Ex libris
Книга о книгах или Записки членов клуба Имени корнета Плетнева


Вместо эпиграфа
Онегин, добрый мой приятель…

… Давно хотел перечитать «Евгения Онегина». Что осталось в памяти со школьных времен? Что он «родился на брегах Невы», что «сперва мадам за ним ходила, потом мосье ее сменил…» Различные события провинциальной дворянской жизни, в которые вмешался столичный щеголь и циник, et cetera, et cetera (и так далее, и так далее).
Взял с книжной полки моих детей пушкинский томик, раскрыл и — балдею. Совсем другая книга. Балдею от стихов, от слога, от легкости — изумляюсь, как можно так писать, естественно, словно дыхание? Невольно замечаю, что читаю вслух. Как будто пробую стихи на вкус. Читаю, возвращаюсь и опять перечитываю по два раза. Как будто пью холодную чистую горную воду и никак не могу утолить жажду…

Александр Моор
(выступление на 46-м заседании клуба им. Плетнева)



Махнем не глядя?

… Сегодня в «Тюменском курьере» премьера. На пятой полосе открылся читательский клуб.
Стало общим местом бранить время, в котором живешь. Один из распространенных упреков — граждане сидят в Интернете или пялятся бездумно в телевизор, а книжек не читают. Похоже на правду — очередей в книжных магазинах что-то не видно, не то что в советские времена, когда тюменцы коротали ночи у подписного магазина по улице 50 лет октября, 36. Нередки были слезы. Случались драки. А сколько макулатуры мы перетаскали во вторсырье в обмен на очередной «бестселлер», извините за выражение.
Но, может, что-то с памятью моей стало, но кто скажет: сколько тогда в Тюмени было книжных магазинов? «Новинка», «Знание», «Политическая книга», «Подписные издания», «Книга-почтой», букинистический на улице Республики, еще один на улице Рижской и другой — на улице Калинина, киоск на железнодорожном вокзале. Все?
А сейчас? Мало специализированных магазинов, которые обдирают друг другу бока, борясь за покупателя? Так теперь в супермаркетах книга, кажется, входит в обязательный ассортимент. Наряду с молочными, мясными продуктами, фруктами и разной бакалеей.
А сколько желающих сходится на книжный обменник! А сколько народу выписывает и получает книжки через «OZON.ru»! (Кстати, боясь ошибиться, я спросил у одного молодого дарования, как это название пишется? «А зачем вам? — навострилось дарование. «А почему ты спрашиваешь?» — затаился я. «А вдруг вы хотите себе выписать что-нибудь этакое? Я тоже хочу…»
Впрочем, к курьерским сотрудникам какие могут быть претензии? Чисто вкусовые, учитывая возрастные и гендерные различия. Попробовал «покатить бочку» на моих студентов-второкурсников — приволокли целые списки читанного и читаемого. Стало быть, нет проблем?
Проблемы, конечно, есть. И у тех, кто убивает время Интернетом. И у тех, кто к Интернету не приучен. Как-то один из соседей по даче пожаловался: вышел на пенсию — нечем заняться. Так ты, Вася, читай — это я советую. Вася разводит руками — не приучен. А у занятых людей свои вопросы — в нынешнем книжном море запросто можно утонуть. Кто бы помог, кто бы подсказал, да хотя бы просто назвал хорошую книжку…
Причем, уверен я, не обязательно говорить только о новых изданиях. Иное чтение прежних лет куда увлекательнее свежеотпечатанного. Вот я, например, с огромным интересом перечитал изданную в 2000 году книжку Владимира Путина «От первого лица». И обнаружил там массу подробностей, на которые при прежнем чтении просто не обратил внимания… Да уж, написано пером — не вырубишь…
Короче, завели мы читательский клуб. Поскольку мы — газетчики, размещаться клуб станет на газетной полосе. Подчеркиваю: это будет клуб читателей, а не специалистов по литературе. Впечатления, которыми один читатель книги всегда рад поделиться с другим. Махнем не глядя? Я тебе посоветую почитать речи Черчилля, а ты мне свежий детективный роман. Оба с прибылью.
Рассказы о книгах, которые мы читали в мае, напечатаны в этом номере. Следующий выпуск — июньский — мы надеемся подготовить уже с вашим участием. Приглашаем, заходите, обменяемся.
Да, чуть не забыл — названия у клуба еще нет. Хотелось бы чего-нибудь попроще. Например, клуб имени корнета Плетнева. Помните, этого кудрявого молодца из фильма «О бедном гусаре замолвите слово»? Сперва он все больше за модистками волочился, а когда был отправлен в отставку в деревню, засел за книжки. Увлекательнейшее, говорит, занятие…

Речь редактора газеты на торжественном открытии клуба,
(печатается по: «Тюменский курьер», 31.05.2012)




Из книг Рафаэля Гольдберга



Люди, самолеты собаки
Избранные романы. «Ридерс дайджест». 2004



Время действия: декабрь 1924 — январь 1925 года. Место действия — небольшой городок Ном на тихоокеанском побережье в двух градусах северной широты от Полярного круга. Когда-то здесь клокотала золотая лихорадка, теперь все стихло. Население Нома сократилось до полутора тысяч человек. Из них 200 детей.
Недавно из Нома на юг ушел последний пароход. Наступила полярная ночь, которая отрезала Ном от остального мира. Вся связь с этим миром осуществлялась только телеграфом и почтой, которую доставляли в Ном на собачьих упряжках — 674 мили белого безмолвия от ближайшей железнодорожной станции.
В местной больнице доктор Уэлч просматривает список запасенных на долгую зиму лекарств. И сокрушенно замечает, что его заявка на поставку противодифтеритной сыворотки осталась невыполненной. Все, чем он располагает, несколько сотен доз, уже просроченных.
Совпадение — в тот же день доктор узнает, что у одного из местных индейцев-атабасков заболел ребенок. Опытному врачу хватило одного взгляда, чтобы определить — это дифтерит. Смертельная болезнь, которую можно излечить только инъекцией сыворотки. Так в Номе началась эпидемия. Сначала умирали дети, заболевали и умирали взрослые. Арктический Ном был обречен…
Как уже сказано, зимой вся связь Нома с большой землей осуществлялась исключительно на собачьих упряжках. Это были сибирские лайки с восточного берега реки Лена, скрещенные с аляскинскими маламутами. Сильные, выносливые, способные спать на снегу и питаться сушеной рыбой. Их погонщики — белые и индейцы, привыкшие к длинным переходам и низким температурам. Один из самых знаменитых — норвежец Леонхард Сеппала. И его упряжка в 26 лаек с вожаком по кличке Того, так пса назвали в честь японского адмирала, разгромившего российский флот в Цусимском сражении.
Первым из журналистов о трагедии узнал Уильям Томпсон, редактор газеты «Фэрбенкс дейли ньюс-майнер». Редактор был одержим страстью к авиации, без которой он не мыслил развития территории. Раз за разом он вымерял по карте расстояние до Нома — «всего шесть часов на стареньком биплане времен 1-й мировой войны». В Фэрбенксе в частной компании было два самолета типа «пайпер», с открытой кабиной.
В решении проблемы Нома, проблемы жизни и смерти целого городка, столкнулись две идеи — шесть часов летного времени или 674 мили гонки на сменяющих друг друга собачьих упряжках. На другой части уравнения — человеческие жизни. Губернатор территории Аляска решил поставить на оба варианта. Миллион доз противодифтеритной сыворотки разделили на две части. А температура продолжала падать…
Этот был сумасшедший маршрут в полярной темноте, когда столбик термометра качался между 45-ю и 56-ю градусами ниже нуля; когда единственный в тот момент пилот в Фербенксе был готов поднять старый «пайпер» в воздух и посадить его в Номе, если, конечно, удастся долететь. Эстафета погонщиков с упряжками уже была расставлена по трассе. Все решила дроссельная заслонка в моторе «пайпера» — она сломалась, когда стали разогревать мотор. И началась гонка…

… Удивительное чтение — динамичное, как самый крутой детектив, лиричное, когда речь заходит о людях и собаках, возвышенное, когда идея спасти крохотный городок на краю света, объединяет самых разных людей — журналистов, пилотов, чиновников, врачей, погонщиков собак…
Впрочем, зачем пересказывать и лишать читателя возможности самому, хотя бы мысленно, пройти эту морозную трассу вместе с каюром Сеппалой и его товарищами? Книга называется «Жестокие мили». Ее написали Гей и Лейли Сэлисбери.
В заключение всего один абзац из книги:
«Мы знаем, что самый обычный самолет преодолевает 60 миль в час, и знаем, что собака этого не может. В чем собака превосходит самолет, так это в том, что собака… ничего не знает о горизонте, видимости, температуре, бензине — все, что она умеет, это повиноваться голосу хозяина и идти вперед… Сегодня приводить доказательства нужно самолету. Собаки бегут и с каждым часом приближаются к цели. Самолет летит, когда может, но собака, похоже, идет, независимо от того, может она идти или нет. Мы снимаем шляпу перед собакой».

2012, 31 июля



Автобиография вымышленного лица
Владимир Богомолов. Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
Москва. Книжный клуб 36.6. 2012




Писатель Владимир Богомолов появился в 1957 году, после выхода в свет повести «Иван». Известен стал после фильма «Иваново детство» (1962). Популярен — после публикации романа «Момент истины» (более 130 изданий).
«Главный роман» Богомолова, по его собственным словам, остался незаконченным. Почти девять лет его готовила к печати вдова писателя Раиса Глушко.
О чем эта толстенная книга? О том, что происходит с армией, с ее солдатами и офицерами, когда заканчивается война, и боевые войска становятся оккупационными. Когда нет осязаемого и опасного противника, а службу надо продолжать.
О том, что происходит в душе главного героя, командира отдельной разведроты старшего лейтенанта Василия Федотова.
На эту тему на Западе после Первой мировой войны написано много книг, сложился даже специальный термин по отношению к героям такой литературы — «потерянное поколение».
В рабочем плане к роману Богомолов писал, что «в любой войне, даже такой, как справедливая Отечественная, впоследствии не оказывается абсолютных победителей и побежденных: и те, и другие еще десятилетия будут подсчитывать уже не столько боевые потери и разрушения, сколько моральные и нравственные»…
Роман воспринимается читателем как абсолютно документальный — на его страницах политдонесения и приказы, докладные записки и письма, выступления на партийных собраниях. Можно подумать, что автор получил санкционированный доступ к архиву 71-й армии и широко его использовал. Во многом этот метод совпадает с романом Богомолова «Момент истины», его текст также пестрит документами с грифом «секретно» и «совершенно секретно».
Между тем, когда компетентные органы в свое время предъявили к автору претензии, что он «самовольно рассекретил закрытые материалы», Богомолов доказал, что все цитируемые им тексты в природе не существуют, что он написал их сам.

И в новом романе Владимир Богомолов в этом смысле выступает как великий и талантливый мистификатор. Достаточно сказать, что в советских Вооруженных Силах в 1945 году не существовало армии с порядковым номером 71. Армий было всего 70, последняя по счету — 70-я армия НКВД. Однако сочиненные писателем документы сохраняют свойственный такого рода письменности язык, стиль и сам дух, несут на себе столь явный отпечаток соответствующей общественной формации и конкретного исторического периода, что у читателя не возникает никакого сомнения в их абсолютной достоверности. Как писал об этом сам Богомолов, «реконструированные автором и текстуально идентичные официальным советским документам 1941–1945 гг.»
Этот роман с полным основанием можно назвать литературным портретом старшего лейтенанта Василия Федотова (а может быть, и автопортретом самого Владимира Богомолова?) на фоне века. Точнее, на фоне небольшого (1944–1949), но очень важного, переломного периода этого века.
… Мы часто любим повторять — «читается, не переводя дыхания». А теперь представьте себе: 872 страницы трудного, на четверть документального текста за рабочую неделю — это на самом деле «не переводя дыхания». Книга того стоит.

2012, 30 августа



Одинокий скиталец



Впервые я прочел рассказ Крапивина осенью 1960 года — на большом листе ватмана. В стенгазете, которая висела в аудитории на шестом этаже старого университетского здания по улице 8 марта, 62 в городе Свердловске. В рассказе шла речь о мальчике из интерната, который остался сиротой и страдает из-за своего одиночества. И тут он слышит, что из дальнего перелета возвращается космический корабль. Называется фамилия одного из членов экипажа — Снег. А мальчика зовут Натаниэль Снег. Мальчик из интерната решает, что из полета возвращается его брат. Он отправляется на космодром, а на вопрос, куда он спешит, мальчик отвечает: «Я иду встречать брата». Космонавты в растерянности, произошла ошибка: пилот по фамилии Снег не вернулся, он погиб на далекой планете. Как переживет эту ошибку одинокий малыш, чьи родители тоже погибли? И тогда один из космонавтов, Александр Рогов, решает назваться именем погибшего друга и стать братом Натаниэлю…
Вот такой или примерно такой сюжет я прочитал пол века назад. Может быть, Крапивин не согласится с моим пересказом, но я говорю не о том, что он написал, а о том, что я прочитал. Я думаю, что тема одинокого маленького человека, современного Оливера Твиста, который ищет и, пройдя через невзгоды и непонимание, находит опору в своих ровесниках или взрослых друзьях, звучит во многих книгах Крапивина.
Одинокая душа, наверное, живет в каждом из нас. Или почти в каждом. Может быть, она живет и в любимце читающей детворы — Крапивине. Хотя может показаться странным, что командор Каравеллы, знаменитый детский писатель, окруженный детьми, которые жаждут общения с ним, может испытывать чувство одиночества.
Но его сенсационное возвращение в родной город, как бы оно ни объяснялось, тоже говорит об этом. Он хотел увидеть прежний город — страну детства с высокими тополями, лопухами на улицах и заросшими одуванчиками полянами. Но увидел быстро меняющийся облик уходящей от собственною прошлого Тюмени, старательно борющейся и с тополями, и с одуванчиками.
Писатель показался мне Одиноким скитальцем между двумя не стыкующимися мирами. Миром собственной памяти и реальным неласковым миром. Миром, встающим со страниц крапивинских книжек, и миром, который катит по лопухам и одуванчикам, как асфальтовый каток.
P.S. А потом я вспомнил рассказ Александра Грина «Корабли в Лиссе», где главный герой — лоцман Битт-Бой, приносящий счастье. И подумал: неужели может быть одинок человек, который близок так многим?

2012, 28 сентября



Назад, против тока времени



Отчего бы не воспользоваться приемом, которые придумали Братья, и не пройтись по жизни вспять, к тому времени, когда мы бегали за книжками, а не они за нами?
Прием называется контрамоцией. Контрамоты, как например, У-Янус Полуэктович Невструев, директор научно-исследовательского института чародейства и волшебства, в отличие от нас, живут во встречном временном потоке. И то, что для нас — завтра, для контрамотов — вчера. То, что для нас будет, для них уже было.
И если бы я был контрамотом, то мог бы увидеть время, когда Братья (понятно, что речь идет о гениальных фантастах Аркадии Стругацком и Борисе Стругацком) были молодыми и сочиняли свои самые первые книжки — «Шесть спичек», «Путь на Амальтею», «Страна багровых туч» и, конечно, «Понедельник начинается в субботу», где существует в северном городке под названием Соловец тот самый институт НИИЧАВО, в котором собраны люди-волшебники и мифические существа вроде драконов, джинов и сторуких детей Матери-Геи с труднопроизносимым названием — гекатонхейры…
Стоп-стоп, тормози, автор! Еще немного, и я начну пересказывать «Понедельник…», впервые увидевший свет в 1965 году.
Между прочим, за 40 лет до Хогвартса и Гарри Поттера. Издано в Детгизе и наречено сказкой. Междутем, я знаю многих людей, для которых фраза «понедельник начинается в субботу» вышла из книги и стала образом жизни. Это люди, для которых работа — радость, а не мучение, не каторга. Они могут быть учеными или пасечниками, столярами или художниками, иногда — журналистами. Это люди, у которых нет кнопки «выкл.» Это однолюбы в профессии. С ними часто бывает скучно, потому что они говорят только о работе, не умеют отдыхать, не умеют развлекаться, а слово «оттянуться» им непонятно.
Собственно, мне кажется, что Братья, которых я, признаюсь, никогда не видел, а только читал написанное ими, как раз и относятся к такому типу людей. Иначе, зачем бы они и им подобные кочевали из одной книги, написанной Стругацкими, в другую? Это пилот Горбовский из «Далекой Радуги», это Иван Жилин — из «Стажеров» и «Хищных вещей века». Это Странник из «Обитаемого острова» и «Жука в муравейнике»… Это «смертьпланетчики» из «Пути на Амальтею»…
Как-то так получилось, что Братья, начинавшие с «детской литературы», стали нравственными авторитетами, трубачами тревоги. Сегодня идеи и даже оговорки, щедро рассыпанные на страницах их книг, превращаются в книги уже нового поколения авторов. Таким образом, Братья в различных трансформациях как бы возвращаются к читателю. Как тут не вспомнить фрагмент из «Малыша»: мальчик, чудом спасшийся в космической катастрофе, развлекается, играя в догонялки со своими двойниками-фантомами.
Впрочем, надо ли, подобно У-Янусу, превращаться в контрамота? Попробуйте перечитать написанное Братьями в обратном порядке — от «Отягощенные злом» до «Страны багровых туч» — почувствуйте, как говорится, разницу. А по пути задержитесь на станции под названием «Хищные вещи века» и выгляньте в окно. Увидите картину, которая уже запечатлена несколько десятилетий назад — совпадение до мелочей.
Не случайно кто-то из завистников, а в них у Братьев недостатка не было, написал рассказ, в котором герой, писатель по имени Аркадий, встречался с путешественниками во времени и те снабжали его информацией из будущего…
Ушел из жизни последний из Стругацких. И мне хочется вслед за Борисом Гребенщиковым повторить: «я чувствую сквозняк оттого, что это место свободно».

2012, 30 ноября



Ноев ковчег
Эпоха и личность. Издательство «Эпоха». 2012



Эпоха отличается от других временных единиц своей всеобъемностью. В эпохе находится место всем, живущим и жившим в ней — героям и негодяям, vip-пepcoнам и «серым мышкам», погибавшим на баррикадах и мирно упокоившимся на сельских кладбищах. На то она и эпоха.
Одноименное тюменское издательство (директор Владимир Стригунов) в своей только что вышедшей книге попыталось рассказать о нашем времени (охвачен временной отрезок примерно в 60 лет) с тех же позиций.
В увесистом томе на 421 странице в двадцати шести биографиях отражены, через личностные призмы, многие события, оказавшие решающее влияние на жизнь как отдельно взятой территории по имени Тюменская область, так и страны.
Книга свежая, требует размышлений и осмыслений. Но одно она отражает точно (см. первый абзац) — широту взглядов ее авторов и заказчиков. Политики и рядовые. Коммунисты и антикоммунисты. Богатые и люди, скажем так, скромного достатка. Коренные сибиряки и, как принято шутить, «понаехавшие». Все промелькнули перед нами, все побывали тут — сказал бы Михаил Юрьевич Лермонтов. Но поскольку М.Ю. не читал этой книги, то уточним: не «побывали», а были и есть.
И след их на этой земле замечен и отмечен. Нефтепромыслами и новыми городами. Заводами и книгами. Спасенными жизнями и произведениями искусства.
Я совершенно уверен, что собрать и совместить это человеческое разнообразие, создать многогранный, коллективный и в то же время сугубо индивидуализированный портрет современника, смогли бы немногие. Из этих немногих работу выполнил редактор книги «Эпоха и личность» Виктор Строгальщиков. Зная его без малого полвека, могу утверждать, что мне не известны люди, которые бы не питали к Виктору приязни. Лишь такой характер мог сочетать то, что считается несочетаемым. Потому что в книге равно присутствуют и редакторская требовательность, и широта взглядов.
Особый шарм книге придает обилие снимков, которые, как правило, хранятся в семейных альбомах, где герой не скован предательским блеском объектива и мыслью «а что об этом подумают те, кто увидит?»
Впрочем, не стану детализировать. Каждый из прочитавших этот фолиант прочтет его по-своему.
К несомненным достоинствам работы следует отнести и то, что в ней наряду с маститыми биографами представлены новые авторы, кажется, впервые выступающие в этом сложном жанре. Это Калиль Кабдулвахитов (очерк «Воин Якин»). Это Катерина Огнева (очерк «Кардиохирург Горбатиков»). Это Наталья Грузинцева (очерк «Музыкант Шароев»). Это Ирина Тарабаева (очерк «Фотограф Пашук») и еще несколько имен…
Я назвал эту книгу «ноевым ковчегом» не только из- за разнообразия человеческих типажей и профессий, представленных на ее страницах. Есть еще и чисто формальное совпадение. В тот, библейский, ковчег пра-пра-прадед Ной поместил, как известно, 14 пар живых существ, населявших Землю. Итого — 28. Правда, на страницах книги, которой посвящен этот краткий отзыв, всего 26 очерков. Но прибавим два имени ее создателей — Виктор Строгальщиков и Владимир Стригунов. Получается как раз 28.

2012, 29 декабря



Зачем люди летают?
Ричард Бах. Дар крыльев. Рассказы.
Издательство «София», 2012



Думаю, что когда-то существо, ставшее теперь человеком, было способно летать. Как иначе объяснишь наши полеты во сне? Это генетическая память возвращается к нам в снах, в непонятно каким образом возникающем чувстве полета, в необъяснимом стремлении к нему.
Ничего прежде не читал у Ричарда Баха. Знал, что есть такой американский пилот, пишущий книги и живущий в уединении со своими самолетами. Знал, что многие увлекаются его книжкой о чайке по имени Джонатан Ливингстон. Не более того.
В январе этого года в аэропорту Стамбула, слоняясь по гигантскому зданию в ожидании выпета в Москву, я остановился у книжного магазина. На самом виду — длинный ряд изданий на русском языке. Ближе всех оказался белый двухтомник Ричарда Баха, где нашлось место и «Чайке…», и другим вещам, абсолютно мне неизвестным.
Правда, стоил двухтомник довольно дорого. И весил тоже много. А мне еще предстояла стремительная пересадка в Москве. Решил отложить знакомство до Тюмени.
Дома позвонил приятелю, который занимается книжной торговлей, и попросил посмотреть: есть ли на его стеллажах этот двухтомник?
Через пару недель Андрей приехал и высыпал на письменный стол десять(!) книжек в мягком переплете, чуть больше карманного формата «покет букс»: «Вот весь Бах, который у нас есть. Выбирай!»
Я раскрыл первую, что лежала сверху. Раскрылось на странице 162. Сверху название рассказа — «Кот». О сером персидском коте, который встретил у конца взлетно-посадочной полосы только что перелетевшие на французскую землю самолеты 167-й Тактической Истребительной Эскадрильи. Из 30 летчиков эскадрильи 24 только что закончили училище. Кот стал своеобразным талисманом — если он на привычном месте, даже самый рисковый полет заканчивается счастливо.
Я понимаю, что пересказывать Ричарда Баха — нелепо. Его надо читать. И тогда вы, наверное, поймете, зачем люди летают. Не просто из пункта А в пункт Б, а зачем они поднимаются в воздух, презирая законы всемирного тяготения? И еще вы поймете простую истину (но это уже из другого рассказа «Леди из Пекатоники»): «… радость не в том, чтобы тебя любили и тобой восхищались другие люди. Радость в том, чтобы самому быть способным любить и восхищаться тем редким и прекрасным, что я нахожу в небе, в своих друзьях, в душе и теле моего живого биплана».

2013, 30 января



Окончательный список
Гомер. Илиада. Одиссея.
БВЛ. «Художественная литература». 1967




Наверное, еще не все забыли книжное безумство 1967 года, когда издательство «Художественная литература» стало выпускать Библиотеку Всемирной Литературы. В одном из первых томов, естественно, напечатан Гомер: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»
Внушительный том, 765 страниц. Сначала — троянская война, потом — приключения хитроумного Одиссея.
43 года спустя я сижу на каменных плитах бывшего театра в Трое. Театр находится на холме, который турки, нынешние хозяева этой земли, зовут Гиссарлык. Неподалеку серебрится Эгейское море. Вижу берег, куда около четырех тысяч лет назад пристали греческие корабли. Они пришли с Пелопонеса, чтобы наказать дерзких тевкров-троянцев за похищение прекрасной Елены, жены царя Менелая.
На моих коленях толстый том Гомера, который я сунул в рюкзак, когда отправился в это путешествие. Нет, это было чуть позже. Сначала мои дети спросили: хочу ли я съездить на зимние каникулы в Турцию? Хочу, если в дорожной карте будет Троя. И вот я в Трое, я сижу на мраморных блоках, как сидели зрители бывшего театра, листаю Гомера…
Я не первый и не последний, кто берет в дорогу книжку из домашней библиотеки, чтобы с помощью ее текста определиться, как говорится, на местности. Правда, давно нет уже тех кущ, где укрывались от штурма до штурма коварные ахейцы. Но есть Гиссарлыкский холм с его раскопами, есть Скейские ворота, выложенные гладкими плитами, и немногочисленные, среди руин, каменные башни Илиона. И есть задача, которую мне хотелось бы решить.
Сто лет тому назад поэт Осип Мандельштам так же перелистывал «Илиаду» и складывал строки:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины…


… Вот и этот список, на семи страницах книги, моей спутницы в путешествии. Я не знаю, существовало ли в древнем мире такое понятие, как судовая роль, где были расписаны корабли и их команды? Да и разве мог ли слепой аэд познакомиться с этим перечнем? Сам-то он уверял, что ему про
диктовали список «Музы, живущие в сенях Олимпа…» Зря, что ли, просил: «Вы бы напомнили мне всех, приходивших под Трою ахеян. Только вождей корабельных и все корабли я исчислю…». И скрупулезно исчислил старик. «Пятьдесят кораблей и на каждом из оных по сту и двадцать воинственных юных беотян сидело»… «Тридцать судов прилетели, красивые, рядом»… А саму, большую флотилию привел под Трою верховный главнокомандующий греческим войском: «… на ста кораблях предводил властелин Агамемнон». Брат его, муж Елены, царь Спарты — Менелай «вел шестьдесят кораблей, но отдельно на бой ополчался…» Черные корабли, красноносые корабли, корабли, красивые строем, — у кого восемьдесят, у кого двенадцать, как у Одиссея, у кого всего девять или даже три…
Сколько же их было всего в «судовой роли», если верить Гомеру? 1186. Этой армаде сопротивлялась Троя целых десять лет…
Я вернулся домой и поставил белый том в желтом супере на прежнее место. Как напоминание о прошлом, которое на несколько часов стало для меня настоящим.

2013, 30 апреля



Гомер и Шлиман в Трое
Хайнрих Штоль. Герман Шлиман. Мечта о Трое.
Москва. Молодая гвардия. 1991




Бывал ли Гомер в Трое? Ответ на этот вопрос, скорее, отрицательный. Сами тевкры, так называли себя троянцы, письменных свидетельств, в том числе и списка тех, кто когда-либо проходил под Скейскими воротами, тоже не оставили. Но если встать на Гиссарлыкском холме и, глядя на стылую серебряную гладь Эгейского моря, раскрыть том «Илиады», то странным образом гомеровские строки сольются с картиной, которая перед вами.
В середине XIX века таким же странным образом текст книги Гомера совпал с тем, что увидел с вершины этого холма 46-летний русско-немецкий негоциант Генрих Шлиман. И странным же образом, избрав древние тексты в качестве путеводителя, Генрих Шлиман совершил, быть может, самые удивительные открытия, за что был удостоен сравнения с Христофором Колумбом. Колумб всего лишь преодолел пространство. Шлиман сумел путешествовать во времени.
И доказал, что древние тексты «Илиады» и «Одиссеи» могут считаться документом.
Но ведь, кроме Трои, неутомимый исследователь отыскал в Микенах потерянную в веках могилу царя Агамемнона.
Главнокомандующий греческим войском в троянской войне, был убит в ночь своего возвращения в Микены. На острове Итака Шлиман искал и нашел следы Одиссея. Он вел успешные раскопки на Крите…
Мальчик, рожденный в крохотной немецкой деревушке, сумел перевернуть историческую науку.
На траурном митинге в Берлине один из его соратников сказал: «Он добивался великого и совершил великое. При всех тяготах жизни дельца он не отказался от идеалов, которые зародились в душе мальчика. Все, чего он достиг, он достиг собственными силами. Что бы с ним ни случилось, он всегда оставался верен самому себе…»
… Книга Хайнриха Александера Штоля читается, как приключенческий роман.
Нашлось место сопротивляющейся герою природе, завистливым соперникам, жадным царедворцам, корыстолюбивым косным чиновникам, геополитическим проблемам (как некогда греки и троянцы спорили из-за Елены Прекрасной, как семь городов претендовали на право считаться родиной Гомера, так и несколько государств желали оказаться единственными обладателями сокровищ, которые 4000 пет лежали в земле, пока их не нашел Шлиман). А еще были верные помощники и, прежде всего, любимая жена Софья…

2013, 30 октября



Откуда есть пошла…
Борис Акунин. История российского государства.
Москва. 2014





Сижу, выбираю: какую из превосходных степеней использовать для рассказа о новой книге Бориса Акунина? О, горе вам, любители ридеров, планшетов, электронных книг! Вам поди в тягость взять с собой в дальнее, за 20 тысяч километров от Тюмени, путешествие только что вышедшую из типографии книжку? Как много вы потеряли!
Книга Акунина доставляет огромное удовольствие по всем статьям. Что мысль — следующая за фактами, а не за авторитетами, историческими и научными. Что текст — опирающийся на документы, свободно интерпретированный, но, тем не менее, убедительный. Что язык — изящный, свободный, ироничный. Что само издание — вобравшее в себя едва ли не все достижения пяти веков российского книгопечатания, от «Апостола» до наших дней. Что оформление — если бы у Нестора-летописца была типография, он не пожелал бы лучшего: переплета; бумаги с легким оттенком желтизны, которую оставляет на книжных листах только время; красочных рисунков и миниатюр, кропотливо собранных из музейных запасников; удобной и вместе с тем канонической верстки, без пестроты, с использованием всего лишь двух шрифтов — основного и чуть поменьше, для справок и ссылок на исторические документы, на другие источники и противоположные авторскому мнения…
Увлекательнейшее, черт возьми, чтение, как сказал бы патрон нашего клуба корнет Плетнев. С этой книгой История России входит в ваше сознание, как горячий нож в сливочное масло. И остается там, в сознании, для дальнейших размышлений.
Конечно, с автором можно соглашаться или не соглашаться — у нас свободная страна, как любит говорить полковник Петрушин, — но нельзя не восхищаться тем, как все это написано. Даже язвительные пассажи. Как, например:
«Сама мысль о том, что русское войско даже тысячу лет назад могло просто взять и проиграть сражение, для высокопатриотичного историка недопустима…» (стр. 162).
Или, в другом месте, актуальная на многие времена формула:
«… на восточной границе Руси впервые стало спокойно… пока Азия не извергла из своего бездонного чрева новую угрозу…» (стр. 210).
«У меня не было ясного представления о том, как и почему Россия получилась именно такой. И я понял: чтобы ответить на столь краткий вопрос, придется сначала прочитать десятки тысяч страниц, а потом несколько тысяч страниц написать», — говорит автор во вступлении к книге. И предлагает следовать за ним.

2014, 31 января



Грядет семнадцатый год…
А. А. Кононенко. Тюмень на рубеже веков: город и его жители в 1900–1917 гг.
Тюмень. Издательский дом «Титул». 2014



Прошлый век, как мы помним, начинался бурно. Три революции. Две войны и третья, Гражданская. «Век-волкодав», сказал о нем поэт Осип Мандельштам, один из миллионов жителей земного шара, сгоревших в пламени XX века.
Есть ли потребность в уроках прошлого? Есть ли необходимость рассматривать начало XX века даже на отдельно взятой территории под увеличительным стеклом любознательного историка?
Доктор исторических наук Анатолий Кононенко считает, что делать это необходимо. И делает это сам. Подобно старателю роет свою отдельную шахту, с каждым шагом — с каждой новой книгой уходя все глубже в прошедшее. И я, читатель, убеждаюсь, что события этого прошедшего, пусть и подернутые патиной времени, на самом деле не остыли. Они не только будят воображение, но и полезны, каким и является исторический опыт.
Анатолий Кононенко в своей новой книге неторопливо погружается в тюменскую историю. Препарирует состав городского населения, перечисляет его занятия, обращается к духовной жизни горожан, изучает такие проявления общественной жизни, как благотворительность, гражданственность и даже оппозиционность. С документами в руках рассматривает поведение горожан в пору революции 1905 года, во время германской войны, в поворотный семнадцатый год…
И делает очень интересные и полезные наблюдения. Например, замечая уже в наши дни внезапно проснувшуюся тоску ряда сограждан по монархии, Кононенко напоминает, что в марте 1917 года в уездной Тюмени не оказалось никого, за исключением священника Знаменского собора о. Владимира (Хлынова), кто готов был поддержать падающую династию: «У представителей прежнего строя не нашлось ни сторонников, ни защитников, а все государственные органы власти безропотно сдали свои позиции…»
«Познание прошлого — всегда самопознание, проникновение в мир собственных предубеждений, в их природу», — с этими словами автора, которые я подчеркнул еще в самом начале книги, невозможно не согласиться.

2014, 27 февраля



Девять бревен, шесть мужчин и попугай
Тур Хейердал. Кон-Тики.
Санкт-Петербург. «Петроглиф». 2014


Девять самых толстых стволов бальсового дерева были связаны при помощи растительных канатов в плот, на который погрузились пять «сухопутных» норвежцев и один швед. Взяли с собой попугая, маленькую электростанцию, радиопередатчик, рыболовные снасти.
Так норвежский этнограф Тур Хейердал решил опытным путем проверить свою теориюзаселения Полинезии. Согласно полинезийским легендам, тысячу лет назад белый инка по имени Кон-Тики и его спутники преодолели с помощью попутного пассата тысячи миль от Перу до островов Южных морей. Там до сих пор живут люди, считающие себя потомками бога Тики.
Даже сегодня, через 67 лет после это плавания, эта затея представляется безумной. А тогда она просто казалась путешествием в никуда.
Отважная шестерка открыла для себя и остального человечества неведомый континент по имени Тихий океан. Новые мореходы общались с китами, гигантскими кальмарами и акулами. Зыбкое плавсредство тащило течение Гумбольдта и гнал ветер.
А команда спала под южными звездами и надеялась на встречу с зачарованными островами с удивительными именами — Фату-Хива, Пука-Пука, Раротонга и Рарориа. На сто первый день путешествия плот, который и назывался Кон-Тики, воткнулся в коралловый риф и висел на нем, пока прибой и прилив не протолкнули его в прозрачную лагуну…
Как писал позднее Тур Хейердал, он старался доказать свою теорию о переселении народов (если верить ученым, то все народы, ныне оседлые, когда-то странствовали по земле — так что охота к перемене мест у нас просто в крови). Но единственное, в чем Тур абсолютно уверен, — это в мореходных качествах плота из бальсовых стволов, которые растут только у подножья Анд.
Да, я забыл сказать про попугая. До Южных морей он не добрался. Однажды во время шторма его смыло волной.
… Самое интересное началось потом.
Я закрыл книжку (всего 317 страниц!) и полез в Интернет. Освежить в своей памяти то, что касается великой загадки острова Пасхи (он же — Рапа-Нуи), — войны длинноухих с короткоухими (потомков белых мореплавателей, приплывших на бальсовых плотах из Перу, с «понаехавшими» позднее полинезийцами — короткоухие быстро съели длинноухих); красноволосых каменных исполинов, они и сейчас стоят на острове Пасхи; деревянных письменных таблиц со звучным названием кохау-рон-го-ронго, которые до сих пор никому не удалось прочитать…

2014, 28 марта



Полыни горше мед
Илья Эренбург. Собрание сочинений. Том шестой.
«Художественная литература». Москва. 1965




Этот том — один из самых интересных в девятитомнике. Не потому, что в нем опубликована знаменитая «Оттепель», давшая имя целому периоду в отечественной истории. А потому, что со страниц этой книги к нам пришел совсем другой, малоизвестный или почти совсем неизвестный писатель. Не корреспондент «Красной звезды» военных лет, чьи коротенькие колонки, как рассказывали фронтовики, вырезав из газеты, запрещалось отдавать на раскурку. Не автор толстых романов «Падение Парижа» и «Буря», которые, по свидетельству Симонова, так нравились Сталину. Не активный деятель Всемирного совета мира…
Со страниц шестого тома сошел великолепный знаток и не менее искусный рассказчик событий мировой культуры — японской, индийской, греческой, латиноамериканской, испанской. Но более всего — французской.
Он и сам в этом признавался:

«Во Францию два гренадера…
 Я их, если встречу, верну!
 Зачем только черт меня дернул
 Влюбиться в чужую страну…»


Страницы «Французских тетрадей», впервые изданных отдельно еще в 1958 году (я помню эту небольшую книгу в голубом коленкоровом переплете), открыли для меня стихи совершенно неведомых поэтов. И прежде всего неукротимого вольнодумца, бретера и разбойника — Франсуа Вийона.
Как это дерзко и непривычно звучало давным-давно — за пятьсот лет до нас:

«Я — Франсуа, чему не рад.
Увы, ждет смерть злодея.
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея…»


И там же — самая знаменитая и, как говорится, широко известная в узких кругах баллада «От жажды умираю над ручьем», написанная Вийоном около 1460 года на поэтическом состязании в Блуа. Принц Карл Орлеанский предложил участникам поэтического турнира сочинить балладу, начав с этой строки. Эту исповедь свободного человека десятки раз переводили на все европейские языки, в том числе и на русский. Только в XX веке ее перевели с французского, слегка перефразируя первую строку:
Владимир Жаботинский в 1932 году («Я у ручья томлюсь, палимый жаждой…»);
Сергей Петров — в 1970 («Я у ручья от жажды умираю…»);
Валерий Перелешин — в 1973 («Близ родника от жажды умираю…»);
Юрий Корнеев («У родника от жажды я стенаю…»);
Алексей Ларин — 1980-е («Над родником от жажды умираю…»)
И сейчас, как известно из авторитетных источников, не оставляются попытки раскрыть таинственный секрет Франсуа Вийона, смешавшего в 35 поэтических строчках все мыслимые pro и contra.
Илья Эренбург дважды переводил балладу, сохранив ее размер и рефрен, которым заканчивается каждая строфа. Мне перевод 1956 года представляется лучшим.

… Я по земле с опаскою ступаю,
Не вехам, а туману доверяю.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
А сколько истин? Потерял им счет.
Я всеми принят, изгнан отовсюду…



2014, 29 апреля


Пособие для журналистов и не только начинающих
Артуро Перес-Реверте. Территория команчей.
«ЭКСМО». Москва, 2003





Вообще-то формального сюжета в этой небольшой книжке — 164 страницы — на абзац, от силы на два. Два человека в касках и бронежилетах лежат на косогоре в сотне метров от моста и ждут. Они ждут, когда на той стороне реки прекратится бой, подрывник нажмет на ручку взрывного устройства и мост взлетит на воздух.
Они — это корреспондент и оператор испанского телевидения в бывшей Югославии, за мостом наступают боснийцы, а хорваты отступают. У испанцев в карманах — регистрация от всех борющихся друг с другом сторон плюс от ООН. Война идет давно, но им нужно снять именно этот мост, потому что оператору по фамилии Маркес до сих пор не удавалось поймать конкретно момент взрыва. Поэтому они лежат и ждут, не зная еще, удастся ли им унести собственные головы из очередного сюжета, который займет в выпуске новостей минуту или чуть больше. Во всяком случае, последняя фраза в книжке, автор которой, знаменитый испанский романист и колумнист Артуро Перес-Реверте, сам был военным корреспондентом испанского телевидения в горячих точках, звучит так: «И тогда они вскочили и бросились бежать по дороге».
Книга интересна хотя бы тем, что она, как пишет издатель (и, думается, пишет справедливо!) — «правдивая история войны в Югославии, в которой нет морали».
Но я назвал ее еще и «пособием для журналистов», которые, может быть, в силу разноуровневой (самопальной?) подготовки, а может быть, и вовсе без подготовки, не всегда представляют себе, что наша профессия — это образ жизни. Специальная, тренированная система мышления. Специфический взгляд на мир. Избегаю слов — лучше или хуже. Просто иначе. Просто другое. (Об этом, кстати, писал и Маркес, не тот, что оператор испанского телевидения, а Габриэль Гарсия Маркес, нобелевский лауреат, чьи заметки о журналистике озаглавлены «Самая лучшая в мире профессия»).
Я думаю, что эта книга — поток профессионального, кумулятивного сознания — позволяет понять многое в журналистике и читателю, и тем более профессионалу-журналисту. И прежде всего, понять причины, заставляющие поступать журналиста нелогично, небезопасно, вопреки даже здравому смыслу и простому инстинкту самосохранения.
Впрочем, это — безусловно — просто великолепно написанная и отлично переведенная, насколько я смею судить, книжка.

2014, 30 мая



Многолуние
Олжас Сулейменов. Определение берега. Избранные стихи и поэмы.
Алма-Ата. Изд-во «Жазуши». 1979



Случается, что книга просто-напросто пересекает вам дорогу. Приходит в вашу память. И уже никогда не уходит из нее. Наоборот, приводит с собой другие книги этого автора.
Не помню год, но помню ночь в поезде (куда следовал тот поезд почти сорок лет назад?) И рассказ случайного попутчика, кажется, он был из новосибирского Академгородка, о нашумевшей в научных и партийных кругах совершенно неизвестной мне, провинциальному журналисту, книге совершенно неизвестного автора Олжаса Сулейменова.
Книга называлась «Аз и Я». Книга у попутчика была с собой. Он, смутив мой разум, завалился спать, а я до утра глотал страницу за страницей.
Олжас Сулейменов смутил многих, весьма далеких от изучения древнеславянских текстов. Он предложил свою версию авторства «Слова о полку Игореве». (Сама история приобретения и утраты в пожаре 1812 года единственного списка «Слова…» столь интересна, противоречива и запутана, что за неимением места я не стану ее касаться. Каждый читатель в состоянии окунуться в этот литературно-исторический водоворот и сформировать собственные впечатления). А Олжас Сулейменов, молодой поэт из Алма-Аты, на основе собственного текстологического анализа предложил свою версию: кем мог быть автор «Слова…» По его мнению, книгу написал… половец. Да, двуязыкий степняк, один из тех, кого шел воевать чванливый князь Игорь. Сами добудем новую славу, да и прежнюю сами поделим — так, по тексту «Слова», вдохновлял он своих дружинников на битву…
Книга была как бомба. «Наше все» в российской культуре Дмитрий Лихачев, крупнейший специалист по «Слову…», ниспровергал дерзкого выскочку, хотя по воспоминаниям Олжаса, лично Лихачев разговаривал с ним дружелюбно. Книгу изымали из библиотек и магазинов. Автору на какое-то время, как утверждают, запретили печататься.
Впрочем, в последнее я не очень верю. «Аз и я» напечатано в 1975 году, а я держу в руках и часто перечитываю большой поэтический сборник Олжаса, изданный в 1979-м. Сулейменов писал по-русски, но голос бескрайней степи, гортанный, стремительный звучит в каждой его строке. Как и в стихотворении «Молитва батыра Мамбета перед казнью». Здесь-то каждая строка — как взрыв. Как выброс адреналина. Как злой клекот спутанного сетью степного орла:

Я в далеких походах
                 забуду себя,
Я в битвах — по году,
В обидах — по горло,
Я родился в седле,
Умираю в цепях…


И в конце стихотворения, как луч луны, медленно катящейся над степью и проникающей в подземелье, где ждет утра и казни батыр Мамбет, еще две строки:

Я в зиндане лежу глубоко-глубоко,
И луна, как лепешка, мне катится в руки…


2014, 27 июня



Если надо убить время
Лейф Г.В. Перссом. Таинственное убийство Линды Валлин.
«Центрполиграф». Москва. 2014



Если кто-нибудь еще сомневается в классической скандинавской медлительности, рекомендую прочитать очередную работу «короля шведского детектива». Три слова, взятые в кавычки, — не ирония, Это цитата из текстов, щедро помещенных на супер-обложке массивного тома в 540 страниц. Тексты тоже весьма возвышенны.
«Абсолютный шведский бестселлер № 1». «Лейф Густав Вилли Перссон… автор невероятно увлекательных детективных романов». «Лучший скандинавский криминальный роман года». Л.Г.В.П. «один из лучших писателей нашего времени» (газета «Сканска Дагбладет»). «Лучшего романа о расследовании убийства в Швеции не было»… Я понимаю, что знакомясь с этими оценками у прилавка книжного магазина, человек лезет за бумажником, мчится домой и, завалясь на диван, с трепетом открывает пухлый том.
Теперь я вспоминаю совсем другую книгу, а именно «Два капитана» Каверина. Там герой проверяет силу воли и заставляет себя дочитать скучнейшую, по его мнению, книгу Диккенса. Бот и я убедился: сила воли у меня есть.
Речь идет о бригаде шведских криминалистов, которых начальство отправляет в провинциальный городок, где произошло таинственное убийство их коллеги. Предполагаемый преступник бежал из квартиры задушенной девушки, оставив на месте убийства почти всю свою одежду, за исключением голубого свитера. Бригада, возглавляемая звездой сыска, переворачивает вверх дном городок и окрестности, умудряется собрать почти тысячу образцов ДНК, опустошает запасы спиртного в холодильниках гостиничных номеров, кто-то занимается любовью или собирается ею заняться. Но на 404-й странице расследование все еще далеко от цели. А на 405-й странице только новый шеф государственной криминальной полиции Мартин Юханссон направляет в городок двух сотрудниц, которые приводят убийцу на скамью подсудимых.
Кстати, к рекламе, размещенной на супер-обложке, я бы добавил два слова: отличное снотворное.

2014, 29 июля



Исповедальная книга
Георгий Данелия. Чито-грито.
«Эксмо». 2014



Сам Георгий Николаевич в представлении не нуждается. «Сережа», «Я шагаю по Москве», «Осенний марафон», «Путь к причалу», «Не горюй», «Совсем пропащий», «Фортуна», «Кин-дза-дза», «Мимино»… Как написал Юлиан Семенов в своих «Одесских рассказах»: «За Ришелье все сказали мушкетеры». Так и «за режиссера Данелию» все сказали его фильмы. Можно ли к этому что-то добавить?
Оказывается можно. И Георгий Данелия написал… Что? Как определить жанр этой объемной книги? Издательство «Эксмо» затруднилось и скромно пояснило: автобиографическая проза. Не повесть. Не роман. Даже не сборник рассказов. А что? Поток сознания? Собрание анекдотов о том, как делается кино? Описание грузинских и прочих застолий? Портреты замечательных актеров и актрис — Бондарчука, Скобцевой, Кикабидзе, Мкртчяна, Басилашвили, Леонова, Нееловой? Зарисовки творческих мук режиссера? Описания действий киночиновников, настаивающих, чтобы «в интересах международных отношений» был вырезан из готового фильма тот или иной эпизод? Все это есть, все это читается залпом, потому что хорошо и искренне написано.
«Когда б вы знали, из какого сора рождаются стихи, не ведая стыда» (Ахматова). Так и фильмы Данелия рождались из детства в Москве и Грузии, из воспоминаний о крохотных селеньях в горах, из того же детства, прошедшего в общении с замечательными артистами и режиссерами Михаилом Калатозовым, Михаилом Чиаурели, Михаилом Названовым и Верико Анджапаридзе… Это только наши. А общение со знаменитым итальянским художником Тонино Гуэрра, влюбленным в нашу страну, инициатором присуждения одному из советских подводников премии Ротонди — «Ангелы нашего времени» как человеку, в 1962 году спасшему мир от третьей мировой войны… А еще многочисленные рисунки автора — его когда-то приняли на режиссерские курсы только из-за рисунков, они понравились самому великому Пырьеву!
Если пересказывать «автобиографическую прозу» Данелия по эпизодам, получатся те же 768 страниц. Никакого «Тюменского курьера» не хватит. А пересказывать страшно хочется. Например, заметки курсивом, которые, видимо, никак не влезали в текст на законных основаниях. Одна такая есть и в главе, посвященной работе над фильмом «Мимино», герой которого, пытаясь позвонить в грузинское село Телави, попадает в Тель-Авив… «Между прочим. В Телави на главной улице к стеклу витрины «Продмага» был приклеен тетрадный листок, на котором от руки, кистью, на русском языке, было написано: «Имеется в продаже свежий бараний ум»…
Впрочем, на всякий случай я должен предупредить, чтобы вероятный читатель не воспринял текст как сплошную ржачку. Много смешного. Но много и трогательного. Впрочем, полнее и точнее написал тот, кто о нас с вами уже сказал все: «… и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь…»
Поэтому определим жанр книги Георгия Данелия так: исповедальная книга. Я думаю, что автору хотелось и сказать то, чего не смог или не успел сказать в фильмах, и объясниться, и признаться в любви.
По-моему, это у него получилось блестяще. А у автора этой заметки возникло одно-единственное желание: собрать все фильмы Георгия Данелия и медленно посмотреть их еще раз. Один за другим — «Я шагаю по Москве», «Осенний марафон», «Путь к причалу», «Не горюй», «Совсем пропащий», «Фортуна», «Кин-дза-дза», «Мимино»…

2014, 29 августа



Завидки берут
Петр Вайль. «Слово в пути».
Издательство «АСТ». 2014



Сколько ни езжу, летаю, хожу по белу свету — все мне мало. Когда был моложе, с отчаянием и восторгом бросался в каждую новую командировку. Так наматывалось до 150 дней в году. Так отрабатывал я любимый девиз: «А я там еще не был». По Тюменской области. По родной стране. А когда рухнул железный занавес, то и по остальному миру. До чего успел, конечно, дотянуться.
Но Вайль — вечный источник моего комплекса неполноценности. Правда, утешает одно — там, где наши маршруты пересекаются, впечатления разнятся. Так, Вайль пишет о Португалии, бродит по улочкам Лиссабона, так же, как и я, поднимается на лифте, которому больше ста лет, из Нижнего города в Верхний. Потом Вайпь отыскивает знакомый кабачок и уже там продолжает исследовать историю и достоинства ПОРТугальского ПОРТвейна.
А я спускаюсь вниз и, разгуливая по громадной площади, в бетон которой впечатана карта мира, перелистываю в памяти эпоху географических открытий. Отчаянные и жестокие португальские мореходы — Васко да Гама, Афонсу д'Албукерки и многие другие — расширили наше ощущение мира до его сегодняшних пределов. Крохотная Португалия, повисшая на юго-западной окраине Европы, — когда-то над ее владениями не заходило солнце.
Читаешь Вайля и словно перелистываешь какой-то объединенный учебник — не то Историографии, не то Геогратории. Но есть в книжке глава, в которой этот выдуманный мною учебник должен обзавестись приставкой — био. Там, где речь идет об Армении. Сначала все традиционно, джентльменский набор — Ереван, Арарат, Севан, коньяк… Био начинается в небольшом селении Фиолетово. Оказывается: Петр Вайль по матери, в годы войны — врача полевого госпиталя, происходит из молокан, уникальной и удивительной русской общины: «Мои — дальше некуда. Русские молокане в Армении — это прошлое моей семьи».
За свою инакость молокане (их прозвали за то, что в пост употребляют молоко) были изгнаны с Тамбовщины, нашли приют в армянских горах. Потом, преследуемые властями, «духовные христиане», так они себя называют, потому что обходятся без посредников-церковников, частично эмигрировали в Америку. И уехавшие, и оставшиеся до сих пор сохранили свои традиции, свои религиозные обряды, русский язык из XIX века и, как пишет Вайль (заставляя, кстати, вспомнить притчу о блудном сыне), «и лица хорошие, мало осталось таких чистых русских лиц»…
И снова — города и страны. Голоса и лица. Архитектура, природа и нравы. Все такое разное. И такое человеческое, любопытное и близкое. Потому что все мы — человеки.
«Если бы у меня было столько денег, чтобы о них не думать, я бы очень медленно путешествовал по миру», — писал Петр Вайль.
Я бы тоже.

