Денисов Стихотворения
Unknown








НИКОЛАЙ ДЕНИСОВ 





СТИХОТВОРЕНИЯ







_НАПУТСТВИЕ_ПОЭТУ.._


_Говорят,_что_нынче_не_до_поэзии_-_так_тяжела_жизнь._

_Но_разве_не_поэзия_соучастна_с_людьми_лишь_в_жизни_лег-_кой,_не_обремененной_тяготами?_Это_заблуждение!_Поэзия_никогда_не_исчезнет_из_народного_бытия._Она-тo_в_песне,_то-_в_частушке,_то-_в_причете,_то-_в_молитве._Она_необхо­дима_всегда_для_выражения_печали_и_радости,_смятенья_и_озаренья_наших_умов_и_сердец._Другое_дело,_что_истинная_поэзия_редко_кому_дается_в_руки._Она-_не_золотая_рыбка_из_сказки_Пушкина,_ее_не_изловить_рифмованными_сетями,_ес­ли_не_чувствуете,_где_таятся_ее_глубины._

_Вот_перед_вами_книга_поэзии._Ее_создал_Николай_Денисов._Эта_духовная_отвага_в_нем_от_отца-матери,_от_сибирских_крестьян_и_охотников,_от_родного_села_Окунево,_как_пи­шет_он_сам,_"привольно_раскинувшегося_среди_лесов_и_па­шен_на_самом_юге_Тюменщины,_когда-то_малоизвестном_крае,_а_ныне_знаменитом_нефтью_и_газом._Там,_в_простор­ной_лесостепи,_с_россыпью_блюдцев_-_озер,_березовых_колков,_хлебных_увалов,_прошли_детство,_юность._Там_начинал_пахать_землю_на_тракторе,_рыбачить,_охотничать._Там_и_сейчас_живу,_работаю"..._Да,_после_окончания_в_Моск­ве_Литературного_института_он_вернулся_на_родину_и_те­перь,_трудясь_над_поэзией_и_прозой,_редактирует_еще_и_по­пулярную_газету_"Тюмень_литературную"._

_Николай_Денисов,_автор_шести_книг_стихов,_изданных_в_Тюмени_и_в_Москве,_на_мой_взгляд,_самый_активный_и_зна­чительный_из_русских_поэтов_в_сегодняшней_Сибири._Он_об­ладает_сильным_живописным_талантом._Стихи_его_смелы_мыслью,_свежи_чувством_и_выразительны_своей_проста­той._Ему_под_силу_в_четырех_строках_взвихрить_живой_об­раз._

_..._А_со_двора,_
_откуда_стужей_свищет,_
_Из_облака,_
_из_снега,_
_от_ворот_-_
_Отец_заходит,_
_кнут_за_голенищем,_
_Конфеты_городские_достает..._

_Он_отзывен_на_горе-_на_беду,_и_слово_его_трепетно_и_уме­стно_в_трагических_обстоятельствах._Вот_концовка_из_стихотворения_о_прощании_с_погибшим_человеком._

_..._И_со_страхом_его_провожая,_
_Выли_бабы_в_проулке_косом._
_А_живая_вода_дождевая_
_За_тележным_неслась_колесом._

_Лирику_Николая_Денисова_пронизывают_две_световые_по­лосы_-_сиюминутная_и_давняя,_и_там,_где_они_пересекают­ся,_сквозят_новые_откровения_жизни._

_У_меня_не_дом_теперь_-_жилье._
_И_сума_-_пакет_из_целлофана._
_Как-то_враз_ушли_в_небытие_
_Бежин_луг_и_Ясная_Поляна..._

_Такая_зоркость_слова_чаще_всего_приводит_к_истинам_горьким_и_широкоохватным._И_тогда_поэт_смело_берется_за_гражданскую_публицистику._Вот_начало_сильного_стихотворения"_Совнарком._Июль_1918"._

_В_стране_содом,_И_все_-_в_содоме._
_Пожар_назначен_мировой._
_И_пахнет_спиртом_в_Совнаркоме-_
_Из_банки_с_царской_головой._
_Примкнув_штыки,_торчит_охрана,_
_Свердлов_в_улыбке_щерит_рот._
_А_голова,_качаясь_пьяно,_
_К_столу_Ульянова_плывет..._

_Николай_Денисов_-_человек_мужественный_и_пытливый._Он_на_судах_торгового_флота,_в_рабочем_составе_команды,_обошел_чуть_ли_не_весь_земной_шар._В_его_путевых_стихах_дивно_вспыхивали_разные_города_и_страны,_но_в_мировом_просторе_он_не_развеял_своей_изначальной_любви._Вот_она,_маета_и_верность_русской_души_родине!_

_Эй,_рулевой,_подмогни!_
_Что_там_за_волнами_снова?_
_Чьи_там_дымки_и_огни,_
_Уж_не_мое_ль_Окунево?_
_Чудится,_там_сенокос,_
_Топот_размашистый,_конский..._
_Тихо_ответил_матрос:_
_-_Берег_японский..._
_Долго_смотрю_в_полумрак,_
_Сердце_смятеньем_объято:_
_Лучиком_шарит_маяк_-_
_Узким,_как_взор_азиата..._

_Я_горячо_желаю_этой_книге_Николая_Денисова_широкой_дороги_к_молодым_читателям._

_Г.ВОЛОГДА      АЛЕКСАНДР      РОМАНОВ_








* * *


Среди полей, где мир и тишина,
Где даже гром грохочет с неохотой,
Лежит моя крестьянская страна
Со всей своей нелегкою заботой.

Там ждут апреля ранние цветы,
На теплой зорьке лопаются почки.
И мать хлопочет рано у плиты
В простой домашней ситцевой сорочке.

И так светлы в заснеженную стынь
Ушедших лет сомненья и печали.
Там деревенька с именем простым-
В других краях о ней и не слыхали.

И по ночам все тот же свет в окне,
И люди в каждый светлый праздник мая,
Наверно, вспоминают обо мне,
Когда застолью песни не хватает.

1972






ОБЛАКА


В этом доме простом и прекрасном,
В синих окнах, дрожащих слегка,
Как и прежде, под солнышком ясным
Проплывают мои облака.
Проплывают родную окрестность,
Машут веслами мимо ворот.
Отыщу ли надежное средство,
Чтоб продлить их медлительный ход?
Вот скользят на озерную пристань,
Вот в темнеющий омут глядят.
И предчувствием осени мглистой
Над моей головою летят.
Принимаю их путь безмятежный,
Понимаю их грустный привет.
И над полем, над озимью свежей,
Долго вижу их тающий след...

1973






УЛИЦА МОЕГО ДЕТСТВА


И гусь ущипнул. И коза
Боднула и глянула тупо.
Потом загремела гроза
Пестом о чугунную ступу.
Потом в поднебесном огне
Последнюю тучу спалило.
И кто-то на рыжем коне
Промчал, как нечистая сила.
И снова, далеко маня,
Просторно проглянули пожни.
И гусь не шипел на меня,
А мирно щипал подорожник.
И весело травка росла,
Умывшись водой дождевою.
И даже коза не трясла
Страшенной своей бородою.

1982






ЛАСТОЧКИ


Домик наш был ничем не приметен
На закрайке большого села
Вдоль забора - рыбацкие сети,
А в сенях топоры и пила.
В светлой горнице - стол и божницы,
Ни к чему было бога гневить.
Вот и ласточки, добрые птицы,
Присоседились гнездышко вить.
Над крылечком, над самою дверью,
Спозаранку брались за труды,
Не знавали о старом поверье,
Но хранили наш дом от беды.
О печалях он больше не слышал,
А в июльскую пору, в тепло,
Ласточата вострили над крышей -
От полета к полету - крыло.
Щебетали, что радостно будет
Вновь вернуться к пенатам своим.
Понимали: в дому не убудет
Ни тепла, ни участия к ним.

1965






* * *


Где-то с бубенцами
Тронулась заря.
Пахнет огурцами
Сонная земля.

Стынет у окошка
В кружках молоко.
Лунная дорожка
Скрылась далеко.

Нарядилось утро
В голубую тень.
Красным перламутром
Заблестел плетень.

Не звенит капели
Тихая вода.
Где-то отзвенели
Юные года.

1962






КАПЛЯ РОСЫ


Выйдешь в поле на травы немятые,
Ты на воле с мечтою крылатою.
Колокольчики под ноги клонятся
И березки навстречу торопятся.
Полететь бы над степью, над рощицей
Над рекою, где солнце полощется,
Над домами, над черными пашнями,
Над озерами тихими нашими.
И на землю с высот титанических
В корабле опуститься космическом.
Где туман над дорогою хмурится,
Где в степи начинаются улицы,
Где девчонки, как красные яблоки,
Поспевающим соком манят...
Край родной мой - просторы тюменские
Где вокзалы и те деревенские,
Где сиянья, как флаги, над чумами
А в тайге еще - ханство Кучумово,
И на юге - казахи-кочевники
Мирно-мирно пасут табуны.
И поют трактора-оратаюшки
Тракториное зычное "баюшки".
И волнуются нивы о юности
На священной земле стариков.
Выйдешь в поле - трава расступается.
Молодая заря разгорается
И пылает пожаром до полудня
В бриллиантовой капле росы.

1960






ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА


Только смолкли лягушки-царевны
И уснул заколдованный лес,
Разбудил среди ночи деревню
Неожиданный грохот с небес.

Я дрожал, дожидаясь рассвета,
Испугался тогда не шутя.
И звенели на крыше монеты
Серебристой чеканки дождя.

И опять, прогремев в колеснице,
Громовержец ломал облака.
Кинул молнию огненной птицей
И сразил наповал мужика.

А под утро за лошадью пегой,
Что, наверно, оглохла в грозу,
Проскрипела в деревню телега,
Где лежал человек на возу.

И со страхом его провожая,
Выли бабы в проулке косом.
А живая вода дождевая
За тележным неслась колесом...

1977






ЕХАЛИ ЦЫГАНЕ...


Мимо сельмага да мимо пекарни -
Песни и смех на возах!
Удаль и воля - мужчины и парни,
Женщины - гибель в глазах.

Что за огонь в молодом иноходце,
Что за пожар в седоке!
Деготь кудрей из-под кепочки вьется,
Плеточка
             пляшет
                       в руке.

Из-за калитки на диво гляжу я,
Улица света полна.
-  Вот заберут тебя в землю чужую! -
Мама кричит из окна.

Едут и едут!
Буланки и Рыжки
Звонко ступают след в след.
-  Позолоти-ка мне руку, мальчишка!
-  Рад бы, да денежки нет.

Глянула из-под бровей, из-под шали,
Грустно махнула рукой...
Вот и проехали, в поле пропали,
Словно бы праздник какой.

1986






ЦВЕТЫ


В ту пору зеленый пострел,
Я только с крапивой сражался.
Пусть шмель, будто "юнкерс", гудел,
Он все ж стороною держался.

В ту пору к добру и любви
Над родиной мир воцарился.
И мама сказала:
- Нарви Цветочков... -
И я заблудился.

Казалось, уж выхода нет,
Но вот расступились березки...
Большой получился букет:
Все больше - кукушкины слезки.

1981






МЕРТВЫЙ ХОД


Из детской дальней той печали
Мне ясно помнится одно:
Был жив еще Иосиф Сталин
И было лозунгов полно.

Там где-то в гору шла Отчизна,
С призывом пламенным "Даешь!",
А в нашем "Путь социализма” -
Колхозе скромном - был падеж.

К весне ни сена, ни обрата,
И холод лютый, как назло.
И пали первыми телята,
За ними овцы, и - пошло.

На мясо б, что ли, прикололи!
Нельзя... И к радости ворон,
Всю ночь возил подохших в поле,
Поклав на дровни, Филимон.

Хлебнув для удали портвейна,
Перед собой и властью чист,
С задачей справился партейный
Наш сельский, шустрый активист.

Отвез и ладно б, скрыл огрехи:
Зарыл в сугроб, похороня.
Но туши в дьявольской потехе
Воздвиг он во поле стоймя.

А поутру, с зарей, с восходом,
Мы враз узрели - боже мой: 
Непостижимым мертвым ходом
Телята к ферме "шли", домой.

"Шел", тяжело водя боками,
В тупом движении своем,
Косматый, с гнутыми рогами,
Баран и ярочки при нем.

И как-то робко, виновато,
Все тычась ярочкам в бока,
"Резвились" малые ягнята,
Глотая льдинки молока.

В последний раз метель кружила,
Верша суметы на буграх.
А стадо будто вправду жило,
За ночь насытясь в клеверах.

Так шло - копыто за копытом,
Шажок за медленным шажком:
За кои годы ходом сытым,
В молчаньи хрупая снежком.

1989






В МОРОЗ


На всем скаку мороз идет,
Грозя, играет саблей.
Без ветра около ворот
И лозунги ослабли.

Ослаб напор машинных трасс,
Ребячий гвалт у школы.
В конторе пишут в первый раз
Без спешки протоколы.

И я в тепле, сибирячок,
Укрылся оробело.
Но вот шагает старичок:
- Я, граждане, по делу!

Шагает, сам чему-то рад,
На посох налегает,
Где псы угрюмые сидят,
Привычно греясь лаем.

Где санный путь позамело -
Вдоль изб заиндевелых.
И уважительно село
Глядит во след: "По делу!”

И долго-долго у оград,
Что инеем повиты,
По насту валенки скрипят
И посох деловитый.

1977






НЕЗАБЫВАЕМОЕ


Скрип розвальней, скрипы гужей,
Свет ламповый, печь да ухваты,
Глухой говорок ворожей...
За окнами год сорок пятый.
За окнами - трели скворца
И первый ручей с косогора.
Но нет еще с фронта отца.
Придет! И, наверное, скоро.
Недаром, черны, как грачи,
Старушки сошлись у колодца,
Мол, было явленье в ночи
Георгия Победоносца!
И грозный Илья прямиком
Мчал по небу в яркой рубашке.
И пахли густым деготком
Гужи его громкой упряжки.
И все это к миру, к любви!
Но главное бабке Меланье
Привиделся храм на крови,
А это к родне и свиданью.

1983






НОЧНЫЕ ГОСТИ


Прямо к ужину и подоспели,
Видно, дом наш попал на пути.
Половицы скрипели и пели,
Занавески плескались в кути.

Помню точно, что не было пира,
Было хлебушка полкалача.
Но дымилась картошка в мундирах-
Из ладони в ладонь.
Горяча!

Это мать подала.
А у печки
Батя шумно лучины тесал
Над коптилкою слабым сердечком
Керосиновый свет угасал.

И наутро мы их покормили
Лишь потом, проводив за порог,
Я спросил:
- Ну а кто это были?
Мать вздохнула:
- Да люди, сынок...

1979






ПРИЛЕТАЛ САМОЛЕТ


Прилетал самолет... А зачем? Уж теперь не узнаю!
Пусть побольше загадок останется нам на Руси.
Помню, в озере Долгом, зеленую тину глотая,
От моторного рева ушли в глубину караси.

Самолет покружил, опускаясь во поле широком,
По которому резво коняга трусил под дугой.
Помню, мы от винта раскатились веселым горохом,
И ковыль заклубило спрессованной силой тугой.

И казалось - небес опускался за ярусом ярус,
Чью-то кепку удуло в угрюмый дурман конопли,
Чьей-то белой рубахи надулся восторженный парус,
И смущенные бабы держали подолы свои.

Из кабины ПО-2 показался таинственный летчик,
Он на землю сошел и "Казбек" мужикам предложил.
Сразу несколько рук потянулось, и только учетчик
Угощенья не принял - он, знать, в РККА не служил.

Прилетал самолет... Пустяки, приключенье какое!
Ну село всполошил, от работы, от дел оторвал.
И поднялся опять. Но надолго лишил нас покоя:
Ведь не зря же, конечно, он, тратя бензин, прилетал?

Нет, не зря... Ах, как он растревожил меня, шпингалета:
"Буду летчиком - точно: - решил, - А доверит страна,
Сам сюда прилечу я со сталинским важным пакетом,
Папирос дополна и конфет привезу - дополна!

А на землю сойду - от сапог только солнышко брызнет!
И на чай, на блины со сметаной родня позовет.
В ту уж пору, конечно, мы все заживем в коммунизме..."-
Дальше спутались грезы. Позвали полоть огород.

Снова возле домов мужики с топорами потели,
Так никто и не слышал мальчишечью думу мою.
На Засохлинском острове сильно березы шумели,
И журавль у колодца раскачивал долго бадью.

1982






НЕИЗВЕСТНЫЙ


В гимнастерке застиранной, скромной,
Да и выправкою - не орел,
Он стучался к нам полночью темной,
Обогрелся и дальше побрел.

Детство, детство!
По белому свету
Сколько сирых прошло и калек!
Но запомнился сумрачный этот,
Неприметный ночной человек.

Может быть, на побывку спешил он,
Может, в полк возвращался назад?..
У дороги проселочной стылой
Похоронен боец, говорят.

И душа то болит, то отпустит:
Столько было чудес на земле,
Что не верится собственной грусти,
Безымянным могилам во мгле.

Вот узнать бы в селеньях окрестных,
Старожилов бы надо спросить:
Не стучался ли к ним неизвестный,
Не просил ли кваском напоить?

1979






* * *


Пыль садится на кромки дорог,
В этот час пригоняют табун.
Задвигает засов у ворот
Светлый первенец лета - июнь.
Сеновал приготовил постель,
И в ограде, напротив окна,
Из бадьи, что поднял журавель,
Долго пьет молодая луна.

1963






ВЕЧЕРЕЕТ


Дом крестьянский с ладной русской печкой,
С крепким квасом в темном погребке.
Вот отец выходит на крылечко 
С инструментом плотницким в руке.
- Как делишки? - спросит. - Все -порядке?
Видно, будет дождичек. Пора!..
Спит пила, завернутая в тряпку,
И сияют щеки топора.
Вот и мать, - она вернулась с луга,
В складках платья свежий запах трав.
Отдохнув, косу относит в угол,
Под косынку волосы прибрав.
Вот во двор выходят друг за другом,
Луч закатный плечи золотит.
В тишине на целую округу
Умывальник весело звенит.

1966






* * *


Я с работы иду.
Росистые
Пахнут свежестью зеленя.
На мостках у озерной пристани
Отмываю усталость дня.
А потом уж И - чуб под кепкою! -
Я гармонь разверну: могу!
Чтобы девушки - ноги крепкие -
Не соскучились на кругу,
Чтоб у наших дворов бревенчатых
До утра звездный свет сиял,
Чтоб и сам я,
С одной примеченной,
Нецелованной,
Погулял.

1962






ВОЗЛЕ КЛУБА


Не спеша сгорел закат неяркий,
Вечер взял негромкие басы.
Возле клуба парни мнут цигарки,
С нетерпеньем смотрят на часы.

По садам, по улицам сторонним
Летний зной уходит от земли.
Трактористы
                    полные ладони
Полевой прохлады принесли.

Срок придет -
                     в открытые окошки
Улетит из клуба тишина.
И туманным золотом дорожки
До крылечка выстелит луна.

И роса падет на ветви сада,
Загорятся в травах светлячки.
И тогда - за ближнею оградой
Я твои услышу каблучки.

1962






ГОЛЫШМАНОВО


Палисадники с астрами рдяными
Да болотных низин - камыши.
"Дорогое мое Голышманово!"-
Говорю я от чистой души.
Дорогие мои переулочки,
Говорливый и светлый вокзал,
Где в буфете хорошие булочки,
Я вкусней их нигде не едал.
Тополя в небе ветви упрятали,
Там незлобно грохочут грома.
Словно замки, стоят элеваторы,
Полновесных пудов - закрома.
И друзья у меня здесь фартовые,
Работяги - не шушера-сброд.
Вот и домик под крышей тесовою,
И девчонка моя - у ворот.
Здесь я с нею целуюсь под лунами.
Как на крыльях, сюда я лечу.
Своенравная, гордая, юная...
А другой я и сам не хочу.

1962






* * *


Соберу я охотничью справу.
И с заветной двустволкой отца
На осеннюю выйду забаву -
И опробую бой ружьеца.

Мне не надо трофеев богатых,
Браконьерской добычи лихой.
Знаю, встретит рыбацкая хата
Запашистой карасьей ухой.

А на утро, как только разбудят,
И подслушаю - в синей дали,
Что же все-таки судят о людях,
Покидая наш край журавли.

1962









* * *


Я уезжал.
В окне цвела герань,
Сырая осень жалась к подворотне.
И сладко так от крепких жарких бань
По всей округе плыл дымок субботний.

Автобус дожидался у плетня.
И день стучал в наличники резные.
Совала трешки добрая родня -
Зеленые бумажки трудовые.

Я денег тех тогда не отстранял,
Я принимал их честными руками.
Мой трактор возле кузницы стоял,
Дыша еще горячими боками.

И вот Москва!
Взволнован неспроста:
Вокруг дома,
Как в облака ступеньки!
Наверное, здесь эта красота
И от мрей сибирской деревеньки.

1963






ЗАНЯТОЙ ДЕД


Этот домик горбатый
И поныне стоит.
Жил там чудоковатый
Одинокий старик.
Век был занят работой,
Он работу любил,
Все дела да заботы,
Даже сон позабыл.
Покосится крылечко,
Прохудится ли сеть,
Дед не может на печке
Полчаса усидеть.
То не чинена сбруя,
То колодец пустой.
-  Дед, садись, потолкуем!
-  Не могу, занятой!
Так и годы промчались,
Ах, какие притом!
Смерть пришла, постучалась,
Пропустил ее в дом.
Свечку под образами
Деловито зажег.
-  Чем ты, дедушка, занят?
-  Помираю, сынок...

1968






ВОСПОМИНАНИЕ О ШКОЛЕ


Мороз! Ну что мороз?
Согреет перемена.
Отчаялся завхоз -
Дровишек ни полена.
Отдал в растопку шкаф,
Крылечко разбирает.
А печка, что удав, -
Не давится, глотает.
Трубим себе - гурьба,
Крещеная войною:
"С контрольною - труба!”
/Эх, если бы с одною!/
Ну что ж! Не в первый раз!
Дотерпим до проталин,
Ведь думает о нас
В Кремле товарищ Сталин!
И с довоенных лет -
Кузбасса и Магнитки! -
Висит его портрет
На очень прочной нитке:
Улыбка на губах,
Задумчивая поза,
В шинельке, в сапогах -
Точь-в-точь, как у завхоза...

1985






СЛУЧАЙ


Старый конь провалился под лед,
Не бывал он в такой передряге.
Не поспей на подмогу народ,
Не вернуться бы с речки коняге,

А потом от дрожал у плетня.
-  Хорошо бы под теплую крышу! -
И под звонкие крики мальчишек
В крайний дом затолкали коня.

Сокрушаясь, хозяин нагреб
Полведерка овса из сусека:
-  Это видано ль, граждане, чтоб...
Чтоб скотину - в жилье человека!

Грустно старый коняга заржал,
Ржанью вьюги откликнулся тонко,
Может быть, он в тот миг вспоминал
Вольный луг и себя жеребенком...

