Борис Комаров
Вопреки логике
Рассказы




Адреналин

Не лезь!…Да как не лезь, коли, того гляди, человека задавит?!
За окнами Геркиной хрущевки возле грузовичка копошились двое: тщедушный мужик лет пятидесяти и молодой черноволосый парнишка. Вернее не возле машины копошились — под ней, так как одно из колес было откручено и валялось неподалеку, а вместо него был примастрячен домкрат. Этакая тощая механика со скупым на устойчивость основанием. И больше ничего — видно же из окна-то!
А смахивающий на головастика грузовичок еще и угрожающе подрагивал, когда мужик особенно яро колотил молотком по какой-то не поддающейся ремонту железяшке. Вот- вот хрястнется с домкрата, и тогда крикотня под окнами случится пошибче той, что творилась здесь нынешней ночью…Того бедлама, как высказалась сгоряча Надька!
Ночью-то Герку разбудил вой легковушки. Знать, надрывая жилы, елозила она по снегу между хрущевкой и забором детского садика, норовя пробраться к соседнему дому. Далеконько объезжать, вот и решил торопыга подсократить путь. И увяз. Тык да мык, а Герке уже не уснуть: чуткий ведь на ухо.
Тогда вскочил он с кровати и сунулся к балкону: дам сейчас нагоняя! Только и шагу не сделал, как, оглушенный ревом, аж присел: наступил, понимаешь ли, кошке на хвост, та и взвыла. День спит, а ночью путается, где ни попадя!
Тут жена и проснулась да и выплеснула всё, что думала о Герке. Всё-всё!…А он махнул рукой и пошел помогать тому бедолаге в его капутном деле. Сам ведь шофер, вдруг такое же случится?!
И помог. Вырвали в четыре-то руки «жигуленка» из сугроба, да вот Надьке не докажешь нужность той суеты:
- Буратино! — ворчала утром. — Отшибут длинный нос, так узнаешь, как везде лезти!
В чем-то она права, понимал Валов то, понимал, но нельзя же совсем равнодушным-то жить! Глядишь и забудешь, что ты человек.
…Может, ремонтники под окном и не подозревают, что грузовик вот-вот грохнется? Не падало на башку ничего, вот она и тупит!
И засобирался на улицу. Нет, не только из-за тех недотеп, а чтобы сразу от них и на работу прошагать. Заодно, так сказать.
А под Геркиной квартирой, в самом торце пятиэтажки, ютился продуктовый магазинчик с игривым названием «Фаинка». Почему назвала его так хозяйка, никто не знал, но местные выпивохи любили ту забегаловку даже больше, чем огромный магазинище «Тамара», расположившийся в том же квартале, и летней порой постоянно кучковались возле «Фаинкиных» дверей. Поди сюда и прикатил уазик, выгрузил чего надо, да вот поломка его и стреножила.
Колотье по железяшке прекратилось: знать, понял водила, что эким манером не сковырнуть ее с места. Теперь он вопрошающе смотрел на подошедшего незнакомца: чего, мол, еще поделать тута, куда бы еще долбануть?
А Герка в его потную физиономию вглядывался: где-то он того шоферюгу уже видел, а вот где — не помнит! Может, возил куда? За двадцать-то лет работы на тачке каждого тюменца уже не по разу катал, не велик город. Но нет, без очков, поди, и припомнил бы, а так как?…Классные очки, аккурат для ремонтных работ! Схваченные за пластмассовые дужки бельевой резинкой, они надежно сидели на водительской башке и хоть прыгай в них, хоть ныряй — не спадут.
И тогда сказал, но совсем не то, чего жаждали ремонтники:
- Вы бы кинули колесо под передок! Для страховки. Вдруг сорвется машинешка!
Мужик аж вязаную шапчонку сдвинул на затылок от изумления.
- С чего она сорвется-то, ёшкин-мошкин?! — Покрутил мазутный палец у виска: думай, мол, чего говоришь! И сказал твердо: — На передаче ведь стоит!
— Ну и что! — возразил Герка. — Домкрат-то уже скособочился. А колесо все одно без дела валяется!
И хозяин грузовика прислушался к его совету, но своеобразно: подтянул снятое колесо поближе и уселся на него, сложив ноги калачиком. Вот так, мол, надо! Всё не козлом под машиной корячиться…
Тут Герке показалось, что черноволосый помощник, чем-то похожий на своего «наставника», юнец, даже снисходительно осклабился: сами, мол, с усами!
Ну, с усами, так с усами!…Махнул Герка знакомой продавщице, что, зардевшись от усердия, шоркала тряпкой магазинное окно, и пошагал сквериком на шумную полуденную улицу. Пора тоже заняться делом, не толочь воду в ступе.
…Но олух ведь, олух!…И ладно бы только ему, мужику тому, шишек набило, а и парнишке на орехи достанется! Разве не так?!
И то бурление внутреннее, досаду на то, что не понимают люди самого простого, высказал Валов Сеньке Носову, соседу по кооперативу. Сенька, набыченный от семейных забот крепкий малый лет сорока, скалывал топориком ледяные шишки, что лезли нынче, как грибы, откуда-то из-под пола гаража. Видимо, недовольные теплой зимой грунтовые воды взбунтовались и, найдя слабинку, устремились на волю. Тюкал Сенька топориком и помалкивал. Молчал и тогда, когда возбужденный Валов закончил рассказ, и лишь потом, минут через пяток, устало закурил беломорину и обронил:
- Адреналину хочет…
Это он о главном ремонтнике.
- «Адреналину-у!» — передразнил его Герка. — Дурень просто! Не глядел беде в зубы, вот и…
Вспомнил теперь, где того водилу видел, вспомнил! Это же Ёшкин-мошкин!…Ну, тот, которого прошлой осенью за речной порт возил.

