Евгений Вдовенко
Яснополянские мелодии
Сугробы
Памяти Н. Рубцова
1
Полю полево,
небу — небово…
Что твое здесь
и что мое?
Осень долгая,
а как не было,
вот какое пошло житье.
Друг отсыплет
последней горсткою:
память — памяти,
праху — прах.
Сосны вскинутся
в синь угорскую,
раскачелившись на ветрах.
Не посажена,
не посеяна,
кем закинутая сюда? —
загорится
звездой осеннею
здесь
березовая звезда.
Полем,
лесом,
рекой,
долиною,
где и жизни как будто нет,
заскрипит по-коростелиному
над безмолвием
лунный снег.
Затаращится в зиму выпукло,
по-сугробному чист
и тепл,
всю-то душу готовый выплакать, —
пусть хоть деревце —
да растет!..
Семя
в вечном потоке —
плохо ли?
Не затем ли
и мы цветем?
Листно во лесу,
стыло во поле,
думно на сердце —
все путем!..
2
Окривела луной окраина.
Олунелая,
спит душа…
Ночь приткнулась к окну,
как раненый,
бледногубо в стекло дыша.
По сугробам —
шаги усталые,
под сугробами —
теплый скрип…
И копятся там
воды талые
до великой своей поры.
Понесутся ручьи
сугробами —
и уж больше их
не неволь!
«Не такие ль сугробы —
оба мы?» —
снится голос,
знакомый столь.
Снится,
снится в часы бессонницы,
словно предков шаги —
земле,
снится —
помнится,
снится —
полнится, —
это друг подошел ко мне.
Кто из Тулы,
а кто из Вологды —
поездами,
такси,
пешком,
безволосо
и седо
молоды,
мы встречаемся
на Тверском.
По традициям дома Герцена,
что сложились
давным-давно,
от сугробной зноби согреться
мы
молча складываемся
на вино.
Не копейками —
двести, триста ли —
души вскладчину!
Все —
на всех!
Взгляд его
из-под грусти пристальной
под ногами читает снег:
«Не ужился
с родными тучами?
А теперь погибай,
ничей!..»
Так идем —
не хуже и
не лучше мы —
чуть помедленней москвичей.
Мы свободны —
и это главное.
Слово,
всплеснутое в тиши,
лунной лодкой
легонько плавает,
щекоча берега души.
И ничто не мешает голосу
в беспредельной дали стиха…
Тихо во поле,
тихо во лесу,
тихо на сердце —
жизнь тиха…
3
Жизнь!
Не часто в ней
друг встречается.
Только вместе —
и вот уж нет.
Где-то,
словно плывет-качается,
по проселку идет поэт.
И одежкой он скромной помнится,
и неброской игрой ума, а за ним
на угор
поземисто
насугробливается зима.
Он свободен!
Какого лешего,
счастье грезится?
Ерунда!
Ива,
словно заледеневшая, пригорюнилась у пруда.
Не в его ль тепле — счастье ивино?
Если так, то оно —
во всем?
Лошадиной ноздре,
заиненной,
чем не счастье
дышать овсом?
Что же счастье?
Чего-то выстрадать?
Накубышить в чулок гроши?
Чувство истины?
Меткость выстрела?
Единенье с душой души?
Нет!
Оно только манит издали,
как дымки
над родными избами
и как детства заря
в судьбе,
лишь миражно зовет к себе.
Не насытиться им,
не выболеть —
перезлей любви
и вина…
А свобода?
В любом ли выборе
рядом с нами стоит она?
Совесть,
Счастье,
Свобода,
Истина — все едино
и независимо.
Как земная жизнь
в невесомости,
где ты маленький
и большой.
Чем дано тебе больше
совести,
тем возвышенней ты
душой.
Так шагает поэт —
создание
плоти,
радости
и тоски,
вспоминая дороги дальние,
что на деле
совсем близки.
Под шапчонкой
не тесно волосу,
не богат,
а что хошь проси!
Щедро во поле,
щедро во лесу,
щедро, стало быть,
во Руси.
