журавлей из сольных голосов.
* * *
Я с женой разводился
Было тошно и больно,
Похудел, изменился,
Выражаясь глагольно.
Сердце шепчет скорбя:
Жить теперь одному.
Жаль немного себя,
Жаль немного жену.
Шестилетний сынишка
Похож на меня.
Интересные книжки
Он прочтет без меня.
А в суде в коридоре
Было много людей.
Половина хороших,
Половина .......
Разводились, стремились
Из семейного круга
Виновато простились
Наши взгляды друг с другом.
* * *
Зимний вечер. Дремлют хаты.
Свет заката лег на крыши.
Я в распахнутой дубленке
Подышать морозом вышел.
По кривым ухабам улиц
Фонарей мерцают свечи,
Я пройду по переулку,
Может быть тебя там встречу.
* * *
Снова топчется дождь под окном,
И бормочет он и вздыхает.
Будто вместе со мной вспоминает
О далеком-далеком былом.
Утекло уже много воды
Кто же в юность вернуться сможет.
Лишь оставлены в сердце следы.
Каблуками ее босоножек.
* * *
Смерть в лицо мне бросила перчатку,
Знает ведьма, что вожу взрывчатку.
Секундантами моей дуэли
Сосны придорожные да ели,
Я веду машину дальше с песней
Риск, так риск. Так даже интересней...
ВАЛЬС
Было только мгновенье,
Только капля любви.
Было только волненье
И броженье в крови.
Ее белое платье
Мне в колени плескалось.
В скромных вальса объятьях
Мое сердце осталось.
Было только мгновенье,
Сладострастные вежды.
Было только волненье
И ни капли надежды.
* * *
Тихий летний прибой
Соль морская во рту.
Я прописан судьбой
в черноморском порту.
Я в разладе с семьей.
Я в разладе с судьбой.
Кружат грустные мысли
Над моей головой.
Вид мой очень печальный,
Усталый и кислый.
И не радуют больше
Меня кипарисы.
Порт. Полуденный зной.
Незнакомые лица.
И парит над волной
Одинокая птица.
* * *
Она ушла, и боль стучит в висках.
И прочь из опостылевшей квартиры
Я в ночь иду, темно и парки сиры,
И свет из окон тает на кустах.
А воздух пахнет будущей грозой,
И небосвод вдруг молнией распорот,
И как чужой, давно знакомый город
Глядит в глаза пустынной мостовой.
* * *
Ревет мотор, вперед летит КамАЗ,
Вперед, навстречу ночи и метели.
Кончается горючего запас.
Ну, как же это мы не доглядели?
Еще немного, там уже огни...
Но нас не ждут, о ком мы ночью грезим
Напарник умирает от любви,
И сам я на краю этой болезни.
Идем колонной, будто на парад.
Остался нам последний перевал.
Мотор заглох, и мы летим назад
И сокращаем задний интервал.
Удар. Темно. Над пропастью вися,
Лежим в кабине в неудобных позах.
И жизнь за секунду вся
Проносится в последних грезах.
Но нет в раю для нас вакантных мест
Да и в аду битком набиты печи.
Ну что же, мы согласны жизни крест
Нести вперед, он нам не давит плечи.
Мы — вверх ногами, и панель —
в крови.
Но что это — напарник ожил, ожил!
Плевать на все превратности любви,
Ведь в жизни вещи есть и подороже.
И я встаю, я оживаю тоже.
В РЕСТОРАНЕ
Просто нет настроенья,
Просто скатерть измята.
И в клубничном варенье
Тонут искры заката.
Просто день истомился,
И на сердце тревожно.
Просто кто-то влюбился
Невзначай, безнадежно.
Просто песня площадна.
Только музыка свята.
А душа беспощадно
На бездушьи распята.
ДЕНЬ В МОСКВЕ
Я только день проездом был в Москве.
Знакомых нет, конечно, кроме...
И в памяти туманно, как во сне
Всплывает телефонный номер.
Друзья мне говорили: «Ты пойми,
Москвички — обособленная нация».
Я презираю правящий людьми
Неписанный закон субординации.
Она пришла. На ней такой наряд!
И торжеством весенних ощущений
Я в ней увидел целый ряд
Таких столичных перевоплощений...
Капель звенит, а я с Москвой на «Вы»,
Торчат из сумки для родни подарки...
В мою провинциальность день Москвы
Смотрел величьем Триумфальной арки.
* * *
В уборочную жаркую страду
Ко мне вдруг подступило вдохновенье,
Опасное для сердца наважденье:
Приехали студентки МГУ.
И память к грезам тянет нити тонко —
Во сне я видел именно такую.
Глазами осени московская девчонка
Мне всколыхнула душу шоферскую
И вот повержен лирой и пишу,
А облака нахмурили карнизы.
Мне осень не давала этой визы —
Писать стихи в горячую страду.
СВАРЩИК
Я вел автобус рейсовым маршрутом.
Но вот досада — срезан «центровой».
В степном поселке, сквозняком продутым,
Мне сварщик помогал, ровесник мой.
И с пареньком, мне незнакомым прежде,
Под «ЛАЗом», на укатанном снегу,
В промасленной и грубой спецодежде
Мы ощутили ребрами пургу.
В мазуте, на ветру, в железном звоне
Мы провели нелегкие часы.
А пассажиры в стынувшем салоне
В воротники запрятали носы.
Но вот ремонт закончен. Я уже
Трясу в руке полтинник за работу,
В своем гостеприимном гараже
Приученный к подобному расчету.
В глазах у парня вскинулась досада,
Когда кулак с деньгами я разжал.
Он только хмькнул и сказал: «Не надо»,
И руку на прощание пожал.
НА ОСТАНОВКЕ
Толпа собралась, суетилась, гудела.
Толпа обступила недвижное тело
На пыльном асфальте у края, у бровки
Лежал участковый на остановке.
Фуражка свалилась, блестела кокарда.
Врач пишет латынью «инфаркт
миокарда».
А из толпы, откуда-то сзади,
Слова донеслись: Допрыгался дядя.
А «дядя» в войну на обугленной пашне
Прыгал, как в пламя, в бой рукопашный.
Прыгал в плену, порываясь к побегу,
И босиком по сыпучему снегу...
И вот он лежит, он допрыгался, точно.
Диагноз написан жизнью построчно.
Фуражка забыта, кокарда блестит,
А скорая помощь сиреной свистит.
* * *
Туча на небе повисла.
Календарь меняет числа.
Дни текут дождем за днями,
Это —бездна между нами.
Это пропасть, это бездна.
Эта песня бесполезна.
Еще долго будут числа
Облетать листвой без смысла.
А потом откроет вьюга,
Как нам трудно друг без друга.
Мы еще не понимаем,
Что полжизни потеряем.
Дождь шумит все глуше, глуше
Потерялись наши души.
На дороге между нами
Всхлипнет ночь под сапогами...
* * *
Падают листья, падают листья,
Кружатся листья в осеннем бреду —
Это деревья грустные мысли
Тихо роняют в больничном саду.
Долго мне садом в окно любоваться,
Долго сидеть у окошка в палате.
Скоро обход Тяжело наслаждаться
Запахом женщины в белом халате.
Листья летают и медленно падают.
Милый мой доктор, просто отлично —
Выпишусь скоро, сына обрадую!
Только зачем же Вы так симпатичны?
В БОЛЬНИЦЕ
Я в больнице лежу, успокоены мысли.
Колбы капельниц вновь надо мною
повисли.
Под подушкою Фрейд с утонченным
желанием,
Как не к стати попалось мне это издание.
Так уж лучше газету читать и не
морщиться.
Да вот моет окно молодая уборщица
Эх, скорей бы домой, да одеться
приличнее,
Надоели мне шлепанцы эти больничные.
Постучаться бы в дверь непростительной
ранью,
Да прижаться к любимой всей джинсовой
тканью.
* * *
Я написал письмо в стихах,
Не пожелав поставить точек.
Я про любовь писал в строках,
А про страданья — между строчек.
Я получил ответ в стихах,
Огню предал его и тлену:
Там было про любовь в строках,
А между строчек — про измену.
* * *
Смахни слезинки с крашенных ресниц.
Сквозь слезы не читай, не вороши
Судьбою отпечатанных страниц
Не шелести обрывками души.
Смотри-ка лучше, осень началась.
И в рощах, начинающих пустеть,
Листва уже причудливо зажглась,
Стволы берез пытаясь обогреть.
И ветер, облетающей листвой,
Кружит у ног и будто пес ласкается.
Смотри — нам даже осень улыбается,
А значит, мы счастливые с тобой.
МУЗЕ
Я движением музыки Вас нарисую.
И в рисунок впишу все соцветия гамм.
Вы верны мне, но боже мой, как
я ревную!
Всей октавой души Вас ревную, мадам
Я уже истомился ловить Ваши взгляды:
То в витринном стекле Ваше вижу
движенье,
То в окне электрички мелькнет
отраженье,
То почудится запах Вашей помады,
Когда нет Вас, все звуки и запахи сиры,
И бесцветным становится суетный мир.
О, моя госпожа и любовница Лира,
Я Ваш преданный паж,
Я Ваш преданный лир!
* * *
Небесный свет ночных светил,
Над чревом сонного уезда,
Высокой тайной освятил
Молчанье наше у подъезда.
И став молчание святым
Вошло в сознанье лицемерно.
А Млечный Путь свой млечный дым
Уже выстраивал манерно.
И чтоб молчанье не вспугнуть
Дверь тихо скрипнула за Вами,
И мне осталось млечный путь
Измерить тихими шагами.
* * *
Закат висел кровавым спрутом,
И ночь в предверьи трепетала.
Он угрожал еще кому-то,
А кровь по щупальцам стекала.
Он истекал на самом деле,
Как в драке раненный повеса.
Цепляясь за верхушки елей,
Он ускользал за кромку леса.
А ночь отчаялась уже.
Но тихо, без борьбы и стона
На самом узком рубеже
Закат спихнула с небосклона.
СЧАСТЬЕ
Сейчас мы знаем — иногда
Счастливым стать совсем не просто.
Срываем с сердца, как коросты,
Уже прожитые года.
В проемы окон, как в глаза,
Заря заглянет нежно-нежно.
Сквозь сон здоровый, безмятежный
Услышим птичьи голоса.
Ты встанешь форточку закрыть
Легка, изящна, неодета.
Упругость солнечного света
Приятно кожей ощутить.
Упрется луч тебе в плечо.
Сирень за окнами качнется.
И новый день такой начнется.
Какого не было еще!
* * *
Мой мир возвышенных сомнений.
В нем свет классических стихов,
И мрак любовных похождений,
И полумраки кабаков.
А Вы чисты всей гаммой света,
И Вам дано так много знать.
Но мир исетского поэта
Вам южным сердцем не понять.
И с Вашим дагестанским летом,
Где свежесть утра — Вы сама
Никак не совпадает цветом
Моя сибирская зима.
РОМАНС О ЗАШТОРЕННОМ ОКНЕ
...И дрогнет штора в уголке окна,
И обозначит твою тень она.
Встаешь ночами, не в ладах со сном,
На шум автомобилей за окном.
Он хлопнет дверцей, встанет у окна.
Ты обозлишься, что жила одна.
Рекой обида вскроется в груди
И выплеснется слово — «уходи».
Не прогоняй, не закрывай окна.
Тянулись годы, ты жила одна.
Но до каких же это можно пор
Смотреть в окошко на пустынный двор.
И скажешь ты: «Вернулся наконец».
И у обоих в уголках сердец
Очнется боль, забытая почти,
И полупросьба, полувздох — «прости»
Не прогоняй, не закрывай окна.
Тянулись годы, ты жила одна.
Но до каких же это можно пор
Смотреть в окошко на пустынный двор.
* * *
Учительница строгая
Взгляните, на дороге я.
Стою, как гость непрошенный,
Весь снегом запорошенный,
Я в окна Ваши школьные
Заглядывал с надеждою.
С печалью неизбежною
Реально и во сне.
А мысли богомольные
И самые крамольные
Кружились пылью снежною
И таяли в окне.
* * *
Пусть листом прошуршит
И дождем прошумит
Моя память о тех,
Кто в душе был убит.
Больше так не хочу,
Жизнь веревкой скручу.
Тем, кого потерял,
Я поставлю свечу.
Помолился бы я,
Только все это зря.
И кого-то в сердцах
Я послал с алтаря.
Как душой не криви
Не очистить крови.
Прах покоится в жилах
Сожженной любви.
И листом прошуршит
И дождем прошумит
Моя память о тех,
Кто в душе был убит.
Я наказан вдвойне,
Но опять на коне.
Только жалко до слез
Тех, кто умер во мне.
КЛЕВЕТА
Художник оклеветан. Он в тоске.
И пустота в оставленном мольберте.
И страх берет, что честь на волоске —
Ведь клевета, она страшнее смерти.
Долги друзьям оставлены в конверте,
И на зубах скрипит смертельный яд.
А на формате в стареньком мольберте
Всего три слова: Я не виноват.
В СТАРОМ ПАРКЕ
Я коридорами аллей
Бродил в тени пустого парка,
Над головой живая арка
Сплетенных тоненьких ветвей.
Но, очевидно много лет
Заброшен парк, и не иначе:
Ведь ни одной скамейки нет,
А я свидание назначил.