2014, 30 сентября



Заключенная книга
Эпоха и личность (редактор В. Строгальщиков).
Тюмень. Издательство «Эпоха». 2014



Увесистый том (на профессиональном жаргоне — кирпич). На хорошей бумаге. С большим количеством больших фотографий (по словам Виктора Леонидовича, это — принципиально). К тому же второй в серии. 27 очерков, выстроенных по алфавиту (хотя, на мой взгляд, несколько искусственно: академик Мельников… газпромовец Черномырдин… олимпийская чемпионка Носкова… школьный директор Ройтблат). Понимаю: мелкие придирки. Главное не в этом.
А в чем же главное? На этот вопрос трудно ответить, не призывая на помощь прежнюю книгу с таким же названием.
В чем-то второй том уступает первому, где были представлены почти три десятка портретов, в большинстве своем, как сейчас любят говорить, из VIP-ряда. И в этом же, собственно, второй том выигрывает.
Потому что авторы сумели увидеть лица эпохи не только в высоких кабинетах (хотя и в них тоже), но и в скромной будочке часовщика, в мастерской станции юных техников, на стене скалодрома. Творческие открытия имеют место независимо от должности героя, от высоты или, наоборот, приземленности его социального и материального положения.
Так, блестяще написан Вероникой Наумовой очерк о председателе областной Думы Сергее Корепанове. Попрошу читателя не улыбаться — я-то знаком с Корепановым с далеких комсомольско-салехардских времен. А Вероника сумела раскрыть то, что есть в глубине, за официальным и, как правило, парадным мундиром.
Столь же неожиданным оказался для меня и портрет президента ЗСКБ Дмитрия Горицкого, написанный относительно молодым (относительно, видимо, меня!) журналистом Андреем Фатеевым. Никакого пиетета, трепета перед должностями и званиями, одно только (прости, Андрей!) щенячье любопытство, жар исследователя.
«Мастерство не пропьешь», подумал я, прочитав очерк Юрия Переплеткина о B.C. Черномырдине. Переплеткин сумел найти форму, где есть место и тем чертам Виктора Степановича, которые уже много лет бродят по Руси в качестве анекдотов…
А что же считать самым-самым? Хотел бы выделить два сюжета. В сонм небожителей-VIP, которых в книге большинство, вошли два совершенно неизвестных широкой общественности героя. Это художник Альберт Мокин и часовых дел мастер Геннадий Ганиев. Авторы — Людмила Барабанова и Аркадий Кузнецов. Такие разные по теме и по манере письма. Из разных журналистских поколений. Словом, я их и сравнивать-то не могу. Но — получилось то, что должно было получиться…
Не стану пересказывать сюжетов, чтобы не лишить читателя права на собственное открытие. Ведь вторую книгу «Эпоха и личность» пока видели только авторы и кое-кто из героев. Жаль. Презентацию издательство никак не соберется устроить. По разным, как мне было сказано, «серьезным причинам». А в этом, повторюсь, увесистом томе бьется под лакированным переплетом наша с вами история, наша с вами жизнь. Дайте свободу книге!

2014, 31 октября



Формула Александра
Владимир Сутырин. Александр Юффа. Жить принципами.
«Уральский рабочий». 2014




Откуда берутся люди, знают все.
А откуда берутся доктора химических наук? Точнее: как из людей, которые берутся оттуда же, откуда все, получаются, скажем, — доктора химических наук или/и успешные бизнесмены?
За границей это дело поставлено на поток. Достигнув определенных степеней успеха, Дж. Рокфеллер или, к примеру, Джи Пи Морган садится за письменный стол мореного дуба и пишет: первые шаги, вторые, третьи…
В нашей стране так делать пока не очень принято. Кто-то, возможно, стесняется какого-то из шагов. Другому просто не хватает уверенности или, как говорят мои друзья мостовики, тяму. Тем более интересно, наконец-то, заполучить историю нашего современника, человека, известного в Тюмени и не только, решившего рассказать, как это делается. Как делается имя, биография, состояние? Как строится фирма и возводится дом? Короче, как из мальчика, родившегося в советском городе и в советской семье у папы-строителя и мамы-медика, получается современный отечественный self-made-man?..
Если читатель уже заинтригован, раскроем карты. Александр Яковлевич Юффа написал книгу.
Нет, конечно, написал ее тот, чье имя вынесено на обложку, — Владимир Сутырин, автор восемнадцати книг. О заводчиках Демидовых, изобретателе радио Попове, президенте Борисе Ельцине и писателе Павле Бажове… Но голос нашего героя, его интонации, его точные лаконичные формулировки слышатся мне с каждой страницы, что я без колебания пишу: книга Александра Юффы.
Почему же так интересно читать эти четыре сотни страниц? Потому что все написанное происходит сейчас и здесь.
Конечно, для этого потребовалось определенное мужество, не автору, конечно, а герою. Человеку, которому приходилось доказывать свое право поступать так, как он считает нужным. Говорить то и так, как он этого хочет. У книжки довольно претенциозное название — «Жить принципами». Но вот как это объясняет сам Александр Юффа:
Деньги — это только инструмент достижения своих более или менее амбициозных целей, а цели определяются принципами. У одних они есть, у других — нет. Принципы не могут нивелироваться деньгами — деньги пахнут». Вот такая у него формула.

2014, 29 ноября



Перевод с французского
Вениамин Каверин. Эпилог.
«Эксмо». 2014




Вспомним безумный ажиотаж в 1967 году, когда была объявлена подписка на библиотеку Всемирной литературы в 200 томах. Возможность стать обладателем всего лучшего, что написало человечество, начиная с «Илиады» и «Одиссеи», в прекрасном издании, в тканевом переплете, с цветными суперобложками, смутила умы читающего народа… Как давно это было!
А вы заметили, уважаемый читатель, что издательство «Эксмо» подняло забытое знамя БВЛ и уже второе десятилетие продолжает серию. Могу похвастать, что из последних выпусков на моих книжных полках уже нашлось место и «полному» Окуджаве, и «Сказкам старой Англии» Киплинга. Переплет, конечно, поскромнее, чем у советского издания, но суперобложка есть, ничем не хуже и бумага…
В этой же серии вышел и прелюбопытнейший том Вениамина Каверина с лаконичным и печальным названием. Учебник по истории литературы? Желание посчитаться с ушедшими в небытие недругами или оппонентами? Пи то, ни другое.
Просто глубоко личный и искренний, в чем-то — предвзятый, но достоверный рассказ об очень интересном явлении, имя которому — русская советская литература. Мне думается, что без этого знания невозможно понять, что такое русская литература вообще и литература века нынешнего, что она ищет и куда читателя зовет.
Одна из самых ярких подробностей — история литературного общества под скандальным названием «Сера- пионовы братья». Кто, кроме узких специалистов, знает, что к «серапионам» принадлежали и Юрий Тынянов, и Михаил Зощенко, и Вениамин Каверин, и Виктор Шкловский, и Всеволод Иванов и даже впоследствии о-очень ортодоксальные Николай Тихонов и Константин Федин,
руководивший после Александра Фадеева Союзом писателей?
Яркие, пристрастные, необыкновенно интересные заметы о литературе, о братьях-писателях, о творческих дискуссиях, о просто личных войнах и, конечно, о жизни всей страны, которая неотделима от писательства и писателей. Как говорится, под пеплом времени все еще пышут жаром обжигающие угли человеческой памяти.
Самое интересное, что книга, законченная Кавериным 25 ноября 1988 года, обозначена на титульном листе как «перевод с французского».
Странно — история русской советской литературы в переводе…

2015, 28 февраля




Храброе и доброе сердце
Джек Майер. Храброе сердце Ирены Сендлер.
«Эксмо». 2013




В этой книге рассказывается не только о подвиге Ирены Сендлер, социальной работнице из Варшавы, которая сумела спасти 2500 детей, обреченных на гибель в оккупированном городе.
В этой книге, что особенно важно для современного мира, разорванного на куски политическими, экономическими, религиозными разногласиями, рассказывается о подвиге, совершенном уже в наши дни тремя девочками-подростками из крохотного городка в штате Канзас. И это был подвиг памяти. Памяти не их личной, не канзасской, не американской. Памяти общечеловеческой.
… По совету учителя, которого в книге называют просто — мистер К., 14-летняя Лиз Камберс, школьница из Юнионтауна, согласилась написать доклад к Национальному Дню Истории. В папке идей, которую ей вручил учитель, была газетная вырезка, озаглавленная «Другие Шиндлеры». В небольшом тексте рассказывалось о невозможном — о том, как хрупкая женщина выводила, вывозила из варшавского гетто детей, давала им другие имена и добывала другие документы.
Как она устраивала их в польские семьи и в католические монастыри. Как ночью закапывала под яблоней в своем саду бутылки из-под молока, в которых были настоящие имена этих детей — на тот случай, если они когда-нибудь захотят узнать, как их звали на самом деле и кто были их родители…
Среди двух с половиной тысяч детей немало и тех, кого Ирене передали их собственные родители, осознавшие, что другой надежды спастись нет, что выход из гетто — только через трубу крематория в Треблинке…
— Мистер К., - спросила учителя Лиз. — Наверное, эта дама — знаменитость?
Оказалось, что учитель тоже ничего не знает об Ирене. Так начался поиск забытой героини варшавского подполья, а в свое время и забытой сознательно. Лиз и две ее подружки — Меган Стюарт и Сабрина Кунс — собрали по крупицам историю Ирены Сендлер, написали о ней пьесу «Жизнь в банке» (той самой, из-под молока) и поставили спектакль. Они выступали со своим спектаклем в Америке и Польше. Да, и в Польше, потому что оказалось, что забытая всеми спасительница — жива. Она в Варшаве, и ей уже 90 лет.
Спохватившееся польское правительство наградило Ирену орденом Белого Орла, а в 2007 году она была номинирована на Нобелевскую премию мира.
Книга посвящена всем невоспетым героям.

2015, 31 марта



Бумажный солдат
Булат Окуджава. Упраздненный театр.
Библиотека Всемирной Литературы. «ЭКСМО». 2014




Совершенно точно помню, как впервые услышал о Булате Шалвовиче. Август 1961 года, Коктебель. Левочка из Москвы читает, а я записываю в свой блокнотик: «Один солдат на свете жил, красивый и отважный, но он игрушкой детской был, ведь был солдат бумажный…» Девочка называет фамилию автора, а я — студент уже второго курса факультета журналистики — пишу над стихотворными строчками: «Акуджава». Да, именно так. Через «А». Провинция… А потом Булат Окуджава плотно вошел в жизнь моего поколения — своим негромким голосом и высокими чувствами. Маленький солдатик Второй мировой и большой поэт второй половины XX века.
Не прошло и половины века, как Окуджава издан в возрожденной издательством ЭКСМО Библиотеке Всемирной Литературы. Вместе с великолепной панорамой и ныне и присно актуальных стихов (чего, например, стоят хотя бы вот эти строчки: «… все глуше музыка души, все звонче музыка атаки…»), но скромно скрываясь в их блистательной тени, в книге присутствует семейная сага «Упраздненный театр».
История рода, начало которому положил отставной николаевский солдат Павел Парамушев. Отслужив свои 25 лет, он получил участок земли в Кутаисе, женился и родил трех дочерей. Старшая из них, Елизавета, вышла замуж за Степана Окуджаву и, дальше — почти библейский текст, «родились у них дети — Владимир, Михаил, Александр/ Николай, Ольга, Мария, Шалва и Василий». Наступил двадцатый век, одни ушли в белые, другие в красные. Потом, победив белых, красные стали выяснять, кто из них недостаточно красен… Обычная человеческая история, которая повторяется еще с каиновых времен.
Граница между хладнокровной статистикой и рвущей сердце трагедией так незаметна, что ты, читатель, ее пересекаешь и вдруг оказываешься едва ли не действующим лицом этой статистики-трагедии. Потом ты видишь, как «революция пожирает своих детей» (фраза принадлежит Дантону, одному из лидеров Великой французской революции. — Р.Г.), а идеи всеобщего братства уравниваются финалом в лубянских подвалах… Тебе становится понятна вечно грустная нота, оттеняющая все поэтическое творчество великолепного Булата. И только один вопрос остается: почему эти страницы так называются — «Упраздненный театр»? Ведь бумажный солдат всегда в проигрыше, а его грустным собратьям из другой песни «нет смысла в живых оставаться»…

2015, 30 апреля



Сердца четырех в поисках любви
Фредерик Бегбедер. Уна @ Сэлинджер.
«Азбука». Санкт-Петербург. 2015




В этом романе — четыре главных героя. Во-первых, конечно, Уна О'Нил, пятнадцатилетная красавица из Нью-Йорка, из тех, кого относят к the toast of cafe society (сливкам общества). Дочь великого драматурга и мизантропа Юджина О'Нила, с которой отец практически не желал даже встречаться.
Во-вторых, Джером Д. Сэлинджер, 21 года, начинающий писатель, по уши влюбленный в Уну, сначала — гражданское лицо, затем рядовой 12-го полка 4-й пехотной дивизии, которому выпал смертельный шанс участвовать 6-го июня 1944 года в высадке союзников в Нормандии, и остаться в живых. А в более позднее время — спрятавшийся от публики на ферме в Новой Англии автор знаменитого романа «Над пропастью во ржи», изданного общим тиражом свыше 120 ООО ООО экземпляров.
В-третьих, великий Чарльз Спенсер Чаплин, который в наших представлениях и рекомендациях совершенно не нуждается, поэтому обойдемся минимальным: старый муж юной Уны О'Нил, счастливый отец ее восьмерых детей.
Сначала Уна охотно разделяет платоническую влюбленность талантливого, но еще неизвестного Джерри, потом уезжает из Нью-Йорка в Голливуд, но не успевает стать, хотя и очень красива, кинозвездой — она знакомится с великим Чарли и принимает предложение выйти за него замуж.
Как и почему? Об этом лучше рассказано в романе.
Да, а кто же четвертый герой романа, не менее важный для сюжета? Это — автор, Фредерик Бегбедер. Это он — силой своего воображения — присутствует при прогулках Уны и Джерри по залитому лунным светом пляжу Пойнт-Плезант («Если луна круглая и желтая, как ломтик лимона, значит вся жизнь — коктейль», — напишет Ф.Б. на 67-й странице романа). И это он рядом с Джерри-солдатом преодолевает простреливаемую стометровку другого пляжа, по другую сторону Атлантики, и слышит голос подгоняющего пехоту офицера: «Не думайте об убитых, шагайте по трупам!» Невероятной силы «антивоенные» страницы романа заставляют вспомнить не остывающие страницы книг о Первой и Второй мировых войнах — Ремарк, Барбюс, Хемингуэй, Астафьев…
«Если бы надо было запомнить только один звук войны, это был бы свист пуль, прошивающих людей насквозь…» — пишет Джерри из госпиталя Уне (точнее, это пишет сам Ф.Б., сочинивший все письма за своих героев. Он запросил письма у наследников Уны и обрадовался, когда ему отказали. «Если бы я мог прочесть подлинные письма Джерри, то никогда не сумел бы их сочинить», — признавался он).
Так о чем эта книга? О любви. И о войне, которая не смешивается с любовью, а живет в человеке, прошедшем поле боя, отдельно, как раковая опухоль.

2015, 28 августа



Альт как машина времени
Дорман Олег. Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана.
«Аст». 2013



С чего начать? С фильмов Олега Дормана, в которых «о времени и о себе» рассказывают выдающие современники и собеседники? С биографии великого альтиста, игравшего концерты с Шостаковичем, с Ростроповичем, с Хейфецем, с сэром Менухиным?
Я в затруднении. Я не в состоянии уложить в два — два с половиной килобайта (условный размер публикаций для выступающего в клубе имени корнета Плетнева) свои впечатления от монолога Рудольфа Баршая. Поэтому начну — с альта, струнного инструмента, на котором играл Баршай.
Альт — старший брат скрипки, он был создан раньше, когда Антонио Страдивари придумал замену средневековой виоле. Альт больше. Звук у него ниже, бархатнее. И в струнных квартетах альт — обязательный участник. Рудольф Баршай сначала учился скрипке, а позднее стал играть на альте…
Пересказывать Баршая — безумие. Им можно только восторгаться. Его любовью к музыке. Его любовью к музыкантам. Его умением передать словами то, что словами передать невозможно.
«… инструменты звучали, как в раю инструменты звучат…» Или: «… Чтобы взять ноту, прижимаешь смычок сначала слегка и только потом покрепче: тогда звук стремительно, почти мгновенно вырастает из тишины (! — Р.Г.). И потом так же затихает… Эту технику мы в оркестре назвали «баховским штрихом»…»
А что он написал о Бахе, о Густаве Малере, Десятую симфонию которого сумел расшифровать (на это ушло двадцать лет!), о жившем уже в наши дни Александре Локшине? А вот что: «Великие композиторы ничего не «сочиняют» — смертный не способен сочинить подобное. Они слышат (!! — Р.Г.), и им хватает мастерства записать…»
И еще одно. Записанное на пленке, а теперь и на бумаге сохраняет для нас образы и лица музыкального мира, который ушел, к сожалению, безвозвратно. Хотя, может быть, мне это только кажется?
… Если бы меня попросили сказать о книге Баршая двумя фразами, я сказал бы: «Эта книга музыки изнутри самой музыки. Она звучит, когда ты ее читаешь».

2015, 29 сентября




Неизвестная мне Куба
Венди Герра. Все уезжают.
«КомпасГид». 2012



Что в памяти? Остров свободы… Куба, любовь моя!.. Патриа о муэрте!.. Компаньеро Фидель… Причудливый изгиб набережной Малекон… Звучащие, как стихи, названия кубинских городков: Тринидад, Сьенфуэгос… И, конечно, океан со всех сторон, его зеленая зыбь, охота за раковинами, которые по-испански называются «каракопь», подводные уроки профессионального ныряльщика Нельсона Карреры…
Что успевает узнать turisto russo за пару недель на острове-государстве? О настоящей жизни этих людей — без барабанного боя пропаганды? Почти ничего.
Почти ничего из того, о чем небольшая — 235 страниц — книжечка кубинской писательницы Венди Герра.
Книга написана в форме дневника сначала девочки-подростка, а затем молодой девушки. Да, впрочем, это и есть подлинный дневник, который юная художница и дочь поэтессы (то, что называется во всех странах и в нашей тоже, — творческая интеллигенция) вела, едва научилась писать. Автор-героиня почти ни с кем не дружит, только с дневником. Потому что ее постоянный спутник — страх.
Страх от общения с учителями в художественной школе. Страх от общения с собственным отцом.
Пересказать сюжет почти невозможно. Ты переворачиваешь страницы, с которых сходят твои собственные воспоминания, твои собственные химеры. И еще подробности поездок на Кубу, которые будто бы прошли мимо твоего сознания, а на самом деле просто прятались в складках памяти.
«… Родиться на Кубе означало, что ты должна приспособиться к отсутствию мира, в котором живут обычные люди… Снаружи я чувствую себя в опасности, внутри — как в комфортабельной тюрьме».
Эти строчки из книги издатели вынесли на обложку. И это тоже один из ключей к тексту. Раньше я думал, что Куба — это рай на земле. И не понимал: почему люди так стремятся уехать из рая?
В заключение стихотворение, написанное в аэропорту имени Хосе Марти после второй поездки на Кубу. Оно странным образом сохранило мое знание-незнание этого острова, этой страны.

… Смотри на них в последний раз,
Мой загорелый друг.
Сей остров больше не для нас —
Замкнулся круг.
Не повторятся никогда
Ни бирюзовая вода,
Ни тот коралловый песок,
Где отпечатки наших ног,
Ни запах кофе на углу,
Ночные танцы на молу,
Ни расплетенная коса,
Ни предрассветная роса,
Что возле башен вековых
Смочила ступни ног твоих…


2015,30 октября



Хроника вечного корреспондента
Константин Симонов. Разные дни войны.
Собрание сочинений, том 8. 1982




Симонов — это «Жди меня». Симонов — это «Парень из нашего города». Симонов — это «Двадцать дней без войны» и «Записки Лопатина». Симонов — это сборник стихов «С тобой и без тебя». Симонов — это, конечно, «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются» и «Последнее лето». А еще телевизионные фильмы из цикла «Шел солдат» и исповедальные воспоминания «Глазами человека моего поколения»…
Но для меня лично самое-самое — это «Разные дни войны», дневник, рабочие блокноты, которые военный корреспондент газеты «Красная звезда» Симонов вел все те годы, а после войны привел в порядок и через 30 лет с большим трудом опубликовал сначала отдельным двухтомным изданием, а уже потом в собрании сочинений.
Конечно, в этом тексте, составленном из кусков, записанных в разных местах тысячекилометрового фронта и слегка приглаженных авторской правкой, нет того художественного блеска, выстроенности сюжета, других изысков, которые создаются писательской фантазией.
Зато есть достоверность документа, честное свидетельство очевидца, боль человека, оказавшегося под бомбами и пулями (записи июня-июля 1941 года, сделанные у Могилева и Бобруйска)…
Позволю себе напомнить только один фрагмент из этой многостраничной книги — о самом начале войны. Когда в попытках остановить гитлеровские танки у переправы через Березину в районе Бобруйска бомбить эту переправу были посланы медлительные тяжелые бомбардировщики ТБ-3. Средь бела дня.
Без прикрытия истребителями. Повинуясь приказу, они шли на задание, а мессершмиты перехватывали их на полдороге и, играючи, сбивали один за другим.
«Я плакал, когда видел, как горели первые шесть самолетов, — пишет Симонов. — А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать седьмой самолет…»
Я думаю, что именно эти первые месяцы сделали лирического поэта Константина Симонова военным корреспондентом. Он и завещал развеять свой пепел над Буйничским полем под Могилевом, и дети исполнили волю отца.
P.S. Сегодня ровно сто лет со дня рождения Константина (Кирилла) Михайловича Симонова.

2015, 26 ноября



Поэт в России больше, чем поэт
Александр Городницкий.
Стихи и песни Двадцать первого века.
Изд-во «Якорь». Москва. 2015




500 новых стихотворений. Путешествия, воспоминания, сожаления о прошедшем, наблюдения за происходящим. Как менестрель, странствующий по планете или как каюр, погоняющий собачью упряжку. Все замечающий, все чувствующий и неторопливо складывающий строку за строкой…
Трудно, почти невозможно пересказывать эту поэтическую хронику наступившего века, вышедшую еще в нынешнем, но уже практически в прошлом году. И уместившуюся под обложкой, на которой изображен разведенный мост, словно разъятое время, которое никак не может сомкнуться.
А стихи и вслед за ними сама мысль поэта стремится преодолеть время:

… песню «Перекаты»
Голосит нестройный хор.
Вроде только лишь вчера я
По реке сплавлялся с ней.
Счастлив тот, кто умирает
Раньше песенки своей…


Все видящий, все понимающий наш современник, обо всем имеющий собственное мнение — мнение частного лица, который держит земной шар на ладони, как глобус. В его стихах, ломая временные барьеры, смешивается прошлая и настоящая история страны, история человечества. А может, она просто возвращается и повторяется, как тележное колесо, что шатается на разбитой оси, не будучи в состоянии выбраться из привычной, кому-то надоевшей, а, возможно, кому-то все еще милой колеи?
Впрочем, каждый читающий выберет для себя только для него написанные страницы. Их, этих страниц, 404, всем хватит. И читается новая книга Александра Городницкого то ли, как репортаж по сегодняшнему двадцать первому веку, то ли, как учебник истории, по недосмотру переплетчика перемешанный с учебником географии…
Поэт в России больше, чем поэт, — утверждал Евтушенко. Еще раньше Есенин гордо провозглашал: «… в моих глазах прозренья дивный свет…»
Так кто он такой, переживший многое и многих, ученый и подводник, бродяга и бард Городницкий? Он, как и положено быть поэту, — пророк. Пророк, еще в 2002-м написавший:

… Лихие наступают времена.
Русь, как пружина, сжата до отказа.
Все будет вновь: Ливонская война
И покоренье Крыма и Кавказа…


Веку двадцать первому — шестнадцатый год. Он еще подросток.

2015, 20 декабря



Искусство и вся остальная жизнь
Я, Майя Плисецкая.
Издательство «Олма Медиа Групп». Москва. 2015





Жила-была рыженькая девочка Майя. Были у нее мама и папа. Папа был большим угольным начальником, одно время даже руководил шахтами на заполярном острове Шпицберген. Мама была человеком искусства. А потом все сразу обрушилось: папу расстреляли, а маму отправили в «Алжир». Нет, не в африканский Алжир, а в Акмолинский лагерь жен изменников родины, сокращенно — АЛЖИР. И у девочки осталось только искусство. И удивительное чувство ритма, музыкальность и пластика — от мамы, девичья фамилия которой была Мессерер.
Дальше было все, как положено: балетная школа, поступление в труппу Большого театра, «Лебединое озеро» — от третьих-вторых ролей до Одетты-Одиллии. От стандартного репертуара Большого — к балетам, написанным композиторами специально для Майи Плисецкой и поставленным знаменитыми балетмейстерами Европы и обеих Америк…
А в промежутках — советская, а затем и российская жизнь, традиционный «гадюшник» творческих коллективов (Большой здесь — не исключение), жизнь и смерть Сталина, большие и маленькие тираны из Госконцерта, друзья и враги…
Майя Михайловна прожила долгую жизнь — в обычном понимании и в искусстве. Она стала великой балериной и звездой, а в своих записках — еще и наблюдательным и острым на язык литератором. Откровенным и прямым. Она не пытается приукрашивать свои достоинства. Она благодарна своим учителям. Она — нежная и искренняя жена. Она — слабая, потому что с болью переживает несправедливость, и мужественная, потому что не устает сражаться…
Книга открывает для читателя (и для меня в том числе) то закулисье, которого мы не видим из зрительного зала, где аплодируем, разрываясь от восторга. А там тоже мир человеческий, но окрашенный высоким чувством любви к Искусству.
… Читая книгу Плисецкой (рука не поднимается написать «мемуары»), я переключил свой телевизор на канал «Культура» (так случилось, что именно в эти дни пошла на канале программа «Большой балет»). Потом на «you tube» смотрел отрывки из ее балетов, записанные на видео…
Единственное сожаление, что мне не пришло в голову сделать это раньше. Потому что не было книги «Я, Майя Плисецкая».
Кстати, канал «Культура» так и остается постоянно включенным на моем домашнем телевизоре.

2016, 29 января



Откупоpим и перечтем
Павел Гутионтов. Не все резко.
Москва. Союз журналистов, 2013



Собственно, это и не книжка. А так, дембельский, что ли, альбом. Любительские, честно говоря, фотокарточки. Непритязательные, как мне кажется, тексты. А вот поди ж ты — полтора года уже эта не то книжка, не то альбом лежит у меня на журнальном столике у изголовья, а рука сама по себе то и дело тянется к этому изданию, раскрывает, где случится, и вот уже читаешь и перечитываешь, и возвращаешься к знакомым страницам.
Так о чем же написал Павел Гутионтов, известный журналист и даже секретарь Союза журналистов. О себе написал. О своих товарищах по «Комсомольской правде», по «Известиям», по «Литературной газете». А если честно, то обо всех нас вместе и по отдельности и о российской журналистике, как таковой…
Читая студентам курс «Журналистика в лицах», я не переставал (и сейчас не перестаю!) изумляться: отчего «жуткая эпоха сталинизма-тоталитаризма» демонстрировала блестящие образцы репортажа и публицистики, а разливанное море блогосферы и разнообразных изданий, та самая свобода, по которой, как я помню, тосковали прежде лучшие из лучших, до аналогичных образцов и не пытается даже дотянуться? Отчего? Почему? И по какой причине? Или был все-таки прав бывший Великий инквизитор дон Кристобаль Хунта, считавший, что «общение с девушками доставляет радость только через преодоление трудностей?» А журналистика — ведь она тоже женщина и требует к себе отношения как к даме, а не как, извините, к девушке по вызову…
Вот об этой ушедшей и прекрасной отечественной журналистике и ее верных трубадурах (продолжим тему!) и пишет Павел Гутионтов. И эта любовь переполняет страницы и захватывает тебя. Потому что себе соврать нельзя, если за 50 с лишним журналистских лет ты всерьез ни разу не пожалел об избранном однажды пути.

2016, 26 февраля



Охота за великими
Серия «Великие поэты». Комсомольская правда.
«Амфора». Москва — Санкт-Петербург. 2011–2013




Март — конец зиме. Очарование весеннего света. Очарование и восторг поиска, книжной охоты. Таким выдался март 2016 года для меня.
А все началось случайно. Забрел за какой-то мелочью в небольшой подвальчик «Fix-price» и увидел стопку разноцветных книжек размером в ладонь. Взял в руки одну-другую и, фигурально говоря, лишился дара речи. Мандельштам… Марина Цветаева… Басе…
Давид Самойлов… Да что они тут делают — среди консервов, пивных банок, моющих средств, носков и трусиков? А еще Апухтин и Михаил Кузьмин, Иван Никитин и А.К. Толстой, Артюр Рембо и Гийом Аполлинер…
Озираясь (не перехватил бы кто сокровище?), складываю стопку и — к кассе. Уже дома, не торопясь, предвкушая восторги, сдираю полиэтиленовую упаковку, поглаживаю золотое тиснение обложки, разглядываю рисунки и миниатюрные заставки — пиршество!
Уже потом, утолив любопытство, выясняю, что издательский дом «Комсомольская правда» выпустил серию из ста поэтических книжек. Обращаю внимание, что у Цветаевой на корешке стоит цифра 3, у Мандельштама — 10. Узнаешь, что в серии вышли и те, кого не нашел в подвальчике — Ольга Берггольц, Александр Галич, Эдуард Багрицкий, Данте и Петрарка… И Гумилев…
Пришлось раздобыть список магазинчиков «Fix-price». Их оказалось в Тюмени семь или восемь в разных концах города. И в каждом на неприметной полочке вдали от входа — такие же ювелирные томики. Стопка у меня дома медленно, но все же росла — книжки повторялись, кое-что покупал, чтобы просто подарить. Но самое-самое для меня из найденного в Интернете списка мне не попадалось. Ни Гумилева. Ни Галича. Ни Ольги Берггольц… Пришлось заказывать в Москву…
Так собралась у меня библиотечка великих поэтов — два десятка томиков. Непонятный с налету, тонкий японский лирик Басе. Давид Самойлов, к моему стыду, все эти годы маячивший на окраине моего сознания. Хотя его друзья, однокурсники-ифлийцы Майоров, Кульчицкий, Коган, Отрада давным-давно читаны-перечитаны. Самойлов потряс меня — тонкостью передачи оттенков чувств, деликатной чувственностью…
И, конечно, Ольга Берггольц, ее стихотворение из цикла «Родине»:

… Не искушай доверья моего.
Я сквозь темницу пронесла его.
Сквозь жалкое предательство друзей.
Сквозь смерть моих возлюбленных детей.
Ни помыслом, ни делом не солгу.
Не искушай, — я больше не могу.


2016, 30 марта



Добрый старый детектив
Джон Болл. Душной ночью в Каролине…
«Аст». Москва. 2015



Старый детектив, как марочное вино. Чем дольше хранится, тем лучше. Мысль проверена на себе. Однажды, на стыке XX и XXI веков, я поставил на новогодний стол давно забытую бутылку доброго вина, которую нашел в своем книжном шкафу. И только желтая газета, в которую бутылка была когда-то завернута, подсказала, что находка простояла в шкафу 33 года.
Но я о детективе. Купленном недавней библионочью и буквально проглоченном за выходные.
Джон Болл, столь же забытый мною, как упомянутая выше бутылка, взял меня на абордаж одним только названием первого из четырех романов — «Душной ночью в Каролине». Городок на глубоком американском Юге, скучный и сонный, где чернокожим по-прежнему в лицо говорят «ниггер», взбудоражен убийством приехавшего на музыкальный фестиваль дирижера. Следов нет, мотивы преступления непонятны. Полицейский сержант на всякий случай хватает на пустынной станции какого-то чернокожего, который ждет поезда, и тащит его в кутузку. Как подозреваемого.
Чернокожий оказался… следователем из калифорнийского городка Пасадена, и «стопроцентным американцам» с Юга пришлось не только считаться с его мнением, но и изменить кое-какие взгляды, которые всосали с молоком матери. 1960-е годы, однако.
Детективные романы Джона Болла неспешны. В них нет погонь и перестрелок. Главный герой, все тот же следователь, больше думает, чем бегает. Он терпим. Один из сюжетов развивается на территории нудистского парка, где мужчины и женщины ходят «безо всего». Героиня другого — айноко, дочь японки и чернокожего солдата из американского оккупационного корпуса). Короче, в современных детективах, где сначала стреляют, а потом спрашивают фамилию, такие встречаются редко. Плюс плотный сюжет. Плюс хороший язык перевода…
Однако после романов Джона Болла лучше думаешь о людях, как таковых, и о человечестве в целом.

2016, 27 апреля



Писатель, который всегда со мной
Эрнест Хемингуэй. Проблеск истины.
«Астрель«. Москва. 2013



Смешно было бы утверждать, что все семьдесят с лишним лет, с тех пор, как я научился читать, мои симпатии были отданы одному-единственному автору. Зато я точно знаю, когда познакомился с книгами Хэмингуэя.
В 1960 году я поступил на первый курс факультета журналистики УрГУ. Аудитория нашего курса, пятидесятая, находилась на пятом этаже старого здания по улице 8 марта, 62. А на втором этаже была библиотека с читальным залом. Я был, что называется, читающий мальчик, библиотекарши меня любили. Знаменитый черный однотомник Э.Х., вышедший, кажется, в том же году, я прочитал одним из пер.
На молодых Хемингуэй произвел ошеломляющее впечатление. Жесткая, прагматичная проза. Прямое действие. Хлесткие, как боксерский удар, диалоги. Сколько подражателей эпигонов появилось сразу. Их даже можно было узнать по бесконечному повторению: «он сказал, она сказала…»
У меня, правда, как-то не «подражалось». Зато вызывало тягу к путешествиям (в прежние времена это называлось — командировка). Дальний Восток, Крайний Север, Русский Север…
Самый знаменитый роман нашего кумира — «По ком звонит колокол» на 28 лет застрял в государственных издательствах. Мне повезло. Б 1967 году в Варшаве я купил в букинистическом магазине потрепанный, хорошо зачитанный двухтомник «Колокола», на польском, естественно. И так прочел его впервые. Потому что в университете бегал к филологам на четвертый этаж, там изучали польский язык. А в 1988 году в Гаване я ездил туда, где на высоком холме стоит «lа Finca» — дом, в котором с 1940 по 1960-й жил Хемингуэй. Я видел многочисленные стеллажи с его книгами и стойки с ружьями, с которыми он ездил в Африку. А с вершины холма сверкал, переливался темным и синим Атлантический океан. Позднее я прочту это описание в еще одной запоздавшей к нашему читателю книге «Острова в океане».
«Проблеск истины» рассказывает о жизни в африканской саванне, недалеко от Найроби. Лагерь, где живет белый охотник с женой. Его напарники по охоте, черные, камба и масаи. Они охотятся на хищников, которые очень досаждают жителям селений. И на травоядных, которые, так уж сложилось, — и обед, и ужин.
Книгу написал Хемингуэй, но не закончил. А довел ее до печати сын писателя Патрик. И блестяще перевел на русский Никита Красников (в частности, переводчик «Боливийского дневника» Че Гевары).
И мне думается, в этом, а не только в подробностях жизни в глубине Черного Континента, охоты на львов, леопардов и буйволов прелесть романа «Проблеск истины».
Изумительные диалоги, когда автору нет нужды уточнять, кому именно из героев принадлежит очередной пассаж. Ты читаешь и кажется, что слова рождаются у тебя во рту, что их при желании можно петь, если бы были ноты… Поток двух сознаний, которые то сливаются, то снова растекаются «по древу», как заметил еще безвестный автор «Слова о полку Игореве».
Высокая проза. Ироничная («гиены не могли достать висящее на дереве мясо, но продолжали обсуждать варианты…») Романтическая («когда ты умрешь, шептала Мэри, а мне не повезет и я останусь жить, и меня спросят, что мне запомнилось лучше всего, я скажу: с ним было просторно в одной кровати…») Этнографическая (временами кажется, что большая часть текста написана на суахили; так ловко вплетаются в прозу слова Восточной Африки — но в конце есть словарь и при желании можно выучить, что мзури означает хорошо, мва-намуки — женщина, симба — лев, а пига — стрелять… Мзури…
Хорошо…

2016, 1 июня


Рафаэль Сабатини. Одиссея капитана Блада.
Библиотека приключений, т. 18. 1969


ЧЕРЕЗ ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ


Мы выбираем книги? Как бы не так — это книги нас выбирают, заманивая тихим шелестом страниц.
Вот в прошлые выходные я, как обычно, отправился в «Метро». Привычно качу тележку прямо, потом поворачиваю влево, чтобы добраться до выкладок, где находится хлеб наш насущный. По правому борту (позднее станет ясно, отчего я перехожу на флотский жаргон) — стеллаж с книгами: знакомые томики серии «мировая классика». Аккуратные, сделанные со вкусом, без пышности, привлекательные такие «кирпичики». Пару месяцев назад я уже исполнил свой читательский долг перед этой книжной серией, так что не собираюсь снова останавливаться.
Но остановился — увидел на корешке знакомые буквы «Одиссея капитана Блада».
Взял в руки — раскрыл книжку — уронил взгляд на текст: «… С вашего позволения, я хотел бы знать, за что вы назначили выкуп в двадцать тысяч песо…» Знаменитое место — схватка на шпагах благородного героя капитана Блада с отъявленным негодяем капитаном Левассером.
Книга, содержание которой читано не один десяток раз, поехала со мной. А дома уже давно живет на книжной полке капитан Блад, под другим переплетом. Новая покупка продолжала повелевать мной. Она заставила найти человека, который с радостью принял подарок.
Вернувшись домой, я без труда нашел мою старую книжку и погрузился в романтическую историю о тропических морях и пиратах, о плантациях сахарного тростника и красном фрегате под белыми парусами, названном по имени девушки «Арабелла», о просто джентльмене среди джентльменов удачи. А какие слова зазвучали у меня в ушах: бейдевинд, оверштаг, кабельтов, обрасопить реи! Или — «Эту посудину мы сейчас потопим!» А каков второстепенный герой артиллерист Огл, который со своими канонирами весь роман бегает туда-сюда…
А какие цитаты застревают в памяти: «… куда, куда стремитесь вы, безумцы?»; «завтра мы снова выйдем в огромное море»; «люби не то, что хочется любить, а то, что можешь, то, чем обладаешь» (они из стихов римского поэта по имени Квинт Гораций Флакк, которого все время цитирует странный флибустьер Питер Блад).
И ты думаешь: как легко преодолеть пространство и время — достаточно раскрыть хорошо знакомую книгу.

2016, 29 июня



Такие опасные стихи



Есть вещи, которые понять невозможно.
Одна из них — совершенно очевидна, но так же непонятна. Почему тоталитарные режимы — во все времена и народы — с особым тщанием и сладострастием даже уничтожали литераторов?
Не потому ли, что мысли, облеченные в слова, в стихотворные строки, казались диктаторам более опасными, чем меч и огнестрельное оружие? Мартиролог, созданный сталинским режимом, содержит громадный список имен. Этот список покажет: какую бесконечную и бескрайнюю просеку в отечественной культуре вырубил топор палача.
Мозг, в котором «прозрений дивный свет», гаснет. Образуется пустота и, как писал Владимир Богомолов, «одно место холодного груза». Но остаются имена. Стихотворные и прозаические строки. Остаются вопросы, на которые нет и не может быть ответов.

«… как журавлиный клин в чужие рубежи
-  На головах царей божественная йена
-  Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?..»

(О. Мандельштам)

«… сегодня особенно грустен твой взгляд,
II руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай, далеко-далеко, на озере
Чад Изысканный бродит жираф…»

(Н. Гумилев)

«… Пренебреженьем к этикету
Смущен суровый мажордом.
Король французский на паркете
Играет в шахматы с шутом…»

(Н. Агнивцев)

«… Да, путь поэта неисповедим.
Вам кажется, что он бесцельно бродит,
А он душой летит к мирам другим,
Но и у звезд покоя не находит…»

(Егише Чаренц)

«… Не я пишу стихи.
Они, как повесть, пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их.
Что стих?
Обвал снегов.
Дохнет — и с места сдышит,
И заживо схоронит.
Вот что стих…»

(Тициан Табидзе)

Такие разные поэты. А судьба оказалась одна. Расстрельная судьба. Смерть Осипа Мандельштама в пересыльном лагере на Второй Речке под Владивостоком была ничуть не легче.
Но бумага, величайшее изобретение китайского чиновника по имени Цай Лунь, который жил во втором веке н. э., сохраняет волшебные строки. И хотя не дает ответа на наши вопросы, но зато порождает и эти, и новые.
А стихи продолжают рождаться.

«… Берегите нас, поэтов. Берегите нас.
Остаются век, полвека, год, педеля, час,
Три минуты, две минуты, вовсе ничего…
Берегите нас. И чтобы все — за одного…»

(Б. Окуджава)

2016, 30 июля




Эми отвечает на вызов судьбы
Эми Пурди. Шаг вперед.
Москва, издательство «Э». 2016



«Повесть о настоящем человеке» Борис Полевой писал во время «нюрнбергского сидения». Он был командирован газетой «Правда» на Нюрнбергский процесс, который только в кинофильме предстал захватывающей схваткой между участниками Второй мировой войны — победителями и побежденными.
На самом деле, как писал позднее Полевой, это были нудные, тягучие, вязкие, бесконечные заседания, которые убаюкивали едва пи не всех, в том числе и тех, кто сидел на скамье подсудимых. Здесь и была написана история о безногом летчике, очерк о котором еще в дни войны был забракован редактором газеты, сказавшим автору — «Еще не время».
В Нюрнберге страницы книги об Алексее Маресьеве, становились еще одним аргументом, объяснявшим: почему одни — сидят за столом судей, а другие — на скамье подсудимых…
Книга «Шаг вперед» рассказывает не о войне. А об американской девушке, на которую обрушился неожиданный удар судьбы. В девятнадцать лет — болезнь, затем операция (медицинскую часть сюжета читатель сможет отыскать сам), и вместо стройных ног Эми получает две безобразные култышки, на которых ей предстоит ковылять в будущее, обещавшее быть таким лучезарным.
Эми — не летчик-истребитель. Ее страна не ведет борьбу со смертельным врагом. Но есть жажда жизни. Есть характер. Есть поддержка родных и друзей. Есть, наконец, успехи современной протезной промышленности…
Что в финале? О, много чего ждет читателя, который пройдет шаг за шагом рядом с безногой девушкой по ее тернистому (вспомните хотя бы андерсоновскую Русалочку!) пути.
Например, Паралимпиада в Сочи, где Эми Парди завоевала бронзовую медаль в… сноуборде. Например, золотая награда в «Танце со звездами», где Эми на протезированных ногах танцевала ча-ча-ча, вселяя, как писали газеты, надежду во многие сердца: «Это вы можете!»
И этот путь от разочарования к надежде под настойчивый рефрен, звучащий в ушах и в сердце этой девушки: «Ты сможешь, Эми!.. Давай-давай-давай!»

2016, 30 августа



Не возвращайтесь к былым возлюбленным
Майн Рид. Всадник без головы.
«Азбука-Аттикус». 2013



«Не возвращайтесь к былым возлюбленным, былых возлюбленных на свете нет…» — предостерегал Андрей Вознесенский. Но о каких возлюбленных мы говорим, если речь идет о младшем школьнике?
А если этот младший школьник прозван дома «библиофаг» — пожиратель книг? Если он усердный посетитель всех четырех библиотек одного из уральских райцентров — школьной, районной, местного ДК и даже библиотеки райкома партии? Да-да, не удивляйтесь — в те далекие времена в райкомах парии были библиотеки и, должен заметить, с неплохим подбором литературы.
Но продолжим представление нашего героя. Этот младший школьник читал на всех уроках, даже письменных. Читал за обедом, не замечая, куда он несет ложку с супом. Читал под одеялом, используя в качестве источника освещения жужжащий фонарик-динамку, клавишу которого надо было нажимать непрерывно.
Книги той поры глубоко врезались в память. Одна из них — «Всадник без головы». Помните? История с призраком, закутанным в мексиканский плащ-серапе. Он несся по прерии, а голова его, покинув широкие плечи наездника, покачивалась на ремне у его колена. Леденящая кровь история о погоне за этим ужасом заставляла лихорадочно перелистывать страницы в надежде скорее добраться до успокаивающего сердечный стук финала. Ну и еще кое-какие подробности. Например, военно-полевой суд, больше напоминавший суд полковника Линча, и петля, готовая обнять шею подсудимого, покачивалась прямо над судейским столом… Переодетые команчами мексиканские бандиты, которые то выходят «на тропу войны», вселяя ужас в поселенцев, то торопливо смывают боевую индейскую раскраску и опять скрываются в бескрайней прерии…
Колоритный охотник Зебулон Стумп, который (точная цитата!) «регулярно являлся в почтовое отделение за письмами и переводами, которые ему никто не собирался посылать»…
… И вот совсем недавно огромная серия в сотню с лишним названий, прилично изданная, хотя на недорогой бумаге, позволила мне вернуться в мое читательское прошлое.
Среди обретенных сокровищ оказался и «Всадник…» Тут-то и выяснилось, что в детстве я читал какую-то не такую книгу. Да, ночной кошмар, несущийся по прерии, никуда не делся. И военно-полевой суд. И мексиканские бандиты, раскрашенные под команчей. И мустанги. Все оказались на месте.
По главной пружиной, которая раскручивала сюжет, оказалось вовсе не это. Ею оказалась (видимо, мало интересная тогдашнему младшему школьнику) романтическая история любви красавицы Луизы, дочери богатого плантатора, и потомка аристократического ирландского рода Мориса Джеральда, который покинул свой остров. Скрывая свое происхождение, ирландец ловил и объезжал техасских мустангов (они расплодились от первых лошадей, появившихся в Новом Свете с отрядами конквистадора Кортеса).
А когда Мориса обвинили в убийстве брата Луизы, эта, не только красивая, но и храбрая девушка, явилась на суд, чтобы защитить его. Для этого ей пришлось рассказать о ночном свидании с Морисом-мустангером в парке у гасиенды, что в начале XIX века в Техасе, да и не только там, не могло не считаться предосудительным. Впрочем, и на этот раз, как много лет назад, все закончилось благополучно.
Преступление раскрыто. Мустангер освобожден и готовится к свадьбе с Луизой. Убийца наказан. Причем тут строчка из Вознесенского? Да просто повод, чтобы сказать: давайте возвращаться к любимым книгам, даже через годы. Не исключено, что у них окажутся иные сюжеты, не менее замечательные, чем прежние.

2016, 29 сентября


Уравнение со всеми неизвестными
Александр Куланов. Роман Ким.
Молодая гвардия. Жизнь замечательных людей. 2015




Боюсь, что нынешнему читателю слова Роман Ким ничего не скажут. Поэтому хочу предупредить: Роман — не литературный жанр, а имя. Имя писателя, который ворвался в литературу и стал широко известен в начале 50-х годов. Поскольку все предшествующую жизнь по разным причинам пребывал в густой тени. Тень этой тени плотно лежит и на многих страницах исследования, повествующего о человеке, предположительно находившегося в родстве с королевской династией Кореи. О человеке, который по неокончательно проясненным данным, получил специальную подготовку в Японии и будто бы имел отношение к японским спецслужбам. По другим сведениям (тоже со многими вопросительными знаками!) возглавлял аналогичную службу в НКВД в тридцатые годы, был не то разоблачен как двойник, не то несправедливо обвинен. Приговорен к высшей мере наказания, но находясь в тюрьме в ожидании расстрела, по личной просьбе Сталина занимался дешифровкой и чтением секретных документов японского генерального штаба. Добытые им сведения позволили советскому командованию в 1941 году перебросить с Дальнего Востока несколько десятков дивизий, которые, как утверждают, и решили судьбу сражения под Москвой и, соответственно, судьбу войны…
Не слабо?
А потом, как чертик из табакерки, возник и моментально стал модным писателем и родоначальником жанра политического детектива. Его первая после войны книжка — «Тетрадь, найденная в Сунчоне», политический детектив о том, как происки империалистов привели к войне на корейском полуострове, принесла автору славу и деньги. По некоторым сведениям, именно Роман Ким рассказал начинающему литератору Юлиану Семенову о молодом человеке, которого звали Максим Максимович Исаев и который работал в 1920 году во Владивостоке, оккупированном японскими войсками. Так, очевидно, и появился знаменитый Штирлиц, во второй половине XX триумфально пронесшийся по книжным страницам, кино- и телевизионным экранам.
… Я извиняюсь перед читателем, что практически в каждую фразу вставляю неуверенное — предположительно, будто бы, очевидно… В самой книжке такие оговорки на каждой странице и едва ли не в каждом абзаце. Возможно, по этой причине из 414 страниц книги я за месяц прочел немногим более трехсот. Да еще на каждом шагу тормозили чтение «правильно написанные» Александром Кулановым, квалифицированным японистом, японские имена и фамилии, а так же исправленные им на японский манер, привычные географические названия.
Но ведь интересно же!

2016, 29 ноября



Чесли Б. Салленбергер, Родриго де Альмейда и другие
Чесли Салленбергер и Джеффри Заслоу. Чудо на Гудзоне.
Москва. Издательство «Э». 2016




I 5 января 2009 года самолет А-320, вылетевший из нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардиа в город Шарлотт, штат Северная Каролина, после взлета столкнулся со стаей канадских гусей. Потеряв оба двигателя на высоте 850 метров, самолет вынужден совершить посадку — на реку Гудзон. Все пассажиры и экипаж — 155 человек — остались живы.
Повествование ведется от первого лица — капитана Airbus-320 «Салли» Салленбергера. Как рос в Техасе, как в 16 лет сел за штурвал небольшого самолета и поднялся в небо с травяного аэродрома. Как попал в летную академию, стал военным, летал на F-4 «Фантом». Закончив службу, переучился на гражданские самолеты.
Один из тысяч КВС, он был известен только своей семье и некоторым сослуживцам по компании US-Airways.
Книга обстоятельная и даже, не побоюсь сказать, нудноватая. Понятно, что не размышления в воздухе Антуана де Сент-Экзюпери. Скорее всего, я не стал бы ее читать, не будь одного обстоятельства.
Собственно, тема «приводнения» А-320 на Гудзон подробно изложена автором книги (авторами! — ведь перед нами литзапись. — Р.Г.) на ста страницах с небольшим, начиная с 250-й.
А пятью годами позднее, в январе 2014 года, самолет Боинг 737–300 авиакомпании Fly-Dubai, направлявшийся из столицы Шри-Ланки в Дубай, взлетал с промежуточной стоянки в аэропорту Раджапакса и точно так же потерял оба двигателя. Только вместо канадских гусей на его пути оказались цейлонские павлины из соседнего заповедника. И случилось это не в воздухе, а при разгоне. Пилот Родриго де Альмейда, бразилец, сумел остановить разогнавшийся самолет, оставив на ВПП покрышки своего шасси.
Нас было 200 душ в локостере, и не было рядом реки Гудзон, а только цейлонские джунгли, и за штурвалом не сидел командир воздушного судна с 42-летним стажем, а довольно молодой пилот.
Наш боинг, потерявший возможность не только летать, но и просто двигаться, отбуксировали на стоянку и пассажиры стали покидать борт. Я увидел пилота Родриго де Альмейду, который, как и положено в таких случаях, стоял у выхода. С белым-белым лицом, что было особенно заметно рядом с его черной, как смоль, шевелюрой.
Понятно, почему я с таким интересом читал «Чудо на Гудзоне»? Хотел понять, что чувствовал летчик Родриго, за спиной которого в салоне сидело 200 человек?

2016, 30 ноября



Призрак из книжного шкафа
Пер Валё и Май Шевалль. Негодяй из Сефлё.
Москва, «Молодая гвардия». 1973


Пушкин — это наше все и справедливо на все времена. Сошла на ваше чело печаль, что делать? Обратиться к классику за советом. И вот вам совет: «… откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро»…
Ну, хоть и новогодие у дверей, но «бутылек» шампанского в одиночку может показаться излишеством. А чтение текстов господина Мольера — тоже не на каждый день. Тогда, скорректируем Александра Сергеича и в этой части. Запустим руку в темный книжный шкаф наудачу: ловись рыбка, большая и маленькая! И пусть невелик и неказист улов — помятая книжка в зеленоватой обложке, и авторы, знакомые, главным образом, по их другим произведениям. Как их представляет аннотация: известный шведский автор и его жена. Мастера детектива.
Впрочем, детективы весьма оригинальные. Взять хотя бы их же пера шедевр «Гибель 31-го отдела». Как им удалось еще в стародавние времена предсказать все, что произойдет с печатной прессой уже в наши дни? И, заметьте, безо всякого вмешательства Интернета!
Но поскольку я вытащил из шкафа совсем другую книжку, предадимся бегу (опять Пушкин!) и шелесту ее страниц перед глазами.
По жанру — полицейский детектив. Полицейские в нем — и жертвы, и убийцы, и тупые начальники, и мужественные сыщики. А еще дела давно минувших дней, где прячется разгадка только свершенного злодейского убийства старого полицейского, за жизнью которого пришел, подобно Року, бывший сослуживец. И охота на сослуживца, блистательного стрелка, спрятавшегося со своей винтовкой на крыше самого высокого в этом районе Стокгольма здании. И другой полицейский, герой других романов нашей талантливой писательской пары (поищите это имя — Гунвальд Ларсон, получите удовольствие!), рискует своей жизнью, но все-таки берет стрелка живым…
Всего двести страниц, а вас то гонит любопытство, то трясет от возмущения, то покоряет благородство героев. И никакой тенденции.
Нет, тут я, кажется, ошибся. Что там сказано в аннотации? «Роман… начинается, как детектив, с убийства комиссара полиции, но главное в книге не детективная линия, а разоблачение нравов буржуазной полиции».
Ну, конечно, «их нравов». Ведь у всех героев книги — шведские имена.