* * *

В самом начале октября попались Герке у «Маяка» двое расхристанных мужиков. Нет, не у автобусной остановки, автобус-то им, поди, и не нужен был, а чуть дальше. Тот, что покрупнее, положил руку товарищу на плечо и что-то ему втолковывал, а другую вытянул семафором в сторону пролетавших мимо них легковушек. Оба были пьяны и потому желающих их везти не находилось.
А Герке чего? Ему не до выбираний: работать надо! И тормознул возле пошатывающейся парочки:
- Куда, мужики?
- Ему ехать-то, ему! — гаркнул здоровяк, подпихивая компаньона к такси. — Чего стоишь? — подъегозил. — Падай в тачку! — И уже Герке: — До речного порта Фимке-то, потом еще малость проскочишь! Он хоть сотню, хоть две отдаст! Вчера ведь получка-то была.
Фимка плюхнулся на сиденье и, подкалачив ноги, крутанул кудлатой башкой:
- Едем, ёшкин-мошкин?
- Едем-едем, — успокоил Валов, — дом-то помнишь свой?
- Ха-а! — гоготнул Фимка. Потом вытянул губы дудкой и потянулся к товарищу, да Герка тронул «Волгу» вперед, чем и пресек прощальные целовки. Некогда стоять! Тем более, что здоровяк уже мотнулся к тротуару, забыв о случившихся проводах.
Тогда пассажир уронил голову на грудь и вздохнул так глубоко, что даже всхрапнулось в ней, и вдруг вырачился на водителя:
- Куда погнал, ёшкин-мошкин?
- В речпорт! — Сразу надо было расчет с него брать, сразу, упрекнул себя Герка…Пьян, как зюзя! Потом и денег-то не найдет… Ну, да ладно, все одно от Интернациональной до самого центра ни одна душа не тормознет!
Но пассажир, вопреки убеждению таксиста в неспособности мыслить, вроде расчухался, а как подъехали к Центральному рынку, так даже разговорился. И диковинный привесок, этот «ёшкин-мошкин» к каждому слову, прямо не сходил с языка.
Он ведь, Фимка-то, тоже шофер. Бывший, правда. Забрали права, а зря! Никого не убил, не изувечил, ёшкин-мошкин!…Пьяный ведь какой должен быть? Не такой, что двое его ведут, а третий ноги ему расставляет… То разве пьяный? А вот упал коли ты, собака тычется в рыло, а и кыш не скажешь — тогда готов! Тогда, по-пассажирову разумению, отбирай у него документы хоть на сто лет. А не так, как у Фимки: за похмелье.