Здесь был когда-то страшный бой,
Дымились свежие руины,
А нынче сетью паутины
Порхает лето над землей.
Я с непокрытой головой
Стоял в тени, а птицы пели.
А мне казалось, что свистели
Шальные пули надо мной.
На миг представил я тот бой,
А медсестрой тебя на поле.
И содрогнулся весь от боли,
От бед, нависших над тобой.
Здесь видно тень войны витала,
И я не знаю, чтоб случилось,
Но ты в аллее появилась
И улыбнулась мне устало,
И протянув друг другу руки,
Навстречу мы не шли — неслись!
Ты помнишь как мы обнялись?
Как после длительной разлуки.
СТУДЕНТКА
Здесь особые грани и рамки,
А точней безграничность до дна.
С однокурсницей, тайно от мамки,
В ресторан «забурилась» она
И с мужчинами флирт откровенный,
Обнаженный словесный интим.
Ах, как хочется быть современной,
Как понравиться хочется им.
В разнокрасочных всполохах света,
В легкомысленном сизом дымке
Между пальчиков не сигарета —
Это юность горит в кабаке.
ИЗ ОКНА БОЛЬНИЦЫ
Прислушайся, весенний бунт!
Вновь жизнь топорщится под снегом.
Тончайшим слабеньким побегом
Она толкает мерзлый грунт.
Я тоже, я еще смогу,
Жизнь не поставит на колени.
Но кто с косою на снегу
Стоит, не оставляя тени?
И все же я еще смогу,
Еще в душе полно желаний.
Мне вовсе не до покаяний,
Я это... видел их в гробу.
* * *
Сквозь медные воспоминаний трубы
Я вижу явственней всего,
Как билась жизнь на стыках грубых
Тридцатилетья моего.
Как в рейсах на дорогах вьюжных,
Копаясь сутками в снегу,
Мечтал о теплых пляжах южных
С ракушками на берегу.
Как грузчиком в порту работал,
До крови ободрав плечо.
И женщина одна... Да что там,
Не видел жизни я еще.
Еще в стволах сосновых доски
Растут на гроб мой не спеша.
А жизнь летит. На стыках жестких
То вскрикнет, то замрет душа.
* * *
Однажды я у пропасти стоял,
А ветер повалить пытался с ног,
И в грудь меня порывисто толкал,
Но оттолкнуть от пропасти не мог.
А тучи свирепели надо мной,
В лицо хлестали снегом из-за скал,
А я стоял с поникшей головой.
Я на краю отчаянья стоял.
И мне осталось ногу занести
Над снежным этим, мутным
круговертьем.
Но я не понял, как сумел спасти
Меня мой враг от этой глупой смерти.
Я лишь представил, как он будет рад,
Скользнет змеей усмешка по лицу,
Когда наденут траурный наряд
Мои друзья, и молча по крыльцу...
Я лишь представил, как он будет рад
И отшагнул от пропасти назад.
* * *
Я не знал, что крылья есть,
Что перо растет под кожей.
Но они мое похоже
Сберегли понятье «честь».
Приспособиться мешали,
Прогибаться не давали,
Расслабляться, пить, грешить
В общем так — мешали жить.
Я про них узнал случайно.
Женщина, вот это тайна!
Вечер, родинка, уют.
Утром встал, а крылья тут.
Размахнулся, разбежался
И над суетой поднялся.
Если честно жить не лгать,
Так захочется летать.
* * *
Мы вместе с тобою пройдем по аллеям,
Где резко прибавилось желтого цвета.
Посмотрим, как в небе печально алеет
Полоска заката. Кончается лето.
Кончается лето и сыплются листья,
И будет все ясно в конечном итоге.
А ветер уносит не нужные мысли
Листвой помертвелой по пыльной дороге.
* * *
Уже зажглись в домах огни,
И снег летит пушистой ватой.
А мы на улице одни
Да снег еще, голубоватый.
Давай не будем говорить
Печальных слов при расставанье,
О том, чего не позабыть
И не давать вещам названья.
Давай останемся чисты
Не упрекая и не каясь.
Простимся тихо я и ты,
Лишь мысленно соприкасаясь.
* * *
Творцами не привыкли дорожить.
Как часто эти люди пилигримы!
Во все века болванами гонимы
Своих тиранов учат мудро жить.
Художник счастлив, если хоть строка
Кому-нибудь до сердца достучится.
Но не возможно правды не напиться
Из творческого, чаши родника.
* * *
На лыжах в редком сосняке
Летела пара молодая...
Они живут еще играя,
Без прожитого, на легке.
У них весна среди зимы,
Но и у нас пока не осень.
Лыжней широкою и мы
Скользим неспешно между сосен.
И нам на счастье, как во сне,
Закат разбитой медной чашей
Упал осколками на снег,
На белый снег России нашей.
* * *
Когда я жить устану,
Я тонкой книгой стану,
Я памятником стану
На твоем столе.
Когда в мои страницы
Смотреться будут лица,
Зеркально отразится
Душа твоя во мне.
Когда я пеплом стану,
Не вскрикну, не восстану,
Таким хорошим стану,
Недвижимый в золе.
И ты когда-то станешь,
Покамест не устанешь,
Пока меня листаешь
На письменном столе.
* * *
Еще глаза не отцвели,
Еще виски не в блестках чалых,
Еще поманят от причалов
Вслед за собою корабли.
Еще ударит в парапет
Волна холодного прибоя,
И что-то нежное такое
Шепнет нам северный рассвет.
Еще уткнешься мне в плечо.
И этот жест, как неизбежность.
И утомит друг к другу нежность,
Но нам захочется еще...
* * *
Падает дождь косой,
Нити свои качая.
Долго идем с тобой,
Дождик не замечая.
Тысячу лет назад
Также он где-то шел.
Я бесконечно рад,
Что я тебя нашел.
Целая жизнь прошла
В бедах, любви, работе.
Как ты меня нашла
В этом круговороте?
Что же ты все молчишь?
Как ты меня узнала?
...Падают капли с крыш,
Вымокшего квартала.
РОМАНС
Простите, и прощайте навсегда.
Иная жизнь сердце Вам наполнит.
И только дождь осенний иногда
Нечаянно забытое напомнит.
Не полетят ~ потянутся года.
Я не меняю выбранных решений,
И не серьезных больше никогда
Не допущу подобных отношений.
О чем еще тут можно говорить,
Когда ложатся так тоскливо строки?!
Как надоело жизнь благодарить
За горькие, печальные уроки!
Прощайте милая. Я вовсе не грущу,
Таких щедрот мужчины не имеют.
Я тоже Вас когда-нибудь прощу
И обо всем, конечно, пожалею.
* * *
Помню сиротское детство.
Вижу себя малышом.
С бантиками соседство
Звало меня «камышом».
С визгом на берег летели,
В теплый песок зарывались.
Весело как-то хрустели
Там камыши и ломались.
Девочке в платьице белом,
В омуте рвал я кувшинки.
С губ ее тихо слетело,
Ласково так: Камышинка.
Годы нас всех разбросали,
И одиноко шурша
Ветер выводит спирали
В зарослях камыша.
Рядом с красивой кувшинкой
После того, как умру,
Тонкой стоять камышинкой
Я бы хотел на ветру.
ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСА
Дочь моя, вырастешь станешь большой.
Только бы небо не рухнуло вдруг,
Только бы с доброй и умной душой
Был твой любимый, единственный друг.
Ну, а пока, что, ты в детском саду
В маму и дочку с подружкой играешь.
Папу конечно уже не узнаешь,
Если я в гости возьму и приду.
Взрослою станешь, но через года
Не позвонишь, никогда не напишешь.
Только во снах моих, доченька слышишь
Будешь мне маленькой сниться всегда.
ЖЕРЕБЕНОК
Компания у речки отдыхала.
Тосты произносились тамадой.
Сказать точней — компания «бухала»,
Носило эхо крики над водой.
От липовых хмельных интеллигентов
Веселая, счастливая чета
Как должно принимала комплименты,
Что сын их не боится ни черта.
Он сел на вороного жеребенка,
Едва земли ногами не касаясь,
А взрослые от шалости «ребенка»
Хрипели и визжали восторгаясь.
И с гиканьем и воплями «ребенок»
Верхом носился по полю, пока
Испуганный, вспотевший жеребенок
Не сбросил озорного седока.
Парнишка палку в руки сгоряча,
Желая усмирить коняжку снова,
Он с разворота, со всего плеча
По голове ударил вороного.
У жеребенка ноздри задрожали,
И с хрипом повалился он в кусты.
На берегу не кони — люди ржали
От спазм сотрясая животы.
* * *
В лесу деревья как в одной стране.
Одна на всех ветров тяжелых доля.
А этот кедр заблудился, что ли,
Стоит, трясет кудрями в стороне.
Гудит сосновый лес, как океан,
Над головой вздыхает глухо хвоя.
Деревья спят и бодрствуют стоя
А я не видел в чудесах чудес.
А ветер отрезвляющей струей
Срывает вниз давно сухие сучья,
Рождая не привычные созвучья
Над лесом, над полями, над страной.
Не дай мне бог в родной моей стране
Вдруг заплутать преступно и бездушно,
Стоять надменно, гордо, равнодушно,
Как этот кедр от леса в стороне.
* * *
Как сеть липучая паучья
Меня вязала сеть рутины.
Друзья попрятались за спины
Своих миров благополучья.
Я не утратил сил горенья,
Когда мне крылья подрезали,
Когда мне сердце растерзали
Авторитетные сомненья
Нас много с силою горенья.
Нам рвать и комкать сеть рутины,
Чтобы не прятались за спины
Другие наши поколенья.
НУ ПОКА...
Свою песню сердце пело.
Жизнь летела и летела.
Чаша истины пустела,
Глубока.
Нам с тобою нету дела,
Друг до друга нету дела.
Я забыл и ты успела,
На века.
Сердце птицей встрепенулось,
Когда ты щекой коснулась,
Ты моей щеки коснулась.
Ну, пока...
Как же так могло случиться?
Жизни нам еще учиться,
Кто-то первым постучится,
А пока
Песня в сердце еще тлеет
И надеждою теплеет.
Чаша истины пустеет
Глубока.
* * *
В окошко день, сквозь ветви груш,
Косит лучами взгляд пытливый.
Твой шепот в ухо щекотливый,
Из нежных слов волшебный душ.
Из нежных слов волшебный душ.
В глазах друг друга отраженье,
Движенья наших близких душ
Слились в одно телодвиженье.
А после — пальцы сплетены,
И день запомнится мгновеньем.
И мы с тобой, как откровенью
Ему останемся верны.
СЛОВА
Слова преступно могут жить,
Звучать правдоподобно, страстно.
Они серьезно и опасно
Способны головы кружить.
Вот романтический сюжет;
В комплекте догмы и каноны.
Любовь не смотрит на законы.
Причем здесь ЗАГС и сельсовет?
Какие к сердцу мысли льнут,
Желая страстью в жилах биться,
Но мысли могут охладиться
Всего за несколько минут.
Глаголы легкие пусты.
Как жаль, что мы их произносим,
И боль в душе подолгу носим
За то что сердцем не чисты.
НАСТРОЕНИЕ
Печаль — это тихо,
Печаль — это глухо,
Как время летит,
Долетая до слуха.
Невидимым эхом
Щемяще и гулко,
Когда только осень
И ты в переулках.
Когда только листья
И осени всхлипы.
За мокрой оградой
Раздетые липы.
Их долгие мысли
Чернеют стволами.
А дождик по листьям,
Как исповедь в храме.
* * *
Еще не высохла земля
После снегов, а тополя
В росе проснулись, как в поту,
На ветках чувствуя листву.
После снегов после зимы
Все рады зелени и мы
Свернем с дороги в мир чудес,
В еще прохладный майский лес.
Тонкое, звонкое, красное лето.
Синее небо на плечи надето.
Лето, лето — время надежд,
Женщин красивых, воздушных одежд.
Мы побежим с тобой туда,
Где заблудиться без труда
Цветы помогут у берез
И будет празднично до слез.
Давно оттаяла земля,
И новой жизнью тополя
Шумят, на прошлом ставя крест,
Листвою свежею окрест.
* * *
Чужое трепетное тело
Лаская, вовсе не любя,
Я мыслю: Как ты надоела,
А говорю: Хочу тебя.
И так же где-то в далеке,
Не от стыда пылая ало,
Прильнет щекой к чужой щеке
Моя любимая устало
И в сердце глухо ярость хлещет.
Как эту боль переболеть?
Чтоб пережить такие вещи,
Тут надо мужество иметь.
СЕЛЬСКИЙ РОМАН
Всей душевной сферой
Я тебя утешу.
Покрывалом серым
Полдень занавешу.
Но в деревне горе
Нашему роману.
Хочется на море,
Да не по карману.
Что за увлеченье?
Где же наша совесть?
Я твое смущенье
И роман, и повесть.
Сдерну эту штору,
Покрывало то есть.
Ахнут разговоры —
Не роман, а повесть!
Я тебя утешу.
Ты меня утешишь.
Жизни неуютной
Мы заполним бреши.
Но в деревне горе
Нашему роману.
Хочется на море,
Да не по карману.
* * *
Я пропил получку с дуру.
На краю села стою.
Осень желтые купюры
Набросала в колею.
Ветер волосы ерошит
Не холодный и не жгучий.
