Ермаков = Авка слушает ветры = Клименко 08.08.2014








СТАРШИЙ В РОДЕ ЛЮДСКОМ





_ЛОВКИЙ_МУЗОЛИК_



Еще вчера были эти ребята нескладными голенастыми журавликами. От школьной стаи отбились, к ремеслу не прибились - каково-то взлетишь и где сядешь, вольная птица? Густели и ломались тенорки, намечался пунктиром пушок повдоль верхней губы, раздавались плечишки, на глазах убывало отрочество. Гасили они, молодчики, пустопорожнее время за картами, шалопаями слонялись по улицам, задирали девчат, бередили пенсионеров, вольница. «Неудельные,- слышалось вслед паренькам.- Не к рукам варежки...»

А те, в задор и отместку, возьмут и заголосят подурашливее:

На углу фонарь качался,
Я прикуривал табак.
Попросил отца жениться,
Он сказал: «Гоняй собак».

Собак на Севере уйма... Несовершеннолетних на работу не принимают... Неизвестно, как долго резвились бы такие ватажки в недорослях, если бы не появилось два года тому назад в заполярных Лабытнангах профессионально-техническое училище № 21.

«На выбор! Плотником, столяром, печником, каменщиком, сантехником, электриком?»— предложили тем, у кого намечался ус.

«Маляр! Радужная профессия!» - предложили девчонкам, не осилившим «следующего класса».

А восьмиклассницам ненкам, Нине Яптунай, Лиде Пандо и десяткам их юных подружек, уроженкам Ямальской, Гыдонской и Тазовской тундр, и того необычнее предлагались дела. Дела важные, исторические. Им, будущим молодым мастерицам, поручается перевести своих матерей и отцов на оседлость. Пусть стены новых домов станут под их кистью светлыми и в заполярную ночь, радостными и гостеприимными во все времена года. И на все времена!

Училище частым бреднем прошлось по заполярным поселкам Обского Севера, сзывая под крышу свою непристроенную молодежь:

«Учитесь, ребята. Постигайте избранное ремесло. Тюменщина, в недавнем прошлом «белое пятно» геологических карт, на подивленных глазах современников становится огромным, легендарным краем сказочной нефти. Страной Могущества Русского. Как нужны, как стратегически необходимы здесь ваши молодые мастеровитые руки!»

- ...В дни производственной практики познакомились ненецкие девчонки с двумя старинными русскими народными песнями.

Как-то по жаре-духоте заленились они, маляры, увлеклись разговором на вечную трепетную тему - «Дружба и любовь». Безнадзорные кисти, словно сонные мухи, еле-то еле ползали по выструганным полам. Сюда заглянул старичок печник. Мастерок у него потерялся: двухконечный молоток-«било» и кирочка. На семи огнях кирочка закаленная, камнем-кремнем изостренная.

- Там на рукоятке ловкий такой музолик был, вроде пупочка...- с воздыханием припоминал мастер.

- Накипь от сучка, а вокруг нее углубленьице образовалось. Гнездышко,- обрисовывал он.- Лет двенадцать, поди-ко, его я приучивал. Мякоть пальца поместишь туда, музолик нащупаешь и ровно мушку в ружье изловил. Спичку повдоль пополам рассекал. В копеешно ребрышко вцеливал, - тосковал мастер, обшаривая все закоулки, передвигая малярные банки и склянки.

- А другим уж не вцелите, что ли? - безгрешно смотрели на мастера молоденькие мордашки,- Со склада выписать если? - предложение вносили.

- Музолик со склада не выпишешь,- вздыхал мастер.- Вот вы, котора-нибудь. изыскали ловконькое такое гнездышко у кистей на стёблах? Прихватистое такое, секретливое. Один ты его чуешь на инструменте...

Девчонки внимательно всматриваются, оглаживают, ощупывают рукоятки кистей.

- Стало быть, не разыскали еще,- сочувствует мастер.- То я и смотрю - проголосно вы робите. Как монахи из посказульки. Прибаутка такая есть.

