Вчера было детство
Н. В. Денисов
ЗАНОЗА
За два года здесь ничего не изменилось. На перроне дремал в фонтане гипсовый журавль. Подстриженные декоративные деревца поливал из шланга старик дворник в путейской фуражке с поломанным козырьком. Тот же старик, те же деревца...
Как раньше, толкнули в спину тяжелые двери с пружиной. И военный матрос Игорь Тимофеев вошел в зал ожидания. Потом ударил медный станционный колокол. Гукнул маневровый паровоз, и снова все стихло.
«Провинция!» – подумал Игорь и, оглядев на диванах заспанных людей, обнимающих чемоданы, усмехнулся:
– Мертвой хваткой держат!
Автобус до Карасева, где жили родители Игоря, шел только во второй половине дня, поэтому Игорь не торопился. На зеленой береговой улочке нашел он дом знакомого парня, постучал, но никто не открыл. Долго стоял на берегу реки, смотрел вдаль – на пролеты железнодорожного моста, на недлинную цепочку-бегущих пассажирских вагонов, наверное, того поезда, что привез его со службы в отпуск.
Скрипел ржавым тросом паром на реке. Игорь узнал и купальню, где раньше обычно плескалась ребятня, а взрослые городские парни размашисто и свободно переплывали на другой берег. Игорь когда-то завидовал парням. До службы, окончив восьмилетку в родной деревне, он уехал в этот городок и работал первое время на заводе учеником слесаря. К городу он привыкал трудно, но все же привык, а потом и сам независимо и свободно валялся на этом пляже и заводил знакомства с девчонками. На службу его призвали тоже из этого городка, и деревня Карасево, где он вырос, осталась совсем в прошлом – таком почти далеком и полузабытом. Теперь же, в отпуск, он ехал на родину, потому что больше ехать было некуда.
– Здорово! – прервал его воспоминания чей-то голос. Заспанный парень в грязных кирзовых сапогах спускался с высокого берега к воде. Помятый его вид говорил о том, что ночь провел он бог знает где.
– А, Серега! – узнал Игорь земляка, да еще школьного приятеля. – Вот это встреча! Шагай сюда... Приветище! Что ты здесь делаешь?
Парень заметно разволновался:
– Да, понимаешь, приезжали скот сдавать на мясокомбинат, вот и заночевали... А ты как? А? Совсем или в отпуск?
– Положенный! Отдай – тридцать суток без дороги, – ответил Игорь. – Где обитаешь-то? В Карасеве?
– Во Власихе живу. Переехали мы, – сказал Сергей, почему-то стесняясь Игоря. – Ты уж извини, машина ждет. Помоюсь по-быстрому... Ехать надо.
– Как зашибаешь? – полюбопытствовал Игорь, иронично оглядывая измятое одеяние школьного приятеля.
– Ничего зарабатываю. Хватает.
– Поехали к моим родичам, покутим, погуляем, а! Там, наверно, уж никого не осталось из наших-то... Поехали, Серега!
– Спасибо, но не могу. Работа.
Где-то наверху загудела машина.
– Меня зовут, – плеснув на лицо пригоршню воды, оглянулся Сергей, восхищенно глянув на форму Игоря.
– Ну гляди, тебе виднее!
Махнув с откоса кепкой, коренастая фигура парня исчезла за забором.
Разогнало утреннюю хмурь. Проглянуло солнце. Над улицами плыл аромат отцветающих яблоневых садов. И весь городок усыпали розоватые нежные лепестки.
К вечеру Игорь был в Карасеве. Смяв автобусный билет, он оглядел себя: белая форменка и чехол на бескозырке грязно-серого цвета, потускнела пряжка ремня, хромовые ботинки осыпала пыль. Знакомыми переулками, по-за огородами, спустился он к озеру. Никто не видел, как он умывался, жесткой маленькой щеткой драил асидолом пряжку и пуговицы, чистил ботинки.
– Теперь хоть на смотр! – Игорь самодовольно расправил плечи, зашагал в сторону дома. Издалека он не узнал его. Старой дерновой крыши не было, белели свежие шиферные листы, венцы углов забраны стругаными досками. Весело синели наличники и створчатые ставни.
На стук в калитку выбежала мать. Запинаясь, она бросилась навстречу.
– Игорек, родной, сыночек приехал, – заголосила она.
– Ну, ну, не надо... Видишь, цел и невредим. Зачем убиваться без толку?
– Ты же ничего не написал, что приедешь!.. Ну, пойдем в дом. Я сейчас за отцом Колюшку пошлю.
Игорь поставил чемоданчик под лавку, зазвенел соском рукомойника.
