Сочинения в трех томах: Т. 2. О сибирском духовенстве
А. И. Сулоцкий


Это первое собрание произведений замечательного сибирского историка, богослова, публициста А.И. Сулоцкого (1812–1884).

Настоящий том составлен из отдельно изданных работ автора, а также его публикаций в периодике XIX века.





Сочинения в трех томах

Том второй

О сибирском духовенстве





ТОБОЛЬСКИЕ И ТОМСКИЕ АРХИПАСТЫРИ[Публикуется по тексту: Тобольские и томские архипастыри. Омск, 1881. 25 с. — _прим._издателя_.]



ПРЕДИСЛОВИЕ

Статья об архипастырях тобольских и томских написана случайно; несмотря, однако ж, на то, она появляется в печати. Это потому, что епархии Тобольская и Томская не имеют еще полных и подробных обстоятельных историй своих иерархий, да и, по всей вероятности, долго и долго не будут и иметь их. Покойным Н.А. Абрамовым[2 - Аналогичная работа написана Н.А. Абрамовым — «Материалы для истории христианского просвещения Сибири, со времени покорения её в 1581 году до начала 19 столетия». См.: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 63–95. (Сер. «Невидимые времена»: Т. 8). Изложение истории епархии Абрамов закончил временем архиепископа Варлаама (1802 г.). Хронологические рамки работы А.И. Сулоцкого охватывают период с 1620 по 1880-е гг. — _прим._издателя_] много написано биографий сибирских иерархов и составлено разных статей по сибирской иерархии, но они не собраны вместе, напротив, все разбросаны по разным журналам и газетам. Материалы для тобольской иерархии и семинарии второй половины прошедшего и первой половины настоящего столетия, извлеченные из консисторского и частию губернского архивов покойным же Гр. Ал. Варлаковым, по милости или, лучше сказать, по неразумению его наследницы, все (в количестве шести томов) погибли безвозвратно. Сам пишущий с самого начала 40-х годов собирал понемногу материалы для истории сибирской иерархии и имел искреннейшее желание написать ее полную, обстоятельную и самую подробную, но за исполнением служебных обязанностей (по законоучительству) все откладывал это дело до более удобного времени, до полной свободы от службы и ограничивался составлением подробных монографий некоторых сибирских иерархов[3 - Например, митрополитов Филофея Лещинского, Иоанна Максимовича и частию свят. Димитрия Ростовского и Арсения Мацесвича, архиепископов Антония III, Амвросия I, Евгения Казанцева и Афанасия Протопопова и епископа Владимира.] и разных больших и малых статей о событиях в сибирской епархиальной жизни[4 - Например, Челобитная митр. Филофся Петру I, Тобольская архиерейская школа, предшсственпица Тобольской семинарии, Гр. Ив. Мансветов, впоследствии обер-свяшенник на службе в Тобольске, Архиереи из сибирских уроженцев, Избавление четырех тобольских преосвященных от гибели на воде по их молитвам. Еждение {«_Еждение»_и_«ежжение»_ (в сноске на с. 504) — сохранены оба варианта авторского написания слова} тобольских митрополитов в неделю ваий на осляти {Еждение тобольских _митрополитов_в_неделю_ваий_на_осляти._ Эта статья под названием «Крестный ход на осляти, который в старину был отправляем в Тобольске в Вербное воскресенье» опубликована в наст. собр. соч. (Т. 1. С. 323–328)}. Библиотеки Тобольской семинарии и некоторых тобольских архиереев, Миссий Тобольской епархии, Духовник Тобольского архиерейского дома иеромонах Мисаил, Замечательные по Сибири колокола, между прочим ссыльный Углический и пр., и пр.]; свобода же моя от службы, сверх всякого чаяния, наступила слишком поздно, когда я стал уже и стар, и дряхл, словом, когда уже пришел я в совершенную невозможность заняться большим и кропотливым трудом составления полной, подробной истории сибирской иерархии. Чтобы явились новые кто-либо из молодых любители местной сибирской церковной истории, а также истории тобольской иерархии, которые бы притом не прочь порыться и попылиться в архивах консисторском, монастырских и церковных, об этом решительно не слыхать, да прямо и с полной уверенностию можно сказать, таких лиц доколе совсем нет. Между тем сведения о всех тобольских (с 1620 г.) и томских (с 1834 г.) архипастырях, и именно о их службе до хиротонии в архиереи, о времени их хиротонии, о перемещениях их с места на место, если с иными из них таковые случались, о их отбытии из Тобольска или их кончине в Тобольске ли или уже после в другом каком-нибудь месте, о характере и образе жизни некоторых из них, и, что того важнее — о главнейших событиях, совершившихся во время их управления епархией, словом сказать, поименованная статья правильнее могла бы быть названа: _Краткая_история_ сначала всесибирской, а потом _тобольской_и_томской_иерархии._ А такая история для церквей и духовенства, да также для иных и мирян двух епархий, входящих по гражданскому разделению в состав Западной Сибири, очевидно, не только небесполезна, а, напротив, необходима[5 - История иерархии тобольской, говорю, необходима для церквей и духовенства не одной Тобольской епархии, а вместе и епархии Томской, потому что иерархи тобольские с 1620 г. по 1834 г., быв иерархами тобольскими, с тем вместе были иерархи и томские.].


ТОБОЛЬСКИЕ АРХИПАСТЫРИ

Христианство в Сибири[6 - В этом предложении пропущен глагол типа «существует». — _прим._издателя_] только со времени владычества над нею русских (с 1581 года).

Церкви, монастыри, духовенство и вообще все сибирские христиане первоначально состояли в ведении московских патриархов, которые присылали в Сибирь священников преимущественно из Вологодской епархии.

Особая епархия в Сибири[7 - Сибирская епархия по числу церквей долгое время была небольшая: и в начале XVIII столетия церквей в ней было только 160; по пространству она была, можно сказать, почти неизмеримая; границами ее были: на западе Урал, на востоке Камчатка и Тихий океан, на севере Северный Ледовитый океан, а на юге Алтай, Саянский и Яблонный хребты и Амур. Из нее к настоящему времени образовалось 6 полных (Тобольская, Иркутская, Томская, Енисейская, Якутская и Камчатская) епархии и 3 (Пермская, Оренбургская и частию Уфимская) неполные, да при четырех из них учреждены викариатства.] учреждена только в конце 1620 года с резиденцией архипастырей в Тобольске.


АРХИЕПИСКОПЫ С ТИТУЛОМ СИБИРСКИХ И ТОБОЛЬСКИХ

Первые архипастыри тобольские были архиепископы с званием сибирских и тобольских. Они суть:

1) 1620–1625[8 - У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_]. _Киприан_ Старорусенников хиротонисан 20 сентября 1620 г. из архимандритов Новгородского Хутынского монастыря, в Тобольск прибыл 30 мая 1621 г., но 15 февраля 1624[9 - У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_] г. он отбыл в Москву, где в следующем году произведен в Крутицкого митрополита, а отсюда чрез два года перемещен в том же звании на родину — в Новгород, где 17 декабря 1635 года скончался. Им составлены первая Сибирская летопись и служба надень положения Ризы Господней (10 июля), устроено в Сибири несколько новых монастырей[10 - В Сибири самый древний (с 1586 г.) монастырь Тобольский Знаменский, затем (с 1604 г.) Верхотурский и (с 1616 г.) Тюменский.] и положено начало обращению сибирских инородцев.

2) 1625[11 - У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_]–1635. _Макарий_ Кучин, хиротонисанный 19 декабря 1624 г.[12 - У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_] из игуменов Костромского Богоявленского монастыря и прибывший в Тобольск 1 апреля 1625 года; правил Сибирскою епархиею слишком 10 лет и скончался в Тобольске же 24 июля 1635 г.

3) 1636–1640. _Нектарий._ Хиротонисан 4 февраля 1636 г. из игуменов Ниловой пустыни, но 7 февраля 1640 г. отбыл в Москву, где испросил себе увольнение на покой в ту же Нилову пустынь; там вел строжайшую подвижническую жизнь и скончался в 1667 году. При нем в 1636 году, по внушению свыше, построена на Абалаке церковь во имя Знамения Божией Матери с двумя приделами и написана для сей церкви называемая Абалацкою икона Знамения Божией Матери с предстоящими святителем Николаем и преподобной Марией Египетской, которая (икона) тогда же стала славиться чудотворениями.

4) 1640–1650. _Герасим_ Кремлев, хиротонисанный 31 мая 1640 г. из игуменов Тихвинского монастыря; умер в Тобольске 1650 г. 16 июля. Им построен в Тобольске (деревянный) кафедральный Софийский тринадцатиглавый собор.

5) 1651–1663. _Симеон_, хиротонисанный 9 марта 1651 г. из игуменов Боровского Пафнутьева монастыря, начал вводить в употребление при богослужении исправленные патриархом Никоном церковные книги, но в то же время потакал сосланным (в 1656 и 1660 гг.) сперва в Тобольск, а потом за Байкал расколоучителям — протопопу Аввакуму, попу Лазарю и др., за что, кажется, а может быть, и за другую какую-нибудь вину был запрещен от патриарха на год в священнослужении и два раза вызывался в Москву, где 16 февраля 1664 г. отказался от управления епархией. Жил потом в разных монастырях (межту прочим в Чудове, где после и скончался), но как человек набожный и по тому времени образованный получал от патриархов весьма серьезные поручения, например, свидетельствовать мощи угодников Божиих и справлять (цензировать, издавать и редактировать) церковные книга, печатавшиеся в Москве. При архиепископе Симеоне в Сибири вновь устроены монастыри: Кондинский, что на реке Оби, ради обращения в христианство остяков. Ивановский, что близ Тобольска, Рафаиловский в Ялуторовском уезде, Якутский Спасский и Туруханский Троицкий.




МИТРОПОЛИТЫ С ТИТУЛОМ, КАК И АРХИЕПИСКОПЫ, СИБИРСКИХ И ТОБОЛЬСКИХ

6) 1664–1677. _Корнилий_ посвящен из архимандритов Хутынского монастыря в архиепископы 24 июля 1664 г., но 25 мая 1668 г. произведен в митрополиты[13 - Тобольская митрополия в ряду митрополий российской церкви занимала четвертое место после Новгородской, Казанской и Астраханской. По возвышении Тобольской епархии на степень митрополии тобольские прсосвяшснные стали носить белый клобук, служить в саккосе и в митре со крестом, ездить-путешествовать при преднесении (вперед) креста и совершать в Вербное воскресенье по городу крестный ход с ежжением при этом на осляти (впрочем, только до 1679 года).], а 23 декабря 1677 г. скончался в Тобольске. Митрополитом Корнилием в 1665 г. по случаю прекращения ненастья и проливных дождей и остановки вторичного разлива рек с приносом из Абалака чудотворной иконы Божией Матери установлен торжественный крестный ход с сею иконою в Тобольске к 8 июля и из Тобольска обратно 23 числа сего же месяца.

7) 1678–1691. _Павел_ /, хиротонисанный из архимандритов Чудова монастыря и духовников царевны Софии 21 июля 1678 г.; слишком чрез 13 лет управления Тобольскою епархиею больной выехал в Москву, но на дороге 4 января 1692 г. скончался и погребен в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре. При нем и его тщанием в 1683–1686 гг. построено _первое_в_Сибири_каменное_здание_ — Тобольский Софийский кафедральный собор, а засим при том же митрополите построены каменные церкви: 1) на Абалаке во имя Знамения Божией Матери, 2) в Тобольском Знаменском монастыре в честь Преображения Господня и 3) некоторые другие церкви в самом гор. Тобольске, а также каменный архиерейский дом.

8) 1692–1699. _Игнатий_ Римский-Корсаков (прежде, при царе Алексее Михайловиче, бывший стольник), хиротонисанный 3 апреля 1692 г. из архимандритов Московского Симонова монастыря, по семилетием управлении Тобольскою епархиею, и именно пред концом 1699 года, отбыл в Москву и там в следующем году испросил себе увольнение на покой в Симонов монастырь, где 13 мая 1701 г. скончался. Он написал три умных и сильных послания против раскольников вообще и в особенности против сибирских, которые в Сибири появились, так сказать, с легкой руки сосланных в нее протопопа Аввакума, попа Лазаря и диакона Федора Неронова при архиепископе Симеоне; умножились, несмотря на противодействие им жившего в Тобольске ученого серба Юрия Крыжанича, при митрополите Корнилии, а при митрополитах Павле и Игнатии уже усилились до того, что сотнями и тысячами сожигались сами, а иногда и православных сожигали. Преосвященные Павел и Игнатий посылали к заблудшим увещателей, иногда с успехом, но, кажется, чаще без успеха.

9) 1701. _Димитрий_ Туптало[14 - Начиная с Св. Дмитрия и до последнего Тобольского митрополита Павла Конюшкевича (след. 9), все тобольские архиереи были малороссияне, ученики Киевской академии; из киевлян впоследствии было в Тобольске только два преосвященных — Амвросий I и Георгий.] посвящен 23 марта 1701 г. из архимандритов Новгород-Северского Спасского монастыря, но в Сибирь не поехал по опасению, во-первых, гибельного влияния сурового сибирского климата на его и без того слабое здоровье и, во-вторых, из боязни с удалением от Москвы и Киева лишиться материалов, необходимых для окончания составляемых им тогда житий святых; почему 4 января 1702 г. назначен митрополитом же в Ростов, где 28 октября 1709 г. скончался, а после (в 1757 г.) причислен к лику святых.

10) 1702–1710. _Филофей_ Лещинский, хиротонисанный 4 января 1702 г. из экономов Киево-Печерской лавры и вместе наместников Брянского монастыря. Он чрез 8 месяцев по прибытии в Тобольск здесь (6 декабря 1702 г.) составил из духовенства западной и, следовательно, ближайшей к Тобольску, части епархии церковный собор, а чрез 9 месяцев отправил к Петру Великому челобитную (из 25 статей) о разных нестроениях по Сибирской епархии и нуждах ее, на которую Государь со свойственной ему мудростию и отвечал[15 - Челобитная митрополита Филофея и с ответами на нее государя {См.: первую часть Т. 2 наст. собр. соч. С. 64–96.} напечатана в чтениях в Общ. Ист. и Др. Росс. 1863 г. кн. 4, а описание Тобольского церковного собора с его постановлениями помещено в Ирк. Еп. Вед. 1869 г. №№ 41 и 42.]. Он же с соизволения Петра I в 1703 или 1704 году открыл при Тобольском архиерейском доме школу для обучения детей сибирского духовенства, а также и детей новокрещенных, испросил себе в 1707 году викария для управления иркутскою частию епархии, окрестил до 40 тысяч сибирских инородцев, для чего много раз путешествовал почти во всей Сибири, из-за чего неоднократно подвергался опасностям жизни и за что получил от Петра I похвальную грамоту, построил среди инородцев, а также на Иртышской линии и в других местах много (37) церквей, но в 1709 году по приключившейся болезни принял с именеми Феодора схиму, а в следующем году удалился на покой в приведенный им в лучший вид Тюменский Троицкий монастырь[16 - К 1709–1710 гг. Тюменский монастырь не успел ещё преобразиться «в лучшем виде». В 1708 г. строительство Троицкого собора только началось, его освятили в 1715 г. — _прим._издателя_].


МИТРОПОЛИТЫ ЖЕ, НО С ТИТУЛОМ СИБИРСКИХ И ВСЕЯ СИБИРИ[17 - Митрополит Иоанн иногда подписывался еще и так: _Митрополит_Тобольский_и_всея_Сибири_и_всех_низовых_ (расположенных на восток от Тобольска) _и_верховых_городов._]

11) 1711–1715. _Иоанн_ Максимович. Первоначально он произведен был (10 января 1697 г.) из архимандритов Черниговского Елецкого монастыря в архиепископа Черниговского, потом же, и именно в марте, назначен и в июне посвящен в митрополита Тобольского, а 14 августа 1711 года прибыл в Тобольск. О четырехлетней почти жизни святителя Иоанна в Тобольске в рукописной Сибирской летописи говорится: «Митрополит Иоанн был тих, смирен, благорассудлив, о бедных сострадателен и милостив», и еще делается там две краткие заметки: «Едино у него увеселение было — писать душеполезные сочинения» (Иоанном их написано 6 было) и что он во время пребывания в Тобольске ни у кого не бывал в гостях, что только один раз ездил на обед к сибирскому губернатору кн. М.П. Гагарину и то по особенно усиленной просьбе сего последнего. Наконец о митрополите Иоанне Максимовиче известно, что при нем, а частию им самим снаряжена и отправлена в Китай духовная миссия, и что он 10 июня 1715 г. скончался на молитве, стоя на коленях. Погребен в приделе Иоанна Златоуста, что при соборе.

1715–1721 г. По смерти митрополита Иоанна в управление Тобольской епархией вступил вторично митрополит _Филофей_ и управлял до 1721 г., когда он снова отошел на покой в Тюменский монастырь, где 31 мая 1727 года и скончался на 77-м году от рождения. Митрополиты же, но с новым титулом тобольских и сибирских.

12) 1721–1740. _Антоний_I_ Стаховский. Первоначально он из архимандритов Новгород-Северского Спасского монастыря хиротонисан в архиепископа Черниговского, а потом, в феврале 1721 года, произведен в Тобольского митрополита. При нем для Восточной Сибири в 1727 г. окончательно учреждена особая епархия в Иркутске с назначением на нее первым епископом святого Иннокентия Кульчицкого. Преосвященный Антоний в училище, учрежденном при митрополите Филофее, ввел преподавание латинского языка и в 1738–1740 годах имел мужество защищать, хотя и тщетно, пред судьями, присланными от Бирона, березовских и обдорских одного протоиерея, шестерых священников и двух диаконов, виновных в том единственно, что совершали у ссыльных князей и княжон Долгоруких требы (например, молебны, панихиды, крестины и пр.) и у них после того пили чай, обедали, с ними разговаривали, и за это, по наказании на месте одних плетьми, а других кнутом, притом с вырванием ноздрей, сосланных одних без лишения сана в Илимск, а других с лишением оного в Охотск в солеваренную работу. Митрополит Антоний скончался в Тобольске 27 марта 1740 г., следовательно, по 19-летнем управлении епархией.

13) 1740 г. _Никодим_ Сербницкий[18 - См.: Т. 1 наст. собр. соч. С. 468 (прим. 70). — _прим._издателя_], рукоположенный в декабре 1738 г. из архимандритов Ново-Спасского монастыря в епископы Черниговские, 29 мая 1740 г. назначен в Тобольские митрополиты, но так как он отрекся от поездки в Сибирь, то и не был произведен в митрополиты, а в прежнем епископском сане переведен сначала (в 1742 г.) в С.-Петербург, а потом (в 1745 г.) в Переяславль-Полтавский, где 12 июня 1751 г. помер.

14) 1741 и 1742. _Арсений_ Мацеевич. Из соборных иеромонахов Московского синодального дома 26 марта 1741 г. рукоположен в Тобольского митрополита, но в Тобольске жил только с 18 декабря 1741 г. по 10 февраля следующего. 1742 года. В эти немногие (45) дни он успел написать несколько весьма сильных промеморий (отношений) в защиту некоторых из духовенства лиц в губернскую канцелярию и разослать согласно повелению вступившей тогда на престол Императрицы Елизаветы Петровны по женским монастырям своей епархии указы об освобождении из них невольно за год пред тем постриженных дочерей кн. Алексея Гр. Долгорукого (между ними из Томского Рождественского монастыря и бывшей невесты Императора Петра II княжны Екатерины Алексеевны). 10 февраля митрополит Арсений уехал в Москву, где 31 мая 1742 г. переименован в митрополита Ростовского. Чрез 20 лет после сего за сопротивление отобранию в казну церковных имуществ (крестьян н с их землями) Арсений 14 апреля 1763 г. был судим, лишен сана и священства, а после и монашества, заточен с мирским званием Андрея в Ревельскую крепость, где (но никак не в Верхнеудинске, как сибиряки почти до сих пор верили) и помер по одним в 1772-м, а по другим в 1779 году.

15) 1742–1748. _Антоний_II_ Нарожницкий. Хиротонисан из наместников Троицкой Сергиевой лавры 26 сентября 1742 г., а скончался в Тобольске 9 октября 1748 г. Сей архипастырь для Тобольской епархии памятен тем, что архиерейское училище, учрежденное митрополитом Филофеем, в 1744 году преобразовал в духовную семинарию, вызвав для нее учителей из Киева и Чернигова. Он, как сам ученый, любил особенную чистоту в храмах и строго требовал от церковнослужителей уменья хорошо читать и петь, а от священнослужителей знания между прочим катехизиса. Но при тогдашней безграмотности в духовенстве требования эти, особенно последнее, казались тяжелыми, почему немало церквей по епархии осталось без священников.

16) 1749–1755. _Сильвестр_ Гловацкий, хиротонисанный 16 июня 1749 г. из архимандритов Казанского Свияжского монастыря и начальников комиссии по обращению 15 христианство татар, чуваш, черемис и мордвы губерний Казанской и соседних с ней, был особенно религиозен, нищелюбив и ревностен к обращению к вере христианской татар тобольских, тарских[19 - В Тобольске среди татарских юрт он в 10 дней построил церковь (Захарьевскую).] и пр. Но от сих последних пошли жалобы, был прислан от правительства следователь: вероятно, иные действия найдены уже выходящими из границ нашей терпимости, и преосвященный в конце 1755 года был перемещен в Суздаль, где 20 мая 1760 г. скончался.

17) 1758–1768. Павел _II_Конюскевич_, 23 мая 1758 г. хиротонисанный из архимандритов Новгородского Юрьева монастыря, 11 января 1768 г. был по крутости и строптивости характера и странности иных действий уволен на покой в Киево-Печерскую лавру, где 4 ноября 1770 г. скончался. Тело его в усыпальнице под приделом (лаврской Успенской церкви) архимандрита Стефана открыто почивает нетленным. Павлом Кошоскевичем кончилась в Тобольске митрополия, существовавшая ровно 100 лет, но тобольские архипастыри и до сих пор пользуются одной митрополичьей привилегией, употребляя при священнослужении митру со крестом. При митрополите Павле II в 1764 году отобраны в казну архиерейские и монастырские крестьяне, которых по Тобольской епархии было до 14 тысяч душ мужского пола.


