КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ
Ромка Рамазан.
Городок на бугре.
повести-сказки




Городок на бугре 



С НЕБА УПАЛА


На крытом току колхозники очищали кукурузу. Зерно ссыпали в кучу. Куча была высоченная, до самой крыши.
Прямо гора. На вершине этой горы лежала Кукурузинка.
В невидимую щёлочку на крыше пролез тоненький солнечный луч. Он подкрался к Кукурузинке и пощекотал её.
Кукурузинка сморщилась. Жёлтые ресницы затрепетали. Она шевельнулась да как чихнёт — апч-хи! — и кувырком покатилась с кучи.
Только хотела встать, как её подхватила неведомая сила и подняла вверх.
Это Сорока увидела белеющее на земле зёрнышко и на лету подхватила его клювом.
Тут подлетела к ней воробьиная стая. Окружили воробьи Соро­ку, любопытствуют:
—  Где была?
—  Что видела?
—  Расскажи!
А Сороке только этого и надо. Повела она по сторонам горде­ливым взглядом и затараторила:
—  Ах, какая я зоркая! Какая смелая! Зовите всех сюда. Пусть слышат. Пусть видят. Что я нашла! Вот это находка! Такого зерна никто не видел. Никто не едал. Ай да зерно! Какое сочное! А души­стое! Я его из-под ястребиного носа выхватила.
На сорочью трескотню слетелось множество птиц. Они удивлён­но хлопали крыльями и галдели:
—  Ай да Сорока!
—  Подумать только!
—  Ну и храбрец!
А глупый воробьишка подпорхнул к ней и пропищал:
—  Покажи зерно.
—  Покажи! Покажи! — подхватили и другие птицы.
—  Да что вы, ослепли? — рассердилась Сорока. — Разве не ви­дите, какое зерно торчит в моём клюве?
—  В твоём клюве? — удивлённо переспросил голубь и засмеялся. И все птицы принялись хохотать и кувыркаться. А задиры во­робьи давай дразнить Сороку:
—  Балаболка! Пустомеля!
В клюве Сороки и в самом деле ничего не было.
—  Карр-аул! Обо-крра-ли! — всполошилась хвастливая Сорока. Вот так и начались необыкновенные приключения Кукурузинки.
Выпала она из сорочьего клюва и полетела прямо на железную крышу большого амбара. «Теперь я погибла. Разобьюсь». — И от страха крепко зажмурилась.
Но она не разбилась. Потому что упала на спину серого мохна­того Кота, который растянулся на крыше и грелся на солнышке.
Фыркнул Кот. Вскочил. Злыми зелёными глазами повёл по сто­ронам. Увидел Кукурузинку. Надул щёки, растопырил усы:
—  Мя-ау! Это ты на меня прыгнула?
—  Я не прыгнула. Я упала.
—  С неба, что ли?
—  Нет. Я выпала из клюва вон той птицы. Слышите, как она кричит?
—  А-а! — Кот зевнул. — Это глупая Сорока. Люблю сорочье мясо. Вкусное. Меня все птицы боятся. Я — Кот. Не слышала про меня? У-ди-ви-тель-но! Придётся тебя съесть.
Кот обнюхал Кукурузинку. Презрительно сморщился:
—  Ладно. Не трону. Ты невкусно пахнешь. Обиделась?
—  И не подумала. А как вы сюда попали?
—  Я могу залезать куда угодно. Видишь, какие у меня когти? Лучше котов никто не лазает и не прыгает. Не веришь? Смотри.
Кот выгнул спину дугой, распушил хвост, потом присел на зад­ние ноги и прыгнул. Да как! Кукурузинка и за час не прошла бы столько.
Стала Кукурузинка расхваливать Кота. Тот заважничал. Доволь­но прищурил зелёные глаза. Заходил по кругу и замурлыкал. Хво­стом закрутил. Согнул его кренделем. Потом торчмя, как палку, вскинул вверх. Остановился перед Кукурузинкой, повращал гла­зами:
—  Меня все боятся. Особенно мыши. Стоит мне крикнуть — мя-ау! — и целый полк мышей кинется наутёк. А если мышь увидит в темноте мои глаза — она каменеет от страха. Ночью мои глаза го­рят как светлячки! Хожу я бесшумно. Смотри и слушай. Я втягиваю когти и иду. Вот так.
И Кот, неслышно ступая, пошёл по железной крыше. Сколько ни напрягала Кукурузинка слух, она так и не услышала кошачьих шагов. Вдруг Кот остановился и замер. Только уши у него шевели­лись да ноздри жадно втягивали воздух.
—  Ты слышишь? — прошептал он. — На той стороне крыши гал­чата делят червяка. Прощай.
И, взмахнув, длинным пушистым хвостом, Кот исчез за высокой печной трубой.



НА ГРОЗОВОЙ ТУЧЕ


Долго ждала Кукурузинка возвращения Кота. Думала, он помо­жет ей спуститься на землю. Но Кот не вернулся.
Надо было самой выбираться отсюда. А куда идти? Кругом, на­сколько видит глаз, только крыша да небо.
Хорошо, что из-за облака выглянуло Красное Солнышко. Доброе, веселое. Расстелило оно по крыше золотой луч, и Кукурузинка за­шагала по нему как по дорожке.
Откуда ни возьмись — Туча.
Закрыла Солнце. Погасла золотая дорожка под ногами Кукуру­зники, и она пошла наугад.
Шла-шла да и очутилась на краю крыши. Глянула вниз — ахну­ла. Вот так высота! Даже дух захватило.
Как же быть?
Дёрнула себя за косичку — задумалась. А что тут придумаешь? Пригорюнилась, вот-вот заплачет.
Вдруг что-то как шлёпнет по крыше — и брызги кругом полете­ли. Вскочила Кукурузинка, видит: рядом с ней маленькая лужица появилась. «Откуда она взялась?» А по крыше снова — шлёп, шлёп, шлёп!
Это падали дождевые капли. Их становилось всё больше, и лете­ли они всё быстрее. И скоро из маленьких капелек получились во­дяные ниточки.
Вцепилась Кукурузинка в ниточку и давай по ней карабкаться вверх. Ниточка качается на ветру, прогибается, того и гляди, обо­рвётся. Кукурузинка от страха даже дышать перестала, а сама всё лезет и лезет вверх.
—  Кто посмел дёргать меня за бороду? — послышался сверху громкий сердитый голос.
Подняла голову Кукурузинка и увидела чёрное косматое чудище. Из глаз у него огонь вылетает, изо рта дым клубится.
—  Кто вцепился мне в бороду? Отвечай! — снова загрохотало чу­дище. — Не то молнией проколю, громом оглушу. А ну!
Тут как громыхнёт над головой, будто небо пополам раскололось. И во все стороны полетели огненные стрелы.
—  Это я, — еле слышно пролепетала Кукурузинка.
—  Как ты сюда попала?
—  Я... Я сама не знаю. Я думала...
—  Мало ли что ты думала!.. — прорычало чудище. — Зачем ты сюда залезла?
—  Я хочу домой, — дрожащим голосом ответила Кукурузинка и рассказала всё, что с ней приключилось.
—  Это хорошо, — добродушно проворчало чудище. — Молодец! Люблю смелых. Полезай ко мне на спину. Да покрепче держись. Я тебя мигом домчу.
—  А вы кто? — осмелела Кукурузинка.
—  Я... Ха-ха! Неужели ты не знаешь меня? Глупышка! Тогда слушай.
И чудище запело громовым голосом:

Я черным-черна, гремуча.
Я не облако, а Туча.
Над землёю я лечу.
Стрелы-молнии мечу.




Длинной мокрой бородой
Подметаю шар земной.
Поливаю я поля,
Омываю кустик каждый.
Без меня давно земля
Задохнулась бы от жажды.
Наполняю я водой
Ручейки, озёра, реки.
Без меня бы шар земной
Неумытым был вовеки.


—  Поняла теперь, кто я? Я — Туча. И не простая, а Грозовая. Вот смотри.
Сверкнула молния — и раздался такой гром, что Кукурузинка задрожала.
—  Ну-ну, — ласково пророкотала Туча, — не трясись. Это я просто так. Пошутила. Куда тебя отвезти?
—  Я бы хотела вернуться на землю.
—  Ладно. Довезу тебя до поля и спущу на землю. Только дер­жись покрепче.
Как огромная чёрная птица летела косматая Туча по небу. Ветер свистел в ушах Кукурузинки. Она посмотрела на плывущую внизу землю и не удержалась, задорно крикнула: «Эгей!» Ей было очень хорошо. Хотелось смеяться и петь.
Мимо пролетали кудрявые лёгкие облака. Над головой сверкало яркое Солнце. А внизу шумел ливень, вспыхивали голубые молнии, грохотал гром.
—  Эй! — донеслось до Кукурузинки. — Ты не заснула?
—  Что вы!
—  Погляди-ка вниз. Видишь, какой простор! Поля и леса кругом.
—  Как быстро мы прилетели, — вздохнула Кукурузинка.
—  Не хочется слезать?
—  Нет.
—  Тогда посиди ещё. Видишь внизу речку? Сейчас подолью в неё водички. А потом и тебя спущу на землю.
Туча стала снижаться.
Лохматыми боками она задевала деревья, и те, покорно склоняя вершины, тревожно шумели листвой.
Вот Туча нависла над рекой, и сразу почернела в ней вода, за­сверкали белые гребешки волн. Забарабанили по воде крупные, тя­жёлые капли дождя.
Но вот и река осталась позади.
—  Теперь слезай, — устало пророкотала Туча, — мне пора от­дохнуть.
—  Спасибо вам, Грозовая Туча. Вы спасли меня...
—  Пустяки, — громыхнула Туча.
—  До свидания. Счастливого пути вам, Грозовая Туча...
Кукурузинка уцепилась за дождевую ниточку и стала спускаться вниз. Сначала она спускалась медленно, потом всё быстрее и быстрее, а потом так стремительно заскользила, что у неё потемнело в глазах.



КТО Я?


Кукурузинка пришла в себя. Подняла руку — цела. Подняла дру­гую — тоже цела. Пошевелила ногами — ноги на месте. Потрогала го­лову — и голова тут. Засмеялась она от радости. Вскочила. Огляде­лась. Никого кругом.
Вдруг что-то зашуршало, затрещало, и перед испуганной Кукурузинкой вырос целый лес зелёных травинок. Все они были как на подбор. Высокие, стройные, перепоясанные широкими ремнями. Все одеты в одинаковые рубахи, обуты в зелёные ботинки со шпорами. На головах — бирюзовые шлемы. В руках — щиты. На боку — мечи. За спиной — пики.
Они плотным кольцом окружили Кукурузинку, пики на неё на­правили и грозно крикнули:
—  Стой!
Вышел вперёд Старший Травинка. Сердито пошевелил длинными зелёными усищами. Громко спросил:
—  Кто ты? Откуда и куда? Отвечай!
Кукурузинка пожала плечами, беспомощно развела руками:
—  Я не знаю.
—  Не может быть! — зашумели травинки. — Она смеётся над нами!
—  Что вы, что вы! — замахала руками Кукурузинка. — Я ни ка­пельки не смеюсь. Откуда мне знать, кто я? Я же себя ни разу не видела.
Старший Травинка принялся закручивать усы в кольца. Это озна­чало, что он глубоко задумался. Потом он снова распушил усы и сказал:
—  Загляни в эту лужу, и ты увидишь себя.
Подбежала Кукурузинка к лужице. Заглянула в неё и увидела своё отражение. Выпуклый лоб. Пухлые щёчки. Голубые глаза. Кур­носый нос пуговкой. А на плечах рыжие косицы болтаются.
Подумала она и говорит:
—  Всё равно не знаю, кто я.
Сердито нахмурился Старший Травинка. Засопел и стал опять свивать в кольца свои зелёные усищи. Крутил-крутил да и приказал позвать учителя Одуванчика.
Скоро, опираясь на посох, пришёл старый-престарый учитель Одуванчик. Он был весь седой. И волосы, и борода, и усы, и брови, и даже ресницы у него были седые, будто серебряные.
Достал Одуванчик большие очки. Протёр их. Надел на нос, на­морщил лоб и принялся рассматривать незнакомку.
Потом вынул из кармана толстую книгу. Полистал-полистал её и говорит:
—  Это Кукурузинка.
—  Спасибо, — поблагодарила она Одуванчика. — Теперь я знаю, кто я. — И Кукурузинка шагнула вперёд.
Но травинки снова окружили её, ощетинились пиками.
—  Ты у нас в плену, — угрожающе зашевелил зелёными усами Старший Травинка. — Хочешь быть на свободе — расскажи нам ве­сёлую сказку.
—  Не знаю я ни одной сказки. Ни весёлой, никакой.
—  Вот задача, — смущённо пробормотал Старший Травинка. — Она не знает ни одной сказки! Как же быть!
Все вопросительно посмотрели на белоголового учителя Одуван­чика. А он сомкнул серебристые ресницы: то ли уснул, то ли заду­мался.
Старший Травинка подождал-подождал — не выдержал. Нетер­пеливо кашлянул. Одуванчик открыл глаза и тихо сказал:
—  Пускай споёт песенку.
—  Пусть поёт, пусть поёт! — закричали травинки хором и уселись в круг.
Хлопнула Кукурузинка в ладоши. Топнула маленькой ножкой. И звонким весёлым голоском запела:

Ростом мала,
Немного курноса,
Всегда весела,
Не вешаю носа,
Не плачу в беде
И не унываю,
Всегда и везде
Весёлой бываю.
Тра-ля-ля-ля,
Вот она я —
Мала и кругла,
Как бусинка.
Ни с кем не дерусь,
Пою и смеюсь.
Я — Ку-ку-рузинка!


Песенка всем очень понравилась. Травинки вскочили и так оглу­шительно затопали ботинками, зазвенели шпорами, захлопали в ла­доши, что у Кукурузинки голова закружилась.
—  Молодец, — похвалил её Старший Травинка, — твоя песенка пришлась нам по душе. Мы отпускаем тебя на все четыре стороны. Скажи только, куда ты идёшь?
—  Меня унесла Сорока. Я убежала от неё и теперь иду, сама не знаю куда.
—  Как же так? — забеспокоился Одуванчик. — Надо знать — на­право ты пойдёшь или налево?
—  Пойду по этой тропинке. Может быть, она и приведёт меня куда-нибудь.
—  Может быть, — сказал Одуванчик.
—  Ну, иди... — вздохнул Старший Травинка.
Травинки расступились, пропуская Кукурузинку. Но тут старый учитель Одуванчик покачал седой головой и недовольно сказал:
—  Куда вы её отпускаете? Ведь она раздета и разута.
Все сразу согласились с Одуванчиком. Травинка побежал за швейным мастером.





ПОРТНОЙ СОЛОМИНКА


Портной Соломинка был тонкий и высоченный, с большой сум­кой на боку. В руках он держал ножницы и мел. Из кармана его золотистой куртки торчала рулетка.
Старший Травинка попросил портного сшить для Кукурузинки самое красивое платье.
—  Можно, — согласился Соломинка.
Засучил он рукава своей куртки. Сдвинул на макушку жёлтый берет. Выхватил из кармана рулетку и склонился над Кукурузинкой. Да только никак не мог дотянуться до неё. Тогда портной склонился ещё ниже. Вот уже он согнулся коромыслом. Вот превратился в ко­лесо и вдруг закричал:
—  Скорей! Поддержите! Сейчас я переломлюсь!
Травинки подхватили Соломинку за плечи, помогли ему выпря­миться.
—  Фу, — облегчённо вздохнул он. — Ещё мгновение — и я пере­ломился бы пополам. Вот задача! Как же снять .с неё мерку?
В самом деле, это была нелёгкая, задача. Ведь Кукурузинка рос­том была чуть выше портновских красных башмаков с загнутыми носками.
—  Придётся встать на колени, — посоветовал Старший Травинка.
—  Пожалуй, — согласился Соломинка.
Однако и стоя на коленях он не смог снять мерку с Кукурузинки.
—  А попробуй-ка встать на четвереньки, — предложил Старший Травинка.
Соломинка попробовал.
—  Вот сейчас я снял бы с неё мерку, — проговорил портной. — Если бы... если бы у меня было четыре руки. На двух я бы стоял, а двумя снимал мерку. Где же раздобыть ещё пару рук?
Травинки в ответ только плечами пожимали.
Старший Травинка взялся за усы, покрутил их и попросил сове­та у Одуванчика.
И опять старый учитель нацепил на нос большие круглые очки. Пригладил серебряную бороду, подумал и промолвил:
—  Пусть Кукурузинка встанет на щит. А двое самых высоких и самых сильных из вас поднимут этот щит вместе с ней.
Так и сделали. Стоя на щите, Кукурузинка доставала Соломинке до плеча, и портной проворно снял мерку. Потом Соломинка уселся на землю. Достал из сумки яркие лоскутки. Разложил их перед со­бой и стал кроить, звонко щёлкая длинными ножницами.
Затем он вынул из берета самую короткую и самую тонкую игол­ку и начал шить. Игла так проворно мелькала в воздухе, что за ней трудно было уследить.
Соломинка шил и вполголоса напевал:

Я — Соломинка, портной,
Целый день сижу с иглой.
Для меня она — подруга,
Мы ни шагу друг без друга.
Всей округе мы должны
Сшить рубахи и штаны.
Всем должны мы угодить,
Всех по вкусу нарядить.
Потому-то день-деньской
Мы работаем с иглой.
И меня за этот труд
Швейным мастером зовут.