– Ох ты, господи... Обожди маленько, поесть сгоношу, – мать повеселела, засуетилась в кути, выкладывая новости. – Живем пока не плохо. Жизнь наладилась теперь... Колюшка вон без тебя вымахал... Отец все так же рыбачит по договору. Рыбу теперь на звероферму сдаем для лисиц. Сила есть пока, живем...
Между делом она достала из подполья старый шестилитровый чайник, пахнувший брагой. Игорь помнил этот чайник – в детстве ходил с ним по ягоды – и теперь, деловито потерев ладони, щелкнул по пузатому боку посудины, оглядел кухню. Покрашенные бордовой краской двери в горницу облупились, ситцевые занавески на полках и полатях отцвели и были засижены мухами. Игорь поморщился, сбил с рукава невидимую пылинку. К нему никак не возвращалось то радостное состояние, в котором он находился в дороге от города.
– В доме еще не убирала, не красила, – сказала мать, перехватив взгляд сына.
Пришел отец. Неуклюже, одной рукой, – в другой он держал мережку с карасями, – обнял Игоря, тяжело опустился на лавку.
– Ну? Приехал, значит! В отпуск?
– Приехал, ага.
За столом говорили мало. Выпили одну, вторую. Отец ронял слова о хозяйстве, о международном положении – «не ввязаться бы опять в драку», словом, поговорили о жизни. Игорь захмелел, вступил было в спор с отцом, чего раньше никогда не делал.
– Жизнь! Ты еще мало понимаешь в жизни! – загремел голосом отец, но внезапно спохватился, сник – неловко себя почувствовал – все же гость за столом, хоть и сын родной. – Ладно, сын, допивай да ешь, устал, видно, с дороги. – Жидкая прядка его седеющих волос упала на лоб. Притопнул ногой, затянул высоко и хрипло:
Трам-там, штаны продам,
Вина куплю и вам подам.
Колюшка прошмыгнул в горницу, дотянулся до висевшей на гвозде бескозырки, попробовал на язык золотистые буквы на ленточке.
– А, Колька! – удивился Игорь подросшему братишке. Порывшись в бумажнике, Игорь извлек из-под корочек военного билета деньги.
– Дуй-ка в сельпо за московской.
– Не дадут мне водку, – заскулил Колька.
– Дадут. Скажи, я велел. Ну!
– Зачем это? – поднял голову отец. – Мы сами небедные.
Но Колюшка уже исчез за дверью.
Утром Игорь проснулся поздно. Густая непривычная тишина стояла в доме. Мать полола уже в огороде картошку. Отец ушел с соседом на озеро. В кладовке, где Игорь спал, было прохладно и пахло веником. Он отыскал в углу кадушку с водой, напился: «Теперь жить можно!» Вечером он собирался еще пойти в клуб, где надеялся встретить Валю – дочку кузнеца Петра Андреевича, но его с непривычки развезло от браги, и родители настояли, чтоб он никуда не ходил. Сейчас он опять вспомнил о вчерашнем намерении и старательно принялся наглаживать и начищать форму.
Подростком Игорь вместе с отцом варил, бывало, гудрон в кузнице, потом конопатил с Петром Андреевичем лодки. Уехав в город, он почти совсем забыл запах кузницы и горячего гудрона и эту большеглазую дочку кузнеца, что прибегала в обед с узелком харчей и долго еще крутилась возле пылающего горна.
И Игорь направился в кузницу – есть причина поздороваться с кузнецом, покрасоваться в морской форме, и, как знать, может встретит там и Валю, которая выросла уже, стала взрослой девушкой...
Петро Андреевич бросил на земляной пол остывающую скобу, когда Игорь переступил порог кузницы.
– Здравствуйте!
– А-а, здорово, служивый!
Кузнец отер о фартук ладонь, но подавать грязную руку постеснялся.
– Давай-ка, как бывало, отведи душу, а! Застоялся, поди, на службе, а!
– Да ну, я ведь отпускник... Нет интереса, – отмахнулся Игорь от предложенной кувалды и собрал за спиной складки форменки.
– А у нас страда на носу, – вздохнул кузнец. – Гриша, вдарь-ка здесь.
Расторопный парень лет двадцати пяти проворно замолотил кувалдой. Бил он по железу старательно, но как-то торопливо, неловко, потому кузнец хмурился и нервно, порой невпопад пристукивал молоточком по остывающей на глазах поковке.
Игорь подождал, пока они кончат ковать, хотел спросить про дочку, но постеснялся незнакомого парня.
– Ивана-то у меня инженер на неделю забрал, мотается по фермам, технику проверяют-регулируют, – зачем-то объяснил Петро Андреевич, – Гриша отработал смену на тракторе, забежал помочь мне...