2016, 27 декабря



Атлантида никуда не исчезла
Литературная матрица: Советская Атлантида.
СПб, 2013




В День города на книжном развале у литцентра я купил очередное издание Лимбус-Пресс. Под светло-желтой обложкой — почти три десятка публикаций. Я, право, затрудняюсь назвать их жанр. Рассказы о писателях? Литературоведческие эссе? Молодые авторы написали о своих предшественниках советского периода. О тех, кто составлял, скажем так, элиту советской литературы. Имена первого ряда. Своеобразный иконостас. Александр Фадеев. Леонид Леонов. Вячеслав Шишков. Александр Серафимович. Быстро взлетевшие в начале советской эпохи. И почти так же быстро забытые, когда эпоха закончилась.
Свободные от табели о рангах новые литературоведы создали интереснейший сборник. Они расчистили номенклатурно-мифологические напластования на старых портретах.
Те, кто подобно мне еще помнит содержание книги Николая Островского «Как закалялась сталь» и привычно отождествляет автора с героем по имени Павка Корчагин, будут изумлены. Они узнают, что в 1917 году автору этого, говоря современным языком, бестселлера (который до 1987 года входил в обязательный список школьного чтения) было всего 13 лет. Что он никогда не был участником Гражданской войны. Что не строил узкоколейку из Боярки, чтобы спасти «замерзающий Киев». Что и строительства такого не было… Все это Николаем Островским придумано. Придумано ярко, талантливо и надолго. Б семидесятые годы журналист и поэт Борис Вахнюк писал: «… от Боярки корчагинской сквозь годы бежит ко мне стальная колея!»
«Атлантиду» один из рецензентов назвал «попыткой реабилитировать советскую официальную литературу». Но вот проблема: как объяснить, что литературное качество этой «официальщины», на мой хотя бы вкус, неизмеримо выше, чем многое написанное и опубликованное в последние годы?
Герман Садулаев, автор очерка об Островском, пишет, что, например, в Китае «Как закалялась сталь» издана общим тиражом 12 миллионов экземпляров. И что у китайских студентов Павка Корчагин занимает третье место среди кумиров, после Джеймса Бонда и Спайдермена…
Литературная Атлантида никуда не исчезла. Она еще жива во многих из нас.

2017, 21 января



От книги как от судьбы не уйдешь
Борис Пастернак. Доктор Живаго.
Издательство «Азбука».2015




Разве мы выбираем книги, роясь в развалах у букинистов или стоя в растерянности у библиотечных полок? А, может, они нас выбирают, посылая неразличимый для других сигнал? Не знаю. Но верю, что система, определяющая неизбежность встречи, существует.
Это она заставляет тебя вытаскивать из родительского шкафчика «Тихий Дон» и бросает, как в воду с обрыва, в его страницы. Кое-что до сих пор сидит в памяти, даже нумерация страниц.
А много лет спустя, готовясь к вступительным экзаменам в университет, ты ночь напролет идешь (в уме, конечно, или как сейчас принято говорить, — виртуально) судьбой Андрея Болконского и иже с ним.
С годами становишься осторожнее. Даже вершины литературы порой обходишь. Ненароком коснувшись чистенького корешка, боязливо отдергиваешь руку — не утонуть бы! По опыту знаешь: литературный шедевры — это не по шейку, а с ручками-с ножками, как омут.
Так годами ждали в моем шкафу (годами — не преувеличение, а факт!) и «Сто лет одиночества» Маркеса, и «Унесенные ветром» Митчелл. Та же судьба постигла «Доктора Живаго», здесь счет пошел уже на десятилетия.
Выбирая аккуратно изданные томики «Мировой классики», не мог не прибавить к ним трагическую книгу нобелевского лауреата.
… Прочел буквально залпом, отложив читанные наполовину книги под лампой у моего изголовья. Испытал потрясение.
Сталин однажды сказал о Пастернаке (совсем, правда, по другому поводу!): небожитель. Это правда. Пастернак — демиург. Происходящее на земле — движение людских масс, силы природы, общественные события — все повинуется его перу. Два или три года мировой войны он умещает в два-три абзаца. Штрихами созданная картина впечатывается в сознание и сохраняется в нем…
«… Погода перемогалась. Кап-кап-кап — долбили капли по железу водосточных труб и карнизов. Крыша перестукивалась с крышею? Как весною. Была оттепель…»
Не берусь разгадывать тайны пастернаковского творчества, секреты таланта. Попытаюсь лишь отгадать причины ярости, с которой братья-писатели рвали в клочья и книгу, и самого демиурга. Думается, что причина та же, что и в древнем конфликте Каина и Авеля. Литературные генералы, травившие Пастернака, может, сами не умели писать. Но читать-то они умели. Понимали разницу. И попытались возвыситься над ним, если не в литературе, то хотя бы в жизни.
… Стоя возле своих книжных полок, я поднял глаза и увидел в верхнем ряду собрание сочинений Пастернака. В третьем томе столько лет ждал меня «Доктор Живаго». Наверное, я прочел бы его иначе, чем сейчас.

2017, 27 февраля



Размером с половину жизни
Леонид Млелин. Холодная война.
«Амфора». 2014



Дойдя до последней, 767-й страницы новой книги современного историка и публициста Леонида Млечина, я понял: ровно половина моей собственной жизни, ее самые лучшие годы пришлись на эпоху, которая в истории XX века так и обозначена — холодная война. Она началась, когда мне было 11 лет. А закончилась, когда я стал на 40 лет старше.
… Я взахлеб читал толстенный том, большой, как боинг, даже цифры те же, посмеивался я, укладываясь с этой книжкой в постель. Я читал, и в моей памяти соответственно страницам, разворачивались события. О которых я знал. О которых читал в газетах или в других, современных этим событиям, книгах. Кое-что изучал, как говорится, на местности. Побывал на Плайя-Хирон, где в 1961 году произошла неудачная высадка кубинских «gusanos», с которой начался кубинский кризис, едва не приведший к третьей мировой войне. Посещал в Варшаве штаб-квартиру Леха Валенсы накануне первых в Польше свободных выборов (1989 год). В Сеуле осмотрел выставку, посвященную корейской войне 1950–1953 годов…
Мне казалось, что я читаю историю собственной жизни и вновь переживаю давно минувшие события. Вспомнил: в Уральском университете, куда я поступил в 1960 году, мне рассказали о том, что совсем недавно, в мае, в небе над Свердловском был сбит самолет-шпион; оставшегося в живых американского летчика Пауэрса даже какое-то время держали в здании КГБ на проспекте Ленина, 17. Мимо этого дома я каждый день ходил на занятия…
Как видите, многое из того, что насобирала моя память, блестящее исследование Млечина (напомню: 767 страниц!) поставило на документальную основу.
Из этой книги мы узнаем, как на самом деле проходило ядерное соревнование двух великих держав… Как в Западный Берлин, внезапно оказавшийся фронтовым городом с перезанными коммуникациями, американцы построили воздушный мост — каждые четыре минуты на аэродром Темпельгоф садился грузовой борт, даже уголь для электростанций доставляли самолетом… Что на самом деле говорил Черчилль в фултонской речи…
Но самое-самое, что мне хотелось бы отметить. Холодная война оказалась вдесятеро длиннее, чем любая из горячих в наше время. И все-таки один ее урок стоит помнить.
Руководители государств с диаметрально противоположными взглядами на миропорядок, генеральные секретари и президенты, сумели сделать то, на что оказались неспособны их предшественники, — остановиться в шаге от настоящей войны.

2017, 29 апреля



Воскрешение поэзии
Ирина Одоевцева. На берегах Невы.
«Эксмо». 2012




Любопытство к литературе Русского Зарубежья пробудил во мне французский литературовед Ренэ Герра. Неведомо, каким ветром его занесло в Тюмень в самом начале нынешнего века. Да это и неважно. Важно то, с каким знанием и восторгом этот «французик из Бордо» (а точнее из Ниццы) рассказывал о русских писателях и поэтах, волею Октябрьской революции заброшенных во Францию. Среди тех, о ком говорил мсье Герра, звучали имена не слишком известные в наших местах и в наше время: Ирина Одоевцева, Георгий Иванов, Георгий Адамович…
И вот яркий том в пестром «супере» — возрожденная серия Библиотеки Всемирной Литературы. Ирина Одоевцева рассказывает о Петрограде 1918–1919 годов, о поэтической студии, где преподает Николай Гумилев. О встречах с Осипом Мандельштамом. В конце жизни оказавшись в Доме престарелых, забытая на Родине поэтесса Ирина Одоевцева начинает писать воспоминания — на берегах Невы.
Книжка сохраняет удивительную свежесть воспоминаний. В ней время словно замедляет свой бег, порой — течет вспять.
Впрочем, с Временем у Одоевцевой свои отношения. «… время в ранней молодости длится (ах, как это сказано: время — длится! Не идет, не бежит, не течет — длится! — Р.Г.). Вернее, летит с головокружительной быстротой и вместе с тем почти как бы не двигается. Дни тогда были огромные, глубокие, вместительные…».
Три поэтических имени на этих страницах. Три трагические судьбы. Николай Гумилев (расстрелян в 1921-м). Осип Мандельштам (умер в лагере под Владивостоком в 1938-м). Георгий Иванов (скончался в лечебнице для бедных во Франции в 1958-м)… Один за другим.
Но поэтическая слава Родины собрана любящей рукой Одоевцевой. На страницах книги они живы, молоды, талантливы.
Так проходит мирская слава. «Невероятно до смешного, — написал Георгий Иванов, — был целый мир и нет его. Нет ни похода Ледяного, ни капитана Иванова, ну, абсолютно ничего».
Он же не знал тогда, что его вдова сумеет воскресить в своих воспоминаниях и его самого, и его друзей.

2017, 30 мая.



Книга-Фильм, 0:1
Роберт Джеймс Уоллер. Мосты округа Мэдисон.
М., «Рипол классик». 2017




Состязание первоисточника и его кино(видео) интерпретации — наверное, вечно. Чаще всего, как мне помнится, первоисточник выигрывает, а пленочную копию — дружно бранят. Даже на далекой от эмпиреев киноплощадке Тобольска, где до финала еще страшно далеко, уже сверкают сполохи будущих рецензий.
Но бывают, однако, исключения. Таковым стал давнишний фильм по еще более давней книге Роберта Уоллера «Мосты округа Мэдисон». Так получилось, что фильм я увидел прежде, а книгу совсем недавно. Вот и сравниваю два послевкусия. Романтическую киноверсию с великолепной Мэрил Стрип и великим Клинтом Иствудом. И книгу, где рассказывается о том, как сын и дочь после смерти матери обнаружили в ее бумагах следы романа, некогда пережитого ею. Как они прочли эти записки и, не думая, что скажут соседи, попросили автора описать и напечатать эту историю.
Может быть, все дело в том, что первое впечатление сильнее второго. Может быть, игра замечательных актеров, созданные ими образы превзошли то, что изложено на бумаге?
Однако мне показалось, что создав два отличных фрагмента — в начале и конце книги, где благородные чувства детей Франчески, их любовь заставили признать за матерью право на собственные чувства и собственную жизнь, в центральной части сюжета автор несколько увлекся. Не будучи женщиной, он попытался передать ход ее мыслей и ощущений. И, по вышеуказанной причине, несколько перебрал по части физиологии…
Видимо, бессмертный образ Гюстава Флобера, автора знаменитого в XIX веке романа «Мадам Бовари», беспокоил автора «Мостов округа Мэдисон». Флобер нередко утверждал, что живописуя свою героиню, он излагает свои ощущения, и даже будто бы не раз восклицал: «Эмма — это я». Дубль не получился. Как запад есть запад и восток есть восток (Р. Киплинг), так женщина и мужчина тем и интересны, что непохожи друг на друга.
Фильм, полный тайн и умолчания, выиграл у подробного буквалистского описания. Как любовь всегда должна выиграть (и выигрывает) у физиологии. Или, как об этом однажды сказал К. Симонов, «утомительной гимнастики.

2017, 29 июня




Из книг Инны Горбуновой



Отсроченный эффект
Владислав Крапивин. Славка с улицы Герцена.
«Тюменский курьер». 2008




Современные дети, к сожалению, не такие книгочеи, какими были в детстве их родители или родители родителей. Но перед хорошей книжкой юные любители виртуального общения и компьютерных игр все-таки устоять не могут. Особенно если вовремя начать им читать.
Первая встреча с книгами Владислава Крапивина у моей дочки состоялась год назад. Тогда нам подарили «Славку с улицы Герцена». Без особой надежды на успех (такой объем казался непосильным для 8-летнего ребенка) как-то вечером мы открыли том и потихоньку начали читать. События не хотелось форсировать, читать галопом, помногу страниц в день — хотя бы по чуть-чуть, чтобы на ночь ребенок послушал хорошую, добрую, написанную таким далеким от обрубленного компьютерного языка книжку.
Несколько смущало, что главный герой не девочка, а мальчик. Тогда дочка еще не признавала книжек про мальчишек. Ее больше интересовали феи и принцессы. Но Славку она, на удивление, приняла сразу и даже начала его сравнивать с мальчишками из нашего двора.
Книжку мы «проглотили» быстро — было начало учебного года, и уроков еще задавали мало. Но потом начались школьные будни и сражения с домашними заданиями. В этих боях терялось столько нервов, времени и сил, что часто даже на одну страничку духу не хватало. И все-таки, как только мы освобождались чуть раньше и выигрывали в дуэли с тетрадями и учебниками хотя бы полчаса, — дочь просила: «Мам, а давай сегодня снова про Славку»…
Что откладывается в голове, в душе или в сердце ребенка после прочтения книги — сразу и не скажешь. Отсроченный эффект может проявиться и через полгода, и через год. А может, он потом повлияет на всю его дальнейшую жизнь. В общем, книга — не пластырь: наложил, вылечил и готово. Она дает возможность детской душе правильно расти, а это трудно измерить количественно.
И вот два дня назад, почти полгода спустя после того, как мы закрыли последнюю страницу книги, дочь сказала: «Мама, запиши меня в секцию фехтования»…

2012, 28 сентября


И мир становится объемней
Евгений Гришковец. От жизни к жизни.
«Азбука-Аттикус». 2012





Иногда мне кажется, что в каждый конкретный период времени человек выбирает необходимые ему книги примерно так же, как беременная женщина — те или иные продукты. Объяснить свои пристрастия на данный момент вряд ли возможно. Просто кажется, что именно этого «витамина» тебе сейчас не хватает.
Примерно такие же необъяснимые чувства я испытала, когда взяла в руки эту книгу Евгения Гришковца. Для меня они были тем более удивительны, что до этого с творчеством питерского писателя и режиссера я была почти не знакома. Слышать о нем слышала, но не более.
Однако небольшая по формату брошюра чем-то сразу зацепила. Возможно, что-то щелкнуло, когда прочитала название — простое, понятное и парадоксальное одновременно. А перелистав страницы и выборочно прочитав несколько отрывков, поняла, что именно такое книжное лекарство можно принимать в сезон осенней тоски и желания что-то поменять в своей жизни.
По сути, эта книга — сборник дневниковых записей в «ЖЖ» — интернет-журнале. Слегка хаотичных, иногда не связанных между собой, как многие события в жизни, а иногда являющихся прямым продолжением или отголоском более ранних. Записывая свои наблюдения, мысли, взгляды, Гришковец не только сохраняет их в памяти, но и, чуть отступив от события, анализирует его, сравнивает, развивает тему.
Не очень жалуя интернет-переписку и записи как таковые, необычным мне показался и сам посыл. По словам Гришковца, за несколько лет интенсивного общения в «живом журнале» он понял «всю опасность и вред зависимости от быстрой реакции на сказанное» и принял решение закрыть свой блог. Не только потому, что столкнулся с необоснованной жестокостью и злобой некоторых респондентов «бурлящей блогосферы». Просто оказалось, что активная информационная жизнь и широкое поле виртуального общения не так много дают для души и духовной жизни, как того хотелось бы. Реальное - намного глубже. Там можно по-настоящему и черпать, и отдавать.
Совершенно случайно я начала по вечерам перед сном читать эту книгу и своей 10-летней дочке. Думала, что страницу-другую прочитаю, она заснет над взрослой книжкой… Но эффект вышел совершенно обратным. Как недостающий пазл эта книга закрыла ту брешь спокойного наблюдения и совместного обсуждения событий, которого так не хватает современным родителям в общении с ребенком.

2012, 31 октября


Поэтические нити реальности
Евгений Евтушенко. Не теряйте отчаянья. Новая книга. Стихи 2014–2015.
«Азбука». 2015





Оказалось, что «эффект выставки Серова» сильнее, чем любой самый стойкий вирус. Он способен преодолевать расстояния и проникать в тебя. Живешь-живешь и вдруг понимаешь — что-то переменилось вокруг. Сметающий все на своем пути шквал информационной реальности уже не всесилен. При всем своем 3D-формате он очень плоский, бесцветный и одномерный. И хочется чего-то сверх, если не свыше. Того, что может назвать своими именами события, которые пока так близко, что осмыслению не поддаются. Новостные сводки тут не в счет. Они слишком объективны. До такой степени, что многие в эту объективность верить перестают. И хочется субъективности, в которой нет личной корысти, а только — полет мысли, чистая, без подтекстов, эмоция. Кто-то такую первозданность ищет в великой живописи, а кто-то в поэзии.
Именно в таком весеннем предчувствии перемен мне и попалась на глаза аннотация новой книги Евгения Евтушенко «Не теряйте отчаяния». Сам заголовок — точное попадание в настроение. Обостренно противоречивое, но, в то же время, предельно искреннее. И нет в нем той трибунности, которая одних притягивает, других отпугивает от Евтушенко. Есть просто лирика современности. Не только любовная (хотя автору уже 82, а пишет так, будто он — молодой «шестидесятник»). Поэты могут подниматься над реальностью и в то же самое время существовать в ней, какой бы жесткой она ни была.
В этом сборнике Евтушенко размышляет и о сути войны на Украине, и о террористических атаках, и о джихаде — но так, что видишь в уже заезженных событиях совсем другие краски. Эффект тот же, что и на картинах Серова — видели их тысячу раз, сюжеты знакомы, но оказалось, что чего-то все-таки не рассмотрели, не прочувствовали. А что — никто не сможет вам прямо подсказать. Надо либо прочесть между строк, либо разглядеть в бесконечной палитре красок.

2016, 31 марта


От странника — к странствиям
Николай Лесков. Повести. Рассказы.
«Мир книги». 2006





Книги иногда удивительным образом возвращаются. Как корабль, который когда-то отправился в долгое плавание и затерялся у чужих берегов, вдруг опять предстает перед тобой во всем своем масштабе. Даже более того, спустя многие годы он, казалось, потерянный для тебя и снова обретенный, воспринимается даже более грандиозно, чем ранее.
Примерно такой путь прошла и я к книгам Пескова. Помню, в детстве я его не любила. Не понимала, что может нравиться, например, в «Левше». Книга казалась скучной, нравоучительной, какой-то натужной, а язык — искусственным.
«Так не разговаривают», — подсказывал логические выводы ум школьника. И они казались абсолютно правильными.
Но человек, как и хорошая книга, бесконечно многогранен. Только тебе почудится, что понял ее суть — все до последней точки, поставил все диагнозы — чаще всего нелицеприятные. Как вдруг оказывается, что видел лишь точку в большой мозаике, красоты которой не понимал.
Из многотомного подписного издания «Комсомольской правды», которое я выписывала по почте в начале 2000-х, недавно вытащила томик Пескова. Решила проверить, что же мне так не нравилось в нем. Начала читать с одного из самых известных его произведений «Очарованный странник». И уже с первых страниц испытала шок.
Оказывается, столько лет рядом на полке стояло настоящее сокровище. Чистой воды русский бриллиант. После скачущего, рваного языка современности, отметающего, за ненужностью, метафоры, оттенки и такие восхитительные, но при этом естественные, как вологодское кружево, языковые эксперименты, — стиль Пескова воспринимался как глоток родниковой воды. Даже если ты и не умирал от жажды, а просто утолял читательскую жажду тем, что попадало под руку, чистоту его слога и мысли невозможно не оценить.
Ею хочется дышать, как утренним воздухом, и окунаться туда, как в кристально-прозрачную речку. И идти вместе с автором очарованным странником — от произведения к произведению.

2016, 29 октября


Мозаика из стран и букв
Андрей Битов. Путешествие из России.
«Астрель». 2013




На книгу я наткнулась случайно, когда рассматривала обложки новинок в магазине электронных книг Litres.ru. Вначале внимание привлекла необычная карта и название «Путешествие ИЗ России». В голове промелькнуло множество вариантов — о чем бы это могло быть? Стоит ли оно того, чтобы читать?
Ответ для меня состоял из двух слов: Андрей Битов. Этот пароль к интеллектуальному, захватывающему, парадоксальному чтению еще никогда не подводил. Битов — автор, который не устает удивлять, не столько бурным или закрученным развитием сюжета, сколько потрясающей эквилибристикой мыслей и слов. Никогда не угадаешь, куда на этот раз упадет оброненное, якобы случайно, слово. Какой клубок ассоциаций, воспоминаний и размышлений разматывает нить фразы, которую сейчас держишь в руках.
В подзаголовке книги — «Империя в четырех измерениях» есть что-то от кубика Рубика. Каждая грань состоит из множества мозаичных деталей, и стоит только ее слегка повернуть, переместить взгляд, сменить плоскость — она становится чем-то совсем иным. Такими мозаиками в пространстве и времени становятся страны, которые раньше называли провинциями СССР: Армения, Грузия, Башкирия, Узбекистан.
И это — не путеводитель, и даже не «Непутевые заметки».
Каждая глава — особый вкус, удивление, урок. Урок языка, истории, географии, веры. Тот, который открывает знание самого себя. О «благоговении перед таинством грамоты», о красоте и мудрости алфавита, о цепкости речи. О буквах, которыми можно подковать коней, в которых есть «величие монумента и нежность жизни, библейская древность, острота перца, прозрачность винограда, стройность бутыли, мягкость шерсти»…
«Алфавит, — пишет Андрей Битов, — был создан человеком с поразительным чувством родины». И вместе с ним невозможно не влюбиться, например, «в армянские слова благодаря русским и в русские благодаря армянским».
Ни разу, ни в каком контексте не упоминается в книге слово «патриотизм». И даже не сразу определишь: патриотизм к какой стране? Но прочитав «Путешествие из России», хочется выпрямить спину. И радоваться, открыто и гостеприимно, что все мы такие разные.

2016, 30 ноября



Обоюдоострый клинок и принцип пещерного человека
Митио Каку. Физика будущего. «Альпина нон-фикшн». 2016




Когда, как не под Новый год, писать о таких книгах, как эта? Она не просто подводит итоги современного этапа развития науки и фантазирует о будущем, а заглядывает в наши пещерные дали и связывает их с далями необозримыми. Мы и не подозреваем, насколько своими генами и привычками связаны с далекими предками.
Эта книга основана на результатах научных исследований, на беседах с сотнями ученых, работающих на переднем крае науки. Но можно ли вообще предсказать будущее? С научной точки зрения?
По мнению Митио Каку, мы недооцениваем скорость, с которой развивается наука, и то, насколько сами же ее… тормозим. Он это называет «принципом пещерного человека». Когда возникает конфликт между современной техникой и примитивными желаниями наших предков, примитивные желания всегда побеждают.
К примеру, откуда у нас недоверие к электронным документам? Потому что нам, как и первобытным охотникам, нужны доказательства, а не просто их изображение. Именно поэтому не приживается кибертуризм. Все хотят путешествовать сами. Не сбылось предсказание, что Интернет сотрет с лица Земли все — театр, книги, телевидение, газеты, радио.
Причина та же — наши предки стремились все интересное увидеть своими глазами.
Принцип пещерного человека объясняет также, почему Интернет, в котором видели образовательную и научную площадку, превратился в своеобразный Дикий Запад, где нет ограничений. Наша генная память нам твердит, что слухи жизненно важны, ведь те, кто не включен в сеть распространения слухов, часто не выживают.
В общем, в предсказаниях будущего нельзя делать ставку на одну науку. Она как обоюдоострый клинок — смотря в чьи руки попадет. Остается лишь надеяться, что человечество когда-нибудь укротит в себе варварство. Пока оно сделало в этом направлении лишь маленький шажок,

2016, 28 декабря



О прогрессе и ощущении счастья
Юваль Ной Харари. Sapiens. Краткая история человечества.
«Синдбад». 2016




Эта книга — вызов всему, что мы знаем. Так сказано в аннотации. История в книге предстает не как набор фактов, а как связь времен. Она прочнее, чем мы думаем.
Автор книги — доктор наук, преподаватель всемирной истории в Оксфордском университете, дважды лауреат международной премии за оригинальность мышления и творческий подход в гуманитарных исследованиях. В своих работах он соединяет исторический подход с естественнонаучным, чтобы понять, становятся ли люди счастливее по мере исторического развития?
Ключевые точки в истории человечества — когнитивная, аграрная и научная революции. Первая произошла около 70 тысяч лет назад и привела к появлению sapiensa. Вторая случилась около 12 тысяч лет назад, когда человек освоил земледелие. Третья — тесно связана с промышленной, и ей не больше 500 лет.
Стало ли людям легче от этих преобразований? Рассуждения автора неожиданны. Величайшей аферой он называет переход от собирательства и охоты к сельскому хозяйству. «Сделка с пшеницей», на его взгляд, оказалась абсолютно невыгодной. Люди попали в ловушку роскоши, из которой уже не смогут выбраться.
Необычен и посыл, с чего началась научная революция? С признания собственного невежества. Оно заставляло людей исследовать, покорять, наращивать продуктивность экономики. И что в итоге? Наша планета, некогда голубая и зеленая, превращается в бетонно-пластиковый торговый комплекс».
С социальной точки зрения самой судьбоносной стала промышленная революция. Миллионы лет эволюция приучала нас жить и мыслить общинно, и всего за два века превратила в разобщенных индивидуумов.
Темп жизни настолько ускорился, что мы живем теперь в «эпоху постоянства перемен». Человек стоит на грани обретения вечной молодости и способности творить и разрушать все, что ему захочется. Только счастливее ли он?

2017, 30 января




Из книг Дмитрия Зайцева



Книготорговые отношения
Мишель Уэльбек. Карта и территория. «Астрель». 2012




Обложка новой книги Уэльбека с красивым ярко-красным корешком, лакированными буквами и портретом автора, исподлобья смотрящего в глаза читателю, — для меня уже сама по себе целая история. Я купил ее, как только увидел на прилавке. Книжные новинки появляются у нас чуть ли не в день издания, и цены на них почти те же, что в Интернете. Но лет десять назад заиметь себе нового Уэльбека было своего рода праздником.
Уэльбек и еще пяток писателей, появившихся на рынке в ту же пору, определили для меня, какой должна быть современная литература. Особых откровений за истекший период не возникло. После вала так называемой «Интеллектуальной» прозы, кучи серий, новых издательств и магазинов, увидеть свежайший, прекрасно оформленный «планетарный бестселлер» старого знакомого — все равно, что отыскать жемчужину в море макулатуры.
Главный герой новой книги, художник Джед Мартен, изображает на своих фотографиях и картинах продукты промышленного производства и людей основных рабочих профессий. Им движет ностальгия по индустриальному расцвету Европы, который сменяется засильем сферы услуг, изготовлением недолговечных товаров. В сочетании с несчастной личной жизнью это приводит художника к выводу об абсолютной тленности человека и любого творения его рук.
Уэльбек вывел в романе целый сонм реально существующих персонажей: от программиста Билла Гейтса до писателя Фредерика Бегбедера. А самому себе отвел роль друга и духовного наставника главного героя.
«За всю мою практику потребителя мне попалось всего три идеальных товара. Я их обожаю и готов всю жизнь провести с ними… Но даже этой радости меня лишили. Через несколько лет мои обожаемые товары исчезли из магазинов, их просто-напросто сняли с производства, а моя несчастная куртка «Camel Legend», наверняка самая красивая куртка, когда-либо видевшая свет, вообще прожила один сезон… — Заплакав медленными крупными слезами, писатель подлил себе вина…»
Творениям самого автора такая участь, похоже, пока не грозит.

2012, 31 мая



Урок личной истории
Джонатан Лнттелл. Благоволительницы.
«Ад Маргинем». 2012




Виновен ли стрелочник на железной дороге, пустивший поезд с евреями в сторону концлагеря? Этим и подобными вопросами задается Максимилиан Ауэ, вымышленный офицер СС, от лица которого ведется повествование в этой огромной, 800-страничной книге.
В 1941-42 годах он руководил спецоперациями в Украине и на Кавказе, в 1943-м был назначен помощником рейхсфюрера Гиммлера по вопросам содержания концлагерей, обеспечения Германии рабочей силой. После войны умело избежал наказания, выдал себя за француза, поселился в одной из галльских провинций и, в конце концов, стал управляющим текстильной фабрики — средним, преуспевающим буржуа.
Зачем я пишу свои воспоминания? — спрашивает он в предисловии. «Я убеждаюсь изо дня в день, что людская память коротка. Даже те, кто непосредственно принимал во всем участие, рассказывая об этом, прибегают к избитым выражениям и банальным мыслям… Мы болтаем, кривляемся, вязнем в трясине опошленных слов: слава, честь, героизм, все уже от этого устали… Конечно, война завершена. Урок усвоен, такое больше не повторится. Но неужели вы и вправду уверены, что урок усвоен?»
И вот он начинает. Будьте уверены, все будет названо своими словами. Как в сентябре 1941 года в Киеве за три дня расстреляли 50 тысяч осужденных, и жертвы самостоятельно ложились в могилы на еще живых кричащих, стонущих людей. Как в окруженном Сталинграде изможденные, грязные немецкие солдаты умирали в окопах. Как валил сладковатый, тошнотворный черный дым из труб концлагерей. 800 страниц страшного, отвратительного, жуткого повествования. Вопрос: зачем я это читаю?
Несмотря на то, что книга основана на фактах (автор, 45-летний француз, четыре года собирал материал), все-таки, это — литературное произведение. Герой не то что отстраненно рассказывает о зверствах, в которых принимал участие, а пытается их как-то осмыслить, найти свое место в этой машине смерти. Одновременно рефлексирует по поводу своих отношений с матерью, сестрой, друзьями. Боится, страдает, мучается кошмарами и видениями. Повествование от первого лица в какой-то момент приводит к тому, что начинаешь отождествлять себя с героем, спрашивать: «А как бы я поступил в этой ситуации?» И рассказанная история перестает быть преданием минувших лет, далеким от тебя, твоего соседа или друга. Это было на самом деле, и участвовали в этом такие же люди, как мы. Усвоен ли урок?

2012, 30 июня


Как я провел лето
Уильям Сатклифф. А ты попробуй.
«Фантом Пресс». 2001





Первый раз я прочел эту книгу в 20 пет. Столько же и ее главному герою. Молодой англичанин отправляется на трехмесячные каникулы в Индию с подругой друга, в которую влюбляется, ссорится, ввязывается в переделки… Небольшой роман написан на волне популярности восточных стран, куда как паломники отправлялись западные юноши и девушки, чтобы пожить вдали от цивилизации, испытать себя, стать взрослыми, в конце концов. Я в Индии не был и особо туда не стремился, но, тем не менее, книгу полюбил, а сейчас перечитал вновь.
Вот Дэйв-путешественник и Лиза приземляются в делийском аэропорту. Их тут же обступают нищие попрошайки, от которых герои не знают как отвязаться… Вот героев обманывают на рынке. Они травятся в ресторане. Знакомятся с такими же непутевыми туристами; женщинами, помешанными на буддизме; молодыми индийцами, которые настоящие «Левайсы» ценят больше, чем сари и чалму… Написано это от лица главного героя. Образ его мыслей, переживания, проблемы — ровно такие же, как у меня в том же возрасте, а язык — тот, на котором мы говорили во дворах. Даром, что автору было 25 лет, когда он писал роман.
Когда книга появилась, были разговоры, что, скажем, «Гарри Поттера» надо было переводить так же — чтобы в речи героев читатели узнавали себя. В какой-то степени тенденция продолжилась, когда в прошлом году вышел обновленный перевод сочинений Сэлинджера, где подростки говорят голосами подростков, а не ровным литературным слогом.
Что до моего свежего впечатления от книги, то это все тот же увлекательный, смешной, честный роман, которым очень хочется поделиться с молодыми людьми. Книга про них и для них.

2012, 31 августа



Сериал «Школа»
Владислав Крапивин. Колыбельная для брата.
«Средне-Уральское книжное издательство». 1980




К этой повести я обратился потому, что, как написано в «Википедии», «публикация вызвала широкий резонанс в обществе: мнения разделились от восторженных до полного неприятия». Авторы ссылаются на слова Крапивина: «Некоторые классные дамы даже выкрадывали журналы «Пионер» из школьных библиотек и выдирали из этих журналов листы с повестью…» Стало интересно, что такого провокационного написал там автор?
В 15 главах — история взросления семиклассника Кирилла Векшина. Каждая глава — как серия кино. Сначала мы видим героя перед началом учебного года, как он вспоминает летние приключения. Затем сразу переключаемся на историю кражи кошелька — главную в повести. Возвращаемся в прошлое, оказываемся то в лете, то в зиме… Каждая «серия» — яркая и законченная зарисовка из жизни подростков. О взаимоотношениях с младшим братом, о первой влюбленности, о противостоянии с хулиганами и — неожиданно — с учителями…
Очевидно, как раз бунт Векшина против системы, когда «детям попадает и за их собственные ошибки, и за ошибки учителей», вызвало недовольство педагогов. Крапивин явно на стороне детей и поддерживает их независимый романтичный дух. «Мальчишки попались дружные, диссертации и женитьбы им не грозили, а строительство двухмачтового крейсерского парусника они считали вполне серьезной работой, не игрушками».
Однако читали его и «писали в редакцию множество писем», на мой взгляд, не из-за явных симпатий — попробуй-ка, завоюй любовь подростка! Секрет в том, что автор честно сумел рассказать о чувствах детей. Как иногда хочется заплакать от осознания несправедливости. Или как страшно бывает дать отпор обидчику, который кажется сильнее тебя… Я не читал Крапивина раньше, сейчас мне детская литература интересна с точки зрения композиции, языка, но вот знанием детской психологии я был буквально поражен.
Финал у повести открытый — в драке с хулиганами на помощь Векшину приходит друг, враги бегут, но победа не очевидна. Книга, как хороший сериал, может продолжаться: душа подростка — та еще бездна, и историй там еще много.

2012, 29 сентября



В пасти мегамолла
Кэтрин О'Флинн. Что пропало.
«Соrpus». 2007



Эта книга оправдывает сразу несколько моих ожиданий от хорошей литературы. Во-первых, она о Британии 80-х годов XX века — Британии эпохи перемен, когда закрываются заводы, бастуют шахтеры, в магазинах появляются манго или гранат, и перестраиваются сложившиеся отношения — кто был станочником, стал охранником в магазине.
Во-вторых, книга написана в любимой мной традиции критического реализма.
Детективная история исчезновения маленькой девочки в огромном торговом центре оборачивается рассказом о самом магазине — почти живом чудовище, пожирающем попавших в его пасть сотрудников и покупателей, с лабиринтами внутренностей, куда не пройти посетителям с улицы, и где изнывают от одиночества и тоски заблудшие, растерявшиеся от перемен души сотрудников.
А посетители — мужчины и женщины, проходя по ярко освещенным коридорам, рассказывают читателю о своих ощущениях от магазина. «Ненавижу это место. Не выношу, когда все на тебя смотрят. Не выношу их вида… Это больное место. У него синдром. Оно меня достанет. То ли запах, то ли освещение, то ли музыка — не знаю. Всегда чувствую, что подступает мигрень… тошнит, а потом возникают эти чувства — теперь уже я их знаю. Знаю, что они ненормальные».
Большой торговый центр «Зеленые дубы» — центр притяжения в городе. Бывшие центральные улицы, оказавшись на периферии торговой жизни, становятся тупиками, в мегамолл, как в Рим, ведут все дороги.
Здесь сходятся пути двух героев, которые были знакомы с девочкой, таинственно пропавшей 20 лет назад, и вот она появляется на мониторах видеонаблюдения. Герои раскроют тайну ее исчезновения. И выяснится, что обвинить в этом можно только огромный магазин, изменивший жизнь тихого городка. Что пропало? — спрашивает автор, очевидно, имея в виду что-то универсальное. Может быть, добрососедские отношения, где каждый знает друга в друга в лицо, в магазинах с тобой здороваются по имени, дети растут вместе, одновременно, на глазах родителей, а не теряются в теплых, но все же чужих коридорах огромного центра.

2012, 31 октября


Чтение для ленивых выходных
Харуки Мураками. Охота на овец.
«Амфора». 2001



Есть какое-то особое очарование в чтении книг, когда за окном минус двадцать, ночи длиннее и не надо никуда спешить. Лично я никогда не понимал удовольствия от чтения в автобусах, самолетах и на пляжах — как правило, вокруг полно отвлекающих факторов. Зато новогодние каникулы с их ленивым, размеренным ритмом, домашним теплом, уютным желтым светом памп и неслышно падающим снегом за окном для меня — идеальное время, чтобы читать, читать, читать…
Какие «новогодние» книжки вспоминаются в первую очередь? Непростой «Процесс» Кафки, изысканное «Белое сердце» Мариаса, захватывающая «Смерть в Париже» Сэридзавы… И, конечно, «Охота на овец» Мураками — первого на русском языке Мураками, неизвестного еще, не испорченного массовой любовью и тиражами.
«О ее смерти сообщил мне по телефону старый приятель, наткнувшись на случайные строчки в газете…» Кто эта она, какой старый приятель и что за газета? Вряд ли давнишние читатели книги смогут сейчас ответить на эти вопросы. Но для большинства, я уверен, это первое предложение романа так и работает наживкой-манком, волшебным ключиком, открывающим дверь в совсем другое пространство — мир, которого до Мураками мы не знали.
И что за этой фразой? Герои много разговаривают, много курят, слушают много музыки… Обрывочными фразами пытаются философствовать, чего-то там думают — о жизни, мире и о себе. Кого-то ищут — себя ли, Человека-Овцу ли. Медиативное нагромождение действий, размышлений о действиях и малозначащих фраз оказывается как будто специально созданным для посленовогодней неги и лености. «Снег валил и валил весь день, одевая долину в белое до горизонта. Только когда стали сгущаться сумерки, снегопад прекратился, ветер утих, и воздух вновь наполнила густая, плотная, как туман, тишина. Тишина, от которой нечем защититься. Я включил проигрыватель на автоповтор и прослушал «Белое Рождество» Бинга Кросби двадцать шесть раз подряд».

2012, 28 декабря



Слишком много снега
Питер Xeг. Смилла и ее чувство снега.
«Симпозиум». 1993



Выход этой книги на русском языке сопровождал неслабый медийный шум: «переводы на многие языки!», «успешная экранизация!», — кричали издатели и обещали читателям, что после романа они «посмотрят на мир новыми глазами». На деле два хрестоматийных вопроса: что хотел сказать автор и чему учит нас эта книга, в качестве ответа лично от меня получили один большой ноль.
Кроме главной героини Смиллы, полугренланландки-полудатчанки, которая выросла среди снега и способна различать десятки его оттенков, автор как будто замешал в одной книге все любимые сюжеты своего детства. Есть здесь происки спецслужб и конспирологические теории; морское путешествие на ледоколе к Северному Полюсу; и совсем уж фантастический вирус-червь, якобы сохранившийся на земле со времен вечной мерзлоты.
И все бы ничего, продраться через эту мешанину стоило хотя бы из-за внятной концовки. Но книга заканчивается ничем, открытый финал, который в других хороших книгах наводит на размышления, здесь оборачивается раздражением — «меня обманули!» и под видом литературы предложили одну из серий «Секретных материалов».
Что хорошо в этой книге — это ее русский язык. Переводчик Елена Краснова сумела передать поэтику заснеженных пейзажей, так что местами повествование напоминает стихи. Но лишенное какого-то глубокого смысла, оно остается красотой самой по себе — как нарисованные морозом узоры на стекле. 500 страниц спустя устаешь от этой графомании, как от снега, что задержался у нас в этом году слишком долго.

2013, 30 марта



Особенности национального юмора
Пол Мюррей. Скиппи умирает.
«Соrpus». 2012




Чувство юмора имеет национальность. К этому выводу приходишь, изучив аннотации к иностранным книжкам, а затем прочитав сами книги. Бот на обложке романа ирландца Пола Мюррея крупными буквами написано: «Очень смешно!». За все 800 страниц я лично улыбнулся пару раз, но точно не смеялся.
Что может быть смешного в том, что 14-летний ученик частной школы по прозвищу Скиппи умирает на второй странице? Или, может быть, смешон его друг — страдающий ожирением, одержимый идеей установить связь с космосом и разгадать тайну черной дыры? Или хулиган, влюбившийся в первую красавицу и вскрывший себе вены? И совсем уж не смешны девочки-подростки, которые, чтобы похудеть, а точнее — чтобы не есть, пачками глотают наркотики…
800-страничный роман целиком состоит из таких вот личных историй, которые, как кусочки разноцветного стекла, складываются в мозаику под названием «Школьные годы чудесные». Годы, в которые случается первая любовь, находятся лучшие друзья, зашкаливает уровень тестостерона, а мозг силится понять, что такое мир и как в нем существовать.
На пятой странице Скиппи возвращается к читателю живой и невинный — до его влюбленности, до семейных проблем, до драк и насилия. Возвращается, чтобы мы увидели, как мальчик перестает справляться со вдруг наваливающимся на него грузом взрослой жизни, и как на это реагируют окружающие его друзья и недруги. Скиппи умирает и сам становится символом взрослой жизни для них.
Впрочем, роман и не трагедия, и уж точно не моралите. Пока я его читал, сами собой из памяти всплывали эпизоды моей школьной жизни. В ней тоже были дискотеки и друзья, была «самая красивая девочка в школе» и драки на заднем дворе. К несчастью, были и смерти. Но главное даже не воспоминания, а свербящее где-то внутри чувство — жалость и грусть — как молоды и чисты мы были когда-то.

2013, 31 июля


Опасные игры
Роберто Боланьо. Третий рейх.
«Corpus». 2010




О времени и пространстве этого сюжета можно сказать всего ничего. Очевидно, действие происходит после Второй мировой войны. Очевидно, на испанском побережье. Молодой немец Удо Бергер приезжает сюда отдохнуть и подготовиться к соревнованию по настольным играм, так называемым wargames — стратегиям, основанным на реальных военных действиях. Удо играет в «Третий рейх». Играет на стороне немцев и рассчитывает выиграть.
На пляже он знакомится с человеком, которого все местные называют Горелым — это высокий, мощный, сильный, по всей видимости, южноамериканец, изуродованный шрамами от ожогов. Горелый зарабатывает тем, что сдает на прокат водные велосипеды и живет здесь же, на пляже, каждую ночь сооружая себе подобие хижины из этих велосипедов. Он молчалив, необщителен, задумчив и хмур. Удо рассказывает ему об игре, и Горелый решает сыграть.
«Весна сорок третьего… На западе я лишаюсь своего последнего шестиугольника в Англии. Горелому по-прежнему выпадают нужные цифры. На востоке фронт проходит по линии Таллин — Витебск — Смоленск — Брянск — Харьков — Ростов — Майкоп. На Средиземноморье я предотвращаю наступление американцев на Оден, но сам не могу атаковать. В Египте все без изменений…»
Чем дальше, тем лучше у Горелого получается переставлять по столу фишки союзников. «Какое первенство мы разыгрываем — Германии или Испании?» — спрашивает у него Удо. «Играть имеет смысл только на то, что имеет значение, — отвечает тот. — Это жизнь».
«Да вы представляете, что произойдет в ночь, когда падет Берлин? — говорят немцу люди, что знают историю Горелого. — Это написано во всех учебниках истории, даже немецких. Начнется суд над военными преступниками».
Что произойдет в ночь падения Берлина? Этот вопрос держит читателя до последней страницы. Гигант, очевидно истерзанный войной, задушит юного противника и выкинет тело на съедение акулам? Или сядет на берегу моря, устремив взгляд вдаль, не шелохнувшись, будто способный просидеть так целую вечность?

2013, 31 октября


За что?
Светлана Алексиевич. Собрание произведений.
«Время». 2013



За что дают Нобелевскую премию по литературе? В случае с Алексиевич — «за многоголосое звучание ее прозы и увековечивание страдания и мужества», как гласит официальная формулировка. За что можно получить эту премию? Очевидно, за то, что автор вышел за пределы, показал — вот, оказывается, что еще умеет слово.
Алексиевич борется с инерцией языка, с традицией, с привычкой. Заставляет слово выражать смысл, а не скрывать его. Нам ли не знать, как много можно скрыть словами? Чиновничьи отписки, пресс-релизы, говорящие головы в телевизоре — разве слова, которые мы слышим, означают хоть что-то? Да и обычные люди не умеют говорить.
Однажды в поезде мне довелось прочитать чужое письмо: из одной семьи в другую, рассказывают, как живут. Там не было ни одного живой интонации, а только шаблоны: «квартирный вопрос», «семейное положение», «финансы поют романсы». Вот такими словами человек пишет личное неофициальное письмо другому человеку! Абсурд в духе Зощенко или Хармса.
Просто забавно? Есть «Сто лет одиночества» Маркеса. С 17 лет я помню из этой непростой книги только один сюжет: как вырезали одну деревню, а оставшимся приказали молчать. Они молчали, и о резне забыли. Резни не было.
«Я стою на городском кладбище. Вокруг сотни людей. В центре — девять гробов, обшитых красным ситцем. Выступают военные. Взял слово генерал… Женщины в черном плачут. Люди молчат. Только маленькая девочка с косичками захлебывается над гробом: «Папа! Па-а-почка!! Где ты? Ты обещал мне куклу привезти. Красивую куклу! Я нарисовала тебе целый альбом домиков и цветочков. Я тебя жду. «Девочку подхватывает на руки молодой офицер и уносит к черной «Волге»
Генерал выступает. Женщины в черном плачут. Мы молчим. Почему мы молчим?
Я не хочу молчать. И не могу больше писать о войне».
Написано об афганской войне. О Чернобыле, о Великой Отечественной войне, о перестройке. И все равно это здесь и сейчас. Про нас, про меня и про моего соседа. Алексиевич учит нас говорить и писать. Вот за это дают Нобелевскую премию.

2015, 31 октября




Из книг Марии Ключниковой


Человек, вон из райского сада
Уильям Голдинг. Повелитель мух.
«АСТ». 2013





В каждую новую книгу мной привычно добавляется персонаж. Это я. В романе Голдинга попадаю на необитаемый остров вместе с британскими мальчишками. Жуть! А ребята, оказавшиеся без контроля, весело резвятся на волнах.
Опрятный, высокий, сильный и светловолосый Ральф сразу стал лидером. Он сначала был воодушевлен, но понимал, что главная задача — спасение. Другие герои чувствовали себя первооткрывателями, освободившимися от докучающей опеки взрослых.
Перед нами характеры. Загадочный Саймон, прекрасно мыслящий, но не умеющий объясняться. Вызывающий злой смех очкастый Хрюша, преданный Ральфу в любом решении. Яростный и независимый Джек, страстно желающий быть главным.
Ральф цивилизованно строил убежища, следил за дымом.
Но равный ему соперник — такой же убедительный и уважаемый — Джек призывал других к охоте, кровавым обрядам и непокорности. И вот уже пролита первая кровь (они закололи свинью), и дети понемногу теряют свою человечность.
Слетает шелуха воспитания: шаг за шагом следуя за Джеком, мальчики превращаются в дикарей. Грань, которая отделяет их от сумасшествия (животная жестокость — это определенно сумасшествие), невесома.
Мой преподаватель русской литературы однажды сказал, что в фольклоре северных народов удивительно вкусно описывается, как люди съедают друг друга и смачно обгладывают косточки: «Знаете, что я думаю? Все-таки прогресс идет. Медленно, но позитивные процессы литература отражает». Голдинг пишет дебютный роман в 1954 году. Оказалось, цивилизованность — внешняя оболочка, выглаженная одежда. С момента рождения в людях живет жестокость. Словно фурия, она просыпается, если ее кормить.
Напомню, я была там, в романе: тушила огонь, видела, как резали свиней, рыдала, когда дикари точили копья, когда убили Саймона и Хрюшу. Страшная сказка показала, что человеку не место в Эдеме, а ад можно создать и на земле.

2016, 30 июля


Причины бескорыстной лжи
Людмила Улнцкая. Сквозная линия.
«Астрель». 2002




«Вскользь, невзначай, бесцельно, страстно, внезапно, исподволь, непоследовательно, отчаянно, совершенно беспричинно…» Так выглядит женская ложь, по мнению Людмилы Улицкой.
Должна сказать, что главной героине повести, Жене, не очень везет на знакомства. Она встречает женщин, которые нанизывают на свою жизнь, словно бусины, разных мужчин, судьбоносные хитросплетения и даже трагедии. У каждого свои причуды.
И, честно говоря, наблюдать за развитием этих причуд ужасно занимательно. Школьница Ляля придумывает себе роман с женатым сорокалетним мужчиной, маленькая Надя рассказывает главной героине о вымышленном брате и горько рыдает, когда ее убеждают, что его нет. Пожилая учительница литературы приписывает себе стихотворения русских поэтов, наслаждаясь восхищением своей знакомой студентки.
Сначала читатель просто округляет глаза и задается горьким вопросом «зачем», хотя с легкостью может ответить. Одни от скуки, другие для подпитки гордыни, третьи из-за бурной фантазии. Автор уверена: все женщины врут. И, миновав уже добрую половину историй, ты понимаешь, что новый персонаж, конечно, обманщик, но… как бы ни была красива или искусна эта ложь, она переворачивает чувства того, кто вынужден ее слушать.
… Однажды Женя знакомится с Айрин — интересной, несчастной, роковой, прекрасной… вруньей. Главная героиня сначала уставала от болтовни случайной знакомой, а потом вместе с ней рыдала над тяжелой судьбой Айрин. Быть матерью погибших детей — что может быть хуже? И Женя, и читатель испытывают двойную драму. Конечно, ты ни в коем случае не желаешь кому-либо трагичной судьбы, но когда понимаешь, что потратил столько душевных переживаний на ложь, в душе становится как-то пусто.
Искусство лжи не принято поощрять. Но и упрекать героев Улицкой все-таки не решаешься, хотя автор и называет женскую ложь эпидемией современной жизни. Как отнестись к больным и несчастным? Только пожалеть.

2016, 29 сентября



Потому что совпали
Оскар Уайльд. Малое собрание сочинений.
«Азбука». 2015




— Почему тебе так нравится Уайпьд? — неожиданно серьезно спросила меня мама, закончив читать комедии принца парадоксов. В ответ я пролепетала что-то про иронию, ярких персонажей и каламбуры…
Оскар Уайльд не мой любимый писатель. Вряд ли я вообще сумею назвать одного из множества интереснейших авторов. Просто так совпало, что сказки, романы, пьесы, поэмы и стихотворения Оскара Уайльда всегда соответствуют моему настроению, и даже перечитывать их я могла бы вновь и вновь.
Большинство его произведений заканчиваются победой любви. Мы разучились верить в счастье рядовых союзов. Всюду подавай драму и неистовые чувства. А если этого нет, то пусть герои совсем расходятся! А у мистера Уайльда мужчина и женщина, научившись понимать и принимать друг друга, всегда находят счастье в совместной жизни.
Кроме того, произведения английского драматурга — это приглашение на карнавал. В каждой пьесе перед мысленным взором появляются яркие картинки и незабываемые персонажи. Кстати, чем больше они разбрасываются циничными фразами, тем серьезнее, честнее, правильнее и сердечнее на самом деле.
А какое время, какие разговоры! Сколько лести и нарочитой вежливости… Все эти лорды, леди, которые неловко пытаются прятать за словами подлые планы. Например, безжалостная миссис Чивли из комедии «Идеальный муж». Эта дама опередила свое время: если в XIX веке эта женщина-политик была уникумом, то сейчас леди, скачущие на каблуках по головам конкурентов, никого не удивят.
И все же никак не могу понять, почему «Идеальный муж» — комедия. Как по мне — это драма! Как и «Вишневый сад», к слову. Похоже, нет во мне чего-то, что позволило бы смеяться (пусть зло и со слезами на глазах) над неприятностями персонажей. Ведь они становятся ближе, чем даже некоторые реальные люди.