Был когда-то я хороший
И счастливый, и везучий.
Это после стали ближе
Люди в мятых пиджачках.
Будто ростом стал я ниже
И душа моя в очках.
И в душе моей тревога,
Что бедны мы стали рожью.
Рядом торная дорога,
А мы прем по бездорожью.
Шарюсь в поле близоруко.
С кем печалью поделиться?
Слушай, ветер, дай мне руку,
Проводи опохмелиться.
* * *
О! Музы тонкие духи,
Они порой неуловимы
За тем, что несопоставимы
Две вещи — деньги и стихи.
О чем я?
Мысль прервалась.
О музе что ли?
Вот же мука!
Она в меня вошла без звука
И в сердце захватила власть.
А женщина о чем грустит?
Нет, нет она не об измене.
Обидно ей, что мало денег
И вот за это не простит.
* * *
Ветер и осень листья уносят.
Больно холодные колют дожди.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— Все еще будет, ты подожди.
Связаны снегом, белым ночлегом
Листья осины — поздняя кровь.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— С болью земная приходит любовь.
— Боль мне знакома, как и истома,
Как угасающий жар на снегу.
Холодом в спешке чья-то усмешка
Вдруг хлестанет по глазам на бегу.
— Тише ты. Тише. Голову выше.
Время еще захлестнет круговертью.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— Та же война между жизнью
и смертью.
* * *
Я хотел написать про любовь
Всего несколько тоненьких строчек.
Только сердце болит и не хочет
Пропускать неспокойную кровь.
Я хотел написать этот текст,
И уже как бы видел воочью
После слова любовь — многоточье,
А не только спасительный секс.
Я хотел про любовь, про судьбу,
Чтобы кровь так не мучалась ночью.
Но рассвет мне открыл многоточье
Одиноких следов на снегу.
БЕС
Мужских начал искать в добре,
Солидным стать, не быть повесой...
Все это так. Но, как же с бесом,
Ему тошнехонько в ребре.
К чему мне тихое житье,
Почти без чувств, почти без страсти.
Какое-то подобье счастья,
Как в праздник пресное питье.
К чему мне тихое житье.
Моя природа жизни просит.
Стоять и воздух не выносит.
Ерошит желтое жнивье.
Для интеллекта и души
Спокойствие подобно ссылке.
Тускнеют мысли, как в копилке,
Друг другом сжатые гроши.
Томится Бес моих страстей,
Он музе в плечико поплачет.
Но, муза женщина, а значит
Ей бес и ангела милей...
СВИДАНИЕ
Посмотри, как ветер вьюжный
Вдоль по улице летает.
Посмотри, как снег жемчужный
На моей ладони тает.
На губах моих снежинка,
Ты ее губами таешь.
Это странная картинка:
И стоишь, и улетаешь.
По домам? Прощай, мадонна,
Мир твой хрупкий не нарушу,
Только ночью беспардонно
Постучится кто-то в душу.
То ли ветер, то ли с неба
Дух полночный в колпаке.
Или тот комочек снега,
Что растаял в кулаке.
ДУХИ
Какие нежные стихи!
Они тревожат и прощают.
Они так много обещают
Твои французские духи.
Как рифмы тонкого стиха
Они ложатся лад за ладом.
Ты счастлива — мужчины стадом
За каплей сладкого греха.
Духи и тоньше и мудрей
Каких-то слабых мест на теле,
Когда они слегка, в постели,
Мужских касаются ноздрей.
* * *
Глядит в окно далекая звезда,
Запечатлев двадцатый век мгновеньем,
Шумят за лесом где-то поезда
С моим соприкасаясь настроеньем.
Ты позвонишь и голосом маня:
Я набрала случайно этот номер,
А впрочем, как живешь ты без меня?
И я скажу: Пока еще не помер!
Стонать за лесом будут поезда,
И будет долго ныть короткий зуммер.
Мне подмигнет знакомая звезда —
Она-то знает, что я чуть не умер.
ВРЕМЕНА ГОДА
О чем еще друг друга спросим?
Опять в саду горят цветы.
Вот погоди, наступит осень,
И ты уйдешь от суеты.
Пустые парки, листья, лужи.
Томленье вновь души и тела.
Не торопись — зима завьюжит
Осенний мусор снегом белым.
Морозно. Песня не поется.
Желаний брошены поводья.
Вот погоди весна взорвется
Веселым буйством половодья.
И у нее есть свойство это
Менять желанья и одежды.
А впереди сверкает лето
Недосягаемой надежды.
* * *
В раствор открытого окна
Кровать железная видна,
А на кровати человек,
Его тернистый сложный век
Подходит видимо к концу.
Скользит слезинка по лицу.
Часы бесстрастные стучат,
А вещи тягостно молчат.
У них возможно есть душа:
У стульев, книг, карандаша.
И все молчат наперебой.
Душа умершего стрелой
Вонзилась в воздух и ушла
В раствор открытого окна.
* * *
...А может быть, а может быть...
Ах , боже мой, конечно может.
Вдруг провидение поможет
Нет, нет, еще не полюбить.
Пока, хотя бы, прикоснуться
Губами к запаху волос.
Не понарошку, а в серьез
Вдохнуть любовь и содрогнуться.
* * *
И млечный путь, и ночь, и телефон.
Слова куда-то в вечность улетали.
Но это не любовь, а только фон,
На коем мы ее нарисовали.
А эта ночь и этот телефон
От нашей неумелости устали.
Конструкция любви, точней детали
Потяжелели в тыщу килотонн.
А звездам все известно свысока,
Как души от бездушья тяжелеют.
Пройдут прозрений долгие века,
Пока друг друга люди пожалеют.
* * *
Твоя душа еще в тени.
Былых, горячих стрел амура.
Но оглянись, если не дура
В глаза как в будущность взгляни.
Еще не явь, уже не сон.
Стрела запущена из лука.
Сольются взгляды и без звука
Сольются души в унисон.
И я, как лекарь, заверну
Больную душу в душу-пластырь.
И не навязчиво, как пастырь,
С надеждой будущность верну.
* * *
Когда любви меж нами нет,
А только страх перед потерей:
А вдруг однажды хлопнет дверью
И не откроет тыщу лет?
Тогда я грустное житье
Своим пророчеством измерю.
Что будет — знаю, да не верю
Я в это знание свое.
Парадоксальность бытия —
Молчанье слез, молчанье смеха.
Где святости земной прореха,
Там грешны все, и ты и я.
И в этом нет ничьей вины.
И я, и ты за постоянство.
Но пустота точней, пространство
Пугает тьмою глубины.
* * *
Когда Вам поздно вечером звонят
Обиженно не поджимайте губки
И не бросайте телефонной трубки,
В ней голос безысходностью объят.
Не отнимайте трубку от виска
Эпохи миг услышан будет Вами,
За теплыми и нежными словами
Холодная скрывается тоска.
Не отнимайте трубку от виска,
Простите, что звонком Вас разбудили,
Вас, может быть, еще так не любили,
От пальчиков до волоска.
* * *
Как хорошо мы в разных странах.
Твой взор на пальмах, на лианах
Блуждает и скользит лениво
На негритоса, как на диво.
Как хорошо, что ты далеко.
Твое дрянное хобби — склока
Грохочет где-то в стороне,
Не задевая сердце мне.
В моей квартире воздух пуст,
В нем нет змеиного шипенья.
Зато в окне напротив, пенье
Угадывается из уст.
Я бы хотел тебя ласкать,
Во взгляде взгляд пополоскать.
Но мне приятнее пока
Тебя любить издалека.
* * *
Я буквально сразу после смерти
Поживу немножечко в аду,
Покручусь в небесной круговерти,
И на Землю духом упаду.
Пролечу по селам суховеем
И к окну, где счастлив был, приникну.
Ангелом-хранителем Сергеем
Для любимой женщины возникну.
А еще для тех, кто занят делом.
Созидая, мучаясь, рискуя
Двигают прогресс. Душой и телом
О свободе нации тоскуя.
Ну, а если в бездне пропаду,
Про меня потом накуролесят.
... Жить, конечно, можно и в аду,
За стихи поди там не повесят.
* * *
Дорога. Транспорт. Суета.
Шофер обидел зря мента.
А после, ночью в темноте
Явился мент ему во сне,
И бросил тихий взгляд в укор:
За что ты так меня, шофер?
Ну повертел твои «права»,
Так это служба такова.
...Ужасный сон. Мент ни при чем!
Заныло где-то под плечом.
Шофер проснулся. Жаль мента.
Какая жизнь — суета.
И долго ль злости в ней кружить,
Когда добра не пережить.
* * *
Гocподи, истины дай мне и силы,
В городе гулком и в сельской глуши.
И помоги сохранить до могилы
Твой отпечаток в сознанье души.
Господи, милости дай и спасенья,
Толикой малой Тебя повторить.
От понедельника до воскресенья
Нужное людям творить и творить.
Господи, смилуйся, каюсь я, каюсь.
Храмы не строил, ризы не шил.
Нет, я от смерти не отрекаюсь,
Просто не все свое согрешил.
Господи, смилуйся, каюсь я, каюсь.
Сколько ты дал мне — столько несу.
Нет, я от жизни не отрекаюсь,
Буду спасенным и тоже спасу.
* * *
Было время веселым, а мир—молодым.
Поколенье мое, как ты стало седым?
Годы, словно составы, проносились
свистя.
Жизнь видится мне, как столетье спустя.
И друзей и подруг все сужается круг.
Не прощал, не щадил — все сходило
мне с рук.
Но живых я пока узнаю без пенсне.
Ну, а тех кто ушел, все же вижу во сне.
Но кончается ночь, и кончается тьма.
Боже мой, где я был? Не сойти бы с ума.
Ну а тех, кого я узнаю без пенсне,
Время тоже качает в космическом сне.
Тот же маятник жизни: то в рай, а то в ад,
На столетье вперед, на столетье назад.
* * *
Читал стихи поэт у магазина.
Являл благоразумие примером.
Но перегаром очередь разила
Всех насекомых и милиционера.
Читал он о репрессиях свой стих.
Слова ложились плотно и щемяще,
И постепенно шум толпы утих,
А он читал, привстав на винный ящик.
Слова вонзались в душу будто спицы.
Внимала молча очередь Слободки.
И незаметно по измятым лицам
Катились слезы консервантом водки.
Поэт вещал, в толпу ронял слова
Все тише, все правдивей, тяжелее.
А очередь стояла, как вдова,
Почти беззвучно, как у мавзолея.
И вот ворвался возглас: Привезли!
И люди вдруг задвигали ногами,
В асфальт втоптали слезы сапогами
И в дверь пошли, поплыли, поползли.
В КОМАНДИРОВКЕ
Туманом дышит старый город.
Ночь опустилась с высоты.
Дождинки капают за ворот.
На клумбах ежатся цветы.
Озябли голые каштаны.
Довольна ночь своим каноном.
А в моих замшевых карманах
Уже ни шелеста, ни звона.
Междугородний телефон...
Я жду, хотя прошли все сроки.
Но я отдам последний звон
За голос тихий и далекий.
* * *
Она сидела на миру
И взглядом грустным поводила.
И мне нечаянно искру
В остывшем сердце заронила.
И там забилось, занялось
Метелью зим, пожаром лета.
И, тихо так, отозвалось
В ее глазах зеленым светом.
Случиться ли когда-нибудь
О чем грущу, помимо воли.
А после, снова долгий путь
До новой радости и боли.
* * *
Я сам собой, увы, изобличён,
Что женщиной одною увлечён.
Не может быть, поверить не могу!
Не пожелать такого и врагу.
Ведь я приличный кажется отец,
И муж благопристойный наконец.
Но в чем тут фокус, в чем тут парадокс,
Ведь я за ней хожу, не чуя ног-с.
А может, дело не во мне, а в ней?
В том, чьё начало, чувство чьё главней.
А может быть действительно она,
Хотя на вид немного холодна,
Своим огнем незримо до меня...
Сама коснулась моего огня.
Но так или иначе, но увы —
Я лицемер, и гордой головы
Не опущу пред слабостью своей,
Хоть от того мне горше и больней.
* * *
Лето вымокло насквозь,
Мы с попутчицей — до нитки.
Снимем мокрые пожитки
И повешаем на гвоздь.
И на ощупь, в темноте,
Разожжем камин на даче,
Может мокрая удача
Подойдет сухой судьбе.
Наши влажные насквозь
За ночь высохнут пожитки.
Мы с попутчицей до нитки
Познакомимся небось.
Волосок.... Ресничка... Бровь...
Пусть поможет нам удача.
Неожиданная дача.
Долгожданная любовь.
От истока до венца
Чтоб томленье излучала.
От счастливого начала,
До печального конца.
* * *
Мне шум прибоя лечит нервы
Затем, что их не берегу.
Не я последний и не первый
Стою на этом берегу.
А волны бьются там, где лодка,
Где деревянные мостки.
А синеглазая молодка
Моей не ведает тоски.
И ветер пену обрывает,
И хлещет мокрыми плетьми.
Но так, конечно, не бывает
С сорокалетними людьми.
УТРО 22 ИЮНЯ
Район границы мирно спал
В предчувствие воскрестных сует.
А мир, а мир еще не знал,
Что он уже не существует.
Рассвет таился на востоке,
В траве кузнечиком шурша.
И все воздушные потоки
Остановились не дыша.