Но Игорь уже не слушал.
До вечера бродил он по деревне, сопровождаемый стайкой пацанов, державшихся сторонкой. Один Колюшка подбегал к нему изредка с пучком тонкой молодой моркови.
– Ешь, на нашем огороде надергал. Мама говорит, рано дергать. А ты ешь. У нас ее много – целых две гряды!
Игорь жалел, что столько времени убил на наглаживание брюк, чистку ботинок, но так и не встретил подходящего человека, который составил бы ему компанию: пустовато в деревне. Лето! Одни старушки почтительно раскланивались, узнав сына Трофимовых. Форма давала, как и думал Игорь, преимущества перед деревенскими, и он снисходительно кивал старушкам.
Под вечер вернулся с озера отец.
– Самый лов сейчас, икромет, – сказал он за столом. – Как, моряк, нагулялся сегодня? Может, подмогнешь мне выбрать сети? Машина со зверофермы за рыбой должна подойти.
– Чего бы не помочь, – вяло согласился Игорь.
– И то правда, сынок, пойди с отцом, – тонко подала голос мать.
Из кути шел острый запах зеленого камыша, мороги. Корзина с рыбой, что отец принес на уху, стояла у шестка, и мать торопилась распластать карасей живыми.
Звякнула в сенях щеколда, и, откинув на дверях цветастую занавеску от мух, вошел Петро Андреевич.
– Доброго здоровья, хозяева! – он помял в руках мазутные голицы, кашлянул. Его пригласили к столу, но он опять покашлял стеснительно.
Может, отпустите служивого в подмогу на денек-два, а... Сенокос на носу. А?
– Креста на тебе нет, Петро Андреевич, – плеснула руками мать, – сынок на побывку приехал отдохнуть, а его в работу запрягем!
Кузнец замялся.
– Завтре совсем без напарника буду. Как же это, а...
Игорь отложил ложку, поднял глаза на мать.
– Ладно тебе, мать... Я и сам знаю, что мне делать! Не могу я, Петро Андреевич. Руку вот по пьянке зашиб, а то не отказал бы.
Отец молча поднялся из-за стола, снял с гвоздя брезентовую куртку, вышел. Колыхнулась занавеска и за спиной кузнеца.
...Летнее солнце скатилось к озеру, оседало в багровую воду. В густом дуроломе осоки, широкопера и гусиного лука трещали камышовки, где-то покрякивала утка, созывая к ночлегу выводок. Три раза глухо ухнула выпь и надолго затихла. Игорь выплеснул из лодки воду ржавым железным ковшиком, присел на корму. Нагретая за день вода начала уже остывать, отдавая тепло прибрежным камышам. Над головой поднялась туча мошкары, и было слышно сквозь монотонный гуд, как шлепались на дно отцовской лодки выбранные из ячей караси.
Игорь представил ребят на корабле – авралят, наверное, до седьмого пота – и с удовольствием подумал о своем преимущественном положении. Он еще пожалел, что день, проведенный на жаре, прошел впустую, потянулся в истоме, чуть не вывалился за борт.
– Баста!
– Что случилось, сынок? Греби сюда, – откликнулся на голос отец.
– Случилось... Давай корзину, по пути занесу в погреб. Сматываю я удочки, больше не работник. Деловая встреча, отец, понимаешь.
– Вожжа захлестнула? Ну иди, не держу.
Вскоре Игорь был на околице деревни, где раньше у мельничного жернова собиралась молодежь. Туда приходили и после кино и клубных танцев. Да и сам Игорь бегал к жернову еще мальчишкой и помнил это вросшее наполовину в землю каменное колесо бывшей ветряной мельницы.
Издали заметил девчат. Они громко разговаривали, видно, поджидали парней.
– Морской привет! – бодрясь, поздоровался Игорь.
– Здравствуй, отпускник! Только мы сухопутные, моря боимся! – девчата засмеялись.
– Доверьтесь мне, исцелю и от морской болезни, и от сердечной... Разрешите-ка, девочки.
Девчата потеснились, освободив место рядом с Валей, дочкой кузнеца, и Игорь картинно смахнул пыль бескозыркой.
– Скукота, негде время убить. Вот вы, молодежь, пропадаете тут зазря. То ли дело в Европе – цивилизация...
– У нас не скучно! Приезжай со службы... Женим на самой красивой, – сказала одна, видать, бойкая. И девчата прыснули.
– Это еще посмотрим, – почему-то стушевался Игорь. И девчатам стало неловко. Игорь чувствовал сквозь форменку теплое тугое плечо Вали, придвинулся ближе. И на жернове вдруг притихли, замолчали.