1974






РУССКАЯ ПЕЧЬ


Розовел полумрак,
Огоньками разбужен,
Просыпалась поземка
В глуши камыша.
Санный путь сторожила
Январская стужа,
Но от лая собак
Согревалась душа.

Вот уже и околица
За поворотом.
Я замерз - и супонь
Развязать не смогу.
Но на конном дворе
 Кто-то вышел к воротам
И шубенки коснулся:
"Ступай, распрягу!”

Я не помню: дошел
Иль добрел до порога,
Как к печи мне отец
Подставлял табурет,
Но в мальчишьих глазах
Все стояла дорога,
Расплескав неземной
Фосфорический свет.

Может, завтра под длинную
Песню полозьев
Вновь умчат меня розвальни
Вдаль по селу.
Но по-прежнему верю я
После мороза Русской печке -
Привету ее и теплу.

Где не раз под тулупом
Тяжелым, как туча,
Благодарный своей
Человечьей судьбе,
Забываясь от всех
Неурядиц гнетущих,
Засыпал я счастливым
Под песни в трубе.

1972






ПРИЕМ ПУШНИНЫ


Памяти отца


Принимает пушнину приемщик и спец -
Дым махорочный стелется низко, -
Он сидит на полу, как восточный купец,
Назначает он цены без риска.

Он хозяин участка и не торопясь
Принимает за штукою штуку:
Слева лисьего меха гора поднялась,
А соболья - по правую руку.

А на струганых лавках, степенность храня,
В полушубках тугих, как кольчуги,
Восседает сибирская наша родня -
Все охотники здешней округа.

Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будет сплясано за ночь немало!
Вот меня отряжают за красным вином:
Загудят мужики небывало!

А приемщик хитро намекает на жен:
Что, мол, скажут? Заявятся скопом!
Но охотники тут же идут на рожон,
Рукавицами хлопая об пол.

И сдается приемщик, он к стенке прижат,
Он расчет совершает по кругу:
Четвертные и сотни - все справа лежат,
Ну а трешки - по левую руку.

Будет к вечеру дом наш ходить ходуном,
Будут стены качаться от пляски!
А окрестные зайцы за снежным бугром -
В первый раз ночевать без опаски.

1976






ЗА ТЕСОВОЙ КРЕПКОЮ ОГРАДОЙ


За тесовой крепкою оградой,
Где качалась старая бадья,
Было все устроено, как надо,
Для простого сельского житья.

Там я жил, не слыша речи бранной,
И, спускаясь в погреб босиком,
Воду пил из кадки деревянной -
С голубым колодезным ледком.

Так и жил бы!
Высмотрел невесту,
А когда уж годы подойдут,
Дом срубил,
В простенке выбрал место,
Чтоб повесить грамоту за труд.

Как случилось?
Кто смутил нам воду?
Не со мной одним произошло:
Я ушел в бригаду рыбзавода,
А иных и дальше понесло.
Я в тайге бродил с братвой рисковой,

По ночам о доме видел сны.
Пил в мороз из кружки
Спирт тяжелый,
Невод выручал из глубины.

Благодарен всё ж - друзьям вчерашним,
Благодарен тем,
Кто рядом стыл,
Кто с пешней, как с пикой,
В рукопашный
На январский лед со мной ходил. 

Испытал, как бьют из пушек вьюги
И воронки прорубей дымят,
Чтобы к той околице и лугу
Я пришел, обстрелянный, назад,

Где полна бадья росой туманной,
Где от зноя в погребе любом
Держат воду в кадке деревянной -
С голубым колодезным ледком.

1968






ДОРОГА В ТАЙГЕ


Я трижды проклял бы урманы,
Где каркал ворон:
"Быть беде!"
Где звезды падали багряно,
За каждым шагом пo звезде.
 Где утром в сумраке и злобе
Все тот же ворон каркал: "Жуть!"
А мы лопатами в сугробе
Заре прокладывали путь.
Мороза гулкие раскаты.
И за сугробом вновь сугроб.
Почти пещерные лопаты.
И невод в розвальнях,
Как гроб.
Круша валежник без пощады,
Мы торопились неспроста:
За нами новые бригады
Пробьются в рыбные места.
И снова сонно и громадно,
Катилось солнце кое-как.
И кони снег хватали жадно,
Сухой и грубый, как наждак.
Поземки пасмурное пенье
Цеплялось за душу, знобя.
Я проклял бы свое рожденье,
Когда б работал для себя.

1964-1976






ПАМЯТЬ


Я засыпал на хвое колкой,
Пока костер недолго чах.
Мороз тяжелою двустволкой
Натужно бухал в кедрачах.

А после дымными хвостами
Нас встретил домик на пути.
В нем пахло сеном,хомутами
Печеной брюквою - в кути.

Те захолустные, пустые
Места, где вывелся народ,
Обжили - с виду Львы Толстые -
Чалдоны с кипенью бород.

Там на постой пускали редко,
Но, поджидая новостей,
Тесней сдвигали табуретки
И хмуро слушали гостей.

Теперь бы вспомнить всю до точки
Простую быль о давних днях,
И поцелуй хозяйской дочки
В ночных бревенчатых сенях.

И как она шептала жадно,
Как душу, косу теребя:
"Возьми с собою, ненаглядный,
Как буду я любить тебя!"

Но утром как-то торопливо,
Едва забрезжила заря,
Мы запрягли коней ретивых,
За хлеб и соль благодаря.

И бородач, кивнувший еле,
Наверно, слово не найдя,
Присвистнул. Розвальни запели
Легко полозьями скользя. 

Я снова спал на хвое колкой,
Где стужа жалит в сотни жал.
"Возьми с собою!" - долго-долго
Ту встречу ветер остужал.

И каждый день до злого пота
На восемнадцатом году
Ломил я грубую работу
С рыбацким неводом на льду.

Но неотступно - там, у тына,
Как беспощадный приговор,
Ее глаза смотрели в спину:
Знобят и жалят до сих пор.

1976






РЫБАКИ


Да, я запомню их надолго -
Дороги тех далеких дней.
И тот ночлег в соломе волглой,
И храп уставших лошадей.

Вот мы идем тропой угрюмой
Без рыбы вновь - в который раз.
Скрипит, тревожа наши думы,
Под броднями некрепкий наст.

Надежны шубы меховые,
Но мы мечтаем о тепле,
Где печь в углу, дрова сухие
И соль в тряпичке на столе.

И вот он - рай! Трещит осина.
Печурка балует чайком,
Уже давно без керосина
Ослеп фонарь под потолком.

Погас огонь, закончив дело,
На нары сон свалил людей.
Идет мороз по крыше белой,
По мокрым спинам лошадей.

А к нам в охотничью сторожку,
Наверно, радуясь теплу,
Ввалился лунный диск в окошко
И покатился по столу...

1963






_*_*_*_


Торопи меня, торопи,
Моя молодость, не проспи -
Эти реки мои и пашни,
Звезды, улицы и поля,
И родные до ветки каждой
Окуневские тополя.
Летом - зайцу,
Зимою - лосю,
В марте первой капели рад.
Но люблю я особенно осень
За веселый ее наряд.
За прощальные крики птицы,
Отправляющейся в полет,
И за светлую грусть на лицах,
Когда Зыкина запоет.
В чистом поле я слышу весны,
B чистом поле я не один.
Кумачовый огонь расплескан
По околкам моих осин.
Торопи меня, торопи,
Моя молодость, не проспи -
Эти реки мои и пашни,
Звезды, улицы, тополя,
Где, глаза распахнув однажды,
Удивилась душа моя.

1969






ЗЕМЛЯК


На взгорке выдохлась машина,

До большака не довезла.
И накалившуюся шину Шофер пинает:
-  Подвела!

Машина - зверь,
Машина - птица!
Вздохнул шофер:
-  Слезай, старик!
Кювет проверил:
Не годится
С тяжелым грузом
Напрямик.

Как будто в рейсах
Не был сроду,
Как будто малое дитя,
Надулся,
Матушку-погоду
По имя-отчеству честя.

Зачем, земляк, напрасно злишься,
Рычишь на небо, будто пес?
Проглянет солнце -
И помчишься,
Аж только пыль из-под колес!

1977






СТРАДА


Тук-тук-тук -
                  проснулся первый молоточек,
Заиграл-запел над лезвиями кос!
Тук-тук-тук -
                   упало эхо на лужочек,
Распрямись, трава!
В деревне сенокос!

Над оградами,
                    домами,
                                гаражами
Звук старинный прокатился за версту.

Как я вовремя приехал, горожанин,
Нынче руки у деревни на счету.
Ты отбей, Василь Ермилович, мне косу,
Оселком поправлю,
                             будет хоть куда!
Я-то знаю, все вселенские вопросы
Отступили перед временем -
Страда!
Вот идет она,
На зорьке пламенея,
Синевою умывая и бодря,
Даже наш медовый месяц, не жалея,
Приказала отложить до сентября.

1974






* * *


Из туманов белесых
Поднялись косари.
И клубника в прокосах
Пьет остатки зари.

Рукоплещут осины
Ветерку - вдалеке.
Как крестьянскому сыну
Усидеть в холодке?

И опять мы с народом,
Навалившись гурьбой,
Понаставим зародов,
Как покончим с косьбой.

По-хозяйски согласно,
По-мужицки ладком.
Будем - на зиму - с маслом
И с парным молоком

1977






* * *


Вот и уносит печали
Реченька тихой волной.
Где-то в полях запропали
Годы, прожитые мной.

Выйду на голос гармошки,
Где он - в закатном дыму?
Кажется, эта дорожка
К детству ведет моему?

Песни моей колыбели
Не позабыла заря.
Сам я в веселье апреля
Слышу печаль сентября.

Вижу над желтой половой
Редкую сетку дождя.
Каждому доброму слову
Радуюсь, будто дитя .

1973






СОЛОНЧАКИ


Солончаки, солончаки,
От зноя спекшиеся травы.
И ни колодца, ни реки,
Один лишь суслик у канавы.

Да чудом держится пырей,
Хоть просит дождика из тучки.
А дальше снова суховей
Качает красные колючки.

Но что поделаю? Кулик
И здесь нахваливает кочку!
Я тоже барин не велик,
Иду-бреду себе пешочком.

Вновь перелески да поля,
"Ижи", наделавшие грому.
Да это ж родина моя!
Иду и радуюсь живому.

1980






ГЕРАНИ


Посвящаю моим братьям


Несут как по воздуху сани!
Морозно. И кучер с кнутом.
В огнях неусыпных гераней
Сияет родительский дом.

Приедем, на печь завалюсь я:
-  Кто сладко мурлыкает здесь?
Кот Васька проснется на брусе,
Наэлектризованный весь.

Как вкопана, встала упряжка.
-  Э - гей! Распрягай рысака! -
И мама... И падает чашка ...
Лет двадцать прошло? Иль века?

Опять нас встречают герани.
Но скольких не вижу огней...
Ах, сани, морозные сани,
Безжалостный топот коней!

1979






* * *


Со всеми грачами, стрижами
Хоромы - считай, терема -
Берут за гроши горожане
В пустеющих селах дома.

Летят "Жигуленки" и "Лады"
По следу телег и саней.
Не стало привычного лада
У старых лиричных плетней.

Случайно в тенетах чердачных
То прялка, то серп удивит.
Но все же расчетливый, дачный
Спеша утверждается быт.

При всяких лихих переменах
Мы рады кивать на судьбу.
Я тоже купил за бесценок
В сибирском селенье избу.

Конечно, морковка, редиска,
И речка, и поле - близки.
Но чувство - как будто у близких
Все это отнял воровски.

1979






* * *


То разъезды, то полустанки, -
Транссибирский привычный вид!
Поднавьюченные гражданки
Уплотняют вагонный быт.
И опять, нагоняя сроки,
Поезд катится. Путь далек.
У титана пылают щеки,
Круто варится кипяток.
С разговором не лезут в душу.
Перемолвимся невзначай.
Проводник освещенье тушит,
Закругляя вечерний чай.
Пробегут за окошком елки,
И уж не на что бросить взгляд.
Только глянет солдат на полке
На светящийся циферблат.
Только спутницы жарким потом
Обливаются.
                        Нипочем!
Обжигаюсь на поворотах
То одним, то другим плечом.

1977






ВЕТЕР


Грубо стучался в сени,
Рявкал, "качал права",
Руки ломал сирени.
Выдержала едва.

С петель содрал воротца,
С маху и - в колею.
В черную пасть колодца
Кинул, гремя, бадью.

Не сомневаясь в силе,
Враз раскачал избу.
Ведьмы, какие были,
Вылетели в трубу.

С треском свалил ограду,
С крышей наколбасил
Что-то ведь было надо
Столько потратил сил!

1982






ВОРОНА


На ель уселась снова
От голода вздремнуть.
Нет дедушки Крылова, -
Помог бы чем-нибудь.

На сумрачные кроны
То снег летит, то дождь.
Все косточки вороны
Пронизывает дрожь.

Конечно, жизнь воронья
Сплошная маята.
Но каркнула спросонья
И, вроде бы, сыта!

1983






_*_*_*_


В сиянье заснеженных крыш
Великая дремлет природа.
Быть может, пронзительней тишь
Была только в детские годы.

А сколько таится чудес
В лыжне, убегающей с хрустом!
И вечер, и пашня, и лес
Созвучны движениям чувства.

И то, что мы снова с теплом,
Спасибо избушке угрюмой,
Где можно, хоть поздним числом,
О собственной жизни подумать.

1973






НА РОДИНЕ


Села родного не узнать,
Как будто власть переменилась.
Мрачней отец, старее мать
И я угрюмей. Что случилось?
Как будто мир его и лад
К былому разуму не тянет,
Как будто много лет подряд
Здесь правят инопланетяне?
На "москвичах”, на "жигулях"
Пылят и катят незнакомо.
Безлюдно к вечеру в полях,
Зато битком у гастронома.
Глаза прикрою: ты ли, Русь?
Во мгле полыни и пырея?
И снова мрачно оглянусь:
Не пугачевщина ли зреет?
Строка, быть может, не права,
Поищем лучшие глаголы.
Но не хочу плодить слова
И соловьем свистеть веселым.
Не то чтоб нечего сказать,
Не то чтоб правда не по чину,
А просто горько сознавать,
Что я и сам тех бед причина...

1981






У ЗАКОЛОЧЕННОЙ ИЗБЫ


Сюда тропинок не торят,
Здесь больше крыш не мастерят.
Пока добрел, намаял ноги.
Ничей - ни алой,
Ни добрый - взгляд
Меня не встретил на пороге.

Куда ушел из отчих мест
Былой привет? Да уж не в гости!
Не даст ответ и свежий крест
На забурьяненном погосте.

Ни обогреться, ни прилечь!
Курю -одна душа живая,
Как бы единственная печь,
Дымком округу согревая.

Какие каверзы судьбы:
Без проводов гудят столбы!
Стою и плачу Виновато
У заколоченной избы,
Любовно срубленной когда-то...

1973






_*_*_*_


Промокший, зеленый от злости
Нахохлился день у ворот.
Измаялись в отпуске гости -
На родине дождик идет.

И нет ни желанья, ни воли
У солнышка высушить грязь.
Комбайны остыли на поле.
Издергана местная власть.

И лязгает попусту трактор.
И падает резко удой.
Но нет оправдания фактам,
Что в пору хоть в голос завой,

А небо вконец затянуло,
И туча за тучею прет.
И лишь на обветренных скулах
Слыхать, как щетина растет.

-  Когда это кончится, боже?
-  Да что это в небе стряслось!
И я дождевик, будто кожу,
Содрал и повесил на гвоздь.

1977






* * *


Звезды падают в синюю мглу,
За деревнею, в ближнем околке.
На вечернем покосном лугу
Не устали кричать перепелки.
Вот маячат большие стога.
Реактивный проходит со свистом.
И на месяце старом рога
Так же ярки в дымке серебристом.
И паромщик поет на корме,
Над водой свесив ноги босые.
И сдается, что двое во тьме
Нежно шепчут слова дорогие.

1976






* * *


По двору ходит Миша.
 Мирно, светло ему,
Походя ребятишек
Учит тому-сему.

Валя жива-здорова,
Тело из кофты прет.
Пойло несет. Корова
Теплое только пьет.

Есть еще бабка Настя,
Настует порося.
Много в ней было власти,
Да испарилась вся.

-  Миша! - зову несмело.
-  Некогда! - говорит.
Вижу, как то и дело
Он за водой пылит.

Вот уж за вилы Миша
Взялся, несет сенцо.
Грудь под шубейкой пышет,
Смотрит заря в лицо.

С думой о росном лете
Тоже смотрю в рассвет:
Кажется, на планете
Зла и раздора нет...

1982






ОЖИДАНИЕ


Две недели писем нету,
Телеграммы не несут.
Есть лишь воля:
Встал до свету
На заре, в шестом часу!

Окатился по привычке
У колодца, во дворе,
И на чай принес водички
В оцинкованном ведре.

Почеркал в своей тетрадке.
И до полудня, считай,
В магазин ходил, там в кадке
Рыба скучная - минтай.

Что скрывать, на сердце слякоть,
Бестолково хлопочу.
Можно б с небом покалякать
О погоде. Не хочу.

Сад грустит,
Цветы угасли,
Листья медленно летят.
Пожурил ворон на прясле,
Горлапанят, как хотят.

Ничего бы мне не надо, -
Пожил, знаю, что почем!-
Если б ты шагала рядом,
Говоря, бог весть о чем.
По траве сухой, шуршащей

Просто б шли - в руке рука.
Я бы на почтовый ящик
Не смотрел, как на врага...

1983






У РЕКИ


Кличет и кличет телка
Женщина возле ракиты.
А у меня, рыбака,
Спит поплавок, как убитый.

-  Где же ты бродишь, варнак! -
Все еще кличет, хлопочет.
Шустрая речка Кармак
Острые камешки точит.
Да, усмехаюсь, беда!

Вслух говорю шаловливо:
-  Здесь же не выгон...вода!
И поплавок заводило.

Бросила прутик в траву:
-  Благодарю за науку... -
Надо ж, крючок на плотву
Выловил, кажется, щуку!

1982






ОСЕНЬ ПРИШЛА


Блекло. Сумрачно. Пусто.
Лишь рябины красны.
Холодеющим хрустом
Налились кочаны.

Напиталась, набухла
Зябкой влагой земля.
Одиноко пожухла
На меже конопля.

И низины и кручи
Иней осеребрил.
Бечеву свою в тучах
Тянет крохотный "Ил".

Но веселое дело.
Вон - за далью оград
Вновь, как ратники, в белом
Березы стоят.

1981






ПОЛЕННИЦЫ


Поленница к поленнице -
И кладка хороша!
Труды мои оценятся,
Ведь вложена душа.

Я по-крестьянски бережно
Минутой дорожу.
Безвестности, безденежью
Топориком грожу.

Поленница - к поленнице,
Кладу, не устаю.
Красивой современнице
Полешки подаю.

Хоть комары-комарики
Едят нас, будь здоров,
Не отступлю от лирики
И на укладке дров.

Да-да, зимой оценится
Старательность моя:
Поленница к поленнице
Березовая!

1979






* * *


Ну зачем ты посмела
Постучать в мою дверь?
Что со мною на белом
Будет свете теперь?
Ни худого, ни злого
Я ж не делал вовек.
Был я, честное слово,
Неплохой человек.
А теперь среди ночи
За тобою лечу.
Жил я правильно очень,
А теперь не хочу.
Эй, троллейбус звенящий,
Ты меня обгони,
Я сегодня пропащий
Для жены, для родни.
Но любовь поневоле
Никому не слышна.
Хоть бы грянула, что ли,
Проливная весна,
Чтоб счастливую ношу
Донести поскорей
До потухших окошек,
До закрытых дверей.

1970






* * *


Маленький дятел - лесной барабанщик,
Не уставая, стучит день-деньской.
Как я жалею, что месяцем раньше
Не был с тобою в его мастерской.

Возле надломленной бурею ели
Ладно устроена жизнь муравья.
Может быть, завтра снега и метели
Вновь ополчатся на наши края.

Лишними станут фургон и телега.
Что-то уляжется, что-то замрет,
Что-то до нового таянья снега,
Не огорчаясь, под зиму уйдет.

Может, устало петляя по тропам,
Переселяясь поближе к жилью,
Заяц подскажет мне, где - за сугробом -
Видел он утром улыбку твою.

1974






ПАРОМ, ПОГОДИ...


Паром, погоди,
Не гуди, не спеши,
Успеешь еще переплыть
Эту реку!
На том берегу
Не видать ни души
И некому слово
Сказать человеку.
На том берегу
Начинается грусть,
Там лужи прихвачены
Слабым морозом.
Паромщик, постой!
Я к любимой вернусь
И вновь поднимусь
По Никольскому взвозу.
Там окна погасли
В знакомом дому,
Там словно чужая
Душа поселилась.
Там не откликались
Звонку моему,
Там, кажется, что-то
С любовью случилось.
Но шкипер серьезен,
Он знает свое.
Ну что ж ты!
Дай ходу - обратно -
Машинам!
Когда погибает любовь,
То ее
Спасать полагается,
Слышишь,
Мужчинам!

1973






КОЛЮ ДРОВА


В чужом дворе колю дрова,
Морозные поленья.
Хозяйка, - кажется, вдова, -
Кладет поленья в сени.

Она проносит ладный стан,
В избу позвать не смея.
И я молчу, как истукан,
Да ей во след глазею

Да, да, конечно, приглашай,
Веди в свои палаты!
И вот уже дымится чай,
В кути гремят ухваты.

Трещит старательно сверчок,
Запечный житель звонкий.
И светит бойкий уголек
В глазок печной заслонки.

Она присела у огня
И, косу заплетая,
Так посмотрела на меня,
Как ни одна другая,

И виновато - на буфет,
Поправив полушалок.
Мне ничего не надо, нет!
А вот чайку - пожалуй!

Я так, немного посижу,
На улице простудно.
Я просто мимо шел, гляжу,
Что человеку трудно.
Я просто шёл, тропа вела,
На сердце было слезно.
Ах, сколько в горнице тепла
От чурбаков морозных!

1972-1976






* * *


Замороженный кустарник,
След олений в стороне.
Ах вы парни,
                   парни,
                             парни,
Зря вы руку жмете мне.
Не уехать, не проститься
В этот чертовый мороз,
Где твои дрожат ресницы
Не от холода,
От слез.
Что ж, забуду этот серый
Сумрак около дверей.
И водителя Валеру
В полушубке до бровей.
Жаль поземку, жаль порошу,
Жаль луну в твоем окне.
И любви - твоей хорошей
Что достанется не мне.

1972






* * *


...Как-то был я портовым жителем.
И в деревне моей родной
Горевали мои родители:
Видно, спутался со шпаной!
Я ж суда разгружал с товарами
И в работах мужал и рос.
Грохотали лебедки тарою:
Вира! Майна! - до самых звезд.
По утрам, затянувшись "Севером",
Как летел я на свой причал,
Где над мачтой и тонким леером
Пароходный гудок кричал!
Были дни не всегда задорные,
 Были горьки и солоны,
Как тельняшек полоски, черные,
И, как вены, напряжены.
Нет, не рвал я от жизни лишнего,
 А сквозь грохот и суету
Так хотел, чтоб меня услышали,
Как призывный гудок в порту.

