Борис Комаров
Вопреки логике
Рассказы




Обида

Вот зараза какая! Лет двадцать прошло, а нет-нет, да и вспомнится. Обидели Витьку тогда до самого нутра, до сердца. Дело было так.
Приехал он тестя поздравить с днем рождения. По темени уж. Жену-то с сынишкой раньше на Совхозную подбросил, перед обедом, а сам, не заходя в хату, работать погнал. В выходные такси нарасхват.
А к вечеру снежище подвалил, да такой, что вовсе не стало по тестевой улице проезду. Оставил Жуков «волжану» метрах в десяти от центральной дороги и потопал пешком.
Тесть, крепкий еще хохол с лысой напрочь головой и увесистым носом бульбой, досадливо крякнул, узнав, что зятек на машине и, обронив: «О цэ гарно! Водка целее будет…», пошел ставить самовар. И понятно, и Витька закусил бы удила, если на столе колбасы всякой валом, а гость, не в обиду сказано, губу воротит. Подмениться не смог, чтобы ладком бутылку усидеть.
Давно старик на пенсии, но работает. Мясокомбинат как никак! Не деньгой, так другим в те несытные годы брал — возможностью разжиться мясом. Такси нанимали иной раз конторские бабы, чтобы сумки со вкусно пахнущей отоваркой до дому дотартать.
А что чай — напиток никуда, Витька и без тестя знал. Но обещал же сменщику? Тот женился пять лет назад таким же вот февральским днем и, прикидывая кому чего важней, Витька отдал свой нынешний выходной Конопушке. Пусть пляшет возле супруги все воскресенье!
Посидев с часок, он заторопил жену: «Поехали!». В гараж еще гнать, то да сё…
Теща принялась укладывать в пакеты шаньги и прочую праздничную дребедень, а тесть крякнул опять недовольно, накинул на сутулые плечи полушубок и ступил в сенки. Сейчас оттяпнет от свиной ляжки приличный кус: нате, мол! Любил зятя — нет ли, пока не сказывал, не сахарил вслух-то, но что дочке пособлял — то да. Родная кровь!
А Жуков поспешил к «Волге»: прогреть машинешку пока сборы и прощалки не кончились.
Город, однако, а очутишься на старой улочке — деревня деревней. Фонарь поскрипывает на маковке столба, звезды пучатся. Петух бы еще поорал сдуру — и весь набор сельского житья. Как на ладошке! Нет, зимой надо в центре жить: и светлынь, и «Зилки» с подметалками каждый час снуют. Черти и черти, прости Господи!
Откуда-то сбоку выюркнула мужская фигура в треухе и сунулась к Витьке:
- Друг, по заказу?!
— Не-е…
И Витька хотел добавить, что заказов у него и так выше крыши было: весь день без продыху, но мужик обдал перегаром и гаркнул:
- Как «не-е»? Я же вижу!
- Так! — тут уж и Витька не выдержал. — Жди другую машину!
Мужик бабахнул что есть силы дверью и канул в чернильную темень…Ну и народ! Выпьют на полушку, а скандалу на рубль…Жди, подъедет такси! В такой снежище поторопкой не проскочишь.
Вроде обвыкся движок, согрелся, теперь и развернуться можно. И Витька сделал бы это, да высмотрел на тротуаре три расплывчатых силуэта, вернее два: тестя с Галкой. Третий-то и не силуэт вовсе был — силуэтишко. Младший Жуков. Четвертый год огольцу, а уж отдельно метит шагать. И чтобы впереди! Витька таким же был. Оттого и пошел в таксисты. Здесь без «ячества» ни шагу. Всю смену один, как сторож на посту.
И открыл было дверь, чтобы припустить навстречу сынишке, да увидел ораву парней, окруживших вдруг машину. Они принялись ломиться в тачку, норовя отпахнуть замкнутые на защелки пассажирские двери, а один, коротко стриженый и почему-то без шапки, устремился к водительской:
- Ты моих гостей не везешь?! — рявкнул грозно и, не ожидая ответа, цапнул Витьку за ворот свитера.
А много ли тому надо?
И Витька почувствовал, как свитер, прошлогодний подарок свояка и который, ясное дело, одевал Жуков не каждый день, а лишь в особый, «поехал» к пупу, превращаясь в вехотку. В дрянь, что валяется под запаской.
- Валерка, черт тебя бей!
Тесть вроде кричит?
Стриженый отпустил ворот и ринулся прочь. Так же резво кинулись за ним и друганы. Гости его, язви их в душу!
- Чего сделал-то? — тесть норовил поправить на Витькиной груди остатки свитера, да куда там! — Из тюрьмы пришел, вот и гуляют… Вчера приехал!
А Витьку аж трясло…И хрен с ним, что из тюрьмы! Пускай!…Свитер-то зачем рвать?