- А как они?- насторожили белые зубки грядущие маляры.

Мастер перенял у семнадцатилетне!; калмычки Манжеевой Любы ее помазок, обмакнул его в краску и глуховато, тягуче запел:

Уж ты са-а а-ад, ты мой
                                    са-а-ад,
Са-а-ад
            зеле-о-о-оненько-о-ой...

Кисть у печника словно бы подтягивала ему, медленно и «проголосно» разводя по бе­лому полу желтые полосы.

- Вот как они работают, когда бригадира ихнего нет. Игумена вышестоящего...

-  А когда игумен? - в щелочки свела улыбчивые глазенки Яптунай Нина.

- Тогда по-другому поют,- подмигнул печник.- Тогда вот так:

Уж вы сени, мои сени,
Сени новые мои,
Сени новые, кленовые,
Ре-шет-ча-ты-е...

Шмыгала, веселилась кисть, догоняла плясовой речитатив. Приплясывал и мельтешил сам сгорбившийся печник, выделывая полусогнутыми ногами замысловатые вензеля, взбадривал, взбрыкивал тощеньким задом наподвид молоденького козелка.

Юные маляры, разбежавшись по разным углам, изнемогали от смеха.

Запомнился им печник.

Стоит чьей-нибудь кисти слегка заскучать, притомиться - раздается лукавая подружкина песенка: «Уж ты са-а-ад...»

«Заскучавшая», словно пчелка ее ужалила, переходит на «Сени».

...У будущего плотника Овсянникова Алешки даже веснушки после практики по­серьезнели, даже беззаботный общительный нос окреп, как-то окоренел.

Когда Ванюшка Терентьев - сын народа коми - обронил с лесов свой топор, Алешка еще раз поплевал на ладони и, постучав себя пальцем в грудь, не без озорной похвальбы указнил однокашника:

- При хорошем плотнике (при Алешке, значит) у плохого руки трясутся (это у Ванюшки).

Появились в Алешкином речевом обиходе и такие «специализированные» выражения: «Не склеено - срублено». «Топор дурак: без хозяина мясника зарубил».

Ванюшка тоже одну пословицу произрек: «Когда бы не клин да не мох, то и плотник бы сдох».

Сколько веков этим славным «мастеровитым» пословицам? Вместе с топором передает их в наследство народ Алешке с Ванюшкой.

Разыскивают «секретливое гнездышко», «ловкий музолик» на инструменте молодые руки воспитанников ГПТУ.




_КОЕ-ЧТО_О_ЛЕВШЕ_



Свыше трети учащихся первого набора - юноши и девушки из коренных народностей Обского Севера. Во втором наборе их доля выросла до 85 процентов - около 150 человек.

Своеобразной, по-настоящему талантливой мастеровитости их отцов-матерей дивимся мы и поныне. Немудрященьким инструментом - стамеска да нож - исхитряется ненец выстругать полозья, выбрать в них гнезда для копылов и без единого гвоздичка, намертво съединить деревянные заготовки в легонькие ажурные нарты, пригодные и для оленьих стремительных гонок, и для дальних касланий по раскисшей весенней и летней тундре.

А матери?

Кто не залюбуется, чей не просияет взор, когда в поднебесно - чистых снегах встретишь ты девушку или малыша в пушистых, расшитых вязью цветных узоров одеждах?

И вот от иглы и стамески уходят их дети к мастерку, топору, ключам и кронциркулям, к алхимии красок и колеров.

Получится ли?

- Старательные и смышленые ребята,- отзывается о «коренных» директор учи­лища Резник Михаил Пантелеймонович.

Здесь сказано точно и кратко.