Допев песенку, Соломинка встал. Воткнул иглу в берет. Рассовал по карманам рулетку, мел, ножницы и сказал:
—  Готово.
Чудесный наряд сшил он для Кукурузинки! Красную юбочку — из лепестков мака. Белую кофточку — из лепестков ромашки. Жёл­тые башмачки — из лепестков лютика.
—  Красиво, — проговорил Старший Травинка, и его зелёные усы задрожали от удовольствия.
—  Великолепно! — гаркнули хором травинки, оглушительно за­скрипев зелёными ботинками.




Пришло время расставаться. На прощание Старший Травинка сказал:
—  Всюду на земле есть наши братья. Попадёшь в беду — покличь их. Склонись к земле и позови: «Травка-муравка, зелёная булавка, меня защити, врага уколи». И сразу травинки придут к тебе на по­мощь. Не забудешь?
—  Не забуду! Никогда не забуду.
Кукурузинка помахала рукой, запела свою песенку и пошла.
Старший Травинка смахнул с зелёных усов слезу и замахал би­рюзовым шлемом.
Портной Соломинка вытер платком влажные глаза и прошептал:
—  Прощай, Бусинка.
Учитель Одуванчик молча склонил большую седую голову.
А травинки махали и махали руками вслед Кукурузинке. Махали до тех пор, пока она не скрылась за крутым поворотом полевой тро­пинки.



ЗДРАВСТВУЙ, ПАХТАЧОК!


Наступил полдень. Немилосердно палило солнце. А Кукурузинка всё шла и шла.
Неожиданно тропинка оборвалась у берега широкой реки.
Высокие мутные волны угрожающе шумели. Одна волна так хле­стнула Кукурузинку по ногам, что едва не опрокинула.
Отпрыгнула Кукурузинка в сторону. Прикрыла от Солнца ладош­кой глаза, посмотрела на другой берег — далеко. Как же теперь вый­ти на тропинку?
Будь на месте Кукурузинки любая другая девчонка, она непре­менно бы расплакалась и стала звать маму. Но Кукурузинка и не собиралась плакать. Она подумала-подумала, подёргала себя за ры­жую косичку да и махнула рукой. «Пойду вдоль берега», — реши­ла она.
Идёт и слышит: догоняет её кто-то. Кукурузинка оглянулась и увидела большую круглую пушистую шляпу. Шляпа сверкала на солнце как снег. Из-под неё выглядывало мальчишечье лицо — дол­гоносое, скуластое, с острым подбородком.
Мальчик был одет в белоснежную куртку и серые короткие шта­ны. На ногах — белые резиновые галоши. Подбежав к Кукурузинке, он снял шляпу и, приложив левую руку к груди, поклонился.
—  Ты кто? — изумилась Кукурузинка.
—  Неужели ты не узнаёшь меня? — воскликнул мальчик. — Я — Пахтачок. Ну что ты так смотришь? Это моё имя. А на самом деле я обыкновенное хлопковое семечко. А кто ты?
—  Кукурузинка.
—  Вот хорошо, что мы встретились... — начал было Пахтачок, но тут же умолк. Нахмурился, испуганно оглянулся.
—  Чего ты испугался?
—  Беда! За мной гонится Клещ.
—  Кто он?
—  О! Это страшный злодей. Он ловит и съедает таких малышей, как мы. Бежим скорее отсюда!
—  Куда же мы побежим?



—  По берегу нам не убежать. Надо туда, за реку. Клещ не умеет плавать!
—  А как мы туда переберёмся? — спросила Кукурузинка.
—  Надо что-то придумать.
Пахтачок огляделся, увидел сухой кленовый лист.
—  Вот нам и лодка! — Подбежал к листку, поплевал на ладони и ну толкать его к берегу.
Кукурузинка изо всех сил помогала ему. Но лист был очень тяжё­лый и медленно подвигался к воде. Кукурузинка перевела дух, огля­нулась и обомлела. Прямо на них неслышно двигалось какое-то ужас­ное существо. С рогатой головой и разинутой пастью. Жутко сверка­ли его выпученные глаза. Хищно блестели громадные клыки. Он за­рычал, защёлкал зубами. Это и был Клещ.
—  Всё пропало! Мы погибли! — Пахтачок заслонил собой Кукуру­знику. — Беги. Я его задержу!
—  Толкай скорей листок! — крикнула Кукурузинка, а сама по­бежала навстречу Клещу.
—  Куда ты? Вернись! — закричал ей вслед испуганный Пах­тачок.
Увидел Клещ бегущую к нему Кукурузинку и затрясся от зло­сти. Разинул до ушей клыкастую пасть, зафыркал, забрызгал голод­ной слюной. А Кукурузинка от страха закрыла глаза, склонилась к земле и быстро-быстро прошептала:
—  Травка-муравка, зелёная булавка, меня защити, врага уколи.
И в то же мгновение из-под земли выскочил целый полк зелёных травинок. Они плотным кольцом окружили Кукурузинку. Выставили перед собой пики, подняли над головами щиты и грозно крикнули Клещу:
—  Вон!!
Забегал Клещ вокруг травинок. Когтистыми лапами размахи­вает, глазищами хлопает, клыками клацает. А поделать ничего не может. Сверху Кукурузинку щиты прикрывают, сбоку к ней пики не пускают. Несколько раз кидался на них Клещ. Весь живот исколол. Заревел от злости и боли. Хвостом себя по бокам хлещет, рогами воздух бодает, когтями землю роет. Пока Клещ бегал вокруг трави­нок, Пахтачок столкнул кленовый листок на воду.
—  Беги, Бусинка, — зашумели травинки.
Расступились, выпустили из кольца Кукурузинку, а Клеща окру­жили со всех сторон. Приставили к нему пики. Не двинуться Клещу, не шелохнуться.
Добежала Кукурузинка до берега, прыгнула на кленовый листок.
—  Спасибо, родные! До свидания!
—  Счастливого пути! — дружно откликнулись травинки.
Они построились в ряд. Вскинули на плечи пики и запели:

Мы, дружные травинки,
Шагаем в ряд.
Зелёные ботинки
Поют-скрипят.
Не зря враги боятся
Зелёных рот:
Умеет храбро драться
Степной народ.
А ну вперёд, травинки,
За рядом ряд!
Зелёные ботинки
Пускай скрипят.


Допели они песенку до конца и исчезли, словно провалились сквозь землю.


ВОДОПАД


Давно пропали травинки. А Клещ всё ещё стоял на месте и никак не мог опомниться. Наконец он пришёл в себя. Бешено рявкнул и ки­нулся к берегу. Но кленовый листок с Кукурузинкой и Пахтачком плыл уже далеко. Заревел Клещ пуще прежнего и припустил по бе­регу за ними. Бежал, бежал изо всех сил. Раскраснелся, распыхтелся, как пузырь надулся, да вдруг за камень запнулся, на землю кувырк­нулся, носом в кочку ткнулся и заплакал от злости.
Пахтачок с Кукурузинкой весело смеялись над Клещом.
Течение реки было очень быстрым. Листок летел по волнам как стрела. Он то высоко подпрыгивал, то нырял вниз. Над ним взлетало множество мельчайших брызг. В ярких лучах солнца эти брызги сверкали и переливались. И кленовый листок издали походил на ди­ковинный корабль.
Но вот впереди послышался странный шум. С каждой секундой он становился всё громче и тревожнее. И вскоре совсем рядом раз­дался ужасный грохот. Пахтачок что-то закричал, но Кукурузинка не расслышала слов. Тогда он склонился и крикнул ей в самое ухо:
—  Впереди водопад! Скорее к берегу!
Оба изо всех сил принялись грести руками. Только течение было сильнее их. Оно всё быстрее и быстрее несло беспомощный листок к водопаду.
Пахтачок сорвал с головы шляпу. Высоко поднял её. Он думал, что ветер надует шляпу, как парус, и повернёт челнок к берегу. Но сильный порыв ветра вырвал шляпу из рук, и она, белой птицей перелетев реку, пропала из виду.
А водопад стремительно приближался. Вот уже совсем рядом пенистые гребни водоворота. Вода там кипела и пузырилась, как в котле. Кукурузинка вцепилась в зубчатые края кленового листка и замерла.
На гребне водоворота листок подкинуло вверх и несколько раз перевернуло в воздухе. Друзья не удержались и полетели в воду.
Водоворот подхватил Кукурузинку, закружил, завертел её, потя­нул вниз. Она отчаянно махала руками, но водоворот всё глубже и глубже засасывал её. И вот вода сомкнулась над ней. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и Кукурузинка пошла на дно.
Тут какая-то сила рванула её вверх. Широко раскрытым ртом до­хнула Кукурузинка свежего воздуха и увидела рядом Пахтачка. Он держал её за рыжую косицу и изо всех сил тянул к берегу. Пушистая куртка удерживала Пахтачка на воде. Он не тонул и не давал утонуть Кукурузинке. Долго они боролись с бешеными вол­нами. Наконец им удалось вырваться из цепких лап водоворота. Тече­ние подхватило их и понесло. С большим трудом выбрались они из воды и, обессиленные, упали на горячий песок.
Прошёл час, а может быть, и два. Друзья хорошо отдохнули, со­грелись и высохли на солнышке. Кукурузинка вскочила:
—  Вот мы и переплыли реку.
—  Где уж там переплыли! — отозвался Пахтачок. — Мы еле выка­рабкались.
—  Главное — мы на другом берегу, — отмахнулась Кукурузин­ка. — Куда теперь пойдём?
—  Давай сначала найдём шляпу, а потом решим, куда идти.
И они отправились искать унесённую ветром белую шляпу Пах­тачка. Он, не спеша, шёл впереди. Покачивался из стороны в сторо­ну и протяжно напевал:

Слон — самый сильный из зверей,
Конечно, самый сильный.
Лев — самый хищный из зверей,
Конечно, самый хищный.
Но я их вовсе не боюсь,
Конечно, не боюсь их.
И ради друга я готов,
Конечно же готов я
Один на стадо львов напасть,
Конечно, хоть на стадо.


—  Чудесная песенка, — засмеялась Кукурузинка. Вдруг она обо­рвала смех, задумалась.
—  Что случилось? — встревожился Пахтачок.
—  Свой дом вспомнила, — со вздохом ответила Кукурузинка и рассказала, как её унесла Сорока, как она встретилась с Котом и как попала к Туче.
—  Не горюй. Найдётся твой дом. Будем вместе искать и найдём. Теперь всё страшное и грустное позади, — утешал её Пахтачок. — Прибавь-ка шагу! Видишь, что-то белеет на бугре. Может быть, это и есть шляпа.



БОБ БОБЫЧ


Пахтачок не ошибся. На бугре действительно лежала его шляпа. Но, пока друзья вскарабкались на вершину высокого бугра, насту­пил вечер.
—  Ох, — вздохнула Кукурузинка, — я так устала, так устала! Не могу больше стоять. — И она упала на землю.
—  Мои ноги тоже не держат меня, — откликнулся Пахтачок и по­валился рядом.
Надвигалась ночь. Красный шар Солнца уже наполовину зака­тился за горизонт. Прохладный ветер закружил над землёй. С тре­вожным криком проносились птицы. Они торопились в свои гнёзда.
—  Скоро спрячется Солнце, и настанет чёрная ночь. — Пахтачок тяжело вздохнул. — Пора и нам подумать о ночлеге.
Он быстро расстелил свою мягкую пушистую куртку, и друзья улеглись на ней.
Небо над головой почернело от туч. Солнце совсем скрылось. Стало темным-темно. Вдруг бабахнул такой гром-громище, что земля задрожала. С треском разорвав тучи, в небе промелькнула ослепи­тельная голубая змея — молния. Хлынул проливной дождь.
Пахтачок едва успел вскинуть над головой свою огромную шля­пу. Под ней и укрылись друзья.
—  Это Грозовая Туча землю подметает, — сжавшись в комок, про­говорила Кукурузинка. — Она добрая. Если бы знала, что мы здесь, ни дождинки на нас не уронила бы.
—  Держи крепче шляпу, а то ветер унесёт её. Тогда мы пропали!
Несколько раз Кукурузинка высовывалась из-под шляпы и что
есть сил кричала в тёмное небо:
—  Грозовая Туча! Не поливай! Здесь мы!
Но её тоненький голосок тонул в шуме проливного дождя.
Всю ночь громыхал гром, сверкали молнии и бушевал ливень. Крупные капли угрожающе барабанили по шляпе. Ветер вырывал её из рук, закидывал под неё холодные дождевые брызги. Друзья ёжи­лись от холода, прижимались друг к другу и молчали.
Утром дождь перестал. В небе засверкало солнце. Стало тепло и весело.
—  Как хорошо! — сказала Кукурузинка. — Только есть хочется. Сейчас я бы одна съела целый горшок каши.
—  А у меня знаешь какой аппетит? Я бы не горшок, а целый котёл опорожнил.
—  Тогда пойдём поищем чего-нибудь съестного, — предложила Кукурузинка.
И они отправились на поиски.
Друзья вернулись на бугор не с пустыми руками. Усаживаясь завтракать, Пахтачок сказал:
—  Не хотел я тебя огорчать, но ничего не поделаешь. Знаешь ли ты, что скоро придёт сырая осень, а за ней — зима. Будет холодно. Всё засыплет снегом. И если зима застигнет нас в пути, мы про­падём.
—  Зачем нам пропадать? Давай лучше что-нибудь придумаем. — Кукурузинка дёрнула себя за рыжую косицу и задумалась.
Пахтачок тоже стал думать, приложив ладошку ко лбу.
Сколько времени просидели они так — кто знает. Но вот Пахтачок повернул к Кукурузинке посветлевшее лицо и радостно восклик­нул:
—  Я придумал! Давай построим здесь дом. Запасёмся едой. Наго­товим дров и перезимуем.
Так они и порешили.
Облюбовали место на бугре. Наносили большую кучу глины. Вырыли в ней ямку. Налили туда воды из лужицы. Глина намокла, потемнела, стала вязкой как тесто. Из этого глиняного теста друзья принялись лепить кирпичи.
Это была нелёгкая работа. Но они трудились не разгибая спины. А чтобы работалось легче, Кукурузинка вполголоса запела:

Тра-ля-ля-ля,
Вот она я —
Мала и кругла,
Как бусинка.
За что ни возьмусь,
Того и добьюсь.
Я — Ку-ку-рузинка!