2016, 29 октября


Счастья никто не обещал
Иван Гончаров. Обыкновенная история.
М. «Художественная литература». 1975



Эта обыкновенная история случается с каждым. Мы вырастаем, стареем, но почему-то не всегда становимся лучше. Казалось бы, все понимают, что взросление должно проходить не только в физическом смысле.
Александр Адуев — любимый всеми юноша, восторженный, счастливый и мечтательный. В деревни, близ маменьки, ему скучно: он не может реализовать себя, жаждет карьеры. Приезжает к дяде, который вовсе не ждет племянника. Дядя — холодный человек, закаленный жизнью в Петербурге.
Читатель с интересом следит за развитием отношений двух противоположностей. Казалось бы, будучи рядом, они возьмут друг от друга то, чего им не хватает. Но Петр Адуев остается верен себе, а Александр, на протяжении всего романа он предсказуемо меняется: влюбляется, охладевает, замыкается в себе. И читатель постоянно задает себе вопрос, кого он увидит в конце романа? И видит среднего человека, такого, как и все.
Еще и обрюзгшего.
Когда преодолеваешь с героем путь из главы в главу, иногда теряешь объективность. До последнего хочется верить, что Александр, который может все, за что ни возьмется, найдет свое место в жизни. Но он не находит — теряется. И, наверное, это самое страшное — иметь на своей стороне силы, возможности, удачу, но потерять вдохновение и желание. И что дальше? Разводить руками?
Книга Гончарова оставляет после себя тягостное впечатление, и тем, быть может, лучше. Ты не видишь хорошего в окружающих, слишком демонизируешь действительность, но при этом остаешься в твердой уверенности: счастье напрямую зависит от того, как ты к нему относишься. И нужно уметь находить его, добиваться или же сочинять.

30 ноября 2016 года


И бездна нам обнажена
Людмила Петрушевская. Два царства.
«Амфора». 2009



Мистика сама напоминает о себе, вторгаясь в обыденную жизнь.
С творчеством Людмилы Петрушевской (женщины, меняющей изумительные широкополые шляпы) я познакомилась благодаря забавным лингвистическим сказочкам про Калушу, Калушат, Помика. В холодном декабре захотелось почитать что-то, вышедшее из-под пера женщины (у них, кажется мне, получается создать в книгах такой же уют, как и в доме). Чего-то изящного, жизненного, с добрыми словами, горькими воспоминаниями и обычными персонажами в необычных ситуациях.
Я взяла книгу, думая, что меня там ждут рассказы об отношениях мужчин и женщин, дочерей и матерей, влюбленных, друзей.
Говорили в детстве: не суди о книге по обложке! Мне попались мистические рассказы. Читаю первый, второй, третий, а там загадочным образом меняется время. Сначала мне, готовой поверить во что угодно, фантастикой рассказы не казались. Ну, оказалась женщина, пришедшая на похороны старого и необычного знакомого, не в то время, что теперь? Персонажи реагируют очень спокойно на все невероятности, которые с ними происходят. И читатель этому настроению поддается.
Оживить человека? Проще простого. Барабашки в доме? Будем с ними бороться. Читаешь, а мистики становится больше, и растет уверенность в том, что эти магические извороты запросто могут появиться в нашей обычной жизни. Петрушевская, как и все писатели, очень восприимчива к жизни, чувствует загадки судьбы и пытается их разрешить. Она, как в стихотворении Тютчева, срывает благодатный покров дня и открывает мир таинственных духов, где может произойти все!

2016, 28 декабря



Пока не тормозит автобус
Андре Моруа. Фиалки по средам.
«АСТ». 2016



На работу меня везет старый, еле ползущий автобус N 39. Здесь хорошо читается что-то вроде «Процесса» Кафки — мрачное, непонятное, невозможное. Но интеллигенты из новелл Андре Моруа оказались отличными собеседниками, которые могут раскрасить утомительный путь.
Книгу начала читать случайно. У нее мягкая обложка и небольшой размер — будучи зажатой между пуховиками окружающих, удобно перелистывать страницы. Пассажиры с утра не слишком радуют, а вот блистательные герои Андре Моруа — другое дело.
Успешный писатель Джером и его умная жена Тереза, талантливый актер Леон Лоран. Кажется, что всех героев Моруа берет в своем окружении и вводит в этот круг читателя. Пока автобус не напоминает о реальности, резко затормозив или громко затарахтев, мне удается играть на одной сцене с талантливым актером Леоном Лораном или размышлять о новой пьесе Кристиана Менетрие.
Познакомившись с пятью или шестью персонажами, думаешь: если вырвать кого-то со страницы и перенести в другую новеллу, то герои будут жить там все так же органично. Ведь это один мир, мир Андре Моруа, в котором человек ищет себя.
Иногда это забавно. Например, когда художник становится знаменитым из-за одной туманной фразы: «А видели вы, как течет река?» Как же легко мы готовы принять пустышку за жемчужину!
В своем окружении Шалона считают самым умным и уважаемым. Он прекрасно разбирается во всех сферах жизни, хотя ничего не делает: не пишет романов или пейзажей, не ставит спектаклей. Друзья оказывают ему медвежью услугу: настаивают написать роман. У Шалона выходит неожиданно пустое и безыскусное произведение. Карьера прекрасного человека загублена. Очень жаль!

2017, 28 февраля



Наблюдения из-за рояля
Лада Исупова. Мастер-класс.
«АСТ». 2013



До чего же могут быть интересными книги не писателей, а людей других творческих профессий!
Например, концертмейстера балета. Я, увы, ни с одним из них не знакома. Видела концертмейстера хора, но балета — никогда. Что это вообще за профессия такая? Вот пианист — это ясно. На Мацуева и Крамера мы с огромным удовольствием приходим в филармонию, они — таланты, которые своим искусством меняют нас к лучшему. А какие задачи у концертмейстера? Сложно это или просто? Насколько важно?
Оказалось, чертовски сложно и так же важно. И Лада Исупова — концертмейстер, который делится своими наблюдениями — рассказывает о своей работе так, что творческие особенности балетного мира понятны, даже если ты не музыкант и не танцор. Одно дело танцевать под песню из колонок, другое — когда музыка рождается вместе с танцем. Концертмейстер играет «под ногу», то есть внимательно наблюдает за танцовщиками и подстраивается под них так, чтобы те попадали в ритм. Помогает и педагогам. Ведь те не всегда объясняют свои желания, а потом из-за недопонимания могут на музыкантов разобидеться. Но автор очень тонко чувствует педагогов и танцоров, может сыграться практически с каждым.
Мне почему-то всегда казалось, что именно педагог приносит ноты, выбирает музыку. Оказалось, на репетициях и мастер-классах это задача ложится на плечи концертмейстера, который нередко импровизирует и предлагает свое. Музыкант говорит с танцорами и педагогами. Например, для русской балерины Лада Исупова играет «В лесу родилась елочка», а для экспрессивного педагога — «Ромео и Джульетту» Прокофьева. И тогда артисты понимают друг друга, заряжаются эмоциями друг друга и получают удовольствие от такого творческого союза. Автор описывает это так волшебно, что я с грустью понимаю: такого я ни разу не видела.

2017, 31 марта



Оставшиеся в девяностых
Наталья Сергеева. Место под солнцем.
«Вектор Бук», Тюмень. 2000



Конец XX века, точнее — 1996 год. Молодежь. В повести тюменского писателя Натальи Сергеевой (теперь Фоминцевой) студенты ищут свое место в жизни.
Они неформалы: длинные волосы, фенечки, концерты в клубах. Их любимые песни написали Янка Дягилева и Александр Башлачев. Нет никаких сотовых телефонов и смартфонов, зато есть встречи, которые никак не планируются, но неизменно случаются. Легкие знакомства и «вписки».
Автор показывает лишь некоторых из таких ребят. Называет их карусельщиками: те встречаются у карусели на детской площадке. Карусель для них — символ… Возле нее все вместе они не одиноки. Герои, кстати, очень любят символы. Сначала. И только потом понимают, что неправильно и людей превращать в символы.
Карусельщиков не понимают «гопы». Известная история: неформалов бьют, потому что те живут «не по понятиям». Хотя ничего плохого карусельщики не делают. Общаются, философствуют, спорят, влюбляются, сетуют на мир, чувствуют себя несчастными.
Мне как читателю их бесконечно жаль. Потому что каждый знает, каково это, когда тебя используют, предают, не хотят понять, когда ты одинок.
Меня удивило, до чего яркие и характерные персонажи получились у автора. Леся, Фантик, Кобра, Динка, Князь — герои повести остаются с тобой и после прочтения. Ты их любишь, по-моему, это очень важно. 90-е для меня — детский сад, штаны на лямках. И панков, готов, вообще — неформалов среди моих друзей не было.
А когда мы подросли, многие хотели быть ими. Но не были. В «Планктоне» работал такой клуб, но за все годы существования помещение в
ДНК «Строитель» сменило множество названий, самое знаменитое — «Белый кот» устраивали рок-концерты.
Но мне почему-то кажется, что все это было не по-настоящему. Будто игра в другого, в настоящего неформала, который жил в городе до нас. Такого, как в книге Натальи Сергеевой.

2017, 28 апреля




Из книг Дарьи Ровбут



Книга с папиной полки
Иван Ефремов. Таис Афинская.
«Современный писатель». 1981



… Когда я была маленькой, то, как и большинство детей, обожала слушать сказки. Правда, мой отец, как и большинство отцов, сочинять их на ходу не умел. А потому, облегчая себе задачу, пересказывал мне когда-то прочитанные книги, создавая причудливое попурри из фантастических романов, мифов древней Эллады и исторических фактов. При этом он всегда говорил, что есть книга, и там все написано интересней. А потому полки с папиными книгами вызывали у меня жгучий интерес.
Сперва я просто листала и разглядывала картинки. Затем взялась читать, причем выбор осуществляла по принципу «до какой дотянусь, чтоб не бегать за табуреткой». Многие я бросала, не дочитав даже до середины…но становилась старше и вновь брала их в руки. С «папиной полки» в мою жизнь вошли мыслители и философы, историки и фантасты. Иван Ефремов на постсоветском пространстве больше известен как фантаст, хотя был и палеонтологом, и философом, и социальным мыслителем. В своих книгах он показывал не только коммунистически-космическое будущее, как в «Лезвии бритвы» или «Туманности Андромеды», но и далекое прошлое. Как в «Таис Афинской», до выхода которой в свет он не дожил, умерев 5 октября 1972 года.
…Роман основывается на реальных исторических событиях, происходивших с 337 по 308 годы до нашей эры, и дополняется вымышленными ситуациями и персонажами. Он повествует о судьбе известной афинской гетеры Таис, снискавшей благосклонность Александра Великого. Помимо дружбы с Царем Царей, она запомнилась своим современникам тем, что инициировала поджог дворца Ксеркса, повелителя Персии. Ученые — а вместе с ними и Ефремов — считают, что таким образом неистовая афинянка отомстила за сожжение Афин, совершенное персами за 150 лет до этого.
Читатель встречает 17-летнюю Таис на морском берегу. Обнаженную и прекрасную, уже знаменитую гетеру. Тогда же она знакомится с царевичем Александром и его ближайшими друзьями — Птолемеем, Неархом и Гефестионом. Все трое станут полководцами и пройдут со своим повелителем «до края мира». Однако первое свидание будет коротким, и судьба Таис надолго разойдется с судьбами знаменитых эллинов. Девушка будет путешествовать и постигать философские учения, изучать чужие культуры и попадать в неприятности, пока вновь не встретит Александра в Египте. История продолжит свой ход, войско бравого македонца будет двигаться все дальше, до Персии, до Индии… Таис будет взрослеть, выйдет замуж и подарит Птолемею сына — Леонтиска. После смерти Александра Македонского и раздела его империи супруг известной гетеры станет царем Египта, а сама Таис — царицей. Но монаршие почести не гарантируют хеппи-энда. Афинянка откажется от титула, разведется и бежит на Крит — древний остров, который считала своей прародиной. Оттуда отправится на поиски утопического города свободных людей — Уранополиса, где ее история оборвется…
… Я перечитывала эту книгу много раз, но возвращаться к ней заставляет не динамичный сюжет или описание пугающих и прекрасных обрядов. Таис влюбляет в себя, и сама сгорает от страсти. Она не стеснена в средствах и может жить в роскоши, но… всю жизнь ищет только одно сокровище — знание. Путешествуя по тропам мудрости древних, начинаешь понимать, как должен выглядеть идеальный мир.

2012, 31 мая



О прошлом, которое было вчера
Генри Лайон Олди. Нам здесь жить.
«Эксмо-пресс». 1999


Библиотека, в которой я раздобыла эту книгу, устроилась на первом этаже жилого дома в Нижневартовске. Она занимала две соседних квартиры, была насквозь старая и существовала, похоже, исключительно для обитателей соседних подъездов. Но в таких, забытых всеми департаментами культуры местах, и встречаются произведения, которые нам суждено прочесть…
С первого взгляда роман «Нам здесь жить» выглядит просто фантастикой, которую сдобрили изрядной долей юмора. В городе «N» произошла «Большая игрушечная война», и мифология смешалась с обыденностью. На домашних плитках-алтарках приносят булочки в жертву богам — это помогает починить краны или унять зубную боль. Кентавры не соблюдают ПДД и портят статистику инспекторам ГАИ. Но сквозь карикатурные картинки вдруг начинаешь узнавать Россию 90-х годов: на обломках старого мира поднимается новый, склонный к вседозволенности.
В нем каждый старается перетянуть одеяло, но счастливым себя при этом не чувствует. И вот тогда герои книги оживают. Становятся приятелями, соседями, бывшими одноклассниками… Людьми из твоего личного прошлого.
… Новая жизнь начинает разваливаться на кусочки. НЕЧТО кромсает судьбы людей, не заметивших, что Армагеддон уже был вчера. И танки, вошедшие в город, вязнут в ожившем асфальте, а мотопехота в упор расстреливает безобидного Минотавра в джинсах. Все герои: писатель Алик, следователь прокуратуры Эра Гизело, кентавр Фол, опустившийся ученый Ерпалыч, шаман-водопроводчик Валько… Никто не желал такого мира, но другого просто нет. И тогда звучит в эфире срывающийся голос: «Всем! Всем, кто нас слышит! Мы — Город, мы гибнем!»
Герои будут бороться. До последнего. Потому что рефреном проходит сквозь роман: «Нам здесь жить!» Здесь, где грязь и алчность. Здесь, где, казалось бы, не за что сражаться.
Нам. Здесь. Жить.

2012, 30 июня



Будущее создается тобой, но не для тебя
Аркадий и Борис Стругацкие. Гадкие лебеди.
«Юнимет». 2000




Дождь, размывающий мостовые и сочащийся сквозь гнилые крыши домов. Темные переулки и тупики, по которым шныряют неясные фигуры в черных дождевиках. Крик — кого-то бьют в подворотне. Пир во время чумы — пьянство и разврат на гниющих останках почти мертвого города N. Все это должно вызвать у читателя неуютное чувство тревоги, но его не возникает. Потому что радом опальный поэт и писатель Виктор Банев — борец с ветряными мельницами и большой любитель маринованных миног.
Вокруг него разворачиваются странные события, в которых очень сложно разобраться, из которых никак не удается собрать стройную картину происходящего. Причем не удается не только самому Баневу, но и читателю. Непонятные «мокрецы» — прокаженные гении и книголюбы, которых отчаянно боятся взрослые и в которых души не чают местные школьники. Да и сами городские дети — все как один вдруг ставшие вундеркиндами, они прекрасно учатся, но ни в грош не ставят родителей. Мэр, охотящийся с капканами на пациентов лепрозория. И военные. И разведка. И «будущее, запустившее щупальца в настоящее».
И писатель, отчаянно ищущий ответ: «Сегодня уже все знают, что есть человек. Что с человеком делать — вот вопрос».
А новый мир уже близко. Банев отчаянно старается доказать его первым представителям, да и себе тоже, что мир существующий достоин спасения. Что будет несправедливо просто выкинуть его, как грязную тряпку. Но он не может найти аргументов. На встрече со школьниками он произносит:
— Все дело в том, что вы, по-видимому, не понимаете, как небритый, истеричный, вечно пьяный мужчина может быть замечательным человеком, которого нельзя не любить, перед которым преклоняешься, полагаешь за честь пожать его руку, потому что он прошел через такой ад, что и подумать страшно, а человеком все-таки остался.
… Кончается дождь. Дети уходят из города вслед за мокрецами, и взрослые остаются одни в медленно тающем прошлом, которому не повезло умереть раньше, чем наступит будущее. А писатель лишь хочет успеть заглянуть за перевернутую страницу. Просто из любопытства. Ведь новый мир пришел. И если в нем не найдется для нас места, он не станет от этого хуже.

2012, 30 ноября



Тому, кто идет по пути самурая
Джеймс Клавелл. Сегун.
«Амфора». 2013




Я никогда не была поклонницей японской культуры: цветущей сакуры, хокку, расписных кимоно и этого фанатичного самоотречения, граничащего с безумием. Но в середине 90-х годов по Первому каналу показывали сериал «Сегун», который, на мой взгляд, удивительно точно иллюстрировал жизнь японского народа. Он оставил в памяти глубокий отпечаток, и я не могла не прочитать книгу с одноименным названием, попавшую мне в руки.
… Оказалось, между историческим романом и киносценарием не так уж много различий: XVII век, талантливого английского кормчего волею судьбы забрасывает в Японию — страну, нравы в которой кардинально отличаются от европейских. Под воздействием жестоких обстоятельств, Джон Блэксорн начинает трансформироваться — он впитывает японский дух разумом и сердцем, воспринимает чуждые прежде принципы и категории: честь, долг, служение господину. На смену жалости и любви, привитым ему с детства христианской моралью, приходит понимание красоты и внутренней гармонии. Причем гармония зиждется на подчинении, дисциплине, порядке и служении старшим. Блэксорн, которого местные жители зовут просто Ан-джин-сан (господин кормчий), постигает путь самурая — Бусидо. И, в конце концов, душой принимает откровение: смерть может быть прекрасной, а написать последние стихи — почетное право и привилегия.
… Автор романа Джеймс Клавелл, будучи сыном морского офицера, жил во многих портовых городах Британского Содружества, включая Гонконг. Он увлекся восточной культурой в самом раннем возрасте и, наверное, поэтому книга таким удивительным образом меняет взгляд читателя на многие вещи, казавшиеся незыблемыми. Подвигает переосмыслить разницу между варварством и прогрессом. И вновь заставляет вспомнить, что не существует одной морали на всех. И какая из них верна — каждый для себя решает сам.

2012, 28 декабря



Игры, в которые играют люди
Сергей Лукьяненко. Рыцари сорока островов.
«Лабиринт». 1992



… Дети могут воевать со взрослыми. Взрослые тоже воюют с детьми, они одичали. Но дети не воюют с детьми ни на одной планете — они еще не посходили с ума!» Эту цитату из повести Владислава Крапивина «Оранжевый портрет с крапинками» тогда еще молодой писатель-фантаст Сергей Лукьяненко взял в качестве эпиграфа для своей первой книги. Взял и опроверг…
Из родного городка Димка переносится в мир, где светит солнце и плещется океан. Там на сорока островах, соединенных розовыми мостами, живут мальчишки и девчонки от пяти до восемнадцати лет. Они купаются и ловят рыбу, дружат и ссорятся, смеются и грустят. А главное, они играют в Игру. Правила которой придумали не сами.
Там, где идет Игра, деревянные мечи в руках детей превращаются в смертоносную сталь. Тот, кто совсем недавно подставлял плечо и прикрывал спину, может оказаться предателем — шпионом инопланетян, затащивших ребят из разных стран на архипелаг посреди огромного нигде.
Говорят, что победившие в Игре вернутся домой, но невозможно обыграть шулера краплеными картами…
Рыцари сорока островов» — книга о детях, но не для детей. Говоря: «Острова», Лукьяненко имеет в виду обычные городские районы. Говоря: «Мосты», — улицы, на которых дети и подростки всего мира каждый день ведут свои детские войны, используя при этом жестокие, взрослые приемы и инструменты.
Ближе к концу произведения один из самых юных героев романа говорит: — Мы никогда не признавали себя детьми. Мы так хотели быть взрослыми… А человек становится взрослым, когда перестает этого хотеть.
Кажется, в нашем мире, с каждым годом дети перестают хотеть быть взрослыми все раньше и раньше.

2013, 31 января


Ясный взгляд из-за грани безумия
Джек Лондон. Смирительная рубашка.
«МГУ». 1992


Этот небольшой — всего на триста страниц — роман мало известен российскому и даже бывшему советскому читателю, но его по праву можно назвать одной из жемчужин творчества Лондона — человека, интересовавшегося спиритическими науками и теорией переселения душ.
«Смирительная рубашка» — это отличный способ вырваться из тисков повседневности.
Даррелл Стэндинг — не герой и не волшебник. Он скромный профессор агрономии, преподающий в Калифорнийском университете. Но размеренное течение жизни прерывается, когда в припадке ярости он убивает своего коллегу и получает пожизненный срок. Тюрьма оборачивается бесчеловечной пыткой — Стендинга, стоит ему провиниться, затягивают в плотный кусок брезента и бросают в одиночную камеру. Но «смирительная рубашка», многих сводившая с ума, преподносит безвестному профессору королевский подарок — умирая от нестерпимой боли в сдавленных внутренностях, нехватки воздуха и онемения тела, он вдруг находит способ путешествовать по своим предыдущим жизням. Планомерно «отключая» от мозга одну часть своего измученного тела за другой, он то бродит «по дорогам стародавней Кореи», одетый в лохмотья, то катится в подпрыгивающем на ухабах фургоне, прислушиваясь к перешептыванию своих родителей — первых американских переселенцев на Дикий Запад.
Даррелл Стэндинг проживает одну жизнь за другой: графа Гильома де Сен-Мора и безымянного грязного отшельника, римского легионера и средневекового рыцаря. Тысяча предыдущих воплощений встает перед ним, призывая понять истину — смерти нет, есть лишь дух, живущий вечно. «Дух — вот реальность, которая не гибнет. Я — дух, и я существую. Я прибавлю еще какое-то количество строк к воспоминаниям и отправлюсь дальше. Мое тело распадется на части, после того как я буду добросовестно повешен за шею, и в мире материи от него не останется и следа. Но в мире духа останется нечто — память обо мне».

2013, 30 марта


По следам золотой орды
Василий Ян. Нашествие монголов: Чингисхан, Батый, К последнему морю.
«Терра». 1997



По словам самого Василия Яна (Янчевецкого), идея написания повести об одном из величайших завоевателей Азии преследовала его много лет, но смогла осуществиться только тогда, когда он заменил «скитания по равнине вселенной» на «скитания по страницам бесчисленных книг Ленинской библиотеки».
И все же многие годы, проведенные им в Средней Азии, и многие километры, пройденные по степи и пустыне, позволили его книгам о татаро-монгольском нашествии наполниться удивительной достоверностью. Листая страницы, читатель все глубже погружается в атмосферу загадочного и жестокого Востока, в тяжелую, но яркую жизнь степняков-кочевников.
… Впервые я вытащила книгу в потертой темно-зеленой обложке с книжной полки отца: уголки мягких, желтоватых страниц были отломлены, буквы были мелкие, и их было много, а картинок — до обидного мало. Для ребенка десяти лет это серьезный минус!
И все же я взялась читать. И тогда желтые страницы превратились в песчаные барханы, а зеленая обложка — в ковыль-траву, волнующуюся на ветру. И фигура Чингисхана предстала передо мной во всем величии гения-полководца и правителя.
За первой книгой последовали вторая и третья. Внук Чингисхана — Бату предает огню и мечу Рязань, Владимир и Москву. Александр Невский, поднимая покоренный, но не смирившийся русский народ, становится щитом для Западной Европы, а орды степняков откатываются назад, не воплотив мечты великого завоевателя — не дойдя до «последнего моря».
Может быть, Василий Ян в значительно большей степени романист, чем историк. Пусть.
Я с огромным удовольствием иногда перечитываю эти книги. Не потому что история нашествия Золотой орды на Русь таит для меня какие-то нераскрытые секреты. Просто хочется снова почувствовать прикосновение раскаленного степного ветра к лицу и увидеть рядом с собой бравых монгольских воинов — кривоногих и хитро щурящих черные глаза.

2013, 31 мая


Коротко о важном
Роберт Шекли. Заповедная зона.
«Эксмо-пресс». 2002




Помню, как я впервые загорелась желанием купить книгу. Не найти дома на полке, не взять в библиотеке, не попросить на время у друга, а именно купить. Увидела в магазине сборник рассказов Роберта Шекли «Заповедная зона» и поняла — это любовь! Я должна заполучить толстенный том с яркой бумажной суперобложкой, надетой поверх твердого картонного переплета.
Стоил он по тем временам немало. И в течение нескольких следующих месяцев я «сидела на диете», откладывая деньги, выдаваемые родителями на обед, чтобы скопить на покупку. Каждый день после школы я забегала в книжный, чтобы убедиться, что никто не позарился на мое сокровище, что сборник рассказов американского писателя-фантаста все еще дожидается меня в самом углу на верхней полке.
Когда заветный том оказался у меня в руках, счастью не было предела. Правда, две трети содержимого я уже успела прочитать — продавщицы закрывали глаза на то, что я по полчаса стою с раскрытой книгой и хохочу, как безумная.
Впрочем, тем сильнее мне запомнился последний «потусторонний» раздел сборника. Редакторы собрали вместе те рассказы Шекли, в которых автор касался мистической тематики:
«Рыболовный сезон» (в маленьком городе начали таинственным образом пропадать люди), «Бухгалтер» (что сильнее, черная магия или бухгалтерский учет?), «Царская воля» (зачем джинну воровать бытовые приборы?).
Позже познакомилась и с другими работами Роберта Шекли, но ни одно большое произведение не впечатлило меня так, как эти рассказы.

2013, 29 июня



Четыре жизни из девяти возможных
Эрнест Сетон-Томпсон. Королевская Аналостанка.
«Детская литература». 1990




Тонкую книгу в твердой фиолетовой обложке я впервые нашла в школьной библиотеке. Меня — фанатичную кошатницу, она привлекла талантливыми рисунками, выполненными в стиле графики. Изображены были кошки: спящие, прыгающие, выгнувшие спину дугой.
Много лет спустя я узнала, что рисунки, так впечатлившие меня в детстве — авторские. А в то время просто погрузилась в удивительные приключения бездомной кошки, и целый день, листая страницы, остро переживала все трудности, выпавшие на ее долю.
Книга поделена на четыре главы — четыре кошачьи жизни, каждую из которых безродная Аналостанка начинает с чистого листа, то возвышаясь из грязи, то вновь падая в нее. Все как в человеческой судьбе, которая, как известно, окрасом порой похожа на зебру — черная полоса, белая полоса… Сетон-Томпсон подкупает тем, что показывает мир без прикрас. Его произведения — это не сказки, в которых всегда счастливый конец, а зло обязательно бывает наказано. Его произведения по-хорошему жесткие, на примере героев ребенку, даже маленькому, можно объяснить многие аспекты социальных взаимоотношений людей. И зверей.
Из истории про Аналостанку ребенок делает очень важный вывод: хоть мы и любим животных, очеловечиваем их, но мир они воспринимают иначе, чем люди, и беды переживают по-другому.
Единственное — известный анималист все-таки родился в Британии, в конце XIX века… А это значит, что некоторые термины и явления у ребенка могут вызвать вопросы и недоумение. Например, моя старшая племянница Настенька, которой в то время, когда я читала ей эту книгу, было шесть лет, никак не могла взять в толк: как продавец печенки может ходить по улицам и кормить домашних кошек, выпущенных на прогулку? «Почему бы ему не прийти в квартиру и не отдать кошачий корм владельцу кошки? Так же проще!» — спрашивала она меня.
Но если вы не боитесь, что на вас вывалится вагон «почему?» — этот рассказ стоит прочитать хоть сыну, хоть дочке. И, кстати — кошка в конце останется жива.

2013, 31 июля



Властелин колец по-русски
Ник Перумов. Кольцо тьмы: Эльфийский клинок и Черное копье.
«Эксмо». 1993


Тот, кто прочитал историю о храбром хоббите по имени Фродо, придуманную английским писателем Джоном Рональдом Руэлом Толкином, не мог не задаться вопросом: «А что было дальше?»
Эту возможность предоставил читателям из России писатель-фантаст Николай Перумов, сумевший вообразить дальнейший ход истории Средиземья — Четвертую Эпоху, через триста лет после Войны кольца.
Главный герой, как не сложно догадаться, мохнолапый хоббит — Фолко Брендибэк, потомок Мериадока Брендибэка, того самого, совершившего вместе с Фродо крестовый поход в Мордор.
В начале книги Фолко — наивный подросток, мечтающий о приключениях и славе. Но по мере того, как вы будете переворачивать страницы, он превратится в опытного воина и даже обучится нескольким магическим приемам. Его характер мало напоминает угрюмого Фродо. Образ Фолко ближе к молодому Бильбо Бэггинсу — дяде Фродо, главному герою книги Толкина «Хоббит, или Туда и обратно». Сходство этих персонажей усиливают и спутники Фолко — гномы с юга Лунных Гор.
Вместе им предстоит совершить экспедицию в Морию и встретиться с Подземным Ужасом, посетить Ортханк — черную башню мага Сарумана, раскрыть немало тайн и вплотную подойти к некоторым вопросам, которые настоящий создатель Средиземья оставил без ответов. Профессор Толкин закрыл дверь в мир эльфов и гномов, орков и гоблинов, хоббитов и людей. Но Ник Перумов подобрал волшебный ключ и позволил еще раз заглянуть за нее.

2013, 31 августа




Путешествие в Америку прошлых дней
Марк Твен. Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна.
«Детская литература». 1981



Недавно оставалась сидеть с племянниками. Едва за братом и его супругой закрылась дверь моей квартиры, я как человек неискушенный в общении с детьми немедленно впала в панику — чем занять пятилетнего мальчика, трехлетнюю девочку и их двухлетнего братишку?
Компьютер, по моему глубокому убеждению, детям не игрушка, а зверь-телевизор в моем доме не водится.
В порыве озарения я кинулась к книжному шкафу и начала лихорадочно водить пальцем по корешкам: Пикник на обочине» — не подойдет, «История античного права» — тем более, «Божественная комедия» — не по возрасту. И тут я наткнулась на пухлый потрепанный томик, который когда-то утащила из отцовской библиотеки! «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» в одном издании. Между этими двумя романами существует разрыв в восемь лет, но подряд они читаются легко и плавно перетекают друг в друга.
А главное — забавные приключения мальчишек-сорванцов надежно приковывают к себе внимание современных непосед. Только не торопитесь, читайте с выражением и не забывайте объяснять непонятные моменты. Например, почему негритенок Джим, вместо того чтобы тоже ходить в школу, колет дрова. Или что за «Писание — такое, в котором говорят «Кто щадит младенца, тот губит его» и которое все время поминает тетушка Полли.
Мои племянники увлеченно слушали чтение вслух (молодые родители часто не находят для этого времени) и хохотали над проделками Тома и Гека — над покраской забора, превратившейся в доходный аттракцион; над несчастной кошкой, которую напоили отвратительным
на вкус лекарством; над тем, как непоседливые герои сводили бородавку «народными средствами»…
Когда родители Петьки, Аньки и Егора пришли забрать детей домой, ребята уже никуда не хотели уходить, а хотели — «Читай дальше!» Так что вместе с детьми моему брату пришлось захватить и старенький желтый том, который он потом не один вечер подряд читал вслух.

2013, 28 сентября



Жизнь в замкнутом пространстве
Алексей Пантелеев, Григорий Белых. Республика ШКИД.
«Петрозаводск». 1979



На днях мне, ни с того ни с сего, захотелось перечитать эту книгу. Когда я высказала мысль вслух, муж только поморщился: «Не люблю, уж больно осадок тяжелый на душе остается…»
… Не поспоришь: «Республика ШКИД» — детская повесть, но обстоятельства, в ней описываемые, могут и взрослого заставить серьезно задуматься. Действие происходит в Петрограде в самом начале 1920-х годов: послереволюционная страна мучима голодом и нищетой. Уровень преступности необычайно высок, а ватага налетчиков и воров непрестанно пополняется за счет беспризорников — Гражданская война породила их в огромном количестве. Некоторые из этих неприкаянных мальчишек попадают в интернат полутюремного типа — школу имени Достоевского. Следуя моде того времени, сироты сокращают название своего нового дома до звучной аббревиатуры «ШКИД». И начинают жить в Шкиде…
Характеры мальчишек, их способ мыслить, критерии, по которым они отличают хорошее от плохого — все это передано авторами удивительно точно. Что, впрочем, неудивительно. Пантелеев и Белых — выпускники школы имени Достоевского. Когда им было по 19 лет, они принесли рукопись Злате Лилиной, заведующей петроградским губернским отделом народного образования. Только благодаря внимательному отношению этой женщины «Республика ШКИД» была напечатана.
Автобиографичность повести чувствуется во всем. И в первую очередь в персонажах. Им хочется сочувствовать. Их хочется хвалить за правильный поступок. Им хочется кричать: «Что же ты делаешь, дрянь!» Они совершенно живые, со своими страстями и желаниями, со своими чистыми и порой очень наивными, несмотря на тяжелое детство, взглядами на жизнь. В замкнутом социуме режимного учреждения они бузят, требуют свободы и при этом искренне желают учиться.
В «Республике ШКИД» не для всех все заканчивается благополучно. Как и в реальной жизни. Но не стоит бояться несчастливого финала — опыт чужих ошибок позволяет избежать собственных.

2014, 31 января



Настоящая русская антиутопия
Евгений Замятин. Мы.
«Лениздат». 2013


Пугающие картины мира, в котором возобладали негативные тенденции развития.
Антиутопия — это жанр, интерес к которому просыпается примерно к девятому-десятому классу. Но если попросить современных школьников назвать мастеров, создававших знаменитые антиутопии, то мы услышим про Хаксли, Оруэлла, Воннегута и Брэдбери. Но вряд ли юные умы вспомнят Татьяну Толстую, Аркадия и Бориса Стругацких, Ивана Ефремова и Евгения Замятина. А жаль…
Тому, что книга Евгения Замятина попала в школьную программу, я удивляюсь до сих пор. Однако роман «Мы» в программе есть. Во всяком случае, был, когда я училась.
… Мир, в который вводит читателя Замятин, кажется ретрофутуристическим: аэромобили и мирный атом, сверхпрочное стекло и загадочные Х-лучи, космические полеты и пища из нефти — все это родом из мечты начала XX века, когда человек, вооруженный знаниями, казался себе всесильным, стоящим на пороге принципиально нового отрезка жизни. Но автор так увлечен нарисованным им же самим образом, что очень быстро начинаешь верить: вот она, мечта человечества.
К сожалению, за мечту, как и за все на свете, нужно платить. И жители нарисованного Замятиным мира заплатили страшную цену — они потеряли индивидуальность. Люди гладко бреют голову, носят одинаковую одежд «юнифу» и называются «нумерами» — лишь гласная или согласная буква в начале «нумера» указывает на принадлежность к женскому или мужскому полу. Кроме внешних, государство стремится уничтожить и внутренние особенности, свойственные человеческой природе, но это удается с трудом. Как только в жизни главного героя Д-503 появляется необыкновенная, не от мира сего женщина 1-330, как вся стройная система восприятия реальности, существовавшая в его голове, летит под откос…

2015, 31 января



Тайна рождения больше не тайна!
Рэнди Хаттер Эпстайн.
Вытащи меня: история деторождения от Эдемского Сада до наших дней
[1]



Мне неизвестно, по какому принципу российские книжные издательства оценивают работу иностранного писателя — подходит она для публикации или нет? Но могу сказать с уверенностью: то, что «Get Me Out» до сих пор не переведена и не опубликована, — огромное упущение!
Людям, свободно читающим на английском, конечно, проще. А вот тем, кто не освоил язык, остается уповать на милость переводчиков-любителей — они трудятся в свободное от основной работы время и не получают за это ни копейки.
Поэтому хочется сказать огромное спасибо петербурженке Ольге Майоровой, благодаря которой россиянки (и россияне!), имеющие доступ в Интернет, могут теперь познакомиться с книгой доктора медицинских наук Рэнди Эпстайн и получить представление об истории деторождения.
Как это происходило в античности? А в средневековье? Да что там, мы почти ничего не знаем о том, как это происходило в начале XX века! Издревле процесс появления ребенка на свет проходил за плотно закрытыми дверями. И даже будущим роженицам приходилось довольствоваться лишь рассказами родственниц о личном опыте, а также байками, слухами и суевериями. Не слишком-то объективная информация…
Но книга m. d. Epstein не только рассказывает о развитии акушерства и гинекологии. Она высвечивает целый пласт проблем, преследовавших женский род на протяжении человеческой истории — ведь жизнь женщин во все времена оказывалась неотделима от деторождения.
Думаете, это не интересно? Ошибаетесь! «Get Me Out» — это вам не скучный учебник по медицинской истории. Книга читается на одном дыхании и оставляет после себя четкое осознание — одним большим пробелом в моих знаниях о человечестве стало меньше.

2015, 31 октября



Зимняя сказка не всегда бывает веселой
Юлия Чукова. Женщина в Арктике.
«Мегаполис». 2015


Помните мультик про цветик-семицветик? Там мальчишки не приняли девочку Женю в игру — собирать экспедицию на Северный полюс. А она возьми и загадай желание…
Как показывает книга Юлии Чуковой, женщинам-ученым, чтобы попасть в Арктику, порой, действительно требовалось чудо. Но они мечтали, боролись и назло всем оказывались среди снегов.
Юлия Чукова — физик по образованию, автор десятка книг и двух сотен статей в разных областях науки. Много лет назад она и сама побывала в Арктике, на острове Большевик в заливе Ахматова (наибольшем и самом южном из островов архипелага Северная Земля), где 12 июля 1947 года обнаружили части человеческого скелета. Как они туда попали и кому принадлежали — так и осталось «загадкой Ахматова».
Через 20 лет после обнаружения останков побывала на острове Большевик и Юлия Чукова по заданию газеты «Комсомольская правда».
— Неожиданной оказалась высокая оценка полярников, — вспоминает Юлия Петровна. — Меня приняли в действительные члены Географического общества СССР. Прием не был гладким: некоторые члены президиума московского филиала не понимали, зачем принимать физика. Но комментарий Ивана Дмитриевича Папанина решил все: «Если баба летит в Арктику не за мужиком, а по делу, мы должны ее принять, будь она хоть балериной. А эта — физик!»
Изучившая архивы писательница знакомит нас с настоящими героинями, имена которых мы никогда не слышали: начиная с Татьяны Прончищевой, первой женщины-исследовательницы Арктики, тайно от властей отправившейся с мужем в Великую северную экспедицию и заканчивая Амалией Хазанович, исследовательницей Севера, метеорологом в составе нескольких групп ученых и просветительницей, кочевавшей с нганасанами по таймырской тундре, учившей и лечившей аборигенов. Не забывает Чукова упомянуть и о женщинах времен Петра I, как русских, так и иностранках; и о женщинах челюскинской эпопеи.
Их было не так мало, исследовательниц, посвятивших (или отдавших) жизнь освоению Арктики. И они достойны быть названными по именам.

2015, 30 декабря



Две дороги, две судьбы
Тесса де Лоо. Близнецы.
«Текст». 2009



«Они одновременно пришли в этот мир, в разгар Первой мировой войны, когда в каких-то ста километрах от них людей повально косила смерть. В этом было что-то непристойное — родиться в такой момент, да еще и вдвоем».
Так начинается роман «Близнецы» голландки Йоханны Дейвене де Вит, пишущей под псевдонимом Тесса де Лоо. Это книга о войне и людях, которые ее пережили.
Анна и Лотта — двойняшки. После смерти родителей девочки были разлучены и воспитывались в разных семьях: Анна — в Германии, Лотта — в Голландии. По-разному сложились их судьбы: первая с детства тяжело трудилась на ферме, вторая росла в культурной семье, училась музыке. Анна вышла замуж за немецкого солдата и осталась вдовой в 44-м, а первый возлюбленный Лотты сгинул в Бухенвальде. Лотта родила пятерых детей, Анна осталась бесплодной из-за непосильной работы и избиений отчима. Будучи взрослыми, они дважды видедись, но встречи так и не привели к сближению. И вот в старости в 1990-х годах они оказались в одном санатории с термальными водами — к 80-ти годам обеих поразил артроз.
Женщины еле узнали друг дружку… И узнавание не принесло радости: между сестрами пропасть — 70 лет, которые они провели по разные стороны баррикад. Можно ли преодолеть разделившую их глухую стену, об которую разбивается даже малейший намек на понимание, стоит лишь вспомнить потери, голод и мертвых возлюбленных? Можно ли понять врага? Чтобы ответить на эти вопросы, у них впереди несколько недель.
Бремя, за которое они успеют открыть друг другу души и решить, что делать с этими открытиями. Простить или отречься навсегда.
«О злоключениях населения на оккупированных территориях немцам теперь было известно все до мельчайших деталей. Но о том, что пришлось испытать самим немцам на протяжении двенадцати лет тирании, им надлежало молчать: агрессору негоже жаловаться на судьбу, он сам виновен в своих бедах».
Трудно определить, на чьей ты стороне в этом споре. Человечество до сих пор не определилось, как с этим жить, куда уж одному отдельному представителю… Но при прочтении книги появляется одно, самое главное понимание — в любой войне с обеих сторон стоят люди.

2016, 30 января



Хоть бы постыдились!
Дженнифер Джекет. Зачем нам стыд?
«Альпина нон-фикш». 2016



Тысячи лет стыд и вина служили инструментами контроля общества над отдельным человеком. В маленькой средневековой деревушке всеобщее порицание означало не только полную социальную, но часто и настоящую физическую смерть. Но с тех пор, как общество разрослось до современных размеров, социальные механизмы, связанные со стыдом, начали работать чуть иначе…
Немало ученых всего мира изучали эту тему, и американская исследовательница Дженнифер Джекет потратила немало времени на то, чтобы проанализировать их работы и сделать собственные, небезынтересные выводы.
Каково место стыда в наши дни? Принято считать, что в современном обществе подобный пережиток прошлого мало кого может удержать от совершения дурного поступка. Но исследования доказывают, что это не совсем так. Просто, чтобы добиться результата, нужно знать, на кого и как именно действовать. Дженнифер Джекет полагает, что благодаря социальным сетям и вообще сети Интернет общественное порицание может сослужить хорошую службу в некоторых случаях. Правда, она подчеркивает, что ни в коем случае нельзя винить какого бы то ни было человека за его индивидуальный выбор, результаты которого не причиняют никому вреда. (И это пояснение кажется мне очень важным, ведь травля отдельных личностей в социальных сетях за внешний вид, манеру одеваться или музыку, которую они слушают, приобретает в последнее время пугающие масштабы. В особенности навязывание ложного стыда характерно для подростковой среды).
Итак, писательница на реальных примерах показывает, что даже в деле сохранения экологии (тема ее научных работ) бывает не лишним пристыдить некоторых. Так в одном маленьком американском городке активисты создали специальный канал на «YouTube», куда выкладывали видеозаписи, на которых горожане мусорили на улице. Каждый мог зайти, просмотреть ролики и, если узнал «главного героя», написать, кто это такой. «Звездам» роликов предлагалось добровольно заплатить в мэрии положенный штраф и тогда видео удаляли. Эффект превзошел все ожидания! Впрочем, Джекет отмечает, что стыд действует только тогда, когда тот, кто должен устыдиться, понимает — с теми, кто его осуждает, он встретится снова.

2016, 31 марта


Когда все наоборот
Кира Измайлова. Случай из практики.
«Эксмо». 2012



Иногда бывает полезно взять набившее оскомину клише и перевернуть его с ног на голову. Например, все мы время от времени берем в руки обыкновенные детективы в мягкой обложке: в поезде или в самолете, когда вдруг больше нечем себя занять. А под обложкой мы чаще всего встречаем гениального сыщика или крутого копа, которому по плечу любые трудности и… его юную симпатичную подружку. Она может быть стажером в отделе полиции, начинающей журналисткой, жертвой, замешанной в криминальной истории… Да кем угодно! Главное, она будет смотреть на сурового, скупого на эмоции и похвалы, но надежного как каменная стена мужчину широко распахнутыми, наивными, влюбленными глазами.
А теперь представьте, что все было наоборот!
Флоссия Нарен — редчайшая специалистка в своей области, она судебный маг. Раскрывает преступления, в которых замешаны колдовство и всевозможная чертовщина. Высокая, сухая, остроносая дама в весьма эксцентричном даже для ее мира наряде, который, впрочем, выбран исключительно из соображений удобства — в сто с лишним лет, хоть для мага это и не слишком почтенный возраст, интересоваться мужчинами как-то перестаешь. Ну, разве что в исключительно практическом смысле… Но никакой романтики!
Весьма узнаваемый типаж, не находите? Во всем, кроме пола, конечно. В напарники суровой и язвительной магичке волею судьбы достается очаровательно наивный 18-летний лейтенант который, после того как Флоссия спасает ему жизнь, дает зарок — непременно отдать этот долг чести и тоже уберечь ее от чего-нибудь фатального. Правда, в основном он путается под ногами
серьезной тетеньки и сам попадает в комичные неприятности, из которых его раз за разом вытаскивают за шкирку, но, в конце концов, оказывается в нужное время в нужном месте и приносит пользу.
Взаимоотношения в этой странной парочке развиваются настолько канонично, что не смеяться над этим просто невозможно. А с учетом того, что на первый план то и дело выходит детективная составляющая, книга производит отличное впечатление. Такое стоит прочитать как минимум для того, чтобы взглянуть на привычные вещи свежим взглядом, — это полезно.

2016, 30 июня


Из дикого леса дикая бара
Божена Немцова. Дикая Бара.
«Гослитиздат». 1954




Когда я была маленькой девочкой, меня мало привлекали куклы и платья. Зато мне нравилось носиться, лазать по деревьям и сражаться на мечах, выструганных из куска древесины. В очередной раз совершив что-то слишком не девочковое, я слышала от бабушки мягкое, но укоризненное: «Что ты как из дикого леса дикая Бара». Эта фраза меня интриговала. Я думала о том, кто такая эта «бара» и как она выглядит. В голову настырно лез образ, совмещавший в себе дикобраза и капибару. Но детские энциклопедии о животных не были способны пролить свет на эту тайну…
Потом я и сама начала использовать эту присказку, не понимая ее истинного смысла, просто повторяя слова, звучавшие одновременно и весело, и строго. И лишь недавно я познакомилась с творчеством замечательной писательницы Вожены Немцовой — родоначальницы современной чешской литературы. Рассказ (в нашей стране чаще говорят «повесть на 40 страницах») «Дикая Бара» был написан ею в 1856 году и в Чехии входит в школьную программу. В 1949 году его экранизирован известный режиссер Владимир Чех. На русский язык повесть переводили в советское время.
… Бара — юная дочь пастуха, смелая и сильная. Но люди ее не любят: вскоре после рождения Бары ее мать упала в обморок, и селянки решили, что к женщине приходила полуденница — дух жаркого солнца.
Кумушки сочли, что нечисть подменила законно рожденного ребенка на своего, дикого. Тем паче, что подросшая Бара смеется в лицо суевериям, отрицая существование и лешего, и водяного.
В доме священника девушку, напротив, привечают. Но односельчане даже в этом видят происки нечистого… Тогда Бара сближается с Элшкой, племянницей священника. И теплые отношения между девочками сохраняются даже после того, как они вынуждены разлучиться. Когда же Элшка возвращается из столицы в родные края, ей навязывают брак с неприятным юношей. Притом что сама Элшка влюблена в другого… Порывистая и не терпящая несправедливости Бара решает помочь подруге избежать нежеланного замужества.
Главные героини повести наивны и романтичны, но при этом наделены неуемной жаждой жизни. Потому и концовка, вопреки здравому смыслу, выходит счастливой. Интересно, насколько это не коррелируется с судьбой самой писательницы — тяжелой и имевшей трагичное завершение.

2016, 28 декабря



Царица Алтая
Ирина Богатырева. Кадын.
«Эксмо». 2015



Дети любят волшебные сказки. А потом вырастают и превращаются во взрослых, обожающих фэнтези. Но миры иностранных писателей населяют в основном герои их собственных национальных былин — феи и эльфы, лепреконы и карлы, гарпии, драконы, шелки… Они создают чудо-сюжет, в который и погружает нас автор.
Но российские фэнтези-писатели обычно не способны договориться с фольклорными персонажами своей родины — выходит либо комедия, либо «клюква», либо и то, и другое. Даже обидно!
Но не все из них таковы. Например, молодая писательница Ирина Богатырева порадовала публику романом о жизни древних предков алтайцев.
Археологи называют людей, обитавших на Алтае в V веке до нашей эры, представителями пазырыкской культуры — кстати, сложно произносимые слова и имена станут тем единственным, что может отпугнуть от прочтения книги «Кадын».
Героиню зовут Ал-Аштара и она дева Пуноликой Матери — воительница верховной богини. Быстрая, сильная и смелая. Гордая. И очень ответственная. Последнее — ее суть. И ее судьба, от которой не скроешься. Потому что героине предстоит стать царицей сказочного города Шамбалы, отринув все, что пристало обычным людям, даже любовь и близость. Но в этом и смысл — настоящий правитель не наслаждается властью; подлинная власть — бремя.
Не слишком типичные переживания для женщины в романе? Тем приятней его читать!
Впрочем, рассуждения о природе власти — не единственное, что есть в книге. Там алтайский эпос в лучших его проявлениях, потрясающая атмосфера (порой кажется, что слышишь запах трав!) и все, что требуется для увлекательного сюжета — дружба, любовь, борьба и предательство.
Ай, что ни скажи — получится спойлер. Лучше берите и читайте. Не пожалеете.

2017, 31 марта




Из книг Марии Самаркиной

О том, что осталось за кaдpом
Марина Ахмедова. Женский чеченский дневник.
«АСТ». 2010



Каждое лето моя подруга привозит фотографии из Чечни. Она ездит туда на каникулы — к семье мужа. Обещает наснимать много чего интересного. Но возвращаясь, сокрушенно разводит руками: опять замоталась и фотоаппарат из дорожной сумки достала только перед самым отъездом, когда наконец-то удалось выбраться в центральный парк Грозного.
Первую такую фотографию — из парка — подруга, помнится, сняла еще на пленочную «мыльницу». Лица старших родственников напряженные, очень приближенные.
Подруга потом рассказала, что ее специально просили так сделать — чтобы в кадр не вошли разрушенные дома по бокам парка и обожженные деревья. Сейчас карточки совсем другие.
Родственники просят фотографа отойти подальше. Чтобы тот захватил новую площадь, большую мечеть, подсвеченную прожекторами, красивый фонтан…
К чему я об этом? Просто именно о своей подруге я вспомнила, когда начала читать книгу Марины Ахмедовой «Женский чеченский дневник», которую она посвятила подруге уже своей. Фоторепортеру Наталье Медведевой. Первый раз та поехала в Чечню еще во время военной кампании 1995 года. Потом были еще шесть поездок, во время которых она фотографировала. Но, в отличие от моей подруги, не стесняясь никаких ракурсов.
Корреспондент «Русского репортера» Марина Ахмедова взялась словами передать не только отснятые Медведевой фотографии, но и то, что осталось за кадром.
… Щелкают затворы автоматов, щелкает затвор фотоаппарата. И перед глазами постоянно появляются воображаемые картинки. Кстати, настоящие картинки — точнее, фотографии — в книге тоже есть. Правда, немного. Но этот недостаток с лихвой компенсируется текстом. Через него — ничуть не хуже, чем через объектив, — можно увидеть вселенское горе, поселившееся в маленькой республике.
Зачем все это? Героиня книги Наталья Медведева и сама затрудняется ответить на этот вопрос. Просто продолжает снимать, а ты продолжаешь вслед за ней читать. Может, чтобы потом взглянуть на совсем другие фотографии — с фонтаном, красивой площадью, летними кафе, лужайками, и облегченно выдохнуть…

2012, 30 июля



Совпадения возможны
Леонид Никитинский. Тайна совещательной комнаты.
«АСТ». 2008


Несколько лет назад» посмотрев фильм Никиты Михалкова «12», я чаще стала заглядывать в почтовый ящик — высматривала там повестку. Вдруг волею случайной выборки меня позовут в присяжные…
Тогда бы я не отказалась. А что? Необычно и интересно. К тому же, можно по уважительной причине прогулять университет. Ну и, конечно, попробовать себя в роли настоящего судьи — строгого, но справедливого.
Герои книги «Тайна совещательной комнаты», которую написал журналист Леонид Никитинский, такой повестки не ждали. Оттого и любопытно наблюдать за ними, неуверенно рассаживающимися на скамейках одного из залов Московского суда. Работница химчистки, бывший участник боевых действий, бизнесвумен, медсестра, шахматист, журналист, актриса… Совершенно разные люди, которые и в своей-то жизни (это читатель узнает по ходу повествования) разобрались не как следует, а их уже попросили чинить суд над судьбой другого человека. Виновен или нет?
Лица заинтересованные на этот вопрос для себя ответили давно, и через одного из присяжных пытаются оказать давление на всех остальных, убеждая: конечно, виновен! А не согласятся, так у каждого из них есть свои слабые места.
В основу сюжета Леонид Никитинский положил две реальных судейских истории, о которых ему, корреспонденту «Новой газеты», рассказали сами присяжные и знакомые адвокаты. Имена, факты и должности автор исказил, но намекнул: не все события в книге вымышленные, и совпадения возможны.
Да, кстати, сейчас я не хочу быть присяжным. Слишком сомнительное занятие — в перерывах между своей работой и домом людей. А вот книгу перечитать хочу — в ней много деталей, которые не с первого раза оседают в сознании. А надо бы. Повестка — дело такое… Может прийти когда угодно и кому угодно.