Евгений Вдовенко
Яснополянские мелодии
Сугробы
Памяти Н. Рубцова
1
Полю полево,
небу — небово…
Что твое здесь
и что мое?
Осень долгая,
а как не было,
вот какое пошло житье.
Друг отсыплет
последней горсткою:
память — памяти,
праху — прах.
Сосны вскинутся
в синь угорскую,
раскачелившись на ветрах.
Не посажена,
не посеяна,
кем закинутая сюда? —
загорится
звездой осеннею
здесь
березовая звезда.
Полем,
лесом,
рекой,
долиною,
где и жизни как будто нет,
заскрипит по-коростелиному
над безмолвием
лунный снег.
Затаращится в зиму выпукло,
по-сугробному чист
и тепл,
всю-то душу готовый выплакать, —
пусть хоть деревце —
да растет!..
Семя
в вечном потоке —
плохо ли?
Не затем ли
и мы цветем?
Листно во лесу,
стыло во поле,
думно на сердце —
все путем!..
2
Окривела луной окраина.
Олунелая,
спит душа…
Ночь приткнулась к окну,
как раненый,
бледногубо в стекло дыша.
По сугробам —
шаги усталые,
под сугробами —
теплый скрип…
И копятся там
воды талые
до великой своей поры.
Понесутся ручьи
сугробами —
и уж больше их
не неволь!
«Не такие ль сугробы —
оба мы?» —
снится голос,
знакомый столь.
Снится,
снится в часы бессонницы,
словно предков шаги —
земле,
снится —
помнится,
снится —
полнится, —
это друг подошел ко мне.
Кто из Тулы,
а кто из Вологды —
поездами,
такси,
пешком,
безволосо
и седо
молоды,
мы встречаемся
на Тверском.
По традициям дома Герцена,
что сложились
давным-давно,
от сугробной зноби согреться
мы
молча складываемся
на вино.
Не копейками —
двести, триста ли —
души вскладчину!
Все —
на всех!
Взгляд его
из-под грусти пристальной
под ногами читает снег:
«Не ужился
с родными тучами?
А теперь погибай,
ничей!..»
Так идем —
не хуже и
не лучше мы —
чуть помедленней москвичей.
Мы свободны —
и это главное.
Слово,
всплеснутое в тиши,
лунной лодкой
легонько плавает,
щекоча берега души.
И ничто не мешает голосу
в беспредельной дали стиха…
Тихо во поле,
тихо во лесу,
тихо на сердце —
жизнь тиха…
3
Жизнь!
Не часто в ней
друг встречается.
Только вместе —
и вот уж нет.
Где-то,
словно плывет-качается,
по проселку идет поэт.
И одежкой он скромной помнится,
и неброской игрой ума, а за ним
на угор
поземисто
насугробливается зима.
Он свободен!
Какого лешего,
счастье грезится?
Ерунда!
Ива,
словно заледеневшая, пригорюнилась у пруда.
Не в его ль тепле — счастье ивино?
Если так, то оно —
во всем?
Лошадиной ноздре,
заиненной,
чем не счастье
дышать овсом?
Что же счастье?
Чего-то выстрадать?
Накубышить в чулок гроши?
Чувство истины?
Меткость выстрела?
Единенье с душой души?
Нет!
Оно только манит издали,
как дымки
над родными избами
и как детства заря
в судьбе,
лишь миражно зовет к себе.
Не насытиться им,
не выболеть —
перезлей любви
и вина…
А свобода?
В любом ли выборе
рядом с нами стоит она?
Совесть,
Счастье,
Свобода,
Истина — все едино
и независимо.
Как земная жизнь
в невесомости,
где ты маленький
и большой.
Чем дано тебе больше
совести,
тем возвышенней ты
душой.
Так шагает поэт —
создание
плоти,
радости
и тоски,
вспоминая дороги дальние,
что на деле
совсем близки.
Под шапчонкой
не тесно волосу,
не богат,
а что хошь проси!
Щедро во поле,
щедро во лесу,
щедро, стало быть,
во Руси.