—  Тише! — Пахтачок предостерегающе вскинул руку.
Кукурузинка перестала петь, и сразу послышалось громкое над­садное пыхтение:
—  Фух-пух-ух!
—  Что это? — удивилась Кукурузинка.
Пахтачок в ответ только плечами пожал.
А пыхтение приближалось, становилось всё громче и тяжелее. Теперь стало ясно: кто-то поднимается по склону бугра. Но кто?
Друзья проворно спрятались за груду готовых кирпичей. 
Фырканье раздалось совсем рядом. И вот над бугром стала видна большая лысина. Потом показалась круглая голова с толстыми ще­ками, большущим носом и красными мясистыми губами.
По надутым щекам текли ручейки пота. Из раскрытого рта, как из трубы, вылетало:
—  Фух-пух-ух!
Ещё минута — и на бугре появился высокий круглый толстяк. С портфелем и тростью в одной руке. С большим клетчатым плат­ком — в другой. Платок был так велик, что походил на простыню. Толстяк поминутно обтирал им потную блестящую лысину и сопел.
Он долго стоял, тяжело отдуваясь, бессмысленно глядя по сто­ронам выпученными, как у рака, глазами. Потом засунул платок в карман. Взял в освободившуюся руку трость. Помахивая ею, медлен­но зашагал к куче кирпичей.
Кукурузинка с Пахтачком выскочили из укрытия.
Толстяк испугался и застыл на месте. Но ему ничто не угрожа­ло. И, выпятив надутый, как мяч, живот, он снова двинулся вперёд. Подошёл и важно остановился перед изумлёнными друзьями.
—  Кто вы такой? — спросила его Кукурузинка.
Толстяк прищурил рачьи глаза, звонко чмокнул и глухим, хрип­лым голосом запел:

Я — толстый, важный господин,
У всех в большом почёте.
На свете я такой один,
Другого не найдёте.
Друзья, знакомые, родня —
Все чтут как старшего меня
И очень уважают.
Они Боб Бобычем меня
С почтеньем величают.
Я — Боб не бедный, не простой,
Живу не в огороде.
Я занимаю пост большой
В бобином нашем роде.
Есть у меня своя семья:
Жена и семь бобят.
Главней всех — я,
Сильней всех — я,
И больше всех имею я
Отличий и наград.


Под конец Боб Бобыч совсем охрип.
Закончив песню, он долго откашливался. Снова извлёк клетчатый платок-простыню. Вытер им потную лысину. Засунув платок в кар­ман, строго спросил Пахтачка:
—  Вы всё поняли?
—  Как будто понял, — ответил тот. — Вот только...
Но толстяк бесцеремонно перебил его:
—  Тогда организуйте.
—  Что я должен организовать?
—  Надо научиться на лету угадывать мои мысли. Я долго шёл. Конечно, устал. Проголодался. Пора бы предложить мне пообедать!




Кукурузинка проворно разложила перед Бобом всё, что было у них съедобного.
—  И только? — нахмурился Боб.
—  Больше у нас ничего нет, — смущённо потупилась Кукуру­зинка.
Боб недовольно хмыкнул и с такой торопливостью и жадностью накинулся на еду, будто его целую неделю не кормили. Кукурузинка испуганно попятилась: чего доброго, этот лысый обжора мог и её проглотить. Наверное, и минуты не прошло, а Боб уже покончил с едой. Поковыряв палочкой в зубах, он сонно забормотал:
—  Ну, чего стоите? Работайте, работайте. Я немножко отдохну. Переварю пищу.
С блаженным вздохом Боб растянулся на земле. Подложил под голову портфель и тут же уснул. Из его широких ноздрей вырвался такой мощный храп, что куча кирпичей сразу же развалилась.
—  Если он будет храпеть в нашу сторону, мы никогда не вы­строим дом, — сказала Кукурузинка, укладывая рассыпавшиеся кир­пичи.
Пахтачок подошёл к спящему Бобу. Потрепал его за плечо:
—  Боб Бобыч, проснитесь, пожалуйста.
Боб не шевелился.
Пахтачок изо всех сил тряхнул его за плечи — тот не просыпался. Тогда Кукурузинка стала потихонечку вытаскивать портфель из-под головы Боба. Боб сразу очнулся. Вцепился в портфель обеими рука­ми и пронзительно закричал:
—  Стой! Куда тянешь! Не сметь! Стража! Караул! Грабят!
Его долго успокаивали, а потом попросили повернуться на другой бок. Боб повернулся и снова захрапел. Так он и проспал до позднего вечера.



БОБОВО СЕМЕЙСТВО


Пока Боб храпел, друзья сделали кирпичи, вырыли яму для фун­дамента. Потом они умылись, и Кукурузинка стала лечь блины на ужин. От горячих блинов пошёл такой аппетитный запах, что у Пахтачка потекли слюнки. Он отвернулся от горки дымящихся ру­мяных блинов и молча ждал, пока Кукурузинка закончит печь.
Аппетитный блинный дух долетел и до широких ноздрей Боба. Тот сразу перестал храпеть. Открыл глаза. Проворно вскочил. Под­бежал к горке блинов, хлопнул в ладоши:
—  Блинчики. Хорошо. Одобряю. Начали.
Схватил горячий блин, запихал его в рот и тут же потянулся за вторым блином. Не успели друзья опомниться, а Боб уже разделался с блинами. Сладко потянулся и по-кошачьи промурлыкал:
—  Н-недурно, н-недурно. Теперь спать.
Улёгся на прежнее место и опять захрапел.
—  Если этот Боб завтра же не уберётся отсюда подобру-поздо­рову, я его проучу, — сердито ворчал Пахтачок, укладываясь спать.
Наутро Боб проснулся очень поздно. Он долго потягивался, чесал­ся, кряхтел. Не спеша подошёл к строящемуся дому. Присел на ка­мень и давай командовать:
—  Клади сюда кирпич!.. Помажь его глиной!.. Пристукни лопа­точкой!
Пахтачок не выдержал:
—  Досточтимый Боб Бобыч! Нам не нужна ваша команда, но мы не откажемся от вашей помощи. Становитесь сюда. Будете мне кир­пичи подавать.
Боб сделал вид, что не слышит.
—  Эгей! — громче прежнего закричал Пахтачок. — Мы ждём вас, Боб Бобыч. Идите кирпичи подавать!
И снова Боб сделал вид, что не слышит.
Тогда друзья закричали вдвоём:
—  Боб Бобыч! Идите помогать!
А Боб хоть бы ухом повёл. Сидит, выпученными глазами воро­чает и ухмыляется. Потом прищурился и сладко засопел носом. Тут Пахтачок вполголоса и говорит:
—  Пресная пища давно наскучила мне. Придётся на ужин зажа­рить Боба.
—  Давай зажарим.
Ресницы у Боба мелко задрожали, тревожно блеснули глаза. Уши оттопырились. Он перестал сопеть.




—  Взгляни на него: он лоснится от жира, — громко зашептал Пахтачок. — Какой сочный получится из него шашлык! Пальчики оближешь.
—  А справимся мы с ним? — спрашивает Кукурузинка.
У Боба Бобыча лысина испариной покрылась. Колени задрожали мелкой дрожью. В горле запершило. Щёки побелели, и нижняя губа отвисла.
Приоткрыл он глаза, с испугом на Пахтачка косится. А тот взял в руки кирпич и спокойненько говорит:
—  Справимся. Сейчас Боб уснёт покрепче. Я к нему подкра­дусь и...
—  Ах! — воскликнул Боб, вскакивая. — Ах!
—  Что с вами? — удивилась Кукурузинка. — Сидеть устали? Ло­житесь вздремните.
—  Нет, нет, — замахал руками Боб. — Какой там сон? Я совсем забыл. Меня ведь ждут. У меня дела. Надо руководить. Писать при­казы. Вы уж трудитесь. А я... а мы... — Он отступил на несколько шагов, повернулся и кинулся бежать.
—  Ура! — закричали друзья.
Они были уверены, что Боб сюда больше никогда не пожалует.
Но не тут-то было.
Когда дом был уже совсем готов, а Кукурузинка с Пахтачком сидели на крыльце и думали, как бы им получше отпраздновать но­воселье, послышалось знакомое сопение и фырканье. На бугор мед­ленно вскарабкался Боб. За ним появилась круглая и толстая Бобиха. А позади неё — семь бобят, один другого меньше.
Вся бобиная семья — впереди Боб Бобыч, за ним Бобиха, следом Бобёнок и остальные шесть бобят — двинулась к дому. Обошли его, оглядели, ощупали. Боб Бобыч указал на дверь тростью и важно проговорил:
Домик неплох. Это мы отметим в приказе. Я, как руководи­тель, доволен. Теперь у этих мальцов будет крыша над головой. Вперёд, бобята!
И семь бобят кинулись к двери. Не успели друзья сообразить, что же происходит, а бобята уже высунулись из окон и хором закри­чали:
—  Папочка, иди скорей. Мы устроились!!!
—  Как вам не стыдно! — возмутился Пахтачок. — Ведь мы строи­ли этот дом совсем не для ваших бобят.
Боб Бобыч надулся, отставил ногу, упёрся кулаками в бока:
—  Так вы хотите, чтобы этих бедных крошек я оставил под от­крытым небом? Не выйдет.
—  Каждый уважающий себя сам заботится о своих детях. Почему вы не построили дом для своих бобят? — не сдавался Пахтачок.
—  Я же вам объяснил, — повысил голос Боб Бобыч, — моё дело — руководить!
Тогда Пахтачок решил прибегнуть к испытанному средству и, на­двигаясь на Боба, спросил страшным шёпотом:
—  А что, если ночью мы съедим вас вместе с бобятами?
Боб Бобыч побледнел, испуганно попятился к дому. А взбежав на крыльцо, прокричал:
—  Не выйдет! Нас девять, а вас только двое. Мы сделаем ставни на окна и запоры на двери. А потом я выяснил, установил, что вы оба — ха-ха! — не хищники. Вот так!
Он громко шмыгнул большущим носом, тряхнул лысой головой и, размахивая портфелем, скрылся в доме.



СЕРАЯ РАЗБОЙНИЦА


Пришлось Кукурузинке с Пахтачком новый дом строить. А на­глый Боб ходил вокруг, тростью помахивал да ещё покрикивал:
—  Работайте проворнее! Живее, живее!
Смуглые щёки Пахтачка побелели от обиды.
—  Эх! — сокрушался он. — Если бы не бобята, я живо выгнал бы его из нашего дома.
Однажды они штукатурили стены. Боб Бобыч, как всегда, стоял поодаль и громко командовал:
—  Мажь потолще. Затирай ровнее. Во-о-о... — И вдруг умолк, буд­то подавился.
—  Что с ним? — изумилась Кукурузинка.
Друзья оглянулись и увидели странную картину. Боб Бобыч сидел на земле, раскачиваясь из стороны в сторону. Его жирные щёки ста­ли синими. Рачьи глаза так быстро вращались, что казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. А из разинутого рта не вылетало ни звука.
Вот Боб Бобыч вскочил, будто его змея укусила. Кинул порт­фель. Отшвырнул трость. Повернулся и засеменил к дому. Да так, что вслед за ним пыль заклубилась.
С треском захлопнулась дверь за Бобом. Бах-бах-бах! — застучали закрываемые ставни. И наступила жуткая тишина.
—  Что случилось? — Кукурузинка стала теребить рыжую косицу.
—  Сейчас мы разгадаем эту загадку. — Пахтачок огляделся. — Смотри! — испуганно воскликнул он.
Под кустом полыни притаилась Серая Мышь. Глаза у неё крас­ные, злые. В оскаленной пасти торчали частые зубы.
Хотела Кукурузинка позвать травинок на помощь, да со страху позабыла заветные слова. Пахтачок тоже перепугался.
—  Бежим! — кричит, а сам пошевельнуться не может.
Мышь разинула зубастый рот и кинулась на друзей.
Опомнился Пахтачок, схватил трость Боб Бобыча, выставил её
перед собой, как пику. Мышь щёлкнула зубами и раскусила трость пополам.
—  Всё р-равно н-не спас-сётесь, — по-змеиному зашипела серая разбойница. — Обоих с-с-съем.
—  Подумаешь, какая храбрость — съесть двух малышей, — плак­сивым голоском затянула Кукурузинка. — Да от этого и сыта не бу­дешь. Только раздразнишь себя. А если ты нас не тронешь, мы на­кормим тебя до отвала.
—  Чем ты меня накормишь? — заинтересовалась Мышь.
—  У нас в кладовой лежит большущая головка сыра...
—  Преогромная, — поправил Пахтачок. — А ещё...
—  Что там ещё? — Мышь облизнулась. Нетерпеливо переступила на месте. — Ну что там у вас ещё? Говори. Не то мигом проглочу.
—  Смилуйся! — Кукурузинка умоляюще сложила ладошки. — Всё расскажу. Ещё у нас есть кусочек масла величиной с мою голову. И даже...
—  Живей. Не мямли! — прикрикнула Мышь.
—  ...Кусище сахару. Такой большой, такой сладкий! Мы при­везли его издалека. И всё берегли к празднику.
Мышь пошевелила усами. Подумала: «Перехитрю их. Сначала съем сыр, масло, сахар. А потом и самих слопаю». Довольно фырк­нула. Оскалила в улыбке длиннющие зубы:
—  Л-ладно. Не трону вас. Показывайте свои запасы. Да ж-живо. У меня от голода в животе урчит. Сыр — это х-хорошо! Масло и са­хар — ч-чудесно! Скорей ведите в кладовую!
—  Пошли. — Кукурузинка шагнула к своему недостроенному дому. Но вдруг остановилась. — Только, может быть, Ты хоть что-ни- будь и нам оставишь? Мы же помрём с голоду.
—  Молчать! — взвизгнула Мышь. — Скажи спасибо, если оставлю тебе твою глупую голову.
Все трое помчались к дому.
Кукурузинка громко шепнула Пахтачку:
—  Пойдёшь вперёд. Спрячешь мешок с изюмом.
—  Стой! — закричала Мышь. — Вперёд пойду я с-сама. Вы идите сзади. Открывай дверь!
Кукурузинка приоткрыла дверь.
Но едва Мышь перешагнула порог дома, как дверь с силой за­хлопнулась, защемив мышиный хвост.
—  Ай! — дёрнулась серая разбойница. — Ой! Отпустите мой хвост, негодники. Я вас... Ой-ой-ой!
Друзья припёрли дверь обломком Бобовой трости. Взяли в руки по длинной хворостине и через окно влезли в дом.
Мышь сидела у дверей и жалобно скулила. Увидев хворостины, она угрожающе встопорщила шерсть. Защёлкала зубами. Зашипела:
—  Н-не подх-ход-ди! На-з-зад! Про-гло-ч-чу!
—  Разве можно глотать сразу двоих? Подавишься, — засмеялся Пахтачок. — Сейчас ты убедишься, что мы умеем держать своё слово. Мы обещали накормить тебя сыром и сахаром. На, получай!
И они принялись стегать разбойницу прутьями, приговаривая:
—  На других не нападай, не воруй, не угрожай! За разбойничьи повадки нашу плату получай!
Мышь визжала, пищала. Ругалась. Шерсть клубилась, вился пух. Слышно было:
—  Ах! Ух!





Обалдев от боли, зубастая хищница так рванулась, что оторвала хвост и пулей вылетела в окно. Раз пятнадцать перевернулась она через голову и бросилась наутёк. А вслед ей Пахтачок с Кукурузинкой кричали:
—  Лови!
—  Держи!
—  Догоняй!
—  Ха-ха-ха-ха!
—  Вот так бы всех разбойников проучить... — Пахтачок стёр со лба крупные капли пота.
—  Больше сюда не сунется! — Кукурузинка отшвырнула прут и, пританцовывая, запела:

Мы не боимся
Серых мышей,
Лучше не троньте
Нас, малышей.
Тра-ля-ля-ля,
Вот она я —
Мала и кругла,
Как бусинка.
С врагами дерусь,
С друзьями смеюсь.
Я — Ку-ку-рузинка!


Послышался скрип. Это Боб Бобыч вышел на крыльцо. Увидев смеющихся друзей, он важно надулся и громко проговорил:
—  Фу! Кажется, схлынула жара.
—  Так это вы от жары улепётывали? А мы думали, от Мыши, — сказала Кукурузинка.
—  Какая Мышь? Никто не осмелится напасть на меня. Я не простой Боб! Но где моя трость?
—  Придётся вас огорчить. Но что поделаешь? Пока вы отдыха­ли, ваша трость из одной большой превратилась в две маленькие. — И Пахтачок протянул Боб Бобычу половинки трости.
—  Кто смел сломать мою трость? — рявкнул Боб.
—  Та самая Мышь, от которой вы только что улепётывали.
—  Я ещё раз повторяю, что никогда ни от кого не бегал. Я — это я и...
—  Батюшки! — ахнула Кукурузинка. — Спасайтесь. Она верну­лась.
—  Кто? — выкатил глаза Боб Бобыч.
—  Мышь!
—  А-а-а! — Боб разинул рот да так и не смог его закрыть.
Повернулся и ринулся к дому. Да, на беду, наступил на развя­завшийся шнурок. Хлопнулся животом в пыль и завопил:
—  Спасите! Погибаю! Сюда!
Друзья вдоволь посмеялись над жирным хвастунишкой. И снова принялись за работу.
Скоро они позабыли о серой разбойнице.
А зря.