1972






* * *


Эта девочка снится всегда,
В легком платье - полет_и_парение!
Школьный бал. Выпускные года.
Торопливое сердцебиение

Что я делал?
                   Да переживал.
По земле я ходил?
                           Не по небу ли?
На гармошке играл?
                             Ну, играл.
Объяснился в любви ей?
Да не было...

Были весны в другие лета,
Торопливые клятвы, признания.
Но вальсирует девочка та,
Обретая второе дыхание...

1979






* * *


...Я из толчеи городской
Не вижу обратного хода,
Как будто костюм дорогой
Надел и стесняюсь народа.

Когда-то пахать-боронить
Досталось на тракторе лично.
 Но поздно!
               Оборвана нить.
Потерян тот след гусеничный.
Да поздно ли?
                  Слышу, нет-нет,
Рокочет - из толщи метельной...
Но это бушует сосед
За тонкою стенкой панельной.

1977






НАД АБАТСКОМ


Над Абатском,
Над Абатском
Не погашены огни.
Мне никак нельзя расстаться
С деревенскими людьми,
Мимо пристани проехать,
Где течет Ишим-река.
Здесь стоял когда-то Чехов,
Поджидая ямщика.
Мимо клуба, где танцуют
Моряки-отпускники.
Дайте, парни, покажу я,
 Сколько стоят каблуки!
Вот по кругу я лечу
И с девчатами шучу:
"Полюбите меня, девки,
Целоваться научу!"
Эх, не выдержит подкова
На веселом каблуке!
Вышла Оля Иванова,
Синь-косыночка в руке
Выходила, наступала,
Под сапожками - картечь
И куда моя пропала
Вся изысканная речь?
Пусть ведет она со мною
Непонятную игру,
Я под желтою луною
Белу рученьку беру.
Мы уходим в чисто поле,
Далеко слыхать шаги.
Только мне не хочет
Оля Насовсем отдать руки...

Над Абатском,
Над Абатском
Бродят звезды января.
Мне заря велит прощаться,
Над гостиницей горя.
Вот уже над сельсоветом 
В золотой трубит рожок.
Никого со мною нету,
Только зря скрипит снежок.
День подкатывает ловко
К полутемному крыльцу.
Вот и срок командировки
Приближается к концу.

1971






ПОДРАЖАНИЕ ЛОРКЕ


В долине теней вечерних,
Где пела беспечно птаха,
Я взял ее двадцать весен,
Она отдала без страха.

Восторженно и поспешно
Слова дошептали губы.
И якорь на медной пряжке
Увлек нас на травы грубо.

Еще, трепеща и ластясь,
Шуршали ее наряды.
И жарко теснились груди,
Нетвердо прося пощады.

Долину сокрыло мраком,
Отбой протрубили в части.
Как флаг пораженья, тело
Белело огнем и страстью.

Я должен был в ноль двенадцать
Быть в роте пред командиром,
Но все позабыл в восторгах -
Уставы и честь мундира.

Прошла морская пехота
На стрельбы ночные звонко.
И снова метались бедра,
Как два - в заперти! - тигренка.

Не скоро освобожденно
Мы стихли, как два пожара.
Ее заждались уж дома,
Меня - гауптвахта, нары.

Пока, отгорев, лежала
Она в полутьме покорно,
Раздавленную клубнику
Ножом соскребал я с формы.

1975






* * *


Он там остался - за порошами, -
Тот гарнизон в судьбе моей,
И скрип ботинок неразношенных,
И лейтенантских портупей.
И версты марша надоевшего,
И штык, примкнутый наголо,
И месяц, как заиндевевшее
Противогазное стекло.
И шутки ярые, рисковые
О том, что "дембель" впереди,
В морозном паре клуб-столовая,
Команды:
- Стройся! Выходи!..
Там мы звались морской пехотою,
Там командирский бас звучал.
Там понял я, прощаясь с ротою,
За что я в мире отвечал!

1977






АФРОДИТА


Из пенных вод по мокрым плитам,
Кому-то весело крича,
На берег вышла Афродита,
Откинув волосы с плеча.

В полосках узкого нейлона
Прошла, прошествовала - ах!
И бронзовел песок каленый
В ее божественных следах.

Она прошла, как ослепила,
Весь берег замер, не дыша.
А море вновь волну катило,
Сердито гальку вороша.

_Я_долго клял себя, разиня,
Смущенье глупое свое.
Мне б подойти,
Спросить бы имя,
Земное имя у нее.

1971






СТИРАЛА ЖЕНЩИНА


Стирала женщина белье,
Как всюду водится, стирала.
И тело гибкое ее
Движенья эти повторяло.

Устало голову клоня,
Но, видно, зная, что красива,
На постояльца, на меня,
 Лукаво взглядами косила.

И сам смотрел я на нее,
Как на апрельскую погоду.
И помогал отжать белье,
А после стирки вынес воду.

А там, в ограде, у стены,
Уже твердея от мороза,
Сушились мужнины штаны
Такой кощунственною прозой.

1972






ДЕРЖАЛИСЬ НЕБЕСНЫЕ ДАЛИ


"И стаи галок на крестах..."

    А. С. Пушкин

Спилили кресты.
И поспешно
Иконы и фрески - в куски!
Конечно, трудились успешно
Уездные еретики.
И тут же над куполом -
Небыль! -
Багряно расправился флаг.
Казалось, обрушится небо:
Содом и Гоморра,
И - мрак!
Держались небесные дали,
Как после набата, гудя.
И галки, крича,
Пролетали,
Насиженных мест не найдя.
Свобода!
Ни черта, ни бога!
Желанное время пришло.
А время всевидящим оком
Смотрело
И дальше текло.
В работах и в битвах сгорало
И в сталинском гневе крутом,
Восторга слезу утирало
И слезы безверья. Потом.

1981






В ЗАГРАНИЧНОМ ОТЕЛЕ



1

Чего он хочет голос странный -
 В два тридцать ночи, черт возьми! -
За телефонною мембраной,
Как бы за темными дверьми?

Всю душу вытянул по нитке,
Я как привязан к проводам.
И не выдерживаю пытки:
- Ну что не спится вам, мадам?

Я распахнул окно пошире:
Дождит нерусская весна.
А может, там, в полночном мире,
Любовь, пожар или война?

Гуляет поздняя пирушка
Под сенью вымокших аллей.
Вот так и вспомнишь: где же кружка.
С которой сердцу веселей?


2

Настойчиво, гортанно
Звонят мне без конца
И снова за мембраной
Не разглядеть лица.

Теперь мне в ухо дышат
Таинственно и зло.
Заочно ненавижу
 "Клиента" моего.

Ну что он в самом деле,
Хоть трубку на куски!
Ворочаюсь в постели,
Зверею от тоски.

Гляжу остекленело,
Но думаю пока:
"Хорошенькое дело -
Незнанье языка!"

Всю ночь в окошке узком
Качается звезда ...
Послать его по-русски,
Пусть думает - куда?

1973-1979






ХЕЛЬСИНКИ ЗА ОКОШКОМ


Блеском реклам затоплен,
Город всю ночь кружит:
Мчится то "Форд", то "Оппель",
То полицейский "джип".
Дышит в окно простудой
Северная весна.
Музыка "Барракуды"[1 - Б_арракуда_"_ - _название_ресторана_]*
Стихла. Но нету сна.
Вспомнился - в лунном свете
Сельский пейзаж простой,
Наш участковый Петя
С кобурою пустой,
Неторопливой речки
Шелковый говорок,
Домик отца, крылечко
С выбоинкой от ног.
Сколько б ни жил на свете,
Знаю - душа чиста -
Чудится будут эти
Ласковые места:
Галки над крышей храма,
Лошади вдалеке
И у калитки мама
В майском своем платке.

1974






В КОРОЛЕВСКОМ ЗАМКЕ


Грозны башни древнего колосса,
Но за узким таинством дверей
Пыль веков собрали пылесосом,
Полумрак сбежал от фонарей.

Гид ведет направо да налево,
 Непростые зрелища суля:
- В этом зале - ложе королевы,
Этот зал - покои короля...

Сам король - с картины
Смотрит строго:
Безупречны локоны и стать,
Молодой, наверно, равный богу,
Так и ждешь - начнет повелевать!

Голубая лента, эполеты!
...Я ж, признаться, думаю о том,
Как он ночью шел на ложе это
Мимо сонной стражи босиком.

 1974






РАЗГОВОР


Как не приветить гостя: все ж сосед,
Одним плетнем граничат огороды,
Одной тропой бегут здесь наши годы -
Его - в закат, мои еще в рассвет.

Опять прознать все надо старику:
-  Со службой как?
                           Не видно было что-то?
-  Был в отпуске...
-  А, понял, - в отпуску...
И это надо, коли заработал...

Мы говорим, как будто ни о чем,
Коль понимать не сердцем, а рассудком.
А он - ладони в рупор над плечом -
 Мои слова улавливает чутко:
-  Да вот поездил,
                          был в чужой стране,
Да без забот пожил себе у моря...
-  Оно и мне случалось... на войне. -
 И вдруг всерьез:
-  Что там о нас гуторят?

-  Да разное...
Киваю головой.
-  Так, так оно... -
Махру вдыхает злую,
И узловатой жилистой рукой
Оглаживает бороду седую.

1974






ПРОШЛИ ГОДА...


Я помню день, московский первый день,
 Литинститут. И стен его величье.
Мы шли туда из русских деревень,
Ловя ухмылки мальчиков столичных.

Мы состязаться с ними не могли
И восхищать поклонниц на эстраде,
Нам было проще грузные кули
Без лишних слов таскать на зерноскладе.

Что знали мы? Лишь сельскую страду
Да телогрейки выжженные потом!
И вновь впряглись мы в черную работу,
Пока они шумели на виду.

О, мальчики! Хитер крестьянский ум:
Мы были к жизни пристальней и тише.
 Где вы теперь? Я помню только шум.
А может, это дождь стучал по крыше?

1970-1974

84






УЧИТЕЛЬ


Памяти Александра Коваленкова


Ободряя кивком головы
И озябшей улыбкою грея,
Приводил он с бульваров Москвы
Амфибрахии, ямбы, хореи.

И Пегаса - лихого коня.
Он стегал полюбившейся строчкой,
Полновесною рифмой звеня,
Будто сельский кузнец молоточком.

Не кудесник из древних поэм,
А хранитель весеннего чувства,
Он однажды ушел насовсем,
Молодым завещая искусство.

Друг за другом пошли холода
В доказательство зыбкости мира.
Но могла ли остыть навсегда
Столько песен взметнувшая лира!

Мне не верится. Ночь у окон...
Вдруг опять за метелью незрячей
С Александром Сергеичем он
Засиделся за пуншем горячим?

1977






ПОДАРОК СУДЬБЫ


Эти взоры - мурашки по коже!
В клуб-столовой сидели зека
И восторженно били в ладоши,
Если в цель попадала строка.

Полчаса на стихи "отпыхтели",
Но поэты - не тот интерес.
В мини-юбочки радостно целя,
Вызывали на "бис" поэтесс.

Вновь цвела и светлела эстрада.
И с восторгом - подарок судьбы! -
Будто луны, из дальнего ряда
Поднимались обритые лбы.

Поднимались, как "родные братья",
Что судьба им еще посулит?
Беспокоясь за мероприятье,
Напряженно сидел замполит.

Он сидел, как на углях-иголках,
На посту на своем боевом,
И запястье в давнишних наколках
Забывал прикрывать рукавом.

1969






ВСПОМИНАЯ РУБЦОВА


Осенний сквер прохладою бодрил,
И битый час, нахохлившись над книжкой,
Я что-то бодро к сессии зубрил,
А он курил, закутавшись в плащишко.

Скамья. И рядом признанный поэт!
Заговорить, набраться бы отваги,
Мол, я из той же - хоть без эполет! -
Литинститутской доблестной общаги.

Он все сидел, угрюм и нелюдим,
Круженье листьев взором провожая,
И вдруг сказал: "Оставьте...все сдадим!"
Я подтвердил кивком, не возражая.

"Вы деревенский?” - "Ясно, из села!"-
"Не первокурсник?" - "Нет, уже не гений..."
В простых тонах беседа потекла,
Обычная, без ложных откровений.

Вот пишут все: он в шарфике форсил.
Но то зимой. А было как-то летом:
"Привет, старик!" - рублевку попросил
И устремился к шумному буфету.

Теперь он многим вроде кунака,
Мол, пили с Колей знатно и богато!
А мы лишь раз с ним выпили пивка
И распрощались как-то виновато.

Потом о нем легенд насотворят
И глупых подражателей ораву.
При мне ж тогда был фотоаппарат,
И техника сработала на славу.

Он знал и сам: легенды - ерунда,
А есть стихи о родине, о Доме.
Он знать-то знал - взойдет его звезда,
Но грустен взгляд на карточке в альбоме

1989






ГОРОСКОП


То ли кара настигла какая,
То ли магия чья догнала?
Прочитал. И что делать, не знаю: -
Невеселые наши дела!

Помрачнел, как от грубого фарса,
Поднял взор в поднебесную жуть:
Две орбиты - Плутона и Марса -
Направляют мой жизненный путь.

Две звезды агрессивного толка -
Над всемирным коварством и злом.
Помолчал я в раздумии долгом:
Поделом тебе, брат, поделом...

Но такая уверенность крепла:
Нипочем ни пожар, ни потоп!
Вот строка: "Возродишься из пепла!" -
Обещал мне легко гороскоп.

1980






* * *


Дымя соляркой и бензином,
Рядком шли тракторы, звеня...
Негородская та картина
Опять встревожила меня.
Я вспомнил час побудки сонной,
Рев "пускача" и стан ночной,
Где спал, не сняв комбинезона,
В обнимку с рыжею травой.
Ведь там как раз, в зените лета,
Набрав подоблачный предел,
В лучах июльского рассвета
Счастливый жаворонок пел.

1974






ПОЛНОЧНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ


Только снег да мороз, отходящий ко сну,
Только груды бульдозером столканной глины
Только губы опять услыхали весну -
Это зной долетел из ферганской долины.

Это горькая накипь отпала с души,
Это снова со мною старинные книга.
Это жаждет прохлады далекий Карши.
Ледниковой остуды желают арыки.

Там гранатовым соком рассвет окроплен.
Но живучи во мгле поученья Корана.
Это, видно, оттуда сквозь микрорайон -
Снег копытя, промчалась орда Чингизхана?

Что ж вы плачете, нежные строфы мои?
Что от топота стонешь, морозная рама?
Это просто мираж! А вошел Навои.
Это просится в руки мне томик Хайяма.

Я беру. Ни разлада, ни сумрачных лиц,
Ни дрожанья чинар, ни тоски кипариса,
Ни печально бредущих в хвосте колесниц
Полонянок, чья кожа белее кумыса.

Только острые стрелы восточных очей,
Только лики красавиц-шафранного цвета.
"В этом мире глупцов, подлецов, торгашей"[2 - _Из_стихотворения_О._Хайяма._],
Может быть, красота лишь спасает поэта!

Это снова дохнула в окно Фергана,
Это сумрачных елей качаются пики.
Я глаза поднимаю: в полнеба- луна.
И да здравствует мир красоты луноликий!

1980






* * *


Не удержать тебя, лети!
Но, завершая ход по кругу,
Я мог бы выдохнуть:
- Прости,
Ведь мы теперь нужней друг другу! -
Непобедимо хороши,
Мы оба чувствовали это.
И было больно.
Боль души
Гасил я горькой сигаретой.
Гордясь, чего-то там сказал,
Теперь припомнить бы,
Да - что ты!
Я проклял аэровокзал,
Возненавидел самолеты.
Куда нас, право, занесло?
Судьбе ли мы бросали вызов?
Зачем, кому твердил назло:
- Держись, Денисов...

1981






* * *


Я люблю тебя все сильней,
Я примчусь к тебе, - долга ль сборы!
Растреноживаю коней,
Выбираю, резвей который.

Нету времени размышлять, -
Опоясан, экипирован.
Вот и конь, молодая стать,
На четыре нога подкован.

По-разбойничьи прискачу,
Заупрямишься, знаю штуки:
И калыма не заплачу,
И погоне не дамся в руки!

Ахнет Азия. И окрест
Долго будут не верить слуху.
Азиаточка, - вот те крест! -
Я и сам азиат по духу.

Выбрось загодя все ключи,
Все замки, не жалей потери.
И не вздумай держать в ночи
На железном запоре двери.

1981






В ПАСХАЛЬНУЮ НОЧЬ


А дождик то сыпал, то лил
На купол, на белые стены.
И колокол, колокол бил, -
Христос поднимался из тлена.

Там пели, там был полумрак,
И веры там - полная чаша.
Но не пропускала зевак
В церквушку милиция наша.

Сурово держался дозор.
И, как протодьякон с амвона,
Апостольским басом майор
Вещал из трубы мегафона:

"Вы шли бы, ребята, домой,
Хорошие ж вы человеки!"
Мы шли, целовались с тобой
И верили - это навеки!

В ту ночь - хоть у неба спроси! -
Сердца наши нежно стучали.
Уж после мы, утром, в такси,
Как грешные ангелы, мчали.

1981






ТАК МЫ И МЧАЛИ...


Автоэкспресс -
По Тюмени, по улицам летним!
Серый асфальт,
Отдыхающий от перегрева
Так мы прощались, -
Летели экспрессом последним,
Чинно сидели, как будто -
Король с королевой.

Неотвратимость,
Нелепость разлуки полночной -
Все принимала
Уставшая за день планета.
На голубом был очерчен
Твой профиль восточный.
Взгляд утешительно
Вспыхивал ласковым светом.

Так мы и мчали
В каком-то экранном скольженьи
Мимо домов
И соседей, взирающих строго.
Губы томились
И руки искали сближенья...
Это потом уж
Я брел через ночь одиноко.

Грустно ли было?
Не помню. А помнится чудо! -
Наш поцелуй под раскат
Самолетного грома...
Вот и сейчас ожидаю
Я радость оттуда -
Из поднебесья,
Из грохота аэродрома. 

Прямо с высот -
Из пленительной повести лета! -
Борт реактивный на шинах горячих
Подкатит.
Выйдешь ты вся в золотинках
Осеннего цвета,
Как тебя ждал я,
Рассказывать жизни не хватит.

1982






ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ


Ну, конечно, родная,
Давай удерем
Мы из этой больницы
На солнце, на волю!
Ровно в полдень
За Волгу уходит паром,
Хорошо там в просторном
Ромашковом поле.

Мы бы шли через поле,
Счастливо близки,
Мы бы заново мир
Открывали чудесный.
И о нас рассказали бы
Нам лепестки,
Им про "любит-не любит"
Все точно известно.

Через час и в палатах
Закончат обход.
И никто не заметит,
Ведь случаи были!
Возле пристани ждет нас
Еще теплоход.
Мы бы в море Каспийское
Вместе уплыли.

Астраханский бы ветер
Нагуливал вал,
Апшеронские луны
Сняли б весенне.
Я тебе показал бы.
Где Стенька гулял,
Где персидские звезды
Прославил Есенин.

Ну так что же дежурной
Сказать медсестре?
Молодецкое утро
Сияет над Русью!
Дай мне руку,
Взгляни, как светло во дворе,
Даже в этом,
Где много печалей и грусти...

1982






ПОСЛЕ БОЛЬНИЦЫ


Да что говорить... После грустной палаты больничной,
Линялых халатов и серого - в рамах - стекла,
Мы словно воскресли в торжественном мире античном,
Легко вознеслись в восходящих потоках тепла.
Когда же с высот опустились мы на землю жестко,
Когда осмотрелась, хлебнувшая неба, душа:
Обычный народ тормозил у пивного киоска
И дюжий дружинник за шалость ругал малыша
Ну чем недовольны: и этот - уставший от жизни -
Охрипший прораб и малярша - картошкою нос.
Ах, делали базис манящих вершин коммунизма,
Но - гиблое дело! - бетон самосвал не подвез.
А робкий студентик с подругой,похожей на мышку
 Купивший на мелочь последний с минтаем пирог.
А этот кричавший на грязной реке катеришко?
Он требовал чалку. И смолк. Докричаться не мог.
Больная страна. И сограждане - чаще - больные.
В почетных могилах укрыты от гнева вожди.
Кончается век. Открываются точки пивные.
Бетон не подвозят. И сеют заразу дожди.
Какая тоска! И что делать, тоску наблюдая.
Опять в небеса? И опять мы взорлили вольно -
Над всем, что стряслось, и что в Будущем нас ожидает,
Но это - о радость! - хоть это нам знать не дано.

1983






* * *


Попили "ситро". И опять
Прибавилось сил и отваги.
Приказывай крепости брать, -
Падут перед доблестью шпаги!

Вели! Будут петь соловьи,
Расступятся стены любые.
Я знаю, у нашей любви
И небо, и кровь - голубые.

Коня мне и волю небес, -
Вернусь после битвы опасной.
Пора! И рука на эфес,
Другая - для дамы прекрасной.

И руку я ей протянул.
И надо ж, в такие моменты,
Сержант подошел, козырнул:
Прошу, гражданин, документы..."

1983






МЕСТЬ


Никого впускать не станем,
Мы устроим эту месть.
Верить скептиков заставим,
Что любовь на свете есть!

Дверь - на ключ, стучать напрасно,
Не откроем. И - привет!
Занавеской темно-красной
Занавесим белый свет.

Мы и пищи не попросим
Даже сто часов подряд.
На костер любви подбросим
Наши души. Пусть горят!

Пусть огонь взорлит победно -
В небеса, во все концы!
Пусть пожарных в касках медных
К дому вызовут жильцы.

Пусть взломают в самом деле
Эту дверь и косяки,
Пусть бетонные панели
Разбивают на куски.

Переладим, перестроим,
Перетерпим и - вперед!
Все равно свое живое
Жизнь, как водится, берет.

1983






* * *


Любила, мучила, жалела
Сковала тысячей оков.
Какого черта!
Надоело.
Я взял билет - и был таков

Под стук железный,
Стук колесный
Легко сойти за бодрячка
За разговором несерьезным
И за игрою в дурачка.

Но я и в карты отупело
Гляжу: валеты, короли...
Любила, мучила, жалела.
Любила ли?

1981






* * *


Много снега и света в окне;
На рябине притихли синицы.
Может, лучшее дело и мне -
Успокоиться, остепениться.

Для надежности выпить вина,
Развеселое будет начало!
И навеки забыть имена,
От которых душа трепетала.

Вьюга вой и рябина гори,
Замерзай и березка нагая!
Но душа говорит: не дури,
Где сегодня твоя дорогая?

Я не знаю. И сердце молчит.
А в окошке, толста и носата,
Только снежная баба торчит,
Не мигая, торчит до заката...

1981






* * *


Да, идиллии нет и не будет,
И пора, не сваляв дурака,
Без гордыни подумать о людях
И отчаливать из Кармака.

Что ж, пора! Потихоньку оденусь
И поверю, что жизнь хороша.
Боже мой, а куда ж еще денусь,
Коль и здесь не на месте душа!-

Коль и в этой избе придорожной
Запереться навек не смогу -
От себя, от друзей ненадежных,
Что злословят в досужем кругу.