Вокруг сады дремали томно.
Ни что не чуяло войны.
А Мир красивый и огромный
Считал секунды тишины.
ГАРМОНИСТ
Я стою под окошком
У квартиры соседа.
Как играет гармошка
Одинокого деда!
Переливы выводит
Он совсем не по моде.
Будто милую водит
За селом в хороводе.
То застонет басами
Гармонь фронтовая —
Будто вдов голосами
Войну проклиная...
БЫЛИННОЕ
В Замоскворечье звенят бубенцы.
Вихрем на тройке мчатся стрельцы.
Отчаянных этих сорвиголов
Любит суровый Борис Годунов.
Звенят бубенцы, звенят бубенцы
На тройках веселые мчатся стрельцы.
В Московский посад, там игрища, смех,
Там девицы ждут любовных утех.
В московском посаде дочка купца
Любит давно молодого стрельца.
Но батюшка видно очень суров,
Он дверь запирает на восемь замков.
Ждет красная девка парня усатого,
А батюшка прочит ей мужа богатого.
И терпит девица, тая свою грусть,
Как бедность свою терпеливая Русь.
А над Москвой уже ночи покров,
И смотрит в окно Борис Годунов.
И возле костра ютятся стрельцы,
А где-то тоскливо звенят бубенцы.
* * *
В каждом сердце есть правда и ложь,
Похотливости пьяный дурман.
Эту смесь на соблазн умножь
И получишь любовный роман.
Тяжело не прелюбодеять.
Это против себя устоять.
Это радости сдавленный крик,
Не греха и не святости лик.
Не хочу быть причастным ко лжи.
Дай мне силы Господь, одолжи.
Я верну, как душа отойдет
В свой последний астральный полет.
* * *
А, что, я там купил участок суши,
На берегу, над морем — красота.
Не торопись, ты погоди, послушай
Какие там красивые места.
Сидишь на камне, смотришь в глубину.
Какие рыбы ходят там по днищу.
Не лучше ли из них поймать одну,
Чем на базаре покупать за тыщу.
Вода и камни, чайки и планктон.
И шум прибоя легкий и беспечный.
Как будто успокаивает он
И думать заставляет нас о вечном.
* * *
Весенний день похож на осень,
Когда уйти решилась ты,
А на газоны, как на озимь,
Роняли яблони цветы.
Поэт сказал: «Скромна вначале
Весна раскованна в конце».
Я видел легкий шарм печали
На молодом ее лице.
* * *
Позабыв обязанности к ближним
Мы с тобой незримо из себя,
Что-то человеческое выжмем,
Над «Они» поставив выше «Я».
Эгоизма обморок глубокий —
Чародейство спеси, только вдруг
На ходу очнешься одиноким:
Сам себе товарищ, брат и друг.
* * *
Ночью иду по деревне.
Тропка ведет не спеша.
Узеньким улочкам деревни
Молится тихо душа.
В белых наличниках окна
Смотрят сквозь сетку дождя.
Что я стою здесь и мокну?
Здесь позабыли меня.
Я ее жизнь не нарушу.
Что мне в ней? Прошлое дело.
Смотрят мне жалобно в душу
Окна в наличниках белых.
* * *
Мой дед воевал на Гражданской войне.
Летал по России на красном коне.
Он степью летал и саблей сверкал,
За Карла и Маркса он воевал.
И мне воевать подоспела пора,
За Русь посверкать интеллектом пера.
О, как надоели такие «деды».
Побрить бы идейные их бороды.
Я тоже могу посверкать, как ОНЕ,
Но я не фанат на идейном коне.
Я Господу Богу в душе помолюсь,
Нас много уже за свободную Русь.
* * *
Как бархат озимь — предвестник хлеба.
Какая осень! Какое небо!
Нить паутины на белом платье,
И тихим счастьем полны объятья.
Какие листья, какие краски.
Какие мысли, какие ласки.
Любовь, природа — в одной завязке.
Здесь все в натуре, лицо без маски.
Здесь черно-черным, здесь бело-белым.
Презренье трусам, а слава — смелым.
Здесь память павшим — гранитной
грустью.
Земля святая зовется Русью.
* * *
Не знаю, как моей судьбе
Угодно ставить в жизни вехи,
Презрев любовные утехи
Я верен только сам себе.
Она безжалостно, без понта
То солнцем жжет, то ливнем мочит
И голову мою морочит,
Манящей песней горизонта.
Не знаю дальше, как судьба
Расставит жизненные вехи,
Швырнет ли наземь для потехи,
Как недостойного раба.
Иль счастья принесет венец,
Восполнив сразу все утраты,
Удачей одарит когда-то
Мне улыбнувшись наконец.
* * *
Секунда гнева. Вспышка. Миг.
И показалось — все тупик.
Безжалостной судьбины рок.
Ну и нажал я на курок.
Я застрелился. Мне темно.
Не вижу дверь и где окно.
Где свет, где звук и где глаза
Моих детей где голоса?
О, боже. Что я натворил.
Ведь не себя, я их убил.
Ведь я то здесь, а где они,
Где их духовные огни?
Я там оставил их одних
Пред сонмом трудностей земных.
Я сделал шаг — уперся в тьму,
В свою бесплотную тюрьму.
Так вот он где проглятый миг.
Здесь безнадега и тупик.
Темно и глухо. Застрелился.
Как жаль, что я поторопился.
БАЛЛАДА О ВАГОНЕ
В открытые окна вагона
Влетел вместе с гарью сквозняк.
Сквозь тяжесть железного стона
Скрипел, громыхал товарняк.
С глухим нарастающим лаем
Платформы неслись на разгон,
«Опять товарняк пропускаем», —
Подумал плацкартный вагон.
А возле купе проводницы
Явились уже выяснять
Усталые потные лица:
«Мы долго здесь будем стоять»?
В глазах светофора алело.
Поскольку далек перегон
Свое занемевшее тело
Прослушивал старый вагон.
Сквозь музыку (радио пело).
Сквозь нудный людской разговор
Колёсная пара скрипела
Разношенной сталью рессор.
«Прослушал себя, ну и будет.
А может быть людям больней?»
Миллион человеческих судеб
Провез он дорогой своей.
...Средь лиц негодующих, скучных,
Презреньем за скромность распята,
Смотрела в окно равнодушно
Красивая женщина чья-то.
* * *
А общество, всё недостойно
Вело себя — хныкало, злилось.
Она же стояла спокойно
И святостью русской лучилась.
Какая-то нежная сила
Таилась в высоком покое,
Она чистотой поразила
Вагонное сердце стальное.
И он чуть от боли не вскрикнул.
Зеленым вдали полыхнуло.
Вагон покачнулся и скрипнул.
И свежестью в окна дыхнуло.
Столбы, перелески, поляны.
Летело все мимо вагона.
Он мчался, как в юности — рьяно,
Не слыша ни скрипа, ни стона.
* * *
Не хочу не прочитанных книг.
Не хочу не знакомых людей.
А хочу хоть на час, хоть на миг
Только в круг своих старых друзей.
После этого мига опять
Сил прибавит общенья родник,
И захочется души читать,
Как страницы неведомых книг.
Сергей Артурович Камышникоа
СЕРГЕЙ КАМЫШНИКОВ СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
Я копошился в мире книг.
Я жил мечтами персонажей.
Внимал любви, мольбам и даже
Из толщи книги слышал крик.
Сейчас былые образа
Мечтаний отошли далече.
Сейчас мне бизнес давит плечи,
Туманит ясные глаза.
Но вот разруха и разброд
Дают в народе крайность мнений.
Но в каждом есть и Бог и Гений,
Надейся на себя — народ!
Однажды Божия искра
В руках талантом загорится,
И с высоты Бог солнца, — Ра,
Поможет тем, кто не боится.
* * *
Над Русью летели
Победные звоны,
И золотом пели
На стенах иконы.
А после иные
Пришли времена
И стерли святые
Со стен имена.
Генетику рода
Не трудно поранить.
Возникла Компартия
Русь бусурманить.
Гражданскому классу
В иконы плевали,
Славянскую рассу
Живьем отпевали.
Народом за эту
Пассивность коровью
Заплачено в лету
Талантливой кровью.
И горькой судьбою,
Упреком всем нам
Над тихой рекою
Поруганный храм.
* * *
Обалденные налоги
НДС и за дороги.
Повышают их чинуши,
Алчные пустые души.
А налоговые тати
Это сборщики податей.
Их от бизнеса воротит.
И они его банкротят.
Обанкротишься не раз ты.
Ну, а эти педерасты
Кровь людскую будут хавать
И в крови по горло плавать.
Ну и в рот они...,
Бог поможет захлебнуться.
* * *
Как можно Родину давить,
Предпринимателей топить
В бадье налоговой без дна?
Опять в холопах вся страна!
Ну как за это пожалеть?
Таких бояр в кнуты да в клеть.
Чтоб Родины взошла заря,
Нам нужно русского царя.
Со всех постов нацменьшенства
Убрать, сместить без волшебства.
Чтоб Русь избавить от оков
Назначить русских мужиков.
Тот русский перед Русью чист,
Кто хоть немножечко нацист.
Ё-моё
Люблю Отечество свое,
У слова «Русь» и звук лучистый.
Но вот вернутся коммунисты,
Пойдет потеха, ё-моё.
Поклон диктату, сатане.
Сверкнет Христос слезой хрустальной,
И разлетится звон кандальный,
Недавним рабством по стране.
Они научат, ё-моё,
Любить страну любовью странной,
И экономике пространной,
Когда «всё наше, всё моё».
В Отчизне вновь раскол идей,
На частников и на людей.
Борьба, политика, враньё.
Когда ж работать, ё-моё?!
* * *
Катилась дыба гулко по стране
По высшему, но злому повеленью.
Такое не приснится и во сне
Ни моему, ни младше поколенью.
Не успевали ветры заровнять
Следы стыда на матовом снегу.
Ну как же никого не расстрелять
В каком-нибудь заброшенном логу?!
Свинцом по чести русского народа!
Свою они давным давно убили.
Из- за угла тридцать седьмого года
Они и нашу совесть зацепили.
И каплет кровь из совести моей.
Конечно, я как все, конечно, в ногу...
Что ж, комсомол, поставим свечку Богу
За молодых расстрелянных парней.
* * *
Палатки. Развалины. Дети.
Дымятся костры у камней.
Наверное, нет на планете
Армении места больней
Потуже свой пояс затянем.
Прорвемся, не в первый же раз,
Но что это там в Ереване
Кричат о смешении расс.
«Армянская нация вянет,
Заморская кровь на лицо».
Камнями они ереванят
Своим же солдатам в лицо.
Палатки. Развалины. Дети.
Дямятся костры у камней.
Наверное, нет на планете
Армении места больней.
Поможем, отстроим, помянем
Товарищ, камрад и Кацо
И всё же. за что в Ереване
Нам камни бросали в лицо?
февраль 1989 г.
* * *
Мы прогресс толкаем пузом,
Но прикрыть нам нечем попу.
Так давайте всем Союзом
Перетащимся в Европу.
Посчитаемся у входа
Хоть и смысла нет в отчете.
Там, у них, она в почете,
Эта, как её свобода.
А у нас прокисло в кринке —
Не прошёл закон о рынке.
Видно прав он этот Ельцин —
Съезд курируют пришельцы.
Бюрократы тихо, ша!
Кто назвал парламент сбродом?
Вот возьмем и всем народом
Переедем в США.
Ждем пока нам пишут визы
От Нью-Йорка и до Пизы.
Ну а кто нетерпелив
Через Беренгов пролив...
Я уплыл бы в Новый свет,
Но душой, вот это новость,
Я влюблен не в штат, не в волость,
В свой убогий сельсовет.
Где тут рынок? Что по чём?
Пистолет от всех напастей.
Помогу народной власти,
Подопру её плечом.
* * *
...Опять хотят совдеп родить
Людей в скотов оборотить.
Насытить злостью, а потом.
Унизить каторжным трудом.
Я не хотел бы волком стать,
Коль человеком не бывать.
Но лучше зверем, чем скотом,
Выдрессированным кнутом.
Опять флажков кумачный ряд,
И выстрелы уже гремят.
И платят златом за картечь.
Свободу трудно уберечь.
Флажками сузили простор.
Загнали в узкий коридор.
И будет краткий бой и скорый,
Я стал волчарище матерый.
Клыки и когти — все в ходу,
Очнусь, наверное, в аду.
А те, кто вешают флажки,
Они ведь те еще волки...
* * *
Где храм молился над рекой
Давно бугор, как холм могильный.
Здесь постарался кто-то сильный,
Своей мозолистой рукой.
Но храм невидимый стоит
И просит милости у неба.
Для всех, для нас, ума и хлеба.
Крестом серебряным блестит...
Дойду ли я до алтаря,
За отчий край перекреститься?
Исетск, понятно, не столица,
Но нам бы местного царя...
И он когда-нибудь придет,
Построит храм, добру научит.
Ленивым рукава засучит,
И тем в историю войдет.
ДИАЛОГ
— Прохожий, купите цветы,
Жене подарите иль дочке.
Купите букет теплоты,
Смотрите, какие цветочки!
— Спасибо, цветов мне не надо.
Простите уж, сделайте милость:
В блокадные дни Ленинграда
Дочурка моя не родилась.