АРХИЕПИСКОПЫ С ПРЕЖНИМ ТИТУЛОМ ТОКОЛКСКИХ И СИКИРСКИХ

18) 1768–1802. _Варлаам_I_ Петров (родной, притом старший, брат знаменитого Петербургского митрополита Гавриила) из архимандритов Новоторжского Борисо-Глебского монастыря, хиротонисанный 5 октября 1768 г. в епископа Тобольского, 6 ноября 1792 г. пожалованный в архиепископа и первый из тобольских архиереев при Императоре Павле награжденный орденом св. Анны 1-й степени, управлял Тобольской епархией долее всех своих предместников и преемников, и именно слишком 34 года, и управлял с особенною тихостию своего нрава и великим благочестием. Им Тобольская семинария в 1770 году перемещена из архиерейского дома в Знаменский монастырь, по его ходатайству на Абалаке ради чудотворной иконы Божией Матери в 1783 году учрежден мужской третьего класса под названием Абалацкий Знаменский монастырь[20 - Первым настоятелем Абалацкого монастыря был эконом архиерейского дома игумен Маргарит. Этот человек был весьма способный и полезный деятель своего времени: управляя монастырем и архиерейским домом, он наблюдал за постройкою и ныне прекрасного архиерейского дома, и капитальной ремонтировкой кафедрального собора, выстроил на деньги, им же собранные, хорошую соборную колокольню и заведывал существовавшею при архиерейском доме причетническою, иначе ставленническою, школою.], и при нем в самом конце XVIII столетия (в 1799 г.) отошли от Тобольской епархии целых восемь уездов, находящихся на восточной стороне Урала, отошли к вновь учрежденным тогда епархиям Оренбургской и Пермской. Но при нем случились два величайших бедствия, постигших одно: епархиальный город Тобольск — это страшный пожар, а другое — значительную, и именно западную, часть Тобольской епархии — это пугачевский бунт. Пожар, известный под именем большого, 27 и 28 апреля 1788 г. истребил почти весь Тобольск, одних церквей (с одной архиерейской домовой и тремя монастырскими) 14, Знаменский монастырь и в нем семинарию, (старый) архиерейский дом с консисторией и ее архивом (впрочем, только до дел с 1740 г.). Сколько по возобновлению всего этого было скорбей и хлопот для доброго архипастыря! Пугачевский бунт (в 1774 г.) охватил из округов Тобольской епархии того времени Екатеринбургский, Шадринский, Челябинский, Троицкий, Курганский, Ялуторовский, Камышловский, даже Тюменский и отчасти Верхотурскй и Ирбитский; в нем принимали участие не только миряне, но, к несчастию, иные и из духовенства; преосвященный Варлаам и был вынужден по всем исчисленным и соседним округам предпринимать поездки с целию чрез увещания одних из паствы удержать в повиновении законному правительству, а других образумить, возвратить с преступного пути, от заблуждения. Преосвященный Варлаам скончался в глубокой старости (27 декабря 1802 г.) и погребен в Златоустовском приделе, что при соборе.

19) 1803–1806. _Антоний_III_ Знаменский. Хиротонисан он из ректоров Александро-Невской академии 9 октября 1799 г. в епископа Старорусского, викария Новгородской митрополии, потом менее года (1802) управлял Вологодскою епархиею, 13 февраля 1803 г. перемещен архиепископом в Тобольск[21 - С ним приехал ученик богословия и регент архиерейского хора, впоследствии весьма известный и только недавно (на 97 году) умерший кафедральный протоиерей Петр. Андр. Фелицын.], а 25 мая 1806 г. (но выехал из Тобольска 29 июня) в Ярославль, оттуда 12 июля 1820 г. уволен на покой в Новгородский Деревяницкий монастырь, где 10 августа 1824 г. скончался. Этот архипастырь был глубоко ученый, отец сирот и особенно заботливый о семинарии (которую начал было строить на мысе Чукмане, где теперь памятник Ермаку), но болезненный (солитером и меланхолией), оттого раздражительный и для близ его служивших тяжелый.

20) 1806–1822. _Амвросий_1_ Келембет. Рукоположен 13 ноября 1799 г. из ректоров Новгородской семинарии в епископа Оренбургского, а 25 мая 1806 г. с производством в архиепископа перемещен в Тобольск; 22 октября 1822 г. по старости и усиленной собственной просьбе уволен на покой в Лубенский монастырь, куда 21 декабря сего года и отбыл из Тобольска и где 4 июля 1825 г. скончался. Преосвященным Амвросием семинария по-прежнему оставлена в Знаменском монастыре с постройкою для более удобного ее помещения нового (училищного) корпуса; при нем она в конце 1818 года с прибытием профессоров, получивших воспитание в преобразованной Московской академии, преобразована; он своими добрыми и справедливыми отзывами пред высшим начальством спас двух опальных ректоров семинарии, архимандритов Михаила и Филарета (Амфитеатрова), от опалы и, таким образом, содействовал первому из них с пользою в сане архиерейском долго управлять иркутскою паствою, а второму в сане епископа, архиепископа и наконец митрополита быть особенно назидательным и полезным после других епархий и епархии Киевской, и даже, по званию члена Св. Синода, и целой российской церкви. Вообще преосвященный Амвросий Келембет, быв великим патриотом (1812 г.), был весьма простой (с малороссийским акцентом в выговоре), кроткий и добрый архипастырь и полезный администратор, за что чело его в последние годы управления было украшено алмазным крестом, чего из прежде и после него управлявших Тобольскою епархиею никто не имел, по крайней мере во время управления ею.

21) 1823–1825. _Амвросий_II_ Рождественский-Вещезеров. 15 июля 1817 г. он из архимандритов Донского монастыря был посвящен в епископа Вятского, оттуда 28 октября 1822 г. с возведением в сан архиепископа перемещен в Тобольск, но 14 февраля 1825 г., заболевши от простуды, несмотря на непреклонные еще лета и крепость сил телесных, помер. И этот преосвященный был добрый архипастырь, только, пользуясь его добротою, секретарь консистории (Ильинский) к приезду его преемника накопил нераспечатанных конвертов до двух тысяч. При Амвросии II в 1824 году отделена от епархии Тобольской к епархии Иркутской (на 10 лет) губерния Енисейская.

22) 1826–1831. _Евгений_ Казанцев (в молодости учитель лаврской[22 - Троице-Сергиевой лавры. — _прим._издателя_] семинарии и постриженец любившего его знаменитого Московского митрополита Платона). Рукоположенный 14 июля 1818 г. из архимандритов Донского монастыря в епископа Курского, в феврале 1822 года с возведением в архиепископа переведенный во Псков, в конце 1825 года, согласно его собственному желанию, перемещен в Тобольск. Но 7 августа 1831 г. назначен в Рязань и потом в мае 1837 года в Ярославль, откуда по преклонности лет и, главное, по слепоте, согласно его прошению, уволен на покой в Донской монастырь с управлением сего монастыря и с званием члена Св. Синода. Скончался 27 июля 1871 г., бывши уже 93 лет от роду и состоявши 53 года в архиерейском сане, чего из редких редкие (Московский митрополит Филарет) архипастыри достигают. Преосвященный Евгений был архипастырь учительный, как прежде выражались, бескорыстнейший, неутомимо-деятельный, правосудный и в то же время милостивейший: в шесть лет его управления Тобольской епархиею не было ни одного священнослужителя приговорено к лишению сана, и в эти же шесть лет только одно лицо апеллировало Св. Синоду на решение епархиального начальства. По поводу доклада высшему правительству ревизовавших в 1827 году Сибирь в гражданском отношении сенаторов кн. Куракина и Безродного о вымогательствах сибирского духовенства с прихожан за требы, и в особенности за браковенчания, была по Высочайшему повелению от Св. Синода возложена на преосвященного Евгения, как архипастыря опытного, проницательного и беспристрастного, ревизия всей Тобольской епархии. Ревизуя, притом в качестве постороннего ревизора, в сопровождении двух честнейших протоиереев и одного дельного и также бескорыстного чиновника, архипастырь в 1828 году объездил всю епархию (кроме Березовского края), маршрут его чрез земское начальство распубликован был заблаговременно по всей епархии, свобода жаловаться на духовенство была дана полная, разбирательство производилось везде на месте при депутатах со стороны жаловавшихся; и что же оказалось? Жалобщики или вовсе не являлись, или если и являлись, то с жалобами ничтожными и бездоказательными, так что вследствие ревизии завинен был только один благочинный за слабое смирение. Еще при преосвященном Евгении получила начало существующая доселе Алтайская миссия чрез вызов им для нее приснопамятного подвижника благочестия отца архимандрита Макария (Глухарева).

23) 1831. _Павел_ Морев-Павлов, хиротонисанный 27 мая 1823 г. из архимандритов Ростовского Борисо-Глебского монастыря в епископа Вятского, в 1827 году перемещенный в Могилев, 7 августа 1831 г. переведен архиепископом в Тобольск. Но он поехал на тобольскую паству, вследствие простуды, полученной им при проводах в осеннее время чрез две епархии, Могилевскую и Псковскую, тела скончавшегося тогда Великого Князя Константина Павловича, в весьма болезненном состоянии, почему и жил в Тобольске только 22 дня — с 26 ноября по 18 декабря 1831 года.

24) 1832–1842. _Афанасий_ (в миру Александр Фед.) Протопопов. Посвященный 29 июля 1823 г. из архимандритов Калязинского Макарьева монастыря и ректоров Тверской семинарии в епископа Чигиринского, викария Киевской митрополии, в конце 1826 года переведенный в Нижний Новгород, 24 января 1832 г. перемещен архиепископом, к великому его огорчению (Сибирь ему не нравилась как Сибирь и как место, удаленное от внутренней России, да он и опасался, что после и оказалось вполне справедливым, вредного влияния сурового тобольского климата на его непрочное здоровье), на тобольскую паству, которою он управлял десять с половиною лет по день кончины своей, последовавшей 21 сентября 1842 года. Преосвященный Афанасий был весьма даровитый (из первокурсников Петербургской академии второй по списку) и глубоко ученый архипастырь, хорошо знавший не только богословские, но многие и светские науки, например, естественные историю, географию, геологию, археологию[23 - Кроме библейских древностей и русских, или московских, он имел богатых изданий древности индийские, греческие и египетские. Последних было по крайней мере с добрый воз, а стоили они более 300 р. сер.]; он имел отличную библиотеку и минеральный кабинет, положил начало библиотекам по церквам (по крайней мере более достаточным) епархии и имел прекрасное благодетельное влияние на ход учения в семинарии. При преосвященном Афанасии в 1834 году от епархии Тобольской отделилась, сделалась самостоятельною епархия Томская и в 1838 году, в облегчение Тобольского, открыто новое духовное училище в Омске.

25) 1843–1845. _Владимир_ (в миру Василий, первокурсник преобразованной Московской академии) Алявдин, хиротонисанный 25 января 1835 г. из ректоров Калужской семинарии в викария Киевского, 26 сентября следующего года переведенный в Кострому, 14 ноября 1842 г. (но прибывши в Тобольск уже 15 января 1843 г.) перемещен епископом же (а не архиепископом, как инде сказано) в Тобольск, где, и при крепости сил, вследствие простуды, полученной при служении молебна на площади в Тюмени при открытии там ярмарки, скончался 20 мая 1845 г. и погребен в основанной им церкви, что в загородной архиерейской роще. Этот преосвященный отличался даром проповедничества, проповеди говорил часто, голосом громким и приятным и почти всегда без тетрадки, экспромтом.

26) 1845–1852. _Георгий_ (в миру Гавриил Алексеевич) Ящуржинский, уроженец каменец-подольский, первоначально учившийся в польских католических школах, а потом в старой Киевской академии, хиротонисан 24 августа 1824 г. в епископа Полтавского, в 1830 году перемещен епископом же в Архангельск, а 30 июня 1845 г., но уже архиепископом, переведен в Тобольск, где 4 апреля (а не первого, как инде сказано) 1852 г., 73 лет от рождения, скончался и погребен, как и его предместник, в загородной архиерейской церкви. Преосвященный Георгий семинаристов, учеников духовных училищ и всех из духовенства, кого только встречал, заставлял всенепременно учиться петь по нотам и с махами, каждодневно и подолгу лично занимался этим делом и еще чтением часов, дневных Апостола и Евангелия и сказыванием поучений со ставленниками; внушениями и указами достиг того, что и по Тобольской епархии на всех умерших стали, наконец, налагать венчики, и был очень заботлив о обозревании церквей, для чего ездил не только летом, а и зимой в крепкие морозы даже в Сургут, Березов и Обдорск; ездил не только по большим дорогам, а и по проселочным, даже без дорог по тундрам, занесенным глубоким снегом; не только сухим путем, а и водой, на которой иногда подвергался и опасностям жизни. Так, 25 августа 1851 г., возвращаясь из Бухтарминска в Усть-Каменогорск Иртышом, чуть не утонул и с восемнадцатью человеками свиты целых пять часов на протяжении семи верст он плыл на полузатонувшем пароме, стоя в воде то по колена, то по пояс, а то и по горло. С года (1852) кончины преосвященного Георгия и приезда его преемника сельское духовенство Тобольской епархии стало получать от казны жалованье.

27) 1852–1856. _Евлампий_ (в миру Петр Никитич Пятницкий), хиротонисанный 11 февраля 1834 г. из ректоров Вифанской семинарии в епископа Екатеринбургского, викария Пермского, перемещенный в 1840 году в Орел, а из Орла в 1844 году в Вологду, наконец 16 июня 1852 г. перемещен с возведением в архиепископа в Тобольск, откуда чрез 4 года (30 июля 1856 г.) уволен на покой в Свияжский монастырь. Там он скончался 12 марта 1862 года. Этот преосвященный чрезвычайно подолгу служил, чем, однако ж, он очень нравился екатеринбургским и орловским старообрядцам и чем иных из них даже привлек к православию; много говорил и напечатал проповедей, которые, однако ж, не имеют надлежащих достоинств произведений этого рода духовной литературы, но был способен к скорому и основательному решению епархиальных дел, почему он и успел чрез недолгое время покончить все дела[24 - Между прочим и дело приходо-расходчика Никольского, который при преосвященном Георгии похитил более 4 тыс. рублей из денег, высылавшихся церквами в консисторию за пробелые листы. Все 6 членов консистории за оплошность, за недосмотр были уволены и описаны, поплатились своим и без того убогим достоянием.], накопившиеся при его престарелом предшественнике.

28) 1856–1862. _Феогност_ Лебедев. Он из ректоров С.-Петербургской семинарии 23 мая 1848 года рукоположен в епископа Острогожского, викария Воронежской епархии, 13 июля 1852 г. перемещен на свою родину в Вологду; отсюда 30 июля 1856 г. в Тобольск, где только почти чрез шесть лет управления (8 апреля 1862 г.) пожалован архиепископом и откуда 27 сентября 1862 г. он переведен в Псков, а там 22 апреля 1869 г. скончался. Этот архипастырь был особенно кроток, добр, но едва ли уже не до излишества молчалив. При преосвященном Феогносте все причетники Тобольской епархии были обязаны одеваться в платье, присвоенное духовному званию, растить волосы и пр., что ныне иными снова оставляется. По усиленному ходатайству преосвященного Феогноста обложено от казны жалованьем и духовенство городов Тобольска и Тары.

29) 1862–1872. _Варлаам_II_ (уроженец рязанский, в миру Василий, сын протоиерея) Успенский. Хиротонисанный 31 января 1843 года из ректоров Курской семинарии в епископа Чигиринского, викария Киевского, 30 июня 1845 г. перемещенный на епархию Архангельскую, а чрез 9 лет управления ею — на епархию Пензенскую, на которой в апреле 1860 года возведен в сан архиепископа и с которой октября 7-го 1862 года перемещён в Тобольск. Отсюда 12 апреля 1872 года уволен на покой в Белгородский Троицкий монастырь с управлением его и там весной 1876 года скончался. Преосвященный Варлаам II был гостеприимен, но на казенные деньга чрезвычайно бережлив[25 - Тобольский архиерейский дом при приезде преосвященного Варлаама денег не имел нисколько, а при отъезде его имел уже около 20 тысяч.], а что важнее, был неустанно деятелен даже и в глубокой старости (например, когда имел уже почти 70 лет), был неизменно набожен до того, что и в дни будние без его личного присутствия, как некогда и при Варлааме I, в домовой церкви не совершалось ни одной всенощной и ни одной литургии; и в решении судных дел о духовенстве был снисходителен, милостив, весьма часто ограничивался одними денежными штрафами в пользу попечительства о бедных духовного звания, средства которого этою и другими мерами он очень усилил. Но, к сожалению, личное обращение преосвященного Варлаама с духовенством, отличаясь часто прямотою, не отличалось мягкостию: любил еще преосвященный многих из встречавшихся, иногда даже и из не подчиненных ему, экзаменовать, предлагая им своеобразные и неудоборешимые вопросы, и был он известен как самый стойкий противник Коперниковой системы: при всяком представлявшемся случае, например, на экзаменах в училище по географии, старался доказывать обращение не Земли вокруг Солнца, а, напротив. Солнца вокруг Земли. При архиепископе Варлааме II в 1875 году в послений раз преобразована семинария, для нее частию перестроено, а более вновь построено на 120 тысяч здание, перемешено Омское духовное училище в Ишим и учреждено в Ивановском монастыре[26 - Самый Ивановский монастырь из мужского обращен в женский при Варлааме же, но не по его, а по ходатайству двух его предместников — Евлампия и Феогноста.] женское епархиальное училище. При этом же преосвященном и по его ходатайству в конце 1870 года учреждено для Тобольской епархии _викариатство_ под названием _Березовского_ с пребыванием викария в Тобольском Знаменском монастыре, с управлением им сего монастыря и с получением содержания частию из него, а более из Абалацкого монастыря. Первым и доколе единственным викарием Березовским был преосвященный Ефрем (о нем см. следующую статью).

30) 1872–1880. _Ефрем_, в миру Василий Рязанов, до вдовства протоиерей и инспектор Волынской семинарии, а по вдовстве и пострижении архимандрит и ректор семинарий Волынской и Рижской. Рукоположен он уже из членов с. — петербургского цензурного комитета 7 марта 1871 г. в епископа Березовского, викария Тобольского; с мая следующего года по увольнении на покой архиепископа Варлаама стал управлять Тобольской епархиею, но первоначально (два года) управлял в звании Березовского викария, а потом (с 25 марта 1874 г.) как уже самостоятельный архиерей. 11 января 1880 г. преосвященный Ефрем назначен к перемещению в Курск, куда, однако ж, выехал из Тобольска уже после поездки в Томск для соучастия в хиротонии тамошнего викария, епископа Бийского Владимира, и именно 26 марта. При преосвященном Ефреме и вместе при его предшественнике, хотя и по обстоятельствам, не от них зависевшим, и не к благолепию богослужения, стало сокращаться в Тобольской епархии число духовенства, особенно причетников, а и еще того более диаконов.

31) 1880 и 1881. _Василий,_ в миру Михаил Левитов, сын бедного причетника Рязанской епархии, воспитанник Рязанской семинарии и магистр (1848 г.) Московской академии, до пострижения в монашество преподаватель одной (Костромской) из семинарий, с 1850 года священник, с 1857 г. протоиерей гор. Раненбурга и затем (с 1869 г.) — смотритель Рязанского духовного училища, а по пострижении, что было в 1870 году, хотя тот же смотритель, но уже в сане архимандрита. В 1873 году по представлению Рязанского архиепископа Алексея, который знал его с хорошей стороны еще с академии, хиротонисан в епископа Михайловского, викария Рязанского, а 11 января 1880 г. назначен к перемещению самостоятельным епархиальным архиереем в Тобольск, куда он и прибыл 23 марта. При этом преосвященном перенесено из Ивановского монастыря в Тобольск и преобразуется женское епархиальное училище.




ТОМСКИЕ АРХИПАСТЫРИ С ТИТУЛОМ СНАЧАЛА (С 1834 И ДО 1861 ГГ.) ТОМСКИХ И ЕНИСЕЙСКИХ, А ПОТОМ (С 1861 Г.) ТОМСКИХ И СЕМИПАЛАТИНСКИХ

Еще на Московском соборе 1667 года было постановлено учредить в Сибири, кроме одной существовавшей тогда Тобольской, еще несколько епархий, и между прочим в Томске. Но это соборное постановление касательно Томска осуществилось только 47 лет тому назад, и именно в 1834 году. Томская епархия тогда образована была из губерний Томской и Енисейской, которая в то время отделилась от епархии Иркутской.

Первым томским архипастырем в 1834–41 гг. был преосвященный _Агапит._ В епископы он рукоположен из ректоров Черниговской семинарии и управлял Томскою епархиею до 1841 года. В этом году по прошению (июня 10) уволен от управления епархией с назначением в члены Московской синодальной конторы, которым и состоял по смерть свою, последовавшую в 1854 году.

Вторым томским архипастырем в 1841–1853 гг. был преосвященный _Афанасий_ (в миру Андрей) Соколов, воспитанник VI курса Петербургской академии, следовательно, соученик нынешнего С.-Петербургского митрополита Исидора. Он рукоположен в епископа 25 июня 1841 г. из ректоров С.-Петербургской семинарии и управлял Томской епархиею по самый конец (24 декабря) 1853 года (или лучше по начало и чуть ли не до половины 1854 г.), когда он с возведением в сан архиепископа был перемещен в Иркутск, а оттуда 3 ноября 1856 г. переведен на казанскую кафедру, с которой по болезни и собственному прошению в 1866 году уволен с пенсиею в две тысячи рублей на покой в Кизический (близ Казани) монастырь, где и скончался 2 января 1868 года. Преосвященный Афанасий в Томске был самым любимым архипастырем за его безграничную доброту, нищелюбие и весьма частое сказывание (без тетради и весьма нередко со слезами) назидательных, удобопонятных для всех поучений. При нем в 1853 году к Томской епархии присоединен, по отдалении от Тобольской, округ Семипалатинский с Усть-Каменогорском, Бухтармой, Копалом и Верным.

Третьим томским архипастырем был преосвященный _Парфений_ (до монашества священник Петр Тих. Попов), хиротонисанный для Томска из ректоров Казанской академии 14 марта 1854 г., 13 сентября 1860 г. перемещенный в Иркутск, там в 1863 году 31 марта произведенный в архиепископа и там же 20 января 1873 г. скончавшийся. И этот преосвященный в Томске нередко говорил поучения; по убеждению этого преосвященного в Томской епархии построено много новых церквей с разделением прежних весьма больших приходов на приходы малые, по крайней мере на более умеренные; он и в Томске, как после в Иркутске (там об Иркутской и Забайкальской), весьма много заботился об Алтайской миссии, об обращении ею калмыков, черненых татар и телеутов; при нем в 1858 г. открыта в Томске семинария с перемещением в нее учеников, до тех пор учившихся в семинарии Тобольской.

Четвертый томский архипастырь был _Порфирий_ Соколовский. Он из ректоров Костромской семинарии[27 - Ранее Костромы преосвященный Порфирий служил ректором же в Тобольске. Он был юрист, знаток всякого рода законов и крепкий защитник духовенства против притязаний со стороны светских.]. 21 ноября 1858 г. хиротонисан в епископа Дмитровского, викария Московской митрополии; 21 марта следующего года перемещен в Уфу, а 13 сентября 1860 г. в Томск, но 14 ноября 1864 г. после небольшой ревизии, произведенной иркутским преосвященным Парфением, и вследствие стечения каких-то по епархии и семинарии неприятных дел уволен на покой с 600 руб. пенсии в Тюменский монастырь. Впрочем, из Томска преосвященный Порфирий не успел выехать: он умер от апоплексического удара 3 июня 1865 г. в Томске же и был погребен в церкви основанного при нем и при его хлопотах женского монастыря. При нем от Томской епархии в 1861 году отделена губерния Енисейская, в которой тогда учреждена своя особая епархия.