2012, 30 августа



Не перечитываю детских книжек
Владислав Крапивин. Журавленок и молнии.



Всегда грустно, если не можешь найти в своих детских книжках тех эмоций, которые так остро переживала раньше. Нет, эмоции, конечно, есть, но уже совсем другие — взрослые, что ли… Поэтому я никогда не перечитываю своих детских книжек. Мне хватает одного взгляда на корешок, чтобы погрузиться в приятные воспоминания из детства. Например, отчетливо помню, что книгу «Журавленок и молнии» мне принесла мама.
— Продавец в книжном магазине посоветовал, — сказала она. — Нашего тюменского писателя — Владислава Крапивина.
То, что писатели бывают нашими, тюменскими, у меня — тогда ученицы первого класса — в голове укладывалось с трудом. Я пребывала в твердом убеждении, что все писатели фигуры совершенно нереальные. И ходить с нами по одним и тем же улицам никак не могут. Оказалось, могут.
Книжку про Юрку Журавина по прозвищу Журка, Иринку и Горьку я прочитала запоем — все пыталась отыскать в тексте знакомые адреса. А потом ходила по улицам, оглядывалась по сторонам и пыталась угадать в каждом прохожем Владислава Крапивина. Уже в университете я познакомилась с ним лично. Стала узнавать его на улице безошибочно и жалела, что детская загадка разгадана.

2012, 28 сентября



Книга, которую следует знать наизусть




С детства помню четыре томика, выпущенные в начале 1990-х годов каким-то малоизвестным нижегородским изданием.
Кажется, оттуда — из города Горького (тогда его Нижним Новгородом редко кто называл) — мы их с собой и привезли. Когда разбирали коробки с книгами, кто-то воткнул эти томики на полку шкафа, который, вообще-то, предназначался — по моей предварительной договоренности с родителями — исключительно для детской библиотеки.
Но видимо, родители в суете определили их туда из-за ярких глянцевых обложек, в которые они обернуты — зеленую, оранжевую, голубую, песочную… А на название-то и имя автора не посмотрели.
Некоторое время спустя, когда страсти переезда улеглись, и нашлось время для чтения, мама ходила вдоль взрослых книжных полок (на мои и не заглядывала), пересматривая в который раз корешки. Спустя дни безрезультатных поисков поинтересовалась у меня, не особенно рассчитывая на утвердительный ответ:
- А ты книг Игоря Губермана нигде не встречала?
- Не-е-ет, — отвечала я. — А кто такой?
Тогда, в шесть лет, я читала что-то там из букваря, готовясь в школу. Про Губермана, и правда, ничего не слышала, хотя, как выяснилось позже, регулярно… рисовала в его книгах. Нижегородские издатели щедро сдобрили сборники «гариков» — губермановских четверостиший — черно-белыми рисунками, которые так увлекательно было обводить шариковой ручкой. Ну, я и обводила, не особо утруждая себя прочтением текста.
А позже отметки ручкой стали появляться не только на иллюстрациях, но и около некоторых «гариков». Это я, забросив букварь, переключилась на «стихи» — классе в пятом-шестом. Маме, кстати, о местонахождении книг так и не сказала. Она купила Губермана в каком-то новом издании и о старом забыла. Наткнулась на него — уже на общих полках — только недавно, очень удивлялась, что такой исчерканный.
Я же и по сегодняшний день сажусь читать эти книги с ручкой — отмечаю те «гарики», которые сегодня мне нравятся больше всего. Если захочу что-нибудь найти по своим заметкам — никогда не найду, потому что галочками усыпаны все страницы. Так что запоминаю «гарики» наизусть…

2012, 27 декабря



Книга-взрыв
Эдуард Тополь. Роман о любви и терроре.
«АСТ». 2003



«Роман о любви и терроре» стал для меня, наверное, не меньшим взрывом, чем тот, который мог прогреметь в 2002 году в московском Театральном центре на Дубровке во время музыкального спектакля «Норд-Ост».
Официальные выступления крупных политиков, околополитические исследования темы учеными мужами, версии и заключения правоохранительных органов, звучавшие во время и постфактум события… Все это, по моему мнению, во сто крат уступает переписке двух простых женщин, которые потеряли во время страшного захвата своих мужчин. Одна — со стороны заложников, другая — со стороны захватчиков…
Немного сумбурные, на первый взгляд, части романа странице на десятой складываются в неповторимо реальную хронику событий.
Так, как будто автор берет читателя за руку и проводит его в зрительный зал, охваченный ужасом, туда, куда не смогли дойти ни Иосиф Кобзон, ни Леонид Рошаль, ни Юрий Лужков, которым захватчики позволили вывести из Театрального центра детей, не пустив дальше холла.
… И только там, в зале, ошарашенный читатель узнает, что, оказывается, взрываться не хотели не только заложники, но и те, кто пришел к ним с оружием. «Все, что они говорили, — «мы шахиды, мы хотим умереть!» — все это чушь. Никто не хотел умирать», — скажут Тополю те, что были заложниками. Никто из них не ожидал такого разрушительного эффекта от «спасательной» операции наших силовиков.
Странно, что практически никто, кроме писателя, который за много лет до названных событий иммигрировал в США и, по идее, меньше всех остальных должен интересоваться, что у нас здесь творится, не догадался спросить — что же на самом деле произошло? — у тех, с кем это произошло.

2013, 30 марта



Женский взгляд мужчины на женщин
Халед Хоссейни. Тысяча сияющих солнц.
«Фантом-пресс». 2008



Всегда думала: описать, как видится мир из-под паранджи, может только тот, кто сам надевал ее на себя и пробовал пройтись так хотя бы сотню метров…
Афганский писатель Халед Хоссейни, ныне проживающий в Калифорнии, вряд ли проводил подобные эксперименты. Тем не менее, читая его роман «Тысяча сияющих солнц», я периодически возвращалась к обложке, где написано имя автора, — чтобы еще раз удостовериться: не женщина ли?..
… Тема многоженства настолько спорна и, в то же время, притягательна, что кто только о ней не писал.
Кроме восточных авторов, рассуждать о мусульманской полигамии берутся и писатели европейские, мало себе представляющие — что это, собственно, за явление? Потому большинство подобных книг и сводится к размышлениям «цивилизованных людей XXI века» о «горькой доле ущемленных во всем, в чем только возможно, женщин, застрявших в средневековье».
Сказать, что героини романа Халеда Хоссейни довольствуются другой судьбой, язык не повернется. Воюющий Афганистан, полное бесправие женщин, муж-деспот и они — Марьям и Лейла — то ли соперницы и злейшие враги друг другу, то ли самые близкие люди на свете, которым в одиночку никак не выжить в этом исключительно мужском мире. Горше доли не придумаешь…
Но, как ни странно, ни цивилизованного превосходства автора над героями своего романа, ни его излишней сентиментальности в книге нет. Отчего же так нестерпимо щиплет в носу, а в горле встает ком? Наверное, от честности повествования…
Как будто автор все-таки надел эту паранджу и, с непривычки наступая на длинный подол платья и с трудом различая через непроницаемую сетку для глаз улицу, вышел на шумный кабульский базар. Единственное место, где смешавшись с толпой похожих как капли воды женщин, Марьям и Лейла могут наконец-то почувствовать себя свободными.

2013, 30 апреля



Пополнила детективную статистику



Наступает в жизни такой момент, когда случается перерыв между твоими книгами — одну уже прочитал, другую еще не начал. И вдруг хочется чего-нибудь, как бы это сказать, не твоего.
Хочется такую книгу, которую ты, может быть, никогда бы и не заметил на стеллажах в магазине. А если бы и заметил, то обязательно прошел мимо — из принципа, потому что она стоит под яркой и навязчивой вывеской «Самый читаемый детектив (любовный роман/триллер/или еще что-нибудь) этого года!»
«Кем читаемый? Зачем читаемый? И почему я должна пополнять эту статистику, которую непонятно кто ведет?» — всегда думала я, проходя мимо подобных «зазывалок». И надолго застревала у других, не таких нарядных полок, рыская там в поисках своих книг.
Но как-то мне надо было в поезд. А своя книга предательски закончилась за несколько часов до посадки. Найти в привокзальном книжном киоске что-нибудь «не самое читаемое в этом году» было невозможно, и я — будь, что будет! — положилась на выбор тетеньки-продавщицы, которая одной рукой вписывала ответы в сканворд, а другой, не глядя, выуживала для меня какую-нибудь книгу с полки.
Так я и познакомилась с Еленой Михалковой — автором детективов (без преувеличения — очень читаемых и выпускаемых большими тиражами). После одной книги, которую прочитала в поезде, мне стало интересно узнать о самом авторе.
По образованию она — юрист. Но первый ее литературный опыт, оказалось, не детектив. Если я от безвыходности купила первую книгу Михалковой, то она от безвыходности написала свое первое произведение — стихотворение для дочки. Елена отдыхала с ней летом в деревне. Все детские книги закончились, а других там взять было негде, вот и пришлось выдумывать. Детективы появились позже. Хотя детективный сюжет в них, на мой взгляд, не самое главное. Пытливый читатель всегда найдет в повествовании нечто большее. Может, не суперфундаментальное, но, как минимум, приятное, полезное, трогательное…
Я нашла. Видимо, такой у меня период в жизни, когда хочется чего-нибудь не своего. Так и быть: пусть статисты включают меня в списки читающих детективы Михалковой.

2013, 31 июля



Люди в белых халатах — не такие, как мы
Андрей Шляхов. Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место. «Астрель». 2011
Татьяна Соломатина. Акушерха! «Эксмо». 2010




Я видела, как появляется на свет ребенок. «Ну, что, страшно?» — задорно подмигнула мне акушерка, укладывая на грудь моей подруги нечто пищащее красно-синего цвета.
С этого момента дальнейшие события я помню смутно. Нет, в обморок не падала и даже, сквозь слезы, умудрялась отвечать на звонки волнующихся родственников: «Да, МЫ родили! Да, заплакал! Да, все хорошо!» Увиденное с трудом укладывалось в моей голове.
Про партнерские роды я раньше только слышала и никогда не планировала принимать участия в подобном мероприятии. Но все получилось само собой — по случаю новогодних праздников таксисты не торопились на вызов моей подруги-роженицы (в тот роддом, куда хотела она — скорая не возит), так что мне пришлось спешно снаряжаться в путь. «Одна я здесь не останусь!» — вцепилась подруга в мою руку, когда из приемного отделения ее направили в предродовую.
О таинстве рождения я рассказывать не буду. Во-первых, потому что — таинство. Во-вторых, все рассказано до меня. Например, в книгах Андрея Шляхова и Татьяны Соломатиной, повествующих о врачах, акушерах, медсестрах и их пациентах. Неудивительно, что в первый поход в книжный магазин после описанного выше события я без колебаний сняла с полки именно эти книги. Искала в них ответы на вопросы, которые копились у меня, пока я в панике бегала от собирающейся почему-то умирать, а не рожать подруги к врачу и обратно. Я искренне не понимала, как медработникам родильного отделения удается сохранять спокойствие, когда вокруг раздаются душераздирающие крики? Почему акушерка, вместо того, чтобы пожалеть роженицу, по-солдатски покрикивает на нее? Почему медсестра шутит тогда, когда мне, например, хочется плакать? И я поняла — почему. Благодаря Шляхову и Соломатиной я стала намного лучше понимать людей в белых халатах, которые смотрят на мир несколько иначе, чем все другие. Смеются, когда нам хочется плакать. И сохраняют серьезное лицо, когда все радуются. Чтобы не сглазить.

2014, 28 февраля



Книга на сленге для думающих людей
Алиса Ганиева. Салага тебе, Далгат!
«АСТ». 2009



Всегда придерживалась мнения о том, что говорить на нелитературном языке может позволить себе только тот человек, который отлично владеет языком литературным.
По крайней мере, можно не сомневаться: сленг, что звучит из уст этого человека, наверняка, придется к месту. Как, например, в повести «Салам тебе, Далгат!», написанной молодым прозаиком, лауреатом премии «Дебют» Алисой Ганиевой.
Читала в Интернете, что многие соотечественники очень обиделись на нее за эту книгу. Мол, высмеяла дагестанский народ. Вместо того чтобы написать о Кавказе величавом, написала о каких-то местных гопниках, рассекающих на заниженных «приорах» с затонированными наглухо стеклами.
Впрочем, лично я знаю многих дагестанцев, которые сами с удовольствием посмеялись над карикатурными персонажами повести. В конце концов, о Кавказе чего только не написано классиками. Его величавость уже не оспоришь, как и многовековую историю и культуру народов, живущих в этих местах.
Но не поспоришь и с тем, что времена меняются, меняются и люди. Не заметить это трудно. Но еще труднее, на мой взгляд, не боясь порицания соотечественников и не отделяя себя от народа, честно написать об этом — уложив современный быт Кавказа в один день дагестанского юноши Далгата.
Он ходит по родному городу в поисках дяди, с которым должен срочно увидеться по важному делу. Но именно в этот день Далгату встречается кто угодно, кроме дяди: школьные друзья зазывают посидеть с ними в кафе; двоюродная тетя говорит, что обидится на него на всю оставшуюся жизнь, если он не зайдет к ней поесть хинкал; один сосед хочет, чтобы Далгат немедленно прочитал его стихи (о Кавказе величавом, кстати), и другой затевает долгую беседу на религиозную тему; шпана пытается «отжать» телефон; да еще широкая свадьба, на которую обязательно надо зайти, а то «нехорошо как-то получается».
Красочные и сочные описания города и людей перемежаются диалогами героев, в основном, на «специфическом» русском языке, каким говорят сейчас многие молодые люди. Не только кавказские, кстати. Все, конечно, гиперболизировано, оттого и смешно.
Смешно до тех пор, пока книга не попадет в руки какого-нибудь недалекого человека, который с торжеством скажет: «Вот такие они все и есть!» Впрочем, это будет личная беда того человека.

2014, 29 ноября


Чем пахнут страницы книг?
Андрей Платонов. В прекрасном и яростном мире.
«Художественная литература». 1988



Не помню точно, в каком классе, кажется, это было среднее звено, мы зачитывали повесть Платонова по абзацами — по очереди, от парты к парте…
Мне досталось это: «Облокотившись рукою на трость, поставленную между ног, Мальцев обращал в сторону паровоза свое страстное, чуткое лицо с опустевшими слепыми глазами и жадно дышал запахом гари и смазочного масла, и внимательно слушал ритмичную работу паровоздушного насоса. Утешить его мне было нечем, и я уезжал, а он оставался…»
Мальчишки с задних парт, что посмелее, протянули дружное: «Фу-у-у… Как можно дышать гарью?» И девчонки сморщили носы. А я вступилась за Мальцева: мол, тоже люблю запах метро — машинного масла, мазута, и что там есть еще? — не потому, что он вкусный, а потому, что напоминает родину, Горький. В Тюмени нет метро, и я скучаю по этому запаху… Вот и машинист Мальцев, который ослеп и не может больше не то что управлять поездами, но и просто видеть их, наслаждается хотя бы знакомым ощущением.
Шумели мы до конца урока, вспоминая свои любимые запахи, вкус, цвет, музыку, которая навевает какие-то воспоминания. И, кажется, забыли и о Платонове, и о его герое.
Но учительница не останавливала нас. Поняла, что в этот момент мы научились не просто читать, но чувствовать текст. Ее предположение подтвердилось на следующем уроке, когда кто-то из нас дочитывал последние строки повести: «Я вижу желтый свет, — сказал Мальцев и повел рукоятку тормоза на себя. — А может быть, ты опять только воображаешь, что видишь свет? — спросил я у него. Он повернул ко мне свое лицо и заплакал. Я подошел к нему и поцеловал его в ответ: — Веди машину до конца, Александр Васильевич: ты видишь теперь весь свет!»
И тогда все мы, без исключения, шмыгали носами и прятали друг от друга покрасневшие глаза.

2015, 31 января



Книга, которой у меня нет
Кобэ Абэ. Женщина в песках


Не знаю издательства, книга еще не куплена. И в этом вся соль. Пару недель назад я твердо решила, что должна перечитать шедевральную книгу, которая — точно помню — очень понравилась мне в студенческие годы. Дело, казалось бы, за малым — пойти в магазин и купить произведение. Полки завалены классикой в мягком переплете, есть и в твердом — вполне приемлемые по цене издания.
Но, посетив три книжных магазина, я пришла к выводу, что перечитать «Женщину в песках» вознамерился весь город, а книготорговцы хотят на этом заработать.
Ибо в известных мне бюджетных сериях классической зарубежной литературы этой книги не нашлось. Пожалуйста — есть Кафка, Камю, Мисима, да кто угодно! Кобэ Абэ нет. Хотя, вру — есть новое издание, которое лежит на тумбе «Новинки» (произведение, на минуточку, было написано в 1962 году), щеголяет роскошной обложкой и соответствующим ценником. Последнее такое перерождение классики в новинку на моей памяти было, когда по мотивам «Мастера и Маргариты» сняли кино. Как ни странно, но многие узнали об одноименном произведении именно тогда, и пошли по книжным магазинам страждущие — некоторые честно хотели восполнить пробел в знаниях. А некоторые — просто поставить книгу на полку дома, чтобы была. Тогда-то издательства и подсуетились, выдав на гора книги в обложках, с которых на читателя зазывно смотрели актеры, исполнившие главные роли в кино «Мастер и Маргарита». За популярность брали по 600, 700, а то и 800 рублей.
— По «Женщине в песках» тоже фильм сняли? — безнадежно поинтересовалась я у продавцов.
Они, переглянувшись, пожали плечами. А я пошла в следующий магазин — есть у меня еще несколько на примете. Есть еще библиотеки и знакомый, которому несколько лет назад посчастливилось обзавестись четырехтомником Кобэ Абэ — до того, как он поновел.

2015, 31 октября


На злобу дня
Владимир Вишневский. Вишневский в супере и без.
«Подкова». 1999


Слышала вчера утром в телевизионных новостях, что в бесснежную в этом году Москву специально для строительства ледового городка привезли глыбы льда из Серова. Вспомнила двустишие поэта-сатирика Владимира Вишневского: «До обидного мало живут ледяные скульптуры, но уже создаются под эту проблему структуры».
Глядишь, в связи с глобальным потеплением у нас, и правда, появится какое-нибудь Уральское управление льдами: специально обученные люди будут изготавливать прозрачный холодный строительный материал, другие люди — развозить его по городам и весям, третьи — контролировать, чтобы лед использовался по назначению, четвертые станут выбраковывать подделки — например, из водопроводной воды.
Вообще, коротенькие рифмованные фразы Вишневского рождают в головах читателей целые глыбы (извините, я опять про лед) ассоциаций. Иной раз одностишья на злобу дня очень спасают положение, а то и целого человека — готового, скажем, хлопнуться в обморок. Это я про себя. Было дело, отправили меня как-то к молодой медсестричке районной поликлиники сдавать кровь из вены. У той совсем ничего не получалось — многочисленные попытки найти на сгибе локтя полноводный источник увенчались едва наполненной пластиковой пробиркой, которую она в расстройстве метнула на стол и сказала, что не уверена — примут ли столько в лаборатории.
Тут я, возвращаясь к жизни, совершенно неуместно в сложившейся ситуации хихикнула и процитировала: «анализы я сдал, но их… вернули». Жаль, медсестра моего позитивного настроя не разделила.
Но она, пожалуй, — одна из немногих. Интернет завален подражаниями, некоторые из которых очень даже ничего.

2015, 30 декабря


Делай, что должен, и будь, что будет
Джаннетт Уоллс. Дикие лошади.
«Эксмо». 2015




Терпеть не могу расхожих модных выражений, но, черт побери, эта книга действительно мотивирует! Извиняюсь за нетипичную для печатного текста вводную конструкцию. Это я, проникнувшись атмосферой «Диких лошадей», невольно имитировала манеру выражаться главной героини романа Пили Кейси Смит. Для нее — это нормально, с учетом того, что росла она на ранчо в Техасе накануне Всемирной депрессии, среди ковбоев — не тех в отутюженных клетчатых рубашках, замшевых сапогах и обтягивающих джинсах, что показывают в фильмах, а среди настоящих. «Джинсы Levi's» мы вообще не стирали. Мы носили их, пока они не становились блестящими от грязи, навоза, слюны животных, жира, масла, смазки для колес, а потом носили еще некоторое время. Когда начинало казаться, что джинсы изготовлены из непромокаемого брезента, который защищает от колючек и шипов, я понимала, что мы их победили, как необъезженную лошадь».
Вообще-то, я не жалуюсь на недостаток фантазии, но этот роман меня озадачил тем, что некоторые описанные там реалии для меня практически непостижимы. Например, то, что в сельском магазинчике захолустного поселения близ Аризоны не было ничего, кроме громадной стопки тех же самых Levi's. Я помню деревенский магазин своего детства, где ассортимент был представлен, в основном, карамелью и ящиками, полными калош, — вот это понятно! А джинсы — нет. Может быть, потому что в те годы, о которых идет речь в «Диких лошадях», в нашей стране об этих штанах и не слышали? А когда услышали и даже стали провозить через границу, то воспринимали их исключительно как одежду «на выход».
Впрочем, книга совсем не о джинсах, а о женщине, которая, как это, опять же, модно сейчас говорить, сделала себя сама. В юном возрасте она начала преподавать в школах, до каждой из которых приходилось добираться часами, а то и днями верхом. Выучилась управлять автомобилем и самолетом. Содержала собственное ранчо. Про десятки объезженных ею мустангов я даже не говорю… Ее коронная фраза: «В любом случае надо делать то, что тебе нужно сделать».

2016, 30 января



Ничто не ново под луной
Сесилия Ахерн. Клеймо.
«Иностранка». 2016




Эту книгу мне передали с комментарием: «Страшная…» И я, потирая руки, приготовилась почитать что-нибудь а ля Стивен Кинг. Иногда, знаете, хочется почитать про вымышленные сгустки энергии и пришельцев, чтобы немного отвлечься от реальности и потом заснуть, успокоив себя тем, что у нас-то — в этой самой реальности — не все еще так плохо.
Увы, спала я после «Клейма» неспокойно. Это не ужастик, это мрачная безысходная антиутопия, временами уж очень похожая на мир, в котором мы живем. Впрочем, ничего нового — любая антиутопия пишется с намеком и для любителей поразмышлять о том, чего нельзя изменить. А я не люблю, когда ничего нельзя изменить, и героев книг, уходящих в конце романа вдаль (когда автор просто не знает, что с ними делать дальше), тоже не люблю. Поэтому ворочалась после прочтения книги не только из-за ее мрачного содержания, но из-за мысли: а зачем все это вообще нужно? Чего мы из того, что написано, не знали раньше, не знаем сейчас и не узнаем, кажется, уже в ближайшем будущем?
О некоем Трибунале, который завелся в отдельно взятом городе и следит за каждым шагом его жителей, приравнивая к преступлению даже желание помочь умирающему старику, который тоже считается у них преступником? О толпе людей, которые готовы растерзать любого, попавшего в немилость государства, только потому, чтобы ненароком не вызвать немилость на себя? О безразличии и лености обывателя?
О меньшинстве, голос которого едва различим? О служителях закона, которые умеют повернуть этот закон вспять, когда дело касается их интересов?..
… А вот на экранизацию книги посмотреть было бы довольно занятно — получился бы ничего себе триллер с философской подоплекой. Помнится, ирландская писательница Сесилия Ахерн стала известна широкой публике как раз благодаря фильму, снятому по мотивам другой ее книги «P.S. Я люблю тебя».

2016, 31 июля



Книга на ночь
Марк Леви. Странное путешествие мистера Долдри.
«Иностранка». 2012



Есть книги, о которых, вроде бы, и рассказать особо нечего. Из разряда: что бы такого, не обязывающего к пространным размышлениям, почитать на ночь.
Наверное, такие экземпляры есть в домашней библиотеке у многих. В мягком переплете, купленные в магазине на скорую руку. Может быть, даже не в специальном магазине, куда идешь обычно с целью приобрести что-нибудь давно желанное и непременно отягощенное глубоким смыслом, а в каком-нибудь «Ашане». Пробежишь взглядом по аннотации, из которой все равно ничего не понять, и сунешь томик в мягком переплете в корзину между подложкой с замороженными куриными голенями и пачкой печенья. Потом поставишь дома на полку — до времен, когда придется идти на прием в поликлинику или в налоговую и сидеть там в очереди. Тогда очень пригождаются книги из стратегического запаса «на всякий случай». Еще по вечерам они полезны, когда глаза почти слипаются, мысли путаются, а чего-то для окончательного погружения в сон не хватает.
Впрочем, не скажу, что французский писатель Марк Леви со своими английскими героями мистером Долдри и его юной соседкой по лестничной клетке так уж сразу меня усыпили. Полусказочный полудетективный сюжет способен в нужной мере взбодрить дремлющего читателя. Думаю, даже скептик, книжный гурман с интересом начнет следить за путешествием двух англичан, которые подались в Стамбул по совету гадалки, чтобы найти… А вот что или кого найти — не скажу.
Скажу только, что эта книга показалась мне произведением, в котором всего в меру: юмора и грусти, сказочности и реалистичности, войны и мира. Сильно не будоражит, не оставляет после себя неразрешенных вопросов. Но дарит читателю несколько приятных часов в обществе чудаковатого мистера Долдри и его симпатичной, с запутанной судьбой спутницы. Так почему бы о ней не рассказать?

2016, 31 августа



Ищите лошадь
Джоджо Мойес. Танцующая с лошадьми.
«Иностранка». 2015



Одни видят в этой книге любовную подоплеку, другие — хорошо налаженную работу социальных служб Англии, третьи — семейную драму. Я вижу в ней исключительно лошадей.
Может быть, потому что я везде, где это только возможно, ищу лошадей, но в этой книге, как говорится, сама автор велела. Если честно, понятия не имею, любит ли английская журналистка и романистка Джоджо Моейс прекрасных животных так, как люблю их я, но ей отлично удалось «вживить» эту любовь в свою четырнадцатилетнюю героиню Сару, внучку француза Анри, который в юности мечтал посвятить себя работе в кавалерийской школе верховой езды Кадр-Нуар. Но вынужден был уехать вслед за женой в Англию. И вот когда жизнь отняла у него практически все: жену и дочь, она вернула ему шанс осуществить давнюю мечту. Нет, уже не самому, конечно, — в седло ему возвращаться было поздно. Мечту за деда взялась осуществить Сара, которая каждый день бежала после школы на городскую конюшню — под автомобильным мостом, где ее дожидался воспитанный дедом конь Бо. Огромный французский сель. И маленькая нескладная девчонка, которая, на забаву посетителям городского парка (больше Саре с Бо развернуться было негде), научилась поднимать лошадь в воздух в лучших традициях школы Кадр-Нуар. А потом деда, который слезящимися от радости и старости глазами наблюдал за этой парой самых родных ему существ, не стало. Он попал в больницу с инсультом и начал угасать.
… Одна коллега сказала мне, что не любит книги про животных, потому что, читая их, всегда приходится плакать. Я тоже не люблю, но читаю и плачу. Ревела, как белуга, когда Сара, проделав многодневный путь верхом на Бо от Англии до Франции, замызганная, со сломанной ключицей (в пути произошло многое), со всклоченными волосами выехала на исхудавшем коне на манеж Кадр-Нуара…
На мой взгляд, только из-за одной этой сцены стоит прочитать книгу Джоджо Мойес. Ну, и из-за лошадей, конечно!

2016, 29 октября


Взрослым пароходов не хватает
Виталий Коржиков. Мореплавания Солнышкина. 1982



Я как-то уже писала, что не люблю перечитывать любимые детские книжки, чтобы взрослым взглядом на произведение не опошлить свои юношеские романтические впечатления.
Но наступает во взрослой жизни момент, когда тебе просто необходимо — хотя бы мысленно — оказаться в вещмешке, в котором рыжий мальчишка Алешка Солнышкин проделывал путь к своей мечте, в город Океанск.
«… Прихватив свой мешок, он обдумывал, как добираться дальше, когда на перроне появились два матроса. Они браво направлялись к седьмому вагону. Солнышкин с грустью посмотрел на них.
- Эге, кажется, человек в беде! — сказал один из моряков и остановился.
- Далеко? — спросил у Солнышкина второй.
- В Океанск, — ответил Солнышкин.
- Такой груз в мешке за спиной таскать можно, — сказал первый, окинув Солнышкина взглядом.
И через несколько минут Солнышкин, согнувшись в собственном мешке, въезжал на матросской спине в двери вагона».
Книгу эту, перебирая свою детскую библиотеку, я малодушно не отдала племяннице. А ей, кажется, уже (пока) она и не нужна: из того возраста, когда веришь, что мальчишка, которого не приняли в морскую школу по малолетству, может каким-то чудом попасть в команду большого парохода, она вышла. А до того возраста, когда снова начинаешь во все это верить (а точнее, мечтать об этом), еще не доросла.
Так что я единолично перечитываю томик в потертой, но по-прежнему радующей глаз суперобложке и жалею лишь об одном, что у меня нет… парохода.
«… — И в Австралию согласен?
У Солнышкина едва не остановилось сердце. Он кивнул головой.
- И за чем же дело? Только парохода не хватает?
— Только парохода! — крикнул Солнышкин.
— Пустяки, — махнул рукой Федькин. — В универмаге «Детский мир» в третьей секции сколько угодно! Три рубля штука — новейшей конструкции. Заплатил — и валяй! В Австралию, в Индию, в Антарктиду…»
Хм, в детстве мне этот выход из ситуации, помню, показался вполне логичным. Ведь в магазине игрушек, и правда, пароходов хватает на всех! Детей, конечно.

2016, 28 декабря



Чего мы нe знаeм друг о друге?
Джейн Шемилт. Дочь.
«АСТ». 2016



Автор романа, который издатели называют детективом нового уровня, виртуозно передает ощущение холодного ужаса, расползающегося по телу и душе главной героини за те несколько минут, пока она осознает:
15-летняя дочь, которая должна была возвратиться домой еще вечером, не пришла и к ночи.
За эти мурашки по коже, которые перебегают со страниц книги на руки читателя и бегут выше — куда-то к загривку, я готова простить автору ее героиню «ни рыба ни мясо», которая не очень-то мне импонирует. И я в этом впечатлении не одинока: многие интернет-рецензенты ехидно пробежались по личности семейного доктора Дженни, у которой совсем не находится времени на общение со своей собственной семьей. Трое детей — дочь-подросток и братья-близнецы постарше — живут сами по себе, муж-нейрохирург тоже загружен работой. Якобы работой, якобы загружен, смеются рецензенты, которые вперед Дженни прочитали ее судьбу и теперь диву даются, какая же она слепая. Не видит (а скорее всего, не хочет видеть) очевидного: проблемы детей, измену мужа, криминальную историю, разворачивающуюся буквально у нее под носом. Криминала в книге меньше всего — несмотря на то, что роман назван детективом. Оказывается, что драма, которая может разыграться в любой среднестатистической семье, пострашнее всякого бандитского замысла. Главному злодею-спасителю, вторгшемуся в жизнь семьи Дженни, и придумывать ничего не приходится: просто дернул там, где давно уже было тонко.
А что касается многочисленных откликов читателей (и меня в том числе) о невнимательности и семейной халатности Дженни, то порой они настолько горячи и беспринципны, что становится понятно: публично цокая языками по поводу других, люди стараются продемонстрировать, что уж они-то точно не такие! Хорошо, если все-таки хватает смекалки отложить на время написание рецензии, поста в Интернете, книгу, работу и позвонить домой, узнать, как там дела?
Почему-то мне кажется, что задумка автора именно в этом.

2017, 31 января



Из книг Владимира Танкова


Кан, кран, таракан, Тараканище!
«Сказки Корнея Чуковского»,
выпущенные разными издательствами в разные годы



… Началось со сборника мультиков, подаренных полуторагодовалой внучке, где были, разумеется, и Муха-Цокотуха, и доктор Айболит, и Мойдодыр… Но маленькая Вера выбрала самую удивительную и волнующую историю — об усатом «великане», так напугавшем слонов, носорогов и прочих гигантов.
Первой об этом узнала бабушка, которая частенько водится с внучкой. Та настойчиво просила: «Кан, кан…» «Какой кран? — не догадалась поначалу бабушка. А потом сообразила: «Таракан… Тараканище!»
То есть надо было снять с полки книгу и почитать. Делать это по-своему нелегко: очень юная слушательница любит во время чтения перелистывать страницы то в одну, то в другую стороны. Проще деду, то есть мне — многое помню наизусть, хотя лучше знаю приключения Айболита благодаря виниловой пластинке, подаренной в детстве.
Тараканище стал у нас своеобразным помощником. Иногда востребован во время внучкиной трапезы — слушает да кушает!

Ехали медведи
На велосипеде.
А за ними кот
Задом наперед…


С некоторых пор, когда Веру привозят к нам в гости, разыгрываем что-то вроде сценки. Кто-то из старших берет внучку на руки (теперь она тот удалый Воробей, что выступает спасителем-освободителем), а другой изображает «несытое чучело». Актерствуем, да еще как!
А во дворе у нас — сказочный телефон, пусть и обозначают его два кольца на детской площадке. Держу внучку одной рукой, а другой беру трубку-кольцо — и прошу у невидимого собеседника то шоколада, то резиновых калош. Потому что…

… те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели.


… Читайте детям, внукам, правнукам эти веселые и мудрые стихи, которые переходят из поколения в поколение! Это и нас делает моложе, возвращает в те славные годы, когда мы услышали стихи Корнея Чуковского (или, по настоящему имени, — Николая Васильевича Корнейчукова) впервые в жизни.

2015, 31 января



У гидры зла много голов
Том Клэнси, Стив Печеник. Оперативный центр: Государственные игры.
«Эксмо». 2008



Покою человечества угрожает новый дьявольский замысел. Зло ищет зло: неонацисты Германии нашли общий язык с французским мультимиллионером и его приспешниками. Пополняются арсеналы, множатся теракты. Тайная роль отведена разработчикам компьютерных игр — ставят на поток новые: «Взрыватели гетто», «Концентрационный лагерь», «Вешая вместе со всеми»…
А значит, прибавилось трудной работы у директора Оперативного центра Пола Худа и его тщательно подобранной команды, экспертов по части антитеррористической деятельности.
Это — сюжетная линия политического детектива, где сплетены в один узел судьбы мира и отдельных людей. И каждому предстоит сделать выбор — на чьей ты стороне.
Есть и вроде бы периферийные персонажи. Но соавторы не забывают о них, опекают и сопровождают до самой последней страницы. И скромная девушка Джоди Томпсон, подрабатывающая на киносъемках и спасающаяся от вторгшихся сюда бандитов со свастикой, вдруг обнаруживает в себе героиню — не киношную, а самую настоящую, способную дать отпор и победить адептов зла.
… Вот, пожалуй, и все о «Государственных играх». Роман не нов, но я не отказал себе в удовольствии перечитать его. И пообещал отыскать три других произведения серии «Оперативный центр».
Знаменитый американский писатель Томас Клэнси-младший, более известный как Том Клэнси, ушел из жизни осенью 2013-го в возрасте 66 лет. Он был королем в жанре технотриллера. Причудливо воссоздал ту историю, которая могла быть, но не случилась. Предостерегал своими книгами от новых угроз. С поразительной точностью в деталях рассказывал о тех, кто борется с международным терроризмом.
Осталось множество книг и снятые по ним фильмы, которые тоже можно смотреть и пересматривать — «Охота за «Красным Октябрем», «Игры патриотов», «Прямая и явная угроза», «Все страхи мира».
… А напоследок еще несколько слов скажу о… компьютерных играх. Клэнси, оказывается, был к ним неравнодушен и даже выступил сценаристом ряда таких работ. Жаль, что я не играю, а то мог бы рассказать о них и побольше.

2015, 30 мая



Из пустыни дует ветер любви
Майкл Ондатже. Английский пациент.
«Независимая газета». 2002


Этот роман буквально свалился мне на голову. С антресолей, где хранятся остатки домашней библиотеки.
… С первых страниц обволакивает аура старой итальянской виллы, что приютила в апреле 1945-го обгоревшего мужчину (его горящий самолет рухнул в африканской пустыне). И ухаживающую за ним девушку.
Вслушайтесь, почувствуйте прелесть слога!
«Он возлежал в гамаке, как на жертвеннике, и представлял в своем тщеславии сотни бедуинов вокруг, а их, возможно, было только двое — тех, которые его нашли и сорвали с его головы шлем с пламенеющими рогами».
Книга не только о любви. Но и о том, как мы должны держаться друг друга. Как беречь свою спутницу жизни, без которой (это понимаешь не сразу, иногда запоздало) жизнь превращается в ад.
«Он медленно проводит ладонью по ее влажному плечу. Это мое плечо, а не мужа. Здесь они предлагают друг другу свои тела, без остатка. В комнате на берегу реки».
И это было счастье. Ушедшее и вернувшееся. Держащее его между жизнью и смертью.
… Канадский писатель Майкл Ондатже (чьи потомки происходят из Шри-Ланки и Голландии) в 1992-м ошеломил читающую публику своим «Английским пациентом». Роман удостоен Букеровской премии. В 1996-м режиссер Энтони Мингелла экранизировал это произведение — и вновь огромный успех. Картина получила девять «оскаров», в том числе в номинации «лучший фильм».
Историю венгерского графа Алмаши, путешественника и картографа, встретившего на своем пути прекрасную, но, увы, замужнюю женщину сравню с… песком в пустыне, куда упал его самолет. И вроде бы все знакомо до последней песчинки (читай, страницы). Но приглядись, читатель, не спеши, сам стань исследователем.
И ты найдешь драгоценные крупицы вечных истин в необъятной Сахаре этой книги.
Вот и я бреду снова по этим барханам. Один, без каравана, но с оазисом в сердце. Оазис любви — это мечта каждого смертного. И горе тому, кто не находит его.

2015, 29 ноября


Кибальчиши войны гражданской
Аркадий Гайдар. Лесные братья.
«Правда». 1987




Это была хорошая сенсация советского времени: при тогдашнем книжном голоде в Тюмени стали печатать серию «Мир приключений».
В типографии издательства «Тюменская правда» появилось специально оборудованное производство. Схема была проста: из Москвы поступали готовые фотоформы, а у нас книжки печатали и паковали в мягкую обложку. Обращаться с такой надо было с предельной бережностью — хрупкие и не слишком долговечные…
Сама серия была хороша. Начали, помнится, со Стефана Цвейга (мне выпало писать репортаж для газеты «Тюменская правда» об этой премьере книжного цеха). А далее было множество отличных литературных произведений самых разных авторов: от Герберта Уэллса до Аркадия Адамова. То, чего мы не могли найти в магазинах, добывая хорошие книги всевозможными окольными путями (я даже из Праги их привозил, из сказочно богатого маркета на Вацлавской площади).
За долгие годы многие из тюменских книжек были раздарены или просто потеряны. В моей библиотеке сохранился только томик Аркадия Гайдара. Библиографическая редкость по нынешнему времени — ведь это ранние повести писателя и, в том числе, полный вариант знаменитого «Реввоенсовета» («Р.B.C.»).
… Есть в этой повести некая чудесная аура, восхитительное, истинно детское ощущение тайны. Тревога, смешанная со сложным для мальчишки чувством своей преждевременной взрослости… На Украине идет Гражданская война. И питерский мальчик Димка, вместе с матерью занесенный судьбой в эти края, идет по невидимому лезвию бритвы. Потому что берется спасти, утаить от банды «зеленых» раненого красного командира. И, вдобавок, обретает еще одного нечаянного друга — беспризорника из города по прозвищу Жиган… Жизнь прекрасна, когда ты не один и когда ты можешь многое!
Современное словечко «драйв» очень подходит для «Реввоенсовета» — читается на одном дыхании. И написано, наверное, для всех времен. Дети на войне — разве это может оставить нас безучастными?

2015, 30 декабря



Она увидит море
Себастьян Жапризо. Дама в очках и с ружьем в автомобиле.
«Лимбус пресс». 2009



Франко-бельгийский фильм 2015 года заставил меня полезть на антресоли и откопать литературный аналог 1966-го — роман под тем же названием. Некогда пленивший меня своим искусно выстроенным сюжетным лабиринтом, но, прежде всего, совершенно не заурядной героиней, пусть она всего лишь секретарь-машинистка и никогда не была у моря.
И вдруг она едет к нему — на роскошном чужом автомобиле, из Парижа к Лазурному берегу. Не подозревая, что это не случай и не давняя мечта толкнули ее в столь внезапное путешествие, представляющееся ей прекрасным с первого мгновения… Это ловушка, жуткая шахматная партия, где ей, Дани Доремус, уготована роль пешки, которую удалят с доски после неизбежного хода.
Но рыжеволосая и длинноногая Золушка (героиню вижу теперь только в пленительном облике 22-летней актрисы Фрейи Мавор) сама не знает, на что способна скромная девушка на тончайшей грани между жизнью и смертью… И да здравствует безумство храбрых!
Спасибо фильму за возвращенную и перечитанную книгу. Что касается месье Жапризо, то это не настоящая его фамилия, а псевдоним. Жан-Батист Росси — так звали писателя, ставшего еще сценаристом и кинорежиссером. Родился в Марселе в 1931 году. Прожил неполные 72 года, начав литературную карьеру в 17 и успев сделать необычайно много.
Вроде бы слабые женщины, оказывающиеся на поверку сильными и готовыми противостоять злу, кочуют у него из книги в книгу. И, разумеется, это всегда новые тщательно прорисованные образы со своею харизмой. В кино (едва ли не все книги Жапризо экранизированы) самые знаменитые актрисы охотно соглашались на роли его героинь. Как, например, Симона Синьоре в экранизации романа «Убийство в спальном вагоне», осуществленной в 1965-м.
… А теперь вернемся на тот автобан, по которому едет, не зная о дьявольской комбинации, златокудрая Дани. Побудем с ней, ощутим кончиками нервов вызревающую опасность. И, конечно, станем гадать до последней главы, кто же придумал для нее кошмарную игру в кошки-мышки…
«Я никогда не видела моря.
Перед моими глазами, совсем рядом, словно морская гладь, рябит выстланный черными и белыми плитками пол.
Мне так больно, что кажется, будто это пришла моя смерть.
Но я жива».

2016, 30 января



Из клетки
Кен Кизи. Над кукушкиным гнездом.
«Мока». 1993




Этот не слишком толстый томик, совсем не похожий на нынешние роскошные издания, — еще одно дитя свободы. Посмотрите на год выпуска. Ради самой книги тогда стоило закрыть глаза на издержки типографии. Многие ранее недоступные литературные произведения торопились издать побыстрее — народ требовал, он хотел читать то, что было ранее под запретом или просто не востребовано из «идеологических соображений».
А тут — кутерьма американской психушки. Реальный до каждой морщинки на обветренном лице Рэндал Патрик Макмерфи, новый пациент. И тот фурор, без пяти минут катастрофа, которые он произведет. Потому что посчитает необходимым помочь этим несчастным, застрявшим в плену безнадеги и ежедневного разжиженного, как микстура, кошмара.
Он — может!
И мы, захваченные чтением, станем ломать голову над тем, кто же все-таки этот необычный герой. Падший ангел или, напротив, лукавый искуситель, заманивающий невинные души в райский сад, которого нет?
Он, Макмерфи, перевернет тут все с ног на голову, встряхнет, разбудит сонное царство — и подарит надежду. А мы тем временем внезапно поймем: и не больница это вовсе, а воссозданная под этой крышей модель общества, что только и способно подавлять людей, контролируя каждый их шаг, пугая и пугаясь само. И властная Большая Сестра по фамилии Рэтчед — олицетворение системы и конкретное ее воплощение: вяжи по рукам и промывай мозги.
… Удивительно, что бывший фермер Кизи, которому довелось жить среди хиппи 60-х и баловаться наркотой, написал столь успешный дебютный роман, вышедший в 1962 году. Будто бы ему помогла работа ночным санитаром в госпитале ветеранов. Остальное придумал сам — и так, что книгу читают до сих пор, а экранизация 1975 года режиссера — эмигранта из Чехословакии Милоша Формана, собрала пять «оскаров».
Феномен? Наверное. И я не берусь его объяснить. Как и то, почему снова достаю с полки эту книгу или чувствую потребность пересмотреть фильм о восстании в одной отдельно взятой психушке.

2016, 28 апреля


Трепещущий пассажир
Агата Кристи. Убийство в Восточном экспрессе.
«Эксмо». 2009



Суд присяжных в железнодорожном вагоне? Вам что, привиделся ночной кошмар под перестук колес? Ах, если бы так!
Провидение — это оно послало гения сыска Эркюля Пуаро в трансконтинентальный экспресс, вдруг остановившийся из-за сугробов на рельсах. Убит один из пассажиров. И маленький бельгиец с пышными усами немедленно начинает расследование: никто не сойдет с поезда, значит, преступник все еще на борту.
Но то, что произойдет дальше и что ему откроется, изумит матерого детектива. И даже поставит перед архитрудным выбором: достойны ли предстать перед судом те, кто совершил благородный акт мести и покарал отъявленного злодея, некогда ушедшего от ответственности?
… Мальчишкой, в пионерском лагере на берегу теплой реки, я запоем читал потрепанный томик «тетушки Агаты».
В солнечный полдень мурашки бежали по спине — стра-а-шно, жуть, но и как увлекательно! Это я был трепещущим пассажиром рокового вагона. Это я просыпался посреди ночи от таинственных звуков, находил в своем чемодане чье-то яркое кимоно и видел спину незнакомца в вагонном коридоре.
Это я был обречен искать убийцу. И в конце своего долгого блуждания в лабиринте ужаснуться ослепительному свету истины. А потом успокоенно выдохнуть, приняв единственно мудрое решение в интересах человечности и справедливости…
Спустя годы, уже студентом журфака, с балкона свердловского «Совкино» я завороженно смотрел фильм режиссера Сидни Люмета под названием, взятым с обложки романа. Еще не зная, что картину освятили своим присутствием многие знаменитости мирового кино — Альберт Финни (он сыграл роль Пуаро), Ингрид Бергман, Ванесса Редгрейв, Шон Коннери и другие. Классическая, блестящая экранизация!
… Удивительно, но книга, написанная в 1934-м, ничуть не состарилась. Ибо она посвящена вечной борьбе добра и зла. И еще тому, что в этом противостоянии возможны самые немыслимые превращения. Которые, впрочем, никогда не отменяют главного — на чьей ты стороне и готов ли остаться просто наблюдателем?

2016, 30 июня



В предвыборном луна-парке
Сергей Минаев. Media sapiens.
«Астрель-АСТ». 2007



Добро пожаловать в парк политических аттракционов, где, сев на добродушного карусельного конька, можно очутиться вдруг на сумасшедших американских горках!
Нечто подобное испытает молодой политолог Антон Дроздиков, вознамерившийся стать успешным и богатым на скользкой стезе. Герой нуждается в деньгах и ввязывается в головокружительное предвыборное приключение, приняв предложение неких оппозиционеров, перемещающихся между Лондоном и Москвой.
Это вам не крутящаяся рулетка в казино, а гораздо круче. Ибо на карту поставлен будущий расклад власти в родной державе, и затуманивает мозг и остро щекочет мысль о том, что ты, скромный медийщик-пиарщик, пусть и с амбициями полит-Наполеона, можешь повлиять на выбор электората.
Который только предстоит заставить сделать то, что заказано работодателем.
… Не слишком большой любитель современных книг такого толка, я начал читать Минаева, потому что: а) это презент, а дареному коню в зубы не смотрят; б) ранее мне понравился роман «Дyxless» того же автора.
Вошел в ткань этой повести чуть натужно, со скрипом — наверное, еще и потому, что я далек от мира заказчиков
грязных политических игр и бывших бандитов (озабоченных имиджем нового, легального бизнеса и тоже нуждающихся в белых одеждах, которые может даровать умелый пиар).
Но постепенно увлекся, разве что ухо периодически резал мат, которого не гнушаются герои. Ну да этим сейчас никого не удивишь. Больше покоробило то обстоятельство, что г-н Дроздиков умудряется использовать… учение Геббельса, которому, вы помните из истории, ловко удавалось манипулировать массами в нацистской Германии. Очень противоречивый персонаж, этот Антон… И весьма достоверно воссозданный на страницах книги.
Я еще не знаю финала, ибо отучился читать запоем. А урывками — это уже не американские горки, а паровозик-тихоход для малышей, если еще раз использовать образ Луна-парка. Но рано или поздно поднимусь на самый верх условного колеса обозрения и увижу все. То есть, пейзаж после битвы и тех, кто счастливо в ней уцелел.

2016, 30 июля



Долгое эхо любви
Лидия Смирнова. Моя любовь.
«ПрозаиК». 2011




Признаюсь с долею стыда: считал, что она, народная артистка СССР Лидия Смирнова, родилась в Тобольске. Но не всегда можно верить даже вроде бы хорошо осведомленным сайтам.
Появившаяся на свет в 1915-м, когда шла Первая мировая война, она называет своей малой родиной городок Мензелинск (в Татарстане — В.Т.). В Сибирь же попала совсем маленькой, после смерти матери.
«Отец приезжает с фронта — нет ни жены, ни сына. И маленькая дочь без присмотра. Он мечется, пытается пристроить меня к родственникам — всюду отказ… Наконец, я попадаю в Тобольск, в семью его старшего брата». Дядя с тетей ее и вырастили — отца уже не было в живых. А ради безопасности (время было лихое) переехали в Москву.
… Великолепная рассказчица, она удивляет читателя ее мемуаров массой сочных подробностей, словно записанных в дневнике только вчера, и своим искренними и точными комментариями многих событий эпохи.
Так, не могу читать без сопереживания тревожные записи о репрессиях 30-х годов. «Страх постепенно вползал в наши души. Когда мы собирались у кого-то в гостях, даже форточки закрывали: вдруг кто-то ненароком услышит наш разговор и побежит докладывать?.. Однажды так и вышло».
Необычайно интересны все главы, где речь идет о съемках (в том числе в эвакуации во время Великой Отечественной войны), об общении со знаменитостями кино, чей ряд пополнила и она. Тут драматическое соседствует с неподдельным юмором. Так, рассказывая о том, как снимали вторую часть фильма «Большая жизнь», актриса с удовольствием вспоминает юмор коллеги Петра Алейникова: «У него была потрясающая и ни на кого непохожая интонация: «Завтра в парке духовой оркестр, или я вам не нравлюсь?»
В книгу погружаешься, как в саму реку времени. И плывешь по выстроенному автором фарватеру, увлеченный этим путешествием сквозь XX век. И не считаешь километры-главы, и ждешь нового поворота судьбы… У Лидии Николаевны была очень долгая жизнь в искусстве. Она ушла из жизни в 92 года.
… А названию книге дал одноименный фильм 1940 года, сделавший ее известной. Он и сегодня доступен зрителям. Об этом она, наверное, могла только мечтать.