Жену неземной красоты
Мне никогда не забыть.
Я ваши купил бы цветы,
Но некому их подарить.
ВЕТЕР
Забрался ветер в парк пустой,
Проехал в карусели,
И пошуршал сухой листвой,
И покачал качели.
Прошел аллейкой без забот,
Разрушил листьев горку
И сторожу в щербатый рот
С ладони сдул махорку.
Швырнул пучком листвы в меня —
Не обделил вниманьем.
И лишь у вечного огня
Он затаил дыханье.
* * *
Напиши мне, напиши,
Напиши, я жду ответа.
Теплотой моей души
Будет жизнь твоя согрета.
Напиши хоть две строки.
Я устал ответа ждать.
Буду след твой руки
На бумаге целовать.
Не напишешь?
Черт возьми!
На кресте глупейшей плоти
Жизнь, ржавыми гвоздьми,
Наши души приколотит.
УТРО
В квартире пахло пылью малость,
Духами женскими, вином.
А утро сладко потягалось
За незашторенным окном.
Я вышел в сад, там нежный запах
Из лепестков струился вяло.
Рассвет держал в холодных лапах
Тумана белое одеяло.
Проснулся ветер слабым кренцем,
Стал гнуть траву, цветы в долине.
И запеленутым младенцем
Туман ворочался в низине.
Заря тропу уже нашла,
Деревьям осветив макушки,
А ночь, как женщина ушла,
Оставив свежесть на подушке.
ПОДСОЛНУХИ
Подсолнухи в полночные часы
Тревожно дремлют, свесясь головами,
Бормочут шелестящими листами
И зябнут от предутренней росы.
А я случайно помешал их сну,
Прошел неосторожными шагами.
Мне женщина жестокими словами
Швырнула в сердце прошлую вину.
И я не знаю, что же дальше будет.
Я без нее, наверное, умру.
А в темноте подсолнухи, как люди,
Качают головами на ветру.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Я шёл, желанием горя,
Душа от счастья пела,
Мне вслед вечерняя заря
Задумчиво глядела.
Я в попыхах не замечал,
Что ветер вдруг надулся.
Мне что-то ворон прокричал,
Но я лишь отмахнулся.
Чудак, понять я не желал
Сомнительности встречи,
А ветер что-то бормотал,
Схватив меня за плечи.
Я шёл, советам вопреки,
Презрев молву и страсти.
А на меня из-под руки
Смотрело чьё-то счастье
СОН
Я был проездом в юности своей.
Там медуницы пахли так пьяняще.
Там взгляд Ваш, синий-синий, холодящий
Боль сердца, боль души моей.
Я был проездом только одну ночь,
Когда под утро сны являться стали.
А Вы прошли и даже не узнали,
А я не смог стесненья превозмочь.
Я был проездом в памяти во сне.
Я утопал в волнах воспоминаний.
И Ваш платок из предрассветной рани
Махал печально через годы мне.
Я был проездом в юности во сне.
* * *
Опять желтеет осенью листва.
Опять скучают скошенные нивы.
И южный ветер теплые слова
Уже не шепчет, обнимая ивы.
Уже светлеет водяная гладь,
И рощи опустили листьев штору.
Я знаю, ты меня устала ждать,
Устала ждать шагов по коридору.
Опять в саду опавшая листва
Шуршит под одинокими шагами.
Мне не нужны красивые слова,
Я о любви скажу глазами.
* * *
Просыпалось утро, и не в первый раз
Озаряло солнце Северный Кавказ.
Стройненькой фигурке в голубом трико
С рюкзаком тяжелым в гору не легко.
На вершине в травах светится роса,
И с глазами утром встретились глаза.
И с тех пор в Тюмени вспоминал не раз
Розовое утро, Северный Кавказ.
* * *
Серая жизнь — сплошной понедельник,
Наш постоянный семейный разлад.
В ваших глазах я отпетый бездельник
Жизнь свою не настрою на лад.
Вам не понять мою душу поэта,
Мелочи Вас поглотили, дела.
Не убедить мне Вас мудрым словом,
Вы закусили уже удила.
Вам бы хотелось, чтоб я был кокетлив.
Блатом себе пробивая пути.
Вы бы хотели как щёголи эти
В царских одеждах по жизни идти.
Серьги златые вкололи Вы в уши,
Ваши наряды совсем не из ситца.
Ваше изящество плюнет мне в душу
Даже порой позабыв извиниться.
* * *
Рейс объявлен, и ты улетаешь.
И напрасны тут чьи-то протесты,
Я ведь сам рисовал твои жесты.
Это я тебя, милая, выдумал.
Я придумал, а ты улетаешь,
Я придумал, а ты и не знаешь.
Это я не спал по ночам.
Это я бессонницей мучился.
Это я твой образ искал.
Сомневался: а вдруг не получится?
Это я глаза рисовал,
Это я рисовал твои волосы,
Голубые оттенки голоса
И лица горделивый овал —
Это я, это я рисовал.
Ну, а дальше я знаю, что будет:
Номер рейса укажут в билете,
Мы руками помашем как дети,
Рев моторов нам души остудит.
Самолет растворится в пространстве,
Промелькнет таинственной тенью.
Не хотел я таких сновидений,
Мне хотелось, как всем — постоянства.
Что же дальше-то? Кажется, сплин.
Нам обоим тоскливо, обидно.
...Что-то спутал я в творчестве видно,
Если снова остался один.
* * *
Я синей кучкой незабудок
Взойду весной тебе в награду,
А ты к родительскому дню
Покрась могильную ограду.
В глазах застыли капли слёз.
Не плачь, любимая, не надо.
К тебе бы сердце я принес,
Вот только замкнута ограда.
На фотографии, прощаясь,
Оставишь модную помаду
И постоишь еще минутку,
Руками трогая ограду...
* * *
Сентябрь паутиной плетет свои загадки,
На юг уносят лето седые журавли.
Любовь давно ушла, и выпали осадки,
И тьма печальных снов маячит впереди.
С надеждой не смотри, в садах
чужие розы.
Счастливее не станешь от запаха цветов.
Листает календарь обыденную прозу,
И осень шелестит букетом грустных слов.
Обиды все забыть, и все начать сначала.
Мелодию любви очистить от басов.
Но в синей вышине печально прозвучала
Октава журавлей из сольных голосов.
* * *
Я с женой разводился
Было тошно и больно,
Похудел, изменился,
Выражаясь глагольно.
Сердце шепчет скорбя:
Жить теперь одному.
Жаль немного себя,
Жаль немного жену.
Шестилетний сынишка
Похож на меня.
Интересные книжки
Он прочтет без меня.
А в суде в коридоре
Было много людей.
Половина хороших,
Половина .......
Разводились, стремились
Из семейного круга
Виновато простились
Наши взгляды друг с другом.
* * *
Зимний вечер. Дремлют хаты.
Свет заката лег на крыши.
Я в распахнутой дубленке
Подышать морозом вышел.
По кривым ухабам улиц
Фонарей мерцают свечи,
Я пройду по переулку,
Может быть тебя там встречу.
* * *
Снова топчется дождь под окном,
И бормочет он и вздыхает.
Будто вместе со мной вспоминает
О далеком-далеком былом.
Утекло уже много воды
Кто же в юность вернуться сможет.
Лишь оставлены в сердце следы.
Каблуками ее босоножек.
* * *
Смерть в лицо мне бросила перчатку,
Знает ведьма, что вожу взрывчатку.
Секундантами моей дуэли
Сосны придорожные да ели,
Я веду машину дальше с песней
Риск, так риск. Так даже интересней...
ВАЛЬС
Было только мгновенье,
Только капля любви.
Было только волненье
И броженье в крови.
Ее белое платье
Мне в колени плескалось.
В скромных вальса объятьях
Мое сердце осталось.
Было только мгновенье,
Сладострастные вежды.
Было только волненье
И ни капли надежды.
* * *
Тихий летний прибой
Соль морская во рту.
Я прописан судьбой
в черноморском порту.
Я в разладе с семьей.
Я в разладе с судьбой.
Кружат грустные мысли
Над моей головой.
Вид мой очень печальный,
Усталый и кислый.
И не радуют больше
Меня кипарисы.
Порт. Полуденный зной.
Незнакомые лица.
И парит над волной
Одинокая птица.
* * *
Она ушла, и боль стучит в висках.
И прочь из опостылевшей квартиры
Я в ночь иду, темно и парки сиры,
И свет из окон тает на кустах.
А воздух пахнет будущей грозой,
И небосвод вдруг молнией распорот,
И как чужой, давно знакомый город
Глядит в глаза пустынной мостовой.
* * *
Ревет мотор, вперед летит КамАЗ,
Вперед, навстречу ночи и метели.
Кончается горючего запас.
Ну, как же это мы не доглядели?
Еще немного, там уже огни...
Но нас не ждут, о ком мы ночью грезим
Напарник умирает от любви,
И сам я на краю этой болезни.
Идем колонной, будто на парад.
Остался нам последний перевал.
Мотор заглох, и мы летим назад
И сокращаем задний интервал.
Удар. Темно. Над пропастью вися,
Лежим в кабине в неудобных позах.
И жизнь за секунду вся
Проносится в последних грезах.
Но нет в раю для нас вакантных мест
Да и в аду битком набиты печи.
Ну что же, мы согласны жизни крест
Нести вперед, он нам не давит плечи.
Мы — вверх ногами, и панель —
в крови.
Но что это — напарник ожил, ожил!
Плевать на все превратности любви,
Ведь в жизни вещи есть и подороже.
И я встаю, я оживаю тоже.
В РЕСТОРАНЕ
Просто нет настроенья,
Просто скатерть измята.
И в клубничном варенье
Тонут искры заката.
Просто день истомился,
И на сердце тревожно.
Просто кто-то влюбился
Невзначай, безнадежно.
Просто песня площадна.
Только музыка свята.
А душа беспощадно
На бездушьи распята.
ДЕНЬ В МОСКВЕ
Я только день проездом был в Москве.
Знакомых нет, конечно, кроме...
И в памяти туманно, как во сне
Всплывает телефонный номер.
Друзья мне говорили: «Ты пойми,
Москвички — обособленная нация».
Я презираю правящий людьми
Неписанный закон субординации.
Она пришла. На ней такой наряд!
И торжеством весенних ощущений
Я в ней увидел целый ряд
Таких столичных перевоплощений...
Капель звенит, а я с Москвой на «Вы»,
Торчат из сумки для родни подарки...
В мою провинциальность день Москвы
Смотрел величьем Триумфальной арки.
* * *
В уборочную жаркую страду
Ко мне вдруг подступило вдохновенье,
Опасное для сердца наважденье:
Приехали студентки МГУ.
И память к грезам тянет нити тонко —
Во сне я видел именно такую.
Глазами осени московская девчонка
Мне всколыхнула душу шоферскую
И вот повержен лирой и пишу,
А облака нахмурили карнизы.
Мне осень не давала этой визы —
Писать стихи в горячую страду.
СВАРЩИК
Я вел автобус рейсовым маршрутом.
Но вот досада — срезан «центровой».
В степном поселке, сквозняком продутым,
Мне сварщик помогал, ровесник мой.
И с пареньком, мне незнакомым прежде,
Под «ЛАЗом», на укатанном снегу,
В промасленной и грубой спецодежде
Мы ощутили ребрами пургу.
В мазуте, на ветру, в железном звоне
Мы провели нелегкие часы.
А пассажиры в стынувшем салоне
В воротники запрятали носы.
Но вот ремонт закончен. Я уже
Трясу в руке полтинник за работу,
В своем гостеприимном гараже
Приученный к подобному расчету.
В глазах у парня вскинулась досада,
Когда кулак с деньгами я разжал.
Он только хмькнул и сказал: «Не надо»,
И руку на прощание пожал.
НА ОСТАНОВКЕ
Толпа собралась, суетилась, гудела.
Толпа обступила недвижное тело
На пыльном асфальте у края, у бровки
Лежал участковый на остановке.
Фуражка свалилась, блестела кокарда.
Врач пишет латынью «инфаркт
миокарда».
А из толпы, откуда-то сзади,
Слова донеслись: Допрыгался дядя.
А «дядя» в войну на обугленной пашне
Прыгал, как в пламя, в бой рукопашный.
Прыгал в плену, порываясь к побегу,
И босиком по сыпучему снегу...
И вот он лежит, он допрыгался, точно.
Диагноз написан жизнью построчно.
Фуражка забыта, кокарда блестит,
А скорая помощь сиреной свистит.
* * *
Туча на небе повисла.
Календарь меняет числа.
Дни текут дождем за днями,
Это —бездна между нами.
Это пропасть, это бездна.
Эта песня бесполезна.
Еще долго будут числа
Облетать листвой без смысла.
А потом откроет вьюга,
Как нам трудно друг без друга.
Мы еще не понимаем,
Что полжизни потеряем.
Дождь шумит все глуше, глуше
Потерялись наши души.
На дороге между нами
Всхлипнет ночь под сапогами...
* * *
Падают листья, падают листья,
Кружатся листья в осеннем бреду —
Это деревья грустные мысли
Тихо роняют в больничном саду.
Долго мне садом в окно любоваться,
Долго сидеть у окошка в палате.
Скоро обход Тяжело наслаждаться
Запахом женщины в белом халате.
Листья летают и медленно падают.