Пятый томский преосвященный был _Виталий._ Он (некогда священник) рукоположен в епископа Томского из ректоров Псковской семинарии 10 января 1865 г., но 24 ноября следующего 1866 года скончался.

Шестой томский преосвященный был _Алексей_ Новоселов. Он хиротонисан в епископа Томского из ректоров Владимирской семинарии 12 марта 1867 г., но 21 августа 1868 г. перемещен в Екатеринослав, оттуда в июне 1871 года назначен в члены Московской синодальной конторы с пребыванием первоначально в Донском, а потом в каком-то другом московском же монастыре. Скончался 26 февраля 1880 года.

Седьмым томским архипастырем был _Платон_ (в миру Павел, сын московского причетника Алексея Троепольского), хиротонисанный 13 декабря 1864 г. из ректоров С.-Петербургской семинарии в епископа Екатеринославского и отсюда 21 августа 1868 г. перемещенный, к великой его скорби, по боязни Сибири и ее сурового климата, на епархию Томскую; прибыл в Томск только уже пред самым Рождеством Христовым указанного года. Управлял епархиею с кротостию и терпением около восьми лет и все это время не пользовался крепким здоровьем, однако ж успел покончить дела, накопившиеся в три предшествовавших управления. Скончался 8 октября 1876 г., завещавши, по своему смирению, погребсти его без приглашения к тому кого-либо из архиереев, без произнесения при погребении речей и проповедей, погребсти притом не в церкви, а на кладбище Томского Алексеевскою монастыря.

Восьмым томским архипастырем состоял и состоит _Петр_ Екатериновский. Хиротонисан он (в Иркутске) 29 марта 1859 г. из ректоров Якутской семинарии в епископа Новоархангельского, что на алеутском острове Ситхе, в викария Камчатского; оттуда 9 ноября 1866 г. перемещен в Якутск, и опять викарием же, и той же Камчатской епархии, но июля 3-го следующего 1867 года уволен на покой в Москву, впрочем, с назначением вскоре затем (13 октября) в члены Московской синодальной конторы. Менее чем чрез два года, и именно 4 апреля 1869 г., назначен епископом в Уфу, а отсюда в 1877 году переведен на епархию Томскую.

При этом преосвященном в Томске в начале 1880 года учреждено _викариатство_ с наименованием _Бийским_ и первым викарием сего викариатства назначен архимандрит _Владимир_ (сын причетника из донских казаков) Петров. Названный архимандрит хиротонисан из настоятеля Алтайской миссии (а ранее до 1864 г. он служил после Орла и Иркутска инспектором Томской семинарии и инспектором же С.-Петербургской духовной академии) в Томского викария с оставлением в прежней (настоятельской над миссией) должности, с пребыванием в гор. Бийске и получением от сего города как дома для жительства с домовою церковию, так и некоторой части (600 р.) своего архиерейского содержания. Хиротония была совершена 16 марта 1880 г. в самом Томске (что не в столичных городах бывает чрезвычайно редко) местным епископом Петром и нарочито для того приезжавшим бывшим тобольским, а ныне курским преосвященным Ефремом.

28 ноября 1880 г.

г. Омск.




ТОБОЛЬСКИЕ АРХИПАСТЫРИ: АНТОНИЙ (ЗНАМЕНСКИЙ), ЕВГЕНИЙ (КАЗАНЦЕВ) И ГЕОРГИЙ (ЯЩУРЖИНСКИЙ)[Публикуется по тексту: Тобольские архипастыри: Антоний (Знаменский), Евгений (Казанцев) и Георгий (Ящуржинский). Однородные случаи из их жизни // Странник. 1880. Т. 1, январь. С. 5–24. — _прим._издателя_]



ОДНОРОДНЫЕ СЛУЧАИ ИЗ ИХ ЖИЗНИ

Епископам православной русской церкви вменяется в обязанность лично обозревать вверенные их духовному управлению паствы. Тобольские архипастыри XVII и XVIII столетий не могли исполнять этой своей обязанности частию по чрезвычайной обширности своей епархии (в XVII столетии и начале XVIII простиравшейся с запада на восток от Урала до Камчатки, а с севера на юг — от Обдорска, Мангазеи, или Тураханска, и Колымы до Амура, Кяхты, Кузнецка и Усть-Каменогорска), частию по неудобству путей сообщения и частию по неимению средств к дальним и продолжительным путешествиям по Сибири за скудостию архиерейских доходов[29 - Архиереи старинных времен между прочим получали с церквей дань, а во всей Сибири даже и в начале XVIII столетия церквей было только 160.] и бедностию Тобольского архиерейского дома[30 - Тобольский архиерейский дом долго вовсе не имел вотчин, а когда стал иметь их, то от них, как окруженных со всех сторон свободными, казенными, как бы па льготе живущими крестьянами, очень мало получал материальных выгод. Затем, и именно по отобрании в казну церковных имуществ, за Тобольским архиерейским домом из всех угодьев остались только 1) водяная на р. Ашлыке мельница, которая почти всегда и прежде служила и доселе служит в один убыток архиерейскому дому, и 2) рыболовное озеро, на котором осенью надавливают воза два мелкой рыбы, которою обыкновенно несколько недель затем питались и питаются архиерейские певчие и прислуга архиерейского дома. Даже сенокосного луга нет при архиерейском доме; почему он для своего скота бывает вынужден заготовлять сено на лугу, принадлежащем Межугорскому Ивановскому монастырю.]. Исключения из этого бывали: например, митрополит Тобольский Филофей Лещинский с 1712 по 1726 гг. неоднократно путешествовал по северной и частию восточной половине своей епархии, даже до Туруханска и до Забайкалья, и архиепископ Варлаам I в 1774 году ездил в южные уезды Тобольской губернии и восточные уезды нынешних губерний Пермской, Оренбургской и Уфимской, но эти поездки двух названных тобольских преосвященных предпринимались и совершены были по особенным исключительным обстоятельствам. Митрополит Филофей путешествовал по Тобольской епархии, потому что ему особенно настоятельно было предписано от Государя Императора Петра I заняться обращением в христианство сибирских инородцев: вогулов, остяков, самоедов, татар, тунгусов и других. На путешествие по епархии преосвященному Филофею даны были тогдашним сибирским губернатором князем М.П. Гагариным обильные от казны средства и вместе с тем предписание об оказании ему содействия и помощи гражданской власти. Архиепископ Варлаам вынужден был предпринять путешествие по юго-западной части своей тогдашней Тобольской епархии для увещания жителей, между прочим даже и духовенства, не принимать участие в пугачевском мятеже, распространившемся почти по всему Зауралью, в уездах Екатеринбургском, Шадринском, Челябинском, Троицком, Курганском, Ялуторовском, даже Тюменском и Верхотурском.

Обозревать лично свою паству, предпринимать поездки и плавания по своей епархии тобольские архипастыри начали только с настоящего столетия, и то не ранее второй его четверти, и начали они это делать потому, что на их поездки стали отпускаться средства от казны.

Архипастырская обязанность наблюдать за чистотою веры и доброю нравственностию пасомых, за правильным правлением богослужения и вообще исправностию духовенства и его поведением, без сомнения, вернее и целесообразнее исполняется при собственноличном архипастыря обозрении епархии, нежели как это делалось прежде, когда наблюдение за верою и христианскою нравственностию верующих, за поведением духовенства и пр. архиерей поручал местным закащикам (по-нынешнему благочинным), избираемым им из настоятелей монастырей и уездных протоиереев и священников, или когда для этого нарочито посылал из епархиального города каких-либо особенно авторитетных лиц, например, кафедрального протоиерея, соборного ключаря и т. п. Но зато и служение архипастыря в настоящее время стало значительно труднее и тяжелее прежнего. Из разных частей Тобольской епархии прежнего, первоначального ее объема в прошедшем и настоящем столетиях образовалось пять целых самостоятельных епархий: Иркутская, Якутская, Камчатская, Томская и Енисейская, притом с одним викариатством (Селенгинским Иркутской епархии), и три епархии нецелые: Пермская, Оренбургская и Уфимская, и опять с одним викариатством (Екатеринбургским Пермской епархии); но и затем по разнородному своему народонаселению (более миллиона), и в особенности по пространству, Тобольская епархия доселе еще для обозрения представляет немалое затруднение, простираясь от севера на юг, или что то же — от Обдорска до Павлодара, Каркаллинска и Семиерской станицы, на 2760 верст[31 - Семипалатинская область отделена от Тобольской епархии и присоединена к Томской назад тому только 25 лет, следовательно, до этого времени Тобольская епархия простиралась в длину до 3160 верст и более.] и с запада на восток не менее 800 и даже 1000 верст. Легко ли архиерею-старцу (в Тобольске почти всегда бывали и бывают архиереи именно старцы, иногда 70- и 80-летние) проехать и такое пространство, а с разъездами в стороны от больших дорог в слободы, села и деревни вдвое, втрое и вчетверо более того, проехать такое и втрое большее пространство по удобным и неудобным дорогам, в хорошую погоду и худую, в тепло летом и в стужу зимой, проезжать инде по горам и болотам, и часто еще плыть по огромным рекам, каковы, например, Иртыш и, в особенности, Обь! Сколько тут встречается неудобств разного рода, неприятностей, приключений, несчастий, даже смертных опасностей? В подтверждение справедливости наших слов укажем на то, что в последние 76 лет, в истекшие три четверти настоящего столетия, и именно с тех пор, как тобольские архипастыри стали лично обозревать свою епархию, трое из них подвергались опасности лишиться жизни от потопления.

Первый из тобольских архипастырей настоящего столетия начал путешествовать по своей епархии архиепископ Тобольский и Сибирский Антоний III (Знаменский), и путешествовал он по ней еще и не на средства от казны[32 - Сих средств тогда еще и не существовало: прогонные деньги на поездки по епархии тобольские архиереи стали получать только с 1828 года согласно представлению тогдашнего Тобольского архиепископа Евгения Казанцева, о котором будет у нас речь впереди и который еще не очень давно скончался, но уже слепым и слишком 90-летним старцем, в Донском Московском монастыре.], как это везде делается теперь, а на крохи Тобольского архиерейского дома, скопившиеся в последние годы жизни престарелого его предместника архиепископа Варлаама I (Петрова). Архиепископ Антоний Знаменский прибыл из Вологды в Тобольск 23 марта 1803 г. и летом сего же года решился обозреть Сургутский и Березовский край, населенный преимущественно остяками и самоедами. Так как в названный край в летнюю пору нельзя иначе попасть, как только речным путем до села Самарова — Иртышом шириной с версту, а с Самарова по впадении Иртыша в Обь — рекой Обью шириной в две, три и даже четыре версты, то с этой целию для его преосвященства был нанят у одного из тобольских рыбопромышленников дощаник (большая крытая лодка, или почти то же что барка); наняты гребцы и рулевой, взяты съестные и другие припасы, нужные для продолжительного и отдаленного плавания; села свита преосвященного, состоявшая из певчих, иподиаконов, диаконов, протодиакона и кого-то из протоиереев или архимандритов; вступил на судно и сам владыка и после напутственного молебствия отправился в путь. Путь по Иртышу и Оби до Сургута и первоначально от Сургута к Кондинскому монастырю и к Березову сначала был благополучен. Преосвященный в гор. Сургуте и сельских храмах, встречавшихся по пути, говорил поучения, беседовал с народом о вере и благочестии, даже на пристанях при выходе и входе на судно не опускал случая внушать собравшемуся около него народу, как должно жить по-христиански — в труде, честно, миролюбиво и свято, а в юртах (в селениях инородцев), на пути его лежавших, крещеных остяков испытывал в вере, в знании христианских обрядов и обычаев, иных, не умевших даже и перекреститься, учил делать на себе крестное знамение, а некрещеных поучал местным священникам обратить к вере христианской. Но во время дальнейшего его следования к Березову на Оби поднялась страшная буря; волны били как бы на море, дощаник бросало по волнам как щепку, волны вливались даже на палубу, почему все находившиеся с владыкой: диаконы, иподиаконы, певчие, прислуга — уже прощались между собой и заочно с своими родными, плакали, кричали, словом сказать, все отчаивались в жизни. Преосвященный Антоний сохранил полное присутствие духа: при общем смятении, при общем отчаянии один он оставался тверд и непоколебим, всех плакавших, отчаивавшихся успокаивал, утешал, обнадеживал помощию Божиею, за всех молился с воздетыми горе руками и, наконец, вставши на корме судна, начал петь: _на_Тя,_Господи,_уповахом,_да_не_постыдимся_вовеки._ И он не постыдился, не обманулся в своем уповании: буря утихла, утлое судно осталось цело и невредимо, общий ужас, скорбь и печаль обратились в радость[33 - Один из тогдашних спутников преосвященного Антония, и именно Петр Андреевич Фелицын, в то время ученик богословия и вместе регент архиерейского хора, а с 1804 года соборный священник, затем соборный же ключарь и, наконец, с 1826 года и по 1870 г. кафедральный протоиерей, жив и доселе, только уже очень ветхий старец, полуглухой и совершенно слепой! Из его-то «Воспоминаний о тобольских преосвященных» и заимствовано описанное здесь происшествие.].

Подобный случай был и с преосвященным Евгением Казанцевым, который управлял Тобольской епархией в 1826–1831 годах, еще до отделения от нее (в 1834 г.) епархии Томской. В лето 1828 года в две поездки: с весны по июль и с августа по октябрь — он обозревал Тобольскую губернию (кроме северного Березовского ее округа), всю губернию Томскую и всю же Омскую (ныне Акмолинскую и вместе Семипалатинскую) область, кроме части ее, расположенной в Киргизской степи, а летом следующего 1829 года он посетил северную часть Тобольской губернии, Березовский ее край. В первую поездку преосвященный Евгений натерпелся и голоду (без денег брать съестное от кого бы то ни было им свите строго было запрещено), и холоду (и в августе, и сентябре не имел при себе теплого платья), но по крайней мере поездка эта вся совершилась без особых приключений, даже без неприятностей и без огорчений: сибирское духовенство, например, кроме ничтожных исключений, им найдено было правоправящим слово истины, мирным между собой и с прихожанами и беспритязательным, тогда как ранее было ему наговорено и написано в этом отношении о сибирском духовенстве Бог знает что, вследствие чего от него заблаговременно было оглашено чрез городскую и земскую полиции жителям всех местностей Тобольской епархии и о том, в какое время и где он будет, и о том, чтобы прихожане, обиженные духовенством, без всякого стеснения являлись к нему с жалобами (только бы с праведными) на обидчиков. Но вторая поездка, т. е. поездка 1829 года в Березовский край, была уже не такова. Об этом необходимо несколько распространиться.

Березовский край, как нам отчасти уже и известно, населен преимущественно вогулами, остяками и самоедами. Многие из этих инородцев уже давно, и в особенности со времени митрополита Филофея тобольского, в схиме Феодора, Лещинского (1712–1726 гг.)[34 - 1712–1726 — годы миссионерства схимонаха Феодора (Филофея Лещинского). — _прим._издателя_], просвещены св. крещением; иные же из них, напротив, и до сих пор остаются язычниками. Архиепископ Евгений знал об этом еще до прибытия в Тобольск[35 - Слова архиепископа Евгения. М., 1854 г., стр. 161.], а по прибытии сюда — и частным образом, из разговоров с разными лицами, знавшими Березовский край, и официально, из дел консистории, даже из сообщений г. начальника Тобольской губернии еще лучше узнал, что многие и из крещеных инородцев Березовского края крайне плохие христиане, что о вере Христовой они почти понятия не имеют, а иные из них не умеют даже сделать на себе крестное знамение, что в церкви бывают они чрезвычайно редко, а дома, в глуши, служат идолам и приносят им жертвы. Что тут было делать преосвященному Евгению? Людей, желающих обращать и способных к обращению неверующих и к тому еще, чтобы верующих только по имени делать хотя бы мало-мальски верующими, поистине ни в Тобольской епархии, ни в иных российских епархиях он не имел в виду. Самому же, живя в епархиальном городе и действуя из него, сделать что-нибудь особенно важное на поприще апостольском, притом среди живущих за тысячу, за полторы тысячи и более верст, живущих летом в непроходимых тундрах, а зимой занесенных глубочайшими снегами и при 40-грацусных морозах, решительно невозможно. И вот он, снедаемый ревностию о спасении неведущих истинного Бога, решился лет на 5 или 6 оставить епархию, жить с остяками, вогулами и самоедами, учиться их языку и переводить на их язык священные и церковные книги, и научить детей их чтению и закону Божию, и всему церковному, чтобы после быть им священно и церковнослужителями у своих земляков, и научить тому же других, словом сказать, решился проповедывать веру христианскую совершенно неверующим и крайне худо верующим сам лично в качестве простого миссионера[36 - «Душеп. Чт.» 1868 г. ч. 3, Изв. и Зам., стр. 103.]. Архипастырь начал было и приготовляться к исполнению сего намерения: читал и перечитывал все, что только можно было найти в Тобольске из напечатанного или написанного о Березовском крае, его природе, в особенности о населяющих его инородцах, их языке, нравах, занятиях, а и тем более о их религии, о крещении многих из них митрополитом Филофеем и о состоянии веры и нравственности у новокрещенных[37 - Равность преосвященного Евгения в этом случае простиралась до того, что некоторые интересные рукописи, имевшие предметом своим описание Березовского края, например «О жителях Березовского края лекаря Шаврова и доктора Алберта», он для себя переписывал своеручно и на полях одной из них своеручно же написал довольно значительное собрание самонужнейших остяцких слов.]. Этого мало: о своей решимости выступить на подвиг апостольский преосвященный, предварительно формального представления Св. Синоду, уже снесся было, хотя и частным образом, с некоторыми из влиятельнейших лиц в то время надела церковные Св. Синода. Но те не посоветовали ему этого делать, т. е. слагать с себя ради миссионерских целей управление епархией. В этих новых обстоятельствах преосвященный Евгений начал ходатайствовать пред Св. Синодом об учреждении в Тобольской епархии особой миссии, даже двух миссий, с тем, чтобы одна из них действовала в южных частях Тобольской епархии среди магометан и язычников: киргизов, калмыков, черневых татар и телеутов, а другая — на севере епархии среди язычников и только именующихся христианами — остяков и самоедов.

Согласно ходатайству преосвященного Евгения были учреждены в Тобольской епархии две миссии с назначением обеим им содержания от казны. Но доколе шла по этому делу переписка, архипастырь успел в 1829 году совершить в Березовский край путешествие. Так как путешествие архиепископа Евгения 1829 года было предпринято туда же, куда путешествовал и архиепископ Антоний III в 1803 году, то и ему пришлось плыть по рекам Иртышу и Оби на дощанике, или на крытой барке, с наемными рулевыми и гребцами при значительном количестве съестных и других припасов, нужных на передний и обратный путь, с тем разве отличием, что преосвященный Антоний доплывал только до Березова, а преосвященный Евгений плавал до Обдорска, следовательно, на целых 560 верст далее.

Во время этого путешествия преосвященному много довелось потерпеть неприятностей и огорчений и от русских, поселившихся и торгующих на севере Тобольской губернии, и от тамошних крещеных инородцев[38 - О том, что преосвященного и его свиту мучили на воде и вообще в сырости комары, слепни и мириады других насекомых, или о том, как преосвященный, раз сошедший с дощаника и шедший вперед лесом по тропинке, которая была пробита зверями и дикими оленями, ходившими по ней к ручью для питья воды, едва не погиб от смертоносного орудия, поставленного па той тропинке на зверя или дикого оленя, я здесь не рассказываю.]. Новокрещенные огорчали его тем, что многие из них не знали даже имени Господа Иисуса Христа, не знали своих имен христанских[39 - Самоедский князь Тайшин Мурзин, христианин с рождения, па вопрос о христианских именах его детей отвечал: «Поп знает».] и русским (т. е. христианским) Богом называли святителя Николая[40 - Так называли остяки в присутствии доктора Белявского оказавшееся у них в юртах металлическое распятие Господа Иисуса Христа.]. В особенности тяжелое впечатление произвело на преосвященного следующее обстоятельство: в обдорской церкви (а Обдорск — как бы столица остяков, самоедов, резиденция самоедского, родом, впрочем, остяка, князя Тайшина Мурзина и главное место их съезда для взноса в казну в январе ясака)[41 - А сам по себе Обдорск — незначительное местечко, состоит домов из пятидесяти только.] 29 июня, в день св. апостолов Петра и Павла, — престольный праздник; преосвященный к этому дню крайне спешил в Обдорск в надежде видеть в церкви за службою новокрещенных, посмотреть, как они молятся и стоят при богослужении, а главное, чтобы иметь случай побеседовать с ними. Но, увы, в храмовой приходский праздник из новокрещенных в церковь, несмотря на архиерейское в ней служение, не явилось ни одного человека, даже и самого самоедского князя. Русские, живущие и торгующие в Березовском крае, огорчали архипастыря иначе; не говоря уже о том, что ни один торговец, разъезжающий по юртам инородцев или встречающийся с ними в Обдорске, Березове и других местах, никогда не скажет крещеным или некрещеным инородцам ни единого слова о вере в истинного Бога (а могли бы, например, сказать, хотя следуя только символу веры, что есть единый, невидимый, всеблагий, всемогущий Бог, что все существующее, хотя бы, например, тундры, снег, реки, рыба, олени и пушной зверь, на которого охотится остяк и самоед, сотворено Господом Богом), все эти русские торговцы только портят, развращают и обижают инородцев: занесли к ним известного рода болезнь, спаивают их запрещенным от правительства адским нектаром, т. е. водкой, и, продавая им по непомерно высоким ценам самые дешевые припасы, материи и наряды, выманивают у них за копеечные вещи или за рюмку самой дурной водки не только белку и рыбу, но и ценные шкуры: песцовые, лисьи и соболиные. Две громовые обличительные проповеди (29 июня и 1 июля) сказал в Обдорске преосвященный Евгений против этих злоупотреблений живущих и торгующих русских на севере Тобольской епархии. Если и тронулись сердца этих людей от слов архипастыря, то, вероятно, ненадолго, потому что злоупотребления, которые громил архипастырь, не перестают твориться и доселе.