Будет в жизни и горше и слаще,
Но сегодня, Светлея лицом,
Все любуюсь на иней бодрящий:
Побродить бы еще с ружьецом.

1979






ИЗ ПИСЬМА ДРУГУ


...Похвалился бы да нечем,
Все над рифмами корплю,
Сигаретами калечу,
Сокращаю жизнь свою.
Через час приедет Римма ...
В тонком таянье духов
Посидим, поговорим мы,
Не касательно стихов.
Никого не замечая,
И не зная, как нам быть,
Потихонечку вздыхая,
Разбирая жизни нить.
Помолчим при тихих думах
До интимного темна.
Из высоких чешских рюмок
Выпьем легкого вина -
За шальную, проливную,
 Поднимающую ввысь,
За нескладную такую
Человеческую жизнь...

1981






ПРИРОДА И ПОЭТ


И день и ночь строча, портняжа
По токовищам косачей,
Остатки зимнего пейзажа
Уносит труженик-ручей.
И облачка, что к солнцу жмутся,
Еще по-блоковски чисты,
Но, глянь, над пашнею прольются.
Над чем же мучаешься ты?
А ты, прижав портфель к костюму,
По грязным лужам держишь путь,
Ведь он, портфель, не фунт изюму,
Не пара строф каких-нибудь!
В нем все что надо:
Птичья тушка,
И рыба - спинка муксуна,
И даже ранняя петрушка.
И хрен.
А этот...на хрена?
А чтоб жене ответить с толком,
Докинув шляпу до гвоздя:
- Достал! - и радоваться долго,
На кухне дух переводя.

1980






ПОКАЗАНИЯ


Не помню лиц и глаз,
Примет особых нету:
В кроссовках "Адидас",
В одежке из вельвета.
Прижали - будь здоров! -
И весело, и рьяно
Простых моих штанов
Обыскали карманы
Плечистый паренек
Постанывал убито:
"Какая, кроме строк,
Наличность у пиита!"
Не пентюх, не дебил,
Как понял по тираде,
"Иди!" - он процедил,
В глухом смятеньи глядя,
Как тропкою прямой,
В штиблетах ширпотреба,
Я пошагал домой,
К себе домой - на небо...

1983






ПОЖИЛЫЕ


Им будто не до нас,
Беседуют келейно.
Горит иконостас
Медалей юбилейных.
В критических речах -
Огонь и посверк стали:
На этих, мол, плечах
Отчизну поднимали!
Нетрудно ублажать,
Не только из приличья,
Их воинскую стать,
Седины и отличья.
Окончили поход -
Кто чист, кто тайно грешен.
Мы тоже - в свой черед -
Сойдемся, старость теша.
О чем же вслед ворчит
Вон тот бывалый, тертый,
И посохом стучит,
Как царь Иван Четвертый?

1981






ШЛА ЛОШАДЬ


Асфальт, налитый жаром,
Парил и тут и там.
Шла лошадь тротуаром,
Как ходят по делам.

Прохожие смотрели,
Как смотрят на коней.
И оводы гудели,
Летящие за ней.

Куда же ты, гнедая?
Отбилась от кого?
Юнцов косматых стая
Кричала: - Мирово!

Гражданочка с поклажей
С глазами, как магнит,
Ворчала: - Да куда же
Милиция глядит?

А лошадь шла, щипала
Былинки на ходу
Да гривою мотала
В бензиновом чаду.

Шагай смелей, гнедая,
Сквозь этот гул и звон
Туда, где луговая
Трава, а не газон,

Где табуны пасутся
И вольные стада...
Туда б и мне вернуться
Однажды навсегда.

1978






В РАСПУТИЦУ


Шел мокрый снег.
Но - не до снега,
Когда такие чудеса:
Патриархальная телега!
Скрипят четыре колеса.

Я в туфлях брел.
Что делать?
Мода!
Вконец расквасились они.
Одно спасение -
 Подвода!
-  Подбрось-ка, дядя, до родни!

-  Садись!..
Конек бежит прилежно,
С ним рядом Шарик, -
Хвост в репьях.
Я знаю толк в езде тележной,
Хоть больше ездил На санях.

Возница хмур,
Неласков что-то.
И мне, скажу, не до речей.
А Шарик рад, что есть работа:
И лает, лает на грачей.

1977






МУЖИКИ ЗА ЧТЕНИЕМ ГАЗЕТ


Вот они на бревнышках, чуть свет,
Шелестят, дымят неторопливо:
Чем не сходка сельского актива -
Мужики за чтением газет!

Собрались, обмысливают "жись":
-  Глянь, жулье продернули...отлично
-  За партейных...надо же...взялись!
И кивают враз дипломатично.

-  Ну-ка, глянем, что за рубежом?
Так и есть, нет ладу на планете...
-  Не скажи, опять грозят нам эти...
-  Не живётся, лезут на рожон!

Я молчу, не лезу в разговор.
Но опять - услуга за услугу! -
Раздаю по-братски "Беломор".
 Зажигалка щелкает по кругу.

-  Фельетон!
-  Оставим про запас...-
И глядят пристрастно и ершисто
На портрет, гостившего у нас,
Из чужой страны премьер-министра.

Вот они - от плуга, от земли.
Им сейчас на пахоту, на сутки!
 Президенты, принцы, короли...
-  Сохрани, сойдут на самокрутки.

1976-1989






СТЕПНАЯ ЭЛЕГИЯ


Какие здесь травы шелковые были,
Какие цветы здесь не ведали зла!
Поутру косилки клинки обнажили ,
И рубка направо-налево пошла.

И степь замерла от железной прополки,
И плуг солонцовую землю вспушил,
И вольную песню ночной перепелки
Однажды химический дождь потушил.

Ни пенья,- лишь ветер сухой и колючий;
Ни шелеста - редкие здесь колоски.
Лишь только дождишком пробрызнула туча,
Как будто бы слезы смахнув со щеки,

Как вновь самолетик стрекочет над полем,
И дух химикатов шибает под дых.
И кто-то вздыхает, с надеждою, что ли:
"Должно быть, не наши придумали их..."

1981








ХАЛМИР


Шуршит белесый ягель,
И громче звуков нет,
 Как будто по бумаге
Печатается след.

Плашмя ложатся тени,
В овраг ведет тропа,
Где жертвенных оленей
Белеют черепа.

Устроен зло и просто
Потусторонний мир.
Я кланяюсь погосту
С названием - халмир.

На тундровой дороге -
Случайный интерес:
Языческие боги
Мерещатся окрест.

На сумрачные лики
Шагаю прямиком,
Жемчужинки брусники
Хрустят под каблуком.

1982






СТАРЫЙ СОЛДАТ


Вся-то баталия проще простого:
Марш изнуряющий, бомбы, паром.
Клюнуло там на Дону, под Ростовом,
При отступлении в сорок втором.

И опрокинулось знойное небо,
И захлебнулось шрапнельной икрой.
Вот и в Берлине - не выпало...не был,
А следопыты решили: герой!

Шаг за шажком и - взошел на крылечко.
Выдали угол.../ На власть не ворчи!/
Вот и кулек диетической гречки,
И вал идол - прописали врачи.

Скрипнула дверь, постоял на пороге,
Сердце сдавило, припал к косяку,
Крупкой коричневой сея под ноги -
По домотканному половику.

Много недель было в комнате тихо,
Думали выехал... Богом храним.
Вновь следопыты пришли...А гречиха
В рост поднялась и шумела над ним.

1983






ВИНОГРАД


Навезли винограду, товара - под кровлю,
Можно оптом, хоть ящик, кому по плечу.
-  Не толпитесь, всем хватит! - взывает торговля.
Но невесело я у прилавка торчу.
Дух медовый, дух сладостный - выше скворешен,
Наконец-то, навалом, хоть раз - наконец!
Если б раньше, немножко я был бы утешен:
Перед смертью просил винограда отец.
Мы тогда в огороде копали картошку,

Понаехали в помощь - племянники, брат...
Наш отец как-то тихо сидел у окошка,
Как-то очень прощально смотрел на закат.
Что привиделось старой закалки солдату?
Ни бои, ни полегший под Харьковом взвод...
-  В сорок третьем, - промолвил он, - в нашу палату
Всем по ветке принес винограду начпрод...

Снова осень. Подуло с полей, посвежело,
К югу тянутся гуси, вот-вот улетят.
А сорока на куче ботвы порыжелой:
-  В магазине, - стрекочет, - дают виноград!
Навезли... У прилавка такое творится!
И торговля в запарке - товар ходовой.
-  Сколько вам, Николай? - тормошит продавщица...
Не она ль мне припомнится в час роковой?

1986






ХАИМ ФАИЧ


За Урал от фашистов бежал,
Так и прибыл к нам - рвань да заплаты.
Но прознали: шинок содержал
В городишке каком-то, в Карпатах,
-  Хаим Фаич, а где сыновья?
На кровавых фронтах - не иначе?
-  Ах, судьба ..Прозябают, как я... -
И ни слова. Трясется от плача.
Вот с молитвой в полуденный час
Он у печки сидит, подвывая.
Жалко бабам - платочки у глаз:
Что поделаешь - вера такая!
Кто лепешку несет, кто пирог.
И не верят глазам христиане:
Бьется в печке сивушный дымок,
Будто дьявол, монеты чеканя.
Долго наши захватчиков бьют.
И в селе, что ни день, похоронки.
Стон вселенский. И горькую пьют.
Пристрастились подростки и женки.
Вот уж пушки кончают пальбу,
И в Карпатах цветут эдельвейсы.
Хаим громче ругает судьбу,
Распушив благородные пейсы.
Вот он скробно бредет по селу
В живописном немыслимом горе.
Вот, как Яхве, мерцает в углу -
Со зловещей звездою во взоре

1989






В ПОРУ ЛИСТОПАДА


Мне грустно все ж:
Восторга в сердце нет.
Да ведь такие годы
Пролетели!
Слова любви к селу
Забронзовели,
А как будил их
В юности рассвет!

Теперь все реже
Пишутся стихи,
И я спокойней
В пору листопада,
Хотя горланят так же
На оградах
В жар-птичьем оперенье
Петухи.

Стал осторожней
К радости народ.
Нечасто ходят
По воду молодки:
На пять дворов
Один водопровод
Торчит, как перископ
Подводной лодки.

Лишь невзначай
Встревожится душа,
Когда увижу: вдруг
По перекрестку
Мой старый друг
Толкает водовозку -
На легких шинах
Бывшего "Ижа".

На кочках фляги
Мечутся, звеня.
Я вспомню годы,
Что отгрохотали,
Когда мы здешних
Девушек катали,
И трактор ждал
У пахоты меня.

Но не припомнить
Больше ремесло,
Что так постыдно
Бросил, уезжая,
И не собрал
Хоть части урожая
Где сеял сам...
Прости меня, село!

1977






ЗАРЯ ВЕЧЕРНЯЯ


"Сияй, сияй, прощальный свет..."

    Ф.И. Тютчев

Над Крутинским увалом сгорала заря,
Как всегда, были краски чисты.
Но впервые манили -
 С высот сентября -
Биотоки ее красоты.
И решил я!
/Большак был один - на Ишим./
И пошел я - сомнения нет!-
Мимо зябких озер;
Буксовавших машин,
Мимо сумрачных взоров - вослед.
А заря все звала,
Не жалела огня,
Золотила осеннюю грязь.
Сколько лет прошагал я!
В селе без меня
Вот уж целая жизнь пронеслась.
Так случилось...
И вправду я будто оглох
К зову пашен, где сеял и жал.
Телеграммы и те настигали врасплох:
"Приезжай хоронить..."
Приезжал.
И белел солонец,
И скудел чернозем,
И ветшали калитки оград.
И еще я приехал, как умер отец.
Золотел на селе листопад.
Были в золоте крыши,
Ступеньки крыльца
И вершины стогов на лугу.
"Ну так, что ж! - я услышал, -
Заменишь отца?.."
Я ответил:
"Уже не смогу...” 
Да, конечно, ответ мой
Не стоил гроша,
Невеселые вышли дела.
Слишком долго она отвыкала, душа,
От обыденной жизни села.
Слишком многие дали открыл мне простор,
Слишком ярко пылала заря -
Над Крутинским увалом,
Над хмурью озер,
Над короткой красой сентября.

1983






ПЕРЕД ДОРОГОЙ


А может, уехать, с привычным проститься,
Какие-то узы утратить в пути,
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что не смог я обресть, обрести?

Спасибо тебе, моя жизнь, моя вера,
И так не на тихом я жил этаже!
Спасибо за то, что не вспомню примера,
Когда б не дала ты работу душе.

Не то чтоб высоко меня поднимала,
Но не испытал ни сумы, ни тюрьмы.
И женщине той, что меня обнимала,
Спасибо, - привычку не создали мы.

Пусть где-нибудь в далях, в каких-нибудь весях
И в скромной моей деревенской избе
Я был не настолько задорен и весел,
Как это, наверно, хотелось тебе.

Спасибо еще, что есть други-поэты,
Они не всегда же сидят за вином!
Что все же из странствий по белому свету

Ждала меня мать на пороге родном.
А надо опять вот уехать, проститься,
Мучительно выдохнуть это: прости!
На что-то решиться, в кого-то влюбиться
И то, что сумел растерять, обрести...

1981






Я ТАМ ПРОСНУЛСЯ...


Простой советский сочинитель,
Подручный партии родной,
Я помещен был в вытрезвитель,
Прошу прощения, - хмельной.

И по утру - раздавлен, скручен,
Уже безропотно, без сил -
Я там проснулся туча тучей:
Ах, что вчера наколбасил?

Не много вспомнил я, трезвея,
И думу горькую решал.
И гражданин при портупее
Мне очень нужное внушал.

Мерцала лампа вполнакала
И утверждал подвальный свет:
"Шипенье пенистых бокалов"
Воспел ошибочно поэт!

Посомневался я. Однако,
Кольнуло что-то под ребро.
И вдруг, о господи, из мрака
Возникло все Политбюро.

Портрет к портрету по порядку -
По генеральной колее,
Подретушированы гладко
В державном фотоателье.

Ну, словом, все, как на картинке,
От Леонида Ильича.
Таким не грех по "четвертинке”
Принять, Указы настроча.

Смотрели Маркс и Энгельс с полок,
 И Брежнев, изданный с "колес".
Тут Суслов - главный идеолог,
Мигнул мне: "Коля, выше нос!" 

Я ободрился. Рядом чинно
Писал "телегу" капитан.
"Заметь, - сказал я, - вот мужчины,
Пьют исключительно "нарзан”!

Был и у них, конечно, вывих,
С Хрущевым вспомни кутерьму!
Но тут политика, а вы их
 В ночную пьяную тюрьму.

Но трезвых слов не замечая,
И крика - робкого - души,
Ответил "мент", ногой качая:
"Я разберусь...Не мельтеши!"

Потом я наскоро оделся:
"Михал Андреевич, прости..."
На волю вышел, огляделся,
Позвякал мелочью в горсти.

Рассвет умыв, сияли лужи,
К достойным целям шла страна.
Пошел и я...Отмыть бы душу,
Да переможется она!

1978






ТРУДНЫЙ МОНОЛОГ


Не надейся, я не спился
 И ума не растерял,
_Я_трудился, не ленился,
С кем попало не " кирял ".
Был оседлым и бездомным,
Всяко по свету вело.
Может, был излишне скромным.
Наглым больше повезло.
Но имел свою задумку,
И она смогла помочь...
Что закис - то? Дерни рюмку
И катись отсюда прочь!

1985 






ПРОВИНЦИЯ


Поет комар, гудит мошка,
Стрекочет вещая сорока,
И кот на троне чердака
Холостякует одиноко.
Бычок об угол чешет бок,
В сарае хрюкнул боров сонный,
" ДТ " свалил в канаву стог -
Ничейный, стало быть, - казенный.
Ничья дорога, даль ничья...
Но - чу!
Как будто скачут тройки?
И, сдунув с крыши воробья,
Нагрянул ветер пересторойки.
Ура! И выкрикнув "ура!" ,
Забив всех раньше в барабаны,
На этот ветер флюгера
Отреагировали рьяно.
Опять на гребне, на виду
За всенародные усилья:
Теперь в двухтысячном году
Сулят здесь лад и изобилье.
Толкуют складно - блеск и шик! -
Мол, были беды и потери...
И хмуро думает мужик,
Привычно в будущее веря:
" Ну что ж, идем к версте верста,
То попустительство,
                              то ломка.
В итоге жизнь и прожита -
Вся для счастливого потомка... "

1986

124






ДОЕХАЛ!


Я ехал пьяный на телеге,
Конек умен, трусил едва.
Моталась в сумраке и неге
Моя чужая голова.
Мы ладно бражничали с кумом,
Мы в чувствах родственных клялись,
То в даль стремились наши думы,
То в стратегическую высь.
Что было - было!
Шито - крыто.
Доехал, спать ушел в лесок.
А мог сыграть бы под копыто,
Или упасть под колесо.
Теперь идеями пронизан,
Я больше к куму - ни ногой.
Гляделки пучу в телевизор,
Сижу, весь правильный такой.
И для жены, как замечаю,
Пришла иная благодать:
Спешит налить мне чашку чая
И дырку бублика подать.

 1987






ПОДРОСТКИ В СКВЕРЕ


Нет, нет - не наркоманы!
Иду, бросаю взгляд:
В кроссовках и бананах
Они сидят, галдят.
О чем? Прикину вкупе -
И хил и беден слог,
Толкут водичку в ступе,
Вот так и я толок.
При кепке, при монете,
При флотских брюках клеш...
У отроков у этих
Изысканней балдеж
В тревожных ритмах века,
Где кругом голова,
" Монтана ", " дискотека " -
Со смаком пьют слова.
Лопочет: " Мани, мани! "
Висящий, как праща,
Транзистор фирмы " Сони "
На плечике прыща.
Свободный от иллюзий,
От сложностей души,
Он цедит, глазки сузив:
" Цигарку разреши..."
И все-то понимаю,
И взгляд мой злой - в упор,
И все же вынимаю
Проклятый " Беломор ".

1987






ЗАПРЕТЫ


Старинным чистым светом
Луна в ночном окне.
И чудятся корветы,
Как в детстве, на стене.
Как призраки, как духи,
Плывут из дальних стран -
Матрос с серьгою в ухе,
Братишка капитан.
Кричат:"3а вами лично!"
А мне дороги нет:
На визе заграничной
Чиновничий запрет.
Что сделал я плохого?
В плену был? Не бывал!
В КБ у Королева
Подписку не давал.
С анкетой все в порядке,
Все - прочерки, тире...
Ну, резал правду матку,
Так гласность на дворе!
Что знаю я? Компасы!
Что ближе? Синь воды!
Еще завел Пегаса,
А он не знал узды.
Манящие корветы,
Бетонная стена...
Запреты вы, запреты -
Чужая сторона.

1987






СВЕРНУЛ Я С БОЛЬШАКА


... Потом свернул я с большака,
Над степью плыли облака,
Как белые шаланды.
Далеко было до ЦК,
Как и до местного РК
Отдела пропаганды.
Я сел на камень.
Бег минут
Жара в тугой свивала жгут,
Но это к слову, частность.
Я думал, если нам не врут
И никуда не заберут,
Совсем поверю в гласность.
От прошлых болей и обид
Я был, как старый инвалид
На площади базарной:
В глазах тоска, в груди томит,
Ведь в душу мне по шляпку вбит
Режим тоталитарный.
Я вспомнил цензора " лито ",
Как он вымарывал " не то!" -
Негодник и Иуда.
Как сытый, в кожаном пальто,
Начальник важничал:
" Пошто Работаете худо?"
Качал права поддатый " мент",
Искореняя "элемент".
За что такая плата?
Но намекал интеллигент,
Вчерашний джинсовый студент:
" Система виновата!"
Ржавели плуг и борона.
Одна работала - без сна! -
Контора наградная.
Терпели БАМ и Целина,
И вся - на донце стакана! -
Россия остальная...
Теперь в верхах раздор," война ",
В низах - густая тишина,
Чиновничьи препоны.
Не открестившись от вина,
С надеждой крестится страна
На древние иконы...

Вот так вблизи от большака
Сидел я. Плыли облака ,
И жаворонки пели.
Что в этот час решал ЦК,
Не знал. Но местный наш РК
Держался за портфели
 Прогнали стадо. По земле
Скользнула тень - пастух в седле:
"Здорово ночевали!"
Потом огни зажглись в селе
И я, грустя, мечтал во мгле
Хотя б о сеновале...

1988






ПАФОС РАЗРУШЕНЬЯ


Как при Сталине и Троцком,
На глазах свершая зло,
Сносят дом в селе Покровском,
Лучший дом на все село.
" И чего взбесилась снова
Дорога Советцка власть?
Этот дом Григорий Новых
Ставил сам, благословясь!"
Собралось народу лишку,
Кто с колом, кто с кирпичом:
" Не допустим! Гришка - Гришкой,
А евонный дом при чем?
Заступал кому дорогу,
Баламутил гладь и тишь?
Ну, зевак случалось много,
Едут, всем не запретишь.
То из аглицких туманов,
То из Штатов - прямиком...
Был проездом царь Романов,
Уронил слезу тайком..."

"Катарпиллер" смотрит тупо,
Дай "добро" и он - вперед!
 Тракторист, как князь Юсупов,
Дышит водкою в народ.
Но Совет по факту дома
Не решил вопрос пока.
И товарищ из райкома
Давит "мнением" ЦК:
"Неужель идейных нету? -
Ястребиный щурит глаз, -
Голосую партбилетом!" -
И подействовало враз.
С фарисейскою отвагой
Поднялись - пора кончать! -
И состряпали бумагу,
И поставили печать.
"Катарпиллер” траком склацал
И пошел гора горой!
Подоспел еще "Камацу",
Представляя фронт второй.
Что там колья, что "сраженье",
Коль в верхах вопрос решен,
Если пафос разрушенья
НТР вооружен.
Если рушат, ставя крыжик,
Без эмоций и без драм, -
Храм Спасителя иль Кижи,
Или в душах светлый Храм.
Без креста и без причастья,
Не стыдясь былых веков,
От лица "народной" власти,
По "желанью земляков".

1988






ПУСТЬ ПОТЕШАТСЯ...


С теплой грустью есенинских кленов,
С русской думой о днях золотых,
Все прошел я: шторма и циклоны,
Принимая, как должное, их.

Жили рядом светло и согласно
Деревеньки мои, города.
Жили разно, не то чтобы праздно,
Но без света в душе - никогда.

Не обидел родную сторонку,
Воспевал. И прославил, как мог.
Что же нынче так лает вдогонку
Чья-то шавка? Суди ее Бог!

Лают давки у винных лавчонок,
Лает рекет. Спасения нет?!
Больше всех беспардонных сучонок
Развелось в подворотнях газет.

Коль в душе ни таланта, ни Бога,
Коль от злобы в глазах зелено,
Пусть потешатся бранью и склокой,
Высоко им парить не дано.

Выйдет срок... Приплывут бригантины,
Вспыхнет снова - по курсу - звезда...
Кто там с визгом вцепился в штанину?
Наступлю ведь... Ну, право, беда!

