Станислав Ломакин
Созвездие душевных откровений
РАССКАЗЫ
УМНАЯ МУРКА
Не так давно ехал из Тугулыма на пригородном поезде в первом вагоне. Он был почти свободным, это уже ближе к Тюмени его заполняют почти до предела. Словоохотливая старушка рассказывала соседке по купе истории, связанные с ее кошкой Муркой. Стал невольным слушателем.
«Живу я одна, — поведала она, — четырнадцать лет как похоронила своего мужа. Стала замечать за собой последнее время, что разговариваю сама с собой. Кроме кошки Мурки мне не с кем и поговорить. Она у меня умная все понимает, даже замечает, какое у меня настроение, чувствует, если чем-то расстроена. Пытается как-то отвлечь меня от тягот, бед, страданий, ждет, чтобы с ней поиграли. Правда не любит играть с детским мячиком: она не может уловить, когда мяч подскакивает. Другое дело — бумажка, она ее катит, ведет перед собой как футбольный мяч.
Как-то я пожаловалась на трудную жизнь, посетовала на то, что мне никто не помогает, а моей пенсии не хватает, чтобы покупать молоко, колбасу и кормить себя и ее. «Ты, Мурка, — говорю ей, — половила бы мышей, жизнь наша с тобой все труднее и труднее делается. Вот уже и за квартиру, воду, свет надо опять платить». Мурка сидела рядом со мной на кровати и словно вслушивалась в каждое слово. После моего упрека Мурка дома не ночевала». Утром Просковья Васильевна (так звали нашу попутчицу) была поражена, удивлена: на крыльце она обнаружила девять мышек, Мурка оказалась рядом, она терлась о ноги хозяйки и мурлыкала, словно говоря: «Не попрекай меня хлебом». «Матерь Божья, — говорила я Мурке, — прости ты меня грешную!».
«Спала Мурка обычно зимой на теплой батарее или на кровати и, услышав мои шаги, обязательно встречала у двери. При этом из года в год, сохраняется ритуал: Мурка валится на пол, вытягивается на всю длину своего тела, при этом голова ее поднимается, хвост откинут. Так она лежит на боку, наблюдая за мной. Я же неизменно повторяю: «Ну сейчас, сейчас Мурка поглажу, только вот сниму пальто». Глажу я ее с головы до конца хвоста. Она закрывает глаза, жмурится от удовольствия. Если беру ее за передние лапы, поднимаю медленно, она всегда втягивает свою лобастую голову так, что совсем почти исчезает шея и только из груди торчит довольная, смышленая голова.
А еще расскажу такой случай, — разоткровенничалась Просковья Васильевна. — Попрекнула однажды Мурку, что она приносит не по одному, а по шесть-семь котят. Прокорми такую ораву! И что Вы думаете, ходила Мурка на сносях и как-то пришла пустая. Из дома никуда не выходит. Куда она подевала котят? Я всю ограду обшарила, обошла соседние дворы, пригоны, лазила на вышки домов, смотрела под крыльцом — не нашла.
Грех-то какой с моей стороны! Пойду в ближайшее воскресенье в церковь отмаливать, каяться о содеянном». Эта была последняя история Просковьи Васильевны. Поезд подходил к Тюмени. Иногда мы, люди, ощущаем высочайшую любовь животных к себе, она не поддается, на наш взгляд, никаким объяснениям. Биологическое, чувственное начало сообразуется с разумным подходом к животным, когда человек начинает понимать, что он взял на себя ответственность за жизнь «братьев своих меньших». Если в силу определенного стечения обстоятельств он утрачивает любовь к природе, к животным, у него иссякает запас нежности, любви, он чувствует себя ограбленным. Только на любовь отвечают любовью и люди и животные, а животные — в особенности.
Станислав Ломакин
Созвездие душевных откровений
РАССКАЗЫ
УМНАЯ МУРКА
Не так давно ехал из Тугулыма на пригородном поезде в первом вагоне. Он был почти свободным, это уже ближе к Тюмени его заполняют почти до предела. Словоохотливая старушка рассказывала соседке по купе истории, связанные с ее кошкой Муркой. Стал невольным слушателем.
«Живу я одна, — поведала она, — четырнадцать лет как похоронила своего мужа. Стала замечать за собой последнее время, что разговариваю сама с собой. Кроме кошки Мурки мне не с кем и поговорить. Она у меня умная все понимает, даже замечает, какое у меня настроение, чувствует, если чем-то расстроена. Пытается как-то отвлечь меня от тягот, бед, страданий, ждет, чтобы с ней поиграли. Правда не любит играть с детским мячиком: она не может уловить, когда мяч подскакивает. Другое дело — бумажка, она ее катит, ведет перед собой как футбольный мяч.
Как-то я пожаловалась на трудную жизнь, посетовала на то, что мне никто не помогает, а моей пенсии не хватает, чтобы покупать молоко, колбасу и кормить себя и ее. «Ты, Мурка, — говорю ей, — половила бы мышей, жизнь наша с тобой все труднее и труднее делается. Вот уже и за квартиру, воду, свет надо опять платить». Мурка сидела рядом со мной на кровати и словно вслушивалась в каждое слово. После моего упрека Мурка дома не ночевала». Утром Просковья Васильевна (так звали нашу попутчицу) была поражена, удивлена: на крыльце она обнаружила девять мышек, Мурка оказалась рядом, она терлась о ноги хозяйки и мурлыкала, словно говоря: «Не попрекай меня хлебом». «Матерь Божья, — говорила я Мурке, — прости ты меня грешную!».
«Спала Мурка обычно зимой на теплой батарее или на кровати и, услышав мои шаги, обязательно встречала у двери. При этом из года в год, сохраняется ритуал: Мурка валится на пол, вытягивается на всю длину своего тела, при этом голова ее поднимается, хвост откинут. Так она лежит на боку, наблюдая за мной. Я же неизменно повторяю: «Ну сейчас, сейчас Мурка поглажу, только вот сниму пальто». Глажу я ее с головы до конца хвоста. Она закрывает глаза, жмурится от удовольствия. Если беру ее за передние лапы, поднимаю медленно, она всегда втягивает свою лобастую голову так, что совсем почти исчезает шея и только из груди торчит довольная, смышленая голова.
А еще расскажу такой случай, — разоткровенничалась Просковья Васильевна. — Попрекнула однажды Мурку, что она приносит не по одному, а по шесть-семь котят. Прокорми такую ораву! И что Вы думаете, ходила Мурка на сносях и как-то пришла пустая. Из дома никуда не выходит. Куда она подевала котят? Я всю ограду обшарила, обошла соседние дворы, пригоны, лазила на вышки домов, смотрела под крыльцом — не нашла.
Грех-то какой с моей стороны! Пойду в ближайшее воскресенье в церковь отмаливать, каяться о содеянном». Эта была последняя история Просковьи Васильевны. Поезд подходил к Тюмени. Иногда мы, люди, ощущаем высочайшую любовь животных к себе, она не поддается, на наш взгляд, никаким объяснениям. Биологическое, чувственное начало сообразуется с разумным подходом к животным, когда человек начинает понимать, что он взял на себя ответственность за жизнь «братьев своих меньших». Если в силу определенного стечения обстоятельств он утрачивает любовь к природе, к животным, у него иссякает запас нежности, любви, он чувствует себя ограбленным. Только на любовь отвечают любовью и люди и животные, а животные — в особенности.