Подобно своему предшественнику, и преосвященный Евгений подвергался опасности во время своего плавания по Иртышу и Оби[42 - Плавание это, по словам самого преосвященного, продолжалось днем и ночью целых полтора месяца. К берегу, по его же словам, он приставал только, где было нужно служить или осмотреть церковь (Чтен. в общ. Ист. и Др. Рос. 1871 г. кн. 2).]. Дело происходило на возвратном пути владыки из Обдорска… На Оби, где река имеет от 4 до 5 верст ширины, буря свирепствовала с непомерною силою, и дощанику, на котором находился преосвященный со свитою, грозила, по-видимому, неизбежная гибель. Почти все плывшие на нем впали в отчаяние: малые певчие подняли страшный плач, большие со слезами вспоминали о своих семействах и заочно прощались с ними, прощались и взаимно друг с другом, более твердые и благоразумные призывали Господа Бога на помощь; сам преосвященный также молился, но вместе с тем уговаривал, успокаивал и утешал плачущих и мятущихся, обнадеживая их помощию Божиею. Помощь эта действительно и явилась: рулевому и гребцам сверх всякого ожидания удалось как-то вывести судно из-под ветра и поставить его под высокий и крутой берег реки, тут наши плаватели простояли целые сутки, пока не утих ветер и не улеглись волны[43 - Об этом происшествии пишущий неоднократно слышал, между прочим, от бывших в свите преп. Евгения в качестве певчих, впоследствии учителя Тобольского приходского духовного училища, а затем священника Устькаменогорского Дм. Ник. Корюкаева и от инспектора уездного Тобольского духовного училища, впоследствии гражданского чиновника Тим. Вас. Пырьева.].

После преосвященного Евгения уже все тобольские архипастыри (а их с 1832 г. по настоящий было семь) самолично обозревают епархию[44 - После архиепископа Евгения уже всем преосвященным на поездки по епархии выдавались и выдаются из казенной палаты прогонные деньги.], но из них по милости Божией в течение 48 лет только один подвергался опасности потерять свою жизнь во время плавания[45 - Правда, из семи последних тобольских преосвященных четверо совсем не ездили в Березовский край, двое (Георгий и Варлаам II) ездили, но зимой по льду бурных в летнее время рек, и один именно настоящий владыка Ефрем плавал туда на пароходе, а плавание на пароходах, сравнительно с плаванием на дощаниках, весьма большая разница и по отношению к скорости, и в особенности по отношению к безопасности… Пароходы по Оби вниз от Самарова до Березова и Обдорска стали изредка ходить только с недавнего времени.]. Это архиепископ Георгий (Ящуржинский).

Преосвященный Георгий, перемещенный в Тобольск из Архангельска, управлял тобольскою паствою с конца сентября 1845 года по апрель 1852 г. Человек он был старый, под 80 лет, но крепкий силами телесными и ревностный исполнитель своих пастырских обязанностей, и в особенности страстный любитель учить подчиненное ему духовенство и учеников семинарии и духовных училищ нотному пению[46 - Родился преосвященный Георгий в Каменец-Подольской губернии, еще в бытность ее под польским владычеством, даже первоначальное образование получил в католических (монашеских) учебных заведениях, но окончательно образовался он в старой Киевской академии, служил некоторое время приходским священником, а по вдовстве и по пострижении, между прочим, проходил должность ректора Подольской семинарии и настоятеля Шаргородского монастыря. Телесные силы и на осьмом десятке лет имел такие, что, бывало, на семинарских экзаменах иногда сидел, не сходя с кресла, по 8 часов, до вечерен, и, приехав потом домой, иногда не садился прямо за обед, а, напротив, часа по два еще занимался со ставленниками пением и другими предметами.], хорошему чтению во храмах, частому сказыванию поучений, умножению и упорядочению сборов прибыли от продажи венчиков, возлагаемых на умерших[47 - До преосвященного Георгия в Тобольской епархии почему-то не на всех умерших возлагали венчики.], и разрешительных молитв, и особенный ревнитель обозревания епархии: для обозревания епархии он путешествовал не только летом, но и зимою в жестокую стужу, путешествовал не только в города, по большим дорогам, а и почти во все села, по дорогам проселочным, даже иногда и без дорог, по крайней мере по дорогам, проложенным только для него и по его требованию[48 - Да, это так: например, в которую-то зиму один низовской (с Оби) священник с местным земским заседателем нарочито просекал _для_ преосвященного Георгия дорогу в лесу сначала с Иртыша к Сургуту, а потом далее к реке Вах (впадающей в Обь); а затем к Селияровским юртам преосвященный ехал (на оленях) и совсем без проложенной дороги по снежному океану, при 40 градусах мороза; по 250 верст тут не встречал он никаких жилищ, для отдыха останавливался и располагался под открытым небом на снегу, тут приготовляли ему чай и даже варили пельмени (это сделанные из тонко раскатанного теста как бы пирожки, как бы колобки, начиненные, разумеется, дома еще, в Тобольске, рубленой рыбой, капустой, даже редькой).]. Насколько преосвященный Георгий действительно был заботлив насчет обозрения церквей, это доказывает последняя его поездка по епархии в 1851 году. Преосвященный при своей глубокой старости в июле 1851 года как-то еще простудился, отчего так был слаб, что едва двигался по комнатам своего дома, говорил чуть слышно и с великим трудом служил, когда решался на это. Но едва наступила возможность отлучиться из епархиального города (с 8-го по 23 июля в Тобольске обыкновенно пребывает чудотворная Абалацкая икона Божией Матери, для чего архиереи тогда служат часто), как архипастырь собрался в путь, чтобы обозреть южную часть своей епархии — уезды Омский, Тарский, Семипалатинский, даже до Бухтарминской крепости. Но, проехав всего 25 верст от Тобольска, он принужден был остановиться для отдыха, или лучше — для поправления здоровья, на целые сутки в Абалацком монастыре. Направляясь к югу, 1 августа прибыл он в Омск (от Тобольска 600 верст), несколько раз служил там, но так, что и в алтаре едва было можно расслышать его возгласы. Казалось бы, нужно из Омска возвратиться в Тобольск; нет, преосвященный отправился далее на юг, был во всех церквах, находящихся на Иртышской линии, в некоторых из них, например, коряковской, по-нынешнему павлодарской, семипалатинской и усть-каменогорской, служил и 23 числа прибыл в Бухтарму, где в то время находилась последняя на южной стороне Тобольской епархии церковь[49 - Далее в Киргизскую степь и к китайской границе некоторые места, например, Копал и Алматы (ныне Верное), были уже заняты русскими, даже были в тех местах и священники ради расположенных там наших войск, но церквей там еще не существовало.]. Намереваясь служить там литургию, накануне владыка начал было служить всенощную и приступил к чтению акафиста Божией Матери, но во время акафиста ослабел до того, что с ним сделался обморок; сослужившие священники снесли его в алтарь, там его разоблачили и кое-как привели в чувство. Так владыка и не мог служить, несмотря на свое желание; впрочем, намерения своего продолжать обозрение епархии на возвратном пути не оставил.

Но возвратный путь владыки Георгия начался таким происшествием, о котором помнят и рассказывают, да и долго еще будут помнить и рассказывать не только сами участники и очевидцы его, но и все жители бухтарминского и усть-каменогорского края… Из города Усть-Каменогорска[50 - Описание события мною основано преимущественно на хранящихся у меня письмах двух тогдашних гор. Усть-Каменогорска священников (одного Бекреева, который и сам тонул вместе с архиереем), писанных ко мне всего чрез 7 дней после события.] до крепости Бухтарминской обыкновенно все едут сухим колесным путем, но из Бухтармы в Усть-Каменогорск возвращаются почти все обыкновенно водой — рекой Иртышом. Это и потому, что колесный путь между названными двумя местностями идет каменными горами и оттого мало удобен, и потому еще, что плавание от Бухтармы до Усть-Каменогорска совершается Иртышом вниз по его течению в какие-нибудь 7–8 и много 10 часов, так как река эта в том месте еще не широка, течет в горах между каменными утесами, имеет большое падение, отчего там она очень быстра. Как делают другие, так сделал и преосвященный Георгий и по вниманию к тому еще, что о возвратном его пути по воде хлопотали не только бывший при нем благочинный, а и командующий крепостью казачий сотник и еще особый, нарочито назначенный для того казачий чиновник. Из Бухтармы отплыл преосвященный 25 августа в 6 часов утра на двух паромах: на одном, переднем, находились владыка, благочинный, молодой усть-каменогорский священник Константин Бекреев, два сельских священника (между прочим бывший прежде тобольским протодиаконом священник села Глубокого Алекс. Ставровский), взятых преосвященным для сослужения ему в Бухтарме, дьякон Сергей Попов, малые певчие с регентом, архиерейский келейник и гребцы, всего 19 человек, а на другом, заднем, кроме гребцов-казаков, были большие певчие, иподиаконы и при них архиерейская ризница. При самом отправлении из Бухтармы подул противный путникам, хотя и несильный, северный ветер. Они, однако ж, первых 20 верст плыли благополучно, потому что находились как бы под защитою высокого правого берега реки. Но затем плывшим нужно было переправиться к левому берегу, так как подле правого (берега) предстояло опасное место — порог; пловцы поворотили, повернули паром, но сделали это как-то круто, неумело, вода хлынула на паром и залила одну его сторону; пассажиры перебежали на другую, но от тяжести и та покрылась водой, и паром стал погружаться глубже и глубже, пассажиры стояли в воде сначала по колено, потом по пояс, а иные и по горло. Смятение было всеобщее. Малые певчие плакали и кричали: «Батюшко владыко, погибаем», но он говорил: «Не унывайте, если уж угодно будет Всевышнему погибнуть нам, то да будет Его святая воля, а если нет, то спасемся». Так и подобным образом владыка утешал всех, внушал всем не отчаиваться, всем велел молиться и сам молился, и молился более и усерднее всех с поднятыми руками, которые ему поддерживали окружавшие его[51 - Преосвященный был в теплой рясе, в теплом же меховом полу-кафтанье и в больших теплых сапогах, потому, когда все это у него смокло, он, притом больной и старик, не мог и с места двинуться, и на другое место перейти, хотя бывало и крайне нужно это, когда, например, край парома, на котором стоял преосвященный, погружался в воду гораздо глубже, нежели другой.]. «С каждой секундой, — писал мне чрез неделю после этого происшествия бывший на том пароме с преосвященным близкий мой родственник, вышеупомянутый благочинный Бекреев, — ожидали мы, что поглотят нас волны, но Господу угодно было спасти нам жизнь». И действительно, жизнь всех их была спасена следующим образом: 1) более твердые, более спокойные духом из находившихся на пароме стали рассуждать, что им надобно и самим спасаться, и спасать владыку. Но как? Более смелые решились побросаться в Иртыш (который там еще не очень широк) и плыть к берегу. Первый сделал это священник Александр Ставровский, за ним дьякон Сергей Попов, потом еще двое или трое, всего пустилось вплавь семь человек, и пустились вплавь одни — совсем раздевшись, другие — раздевшись только наполовину, а иные и вовсе не раздевшись, как были в шубах; например, сейчас названный священник Ставровский бросился в воду в больших сапогах, в тулупе, с подушкой в одной руке и с узлом, в котором были завязаны его ризы, в другой. Смельчаки плыли, помогая друг другу; более прочих утомились дьякон Попов и священник Ставровский, последний совсем выбился из сил, товарищи, приплывшие к берегу ранее его, вытащили его из воды уже почти без чувств. Он и все прочие на солнце обсушились, взобрались на высокий берег, смотрели, что делается с преосвященным и придумывали, как бы его и его спутников спасти. 2) На пароме после того, как с него уплыли семеро, осталось, включая и преосвященного, только 12 человек, и он, облегченный таким образом, немного приподнялся. 3) Бывшие на другом пароме, правда, не могли подплыть к первому и снять с него утопавших, но и они помогли сим последним: они пристали к одному острову, сложили на него архиерейскую ризницу и послали на берег вплавь бывших при них гребцами казаков спасать погибавших. К казакам на берегу присоединился уже отдохнувший от тяжелого плавания бойкий и добрый дьякон Попов, все побежали вперед и в одном месте, где залитый водою паром должен был подойти к берегу близко, успели перехватить его и удержать. Перемокшие и прозябшие плаватели кое-как вытащились сами, вытащили преосвященного и уложили его на берегу: старец сам собой не мог и пошевелиться, потому что на нем было много теплого платья и все оно смокло. Пять часов (с 6-го и по 11-й включительно) плыли несчастные от Бухтармы, и 7 верст плыли они, находясь в воде. В каком состоянии находились они во все это время, могут представить разве только сами испытавшие подобное, сами бывавшие в таких же или подобных обстоятельствах: каждую секунду, как мы уже и видели из слов, взятых из письма благочинного, тонувшего вместе с архиереем, каждую секунду ожидали они, что их поглотят волны Иртыша. Спасшиеся разложили на крутом берегу реки огонь, напились чаю, обогрелись, обсушились, в чем и прошло время с двенадцатого часу и до пяти пополудни. Затем они спустились версты на две ниже по течению Иртыша к пустой избушке[52 - В Сибири такого рода избушка, устрояемая в каком-нибудь пустом месте для пристанища проезжающих и проходящих, называется зимовье.], и тут священники со владыкой переночевали, а певчих отправили чрез горы в ближайшую казачью станицу (Александровскую). Отсюда утром следующего дня были приведены кони, и преосвященный отправился уже сухим путем, но не в Усть-Каменогорск, куда лежал прямой путь, а за 30 верст в сторону, в деревню Бобровскую, в которой 28 августа, несмотря не предыдущий переполох и свои болезни, освящал вновь выстроенную там церковь и служил, хотя с великим трудом, литургию; священнодействие продолжалось пять часов. Горестных, однако, последствий бедственного плавания по Иртышу не было. Правда, у малых певчих от долгого стояния в холодной воде несколько суток пухли ноги, но, благодарение Господу Богу, дети скоро выздоровели, а для самого старца-архипастыря Иртыш послужил как бы овчей купелью-вифездой[53 - _Вифезда_ — Овчая (овечья) купальня в Иерусалиме, в которой омывали овец, предназначенных в жертву; вифезда (с др. евр.) — «дом Божьей благодати» или «дом милосердия», т. к. «больные, слепые, хромые, иссохшие», входившие в неё, выздоравливали, когда «Ангел Господень (…) сходил в купальню и возмущал воду» (Евангелие от Иоанна (Ин. 5, 20). — _прим._издателя_], существовавшей в Иерусалиме во дни Христовы: во весь передний путь от Тобольска до Бухтармы, как уже неоднократно и было замечаемо, старец был болен, изнемогал, таким, между прочим, он проезжал тогда и чрез наш Омск; но на обратном пути он прибыл к нам (за день или за два до праздника Воздвижения Креста Господня) как бы ожившим, как бы помолодевшим, веселым, разговорчивым, словом сказать, совершенно здоровым, почему тогда он несколько раз и в нескольких наших церквах служил, в некоторых из них говорил поучения и на 14 сентября в казачье-войсковой Николаевской церкви совершал всенощное бдение с церемонией (по образу киевскому) Воздвижения животворящего креста и с чтением им самим акафиста Божией Матери (14 сентября тогда приходилось на субботу), а нами, сослужившими ему, канонов Господу Иисусу, всем святым и ангелу-хранителю целых 6 часов[54 - Преосвященный Георгий как-то при разговоре о своих продолжительных служениях вот что рассказал своим собеседникам: «Однажды меня после продолжительного служения спросили: «Как это вы, преосвященный, выносите столько трудов служения, притом в облачении, в митре?!Нам на вашем месте не вынести бы, мы пали бы». А я им отвечал: «Может быть, и я в вашем положении пал бы, но мое положение другое: когда силы мои при служении начнут ослабевать, когда я стану чувствовать изнеможение сил телесных, тогда я и говорю себе: Георгий, ты архиерей, ты — образ Христа; тебе с прочими пастырями сказано: _образы_бывайте_стаду,_ и я ободряюсь, как бы оживляюсь». Очевидно, причиной неутомимости сего архипастыря по отправлении священнослужений и в других делах были не одни силы телесные (хотя действительно могучие), но еще и сила воли его, и сознание им своих обязанностей.] и, по-видимому, без особенного утомления, а и тем менее без изнеможения, без прибегания к спирту, холодной воде и без обмороков, как это случилось в Бухтарме.

Итак, было три случая в настоящем столетии с тобольскими преосвященными, что они при обозрении епархии и со свитами своими подвергались опасности быть поглощенными водами Оби и Иртыша, но избавлялись от этой опасности по своим молитвам к Господу Богу и по святой и всемогущей воле Божией. Но был и четвертый подобный случай, и также с тобольским преосвященным, только случай тот произошел ранее 100 и 150 годами, именно в начале XVIII столетия, и был не столько разителен, как три описанных. Вот и он, Митрополит Тобольский Филофей Лещинский по принятии схимы и отречении от управления епархией, согласно настоятельному желанию, даже повелению Императора Петра I, обращал к вере христианской и крестил сибирских инородцев: вогулов, остяков, самоедов, татар и других — в первой четверти прошедшего столетия. Путешествия его для этой святой пели начались плаванием по Иртышу и Оби с лета 1712 года. Впрочем, в первое путешествие, т. е. 1712 г., начиная почти от самого Тобольска (только в 85 верстах от него на север) и до самого Березова, его деятельность доселе ограничивалась почти одним истреблением предметов языческого богослужения инородцев: идолов, кумирниц и утвари, при них находившейся. Это делалось, во-первых, согласно прямой воле Государя, изъявленной в его указе веропроповеднику[55 - Полн. Собр. Зак. т. V, № 2863.], а во-вторых, и главным образом, из желания самого веропроповедника сокрушить основание лжеверия язычников и сколько можно сильнее поколебать их веру в могущество и истинность боготворимых ими предметов. Это желание или предположение митрополита Филофея и оправдалось: к каким юртам в следующем 1713 году ни приставал он, остяки, лишенные предметов своего поклонения и гибелью их, вероятно, убежденные в их ничтожестве, почти все без сопротивления и скоро соглашались на принятие христианства, так что их в названном году было окрещено митрополитом Филофеем до 35000 человек. Только в юртах, называемых Большой Атлым[56 - Недалеко, верст на 80 выше Кондинского монастыря.], веропроповедник встретил сопротивление. Один остяк, маленький ростом, черный лицом и сухой, как скелет, но почему-то пользовавшийся в Атлыме особенным авторитетом, внушил своим соплеменникам к перемене веры такое отвращение, что они не только не хотели слушать проповедь евангельскую, но и не позволяли и судну, на котором плыл веропроповедник, пристать к берегу. Между тем на Оби поднялась сильная буря, судно бросило на песчаную отмель, и старец-архиерей, чтобы не погибнуть вместе с дощаником, должен был брести до берега по грудь в волнующейся воде. На берегу встретил он толпу мятежников, несмотря на угрозу, вступил с ними в разговор, но на все увещания только и слышал: «Не хотим принимать веру, которая отвергает богов наших, чтимых нашими отцами и дедами». Но _толкущему_, по слову Спасителя, _отверзается_ (Мф. 7, 8): на третий день большеатлымцы все, не исключая и главного вышеупомянутого возмутителя, все согласились принять крещение, и Обь послужила для них Иорданом.

18 августа 1879 г.




ЗАМЕТКИ К ЦЕРЕМОНИАЛУ ПОГРЕБЕНИЯ ТОБОЛЬСКОГО АРХИЕПИСКОПА ВАРЛААМА I[Предлагаемые «заметки»{Публикуется по тексту: Заметки к церемониалу погребения Тобольского архиепископа Варлаама I // Тобольские губернские ведомости. 1871. № 20. С. 121–123, 130–132}, полученные нами от одного из наших сотрудников, имея в основании своем разъяснение и исправление некоторых ошибок, вкравшихся в письме в редакцию губерн. вед. г. Р. Игнатьева и сообщенном им церемониале погребения тобольского преосвященного Варлаама (Тоб. губ. вед. наст, года № 12), вместе с тем сообщают несколько любопытных материалов для истории пугачевского бунта, бывшего во время управления этого преосвященного обширной тогда Тобольской епархией, помещенных автором ранее сего в «Чтен. в обшест. ист. и древ. Российс.» 1859 г. (кн. 1, смесь, стр. 22–56), и печатаются поэтому более с целью вызвать других любителей сибирской старины на сообщение подробных сведений для истории этого крупного народного движения конца XVIII столетия. — Ред. {Как явствует из примечания редакции Тобольские губернские ведомости, автор статьи анонимен, но авторство А.И. Сулоцкого не вызывает сомнения, поскольку в «Авторской исповеди», он включил эту работу в число своих трудов. «Конспирация» потребовалась в связи с тем, что «Заметки» опубликованы в 1871 г., во времена архиепископа Варлаама II (1862–1872), который негативно относился к сочинительству А.И. Сулоцкого (см.: Т.1 наст. собр. соч. С. 12)}.]


В 12 номере «Тобольских губернских ведомостей» настоящего 1871 года помещен «Церемониал о погребении преосвященного Варлаама, архиепископа Тобольского, 15 января 1805 года в г. Тобольске». В редакцию «Ведомостей» он доставлен г. Р. Игнатьевым из Уфы: там он найден в библиотеке уфимского губернского статистического комитета.

Странным кажется, что документы и материалы для истории тобольской иерархии, и иногда материалы весьма важные, как, например, акты о пострижении и содержании в Томском девичьем монастыре бывшей (второй) невесты Императора Петра II княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой[58 - Тоб. губ. вед. 1871 г. №№ 2 и 3.], наказная грамота митрополита Тобольского Иоанна Максимовича наместнику его в Иркутске архимандриту Мисаилу[59 - Странн. 1870 г. № 11, стр. 336–341.]. церковный собор в Тобольске при митрополите Филофее Лещинском[60 - Ирк. епарх. вед. 1869 г. №№ 41–43.] и многое другое, открываются не в Тобольске, даже и не в Тобольской епархии, а вдалеке от них, за тысячи верст, например, в Уфе, Томске и Селенгинске, и притом открываются людьми, совершенно чуждыми Тобольску и его епархии.

Причины этого, по мнению пишущего, были и есть: большой тобольский 1788 года (апреля 27 и 28) пожар, истребивший почти все дела архива Тобольской консистории ранее 1740 года, небрежность прежних монастырских начальств и бывших духовных правлений о хранении старинных документов, даже, как носились слухи, намеренное некоторыми из них истребление их для того только, чтобы избавиться неприятной необходимости составить им опись, и, наконец, неимение в Тобольской епархии в настоящее время в достаточном числе любителей родной старины, охотников рыться в архивной пыли.