1990






РОК


Еще одна пришлась чума
На мой усталый век:
Все рок да рок!
Сойдешь с ума
 В теснинах дискотек,
Где он вселенский правит пир,
Кроссовками суча,
Как новоявленный вампир,
Как СПИД, как саранча.
Из тысяч радиобойниц
Сочит он зло и яд,
И ловко в души вводит шприц
Программы теле - " Взгляд ”.
Уже не прячась, не таясь,
Иные времена,
Он пародирует, глумясь,
Язык Карамзина.
Перелицовывает ткань
Он пыльного мешка.
И для лобзанья тянет длань
Арбатского божка.
Как будто дьявол преуспел,
Усердствуя во зле...
Как соловей-то уцелел
В черемуховой мгле?

1989






В ЧАС ДЬЯВОЛА


Слух дошел: под некой крышей,

/Слух на крышу налегал!/

Мол, сидит и нас чекрыжит

Этот, как его...кагал.

Вечерок осенний дивный,

А навстречу мне юлой

Ведьма с кооперативной,

Реактивною метлой.

Развела такие бредни:

Елки-палки, лес густой...

Вырвал я метлу у ведьмы

И взлетел над крышей той.

Тут они! Своим кагалом,

В сытой дьявольской красе:

Крмформисты, либералы,

Крайне швондерные все.

Вот Коротич холит гузку,

Ликом Брежнева мудрей,

Странный сын дворянки русской,

Бедный киевский еврей.

Некто, вроде, из Парижа,

При фартовом пиджаке.

Бог ты мой! Бакланов Гриша

С желтым " Знаменем " в руке.

Кто-то сумрачный у входа,

Как ночной разбойный свист.

Пригляделся: сам Ягода-

Узурпатор и расист.

Подрулил!

/Метла - не веник!/

Слышу грозное: "Шабаш!

Наш ли этот "Современник?"

Крикнул я в трубу "Не ваш!”

Присмирели, не воркуют,

Злобно шепчут палачу:

"Шовинисты атакуют!"

"Надоели вы! - кричу, - 

Это ж вы, болтая бойко,

Провоцируя войну,

Заболтали перестройку,

Закартавили страну,

Заярлычали, заржали.

Но и мы ответ дадим:

За Отчизну, за Державу,

За Россию постоим!.."

Полетал еще немного,

Попугал ночных ворон.

И без пыли, слава Богу,

Сел в родной микрорайон.

И, простив пустые бредни,

Меркантильный интерес,

Благодарность вынес ведьме

За технический прогресс.

1989






РАЗМЫШЛЯЯ У ТЕЛЕВИЗОРА


...Как они сплелись, единоверцы,
Как сошлись, творя раздор и блуд,
От Иуды Троцкого до Терца,
До иных воспрянувших Иуд.
Что им наши нищие старушки,
Что разор крестьянский на земле?!
Плюрализм! Оплеван даже Пушкин,
Мать-Россия предана хуле.
Что им беды Волги и Катуни,
Что священный, песенный Байкал?!
Вон опять токует на трибуне -
О свободах - ультрарадикал.
Вновь, о Русь, куют тебе вериги, -
"На, примерь!" - настойчиво долбят.
"Отрестись!" - гудит Иван Великий.
"Не польстись!" - архангелы трубят.

1989






ИНОПЛАНЕТЯНЕ


Среди простых забот о хлебе
Нам, может, даже повезло:
Теперь кружит не коршун в небе,
А серебристый НЛО.

То возле речки, на поляне,
То в горсаду, что пуст и тих,
Садятся инопланетяне
В "тарелках" импортных своих.

Они бодры, молодцеваты,
В скафандрах узкие тела,
Наверно, метят в депутаты
От радикального крыла.

Что посулят они: удачи?
Не знаю. Многого не жду.
И Русь, изверясь, пьет и плачет
У сих пришельцев на виду.

Опять - они! - статья в газете.
И все при них, как у людей.
Как скучно..." - Гоголь бы заметил,
А Ельцин гонит лошадей.

1989






ДОРОЖНАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ.


"Золотая дремотная Азия..."

    С. Есенин

Спит хороший народ, спят барышники,
Спят охранники - нечего красть;
В теплом "газике" дремлют гаишники,
Точат зуб на "проезжую часть".

Исключительно, видно, для гласности -
Над райцентром цветок фонаря.
Указатели мер безопасности
Тоже фосфоресцируют зря.

Измотало полночное бдение
Ядовитую "приму" курю.
Пост ГАИ - тот хоть при исполнении,
Я ж без толку на звезды смотрю.

Рад любой завалящей оказии
Ни саней, ни телег, ни машин.
Ах, печаль ты - "дремотная Азия"
На дороге: Бердюжье - Ишим...
1989






ТЮМЕНЬ МОРОЗНАЯ


Мороз под сорок, - ну, картина! -
Из слабаков веревки вьет.
Собрав в котомку мандарины,
Джигит с базара когти рвет.

Мороз и вовремя и в пору
Хапуг прищучил и рвачей,
И разбудил застой в конторах
Сильней генсековских речей.

Взять ателье шитья и кройки:
Какой накал, какой прогресс!
Вот так мы все до перестройки
Дойдем по воле сил небес!

Мороз румяный, синеокий...
И, глянь, у девушек кругом -
Не мертвой краской пышут щеки,
А жаркой кровью с молоком.

1989






ЭПОХА


У меня не дом теперь - жилье.
И сума - пакет из целлофана.
Как-то враз ушлиВнебытие
Бежин луг и Ясная Поляна.

Славил труд. Ославили и труд.
Красота в шипах чертополоха.
Как избрать тут праведный маршрут?
Но молчит глумливая эпоха.

Ведь пока свой проклятый табак
Я смолил над строчками, над словом,
Вновь на Русь спустили всех собак -
Наших дней - бронштейны и Свердловы.

Содрогнешься, боже сохрани:
И напор, и выучка, и стойка!
Жадной сворой кинулись они
К пирогу с начинкой - "перестройка."

Да, в струю кричат про Соловки,
Да, правы - нехватка ширпотреба.
И эпоха жарит шашлыки
На огне, похищенном у неба.

1990






АПРЕЛЬ


Трепыхается белье,
Глухо грает воронье.
Переходная погода
Дует падерой в жилье.
Колобродит зло и люто
Время крови и свинца:
Что ни год - людская смута
И не видно ей конца.
Под густым газетным лаем,
Под парламентский балдеж,
Сам торю дорогу к маю -
Сквозь наветы, грязь и ложь.
Трепыхается белье,
Веще грает воронье.
Благо, есть еще отрада -
Деревенское жилье.
На крыльце дровец беремя,
Под окошком скрип саней,
Жидкий чай, программа "Время"
 И вселенная - при ней...

1990






СОВНАРКОМ. ИЮЛЬ - 1918


Свидетельства современников, опубликованные в печа­ти, говорят о том, что после убийства царской семьи в Екатеринбурге, заспиртованная голова Николая II была тайно доставлена в Москву, в Кремль.


В стране содом. И все - в содоме.
Пожар назначен мировой.
И пахнет спиртом в Совнаркоме -
Из банки с царской головой.

Примкнув штыки, торчит охрана,
Свердлов в улыбке щерит рот.
А голова, качаясь пьяно,
К столу Ульянова плывет.

Он в размышленьи: "Вот и сшиблись!
Но ставки слишком высоки!"
Поздней он скажет: "Мы ошиблись!"
Не поймут ревмясники.

В морозный день эпохи мрачной,
Да, через шесть годков всего,
Они, как в колбу, в гроб прозрачный
Его уложат самого.

И где-нибудь в подвале мглистом,
Где меньше "вышки" не дают,
Из адской банки спирт чекисты,
Глумясь и тешась, разопьют.

И над кровавой царской чаркой,
В державной силе воспаря,
Они дадут дожрать овчаркам
Останки русского царя.

Еще прольются крови реки
Таких простых народных масс.
Тут голова открыла веки
И царь сказал: "Прощаю вас..."

Он всех простил с последним стоном
Еще в ипатьевском плену:
Социалистов и масонов
Убийц и нервную жену.

...Летит светло и покаянно
На небо царская душа.
И зябко щурится Ульянов,
Точа клинок карандаша.

Еще в нем удаль боевая,
Еще о смерти не грустит,
Но час пробьет... Земля сырая
Его не примет, не простит.

1990






УЛИЦА ЕЖОВА


Угрюмых крыш накат тяжелый,
Кювет с болотною травой.
Иду я улицей Ежова -
Какой-то сонной, не жилой.

Как во вчерашний день заброшен,
Но просвещенный "Огоньком",
Я подхожу к дедку в калошах,
И он кивает: "Тот ... нарком!"

Кивает, видно, по привычке,
Мол, знаю сам, нехорошо...
Да вот и ржавая табличка
На пятистеннике: "Ежо..."

Глухой чердак, окно - бойница,
А во дворе, что хил и пуст,
В больших "ежовых рукавицах
Стоит боярышника куст.

Крамольный факт советской были
И этот благостный старик Вздыхает:
"Власти нас забыли,
Но я уж, господи, привык."

Как жаль! Ни горечи, ни злости.
И только - чем душа жива! -
Он, будто собственные кости,
Кладет в поленницу дрова.

1990






МАЛЕНКОВ


Среди вождишек и божков,
На спешной их перехоронке,
Он, предсовмина Маленков,
Как бы в особицу, в сторонке.

Пальто осадистой длины,
Фигура крупная, литая.
Проходит - парусом штаны
Летят, брусчатку подметая.

Он в годы сумеречных слез
И всеколхозного терпенья
Скостил налоги и всерьез
Сулил другие послабленья.

Он дал Лаврентию пинка,
Но не прижился на престоле,
Успев уважить мужика,
Он как бы сгинул в чистом поле.

Вот говорят: свой век дожил
Он под простой, негромкой крышей.
Он был Георгием, он - был!..
А кто же эти - Боря с Мишей?..

1991






ПРИДЕТ ПОРА


Твержу себе: остынь, не ратуй
За "дело дедов и отцов",
Придет пора сверженья статуй
Последних "пламенных борцов".
Пока они в державном гриме,
Богам античности подстать,
Не так легко расстаться с ними,
От мук, от сердца оторвать.
На площадях, открытых взору,
Они и нынче, как во сне,
На обновленную "Аврору"
Наводят тонкие пенсне.
В тяжелых френчах, битых молью,
В пальто, похожих на броню,
Не дай-то бог, уйдут в подполье,
Замыслят новую резню.
Уйдут, и преданны и стойки, -
У слабой власти на виду,
С "цепными псами перестройки"
Соединяясь на ходу.
Какие сладят нам оковы,
Какой бесовский реквизит?
Вглядитесь: холод ледниковый
В глазах их каменных сквозит.

1990






ДА, МОЖЕТ БЫТЬ...


Мужик был злой и трезвый, как стакан.
Речной вокзал закатом был украшен.
Я речь повел, мол, видел много стран.
Он оборвал:
-  А мне хватило нашей!

Я проглотил глухой обиды ком:
-  Да бог с тобой, коль ты такой везучий,
Вон пароход, катись ты прямиком
На Север свой! - и кепку нахлобучил.

Как много их, копя к эпохе злость,
Бродяжа тут - при силе и при хватке,
Легко спилось и в сферы вознеслось
На нефтяной сибирской лихорадке.

-  Ну, ладно, друг, ты тоже не дури! -
Он взял меня за лацкан, - ну, манеры! -
Я что скажу: да здравствуют цари -
Хранители Отечества и веры!

Я так и сел на ржавый парапет:
-  Ах, боже мой, зачем такие страсти?
Какая связь?..
-  Прямой как будто нет! -
Он похрустел браслетом на запястье.

И вдруг вскипел, выплескивая грусть,
И, распалясь, кричал, как будто лаял:
-  Цари - то что! Поцарствовали, пусть,
Алешку жаль - парнишку Николая...

Теперь мужик сглотил обиды ком
И устремил в пространство взор колючий:
-  Я сам читал, как он его - штыком,
Бандюга этот, Янкель,.. гад ползучий!

Со всех щелей повыползли они!
Теперь бегут, почуяли оплошку.
А было ведь - куда перстом ни ткни, -
Везде они пануют...
Жаль Алешку...

И тут он встал - большой - у лееров,
Взвалил рюкзак:
- Ну, ладно, посидели... -
Потом с борта махнул мне, -
Будь здоров!
Не вешай нос, все сладится, земеля...

Потом зажглись на мачтах фонари,
И, берега и воду баламутя,
Вновь донеслось: "Да здравствуют цари!"
Да. Может быть... При нынешней-то смуте.

1990






СТАРЫЙ СЮЖЕТ



1

Как же так? После всех лишений
Тех, что выстрадала страна,
Лучше рыночных отношений
Не придумали ни хрена.

По российским, по русским весям,
От столиц и - во все концы,
В расторгашеском интересе
Рыщут нынешние дельцы.

Перестройка. Иные мерки.
Как и все, я свой крест влачу,
Но ни в менеджеры, ни в клерки,
Даже в фермеры - не хочу.

"Свежих ветров", "мышлений новых"
Столько ж было... Тщета одна.
Вот и вырублен сад вишневый,
То-то празднует Сатана.


2

Сколько пафоса, сколько крика,
Телеящик включи на миг:
Тот себе на уме, тот ликом
Засекреченный боевик.

Охмурили, околдовали,
Развалили страну, галдя,
А доверчивый люд загнали,
Ускоряясь, в "очередя".

Я-то, ладно, - не много жаждал,
Оттого и душа жива.
Жаль мне, жаль дорогих сограждан
Тех, что клюнули на слова.

Нет продыха от телебредней:
Что угоили со страной!
О, молчи, Михаил Последний,
Шельма, меченый Сатаной.

1991






ЖУРАВЛИ


- Ах, грустно! Ах, улетели журавли, барин!

    И.А. Бунин

Журавли улетели... Ах, барин, они улетели!
Ах, Иван Алексеич... Какая пора на дворе?
То ль покойники с косами встали и вновь околели,
То ли белые с красными рубятся в кровь на заре?
И заря умерла... Только Маркса усмешка густая -
Над планетой, над Русью, как банный, как фиговый лист.
Журавли улетели. Небесная чаша пустая.
Самолеты не в счет, ненавижу их дьявольский свист.
Бабье лето еще... Паутина летит из Парижа -
Невесома, как всюду, плывет с Елисейских полей:
Поэтический троп иль живая деталь для престижа?
Это подан мне знак: проводили и там журавлей!
Так бывало и раньше. Но так вот угрюмо и люто
Не болела душа, не мрачнели стога на лугу.
Силы зла торжествуют. Вселенская тешится смута.
Журавли... Слышишь, барин?.. Я плачу, прости, не могу...

1990






ТОТ ЖЕ СНЕГ...


Тот же снег. И те же версты:
Пешедралом - два броска.
Сквозь морозный морок - звезды,
Безразмерная тоска.

То ль луны мелькает плошка,
То ль гнилушки камелек,
То ль, морозною морошкой,
Поздней баньки огонек?

Бесенят ли буйных свиту
Баламутит старый бес?
То ль челом Хрущев Никита
Просиял и вновь исчез?

А когда-то, ах, когда-то
Шел домой и ликовал.
Этот снег голубоватый
Так божественно сверкал!

А теперь бредешь угрюмо
По родимой-то земле,
С перестроечною думой -
Тяжкой думой на челе:

Кто там все же страх наводит?
Кто вгоняет в дрожь и пот?
Кто в метельных джунглях бродит?-
Уж не местный ли Пол Пот?

1991






ШКОЛЬНЫЙ ДРУГ


У Кольки Чекунова все при месте:
Обширный двор с постройками - поместье! -
По нынешним-то скудным временам.
Есть две машины - "Нива", "Жигуленок",
В хлевушке народившийся теленок,
Ну, словом, поживает: я те дам!

"Сначала в баню!” - веничек зеленый
Несет хозяин. И, как две иконы,
Мы восседаем чинно на полке.
Над банной крышей звезды и кометы -
Предмет любви не нынешних поэтов,
А тех, старинных, - в школьном далеке.

По всем частям - по косточкам и в целом
Чугунный жар злодействует над телом,
Экватору и тропикам - родня.
И мы к воде скользим, к холодной, ниже,
И ковш-другой - сибирский наш "кондишен”, -
Враз остужают Кольку и меня.

Вновь русский дух в нас. радостный и стойкий!
А в доме телек врет о перестройке,
Настали же смурные времена!
Но Кольке - что? Он банно-кумачовый,
Махнув рукой на байки Горбачева,
К столу торопит: "Водки иль вина?”

"Ну как сказать!" - томлюсь неловкой ролью.
"Да ты взгляни! - он мигом нырь в подполье, -
Сухое, спирт, коньяк "Наполеон"...
И впрямь, таких я сочных этикеток
Не видел столько постных пятилеток,
Считай, еще с добрежневских времен.

"Что ж, - говорю, - сейчас дерябнуть стоит,
Как детям культа, пленникам застоя,
И, коль страна до гласности дошла,
Мы выпьем, чтоб начальство не чудило
Над мужиком с "ухватистою силой",
Не притесняло русского села.

"Как уцелел ты? Ведь такие годы..."
Смеется Колька:"Были и погоды..."
А мне своя привиделась стезя:
Сплошной галоп за книжками, за славой,
Едва поспеешь, - окрик литоравы:
"Погодь за дверью, - занято.Нельзя!”

Ну, повидал Америку, Европу,
Ну, по морям тропическим протопал,
Но не взрастил телка и порося,
Не сдал - где взять? - ни литра и ни грамма,
В счет этой продовольственной программы,
Для тружеников фабрик молока.

У Кольки Чекунова все при деле:
Сейчас придет с вечерней дойки Неля
И ребятишки-школьники - вот-вот.
А я в гостях сижу залетной птицей,
Ну, сочиню печальную страницу...
Да нет, шалишь, совсем наоборот!

Стезя - стезей...А радоваться надо:
Вот лунным светом залита ограда
И теплый снег искрится у окон.
Мы были с Колькой други высшей марки.
И вот впервые пьем по честной чарке.
"Ну, доставай там свой "Наполеон"!"

1990















* * *


Вот и кончены сборы,
Вот и ветер в лицо.
Пароходной конторы
Опустело крыльцо.

Беспечально и кротко -
Я ж к разлукам привык -
Покидаю Находку,
А точней - материк.

Стекленеющей рябью
Холодок на душе.
Между сушей и хлябью
Выбор сделан уже.

И в каюте походной
Я, как в доброй избе.
Вот и мыс Поворотный -
Может статься, в судьбе?

1978






СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР


Не на шутку рассержен Борей.
/Всеми мачтами палуба клонится!/
Он в высоких широтах морей
Не приучен ни с кем церемониться.

Вот уж мостик ушел из-под ног
И улыбка - с лица командирского.
И растерян кулик-плавунок -
Рыцарь моря Восточно-Сибирского.

Не вчера ль он обхаживал птах,
А теперь оправдаться надеется:
У меня же птенцы на руках,
Уследишь ли, что на море деется!

Упредил бы ты. вольный баклан!
Все паришь наподобие ангела? -
У меня, - он кричит, - океан
От Таймыра до острова Врангеля!

1976






ВСТРЕЧА С МОРЖОМ


В море Лаптевых, как на беду,
В ледяную войдя мешанину,
Мы разбили на полном ходу
У моржа персональную льдину.

Просверкали у зверя зрачки:
Кто наделал, мол, лишнего шуму?
Полоснули по борту клыки
Гак, что страхом наполнились трюмы.

Мы стояли на баке, дрожа,
На морозе не грели тельняшки.
За сердитой спиною моржа
Легких волн разбегались барашки.

Мы молчали. Молчал капитан.
Виновато стучали машины.
Лишь дорогу, где шел караван,
Бинтовали тяжелые льдины.

1976






ШУТОЧНОЕ


В Америку - рукой подать.
Эфир напичкан твистами.
А в Карском море благодать:
Плыви себе, насвистывай!

И не грушу я ни о ком,
Слежу за льдиной хрупкою,
За каждым нерпичьим хвостом,
Попыхивая трубкою.

О чем грустить?
О чем жалеть?
По штату - не положено!
Вон спит на холоде медведь.
Поужинав мороженым.

Я ж в полночь белую не сплю
И ничего не делаю.
И жмется льдина к кораблю
Коварной грудью белою.

1975






ПОЕДИНОК


Когда арктический туман
Нагрянул с полюса сердито,
Опять напомнил океан
О том, что назван -
Ледовитым!

Запела рындовая медь
С какой-то грустью не матросской.
Из-за торосов встал медведь,
Как постовой на перекрестке.

Но я подумал:
"Ни черта!
У нас надежней оборона!"
Сверкал у самого борта
Трезубец бога Посейдона.

Пучину вод перевернув,
Явил он волю и отвагу!
И чайки, лапы подогнув,
Легли на курс - К архипелагу.

Но нам сдаваться не резон,
У нас сезонная работа!
И отступился Посейдон,
Смахнув ладонью Капли пота.

И видел я:
По глыбам льдин
Он мирно шел, отбушевавший,
Как всякий старый гражданин,
Нe мало в жизни повидавший.

1976






НЕЧАЯННАЯ ПОВЕСТЬ


Ивану Пятнице


Так завершился сюжет
                                  этой сумрачной повести
И присоседился к списку
                                   привычных потерь.
Белая ночь!
                Мы ходили по Диксону в поисках,
Может быть, грусти?
                              Чего - уж не знаю теперь!
Снег прошлогодний светился
                                          отчетливо, матово,
Дорисовав побережья
                                высокий карниз.
Как на колеса,
                       я грязь на ботинки наматывал,
Будто совхозный,
                        случайно не списанный "ЗИС" .
Ты мне твердил про зимовку
                                         на острове давнюю
И про подругу,
                     что ждать обещала сто лет.
Вот в полутьме неожиданно
                                         стукнули ставнями,
И ночника загорелся
                               таинственный свет.
Мы на крыльце деревянном
                                     для смелости топнули
Поочередно,
                  тревожа семейный народ.
"Шляются тут!" -
                   нам в ответ только форточкой хлопнули,
Бросив вдогонку:
                          такая, мол, здесь не живет!
Жизнь моряка!
                      Мы судьбу выбирали не сами ли?
Шли мы на судно,
                          был холод придирчив и груб.
Но, обнявшись,
                      мы веселые песни горланили,
Пристанский сторож
                              приветливо крякнул в тулуп.
Норд сатанел,
                    надувая над грузами пологи,
Пенился вал
                  и с размаху хлестал о гранит.
Понавешали нам
                        лишнего метеорологи,
Вот и прибой,
                    как нанявшийся, в берег долбит.
Приободрясь,
                    мы ступили на палубы чистые.
Как было знать нам:
                             вернемся ль на этот причал?
Норд сатанел,
                    будто список потерь перелистывал,
И до отплытия
                    в стенку каюты стучал.