Милый мой доктор, просто отлично —
Выпишусь скоро, сына обрадую!
Только зачем же Вы так симпатичны?
В БОЛЬНИЦЕ
Я в больнице лежу, успокоены мысли.
Колбы капельниц вновь надо мною
повисли.
Под подушкою Фрейд с утонченным
желанием,
Как не к стати попалось мне это издание.
Так уж лучше газету читать и не
морщиться.
Да вот моет окно молодая уборщица
Эх, скорей бы домой, да одеться
приличнее,
Надоели мне шлепанцы эти больничные.
Постучаться бы в дверь непростительной
ранью,
Да прижаться к любимой всей джинсовой
тканью.
* * *
Я написал письмо в стихах,
Не пожелав поставить точек.
Я про любовь писал в строках,
А про страданья — между строчек.
Я получил ответ в стихах,
Огню предал его и тлену:
Там было про любовь в строках,
А между строчек — про измену.
* * *
Смахни слезинки с крашенных ресниц.
Сквозь слезы не читай, не вороши
Судьбою отпечатанных страниц
Не шелести обрывками души.
Смотри-ка лучше, осень началась.
И в рощах, начинающих пустеть,
Листва уже причудливо зажглась,
Стволы берез пытаясь обогреть.
И ветер, облетающей листвой,
Кружит у ног и будто пес ласкается.
Смотри — нам даже осень улыбается,
А значит, мы счастливые с тобой.
МУЗЕ
Я движением музыки Вас нарисую.
И в рисунок впишу все соцветия гамм.
Вы верны мне, но боже мой, как
я ревную!
Всей октавой души Вас ревную, мадам
Я уже истомился ловить Ваши взгляды:
То в витринном стекле Ваше вижу
движенье,
То в окне электрички мелькнет
отраженье,
То почудится запах Вашей помады,
Когда нет Вас, все звуки и запахи сиры,
И бесцветным становится суетный мир.
О, моя госпожа и любовница Лира,
Я Ваш преданный паж,
Я Ваш преданный лир!
* * *
Небесный свет ночных светил,
Над чревом сонного уезда,
Высокой тайной освятил
Молчанье наше у подъезда.
И став молчание святым
Вошло в сознанье лицемерно.
А Млечный Путь свой млечный дым
Уже выстраивал манерно.
И чтоб молчанье не вспугнуть
Дверь тихо скрипнула за Вами,
И мне осталось млечный путь
Измерить тихими шагами.
* * *
Закат висел кровавым спрутом,
И ночь в предверьи трепетала.
Он угрожал еще кому-то,
А кровь по щупальцам стекала.
Он истекал на самом деле,
Как в драке раненный повеса.
Цепляясь за верхушки елей,
Он ускользал за кромку леса.
А ночь отчаялась уже.
Но тихо, без борьбы и стона
На самом узком рубеже
Закат спихнула с небосклона.
СЧАСТЬЕ
Сейчас мы знаем — иногда
Счастливым стать совсем не просто.
Срываем с сердца, как коросты,
Уже прожитые года.
В проемы окон, как в глаза,
Заря заглянет нежно-нежно.
Сквозь сон здоровый, безмятежный
Услышим птичьи голоса.
Ты встанешь форточку закрыть
Легка, изящна, неодета.
Упругость солнечного света
Приятно кожей ощутить.
Упрется луч тебе в плечо.
Сирень за окнами качнется.
И новый день такой начнется.
Какого не было еще!
* * *
Мой мир возвышенных сомнений.
В нем свет классических стихов,
И мрак любовных похождений,
И полумраки кабаков.
А Вы чисты всей гаммой света,
И Вам дано так много знать.
Но мир исетского поэта
Вам южным сердцем не понять.
И с Вашим дагестанским летом,
Где свежесть утра — Вы сама
Никак не совпадает цветом
Моя сибирская зима.
РОМАНС О ЗАШТОРЕННОМ ОКНЕ
...И дрогнет штора в уголке окна,
И обозначит твою тень она.
Встаешь ночами, не в ладах со сном,
На шум автомобилей за окном.
Он хлопнет дверцей, встанет у окна.
Ты обозлишься, что жила одна.
Рекой обида вскроется в груди
И выплеснется слово — «уходи».
Не прогоняй, не закрывай окна.
Тянулись годы, ты жила одна.
Но до каких же это можно пор
Смотреть в окошко на пустынный двор.
И скажешь ты: «Вернулся наконец».
И у обоих в уголках сердец
Очнется боль, забытая почти,
И полупросьба, полувздох — «прости»
Не прогоняй, не закрывай окна.
Тянулись годы, ты жила одна.
Но до каких же это можно пор
Смотреть в окошко на пустынный двор.
* * *
Учительница строгая
Взгляните, на дороге я.
Стою, как гость непрошенный,
Весь снегом запорошенный,
Я в окна Ваши школьные
Заглядывал с надеждою.
С печалью неизбежною
Реально и во сне.
А мысли богомольные
И самые крамольные
Кружились пылью снежною
И таяли в окне.
* * *
Пусть листом прошуршит
И дождем прошумит
Моя память о тех,
Кто в душе был убит.
Больше так не хочу,
Жизнь веревкой скручу.
Тем, кого потерял,
Я поставлю свечу.
Помолился бы я,
Только все это зря.
И кого-то в сердцах
Я послал с алтаря.
Как душой не криви
Не очистить крови.
Прах покоится в жилах
Сожженной любви.
И листом прошуршит
И дождем прошумит
Моя память о тех,
Кто в душе был убит.
Я наказан вдвойне,
Но опять на коне.
Только жалко до слез
Тех, кто умер во мне.
КЛЕВЕТА
Художник оклеветан. Он в тоске.
И пустота в оставленном мольберте.
И страх берет, что честь на волоске —
Ведь клевета, она страшнее смерти.
Долги друзьям оставлены в конверте,
И на зубах скрипит смертельный яд.
А на формате в стареньком мольберте
Всего три слова: Я не виноват.
В СТАРОМ ПАРКЕ
Я коридорами аллей
Бродил в тени пустого парка,
Над головой живая арка
Сплетенных тоненьких ветвей.
Но, очевидно много лет
Заброшен парк, и не иначе:
Ведь ни одной скамейки нет,
А я свидание назначил.
Здесь был когда-то страшный бой,
Дымились свежие руины,
А нынче сетью паутины
Порхает лето над землей.
Я с непокрытой головой
Стоял в тени, а птицы пели.
А мне казалось, что свистели
Шальные пули надо мной.
На миг представил я тот бой,
А медсестрой тебя на поле.
И содрогнулся весь от боли,
От бед, нависших над тобой.
Здесь видно тень войны витала,
И я не знаю, чтоб случилось,
Но ты в аллее появилась
И улыбнулась мне устало,
И протянув друг другу руки,
Навстречу мы не шли — неслись!
Ты помнишь как мы обнялись?
Как после длительной разлуки.
СТУДЕНТКА
Здесь особые грани и рамки,
А точней безграничность до дна.
С однокурсницей, тайно от мамки,
В ресторан «забурилась» она
И с мужчинами флирт откровенный,
Обнаженный словесный интим.
Ах, как хочется быть современной,
Как понравиться хочется им.
В разнокрасочных всполохах света,
В легкомысленном сизом дымке
Между пальчиков не сигарета —
Это юность горит в кабаке.
ИЗ ОКНА БОЛЬНИЦЫ
Прислушайся, весенний бунт!
Вновь жизнь топорщится под снегом.
Тончайшим слабеньким побегом
Она толкает мерзлый грунт.
Я тоже, я еще смогу,
Жизнь не поставит на колени.
Но кто с косою на снегу
Стоит, не оставляя тени?
И все же я еще смогу,
Еще в душе полно желаний.
Мне вовсе не до покаяний,
Я это... видел их в гробу.
* * *
Сквозь медные воспоминаний трубы
Я вижу явственней всего,
Как билась жизнь на стыках грубых
Тридцатилетья моего.
Как в рейсах на дорогах вьюжных,
Копаясь сутками в снегу,
Мечтал о теплых пляжах южных
С ракушками на берегу.
Как грузчиком в порту работал,
До крови ободрав плечо.
И женщина одна... Да что там,
Не видел жизни я еще.
Еще в стволах сосновых доски
Растут на гроб мой не спеша.
А жизнь летит. На стыках жестких
То вскрикнет, то замрет душа.
* * *
Однажды я у пропасти стоял,
А ветер повалить пытался с ног,
И в грудь меня порывисто толкал,
Но оттолкнуть от пропасти не мог.
А тучи свирепели надо мной,
В лицо хлестали снегом из-за скал,
А я стоял с поникшей головой.
Я на краю отчаянья стоял.
И мне осталось ногу занести
Над снежным этим, мутным
круговертьем.
Но я не понял, как сумел спасти
Меня мой враг от этой глупой смерти.
Я лишь представил, как он будет рад,
Скользнет змеей усмешка по лицу,
Когда наденут траурный наряд
Мои друзья, и молча по крыльцу...
Я лишь представил, как он будет рад
И отшагнул от пропасти назад.
* * *
Я не знал, что крылья есть,
Что перо растет под кожей.
Но они мое похоже
Сберегли понятье «честь».
Приспособиться мешали,
Прогибаться не давали,
Расслабляться, пить, грешить
В общем так — мешали жить.
Я про них узнал случайно.
Женщина, вот это тайна!
Вечер, родинка, уют.
Утром встал, а крылья тут.
Размахнулся, разбежался
И над суетой поднялся.
Если честно жить не лгать,
Так захочется летать.
* * *
Мы вместе с тобою пройдем по аллеям,
Где резко прибавилось желтого цвета.
Посмотрим, как в небе печально алеет
Полоска заката. Кончается лето.
Кончается лето и сыплются листья,
И будет все ясно в конечном итоге.
А ветер уносит не нужные мысли
Листвой помертвелой по пыльной дороге.
* * *
Уже зажглись в домах огни,
И снег летит пушистой ватой.
А мы на улице одни
Да снег еще, голубоватый.
Давай не будем говорить
Печальных слов при расставанье,
О том, чего не позабыть
И не давать вещам названья.
Давай останемся чисты
Не упрекая и не каясь.
Простимся тихо я и ты,
Лишь мысленно соприкасаясь.
* * *
Творцами не привыкли дорожить.
Как часто эти люди пилигримы!
Во все века болванами гонимы
Своих тиранов учат мудро жить.
Художник счастлив, если хоть строка
Кому-нибудь до сердца достучится.
Но не возможно правды не напиться
Из творческого, чаши родника.
* * *
На лыжах в редком сосняке
Летела пара молодая...
Они живут еще играя,
Без прожитого, на легке.
У них весна среди зимы,
Но и у нас пока не осень.
Лыжней широкою и мы
Скользим неспешно между сосен.
И нам на счастье, как во сне,
Закат разбитой медной чашей
Упал осколками на снег,
На белый снег России нашей.
* * *
Когда я жить устану,
Я тонкой книгой стану,
Я памятником стану
На твоем столе.
Когда в мои страницы
Смотреться будут лица,
Зеркально отразится
Душа твоя во мне.
Когда я пеплом стану,
Не вскрикну, не восстану,
Таким хорошим стану,
Недвижимый в золе.
И ты когда-то станешь,
Покамест не устанешь,
Пока меня листаешь
На письменном столе.
* * *
Еще глаза не отцвели,
Еще виски не в блестках чалых,
Еще поманят от причалов
Вслед за собою корабли.
Еще ударит в парапет
Волна холодного прибоя,
И что-то нежное такое
Шепнет нам северный рассвет.
Еще уткнешься мне в плечо.
И этот жест, как неизбежность.
И утомит друг к другу нежность,
Но нам захочется еще...
* * *
Падает дождь косой,
Нити свои качая.
Долго идем с тобой,
Дождик не замечая.
Тысячу лет назад
Также он где-то шел.
Я бесконечно рад,
Что я тебя нашел.
Целая жизнь прошла
В бедах, любви, работе.
Как ты меня нашла
В этом круговороте?
Что же ты все молчишь?
Как ты меня узнала?
...Падают капли с крыш,
Вымокшего квартала.
РОМАНС
Простите, и прощайте навсегда.
Иная жизнь сердце Вам наполнит.
И только дождь осенний иногда
Нечаянно забытое напомнит.
Не полетят ~ потянутся года.
Я не меняю выбранных решений,
И не серьезных больше никогда
Не допущу подобных отношений.
О чем еще тут можно говорить,
Когда ложатся так тоскливо строки?!
Как надоело жизнь благодарить
За горькие, печальные уроки!
Прощайте милая. Я вовсе не грущу,
Таких щедрот мужчины не имеют.
Я тоже Вас когда-нибудь прощу
И обо всем, конечно, пожалею.
* * *
Помню сиротское детство.
Вижу себя малышом.
С бантиками соседство
Звало меня «камышом».
С визгом на берег летели,
В теплый песок зарывались.
Весело как-то хрустели
Там камыши и ломались.
Девочке в платьице белом,
В омуте рвал я кувшинки.
С губ ее тихо слетело,
Ласково так: Камышинка.
Годы нас всех разбросали,
И одиноко шурша
Ветер выводит спирали
В зарослях камыша.
Рядом с красивой кувшинкой
После того, как умру,
Тонкой стоять камышинкой
Я бы хотел на ветру.