– Ну, нам пора спать, – сказала самая бойкая.
Игорь удержал Валю за руку. И они остались вдвоем. Теперь он ощутил в себе неуверенность, отчего опять стал куражиться.
– Смех да и только, выпить не с кем. Мельтешат перед глазами одни старухи. Чума, что ли, у вас в деревне? Никак не ожидал!
– Рисуешься зачем? – спросила Валя. – Я тоже не ожидала...
– Что ты, Валюха, просто я свет посмотрел, людей повидал. Эх, дорвешься, бывало, до берега, в парке музыка. Оркестр до двадцати трех ноль-ноль на полную катушку шпарит... Красиво! А вот в загранке были... Ты послушай...
– Заливай хлеще, – в голосе девушки послышалась лукавинка. – Я вот загадала: придет или нет мне завтра вызов на экзамены! В институт собралась, в твой город поеду, слышишь!
– Все в академии, куда нам рядом с вами! – Игорь натянуто засмеялся.
– Вежливый стал. А врешь без меры... Пора и мне. Пойду я, не держи. Неловко как-то с тобой...
– Да подожди ты, Валюха! Вежливый... – и он обнял крепенькие, налитые ее плечи. – Ты с кем-то уже встречаешься?
– Не все ли равно тебе! – девушка попыталась освободиться из его рук, но Игорь полез целоваться, грубовато пригнул ее голову, укололся о шпильку в волосах.
– Пусти! Вцепился, как заноза. Думаешь, осталась с тобой, так можно и позволять себе. Отпусти.
И тут Игоря толкнули в плечо. Щелкнула о жернов оторвавшаяся пуговица. Он резко встал, но запнулся о жернов, зашиб ногу. Его ударили. Не сильно, будто жалеючи. В обидчиках он узнал Гришу и Ваньку-молотобойца. Они держались вместе, в темноте попыхивая цигарками.
– Давай, давай, братишка, проваливай!
– А, гады, двое на одного! На военного моряка!
– Не надо ребята, зачем же так! – сказала напуганно девушка.
Но Игорь ловким выпадом сбил на траву Гришу, и в то же мгновение на его голову опустился шершавый, пахнущий мазутом удар молотобойца.
Когда поднялся, вокруг было тихо. Достал из кармана смятый чехол бескозырки, вытер разбитое лицо. Ломило в висках, больно саднила оцарапанная о жернов нога. Покачиваясь, Игорь пошел к дому. В кладовке за кадушкой отыскал начатую поллитровку, выпил всю до дна. Нашарил над дверью железный прут, которым домашние открывают ночью задвижку в сенях, тяжело вышел за ворота.
* * *
Пели третьи петухи. Серебрилась на белых шиферных крышах деревни роса. Светлело на востоке. Над домиком кузнеца курчавился сизый дымок. Хозяева вставали рано. Утреннюю тишину распорола длинная очередь тракторного пускача.
Игоря трясли за плечо. Тупо уставясь на огуречные плети, он поднял голову от гряды, куда свалил его ночью хмель, увидел лицо матери. Оно показалось ему старым и уставшим.
– Вставай, сынок. Нельзя так... Простудишься на сырой земле.
Где-то на другом конце деревни громко щелкнул кнут, замычали коровы. Торопливо гремели отворяемые калитки. Деревня проснулась.
Мать прикладывала к распухшему лицу сына подорожники, обвязывала чистым платком. В огороде отец снимал с шахов просохшие сети. Игорь поднялся, оставил в лунах гряды глубокие вмятины от ботинок, пошел в дом.
– Кваску, мать, достань, оно, может, и полегшает, – сказал вдогонку отец, из-под бровей хмуро наблюдая за сыном.
Тикали на стене ходики. Трещали в печке дрова. Пахло пригоревшим луком. Этот запах «был таким же, как и пять лет назад, как и в детстве, которое светло и наивно таращило глазенки с фотографий в простенке. Игорь сидел на лавке и впервые за эти сутки подумал, что он – дома, как все же дорог ему этот дом с облупившимися дверями, мать, и отец, и братишка. Колюшка, что посапывал в горнице на узкой кровати, и пронзительная тоска сжала сердце Игорю. Он вспомнил море, ребят на корабле, Сергея. Что они делают сейчас? Он подумал, что впереди еще целый месяц отпуска – тридцать длинных летних дней. Ему пришла еще мысль уехать обратно в часть, уехать уже насовсем...
Но в окошко прокрадывалось солнце. Оно поднималось из-за крыши старого дровяного сарая, и первый оранжевый ласковый луч упал на белоснежную занавеску.