Есть в них какая-то жадность, нетерпеливая устремленность к новым, необычным для уклада их жизни и быта профессиям. Как бы торопятся они плечо в плечо встать с «масте­ровыми» народами. Поравняться спешат. Отсюда, наверное, и повышенная любознательность, и прилежание, и упорство, и... слезы. Плачут тайком и в открытую, когда что-нибудь не получается. Плакали и Лида  Пандо, и Нина Яптунай, а выпустили их с третьим - высшим разрядом. В Тазовск поедут, на газовые промыслы...

Бурно меняется экономика Тюменского Севера. Извечные ненецкие профессии — оленевод, охотник, рыбак, определяющие круг деятельности, хозяйственный облик целого народа, обогащаются в последнее десятилетие профессиями современными — рабочими, техническими, ремесленными. Решается несколько сразу «горячих» проблем: квалифицированные (непривозные!) местные кадры. Отсюда — естественный переход на оседлость. Рядом с этим — возможность трудоиспользования вторых и третьих членов семьи. Третьи члены, как правило, грамотная современная молодежь. После интернатской теплыни, чистых простыней и прочих, хотя бы нехитрых житейских благ молодежь эта не очень-то ласково оглядывается на родной дымный, пасмурный чум, и предоставляемая училищем возможность овладения рабочей, хорошо оплачиваемой профессией как нельзя более соответствует сегодняшним ее интересам, запросам. Теперь уж не встретишь подивленную толпу старожилов-зевак, почтительно глазеющих на молодого сородича, кой, нацепив на ноги кривое железное коготье, перекинув моток проволоки через плечо, пристегивается ремнем ко столбу и, поплевав «по-русски» в ладони, карабкается на него. Теперь и на буровые вскарабкиваются. Но по-прежнему велик спрос на мастера, на умельца.

Печь на Севере - второе солнышко.

Насколько здесь дефицитен печник, уловил я однажды из ожесточенного спора и бранного торга четырех поселковых руководителей. Злые, взъерошенные, два часа кипятились они, чуть ли не за грудки хватались, каждый, с яростью, страстью, доказывая, где он, печник Антипыч, сей вот час, сей вот день скоропостижно и первоперсонно - железно необходим. В пекарне: «Не хлеб вынимаем из печи, а сусло!» В больнице: «Малицы на больных одеваем!» На рыбозаводе фальшивит коптильня: «Рыба весной икру мечет, а я круглый год!..» В школе: «Авторучки за пазухой отогреваем!»

Таков здесь спрос на Антипыча.

Теперь «Антипычей» будет готовить училище. Первое за Полярным кругом Тюмен- щины. У него своя специфика, свои «заполярные» трудности: разбросанная на тысячи километров база практики, слабая укомплектованность преподавательскими кадрами, прочие недостатки-нехватки.

Директор со знанием дела перечисляет их. Ему сочувствуешь. Действительно — нелегко. Но вот что-то вдруг настораживает тебя. Михайло Пантелеймонович на полном серьезе принимается жалобиться на общеобразовательные школы. Причем утверждает, что всякий директор на «материке» скажет вам то же самое.

Что же?

Из стола извлекаются толстые и тонкие папки, наискиваются «криминальные» странички – пожалуйста… Называется количество бывших второгодников,бывших неуспевающих, цифирька исключенных из школ, цифирька с чеьверкой за поведение.

Папка, в которой покоятся столь неутешительные характеристики контингента учащихся, оказывается недавним директорским отчетом на парткоме хозяйственного предприятия. Посмотрите, дескать, добрые люди, с кем работаю, кого обучаю. Посмотрите и смилостивьтесь. Не дюже меня... С песочком...

Уж не отличниками ли одними и вундеркиндами комплектовать нам профтехучилища?

А куда тогда прикажете девать этих, которые...

На у гл у фонарь
                       качался,
Я прикуривал табак. . .

В том-то и социальная ценность профтехучилищ, в том их и наиважнейшая специфика, что они по своему первородству призваны быть и являются своеобразными, мудро организованными «мастерскими человеков». Не доспел по физике-химии — доспел по топору. Вышиблен за предерзость и хулиганство из школы — немедля мастерок ему в руки. Даже тех, с кем заведомо и определенно придется помучиться, даже тех — за ручку... Мастерок — поводырь, надежный и верный товарищ — не окольными темными тропками, не сумеречными лабиринтами, а прямой дорогой поведет их по жизни, поведет в высокое рабочее братство, и потом, как нередко случалось, злы будем дарить им цветы.

