Мирослав Бакулин
Полный досвидос
Посвящается Евгении Ивановне Нестеркиной

Воспоминания и ожидания

Два дня кряду снимал на видео венчания, на третий привел своего крестника на исповедь. Когда-то давно он вместе со своими сестрами готовился к причастию, исповедался за Всенощной, а утром отец как на зло накормил его завтраком перед службой. Поняв, что не может теперь причаститься, он разрыдался. Отец вскоре запретил мне общаться с детьми, потому как сам был не крещен и ему казалось это излишним Крестник поступил в медицинский институт и через какое-то время стал героиновым наркоманом Потянулись годы воровства и беспросветности. И вот теперь, спустя столько лет, он пришел на исповедь перед отправкой в реабилитационный центр. Героин хорошо сохранил его, в свои двадцать шесть он выглядит не старше семнадцати. Он словно бы застыл в том дне, когда причащение не удалось. Слову не поддается описать его глаза, где все остановилось. Одно тревожное ожидание.
И в глазах венчающихся было столько ожидания. Венчался мой сосед зрелого возраста, раньше женат не был, работал в газовой котельной, а потом стал пономарем в храме. Здесь, в храме, и познакомился с хорошей девушкой-иконописцем. Она занималась при храме с детьми рисованием и восстанавливала старые иконы. На венчании они были такие дивные, столько света и любви в них, зрелой осмысленности и какой-то удивительной нежности. Словно бы они ждали этой свадьбы, этой любви так долго, и вот теперь стояли под венцами моложе всех молодых, влюбленнее всех влюбленных. Настоящее. Настоящее, свершающееся ожиданием Они наполнены этим ожиданием, и ожидание это и есть любовь. Я все вспоминаю покойную маму этого моего соседа, бабу Машу, как она сидела у окна и выстригала дивные цветы из цветной бумаги. Ее мужа убило молнией в ясный безоблачный день. Она смотрела на улицу как на поток жизни, который тек ее воспоминаниями о муже, о прожитом… И эти воспоминания определяли ее отношение к привходящему новому. Она все любила и дарила любовь каждому, кто заходил к ней. Воспоминания любви становились присутствием любви. Как-то к нам на улицу пришли иеговистки, а я колол дрова. Они спросили меня о мировой гармонии, я начал отвечать что-то очень православнутое, и они, испугавшись бородатого мужика с топором, перебежали к бабе Маше, которая, как всегда, сидела у своего окошечка Она пригласила девушек в дом, накормила их блинами, выслушала, со всем соглашалась. Из дома девушки вышли довольные. Баба Маша, улыбаясь, провожала их с тарелочкой блинов, как; вдруг спросила:
— А что, девочки, вы не замужем?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Ну, если бы вы были замужем, то не ходили бы по чужим домам с листовками.
Девочки опустили головы, потому что она попала, кажется, в самую середину их души. Они уже не стали ни к кому заходить, только ушли молчаливые и задумчивые. Они, должно быть, и к иеговистам подались, потому что ожидали то, что всякий человек ожидает, — любви. Ожидание есть, прежде всего, ожидание любящего. Наверное, еще девчонками они надевали наволочки на головы и представляли себя невестами. Ожидание меняет содержание жизни. Ожидание венчавшихся вылилось в их счастье, в жизнь с избытком Протоиерей Александр Шмеман как-то сказал: «Только тот, кто ждет, — любит, и только тот, кто любит, — ждет». Мы помним о нашем Любящем, ожидание Его делает нашу жизнь Его присутствием И тогда исчезают мелочи, все становится важным и значительным. Память — ожидание — любовь ставят нас в здесь-и-сейчас Здесь-и-сейчас все решается для нас, с Любящим мы или против Него.