Н. В. Денисов
ЗАНОЗА
За два года здесь ничего не изменилось. На перроне дремал в фонтане гипсовый журавль. Подстриженные декоративные деревца поливал из шланга старик дворник в путейской фуражке с поломанным козырьком. Тот же старик, те же деревца...
Как раньше, толкнули в спину тяжелые двери с пружиной. И военный матрос Игорь Тимофеев вошел в зал ожидания. Потом ударил медный станционный колокол. Гукнул маневровый паровоз, и снова все стихло.
«Провинция!» – подумал Игорь и, оглядев на диванах заспанных людей, обнимающих чемоданы, усмехнулся:
– Мертвой хваткой держат!
Автобус до Карасева, где жили родители Игоря, шел только во второй половине дня, поэтому Игорь не торопился. На зеленой береговой улочке нашел он дом знакомого парня, постучал, но никто не открыл. Долго стоял на берегу реки, смотрел вдаль – на пролеты железнодорожного моста, на недлинную цепочку-бегущих пассажирских вагонов, наверное, того поезда, что привез его со службы в отпуск.
Скрипел ржавым тросом паром на реке. Игорь узнал и купальню, где раньше обычно плескалась ребятня, а взрослые городские парни размашисто и свободно переплывали на другой берег. Игорь когда-то завидовал парням. До службы, окончив восьмилетку в родной деревне, он уехал в этот городок и работал первое время на заводе учеником слесаря. К городу он привыкал трудно, но все же привык, а потом и сам независимо и свободно валялся на этом пляже и заводил знакомства с девчонками. На службу его призвали тоже из этого городка, и деревня Карасево, где он вырос, осталась совсем в прошлом – таком почти далеком и полузабытом. Теперь же, в отпуск, он ехал на родину, потому что больше ехать было некуда.
– Здорово! – прервал его воспоминания чей-то голос. Заспанный парень в грязных кирзовых сапогах спускался с высокого берега к воде. Помятый его вид говорил о том, что ночь провел он бог знает где.
– А, Серега! – узнал Игорь земляка, да еще школьного приятеля. – Вот это встреча! Шагай сюда... Приветище! Что ты здесь делаешь?
Парень заметно разволновался:
– Да, понимаешь, приезжали скот сдавать на мясокомбинат, вот и заночевали... А ты как? А? Совсем или в отпуск?
– Положенный! Отдай – тридцать суток без дороги, – ответил Игорь. – Где обитаешь-то? В Карасеве?
– Во Власихе живу. Переехали мы, – сказал Сергей, почему-то стесняясь Игоря. – Ты уж извини, машина ждет. Помоюсь по-быстрому... Ехать надо.
– Как зашибаешь? – полюбопытствовал Игорь, иронично оглядывая измятое одеяние школьного приятеля.
– Ничего зарабатываю. Хватает.
– Поехали к моим родичам, покутим, погуляем, а! Там, наверно, уж никого не осталось из наших-то... Поехали, Серега!
– Спасибо, но не могу. Работа.
Где-то наверху загудела машина.
– Меня зовут, – плеснув на лицо пригоршню воды, оглянулся Сергей, восхищенно глянув на форму Игоря.
– Ну гляди, тебе виднее!
Махнув с откоса кепкой, коренастая фигура парня исчезла за забором.
Разогнало утреннюю хмурь. Проглянуло солнце. Над улицами плыл аромат отцветающих яблоневых садов. И весь городок усыпали розоватые нежные лепестки.
К вечеру Игорь был в Карасеве. Смяв автобусный билет, он оглядел себя: белая форменка и чехол на бескозырке грязно-серого цвета, потускнела пряжка ремня, хромовые ботинки осыпала пыль. Знакомыми переулками, по-за огородами, спустился он к озеру. Никто не видел, как он умывался, жесткой маленькой щеткой драил асидолом пряжку и пуговицы, чистил ботинки.
– Теперь хоть на смотр! – Игорь самодовольно расправил плечи, зашагал в сторону дома. Издалека он не узнал его. Старой дерновой крыши не было, белели свежие шиферные листы, венцы углов забраны стругаными досками. Весело синели наличники и створчатые ставни.
На стук в калитку выбежала мать. Запинаясь, она бросилась навстречу.
– Игорек, родной, сыночек приехал, – заголосила она.
– Ну, ну, не надо... Видишь, цел и невредим. Зачем убиваться без толку?
– Ты же ничего не написал, что приедешь!.. Ну, пойдем в дом. Я сейчас за отцом Колюшку пошлю.
Игорь поставил чемоданчик под лавку, зазвенел соском рукомойника.