Оговорюсь: случаются здесь издержки И поражения (о них - ниже), но честное слово, Михайло Пантелеймонович, стоит постараться.

Выучив коренного «Антипыча», вы обеспечите Север мастером - единицей, пожизненно здесь прописанной: ведь едут к нам со всего Союза, с подъемными, с суточными, с бесплатным проездом, а разъезжаются чаще всего за свой счет. Суров Север, и дорог здесь каждый топор, каждый мастерок. Особенно теперь, когда его газовые сокровища ждут умелых и дельных рук. Надо думать, что ва­ше первое в Заполярье ГПТУ - никак не последнее.

Что же касается так называемых «трудных», то народом давненько примечено, что из них порой получаются отменные мастера. Знаменитый Левша тоже до некоторой степени слыл «дефективным». При учении _у_него были выдраны все волосы (не сразу схватывал), и к тому - на один глаз кривой. Упомянутые дефекты, однако, не помешали ему подковать блоху.




_О_КРИВЫХ_ДЕРЕВЦАХ_И_ЗАЯЧЬЕМ_МОЛОКЕ_



Из Лабытнангов я отплывал с большой группой выпускников ГПТУ, направленных на работу в Тазовское. Машут с причала меньшие сестренки, братишки, мужественно хмурятся отцы, а матери... матери откровенно плачут.

 Я знаю, почему хмурятся одни и плачут другие.

Лет тридцать с лишком тому назад случилось мне наблюдать поздний, весенний снего­пад в сибирских березниках. Непроглядно белый, густой снег - в народе зовут такой снег стеновым - облеплял все сущее. Полз белый лохматый шмель, неведомая зверюшка, побелели на гнездах птицы. Березки, час назад полыхавшие миру и небу наивной зеленой красой, превратились в безмолвных снегурочек. Окрепнувшие и пожестчавшие в стволах деревья выстояли этот снегопад. Разве слишком развесистый и разлапистый сук кое-которым сломило. А молоденькие, гибкие горбились, клонились, одавливались, пока не сникли под снежною тяжестью, под белою нежитью вершинками до земли. Так, угнетаемые, дуговатые, заснеженные, простояли они тогда несколько минусовых дней.

Я нередко бываю в этих березниках. Взматерели, покрылись жесткой корявой накипью их стволы, достало им сладких соков, достало и солнышка, на десятки метров прободали они простора себе параллельно земли, но как согнула их непогода молоденькими, неокрепшими, так и не распрямились они. Не нашли сил распрямиться. Прямо и высоко взрастают лишь те из них, кого укрыли тогда кроны старых деревьев.

Курят и хмурятся лабытнангские отцы, плачут тихонько матери... Это тревога, тревога о неокрепших и гибких своих деревцах. Не согнет ли их жизнь? Не изгорбатит ли Ведь за тысячу километров от родительского надзора, доброты и строгости уезжают они.

Плачут и тревожатся, вероятно, не только в одних Лабытнангах. Сотни тысяч воспитан­ников ГПТУ оставляют ежегодно родительские окрестности и уезжают туда, где спланированы новые великие зачатия наших пятилеток, где эти парни и девушки с их мастерством стратегически, державно необходимы.

И снова здесь подкупает природа слово мое. Знаете ли вы, что у зайцев не бывает безнадзорных детенышей?

Зайчихи-мамаши по слуху, по запаху, по какой-то единоплеменной заячьей солидар­ности разыскивают оголодавших ушканчиков. Накормят, не поскупясь, досыта молоком, топнут сторожкою лапой при лисьей подкрадке, при ястребином подлете, и, несмотря на зловещее изобилие врагов, живут-здравствуют упомянутые зайчоныши, растут, прославляя свой доблестный заячий род.