Тесть еще что-то говорил, но Витька не слушал. Меньше уж стал он, казалось: не Виктор теперь, а Витюшка. Имечко, которым кликала в детстве мать. И делай с ним что хочешь — так измельчал. Так оглушила обида!
Чтобы успокоиться, сунулся опять в машину и дал газу, норовя выскочить из улочки на дорогу, да не рассчитал. Колеса шурнули слабенький наст под себя и засвиристели, зарываясь все глубже и глубже в снег.
- Давай-давай! — понужал тесть, помогая расталкивать сплоховавшую «волжану». И Галка упиралась в капот, и сынишка. Вытолкнули!
Теперь домой: высадить семейство, переодеться и — в гараж. Не милицию же вызывать в конце концов да ловить того громилу?…И не дело — по милициям бегать, не по-Витькиному. Мужик ведь!
А может, плюнуть на тот свитерок?! Как пришел, так и ушел, чего уж…

* * *

И всю ночь Жуков не спал. Не шел сон-то!…Обида не пускала его, заполонила голову. Разлеглась, курва, и всякое там «может» и «плюнуть бы» гнала из башки вон. Не свитерок уж порвали, казалось, теперь Витьке, а самого расчехвостили. Ниже плинтуса упикали!…Галка-то понимает случайность оказии, и тесть знает: без стыда лица не износишь, а вот сынишка? Ему как понять? Мал еще…
…И тот отчаюга?! Раз прости, два — обвыкнет и начнет куролесить…Где потачка, там и повадка!
И решил: к тестю надо идти, завтра же!…После работы. Пусть все о том Валерке выложит.
И вроде успокоился, вроде уснул. Или показалось? Потому что встал полшестого и принялся собираться на Совхозную. Вроде за остаток ночи принял решение окончательное и бесповоротное: разобраться с обидчиком сейчас же!
Отыскал в кухонном столе отточенный донельзя нож с деревянной рукояткой, обернул лезвие носовым платком и сунул в карман куртки. Пусть полежит, мало ли…
Таких ножиков штук шесть принес тесть с комбината: дала кладовщица поточить — самые изработанные и прихватил себе.
От той возни проснулась Галка, хотела ворчануть, да передумала, решив, что Жуков собирается на работу. Таксисты — они такие: не сообразишь, когда на смену! А Витька вышел из подъезда.
С задранных в самую верхотуру матовых фонарей падали редкие снежинки, тонули в сугробах и белой пороше, укрывшей середку Червишевского тракта словно мукой… Ни души на широкой, как поле, улице. Хотя нет: чихнул дымком и отвалил от общежития автобусников рыжий «ЛиАЗ». Развозка…Рано встает шоферня, так рано, что к обеду всякий чует, где у него спина. Конопушка сказывал. Везде поработать успел, собака!
Улочка тестя неподалеку и Витька понимал, что дотопает туда споро — за одну сигарету: что дальше — виделось не так уж ясно…Ну и пусть! Хоть десять дружков будет с Валеркой, хоть сто — все одно расквитается. Скажет свое «фэ»!
Огня у тестя нет: спят еще. Но как ступил за калитку да поднялся на крыльцо — в кухонном окошке вспыхнул свет. Будто ждал его старик, стоял у выключателя и высматривал в темени. Гонял мысли в голове.
Через миг он хлопотал в сенках, впуская зятя.
- Здорово, батя! — сунул тот руку в широко распяленную пятерню. — Валерка-то, поди, рядом живет?…Покажи!
А тесть воспринял слова как давно ожидаемые:
- В бараке… — буркнул. — Погоди пододенусь!
…Виктор шагал за ним. Тихо было, лишь снег на неметеном еще тротуаре вздымался от шагов, шелестя что-то свое, да кто его слушал? Надо идти, надо!
Вот и барак: набыченная от годов, черная деревяга квартирешек на восемь. Раньше тут мясокомбинатовские жили, а сейчас разбери-пойми. Поговаривали, что снесут, построят здесь многоэтажку, но разговор шел давно, а барак стоял и стоял, заходясь вечерами гульбой, а то и дракой жильцов. Тут и жил бесшабашный Валерка, отмечал вчера первый день свободы, норовя возвратиться опять под надзор!
Тесть ступил мимо двух, пристебнутых к торцу барака, крылечек и по еле заметной дорожке пошагал вдоль стены к следующей такой же паре.
- Вот, — приостановился и ткнул варежкой в сторону дальней двери, — тута! Где свет горит…
И верно, рядом с крылечком желтело каким-то робким, потаенным светом окошко.
- Ну, тута так тута… — Витька долбанул ботинком о нижнюю ступеньку, сшибая снег, и ступил на скрипнувший крыльчик. — Подожди меня здесь!
Тащить тестя на рожон Виктор не хотел. А будет невмоготу — кликнет. Тут уж конечно!…Бухнул кулаком по косяку.