РЕПЬ РЕПЬЁВИЧ


Едва успели друзья выстроить себе другой дом, как на бугре по­явился ещё один незнакомец.
Он походил на ежа — небольшой и колючий. Его шляпа, плащ и даже башмаки были густо покрыты острыми тонкими шипами. На спине возвышались огромные счёты, костяшки на них перекаты­вались с места на место, дребезжали и щёлкали.
Колючий незнакомец подошёл к дремавшему на крыльце Боб Бобычу.
Снял усеянную шипами шляпу.
—  Здравствуйте-пожалуйте. Раз, два, три, четыре — я хотел бы жить в квартире. Восемь, семь, шесть и пять — буду здесь я зимо­вать.
—  Кто таков? — Боб Бобыч надул губы и важно посмотрел на пришельца.
—  Репь Репьёвич, — отрекомендовался гость.
—  А что ты можешь делать? — повысил голос Боб Бобыч и за­пыхтел.
Репь Репьёвич с грохотом скинул на землю громадные счёты. Уда­рил по ним кулаком. Счёты задребезжали, зазвенели, и под этот шум Рель Репьёвич пропел тонюсеньким колючим голоском:

Журавлей и журавлих
Мчится в небе стая.
Кто в одно мгновенье их
Всех пересчитает?
Вон стоит кудрявый клён,
Головой качает.
Сколько листьев держит он,
Кто пересчитает?
Возле лужи дождевой
Серый дрозд гуляет.
Сколько капель в луже той,
Кто пересчитает?
Сколько в небе по ночам
Ярких звёзд сияет,
Сколько их погасло там,
Кто пересчитает?
Не хвалясь, хочу сказать:
Я могу пересчитать.


Репь Репьёвич снова ударил кулаком по счётам, и они так за­трещали, что Боб Бобыч испуганно попятился.
Несколько минут все молчали. Потом Пахтачок выступил впе­рёд:
—  Ответьте, пожалуйста, мне на один вопрос: а строить дома, копать канавы, стеклить окна или варить обед вы можете?
—  Раз, два, три, четыре, пять — начался расспрос опять. Рядом цифры шесть и семь — я отвечу сразу всем. И пилить, и копать, и ру­бить, и пахать, и косою махать я умею. Заодно подсчитать, рассчи­тать, сосчитать — всё поспею.
Боб Бобыч слез со ступенек, степенно подошёл к Репь Репьёвичу. Надул жирные щёки и медленно проговорил:
—  Я решил: счетовод нам необходим. А теперь ему надо по­строить дом. Иначе он погибнет от дождя или его унесёт ветер. Об этом сегодня же будет издан специальный приказ.
Репь Репьёвич поклонился Бобу:
—  Шестью восемь — сорок восемь, все сомнения отбросим. Пятью десять — пятьдесят, я у вас работать рад. Покажите, где мой дом, размещусь я быстро в нём.
—  Дом надо ещё построить, — ответила Кукурузинка. — Места много. Глины — целая гора. Снимайте пиджак, берите лопату и при­нимайтесь за работу.
Репь Репьёвич снова склонился над счётами:
—  Сначала я должен всё подсчитать. — Он проворно защёлкал колючими костяшками, приговаривая: — Четыре стены быть в доме должны. В каждой стене — сто кирпичей, да надо сто штук на по­стройку печей. Стало быть, нужно пятьсот кирпичей. Теперь бы их вес подсчитать надо нам. Каждый кирпичик весит пять грамм...
Все разошлись, а Репь Репьёвич всё ещё стучал костяшками, что- то бормотал, считал и пересчитывал.
Когда наступило время обеда, Репь Репьёвич неожиданно появил­ся в доме Кукурузинки и Пахтачка. Он брякнул на скамейку счёты. Подошёл к столу. Заглянул в чугунок с кашей.
—  О, как много каши здесь! Вам вдвоём её не съесть. Тут кру­пинок тысяч пять. Нелегко их разжевать. Ведь всего два рта у вас. Так поделим всё сейчас. Пять на два делить не просто...
—  Ой, — взмолилась Кукурузинка, — пока вы всё поделите да по­множите, каша остынет. Садитесь-ка лучше обедать.
Репь Репьёвич не стал ждать повторного приглашения и подсел к столу. Подцепив полную ложку каши, он пробормотал:
—  Тридцать одна крупинка, — и сунул ложку в рот.
Пообедав, Репь Репьёвич сказал:
—  Теперь вы позволите мне подсчитать, сколько минут нам до ужина ждать?..



КАК ПЕРЧИК ПРОУЧИЛ БОБА


Прошло несколько дней. И однажды на бугре появился целый от­ряд новосёлов.
Были тут и плотник Орешек, и маляр Горошек, и стекольщик Маковка, и трубочист Перчик, и многие другие.
Кукурузинка и Пахтачок очень обрадовались пришельцам. Скоро они подружились со всеми. Но больше других им пришёлся по душе маленький вёрткий Перчик. Он был весёлый, задиристый, никому не прощал обид и говорил только правду.
Перчик носил ярко-красную куртку и такой же красный колпак с кисточкой. Работая, он всегда вполголоса напевал свою любимую песенку:

Порой бываю в саже
От головы до пят.
Мной воробьихи даже
Пугают воробьят.
Но и сейчас, как прежде,
Мне сажа не страшна:
Пускай черна одежда,
Зато светла душа.


Пока в городе нет печей — трубочисту что делать? И Перчик по­могал строителям. Он подносил глину, клал печи, красил заборы.
Вскоре Перчик познакомился и с Боб Бобычем. Это было необык­новенное знакомство. Вот как оно произошло.
Перчик месил глину, когда увидел, как по улице важно шествует всё многочисленное бобовое семейство. Впереди, размахивая порт­фелем и тростью, шёл Боб Бобыч. За ним шаром катилась толстая Бобиха. А позади неё чинно выступали семь бобят.
—  Смотрите! — радостно закричал Перчик и замахал красным колпаком с кисточкой. — К нам идёт пополнение. Всё бобовое семей­ство явилось на стройку. Милости просим. Боб Бобыч, кладите порт­фель и трость, берите лопату. А ваша супруга с бобятами пускай по­дают кирпичи.
Боб Бобыч даже головы не повернул.
—  Никогда не думал, что бобы так плохо слышат, — изумился Перчик.
—  Напрасно удивляешься, — сказал Пахтачок. — Боб не слышит, когда ему кричат: «Дай!», но зато слышит, если ему шепнут: «На».
—  Понял, — засмеялся Перчик. — Сейчас мы это проверим. Эй, Боб Бобыч! Не проходите мимо! Приглашаем ваше семейство на пир по случаю закладки нового дома. Чуете, жарким пахнет?
Широкие ноздри Боба раздулись. Он долго нюхал воздух. Потом поманил Бобёнка и что-то ему шепнул. Тот со всех ног кинулся к своему дому. А через минуту Бобёнок уже вернулся, таща охапку ложек. Боб Бобыч выбрал себе самую большую ложку, остальные роздал бобятам, и после этого все направились к Перчику.
—  Ну что же, — важно проговорил Боб Бобыч, подходя. — Так и быть. Мы со своим семейством согласны принять участие в вашем обеде. Скажите поварам: пускай подают жаркое. — И он облизнул­ся. — Мы готовы. Можно начинать.
—  Вот сейчас достроим фундамент и начнём, — не моргнув гла­зом, ответил Перчик. — А пока сложите ложки в кучу и беритесь за дело. Поработаем.
Боб Бобыч смерил Перчика надменным взглядом. Выпученные глаза Боба налились кровью, большущий нос раздулся и стал похо­дить на поросячий пятачок.
—  Ты, видно, не знаешь, с кем разговариваешь. Да будет тебе известно: я — Боб Бобыч. Понятно? Не плотник и не каменщик...
Он вынул из кармана свой неизменный, похожий на простыню, клетчатый платок и так громоподобно сморкнулся, что у Перчика лопата выпала из рук. Погладив ладонью круглую, сверкающую на солнце лысину, Боб Бобыч заговорил тем же властным голосом:
—  Тебе, как новичку, я прощаю эту дерзость. Но в последний раз. Сегодня же познакомься с моим приказом номер две тысячи сорок два. Там отмечены все мои чины и заслуги. Заруби себе на носу: я — это я. Прошу не смешивать меня с кем-нибудь другим.
Перчик усмехнулся и с деланной почтительностью спросил:
—  Позвольте вам задать один вопрос? Кто сказал, что вы не простой, обыкновенный Боб, а важная персона?
—  Я сам знаю! Я сам говорю! Могу, например, сказать, что ты — дерзкий и наглый задира! Я все могу! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Вслед за ним засмеялась Бобиха, захихикали бобята.
Когда они вдоволь насмеялись, Перчик, лукаво подмигнув стоя­щим вокруг приятелям, смиренно спросил Боба:
—  А можете ли вы всю эту глину превратить в кирпичи, а из кирпичей построить дом?
—  Могу, — гордо ответил Боб Бобыч.
Он, не спеша, положил на землю портфель и трость. Упёр кулаки в бока. Надул щёки так, что они стали походить на воздушные шары, и закричал:
—  Ну-ка! Все живо! Беритесь за дело! Хватайте, мните, мажьте.
—  Значит, хватать? — переспросил Перчик.
—  Хватайте, — подтвердил Боб Бобыч.
—  Мять?




—  Мните.
—  Мазать?
—  Мажьте.
—  Ну что ж. Для нас ваши слова — закон. Берись, ребята. Раз, два, три!
Все подбежали к Боб Бобычу. Схватили его, повалили на землю и принялись мять.
А Перчик напевал:

Мните, мните, не зевайте,
Посильнее разминайте.
Чтобы стал помягче Боб,
Подобрел немного чтоб.
Чтоб он гнулся, не ломался,
Чтоб работы не боялся.


—  Пустите меня, негодяи! — кричал Боб Бобыч. — Что вы делае­те! Как смеете. Я вас...
Но его никто не слушал. Как следует намяв ему бока, все приня­лись мазать его глиной. А Перчик снова запел:

Мажьте гуще, мажьте вязче,
О других чтоб думал чаще,
Чтоб от лени не рассохся,
От безделья не задохся,
Чтоб не лопнул ото сна —
Смазка крепкая нужна.


Боб Бобыч брыкался руками и ногами. По-щенячьи визжал. Угро­жал Перчику расправой. Но Перчик не обращал на это никакого вни­мания. Только допев песенку до конца, он оказал:
—  Теперь положите его на землю и отойдите в сторону.
Все так и сделали.
Боб Бобыч кряхтел, стонал и плевался.
—  Надеюсь, вы убедились в нашем послушании? — шутливо по­клонился Перчик лежащему Бобу. — Мы сделали всё, что вы прика­зали. Схватили, помяли и намазали. Есть ли другие указания?
Боб Бобыч молчал, опасливо поглядывал на улыбающихся друзей Перчика. Потом он тихонько приподнялся с земли и, схватив порт­фель и трость, кинулся со всех ног наутёк. За ним семенила Бобиха, улепётывали бобята. А вслед им хохотали и свистели плотники, ка­менщики, маляры.



ВОТ ТАК ПОПОЛНЕНИЕ!


Рано начинался трудовой день у Кукурузинки и её друзей. Солнце ещё только поднялось над землёй, а на бугре уже кипела работа. Слышались весёлые голоса, смех, песня. Вдруг стало тихо-тихо. Все повернулись в одну сторону и замерли в изумлении.
Посередине дороги, переваливаясь с боку на бок, медленно выша­гивала пузатая Тыква. Она вела на цепи огромного Скорпиона. Тот щёлкал клешнями, угрожающе размахивал ядовитым хвостом. Хвосту Скорпиона длинный, загнутый крючком. А на конце крючка жало. В нём спрятан смертоносный яд. Следом за тыквой двигался обоз с её добром. К каждой телеге было привязано ещё по одному Скор­пиону. Они царапали клешнями землю, норовя ужалить прохожих.
Позади обоза выступал муж Тыквы — Жан Баклажан. Он тоже был толстый, но высокий, в длинном тёмно-синем кафтане нараспаш­ку. Жан дремал на ходу и шаркал по земле сапогами, поднимая клу­бы коричневой пыли.
—  Вот так пополнение! — сказал Перчик, сдвигая на макушку красный колпак, и направился было к Тыкве.
Но та, увидев его, завопила:
—  Стой! Ни с места! Дубиной угощу. Скорпиона опущу. Не ше­велись!
Скорпионы, заслышав голос хозяйки, как будто взбесились. Они защёлкали клешнями, зашипели и нацелили ядовитые хвосты прямо на Перчика. А Тыква пуще прежнего махала руками и кричала:
—  Не шевелись! Не подходи! Не тронь!
—  Кто она? — удивлённо спросила Кукурузинка.
Послышались дребезжание счётов и надтреснутый голос Рель
Репьёвича:
—  Шестью шесть — тридцать шесть. В каждом доме мусор есть. В каждом поле есть сорняк. Может, скажете, не так?
—  Значит, она — сорняк? — повернулась Кукурузинка к Репь Репьёвичу. — Почему?
—  У неё жаднющий глаз — это раз. Очень лживые слова — это два. Всех обманет, всё продаст, недовесит, недодаст.
Пока новосёлы обсуждали это событие, Жан разгрузил имущество. Тыква сидела на камне, наблюдала за Жаном и поминутно взды­хала:
—  Охо-хо-хо! Охо-хо-хо!
Тут перед ней появился Навозный Жук. Он был большой и гряз­ный. Скорпионы накинулись было на Навозного Жука, да Тыква их отогнала.
—  Отползи подальше, — сказала она Навозному Жуку. — От тебя плохо пахнет. Зачем ты приполз?
—  Тебе на новом месте нужен дом...
—  И сад, — добавила Тыква.
—  Вот видишь — и сад...
—  И рынок, — снова вставила Тыква.
—  Всё ясно, — захихикал Навозный Жук. — Ты ж торговка, а тор­говки без рынка не живут. Значит, тебе нужны дом, сад и рынок. А нам денежки. Знаешь нашу песенку?

Мы, навозные жуки,
Очень любим пятаки.
Мы бесплатно не чихнём.
Не вздохнём и не шагнём.
Вот и ты за каждый шаг
Будешь нам платить пятак.


—  Где же я наберусь пятаков? — забеспокоилась Тыква.
—  Ну и сиди на своём добре, — сказал Навозный Жук. — Сама ты не будешь работать: толста и ленива. Жан тоже ничего не сде­лает: он на ходу спит. А новосёлы ни за какие деньги не будут строить тебе ни дом, ни рынок. Они бездельникам не помогают. Прощай.
—  Куда ты? — всполошилась Тыква. — Веди своих жуков, и стройте. Да как следует. Я заплачу.
—  Сначала срядимся, — деловито предложил Навозный Жук.
И они стали рядиться.
Навозный Жук и в самом деле за каждый шаг требовал пятак. Сделал кирпич — пятак. Поднёс к месту стройки — опять пятак. Положил кирпич в стену — снова пятак. И так за всё — пятак, пя­так, пятак...
Тыква бранилась, спорила, кричала и даже плакала от жадности. Ничего не помогло. Пришлось ей раскошеливаться. Получив деньги, Навозный Жук уполз и скоро вернулся с целой сворой жуков. Они в несколько дней выстроили большой-пребольшой дом, такой же круг­лый и пузатый, как сама Тыква. Вокруг дома разбили сад. Дом и сад обнесли высоченным забором. Потом на месте, облюбованном Тык­вой, навозные жуки построили крытый рынок.
Когда для Тыквы было всё построено, навозные жуки уползли не­весть куда. Больше их никто не видел.