…Ну и черт с ним! Зимой вернут правишки — на уазик сядет. Будет мелочевку по магазинам возить.
Потом забыл про будущий уазик и, клюя носом в окошко, принялся тупо взирать на мокрые кусты ивняка, что потянулись вдоль колдобистой дороги за речпортом. Когда «Волга» с трудом проелозила глубокую лужищу, а впереди, в начинающем вечернем сумраке, развиделась следующая, Герка остановился:
- Все, друг, дальше пешочком! Вон дом-то!
За второй лужей от дороги отвихивала вправо хилая машинная колея, ныряла в середку тополиного колка, за которым чернел огромный пятистенок. В нем, знать, и было Фимкино жилье.
Пассажир удивленно выпучился на него, но признал, слава Богу, и принялся шарить пятерней по обшивке двери, выискивая ручку. Затем ступил в дорожную грязюку, сунул правую руку в карман куцего пиджачка, но вытянул оттуда лишь мятый носовой платок — не то! Сунулся опять в пиджачное нутро, выудил там чего-то более существенное и протянул таксисту:
- На! — Отстань, мол, только!
- Что «на»?! — возмутился Герка. — Мало двух-то червонцев!
Предупреждал ведь себя, предупреждал, что расчет надо
было сразу брать!…Выскребла, чай, Фимкина баба все у него из пиджака утром, а пару чириков оставила мужу на обед.
Тогда Фимка полез в карманы штанов, долго шарился в них, надеясь на удачу, но трудно искать деньги там, где они — редкие гости. Наконец вздохнул горестно и безвольно опустил руки.
— Уснул? — подпихнул Валов. — И подсказал: — Может, дома
есть?
Но про дом Фимка будто и не слышал. Дома-то, чай, ждала его гроза пострашнее этой. Потому и ляпнул:
- Шофера ведь!…По-шоферски и рассчитаемся, ёшкин-мошкин!
- Как это? — не понял Герка.
- Как-как… — обречено растопырил руки Фимка: будто маленький, мол, не понимаешь! — Дай по морде, да и все!
Дело это — получать по морде — было ему, знать, привычным и вполне приемлемым вариантом платежа. Шоферское дело!
- Сукин ты кот! — только и оставалось выпалить Валову.
Матюгнул как следует несуразного клиента и, твердя себе, что впредь наука, принялся разворачиваться…Ладно, не забуксовал еще здесь по самые уши!

* * *

Вот какая встреча была с Ёшкиным-мошкиным. Вернул, знать, пропитые когда-то правишки и заруливает теперь на грузовичке. Экстремал!
Но если думать о чем-то долго, оно и присниться может. И в таком неожиданном виде, что будешь потом неделю ходить, словно пальцы растерявши. И потому Валов тем же вечером постарался забыть и о злополучном уазике, и о горе ремонтниках. И забыл бы, да когда заглянул другим днем в «Фаинку» за сигаретами, молоденькая продавщица будто ждала его там:
- Ой, что было! — возбужденно зачастила она. — Как ушли вы вчера…ну рукой-то еще мне помахали, так дядька тот и прибежал в магазин! Ой, что было!
Она бы еще и еще повторяла свое «ой, что было!», да Валов, привыкший ко всякого рода неожиданностям, пресек девичьи восклицания:
- И что?
А вот! Только отправился Герка на работу, грузовик покосился, раздался отчаянный матерок, и в «Фаинку» прибежал с окровавленной пятерней хозяин грузовика. Он ведь и раньше сюда продукты возил, год назад.
- Прижал палец, орет, а то, что ногу мостом жамкнуло, так это уж хрен с ней! Палец жальчее, отнимут, поди, в больнице! Где, спрашивает, мужик живет, который недавно к машине подходил?
Она, продавщица, и сказала без задней мысли, что в соседях, мол, над магазином. А потом закаялась: обещал ведь в суд на Герку подать! Что, мол, накаркал тот, будто уазик упадет. Пусть засудят его за каркушки! Теперь не только за палец с него вырвет — и за ногу миллион высудит!
- Он ведь дурак! — продолжила продавщица, — Своего не добьется, а по судам затаскает. — И посоветовала: — Съездили бы к нему: постращали. Сейчас все так делают, времечко такое!…У меня вон брательник шибанул пьяного трактором, так второй год рядятся: суд да пересуд!…Уже и денег сулил, и всякой всячины, а толку? Сразу надо было, сказывают, утрясать.
Ну, девка, сравнила! Одно дело человека сшибить, другое — советом помочь.
…А по судам и впрямь не с руки ходить! Уйдешь в суд в кафтане, говаривала когда-то Геркина бабка, а выйдешь оттуда нагишом. Вдруг такой же Фимка там сидит? Ни крестом, ни пестом его не проймешь. Докажи-ка правоту! Да и некогда, эх-х, доказывать-то!
И пока топал Валов до гаража, пока выгонял «Волгу» за ворота, то вконец утвердился в мысли: надо проскочить до Ёшкина-мошкина, надо! «Постращать», как советовала сердобольная продавщица. А что?! Полчаса езды, зато потом нервы не трепать, не манежить их зряшной думой.