У парнишек, девчонок - выпускников профучилищ - есть и разряд, будет зарплата и общежитие, проживут они и без молока - на консервах, но где та сторожкая старшая добрая «лапа», которая вовремя опознает приближающуюся опасность, ударит тревогу?

Нынешней зимой приметился мне в газете один заголовок. «Они украшают тундру» - сообщил читателям корреспондент. Уж не о моих ли лабытнангских знакомых? Читаю - о них. О Лидии Пандо, о Нине Яптунай, об эвенке Наде Баякиной, о калмычке Любе Манжеевой - о тех девчонках, которых обучал «русским народным песням» старый печник.

Радостно такое прочитывать.

Они украшают тундру. Они украшают землю. Но ведь случается прочитывать под рубриками «Из зала суда» или «Преступники наказаны» другие - горькие, грустные, скорбные строки. «Молодые рабочие - бывшие воспитанники ГПТУ - имярек...» Далее идет предыстория: «Систематически прогуливали, пьянствовали, играли в азартные игры... в результате...» В результате поименовывается перечень преступных деяний, предусмотренных той или иной статьей уголовного кодекса.

Случается, что молодые ребята оказываются под влиянием, а то и под властью рвачей и хапуг, давно и необратимо разменявших рабочую и обыкновенную человеческую совесть на приписной рубль, на «левую» бутылку, на калым и шабашку, и тогда все светлые и высокие слова о рабочем классе, вынесенные из училища, от первого же соприкосновения с действительностью рассыпаются мелким стеклышком.

Девиз хапуги - урвать, «замыстырить», «зашибить», «забодать» - после маломощного, часто молчаливого противоборства ржавчиной, слякотью, паутиной заселяется в неокрепшие, нестойкие души. Лепят из наших ребят «свистульки». Происходит переоценка ценностей. Начинается гнусный процесс антивоспитания, растления совести, осквернения больших и маленьких идеалов.

Выше уже говорилось о сотнях тысяч семей, где нарастает тревога, когда их молодь, их юные из стен училища, из-под надзора воспитателей и преподавателей уходят на «волю вольную», на собственный моральный и материально-нравственный кошт. На рубеже физического, духовного и гражданского созревания, в шестнадцать-семнадцать лет на них «обрушивается» самостоятельность. Самостоятельность, к которой они рискованно не готовы.

Как им необходим сейчас, каждому, добрый мудрый старший друг, Старший друг?.. Если ты Патриот, если ты Гражданин, если бдит в тебе чувство родства со своим народом, разве тебе безразлично, какими человеками станут семнадцатилетние плотники Алешка Овсянников и Ванюшка Терентьев, как обернется девичья судьба молодых мастериц?

Разве кому-то из нас безразличен человек завтрашнего дня - исторически незаме­нимый наследник наших дел, идей, борьбы, истории, крови, молодое крыло рабочего клас­са?! Будет ли он здоров физически, трезв, ясен в разуме, светел нравственно, добр и справедлив душою, чуток совестью, или все это в нем сотмится, изуродуется, заспится хмелем, травмируется...

Старший друг! Как нуждаются в нем наши юные!.. Не меньше, чем неприсмотренные, призябнувшие зайчата в бескорыстном единоплеменном молоке!

Скажем так: сегодня еще и тот патриот, у кого есть молодой друг на лесах, у станка, на буровой, в рабочем общежитии. Оберечь его, юного, от всего дурного и пагубного, легко- мысленного - топнуть вовремя Старшей сторожкой Лапой.

Пусть болью нашей совести, мерой нашей гражданственности, степенью нашего родства со своим народом станет, кроме завоеванных доблестей, еще и то, сколь заботливо, неравнодушно, лично ответственно оберегаем и направляем мы молодые побеги рабочего класса.

Если народ обнимет юных своих, - не останется легкой добычи ни бесчестному, ни бессердечному.