– Ох ты, господи... Обожди маленько, поесть сгоношу, – мать повеселела, засуетилась в кути, выкладывая новости. – Живем пока не плохо. Жизнь наладилась теперь... Колюшка вон без тебя вымахал... Отец все так же рыбачит по договору. Рыбу теперь на звероферму сдаем для лисиц. Сила есть пока, живем...
Между делом она достала из подполья старый шестилитровый чайник, пахнувший брагой. Игорь помнил этот чайник – в детстве ходил с ним по ягоды – и теперь, деловито потерев ладони, щелкнул по пузатому боку посудины, оглядел кухню. Покрашенные бордовой краской двери в горницу облупились, ситцевые занавески на полках и полатях отцвели и были засижены мухами. Игорь поморщился, сбил с рукава невидимую пылинку. К нему никак не возвращалось то радостное состояние, в котором он находился в дороге от города.
– В доме еще не убирала, не красила, – сказала мать, перехватив взгляд сына.
Пришел отец. Неуклюже, одной рукой, – в другой он держал мережку с карасями, – обнял Игоря, тяжело опустился на лавку.
– Ну? Приехал, значит! В отпуск?
– Приехал, ага.
За столом говорили мало. Выпили одну, вторую. Отец ронял слова о хозяйстве, о международном положении – «не ввязаться бы опять в драку», словом, поговорили о жизни. Игорь захмелел, вступил было в спор с отцом, чего раньше никогда не делал.
– Жизнь! Ты еще мало понимаешь в жизни! – загремел голосом отец, но внезапно спохватился, сник – неловко себя почувствовал – все же гость за столом, хоть и сын родной. – Ладно, сын, допивай да ешь, устал, видно, с дороги. – Жидкая прядка его седеющих волос упала на лоб. Притопнул ногой, затянул высоко и хрипло:
Трам-там, штаны продам,
Вина куплю и вам подам.
Колюшка прошмыгнул в горницу, дотянулся до висевшей на гвозде бескозырки, попробовал на язык золотистые буквы на ленточке.
– А, Колька! – удивился Игорь подросшему братишке. Порывшись в бумажнике, Игорь извлек из-под корочек военного билета деньги.
– Дуй-ка в сельпо за московской.
– Не дадут мне водку, – заскулил Колька.
– Дадут. Скажи, я велел. Ну!
– Зачем это? – поднял голову отец. – Мы сами небедные.
Но Колюшка уже исчез за дверью.
Утром Игорь проснулся поздно. Густая непривычная тишина стояла в доме. Мать полола уже в огороде картошку. Отец ушел с соседом на озеро. В кладовке, где Игорь спал, было прохладно и пахло веником. Он отыскал в углу кадушку с водой, напился: «Теперь жить можно!» Вечером он собирался еще пойти в клуб, где надеялся встретить Валю – дочку кузнеца Петра Андреевича, но его с непривычки развезло от браги, и родители настояли, чтоб он никуда не ходил. Сейчас он опять вспомнил о вчерашнем намерении и старательно принялся наглаживать и начищать форму.
Подростком Игорь вместе с отцом варил, бывало, гудрон в кузнице, потом конопатил с Петром Андреевичем лодки. Уехав в город, он почти совсем забыл запах кузницы и горячего гудрона и эту большеглазую дочку кузнеца, что прибегала в обед с узелком харчей и долго еще крутилась возле пылающего горна.
И Игорь направился в кузницу – есть причина поздороваться с кузнецом, покрасоваться в морской форме, и, как знать, может встретит там и Валю, которая выросла уже, стала взрослой девушкой...
Петро Андреевич бросил на земляной пол остывающую скобу, когда Игорь переступил порог кузницы.
– Здравствуйте!
– А-а, здорово, служивый!
Кузнец отер о фартук ладонь, но подавать грязную руку постеснялся.
– Давай-ка, как бывало, отведи душу, а! Застоялся, поди, на службе, а!
– Да ну, я ведь отпускник... Нет интереса, – отмахнулся Игорь от предложенной кувалды и собрал за спиной складки форменки.
– А у нас страда на носу, – вздохнул кузнец. – Гриша, вдарь-ка здесь.
Расторопный парень лет двадцати пяти проворно замолотил кувалдой. Бил он по железу старательно, но как-то торопливо, неловко, потому кузнец хмурился и нервно, порой невпопад пристукивал молоточком по остывающей на глазах поковке.
Игорь подождал, пока они кончат ковать, хотел спросить про дочку, но постеснялся незнакомого парня.
– Ивана-то у меня инженер на неделю забрал, мотается по фермам, технику проверяют-регулируют, – зачем-то объяснил Петро Андреевич, – Гриша отработал смену на тракторе, забежал помочь мне...