1976






ДОЛЖНОСТЬ КОКА


Туча черная, сырая,
Льдина нежно-голубая,
Дождь со снегом пополам,
Чайки где-то по тылам.
Реет вымпел воспаленный,
Трапы стылые круты. -
Ну а я в поту соленом
Кашеварю у плиты.
Сочиняются котлеты
С нежным именем ”лю-ля".
Нелегка же, братцы, эта
Должность кока корабля!
Северит, свистит, утюжит
Ледяной забортный вал.
Но прошу ребят на ужин -
Закусить, чем бог послал.
И, с мороза налетая,
Греясь камбузом сперва,
Вилки, ложки разбирая,
Веселей глядит братва.
Ну а я? Ведь тоже нервы!
Да и нервам есть предел.
Подаю пока консервы,
Вспоминаю ЦДЛ,
Где ни бури и ни ветра,
Кофейка легко испить,
На какого-нибудь метра
Бочку издали катить.
Иль, настроившись покушать,
Глаз кося на бутерброд,
Солоухина послушать,
Как живет простой народ...
На борту - иное дело -
С этой пищей канитель!
Хорошо, коль бросишь тело
В несогретую постель.
И припомнишь поневоле,
Одеяло теребя,
Как жена вздыхала: "Коля,
Гонят в Арктику тебя?.."
И о том, что буря эта,
С шапкой пены набекрень,
Хороша лишь для газеты,
Да и то не каждый день...
Туча черная, сырая,
Льдина нежно-голубая,
Дождь со снегом пополам,
Чайки где-то по тылам.
Но зато потом на суше,
Где теплом полны дома,
Так твою возвысят душу
Эти грубые шторма!
И не раз в тоске обвальной
Сам себя возвысишь ты:
"Все же, братцы, гениальней
"Сочинялось" у плиты!”

1981






СНЕГ


С морозных палуб
Сбрасываем снег.
И нет конца работе
Окаянной.
Но я привычный
К делу человек,
Легко машу
Лопатой деревянной.
Потом иду,
Подошвами звеня,
В свой уголок
 Качающийся, тесный,
Где всякий раз
Со стенки на меня
Надменно смотрят
Очи "Неизвестной".
А снег летит, летит...
Невмоготу!
Да и братва,
Наверное, готова
Зазимовать
В каком-нибудь порту
До теплых дней
С красавицей Крамского.

1975






ЗАПАХ ХЛЕБА




Крепко вахты братва стояла,
Но за ужином всякий раз
Нерешительно повторяла:
- Хлебца б свеженького сейчас!
Потерялись дымки факторий,
Словно нити чужой судьбы.
Вдруг пахнуло в Чукотском морс
Хлебом из вытяжной трубы.

Потянуло душком полынным,
Теплой пашней, где спит заря,
Позабытой почти, равнинной,
С паутинками сентября.

Столько каждый в деревне не был!
И, повысыпав из кают,
Мы услышали - будто в небе
Наши жаворонки поют.

Даже боцман, он житель местный,
Улыбнулся, хоть весь продрог.
А всего-то - в духовке тесной
Каравай подрумянил бок.

Вот какая случилась повесть:
Дрейфовали мы много дней,
И меня донимала совесть -
Сухарями кормлю парней.

Что ж, рискнуть - не большое горе!
Плыл мой камбуз в мучном дыму,
И запахло в Чукотском море -
Как поутру в родном дому.

Снова за бортом в буре мглистой
Падал ветер в провал волны.
Но была моя совесть чистой
Перед флотом родной страны.

1976






ЗАПОЛЯРНЫЙ ПОРТ ПЕВЕК


Дома как дома. Экзотичным
Он не  показался, когда
Возник катерок пограничный,
А позже - киоск "газвода".

И этот пронырливый, ловкий
Портовый буксир "Капитан”,
Обвешанный, будто торговка,
Баранками шин по бортам.

Но вот мы под своды конторы,
Где важный народ, занятой,
Заходим, ведем разговоры,
Песочек хрустит золотой.

Твердят диаграммы сводки,
Что выполнен план. И не раз!
Не только С плакатов красотки
С восторгом приветствуют нас.

Мы веселы и белозубы,
Как все на земле моряки.
Вольготно расстегнуты шубы,
Откинуты воротники.

1976






ПЕТУШКИ


Петушки, Петушки, Петушки!
Пять домов у колымской излучины.
Пожалели и тут:
- Морячки!
Жаль, к оседлости вы не приучены!
Да! У нас ни кола, ни двора,
Нет нужды с барахлом канителиться.
На морях, где шторма да ветра,
Не прибыток, а мужество ценится.
Все равно хорошо в Петушках!
Да и в жизни не часто случается,
Чтобы девушка встретилась: ах!
И взаимность уже намечается.
И поселок не то Чтоб дыра,
В самый раз для лирической повести.
Да и люди желают добра,
Если уж разобраться по совести.

1978






СЛУЖА ТЕБЕ, ЭПОХА...


М.Д.


На скалах мыса Шмидта
Весна во всей красе,
А я в плену у быта,
Как белка в колесе.

И, черт возьми, неплохо
Верчусь до темноты,
Служа тeбe, эпоха,
У камбузной плиты.

Котлеты и сардины,
С подливкою рагу!
Ещё бы солонины
Достать на берегу.

Такое блюдо, слушай,
Сработал бы в поту,
Чтоб радовало душу
И таяло во рту!

1979






АЛЯСКА


Только прозелень вод -
                                как болотная ряска,
Да старпом замечает -
                                не в меру курю.
В семикратном бинокле -
                                   как призрак - Аляска.
Вот и я
           с Джеком Лондоном поговорю!
Только я застегну
                            поплотнее фуфайку - 
И на мостик, на ветер, -
                                  оттуда видней
Времена
             золотой лихорадки Клондайка,
Что не только наживой
                                  манила парней.
Поценней самородка
                               понятия чести,
И прекраснее женщин
                                отвага бойца:
Подхватить на лету
                             вороненый винчестер -
И в седло!
                И галопом догнать подлеца!
Обанкротясь,
                    на шхуну наняться матросом,
Неразмененный доллар
                                   храня в рундуке.
Иль на верткой долбленке
                                        вдвоем с эскимосом
За любимой лететь
                             по Юкону-реке.
Иль за друга подняв
                             сан-францисское виски,
/Этот друг для тебя
                             снять рубашку готов!/
А потом...
            Но над мачтой пронесся со свистом
Самолет, что с юконских
                                     взлетел берегов. 
Просвистел, окропив
                                керосиновой сажей,
Погрозил бомболюком
                                и ревом турбин.
С серебристо-округлых
                                  боков фюзеляжа
Вдруг повеяло зябкой
                               тоскою глубин.
И за борт
             я как будто бы выронил сказку,
И старпом не сдержался:
                                    ”И я-закурю!"
В черных подах все дыбила
                                        скалы Аляска.
Все равно!
                  С Джеком Лондоном я говорю!

1978






ПОД МАЧТОЙ ШАТКОЙ


В море Беринговом качает.
Стонут трюмы, скрипят рули.
А в селе у нас шаньги к чаю...
Подосиновики пошли.

И, помытые-кипяточком,
Кадки сушатся у плетня.
И гадает, в какой я точке, -
Озабоченная родня.

Далеко я, земля родная!
Лезу дьяволу на рога.
Географию повторяю.
Вылив воду из сапога

Наплывают, как в киноленте,
То близки, то видны едва,
Мыс Дежнева, Святой Лаврентий
Командорские острова.

Неуютно под мачтой шаткой,
Ненадежен и зыбок мир.
Но по курсу уже Камчатка
И угрюмый Парамушир.

А оттуда, совсем, как в сказке,
Окунево невдалеке...
Мачта мечется, как указка
У пятерочника в руке.

1978






В КОНЦЕ РЕЙСА


Вот и льды позади,
И шторма далеко,
И тяжелые выдохи
Трюмного груза.
Осторожно,
Как будто в иголки ушко,
Продвигается танкер
В пролив Лаперуза.

Я об этом рассказывать
Буду не так
Где-нибудь возле речки,
В тени краснотала,-
Будто море ярилось,
Бросая на бак
Изумрудную шкуру
Девятого вала.

Как я ждал эти воды,
Ждал ночи и дни,
Где рыбацкие шхуны,
Что тракторы пашут!
По крестьянской привычке
Смотрю на огни:
Вот японские...
Там уж, наверно,
И - наши!

1978






ДОМИНО


Экипажу теплохода "Николай Семашко"


Итак - домино!
По столешнице лупим,
В зрачках доминошников
Дым и огонь.
Уже погорел мой
Четверочный дупель,
Глазастый "баян"
Обжигает ладонь.

Задорные тройки
Выводим в атаки,
Ошибки соперников
Вносим в актив.

Как люстры, прошли
У борта кавасаки,
Как елка, расцвечен
Сангарский пролив.

И снова - накал,
Вдохновенное чувство!
И снова мне видится:
Мы - на коне!
А резвый напарник мой
Крутит "по пусто".
Ах, чтоб к нему теща
Явилась во сне!

Но вовремя - "рыба"!
И свежая пара
Внимательно дышит
Над узким столом.
От света - за бортом -
Шалеют кальмары
И оптом в ловушки текут.
Поделом!

Итак - домино!
То успех, то промашка.
И все ж мой напарник
Опять - молоток.

В Японское море
Выходит "Семашко",
Форштевен нацелен
На Владивосток.

Вернемся - и в отпуск
В деревню уеду,
Там очень плотва
На "малинку” берет...
Ах, что я?
Пора бы уж вырвать
Победу.
И - с маху костяшкой.
И - полный вперед!

1984






КАМБУЗ


Ну, вот и кончена работа,
А бросить камбуз нету сил.
Еще вчера бачки компота
Здесь, балансируя, носил.
Когда во льдах борта трещали
И замерзал на лицах пот,
Я здесь встречал густыми щами
Достойный Арктики народ.
Да как забыть дорогу нашу!
Я помнить, кажется, готов
И эти щи и эту кашу В
близи Медвежьих островов.
Да ведь со мной же это было,
Моя же доля и мечта:
И мыс Шелагский в брызгах стылых,
И надоевшая плита.
Прощай, мой камбуз!
Вновь - в дорогу!
Я тыщи миль отштормовал.
Братва кричит:
-  Налейте коку!
Полней, как нам он наливал...
Мне руку жмут,
По-флотски - "краба":
-  Ступай! О чем еще жалеть...
Мне эти пять ступенек трапа -
Что пять морей преодолеть.

1976






КАЮТА


Была лишь призраком уюта,
Всего углом очередным -
Два на три зыбкая каюта
С иллюминатором двойным.

Но, драя палубы "корвета",
О трап сбивая каблуки,
Я, как господь, в каюте этой
Прожил не худшие деньки.

Там пахло русскою махоркой
И табачком далеких стран,
Там грохотал за переборкой
Сам Ледовитый океан.

Но было празднично, однако,
Открыть полмира за бортом.
Да и тепла хватало с гаком,
Еще осталось на потом,

Когда уже от вьюжных кружев
Последний индевел причал
И экспортировали стужу
Ветра Аляски по ночам,

Когда душой на берег рвался,
И знал, назад не поверну,
Как с отчим домом, с ней прощался.
Доныне чувствую вину.

1980






ВОЗВРАЩЕНИЕ


Еще держалось лето,
Но с моря гнала лед.
Я думал не об этом,
Ныряя в самолет.

Отпрянули олени,
И дрогнуло шасси.
Я в мыслях был в Тюмени, -
И мчался на такси.

И ощущал всей кожей:
Вот выбежит родня!
Слегка кивал прохожим,
Кто узнавал меня.

В богатой шубе жаркой
Я мчал, как бы сквозь сон,
Выдерживая марку,
Арктический фасон.

1976






В ЧУКОТСКОЙ МЕСТНОСТИ


В чукотской местности,
Где бухты мглистые,
Где с неба капает
И моросит,
Я сам от катера
Отстал на пристани,
И мне до лампочки
Стал внешний вид.

Я неприкаянно
Шатался день-деньской,
Вся жизнь дальнейшая
Была во мгле.
Спасибо сторожу,
Углу в диспетчерской,
Где спал на теннисном
Большом столе.

Входили в порт суда
Сгружать провизию,
Сугубо лоцманский
Шел разговор,
И я развел в себе
Процесс-ревизию
И вынес следующий
Приговор:

Да разве пять морей
Затем отгрохали,
Чтоб без лимита пить
В ларьке вино?
Культурным отдыхом
Заняться плохо ли,
Как полагается,
Пойти в кино?

Я не желал друзьям
Судьбы изменчивой,
Бродя по слякоти
И под дождем,
Клянусь удачами,
Любимой женщиной,
Великим Северным
Морским путем!

В чукотской местности,
У пирса талого,
Теперь метельные
Шумят сады.
А там, где мой ступал
Ботинок яловый,
Давным-давно ледок
Покрыл следы.

1977






* * *


Среди льдов в разводьях узких,
Вдалеке от мест жилых,
Сколько я душою русской
Пережил картин былых:
И в каюте одиночной,
И на баке хлопоча,
На корме - в работе срочной,
Душу Арктикой леча.
Пусть встречала, привечала
Не теплом родной избы -
Хрусталем сосульки малой
Возле камбузной трубы.
Да матросскою столовой,
Да ожогами в мороз,
Где мираж в дали бедовой:
Поле с рощицей берез!
До сих пор в причудах света
Так и вижу наяву:
Кто-то в белом поле этом
Косит белую траву...

1978






НОЧНЫЕ ОГНИ


Эй, рулевой, подмогни!
Что там за волнами снова?
Чьи там дымки и огни.
Уж не мое ль Окунево?

Вроде б - наш домик, забор,
Роща, грачиные гнезда,
Пес постаревший Трезор
Нехотя лает на звезды?

Чудится, там сенокос,
Топот размашистый конский...
Тихо ответил матрос:
- Берег японский...

Долго смотрю в полумрак.
Сердце смятеньем объято:
Лучиком шарит маяк -
Узким, как взор азиата.

А на скале, на краю,
Блеск, будто с яркого слайда...
Думаю думу свою
Возле ночного Хоккайдо.

1984






СНЕГ В ИОКОГАМЕ


Шел чудный снег в Иокогаме,
Снег наших русских деревень.
Его колесами, ногами
Месили все, кому не лень.

А он летел светло и гордо,
Как не летел давным давно,
И подгонял мальчишек в шортах
И женщин в легких кимоно.

Кружил и в пригородной зоне
Вдоль тихих улиц и оград.
И на военном полигоне
Ровнял воронки от гранат.

Он был, конечно, зябким, лишним.
Порядок жизни нарушал:
Пора цвести японским вишням,
_\_он цветению мешал.

Он очертил, как будто мелом,
Дома, мосты, края дорог.
Но никакого зла не сделал,
Лишь полицейский чуть продрог.

Снег на три дня стал темой модной,
Закрасил белым белый свет.
И черный лик "войны холодной"
Казался выдумкой газет.

1984






ТОРГОВЕЦ МИША


-  Ну как дела?
-  О кей! Дела не тужат! -
И звонко так прищелкнет языком.
Не зря, не зря японец Миша дружит
С дальневосточным русским моряком.

Допустим, ты подарочек особе
Пообещал - широкая душа,
Плыви скорей в японский город Кобе,
Там и найдешь лавчонку торгаша.

Там и сойдешься с Мишей:
Миша славит
Товар фирмовый - фирмы "Адидас".
Конечно, он, как другу, цену сбавит,
Но без навару - глупо! - не отдаст.

-  Ну, как дела?
-  А он по-русски:
-  Сила! -
А ты какой-то мелочью бренчишь!
Он знает, жадность фрайера сгубила,
Но в этом зле его не уличишь.

Товар - цена!
Прикинешь осторожно,
Валюта тает, грустные дела...
Да, Миша наживается безбожно,
Но тут уже политика пошла.

1984






БАКЛАН


Пока над строкой хлопочу
В зеленых зыбях океана,
Особо отметить хочу
Простого трудягу баклана.

И ночи и дни без конца,
Ни сна, ни досуга не зная,
Он трудится в поте лица,
Креветок со дна добывая.

Когда колобродит циклон
И прячутся чайки пугливо,
Упорно работает он,
Ныряя в глубины залива.

На тихой иль крепкой волне,
В далеких лагунах и шхерах,-
В делах!
              И достаточно мне
Его трудового примера.

1984






ТРОПИКИ


Жене Марии


Горячие тропики... Дивная доля!
А там и экватор - какой-нибудь шаг!
Так что же теперь мне все видится поле,
Морозные ивы над речкой Кармак?
И радостный Мурзик у нашей калитки,
И утренний след, где прошли трактора,
И льдинок колодезных звонкие слитки,
Когда они бьются о стенки ведра.
И сосны могучие с бронзовой кожей,
И ждущая солнца трава-мурава...
Теперь уж приехал сосед наш Сережа,
Тропинки расчистил и колет дрова.
Наверно, сорока, приветствия ради,
Стрекочет беспечным своим языком.
И пахнет субботою в каждой ограде,
Еще сизоватым, незрелым дымком.
Родные, щемящие сердце картины!
Скольжу я биноклем по чуждым местам.
Все дальше уносят меня бригантины -
В заморские страны. А в мыслях я там,
Где белая вьюга гудит до рассвета,
Где тихо мерцает селенье одно,
Где столько тепла и живого привета,
Что вроде бы лучше и быть не должно...

1984






ВСТРЕЧА


Сели ласточки на леера,
Притомились и рады опоре.
Сотни миль - ни стрехи, ни двора,
Только Южно-Китайское море.

И притих наш бывалый народ,
Пусть, мол, сил набирается стая.
Ведь на что уж силен пароход,
А дрожит, против волн выгребая.

И припомнились - детство, поля,
Наши ласточки в небе тревожном...
Вот где свиделись! Это же я!
Неужели узнать невозможно?

1984






Я ВЕРИЛ...


Спасительная бухта -
Земля со всех сторон!
И не трепал нас будто
Лишь час назад циклон.

И не врезал по скулам
У бездны на краю,
Прожорливой акулой
Не скалил пасть свою.

Конечно, в океане -
У крепкого руля -
Я знал, что не обманет
Земля. Моя земля!

Я верил окрыленно
Домам ее, дворцам,
Траве ее зеленой
И стойким деревцам.

Они меня взрастили,
Они меня простят,
Они и на могиле
Моей прошелестят...

1984








ВЫХОД КОРОЛЯ


Периодически совершается церемония

выхода короля Таиланда к народу.


В скульптуру плеч мундиры влиты,
Фуражки, ружья, кивера -
Идет король и вся элита
Высокородного двора.

Жара - ни облачка, ни тени,
А тут с высот сошедший бог!
И я клоню пред ним колени,
Как все, застигнутый врасплох.

Не то чтоб чинно-аккуратно,
Но выполняю ритуал.
Жена сказала бы:" По-нят-но!..
И там в "историю" попал!"

Я рос на жмыхе с лебедою -
Не королевское житье.
А он кропит меня водою;
Какая польза от нее?

Сошлись бы просто как мужчины,
Как говорится, хлеб да соль.
Но он ведь, господи, при чине,
Почета хочется. Король!

Идет себе шажочком мелким,
За ним гвардейцы - стук да стук!
И хищно вздрагивают стрелки
Отлично выглаженных брюк.

1984






БАНГКОК. КРОКОДИЛЬЯ ФЕРМА


Лежит себе - ни звука,
Матерый индивид,
За палкой из бамбука -
Хозяйскою - следит.

Раскрыта пасть, как печка,-
Не долго до греха,-
 Но тих он, как овечка;
И публика тиха.

В вольер бросают баты[3 - _Баты_-_таиландские_деньги._],
Так здесь заведено.
Приучен аллигатор,
Спокоен, как бревно.

Недвижен, как колода.
Темна его душа.
Унижена природа
Засильем барыша,

Но все ж томит и гложет
Какой-то неуют:
"Однажды снимут кожу
И сумочек нашьют."

Звенят, звенят монеты,
Щетинятся клыки.
Кружит, кружит планета,-
Трагичнее витки.

Ко всем чертям по кругу
Летим - до одного.
Рептилию, зверюгу
Жалеть? Не до того. 

Но, помня час обеда,
Он тешит аппетит.
И вот живой торпедой
За порцией летит.

Мясцо с душком и гнилью
Глотает крокодил.
И слезы крокодильи
Роняет в желтый ил.

1987






ДЖЕККИ


Эта Джекки - водитель адский:

Подготовочка - высший класс.
 Улыбнулась:
-  "Держитесь, братцы!" -
За баранку и полный газ.

Шпили пагод!.. Мосточки!..
Лодки!- Автострада накалена.
-  Поберечься б тебе, красотка!
 Улыбается:
-  Жизнь - одна!

Что за девушка - ветер в поле!
Осторожней держись, моряк!
Даром, что ль, проходили в школе:
"Враг направо, налево - враг..."

-  Джекки, Джекки, с тобой не страшен
Ни дракон и ни помполит!
Улыбается:
-  Рашен, рашен,
Это просто жара палит!

Подтверждаю: о’кей, - отлично!
Улыбается широко.
Оглушительно идентична
С той, которая далеко...

Та ж улыбка и та ж осанка,
Тот же взгляд, что хитрит слегка;
И рука - на лихой баранке -
С тем же камушком перстенька.

Две цепочки, как две печали...
Но развилка и - пыль в глаза -
 Отрезвляюще жмет педали,
Стонут адские тормоза.

1985






СИНГАПУР



I

Кто водил в девятый вал
Корабли с товаром,
В Сингапуре побывал,
Значит, жил не даром,
Значит, пил его пивко
На жарище лютой
И легко и широко
Шелестел валютой.
Значит, выпала Судьба,
Не злодейка-дура...

Вот стою я - пот со лба! -
Возле Сингапура.

Захожу. Открыта дверь
При любой погоде.
/Пусть враги мои теперь
Завистью исходят!/
Отдыхаю. Перекур.
И шагаю смело.
Здравствуй, славный Сингапур,
Как с торговлей дело?
Ах, как он помолодел,
Как в плечах раздался!
Это, значит, преуспел, -
Не проторговался.


2

Проворный дух,
Торгаший,
- Товары разных стран.
Торговцы манят:
"Рашен!..
Купите, капитан!"
Купите да купите -
Заботушка одна.
И долларом в зените
Малайская луна.
Торгуемся в охотку
И вновь людской поток
Несет меня в "Находку",
"Москву", "Владивосток_"[4]._
И думается, кроме
Симпатий к сей стране,
Метафоры в парткоме
На вид поставят мне.
Найдутся, хватит дури,
Прилепят ярлычок.

Зато я в Сингапуре
Ишимский мужичок!

Купил семье обновы
И радуюсь пока,
Болтая с рикшей:
" Ноу..." -
По-аглицки, слегка.

1984






КРАСОТКА


Ну, дела! Не сойти бы с ума,
Поминаю и бога, и черта:
Вот красотка - Венера сама! -
У ворот сингапурского порта.

Равнодушно пройти, не спеша,
Невозможно без помыслов грешных.
И не лезь ты под руку, душа,
Со своею моралью поспешной.

Не преследуй на каждом шагу,
Не подсовывай злых откровений.
Знаю сам, продает за деньгу
Эти плечи и грудь, и колени.