_СТАРШИЙ_В_РОДЕ_ЛЮДСКОМ_



Алешка с Ванюшкой обидятся на меня. Ясно обидятся: «Во что поставил! С зайчатами поравнял».

А такие ли уж они беспомощные и неразумные «зайчата», что по зубам всякому? Та­кие ли уж они, что - подходи и поднимай за , уши? Нет, с «зайчатами» я определенно пере­хватил.

«Вот Анатолий Яковлев», - назовут мне фамилию Алешка с Ванюшкой, и тогда уж совсем наивными покажутся автору его сравнения и параллели.

Анатолий Яковлев.

Он погиб в бою на границе 15 марта 1969 года.

Парень из рабочей семьи. Комсомолец. В 1968 году он с отличием окончил Тюменское техническое железнодорожное училище № 1, стал помощником машиниста тепловоза, водил грузовые поезда по маршрутам Тюмень - Вагай, Тюмень - Камышлов. В ноябре 1968 года Анатолий был призван в армию, стал пограничником. Парень не прослужил и пяти месяцев.

...На одном из бронетранспортеров находился ныне Герой Советского Союза подпол­ковник Леонов. В машину ударил снаряд, она загорелась. На выручку спешил экипаж второго бронетранспортера. В нем находился и Анатолий Яковлев. Парни не смогли достичь машины Леонова. Двумя снарядами провокаторы подожгли бронетранспортер. При выходе из пылающей машины Анатолий Яковлев вместе со своим командиром был сражен очередью. Недавний воспитанник училища трудовых резервов погиб, защищая родную землю...

«Подвиг вашего сына, - писали матери Анатолия, - является ярким примером безза­ветного служения нашей великой Советской Родине, делу коммунизма. Светлая память о Вашем сыне, верном и мужественном защитнике социалистического Отечества, навсегда сохранится в сердцах его боевых друзей, воинов-пограничников и всего советского народа».

Имя Анатолия Яковлева на белом обелиске, что сегодня стоит над рекой Уссури. Имя Анатолия Яковлева на тепловозе ТЭ-3 № 2512. Именем Анатолия Яковлева названо молодежное общежитие железнодорожников.

Есть кем гордиться Ванюшке и Алешке.

Есть кого взять и поставить себе в пример.

И я уверен: будет час роковой - не дрогнут лабытнангские плотники, насмерть встанут против любого врага.

У Анатолия осталось много хороших, достойных друзей. Есть у каждого молодого че­ловека чудесное право избрать себе друга. «Без друга - сирота, с другом - семьянин» - говорит пословица. Вот тут и нужна вам, Алешка с Ванюшкой, не чья-то, не дядина, а сугубо своя душевная бдительность. Рассмотри друга, почуй недруга. Что такое хорошо и что такое плохо, ты начал постигать еще в детском садике. Затем школа. Училище. У тебя уже просекается ус. Народ вправе надеяться, верить, что можешь ты, должен самостоятельно распознавать, где добро и что зло.

«Не только спорить с высотой - еще труднее быть непримиримым» - поется в сегод­няшних наших песнях. Непримиримость - вот золотой стержень подлинной твоей само­стоятельности. Непримиримость ко всему нечестному, окольному, подлому, торгашескому, во что ни попытались бы вовлечь тебя друзья-хамелеоны.

Не позволяй лепить из себя свистульки - это жалко выглядит.

Не хочешь быть «зайчонком» - не будь им.

Свято храни сугубую убежденную веру, что нет на земле алмазов, равноценных честным мозолям твоим, что сам ты - владыка пары рук - драгоценнейший камень в короне рабочей державы своей, что ты и именно ты - истец и ответчик века, подотчетное лицо за напряженный бетон и ребячью слезинку, за оброненный гвоздь и слова на высокой трибуне, за кукушкину вешнюю песню и за прочность земной оси, что, приняв мастерок, вступив в рабочее братство, Старшим в Роде Людском становишься ты.