ПИСЬМО БЕЗ АДРЕСА
Дочь моя, вырастешь станешь большой.
Только бы небо не рухнуло вдруг,
Только бы с доброй и умной душой
Был твой любимый, единственный друг.
Ну, а пока, что, ты в детском саду
В маму и дочку с подружкой играешь.
Папу конечно уже не узнаешь,
Если я в гости возьму и приду.
Взрослою станешь, но через года
Не позвонишь, никогда не напишешь.
Только во снах моих, доченька слышишь
Будешь мне маленькой сниться всегда.
ЖЕРЕБЕНОК
Компания у речки отдыхала.
Тосты произносились тамадой.
Сказать точней — компания «бухала»,
Носило эхо крики над водой.
От липовых хмельных интеллигентов
Веселая, счастливая чета
Как должно принимала комплименты,
Что сын их не боится ни черта.
Он сел на вороного жеребенка,
Едва земли ногами не касаясь,
А взрослые от шалости «ребенка»
Хрипели и визжали восторгаясь.
И с гиканьем и воплями «ребенок»
Верхом носился по полю, пока
Испуганный, вспотевший жеребенок
Не сбросил озорного седока.
Парнишка палку в руки сгоряча,
Желая усмирить коняжку снова,
Он с разворота, со всего плеча
По голове ударил вороного.
У жеребенка ноздри задрожали,
И с хрипом повалился он в кусты.
На берегу не кони — люди ржали
От спазм сотрясая животы.
* * *
В лесу деревья как в одной стране.
Одна на всех ветров тяжелых доля.
А этот кедр заблудился, что ли,
Стоит, трясет кудрями в стороне.
Гудит сосновый лес, как океан,
Над головой вздыхает глухо хвоя.
Деревья спят и бодрствуют стоя
А я не видел в чудесах чудес.
А ветер отрезвляющей струей
Срывает вниз давно сухие сучья,
Рождая не привычные созвучья
Над лесом, над полями, над страной.
Не дай мне бог в родной моей стране
Вдруг заплутать преступно и бездушно,
Стоять надменно, гордо, равнодушно,
Как этот кедр от леса в стороне.
* * *
Как сеть липучая паучья
Меня вязала сеть рутины.
Друзья попрятались за спины
Своих миров благополучья.
Я не утратил сил горенья,
Когда мне крылья подрезали,
Когда мне сердце растерзали
Авторитетные сомненья
Нас много с силою горенья.
Нам рвать и комкать сеть рутины,
Чтобы не прятались за спины
Другие наши поколенья.
НУ ПОКА...
Свою песню сердце пело.
Жизнь летела и летела.
Чаша истины пустела,
Глубока.
Нам с тобою нету дела,
Друг до друга нету дела.
Я забыл и ты успела,
На века.
Сердце птицей встрепенулось,
Когда ты щекой коснулась,
Ты моей щеки коснулась.
Ну, пока...
Как же так могло случиться?
Жизни нам еще учиться,
Кто-то первым постучится,
А пока
Песня в сердце еще тлеет
И надеждою теплеет.
Чаша истины пустеет
Глубока.
* * *
В окошко день, сквозь ветви груш,
Косит лучами взгляд пытливый.
Твой шепот в ухо щекотливый,
Из нежных слов волшебный душ.
Из нежных слов волшебный душ.
В глазах друг друга отраженье,
Движенья наших близких душ
Слились в одно телодвиженье.
А после — пальцы сплетены,
И день запомнится мгновеньем.
И мы с тобой, как откровенью
Ему останемся верны.
СЛОВА
Слова преступно могут жить,
Звучать правдоподобно, страстно.
Они серьезно и опасно
Способны головы кружить.
Вот романтический сюжет;
В комплекте догмы и каноны.
Любовь не смотрит на законы.
Причем здесь ЗАГС и сельсовет?
Какие к сердцу мысли льнут,
Желая страстью в жилах биться,
Но мысли могут охладиться
Всего за несколько минут.
Глаголы легкие пусты.
Как жаль, что мы их произносим,
И боль в душе подолгу носим
За то что сердцем не чисты.
НАСТРОЕНИЕ
Печаль — это тихо,
Печаль — это глухо,
Как время летит,
Долетая до слуха.
Невидимым эхом
Щемяще и гулко,
Когда только осень
И ты в переулках.
Когда только листья
И осени всхлипы.
За мокрой оградой
Раздетые липы.
Их долгие мысли
Чернеют стволами.
А дождик по листьям,
Как исповедь в храме.
* * *
Еще не высохла земля
После снегов, а тополя
В росе проснулись, как в поту,
На ветках чувствуя листву.
После снегов после зимы
Все рады зелени и мы
Свернем с дороги в мир чудес,
В еще прохладный майский лес.
Тонкое, звонкое, красное лето.
Синее небо на плечи надето.
Лето, лето — время надежд,
Женщин красивых, воздушных одежд.
Мы побежим с тобой туда,
Где заблудиться без труда
Цветы помогут у берез
И будет празднично до слез.
Давно оттаяла земля,
И новой жизнью тополя
Шумят, на прошлом ставя крест,
Листвою свежею окрест.
* * *
Чужое трепетное тело
Лаская, вовсе не любя,
Я мыслю: Как ты надоела,
А говорю: Хочу тебя.
И так же где-то в далеке,
Не от стыда пылая ало,
Прильнет щекой к чужой щеке
Моя любимая устало
И в сердце глухо ярость хлещет.
Как эту боль переболеть?
Чтоб пережить такие вещи,
Тут надо мужество иметь.
СЕЛЬСКИЙ РОМАН
Всей душевной сферой
Я тебя утешу.
Покрывалом серым
Полдень занавешу.
Но в деревне горе
Нашему роману.
Хочется на море,
Да не по карману.
Что за увлеченье?
Где же наша совесть?
Я твое смущенье
И роман, и повесть.
Сдерну эту штору,
Покрывало то есть.
Ахнут разговоры —
Не роман, а повесть!
Я тебя утешу.
Ты меня утешишь.
Жизни неуютной
Мы заполним бреши.
Но в деревне горе
Нашему роману.
Хочется на море,
Да не по карману.
* * *
Я пропил получку с дуру.
На краю села стою.
Осень желтые купюры
Набросала в колею.
Ветер волосы ерошит
Не холодный и не жгучий.
Был когда-то я хороший
И счастливый, и везучий.
Это после стали ближе
Люди в мятых пиджачках.
Будто ростом стал я ниже
И душа моя в очках.
И в душе моей тревога,
Что бедны мы стали рожью.
Рядом торная дорога,
А мы прем по бездорожью.
Шарюсь в поле близоруко.
С кем печалью поделиться?
Слушай, ветер, дай мне руку,
Проводи опохмелиться.
* * *
О! Музы тонкие духи,
Они порой неуловимы
За тем, что несопоставимы
Две вещи — деньги и стихи.
О чем я?
Мысль прервалась.
О музе что ли?
Вот же мука!
Она в меня вошла без звука
И в сердце захватила власть.
А женщина о чем грустит?
Нет, нет она не об измене.
Обидно ей, что мало денег
И вот за это не простит.
* * *
Ветер и осень листья уносят.
Больно холодные колют дожди.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— Все еще будет, ты подожди.
Связаны снегом, белым ночлегом
Листья осины — поздняя кровь.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— С болью земная приходит любовь.
— Боль мне знакома, как и истома,
Как угасающий жар на снегу.
Холодом в спешке чья-то усмешка
Вдруг хлестанет по глазам на бегу.
— Тише ты. Тише. Голову выше.
Время еще захлестнет круговертью.
— Ветер, Ветер, что там на свете?
— Та же война между жизнью
и смертью.
* * *
Я хотел написать про любовь
Всего несколько тоненьких строчек.
Только сердце болит и не хочет
Пропускать неспокойную кровь.
Я хотел написать этот текст,
И уже как бы видел воочью
После слова любовь — многоточье,
А не только спасительный секс.
Я хотел про любовь, про судьбу,
Чтобы кровь так не мучалась ночью.
Но рассвет мне открыл многоточье
Одиноких следов на снегу.
БЕС
Мужских начал искать в добре,
Солидным стать, не быть повесой...
Все это так. Но, как же с бесом,
Ему тошнехонько в ребре.
К чему мне тихое житье,
Почти без чувств, почти без страсти.
Какое-то подобье счастья,
Как в праздник пресное питье.
К чему мне тихое житье.
Моя природа жизни просит.
Стоять и воздух не выносит.
Ерошит желтое жнивье.
Для интеллекта и души
Спокойствие подобно ссылке.
Тускнеют мысли, как в копилке,
Друг другом сжатые гроши.
Томится Бес моих страстей,
Он музе в плечико поплачет.
Но, муза женщина, а значит
Ей бес и ангела милей...
СВИДАНИЕ
Посмотри, как ветер вьюжный
Вдоль по улице летает.
Посмотри, как снег жемчужный
На моей ладони тает.
На губах моих снежинка,
Ты ее губами таешь.
Это странная картинка:
И стоишь, и улетаешь.
По домам? Прощай, мадонна,
Мир твой хрупкий не нарушу,
Только ночью беспардонно
Постучится кто-то в душу.
То ли ветер, то ли с неба
Дух полночный в колпаке.
Или тот комочек снега,
Что растаял в кулаке.
ДУХИ
Какие нежные стихи!
Они тревожат и прощают.
Они так много обещают
Твои французские духи.
Как рифмы тонкого стиха
Они ложатся лад за ладом.
Ты счастлива — мужчины стадом
За каплей сладкого греха.
Духи и тоньше и мудрей
Каких-то слабых мест на теле,
Когда они слегка, в постели,
Мужских касаются ноздрей.
* * *
Глядит в окно далекая звезда,
Запечатлев двадцатый век мгновеньем,
Шумят за лесом где-то поезда
С моим соприкасаясь настроеньем.
Ты позвонишь и голосом маня:
Я набрала случайно этот номер,
А впрочем, как живешь ты без меня?
И я скажу: Пока еще не помер!
Стонать за лесом будут поезда,
И будет долго ныть короткий зуммер.
Мне подмигнет знакомая звезда —
Она-то знает, что я чуть не умер.
ВРЕМЕНА ГОДА
О чем еще друг друга спросим?
Опять в саду горят цветы.
Вот погоди, наступит осень,
И ты уйдешь от суеты.
Пустые парки, листья, лужи.
Томленье вновь души и тела.
Не торопись — зима завьюжит
Осенний мусор снегом белым.
Морозно. Песня не поется.
Желаний брошены поводья.
Вот погоди весна взорвется
Веселым буйством половодья.
И у нее есть свойство это
Менять желанья и одежды.
А впереди сверкает лето
Недосягаемой надежды.
* * *
В раствор открытого окна
Кровать железная видна,
А на кровати человек,
Его тернистый сложный век
Подходит видимо к концу.
Скользит слезинка по лицу.
Часы бесстрастные стучат,
А вещи тягостно молчат.
У них возможно есть душа:
У стульев, книг, карандаша.
И все молчат наперебой.
Душа умершего стрелой
Вонзилась в воздух и ушла
В раствор открытого окна.
* * *
...А может быть, а может быть...
Ах , боже мой, конечно может.
Вдруг провидение поможет
Нет, нет, еще не полюбить.
Пока, хотя бы, прикоснуться
Губами к запаху волос.
Не понарошку, а в серьез
Вдохнуть любовь и содрогнуться.
* * *
И млечный путь, и ночь, и телефон.
Слова куда-то в вечность улетали.
Но это не любовь, а только фон,
На коем мы ее нарисовали.
А эта ночь и этот телефон
От нашей неумелости устали.
Конструкция любви, точней детали
Потяжелели в тыщу килотонн.
А звездам все известно свысока,
Как души от бездушья тяжелеют.
Пройдут прозрений долгие века,
Пока друг друга люди пожалеют.
* * *
Твоя душа еще в тени.
Былых, горячих стрел амура.
Но оглянись, если не дура
В глаза как в будущность взгляни.
Еще не явь, уже не сон.
Стрела запущена из лука.
Сольются взгляды и без звука
Сольются души в унисон.
И я, как лекарь, заверну
Больную душу в душу-пластырь.
И не навязчиво, как пастырь,
С надеждой будущность верну.
* * *
Когда любви меж нами нет,
А только страх перед потерей:
А вдруг однажды хлопнет дверью
И не откроет тыщу лет?
Тогда я грустное житье
Своим пророчеством измерю.
Что будет — знаю, да не верю
Я в это знание свое.
Парадоксальность бытия —
Молчанье слез, молчанье смеха.
Где святости земной прореха,
Там грешны все, и ты и я.
И в этом нет ничьей вины.
И я, и ты за постоянство.
Но пустота точней, пространство
Пугает тьмою глубины.
* * *
Когда Вам поздно вечером звонят
Обиженно не поджимайте губки
И не бросайте телефонной трубки,
В ней голос безысходностью объят.
Не отнимайте трубку от виска
Эпохи миг услышан будет Вами,
За теплыми и нежными словами
Холодная скрывается тоска.
Не отнимайте трубку от виска,
Простите, что звонком Вас разбудили,
Вас, может быть, еще так не любили,
От пальчиков до волоска.
* * *
Как хорошо мы в разных странах.
Твой взор на пальмах, на лианах
Блуждает и скользит лениво
На негритоса, как на диво.