Взор красотки торжественно нем,
Для меня - ни единого шанса.
Вот сейчас без особых проблем
С сухогруза подцепит британца.

Горделиво пройду, не спеша,
Я на праведный борт парохода.
Оглянусь: а ведь как хороша!-
Без ошибок творила природа!

1985








   ДЕЛЬФИНЫ


Справа, по курсу,- встречают дельфины,-
Диво, кого не спроси! -
Как субмарины, пронзают глубины,
Как бригантины - вблизи.

Остерегают и нас от ошибок,
От неувязки какой,
Походя гонят летающих рыбок,
Чтоб не толклись под рукой.

Южная даль- штормовые широты,
Царство тропических див!
Крепко запомнит дельфинью работу
Тесный Малаккский пролив...

Справа по курсу!
Ну, честное слово.
Зря,- океан, не шторми...
Если б вот так же без умысла злого
 Все было между людьми.

1984






МАЛАККСКИЙ ПРОЛИВ


Экзотики редкая смесь:
Бананы, кокосы, бататы...
Не диво, что водятся здесь
Двадцатого века пираты.

У них, говорят, катера
И лодки подводные даже!
Они, говорят, мастера
Стремительного абордажа.

Об этом и травит братва,
А травля - веселое дело:
Была бы цела голова,
Ждала бы прекрасная дева!

Подначки и хохот до слез:
И вправду - не жизнь, а малина!

Проплыл возле борта кокос...
 Кокос ли проплыл?
Может, мина?

1984






МАЛАЙЦЫ


Они грузили нам кокосы...
И вот, кто где приткнулись, спят.
Горячей пыли свет белесый -
По спинам бронзовым до пят.

Лежат устало и помято,
Неприхотливы и вольны.
Такие славные ребята
Самостоятельной страны.

Как будто братья на полянке
Из наших дальних русских мест.
Чуть-чуть неправильной огранки
Горит над ними Южный Крест.

Свистят тайфуны, зреют войны,
Подлодки рыщут в глубине.
Но как прекрасны и спокойны
Их лица детские во сне!

1984






ШТОРМОВАЯ ПОГОДА


В.З. Захарову


Бьет в борта,
Колошматит в надстройки-
Ни в копейку не ставит,
Ни в грош,
Поднимает насильственно
С койки - Просто так,
За здорово живешь.

Говоришь, что спокойней
На даче,
Возле тихого - в тине! -
Пруда.
Не надейся,
Там тоже ишачат,
Хоть и штормы-то-
В лейке вода!

Подустал,
Подкопил ось балласта.
Вот придем на свои
Берега,
Заявленье напишешь,
И - баста,
Шапку о земь
И вся недолга!

Полный штиль!
Телевизор, кроссворды!
И земные - поутру -
Труды:
Проживешь ли без Оста
И Норда,
Без кипящей у борта
Воды?

Это все нам досталось,
Как чудо,
Это все еще
Душу щемит...
Выбирай
И решайся,
Покуда
Андаманское море штормит.

1984






ЗАБАСТОВКА


Бастует порт. Стоим без дела,
Отдав на рейде якоря.
Пока молчим, что надоела
В порту двадцатая заря.

Она встает из мглы отвесной,
Из немоты бенгальских вод.
И вновь лимит водички пресной
 Старпом урезал. Пьем компот.

А там бастуют - до победы,
Не уступают те и те.
И помполит ведет беседы
О нашем классовом чутье.

Он говорит: "Сгустились тучи
Над капиталом!" Входит в раж.
Но всем понятно: не получит
Квартатьных премий экипаж.

Все дольше дни, все тише речи,
Все глубже сумерки житья.
Все резче грань противоречий
Простых реалий бытия...

1984






ОХОТА НА ТУНЦА


Собратья поэты в привычном кругу -
Столичном -
                      беседуют с музой...
А я, наточив на тунца острогу,
Вишу над бортом сухогруза.

Вот что-то плеснуло во мгле, наконец;
Я замер с воздетой рукою.
Ну, что же ты медлишь,
Бенгальский тунец,
Давай,
         подходи -
                     на жаркое!

Тунец - не дурак рисковать головой:
Прицельность, стремительность, либо...
Вот мощно пошел он за рыбой-иглой,
Мгновенье и - кончено с рыбой!

И в то же мгновенье летит острога,-
Картина достойная снимка! - Не важно, что мимо,
Цена дорога;
Прекрасен восторг поединка!

Красиво индийская светит луна -
К исходу разбойного часа.
И теплая ластится к борту волна -
На меридиане Мадраса.

Как жаль, что удача
Вильнула хвостом,-
Тунец удивительно ловок;
Зато я охочусь
Под Южным Крестом, -
Свободный от литгруппировок.

Зато уж потом сочиню я хитро,
Что поднял на палубу чудо:
Вот этакий хвост!
Голова, как ведро,
И общего веса - Два пуда!

1984






* * *


Облака плывут над Мадрасом,
На Бомбей плывут, на Шираз.
Черным хлебом и редькой с квасом
Пахнет море в вечерний час.

Далеко до родной Тюмени,
До любимой в ночном окне.

И волнует опять Есенин:
"Может, думает обо мне..."

1985






ПАМЯТИ ПОЭТА


В.Нечволоде


Там, на Родине, умер поэт.
Принесли телеграмму радисты,-
Среди рапортов, сводок, газет -
Извлекли из эфирного свиста.

Был он, как говорится, в пути,
При таланте и сходной оплате.
Подошел к тридцати девяти,
Оглянулся на Пушкина: хватит!

Жизнь певца из зазубрин и ран,
Что там завтра: орел или решка?
Ну, махнул бы за мной в океан,
А с ответственным делом помешкал.

Шли бок о бок, по духу близки,
Знали вместе паденья, удачи...
Телеграмма - всего полстроки,
Не поправишь...
Читаю и плачу.

1984






ТЕСНАЯ УЛОЧКА


Тесная улочка. Душное небо.
Магнитофона восточный мотив.
Дух перевел у ларька ширпотреба -
Сказочных див и танцующих шив.
Сытый торговец поднялся натужно,
Важно раскланялся - гостю почет!
Мне ничего здесь, хозяин, не нужно,
Просто безжалостно солнце печет.
Просто хожу я в восторге, в угаре,
Ты помоги мне дорогу найти.
Просто на женщину в шелковом сари
 Я загляделся и сбился с пути.
Что за беседа! Не вяжутся нити,
Вижу, к восторгам торговец тяжел.
Здесь же бывал Афанасий Никитин,
Нынче и я за три моря пришел!
Взором просительным, речью ли бойкой,
Чувствую, движется дело на лад.
Шумно плеснул он руками над стойкой
И улыбнулся: Москва! Ленинград!"
И растолмачил с улыбкой довольной,
Как и куда мне - запомню навек.
Долго о нем размышлял я крамольно:
"Классовый враг", а гляди, - человек!

1985






УВОЛЬНЕНИЕ В КОЧИНЕ


Измучась от зноя и жажды,
Не ведая - дальше куда?
Мы вышли к дворцу магараджи
И скопом вкатили туда.

Гранитно гудели ступени
Воздетого к солнцу крыльца.
И мир сладострастья и лени
Открылся ка фресках дворца.

Любви потаенные штуки,
Прелестницы в райском саду,
Где сытый субъект восьмирукий
Ласкал их у всех на виду.

Прозрачно- воздушные сари,
Зеленая - в неге! - трава.
И всякие твари - по паре...
Но тут я и смолкну, братва.

Ведь голосу разума внемля,
В каком-то холодном поту,
Мы дружно спустились на землю
И бы.ли в свой срок на борту.

Что видели - тайной покрыто,
Что слышали - мрак и провал,
Потом убеди помполита,
Что в злачных местах не бывал.

1985






НЕПРИКАСАЕМАЯ


"Дыша духами и туманами..."

    А. Блок

Прошла, прошествовала рядом
В цветной толкучке городской.
Какой мужчина жарким взглядом
Не посмотрел ей в след с тоской!

Над ней запреты, как вериги,
Хоть и прекрасна и мила...
Но над проклятьем всех религий
Она как женщина прошла.

Прошла торжественно и властно
По небесам и по земле,
Сияя знаком низшей касты
На гордом царственном челе.

Дразня походкою и станом
Почтенных старцев и юнцов,
Дыша сандаловым туманом
Бомбейских хижин и дворцов.

1985






ПОПУГАЙ


Что за тварь,
Оборвал бы язык!
По-английски кричит
И по-русски.
Попугайничать - грех не велик,
Но зачем же мешать
При погрузке?
Моряков отрывает от дел,
До команд капитанских
Добрался.
Лучше б век в своих джунглях
Сидел,
Воспитаньем птенцов занимался!
Вира! Майна! -
В бомбейском порту.
"Вирра! Вирра!" -
Он вторит, как эхо,
Как горошек катая во рту,
На борту толчея и потеха.
Ночью грянуло:
"Срочно! На бак!"
Встрепенулись,
Не чуя обмана,
Прибежали - там попка-дурак:
"Как спалось. - говорит, -
 Мореманы?!"

1984






О СВЯЩЕННОЙ КОРОВЕ


Наполненный гневом здоровым,
Ругай меня, критик, брани!
Пивком согрешил...О корове
Писать и не думал - ни-ни.

Я сам к ней бочком и сторонкой,
И дело мое сторона:
Будь Зорькой она иль Буренкой,
Неприкосновенна она!

Но вот же, напротив церквушки,
Годков по двенадцать мальцы
Сидят под коровою с кружкой
И тянут святые сосцы.

Видать, притомились от зноя,
А жажда в жару горяча.
И брызжет родное, парное,
О донышко кружки стуча.

Стоит коровенка чужая,
Мальчишек задаром поит.
Машины ее объезжают.
Повозки обходят. Стоит!

Одна посреди перекрестка,
Худая, как баба яга.
Наряжены в чудные блестки
Ее костяные рога.

В таком экзотическом виде
Торжественно бродит потом.
И словом никто не обидит,
Не то что пастушьим кнутом.

Весь город ей - выпас, жилище,
Где хочет, ночует, живет.
Арбузную корку отыщет
И свято и смачно сжует.

Священная тема коровья!
Другое вот дело - пивко...
Конечно, и мне для здоровья
Желательно пить молоко.

1984






НИЩИЙ


Олегу Бакшутову


Ладонь, как птичья лапка,
Глаза, как жар, горят,
Набедренная тряпка -
Классический наряд.

Он робко подступает,
Ко мне, как по ножу,
Наверно, принимает
За босса иль раджу?

Выматывает душу
Печальный индивид,
И - кушать, кушать, кушать! -
Заученно твердит.

Ну что я дам, дружище?
Взгляни со стороны:
Я сам почти что нищий -
Рубашка да штаны.

Я сам - "слои и масса”
Торговых кораблей,
Матрос второго класса,
Зарплата сто рублей!

Вершу свой труд полезный,
И этим горд и сыт.
И строго бдит железный
За мною помполит.
Всегда наизготовке,

Вперед и выше рвусь.
При долгой дрессировке
Без пиши обойдусь.

Все планы претворяю,
Гляди, какой большой!
Планету удивляю
Загадочной душой.

1984






БРОДЯЧИЙ ПЕС


Мы с ним глазами встретились на миг,
Он посмотрел и замер оробело. -
Как поживаешь в Индии, старик?
И пес пролаял: - "Вам какое дело?" -

Ах, черт возьми,
Гордыни - будь здоров!
Но, право, грех голодному гордиться.
-  Пойдем, старик, до наших поваров... -
И мы пошли вдвоем по загранице.

Потом лежал на жарком пирсе он
И кости грыз, что с камбуза кидали,
И отгонял рычанием ворон,
Когда они уж очень досаждали.

Проснусь поутру, лает:
-  "Как дела?" -
Мосол подкину, взглядом приласкаю.
Сдружились мы, но грустною была
Дальнейшая история морская.

Еще неделя, две, и я - уплыл,
И в этот порт Уж больше не вернулся.
Бродячий пес...
Ах, как он в след скулил
О том, что снова в людях обманулся.

1985






* * *


Проснешься и глянешь в чернильную тьму
Ночной океанской пучины,
И ноги ведут покурить на корму,
Обычно без всякой причины.

Корму то поднимет, то бросит. Невмочь!
Планктон возле борта искрится.
И сладостным духом пропитана ночь:
В Бомбее грузились корицей.

И там же сверчки - развеселый народ,
Подсели. А сколько апломба!
Три звездочки в небе - летит самолет,
Наверно, летит на Коломбо...

1984






ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ


В этих будто бы райских кущах,
Где кокосы висят окрест,
Добываю свой хлеб насущный
Под созвездием Южный Крест.
Южный Крест. И луна, в полнеба,
И тропический дух парной.
Притерпелся и здесь. Но мне бы
Хоть на ночку да в край родной.
Там, конечно, под снегом крыши
И морозная ночь долга.
Вот и дочка из дому пишет:
Нынче прямо до звезд снега!"
Пятый месяц по жарким весям-
То ль хвалить, то ль хулить судьбу?
На своем испытал горбу,
Сколько Крест этот Южный весит.

1984






ОСТРОВ В ОКЕАНЕ


Берег, пальмы, песок.
Все на вечном приколе.
Да обломки досок, -
Корабельные, что ли?

Кто здесь был - Магеллан,
Иль сподвижники Кука?
Из прибрежных лиан -
Ни ответа, ни звука.

Хорошо бы пристать! -
Собрались на спардеке.
Тишина, благодать,
Как в шестнадцатом веке.

Рай под каждым кустом,
Экзотичные пташки...
Но пронесся "Фантом"
И - по коже мурашки.

1985






ВЫГОДНЫЙ ФРАХТ


-  Так держать! - Капитан не речист.
Под твиндеками глыбы гранита.
И стучит в пароходство радист:
"Взяли
         на борт
                   надгробные
                                    плиты!"
Загрузили -
                 свершившийся факт! -
Для Страны восходящего солнца.
Вот и выпал нам выгодный фрахт:
Чистым золотом платят японцы.

К ряду ряд, за плитою плита,
И на каждой - достойное имя.
И, как грустный итог и тщета,
Даты жизни и - прочерк меж ними...

-  Есть держать! -
И - по коже озноб.
А потом уж не столь оробело
Ляжешь в койку,
                         как в собственный гроб,
И уснешь под простынкою белой.

1984






СНЫ


Ну а сны все про родину, Русь!
Земляки там стога уже мечут,
Ждут, конечно. Под осень вернусь
И на все их вопросы отвечу.
Как входили мы в город Рангун,
Где кокосы, как дыни. А травы!..
Расскажу, как трепал нас тайфун
Недалече от скал Окинавы.
Будут слушать меня, моряка,
Самокрутки смоля по привычке:
-  Что за остров такой Шри Ланка?
-  Там мы брали немного водички...
-  А экватор?
                   -  Там вечно весна!
- А Суматра?
                   -  Вблизи штормовали!
Там фортштевень почти докрасна
Накалялся... И рыбки летали.
Но порою - а курс боевой! -
Заходили на нас бомбовозы...
Снился все же покой полевой
И трава. И березы, березы...

1984






ПОКРАСКА ТРУБЫ


Филлипины на траверзе. Грубо
Раскачало. Но верим в судьбу.
Не прошли еще медные трубы,
Но пройдем, как докрасим трубу.

Здесь не диво - дурная погода.
Свистопляска уже началась.
Но труба - это лик парохода,
И попробуй трубу не докрась!

У дракона[5 - _Дракон_ - / _жарг._ / _боцман._]святое понятье:
На трубе - не у тещи в гостях!
И висим мы на ней, как проклятья,
На отвестных ее плоскостях.

То опустит, то в небо подбросит,
То впечатает в тело трубы.
За мазочком мазочек наносим,
А волна уж встает на дыбы.

И, взлетая на гребне высоко,
Хмуро смотрим на ад за бортом.
И работаем зло и жестоко,
И расходимся молча потом.

1984






* * *


Изумрудно мерцает планктон,
Хороша за бортом заваруха!
Все же это не чаячий стон,
Он лишил бы присутствия духа.

Поднялись в фосфорической мгле
Водяные нестойкие горы.
Экземпляр " Огонька " на столе
Потерял уже точку опоры.

Где-то мирно поют провода,
Делать нечего - лает собака.
А со мною лишь в небе звезда,
Называется - знак Зодиака.

Потому и на грубой волне
По земной размышляю привычке:
 Окажись в эту пору на дне,
Ни согреться, ни выпить водички!

1978






* * *


Полный ход!
Даже чайки отстали, не вьются.
Где-то завтра Канары разбудим гудком.
Хорошо б и туда подвернуть,
Прошвырнуться,
По сырому песочку пройтись босиком.
Отдохнули б винты,
Подремал бы локатор,
Поласкались бы ветры с земною травой.
А потом можно смело идти за экватор
В полушарие Южное -
Вниз головой ...

1988






МЕЛОДРАМА


Под утро штормило, бросало,
Гвинейские дули ветра.
И снилась Гвинея Бисау,
Где я танцевал у костра,
Где бубны гремели. О боже!
И был мой успех на лицо.
Не зря же мне вождь чернокожий
Пожаловал в ноздри - кольцо.
И вновь ликовала полянка,
И явственно, как не во сне,
Все липла ко мне африканка...
И тут постучали ко мне!
Мгновенно истаяла дама
Горячая, как сатана.
Открыл я глаза - телеграмма:
" Скучаю... Целую... Жена. "
Прочел я, насупившись строго,
Как Библию или Коран.
Потом был экватор. И много -
Других экзотических стран.
Прелестницы двух полушарий
Блистали, как звезды кино,
В рисковых бикини и в cape,
И в строгих глухих кимоно.
Мне снились японки и тайки,
Но гнал соблазнительниц с глаз:
Представишь их в наших "куфайках" -
Кощунство. Но действует враз.

1988






ЭКВАТОР


Как будто парит радиатор,
И в мареве влажный рассвет.
В семь тридцать проходим экватор.
Как жалко, что веничка нет.

На зыби качает, как в зыбке,
Как золотом зыбь залита,
Как пули, крылатые рыбки
Отстреливают от борта.

Зенит всепланетного лета!
И требует дани Нептун.
Бросаю я за борт монеты
Горячей страны Камерун.

И бог переводит дыханье,
Он тоже сомлел от жары,
Но, будто искусный механик,
Он держит на марке пары.

А солнце, как сваркою, жарит -
В порыве своем трудовом,
На стыке земных полушарий
Работает огненным швом.

1988






НА ПРАЗДНИКЕ НЕПТУНА.


Морякам танкера " Самотлор "


Нептуном был назначен я -
И возгордился малость;
Мне в этой должности, друзья,
Работать не случалось.

Но я управился, как мог,
Без суеты и крика,
Как молодой, но твердый бог,
Всея морей владыка.

Вот я, владыка из владык,
Иду. За мною свита.
Нервозно мечется кадык
На горле помполита.

А капитан равняет строй.
Трепещет? Ну и ладно!
- Куда путь держите, герой? -
Допрашиваю складно.

Толкует что-то про моря,
Про коллектив прекрасный,
Конечно, хочет, чтобы я
Не гневался напрасно.

Подносит чарочку - в зачет!
Киваю благосклонно.
А грим за шиворот течет,
На уши жмет корона.

И чтоб себя не уронить, -
Достоинством рискую, -
Велю команде воду пить
Соленую, морскую,

Трезубцем-грозно грохочу,
Велю поторопиться:
Удостовериться хочу,
На что народ годится?

Никто не лезет ка скандал,
Покорно сносят муки.
А свита - только волю дал -
Похлеще ладит штуки.

Стою в наряде золотом,
За вздор считая жалость...
Да! Сладость власти и потом
Во мне, как яд, держалась.

197S






НАД ВОЛНАМИ


" Фрегат летит за горизонт..."

    Л. Вьюнник

Белый лайнер в ночи иль баржонка,
Или танкер в надменной красе?
Да, с романтикой здесь напряженка,
Даже звезды подсчитаны все.

Отвыкает душа от полета,
Навязали и ей ремесло.
Если гимны поют хозрасчету,
Как подняться душе на крыло?

Но на траверзе Нового Света,
В серенадах бразильских цикад -
Так понятны мне грезы поэта:
Над волнами летящий фрегат. 

Вот он с грузом какао и лавра
Вновь возник из тропической тьмы -
Под созвездием Альфы Центавра,
На два румба правее Кормы.

1988






РАЗГРУЗКА В РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРО


Вот и Рио... Огни на волнах.
Звезды в небе, как острые шильца.
Как положено, в белых штанах
Поднимаются на борт бразильцы.

С упоеньем играю строкой:
Кабальеры, мужчины, сеньоры!
Дел с разгрузкой - денечек какой,
На неделю огня и задора.

Как-то сразу заполнили ют:
Груз - на берег, и деньги - на бочку!
Вот уж стропы, как струны поют,
Извиняют расхожую строчку.

Дело сделано. В путь, капитан!
Потрудились ребята на диво.
Да и сам я, пройдя океан,
Пофланировал в улочках Рио.

Над Бразилией тишь, благодать.
Южный тропик сияет у трапа.
Можно ль лучшего в жизни желать,
Если Бендера вспомнить Остапа?..

1988






ТАНЦУЕТ ДЕВА


На кругу танцует дева,
Кастаньеты: стук да стук!
Чуден порт Монтевидео!
Но крепись, душа и тело,
Мне нельзя на этот круг.

Где мы только не бывали,
Знали адовы круги,
Здесь же - "облико морале" -
Закружиться в карнавале,
Даже думать не моги.

Не про нас мониста, бусы,
Звон веселых кастаньет.
Моряку с "эльбарко русо"[6 - _Эльбарко_русо_-_русский_пароход_/иcп./_]
Разводить нельзя турусы.
Вот бы по боку запрет!

_Я_б такое ей сказал,
Нашу удаль показал
И на пользу перестройки
Ряд контактов завязал.

Все впустую - взоры, взгляды,
От тоски в глазах темно.
Что ж, пойду поем осады[7 - _Осада_ - _жареное_мясо._],
Можно десять порций кряду,
Это нам разрешено.

Выйду к ветренному молу -
 Остудить немного кровь.
И - в каюту,
Вечер долог,
И залью там кока-колой
Уругвайскую любовь.

1989






АНТИКВАРНАЯ ЛАВКА


Тусклый глянец пистолей и карт,
Плащ-накидки латинского щелка,
Ружья в козлах. И - сам Бонапарт:
Красной меди сюртук, треуголка.

В дорогой антикварной пыли,
В окружении нимф и амуров,
Сановито молчат короли
На усталых старинных гравюрах.

Сколько сразу батальных вещей,
Грозных взоров и спеси коварной!
И хозяин сидит, как Кощей,
За прилавком над книгой амбарной.

Тихо бьют над прилавком часы,
Как полдневные склянки на шканцах.
И горошина медной слезы
Прожигает сюртук корсиканца.

Хмурит брови испанский король.
Снова тихо. Ни стука, ни скрипа.
Слышно даже, как ползает моль
По камзолу Луи де Филиппа.

1988






АРГЕНТИНСКАЯ ИСТОРИЯ


То европейка, то мулатка
В толпе встречающих...
И вот
Кромешный возглас - "Вася, братка!" -
Потряс наш старый пароход.