2016, 31 августа



Режиссер своей судьбы
Евгений Матвеев. Судьба по-русски.
«Вагриус». 2000



Можно ли поставить свою собственную жизнь — как это делают люди кино и театра с фильмами или спектаклями? Да, это в наших силах, подтверждает всей своей биографией народный артист СССР Евгений Матвеев (а некогда — старший лейтенант из первого Тюменского пехотного училища военной поры).
Его мемуары заставляют меня возвращаться к ним и искать сокровенный смысл там, где чтение было, вероятно, слишком беглым. Но книга способна открывать нам то, что не удалось осилить, понять с первого разу. Просто надо к ней, книге, возвращаться.
Особенно интересно все, что имеет отношение к тюменскому отрезку биографии Евгения Семеновича. Талантливого молодого человека просто спасли от смерти или увечья на фронте, о чем он искренне написал в своих воспоминаниях (хотя, конечно, не раз просился в действующую армию, но тут от него ничего не зависело): «Приказ Сталина о отправке курсовых офицеров на передовую, для стажировки в течение месяца, пришел. Но никто из наших командированных офицеров в училище не вернулся — они или погибли, или были ранены, искалечены. Теперь-то я понимаю, почему начальник училища тянул с моей «стажировкой». Он берег меня, понимал, что я по природе своей никакой не военный, я — артист».
… В послевоенной Тюмени он найдет свою любовь (о чем тоже читать чрезвычайно интересно, да еще смаковать тот задушевный и красочный стиль, которым владел Евгений Семенович: «Впервые я увидел ее (Лидию Алексеевну, будущую жену; они поженились в Тюмени в 1947-м — В.Т.) на концерте в музыкальном училище… Просто и естественно на сцену вышла девушка. И без напряжения, свободно и легко полилось: «Вижу чудное приволье»… Тут меня словно током ударило!»
… А вообще пересказывать любую книгу — неблагодарное занятие. И цитировать такую, как эта, можно бесконечно. Эпоха и незаурядный человек, которого она не сломала, — вот тема, окрашенная личностью ее автора, оставившего после себя множество хороших фильмов. К ним тоже можно возвращаться, как и к мемуарам Евгения Матвеева.

2016, 29 сентября



Все его птицы-песни
Александр Розенбаум. Белая птица удачи.
«Эксмо Пресс». 2001



Маленькое сокровище — поэтический сборник начала нового века. Такое знакомое лицо на обложке, такая узнаваемая гитара (даже она в руках Розенбаума приобретает свое звучание, доступное только ему). Стихи-песни? Изначально все-таки стихи. И не все ложатся на музыку, хотя мелодию можно попробовать услышать в каждом стихотворении.
Наверное, кто-то бы прочел запоем, на одном дыхании, все, что уместилось под изящной темной обложкой этого хорошо изданного томика. Я, не слишком привыкший к чтению стихов (проза всегда побеждала), решил не спешить.
Смаковать, наслаждаться словами и образами. И при этом мысленно видеть образ певца — еще в 80-е годы, на сцене тюменского Дома техники и культуры «Нефтяник», где я впервые увидел Александра Яковлевича «живьем».
А наибольший кайф тогда получил, конечно же, от его «Вальса-бостона» — так славно, так задушевно и как-то очень по-особенному…
И вот пробую на язык эти строки снова, никуда не спеша и зная, что в любой момент, при желании, могу к ним вернуться.

На ковре
из желтых листьев
В платьице простом
Из подаренного
ветром крепдешина
Танцевала
в подворотне
осень вальс-бостон.
Отлетал теплый день,
И хрипло
пел саксофон.


А первый раздел этого сборника посвящен его родному городу, Ленинграду — Санкт-Петербургу. Очень трогательно.
И так, что легко запомнить и даже можно попробовать спеть самому — мысленно и только для себя.

… Я надеюсь, что вы не откажете мне…
Ах, давайте пройдем в этот вечер прекрасный
Старым Невским моим, да по той стороне,
Что в обстреле была так темна и опасна.


… Сейчас ему 65 лет. И Розенбаум снова в дороге. Словно следует за той белой птицей, чье имя он вынес в заглавие сборника… Через три недели — 19 ноября представит юбилейную программу в Тюменской филармонии.

2016, 29 октября




Четверолапые мушкетеры
Константин Лагунов. Ромка и его друзья.
Тюменский издательский дом. 2014




Эту великолепную книгу (большой формат, отменные иллюстрации, да и сама печать) мне подарила по случаю Ольга Константиновна, дочь писателя. Она и составила книгу, куда вошли любимые из поколения в поколение, добрые и веселые, нестареющие сказки — «Ромка и его друзья», «Ромка и Медведь», «Городок на бугре».
Но больше скажу сегодня о первой, ибо она и самая, наверное, знаменитая из трех, да еще и связанная с воспоминаниями о том времени, когда мои дети были маленькими.
В пору жесточайшего дефицита советского времени (все лучшее для чтения — преимущественно по блату, из-под полы) эта книга с яркой обложкой досталась мне на… областных сельских спортивных играх. Где журналист из Тюмени имел маленькую привилегию — дождаться такой вот распродажи «для гостей».
Если использовать ныне модное молодежное словечко, на Ромку, Фомку и Артоса — трех четверолапых мушкетеров — я «запал» сразу. А позже — моя дочь, потом сын… Жаль, когда пришлось на время переехать на Север, книгу мы не сохранили.
Туда, к нефтяному Северу, держат путь и наши герои. Ромке надо найти хозяина, Степана Ивановича, его сопровождают верные друзья, и вместе они переживают немыслимые приключения и борются с врагами, которые — увы — существуют и в сказках, так интереснее.
… В 2014-м я открыл для себя новые сказки Лагунова. Хотя «Городок на бугре» мог бы прочесть и раньше. Но — не случалось.
Зато теперь моя внучка получила потрясающе интересные истории. И они постепенно получают… театральную интерпретацию. Правда, это сугубо любительский театр, домашний, для двух-трех постоянных актеров (жалованье получаем на кухне). Где мне достаются в основном роли отрицательных персонажей (которых маленькая Вера не боится). Напротив, стремится перевоспитать злодея с длинным именем Клык-Клык Грумбумбес и превратить в добряка. И это в наших силах!

2017, 31 января



Океан навсегда
Александр Беляев. Человек-амфибия.
«Эксмо». 2009



Сначала был фильм, а потом книга, по которой он снят. И первой тайной любовью мальчика из маленького уральского городка стала Гуттиэре в облике актрисы Анастасии Вертинской. Фильм, ставший хорошей сенсацией 1962 года, заставил меня обратиться к фантастическому роману, написанному еще в 1927-м. Удивительно!
В трудные времена воображение писателя Беляева обратили его к глубинам океана, мысленно перенесли далеко в Аргентину, где живут его герои. И, прежде всего, «человек-рыба» по имени Ихтиандр, спасенный от смерти чудо-доктором Сальватором и умеющий жить в воде благодаря жабрам. Его боятся рыбаки и ловцы жемчуга, называя «морским дьяволом». Но есть и те, кому он не дал утонуть — и они дали ему имя «морской бог».
А он просто красивый, доверчивый и очень одинокий юноша, который однажды встретит на берегу девушку своей мечты… Хотя счастливого финала у этой истории не будет.
Я перечитывал книгу и пересматривал фильм — и всегда находил нечто новое. Привычной оставалась пленительность стиля писателя, даже волшебность деталей — словно он сам опускался не раз в таинственные глубины, обжитые Ихтиандром…
Годы спустя, обратившись к биографии Беляева, узнал, что он похож на героя драматической частью своей биографии: молодым заболел туберкулезом позвонков, шесть лет был прикован к постели… Поправившись, начал писать. А море увидел в Крыму. И, вероятно, там придумал этот увлекательный сюжет.
Александр Романович ушел из жизни в 1942-м — умер от голода в оккупированном гитлеровцами городе Пушкино… Остались его великолепные произведения — «Голова профессора Доуэля», «Ариэль» и другие. Но самым притягательным для меня остается «Человек-амфибия».
… Воображение, фантазия и, разумеется, знание предмета были для Беляева тем дельфином, на котором мчался по воде его герой. Действительно, удивительная книга!

2017, 31 марта




Из книг Оксаны Чечета



Tо, что дoктop прописал
Слава Сэ. Сантехник, его кот, жена и другие подробности.
«АСТ». 2010



Это такая новая мода: издавать книги на основе блогов в Интернете. Сколько от блоговой литературы не отмахивайся, она просачивается в жизнь. Потому что, во-первых, среди блогеров, и правда, есть талантливые люди. Во-вторых, пишут они, как правило, короткие зарисовки — иногда остросоциальные, но чаще всего просто жизненные.
Слава Сэ (это творческий псевдоним латвийского психолога, журналиста, сантехника и берлога Вячеслава Солдатенкова) в этом смысле — почти Зощенко. По крайней мере, над его книгой «Сантехник, его кот, жена и другие подробности» смеется и плачет половина нашей страны.
Я тоже — смеюсь и плачу. Потому что Слава Сэ — это лучшее лекарство от хандры и депрессии. Это тонкая, умная, смешная (хотя юмор иногда черноват) мужская проза об одиночестве, детях (у автора две дочери и нет жены), неприступных женщинах, музыке и вообще — обо всем, что есть вокруг.
Честно говоря, берясь за книгу, собранную из постов в блоге, я боялась наткнуться на натужный юмор, на вымученные шутки — такое нередко случается с современными образцами юмористической литературы. Но нет. Автор пишет легко, играючи, очень естественно, иногда по-хулигански.
В качестве доказательства расскажу, какая история приключилась у меня с этой книгой: я начала читать ее утром в общественном транспорте. Автобус, час пик, книга Славы Сэ, смеяться громко нельзя, но так хочется! И вот я уже размазываю слезы сдержанного хохота и тушь по куртке случайного попутчика.
— Что, — говорит он, — книжка такая смешная?
И не ругается за испачканную куртку. Так что, если вы любите добрые и ироничные книги, то кидайте книжку Славы Сэ в сумку и ступайте дарить улыбки незнакомцам в общественном транспорте.

2012, 31 июля



Две разных Дуни
Дуня Смирнова. С мороза.
«Амфора». 2006


О том, что есть такой человек — Дуня Смирнова — лично я узнала из умного и ироничного ток-шоу «Школа злословия».
Со временем поняла даже, что Авдотья Андреевна не только прекрасный ведущий на ТВ, но еще и сценарист, режиссер, публицист и тусовщица, которая знакома с огромным количеством интересных людей.
Поэтому, когда в руки попала ее книга «С мороза», я надеялась узнать на страницах того человека, которого знаю и люблю по телешоу. Мудрого и доброго по отношению к людям. И удивилась, узнав его с большим трудом.
Может, дело в том, что в сборник «С мороза» (в нем напечатаны статьи, рецензии на книги и сценарии Смирновой) вошли работы очень разных лет. Первые написаны еще в середине 90-х годов, последние — уже в период телевизионной деятельности автора.
Авдотья Андреевна рассказывала о людях и книгах, явлениях и курьезах. Рассказывала легко и точно, как сегодня — говорит с экрана телевизора.
Она дала коллективный портрет людей новейшей эпохи — так в аннотации написали издатели. Только вот очень злой портрет у нее получился: жестокая сатира, безжалостные фельетоны — без самой крохотной доли любви или сочувствия к ближнему.
Первая часть «Бедные», в которой собраны маленькие рассказы-зарисовки о быте, привычках и поступках обыкновенных людей, окружающих автора, изобилует меткими и хлесткими деталями. Только от сегодняшней Авдотьи Смирновой я бы ожидала увидеть между этими едкостями немного затаенной любви, и, как это говорят, невидимых миру слез, чуточку жалости если не к родине любимой и проклятой, то хотя бы к самой себе. Ан, нет. Впрочем, может, и вообще стиль в конце 90-х был такой? Как писал французский поэт Альфред де Мюссе: «Старого уже нет, нового еще нет». Смешно и грустно, конечно. Нет-нет, да улыбнешься удачному пассажу, которых в книге множество, но как-то печально.
То же самое и о другой части книги — «Богатые». Не говоря уже о разделе «Умные и глупые», где автор собрал свои рецензии на книги не только «проходных», то есть, малоизвестных, малочитаемых книг, но и на классику.
Конечно, «не меняют своей точки зрения только мертвые». И я рада, что сегодняшняя Авдотья Смирнова мне роднее и ближе той, что жила на рубеже веков. Или это просто формат у ток-шоу «Школа злословия» такой»? Не знаю, что и подумать.

2012, 31 октября


Есть такое государство — Земля
Бр. Стругацкие. Попытка к бегству.
«Сталкер». 2009



Книги Стругацких я начала читать лет в 15. Но зато сразу, что называется, со сложного: первыми к прочтению в списке стояли романы «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя», «Град обреченный», «Волны гасят ветер»… Старшие умные и образованные друзья читали именно их, я старалась не отставать.
Что я в этих книгах тогда понимала и чего не понимала — не помню. Но я их любила, и, думаю, если чего-то и не понимала, то воспринимала интуитивно.
Прошло много лет, прежде чем я взялась за короткие, ранние повести Аркадия и Бориса Стругацких. Среди них волею составителей сборника оказалась история, в которой «пересеклись Прошлое, Настоящее и Будущее», возникла тема этической состоятельности вмешательства высокоразвитой цивилизации в развитие цивилизации нижестоящей. Все то, о чем мы читали в повести «Трудно быть богом», романе «Обитаемый остров» и многих других книгах Стругацких.
Двое молодых людей собираются лететь в отпуск на космический курорт. Внезапно к ним присоединяется таинственный пассажир по имени Саул. По его просьбе герои меняют маршрут и высаживаются на безымянной планете, где царит дремучее средневековье со страшными и жестокими законами тирании, рабства, концлагерей — так большинство людей пересказывают «Попытку к бегству».
Но самым удивительным для меня стало вовсе не описание жестокостей (где-то мы такое уже видели, где-то мы такое уже читали и совсем не в фантастике), а портрет землянина. Они, люди будущего, такие, какими мы могли бы стать: здоровые, спортивно подготовленные, образованные и… наивные. Словно на Земле (вот такое государство!) не осталось бедности, болезней и несправедливости. Гордость вызывают такие земляне. Гордость и страх за них. Потому что если на Земле и не осталось зла, то оно обязательно найдется, пускай и на другой планете.

2012, 30 ноября



Кровь на снегу
Еремей Айпин. Божья Матерь в кровавых снегах.
«Амфора», 2010



О восстании коренных народов Обского Севера, не желающих покоряться советскому режиму, которое произошло в 1933–1934 годах, я, признаться, знать не знала. В СССР об этом Казымском восстании говорить было не принято, как вообще о многом. А после… подзабыл ось на фоне Великой Отечественной войны? Вполне может быть и так.
Хотя, живя в 1980-е годы на тюменском Севере, думаю, слышала отголоски этого восстания. Осенью в школу-интернат нашего поселка на вертолетах привозили ревущих ненецких ребятишек.
Они не хотели в интернат, они хотели домой, к родителям.
Взрослые рассказывали, что так бывает каждую осень: в стойбища прилетают вертолеты, и детей практически насильно увозят в поселок — на весь учебный год.
В романе хантыйского писателя Еремея Айпина, который, кстати, был написан в 1999 году, а впервые опубликован в 2003, речь не о ненцах, а о ханты — они же остяки. Но суть вопроса от этого практически не меняется.
Писатель рисует картину зимней тундры, по которой разбросаны стойбища остяков-кочевников. Среди них уже много тех, кто противится советской власти, кто приготовил оружие — огнестрельное и холодное, кто проверил упряжь своих оленей. Остяки недовольны тем, что ненавистные красные пришли на их землю, арестовали их шаманов, осквернили святые места. Они воюют.
Айпин не жалеет красок, описывая зверства «красных»: расстрелы мирных жителей, изнасилования, убийства детей, варварские пытки и всяческие прочие мерзости зимней войны показаны реалистично и жестоко. Б центре повествования остяцкая женщина — Мать Детей. Она теряет на этой войне всю свою большую семью: один за другим ее муж и дети (даже малыши) гибнут под выстрелами и бомбами противников, и она не может их спасти.
Я читана и думала о том, что, возможно, Еремей Айпин несколько сгущает краски, рисуя абсолютно всех «красных» зверьми. Но, вероятно, он — сам остяк — имеет право смотреть на произошедшее со своей колокольни. В одном из интервью Айпин сказал: «Я начал писать этот роман с того мгновения, как стал помнить себя.
Потому что в детстве я много рассказов слышал о Казымском восстании от моих родителей и от бабушки Дарьи. Времена тогда были жестокие. Поэтому говорили о той войне шепотом. Те рассказы, те картинки настолько были трагичными и в своей трагичности яркими, что я их запомнил на всю свою жизнь».

2013, 31 января



Такая же, но другая
Владислав Крапивин. Летящие сказки.
Издательский дом Мещерякова. 2013



Не то, чтобы я села перечитывать «Летящие сказки» Крапивина. Еще не стерлись воспоминания детства о героях повести «Ковер-самолет» и «Летчик для особых поручений», которые вместе с очерком Алексея Копейкина «Полеты во сне и наяву» составляют сборник «Летящие сказки». Еще помнится состояние бессонной летней ночи (Крапивин у меня — это всегда лето), когда дочитываешь, проглатывая строки, книгу — скорее бы узнать, чем все закончилось. Хорошо, что мама не ругала, когда видела, что я читаю ночами.
Но все же, это потрясающе приятное чувство: держать в руках знакомую книгу. И одновременно — незнакомую. Потому что и обложка другая, не та скромная и потрепанная. И рисунки другие. Нет, иллюстрации те же самые, прекрасного художника Евгении Стерлиговой, но напечатаны они значительно лучше и от этого кажутся живописным полотном, которое ты когда-то видел, например, в Эрмитаже и полюбил, а спустя много лет увидел снова — на совсем другой выставке в другом музее.
Собственно, от Издательского дома Мещерякова меньшего я и не ждала. (От Крапивина и Стерлиговой — тем более, это само собой). Сегодня это издательство — одно из тех, что не просто выпускает хорошую литературу, но делает книги такими, что их хочется держать в руках. Не скупится на иллюстрации, обложки, удобный шрифт. Одним словом, подходит к делу, применяя хороший вкус.
К слову, «Летящие сказки» — не единственная Крапивинская книга, которую взялся переиздать дом Мещерякова. Из стен издательства за пять лет (на этот срок у Крапивина и издательства подписан договор) выйдет полсотни томов. То есть, в год — не менее десятка книг.
Будет среди них и переиздание самой первой книги Крапивина «Рейс Ориона», которая вышла полвека назад в Свердловском издательстве. Кстати, переоформлять эту книгу издательство не намерено, планируется, что оно будет в точности таким же, как 50 лет назад.

2013, 31 мая


Читать и перечитывать
Литературная матрица.
«Лимбус пресс». 2010



Года два-три назад, когда двухтомник «Литературная матрица» только оказался на прилавках магазинов и страницах интернет-магазинов, среди читающей части населения начался бум. Бежали в магазины, скупали и читали этот многостраничный учебник по истории русской литературы, написанный современными писателями.
Ведь писатели о писателях — это всегда интересно. Во-первых, потому что они сами, с позволения сказать, носят шкуру своих же героев. Во-вторых, авторы изрядно просвечивают сквозь биографии классиков, которые пишут.
Потом начались споры: профессиональные литературоведы плевались ядом: дескать, авторы учебника и факты какие-то переврали, и классиков опорочили (например, писатель Александр Терехов называет в своей статье Александра Исаевича Солженицына «Солжем»), да и вообще, детям такой учебник читать нельзя, а то решат, что к великим можно относиться с панибратством.
В противовес отрицательным отзывам появились и положительные. Двухтомник назвали занимательным, интересным и даже в некоторых местах — захватывающим. В некоторых, потому что у книги много авторов, статьи учебника совершенно разные: и по стилю, и по эмоциональности, и по профессиональному исполнению. Кто-то из авторов изложил собственный взгляд на биографию своего героя, кто-то попытался сделать обзор творчества в целом, а кто-то сосредоточился на одном произведении, которое считает ключевым. Кое-кто из авторов занялся демонстрацией себя на фоне какого-то там Маяковского или Есенина.
Другие пощеголяли отточенным стилем и безграничной эрудицией. Ну, а некоторые вовсе дали волю фантазии настолько, что от известного нам героя не осталось практически и следа. Так, например, сделала Людмила Петрушевская, автор статьи (или, точнее, остросюжетной мелодрамы), иллюстрирующей биографию Александра Пушкина.
Впрочем, должна признать, что слово «учебник» применено здесь не из кокетства. Двухтомник оснащен многочисленными сносками, из которых подростки могут узнать, кто такие были Орфей, «могучая кучка», прочесть переводы многих латинских и французских крылатых выражений.
Все-таки авторы тут не шутки шутить собрались — тут образование видно. Коллектив авторов отнесся к задаче по-настоящему академично, чувствуется, не только перечитывали сами произведения, но и биографии заново проштудировали. К откровенным неудачам я бы отнесла только статью о Мандельштаме. Алле Горбуновой удалось мастерски воссоздать атмосферу тоскливого школьного урока литературы, когда ученики засыпают за партами. Единственная глава, которую я бросила, не дочитав.
Зато сколько бы ни морщились литературоведы, учебник, на мой взгляд, выполняет заявленную составителями задачу: после его прочтения очень хочется достать с полки всего Достоевского, Толстого, Цветаеву, Пушкина и еще раз перечитать.

2013, 31 июля


Волшебник без палочки
Урсула Ле Гуин. Земноморье.
«Эксмо». 2006


Хороших эпопей в стиле фэнтези, к сожалению, написано не так уж много. Скука и клише — два бича фэнтезийного мира, а те авторы, которым удалось избежать и того, и другого кажутся людьми неземными. Странно думать, что Толкиен не жил на самом деле в своем Средиземье, что Роулинг не училась в Хогвартсе, что Ле Гуин не слышала, как говорят драконы…
Примечательно, что увесистый том «Земноморье» мне подарили на новогодние праздники лет восемь назад. К тому времени все шесть романов, которые «Эксмо» собрало под одной обложкой, были прочитаны даже не по два раза, а больше. Но знаете, как бывает: если в руки попадает любимая книга в новом издании, обязательно сядешь перечитывать. Тем более что — ура! — есть длинные новогодние каникулы.
В разные годы мне в книгах Урсулы Ле Гуин нравилось разное. Но одно любимое обстоятельство было неизменным: в сказке о волшебнике по имени Гед на самом деле не так уж много волшебства. По крайней мере, волшебства лубочного и поверхностного: произнес заклинание, взмахнул палочкой и — бабах! — фейерверки магии.
Волшебники у Ле Гуин призваны не менять мир (в том числе, и к лучшему), а созидать его, хранить хрупкое равновесие. Потому и колдуют редко, и вообще в книге почти не встретишь батальных сцен, лихих погонь и прочих приключений. Самое интересное, что на фоне множества историй жанра фэнтези, в которых главные герои ведут войну со злом, а сами остаются лишь подростками с примитивными жизненными ценностями, Урсула Ле Гуин показала настоящую драму из судьбы героя, который потерял в себе уверенность. А сам мир Земноморья открылся перед читателями с другой стороны, показав существование самых обычных жителей Земноморья. И тут писательница не промахнулась: герой, потерявший веру в себя, терзаемый сомнениями и душевными переживаниями — такой типаж в дальнейшем очень быстро стал популярным у авторов всевозможных саг.
Жаль, что романам Ле Гуин пока не повезло с экранизацией так, как повезло книгам Толкиена. Но я надеюсь.

2013, 28 декабря


Простыми словами о главном
Гэри Шмидт. Битвы по средам.
«Розовый жираф». 2013



Если бы у меня были дети-подростки, я подсунула бы им эту книгу. Чтобы знали: они не одиноки. Что трудности, с которыми они столкнулись — преодолимы. А окружающие — не такие равнодушные, как иногда кажется.
Есть такая категория книг для детей, которая кажется мне высшим пилотажем — они в равной степени предназначены и детям, и взрослым. Они не поучают, а рассказывают. Причем рассказывают просто — о самом главном.
Кроме того, книга Гэри Шмидта замечательна тем, что в ней много примет времени. Это музыка «Битлз», увлечение молодежи движением хиппи, борьба за президентство и гибель Роберта Кеннеди, бейсбольные матчи, боязнь атомной угрозы со стороны СССР, вдовы погибших во Вьетнаме солдат…
Как говорила Астрид Линдгрен: «Книга должна быть хорошей». «Битвы по средам» хороша во всех смыслах. Семиклассник Холлинг Вудвуд из книги «Битвы по средам» — обыкновенный мальчик. Но происходит с ним необыкновенное, как, впрочем, и со всеми нами.
Только мы этого часто не замечаем, а он видит. Это книга о дружбе, которая не знает различия в национальности и вере. О любви и прощении. О надежде и чудесах. О школе, семье и отношениях в семье. О выборе и взрослении.

2014, 28 февраля



Жизнь и смерть, любовь и ненависть
Юлия Юзик. Бесланский словарь.
«Захаров». 2003


Долго и сознательно избегала книг и Светланы Алексиевич («У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики»), и Юлии Юзик («Невесты Аллаха», «Бесланский словарь»). Думала, не выдержу такого чтения. И правда, выдержала едва.
Это писатель Светлана Алексиевич такое придумала: писать романы-монологи, где о страшных событиях рассказывают сами участники и свидетели событий. Она начала, а молодой журналист Юлия Юзик подхватила. Война в Афганистане, московские теракты с участием женщин-смертниц, захват школы в Беслане. Авторского стиля почти нет, разве что монологи героев «причесаны» литературно — это видно, особенно тому, кто сам занимается написание текстов. Но голоса слышны и сквозь обработку. Причем совершенно не в тех местах, где рассказчик прерывается на реплики «Сейчас валидол выпью», а между строк.
… 1 сентября 2004 года во время линейки в школе № 1 появились люди в масках и, стреляя в воздух, объявили о захвате. В ходе предварительного подсчета выяснилось, что в школе находится около полутора тысяч человек, большинство из которых дети. Три дня они провели в спортзале без еды и воды при температуре воздуха около 30 градусов жары. Они ели цветы, принесенные учителям, и пили собственную мочу. По официальным данным, в спортзале погиб 331 человек, из них 186 — дети…
… Я не стала читать в Интернете о том, какие скандалы разразились после трагедии в школе Беслана. О том, как делились выплаты за каждого погибшего члена семьи. Как вели себя некоторые матери погибших детей. Помоему, женщина, потерявшая ребенка — так потерявшая! — может вести себя как ей угодно.
«Я ее не сразу узнала. Говорят же: мать родная не узнает… Воистину, самое страшное проклятие… Вот и я не узнала ее сразу. Как узнать было?.. Ничего не осталось… Туфельки сгорели, платьице сгорело, трусики сгорели… Какое лицо, что вы, — лица там не было. Мне полиэтилен поднимают и спрашивают: узнаете? Не узнаю. Но что-то остановило меня от того, чтобы закрыть и дальше пойти. Что-то такое, необъяснимое… локон волос — похожий на ее рыжие кудри… Всего локон один и остался… И не разберешь, рыжий он или нет, — все в саже, в пепле, все сгорело».

2014, 31 мая



Через тернии к звездам
Федор Достоевский. Бесы.
«Азбука», 2011


Федор Михайлович говорил, что ни Тургеневу, ни Толстому и не снилось писать в таких условиях, как он.
И верно: Достоевского хоть и звали на каторге барином, но на деле же у него по возвращению в Петербург не оказалось даже регулярного жалования, не то что имения и дохода с него. Жил исключительно литературой, роман «Игрок» написал за месяц, причем многие страницы, захворав, диктовал стенографистке, будущей жене Анне Григорьевне, что называется, из головы.
Может, поэтому так мало позаботился о читабельности написанного? Или во главе ставил идею, а способ изложения — на второе место? Не секрет, что Достоевский похоронил в своих романах музыкальность русского языка, сделал текст неповоротливым, тяжелым. И в силу этого — малодоступным для большинства современной молодежи.
Я провела эксперимент. Обычно читаю со скоростью четыре сотни слов в минуту — не особенно быстро, так, чтобы получить удовольствие. Достоевского же читаю в два раза медленнее. Но вот парадокс: удовольствия не меньше, даже больше. Мне, например, нравится представлять, как писатель сам читал написанное (ведь в Петербурге тогда на чтения собиралось много народу, как теперь собирается на громкие премьеры фильмов). Говорят, читал Федор Михайлович великолепно, хотя голос у него был глухой и на первый взгляд невыразительный. Не знаю, насколько мои представления о его читке близки к реальности — записей нет. Но именно так я могу оживить его героев с их громоздкими речами.
Я уже знаю: тех читателей, что были терпеливы, Федор Михайлович наградит и сюжетом, и остротой переживаний, и докажет, что «Бесы» — роман-предсказание. Недаром Николай Бердяев в статье «Духи русской революции» 1921 года писал: «Достоевский открыл одержимость, бесноватость в русских революционерах. Когда в дни осуществляющейся революции перечитываешь «Бесы», то охватывает жуткое чувство. Почти невероятно, как можно было все так предвидеть и предсказать. Б маленьком городе, во внешне маленьких масштабах давно уже разыгралась русская революция и вскрылись еще духовные первоосновы, даны были ее духовные первообразы».

2014, 30 сентября



Уютная английская сказка
Кеннет Грэм. Ветер в ивах.
«Азбука-Аттикус», 2011



Прочла в социальных сетях о том, что неплохо бы нашему кукольному театру поставить замечательную, может, чуточку консервативную для наших дней английскую сказку «Ветер в ивах». Отличная, кажется, идея. Не знаю, читают ли родители сегодня эту сказку детям, но когда ребенком была я — «Ветер в ивах» считалась культовой книгой, которую, правда, из-за дефицита 90-х было не достать. Разве что в библиотеке, и то надо было занимать очередь, как за «Тремя мушкетерами» Дюма. Приятно, что и теперь кто-то из горожан любит героев Грэма так же, как я.
Позже, будучи подростком, я жалела, что мои мама и папа не написали для меня сказок. Тогда я уже была в курсе, что и Толкиен, и Грэм, и многие другие авторы начали писать книги сначала для своих детей. И только потом эти истории и даже романы-эпопеи стали популярными во всем мире.
Вот и историю о четырех друзьях Кеннет Грэм сочинил для сына. Наверное, именно поэтому эта веселая, но иногда и грустная сказка получилась настолько пропитанной любовью и светлыми чувствами. Пытаясь создать самую лучшую, удивительную сказку для своего ребенка, он создал ее для миллионов детей разных стран.
До сих пор вспоминаю, как лет в десять догадалась о том, что животные в сказке Грэма это люди, которые нас окружают, их характеры. Вот идет никто иной, как водяная крыса Ретт, а мой сосед, случайно не Крот? И очень хотелось взглянуть, что там за лесом? Какой он Белый свет? Одним словом, «Ветер в ивах» — это даже не книга, это замечательное время, когда мир казался сказочным.

2014, 27 декабря



Толстой в тpи приема
Лев Толстой. Войиа и мир.
«Лениздат», 1984



Громадный для школьника двухтомник самого известного романа Льва Николаевича я так никогда и не осилила целиком. Зато, не в пример многим другим читателям, для которых «Война и мир» началась и почти сразу закончилась на первом же балу Наташи Ростовой, я прочла роман от начала до конца. Правда, частями. В школе читала о том, что связано с миром. В студенчестве мои интересы, напротив, сдвинулись в сторону войны и фигур Кутузова и Наполеона.
В третий раз перечитывала роман, выискивая из него те фрагменты, в которых был задействован Федор Долохов. Этот офицер Семеновского полка привлек меня авантюризмом. Он любил развлекаться странным и порой жестоким способом. За один случай издевательства над квартальным, был даже разжалован в солдаты. Но во время военных действий вновь обрел свой чин офицера. Мне помнится, что Долохов — персонаж хоть и не главный, но зато умный и хладнокровный человек. Он не боится смерти, скрывает свою нежную любовь к матери. И не желает знать никого, кроме тех, кого действительно любит.
Ну, и разумеется, любовная линия: Долохов — любовник Элен. А еще он провоцирует Пьера на дуэль, нечестно обыгрывает в карты Николая Ростова, помогает Анатолю устроить побег с Наташей… Интересный человек, в общем. Такой, каких любят молодые девушки, которые, кстати, вырастая, предпочитают Пьера Безухова.
Между прочим, писатель Борис Акунин провел в своем ЖЖ опрос читательниц: кого из литературных персонажей они охотнее взяли бы в мужья? Так вот умный, нудный, порядочный толстяк Пьер занял первое место.
Теперь думаю: может, перечитать «Войну и мир» в четвертый раз? По традиции, кусками — про Пьера. В детстве и юности роман кажется уж больно неподъемным, не по возрасту. А теперь-то уж точно доросла.

2015, 31 января



Коллективный портрет в грязных тонах
Андрей Иванов. Харбинские мотыльки.
«АСТ», 2014




Множество раз, работая над краеведческими материалами, я писала о том, что тот или иной тюменский купец после революции 1917 года бежал за границу. Но крайне редко писала и вообще задумывалась о том, что же происходило с ними после этого. Смогли ли найти пристанище? Вывезти часть своего капитала? Чем занимались в дальнейшем, как сложилась жизнь?
Об этом заставила задуматься книга «Харбинские мотыльки» — новая, всего-то прошлого года выпуска, но уже успевшая попасть в шорт-листы премий НОС и Русский Буккер. Андрей Иванов, как другие современные авторы, которые делают серьезную литературу (есть такие, и их, к моему некоторому удивлению оказалось много!), взялся за тему, которую даже литературоведы и критики со стажем назвали «новым словом о русской эмиграции».
Насколько я понимаю, «новое, — потому что в центре повествования не Париж, не Берлин, не Прага, не Шанхай и не Харбин, а почти неисследованный Ревель (Таллин)». Бремя действия 20-30-е годы прошлого века. Главные действующие лица — странные, неприкаянные русские, извергнутые революцией в маленькую страну: творческая богема, офицеры, контрабандисты, объединенные поисками работы и хлеба, наркотиков и алкоголя.
Автор показывает жизнь этих людей глазами молодого художника и фотохудожника Бориса Реброва. Он сам беднее церковной мыши, снимает крохотную комнатушку, работает за копейки в фотоателье и по мере сил старается не запутаться во всем, что происходит вокруг. А вокруг — вот этого я совсем не знала — распад и гниение.
Например, многие русские эмигранты бредят идеями фашистской партии, которая называет себя последовательницей идей христианства и православия. Поскольку роман описывает времена с 20-х годов и вплоть до Второй Мировой, его герои еще не знают исторических судеб фашизма.
Это странные люди мутного времени, потерявшие свою страну и не умеющие устроиться на новом месте. Они говорят то о конце, то о великом начале, но не могут и не стараются найти работу или выучить язык страны, в которую приехали жить. Они все время чего-то ждут, но совершенно дезориентированы. Эта дезориентация выливается в невнятные организации, кружки, в болезни, бред и медленное, но неуклонное падение.
Их жаль. Их в чем-то понимаешь. Но они и вызывают чувство брезгливости. Такой коллективный портрет в грязных тонах — первая волна русской эмиграции по Иванову.

2015, 31 марта



Роман — исключение
Александр Григоренко. Мэбэт.
«РА Арсис-Дизайн». 2011



То, что имя Александра Григоренко, журналиста из Дивногорска, вообще прозвучало как писательское — это, по-моему, большая удача для нас, читателей. А ведь могли и пропустить: никому не известный автор, роман дебютный. Если бы текст не попала в руки Леониду Юзефовичу, а тот не порекомендовал бы его журналу «Новый свет», то, наверное, не было бы у ненецкого писателя Анны Неркаги и хантыйского автора Еремея Айпина такого достойного продолжателя.
Дело в том, что «Мэбэт» — книга не просто необычная, рискну назвать ее исключительной. Потому что, во-первых, она о человеке тайги (к этой теме современные писатели почти не обращаются). Во-вторых, роман отчетливо стилизован под легенду или даже эпос, что тоже редкость. Третье: он не про любовь. Точнее, про любовь, но не романтическую. И еще одна отличительная черта повествования — четкий и прозрачный слог, выверенные конструкции, безупречно развертывающийся, ни на минуту не проседающий сюжет. От этой книги просто не оторваться.
В центре сюжета — ненец Мэбэт — «любимец божий», рано осиротевший, без друзей, беспечный и легкий. Он запросто справляется с пятерыми, ловя на лету их стрелы, сооружает хитрые ловушки нападающему на него небольшому войску — но люди его не любят. Потому что это человек, который «сильнее своей судьбы», над которым нет тяжести закона, мнения и традиций. Которому всегда везет. Плоская, как и полагается эпосу, фигура, не за что зацепиться — молод, счастлив. Законы Мэбэту вообще не писаны.
По всем канонам жить и умирать ему одному. Но Григоренко наделяет своего героя семьей и делает то, что Мэбэту еще в самом начале обещает мудрый ненецкий старик — ломает лед его сердца, учит плакать, подарив внука. Ради этого ребенка уже после смерти Мэбэт отправляется в странствие, чтобы выпросить у богов несколько лет жизни — столько, чтобы внук за это время успел повзрослеть.
Путь Мэбэта и на земле, и после смерти заканчивается равно далеко и от победы, и от поражения. Роман Григоренко вообще далек от привычных путей, но близок к подлинному эпосу.

2015, 30 мая



Рожденный в СССР
Людмила Улицкая. Зеленый шатер.
«Эксмо». 2011



Книги Улицкой вообще-то принято читать сразу, как только появятся на прилавках: она автор востребованный. Каждый раз, закончив очередной роман, говорит, что за новый не сядет. И всегда садится — спасибо ей за это. И сама над собой посмеивается.
В случае с романом «Зеленый шатер» я сильно опоздала — он вышел несколько лет назад. Но зато пришел ко мне вовремя, когда готова была его прочесть и полюбить. О чем он? На первый взгляд — о диссидентах. О том, как нелегко было жить думающему человеку при советской власти. Как нелегально перепечатывали и распространяли запрещенные стихи и романы. Как тайно передавали за границу карикатуры на Сталина. Как трудно было жить, имея «неправильную» национальность.
Диссиденты-ученые, художники, писатели и так далее — можно составить целый список инакомыслящих в СССР. Только у Улицкой все это не похоже на очередное разоблачение советских мифов, которых до нее были тысячи.
«Зеленый шатер» — это, в первую очередь, история о людях. О том, как они становятся взрослыми, ищут свою дорогу в жизни, идут против совести или, напротив, презрев инстинкт самосохранения, прут напролом. Как они влюбляются, женятся, разводятся, рожают детей, стареют, умирают.
Главных героев шестеро, а историй — великое множество, большая книга. И эффект у этой книги вовсе не разоблачительный, напротив, Улицкая умеет рассказывать так, чтобы хоть немного примирить читателя с действительностью. Она добрый и умный автор, учит терпению и даже смирению.

2015, 28 ноября



Простое чудо
Наринэ Абгарян. С неба упали три яблока.
«АСТ», 2013



Замечательную писательницу Наринэ я знаю по ее постам в Живом Журнале. Там она — мама взрослого сына, обладательница большой армянской семьи с такой же большой и увлекательной семейной мифологией, собирательница остроумных житейских диалогов… Обаятельная женщина, с чувством юмора, скромная. Наверное, пишет миленькие незатейливые истории про женские судьбы и будни, подумала я.
А книгу «С неба упали три яблока», далеко не первую ее работу, купила на скидочные баллы в книжном интернет-магазине, чтобы было легкое чтиво.
Все угадала: и про женщин, и про легкость языка, и про милость образов и зарисовок. Не угадала другого: что во всем этом будет столько любви к миру. Ее Наринэ и напоказ не выставляет, но и не прячет, а словно показывает фокус, и ты не можешь угадать, как она это делает.
Пишет о жителях маленькой, завершающей свой век деревеньке, что стоит высоко в горах. Они живут, любят, готовят, строят дома, умирают, переживают войны и землетрясения, рожают, забывают плохое. Таких книг тысячи, но эта точно из тех, что берут за душу.
Кстати, «С неба упали три яблока» — бестселлер. Не слишком подходящее слово, по-моему. Как про фильм Марка Захарова по сценарию Григория Горина сказать: блокбастер. Но все равно так приятно, что есть много людей, которым книги Наринэ нравятся. Кто-то про них сказал даже: простое чудо.

2016, 28 апреля



Художник. Девушка. Голландия
Трейси Шевалье. Девушка с жемчужной сережкой.
«Эксмо», 2009



Думаю, многие читатели так никогда и не узнали бы имени Трейси Шевалье, если бы не популярный фильм, снятый по ее небольшому роману о художнике Вермеере, его семье и служанке Грете.
Так хороша оказалась кинокартина, показывающая Голландию XVII века — с бытом города Делфта, с его площадями, рынками и нравами, — что даже страшно было после просмотра браться за книгу. Конечно, случаев, когда фильм лучше книги, — ничтожно мало. Но все-таки они есть.
К счастью, «Девушка с жемчужной сережкой» хороша как на экране, так и на страницах. Хотя Трейси Шевалье написала роман псевдоисторический, который полагать за правду нельзя, псевдоистории хочется верить.
Во-первых, писателю удается убедить читателя, что он в Делфте XVII века. Абсолютно все — от цвета облаков и воды в канале до запаха мыла, с которым кипятят белье, — работает на это.
Во-вторых, автор делает из написания картины практически таинство, удачно заворачивая ремесленную составляющую живописи в тонкую материю вдохновения и таланта. Одно только описание изготовления красок, как из дорогих пигментов, так и из дешевых, таких, как жженая кость, чего стоит. Этими красками потом писались удивительных синих оттенков накидки, пламенеющие красные шляпы, лимонные жакеты, которыми Вермеер так славится.
И в-третьих, героев романа можно любить, побаиваться или испытывать к ним уважение.
Хотя картина «Девушка с серьгой», получившая свое название, кстати, уже после смерти своего автора, написана явно не со служанки, как пытается убедить нас Трейси Шевалье, а с одной из дочерей самого художника Вермеера, верить в существование горничной Греты все равно хочется. Эта неграмотная девушка у Шевалье оказывается на редкость неглупой, скромной, тонко чувствующей цвет, понимающей в искусстве больше, чем иные ценители того времени. Даже ее влюбленность в Вермеера не выглядит пошло: она влюблена не в мужчину, а в живописца.
Послевкусие от романа, как от путешествия во времени.

2016, 30 июня


Взросление вундеркинда
Мария Рыбакова. Черновик человека.
«Эксмо». 2014



Каким нелепым порой получается соотношение книжной обложки с тем, что под ней. В случае с «Черновиком человека» Марии Рыбаковой даже и соотношения никакого нет, а есть конфуз в оформлении: обложка не только не отражает сути книги, но своим уродством вводит в заблуждение, будто намекая, что перед нами натуральный ширпотреб.
Хорошо, что есть ежегодные литературные премии с их лонг- и шорт-листами. Иначе мимо «Черновика человека» я бы стопроцентно прошла. А так — мелькнуло имя Рыбаковой в лонг-листе премии «Русский Букер» в 2015 году, и, к счастью, взгляд зацепился.
Это один из очень хороших образцов книг-монологов, причем монолог такой искренний, какой чаще всего произносят про себя, а не на публику.
Мария Рыбакова пишет о том, как непросто быть повзрослевшим вундеркиндом. В основу повествования она положила реальную историю поэта Ники Турбиной, которая начала писать взрослые стихи, когда была еще ребенком и прославилась на весь мир. А повзрослев, осталась в одиночестве и погибла.
Впрочем, Ника — лишь один из возможных прототипов. Потому что вундеркинд — это никакая не похвала и не ценность. Это просто ребенок, который развивается быстрее других, теша самолюбие родителей, покровителей и свое собственное. Взросление в этом случае может стать трагедией: тебе больше не семь, никого ты своими стихами (картинками, исполнительскими способностями и так далее) не удивишь. Талантливый ребенок станет талантливым взрослым, а вундеркинд станет взрослым обыкновенным. И ему это еще надо пережить. Нике Турбиной, как и списанному с нее персонажу, это не удалось.

2016, 29 октября



О магии всерьез
Сюзанна Кларк. Джонатан Стрендж и мистер Норрелл.
«Азбука», 2016


Писатель и литературовед Александр Генис сказал, что «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» — это такая книга, будто бы Диккенс взялся писать «Мастера и Маргариту». Пройти мимо романа после такой характеристики невозможно. Даже если вы не любите книжки про волшебство. Только вот что надо знать, перед тем как приступать к чтению — проверено на собственном опыте.
Для начала надо запастись терпением, причем берем его побольше. Потому что, несмотря на явно фэнтезийный жанр, перед нами большой серьезный роман: обстоятельный, неспешный, с толикой узнаваемого английского юмора. Будто пожилой и чопорный английский джентльмен подробно и длинно пересказывает вам события английской истории викторианской эпохи.
Вам повезет, если вы книжный червь и не пропускаете сносок, выписываете в блокнот названия незнакомых трудов, что встречаются вам на страницах. Получите массу удовольствия! Сюзанна Кларк создала настоящую (то есть, вы в нее поверите) историю английской магии. Она переплетает магическую часть романа с реальной историей так плотно, что вы не удивитесь дружбе волшебника Стренджа и, например, лорда Байрона.
О книге Сюзанны Кларк, я надеюсь, когда-нибудь напишут большой научный труд: и о композиции романа, и средствах выразительности, и о языке — уж там есть работа для литературоведа!
А нам, не литературоведам, роман-джентльмен расскажет множество историй. Они придуманные и достоверные, древние и новые, рассказанные подробно и лишь мельком упомянутые. О войне и о мире, о магии и о науке, о политике и о семье.

2017, 31 марта




Из книг Елены Шамовой


Яркие краски дpeвнeй легенды
Александр Куприн. Суламифь.
«Верхне-Волжское книжное издательство». 1993



Есть книги сухие и безвкусные, как пресные лепешки. Есть книги, в которых повар (автор) явно переборщил со специями. А есть книги, подобные фирменному блюду шеф-повара дорогого ресторана. К таким я отношу повесть Куприна «Суламифь».
Эта повесть — авторская вариация известной библейской истории. Ну, что значит — известной? Собственно, про царя Соломона я знала достаточно, а вот про его возлюбленную Суламифь практически ничего, кроме самого факта ее существования. Тем более было интересно увидеть ее глазами любимого писателя. Однако сначала книга меня не порадовала. Во-первых, по стилю совсем не похоже на Куприна. Во-вторых, когда немолодой уже царь Соломон соблазняет тринадцатилетнюю Суламифь… В общем, на этом моменте хотелось книгу бросить. Но я решила-таки дочитать, убедив себя, что смотрю через призму своих принципов и нравственных установок. И что если для меня Суламифь ребенок, то в те времена она считалась уже взрослой девушкой. Ну а Соломон был настолько хорош, что ни одной женщине не устоять. К тому же мимолетная страсть главных героев быстро перерастает в настоящее, глубокое чувство.
Но, собственно говоря, главная прелесть этой книги не в сюжете, а в тексте. Библейская история расцветает в руках Куприна яркими красками. Здесь каждое слово, каждая строчка пропитаны чувственностью. Они сочатся ею, как разрезанный гранат истекает рубиновым соком.
Эти чувства, эти краски в отношениях главных героев. В долгих описаниях драгоценных камней и природы. В древних легендах. В языческих оргиях. В сценах Соломонова суда. В безумной любви и жестокости ревнивой царицы Астис. Даже в смерти: «… она с нежной, прекрасной улыбкой остановила свои глаза на царе и уже больше не отводила их; а он стоял на коленях перед ее ложем, весь обнаженный, как и она, не замечая, что его колени купаются в ее крови и что руки его обагрены алою кровью».
Читать вкусно, и каждое слово хочется смаковать. Красота слога завораживает. Ну, а Куприн в очередной раз доказал, что мог писать ВСЁ. Начиная от сказок и лирических рассказов и заканчивая научной фантастикой и красивыми легендами.

2015, 30 сентября



Четыре недели в мертвом мире
Стивен Кинг. Цикл из восьми книг «Темная башня».
ACT, 2006



Я люблю циклы книг, книжные сериалы. Еще я люблю фэнтези и неплохо отношусь к писателю Кингу. Поэтому, узнав, что существует «Темная башня», я тут же приступила к чтению. Чего я только не пережила за четыре недели вместе с главным героем Роландом Дискейном и его друзьями и врагами! Я плакала и смеялась, ненавидела и влюблялась, злилась и ждала, когда же эта история закончится, в то же время не желая с ней расставаться.
Мне нравятся книги Кинга тем, что их герои никогда не бывают ослепительно белыми и невероятно пушистыми. В «Темной башне» это героиновый наркоман, женщина-инвалид с шизофренией, угрюмый мальчик, которого никто никогда не любил, алкоголик-священник… Ну и сам Роланд… Они не хорошие и не плохие. У каждого свой изъян и свой скелет в шкафу. Они, как и мы, наполовину созданы из достоинств и наполовину из недостатков. Ио ведь именно это и делает их такими живыми и заставляет с напряжением следить за их жизнью с первой до последней страницы.
И все-таки никогда мне так сильно не хотелось придушить автора, как во время чтения «Темной башни». За то, что сделал себя персонажем собственного произведения, этаким полубогом. За то, что уделял слишком много внимания второстепенным событиям и людям и неимоверно растягивал некоторые эпизоды. За то, что убил всех моих любимых героев, оставив в живых не очень любимых… Здесь вообще слишком много боли, страданий, безвозвратных потерь. Книги цикла пронизаны чувством отчаяния и безысходности: мертвый мир, наполненный уродством во всех его проявлениях. Но если бы писатель оказался рядом со мной в тот момент, когда я дочитала последний роман, я бы непременно расцеловала его морщинистые щеки за потрясающую концовку. Концовку, которую он сам просит нас не читать и которую я, конечно же, прочитала. Она прекрасна и совершенно неожиданна. И помимо чувства безысходности оставляет небольшой лучик надежды — на то, что в следующий раз у Роланда (да и не только у него) все будет иначе.

2016, 30 января



Возвращение спустя десять лет
Степан Вартанов. Демоны Алой розы.
«АСТ». 2013



Лет десять назад я с удовольствием и глубокой печалью познакомилась с циклом «Мир Кристалла» Степана Вартанова. С удовольствием, потому что было очень и очень интересно. С печалью — потому что цикл оказался незаконченным. К тому же, из интернета я узнала, что Вартанов его забросил. Да и сам, кажется, вскоре умер. То есть, все: я так и не узнаю, встретятся ли главные герои, обманув время и судьбу.
И вот сравнительно недавно я решила цикл перечитать. Конечно, впечатление уже не то, что в юности. Местами предсказуемо, а местами и пресновато. Но читается легко и по-прежнему интересно. После прочтения любопытства ради я решила узнать в сети об авторе. И оказалось, что автор жив и здоров! И к «Миру Кристалла» вернулся новой повестью «Демоны Алой розы». Ура! Впрочем, повесть оказалась не продолжением основной сюжетной линии, а ее ответвлением. Другим оказалось все: стиль повествования, подобранные слова и составленные из них конструкции, обороты и даже авторский юмор. Разительное отличие от невесомого текста предыдущих романов. Вначале читать было тяжело. Хотелось бросить, но я втянулась. И поняла: автор сам изменился за эти годы, повзрослел, что ли, стал серьезней. И книга тоже гораздо серьезней, чем может показаться на первый взгляд.
Гоблины, попавшие из параллельного мира в средневековую Англию, а именно во времена войны Алой и Белой розы — ну что тут может быть «такого»? А нет, что-то да есть. Чуждая для человеческого понимания гоблинская философия и их странно устроенная память. Неплохо прорисованные персонажи (и не только люди), за каждым из которых читается свой жизненный путь, судьба. Суровые реалии (может, и не достоверные, неважно — на то и фэнтези) тех суровых времен. Вечное столкновение добра и зла. Ну и немного любви, даже если это так и не успевшая раскрыться любовь между гоблиншей и юным земным рыцарем.
В общем, хорошая сказка получилась. Пусть местами и грустная. И пусть я так и не узнала, что будет дальше в главной сюжетной линии «Мира Кристалла». Повесть хороша и сама по себе, безо всякого цикла

2016, 30 июня



На изнанке большого города
Нил Гейман. Никогде.
«АСТ». 2013



Повесть «Никогде» мне порекомендовала коллега. «Мне кажется, тебе понравится», — сказала она. И не ошиблась.
Небольшая и легкая (во всех смыслах) книжка читается за два вечера. Она не из тех, которыми живешь и дышишь, но из тех, что делают свободное время интереснее. Временами мне казалось, что я вновь попала на страницы «Темной башни» Стивена Кинга или «Хроник Эмбера» Роджера Желязны.
«Никогде» — похоже, но не столь запутанное, как первое, и не столь непредсказуемое, как второе. В плане запутанности и непредсказуемости здесь вообще все предельно просто: их нет. Стандартный для большинства фэнтази набор. Параллельный мир. Прекрасная незнакомка в беде. Разношерстная компания, идущая куда-то, чтобы раздобыть или узнать что-то. Два злодея, гоняющиеся за героями всю книгу, один из которых хитер и коварен, а второй просто туповатый здоровенный детина, который, наверное, мог бы быть вполне ничего, сложись его жизнь иначе. Над ними злодей-босс, талантливо маскирующийся под воплощение добра. И главный персонаж, слабый, заурядный и не слишком умный, который в конце концов окажется настоящим героем.
Я думаю, Гейман и не планировал удивлять читателя. Прелесть «Никогде» в другом. Как еще вы сможете побывать на изнанке города? Здесь метро — это целый мир, а крысы главнее некоторых людей. Здесь можно спрятать жизнь в шкатулке, а за услуги расплатиться обещанием «огромного долга». Этот магический мир очаровывает и кажется уютным, несмотря на запах канализации, сырость и грязь. Он тесно переплетается с миром нашим, но люди не видят того, что у них в буквальном смысле под носом. Или не хотят видеть? А ведь чудо рядом, только руку протяни.
Цитата:
«Старина Бейли помнил время, когда в Сити жили, а не только работали. <…> Но теперь в Сити никто не живет. Бездушные офисы, куда люди приезжают днем только для того, чтобы вечером спешить домой, сделали его холодным и неприютным. Никто больше не назовет Сити своим домом».