СНОВА СЕРАЯ РАЗБОЙНИЦА


Ночью прошёл сильный дождь. Все недостроенные дома размок­ли и развалились. Потоки дождевой воды подхватили стекольщика Маковку и понесли неведомо куда. Если бы плотник Орешек вовремя не подоспел на выручку, стекольщик наверняка погиб бы в мутных дождевых волнах.
Наутро новосёлы собрались подле размытых и разрушенных до­мов. Вид у всех был унылый.
—  Придётся начинать сначала, — грустно сказал плотник Орешек.
—  А ночью опять может пойти дождь и всё размоет, — проворчал стекольщик Маковка.
—  Сколько ни хандри — дом не гриб, сам не вырастет. — Пахта­чок сдвинул на макушку пушистую шляпу. — Надо работать!
—  Верно! Дождь не дождь, а строиться надо! — весело закричал Перчик. — Чего носы повесили? Ну? — Перчик первым скинул свою ярко-красную куртку...
—  Погодите, тут надо подумать, — сказала Кукурузинка, дёрнув себя за рыжую косичку.
Потом она нахмурила выпуклый лоб, наморщила носик-пуговку, опустила длинные жёлтые ресницы и задумалась.
—  Я, кажется, кое-что придумала, — сказала она немного пого­дя. — Будем все вместе строить один дом. Общими силами мы за день выстроим стены и покроем крышу. Тогда нам не страшен никакой дождь.
Все согласились с ней.
Строители сразу повеселели. Дружно взялись за дело. Кто-то за­пел песню. Её подхватили.
Откуда-то из-за бугра донёсся пронзительный крик:
—  Помогите!
Песня оборвалась. Все с тревогой повернулись на крик.
На бугор взбежал маляр Горошек. Он был без шапки. Волосы на голове растрепались. Правый рукав куртки оторван. Одна нога — в башмаке, другая — босая.
Не успел бедный Горошек пробежать и двух шагов, как следом за ним на бугор выскочила серая бесхвостая Мышь. Глаза у неё горели как угли. В зубах торчал рукав от куртки маляра.
Бедный Горошек совсем выбился из сил. Вот он рухнул на зем­лю как подрубленный. Мышь настигла его и разинула зубастую пасть.
Все замерли от страха, словно окаменели.
Только Кукурузинка не растерялась. Она сразу узнала серую раз­бойницу.
—  Что мы стоим! — закричала Кукурузинка. — Скорее на помощь Горошку! — И первой кинулась навстречу опасности.
За ней поспешил Пахтачок.



Хватая на ходу всё, что попадётся под руки, рабочие бросились следом.
Тут из толпы вынырнул счетовод Репь Репьёвич и сунул в ос­каленную Мышиную пасть свои колючие счёты, проговорив при этом:
—  Ну-ка, злюка, счёты кушай да мои расчёты слушай. У тебя че­тыре лапы и совсем короткий хвост, я сейчас колючей шляпой про­колю тебя насквозь.
Репь Репьёвич сорвал с головы шляпу, усеянную острыми шипа­ми, и изо всех сил хлопнул ею по Мышиной спине. Мышь взвизгнула, выплюнула счёты и кинулась на бесстрашного счетовода. Ткнулась в него носом, укололась и отпрыгнула. Тут Перчик ударил её своим колпаком и засыпал ей глаза горьким перцем.
Мышь волчком закрутилась на месте. Закряхтела, завздыхала. Запыхтела, зачихала. И помчалась прочь. Во всю мочь.
Плотник Орешек погрозил вслед разбойнице топором:
—  Эй, смотри! Остерегайся! В другой раз не попадайся!
На склоне бугра Мышь остановилась. Повернулась. Глянула на Кукурузинку налитыми кровью глазами, по-змеиному зашипела:
—  Вс-сё р-равно в-вам н-не с-спастись. З-за вс-сё отом-щу. Н-ас много.
—  Сейчас я ещё разок угощу тебя своими счётами! — угрожающе закричал Репь Репьёвич.
Бесхвостая разбойница скрылась.
Все радовались победе. Хлопали в ладоши, смеялись, обнимали друг друга.
Потом принялись качать Кукурузинку, Перчика, плотника Ореш­ка. Репь Репьёвича качать не стали: он такой колючий, что до него страшно дотронуться. Зато его долго и горячо благодарили. Он кла­нялся, смущённо бормоча:
—  Руки сильные у нас — это раз. Не пустая голова — это два. Сердце храброе в груди — это три. Жить хотим со всеми в мире — вот четыре. За себя готовы постоять — это пять.
Только маляр Горошек не разделял общего веселья. Казалось, он был совсем не рад своему спасению. Перчик хлопнул приятеля по плечу:
—  Эй, дружище! Чего нос повесил?
—  Чему радоваться, — уныло проговорил Горошек, — разбойница расскажет о нас другим мышам. Они соберутся стаей и нападут. Тогда мы не устоим.
На бугре сразу стало тихо. Кукурузинка посмотрела на мрачные лица товарищей, и её голубые глаза наполнились грустью. Дёрнула она себя за рыжую косицу раз, дёрнула два — задумалась. Но нена­долго.
Вот она вскочила на камень и закричала:
—  Придумала, придумала! Я сейчас же вызову травинок и по­шлю их к Старшему Травинке. Пускай все они идут к нам жить. Тогда нам никакие мыши не страшны.



ГОРОДОК НА БУГРЕ


Ранним утром всех разбудила громкая песня травинок:

Мы — дружные травинки,
Шагаем в ряд.
Зелёные ботинки
Поют-скрипят...


На бугре появились стройные колонны травинок. Впереди высту­пали трубачи и барабанщики. Звонко пели длинные зелёные трубы. Грохотали барабаны.
Позади травинок шли портной Соломинка и учитель Одуванчик.
Ох, как шумно и весело встретили их новосёлы! Даже Боб Бобыч с семейством вышел на крыльцо. Он вынул из кармана свой огромный носовой платок и принялся им махать.
И пузатая тётя Тыква приковыляла на шум. Она стояла в сто­роне и сладко посапывала, вроде бы дремала. Но маленькие, за­плывшие жиром глазки Тыквы так и бегали.
—  Ого, — довольно бормотала она, — сколько их! Есть кому про­давать, есть кого обсчитывать. Разбогатеем!
Между тем Старший Травинка, портной Соломинка и учитель Одуванчик обнялись и расцеловались с Кукурузинкой. Потом они по­знакомились с Пахтачком, Перчиком, Репь Репьёвичем и другими новосёлами.
Расправив пышные усы, Старший Травинка опросил Кукурузинку:
—  Как называется ваш город?
Все недоумённо переглянулись. В самом деле, как же он назы­вается? Пришлось сказать гостям, что город ещё не имеет названия.
—  Это не беда. Давайте сейчас же сообща придумаем ему назва­ние, — предложил учитель Одуванчик.
—  Я уже придумал, — послышался голос Боб Бобыча, и толстяк протиснулся вперёд.
—  Как же вы предлагаете назвать город? — поинтересовался Одуванчик, разглядывая Боба сквозь круглые роговые очки.
А тот, важно выпятив живот, раздул щёки и торжественно про­изнёс:
—  Предлагаю назвать его Бобгород. Моя семья первой поселилась в этом городе. Мой дом был первым домом на этом бугре. И сам я — первый Боб во всём бобовом роде.
Тут, словно из-под земли, вынырнул Перчик и тихо, чтобы слы­шал только Боб Бобыч, проговорил:
—  Хватай, мни, мажь.
Боб Бобыч крутнул головой, будто его оса укусила, испуганно огляделся по сторонам. Увидев Перчика, он побледнел и бочком-боч­ком стал выбираться из толпы. А Перчик двигался за ним следом и всё приговаривал:
—  Хватай, мни, мажь.




Боб Бобыч энергично заработал локтями и, выбравшись из толпы, затрусил к своему крыльцу.
—  Так как же назовём город? — спросил Старший Травинка.
Никто не ответил ему.
«И чего они мудрят? — думала Тыква. — Назвали бы свой город Купи-продай. Славно было бы, каждый опешил бы сюда за покуп­ками. Вот поторговали бы мы, поднажились».
Но сказать об этом вслух Тыква не посмела.
—  Раз, два, три, четыре, пять — разрешите мне сказать, — раз­дался надтреснутый голос Репь Репьёвича. — Чей над этим над буг­ром первый вверх поднялся дом? Первым кто сюда пришёл? Кто здесь первый новосёл?
—  Кукурузинка!
—  Пахтачок! — раздались голоса.
—  В благодарность им, друзья, предлагаю город я Кукурлахом назвать — раз, два, три, четыре, пять.
—  Кукурпах — хорошее название, — проговорил Одуванчик и улыбнулся. — Пусть наш город так и называется.
Все закричали.
—  Верно!
—  Правильно!
—  Согласны!
—  Ну а теперь, — твёрдо сказал Старший Травинка, — все за дело. Надо, чтобы Кукурпах был самым красивым городом на земле.
Травинки сняли шлемы и рубахи. Сложили в кучу щиты, копья, мечи.
Вместе с ними взялись за дело и все жители Кукурпаха.
Все, кроме Тыквы и Боб Бобыча с его многочисленным семейст­вом.
Одни строили дома, другие возводили крепостную стену вокруг города, третьи мостили улицы. При этом строители дружно пели за­дорную песенку:

Скоро город расчудесный
Засияет на бугре.
Всех
Весёлых.
Смелых,
Честных
Мы берём в друзья к себе!
Приходи на помощь, друг,
Становись-ка в общий круг!
Будем новый город строить
Не жалея сил и рук.


Прошло несколько дней, и на вершине бугра вырос новый город. Он ярко сверкал на солнце разноцветными крышами домов и стёк­лами больших окон.
Скоро слава о Кукурпахе разнеслась далеко.
С каждым днём в городе становилось всё больше и больше жите­лей.



ЭЙ, ВОДОНОС!


Нежданно-негаданно пришла беда. В городе не стало воды. Поче­му это случилось — никто не знал, но только высохли вдруг город­ские колодцы. А без воды как проживёшь? Не умыться, не пости­рать, не сварить обед. Правда, у подножия бугра было небольшое озеро. Но попробуй-ка поноси из него воду. Бугор высокий, крутой. Пока с него спустишься да обратно с полными вёдрами поднимешь­ся — целый день пройдёт. А сколько труда!
Только в колодце Тыквы была вода. Но и сам колодец, и ворота Тыквиного двора всё время были на запоре. А когда Тыква узнала, что городские колодцы высохли, она сразу же повесила на заборе объявление: «Здесь продаётся мокрая вода по пятаку за кружку». И те, кому не под силу было носить воду из озера, покупали её у Тыквы. Приуныли горожане.
Собрались Кукурузинка, Пахтачок, Репь Репьёвич, Перчик, Стар­ший Травинка и все вместе пришли за советом к старому Одуван­чику.
Седоголовый Одуванчик долго молчал. Остальные тоже молчали.
Перчик, задумавшись, снял с головы колпак и хлопнул им по колену. С колпака слетели мелкие перчинки и закружились в воз­духе. Не прошло и минуты, как Кукурузинка прикрыла нос ладош­кой и давай чихать.
—  Уж не простудилась ли ты, Ку... — начал Пахтачок и не дого­ворил. — Апчхи, апчхи!
—  Что это с вами? — спросил Старший Травинка. — Да вы... апчхи!.. апчхи!..
Тут и Репь Репьёвич и Одуванчик расчихались.
—  Это я во всём виноват, — извиняющимся голосом заговорил Перчик. — Какой же я осёл!..
—  Стой! — поднял руку Одуванчик. — Я... апчхи!.. вспомнил... апчхи! Кажется, есть выход... апчхи!.. из нашего положения...
Все начихались до слёз, а потом Одуванчик сказал:
—  Видите, как бывает в жизни. Не тряхни Перчик колпаком — мы бы не расчихались, он бы не назвал себя ослом и, значит, я ни­чего бы не вспомнил.
—  А что вы вспомнили? — нетерпеливо спросила Кукурузинка.
—  В каждом пруду и озере живут водяные ослики. Они навер­няка есть и в нашем озере. Надо пойти и попросить их помочь городу. Водяные ослики добрые и трудолюбивые. Они целые дни носят воду — поят жучков и букашек. Если они согласятся быть городскими водоносами, мы спасены.
—  Спасибо, учитель, за совет. — Кукурузинка поклонилась Оду­ванчику. — Мы сейчас же отправимся к осликам.
Пришли к озеру, огляделись. Никого не видно. Постояли, подо­ждали — никто не пришёл. Тогда Пахтачок, Кукурузинка и Старший Травинка пошли по берегу налево, а Репь Репьёвич и Перчик — на­право.
Обошли озеро вокруг, а осликов так и не встретили.
—  Как же быть? — устало спросила Кукурузинка, теребя рыжую косицу.
Никто ей не ответил. Пахтачок в задумчивости приложил ладош­ку ко лбу. Перчик теребил кисточку красного колпака. Старший Травинка завивал в кольца зелёные усы.
Так, в унылом молчании, они простояли довольно долго. Но вот Репь Репьёвич сделал шаг вперёд, кинул под ноги счёты, стукнул по ним колючим кулаком и заговорил:
—  Мы стоим уж целый час — это раз. Дремлет наша голова — это два. Надо думать, не дремать. Дело делать — не стоять. Выше голову, друзья, кое-что придумал я.
С этими словами он схватил счёты и давай ими по воде шлёпать. Заволновалась, запестрила рябью поверхность озера. Тут из него вы­нырнул маленький проворный паучок и сердито закричал:
—  Вы что делаете? Зачем чистую воду мутите, озёрную тишь нарушаете, водяных жильцов пугаете?
—  Извините, пожалуйста, не знаю, как вас звать-величать... — начала Кукурузинка.
—  Я — Водомерчик, — представился паучок.
—  Извините нас, Водомерчик. Случилась большая беда. Только водяные ослики могут спасти наш город. Позовите их сюда, пожа­луйста.



—  А что за беда? — полюбопытствовал Водомерчик.
Пришлось рассказать ему, какое несчастье постигло жителей
Кукурпаха.
—  Ах, какое горе! — Водомерчик повернулся и нырнул в воду.
Не успели друзья и словом обмолвиться, а Водомерчик уже вер­нулся. И вслед за ним на берег вышли пятьдесят водяных осликов.
Ты, конечно, знаешь, как выглядит обыкновенный ослик. Он как маленькая лошадка. У него длинные уши, хвост и четыре ноги.
Водяной ослик вовсе не похож на лошадку. Он похож на жучка. У него нет длинных ушей, но зато двенадцать ног. Нет у водяного ослика и хвоста, но зато есть усы. А самое главное — у каждого во­дяного ослика висят на спине по два бурдюка с чистой прохладной водой.
Ты не знаешь, что такое бурдюк? Так называют кожаный мешок. В нём очень удобно носить воду. Из завязанного бурдюка вода не выплеснется, и в нём она долго остаётся холодной.
У водяных осликов был вожак. Самый большой и самый сильный из них. У него на спине висело не два, а четыре бурдюка с водой.
—  Чем мы можем услужить добрым жителям Кукурпаха? — спросил вожак.
—  Беда у нас, — ответила Кукурузинка. — Пересохли все колод­цы. Не согласитесь ли вы быть городскими водоносами и достав­лять в Кукурпах воду? Мы с радостью примем вас в нашу дружную, весёлую семью.
—  Мы — труженики, — с гордостью проговорил вожак водяных осликов, — и вы — труженики. Значит, мы друг другу братья. А брат брату всегда поможет. Принимаем ваше предложение. Теперь в Кукурпахе вдоволь будет прозрачной холодной воды. И жителей на­поим, и сады и цветники польём.
—  Спасибо, — сказал Пахтачок, приложив левую руку к груди. — Большое спасибо от всех нас.
Тогда вожак крикнул своим товарищам:
—  Бурдюки у всех полны?
—  Полны! — хором ответили ослики.
—  А чиста ли в них вода?
—  Как хрусталь!
—  Холодна ли в них вода?
—  Будто лёд!
—  А вкусна ли та вода?
—  Словно мёд!
—  Тогда запевайте нашу песню и пошли.
Водяные ослики выстроились в цепочку. Вожак подал знак — и ослики грянули песню:

Звенит, поёт, смеётся
Водичка в бурдюках.
Она на волю рвётся,
Не удержать никак.
Буль-буль...

Хрустальной змейкой
Скользнёт в стакан вода...
Эй, водонос,
                       скорей-ка!
Эй, водонос,
                         налей-ка!
Эй, водонос,
                         сюда!


Жители Кукурпаха встретили осликов-водоносов радостными кри­ками.