Названный документ, с которого начата здесь речь, был написан или переписан весьма неграмотно, со множеством орфографических ошибок, например, благовесть, свечами, от всех, певчи, диякону Билезереву (вместо Белозерову), архимандриту Маргериту (вместо Маргариту) и проч., и проч., о чем, впрочем, заметил и сам доставивший его г. Игнатьев, объяснив в письме своем в редакцию, что найденную рукопись он представляет «с точным оставлением правописания подлинника». Но в этом документе допущена одна ошибка, которая гораздо важнее всяких ошибок против правописания, ошибка против истории иерархии тобольской, и именно в годе погребения архиепископа Тобольского Варлаама I. Преосвященный Варлаам, по словам разбираемого документа, был вынесен с подобающею честию из домовой архиерейской церкви в собор и погребен 15 января 1805 года, тогда как он, скончавшись 27 декабря 1802 года, был вынесен из названной церкви и погребен (в приделе Иоанна Златоуста) 15 января следующего 1803 года, после чего чрез два с небольшим месяца. и именно ночью на 24 марта 1803 года, прибыл из Вологды в Тобольск, а 25 числа того же месяца, в праздник Благовещения Пресвятыя Богородицы, уже служил в Тобольском соборе преемник его архиепископ Антоний Знаменский[61 - Истр. иср. Росс. Ц. ч. 1; Страны. 1863 г., Окт., Отд. 1 и 1868 г., Окт., Отд. 1.]. От ошибки документа в годе погребения преосвященного Варлаама I и сам отыскавший и сообщивший его г. Игнатьев впал в новую ошибку: по его словам, преосвященный Варлаам управлял тобольскою паствою 36 лет, тогда как управление его, если считать со дня его прибытия в Тобольск 5 марта 1769 г. по день кончины, продолжалось только 33 года 9 месяцев и 19 дней, а со дня рукоположения 5 октября 1798 г. — 34 года и 5 (со днями) месяцев, хотя и это управление одной и той же епархией слишком и слишком продолжительно: примера сему на Тобольской епархии, как справедливо замечает г. Игнатьев, не было ни среди предшественников, ни между преемниками преосвященного Варлаама; из предшественников его подолгу управляли Тобольской епархией митрополиты Филофей Лещинский и Антоний Стаховский, но первый (в два раза управления) только около 14 или 15 лет, а второй –18 слишком лет, а из преемников — Амвросий I, но его управление продолжалось только около 16 с половиною годов.

В многочисленном духовенстве, участвовавшем в церемониале перенесения тела преосвященного Варлаама I из домовой архиерейской церкви в кафедральный собор, а вместе и в отпевании его[62 - Здесь у меня сказано и в церемониале ясно обозначено (в продолжении _отпевания_ делать перебор в колокола, с принесением же к могиле звонить во вся… до тех пор, пока фоб поставится в могилу и отпоется лития), что перенесение тела преосвященного Варлаама I из домовой церкви в собор, отпевание, а также и погребение его совершены были в одно и то же число, а именно 15 января 1803 года. Но в жизнеописании этого преосвященного Абрамова{См. Н.А. Абрамов. Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 252–267} (Странн. 1863 г., октяб., отд. 1, стр. 22) говорится, что для совершения погребения владыки приезжал (в Тобольск) в марте 1803 года Иуст (опечатка: нужно Иустин) {Иуст, Иустин — возможно, здесь действительно опечатка, хотя в православных святцах имеются оба эти имени}, епископ Пермский. По всей вероятности, преосвященный Варлаам отпет был и в январе тобольским духовенством, и в марте пермским преосвященным Пустином. Подобные примеры прежде бывали и в России, и даже в Сибири, и именно в Тобольске. В России, например, святитель Дмитрий Ростовский сначала отпет и погребен был своим местным (ростовским) духовенством на третий день по кончине (последовавшей 28 октября 1709 г.), а потом 25 ноября отпет был вторично, нарочно для того прибывшим в Ростов из Москвы другом и почитателем его митрополитом Стефаном Яворским (Слов. пис. дух. чин. ч. 1, стр. 124). В Тобольске же второй тобольский преосвященный архиепископ Макарий помер 24 июля 1635 г., и, конечно, по летнему времени тогда же был отпет и погребен (в Софийском соборе), однако ж о преемнике его, архиепископе Нектарии, в Сибирской летописи (под 1636 годом) прямо и определенно говорится, что он «приехал в Тобольск месяца апреля (1636 года) 1 дня и погреб» преосвященного архиепископа Макария. Подобные замечания в летописях делаются и о некоторых других преосвященных.], встречается несколько таких лиц, которые впоследствии времени сделались в том или другом отношении известными Тобольской епархии, а иные из них были известны и далее пределов ее. Например, священники Евфимий Морковитин и Михаил Арефьев после долго служили хорошими членами духовной консистории; священники Иосиф Попов и тот же Арефьев, а также диаконы Василий Кузнецов и Андрей Юшков — одни в Тобольске, а другие в других местах дослужились до сана протоиерея; диакон Иконников (Иван) был после хорошим протодиаконом и, наконец, семипалатинским священником, иродиакон Знаменского монастыря и вместе учитель семинарии Измаил, почему-то затем переименованный в Израиля[63 - Имя «Исмаил» в православных святцах есть, а имя «Израиль» — отсутствует. — _прим._издателя_], в сане иеромонаха Тобольского Знаменского монастыря отличался чем-то вроде юродства, полуцинизма, вообще странностями в жизни; духовник архиерейский игумен Мельхиседек впоследствии настоятельство вал в Абалацком монастыре, а причетник Капустин, впоследствии священник Пермской епархии, или сам отец бывшего 15 первой половине 30-х годов ректора Тобольской семинарии и после екатеринбургского преосвященного Ионы, или его брат, по крайней мере ближайший его родственник. Но замечательнее прочих духовных лиц, упомянутых в рассматриваемом документе, не названный по имени, но упомянутый между учителями семинарии тогда соборный диакон, а вскоре затем соборный же священник и член консистории Григорий Иванович Мансветов и два архимандрита, Михаил и Маргарит. Первый по неудовольствиям с преемником Варлаама преосвященным Антонием III принужден был уйти из Тобольска в полковые священники, отсюда перешел на службу в Петербург в учителя бывшей тогда военной (духовной же) семинарии и, наконец, сделался обер-священником армии и флота, и стал известным по целой России своими назидательными сочинениями[64 - Странн. 1868 года, окт., отд. 1, статья: Архиеп. Тобольский Антоний Знаменский.]. Второй, т. е. архимандрит Михаил (в миру Матвей Герасимович Бурдуков) из священника и ключаря тобольского и учителя семинарии по вдовстве принял по убеждению преосвященного Варлаама пострижение и вскоре по пострижении, по представлению того же преосвященного, сделался ректором семинарии и архимандритом Знаменского монастыря, после служил ректором Тверской семинарии и архимандритом Макариева-Калязинского монастыря и, наконец, 16 лет (1814–30 гг.) управлял Иркутскою епархиею в сане сначала епископа, а потом и архиепископа[65 - Странн. 1868 года, окт., отд. 1, статья: Архиеп. Тобольский Антоний Знаменский.]. Третий и последний из поименованных здесь лиц, архимандрит Маргарит, приехал с преосвященным Варлаамом из России еще молодой, в сане иеродиакона или иеромонаха, и во все почти 34 года его жизни в Тобольске находился при нем на должности эконома Тобольского архиерейского дома и был весьма для него и даже для целой епархии полезен. При нем, например, хозяйство Тобольского архиерейского дома, несмотря на отобрание от него в 1764 году крестьян, шло так хорошо, что дом архиерейский не только сам почти веем своим довольствовался, но имел возможность уделять от своих избытков некоторые крохи и для бедствовавших в то время семинаристов тобольских, например, жертвовал для их теплой одежды овчины от стад архиерейских и для пищи баранье мясо. Прекрасный, поныне существующий Тобольский архиерейский дом построен был хотя и на казенные деньги, но под его (Маргарита) личным ежедневным и неусыпным надзором; а колокольня Тобольского кафедрального собора выстроена не только под его надзором, но и на деньги, лично им собранные по Тобольской епархии. Ему же, Маргариту, много одолжен своим существованием и Абалакский монастырь: назначенный (в 1783 г.) первым его настоятелем[66 - До 1783 г. Абалак был соло; в этом же году он переименован в монастырь ради находящейся там чудотворной иконы Божисй Матери. Штат в Абалак перенесен был из закрытого тогда Невьянского Богоявленского монастыря.] и управлявший им в течение 17 или 18 лет (до 1800 г.), Маргарит в 1783-м и следующие годы церкви и колокольню Абалакского села обнес оградою, построил близ их новую (деревянную) Богоявленскую церковь (ныне, впрочем, несуществующую), устроил кельи, как братские, так и настоятельские, и собрал для нового монастыря монашествующую братию. Ставленническая школа, в которой ставленники учились пению по нотам, чтению по церковной печати и отправлению богослужения и благодаря которой в церквах Тобольской епархии, как слышно от людей престарелых, в старину так чинно отправлялось богослужение, во все время управления Тобольской епархией преосвященного Варлаама состояла в непосредственном и самом усердном заведывании того же Маргарита[67 - Учителями ставленнической школы почти обыкновенно бывали лучшие тобольские диаконы. И з числа их назовем тихого и благочестивого диакона Стефана Попова (впрочем, более известного под именем Малафеича), который после долго служил при Архангельской церкви в сане сначала священника, а потом и протоиерея.]. Предание говорит, что описываемый эконом Тобольского архиерейского дома не прочь был от поборов с протоиереев, благочинных, священников и проч., от принятия приношений от духовенства, и что преосвященный Варлаам, когда узнавал о том или когда замечал у него лишние деньги и ценные вещи, строго его журил за то, называя иногда даже вражьим сыном, но то же предание свидетельствует, во-первых, что отцу Маргариту делались со стороны духовенства приношения, отправлялись от протоиереев, благочинных и священников посылки и конверты отнюдь не вследствие его вымогательства, а единственно из уважения к нему за его услужливость при случаях и ласковое обращение, а и еще того более по существовавшему в то время везде у духовенства обычаю делать приношения лицам, близким к архиереям и много знавшим в епархиальном управлении; а во-вторых, что в последние годы жизни, и именно по смерти преосвященного Варлаама, и особенно во время настоятельства (с 1800 г.) в Тюменском монастыре, отец Маргарит был весьма небогат, небогат до того, что бывал рад, если кто-нибудь из старых тобольских знакомых присылал ему какой-нибудь фунт чаю. Последнее, и опять по тому же преданию, произошло оттого, что отец Маргарит одной рукой принимал приношение от духовенства и, разумеется, от лиц наиболее достаточных и даже зажиточных из него, а другой принятое употреблял в пользу того же духовенства, только недостаточного и бедного; при преосвященном Варлааме 1 Тобольская епархия обнимала собой, кроме нынешней Тобольской губернии, еще губернии Енисейскую, Томскую и девять уездов губерний Пермской, Уфимской и Оренбургской, а именно: уезды Екатеринбургский, Шадринский, Камышловский, Верхотурский, Ирбитский, Ялуторовский, Челябинский, Троицкий и Верхнеуральский; иные из ставленников, приезжая и приходя в Тобольск для производства в стихарь, в диаконы и священники издалека — из-за тысячи и двух тысяч верст, и долго обучаясь ставленническим предметам, проживались там, как говорится, донельзя, и вот на этих-то бедняков отец Маргарит и тратился: поил, кормил их, обувал, одевал, словом, содержал их на свой счет.

В заключение настоящих заметок скажем несколько слов о самом преосвященном Варлааме, церемониал погребения которого напечатан в «Тобольских губернских ведомостях». Преосвященный Варлаам I, при глубоком благочестии, была истинная доброта и кротость. Но жизнь его, о чем упоминает в письме своем в редакцию «Губернских ведомостей» (№ 2, стр. 68) и г. Игнатьев, уже довольно подробно описана в «Страннике» 1863 года (окт., отд. 1, стр. 5–22) покойным Н.А. Абрамовым. Поэтому я коснусь здесь только трех случаев ее, и именно: вступления на тобольскую паству этого достопамятного архипастыря, бывшего при нем в Тобольской епархии пугачевского бунта и поминовения его по смерти жителями Тобольска, о чем у Абрамова или вовсе ничего не сказано. Или сказано очень мало.

I. Преосвященный Варлаам I прибыл в Тобольск 5 марта[68 - В Странн. 1863 г., окт., отд. 1 на стр. 7, в Опис. тоб. собора на стр. 83 и некоторых других изданиях ошибочно сказано, что преосвященный Варлаам прибыл в Тобольск 8 марта.] 1769 г., на первой неделе великого поста, в четверток утром пристал, по примеру всех своих предместников, в Знаменском монастыре и, не медливши в келье и получаса, пошел к часам. В субботу служил в монастыре (в теплой Казанской церкви) литургию, назавтра, т. е. 8 числа, в воскресенье, именуемое неделей православия, в 7 часов пополуночи начался в соборе благовест на собор (т. е. такой, какой бывает в храмовые праздники пред литургиею). По трех переводах все градское духовенство в облачениях пошло процессией из собора в Знаменский монастырь; по приходе его преосвященный Варлаам отправился в церковь, облачился и по облачении пошел в процессии. подобной крестному ходу, в собор и, дошедши до Богородской церкви, служил молебен. Прямской взвоз от самой уличной мостовой усыпан был песком и рубленым ельником, а по сторонам воткнуты и утверждены целые рубленые при корени ели, которые и образовали собой как бы настоящую аллею; над аркою, над проходом, что под зданием губернского архива, стояла картина, на которой был представлен сам преосвященный входящим с освященным чином (с духовенством) в город, позади его изображен народ, а вверху над ним написаны были от лица пастыреначальника, Господа Иисуса Христа, слова: _«Варлааме,_Варлааме!_Гряди_во_имя_мое!_В_сей_ты_стране_овцы_моя_храни_и_заблудшие_звери_искорени!»._ Путь от башни и до самого холодного собора был устлан по песку и ельнику красным сукном. При вступлении в каменный город преосвященный был встречен сибирским губернатором и кавалером Денисом Ивановичем Чичериным; его певчие одеты были[69 - Что пели при этом чичеринские певчие, у летописца не сказано.] в белое платье с нашивными в пристойных местах (какими-то) отличительными знаками, на головах у них были венки из цветов[70 - Из искусственных или натуральных — также не объяснено.], в руках они держали (как бы миртовые) ветви. По встрече от Чичерина преосвященный Варлаам вошел в холодный Софийский собор, там вначале отправлял церемонию православия, потом служил литургию, пред окончанием ее говорил проповедь, а по окончании служил молебен Божией Матери с пением тропаря и чтением канона на день ее успения. При возглашении многолетия во все время шествия преосвященного в архиерейский дом производили звон на соборной колокольне и пальбу из пушек[71 - Описание это заимствовано из краткого летописца, писанного (надобно признаться, довольно безграмотно) современником преосвященного Варлаама. помнится, тобольским диаконом Щетининым, и ныне принадлежащего чиновнику Ал. Дм. Иноземцеву, по женской линии потомку.]. Так великолепно встретил преосвященного Варлаама сибирский губернатор Чичерин то ли по обычаю того времени[72 - С пальбою из пушек были встречены современные Варлааму преосвященный Михаил Миткевич в Иркутске 17 марта 1773 г. (губернатором Брилем) и брат Варлаама митрополит Гавриил в 1770 г. в С.-Петербурге. Ирк. губ. вед. 1852 г., стр. 122 и Жизнь митр. Гавриила, арх. Макария.], то ли из уважения к личным качествам и добродетелям тобольского архипастыря. По крайней мере достоверно известно, что искренняя приязнь и уважение Дениса Ивановича к преосвященному Варлааму оставались неизменными в продолжение 12 лет, до самого его отъезда из Тобольска (в 1780 году).

II. Пугачевский бунт, охвативший в 1773 и 1774 годах местности губерний настоящего времени Оренбургской, Уфимской, Саратовской, Самарской, Симбирской, Казанской и некоторых других, смежных с ними, проник чрез Урал и в Сибирь. Тогдашние тобольский губернатор Д.И. Чичерин и командовавший линией генерал-поручик И.А. Де-Калонг приняли было против него деятельные меры, несмотря, однако ж, на них и на строгости, какие употреблялись против попадавшихся в руки законной власти предводителей мятежнических шаек, он, как степной пожар, быстро распространился по уездам Троицкому, Челябинскому, Екатеринбургскому, Шадринскому, Камышловскому. Курганскому, Ялуторовскому, Тюменскому и частию Ирбитскому. Преосвященный Варлаам, лишь только получено было им при сообщении Казанского архиепископа Вениамина письмо Императрицы Екатерины И, немедленно составил исполненное силы и назидательности увещание к народу и тотчас же разослал его вместе с манифестами правительства по всей епархии для чтения священниками в церквах во время богослужения и других многолюдных собраниях. Сверх того преосвященный непрестанно рассылал по духовным правлениям, закащикам (благочинным) и церквам самые настоятельные предписания и вразумительные наставления, как действовать духовенству в тогдашних смутных обстоятельствах, даже в некоторые местности, кипевшие мятежом, и соседние с ними он предпринимал и личные путешествия. Однако ж и его действия не только в народе, а и в духовенстве во многих местах остались без добрых последствий: по невежеству духовенства того времени и по родственным связям с мятежниками-крестьянами иные из лиц духовных встречали шайки их в ризах, со крестом, крестным ходом, даже с колокольным звоном, служили по поводу их успехов благодарственные молебны и поминали Пугачева на ектениях Императором Петром Феодоровичем, некоторые даже сами предводительствовали шайками бунтовщиков, извещали их о мерах, принимаемых против них правительством и местах нахождения правительственных войск. Впрочем, это трудное и опасное время было и не без утешений для доброго тобольского архипастыря. И, во-первых, иные, как оказывалось по исследовании дела, из лиц духовных принимали сторону мятежников единственно для спасения жизни своей и своих родных и преимущественно уже вследствие различных устрашений и даже истязаний[73 - Например, священник слободы Пуховой, иначе Усть-Суерской, Семен Шалабанов стал встречать мятежников со крестом и колокольным звоном только после того, как предводитель одной их толпы Бурнов отнял у него несколько денег и скота и два раза поднимал его в петлю, нарочно повешенную на воротах его же дома. Или: священник села Шкотского Чемесов, ремеслом иконописец, написал для толпы атамана Новгородова знамя (с изображением на одной стороне Спасителя, а на другой Божией Матери) тогда только, когда перед ним поставили виселицу и, чтобы напугать, повесили казака, лишь перед тем захваченного из команды майора Эртмана.]. Во-вторых, другие из духовенства оказывались настоящими, чисто первовековыми исповедниками: у них мятежники грабили имение, отнимали скот, отбирали хлеб, жгли домы, их позорили всякою бранью, били, топтали, кололи пиками, рубили саблями, в них стреляли из ружей и луков, в их глазах грабили церкви и, наконец, душили и мучили их родных: матерей, жен и детей[74 - Таких страдальцев, притом из одних священников, кроме диаконов и причетников, в одном Екатеринбургском уезде можно было бы насчитать до 20!], но они все-таки оставались верными своему долгу, не колебались в верности правительству. В-третьих, были во время пугачевщины в среде духовенства Тобольской епархии и мученики верности законному правительству, такие, которые запечатлевали верность свою кровию. Так, священника села Белоярского (при реке Барневе) Арефу Боголепова за то, что он не согласился встретить с крестным ходом тайку бунтовщиков при входе ее в село, злодеи вытащили из алтаря в полном облачении (он тогда служил литургию) и в преддверии храма отрубили ему голову (хотели было еще мертвое тело его изрубить в мелкие куски и бросить на навоз, но от последнего поругания избавила покойного его жена, давши злодеям порядочный мешочек серебряной монеты), а другого священника, и именно Уксянской слободы Якова Пинжакова, за то, что он не хотел пристать к мятежникам, злодеи жарили на горячих углях и хотя не умертвили, но сильно изувечили. В-четвертых, и наконец, были в Сибири во время пугачевского мятежа и такие примеры, что священники отклоняли от мятежа целые слободы и села. Таков, между прочим, был священник Ирбитской слободы (что ныне город) Василий Удинцов. Ирбить до марта 1774 года «неоднократно к возмущению колебалась, но священник Удинцов своими благоразумными увещеваниями всегда ее от того удерживал, и жители Ирбити, повинуясь его увещеванию, не только остались в непоколебимой верности[75 - За такую верность правительству Ирбить получила от Императрицы Екатерины II похвальную грамоту; да за то же утверждено за ней навсегда и право чрезвычайно выгодной для ее жителей известной богатейшей ярмарки.], но и всех от злодейских толп присылаемых подговорщиков ловили и отсылали в Тобольск». Так о священнике этом писал 11 марта 1774 г. к преосвященному Варлааму тобольский губернатор Чичерин и просил его преосвященство «объявить ему с своей стороны особенную благодарность и даже удостоить его, при тогдашних обстоятельствах, благословением высшего сана, чтобы другие, взирая на то, поощряемы были».

Изменившие из духовенства Тобольской епархии во время пугачевского бунта в верности законному правительству были не только переловлены земским начальством, привезены в Тобольск, запрещены в священнослужении, лишены сана и заключены в тюрьму, но даже отлучены от церкви и подвергнуты проклятию. Но по поимке и казни Пугачева Государыня, по милосердию своему, простила этих заблудших, и преосвященный Варлаам имел утешение в конце 1775 года объявить им о их помиловании монархиней и возвратить их к церкви (но не к священству)[76 - Разумеющиеся здесь священно- и церковнослужители (в числе 25 лиц) были переданы в распоряжение гражданского начальства, которое одних из них записало в подушный оклад, а других отдало в военную службу.], возвратить, однако ж, не иначе, как по выдержании ими публичной, первовековой епитемии в Тобольском кафедральном соборе[77 - Чтения в общ. ист. и древн. российск. 1859 г. кн. 1, смесь, стр. 22–56; сообщенные мной «Материалы для пугачевского бунта» и «Далматовский монастырь, или пугачевский бунт» стат. протоиерея Плотникова.].

III. О том, как жители Тобольска чтили память преосвященного Варлаама, расскажем сначала словами преемника его по тобольской кафедре архиепископа Антония Знаменского. Однажды, рассказывал этот преосвященный знакомцу своему архимандриту Кирилло-Новозерского монастыря Феофану, приходят к нему за распоряжением относительно отправления на следующий день памяти по преосвященном Варлааме. «Пускай, — говорю я, — служит протопоп, а я к панихиде приду. Смотрю, на другой день весь город собрался в собор; спрашиваю, что это за народ? — «А это собрались на память преосвященного Варлаама». — Ну, не знал я, говорю, надобно бы самому служить»[78 - Странн. 1862 г. февр. отд. 1, стр. 50.]. Потом нечто сообщим об этом из сведений покойного Н.А. Абрамова, а наконец и от себя. Абрамов в конце биографии Варлаама говорит[79 - Странн. 1863 г. окт. отд. 1, стр. 22.], что на месте погребения сего преосвященного (в приделе Иоанна Златоуста, на правой стороне, почти в самом заду) был устроен деревянный памятник с атрибутами и орнаментами архиерейского служения тобольским (давно покойным) купцом Иваном Лукиматушкиным[80 - Памятник этот впоследствии снят для большей поместительности богомольцев в приделе, по причине крайней тесноты в нем в прежнее время.], и устроен им по обещанию на память о даре прозорливости, какой имел преосвященный Варлаам и пример которого был и над самим Лукиматушкиным. Из своей памяти сообщу, что не только в 20-х и 30-х, но и сороковых годах, следовательно, через 40 и 45 лет по смерти преосвященного Варлаама, некоторые старожилы тобольские, особенно из купеческого и мещанского сословия, служа в Златоустовском приделе панихиды по митрополиту Иоанну Максимовичу, иногда просили служить оные и по архиепископе Варлааме[81 - Об этом замечено и в Описании тоб. соф. собора, стр. 50 и 51.].