2016, 30 августа



Общество под лупой
Стивен Кинг. Противостояние.
«Астрель», 2015


Как будет развиваться общество, если его сократить с нескольких миллиардов до нескольких тысяч? Точно так же, как сейчас. Это пытается понять Стивен Кинг в своем романе «Противостояние».
Некая эпидемия, вызванная случайно выпущенным из секретной лаборатории вирусом, успешно выкашивает большую часть населения планеты. Однако у небольшого процента людей, раскиданных по разным городам, обнаруживается иммунитет. Вынужденные провести какое-то время среди трупов, пустых домов и брошенных машин, они отчаянно стремятся найти хоть кого-то еще. Это логичное желание толкает всех главных героев в путь. И они находят друг друга, создают группки… И вот уже, ведомые странными снами, собираются в два больших лагеря. Один образуется вокруг «Старой женщины» — действительно очень старой негритянки, символа светлых сил. Второй собирается ее антагонистом «Темным человеком», этаким дьяволом во плоти, любителем слабеньких запутавшихся душ. Не то чтобы первые люди очень хорошие, а вторые плохие до мозга костей. Просто так получилось.
А потом происходит то, что предсказывает один из героев романа, социолог. Люди отчаянно цепляются за прежнюю жизнь, поэтому появляются первые комитеты, борьба за власть. Человек, больше всего на свете желающий быть рядом с себе подобными, снова начинает враждовать и ненавидеть. Противостояние. Война. И кто-то обязательно найдет ядерную боеголовку…
Все нехорошее, что присутствует в нашей жизни сейчас, будет там увеличено многократно. Чем меньше общество, тем страшней и больше кажутся его пороки. И только те немногие, кто еще сохранил представления о добре и зле, способны спасти мир, снова оказавшийся в опасности. Но так пи категорично здесь добро и зло? Закончится пи противостояние победой одного над другим? И, самое главное, так ли уж эта книга фантастична?.. Каждый решит сам.

2016, 29 сентября



Судьба народа в трех томах
Лизелотта Вельскопф-Генрих. Сыновья Большой Медведицы.
Издательство «Русский язык». 1991


Эта история про мальчика (а потом и мужчину) из племени индейцев дакота первоначально воспринимается как приключенческий роман для подростков. Тем более что приключений, особенно в первых двух частях, хватает с избытком: сцены охоты на бизонов, схватки с волками, дружба и путешествия. Даже когда двенадцати летний главный герой Харка отправляется вслед за отцом — случайным предателем в добровольное изгнание, это тоже кажется очередным приключением, которое должно… нет, просто обязано закончиться хорошо! Ан нет. Хорошего конца не будет. Во всяком случае, не для всех.
Роман из развлекательного по мере взросления главного героя становится все серьезней. И через судьбу одного человека здесь показана трагичная судьба целого народа в нелегкие времена «освоения» Дикого Запада. Почему я взяла это слово в кавычки? Потому что, читая трилогию, легко возненавидеть первых американцев — а попросту бандитов, которые приехали на чужую землю в поисках лучшей доли и сделали все, чтобы поработить или уничтожить исконных хозяев этой земли. Но, к чести писательницы, она справедлива, и не все белые здесь плохие, равно как и не все индейцы — хорошие.
Остается только восхищаться мужеством Харки, ставшего со временем Токеем Ито, грозой белых, объединителем племен и спасителем всех индейцев. Перенесший изгнание, долгое время живший среди врагов, убивший сотни людей, в том числе и родного брата, он мудр не по годам, хитер и коварен. Однако одинок и несчастен. Потому что ему уже никогда не вернуть все то, чего он лишился еще в детстве.
Напоследок хочется сказать несколько слов об авторе. Лизелотта Вельскопф-Генрих — немецкая писательница и историк, автор многочисленных приключенческих романов о жизни североамериканских индейцев. Будучи страстной почитательницей индейского быта и уклада жизни, совершила несколько поездок по США и Канаде. Удостоилась от индейцев-дакота почетного титула «Защитница народа лакота». А в 30-40-е годы участвовала в Движении сопротивления нацизму и оказывала помощь заключенным концентрационных лагерей.

2016, 29 октября




Книгочеи Клуба Имени Плетнева


На последущих страницах «Ех Librisa» о любимых книгах расскажут друзья Читательского клуба имени корнета Плетнева За пять лет они провели свыше шестидесяти заседаний, не пропустив ни одной возможности собраться в редакции и рассказать друг другу о новых и старых книгах, которые оставили заметный след в их сердце и памяти…



Горькая правда трущобных людей
Владимир Гиляровский. Рассказы и очерки.
«Наука и техника». 1988



В последние годы все чаще читаю публицистику или специализированную литературу. Но тут вдруг захотелось чего-нибудь для настроения. Не знаю, что подтолкнуло взять книгу Гиляровского, которую не открывал со студенческих времен. Но, пожалуй, тогда я не получил такого колоссального удовольствия от фантастической способности автора явственно передавать картинку, события и образы. Все-таки не зря одного из самых ярких журналистов конца XIX века называли королем репортажа и бытописателем.
Читая сборник, поймал себя на мысли, что каждый рассказ прекрасно поддается экранизации. Однако сомневаюсь, что кто-нибудь из так называемых современных российских кинематографистов, предпочитающих в основном работать с бредовыми сценариями, взялся бы за такой материал. Да и кино бы получилось очень мрачным, особенно в свете того, что многие сюжеты перекликаются с нашим временем. Те же бытовые проблемы, та же потерянность в жизни, которую испытывают сегодня многие, то же фундаментальное непонимание между богатыми и бедными.
Так, в рассказе «Обреченные», где Гиляровский отражает подлинный эпизод из своей биографии — работу на белильном заводе, показано, как цинично эксплуатировалось безвыходное положение представителей низших слоев населения. За неимением лучшего выбора они вынуждены за копеечное жалование устраиваться на вредное производство, где «сгорают» за несколько лет. И лишь немногим удается обрести лучшую долю.
Проецируешь на наши дни и думаешь: сейчас с трудоустройством, конечно, тоже есть проблемы. Конечно, слава богу, не такие, как во времена, описанные Гиляровским. И вообще возможностей у нас, молодых, по большей части образованных, в современном мире гораздо больше.
К слову, поначалу книгу Гиляровскому издать не позволили, заявив, что это «обвинение существующего порядка…» и «такую правду писать нельзя». Думаю, и сегодня за «Трущобных людей» его бы обвинили в излишне мрачном отражении действительности.

2017, 31 января



Сказки на ночь
Наринэ Абгарян. Счастье Муры.
Издательство «АСТ», 2015



Как и во многих семьях, в нашей детям читают на ночь сказки. Сейчас, когда старшая дочь уже перешла на литературу для взрослых и пробует что-то писать, а самый младший в книгах ищет в основном картинки с «бибиками», мы читаем с дочкой-первоклассницей.
«Счастье Муры», пожалуй, любимая наша книга, ее мы прочли уже раза три. Это не сказка, это история девочки, которая живет в наши дни с мамой, отчимом и его сыном от предыдущего брака Гришей. Реальный сюжет. Но в книге по этому поводу нет никакой драмы. Живут дружно, а если кто-то и ссорится, то по-житейски, по мелочам. Причем, все это сопровождается юмором, понятным и взрослым, и детям.
События разворачиваются в деревне, куда детей на каникулы забирает бабушка Гриши. Инициатором конфликтов обычно выступает эта бойкая женщина, готовая броситься на защиту своей семьи. Правда, она чаще ругается с мужем или с председателем сельсовета, чей крыжовник обглодала бабушкина коза. Но все препирания поданы мило и беззлобно. Бабушка обзывает председателя Саруманом — она три раза смотрела «Властелина колец» и знает все расы Средиземья. А дворник Касим у нее — хоббит. «Маленький, уши врастопыр. И брови мохнатые — глаз не увидать».
Забавно: в книге упоминается Тюмень. Пока дети гостят у бабушки и дедушки, родители Муры уехали на полгода в Тюмень работать в крупной компании.
Удивительно, как легким доступным для ребенка языком рассказана местами непростая, живая и увлекательная история небольшого периода жизни девочки и ее семьи, в которой столько добра и тепла, что каждый персонаж к середине книги кажется практически родным человеком. Потому что в их взаимоотношениях показаны понятные каждому эмоции. И это не только привычные для детских сюжетов любовь, умиление, радость, но и раздражение, и грусть. Как в жизни. Но мы все равно немного завидуем Муре.

Есен Абилькенов. 2017, 28 февраля



Письмо бeз адреса
Антон Чехов. Ванька.
«Нигма». 2015



В детстве это было потрясение — рассказ про девятилетнего мальчика Ваньку, который чистил селедку. Особенно меня тогда потрясли непечатные, как мне казалось, слова: морда, харя. Помните, как он пишет деду: «А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать»? Я тогда думала, как это надо было довести мальчишку, чтобы он так заговорил? У меня-то дома так не разговаривали…
И вот это было самое страшное: у Ваньки ведь нет дома! Он в услужении, у него хозяйка. И сапог у него нет, у вкусненького ничего, и никто не обнимет и не приласкает.
Уму моему было непостижимо такое. Что значит «в услужении»? Дети ведь работать в моем советском детстве были не должны… Почему он просится сапоги чистить, драть его, как Сидорову козу, предлагает, что за работа такая — подпасок? Это все что-то страшное, думала я, как же ему плохо, что он на такое страшное согласен?
Я читала и надеялась, что дедушка, которому Ванька пишет, получит письмо и заберет его к себе. Так увлеклась, помню, что даже финала не поняла, потом нам на уроке уже учительница объяснила, что письмо до адресата никак не может дойти, ведь Ванька указал на конверте: «На деревню дедушке». То есть все, полная безнадежность…
Теперь, когда кто-то говорит эту фразу «На деревню дедушке», мне сразу становится грустно. Я даже не задумываюсь отчего, но сразу веет какой-то тоской и несправедливостью.

Екатерина Анатольева, 2015, 31 января



Тайна Донны
Донна Тарт. Тайная история.
«Corpus». 2014



Книги для себя делю на две категории. Первая — это те, про которые понимаю, как они сделаны. Среди таких попадаются весьма неплохие и даже замечательные. Это не вина авторов, а беда людей, обремененных около-филологическим образованием: привычка по ходу чтения потрошить книжку, разглядывая швы и стыки, примененные приемы и то, как — по-школярски или мастерски — автор соблюдает жанровую конвенцию.
Изредка встречаются книги, которые потрошить себя не дают. За последний год прочитала сразу две таких — романы Донны Тарт «Тайная история» и «Щегол». Прочитала, не отрываясь, одну задругой, притом, что действие и там, и там развивается крайне медленно.
В случае с Донной Тарт загадка не только в том, как ей удается держать внимание — мое и миллионов других читателей — на протяжении семи сотен страниц, излагая детали столь, на первый взгляд, незначительные. Эффект полного погружения — это не ответ на загадку, а загадка номер два: как она это делает?
Люди, здания, вещи, животные — они не в строчках, они вокруг тебя. Раз — и ты живешь в кампусе американского университета, учишься греческому среди немногих избранных у профессора-очаровашки, проводишь ленивые уик-энды в загородном доме со своими странноватыми друзьями-богачами, чудом не замерзаешь до смерти холодной вермонтской зимой под дырявым потолком и, наконец, становишься соучастником убийства.
Это не спойлер: имя главного злодея названо во втором абзаце. Роман «Тайная история» написан как перевернутый детектив — тот жанр, к которому относят «Преступление и наказание». Донна Тарт делает реверанс, упоминая, как бы между прочим, Достоевского в тексте. Я бы не увлекалась сравнениями, отметив лишь напряжение, которое создает автор, излагая, вроде бы, совершенно обыкновенные события, которые, сплетаясь, неминуемо ведут к ужасному. Деталь за деталью, мы переживаем их вместе с героями, вовсе не спеша заглянуть на последнюю страницу. Это длинное чтение хочется растянуть еще немного. Впрочем, пока читаешь, этим вопросом не задаешься. Просто живешь внутри.

Елена Арбатская. 2016, 30 января



Один интеллигент решил открыть кофейню
Михаил Идов. Кофемолка. «Corpus», 2013



Интеллигент был не один — сразу парочка, почти супружеская. Слово интеллигент, считается, не очень уместное слово — в Америке, нам говорили, одни интеллектуалы, а дело происходит именно там. Заголовок оправдывают русские корни главного героя.
Так или иначе, парочка умников решила открыть на Манхеттене венскую кофейню. Кофейня открылась, выживала, как могла и, не стяжав славы, закрылась — вот и весь сюжет.
Автор романа Михаил Идов, российской публике больше известный как сценарист сериала «Лондонград», менее широкой части публики — как теперь уже экс-редактор русской версии журнала GQ, написал «Кофемолку» (Cround up) на английском в период своей жизни в Америке (где известен в не менее узких кругах как колумнист).
В дело пошло все, и прежде всего, знания об устройстве американского общепита, накопленные в период работы ресторанным критиком. Например: в кофейной микроэкономике расходы на молоко играют более значительную роль, чем расходы на зерно. (Люди, прежде всего, хотят теплого молока, а кофе в него добавляют, чтобы не признаваться в столь детских предпочтениях, — объясняет более опытный коллега начинающим). Идов щедро делится жизненными наблюдениями за не самой благополучной частью американского креативного класса, за всеми этими людьми, перемещающимися в течение дня с одной блестящей тусовки на другую, способными продержаться весь день на нескольких ухваченных на фуршете кубиках сыра. Денег у них нет, но время от времени в благодарность за услуги кто-нибудь посылает им дорогой коньяк.
Реализм Идова, порой весьма жесткий, не переходит в цинизм, не осуждая своих героев за наивность, он и идеализма не воспевает. Все как мы любим — социология в художественной форме, без морали.
Драматургическая перипетия в целом движется по нисходящей, от надежды к отчаянию. Потому что «Кофемолка» — про изнанку светской жизни и благополучия. Не такую уж ужасную, но достаточно грубую. Никто не умер — кроме еще нескольких иллюзий.

Елена Арбатская. 2016, 28 апреля



Не откладывая на потом
Грег Мортенсон и Дэвид Оливер Релин.
Три чашки чая. «Эксмо». 2013



Читая эту книгу, я вспоминала прозвучавший однажды вопрос на паре по философии: «В чем смысл жизни?» и наши размышления на эту тему. Мы, тогда еще совсем зеленые первокурсники, твердили «… в достойной жизни, в хорошей работе». В ответ слышали преподавательское громкое «оставить после себя след!»
Жаль, что именно тогда книга «Три чашки чая» мне не встретилась. Понимала бы больше. Однако и не могла встретиться — год ее выпуска 2011. Грег Мортенсон реален, он не вымышленный персонаж. А история его такова. От приступа эпилепсии умирает Криста, сестра Грега. В память о ней он решает покорить пакистанскую К2, вторую в мире по вышине гору. Подъем ему не удается. Происходит другое, герой знакомится с народом балти в деревне Корфе.
«Когда ты впервые пьешь чай с балти, ты — чужак. Когда пьешь чай во второй раз, ты — почетный гость. В третий раз ты становишься родственником, а ради родственника мы готовы сделать все что угодно, даже умереть, — Хаджи Али положил ладонь на руку Мортенсона. — Доктор Грег, ты должен найти время для трех чашек чая. Может быть, мы и необразованны. Но не глупы. Мы живем здесь очень давно и многое поняли».
Грег видит, как учатся дети в Корфе: «сидя на голой холодной земле и выводя палочками буквы на песке». Эта картина его так впечатляет, что он обещает народу балти построить школу! Как сообщает аннотация к изданию, 145 школ и несколько десятков женских и медицинских центров в самых бедных деревнях Пакистана и Афганистана было построено Мортенсоном.
Хочу признаться, что не во все происходящее с Мортенсоном в книге веришь. Слишком уже сладким он сам кажется. Может, виной тому автор Дэвид Оливер, он в самом начале предупреждает читателя, что «не смог остаться простым наблюдателем», слишком эмоционально воспринял рассказы Грега о своих приключениях… Может, в этом и задумка: впечатлить читающего, подвигнуть его на благородные дела! Ведь мысли в тексте произносятся порой очень даже существенные. «Главный враг — невежество. И чтобы победить его, нужно установить отношения с народом, ввести их в современный мир с помощью образования и бизнеса. Иначе война будет длиться вечно!» А еще… «Три чашки чая» подвигают на свершение дел. Хотя бы небольших. Тех, что ты откладывал на потом.

Галина Безбородова. 2014, 30 апреля



Один на планете
А. и Б. Стругацкие. Малыш. «Текст». 1993


Группа ученых прилетает на необитаемую планету и обнаруживает Малыша — человеческого ребенка, воспитанного невидимой расой инопланетян. Самих «воспитателей» ученые обнаружить не могут — лишь однажды видят «что-то невозможное», похожее на усы таракана высотой до неба — возможно, самих инопланетян или их сооружения, — которые быстро исчезают. А Малыш думает, что он единственный житель на планете и очень привязан к своему миру. «Воспитатели» не выдали тайну своего существования даже своему подопечному, но зато наградили его множеством умений и знаний. Малыш умеет летать и просачиваться сквозь гранит, он может создавать фантомы, он быстро учится всему новому и страшно любопытен. Ученые расходятся во мнениях: один хочет установить через ребенка контакт с неизвестной цивилизацией, второй считает, что вмешиваться в его судьбу недопустимо.
… Меня впечатлил океан этой необитаемой планеты, который описывает один из ученых: «… вроде кошмарно большой ванны… Я здесь заплыл километров на пять, сначала все было хорошо, а потом вдруг как представил себе, что это же не бассейн — океан! И, кроме меня, нет в нем ни единой живой твари… Нет, старик, ты этого не поймешь. Я чуть не потонул».
Жутко становится, когда посреди этого спокойствия начинает происходить что-то странное: то раздается детский плач, то голос умирающей женщины. Апофеозом становится находка разбившегося много лет назад корабля с погибшей парой людей. Ощущение, что смотришь психологический триллер — чем дальше, тем больше мурашек.
Но вообще-то эта книга — об одиночестве, о сложности общения между людьми в целом. Трогательно грустная история о непонимании СЕБЯ.
Вот и, пытаясь наладить контакт с Малышом, люди понимают, что ничего толкового не выйдет и отправляются восвояси — на родную планету. Очень правильная концовка. Даже странно: неужели люди способны не оставлять после себя следов, не навязывать свое, «правильное» мнение?! В реальной жизни люди не покинули бы неведомую планету, не найдя для себя выгоды. Но у Стругацких все возможно. В Малыше соединились и Маленький Принц, и Маугли, и Пилу из фильма «Пятый элемент». Все эти герои мне близки, а их поступки по-своему правильны и справедливы, поэтому я возьму эту книгу в руки еще не раз.

Анастасия Богданова. 2012, 30 ноября



Совсем не детские игры
Орсон Скотт Кард. Игра Эндера.
«АСТ». 2003




Страшно люблю фантастику: братьев Стругацких, Стивена Кинга и Брэдбери, но не часто встречаю авторов, которые могли бы сравниться с этими писателями.
В свое время меня впечатлили произведения Айзека Азимова, но после прочтения его книг долго не могла найти что-то подобное. Приобретение электронной книги открыло возможность беспрепятственно и бесконечно качать уйму литературы. Среди очередной порции закачанных сборников случайно наткнулась на книгу некоего Орсона Скотта Карда, которая называется «Игры Эндера». И затянуло меня в черную дыру неведомого мира повести, которая еще и имеет продолжение во второй книге…
Итак, роман о межзвездной войне, в которой побеждают земляне и… обрекают себя на одиночество во Вселенной. Земляне после двух нашествий иноземных существ создают специальную школу Командиров, где учатся только дети. Гениальные дети. Дети, которых учат убивать и готовят к войне с инопланетными кораблями. Находится мальчик, Эндер Биггин, на которого хотят возложить роль межзвездного полководца и лидера.
Это жестокий эксперимент ломки личности ради цели — уничтожения другого, враждебного мира. Эндера пытаются ломать, подставлять, но он постоянно развивает свои способности и никому не дает спуску.
Потрясающие конфликты, нестандартные ситуации и глубокие размышления пронизывают произведение. Эндер не проигрывает ни одного сражения, ни в личном плане, ни в реальном сражении с инопланетянами. Хотя при всем этом он пытается не быть жестоким и не причинять боль другим. Автор сильно описал детские слабости, сомнения и желания мальчика, берущего ответственность за два враждующих мира. Мне было жалко всех — и наших, и не наших. Под конец я рыдала, что бывает редко и в основном над книгами Лукьяненко. Наверное, это подсознательный материнский инстинкт — переживания за детей. Ведь в книгах Лукьяненко детей обычно тоже немало.
Книга признана лучшим фантастическим романом 1985 года. Теперь жду экранизации романа, премьера которой вроде как планируется на ноябрь 2013.

Анастасия Богданова. 2013, 31 мая



Из блокадного оркестра
Человек из оркестра. Блокадный дневник Льва Маргулиса.
«Лениздат». 2013



О блокаде Ленинграда написано много. И вот новая книга, похожая на музыкальную пьесу, чьи звуки пронизывают душу и напоминают о тех трагических событиях.
Это записки скрипача, принимавшего участие в первом легендарном исполнении Седьмой симфонии Д.Д. Шостаковича в блокадном Ленинграде. Записи Льва Маргулиса открываются первым днем войны и продолжаются до прорыва блокады в 1943 году. Поразительно то, что музыкант правдиво и подробно описывает все происходящее с ним и вокруг, но редко говорит о репетициях, концерте, хотя он ежедневно выступает на мобилизационных пунктах. Для музыканта-профессионала это обычное рутинное занятие — работа. Свидетельства другого рода имели тогда ценность.
Большой симфонический оркестр был в дни блокады главным музыкальным коллективом Радиокомитета и всего города. В те страшные дни люди не выключали радио, узнавая о событиях на фронте, о выдаче продовольствия, о вражеских налетах. Голоса дикторов, артистов и музыка возвращали их к жизни! Если радио умолкало, это воспринималось хуже, чем голод.
Полны драматизма страницы дневника, где Маргулис рассказывает о жизни в общежитии Радиокомитета:
«Пронизывающий холод. Хорошо, если сосед ушел на дежурство, — можно взять его матрас и одеяло. Голодные, слабеющие, умирающие мужчины… Наконец-то поставили печку, начали ломать мебель».
К весне 1942 года в оркестре умерло двадцать человек — почти треть состава. «Здесь, как в бреду, все смещено», — писала Ольга Берггольц, она жила этажом выше. Для нее и сотен тысяч ленинградцев это было время высокой трагедии, где «гибельному началу противостояло предельное напряжение сил, мобилизация духовных резервов».
Блокадная жизнь музыканта сложилась так, что он постоянно перемещался по городу, общаясь со многими людьми. В дневнике возникает галерея «моментальных фотографий» — словесных портретов. Слышна сквозь строчки сложная полифония характеров, мнений, судеб.
Признаться, эту книгу читать тяжело, но она уникальна. В ней, кроме голоса очевидца, комментарии исследователя музыкального радиовещания времен войны А.Н. Крюкова, историка А.С. Романова, фотографии и документы музея Дома радио, нотной библиотеки, где хранится партитура Седьмой симфонии, архивные документы, рассказывающие о Льве Маргулисе, первой скрипке оркестра, и о главном дирижере Карле Элиасберге, благодаря которому коллектив, пережив страшную первую зиму, возобновил свою деятельность.
Во вступлении к книге известный дирижер Юрий Темирканов написал: «Поставить себя на место музыкантов блокадного оркестра невозможно. Им удалось подняться над блокадным адом. В этом заключается их героизм. Большой зал филармонии, где впервые была исполнена Седьмая «Ленинградская» симфония — зал для нашей страны особенный. Здесь за девять дней до смерти дирижировал своей Шестой симфонией Чайковский, в нем во время Гражданской войны была открыта первая русская филармония. Здесь в годы войны состоялось исполнение Седьмой симфонии. И это тоже стало частью фундамента нашей культуры…»
О блокаде мы многое знаем. Но не все.

Вера Бухтоярова. 2014, 31 октября



Чародеи добра и надежды
Александр Шаров. Волшебники приходят к людям. Книга о сказке и сказочниках.
«Детская литература».1979



Это рассказ писателя о месте сказки в жизни человека и человечества.
Созданное для детей чудесное творение Александра Шарова увлекает настолько, что его можно читать с любой страницы. На одной ты встретишься с маленькими гномами, карликами, эльфами — посланцами самого многочисленного на земле Народа Детей. Они приносят в сказку веру в справедливость. Откроешь другие страницы — узнаешь о том, как рождается страх и как он умирает… А еще побываешь в древнем племени и познакомишься с обрядом посвящения мальчиков в охотники и воины.
На страницах оживают картины природы: писатель внушает нам, что «надо видеть не просто лес, поле или луг, а каждое дерево и травинку».
А с обманом, предательством, жестокостью, равнодушием, как в любой сказке, идет война. Ничто, кроме любви и добра, не способно победить Зло. Только это убеждение, усвоенное с детства, помогает людям быть терпеливыми, счастливыми, веселыми.
Так считает Шаров. Эта мудрость рассыпана и в русских-народных сказках, и в сказках литературных.
Волшебников для своей книги Александр Шаров выбрал самых разных. Это и живший 400 лет назад Сервантес. И выдающийся польский педагог, врач и писатель XX века Януш Корчак. Как завет звучат строки Корчака: «Немногого стоят слова о любви к детям, если они не подтверждаются уважением прав детей и пониманием их чувств».
Одна из лучших глав посвящена Пушкину, давшему в сказках раздолье народному языку. Поселились здесь рассказы о тех, кто прославился на века одной только сказкой: Сергее Аксакове и его «Аленьком цветочке», Петре Ершове с «Коньком-Горбунком» и Антонии Погорельском, написавшем сказку «Черная курица, или Подземные жители». Впрочем, пересказать книгу невозможно. Остается только посоветовать купить или взять в библиотеке. Кстати, в этом году как раз вышло новое издание в серии «Дар Речи» от издательства «Речь». А свою книгу я приобрела незадолго до рождения старшей дочери, теперь она передается по наследству внукам.

Вера Бухтоярова. 2015, 30 декабря



Великий труженик кисти
Софья Пророкова. Илья Репин.
«Терра». 1977



Хочется сказать спасибо издателям этих маленьких шедевров о мастерах живописи, ваяния, зодчества, театра и музыки.
Мое знакомство с ними началось с творчества художника Шишкина. И вот — Репин. Со школьной скамьи мы знаем знаменитых «Бурлаков на Волге» и «Запорожцев».
Читая эту книгу, ты словно проживаешь долгую жизнь великого художника, наполненную непрерывным трудом. Десятки картин, сотни портретов, тысячи рисунков…
Свой первый автопортрет Репин написал в 19 лет, а последний — в 76. Впервые взяв акварельные краски, с кистью он не расставался до конца жизни. Получив азы грамотности у дьячка, взяв с собой рисунки и сто рублей за написанные им иконы, Илья Репин отправился в Петербург поступать в академию художеств. Будучи вольнослушателем, он не пропустил ни одной лекции по истории, математике, анатомии.
Часами лепил, познавая законы пластики. Чтобы заработать на пропитание, будущий академик живописи лазал по железным крышам, красил их суриком, подновлял окраску экипажей…
Со своими друзьями Поленовым и скульптором Антокольским Репин организовал вечера художеств, где вслух с товарищами они читали греческих философов, рисовали друг друга.
Но за стенами академии была тяжкая жизнь провинциальных городов, деревень, слезы обездоленных людей. Юноша мучительно искал пути сближения жизни и искусства. Виденные им окровавленные шпицрутены не уживались в его сердце с олимпийскими богами, которых требовалось писать. Никаких полушубков и лаптей! Одним из тех, кто отважился пошатнуть академические устои, стал художник Крамской, учитель и друг Репина. В историю русского искусства это событие вошло как «бунт тринадцати». Товарищи во главе с Крамским воспротивились тому, что выпускникам академии для конкурсной работы предназначался один и тот же сюжет. Прошение протестующих о праве свободного выбора темы было отклонено, но совместная борьба объединила их, и они создали «артель свободных художников», которая помогла Илье Ефимовичу найти свой путь. Первую золотую медаль и право на шестилетнюю заграничную поездку за казенный счет он получил за картину «Воскрешение дочери Иаира». Так началась его дорога к славе…

Вера Бухтоярова. 2016, 30 июня



Моя сказочная тополиная рубашка
Владислав Крапивин. Летящие сказки.
Средне-Уральское книжное издательство. 1991




Помню май 2003 года — в гостях у моей одноклассницы Леночки Курмановой я увидела удивительную книгу с райской птицей на обложке…
Так в моей жизни появились «Летящие сказки» Владислава Петровича Крапивина: «Старый дом», «Летчик для особых поручений», «Ковер-самолет», «Дети синего фламинго» и «Тополиная рубашка». Сказки, которые научили летать, мечтать, дружить.
Но с одной из этих сказок судьба меня связала крепко-накрепко — это была «Тополиная рубашка». Могла ли я подумать, что эта повесть станет моим ориентиром, вдохновением, моей тополиной рубашкой, благодаря которой я смогу побывать в той Тюмени, о существовании которой не подозревала?
Я была ученицей 11-го класса, собиралась поступать на филологический факультет ТюмГУ, читала много и с удовольствием, смотрела на мир с высоты прожитых лет и, казалось, знала о нем все. Вот только я и понятия не имела, что мой город пахнет морем, что тополя — это великаны-колдуны, хранители города, что в пределах моей маленькой Тюмени уживаются огромные пространства сказки.
«Тополиная рубашка» стала моей сказкой о городе. Теперь уже нет старого драмтеатра, где можно случайно встретить Настю, продающую мороженое; нет кинотеатра, где Степанида строгими глазами из-под очков посмотрит на меня и оторвет корешок билетика; нет в центре города маленьких дворов с тополями-великанами, которые хранят сокровища детства… Да и ребята теперь другие, играют в новые игры.
Но город есть, есть книга, подобная тайной дверце, с помощью которой можно попасть на заснеженные тополиным пухом улочки. На берег Туры с его морским запахом, на улицу Герцена с деревянными домами, где, возможно, посчастливится, и встретишь Славку — загорелого улыбчивого мальчишку, который расскажет еще раз любимую сказку про ржавых ведьм, про полеты, победу добра и справедливости над злом. Я бы послушала.

Анастасия Васильева. 2012, 29 сентября



Размышления о любви
Эрих Фромм. Искусство любить. «АСТ», 2016



Книгу «Искусство любить» мне посоветовала подруга. Скажу честно — название меня не впечатлило. Было ощущение, мне дадут много практических советов по восстановлению отношений в паре или подробных инструкций, как эти отношения надо правильно выстраивать. Но подруга заверила, что ничего подобного не будет. «Просто прочитай, — сказала она».
«Искусство любить» больше всего похоже на философское эссе. Автор рассматривает любовь материнскую, отцовскую, братскую, любовь к себе и любовь к богу. По Фромму только цельная, самодостаточная и развитая личность способна на настоящую и всеобъемлющую любовь. Ведь любовь — это в первую очередь взаимное самопожертвование. Главное слово в любви — давать. Я тебе даю и не жду ничего взамен.
В современном мире многие воспринимают любовь как приятное чувство, которое возникает к определенному объекту, если он обладает теми или иными положительными и подходящими для нас качествами. Другими словами, нет подходящего кандидата — нет любви. Но Эрих Фромм рассматривает понятие любви глубже. В его глазах она — не просто чувство, в которое человек ныряет с головой, но в первую очередь — искусство, в котором происходит взаимодействие не только между двумя партнерами, но и в целом со всем миром. Он также считает, что любви можно и нужно учиться, так же, как с детства учимся читать и писать. И пусть поначалу будем ошибаться. Если не оставлять попыток, то со временем все получится.
«Искусство любить» помогает посмотреть на многие вещи с другой стороны, заставляет задуматься. И что немаловажно, способствует духовному росту.
Хотя я не часто читаю философские трактаты, книга Фромма произвела на меня сильное впечатление. Я то и дело оставляла заметки на полях, подчеркивала интересные цитаты, которые потом хотела переписать в блокнот. Но их оказалось так много, что я решила — буду просто чаще перечитывать.

Анастасия Васильева. 2017, 28 апреля



Украшение любой библиотеке
Библиотека великих писателей.
Брокгауз-Ефрон. «ЭКСМО». 2016




Мне бы хотелось обратить внимание читателей на это издание. Во-первых, на сегодняшний день эта «монументальная» серия насчитывает более 30 фолиантов. Каждая книга — это внушительный сборник почти всех произведений того или иного автора. Это не просто книги, это возрождение лучших традиций отечественного книгопечатания. В каждом новом издании роскошное оформление, с обрамлениями, тиснением и лучшими иллюстрациями признанных мастеров, которые когда-либо были созданы для этих литературных произведений. Эта серия станет украшением любой домашней библиотеки.
Во-вторых, я давно искала КУКРЫНИКСОВ (творческий коллектив советских художников-графиков и живописцев) в книжном оформлении. Ведь последнее издание их иллюстраций было еще в советское время, и вдруг такая большая находка!
Лично я приобрела себе две книги из этой замечательной серии — Пушкина и Ильфа и Петрова.
В том Пушкина вошли: лирика разных лет, «Евгений Онегин», «Медный всадник», «Пиковая дама», «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», сказки. Каждый раздел украшают иллюстрации таких художников, как А. Бенуа, Н. Кузьмин, К. Рудаков, И. Билибин. Уверена, что такая книга будет интересна не только почитателям таланта поэта, но и ценителям истории искусства и книжной графики. По крайней мере, мне как художнику ценно именно это.
В том Ильфа и Петров вошли: «12 стульев» и «Золотой теленок» с иллюстрациями советских классиков КУКРЫНИКСОВ а также отрывки из дневников и записных книжек авторов с фотографиями разных лет.
Я думаю, что в первую очередь, серия этих книг понравится и пригодится школьникам и студентам. Шрифт крупный, верстка удобная, много информации и репродукций в каждом томе.

Татьяна Гамзина. 2012, 28 декабря



Фанфики спешат на помощь
Кассандра Клэр. Трилогия о Драко.
Опубликовано в Сети Интернет, 2012


Вряд ли вы слышали об этой книге. А ведь для некоторых читателей она может стать по-настоящему желанной.
Я бы не назвала ее продолжением книг Джоан Роулинг, потому что «Трилогия о Драко» — это альтернативная история мальчика, чье имя Драко Малфой.
После выхода восьмой книги о Гарри Потере «Дары смерти» и двух фильмов по ней, история «мальчика, который выжил», закончилась. У фанатов остались вопросы, ответы на которые есть в совсем других источниках.
Например, знаете ли вы о том, что после смерти Фреда Уизли его брат Джордж женился на подружке брата Анджелине, и у них родилось двое детей — Роксана и Фред Уизли? Или о том, что после смерти своего брата Джордж уже никогда не мог вызвать патронуса?
Таких фактов — не меньше восьми десятков. Был даже снят фильм из четырех частей «Мама Гарри Поттера». Есть официальный сайт, на котором Роулинг дает маленькие и такие желанные для поклонников весточки из мира магов.
Но достаточно ли этого тем людям, которые с детства с нетерпением ждали выхода каждой новой книги, простаивали очереди в книжных магазинах? Вряд ли.
На помощь пришли фанфики — истории-продолжения известных книг или альтернативные истории персонажей. Именно в фанфиках и воплотились факты, высказанные Роулинг о своих персонажах, но не вошедшие в книги.
«Трилогия о Драко» Кассандры Клэр — это рассказ, который стал книгой.
В первой части аккуратно выдержаны характеры уже знакомых нам героев, очень легко представляешь, как старший Малфой кривит губы. Вот только видим мы все это незнакомым нам взглядом — взглядом Драко. И уже страниц через 30 осознаешь, что, оказывается, Драко — это твой любимый персонаж из всей поттерианы. Черты характера, которые Клэр приписала Драко, так удачно наслоились на его образ в книгах Роулинг, что кажется, будто Драко Малфой был таким интересным всегда. Словно Роулинг этого персонажа так и не раскрыла, не показала и сама недооценила.

Лиана Гатауллина. 2013, 31 мая



Оглядеться вокруг
Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц.
«ЭКСМО». 2010


С самого детства мы не всегда встречаем понимание. Например, история в книге «Маленький принц», которая рассказывается от лица автора, начинается с того момента, когда автор, будучи ребенком, начинает рисовать. А взрослые его рисунков не понимают. На протяжении всей жизни мы встречаем разных людей. У каждого, как у Маленького принца, есть своя маленькая планета, за которой он ухаживает, наводит порядок, любит ее. Есть и своя капризная Роза — единственная, без которой плохо. Только понимает он это, потеряв Розу. Порой, чтобы найти что-то хорошее в своей жизни, надо это сначала потерять.
Отправившись путешествовать по планетам, Маленький принц скучает и по закатам солнца, на которые любил смотреть. Он очень тонкий и романтичный, а потому остро воспринимает недостатки тех, кого встречает на чужих планетах.
На первом астероиде он встречает короля, у которого нет подданных. Но король все равно смотрит на Маленького принца свысока. На другом — пьяницу, которому стыдно, что он пьет, но в тоже время останавливаться он не хочет. Это люди, которые не хотят сами себе помочь. На третьем — Серьезного человека, который считает звезды, хотя даже не знает их названия. И, тем более, не знает, зачем он их считает…
Одним словом, Маленького принца все эти люди удивляют.
Каждый из них, как и мы все, живет на собственном астероиде, в собственном мире и не знает (и не хочет знать), что происходит вокруг. А Маленький принц — захотел.
Мне очень понравилась книга: она жизненная и понятная. Всем советую прочитать.

Дарья Гизатуллина, ученица школы N 12. 2013, 31 мая



Вокpуг света за 224 страницы
Михаил Кольцов. 19 городов.
«Федерация». 1933




Я нашла эту книгу в одном из букинистических магазинов Санкт-Петербурга. Потрепанное, пожелтевшее издание 1933 года.
— У вас хороший вкус. Книга очень редкая, — заметил продавец. Он не зря сказал о «хорошем вкусе» — книга, действительно, «съедобная». Нет, конечно, известный журналист Михаил Кольцов пишет не о еде. Он пишет о городах, в которых бывал проездом или жил некоторое время. Это 19 путевых очерков о городах Советского Союза, Турции, Венгрии, Афганистана, Германии…
Но как пишет!
Я чувствую запах проходящей толпы, фруктов, сигарет, крепкого кофе, чувствую во рту вкус национальных блюд. Я вместе с автором читаю местные газеты, знакомлюсь с политиками и простыми горожанами. Медленно иду по «прямым, гладко вымощенным» улицам Анкары, бегу по многолюдным, тесным бульварам Загреба, стою в толпе митингующих немцев, мокну под проливным лондонским дождем.
В Петербурге дождя не было: светило теплое весеннее солнце. По Невскому все так же неспешно шагали «любители тротуарных прогулок». Выглядят, правда, немного по-другому. Парни в ярких потертых джинсах, девушки в майках и легких юбках до самого асфальта… Они еще больше стремятся походить на европейцев, примеряют на себя маски свободных и дерзких личностей. Но все также остаются «карикатурно-европейской толпой».
Мне повезло, что я читала эту книгу там, в Санкт-Петербурге. Я посмотрела на этот город глазами Кольцова. А за 80 лет здесь мало что изменилось… Теперь я перечитываю «19 городов» в Тюмени. И долго наслаждаюсь послевкусием и приятным запахом, который еще долгое время витает в воздухе.

Полина 2012, 31 августа



Осторожно, двери закрываются
Владислав Крапивин. Застава на Якорном поле.
1992


Эта фантастическая повесть входит в большой цикл рассказов «В глубине Великого Кристалла». В аннотации к книге 1992 года издания написано: «Адресуется школьникам среднего и старшего возраста». Впрочем, родителям этих школьников я бы посоветовала прочесть повесть в первую очередь. Ведь в центре истории вовсе не фантастические события, а вполне реальные взаимоотношения между детьми и взрослыми. Порой попасть в параллельный мир проще, чем найти общий язык с людьми.
Для мальчишки по прозвищу Ежики (именно Ежики, целая куча Ежиков — это мама подарила сыну такое имя за упрямство) параллельным миром стало Якорное поле.
Это станция на большом железнодорожном кольце Полуострова. Правда, другие пассажиры не знают никакого Поля. Только Ежики слышит, как мамин голос объявляет по громкой связи новую станцию, и выходит на перрон. Там он знакомится с ребятами, что играют среди больших и маленьких якорей. Ежики обретает надежду: может быть, мама вовсе не умерла, может быть, она вернулась, чтобы позвать его сюда?..
«Нет, конечно, такого не бывает», — говорят парню дядьки и тетки из опекунской комиссии и учителя школы. Якорное поле — выдумка мальчишки, который переживает из-за смерти матери, твердят они.
Конечно, взрослые хотят защитить Ежики. Но он и сам в силах за себя постоять… Он спрячется от несправедливого мира… на Якорном поле, среди друзей. Там его точно не найдут.
Дело в том, что очень немногие могут путешествовать по граням Великого Кристалла. Этим редким даром писатель наделил героев всех рассказов цикла: «Голубятня на желтой поляне», «Выстрел с монитора», «Гуси-гуси, га-га-га…», «Лоцман»… Это дети, обладающие необычными способностями: лечат людей, чувствуют ложь. А главное все они — обладают честным сердцем и чистой душой. Взрослым есть чему учиться у этих парнишек.

Полина Горынина. 2012, 29 сентября



Для тeх, кoму нe хватило сериала
Джастин Ричардс. Доктор Кто. Силуэт.
«АСТ». 2016



«Силуэт» — это настоящая докторская история, сделанная в викторианском стиле, детективная, в которой каждый на своем месте и нет ни одного упущенного из виду или забытого персонажа.
Кэбы, смог, туман, запахи, голоса, говор, зимняя ярмарка, замерзшая Темза — живой Лондон, в котором столько деталей, что ты и сам погружаешься в происходящее.
Волшебные, правильно и достоверно прописанные персонажи: уморительный и в то же время вызывающий уважение Стракс, хитрая и непредсказуемая, но очень ранимая Вастра, верная и умная, хоть и доверчивая, Дженни. Очень правдоподобный злодей. Люблю злодеев, которые совершают зло не ради зла как такового, а из каких-либо убеждений. Пусть не особо моральных. Уверенный в своей правоте злодей — это же настоящее сокровище! А Милтон — злодей без страха и упрека. Он аморален, эгоистичен, алчен и в его мотивациях нет ни капли светлого и доброго, даже самой маленькой.
И, конечно, Доктор и Клара. Клара, которая как всегда не так проста, как кажется, и держит ситуацию под контролем — или умудряется взять ее под контроль в самый последний момент.
И Доктор — Двенадцатый Доктор — который за внешним безразличием прячет искреннюю заботу и непримиримую мораль, которая не склонится ни перед чем. Гнев Доктора, который делает его страшным — по-настоящему страшным — и в то же время очень сильным. Сцена с «отравлением» гневом все переворачивает в душе, заставляя представлять лицо Питера Капальди, актера, играющего Доктора в одноименном сериале, живо, ясно — так что даже страшно становится.
Ну и смысловая наполненность, злободневность — ведь речь идет о людях, наживающихся на войне, смерти и разрушениях. Вроде открыто, напрямую, но все же как-то не очень настойчиво Ричардс поднимает важные темы, вписывая их в захватывающий сюжет и разбавляя юмором.
Дивная история с великолепной атмосферой, которую просто хочется разобрать на цитаты и разложить по куче полочек с заглавиями «авторский стиль», «дивный юмор», «чудесные образы».

Дарья Дзюба. 2017, 30 мая



Охота на безысходность
Владимир Тендряков. Сборник «Охота». «Правда». 1991



Автор сборника, Владимир Тендряков, не жалеет читателя — и сразу, без предупреждения, без отсрочки бросает его в ту страшную реальность, которую видел сам. А видел он немало: послереволюционное тяжелое время, сталинские репрессии, война. И вот самые страшные вещи абсолютно неожиданно врываются в текст, надрываясь на каждом слове, обрушиваются всей своей мощью, но тут же утихают и остаются в тексте холодным леденящим следом. Уж не знаю почему, но повесть «Хлеб для собаки» мне показалась самой пронзительной из всего сборника. В ней самое начало — уже напряжение и ужас.
Светлый березовый скверик: ровные, грациозные стволы берез, светлая зеленая листва. И на фоне него — темные фигуры людей. «Одни из них — скелеты, обтянутые темной, морщинистой, казалось, шуршащей кожей, скелеты с огромными, кротко горящими глазами. Другие, наоборот, туго раздуты — вот-вот лопнет посиневшая от натяжения кожа, телеса колышутся, ноги похожи на подушки, пристроченные грязные пальцы прячутся за наплывами белой мякоти».
Времена сталинских репрессий, зажиточные крестьяне раскулачены и сосланы. Но многие из них не добрались до места ссылки. И вот эти люди просто сидят в березовом парке рядом с поселком и постепенно умирают от голода, а люди из поселка смотрят на них как на врагов народа. Всю эту ситуацию читатель видит глазами мальчишки, который сначала с детской жестокой холодностью рассказывает все подробности ужасного доживания «куркулей» (как их прозвали в поселке) и детали их гибели, а затем с детской уже горячностью бросается кормить несчастных людей.
Правда, его радость и облегчение быстро сменяются страхом: голодных слишком много. И мальчишка мучается, недоедает, выслушивает насмешки и упреки, но продолжает носить все больше еды куркулям. Но однажды не выдерживает — прогоняет их. Здесь уж действительно становится не по себе: вот он — какой-то немыслимый, тяжелый выбор между чужой и своей жизнью. При этом выбор этот достается ребенку. И мальчик не может справиться, пытается договориться с совестью. Он находит собаку и начинает кормить ее: «Это своего рода плата, а мне вполне было достаточно того, что я кого-то кормлю, поддерживаю чью-то жизнь, значит, и сам имею право есть и жить».

Мария Дубровина. 2015, 28 ноября



Ад обетованный
Захар Прилепин. Обитель. «ACT». 2014




Тяжелый том, 746 страниц спрессованных судеб, любви и ненависти, милосердия и жестокости, веры в человека и неверия в бога. Потому что на Соловках бога нет. Монастырь есть, храмы, монахи, целый отряд священнослужителей есть, а бога — нет.
Действие романа происходит в 1929 году на Соловецких островах, в первом лагере сталинского режима — Соловецком лагере особого назначения. Пятьсот лет назад на русском Севере появилась эта божья обитель, монастырь, основанный тяжким трудом монахов, где каждый день — подвиг.
На костях праведников строит фабрику по переделке человека начальник СЛОНа Федор Эйхманис. Сырье на фабрике, правда, малоподходящее: бывшие белогвардейцы, уголовники, священники, раскулаченные, политические. Глазами молодого москвича, отцеубийцы Артема Горяинова видишь, слышишь и осязаешь (в романе много запахов, иногда непроизвольно морщишь нос) этот уродливый мир, первый круг ада. Читать и страшно, и больно. Слишком много грязи, крови, нечистот, но вдруг — пронзительно тонкий юмор, щемящая нежность к избитым, униженным людям, потрясающая страница о пении птиц на утренней заре. Всюду жизнь.
И это жизнь? Да, утверждает автор, жизнь в предложенных обстоятельствах, где каждый день — экзамен на человеческую пригодность. В несколько летних и осенних месяцев 29-го года спрессованы сотни событий. Ткань романа такая плотная, столько персонажей, каждый написан так выпукло, отчетливо, словно ты сам только что разглядел уродливого уголовника Жабру, насладился общением с владыкой — отцом Иоанном, который уверен, что «адовы силы и советская власть — не одно и то же». Могут ли быть в таких условиях друзья, любовь, что есть человек и как не потерять в себе этого человека? Прилепин не отвечает ни на один из этих вопросов, но ответы в книге есть. Как есть интрига, сочный яркий язык, погружение в историю.
«Обитель» в этом смысле настоящая энциклопедия русской жизни на закате Серебряного века, на заре красного террора. И все-таки надежда есть. «Человек темен и страшен, но мир человечен и тепел». Спасибо, Прилепин.

Галина Евсеева. 2015, 29 августа



Пафосно? Наивно? Супер!
Владислав Крапивин. В глубине великого кристалла.
«ЭКСМО». 2009



По-настоящему «моим» писатель Крапивин стал классе в восьмом, после прочтения трилогии «В ночь большого прилива», которая проводила меня в путешествие по параллельным мирам. Это было формирующее влияние на ту меня, хороший урок духовного братства. Важно, что все огромное творческое наследие Крапивина выросло из живого опыта общения с детьми. Крапивин — Командор, Хранитель (это такой духовно-педагогический орден, прописанный в его цикле повестей «В глубине Великого Кристалла»), Наставник по призванию.
Призвание, как водится, нашло Крапивина само, «однажды, в студенческие годы, в городе Екатеринбурге». Его шефство над стайкой дворовых детей, которые выбрали харизматичного юношу Славу своим капитаном, выросло в масштабное нонконформистское явление — отряд «Каравелла».
В Крапивине гениально сочетается прекрасное духовное наследие: его мама — педагог, папа — филолог. Его тексты — словно рука помощи, протянутая одинокой душе. Важно, что ребенок обретает во вселенной Крапивина друга. Созданный им контекст функционирует как охранная зона детства, генерирует определенную ролевую модель поведения для детей и методику воспитания, которую впору изучать в пединститутах.
Не надо говорить, что его книги заставляют кого-либо остаться в этой «виртуальной реальности» и не вырасти никогда. Неправда. Наоборот, они помогают искать и находить единомышленников в жизни. Не быть как все. Даже самая его фантастическая фантастка построена на описании узловых жизненных коллизий, — школьных, семейных, дворовых — в которых ребенок должен делать вполне взрослый выбор. Например, с какими потерями ты переживешь свой пубертатный период, когда какая-нибудь компания сверстников диктует тебе дикие правила выживания? Где кончается авторитет взрослого и начинается его диктат? Каковы духовные устои твоего мира? Книги Крапивина призваны расширять границы твоей собственной вселенной, находить в ней другие грани. Жаль, что сейчас отрядное движение существует в тени. Но от этого становится не менее благородным. В преддверии дня рождения писателя провозгласим: «Слава Хранителям!».