Все позади - шторма и штили,
Семнадцать суток - день ко дню.
Смахнув слезу, глядит Василий
На аргентинскую родню.

Он с нами шел, свиданья ради,
Он тридцать лет копил гроши.
И вот с акцентом кличут "дядю",
Толпясь у борта, племяши.

Еще взойдут по трапу власти -
Чины таможни, сандозор.
Потом уж он, не веря счастью,
Обнимет брата и сестер.

Стоит, бедняга, курит тяжко,
Роняя пепел на настил,
На чемодан в ремнях и пряжках,
Что в ГУМе загодя купил.

Смелей, земляк!
Родня с машиной!
Встречают, словно короля!
Но Аргентина... Аргентина...
Чужая все-таки земля.

1989






В ПОРТУ МАДРИН


Ну ладно б, лошадь иль корову,
Иль, скажем, стадо антилоп,
А тут встречаю льва морского,
Столкнулись, господи, лоб в лоб.

На эту, бог ты мой, скотину
Дивлюсь я: экая гора!
А лев потер о кнехты спину
И вяло рыкнул: спать пора!

И лег на кромочке причала,
Мол, неча попусту будить,
Ему вставать на зорьке алой,
Семейство львиное кормить.

Я ретируюсь виновато
Поближе к трапу корабля.
Лежат на утлых кранцах львята,
Во сне ушами шевеля.

Сомкнули львиные объятья,
Как на лужайке, на траве.
И я свидетель: меньших братьев
Никто не бьет по голове.

1988






* * *


Нудный дождик с ночи мочит,
Робкий вылизал снежок.
Но кричит задорно кочет -
Местный Петя-петушок.

Он и здесь поет, ликует,
Хорошо ведет канву.
И, как слышно, не тоскует
В иностранном во хлеву.

Я гляжу: как будто в кадре,
Аргентинская зима,
Городок Пуэрто-Мадрин -
Церковь, кладбище, дома.

В дополнение картины,
Вдоль прибрежной полосы,
Важно шествуют пингвины,
Держат по ветру носы.

Сядут чинно, лапы греют,
На залив глаза кося,
Словно тайною владеют,
Что рассказывать нельзя.

1988






АКУЛЫ


У Кабо-Верде выло, дуло.
И волны шли - стена, редут.
И, как назло, сошлись акулы,
Кружат у борта, крови ждут.

Какой уж час грозят над бездной,
Пророча гибель кораблю.
И я - попался прут железный! -
Грожу им: наглость не терплю!

Вы зря, кричу, меня следите,
Напрасно вяжетесь ко мне.
Плывите, дома посидите -
В своей разбойной Глубине!

Но ходят волосы под кепкой,
Когда блеснет средь волн и скал,
Как двух борон зубастых сцепка,
Акулий дьявольский оскал.

1988






* * *


За рейс постареет не только металл ,
Усталым и грустным вернусь я на сушу.
Вот только что в полдень прошли Сенегал,
И - странно! - событье не тронуло душу.

Космичность эмоций, объемлющий взгляд,
Потери крупней и глобальней фортуна.
Эфир сообщил, что бомбили Багдад,
Нам тоже досталось вчера от Нептуна.

Что светит нам дальше: удача, тщета?
Не знаю... Пока лишь шнурую ботинки.
Иду на корму и сдираю с борта
 Обычную ржавчину - пневмомашинкой.

1988






ВОТ ТАК СОГЛАСИСЬ...


Наутро пришли мы в Израиль,
Как боцман сказал, в Израиль.
Встречал нас на пристани Авель
С чернявою дочкой Рахиль.
Они предложили товары.
И хоть я торги не терплю,
Прощупал "колеса" и "шкары[8 - _Колеса,_шкары_ - _/_жарг._/_ботинки,_брюки._]”,
И буркнул:
-  В Стамбуле куплю!
Зачем мне исламские четки
И этот синайский инжир?
Пойди, загони свои шмотки
Угрюмым арабам - в Каир!
-  Ты шибко-то, паря, не лайся, -
Ответил мне Авель, любя, -
Ты лучше у нас оставайся,
Я дочку отдам за тебя...
Ах, дочка! Картина в Манеже!
Тут кеча на Яхве грешить...
* Скажи, и меня здесь... обрежут?
А как с ней, обрезанным, жить?
-  Живут же... Подумаешь, барин! -
Торгаш усмехнулся едва, -
Вон Молотов жил и Бухарин,
И Киров - генсек номер два...
И тут я припомнил, как в споре,
Желая уесть помудрей,
Мне бросил Галязимов Боря[9 - _Галязимов_Боря_-_местный_журналист._],
Что я "окуневский еврей".
Ах, Боря, я видывал дива,
Что мне ярлыки и хула!
Сюда бы, под сень Тель-Авива,
Твои золотые слова.
Девчонка-то вправду - картина,
С такой бы по яблочки в сад!..
Да нас не поймет Палестина
И лучший наш друг Арафат...
И грустно, и мысли все те же
В мозгу воспаленном толку:
"Вот так согласись и - обрежут,
А я еще в самом соку!"
- Бывайте...
И за полдень вскоре,
От избранной богом земли,
Ушли мы в Эгейское море,
Винтами свой путь замели.
Как всюду, за милею миля,
За дымкою скрылся причал.
Ну, ладно, водички попили,
Побаяли по мелочам.

1989






ЕВРОПЕЙСКАЯ ТЕМА


Клочья пены срываются с мокрых тамбучин,
Будто шторму подкинули в топку дровец.
Сквозняками Ла-Манша простужены тучи,
В зябком Северном море идет бусенец.

Вот и все - началась европейская тема:
Дует ветер химический с Эльбы-реки,
Ждет нас Кильский канал, ждет причал Флиссингена,
В эмигрантских лавчонках нас ждут маклаки.

Это те, что давно в свои тайные ложи
Пронесли Робеспьеров кровавый топор,
И в семнадцатом, вырядясь в черную кожу,
Развязали безжалостно красный террор.

Это с тех похорон еще - пышности царской,
На костях и на бедных крестьянских гробах,
Возвеличен был ими портной Володарский,
Накроивший смирительных тесных рубах.

И когда в них вели нас на скорбную плаху,
Низводили до нищенской скудной сумы,
Верховодил все тот же кагал авербахов -
На Лубянке, в управах глухой Колымы.

За баланду, за смертный отрез коленкора,
За святую идею - жила бы страна! -
Мы месили проклятый бетон Беломора,
Им Калинин в Кремле раздавал ордена.

А теперь они лгут, что к "делам" непричастны,
Торопясь во вранье - кто кого переврет.
Сколько их советологов нынешних - гласных,
Сочиняют доносы на русский народ!

Но трудней им приходится, рыцарям рынка,
Ведь все меньше слепцов, что не помнят родства.
Наконец-то, и в недрах российской глубинки
Прозревать начинают и чудь и мордва.

Пашет волны форштевень, просевший от груза,
Ждут Марсель нас и Гамбург, и ждет Роттердам.
Жму рабочую, честную руку француза,
Жму - голландцу. А этим руки не подам...

1988






ПРИХОД В ГАМБУРГ


В Гамбурге каждое судно

встречают гимном той страны,

под флагом которой оно плавает.


Покой и тишь, как откровенье,
И все так чинно и ладком,
И веет майскою сиренью
И синтетическим дымком.

Идем. И трюмы полны груза.
Просторной Эльбою идем.
Под гимн Советского Союза,
А не под гибельным огнем.

Но там за плесом, поворотом,
Где заводские дым и чад:
Похоже - стрекот пулеметов
И, мнится, шмайсеры строчат.

Сейчас нас втянут в драку, в свалку,
Пленят, потопят иль сожгут?
Но дюжий немец, приняв чалку,
Кивнул спокойно: "Аллес гут!"

1988






ПИТЕР. ЛЕТО-88


Жара. И пыль хрустит. Средина лета.
"Ситра" б глоток какой или пивка.
На Смольном флаг.
И, значит, власть Советов,
Как говорили сталинцы, крепка.

Душа парит и требует полива,
Но, черт возьми, порядочки новы:
Вчера прошел я Датские проливы,
А в ресторан на Выборгской - увы!

Конечно, будь я фрукт какой цековский,
Я б этих мук души не осязал.
Рубцова нет, остался Глеб Горбовский,
Но, говорят, он прочно завязал.

Сходил, конечно, к Пушкину на Мойку.
И завертелся, как веретено,
В толпе, спешащей делать перестройку,
Иль Зимний брать со Смольным заодно?!

Ну, стало быть, на родину вернулся!
Простой моряк, не барин и не граф.
Не сдался Зимний. С почтой промахнулся.
И лишь под вечер "занял" телеграф.

Друзьям приветы - долг, а не обуза,
Родным поклоны - помню, мол, всегда!
Залитый потом, грузный, как медуза,
На Невский выгреб. И - вот это да!

Иду-бреду в огнях. Куда, не знаю?
Иду...И тут - фартовая - она:
Ажур колготок, ножки, "четвертная" -
В ажуре том - начальная цена.

На хате - стол, шампанское рекою,
Витают вздохи - милый, дорогой!
Плачу за все я царственной рукою
И наливаю весело - другой.

Час утра. Та же жаркая погодка.
В башке туман. И думы глубоки.
На Смольном флаг.
Цела и "мореходка[10 - _Мореходка"_ - _паспорт_моряка_загранплавания._]".
А этот факт оценят моряки.






МОРЯЦКАЯ СКАЗКА


Жил-был штурман один, он читал романтичные книжки,
Он ходил по морям и стихи сочинял для жены:
Мол, к весне буду дома, скучаю, люблю, а сынишке
Попугая мечтал привезти из далекой страны.

Месяц к месяцу. Ждут ли красивые флотские женки?
Им положено ждать, компенсация будет потом -
Чемоданами шмоток. Но штурман читал все книжонки,
Он о шмотках не думал. А это тревожный симптом.

Как-то бросили якорь в стране, где жара и лианы,
Где купить попугая слабо за валюту - в момент,
Хоть у братьев по классу, что чаще стучат в барабаны,
Чем трудиться желают. Но строгий был их президент.

Президент приказал: из страны - ни зверушки, ни птицы!
Контробандный товар! Накажу и не дрогнет рука!
И советский генсек, укрепляя стальные границы,
Параллельно придумал такое ж решенье ЦК.

Словом, штурман-романтик зажат был в суровые узы,
Но решился товарищ, ведь сыну он, знамо, не враг.
И потом на таможне родного до боли Союза
Спрятал птицу за пазуху: только, мол, вякни, дурак!

И пока потрошили его чемоданишко тощий,
Говорящая птица, - конечно, не ведая зла, -
Острым клювом на теле трудилась с угрюмою мощью,
Штурман вынес и это. Бывали покруче дела!

Вышел бледный, шатаясь, он в зиму. И словно проснулся.
На квартире записка: "Устала одна куковать..."
Взял за голову птицу он и широко размахнулся,
А потом передумал, живой отпустил умирать.

Сколько видел еще он и звезд заграничных, а лун-то!
Много разных событий стряслось на пути холостом:
Президента сгубила какая-то черная хунта,
А советский генсек сам от старости умер потом.

1990






СЫЛКА И КОН


Есть на торговом флоте
Кореши у меня,
К их ветровой работе
Неравнодушен я.

Штиль за бортом. При штиле
Все у них мир и лад:
Палубу красят или
Сращивают канат.

Ладят надежно гаки.
Но взбеленилась вода, -
Сылка тогда на баке,
Кон на руле тогда.

Сколько хлебнули лиха
Сылка забыл и Кон.
Раз в океане Тихом
Нас зацепил циклон.

Бак затрещал, как желудь,
Руль заходил, как черт.
Палубный груз тяжёлый
Грузно пошел за борт.

Помощи ждать? Нелепо!
Крепко норд-вест прижал.
Сылка крепил талрепы,
Кон на волну держал.

Так, со стихией споря,
Выгребли без потерь.
Южно-Китайским морем
Топаем мы теперь.

Разве не показатель,
В гости заходят враз:
"Ну-ка прочти, писатель,
Что там приврал о нас!"

1984






ТАРАКАНЫ


Повидав и моря и страны,
Экзотичные города,
На тропических тараканов
Мы дивились: вот это да!

Крутолобы, грузны, как танки,
Но стремительны, как такси.
/Это было в порту Келанге,
Далеко от широт Руси./

Как радаром, усами шарят,
А сойдутся - в глазах темно.
 Впрочем, было подобных тварей
И на судне у нас полно.

Сколько с ними в борьбе жестокой
Резолюций извел местком!
Как снялись из Владивостока,
Так травили их порошком.

Вроде б, сдохли... И снова -диво:
Расплодились - числа не счесть...
Тут парнишка один сметливый
И отважился: "Выход есть!"

И, сойдя на причал Келанга,
Расхрабрился совсем матрос,
Наловил этих тварей в банку
И под вечер на борт принес.

"Пусть сразятся - на силу сила,
Эка мощь пропадает зря!
Нашим точно - каюк, могила,
Или с вышками лагеря!"

"Дело верное, смело, мудро!"-
Рассуждаем и мы, бася.
А потом наступило утро
И картина предстала вся. 

Смотрим, битва уже в финале,
Тараканы кишмя кишат!
Только наши не пострадали,
А тропические лежат...

Сколько было речей тут жарких,
Помполит поддержал одну:
"Очень стойко мы держим марку,
Не подводим свою страну!"

1986






КОГДА ЖЕ...


"Кто над морем не философствовал? Вода."

    В. Маяковский

Когда же окончится эта вода?
Когда же, когда!..

Полгода морей - севера, заграница,
Библейская стужа, тропический зной.
Как будто бы в сказке умыло водицей -
Арктической, южной и вновь ледяной.

Тайфуны нас брали за горло и душу,
Но выстоял, радость назад не отдам.
Не зря же моряк, возвратившись на сушу,
Нет-нет да взгрустнет по надежным бортам.

Я думаю, так будет: вмиг хорошея,
Жена из далека мой встретит "корвет",
Подросшие дочки повиснут на шее,
В дому разольются и радость и свет.

Уже отшумели моря-океаны,
И звезды не в рубку глядятся, в окно.
Родня собралась, понаехав, нагрянув,
И я говорю ей о странствиях... Но

Когда же окончится эта вода?
Когда же, когда...

_Тихий_океан_

1984






ВЕНЕЦ


Еще одна погрузка
И все - венец,
                     итог!
Встречай нас,
Остров Русский,
Качай, Владивосток!
Устало и счастливо
Отмоем пот и соль,
Осилив два пролива,
Таможенный контроль,
Где пристально и важно
Проверят нас чины:
Насколько буржуазной
Гнильцой заражены?
Шутя про ураганы,
Кося идейный взгляд,
Обшарят чемоданы,
До дна перешерстят.
Не кроется ль измена,
Тлетворный дух и яд?
Просветят, как рентгеном,
Как лазером, пронзят...
Но все пройдем,
                              пробьемся,
Разлука так длинна!
Потом уж разберемся,
Что стоила она...

1984

















МОЯ ТЮМЕНЬ



Фрагменты поэмы






 * * *


По родне и по рожденью -
Местный, тутошних корней, -
Подрастал и я с Тюменью,
Поднимался вместе с ней.
Никакой особой доли
Мне наш век не отпустил.
Но горжусь, что в отчем поле
Я пахал и хлеб растил.
И в глухом ледовом царстве,
Под прицелом зябких вьюг,
Я работал в море Карском,
Обживал Полярный круг.
Побродил по белу свету
Не из прихоти-гульбы,
По заданиям газеты,
По велению судьбы.
Но везде - и в тундре голой,
И под сенью деревень
Мне Тюмень была глаголом,
 Существительным - Тюмень,
Той метафорою зычной,
Где клокочет непокой,
А не просто в деле личном -
Места жительства строкой.
Словом, как и было нужно,
Вся - от отчего села
До Ямала, до Бердюжья
Домом творчества была.




* * *


Ряд стожков. Полянка. Лоси.
Кольцевой изгиб - река...
Вот лечу в Тюмень.
И косит
Быстрый лайнер облака. 
Хорошо перед посадкой
Различить из всех примет
То этаж старинной кладки,
То коробку наших лет.
Перевернутые лодки,
Неживые до поры,
И церквушки абрис четкий
На излучине Туры.
И в окрестности неяркой,
Что тайгой обнесена,
Огоньки электросварки
И цепочки трасс...
Она!
Град-столица Нефтяная,
Полевая И лесная,
На крутом изломе дня,
Четырем векам родня!
На ветрах, снегах, железе,
На путях побед и бед...
Хоть в каком бери разрезе,
Все равно роднее нет!




* * *


И то сказать...
Стою, припоминаю
Такой же день,
Полозьев скрип и хруст.
Мне десять лет,
Я Пушкина читаю:
"Друзья мои, прекрасен наш союз!"
А со двора,
Откуда стужей свищет,
Из облака,
Из снега,
От ворот -
Отец заходит,
Кнут за голенищем,
Конфеты городские достает:
- Обдунь и ешь! 
-  Обдуну...
-  Ладный парень,
А вот еще подарочек тебе...-
Картинка,
А на ней угрюмый барин
Изображен в приземистой избе.-
В каком-то там Березове,
Опальный.
На крупном пальце светится кольцо.
И свет свечи,
Почти что погребальный,
Не веселит сановное лицо.
А в окнах вьет,
Гудит во мгле чердачной,
И выдувает солнце со двора.
Мне десять лет,
Душа - родник прозрачный,
Мне очень жаль сподвижника Петра.
И хоть сладка медовая конфета,
Хоть веселится вьюга, хохоча,
Тревожно мне Над книгою поэта.
Опальный князь,
Оплывшая свеча.
Вот-вот бояр раскроется измена...
Вот предадут Лжедмитрия огню...
А мой отец несет на вилах сено,
Кладет в кормушку верному коню.




* * *


Не похвальба роскошная, не фраза:
Мы шли вперед на приступ и "ура!"
И вот он факт березовского газа,
И век уже не тот, что был вчера.
Он торопил,
Подбадривал: скорее!
Он обещал,
Он верил: заживем!
Пылал Вьетнам,
Держала фронт Корея.
И тут крепись: подписка на заем.
Но каравай и корочку - по-братски,
И на лугу артельно: вжиг да вжиг!
И, глянь, ремень,
Ремень еще солдатский
Приотпустил на дырочку мужик,
И вот оно:
Машинный ты иль пеший,
Тележный или санный -
Не вопрос!
А шапки ввысь! -
 В тайге проснулся леший -
Тюменский новоявленный колосс!
Заклокотал,
Пошел с глубинным рыком
Скликать людей с иных земель и вод.
И с наших мест бердюжских -
Удержи-ка! -
Таежным ветром стронуло народ.
В Урай, в Сургут -
Под северные звезды!
На Самотлор,
Там тоже горячо.
Ну, кто со мной,
Давай, пока не поздно! -
Ушел мой друг,
Котомку - на плечо.
Умчал сосед,
Оставил дом и лодку,
/Мол, там, в тайге, на елках калачи!/
"Ну, кто со мной?" -
Гремело в околотке.
Деды не одобряли:
"Трепачи!"
В последний раз будил деревню Ваня,
Наш гармонист.
И пел.
Ах, как он пел!
В ту ночь петух отчаянно горланил
И конь - в лугах - Все боталом звенел.
Вздыхал телок протяжно за стеною.
И мать вздыхала, фартук теребя.
Ушел и я - прости, село родное,
За все, что я не сделал для тебя...




* * *


Прославились, прогремели,
Встречай, успевай, гостей!
Наехало в самом деле -
Всех рангов и всех мастей.
Чужих языков и наций, -
Как водится, на волне! -
Охотники до сенсаций
И люд деловой вполне.
Вот браво, как новобранцы,
/ Ах, вгонит мороз в тоску!/
Шагают американцы
По Нижневартовску.
Дубленки - о'кей! - фигуры! -
Для дела, не для красы.
И киноаппаратура Работает, как часы.
Шагает, в улыбке тает
Японец, как в полусне.
И факельный свет играет
На стеклах его пенсне.
Победный, в походке ловкий,
Привычный для злых ветров,
Идет Самотлор - в спецовках
Рабочих и мастеров.
Глубинный и крепко сбитый
Под северною звездой.
Стремительно знаменитый,
Отчаянно молодой.




* * *


Ни рябчика, ни кулика,
Ни утки, ни тихой казарки.
И речка - былая река! -
Мазут да разводы солярки.
Повыжжен, побит краснотал,
Осинник в молчании страшен.
Как будто Мамай побывал,
Так нет ведь - российские, наши.
Легко положили тайгу,
Задора полны и здоровья...
Нет, живописать не могу,
Душа обливается кровью.
Эх, горе тебе, бурундук,
Беда вам, синицы и сойки.
Лишь дятел-трудяга - тук-тук! -
Работает в счет перестройки,
Надсадно кричит воронье,
Кружа, будто черная вьюга.
И мудрое жало свое
Под кочкою точит гадюка.
Сижу, шевелю костерок,
Ни писка, ни свиста, ни пенья...
Ужель это вправду итог-
Стремительный взлет ускоренья?




* * *


Когда стоял я в рубке за штурвалом,
Когда сквозь льды ломился прямиком,
Я знал, что ждет - за каменным Уралом -
Земля, где рос и бегал босиком.
Когда тайфун ломал нас у Кореи,
И чуть мерцал маяк береговой,
Я вспоминал огни Харасавэя,
Таежный путь на Новый Уренгой.
И горизонт в железе нефтевышек,
И в двух шагах Полярную звезду,
Где школьный друг к морям студеным вышел
 По-флотски, чуть качаясь на ходу.
А с ним еще - особый, не особый, -
Отчаянного племени народ.
Их дождь сечет, мороз берет на пробу,
Да и комар характером - не мед.
А что - Иван?
                  Хитро соображая,
Он скажет так:
- А ну, ребром вопрос!
Хороший дождь - прибавка урожаю,
И, без сомненья, труженик мороз!
Как наведет январские мосточки,
Лети,
         газку подбрасывай,
                                      не трусь...
Мне б также сладить с пушкинскою строчкой:
" Над вымыслом слезами обольюсь".
Но эвон сколько жизненных реалий! -
Суровых бед, сомнительных побед...

Опять стою на аэровокзале,
Беру транзитный авиабилет.
А там - в тайгу?
                         В моря - штормовый грохот?
В поля родные -
                         в звонкие хлеба?
Простой сюжет отпущен мне эпохой,
Где красной нитью- главное:
Судьба.

1981-1989 









notes


Примечания





1


Б_арракуда_"_ - _название_ресторана_




2


_Из_стихотворения_О._Хайяма._




3


_Баты_-_таиландские_деньги._




4


_Магазины_для_русских_моряков._




5


_Дракон_ - / _жарг._ / _боцман._




6


_Эльбарко_русо_-_русский_пароход_/иcп./_




7


_Осада_ - _жареное_мясо._




8


_Колеса,_шкары_ - _/_жарг._/_ботинки,_брюки._




9


_Галязимов_Боря_-_местный_журналист._




10


_Мореходка"_ - _паспорт_моряка_загранплавания._