ДОПОЛНЕНИЕ К БИОГРАФИИ ПРЕОСВЯЩЕННОГО АНТОНИЯ ЗНАМЕНСКОГО, ВЫВШЕГО С 1802 ПО 1803 ГОД ЕПИСКОПОМ ВОЛОГОДСКИМ[Публикуется ПО тексту: Дополнение к биографии преосвященного Антония Знаменского, бывшего с 1802 по 1803 год епископом Вологодским // Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям. 1869. № 3. С. 93–101. Полная биография Антония Знаменского опубликована в первой части Т. 2 наст. собр. соч. С. 175–214. — _прим._издателя_]


В октябрьской книжке «Странника» за прошлый 1868 год напечатана статья: _«Антоний_(Знаменский),_архиепископ_Тобольский»,_ сочинение протоиерея А.И. Сулоцкого. В этой статье довольно подробно изложена биография этого преосвященного от начала его жизни до кончины. Извлекаем из этой статьи с полученного нами дозволения достопочтенного автора ее то, что находим неизлишним в дополнение к весьма краткой биографии преосвященного Антония, напечатанной в № 6 «Вологодских епархиальных ведомостей» 1867 года, а именно: приводим несколько сведений о первых годах к жизни и службы преосвященного Антония до прибытия его в Вологду, о пребывании его в Вологде, несколько слов о службе его в Тобольске, о личном его характере и _обо_всех_[83 - В упомянутой статье Волог. Епарх. Вед. о преосвященном Антонии слишком мало сказано о его сочинениях.] печатных и письменных его сочинениях.


* * *

Преосвященный Антоний родился в 1765 году в Великом Новгороде от протоиерея Знаменского собора Иоанна. Мирское имя его было Николай, а фамилию получил он, без сомнения, при поступлении в семинарию, и получил, как и многие из семинаристов прежних лет получали свои фамилии, от собора, при котором служил его отец.

По научении грамоте в доме родительском Николай Знаменский поступил в Новгородскую семинарию и там учился до риторики включительно, но оттуда в 1786 году, по случаю закрытия в ней высших классов, или несколько ранее, в видах приготовления к учительскому званию, перемещен был в С.-Петербургскую Александро-Невскую семинарию. которая с расширением круга преподававшихся в ней наук в 1788 году была переименована в Александро-Невскую главную семинарию, а в 1797 году — в Александро-Невскую академию, и в которой он, кроме других наук и древних и новых языков, изучал философию и богословие и окончил курс в 1788 году, следовательно, 23 лет или на 23 году от роду.

Николай Знаменский имел отличные природные способности, характера всегда был серьезного, трудолюбив был до чрезвычайности, потому и успевал всегда отлично. Оттого прежде окончания курса учения он был уже лектором, т. е. помощником (профессоров Гутсмана и Вольмера) в преподавании ученикам низших классов французского и немецкого языков, а по окончании курса семинарского учения определен был по резолюции тогдашнего Санкт-Петербургского митрополита Гавриила учителем синтаксического класса и библиотекарем и затем, как наиболее способный и полезный учитель, был постепенно переводим из низших классов в высшие, даже до философии и богословия.

Кончив курс учения, Николай Знаменский не довольствовался одними теми познаниями, какие им приобретены были в семинарии во время учения. Нет, уча других, он продолжал учиться и сам, много читал не только на русском, но и на латинском, немецком и других языках; иное из прочитанного переводил и приобрел обширные и глубокие познания не только в тех науках, какие преподавались тогда в духовно-учебных заведениях, но и в таких, какие или вовсе не преподавались в них, или если и преподавались, то в крайне сжатом виде, например, в науках естественных…

Два знаменитых иерарха российской церкви второй половины прошедшего и отчасти настоящего столетия митрополиты Гавриил и Платон, в заботливости о благе церкви, любили и умели даровитых и благонравных учителей и студентов управляемых ими тогда академий и семинарий склонять к принятию иноческого звания. Есть предание, что и учителя Александро-Невской главной семинарии Николая Знаменского склонил к монашеству первый из названных иерархов, т. е. С.-Петербургский и Новгородский митрополит Гавриил. Впрочем, и в самом учителе Знаменском много было задатков для монашеской жизни: это его всегдашняя серьезность, всегда строгая жизнь, меланхолический характер, любовь к уединению и жажда познаний в разных науках, которой в брачном состоянии, особенно при бедной обстановке жизни белого духовенства, часто вовсе нельзя удовлетворять. Как бы то ни было, только учитель Знаменский 27 лет от роду, и именно 3 марта 1792 г., принял от руки самого высокопреосвященнейшего Гавриила с именем Антония пострижение, 4 апреля того же года был рукоположен в иеродиакона, а 18 того же апреля в иеромонаха и тогда же определен префектом Александро-Невской главной семинарии и учителем философии, а чрез два года (26 мая 1794 г.) возведен в сан архимандрита Вяжите кого второклассного Новгородской епархии монастыря. Менее чем через год, а именно 7 апреля 1795 г., он перемешен был в настоятеля Валдайского Иверского первоклассного монастыря и сделан ректором и вместе преподавателем богословия в главной семинарии, которая при нем, во время его ректорства, в 1797 году и была переименована в академию, что по обычаю того времени самим им, т. е. ректором, и воспето было в тогда же напечатанной оде Императору Павлу, виновнику сего переименования. В то же время архимандрит Антоний преподавал закон Божий Великой Княжне Екатерине Павловне; за успешное преподавание закона Божия особе царственного дома и также за труды по управлению академиею и преподаванию богословских наук студентам высшего духовно-учебного заведения в сентябре 1799 года он был пожалован орденом св. Анны 2-й степени, что в то время для лиц духовного звания составляло еще большую редкость[84 - Лиц духовных, даже в сане митрополитов и архиепископов, орденами начал жаловать только император Павел с ноября 1796 г. См. Ист. Иер. Р. церк. гл. 1, стр. 193. «Прим. автора».].

В 1799 году архимандрит Антоний Знаменский был только 34 лет и, следовательно, для рукоположения в архиерея несколько еще молод, но качества, нужные для прохождения архипастырских обязанностей, он давно уже имел. Архимандрит Антоний Знаменский был невиден собою и, главное, очень мал был ростом — всего 2 арш. и 3 вершков[85 - 157,5 см; вершок равен 4,5 см, аршин равен 16 вершкам (72 см). — _прим._издателя_], и, следовательно, можно было опасаться за недостаток сановитости его при архиерейских священнослужениях; но известно — архиереи избираются не по росту и дородству. Престарелому и немощному архипастырю Новгородскому митрополиту Гавриилу, по перемещении викария его Арсения Москвина в Воронеж, нужен был помощник в управлении епархией, бодрый, энергичный и известный ему; и вот ректор академии архимандрит Антоний, между прочим по влиянию имевшего в то время большую силу в церковном управлении и вскоре пожалованного С.-Петербургским митрополитом Казанского архиепископа Амвросия Подобедова, 9 октября 1799 года хиротонисан в епископа Старорусского, викария Новгородской митрополии, с назначением ему, как и всем викариям новгородским, местожительства в Хутыне монастыре.

Преосвященный Антоний в сане епископа Старорусского помогал управлять Новгородскою епархиею двум митрополитам: Гавриилу до 19 декабря 1800 г. и Амвросию, и помогал им два года и девять месяцев. В это время он, между прочим в качестве настоятеля Хутынского монастыря, много заботился об его исправлении, и особенно соборного храма. Июля 5 дня 1802 г. ему, как уже опытному в епархиальном управлении, было _высочайше_ поведено быть самостоятельным епископом, именно Вологодским.

Но в Вологде преосвященный Антоний жил и служил только семь месяцев и восемь дней, а потому он и не успел ничем особенным ознаменовать там своей деятельности. Там об нем не сохранилось никаких преданий, там, как сказано в «Вологодских епархиальных ведомостях», за время его управления и в архиве консисторском нет никаких сколько-нибудь замечательных дел. Занесем, однако ж, в рассказ о пребывании описываемого архипастыря в Вологде следующее обстоятельство. Преосвященный Антоний сам сознавал (припомним его рост, его наружный вид) в своей наружности недостаток сановитости, да, вероятно, замечал какие-нибудь недостатки и в своем служении (разумею богослужение в храме), а между тем он много раз слыхал, как величественно и торжественно служил митрополит Московский Платон, как сильно и спасительно действовало его служение на религиозные чувства присутствовавших во храме за его служением. К тому же преосвященный Антоний из переписки с своим сверстником по летам и сослуживцем по Александро-Невской семинарии и таким же молодым, как и он, архиереем калужским, преосвященным Феофилактом (Русановым) узнал, что он (Феофилакт) учился совершать богослужение так же, как совершал митрополит Платон, что именно для этой цели он у митрополита Платона выпросил себе уже семь лет жившего при нем и при его викарии, епископе Дмитровском (впоследствии митрополите Киевском) Серапионе, и исправлявшего при их служении разные послушания, например, чинодержателя, посошника и проч., и отлично знавшего митрополичье служение, очень бойкого ученика Московской славяно-греко-латинской академии Петра Фелицына, и что этот бойкий ученик и доселе, т. е. и во второй половине 1802 года, живет при нем в Калуге. Вот он, преосвященный Антоний, и стал просить Феофилакта отпустить к нему Фелицына для объяснения ему, как служил митрополит Платон. Преосвященный Феофилакт отпустил его на полгода; Фелицын приехал в Вологду в конце 1802 года и принялся за свое менторство. Но прошло только два или три месяца жизни Фелицына в Вологде, когда преосвященный не успел еще усвоить всех приемов платоновского служения, и ему дано было новое назначение… Февраля 13 дня 1803 года преосвященный Антоний _высочайше_ назначен в Тобольск архиепископом и немедленно, по получении переводного указа, отправился в путь, взяв в собой и учителя своего Фелицына…

…Богослужение совершал преосвященный Антоний в Тобольске, как и прежде в Новгороде и Вологде, часто, и совершал по усвоении чрез Фелицына приемов платоновского священнослужения, как говорится, великолепно. Много великолепию его служения придавал и хор певчих, который состоял у него более чем из 45 человек и был набран из семинаристов, дьяконов и причетников, которых с хорошими голосами отыскивали почти по всей епархии. При служении своем преосвященный Антоний часто говорил проповеди, и собор при его служении всегда был полон народа, и народ каждый раз возвращался в домы свои после его служения с назиданием для себя и с благодарностию к нему, виновнику назидания. Сердца жителей Тобольска скоро расположились к преосвященному Антонию еще за особенное его милосердие к бедным: по субботам у него каждому нищему подавалось по 5 копеек, а нищих являлось к нему в каждую субботу целые сотни; и кроме того, в каждый месяц он посылал по 25 рублей (ассигнациями) в острог для раздачи заключенным, которых содержание в то время было еще очень плохое, отчего иногда сам он доходил до такой бедности, что не имел в собственном смысле ни одной копейки. Мог он быть богатым, но не любил богатства, руками нищих все свое имение передавал Господу Иисусу Христу. В собственных нуждах преосвященный всегда прибегал к терпению, но когда ему нужно было просить кого-либо за других, он принимал эту трудную обязанность охотно, успех просьбы его радовал его сердце.

«Архипастырь Антоний, — говорит в своих воспоминаниях о нем бывший его питомец вышеупомянутый Петр Фелицын, ныне тобольский кафедральный протоиерей[86 - Фелицын, окончив в Тобольске курс семинарского учения, там же остался на всегдашнее жительство. Сначала он служил у преосвященного Антония домашним секретарем, а потом регентом архиерейского хора, женился по указанию преосвященного на доброй и весьма достаточной невесте и был в мае 1804 года посвящен им к собору во священника; в 1810 году, уже но выезде преосвященного Антония из Тобольска, сделан был ключарем собора, а в 1826 году кафедральным протоиереем, чем служит, имея уже 86 лет, и теперь, и служит еще бодро и до сих пор; имеет почти все награды, какие только можно получить, состоя в белом духовенстве: набедренник, палицу, камилавку, два бронзовых креста на память 1812 и 1853-56 годов, два ордена второй степени св. Анны с короною и Владимира 3-й степени, два наперсных креста — из Святейшего Синода и из Императорского кабинета.], — одарен был многими талантами и в числе их мудростию. Но он не превозносился собою. Будучи достоин похвалы, убегал оной. В шумных обществах бывал редко и говорил (там) мало, но было приметно, что рассуждал много. Имел искусство кстати молчать, и когда молчал, то было заметно, что умел говорить. Осуждать людей считал преступлением… Не завидовал ничьей славе, но любил наслаждаться своей. Понимал свои достоинства и уважал их в лице других. Зависть ему была ненавистна. Друзей у него было немного, но избранные им в содружество все были люди умные и добрые, и он уважал их сердечно, считал счастливым то время, которое проводил вместе с ними, среди них бывал весел и свободен, хотя и в обыкновенном обществе, не близком к нему, он не был угрюм, напротив, был ласков и любезен. В бытность свою в Тобольске, он устроил в загородной архиерейской роще для летнего житья, или по крайней мере для отдыха, для освежения в летние дни, для избежания гнилого в Тобольске в жаркое время воздуха, устроил вместо ветхого новый загородный дом на каменном фундаменте и насадил пред ним целую аллею кедров, которые после приносили и плоды»…

…К печатным сочинениям, изданным преосвященным Антонием, как оригинальным, так и переводным, о которых по местам и было уже говорено, и именно: 1) Compendium Hermeneuticae, 1806 г.; 2) _Ода_Императору_Павлу_по_случаю_переименования_Невской_семинарии_академиею,_ 1797 г.; 3) _Истина_благочестия,_доказанная_воскресением_Иисуса_Христа_, в 3 частях 1804 и 1805 годах; 4) Cicero de officiis с русскими примечаниями и 5) Eutropius, 1808- годах, нужно присовокупить еще следующие: _6)_Благоговейное_занятие_мыслящих_христиан_ (сочинение Цолликофера, перевод с немецкого, С.-Петербург), 1799 г.; 7) _три_слова_ — одно на выбор судей в Новгороде, другое — пред избранием судей в Ярославле, а третье — по избрании оных в Ярославле же, 1812 г. и 8) _Опыт_о_воспитании_в_первых_его_понятиях_и_правилах_, 1821 года. Из осьми названных здесь произведений об _Истине_благочестия_христианского_ скажу, что оно есть сочинение славного в свое время английского математики Диттона[87 - _Диттон_Гумфри_ (1675–1715) — известный английский математик. — _прим._издателя_]. Писано оно было на английском языке и в первый раз вышло в свет в 1712 году, но преосвященным Антонием оно было переведено не с английского подлинника, а с хорошего немецкого перевода 1764 года. Язык русского перевода, судя не только по настоящему времени, а и по времени появления его в свет (в 1804 и 1805 годах), как-то слишком отзывается стариной, более похож на язык писателей первой половины царствования Екатерины II, чем на язык не только светских, а и духовных писателей хотя бы то и первого времени Александра I, чему нельзя не удивляться: ведь переводчик был человек даровитый, а главное, современник, даже сверстник Карамзина[88 - Оба родились в 1765 году.].

Сочинения преосвященного Антония, оставшиеся в рукописях, согласно его завещанию, все поступили в библиотеку Новгородской семинарии. Из них известны: _Краткое_описание_Ярославской_губернии_, составленное в 1809 году, и _Записки_ как о нем самом (преосвященном Антонии), так и о благодетеле его, С.-Петербургском митрополите Гаврииле. Впрочем, из сих последних уже сделаны архимандритом (ныне епископом Орловским) Макарием некоторые извлечения и помещены в сказании о жизни митрополита Гавриила, С.-Петербург, 1857 года.

28 мая 1868 г.

Омск.




АРХИЕПИСКОП ТОБОЛЬСКИЙ АМВРОСИЙ (КЕЛЕМБЕТ)[Публикуется ПО тексту: Архиепископ Тобольский Амвросий (Келембет) // Странник. 1874. Т. 4. С. 3–43, 101–123, 177–196. — _прим._издателя_]


В прошедшем столетии у нас епархий было весьма мало, так что в состав иной из них входило по две и по три губернии. Архиереи жили от управляемых ими паств и церквей в удалении; духовенству для посвящения, для представления отчетности по своей церковно-приходской деятельности и по другим нуждам, а также иногда и мирянам по своим религиозным делам ходить и ездить было далеко; епархиальным начальствам непрестанно доводилось иметь сношения с гражданским начальством не одной, а нескольких губерний. Духовное начальство давно сознавало неудобство такого порядка дел и ходатайствовало пред высшим правительством об умножении числа епархий. Правительство принимало такие ходатайства и от времени до времени открывало в России новые епархии. В этом отношении был особенно замечателен предпоследний год прошлого столетия: во второй половине 1799 года две епархии (Волынская и Переяславская) из викарных сделаны самоместными, и шесть епархий (например, Калужская, Тульская, Пермская и проч.) открыто вновь[90 - Ист. Росс. Иер. т. 1, стр. 48–51.].

В числе епархий, открытых в 1799 году вновь, была и епархия Оренбургская, и Уфимская с отнесением ее к епархиям епископским и третьеклассным. В состав ее в то время было отчислено несколько уездов от епархии Казанской, да три уезда: Челябинский, Троицкий и Верхнеуральский — от епархии Тобольской.

Кафедре, резиденции архиерейской, было назначено находиться в городе Уфе, а первым архиереем Оренбургским и Уфимским был пожалован ректор Новгородской семинарии и настоятель первоклассного Юрьева монастыря архимандрит Амвросий Келембет.

_Амвросий_Келембет_[91 - Уроженцы Малороссии говорят, что эта фамилия взята не из их малороссийского языка, а из какого-нибудь восточного, например, турецкого или татарского.] родился около 1750 года[92 - Это выводится из того, что Амвросий, по словам тоболян, был уволен в конце 1822 года на покой 72 лет от роду.] в Малороссии: Полтавской губернии Лохвицкого уезда в местечке Чернухах от тамошнего диакона[93 - См.: Киев с древн. его училищем, Аскоченского, ч. 2, стр. 321. В таком случае у Абрамова в статье его: _Амвросий_I_Келембет._архиеп._тоб._и_сибирский_ (Странн. 1869 авг. отд. 1, стр. 25) {См: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 269–280}, а также в Ист. Иер. ч. 6, кн. 2, стр. 821 и в Опис. новгор. Юрьева монастыря Амвросий ошибочно назван священническим сыном и уроженцем гор. Лубен. Но здесь и Аскоченский сделал ошибку, причисливши местечко Чернухи вместо Полтавской к Черниговской губернии. Чернухи от Лохвицы и Лубен со Мгарским монастырем в равном расстоянии верстах во 22-х или 23-х. О родственниках Амвросия см. самое последнее примечание к настоящей его биографии.], который, впрочем, был происхождением из дворянского сословия.

В жизни сего преосвященного, и особенно в его детстве, молодости и вообще до архиерейства, немало было чего-то[94 - Рассказы об особенностях в жизни преосв. Амвросия в лета его молодости пишущим заимствованы из воспоминаний об архипастырях тобольских бывшего кафедрального протоиерея тобольского П.А. Фелицына, который слишком 26 лет служил при преосв. Амвросии священником и ключарем Тоб. каф. собора, был членом консистории и пользовался его вниманием. Таким образом. Фелицын, бывая у преосвященного весьма часто, слушая его рассказы о том и о сем, а между прочим и о нем самом, и, кроме того, непрестанно встречаясь с жившим у Амвросия его племянником (Алексеем Фом. Келембетом), мог собрать о нем сведения довольно верные, хотя иные из них действительно могут казаться какими-то странными, особенными, выходящими из ряду обыкновенных.] странного, удивительного, по крайней мере особенного.

Рассказывается, например, что отец преосвященного Амвросия не любил просвещения и никогда не хотел отдать сына в какое-либо учебное заведение. В доме он занимал мальчика одними работами по дому, по хозяйству, а вне дома летом заставлял его удить для себя рыбу или собирать ягоды для матери. Мальчику наскучили такого рода занятия, ему хотелось учиться, поэтому, достигнув тринадцатилетнего возраста, он решился бежать. Но, бежавши из дома родительского, он решительно не знал, куда бежать, куда идти или куда ему приклонить голову. Теряясь в мыслях, недоумевая, куда бы ему направить свой побег, встречает он мальчика одинаковых с ним лет с котомкой на плечах и спрашивает, откуда и куда он идет; когда же тот ответил, что идет из дому с летней вакации и идет в Киевскую академию, чтобы продолжать там учиться, он пошел с ним и по приходе в Киев по указанию случайного товарища явился к академическому начальству, и просил о принятии его в академию, объявив при этом себя круглым сиротой. Ему поверили, при простоте прежних порядков его приняли около 1767 года в число учеников академии, а как круглого сироту, притом мальчика с хорошими способностями и очень тихого, скромного, в непродолжительном времени приняли в бурсу, то есть на казенное содержание.

Известно, что содержание киевских бурсаков во времена оны было крайне скудное, чтобы не сказать нищенское, по всей вероятности, и Келембет вместе с товарищами ходил чуть не каждодневно, по крайней мере по праздникам, по подоконью зажиточных и наиболее добродушных киевлян и миркованьем (пением стихов, начинавшихся словом «мир»…)[95 - См. Описание Киево-Соф. собора и киев, иерархии, митр. Евгения.] выпрашивал для себя и других подаяние съестными припасами. Несмотря, однако ж, ни на что, Келембет не оставлял академию, продолжал в ней учиться и учился постоянно прилежно и успешно, вел себя благонравно, с усердием читал попадавшиеся под руки и получаемые из академической библиотеки книги и чрез несколько лет по поступлении, именно в 1777 году, окончил курс учения[96 - Из этого следует, что Амвросий Келембет учился в Киевской академии 13 лет. Да оно так и должно быть, потому что в академии было 8 классов: 4 низших — фара, инфима, грамматика и синтаксима; 2 средних — поэзия и риторика и 2 высших — философия и богословие; в низших классах учились по году и менее, в средних — по году же, а иногда и по два, в философии — по два, а в богословии по 4 года. (Киев с древн. его учил., Аскоч. ч. 1, стр. 134; Ист. Киев. акад. Макария, стр. 54; Ист. Моск. акад. Смирн., стр. 102 и 109).] между самыми первыми академистами, почему в том же году 1 сентября сделан был учителем латинского языка[97 - Ист. Р. Иср. ч. 3, кн. 2, стр. 821 и Опис. Юрьева мои. Но Аскоченский, ссылаясь, впрочем, на тот же самый источник, почему-то говорит, что Амвросий первоначально поступил учителем греческого языка. Киев, с древн. его учил., ч. 2, стр. 321.].