Но Игорь уже не слушал.
До вечера бродил он по деревне, сопровождаемый стайкой пацанов, державшихся сторонкой. Один Колюшка подбегал к нему изредка с пучком тонкой молодой моркови.
– Ешь, на нашем огороде надергал. Мама говорит, рано дергать. А ты ешь. У нас ее много – целых две гряды!
Игорь жалел, что столько времени убил на наглаживание брюк, чистку ботинок, но так и не встретил подходящего человека, который составил бы ему компанию: пустовато в деревне. Лето! Одни старушки почтительно раскланивались, узнав сына Трофимовых. Форма давала, как и думал Игорь, преимущества перед деревенскими, и он снисходительно кивал старушкам.
Под вечер вернулся с озера отец.
– Самый лов сейчас, икромет, – сказал он за столом. – Как, моряк, нагулялся сегодня? Может, подмогнешь мне выбрать сети? Машина со зверофермы за рыбой должна подойти.
– Чего бы не помочь, – вяло согласился Игорь.
– И то правда, сынок, пойди с отцом, – тонко подала голос мать.
Из кути шел острый запах зеленого камыша, мороги. Корзина с рыбой, что отец принес на уху, стояла у шестка, и мать торопилась распластать карасей живыми.
Звякнула в сенях щеколда, и, откинув на дверях цветастую занавеску от мух, вошел Петро Андреевич.
– Доброго здоровья, хозяева! – он помял в руках мазутные голицы, кашлянул. Его пригласили к столу, но он опять покашлял стеснительно.
Может, отпустите служивого в подмогу на денек-два, а... Сенокос на носу. А?
– Креста на тебе нет, Петро Андреевич, – плеснула руками мать, – сынок на побывку приехал отдохнуть, а его в работу запрягем!
Кузнец замялся.
– Завтре совсем без напарника буду. Как же это, а...
Игорь отложил ложку, поднял глаза на мать.
– Ладно тебе, мать... Я и сам знаю, что мне делать! Не могу я, Петро Андреевич. Руку вот по пьянке зашиб, а то не отказал бы.
Отец молча поднялся из-за стола, снял с гвоздя брезентовую куртку, вышел. Колыхнулась занавеска и за спиной кузнеца.
...Летнее солнце скатилось к озеру, оседало в багровую воду. В густом дуроломе осоки, широкопера и гусиного лука трещали камышовки, где-то покрякивала утка, созывая к ночлегу выводок. Три раза глухо ухнула выпь и надолго затихла. Игорь выплеснул из лодки воду ржавым железным ковшиком, присел на корму. Нагретая за день вода начала уже остывать, отдавая тепло прибрежным камышам. Над головой поднялась туча мошкары, и было слышно сквозь монотонный гуд, как шлепались на дно отцовской лодки выбранные из ячей караси.
Игорь представил ребят на корабле – авралят, наверное, до седьмого пота – и с удовольствием подумал о своем преимущественном положении. Он еще пожалел, что день, проведенный на жаре, прошел впустую, потянулся в истоме, чуть не вывалился за борт.
– Баста!
– Что случилось, сынок? Греби сюда, – откликнулся на голос отец.
– Случилось... Давай корзину, по пути занесу в погреб. Сматываю я удочки, больше не работник. Деловая встреча, отец, понимаешь.
– Вожжа захлестнула? Ну иди, не держу.
Вскоре Игорь был на околице деревни, где раньше у мельничного жернова собиралась молодежь. Туда приходили и после кино и клубных танцев. Да и сам Игорь бегал к жернову еще мальчишкой и помнил это вросшее наполовину в землю каменное колесо бывшей ветряной мельницы.
Издали заметил девчат. Они громко разговаривали, видно, поджидали парней.
– Морской привет! – бодрясь, поздоровался Игорь.
– Здравствуй, отпускник! Только мы сухопутные, моря боимся! – девчата засмеялись.
– Доверьтесь мне, исцелю и от морской болезни, и от сердечной... Разрешите-ка, девочки.
Девчата потеснились, освободив место рядом с Валей, дочкой кузнеца, и Игорь картинно смахнул пыль бескозыркой.
– Скукота, негде время убить. Вот вы, молодежь, пропадаете тут зазря. То ли дело в Европе – цивилизация...
– У нас не скучно! Приезжай со службы... Женим на самой красивой, – сказала одна, видать, бойкая. И девчата прыснули.
– Это еще посмотрим, – почему-то стушевался Игорь. И девчатам стало неловко. Игорь чувствовал сквозь форменку теплое тугое плечо Вали, придвинулся ближе. И на жернове вдруг притихли, замолчали.