Будто тень мелькнула за окном, и раздалось тревожное бабье:
— Кто?!
- Валерка дома? — спросил Жуков. И больше ничего не сказал — к чему? Знает кошка, чье мясо съела!
Ни звука за дверью, затем: «О, Господи!» раздалось, и стукнул о деревяшку крючок. Дверь отпахнулась. Сеней у барачных квартирешек не было, и потому Витьку обдало душным теплом. Он шагнул во внутрь кухни, которая служила одновременно и прихожей. От жилой половины отгорожена была она цветастой ширмой, растаращенной сейчас чуть ли не до краев и через тот немалый проем виднелись две железные, с блестящими никелированными дугами кровати, на одной из которых раскинулась во весь недюжинный рост мужская фигура. Из-под красного стеганого одеяла торчала лишь стриженая голова. Спал Валерка. Отходил от вчерашнего.
На другой спали ребятишки. Двое. Такое же ватное, но поменьше, одеяло сползло наполовину к полу, и детские ножонки выглядывали на волю.
Рядом с холодильником стояла на табуретке настольная лампа ватт на пятнадцать. Она-то и высвечивала все живое и неживое валеркино богатство, которое высмотрел Жуков одним махом.
Такой крупноте поглядки его дядька Вася научил. Первый сменщик. «Ты, — говорит, — Виктораха, все должен успеть: и дорогу выглядеть, и людей по вдоль, и девку-пассажирку по коленке похлопать! В одну секунду, понял?».
Следов вчерашней гулянки и в помине не было. Видать, хозяйка не ленива. Ладная бабенка, лет тридцати, ну, может, чуть старше. Собиралась, чай, на работу, да Витька и подвалил со своей обидой!…А ее, значит, бедой!
«Чего это я рассопливился?! — оборвал себя Витька. — Ну-ка, держись огурцом!»
- Буди! — потребовал.
Но хозяин, знать, не спал. Откинул одеяло и, свесив волосатые ноги к полу, уселся на кровати.
Он, зараза, вчерашний обидчик и сидел сейчас напротив! Глядел во все похмельные глаза на раннего гостя. Но не бойко глядел, не по-праздничному, а как-то виновато. Будто курица лихость его украла.
Не давая ему очухаться, Витька выхватил из-за пазухи то, что было когда-то свитером, и бросил на кровать:
- Узнаешь?!
Валерка заискивающе ухмыльнулся и звучно поскреб затылок. Виноват, мол, чего уж… Секи башку!
- Прости, брат, — тяжело выдавил из себя, — …встречуха была!
- Сколько кофта-то стоит? — баба торопливо ухватила Витьку за рукав. — Мы заплатим!
И всхлипнула так, что у Жукова аж сердце заболело. Хреново стало Витькиному сердцу от навалившейся вдруг жалости.
- Тридцать рублей… — неожиданно для себя ответил он…И мстить уже расхотелось.
И пока тер хозяин коротковолосую башку, жена выискивала деньги.
- Вот! — сунула их Витьке. И, не удержавшись-таки, причитнула: — Уж не говорите никому, ради Бога! Опять посадят…как без него? Хуже поповой собаки живем!
- Ладно тебе, ладно… — подал голос Валерка. Ожил, «разбойник»! Сидел на койке этаким китайским болванчиком и успокаивал жену. И вдруг спохватился: — Давай, брат, выпьем!…По стопарику. Забудем старое!
Соскочил с кровати и как был, в трусах и в майке, так и ткнулся на кухню. Суетился, подлец: экое дело, да и решилось мирно, по-людски, так сказать!
И правда! Стопарик не повредит, тем более, что смена-то нынче Конопушкина. «А тесть? — вспомнил Витька. — Истомился, чай, на улице?».
- Погоди… — приостановил норовившего уж набулькать водку хозяина. — Тесть на крыльце ждет, позову! — И сунулся за дверь.
Фигу с маком! Не было тестя на крыльце…Не было его и чуть дальше.
Витька ступил опять в барак:
- Того…ушел он! — И решил: В следующий раз выпьем, не последний день живем!
…Шлендал тротуаром и думал: ладно, что так-то обошлось, ладно! Могло бы иначе. Кончилась бы Валеркина «встречуха» черт те чем!…Теперь за ручонками-то следить будет. А как?! Получил махорочки впрок!
Зайти, может, к тестю?…Взять мясо, что не успел тот вчера в машину сунуть?
«Не-е, — передумал, — и без его куска проживем!…Бросил ведь меня. Бросил и всё!».
Вот такая обидища в Жукове сидит…А на кого — сразу и не скажешь. Как-то попытался растолковать её сыну, а тот посмотрел удивленно — забыл уж. Ну и слава Богу! Нельзя, чтобы все виноватыми были, нельзя. Иначе жизнь-то долгой покажется.