Как хорошо, что ты далеко.
Твое дрянное хобби — склока
Грохочет где-то в стороне,
Не задевая сердце мне.
В моей квартире воздух пуст,
В нем нет змеиного шипенья.
Зато в окне напротив, пенье
Угадывается из уст.
Я бы хотел тебя ласкать,
Во взгляде взгляд пополоскать.
Но мне приятнее пока
Тебя любить издалека.
* * *
Я буквально сразу после смерти
Поживу немножечко в аду,
Покручусь в небесной круговерти,
И на Землю духом упаду.
Пролечу по селам суховеем
И к окну, где счастлив был, приникну.
Ангелом-хранителем Сергеем
Для любимой женщины возникну.
А еще для тех, кто занят делом.
Созидая, мучаясь, рискуя
Двигают прогресс. Душой и телом
О свободе нации тоскуя.
Ну, а если в бездне пропаду,
Про меня потом накуролесят.
... Жить, конечно, можно и в аду,
За стихи поди там не повесят.
* * *
Дорога. Транспорт. Суета.
Шофер обидел зря мента.
А после, ночью в темноте
Явился мент ему во сне,
И бросил тихий взгляд в укор:
За что ты так меня, шофер?
Ну повертел твои «права»,
Так это служба такова.
...Ужасный сон. Мент ни при чем!
Заныло где-то под плечом.
Шофер проснулся. Жаль мента.
Какая жизнь — суета.
И долго ль злости в ней кружить,
Когда добра не пережить.
* * *
Гocподи, истины дай мне и силы,
В городе гулком и в сельской глуши.
И помоги сохранить до могилы
Твой отпечаток в сознанье души.
Господи, милости дай и спасенья,
Толикой малой Тебя повторить.
От понедельника до воскресенья
Нужное людям творить и творить.
Господи, смилуйся, каюсь я, каюсь.
Храмы не строил, ризы не шил.
Нет, я от смерти не отрекаюсь,
Просто не все свое согрешил.
Господи, смилуйся, каюсь я, каюсь.
Сколько ты дал мне — столько несу.
Нет, я от жизни не отрекаюсь,
Буду спасенным и тоже спасу.
* * *
Было время веселым, а мир—молодым.
Поколенье мое, как ты стало седым?
Годы, словно составы, проносились
свистя.
Жизнь видится мне, как столетье спустя.
И друзей и подруг все сужается круг.
Не прощал, не щадил — все сходило
мне с рук.
Но живых я пока узнаю без пенсне.
Ну, а тех кто ушел, все же вижу во сне.
Но кончается ночь, и кончается тьма.
Боже мой, где я был? Не сойти бы с ума.
Ну а тех, кого я узнаю без пенсне,
Время тоже качает в космическом сне.
Тот же маятник жизни: то в рай, а то в ад,
На столетье вперед, на столетье назад.
* * *
Читал стихи поэт у магазина.
Являл благоразумие примером.
Но перегаром очередь разила
Всех насекомых и милиционера.
Читал он о репрессиях свой стих.
Слова ложились плотно и щемяще,
И постепенно шум толпы утих,
А он читал, привстав на винный ящик.
Слова вонзались в душу будто спицы.
Внимала молча очередь Слободки.
И незаметно по измятым лицам
Катились слезы консервантом водки.
Поэт вещал, в толпу ронял слова
Все тише, все правдивей, тяжелее.
А очередь стояла, как вдова,
Почти беззвучно, как у мавзолея.
И вот ворвался возглас: Привезли!
И люди вдруг задвигали ногами,
В асфальт втоптали слезы сапогами
И в дверь пошли, поплыли, поползли.
В КОМАНДИРОВКЕ
Туманом дышит старый город.
Ночь опустилась с высоты.
Дождинки капают за ворот.
На клумбах ежатся цветы.
Озябли голые каштаны.
Довольна ночь своим каноном.
А в моих замшевых карманах
Уже ни шелеста, ни звона.
Междугородний телефон...
Я жду, хотя прошли все сроки.
Но я отдам последний звон
За голос тихий и далекий.
* * *
Она сидела на миру
И взглядом грустным поводила.
И мне нечаянно искру
В остывшем сердце заронила.
И там забилось, занялось
Метелью зим, пожаром лета.
И, тихо так, отозвалось
В ее глазах зеленым светом.
Случиться ли когда-нибудь
О чем грущу, помимо воли.
А после, снова долгий путь
До новой радости и боли.
* * *
Я сам собой, увы, изобличён,
Что женщиной одною увлечён.
Не может быть, поверить не могу!
Не пожелать такого и врагу.
Ведь я приличный кажется отец,
И муж благопристойный наконец.
Но в чем тут фокус, в чем тут парадокс,
Ведь я за ней хожу, не чуя ног-с.
А может, дело не во мне, а в ней?
В том, чьё начало, чувство чьё главней.
А может быть действительно она,
Хотя на вид немного холодна,
Своим огнем незримо до меня...
Сама коснулась моего огня.
Но так или иначе, но увы —
Я лицемер, и гордой головы
Не опущу пред слабостью своей,
Хоть от того мне горше и больней.
* * *
Лето вымокло насквозь,
Мы с попутчицей — до нитки.
Снимем мокрые пожитки
И повешаем на гвоздь.
И на ощупь, в темноте,
Разожжем камин на даче,
Может мокрая удача
Подойдет сухой судьбе.
Наши влажные насквозь
За ночь высохнут пожитки.
Мы с попутчицей до нитки
Познакомимся небось.
Волосок.... Ресничка... Бровь...
Пусть поможет нам удача.
Неожиданная дача.
Долгожданная любовь.
От истока до венца
Чтоб томленье излучала.
От счастливого начала,
До печального конца.
* * *
Мне шум прибоя лечит нервы
Затем, что их не берегу.
Не я последний и не первый
Стою на этом берегу.
А волны бьются там, где лодка,
Где деревянные мостки.
А синеглазая молодка
Моей не ведает тоски.
И ветер пену обрывает,
И хлещет мокрыми плетьми.
Но так, конечно, не бывает
С сорокалетними людьми.
УТРО 22 ИЮНЯ
Район границы мирно спал
В предчувствие воскрестных сует.
А мир, а мир еще не знал,
Что он уже не существует.
Рассвет таился на востоке,
В траве кузнечиком шурша.
И все воздушные потоки
Остановились не дыша.
Вокруг сады дремали томно.
Ни что не чуяло войны.
А Мир красивый и огромный
Считал секунды тишины.
ГАРМОНИСТ
Я стою под окошком
У квартиры соседа.
Как играет гармошка
Одинокого деда!
Переливы выводит
Он совсем не по моде.
Будто милую водит
За селом в хороводе.
То застонет басами
Гармонь фронтовая —
Будто вдов голосами
Войну проклиная...
БЫЛИННОЕ
В Замоскворечье звенят бубенцы.
Вихрем на тройке мчатся стрельцы.
Отчаянных этих сорвиголов
Любит суровый Борис Годунов.
Звенят бубенцы, звенят бубенцы
На тройках веселые мчатся стрельцы.
В Московский посад, там игрища, смех,
Там девицы ждут любовных утех.
В московском посаде дочка купца
Любит давно молодого стрельца.
Но батюшка видно очень суров,
Он дверь запирает на восемь замков.
Ждет красная девка парня усатого,
А батюшка прочит ей мужа богатого.
И терпит девица, тая свою грусть,
Как бедность свою терпеливая Русь.
А над Москвой уже ночи покров,
И смотрит в окно Борис Годунов.
И возле костра ютятся стрельцы,
А где-то тоскливо звенят бубенцы.
* * *
В каждом сердце есть правда и ложь,
Похотливости пьяный дурман.
Эту смесь на соблазн умножь
И получишь любовный роман.
Тяжело не прелюбодеять.
Это против себя устоять.
Это радости сдавленный крик,
Не греха и не святости лик.
Не хочу быть причастным ко лжи.
Дай мне силы Господь, одолжи.
Я верну, как душа отойдет
В свой последний астральный полет.
* * *
А, что, я там купил участок суши,
На берегу, над морем — красота.
Не торопись, ты погоди, послушай
Какие там красивые места.
Сидишь на камне, смотришь в глубину.
Какие рыбы ходят там по днищу.
Не лучше ли из них поймать одну,
Чем на базаре покупать за тыщу.
Вода и камни, чайки и планктон.
И шум прибоя легкий и беспечный.
Как будто успокаивает он
И думать заставляет нас о вечном.
* * *
Весенний день похож на осень,
Когда уйти решилась ты,
А на газоны, как на озимь,
Роняли яблони цветы.
Поэт сказал: «Скромна вначале
Весна раскованна в конце».
Я видел легкий шарм печали
На молодом ее лице.
* * *
Позабыв обязанности к ближним
Мы с тобой незримо из себя,
Что-то человеческое выжмем,
Над «Они» поставив выше «Я».
Эгоизма обморок глубокий —
Чародейство спеси, только вдруг
На ходу очнешься одиноким:
Сам себе товарищ, брат и друг.
* * *
Ночью иду по деревне.
Тропка ведет не спеша.
Узеньким улочкам деревни
Молится тихо душа.
В белых наличниках окна
Смотрят сквозь сетку дождя.
Что я стою здесь и мокну?
Здесь позабыли меня.
Я ее жизнь не нарушу.
Что мне в ней? Прошлое дело.
Смотрят мне жалобно в душу
Окна в наличниках белых.
* * *
Мой дед воевал на Гражданской войне.
Летал по России на красном коне.
Он степью летал и саблей сверкал,
За Карла и Маркса он воевал.
И мне воевать подоспела пора,
За Русь посверкать интеллектом пера.
О, как надоели такие «деды».
Побрить бы идейные их бороды.
Я тоже могу посверкать, как ОНЕ,
Но я не фанат на идейном коне.
Я Господу Богу в душе помолюсь,
Нас много уже за свободную Русь.
* * *
Как бархат озимь — предвестник хлеба.
Какая осень! Какое небо!
Нить паутины на белом платье,
И тихим счастьем полны объятья.
Какие листья, какие краски.
Какие мысли, какие ласки.
Любовь, природа — в одной завязке.
Здесь все в натуре, лицо без маски.
Здесь черно-черным, здесь бело-белым.
Презренье трусам, а слава — смелым.
Здесь память павшим — гранитной
грустью.
Земля святая зовется Русью.
* * *
Не знаю, как моей судьбе
Угодно ставить в жизни вехи,
Презрев любовные утехи
Я верен только сам себе.
Она безжалостно, без понта
То солнцем жжет, то ливнем мочит
И голову мою морочит,
Манящей песней горизонта.
Не знаю дальше, как судьба
Расставит жизненные вехи,
Швырнет ли наземь для потехи,
Как недостойного раба.
Иль счастья принесет венец,
Восполнив сразу все утраты,
Удачей одарит когда-то
Мне улыбнувшись наконец.
* * *
Секунда гнева. Вспышка. Миг.
И показалось — все тупик.
Безжалостной судьбины рок.
Ну и нажал я на курок.
Я застрелился. Мне темно.
Не вижу дверь и где окно.
Где свет, где звук и где глаза
Моих детей где голоса?
О, боже. Что я натворил.
Ведь не себя, я их убил.
Ведь я то здесь, а где они,
Где их духовные огни?
Я там оставил их одних
Пред сонмом трудностей земных.
Я сделал шаг — уперся в тьму,
В свою бесплотную тюрьму.
Так вот он где проглятый миг.
Здесь безнадега и тупик.
Темно и глухо. Застрелился.
Как жаль, что я поторопился.
БАЛЛАДА О ВАГОНЕ
В открытые окна вагона
Влетел вместе с гарью сквозняк.
Сквозь тяжесть железного стона
Скрипел, громыхал товарняк.
С глухим нарастающим лаем
Платформы неслись на разгон,
«Опять товарняк пропускаем», —
Подумал плацкартный вагон.
А возле купе проводницы
Явились уже выяснять
Усталые потные лица:
«Мы долго здесь будем стоять»?
В глазах светофора алело.
Поскольку далек перегон
Свое занемевшее тело
Прослушивал старый вагон.
Сквозь музыку (радио пело).
Сквозь нудный людской разговор
Колёсная пара скрипела
Разношенной сталью рессор.
«Прослушал себя, ну и будет.
А может быть людям больней?»
Миллион человеческих судеб
Провез он дорогой своей.
...Средь лиц негодующих, скучных,
Презреньем за скромность распята,
Смотрела в окно равнодушно
Красивая женщина чья-то.
* * *
А общество, всё недостойно
Вело себя — хныкало, злилось.
Она же стояла спокойно
И святостью русской лучилась.
Какая-то нежная сила
Таилась в высоком покое,
Она чистотой поразила
Вагонное сердце стальное.
И он чуть от боли не вскрикнул.
Зеленым вдали полыхнуло.
Вагон покачнулся и скрипнул.
И свежестью в окна дыхнуло.
Столбы, перелески, поляны.
Летело все мимо вагона.
Он мчался, как в юности — рьяно,
Не слыша ни скрипа, ни стона.
* * *
Не хочу не прочитанных книг.
Не хочу не знакомых людей.
А хочу хоть на час, хоть на миг
Только в круг своих старых друзей.
После этого мига опять
Сил прибавит общенья родник,
И захочется души читать,
Как страницы неведомых книг.