МЕРИ КОВКА И ПИТЕР УШКА


—  Смотрите, смотрите, к нам идут какие-то иноземцы!
Все посмотрели туда, куда указывала Кукурузинка.
По улице, взявшись за руки, медленно вышагивали странные существа. Они шли сутулясь, раскачиваясь из стороны в сторону, ни на кого не глядя.
Оба были одеты необыкновенно. Но не это поразило горожан. У незнакомцев были ярко-зелёные волосы до плеч. Красные брови и синие ресницы. А у одного в придачу кустилась на подбородке го­лубая борода.
—  Десять ты умножь на три, тридцать раз глаза протри. Всё рав­но не будешь знать, кто они и как их звать. — И Репь Репьёвич стук­нул по счётам колючим кулаком.
—  Позвольте, — Одуванчик поправил на носу очки и устремил взгляд на незнакомцев, бормоча: — Интересные создания. Таких я ещё не видел. Что за диковинные существа? Странно... Странно...
—  Давайте у них спросим, — предложила Кукурузинка и шагнула навстречу пришельцам.
—  Постой! — опередил её Перчик. — Я их узнал. Это же Мор­ковка с Петрушкой. Ишь как они вырядились, как накрасились!
Перчик поправил красный колпак с кисточкой, застегнул куртку и двинулся навстречу Морковке с Петрушкой.
Когда до них осталось всего два шага, Перчик помахал в воздухе колпаком и звонко крикнул:
—  Привет, Петрушка! Здравствуй, Морковка! Мы рады видеть вас...
—  Салют! — перебил его Петрушка. Он сунул руки в карманы узеньких, в цветную клетку брюк. Отставил ногу. — Только вы ошиб­лись. Я — Питер Ушка. Понимаете? А эта дама... О, она... Мери Ковка!
Перчик подмигнул товарищам и, изобразив на лице почтение, вежливо спросил:
—  А вы надолго к нам? Работать или отдыхать?
—  О да! То есть — о нет! Мы не такие, как все. Мы очень не лю­бим работать. Это нам вредно. Но мы любим отдыхать. Вы за нас работайте, а мы за вас будем честно отдыхать. Договорились?
—  В нашем городе все должны работать, — сказала Кукурузинка.




—  Хороший отдых — это тоже работа, — подала голос Мери Ков­ка и сладко потянулась. — Попробуйте-ка поспать двадцать часов подряд.
Никто не ответил. Да и что было отвечать. Разве мыслимо про­спать подряд двадцать часов! Наконец Пахтачок, не скрывая изум­ления, спросил незнакомцев:
—  И вы больше ничего не делаете?
—  О нет! — сонным голосом протянула Мери Ковка. — Не надо так плохо думать о нас. Мы не только спим. Мы гуляем, едим, отды­хаем, развлекаемся. И всё это надо успеть сделать за каких-нибудь четыре часа. Ах, я еле стою на ногах. Питер, пора подумать об от­дыхе.
—  Что же делать, что делать? — устало забормотал Питер Ушка. — Придётся пойти в этот дом — вздремнуть. Она так устала, так устала! Бедняжка! И я сам еле держусь на ногах. До вечера. Пока!
—  Только их нам и не хватало, — разочарованно протянула Куку­рузинка.
—  М-да, — вымолвил Репь Репьёвич и так грохнул колючим кула­ком по счётам, что они застрекотали, как тысяча сорок.
Вечером Питер Ушка и Мери Ковка появились на улице. Подо­шли к строящемуся дому. Постояли, скучающим взглядом посмотре­ли на рабочих. А потом Питер Ушка взял кирпич и спросил:
—  Это что?
—  Кирпич, — насмешливо откликнулся Перчик.
—  Его не едят? — спросила Мери.
—  Нет, — засмеялся Перчик. — Из него дома строят.
—  А я люблю только то, что съедобно, — капризно проговорила Мери.
—  Осмелюсь потревожить вас вопросом: как же вы будете жить? — поинтересовался Пахтачок.
—  Очень просто. Как все.
—  Но ведь все работают, — вступила в разговор Кукурузинка, — а вы как будто и не думаете трудиться. Ну хоть что-нибудь вы умеете делать?
—  Конечно, — решительно воскликнул Питер Ушка. — Мы мо­жем... э... петь и... э...
—  Танцевать, — подсказала Мери.
—  Танцевать, — повторил Питер, — и еще э... ах да! Чуть не за­был главного. Мы умеем бить баклуши.
—  Это что такое? — спросил Перчик и поглядел на своих друзей.
Те только плечами пожали.
—  Ах, какие вы смешные! Это же все знают! — улыбнулась Мери Ковка. — Неужели вы не знаете? Ну как бы вам попонятнее растол­ковать. Бить баклуши — это... это... не знаю, как и объяснить... Луч­ше мы с Питером покажем вам, как это делается. Покажем, Питер?
—  Ну что ж, — лениво промолвил Питер Ушка, — если они не знают, давай покажем.




Он, не спеша, скинул куртку, расстелил её на земле. Оба рядыш­ком уселись на куртке. Мери раскрыла над головой большой зонт, и они стали о чём-то вполголоса переговариваться. Прошло полчаса, а они всё что-то бормотали. Потом Мери громко оказала:
—  Надоело, — и зевнула.
—  Тогда споём нашу любимую. — Питер потянулся, и они мед­ленно, глухими сонными голосами запели:

Часы и дни несутся прочь.
Нам всё равно,
Что день,
Что ночь.
Во всём мы любим
Тишь да гладь,
Тепло,
Уют
И свет.
А до другого, так сказать,
Нам вовсе дела нет.
Баклуши бить — не землю рыть,
Не строить, не косить!
Готовы мы баклуши бить,
Всю жизнь баклуши бить.


Мери зевнула. Питер потянулся. Они легли и тут же уснули.
—  Раз, два, три, четыре, пять — ничего нельзя понять, — зата­рахтел счётами Репь Репьёвич. — Полчаса они сидели, полчаса нам песню пели. Ну а как баклуши бить, разрешите их спросить?
—  Чего их спрашивать, они спят как убитые, — сказала Кукуру­зинка.
—  Попробуй разгадать эту арабскую загадку. Что такое баклу­ши? И почему их надо бить? Чем бить и зачем? — Пахтачок недо­умённо развёл руками.
—  Подождём — увидим, — успокоил его Старший Травинка, раз­гладив зелёные усы.
Мери и Питер проснулись не скоро. А когда проснулись, долго тёрли глаза, потягивались. Наконец они поднялись, и Питер сказал:
—  Ну, на сегодня хватит. Нам пора ужинать и бай-бай.
—  Разрешите узнать, а когда же вы начнете бить эти самые, как их... баклуши? — подскочил к ним Пахтачок.
—  Мы их не переставали бить. Пока! До завтра. — И, взяв Мери Ковку под руку, Питер Ушка двинулся к дому.
—  Я понял, что такое бить баклуши. — Перчик свистнул. — Это значит ничего не делать! Бездельничать. Они обыкновенные лентяи!



ЗА СЕМЬЮ ЗАМКАМИ


Дом Тыквы стоял на окраине города за высоченным забором. Два огромных замка висели на воротах и дощечка с надписью: «Бере­гись. Злые скорпионы!» И горожане береглись. Обходили стороной Тыквино поместье. Кому же хочется угодить в лапы скорпиону!
Только Боб Бобыч дважды входил в эти ворота. Впервые он по­явился здесь на другой день после того, как Тыква вселилась в но­вый дом.
Важно надув щёки и выпятив живот, Боб Бобыч несколько раз медленно прошёлся перед воротами. Тыква выглянула за калитку и увидела надутого толстяка с портфелем и тростью.
—  День добрый, — ласково пропела она.
Но Боб Бобыч не удостоил её ответом. Он глубокомысленно смот­рел на ворота и молчал. Встревоженная Тыква бочком-бочком при­двинулась к Бобу и ещё ласковее обратилась к важному незнакомцу:
—  День добрый, ваша светлость. Кто вы и откуда?
—  Домик ваш? — Боб Бобыч ткнул тростью в ворота.
—  Мой. Да и ведь какой это дом! Так себе. Избёнка...
—  Не на месте, — перебил Боб.
—  Что? — у Тыквы от волнения подкосились ноги, и она плюх­нулась в пыль.
—  Не на месте! — повторил Боб. — Придётся сносить.
—  Как же так? — бормотала Тыква, сидя в пыли. — Такую кра­соту сносить... А какие леденцы и монпансье растут в моём саду!
—  Леденцы? — переспросил Боб и проглотил голодную слюну.
—  И монпансье, и карамель, и лимонные дольки! — Тыква вско­чила и заюлила вокруг Боба. — Да вы только войдите. Отведайте.
Боб ещё немного поломался и вошёл. Через минуту он сидел за столом, а перед ним стояли блюда, доверху наполненные сладостями.
—  Хорошо, — еле дыша, с трудом проговорил Боб набитым ртом и сунул в него ещё горсть монпансье. — Мы подумаем... — И в Бобо­вую пасть полетела пригоршня леденцов. — Сделаем... — Он зачерп­нул горсть лимонных долек.
Наевшись до отвала, Боб ссыпал оставшиеся сладости в портфель и ушёл, напевая:

Я — толстый, важный господин.
У всех в большом почёте...


Через неделю он снова наведался к Тыкве. И опять она кормила его сладостями. А он ей обещал всё устроить и уладить.
Прошёл день, и Боб Бобыч опять постучал в знакомые ворота. Послышалось злое щёлканье скорпионовых клешней.
Боб постучал ещё раз, ещё. Ворота не отворялись. Тогда он при­нялся барабанить в них тростью. И вот тяжёлые створки ворот мед­ленно, со скрипом распахнулись.
Но едва Боб Бобыч вошёл во двор, как на него набросилась целая свора скорпионов. Тыква стояла на крыльце и подзадоривала их:
— Жальте его! Пусть знает, как чужие сладости лопать! Как бед­ных женщин обманывать!
Разъярённые скорпионы уже нацелили свои ядовитые жала. Боб ткнул тростью в одного скорпиона, кинул портфель в другого, а сам подпрыгнул, схватился за ветку и повис, болтая ногами.
Сучок, на котором болтался Боб Бобыч, затрещал. Боб изо всех сил качнулся, кувырком перелетел через забор и ну улепётывать.
С тех пор он не бывал в особняке Тыквы. Да ещё пришлось ему заводить новые портфель и трость.
А Тыква по-прежнему выращивала у себя в саду и на огороде леденцы, монпансье, лимонные дольки и другие сладости.
Каждое утро Тыква собирала поспевшие сладости в корзины. Жан Баклажан относил корзины в тележку и вёз её на базар.
Тыква проверяла замки на дверях дома, подвала, сарая, погреба... Да разве перечислишь все замки во владениях Тыквы! Там всё запи­ралось. Затем она привязывала к поясу связку ключей и вслед за Жаном Баклажаном шла на базар продавать сладости.
Огромный рот Тыквы растягивался в улыбке, и она пела:

Мой Скорпион, не подпускай
К воротам никого.
Прохожего клешнёй хватай
И жаль скорей его.
Охо-хо-хо-хо!
Охо-хо-хо-хо!
Скорее жаль его!
Я всем умею торговать —
Могу продать Луну.
Смогу любого обсчитать,
Любого обману.
Охо-хо-хо-хо!
Охо-хо-хо-хо!
Любого обману!
Друзья мне вовсе не нужны,
Ну что от них за прок?
Лишь были б сундуки полны
Да полон кошелёк.




САМА СЕБЯ ПОЙМАЛА


Седоголовый учитель Одуванчик одиноко сидел на скамеечке возле школы. Он был стар и потому любил погреться на солнышке. Раз­морённый ласковым солнечным теплом, старый Одуванчик за­крыл глаза и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, тихонько напевал:

Стар я стал,
Стар и сед.
Повидал
Много бед.
Много горя
Пережил.
Будто море
Переплыл!..
Только сроду
Не хандрил.
В непогоду
Не хандрил.
От невзгоды
Не хандрил
И не буду...


Одуванчик допел песню; его белая голова бессильно поникла, и он уснул.
—  Тише, — шёпотом предостерегали друг друга прохожие, — наш учитель спит.
А находчивый Перчик тут же написал и вывесил на обоих кон­цах улицы большущий плакат-объявление:

ПРОШУ
не разговаривать,
не петь,
не смеяться!
Т и - ш и - н а!


И все соблюдали тишину. Потому что очень уважали старого Оду­ванчика.
Вдруг над тихой улочкой пронёсся крик:
—  Пожар!
Улица моментально наполнилась горожанами. В эту пору Тыква возвращалась с базара. Заслышав шум, она остановилась. Стёрла пот с пухлых щёк и устало спросила пробегавшего мимо Водяного Ослика:
—  Горит, что ли?
—  Горит, — ответил тот на бегу.
—  Далеко?
—  Далеко.
—  Что горит-то?
—  Тыквин особняк.
—  Что? Тыквин особняк? Так это же мой особняк! Я горю! Ой, горю! Спасите! — И затрусила к своему дому.




У ворот Тыквиного особняка — целый полк травинок и огромная толпа горожан. Перчик и Пахтачок изо всех сил колотили по зам­кам, но никак не могли их сбить.
—  Стойте! — закричала, подбегая, Тыква. — Не ломай. Я отопру.
Трясущимися руками она долго выбирала нужный ключ. Сунула
его в замок, а он не лезет.
—  Не тот, — буркнула Тыква и опять принялась за поиски ключа.
Из толпы кричали:
—  Ломай ворота!
—  Дом сгорит!
—  Ишь вы, умники, «ломай»! — ворчала Тыква. — За всё денеж­ки плачены.
Она вставила ключ, да снова не тот, и он завяз в замочной сква­жине.
Над крышей особняка взметнулось яркое оранжевое пламя, а Тык­ва всё ещё возилась с ключами. Наконец замки были отперты, и во­рота распахнулись. Травинки кинулись к колодцу. Но на крышке колодца тоже висел большущий замок. А тут ещё сорвавшиеся с цепи скорпионы как ошалелые метались по двору, кидаясь на всех.
Пока травинки ломали замки да разгоняли скорпионов, пока уго­варивали Тыкву срубить несколько деревьев, чтобы легче было ту­шить, пожар разгорелся вовсю.
И хотя травинки и горожане работали на славу, а водяные осли­ки сбились с ног, поднося воду, дом всё-таки сгорел...
Когда ночью двор погорельцев опустел и хозяева остались одни, Тыква приказала Баклажану:
—  Иди-ка, Жан, запри ворота на засов да припри их бревном.
—  Чего у нас воровать? Остались забор да ворота, — проворчал Жан Баклажан.
—  Болван! Всё моё богатство в подвалах целёхонько. Теперь меня все будут жалеть. Все будут помогать. Там дадут, у того выпрошу. Выстрою дом — не чета этому. Весь из железа сделаю или из чугуна, чтобы не горел. И скорпионов заведу механических. Бронированных. Хорошо бы с пушками. И чтобы ничего не боялись. А то разве это скорпионы? Все разбежались, не докличешься. Придётся сегодня са­мим и двор и сад стеречь.
Жан молчал.
—  Чего ты молчишь? — накинулась на него Тыква. — Тебе бы только поспать. Будем сегодня по очереди сад караулить. Сначала я посплю, а ты посторожишь. Потом ты посторожишь, а я посплю.
—  Ладно, — согласился Жан Баклажан. — Ложись. Спи. А я буду бодрствовать. — И, ткнувшись головой в колени, захрапел.
—  О проклятие! — простонала Тыква. — Не муж, а сонная муха. Слушай, Жан. Да проснись же ты наконец! Иди в сарай. Там есть капканы. Расставим их в саду. И тогда спи. Если какой вор и забе­рётся в сад, он капкана не минует.
Вдвоём они быстро расставили капканы, привязали их к дере­вьям, насторожили, а сами улеглись спать.
Проснулась Тыква среди ночи. Прислушалась. Жан храпит на траве.
Вдруг её чуткое ухо уловило еле внятный шорох. Вздрогнула Тыква, голову приподняла, в темноту всматривается. Шорох повто­рился. Хрустнул сучок. «Воры», — решила Тыква. Мужа будить без толку. Схватила Тыква дубинку и, крадучись, пошла в сад. «Ага. Вот он где прячется», — подумала Тыква, увидев неясную тень. Вски­нула дубинку. Сделала шаг в сторону, а её кто-то хвать за ногу! Да так крепко схватил, что Тыква, не охнув, повалилась на землю.
Тут её и за руку кто-то цап!
—  Жан! — заголосила Тыква. — Скорей на помощь! Воры!
Вскочил Жан. Со сна ничего понять не может. Наконец разобрал­ся, что на жену воры напали. Схватил палку да и кинулся на голос жены. Пробежал несколько шагов, а его кто-то как схватит за ногу. Кувыркнулся Жан и взревел:
—  Грабят!
Вот и понеслось над сонным ночным городом:
—  Караул!
—  Грабят!
—  Спасите!
Такой переполох поднялся! К особняку целая толпа сбежалась. Стучат в запертые ворота, а из-за них слышится:
—  Убили!
—  Караул!
Перчик, недолго думая, перемахнул через высокий забор.
Вслед за ним перелезли Пахтачок и целый взвод травинок. А ког­да из-за облака выплыла луна и осветила сад, все увидели преза­бавную картину.
На земле, попав рукой и ногой в капканы, лежала Тыква. Невда­леке от неё, прижавшись животом к дереву, размахивал руками Жан Баклажан. Одна нога Жана застряла в капкане. Бедный Баклажан топал свободной ногой, махал руками, стараясь как-то унять боль.
Только на рассвете разошлись горожане по домам.