* * *

Зима, она и есть зима: хоть на боку катись по убитой до асфальтовой ровности снежной дороге. И до речпорта, и по-за него. После ночного снегопада не один уже раз проскыркал тут грейдер, понапихал на обочины белоснежных глыб-бордюрин да клочкастых комьев, и стала та дорога навроде заграничных: и хочешь да не сорвешься в кювет.
Был Герка как-то по путевке за границей, давно, правда, но был. Что ни дорога там, то ограждение вдоль нее. Для безопасности: вдруг у какой-нибудь легковушки рулевая тяга или что иное отпадет, тык в ограждение крылом и стоп машина! Не погибнешь! В Тюмени такое редкость.
А Сенька Носов после той чужеземной поездки выслушал Геркины восклицания, закурил и ничего не сказал. Потом уж сказал-то, на другой день:
— И к чему те ограды? Следи за машиной, так ничего не отпадет… Лучше бы бензин подешевле сделали!
И чего Сенька на ум пришел? До него ли сейчас! Да на то, видать, и голова, чтобы думать и всякие мысли из былого выискивать.
Там, где дорога поравнялась с кучкой тополей, летел меж их по-зимнему тощими кронами заснеженный сверток, прочерченный лишь узкой автомобильной колеей. Шастать по экому сугробу к чернеющему за тополями дому могла лишь одна машина — Фимкин грузовичок-вездеходик. Значит, не слег Фимка на больничный, невелика случилась оказия, вот и не сидел в избе сиднем.
И тут Валов увидел крупную тетку средних лет в ватнике и клетчатом полушалке, пробирающуюся по одной из ниток колеи к большаку. В правой руке ее была фанерная лопата, в левой — метла. Знать, тетка намеревалась подрасчистить как следует подъезд и начать ту работу решила именно от большака. И ежику понятно, что помахивать лопаткой к жилью много охотнее, чем от него.
Она заметила клюнувшую бампером на сверток и остановившуюся теперь в нерешительности «Волгу» и тоже приостановилась:
- Сюда, что ли, собрался? — показала лопатой на дом.
Голоса ее Герка не слышал, но по маху лопаты угадал смысл возгласа. Потому и ступил на снег из облитой, будто огнем, закатным солнцем тачки — подрастолковать:
- Серафима бы мне! — крикнул. — Здесь-нет живет?
- Зачем он тебе? — крепкий голосище у бабы. И понятно: не мальчик-с-пальчик! Нет толку от мужика, так от нее сплошной прибыток.
- Надо!
- «Надо…», — передразнила тетка. Подошла поближе и, остановившись уже почти рядом, оперлась на лопату: — Это начальству все «надо, да надо!», а у нас, как получится!…Зачем тебе Фимка? Сказывай! — приказала.
Бой-баба! Не хошь, да выложишь всю подноготную ей…И Герка выложил. Он ведь Фимке-то добра хотел. Сам ведь Герка Валов, в молодости еще, поторопился, не подсунул под тачку ничего, кроме домкрата, когда колесо собирался клеить, вот и раздербанил ногу. Хотел уже шрам показать на той ноге, да холодно было распоясываться:
- Мог бы и сам, как червяк капустный под «волжаной» сгинуть!…Мог?
- Как не мог! — согласилась тетка. — А Фимка чего ответил тебе? Послал, что ли, куда?…Вот, бивень! Век изжил, а ума не нажил. Только и знает своё «ёшкин-мошкин» да пиво дуть…И Андрюху чуть не обезголовил!
Андрюха-то — сын ихний. Не учили вчера в школе, вот и поехал с батькой кататься… И молчат оба, главное…а у Фимки лапа забинтована. Рассадил, мол, в больницу нынче пойду!…Хорошо, что башку не рассадил! Башка — не карниз, отшибешь — не приставишь.
Тетка покостерила бы беспечного супруга еще, да спохватилась:
- Чего приехал-то?
- Как чего?! — говорил-говорил, а она ни в зуб ногой! — Фимка ведь на суд собрался подавать! Накаркал, мол… А мне когда по судам бегать?…Тоже семья есть, кормить надо!
- На суд?! — удивилась Фимкина хозяйка. — Вот тебе на! Куда фига, туда и мы! — и удивление ее было таким неподдельным, таким искренним, что Валову за «пужливые» мысли свои даже неловко стало. — Я вот задам ему суд! Всю лопату о крестец пообломаю!.. Добрые люди учат, а он!.. — аж задохнулась она от негодования на очередную мужнину куралесу. — Бивень и есть! Нет-нет, да отчебучит какую заразу… А зачем, дурная его голова, зачем?!…Слушай умных-то, не распускай кадык!
- Адреналину, поди, хочет! — вспомнил Герка слова Сеньки Носова. — Он ведь…
- Дреналину? — перебила тетка. — А лопаты не хочет? Расчищу теперь дороженьку ему, сделаю гладень!…Пускай сам шоркается!
Долго выговаривала бы, раскладывала Герке, что сотворит с непутевым супругом, но тому уже некогда было ее слушать. Успокоенный разговором, крутанул «Волгу» и погнал в сторону речпорта…Вот тебе и баба! Кувалда-кувалдой, а понимает, что к чему…Вот тебе и не лезь! Да как не лезть… Люди ведь! Жалко.