Рассказывается, во-вторых, что отец Амвросия Келембета во весь курс его академического учения ничего не знал о судьбе сына своего: неизвестно, осердившись ли на беглеца, он и не разведывал, не разыскивал о нем, или же искал и разведывал, но ничего не мог узнать. Что же касается самого сына, то он с намерением не являлся к отцу, даже не писал к нему и ни чрез кого не извещал его о себе из опасения, чтобы он не увез его из академии домой, не прервал любимого им учения, не помешал ему окончить академический курс. Но как скоро окончил курс и лишь только поступил в учители академии, Келембет прибыл в свое родное село и явился к отцу.

Тут, по словам писавшего воспоминания о тобольских архипастырях, между прочим и об Амвросии Келембете, произошла сцена поистине в духе той, какая происходила между отцом и сыном юнейшим в притче о блудном сыне: сын Келембет со слезами и со словами: «Батюшка! Я виноват, чрез меру виноват пред Богом и пред тобой!» — пал в ноги отцу, а отец Келембет также со слезами кинулся на шею сыну, целовал его, обнимал, простил ему побег и такую продолжительную, притом безвестную из дома отлучку, радовался его возвращению и образованию. Долго ли Келембет гостил у отца, об этом в вышеупомянутых воспоминаниях ничего не говорится, но зато говорится о том, что отец отпустил сына к назначенной ему должности без всяких препятствий и благословил его в путь с радостию. предоставив будущий его жребий ему самому и в особенности милосердному Господу.

Должность учителя Келембет проходил усердно, с знанием предметов преподавания и с уменьем вести дело учения; почему ученики его любили, а начальство академическое хвалило и переводило учителя способного и трудолюбивого из класса в класс, все выше и выше, так что довело его до преподавания философии и до назначения его (в 1791 году) в префекты академии. Но это, как нередко водится в мире, возбудило к нему зависть, даже вражду в прочих учителях академии. К счастью, Келембет, по-видимому, очень нехитрый, напротив, очень простой человек, сумел найти верное средство отклонить от себя зависть и вражду своих сослуживцев, сделать их из неприятелей своими приятелями: он в классах пред учениками при всяком представлявшемся случае хвалил своих недоброжелателей, те разными путями слышали это и мало-помалу перестали враждовать против него.

Состоя на учебной службе по Киевской академии, Келембет и по влечению сердца своего, или что-то же по собственной наклонности к уединению и будто бы по предложению любившего его митрополита Киевского Гавриила Кременецкого, принял с именем Амвросия пострижение. Пострижение это совершено над ним в бывшем Киево-Софийском кафедральном монастыре 9 апреля, по одним известиям, на 28-м году его жизни, и именно в 1777 году[98 - Ист. Иср. ч. 6, кн. 2, стр. 821; также воспоминания прот. Фелицына.], а по другим — на 37-м году жизни, в 1787 году[99 - Описание новгор. Юрьева монастыря.], только во всяком случае еще прежде назначения его префектом академии, которое, как уже и было замечено, последовало в 1791 году. Служа учителем академии[100 - Киевская академия была и есть в Братском монастыре.], Амвросий Келембет, по крайней мере до назначения его в префекты, жил в Киево-Печерской лавре и здесь исправлял обязанности иеромонаха, а некоторое время и обязанности лаврского ризничего.

При исправлении последней обязанности вот какое с Амвросием случилось происшествие. Раз, пришедши к ризнице, он нашел замок у дверей целым, но печати на них не нашел. Спросив бывшего с ним при выходе из ризницы послушника, прикладывал ли он тогда печать, и получив от него ответ утвердительный, он обратился с расспросами к ризничному сторожу, не было ли от кого-либо покушения на ограбление ризницы. Узнав из объяснения последнего, что никаких воров и святотатцев не было, даже и не могло быть, Амвросий, не отпирая ризницы, доложил об этом происшествии настоятелю лавры, казначею и всей начальствующей братии. Наряжена была как бы депутация для входа в ризницу и освидетельствования хранившихся в ней денег и драгоценных церковных вещей, например, сосудов, митр, панагий и пр., и пр. К радости настоятеля, депутации и в особенности самого ризничего, все оказалось целым и невредимым. Кто же сорвал, кто уничтожил печать на дверях ризницы? При исследовании, наконец, заметили, что от одного стекла у окна ризничной паперти отвалился маленький приставочек; в отверстие, должно быть, залетали воробьи, а эти воришки никогда не прочь полакомиться желтым воском, лишь бы им представился к тому случай. Без сомнения, воробьи и склевали печать (а она действительно как в тот раз, так и всегда была делана из желтого воска), и это оказалось тем вероятнее, что на полу около дверей ризницы тогда было замечено несколько воробьиного помета. К тому же, когда окно исправили, порчи и уничтожения печати на ризничных дверях никогда уже не возобновлялось.

Неприятность или опасность для Амвросия Келембета по должности лаврского ризничего была скоротечная и, как сейчас мы видели, только мнимая. Но неприятности по званию монаха были у него действительные и продолжительные. Дело было такое: служил иеромонах Амвросий часто, истово (то есть выполняя при служении все предписанное уставом) и очень благоговейно, жизнь вел строгую, постническую и уединенную; все доходы, какие получал по званию иеромонаха, и жалованье, какое шло ему по званию учителя, он, за удовлетворением неизбежных расходов на свои собственные нужды, например, на платье, обувь и кой-какие книги, раздавал бедным и нищим; пред начальниками, да и пред всеми и каждым был он кроток, смирен и послушлив; на катехизические беседы, которые он говорил в праздничные и воскресные дни пред литургией для учеников академии, стекалось множество и посторонних слушателей из киевских граждан, по всему этому архипастырь киевский к нему особенно благоволил. Но все это для иных, даже для многих из монашествующей братии, казалось как бы укором их жизни, их деятельности, и вот зависть и недоброжелательство снова поднялись против него. Для отвращения их от себя и успокоения враждовавших против него иеромонах Амвросий стал особенно усердно молиться Божией Матери, для чего он в иные более свободные от учебных занятий дни оставался после служения в церкви и подолгу молился пред одною находившеюся там многочтимою иконою Приснодевы. Только это по действию врага благочестия и всякого добра послужило еще к большему недоброжелательству враждовавших против него.

На него последовал донос, будто он за богослужением стоит нечинно, смотрит более на женский пол, нежели на иконы, будто по ночам он выходит из монастыря в светском платье, ходит на Подол в предосудительные дома и тем бесславит всю лавру, все монашество. Наряжено следствие, призывают Амвросия к ответу, при допросе он признается, что действительно один раз в глубокую ночь выходил из монастыря, и выходил в светском платье, но выходил по следующему случаю: раз, как он, по принятому им обычаю, молился в церкви пред иконою Божией Матери один, в церковь пришел чрезвычайно тощий и в худеньком одеянии шести или семилетний мальчик, пал пред иконой Божией Матери на колена и стал вслух говорить: «Матерь Божия, пошли моей больной матушке и малолетней моей сестре денег на хлеб, нам никто не подает милостыни, и мы все трое остаемся в голоде другой уже день». Услышав такую молитву, Амвросий расспросил малютку, кто его послал к Царице небесной (тот отвечал, что больная мать и маленькая сестра), где они живут, и затем уверил мальчика, что в следующую ночь Божия Матерь непременно пошлет милостыню его матери, а вместе и ему с сестрой, и что они с голоду не умрут. Мальчик побежал домой и, разумеется, с радостью рассказал там, что он видел и слышал в церкви. «Давши такое обещание от имени Божией Матери, я, — продолжал пред следователями подсудимый монах, — почел уже необходимым исполнить его в точности, ходил в 11 часов ночи к бедному семейству и отдал ему накануне полученное мною учительское жалованье». Следователи, и в особенности недоброжелатели Амвросия, не замедлили проверить слова его, тотчас навели справку, и правда его, равно как и невинность его чернимого, обнаружились вполне. Митрополит (в то время уже не Гавриил Кременецкий, а Самуил Миславский), любивший иеромонаха Амвросия и прежде, после этого полюбил его еще более.

Выше было уже говорено, что учитель академии Амвросий Келембет, переводимый из низших классов в высшие, наконец в 1791 году сделан был преподавателем философии и вместе с тем префектом академии. Здесь скажем, что чрез два года после того, и именно 22 марта 1793 года, он произведен в архимандрита Воронежского Акатова монастыря и определен ректором Воронежской семинарии. Но и на новом месте, и на высших должностях Амвросию Келембету не было радости и покоя: в Воронеже его, за то наиболее, что был он малороссиянин и говорил с сильным малороссийским акцентом[101 - Преосвященный Амвросий действительно, как помнят старики тоболяне, говорил по-русски с большою примесью малороссийских слов — сильно по-хохлацки.], крепко недолюбливал тамошний преосвященный, известный своею ученостию и на некоторых епархиях отличавшийся особенною своею строгостию[102 - Учившимся в 20-х и 30-х годах в С.-Петербургской духовной академии такой отзыв о Мефодии неоднократно доводилось слышать от профессора оной, знатока Русской истории XVIII века вообще и в частности истории Русской Церкви протоиерея Иоакима Сем. Кочетова.] Мефодий Смирнов; да там же над ним за его неловкость, простоту и неповоротливость весьма часто и, кажется, довольно жестоко подшучивал пользовавшийся особенным расположением у архиерея, в семинарии, у помещиков, чиновников и у всех воронежских граждан весьма ученый и бойкий учитель и префект семинарии протоиерей Евфимий Болховитинов (впоследствии, 1822–37 гг., митрополит Киевский Евгений). Вообще положение ректора Амвросия в Воронеже было крайне нехорошо, даже невыносимо. Это каким-то образом сделалось известным и в Петербурге; пожалели там полезного на учебной службе и строгого по жизни архимандрита и в 1796 году перевели его в Новгород[103 - Автор воспоминаний о тобольских иерархах протоиерей Фелицын о перемещении Амвросия Келембета в Новгород рассказывает так: архимандрит Амвросий, не видя более возможности переносить всякого рода огорчения от архиерея и префекта, в одну ночь собрался в путь и уехал из Воронежа в Петербург, не испросив на то дозволения у епархиального начальства. Когда архиерей и префект семинарии на следующий день спрашивали прислугу, куда девался ректор, то прислуга отвечала, что ректор с племянником своим (Алексеем Фом. Келембетом) уехал во втором часу ночи на двух повозках, но куда именно — это им неизвестно. Прошла неделя, наступила и другая, а ректора все не было в семинарии. Преосвященный Мефодий донес Святейшему Синоду о бегстве ректора, который между тем давно находился в Петербурге. Прибыв туда, он явился к первенствующему члену Святейшего Синода С.-Петербургскому митрополиту Гавриилу (Петрову) и, пав ему в ноги, со слезами рассказал все, что было с ним в Воронеже. Митрополит, разумеется, не похвалил своеволия ректора, однако ж приказал ему жить до времени в Александро-Невской лавре. Между тем дан был вопрос воронежскому преосвященному, не сделал ли скрывшийся от него ректор каких-нибудь важных проступков по семинарии и по монастырю? Ответ был: «Преступлений никаких не сделан. но он бежал единственно по сознанию своей неспособности к ректорской должности». Святейший Синод, несмотря, однако ж, на такой невыгодный отзыв об Амвросии, вскоре (25 авг. 1796 г.) дал ему в управление Новгородский Антониев монастырь и (29 дек. того же года) определил его ректором Новгородской семинарии, а через год (24 сент. 1797 г.) перевел из Антониева монастыря в Юрьев. Как ни странен этот рассказ, но он, должно быть, не лишен правды: пишущему не раз доводилось слышать о бегстве Амвросия Келембета из Воронежа не от прот. Фелицына, а от одного из преемников Амвросиевых по тобольской пастве, и именно от архиепископа Тобольского Афанасия (1842 г.), а Афанасий прибыл в Тобольск только с небольшим чрез 9 лет по отбытии оттуда Амвросия. Афанасий мог слышать это и не в Тобольске, а и в Петербурге (где он учился в 1809-14 гг. в академии, а после, именно в 1815 и следующих годах, был ее инспектором), и в других местах своего служения до Тобольска, например, в Казани, Твери, Киеве, Нижнем Новгороде и пр., да и был он не из таких лиц, чтобы заниматься городскими сплетнями, пересудами и россказнями.], сначала (25 августа) только настоятелем училищного Антониева монастыря, а потом (28 декабря) и ректором тамошней семинарии, чрез год же (24 сентября 1797 г.) переместили в первоклассный Юрьев, что близ Новгорода, монастырь[104 - Ист. Иер. Росс. Ц. ч. VI, кн. 2, стр. 821. Опис. Юрьева монастыря.].

В Новгороде Амвросию Келембету жить было уже гораздо лучше, спокойнее: два непосредственных его начальника, следовавших один за другим, новгородские викарные, старорусские епископы Досифей и Арсений, а особенно главный его начальник митрополит Гавриил, не обращали внимания на его малороссийский выговор и внешнюю неловкость, но смотрели в нем на уменье управлять семинарией и монастырями и на строгую монашескую жизнь и всегда рекомендовали его с лучшей стороны. Почему он и жил там недолго, только три года: 21 октября 1799 года он пожалован в епископы на вновь открытую тогда Оренбургскую епархию. Так как Новгород от столицы близко, то архимандрит Амвросий скоро получил синодский об архиерействе указ, да скоро и прибыл в столицу. Но посвящение получил он не тотчас по прибытии; по своей малороссийской простоте и монашескому незнанию света он, например, прибыл в Петербург к хиротонии без хорошей рясы и хорошего клобука, даже без порядочной обуви, усы имел слишком коротко подстриженные и проч. Поэтому наперед заставили его экипироваться, дали время немного подрасти его усам, даже поучили ходить и держать себя по-архиерейски и потом уже представили в Гатчине к Государю Императору Павлу Петровичу, и затем только рукоположили в Оренбургского и Уфимского епископа, что было 13 ноября 1799 года[105 - В биографии Амвросия Келембета, напечатанной в августовской книжке Странн. 1869 г., на стран. 26 ошибочно сказано, что Келембет был хиротонисан 30 ноября.]. Бывший протоиерей, префект Воронежской семинарии, а с 1800 года архимандрит и префект С.-Петербургской духовной академии, что впоследствии Киевский митрополит Евгений Болховитинов, очерчивая в письме к одному воронежскому своему знакомцу появление в Петербурге Амвросия Келембета в довольно странном виде, под конец, однако ж, прибавляет: «Впрочем (в Петербурге), о нем уверены (между прочим и члены Св. Синода), яко о добром»[106 - Интересное письмо Евгения 1800 года напечатано в Русском архиве 1870 г. в №№ 4 и 5 на стр. 774. Вот некоторые отрывки из него: «Дивлюсь я, что Оренбургской к вам (в Воронеж) не пишет, да и сюда ни к кому. К прежнему анекдоту я припишу здесь еще и другой о нем. Когда получил он указ о пожаловании в архиереи, то так поспешил в С.-Петербург, что забыл взять с собою и хорошую рясу, и клобук, и порядочные сапоги. Удивил он этим всех. Кое-как его одели, снарядили, велели отрастить усы (ибо знаете, как он их подбривал), отдали протоиерею (обер-священнику армии и флотов) Озерецковскому выучить походить и, таким образом подготовя к посвящению, представили в Гатчину. Его имя здесь сделалось пословицею, так что, когда хотят проименовать (кого) простяком, то говорят: это второй Келембет. Это я сам слышал за столом публичным от преосвященных синодальных… Впрочем, о нем уверены, яко о добром».].

Благодарение Господу, что не посмотрели на внешнюю простоту о. ректора и архимандрита и чрез то не лишили российскую церковь в лице его такого полезного архипастыря!

Как преосвященный Амвросий Келембет управлял богодарованною ему оренбургскою и уфимскою паствою, об этом сведений пишущий не имеет, а только, во-первых, предполагает, что описываемому архипастырю нелегко было управлять ею, как бывает нелегко устроять и управлять и всякому архиерею, поступающему на вновь открываемую епархию. Притом же Оренбургская епархия образована была, так сказать, из разнородных элементов, из частей двух епархий — Казанской и Тобольской. Архиереи обеих этих епархий, по отдаленности от их епархиальных городов, в частях, отошедших от них к новой епархии, лично никогда не бывали, духовенство в этих частях почти все было неученое, миряне православные отовсюду окружены были закоренелыми раскольниками (даже были перемешаны с ними), каковы, например, были тогда все или почти все, да и теперь еще многие, уральцы, и магометанами, каковы были и есть все башкирцы, уфимские татары, тептеряки и проч., и проч.

Во-вторых, пишущий знает[107 - Из рассказов между прочим _самого_ преос. Амвросия, слышанных от него современными ему тоболянами.], что по отбытии преосвященного Амвросия в Тобольск его много беспокоил своими непрестанными спросами и допросами преемник его по Оренбургской епархии преосвященный Августин, спросами вроде, например, следующих: было ли сделано им что-нибудь по такому-то делу или об таком-то лице, или, если сделано, то что именно, как и на каком основании сделано им то или другое? Преосвященный Амвросий отвечал, отвечал на такие и подобные вопросы, да, наконец, совсем перестал отвечать. Вообще первый преемник Амвросия по Оренбургской епархии был пастырь весьма строгой жизни, довольно хороший проповедник своего времени и великий законник[108 - После преос. Августина осталось немало даже и печатных проповедей и очень много, к сожалению, только в рукописях, сочинений по законодательству росс. Церкви. См. его биографию в Странн. 1866 г., месяцы май и июнь, отд. 1.], но характера неспокойного, почему чрез 12 лет и 7 месяцев управления епархиею был уволен на покой и до самой смерти, последовавшей весьма нескоро после того, не был восстановлен для управления какою-нибудь епархиею.

Пишущему, наконец, известно о преосвященном Амвросии Келембете по отношению к Оренбургской епархии то еще, что ему она не очень-то нравилась. От него ли самого или от других, с которыми Амвросий имел более частую переписку, только об этом узнал бывший его сослуживец по Воронежу, с 1704 г. Старорусский епископ Евгений Болховитинов. Он, состоя, сначала по должности инспектора С.-Петербургской академни, а потом по званию викария Новгородской митрополии, в непрестанных сношениях с первоприсутствующим членом Св. Синода Новгородским и С.-Петербургским митрополитом Амвросием (Подобедовым), поэтому же нередко переписываясь, даже иногда лично видаясь с сим последним и пользуясь большою его доверенностию, принял живое участие в бывшем своем сослуживце, напоминал об нем митрополиту, ходатайствовал за него пред ним[109 - Еще в 1805 году Евгений хлопотал было о перемещении Амвросия с исправившейся ему епархии в Смоленск: «Скончался, — писал он в Воронеж от 12 июня 1805 г., — преосв. смоленский (Димитрий Устинович). Думал, переведут туда _бедного_ оренбургского. _Я_ давно умоляю о нем митрополита». Но тогда хлопоты эти остались бесплодными. Р. Арх. 1870 года, стр. 34.], и ходатайство его не осталось бесплодным: митрополит Амвросий докладывал об Амвросии Келембете Св. Синоду, и вот этот архипастырь чрез шесть с половиною лет управления Оренбургской епархиею, и именно 25 мая 1806 года, назначен к перемещению на старейшую и высокую по иерархической степени епархию Тобольскую с пожалованием его притом в сан архиепископа[110 - См. «Русский архив» 1870 г. №№ 4 и 5, стр. 844, последнее примечание.].

Думаем, что этому перемещению и возвышению не был не рад и сам преосвященный Амвросий, хотя он всегда помышлял более о небесном, чем о земном; да думаем и даже несомненно знаем, что этим был весьма доволен и преосвященный Евгений: в одном из писем своих к воронежскому своему приятелю Македонцу он с видимым удовольствием говорит, что его участие в судьбе преосвященного Амвросия не осталось без доброго действия, и при этом об нем, Келембете, выражается так: «Он (Келембет) человек простой, по драгоценно в нем то, что он человек добрый»[111 - Из писем митрополита Евгения, напечатанных в «Русс, архиве» 1870 г. №№ 4 и 5, стр. 774 и 844, а в особенности из письма ко мне от 7 июня 1870 года бывшего учителя воронежской гимназии г. Северного, который письма Евгениевы имел в руках, приготовлял их к изданию и послал в архив. Эти хлопоты Евгения за Амвросия и этот прекрасный об нем отзыв его не ясно ли показывают, что настоящей вражды в Воронеже между ними не было, и что все неприятности между ними происходили тогда единственно от того, что Евгений подшучивал над простотой и неловкостию своего ректора?].

Архиепископ Амвросий Келембет, назначенный к перемещению на Тобольскую епархию 25 мая, за довольно долгим неполучением переводного из Св. Синода указа и за оканчиванием обычных дел по епархиальному управлению, прибыл в Тобольск только в конце июля[112 - А не июня, как ошибочно сказано и у меня в статье: Встреча в Тобольске в старину вновь прибывших преосвященных (см. Чтения в общ. ист. и др. Росс. 1864 г.), и в биографии преосв. Амвросия, помещенной г. Абрамовым в «Страннике» 1869 г. (август, стр. 26) {См.: Т. 1 наст. собр. соч. С. 329–338}.] 1806 года. Подъехав к Тобольску пред вечером 28 июля, он остановился за рекою Иртышом, против Подчувашинского городского предместия, и вызвал туда ректора семинарии архимандрита Михаила (Бурдукова, впоследствии Иркутского архиепископа), кафедрального протоиерея Льва Земляницына, эконома архиерейского дома и соборных ключаря и молодого священника, впоследствии и почти до настоящего времени кафедрального протоиерея П. Фелицына. Переговорив с ними и приказав им что нужно, он отпустил их обратно в город и при наступлении вечера приказал в раскинутой для него на берегу реки палатке совершить всенощное бдение. На следующий день, 29 июля, в благовест к литургии преосвященный переправился чрез Иртыш и без всякой, прежними архиереями наблюдаемой, подобной крестному ходу церемонии, кроме звона на колокольнях всех градских церквей, прибыл прямо в собор и совершил там литургию. С его примера и все последующие тобольские преосвященные приезжали и приезжают в Тобольск уже без всякой «славы», а прямо или в собор, или в архиерейский дом, в свою крестовую церковь.