Наталья Жаркевич. 2012, 29 сентября




Не японский caмуpaй
Хелен Девитт. Последний самурай. «Иностранка». 2013



Это книга о мальчике-вундеркинде Людовике, сокращенно — Людо и его матери Сибилле, которая день и ночь печатает для издательства тексты по типу «Рыбалки для профи», «Еженедельника свиноводов», «Мира карпов» (тематика так себе, но чего ни сделаешь, чтобы свести концы с концами). Зимой они не могут позволить отапливать дом постоянно, поэтому катаются на метро, читая умные книжки, и ходят в музеи.
Людо — малолетний трудоголик. Он жаден до знаний и буквально засыпает маманю вопросами. И Сибилла, похоже, уже сама не рада, что научила читать сына, когда тому было два года. О чем она думала? Теперь приходится отвечать на многочисленные каверзные вопросы. В четыре Людо осваивает греческий и начинает читать «Одиссею». Вообще у него талант к языкам, а заодно к математике, физике, химии, философии, искусству и так далее. Но каким бы одаренным ни был Людо, он все равно ребенок. Он все равно хочет внимания обоих родителей. И, естественно, он задастся вопросом: кто же его отец? Как раз вокруг темы воспитания мальчика без отца и строится повествование.
Как вы поняли, книга совсем не о Японии. Тогда почему же она так называется? Дело в том, что Сибилла и Людо бесконечно пересматривают фильм Акиры Куросавы «Семь самураев». И по замыслу мамы мальчик перенимает из фильма мужские модели поведения.
Чтение «Последнего самурая» непростое. Мама-умник и ребенок-вундеркинд общаются на соответствующем уровне: многочисленные ссылки на труды ученых, писателей, музыкантов; математические формулы; фрагменты текстов на языке оригинала с транскрипцией и переводом и просто фрагменты из умных книжек. Мощный контекст, сбивающий с ног.
Стоит отметить очень крутой перевод Грызуновой (хотя многие его и ругают) и серьезную работу редактора. Интонации, потоки мыслей, диалоги умело переданы шрифтами (размером кегля, начертанием, транслитом) и знаками препинания (или их отсутствием). В итоге история у Хелен Девитт получилась сильная и глубокая по всем параметрам. Местами трогательная, местами жесткая. Читать!

Александра Зиновьева. 2017, 31 марта



Стоит ли подгонять цивилизацию?
Курт Воннегут. Механическое пианино.
«АСТ». 2009


Речь в романе идет о недалеком будущем, когда труд людей на производстве почти полностью заменят машины. В исключительном положении, по мнению автора, окажутся инженеры и менеджеры — генераторы идей и управляющие компьютерными программами. Большая же часть людей будет выведена из участия в производственном процессе. При этом государство обеспечит их социальными гарантиями настолько, что люди не будут ни в чем нуждаться: у каждой семьи в доме свои машины-автоматы, выполняющие работу по хозяйству. Кроме того, каждый получает пособие, позволяющее безбедно существовать. Сегодня об этом мечтают многие.
Мы с вожделением пересказываем друг другу, как живут люди в «развитых странах». Что пособие по безработице в Германии или США выше, чем средние зарплаты в российских регионах, соответственно, люди живут сытнее и лучше. Насчет сытнее — трудно спорить. Но вот насчет лучше…
Курт Воннегут, пожалуй, один из первых попытался посмотреть в будущее не с технической стороны, а с точки зрения человеческой психологии. Он пришел к выводу, что счастье не так уж сильно зависит от количества материальных благ. Особенно таких, которые даются без труда. Его герои, лишенные необходимости и возможности работать, страдают и в прямом смысле слова гибнут от ощущения собственной невостребованности.
«Вы — в мире умных машин. В мире машин слишком умных, чтобы человек, владеющий ими, был счастлив. Вы — в «дивном новом мире» потребительской цивилизации, где «человек разумный» практически вынужден обратиться в «человека благополучного». Вы — в машинном раю, в коем выбор прост и жесток: смириться и утратить свою человеческую сущность или из последних сил рвануться, выломиться из электрического Эдема. Вы уверены, что способны победить? Уверены? А что вы станете делать после победы?..»
Вероника Ильина. 2014, 31 мая



Самое трудное — понять себя
Чарльз Буковски. Фактотум. «Литера». 2000
Ник Вуйчич. Жизнь без границ. «ЭКСМО». 2010


Эти книги попали мне в руки одна за другой, с перерывом в неделю. Вышло случайно. Но теперь думаю, что так и должно было быть. Они должны стоять на полке рядом. Автобиографичные рассказы здорового мужчины-любимца женщин и инвалида, родившегося без рук и без ног. Два честных рассказа.
Буковский в присущей ему манере (с иронией и цинизмом) показывает, как можно оказаться на дне, имея от рождения все — здоровье, красоту, талант.
Вуйчич — как стать счастливым и вдохновлять своим примером миллионы людей. «Я не сразу понял, что же хорошего в том, что я родился именно таким», — пишет Ник. Как будто может быть что-то хорошее в том, чтобы родиться калекой? Не понимаю, как, но ему удается заставить поверить, что хорошее есть. Родись он здоровым, но в другой семье, где не было бы столько любви и веры, и, возможно, как герой «Фактотума», прожигал бы сейчас свою жизнь в кабаках и на скачках. Вместо этого, не имея ног, он объехал полмира и, не имея рук, сумел обнять миллионы людей. К нему приходят за поддержкой здоровые люди и уходят вдохновленными.
Он женат на красивой женщине и у них прекрасный здоровый сынишка. Ник признается, что получает от жизни все, о чем только может мечтать человек, и даже больше.
«Мы слишком часто твердим себе, что недостаточно умны, красивы или талантливы, чтобы реализовать свои мечты. Мы доверяем мнениям других людей, ограничивая собственные возможности. Что может быть хуже! Между тем, думая так, вы ограничиваете возможности бога, которые он приготовил для вас! А ведь он создал вас для определенной цели».

Вероника Ильина. 2015, 29 августа



Глазами циника
Виктор Ерофеев, Бог Х. Рассказы о любви.
«Зебра», 2005




Если вы спросите в книжном магазине книги Ерофеева, можете не сомневаться — вас подведут к полке с наследием Бенедикта Ерофеева. И даже если вы назовете имя писателя — Виктор — тоже.
Впрочем, разве первой ассоциацией при звуках фамилии Ерофеев у вас не была книга «Москва-Петушки»?.. То-то и оно. Как раз «метафизику однофамильства» писатель Виктор Ерофеев рассматривает во входящем в сборник эссе «Ерофеев против Ерофеева». Интересно, что он, Виктор Ерофеев, совсем не замалчивает этот пикантный факт. Напротив — всячески подчеркивает. В этом есть некая обида.
Писатель и не пытается ее скрыть. То, о чем бы другой умолчал, Виктор Ерофеев вытаскивает наружу и пестует, лелеет, наслаждается, тем самым будто оберегая себя. С юмором и самоиронией, конечно.
… Именно со сборника рассказов «Бог X. Рассказы о любви» началось мое знакомство с Виктором Ерофеевым. Чему рада — если бы первой книгой стала, например, «Энциклопедия русской души», до этого сборника я могла бы просто не добраться. Хотя, безусловно, «Энциклопедия…» намного известнее. Скандальнее — а это всегда привлекает внимание. А «Бог X.» — это совсем другое. Это о любви с колокольни прожженного циника. Это о наболевшем: чего стоят только названия глав и подглавок — «Как быть нелюбимым», «Побеждает тот, кто меньше любит»… Ерофеев правдив, правдив до того, что хочется зажмуриться и отложить в сторону книгу; его правда режет глаза и давит на уши. Его правда сидит в яркой гоночной машине, а в конце срывается с обрыва и летит вниз. Его правда идет по улице стремительной походкой, сбивая с ног встречных прохожих. Его правда плюет вниз с балкона, попадая на соседку, и под крики уходит в комнату, не оглянувшись. Но никогда — не прячется, не шепчет, не крадется под покровом ночи.
Она — любовь — не таится и не скрывает, она обнажает раны, ожидая, пока те перестанут кровоточить. Может быть, и не зря — в конце концов именно так и происходит, наверное.

Алина Иноземцева. 2013, 31 января


Книга для жизни
Константин Лагунов. Пред богом и людьми.
Шадринское издательство. 1993



Для начала хотелось бы сказать, что книга оказалась для меня несказанно полезной. Мало что было прочитано мной для того, чтобы делать выводы, но таких эмоций и таких наставлений для дальнейшей жизни я не получала еще ни от одной книги.
Впечатляет то, что спустя столько лет после начала жизненного пути Константина Яковлевича изменилось так много… Власть, отношение к религии, существование человека в мире. А главное — изменилось понятие морали.
Вот, например, как пишет Лагунов, нормы морали менялись по разным причинам. В частности, это произошло и в результате технологического и экономического прогресса. Раньше еда была дефицитом, отсюда смертный грех — чревоугодие. Теперь эта моральная норма перестала иметь значение. Потому что уважительное отношение к еде было следствием ее дефицита, сейчас люди развращены пищевым разнообразием.
Лагунов пишет обо всем: о власти, о том, какими были люди и он сам.
Вот еще история о морали. Автор пишет о случае, свидетелем которого был сам. Это история о слепом танкисте, которого Константин Лагунов встретил в поезде по дороге в Москву. Лагунов пишет, что танкист спел несколько фронтовых песен и рассказал о том, где он воевал и что пережил. Пассажиры расспрашивали старика обо всем, а он, подогретый спиртным, все сбивался в своих рассказах, чем зародил сомнения у действительно воевавших людей. Вывели они его на чистую воду. Оказалось, что «танкист» — обычный проходимец с отличным зрением. И никогда не воевал. Лагунов пишет: «Сперва его били молча и жестоко, потом вышвырнули на ходу из вагона в студеный серый мрак ночи…»
… Это совершенно разные вещи — изучать историю по сухим датам и наблюдать за «живой» историей, читая подобные книги авторов, которые видели прошлое, жили в нем.

Дарья Карп. 2012, 31 августа



Три веселых друга
Джером Клапка Джером. Трое в лодке, не считая собаки.
«ЭКСМО». 2011



Это одна из моих самых любимых книг. Помню, еще в школе на уроках английского мы переводили отрывок из этого произведения. Уже тогда было и весело, и интересно! Потом, оказавшись в библиотеке, увидела эту книгу на русском и просто решила почитать — проверить, насколько близко к профессиональному переводу получился мой собственный.
Даже не думала, что будет так интересно и так невообразимо смешно. Привыкла к юмору черному или тому, что называют «ниже пояса», — такого много сейчас в кино и в современной литературе.
А тут вдруг поняла, что такое этот настоящий английский юмор, в котором нет ни капли пошлости. Даже странно, что можешь смеяться, как ребенок, над самыми, казалось бы, простыми вещами: бытовыми случаями и проблемами, например. Правда, подумалось, что если бы со мной произошло все то, что с героями Джерома К. Джерома, лично мне бы смешно не было. А вот со стороны — чистой воды комизм!
Если у кого-то еще не дошли руки до этой замечательной книги, то в ней рассказывается о путешествии трех друзей и собаки вверх по Темзе. Сами по себе друзья — персонажи уже комичные, хотя, что в них эдакого? Обыкновенные, даже заурядные люди — Джи, Джордж и Гаррис. Но вот их путешествия и воспоминания главного героя, его замечания по поводу своих друзей и разных ситуаций заставляют не просто улыбнуться, а смеяться во весь голос. Теперь понятно, почему для англичан они стали чуть ли не национальными героями! Теперь надо еще фильмы, снятые по этой книге, посмотреть.

Ольга Киселева. 2015, 30 декабря



Дружба через решетку
Джон Бойн. Мальчик в полосатой пижаме.
«Фантом Пресс». 2016


Трагическая история, проработанная до мельчайших деталей, но притом повествование Бойн ведет мягко, напрямую не показывая кошмаров, творившихся в концлагерях. И все же мы можем прочувствовать боль от тех событий.
Книга, несомненно, антифашистская и гуманная. Бойн не разделяет взглядов Ральфа — отца главного героя, немецкого мальчика Бруно и в финале ломает мужчине семью, взгляды и психику. Конечно, самой страшной потерей становится жизнь самого малыша Бруно.
Название книги кажется милым и добрым. Начиная читать, не предполагаешь, что вскоре погрузишься в страшнейшие события XX века — историю Холокоста.
Первые страницы открывают мир девятилетнего мальчишки, который окружен любовью и заботой. Счастливое детство проходит в обеспеченной интеллигентной семье. Однако после переезда в новый дом характер Бруно меняется: из беззаботного и веселого сорванца он превращается в растерянного и замкнутого ребенка, который скучает по своим друзьям. Он не понимает, почему отец стал черствым, а мать плачет по ночам.
Везде он наталкивается на запреты, и это побуждает его провести разведку, во время которой находит «мальчика в полосатой пижаме» — Шмуэля. В нем он обретает родственную душу. Но вновь сталкивается со множеством загадок: почему Шмуэль всегда ходит в пижаме, почему живет за проволочным забором и, главное, почему им запрещают дружить? Друг не в состоянии дать на них ответы, ведь он такой же потерянный ребенок.
… Автор заканчивает роман емкой и трогательной фразой, концентрирующей в себе смысл книги: «Конечно, все это случилось очень давно и никогда больше не повторится. Не в наши дни и не в нашем веке».

Елена Леушина. 2017, 30 мая



Краски детства
Книги разных авторов, иллюстрированные Робертом Ингпеном.
«Machaon».


Это и «Сказки» Киплинга, и «Алиса в стране чудес» Кэрролла, и «Вокруг света за 80 дней» Верна, и «Приключения Тома Сойера» Твена, и вообще все прекрасные книги, которые я читала, будучи ребенком и подростком. Только тогда их не издавали такими невероятно красивыми. И такими дорогими, кстати, тоже. Но я все равно решила покупать сыну (и себе — тоже, но это секрет) каждый месяц по одной. У нас уже четыре, мы теперь читаем «Ветер в ивах» Кеннета Грэма и всей семьей влюблены в мистера Тоуда и иллюстрации Ингпена.
Я заинтересовалась этим художником, погуглила, и оказалось, что у него на счету более сотни книг, и среди них есть его собственные. Это, учитывая, что иллюстратором он стал сравнительно поздно, кажется, ему было уже около сорока лет. Какая работоспособность, а! Не зря его наградили самой престижной наградой в области детской литературы — медалью имени Андерсена.
Его рисунки легко узнать: они всегда теплого цвета: травяной зеленый, песочный коричневый. Говорят, примерно такая цветовая гамма у австралийского пейзажа, а ведь художник родился в Мельбурне. Получается, что это краски его детства? По его картинкам можно изучать историю, прямо кажется, что вот именно так все и было! Если человек в книге злится, то художник рисует злость, если плачет — плач. Без всякой там цензуры и оглядки на то, что книга детская. По-моему, это хорошо и правильно, не все же розовых пони и феечек детям показывать!

Наталья Лопатина. 2016, 28 апреля



С надеждой на надежду
Эрих Мария Ремарк. Искра жизни.
«ВИТА-ЦЕНТР». 1992


Впервые Ремарка я прочитан еще в школе. На открытом уроке немецкого языка каждый должен был рассказать о немецкоязычном писателе и об одном из его произведений. Я выбрал «На Западном фронте без перемен».
Эта книга перевернула мое представление о войне. Никакой патетики, подвига и героизма. Единственная цель, читалось в каждой строчке, — выжить любой ценой. Тогда меня ошарашила натуралистическая картинка описываемых событий: оторванные части тел, кровь, трупы, смерть как обыденность и цинизм солдат по отношению к своим же товарищам.
С тех пор я начал зачитываться произведениями этого автора: «Три товарища», «Ночь в Лиссабоне», «Триумфальная арка»…
Недавно открыл «Искру жизни». Такого желания жить у человека, находящегося на грани смерти, нет даже в произведениях Джека Лондона.
Герои романа — живые скелеты, узники нацистского концентрационного лагеря. В его адских условиях проще умереть, чем существовать.
Главное же действующее лицо живет даже не верой, а надеждой на надежду. С надеждой на то, что сможет спокойно поднять голову и увидеть вокруг себя людей, а не церберов в черной форме.
У этого человека даже нет имени. Оно было, когда-то давно, в Той жизни, не огражденной колючей проволокой. Сейчас уже неважно, кем он был тогда, Куртом, Юргеном или Эрихом. В бараке концентрационного лагеря он один из самых старых узников, просто легендарный номер 509, который томится здесь едва ли не с первого дня существования лагеря, но не доживает всего несколько минут до своего освобождения…
Товарищи нашли для него гроб. Так много места в лагерной жизни у 509-го еще не было.

Константин Лубин. 2017, 28 февраля


День 11-е сентября
Джонатан Сафран Фоер. Жутко громко и запредельно близко.
«Эксмо». 2011


Тяжелый роман об 11 сентября 2001 года и о его последствиях написан от лица девятилетнего мальчика, потерявшего отца во время теракта. В романе перекликаются тонкий юмор, порой заставляющий смеяться в полный голос, и пронзительная детская боль. От начала до конца тревожное состояние не отпускает читателя, а на последней полусотне страниц просто не сдержать слез.
Таких необыкновенных мальчиков, как главный герой — Оскар, в настоящем мире, к сожалению, не бывает. На протяжении всей книги я удивлялась ходу его мыслей, догадливости и упорству. Обладая незаурядным умом, мальчик пытается раскрыть все утаенные от него секреты, вывести считающих его ребенком взрослых на чистую воду и разгадать загадки, которые на самом деле вовсе таковыми не являются.
Главы с одинаковыми названиями «Мои чувства» написаны как письма бабушки Оскара своему внуку, гораздо более серьезные и горькие, а другие, названные «Почему я не там, где ты» — от лица дедушки, немого, одинокого, никем не признанного, с горами тетрадей по одной фразе на страницу и татуировками «да» и «нет» на руках… Очень странно и необъяснимо до тех пор, пока не прочитаете сами.
Пожалуй, это лучший роман из тех, что я когда-либо читала. Эмоции главных героев действительно потрясают, кажется, будто все это вживую, и произведение читается на одном дыхании. Но самое страшное, когда понимаешь, что теракт был по-настоящему и похожая история может быть реальной.

Рита Мединцева. 2014, 31 июля


Совсем одни на краю земли
Анника Тор. Остров в море.
Издательство «Самокат», 2011


Темы войны, взросления, любви — вот три кита, на которых держится тетралогия известной шведской писательницы. В детской литературе она дебютировала с первой ее частью. В романе рассказывается о судьбе двух австрийских девочек — евреек-беженок, Штеффи и Нелли, которых приняли и спасли шведы во время Второй мировой войны. Нелли еще слишком маленькая, она воспринимает окружающую действительность как большое приключение, быстро переключается с родного немецкого языка на шведский, приемная семья становится ей родной, чего нельзя сказать о ее старшей сестре. На второй-то и концентрируется внимание читателя.
Во-первых, попав из родной Вены на далекий остров «на краю земли», сестрам предстоит жить среди людей, говорящих на непонятном языке, исповедующих религию, незнакомую им, ведущих совершенно другой образ жизни.
Девочки не знают, когда удастся увидеть родителей снова, и удастся ли — они обречены на смерть в концлагере. Во-вторых, умение выстраивать хорошие взаимоотношения со сверстниками — это и так великое искусство, данное далеко не каждому, но куда сложнее овладевать им, когда ты чем-то от них отличаешься.
Шведские дети в лучшем случае выделяют Штеффи из-за того, что она «не такая, как все», а в худшем оказывается, что их мышление сформировано под большим влиянием взрослых-нацистов.
Ну и, конечно, прибыв в Швецию в возрасте двенадцати лет, девочка не перестает расти, все теснее соприкасаясь с жестоким миром и одновременно узнавая о жизни все больше и больше: о дружбе, о доброте, о любви…
С каждой следующей частью тетралогии девочки взрослеют на два года. Любая из четырех книг не похожа на предыдущую: проблемы, мысли, переживания — жизнь ребенка, затем подростка и девушки. Слишком много тяжести свалилось на плечи девочки в то время, когда она могла бы еще беззаботно играть с друзьями в родной Бене, но война есть война. И со всякой ранящей душу страницей, прочитанной со слезами на глазах, в тебе будто просыпается нечто новое, раньше скрытое: сострадание, горечь потери, ужас, боль, которую ощущаешь с той же силой, что и сам герой.

Рита Мединцева. 2015, 30 июня



Книжка в картинках для взрослых детей
Джоанна Бэсфорд. Зачарованный лес.
«КоЛибри», 2014


Наверное, неправильно писать, что я эту книгу прочитала, ведь в ней нет ни одного слова. Но поток мыслей удивительной Джоанны Бэсфорд, иллюстратора из Шотландии, изумляет так, что не важно, каким способом она его выражает. С помощью слов или рисунков: причудливых узоров листьев, животных, цветов и предметов…
Полистать эту книгу, вероятно, захотят все, кто, как я, не перерос детское увлечение журналами-раскрасками. Помимо очевидного удовольствия от раскрашивания повторяющихся паттернов, книга прячет серьезный секрет. Все узоры нарисованы Бэсфорд вручную, она принципиально отказалась от использования возможностей графических редакторов. Каждая веточка, каждое перышко, каждый усик любовно вычерчены художницей.
Сложно представить, какой космический труд она проделала, чтобы взрослые дети могли радоваться, водя фломастером или кисточкой по воздушному шару, телескопу или домику лесных фей.
«… лес» помогает найти душевное равновесие. Так, какого цвета будет вот эта сова? Пусть будет сиреневой, с желтыми крыльями. А хвост — розовый! Какая красивая птица! Загляденье просто. Как нет двух одинаковых снежинок, не будет двух одинаковых сов у людей, корпящих над одной и той же картинкой.
Книги Бесфорд «для творчества и вдохновения» находятся в списке бестселлеров во многих странах. На своей страничке в «инстаграме»[2]Джоанна выкладывает фотографии ее рисунков, раскрашенных разными людьми, и то, как она работает над новой книгой «Потерянный океан». Я еще не закончила свое знакомство с первыми двумя альбомами иллюстратора, а уже с нетерпением жду, когда в России выпустят третий.

Мария Мешкова. 2015, 30 сентября



Витамин радости
Эдуард Успенский. Тетя Дяди Федора, или Побег из Простоквашино.
«Теремок 97». 2006


«Ой!» — восторженно произнес мой сын, увидев красочную обложку и название книги, которую я принесла ему в очередной раз из библиотеки. Тут же открыл первую страницу. Интересно было наблюдать за ним: он улыбался, громко хохотал, затихал на какое-то время, а затем вновь раздавался взрыв смеха. Напрасно я напоминала о невыученных уроках, оторвать его от чтения было невозможно. И лишь заручившись моим обещанием не уносить книгу в ближайшие дни, он на время отложил ее в сторону.
Повесть, вызвавшая такой интерес у моего сына — продолжение знаменитого «Дяди Федора» Успенского. Юных читателей вновь ожидает встреча с полюбившимися героями. События новой повести-сказки происходят в той же деревне Простоквашино, в том же доме с красной крышей. И обитатели дома нисколько не изменились: мальчик Дядя Федор все так же серьезен и самостоятелен, большой полосатый кот Матроскин хозяйственен и учен, а пес Шарик по-прежнему взъерошен и лохмат.
Но спокойной и вольной жизни обитателей дома под красной крышей однажды пришел конец! В Простоквашино появилась тетя Тамара. Так зовут тетю Дяди Федора. Тети бывают разные, иногда даже добрые. Но такой тети как у Дяди Федора, не было ни у кого! Тетя Дяди Федора когда-то была… самым настоящим полковником!
«Подъем у нас будет в семь!» — сразу же заявила тетя Тамара. Родителей, приехавших навестить Дядю Федора, «военизированная» тетя усадила изучать… шесть томов «Введения в педагогику»! Дяде Федору дан приказ осваивать по самоучителю основы игры на пианино. Кот Матроскин обвинен в том, что мало заглядывает в книги товарища Мичурина. А Шарика тетя Тамара упрекнула в том, что он забыл, когда последний раз просматривал труды академика Павлова…
Первым до «революционного возмущения» дозрел Матроскин. Пригласив всех своих в подпол, он объявил о создании в Простоквашино «подпольной организации»!
О том, как же решили бороться против «военной диктатуры» тети Тамары простоквашинские подпольщики, вы прочтете сами. Автор отозвался о своей новой повести-сказке так: «Она очень веселая и даже более смешная, чем «Дядя Федор». Эта книжка — витамин радости».

Елена Мозолевская. 2013, 31 июля


Петька и другие
Григорий Остер. Сборник сказок.
Издательство «Росмэн». 1998


«В одной капле воды жил микроб. Звали микроба Петька. У Петьки были папа и мама. Тоже, конечно, микробы. А еще у Петьки были дедушки и прадедушки, бабушки, дяди, тети, братья родные, братья двоюродные, троюродные, сестры… целая куча родственников. И все тоже микробы…»
Так начинается сказка Григория Остера «Петька-микроб». С одной стороны, это познавательнаясказка, слушая которую, малыш может узнать много интересного: что такое микроскоп и иммунитет, почему одни бактерии называют вредными, а другие полезными…
А еще эта повесть о жизни обыкновенного малыша (хоть и зовущегося необычно — микроб Петька!), который ежедневно открывает окружающий мир. Микроб Петька, и правда, очень похож на мальчишку. Как и все дети, зимой он обожает кататься с горы (да так, что дух захватывает!). Только не на санках, а на снежинках! И друг у него есть. Как и положено каждому мальчишке. Микроб со странным именем Ангинка, который живет… в третьей порции мороженого! Почему в третьей? Потому что «если один стаканчик съешь — ничего, второй — тоже еще ничего, а третий съешь — там Ангинка живет»! Как обыкновенный мальчишка Петька способен не только на хорошие, но и на не очень хорошие поступки, хотя микроб он и полезный.
Когда ученые рассматривали капельку воды, в которой жил Петька со всеми своими тетями и дядями, под микроскопом, маленький микроб-озорник неожиданно взял да и показал язык самому младшему научному сотруднику. «А самый младший научный сотрудник растерялся и тоже Петьке язык показал. Он забыл, что он научный, и вспомнил только, что он младший, поэтому так и сделал».
История про Петьку вошла в сборник сказок Григория Остера наряду с другими известными произведениями. На ее страницах встречи и с другими героями. С обезьянками, обожающими помогать всем подряд. Или с Удавом, Слоненком, Мартышкой и Попугаем, решившим освоить азы математики… с помощью бананов.

Елена Мозолевская. 2013, 31 августа



Книга о том, кaк не должно быть
Людмила Петрушевская. Конфеты с ликером.
«Астрель». 2011


Эта книга о богатстве и бедности. О душевном, материальном и эмоциональном. О том, как важно при любой жизни и в любой ситуации сохранять чувство собственного достоинства. О том, как важно любить. Прочитав ее, понимаешь, как важно быть нужным и в любой ситуации уметь сопротивляться обстоятельствам. Обстоятельствам, которые пытаются сбросить нас с пьедестала наших представлений, рассорить с любимыми людьми, оставить в одиночестве. Что угодно, только не одиночество! Вот, пожалуй, главный лейтмотив этой книги.
Она состоит из нескольких новелл. Наверное, одной из самых пронзительных для меня стала первая — «Время ночь». История семейных взаимоотношений между матерью, дочерью и внуком.
Почему я рекомендую читателям эту книгу?
Она помогает переосмыслить некоторые бытовые ситуации. Мелкие, казалось бы, проблемы, с которыми не пойдешь к психологу или подруге. Эта книга дает четкое представление о том, как не должно быть. И в этом смысле она очень психологичная и жизнеутверждающая.

Нина Нежиборская. 2012, 31 августа



Лучший способ избавиться от тревог
Аллен Карр. Легкий способ наслаждаться авиаперелетами.
«Добрая книга». 2007



Вот уж не знаю, как этому писателю удалось убедить миллионы людей бросить курить.
Подозреваю, фокус в том, что человек, который берет в руки книжицу с «уникальной методикой» Аллена Карра, и так страстно желает избавиться от пагубной привычки. И отсюда, заслуги автора в конечном счастливом результате минимальны, если не сказать, что их вовсе нет. Но цифры и отзывы говорят об обратном. Большинство курильщиков уверяют, что это именно Аллен Карр совершил чудесный переворот в их сознании. Вдохновленный успехом и, вероятно, гонорарами, он решил проверить свой метод на тех, кто страдает от алкоголизма, лишнего веса и аэрофобии — боязни авиаперелетов.
Книга «Легкий способ наслаждаться авиаперелетами» уверяет, что вы не просто перестанете бояться, вы будете с нетерпением ждать посадки на следующий рейс.
Увы и ах, мое время на нее оказалось потрачено впустую. Не подействовало. Не хватило сил и терпения пробраться даже через первые главы, в которых автор со множеством красочных примеров описывает проблему и стремится распутать некоторые противоречия и сомнения, связанные с полетами. На самом же деле — только больше запутывает собственными противоречивыми рассуждениями и погружает в дебри софистики.
Впрочем, на одну полезную мысль это чтиво все же наталкивает. Хочешь отвлечься от страхов и тревог — в самолете или в любом другом месте, возьми с собой в дорогу книгу. Хорошую, увлекательную книгу.

Антон Никитин. 2012, 28 апреля


Это ты, Алиса?
Маргарет Махи. Пространство памяти.
«Иностранная литература». 2008


Вправе ли ты отвернуться от колеса фортуны, если оно подбрасывает тебе магические случайности, с которыми ты не желаешь связываться?
Девятнадцатилетний Джонни пытается разобраться в подробностях трагедии, случившейся пять лет назад с его сестрой (она погибла, сорвавшись у него на глазах в пропасть). Реконструкция памяти заводит его в непредсказуемые бездны сознания и в неведомые закоулки родного города, где он встречает загадочную одинокую старушку Софи. Джонни отчаянно пытается не связываться с таинственным и непонятным. Покидает старинный двухэтажный особнячок и его обитательницу с болезнью Альцгеймера. Но возвращается снова и снова. Приносит продукты и стирает белье, пьет чай с печеньем и настраивает старый телевизор, листает городской справочник в поиске телефонов социальных служб. И так — пока не находит ответов на свои собственные вопросы.
Новозеландский писатель Маргарет Махи — лауреат премии Андерсена. Она пишет чаще для подростков. Но «Пространство памяти» роман скорее для взрослых.
Во вступлении известная переводчица Нина Демурова объясняет, почему обратила внимание на автора. «Точность письма соединяется в романе Махи с гротеском, а подчас, кажется, и с налетом сказочного или магического. Гротеск Маргарет любила всегда: недаром в ее доме есть все книги Льюиса Кэрролла, которые она знает чуть ли не наизусть». И если попытаться представить Алису Лидделл в преклонном возрасте, думаю, она будет очень похожа на неунывающую старушку Софи

Антон Никитин. 2016, 31 марта



Почему никто не спит
Катарина Киери. Никто не спит.
«КомпасГид», 2012


Главный герой Элиас потерял маму, и ему предстоит найти в себе силы, чтобы справиться с этим горем. Детская книга шведской писательницы Катарины Киери об одиночестве и замкнутости и о способности начать жить заново запала мне в душу.
Дословный перевод названия «Dansar Elias? Mej!» звучит как «Элиас танцует? — Нет!» Изначально в издательстве «КомпасГид» хотели использовать этот вариант, но посчитали, что он носит негативную окраску, ведь мальчик справляется-таки с трудностями и начинает танцевать. Роман озаглавили «Никто не спит». Оба названия — строчки из песен, о которых идет речь в книге.
Школьный учитель предлагает Элиасу сыграть на саксофоне старую песню «Shame, shame, shame» со словами «Позор тебе, если ты не танцуешь!» Танцы здесь — метафора жизни.
Эта песня — путь к спасению, благодаря ей Элиас находит общий язык с отцом. Песню «Никто не спит» он впервые слышит у соседки. «Музыка набирает мощь, становится будто плотнее, а голос, оперный голос Юсси Бьорлинга, крепко и больно схватывает восходящую мелодию — кажется, знакомую — и устремляется вперед с такой силой, что я чуть ли не начинаю подпевать…» Наверное, только человек, который всю жизнь тосковал по матери, может так петь, говорит соседка. Элиас пишет письмо к маме: «Правда ли, что никто не спит? Правда, что ты тоже не спишь? Ворочаешься с боку на бок, не можешь успокоиться? Это правда?»
У Киери язык, который не оставит равнодушным ни взрослого, ни ребенка. Это потрясающая размеренность текста, плавное повествование, правдоподобные персонажи. Чего только стоят описания, как главный герой слушает музыку — они прививают любовь к хорошей музыке, открывают неизвестных тебе классиков. После прочтения остается приятное послевкусие, так легко на душе и хочется танцевать!
Более того, когда мы с Аней Ромащук выбирали название нашему книжному магазину, я настояла на «Никто не спит». Словосочетание обрело новый смысл, стало говорить мне о книгах, с которыми ты не замечаешь времени, настолько они затягивают! Эти слова и стали нашим девизом.

Дарья Новикова. 2016, 31 января


Человек эпохи
Лилианна Лунгина. Подстрочиик.
«Corpus». 2009


Когда я начала читать эту книгу, я, к своему стыду, не имела понятия, кто такая Лилианна Лунгина. Просто положилась на мнение многих друзей и знакомых, которые мне эту книгу постоянно советовали: «Ты прочитала «Подстрочник»? Еще нет? И чего ждешь, книга волшебная!» Я даже не смотрела тогда гениального фильма Олега Дормана, где еще живая Лунгина рассказывает на камеру всю свою жизнь. Расшифровка этой ее телевизионной исповеди и стала книгой.
Роман? Дневник? Автобиография? По мне, так «Подстрочник» вообще ни к одному жанру отнести нельзя. Попробую выразиться яснее. Представьте, что вам дают возможность глазами другого человека, как собственными, увидеть тяжелую эпоху XX века.
И не просто увидеть, а ощутить это время кожей, почувствовать его запах.
Лунгина родилась в интеллигентной семье, долгое время жила во Франции, все детство провела в Европе. По из-за нелепого каприза матери оказалась в Советском Союзе, когда Москву уже охватила революция. Здесь она пережила все: войну, гонения на евреев, перестройку, оттепель… Я взахлеб читала о том, как забирали ее друзей, как страшно было сказать не то или посмотреть не так, как она вместе с близкими боролась за свой кусочек свободы. Но я перелистывала каждую страницу, удивляясь, ведь Лунгина рассказывает обо всем так, что, переживая за нее, ты радуешься, потому что и в это страшное время люди любили, дружили, смеялись и пели.
О любви, пожалуй, она сказала в этой автобиографии лучше всего. С мужем они дожили до «золотой свадьбы», воспитали двух талантливых сыновей (кинорежиссер Павел Лунгин — их сын) и всегда стремились отобрать друг у друга бытовые заботы. Только представьте: вы хотите чаю, а ваш муж уже наливает кипяток в чашку. Так бывает, оказывается! В сложных политических ситуациях, когда жизнь и карьера были на волоске, они никогда не поступались своими идеалами справедливости. Ни разу. Книга заряжена удивительным человеческим оптимизмом.
Да, кстати, Лилианна Лунгина — величайший переводчик, открывший советским детям книги Астрид Линдгрен, а взрослым — романы Белля, Виана, Ажара и других классиков. Она истинный Колумб литературного перевода. Теперь я знаю.

Татьяна Паласова. 2012, 31 августа



Важные события и первый катарсис
Владислав Крапивин. Острова и капитаны.
«Нижкнига». 1996


Моей первой книгой Владислава Крапивина была «Острова и капитаны». Об авторе я ничего не знала, просто углядела интересное название в чужой стопке книг в детской библиотеке.
Любимой частью была история про Егора Петрова, последняя часть трилогии. В начале главного героя зовут Кошак, он мелкий хулиган, который водит дружбу с довольно мерзкой компанией, но постепенно в нем все очевиднее становится характер — не подлый, не мелкий, а благородный, романтичный. В реальности мальчики в школе казались полными болванами, которых никогда бы не заинтересовали ни острова, ни капитаны. И мне было важно прочитать реалистичное жизнеописание сверстника, современника, в котором есть внутренний стержень, которого интересуют вещи, выходящие за рамки повседневных подростковых забот.
Когда я узнала, что Крапивин — очень известный писатель, да еще и тюменец, я была ужасно горда, мне казалось, это я открыла его. На втором курсе университета увидела у подруги «Журавленка и молнию» с иллюстрациями Евгении Стерлиговой. И хотя внешне эта книга была детской, я прочитала ее с большим трепетом и рыдала в финале. Так выяснилось, что произведение искусства способно довести до слез. Раньше я тоже могла всплакнуть над книжкой, а тут, кажется, был катарсис.
Уже в университете узнала, что самую загадочную историю моего детства — «Заставу на Якорном поле» тоже написал Крапивин. Я читала отрывки в журнале «Пионер», но на рубеже 1980-1990-х почта ходила нерегулярно, полностью повесть я так и не прочла и долго вспоминала загадку закольцованной записи в метро, не помня имени автора.
«Голубятня на желтой поляне» связана у меня с любовной историей — эту книгу мне дал почитать будущий муж в самый романтический, эпистолярно-телефонный период нашего знакомства…
К фанатам Крапивина я себя не отношу, но начинаю вспоминать, и выходит, что читала я многие его произведения, и они, так или иначе, связаны с важными событиями в моей жизни.

Ирина Пермякова. 2012, 29 сентября


Детство, разлитое по бутылкам
Рэй Брэдбери. Вино из одуванчиков.
«Pocketbook». 2013


Мое знакомство с Брэдбери долго откладывалось: я считала его фантастом, и некому было меня переубедить. И вот, в августе, в последние летние дни, друзья мне дарят его книгу со словами «это тебе подойдет». Здесь уже невозможно прятаться за отговорками. Книга с недетским названием «Вино из одуванчиков» приветливо открыла для меня мир, так непохожий на миры, создаваемые Брэдбери в своих самых известных произведениях, но так похожий на мой мир, вернее, мир моего детства.
С первых страниц меня залило солнечным светом, я ощутила мягкость травы, деревьев, вкус земляники, запах дорожной пыли… Это парадоксальная книга! С одной стороны, в ней много захватывающих сюжетов, с другой — главное, атмосфера, а не сюжет. В каждой истории, из которых состоит роман, есть конфликт, но он поразительно легко разрешается, и я невольно улыбаюсь от простоты и, в то же время, глубины решения. Книга наполнена позитивом, но в ней есть темы старости, расставания, потери, болезни и даже смерти.
А еще эта книга о любви. И не только потому, что в ней есть романтические истории и эпизоды из жизни семей. Эта книга о любви маленького мальчика к жизни, к друзьям, к родителям, ко всему огромному миру, который распахивает перед ним свои двери. Невероятная острота ощущений, присущая, наверное, только детству, захватывает с первых страниц.
Фантастика ли это? Если говорить о вымышленных существах, инопланетных мирах, роботах и межгалактических кораблях, то ничего из этого в «Вине из одуванчиков» нет.
А если рассматривать фантастику как возможность открыть волшебство в обыденном, чудеса в каждой детали, которая нас окружает, то, несомненно, это лучший фантастический роман. Сила воображения ребенка оживляет автомат в парке аттракционов, наделяет чарами колдовства соседей, открывает машину времени в старом полковнике, утверждает, что старики никогда не были молодыми.
Я уже дважды прочла это произведение, сделала несчетное количество закладок, возвращалась к самым лучшим местам и с удовольствием их переживала вновь.

Вера Сараева. 2014, 31 января



Забавно: написать книгу, которую никому нельзя посвятить!
Джои Ирвииг. Мир глазами Гарпа.
«Азбука-Аттикус». 2011



Это четвертый роман американского писателя Джона Ирвинга, опубликован он в 1978 году.
Главный герой писатель Т.С. Гарп вызывает во мне уважение хотя бы потому, что всегда был энергичным и целеустремленным. Он будто наперед знал, что его жизненный путь не будет долгим, поэтому спешил насладиться каждым мгновением, проведенным с женой, детьми и матерью. Герой спешил всю жизнь, пробегая в день десятки километров. И в книге рассказана история его короткой, но яркой жизни.
Родился Гарп во время Второй мировой войны, причем при довольно необычных обстоятельствах, которым посвящена первая глава романа.
Герой Ирвинга — домохозяин, каждый день заботящийся о детях. В глазах читателя образ ироничный, но самого Гарпа он ничуть не смущает. Чувство юмора не изменяет ему в течение всей жизни и помогает справиться с проблемами.
Успехом своих книг Джон Ирвинг обязан главным образом персонажам. Они, будучи эксцентричными или ординарными, простыми или сложными, притягательными или отталкивающими, всегда остаются людьми. Живыми людьми, которых мы ежедневно встречаем на улице и которыми являемся сами.
Читатель без особых усилий может спроецировать героев на себя, потому что они ему понятны и близки. Даже если порой их действия заставляют содрогнуться, удивиться или отвратиться.
А еще читатель может прочитать книгу в книге — познакомиться с творчеством самого героя. Оно, кстати, не менее интересно, чем основное повествование.

Александра Сидорова. 2017, 30 июня



Светлый сон о счастье
Ясунари Кавабата. Танцовщица из Идзу.
«Гиперион». 2002



Когда беру в руки книгу японской прозы, то всегда вместе с неуверенностью в том, смогу ли я понять тонкий замысел автора и загадочную японскую душу, чувствую предвкушение откровения, которое может иметь разные оттенки: от светлой радости и доброты до грусти и даже ужаса. Или все вместе, слитое воедино.
«Танцовщица из Идзу» достойна прочтения не единожды, чтобы каждый раз открывать новые смыслы. Это, словно подходя к ручью с кристально чистой водой, видишь красивую золотую рыбку. И вроде все ясно. Но вот ты у берега, и рыбка уже уплыла, а ты не можешь вспомнить, в чем был тот смысл.
Только снова увидев ее, понимаешь, что смысл — во вкушении, созерцании. Просто радостно осознавать, что ты живешь. Так же, как живут все люди — любят, надеются и печалятся.
Книга переносит в 20-е годы прошлого века, где беззаботная двадцатилетняя студентка путешествует по горам Идзу с котомкой книг и небольшим количеством денег, встречая на своем пути разные людские судьбы. Это и бродячие артисты, скитающиеся по лесам да долам с криптомериями и бамбуком; и торговцы бумагой; и парализованный старик, не опустивший рук и нашедший смысл жизни в написании писем; и слепая старуха с младенцами, родители которых умерли от недавнего повального мора; и женщина-рассказчик, сопровождающая немое кино; и героиня-танцовщица по имени Каору, что переводится как «аромат», юное очаровательное создание. Как говорит сам автор: «Она смеется, как цветок — это подлинная правда».
Между героями, оказавшимися случайными спутниками, возникает тонкая неуловимая нить, которую они не спешат притянуть к себе, отдавая дань молодости, чистоте, детской наивности и стремлению к чему-то светлому. Признание чувств в устах девушки не больше чем: «Он — хороший».
Совместный путь подходит к концу, девушка замирает на пристани, не желая говорить слова прощания, а грусть студента выливается в слезах, таких же естественных, как капли дождя после жаркого полдня.
Закрывая книгу, чувствуешь: видел сон об утерянном счастье, но на душе светло. Светло также от того, что описанные автором герои сами светлы и доброжелательны.

Дмитрий Сироткин. 2012, 31 августа



Волшебство детства
Тэцуко Куроянаги. Тотто-тян, маленькая девочка у окна.
1988


Это книга, которую хочется перечитывать. Книга, в которой нет ничего волшебного, но она все равно кажется сказкой. Прекрасной детской сказкой или притчей для взрослых. Где каждая строка светится любовью. Где дети порхают, как маленькие эльфы, с одной страницы на другую. Где взрослые, словно мудрые волшебники, не учат, а направляют.
С первых страниц попадаешь в этот особый мир — мир маленькой японской девочки. Вместе с Тотто-тян мы раздвинули ветви зарослей и стали во все глаза наблюдать за жизнью в школе. Вместе с героиней мы волнуемся и переживаем первые удивительные приключения, приобретаем новых друзей и совершаем открытия.
Сказать, что все безмятежно в этом мире доброты, отзывчивости и озорства, — нельзя. Случается, что и здесь солнце заходит за тучи: неудачи, потеря близких друзей, война…
Огромный мир врывается в уютный уголок детства. Ведь за воротами школы царит иная, взрослая жизнь. Детское восприятие не может передать всей глубины того страшного для Японии периода: действие в книге происходит во времена, когда до бомбежек страны самолетами США осталось всего несколько лет.
Но даже тех легких штрихов-наблюдений маленькой девочки хватает, чтобы понять, отчего же Япония оказалась в такой ситуации. И почему под напором и тяжестью реальности мирный школьный островок начинает тонуть в безысходности. Пока, в конце концов, не утонет окончательно.
Но сказка не умирает. Волшебство, которое подарили детям взрослые-волшебники, навсегда остается в их сердцах… И это же волшебство остается миндальным послевкусием у нас на языке после прочтения. Перед глазами остается образ маленькой девочки, стоящей за воротами школы и смотрящей широко открытыми глазами на длинную дорогу под названием «жизнь». Девочка не знает, что ждет ее впереди, но готова поделиться со всеми людьми теми добрыми чувствами, которые подарила ей школа «Томоэ».

Наталья Сироткина. 2012, 1 августа



Открыть другого себя
Эрих Мария Ремарк. Три товарища. «Полиграфиздат.
АСТ». 2012


Я взяла книгу «Три товарища» и, как выяснилось, выбор оказался несказанно удачным. Роман захватил меня с первой строчки и произвел настолько сильное впечатление, что в моей домашней библиотеке стали появляться и другие книги Ремарка. Сегодня их уже семь.
Не зря автора называют одним из наиболее известных и читаемых писателей XX века. Завоевать внимание широкой аудитории ему помогли щемящие сердце искренность и сентиментальность, которыми пропитана каждая фраза его романов. Критично настроенный читатель может счесть произведения Ремарка излишне высокопарными и, возможно, даже несколько наигранными, но, на мой взгляд, многим современным девушкам и молодым людям стоит прочесть и «Три товарища», и «Триумфальную арку», и «Жизнь взаймы». Б этих книгах ненавязчиво, но в то же время впечатляюще созданы образы вечных идеалов и человеческих ценностей — настоящей дружбы, безумной любви, сильной веры, бессмертной надежды.
Герои Ремарка — простые люди, пережившие в юном возрасте ужасы войны. Их жизни разломлены войной посередине.
Тяжелые воспоминания идут с героями рука об руку, заставляя персонажей воспринимать происходящее в мире совсем через другую призму, нежели это делаем мы. Это совершенно иное понимание жизни и судьбы. Они знают, что все вокруг, даже самое дорогое — хрупко, ненадежно, недолговечно. Друзья погибают, любимые уходят, здоровье тратится, вещи теряются, молодость заканчивается — это неизбежно. Именно поэтому надо уметь в полную силу наслаждаться абсолютно всем, что у тебя есть, каждую секунду своего существования. Проживать каждый день, как последний.
После книг Ремарка многие точки зрения, которых ты придерживался раньше, могут измениться. Будут ли это качественные изменения к лучшему или просто переосмысление собственных идеалов, — неизвестно. В любом случае, впечатления от чтения будут абсолютно новыми. Именно поэтому Ремарка стоит читать — чтобы открыть другого себя.

Полина Сосина. 2013, 30 апреля


«Нет» бинарному коду
Виктор Пелевин. S.N.U.F.F.
«ЭКСМО». 2011



Творчество Виктора Пелевина неоднозначно. Кто-то называет его самым загадочным и талантливым автором нового тысячелетия, кто-то даже не считает его произведения литературой, из-за использования просторечной и табуированной лексики, излишне пространных размышлений.
По моему мнению, Пелевин достоин внимания, по крайней мере за то, что он доступно отражает происходящую действительность, в которой далеко не всегда легко разобраться.
«S.N.U.F.F.», последний его роман, — рассказывает о далеком будущем, в котором наша действительность существует как доисторические, древние времена, история их практически утрачена. Тем не менее, описанное в романе время раскрывает детали сегодняшних дней.
Это произведение помогло мне сделать некоторые выводы в своей жизни — кем быть, что делать, придерживаться пи жизненной позиции, выбранной в начале пути или что-то кардинально менять. Слегка (не побоюсь этого слова) извращенная форма подачи текста заставляет мозг работать, а не мыслить в формате запроса для поисковых систем.
Напрашивается определенный вывод: лично я, да и мое поколение обленились настолько, что шевелить извилинами нас может заставить только стрессовая ситуация, встряска, эмоциональное потрясение. Литература, которую пишет Виктор Пелевин, нужна нам хотя бы для того, чтобы не скатиться окончательно в «точку невозврата». В ту точку, где мы будем понимать друг друга только при помощи бинарного кода.

Дарья Стародумова. 2012, 31 июля


Главное слово
Рафаэль Гольдберг. Кошка по имени Гласность.
«Тюменский курьер». 2013



Когда я дарю Гольдбергу свою новую книжку, спустя неделю он звонит и говорит:
— Так, слушай меня, — здесь он делает паузу. — Я прочел…
Есть возможность отыграться: я прочел, Рафаэль Соломонович. Притом действительно прочел, а не пролистал, хотя многое из вошедшего в книгу «Кошка по имени Гласность» я уже читал раньше. Книга поспела к газетному юбилею: «Тюменскому курьеру» — двадцать лет. Есть в ней и наше совместное интервью из газеты другой — «Тюменские ведомости», которых уже не стало, и я задумался: а был бы Гольдберг редактором «Ведомостей» — глядишь, и жили бы…
Гольдберг, конечно, огромный труженик. Он много хорошего написал и издал, и каждая его книга — серьезный труд. Нет, они замечательно написаны, у автора отличный литературный язык, читаешь без сопротивления, но… Это ведь не вскочить среди ночи с дивана и рассказик накатать, луною вдохновившись. Кстати, есть мнение, что Бунину дали Нобелевскую премию за то, что он романов не писал. Может, дать и Рафаэлю Соломоновичу — за неписание художеств? За тысячи командировочных северных (и не только) километров, сотни людских встреч и судеб, кубометры перелопаченных архивных папок, за верность факту и неприятие вранья. Гольдберг вообще-то человек воспитанный, а потому в общении и творчестве корректный, но есть вещи в быту и в истории, которые он никогда не примет, не забудет и не простит. И будет нам напоминать об этом. Его право.
Если попытаться выискать главное слово в его работе, то это, конечно же, слово «память». Память как драгоценное наследие, как предостережение, как долг, в конце концов. В одной из его книг я с горькой завороженностью читал нескончаемый список тюменцев, погибших на фронте: имена и фамилии, должности, звания, номера воинских частей, когда и где убиты, или пропали без вести, или попали в плен… Нынче модно рассуждать, что правду о войне — так называемую полную правду — на свете не найти. Да вы читайте эти списки, умники, и будет вам полная правда.
Я младше Гольдберга, однако же как его ученик причисляю себя к одному журналистскому поколению. Ему (всем нам) откровенно повезло со временем: мы застали, успели застать ветеранов Великой Отечественной крепкими общительными мужиками, а нынешних ветеранов освоения Севера — молодыми и веселыми парнями. И все они — и мужики, и парни, и множество других замечательных людей — живут на страницах новой книги моего старшего друга, на восьмом десятке лет не утратившего главной искры журналистики: интереса к жизни, к человеку. Понимаю, что звучит довольно пафосно (мы же этого не любим, правда, Раф?), но ведь так оно и есть на самом деле.

Виктор Строгальщиков. 2013, 28 сентября



Местами интересно
Наталия Басовская. От царицы Тамары до д'Артаньяна.
ACT. 2017




Может быть, Басовскую и не любят в исторических кругах, но по диагонали эту книгу прочитать можно, даже интересно местами. Например, про Хасана ибн Саббах, создателя ордена ассасинов, царицу Тамару и графа Дракулу. Немного фактов из книги: «В соответствии со строгими научными подсчетами за 42 года правления Хасана ибн Саббаха по заказу было убито 49 человек. Всего же за почти сто лет активности ассасинов (1092–1162 гг.) были убиты 75 человек, из них — 8 государей». «Муж Тамары действительно проявил себя как отважный воин. Он два года успешно расширял границы Грузии. Воевал, и вполне успешно, в Северной Армении, на границе с Азербайджаном. Но был у Георгия один недостаток, характерный для русской натуры: победы свои он обязательно отмечал, бражничал непомерно. На Руси уже тогда очень любили грузинские вина». «… Как это ни удивительно для современного российского читателя, Влад III по прозвищу Дракула был православным…
Влад Дракула владел, кроме родного румынского и официального славянского, итальянским, французским, латынью (это язык дипломатии), немецким (это язык двора Сигизмунда), венгерским (общение с королями Венгрии было для него политически важно).
А потом ему пришлось поневоле выучить и турецкий».
Еще про Сократа, кстати! Кто знал, что человек, вошедший в историю как великий философ, имел совсем не благородный курносый профиль, много воевал, в том числе и гоплитом (пехотинцем, тяжеловооруженным воином). Ну, и уже известное многим: «он утверждал, что у него есть некий внутренний голос — демоний, который указывает, как поступать. Враги потом на этом основании заявляли, что он колдун».

Ирина Ульянова. 2017, 31 марта



Примечания
1
Оригинальное название «Get Me Out: A History of Childbirth from the Garden of Eden to the Sperm Bank*. Книга не издавалась в переводе на русский язык. Перевод Ольги Майоровой можно прочитать в личном блоге в «Живом журнале» — http://maiorova.livejournal.com
2
Instagram - продукт компании Meta, которая признана экстремистской организацией в России»