– Ну, нам пора спать, – сказала самая бойкая.
Игорь удержал Валю за руку. И они остались вдвоем. Теперь он ощутил в себе неуверенность, отчего опять стал куражиться.
– Смех да и только, выпить не с кем. Мельтешат перед глазами одни старухи. Чума, что ли, у вас в деревне? Никак не ожидал!
– Рисуешься зачем? – спросила Валя. – Я тоже не ожидала...
– Что ты, Валюха, просто я свет посмотрел, людей повидал. Эх, дорвешься, бывало, до берега, в парке музыка. Оркестр до двадцати трех ноль-ноль на полную катушку шпарит... Красиво! А вот в загранке были... Ты послушай...
– Заливай хлеще, – в голосе девушки послышалась лукавинка. – Я вот загадала: придет или нет мне завтра вызов на экзамены! В институт собралась, в твой город поеду, слышишь!
– Все в академии, куда нам рядом с вами! – Игорь натянуто засмеялся.
– Вежливый стал. А врешь без меры... Пора и мне. Пойду я, не держи. Неловко как-то с тобой...
– Да подожди ты, Валюха! Вежливый... – и он обнял крепенькие, налитые ее плечи. – Ты с кем-то уже встречаешься?
– Не все ли равно тебе! – девушка попыталась освободиться из его рук, но Игорь полез целоваться, грубовато пригнул ее голову, укололся о шпильку в волосах.
– Пусти! Вцепился, как заноза. Думаешь, осталась с тобой, так можно и позволять себе. Отпусти.
И тут Игоря толкнули в плечо. Щелкнула о жернов оторвавшаяся пуговица. Он резко встал, но запнулся о жернов, зашиб ногу. Его ударили. Не сильно, будто жалеючи. В обидчиках он узнал Гришу и Ваньку-молотобойца. Они держались вместе, в темноте попыхивая цигарками.
– Давай, давай, братишка, проваливай!
– А, гады, двое на одного! На военного моряка!
– Не надо ребята, зачем же так! – сказала напуганно девушка.
Но Игорь ловким выпадом сбил на траву Гришу, и в то же мгновение на его голову опустился шершавый, пахнущий мазутом удар молотобойца.
Когда поднялся, вокруг было тихо. Достал из кармана смятый чехол бескозырки, вытер разбитое лицо. Ломило в висках, больно саднила оцарапанная о жернов нога. Покачиваясь, Игорь пошел к дому. В кладовке за кадушкой отыскал начатую поллитровку, выпил всю до дна. Нашарил над дверью железный прут, которым домашние открывают ночью задвижку в сенях, тяжело вышел за ворота.
* * *
Пели третьи петухи. Серебрилась на белых шиферных крышах деревни роса. Светлело на востоке. Над домиком кузнеца курчавился сизый дымок. Хозяева вставали рано. Утреннюю тишину распорола длинная очередь тракторного пускача.
Игоря трясли за плечо. Тупо уставясь на огуречные плети, он поднял голову от гряды, куда свалил его ночью хмель, увидел лицо матери. Оно показалось ему старым и уставшим.
– Вставай, сынок. Нельзя так... Простудишься на сырой земле.
Где-то на другом конце деревни громко щелкнул кнут, замычали коровы. Торопливо гремели отворяемые калитки. Деревня проснулась.
Мать прикладывала к распухшему лицу сына подорожники, обвязывала чистым платком. В огороде отец снимал с шахов просохшие сети. Игорь поднялся, оставил в лунах гряды глубокие вмятины от ботинок, пошел в дом.
– Кваску, мать, достань, оно, может, и полегшает, – сказал вдогонку отец, из-под бровей хмуро наблюдая за сыном.
Тикали на стене ходики. Трещали в печке дрова. Пахло пригоревшим луком. Этот запах «был таким же, как и пять лет назад, как и в детстве, которое светло и наивно таращило глазенки с фотографий в простенке. Игорь сидел на лавке и впервые за эти сутки подумал, что он – дома, как все же дорог ему этот дом с облупившимися дверями, мать, и отец, и братишка. Колюшка, что посапывал в горнице на узкой кровати, и пронзительная тоска сжала сердце Игорю. Он вспомнил море, ребят на корабле, Сергея. Что они делают сейчас? Он подумал, что впереди еще целый месяц отпуска – тридцать длинных летних дней. Ему пришла еще мысль уехать обратно в часть, уехать уже насовсем...
Но в окошко прокрадывалось солнце. Оно поднималось из-за крыши старого дровяного сарая, и первый оранжевый ласковый луч упал на белоснежную занавеску.