НАПАДЕНИЕ


—  Тревога! Тревога! Все сюда!
Это маляр Горошек бежал вдоль улицы и кричал что есть мочи.
Скоро все горожане сбежались на центральную площадь. Они окружили Горошка, тормошили его, расспрашивали.
—  Вышел я за город, — рассказывал Горошек, — присел отдох­нуть. Пригрелся на солнышке и задремал. Проснулся от шороха. Открыл глаза и увидел Мышь.
Все ахнули. Теснее сбились в кучу и затаив дыхание слушали маляра.
—  Кинулся я к городу, а она — за мной. Догоняет, вот-вот зубами схватит. Бросил я ей шапку, потом куртку. Пока она их грызла, я на бугор взбежал. А когда оглянулся. Ох...
Горошек покачнулся и едва не упал. Его подхватили под руки. Подбежал Водяной Ослик с бурдюком свежей студёной воды. Горо­шек глотнул водицы и, еле ворочая языком, договорил:
—  Когда я оглянулся, увидел несметные полчища мышей. Они со всех сторон ползут к городу. Мы погибли!
Что тут началось! Поднялся крик, плач, гомон.
Тётя Тыква в это время сидела в базарном ряду, торговала сла­достями.
Заслышав шум, она встревожилась:
—  Батюшки, не воры ли?
—  Улепётывай отсюда! — крикнул ей, пробегая мимо, Водяной Ослик. — На город напали мыши!
—  Мыши! — ахнула Тыква, закатив глаза. — Они же съедят мои сладости!
—  И тебя слопают!
—  Молчи, негодник! Ах, мои сладости! И куда это запропастился Жан. Батюшки! Разбой!
Причитая и хныкая, Тыква сгребла в корзины леденцы, мон­пансье, лимонные дольки.
—  Эй! — заголосила она. — Помогите кто может! Не киньте ста­руху в беде!..
Пока Тыква спасала свои сладости, Кукурузинка, Пахтачок, Стар­ший Травинка, Перчик, Одуванчик и Репь Репьёвич собрались на совет. Было решено объявить в городе военное положение. На башню поднялся трубач и затрубил в длинную зелёную трубу: «Тра-та-та-та! Т-та-та! Тра-та-та-та-та! Тру-ру-ру-ру! Ру! Ту!»
Заслышав сигнал тревоги, травинки сбежались со всех сторон. Вскоре собралось всё зелёное войско.
—  Теперь нужно послать за город разведчика, — предложил Стар­ший Травинка.
—  Я пойду в разведку, — вызвался Перчик.
—  А может быть, я? — выступил вперёд Пахтачок.
—  Раз, два, три — сюда посмотри. За тройкой идут четыре и пять — лучше меня на разведку послать, — проскрипел Репь Репьёвич.
—  Придётся тянуть жребий, — предложил Одуванчик.
Жребий выпал Перчику. Он и отправился в разведку.
—  Будь осторожен, — сказала ему Кукурузинка.
—  Не заходи далеко, — напутствовал Старший Травинка.
—  Счастливого пути! — Пахтачок помахал другу белой шляпой.
Перчик вышел за городские ворота. Остановился. Огляделся по
сторонам. Нет никаких мышиных полчищ.
«Видно, бедному Горошку всё это со страху почудилось», — поду­мал Перчик и стал осторожно спускаться с бугра.
И тут он заметил множество маленьких вмятинок в земле.
«Что бы это могло означать? — задумался Перчик. — Прежде их не было».




Он внимательно присмотрелся и ахнул. Да ведь это норки. Так и есть. Из каждой норки высовывалась мышиная морда. Злые красные глаза пристально следили за Перчиком. Храбрый разведчик сде­лал вид, что ничего не заметил, а сам стал потихоньку пятиться к городским воротам. Но едва он сделал несколько шагов, как целая свора мышей выскочила из нор и кинулась на Перчика.
—  Я его съем! — закричала Серая Мышь.
—  Нет, это моя добыча! — взвизгнула Чёрная Мышь и подста­вила Серой ножку.
—  Не трогайте. Он мой! — прохрипела большая Длиннохвостая Мышь.
—  Не дам! — зарычала Чёрная и вцепилась зубами в длинный хвост соперницы.
—  Ах так! — взвизгнула Длиннохвостая и укусила Чёрную за ногу.
И началась такая отчаянная драка, что Перчик вполне мог удрать.
Но не таков был Перчик, чтобы удирать от врага без боя. Он ски­нул красный плащ, с силой тряхнул им перед оскаленными мыши­ными мордами. В воздух поднялось целое облако мельчайших пыли­нок перца. Они набились в мышиные глаза и носы. Потом... Впрочем, ты и сам знаешь, что бывает, когда в нос или глаз попадёт перец. Ну конечно же: мыши чихали, визжали, тёрли глаза, прочищали носы. А Перчик тем временем добежал до городских ворот и скрылся за ними. Друзья очень обрадовались его возвращению. Но, когда раз­ведчик рассказал о своих приключениях, все помрачнели.
—  Они решили напасть на нас ночью, — угрюмо проговорил Оду­ванчик.
—  Ночью все разбойники вдесятеро сильнее, чем днём, — сказал Старший Травинка, свивая в кольца длинные зелёные усы.
—  Значит, с ними надо драться днём! — воскликнула Кукурузин­ка и решительно дёрнула себя за рыжую косицу.
—  Раз, два, три, четыре, пять — для чего нам ночи ждать? Шесть, семь, восемь, девять, десять — всё успел я точно взвесить. Мыши нас тяжелей, но зато мы их сильней. Да не надо забывать, что мы будем наступать.
И Репь Репьёвич поднял вверх колючий кулак.
Все тоже вскинули над головами кулаки.
Старший Травинка затянул ремень и отчеканил:
—  Будем драться сейчас. Я поведу травинок в бой!
—  Горожане пойдут с вами, — сказала Кукурузинка, и её белые щёки стали розовыми от возбуждения.
—  Стойте! Погодите! Пропустите нас!
Это кричали Мери Ковка и Питер Ушка.
Вот они подбежали к Кукурузинке и, перебивая друг друга, заго­лосили:
—  Скорей!
—  Быстрей!
—  Мы уезжаем!
—  Нет, улетаем!
—  Поторопитесь!
—  Поспешите!
—  В чём дело? — изумилась Кукурузинка.
—  Город в осаде, — затараторил Питер. — Каждую минуту могут ворваться враги. И мы погибнем. А мы не хотим гибнуть вместе с ва­шим городом. При чём тут мы? Помогите нам убежать, пока не поздно...
—  Послушайте, Питер, берите в руки копьё и становитесь в строй, будете защищать Кукурпах.
—  Наплевать мне на Кукурпах! А потом... потом я ничего не умею. Я могу только бить баклуши.
—  А сегодня вам придётся бить мышей!
—  Нет, нет... — У Питера от страха даже холодный пот выступил на лбу. — Пос-с-л-лу-ш-шай-т-те... — лепетал он, но его уже никто не слушал...
Над притихшим городом пела боевая труба, сзывая на бой всех, кто честен и смел.



БОЙ


У городских ворот собрались травинки и все жители Кукурпаха. Здесь не было только Боб Бобыча и его Бобихи, Мери и Питера, Тык­вы и Баклажана.
Травинки с пиками наперевес выстроились ровными рядами.

[image]

Старший Травинка подал команду к походу. Запели трубы, за­гремели барабаны. Ворота распахнулись. Отряды травинок двину­лись вперёд. Запевала начал песню. Её подхватили все:

Опять боевую тревогу
Зелёные трубы поют,
В дорогу,
           в дорогу,
                    в дорогу
Отважных и смелых зовут.
Того, кто робеть не умеет,
Любая беда не берёт!
Смелее,
          смелее,
                       смелее
Иди, мой товарищ, вперёд!
Пусть враг на себе испытает
Удары зелёных рот.
Шагает,
              шагает,
                         шагает
Бесстрашное войско вперёд!


За городскими воротами травинки кинулись навстречу мышиной рати. Ох, какой жестокий начался бой! Не на жизнь, а на смерть. Травинки кололи врагов пиками, рубили мечами. Музыканты били захватчиков трубами, а барабанщик колотил их по головам коло­тушкой.
Вместе с травинками отчаянно дрались и горожане.
То здесь, то там мелькал на поле боя красный плащ Перчика. Рядом с ним был плотник Орешек.
Махнёт Перчик плащом — мыши зачихают, закашляют. Тут Оре­шек и рубит им хвосты и головы.
А как лихо сражался Репь Репьёвич! Он бил врагов колючими счётами, молотил шипастыми кулаками. А иногда, рассвирепев, под­прыгивал вверх и, свернувшись по-ежиному в клубок, падал на го­ловы разбойниц.
Много их погибло у стен Кукурпаха. Но и защитникам города крепко досталось от острых мышиных зубов. Лишился ноги стеколь­щик Маковка. Без руки очутился маляр Горошек. Кукурузинка не успевала перевязывать раненых.
И всё же мыши не выдержали дружного натиска горожан. Мед­ленно, шаг за шагом, стали они отступать. Это сразу заметил Стар­ший Травинка. Выхватив меч, он закричал:
— В атаку!
Атака была настолько стремительной и яростной, что мыши кину­лись от города прочь. Скоро разбойничьи полчища скрылись в степи.
С победными криками и песнями горожане вернулись в Кукурпах. В городе долго гудели взволнованные голоса победителей, а когда они стихли, стал слышен какой-то жалобный стон. Он доносился сверху.
Это стонал Питер Ушка. Он оказался привязанным к верхушке столба.
—  Спасите, — жалобно пищал Питер.
—  Как вы туда попали? — изумился Старший Травинка.
—  Я спрятался от мышей. Они бы сюда ни за что не забра­лись.
Но я привязался так крепко, что никак не развяжусь. Проклятая верёвка скоро перепилит мой живот пополам. Спасите!
Пришлось травинкам лезть на столб. Они еле вынули из петли по­луживого Питера.
—  Теперь, — пролепетал Питер Ушка, — спасайте Мери. Она там, — и ткнул пальцем в небо.
Все запрокинули головы, но Мери на облаках не было видно.
—  Её там нет, — сказал Перчик.
—  Смотрите ниже, — простонал Питер.
—  Ниже торчит труба, — сказала Кукурузинка.
—  Она там. В трубе. Надо её спасти.
—  Ну, это по моей части! — весело воскликнул Перчик. — Не зря же я трубочист.
Мери извлекли из трубы. Она походила на страшную Бабу-ягу. Глядя на неё, горожане хохотали до упаду.



НУ И ВОЯКА!


Утром всех разбудили истошные крики:
—  Сюда! Скорее все сюда!!
Горожане решили, что мыши снова напали, и, вооружившись кто чем мог, кинулись на улицу.
Оказалось, что это кричал Боб Бобыч. Он стоял на крыльце сво­его дома в окружении Бобихи и семи бобят. Толстый живот Боб Бобыча был перепоясан широким ремнём. На нём с одного бока болталась сабля, а с другого — длинный кухонный нож. Вид у Боба был очень воинственный. Можно было подумать, что он один собрался напасть на целый полк мышей.
Когда улицу перед домом заполнили жители города, Боб Бобыч поднял руку вверх и начал длинную речь.
—  Друзья мои! — важно произнёс он. — Вчера мы с вами одер­жали славную победу. В ознаменование её я издал специальный приказ. Его я прочту после моей речи. Итак, город спасён! Не надо меня благодарить за это. Таков мой долг. Теперь, как главнокоман­дующий обороной города, я приказываю...
—  Одну минуточку! — крикнул Перчик, пробираясь вперёд.
—  Не перебивайте меня! — закричал Боб Бобыч.
—  Одну минуточку... — не унимался Перчик. — Вчера мы все дра­лись у стен города. Но, извините, вас там я не приметил. Может быть, вы руководили боем из окна своего дома и били врагов прямо с это­го крыльца?
—  Замолчи, негодник! — зашипел Боб Бобыч.
Тут вперёд вышла старая дворничиха Луковка. Она сказала:
—  Вчера Боб Бобыч со своим семейством заперся в погребе и весь день просидел за железной дверью. Сегодня утром я еле угово­рила его вылезти.
Раздался оглушительный хохот.
—  Ну и вояка!
—  Где же он саблю раздобыл?
—  Гнать его отсюда!
Перетрусивший Боб Бобыч поспешил улизнуть с крыльца и запер­ся в своём доме.
—  Ну, погодите, — злобно шипел он, — я ещё вам покажу!..
И Боб Бобыч стал думать, как бы ему отомстить непочтительным жителям Кукурпаха.
Прошло несколько дней. Мало-помалу горожане забыли о недав­ней опасности. Весть о победе над мышами разнеслась по всей окру­ге. В Кукурпах стали прибывать всё новые и новые жители.
А вот Мери Ковка и Питер Ушка ушли из города. Никто не хотел на них работать, кормить и поить их. И они пошли искать другой город, где лодырям живётся привольно и где можно всю жизнь бить баклуши.



КАК НАКАЗАЛИ ТЫКВУ


Потная, сомлевшая от жары Тыква сидела на перевёрнутой кор­зине и тяжело дышала. Перед ней на прилавке стояли весы и воз­вышались горы сладостей. Возле прилавка стоял Жан Баклажан. Он запрокинул голову и, посинев от натуги, что есть мочи кричал:
—  А ну, налетай! Подходи, покупай! Лимонные дольки, мон­пансье и леденцы! Торопись, а то всё распродам. Сладко, вкусно, дёшево!
В это время мимо рынка проходила Кукурузинка, Пахтачок и Репь Репьёвич. Заслышав вопли Жана Баклажана, все трое, не спеша, направились к Тыкве. Та как раз взвешивала лимонные дольки Водя­ному Ослику.
Тыква орудовала руками, как заправский жонглёр. Перед носом изумлённого Ослика мелькали гирьки, лимонные дольки, кульки. Не успел он и глазом моргнуть, а Тыква уже протянула ему кулёк со сладостями. Ослик достал было деньги, чтобы расплатиться, но тут послышался недовольный голос Репь Репьёвича:
—  Пятью пять — двадцать пять, научись-ка, брат, считать. Шестью шесть — тридцать шесть, свой кулёк ты снова взвесь. Ведь тебя же, друг, надули, обсчитали, обманули.
Удивлённый Ослик только хлопал глазами.
Зато Тыква коршуном налетела на Репь Репьёвича:
—  Чего в чужие дела встреваешь? Провалиться мне на этом месте, если я его обманула. — И вдруг слезливо затянула: — Все на меня нападают. Все обижают. Бедная я, беззащитная...
—  Раз, два, три, четыре, пять — перестань-ка причитать. Ослику сейчас ты только не довесила три дольки.




—  Я? Не довесила? Да как вы смеете!..
—  Пожалуйста, не кричите, — поднял руку Пахтачок. — Сейчас мы проверим.
Ослик положил на весы кулёк со сладостями. В нём и в самом деле не хватало трёх лимонных долек.
—  Он их проглотил! — крикнула Тыква.
—  Я и кулька не развёртывал.
—  Тогда уронил! — ещё громче закричала Тыква.
А сама незаметно выхватила из корзины горсть лимонных долек и швырнула их под ноги Ослику. Да впопыхах не рассчитала — слиш­ком сильно кинула. И дольки запрыгали по земле, как маленькие лягушата.
—  Наказать её!
—  Выгнать из Кукурпаха! — раздались возмущённые голоса.
—  Давайте повесим над её прилавком вывеску с надписью: «По­купатель! Будь внимателен: здесь нечестный продавец!» — предло­жил Водяной Ослик.
—  Правильно!
—  Давно бы так!
—  Ловко мы её проучим! — ликовал Пахтачок.
Но Репь Репьёвич сердито тряхнул счётами и проскрипел:
—  Не до радости сейчас — это раз. Не проймут её слова — это два. Надо путь искать другой, но какой?
—  Есть другой путь! — Кукурузинка хлопнула в ладоши и ещё громче повторила: — Есть! Давайте посадим большой сад. Вырастим там леденцы, и монпансье, и лимонные дольки, и даже трюфели. Сад будет общий. Пусть каждый заходит и сколько хочет, столько и рвёт. Тогда у Тыквы некому будет покупать конфеты и ей придётся уйти из Кукурпаха.
—  Здорово! — Пахтачок сдвинул белую шляпу на макушку.
—  Мудро! — сказал Репь Репьёвич.
Настроение у друзей стало таким хорошим, таким радостным, что Кукурузинка, не выдержав, потихоньку запела. Репь Репьёвич и Пахтачок подхватили песню:

Если дружно,
Если вместе —
Нет тогда для нас преград.
Расцветёт на голом месте
Пышный сад.
Чудесный сад!
Если друг За друга встанет —
Всё на свете Нипочём!
Пусть беда любая грянет —
Отведём беду плечом.


Скоро в центре города вырос великолепный сад. Какие только сладости не росли там! Заходи и рви, сколько тебе надо. Тогда-то Тыква и уехала из Кукурпаха искать другой город, где жители не такие дружные и трудолюбивые.



ПРЕДАТЕЛЬСТВО


Как-то в полдень к городским воротам подошёл Боб Бобыч.
—  Я хочу погулять, — сказал он начальнику стражи. — Пустите меня за город.
Его выпустили.
Боб Бобыч долго озирался по сторонам. Потом, не спеша, стал спускаться с бугра, напевая:

Я — толстый, важный господин,
У всех в большом почёте,
На свете я такой один.
Другого не найдёте.


Так он сошёл с бугра и пошёл по полю. Скоро Боб Бобыч устал и присел на камень отдохнуть.
Первым делом он вынул из кармана свой огромный, как просты­ня, носовой платок. Обтёр им потную лысину. Потом достал из порт­феля пакет с бутербродами и принялся их уминать за обе щёки.
Вдруг прямо у ног Боба из норы выскочила большущая мышь. Она раскрыла зубастую, как у щуки, пасть. У Боба от страха бутер­брод застрял в горле. Он не мог вымолвить ни слова, только хрипел да вращал по-рачьи выпученными глазами. Мышь клацнула клыка­ми и приготовилась прыгнуть на Боба. В это мгновение Боб Бобыч с трудом проглотил кусок, шевельнулся и прохрипел:
—  Не трогай меня! Я принёс Королеве мышей важное известие. Веди меня к ней. Если ты меня съешь, она тебя казнит.
—  Ха-ха-ха... — рассмеялась мышь. — Я и есть мышиная Короле­ва. Зачем я тебе понадобилась? Говори скорее, да я тебя съем.
—  Врёшь. Ты не Королева.
Мышь тоненько пискнула, и тут же появилась целая свора мышей. Они подбежали, низко поклонились и дрожащими голосами пропи­щали:
—  Что угодно вашей королевской милости?
Теперь Боб Бобыч поверил, что перед ним действительно мыши­ная Королева. Он упал перед ней на колени. Сложил руки на круг­лом, как мяч, животе, надул пухлые щёки и, выпучив глаза, заве­рещал:
—  О великая и грозная повелительница! Я принёс тебе радостную весть. Но, прежде чем я скажу её, обещай выполнить одну мою просьбу.
—  Обещаю, — процедила сквозь зубы мышиная Королева.
—  Ваше мышиное войско храбро дралось у стен Кукурпаха. Но вы мудро решили отступить, чтобы не губить своих солдат. А можно захватить Кукурпах без боя и без потерь. И это сделаю я, Боб Бо­быч. — Боб встал, важно выпятил живот, отставил ногу. — Сегодня ночью приводи своё войско прямо к городу и спрячь его. Завтра я с семейством выйду за ворота погулять. Проходя через ворота, я нарочно замешкаюсь. Вы ворвётесь в город. Никто вас не ждёт. Вы победите.
—  Мудрый план, — подумав, проговорила Королева. — Что же ты хочешь за эту услугу?
—  Чтобы потом вы назначили меня главнокомандующим и на­чальником всего Кукурпаха.
Королева милостиво согласилась.
Боб Бобыч отвесил ей низкий поклон и воротился в город...
Всю ночь мышиное войско бесшумно подтягивалось к городу. Серые разбойницы спрятались в норы и замерли там, ожидая сигна­ла своей предводительницы.
Рано утром Боб Бобыч с семью бобятами и круглой Бобихой вы­шел за город. Он сразу увидел мышей, которые притаились у самых стен.
Погуляв немного, Боб Бобыч сделал Королеве знак приготовить­ся, а сам, не спеша, направился к городским воротам и постучал в них.
—  Отоприте. Это я, Боб Бобыч, возвращаюсь с прогулки.
Охранники стали открывать ворота.
В это время на крыше крепостной башни сидел маляр Горошек. Он забрался туда, чтобы покрасить крышу. Услышав голос Боба, ма­ляр глянул вниз и увидел мышей.
—  Стой! — закричал Горошек. — Не открывай! Там мыши! Он — предатель! Он привёл мышей!
Сторожа захлопнули ворота и быстро их заперли. Часовые тра­винки влезли на крепостные стены и увидели несметные полчища мышей. Над городом запели боевые трубы.
Обозлённые неудачей, мыши окружили семейство Боба. Королева подошла к Боб Бобычу и, зло сверкая красными глазами, проши­пела:
—  Ты не сдержал своего слова, толстопузый болтун! Ты обманул нас! И вот тебе за это награда!
С этими словами она проглотила Боб Бобыча, Бобиху и семерых бобят.
Потом она приблизилась к городским воротам и закричала:
—  Эй, вы! Трусы! Сдавайтесь без боя. Сегодня ночью мы всё равно ворвёмся в ваш противный город и сровняем его с землёй!
Услышал эти слова однорукий маляр Горошек, и такая обида и злость охватили его, хоть сам с башни прыгай на голову Королевы. Пошарил он взглядом вокруг и увидел большущее ведро с краской. Упёрся в него плечом и давай толкать к краю. Тяжёлое ведро свали­лось с крыши и прихлопнуло Королеву-разбойницу.
Среди мышей поднялся невиданный переполох. По приказанию молодого Королевича всё мышиное войско отошло от города в чистое поле. Там торжественно и пышно похоронили мышиную Королеву, и молодой Королевич произнёс речь.
—  Мы, — кричал он, вытягивая шею и злобно шевеля усами, — никогда не простим жителям Кукурпаха гибель нашей любимой Коро­левы!
—  Не простим!! — заорали тысячи мышей.
—  Я послал гонцов к сёстрам Королевы. Сегодня ночью они при­ведут сюда свои полки. И тогда... тогда мы, — Королевич повысил го­лос и завизжал, — расправимся с Кукурпахом! Всё уничтожим! Всех слопаем!!!
—  Слопаем!!! — пуще прежнего заорало мышиное войско и за­щёлкало зубами.
Под покровом ночи несметные полчища мышей подошли к городу и стали прогрызать городские стены.



ВОЕННЫЙ СОВЕТ


И снова в доме Кукурузинки заседал военный совет. Старший Тра­винка устало пригладил обвисшие, поредевшие в бою зелёные усы и медленно заговорил:
—  В прошлом бою мы потеряли половину солдат. Помощи ждать неоткуда. Мыши получили подкрепление. Их стало вдвое больше. Нам с ними не справиться.
—  И всё же надо что-то предпринять, — неуверенно проговорил Перчик, сдвинув на затылок заштопанный красный колпак.




—  Трудно найти выход из такого положения, — прошамкал ста­рый Одуванчик, понуро опустив седую голову.
—  Мы в западне, — трагически прошептал Пахтачок, и его смуг­лые щёки стали белыми.
Репь Репьёвич укоризненно посмотрел на Пахтачка, хмыкнул и застрекотал:
—  Шестью восемь — сорок восемь, все сомнения отбросим. Пятью девять — сорок пять, рано, братцы, унывать. Здесь сидит нас шесть голов, шесть умов. Пусть каждый придумает малую крошку — вот мы и выход найдём понемножку.
—  Правильно! — закричала Кукурузинка и так дёрнула себя за рыжую косичку, что едва её не оторвала. — Надо думать и ду­мать.
—  Если мы до утра ничего не придумаем, — сказал Старший Травинка, — мы погибли.
—  Я... я, кажется, кое-что придумала! — закричала Кукурузинка, и её глаза радостно заблестели.
—  Что?
—  Ну?
—  Говори скорее!
—  Кого боятся мыши больше всего на свете? — опросила Куку­рузинка.
—  Об этом могут знать только сами мыши, — развёл руками Пах­тачок.
—  Сейчас заглянем в справочник, — сказал учитель Одуван­чик.
—  Не надо смотреть в справочник. Мыши больше всего боятся Кота.
—  Откуда ты знаешь? — удивился Одуванчик.
—  Однажды я встретилась с Котом. Он большой и мохнатый. У него длиннющие когти. Огромные зубы. И во-от такой хвост...
—  И он тебя не съел? — удивился Перчик.
—  Нет, — улыбнулась Кукурузинка. — Он таких малышей не тро­гает. Кот ест мышей. Да-да. И мыши ужасно его боятся. Стоит ему мяукнуть — мыши со страху разбегаются.
—  Вот бы нам такого Кота!.. — мечтательно проговорил Пахта­чок.
—  Постойте! Я не всё сказала. В темноте глаза у Кота горят как светлячки. Давайте позовём двух светлячков. Ночью они лягут на крепостную стену, а мы замяукаем. Мыши подумают, что это Кот, и убегут.
—  Неплохо придумано, — разглаживая усы, проговорил Старший Травинка. — Только где мы разыщем светлячков?
—  В самом деле, где? — растерянно спросил Пахтачок.
—  Помолчите немного, — попросил учитель Одуванчик, — я хочу подумать.
Все умолкли.
Очень долго думал старый Одуванчик.
Пока он думал, Старший Травинка успел закрутить свои зелёные усы в десять колец.
Кукурузинка успела пятьдесят раз дёрнуть себя за косу.
Перчик семь раз снимал и надевал свой красный колпак.
Репь Репьёвич подсчитал, сколько волосинок в седой голове Оду­ванчика.
Но вот учитель поднял белую голову, поправил роговые очки и медленно заговорил:
—  Недалеко от города есть гнилой пень. На нём живут светлячки. Они добрые и охотно помогут нам в беде.
—  Но город окружён мышами. Как же пройти к светлячкам? — спросил Старший Травинка.
И опять все умолкли, смущённо потупясь.
В самом деле: как выбраться из осаждённого города и как в него вернуться?
Одуванчик думал-думал — задремал.
Перчик думал-думал — зачихал.
Старший Травинка думал-думал — завздыхал.
Пахтачок думал-думал — головой закачал.
Репь Репьёвич думал-думал да и говорит:
—  От правды нельзя отворачивать глаз — это раз. А правда горь­ка как полынь-трава — это два. Но ты на неё всё равно смотри — это три. Нельзя нам хандрить, нельзя унывать — это четыре и это же пять. Надо всегда думать, искать...
—  Нашёл! — закричал Пахтачок.
Все так и подпрыгнули.
—  Чего?
—  Как?
—  Где?
А Пахтачок и в самом деле нашёл выход из труднейшего поло­жения.



ПОБЕДА


Пахтачок взобрался на самый высокий шпиль крепостной стены. Там он поднял над головой широкополую лёгкую шляпу. Сильный порыв ветра подхватил шляпу и понёс её вместе с Пахтачком.
Скоро Кукурпах остался далеко позади. Под ногами Пахтачка плыла невидимая в темноте земля. А над головой сверкали гирлянды золотых звёзд.
Но вот внизу показались какие-то светящиеся точки.
Пахтачок подогнул поля шляпы и стал медленно спускаться. Через минуту он уже был у светлячков.
Они жили на одном пеньке.
Это была настоящая сказочная страна. Сколько здесь было света! Всё вокруг искрилось и сверкало, будто одновременно горели тысячи крохотных солнц.
Этот свет излучали не электрические лампочки. Их там совсем не было. Зато каждый светлячок — гражданин этой волшебной стра­ны — сам походил на крохотную лампочку от карманного фонари­ка. Он весь светился. От макушки до пяток.
Дело в том, что кудесники-светлячки шили себе куртки, и штаны, и шапки, и даже башмаки из особого материала. Он светился как огонь, но не жёгся...
Как только Пахтачок ступил на землю светлячков, его сразу за­метили и окружили со всех сторон.
—  Ты кто? — спросили его.
—  Я — Пахтачок из Кукурпаха. Прибыл к вам за помощью.
—  Тогда пошли к старшине.
Старшина оглядел гостя, не спеша, пригладил свою золотистую, словно сотканную из солнечных лучей, бороду и ласково спро­сил:
—  Откуда ты, чужестранец, и зачем пожаловал в наши края?
—  Я — Пахтачок из города Кукурпаха. Он стоит на бугре, к вос­току от вашей республики.
—  Слышал, слышал об этом городе и его славных жителях, — про­говорил старшина.
Пахтачок поведал ему, как они строили город, как весело и сча­стливо жили в нём до тех пор, пока не напали на них разбойницы мыши. Когда же он стал рассказывать о недавнем сражении с мыша­ми, старшина не выдержал, вскочил и заходил по зеркальному полу.
—  Сегодня мыши снова напали на Кукурпах. Их впятеро больше нас. Да к тому же ночью разбойники всегда сильнее. Пока я летел к вам, может быть, мыши уже прогрызли крепостные стены и во­рвались в город.
—  Чем же мы можем помочь тебе? — сочувственно спросил стар­шина.
Пахтачок рассказал о выдумке Кукурузинки.
Старшине эта выдумка очень понравилась, и он сказал:
—  Помочь добрым соседям мы всегда рады. Сейчас покличем добровольцев.
Он вышел на балкон и крикнул:
—  Наши соседи, граждане великого и славного Кукурпаха, попа­ли в беду! Им угрожает гибель от злых и коварных мышей! Нужны два добровольца, чтобы спасти мирных и храбрых жителей Кукур­паха. Кто пойдёт?
—  Я пойду!
—  Пошлите меня!
—  Мы согласны!
—  Посылайте нас!
Крики неслись со всех сторон. Каждый светлячок хотел помочь Пахтачку и его товарищам.
Все жители сказочной светящейся страны провожали Пахтачка и двух светлячков.




Те вскарабкались на крышу самого высокого дома и уцепились за шляпу. Дунул ветер, и шляпа поплыла по воздуху, унося друзей в сторону Кукурпаха. Светлячки запели:

Не простой я червячок —
Червячок-светлячок!
В темноте ночной горю я,
Как заветный маячок.
Всё сияет у меня.
Всё сверкает у меня.
Рукавички,
Шуба,
Шапка —
Всё из чистого огня!


В это время в Кукурпахе поднялась страшная тревога. Мыши вгрызались в стены. В тишине слышался ужасный хруст и треск, от которого волосы шевелились на голове. Горожане кидали в мышей камни, метали стрелы. Но это не помогало.
— Если через час Пахтачок не вернётся, мы погибли, — сказал Старший Травинка и посмотрел на большие башенные часы.
Все вскинули головы и тоже стали смотреть на часы.
Узорчатые стрелки медленно ползли по циферблату. Ещё мину­та... Ещё... Так в томительном ожидании прошло полчаса. Город слов­но вымер. В мёртвой тишине слышался только скрежет мышиных зубов.
Вдруг в тёмном небе мелькнул белый шар. Это была шляпа Пах- тачка.
Вот он приземлился на площади.
—  Ура! — В воздух взлетели щиты, шлемы, платки.
Не успели мыши опомниться от этого шума, как из окна крепост­ной стены выглянули два светящихся глаза, а над бугром пронёсся пронзительный кошачий крик:
—  Мяу!
Мыши кубарем покатились с бугра. Сбились в тесную дрожащую кучу и долго не осмеливались взглянуть на город. А когда взглянули, увидели светящиеся кошачьи глаза и подняли такой переполох, что и не описать. Давя друг друга, они бросились прочь. Вслед им неслось:
—  Мяа-ауу! Мяа-аауу!
Защитники города ликовали.
И Перчик, и Репь Репьёвич, и Старший Травинка, и Соломинка, и Одуванчик, и все-все жители дружного города Кукурпаха славили Кукурузинку — за выдумку, Пахтачка — за храбрость, светлячков — за помощь.