С отчислением в 1799 году осьми приуральских уездов ко вновь открытым тогда епархиям Пермской и Оренбургской Тобольская епархия значительно уменьшилась и сократилась. Но и за всем тем она сравнительно с внутренними великороссийскими епархиями все еще была очень обширна: с севера на юг простиралась слишком на 3200, да и с запада на восток больше чем на 2100 верст, и совмещала в себе по настоящему административному разделению целые три губернии: Тобольскую, Томскую и Енисейскую — и значительные части двух областей — Акмолинской и Семипалитинской; многие города Тобольской епархии того времени, например, Березов, Семипалатинск, Усть-Каменогорск, Бухтарма, Бийск, Барнаул, Кузнецк, Томск, Енисейск, Красноярск, Минусинск, Канск, Туринск и некоторые другие, с их округами отстояли от епархиального города не на десятки и сотни, а на целые тысячи, и именно до двух и до трех тысяч, верст. Сколько на таком пространстве было православного народонаселения, жившего притом смешанно с множеством и явных, и потаенных раскольников или жившего подле совсем неверующих магометан и язычников?! Сколько у этого православного народонаселения, и тем более у его духовенства и церквей, возникало дел и встречалось нужд, которые требовали скорого архипастырского разрешения, и сколько бывало обстоятельств, на которые требовалось архипастырю обращать строгое внимание и непрерывное наблюдение?! Между тем ни того, ни другого скоро сделать, даже об ином узнать скоро архипастырю не было никакой возможности — по одной отдаленности многих местностей его епархии, местностей, притом находящихся за огромными реками, горами и пр., и пр. От этого иногда возникали весьма неприятные дела, даже целые события.

Например, всего за четыре с половиною года до поступления преосвященного Амвросия на Тобольскую епархию вот что в ней случилось: в конце прошедшего и самом начале настоящего столетия тобольское епархиальное начальство стало ограничивать почитание почивавшего своими останками в Туруханском монастыре страдальца Василия Мангазейского[113 - Василий был прикащик мангазейского купца. Последний, подозревая его, однако ж, как дело показало, совершенно напрасно, в соучастии в ограблении какими-то недобрыми людьми во время пасхальной заутрени своей лавки, вместе с мангазейским воеводой Пушкиным пытал его, бил его своеручно и запытал, забил до смерти. См. «Странник» 1866, декабрь, отд. 1, стр. 97.], по крайней мере оно запрещало служить ему, как лицу неканонизованному, молебны и поминать его на отпустах. Между тем, попущением Божиим, в конце 1802 года и начале 1803 года вслед за Томском и Енисейском в Туруханске и его окрестностях открылась повальная с эпидемическим характером горячка. Народ, не думая о грехах своих и об исправлении своей жизни, приписал это общенародное бедствие именно гневу Божию за непочитание страдальца Василия и стал волноваться, чуть-чуть не поднял мятежа. Дело дошло до губернатора (томского), затем до министра внутренних дел, а чрез него до Святейшего Синода и даже до Государя Императора. Но было ли бы это, если б Туруханский монастырь находился вблизи епархиального города? Без сомнения, нет: епархиальное начальство из снисхождения к усердию и давней привычке народа оставило бы, по крайней мере до поры и до времени (как оно действительно и сделало, когда узнало о происшедшем), почитание мангазейского страдальца в прежнем виде, и волнение утихло бы на первых же порах[114 - Странн. 1868 г., окт., отд. 1, статья: Антоний (Знаменский), архиеп. тобольский, стр. 26–29. {См.: Т. 2 наст. собр. соч.}].

Другое происшествие: священник самой крайней на севере Енисейской губернии церкви, такой притом церкви, которая существовала и существует почти исключительно для новокрещенных местных инородцев, иногда не знавших даже и имени Христова и своих христианских имен, забыл или, лучше сказать, перепутал дни недельные: субботу, например, считал воскресеньем и по воскресеньям, разумеется, не служил. Могло ли бы это и что-либо подобное случиться, если бы епархия была не так обширна и растянута, если б церкви в ней не были так редки, как они были тогда, и самое народонаселение в иных ее местах не было слишком малочисленно и разбросано на далекие расстояния одно от другого?

Или: священники епархии и особенно церквей, отдаленных не только от архиерейского местопребывания, но и от своих духовных правлений и местных благочинных, именно по своей отдаленности от названных учреждений и лиц, а сверх того, по своей тогдашней необразованности, творили бог знает что, и об их действиях, иногда вредных лая их прихожан в смысле религиозном и нравственном, никто не знал и не ведал. Например, священники приходов, состоящих преимущественно из новокрещенных сибирских инородцев: остяков, вогулов, самоедов и проч., никогда не допускали этих более по имени, чем по вере и жизни, христиан до таинства причащения, а иные не пускали их даже в свои церкви молиться Богу. А почему? Не допускали до приобщения потому, что названные инородцы не соблюдали постов и в посты нередко ели и мясо убитых или пойманных ими зверей; а в церкви не впускали потому, что обувь у многих из них сделана была из собачьих, притом и с шерстью, шкур. Только случайно, и то едва ли не первый из тобольских преосвященных, именно описываемый здесь преосвященный Амвросий, узнал об этих распоряжениях строгих своих сопастырей и запретил им все такие и подобные строгости по отношению к новокрещенным, напомнив им один синодальный, снисходительный для сибирских новокрещенных по отношению к постам, указ и, разъяснив, что инородцы как во всякое время, так и в пост нередко не имеют чем иным питаться, кроме мяса диких животных, так что если требовать от них строгого соблюдения постов, то, пожалуй, можно всех их уморить с голоду, а собачьи шкуры как без шерсти, так и с шерстью и русскими во многих местах России употребляются и в виде рукавиц и перчаток, и вместо овчин под шубами и тулупами, в которых они, как и во всяком другом платье, ходят и в церковь.

Преосвященный Амвросий Келембет желал и чаял нового сокращения (после бывшего в 1799 году) пределов Тобольской епархии, но его желания и его чаяния осуществились уже после него: Енисейская губерния отделена от Тобольской епархии и присоединена на первый раз к Иркутской[115 - Енисейская губерния входила в состав Иркутской епархии в продолжение 10 лет; в 1844 году она отчислена от Иркутской и присоединена ко вновь учрежденной тогда епархии Томской; в мае 1861 или лучше в январе 1862 года открыта самоместная Енисейская епархия с резиденцией архиерейской в Красноярске.] спустя два года по отъезде его из Тобольска, и именно в 1824 году, а губерния Томская спустя 12 лет — в 1834 году.

В Тобольской епархии по отчислении от нее в 1799 году к вновь учрежденным тогда епархиям Пермской и Оренбургской осталось церквей 382. Для иной из внутренних российских епархий такого количества храмов Божиих было бы весьма достаточно, но не для епархии Тобольской. Выше мы видели, что Тобольская епархия и после 1799 года совмещала в себе три нынешние губернии: Тобольскую, Томскую и Енисейскую — и значительные части двух настоящего времени областей — Акмолинской и Семипалатинской, — и простиралась в длину больше чем на 3200, а в ширину слишком на 2100 верст. Здесь нужно еще сказать, что и народонаселение Тобольской епархии, притом только православное, простиралось тогда далеко за миллион душ одного мужского пола. Следовательно, при каждой церкви прихожан было вдвое, втрое, даже и впятеро более против положенного тогда законом, и именно от тысячи и до 10 тысяч душ, и особенно это нужно сказать о тогдашних приходах по Атгаю и по Омскому уезду, например, около Тюкалы и по реке Оше. Деревни от своих приходских церквей нередко отстояли не только на 50, но на 100, на 150 и даже на 300 верст. Лучшие, исправнейшие священники всю свою жизнь проводили почти в одних разъездах по своим приходам для исправления треб (впрочем, одних самых необходимых) и важнейших таинств, например, для крещения младенцев и приобщения больных, и у менее исправных священников случалось, что или младенцы умирали без крещения, или больные отходили в загробную жизнь без напутствования.

Кроме того, при малом количестве церквей, при крайней отдаленности селений от их приходских храмов, при недостаточности духовенства народ в Сибири к концу XVIII и началу XIX столетий отвык от храмов и от совершаемого в них общественного богослужения. Многие и многие не ходили и не ездили к богослужению даже и в свои приходские храмовые праздники или в такие праздники, каковы Рождество Христово и Пасха; многие, особенно женщины, в целую жизнь не бывали в церкви, кроме того времени, как венчались; немало было и таких, которые никогда не бывали у исповеди и св. причастия и сподоблялись этих таинств разве только в тяжких болезнях, пред смертию. Священников своих сибирские прихожане приглашали, да и доселе по местам приглашают к себе, в свои домы, почти единственно для крещения младенцев и напутствования больных, да иные еще для кратких молебствий и окропления своих жилищ и полей святой водой после Пасхи. Чтобы приглашать священников для молитвования родильниц и новорожденных, для служения по домам молебнов в дни, например, именин и при свадьбах, для соборования больных и пр., в Сибири, особенно по селам и деревням, не знали и не знают и обычая. Даже отпевать покойников во многих местах не приглашали и доселе не приглашают духовенство, а погребали и погребают их сами без отпевания, для чего почти при всех деревнях у них существовали и существуют свои кладбища. Еще раскольники, пользуясь отвычкою сибирского православного народонаселения от храма и его богослужения, редкою его встречею с духовенством, ловили, как говорится, в мутной воде рыбу, весьма легко и удобно рассеивали между православными свои заблуждения, мало-помалу отклоняли их от церкви; например, в Томской губернии отклонили от православия почти всех заводских крестьян, а также многих местностей по уездам Тарскому, Омскому, Ялуторовскому, Курганскому и Тюменскому.

Зло, какое происходило в Сибири для православия от малого количества в ней церквей и церковных причтов, тобольские архипастыри видели и старались отвратить его внушениями своей пастве строить, умножать храмы Божии. В этом отношении особенно был заботлив предместник Амвросия I архиепископ Антоний Знаменский (1803–1806 гг.): он и сам лично во время частых своих обозрений епархии внушал прихожанам большеприходных церквей для их же собственной пользы строить, умножать церкви, да то же самое предписывал делать уездным протоиереям и благочинным во время их проездов по селениям по своим служебным обязанностям, а также и местным священникам. Преосвященный Амвросий в заботливости умножить храмы Божии среди своей сибирской паствы не уступал своему предместнику.

Но, увы! Эта забота тобольских архипастырей оставалась, в особенности до 1816 года, как скоро увидим, если не совсем, то почти совсем без добрых последствий. Народ, привыкнув жить в удалении от церквей и без личного участия в богослужении и довольствуясь исполнением от духовенства только неизбежных таинств и треб, не сознавал еще настоятельной нужды в умножении своих приходских храмов и их причтов. Сверх того, в самом начале настоящего столетия последовал Высочайший указ о строении во всей Российской империи, не исключая и Сибири, как в городах, так и в селах, одних только каменных церквей. Народ при этом, инде даже и согласный строить деревянные церкви, от построения каменных решительно отказывался. В отзывах своих он обыкновенно, и, надобно сказать, по большей части совершенно справедливо, говорил: «Мы достаточны хлебом и скотом[116 - Увы! Ныне, вследствие частых неурожаев и упадков на скот, а отчасти и от усилившегося по местам пьянства, у сибиряков нет и в этом достатка, благосостояния.], но деньгами мы небогаты, лес у нас почти везде, даже и там, где близко его нет, дешев, да не дороги и постройки деревянные; напротив, дикого камня для бута и извести для кладки, щекатурки и побелки у нас, особенно почти по всей обширной Тобольской губернии, нет на целых тысячеверстных пространствах; равно нет почти нигде, кроме некоторых позначительнее городов, ни кирпичных заводов, ни знающих рабочих для выделки кирпича, да нет и мастеров для кладки каменных построек, кроме пьяных, развратных и совершенно неблагонадежных поселенцев». Были, правда, хотя немногие, и такие прихожане, которые по внушению самих ли преосвященных или местного духовенства согласились строить у себя каменные церкви; им выданы были и планы на церкви (к несчастью, на очень большие и двухэтажные), церкви даже и заложены. Но что же вышло? Только в городах, например, Томске, Ялуторовске и Туринске, в монастырях, например, в Ивановском, да в некоторых богатых селах отчасти Курганского, а более Ялуторовского уездов они были выстроены хотя не очень скоро, но благополучно, а в прочих селах, по скудости собственных местных средств и по нераспорядительности строителей, церкви одни строились по 20 и более лет, другие, построенные только до половины, по многу лет оставались непокрытыми и недостроенными, а иные так недостроенные и развалились.

Преосвященные тобольские, сначала Антоний (Знаменский), а потом, по отъезде его в Ярославль, Амвросий Келембет, и, конечно, одновременно с ними и иркутский преосвященный Вениамин возопияли пред Святейшим Синодом представлениями о неудобстве в Сибири, и в особенности по селам, строить непременно каменные церкви и просьбами об отмене сего постановления для их епархий. Долго не было на это согласия, с трудом, и то с Высочайшего разрешения, давались дозволения освятить те деревянные церкви, которые выстроены уже по издании вышеупомянутого указа (но с разрешений, данных от епархиального начальства еще ранее его), и только уже в 1816 году, следовательно, чрез 10 лет по вступлении преосвященного Амвросия на тобольскую паству, последовала отмена его, состоялось дозволение по-прежнему строить в Сибири по селам деревянные церкви[117 - Странн. 1868 г., окт., отд. 1, стр. 17–20; 1869 г., авг., отд. 1, стр. 27–29.]. С тех пор в Тобольской епархии церквей строилось, конечно, уже более прежнего, и число приходов умножилось более и более.

Преосвященный Амвросий Келембет, заботясь об умножении в пастве своей храмов Божиих, с тем вместе, и едва ли не более того, заботился об умножении при храмах образованного духовенства, об увеличении числа учеников Тобольской семинарии. Началом Тобольской семинарии служила славяно-русская, а потом русско-славяно-латинская архиерейская школа, открытая в 1703 году митрополитом Тобольским Филофеем Лещинским, а настоящая Тобольская семинария была открыта в 1744 году митрополитом Тобольским Антонием Нарожницким. Помещалась она до 1770 года при Тобольском архиерейском доме, но в сем году преосвященным Варлаамом 1 была перемещена в Тобольский Знаменский монастырь. Доколе учеников, особенно бурсаков, было немного и доколе в Знаменском монастыре все обстояло благополучно, дотоле семинарии помешаться здесь было удобно. Но пожар 27 и 28 апреля 1788 года, испепеливший почти весь Тобольск, испепелил и Знаменский монастырь. С сих пор семинарии с ее ректором и по крайней мере некоторыми учителями, со всеми более и более умножавшимися казенно-коштными учениками, классами, кухней, столовой и пр., и пр. довелось тесниться только в одном наскоро исправленном двухэтажном корпусе длиной в 38 и шириной в 8 сажень; в этом же корпусе находились две церкви и помещалась вся, хотя и немногочисленная, монастырская монашествующая братия с своими пекарней и трапезой. На пристройки к семинарии в 1804 году было ассигновано из казны восемь тысяч рублей.

Вновь прибывший пред тем архиепископ Антоний (Знаменский) вприбавку к ним исходатайствовал еще 12 тысяч, да присоединил к ним своих 500 рублей, которые остались у него от ассигнованных ему на проезд от Вологды до Тобольска. Но и опять остановка: преосвященный Антоний не хотел строить, по крайней мере распространять, семинарию в Знаменском монастыре, как расположенном среди базара и на местности низменной, грязной, притом в иные весны заливаемой водою; напротив, он хотел ее построить близ своего архиерейского дома в нагорной части города, и именно на мысу, называемом Чукман, где впоследствии поставлен памятник Ермаку. Здесь в августе 1805 года даже были выкопаны рвы и положен фундамент для главного семинарского корпуса, и тогда же немало было заготовлено материалов для постройки его в следующее лето. Но в начале следующего лета строитель архиепископ Антоний перемещен был в Ярославль, а преемник его, описываемый нами архипастырь, на постройку семинарии на Чукмане, кажется, взглянул не более, как на неполезную затею, как на фантазию: в монастыре, соображал он, есть для семинарии (хотя и один) готовый корпус, а на Чукмане все нужно будет строить вновь и на все постройки ассигнованных денег недостанет; в монастыре для семинаристов есть церковь, а в семинарии на Чукмане церкви не будет, и семинаристы должны будут ходить к богослужению или в собор, или в приходскую Никольскую, как ближайшую к Чуману, церковь; в том случае, если семинария останется в монастыре, ректор, живущий по званию настоятеля в Знаменском монастыре, завсегда будет с тем вместе находиться при семинарии, и, следовательно, надзор за семинаристами завсегда будет близкий, а в семинарию на Чукмане он станет приезжать (из монастыря) только на время классов; семинария, находясь в монастыре, всегда будет очень близко к воде, а семинария на Чукмане — вдалеке от воды. Все эти соображения в 1808 году были представлены в Святейший Синод, там они найдены основательными, и семинария осталась по-прежнему в Знаменском монастыре; на 20 тысяч, ассигнованных в 1804 и 1805 голах, и на наросшие на них проценты в количестве 2190 р. построен в 1809–1812 годах новый двухэтажный каменный корпус, впоследствии долго называвшийся училищным по той причине, что весь его нижний этаж был занят классами Тобольского духовного училища. Так как помещение семинарии и после этого все еще было тесноватое, то преосвященный Амвросий решился надстроить (впрочем, уже не для семинарии, а для училища) второй этаж на низменном монашеском корпусе (выстроенном в 1801 г.), но эта постройка, начатая при нем и стоившая казне 14597 рублей ассигнациями, была окончена уже при его преемнике Амвросии II[118 - Странн. 1869 г., авг., отд. 1, стр. 33 и 34.].

При заботе о помещении семинарии преосвященный Амвросий вместе с тем крепко заботился и об умножении числа учеников семинарии. Для этого он, подобно своему предместнику преосвященному Антонию, многократно посылал епархиальному духовенству указы представлять в семинарию всех детей мужского пола от 8 и до 18-летнего возраста; для этого он, выслав из бурсы, по крайней ее тесноте, всех отцовских, но живших в ней с уменьшенным за казенное содержание взносом детей, следующие за житье их на квартирах деньги строго взыскивал с нерадивых отцов чрез благочинных и духовные правления; для этого же он, подобно своему предместнику, за детьми бедных и многосемейных отцов и тем более за многими сиротами, в особенности же за хорошо учившимися из них и имевшими отличные способности, зачислял причетнические и диаконские места[119 - В 1811 г. из 694 семинаристов священно- и церковно-служительские места были зачислены за 150 человеками. (Из дел сем. архива).], а на словах и в указах вразумлял нерадивых или неразумных родителей о пользе учения их детей и при назначении на места всегда отдавал преимущество тем кандидатам-просителям, которые учились в семинарии, хотя бы то и в низших только классах. Для той же цели (т. е. для увеличения семинарии) преосвященный Амвросий внушал семинарскому начальству сколько возможно реже, только в крайних случаях, прибегать к исключению учеников из семинарии в наказание за безуспешность или и за проступки, а употреблять для взыскания с ленивых и провинившихся в чем-нибудь семинаристов другие меры, другие наказания; внушал еще всеми мерами (увещаниями, внушениями и проч.) удерживать от исключения и тех семинаристов, которые без всяких за ними проступков или недостатков сами ли лично или чрез своих родителей просили об исключении из семинарии.

Для этого же, между прочим, преосвященный Амвросий учеников богословия прикомандировывал к приходским церквам города Тобольска для исправления причетнических обязанностей с получением ими за это и причетнических доходов, а иным (разумеется, более благонадежным) ученикам-богословам давал даже диаконские в городе места, конечно, с дозволением им, предварительно посвящения, и жениться.

Правда, от иных исчисленных мер преосвященного Амвросия к увеличению Тобольской семинарии выходили отчасти и вредные последствия; например, от неисключения учеников из семинарии и за проступки иные ученики в шалостях своих доходили до последней крайности[120 - Раз, в святки ли, или же в масленицу, семинаристы, замаскировавшись, ходили по домам, что-то пели под игру в бубен, поздравляли хозяев с праздником и выпрашивали на водку, да с тем же являлись и в архиерейский дом. Но эта дерзость уже вывела из терпения доброго архипастыря: по его приказанию семинарское начальство главных виновников дерзкой затеи исключило из семинарии в епархиальное ведомство, а епархиальное ведомство отправило их в губернское правление, которое и распорядилось с ними бывшим тогда у него в обычае порядком, т. е. всех их отдало в солдаты.], а от назначения учеников богословия к исправлению при градских церквах причетнических обязанностей водворялись между этими богословами-причетниками леность, неприготовление уроков, уклонение от посещения классов и всегдашняя готовность оправдывать себя тем, что они были во время классов при совершении богослужения или при исправлении треб их священниками, тогда как при исследовании или дознании отговорки эти почти всегда оказывались фальшивыми[121 - Из дел семинарского архива.]. Но такими неблагоприятными последствиями иные из мер преосвященного Амвросия к увеличению Тобольской семинарии сопровождались только отчасти, в меньшинстве, а в большинстве они имели благие плоды.

Возьмем в пример хотя бы то же назначение учеников богословия, и особенно в последний год пред окончанием ими курса учения, к исправлению при градских церквах обязанностей церковно-, а иногда и священнослужительских. Бывшие богословы-диаконы[122 - Год тому назад умерший во всех отношениях отличный туринский протоиерей Василий Матвеевич Дергачев был один из тех диаконов тобольских, которые при Келембете дьяконствовали и вместе учились богословию и другим предметам последнего класса семинарии.] или причетники по окончании курса и по рукоположении во священники все и с первого раза оказывались хорошо знающими свои обязанности; они не только правильно читали и пели, но и хорошо, правильно служили, совершали таинства и требы, не учились исправлению их, к унижению себя и своего семинарского учения, у своих причетников и не смешили, и не соблазняли своими ошибками при совершении богослужения и требоисправления своих прихожан, как это нередко случалось прежде, да случается и теперь со вновь посвященными отцами иереями[123 - Из одной резолюции покойного митрополита Московского Филарета (от 15 октября 1830 г.) видно, что богослов накануне посвящения во священника на Троицком подворье за всенощной «читал шестопсалмие затруднительно и с погрешностями, не знал, сколько раз должно произнести «слова в вышних Богу…» и аллилуйя говорил по дважды». Прогневавшийся архипастырь богослова-неумеху посвятил на первый раз только в диакона и велел консистории свою резолюцию сообщить в обе московские семинарии «с тем, чтобы (там) приучали учеников к благоговейному упражнению в богослужении и не присылали в епархию с аттестатами гордых невежд, неуважающих церковного служения, которого они недостойны». (См. Душеп. чт. 1874 г., апр., стр. 498). Пишущему случалось слыхать, что инспектор Тобольской семинарии, следовательно академист (давно и давно умерший Н. И. П-в, а в монашестве Ниф.), читал на вечерней молитве у казенно-коштных учеников либо за всенощной: «Святый Боже, святый крепкий… _трижды_; Господи помилуй, Господи помилуй… _трижды»._]. Ужели это не польза?! А главное здесь то, что тут достигалась существенная и наиболее желаемая преосвященным цель, а именно: увеличение Тобольской семинарии и чрез то умножение при церквах Тобольской епархии числа ученых священников и хотя полу-ученых диаконов и причетников: в 1806 году (это год прибытия Амвросия Келембета в Тобольск) учеников в Тобольской семинарии было 385, а в 1807 г. — 452, в 1808-м — 545, в 1809-м — 600, в 1810-м — 634, в 1811-м — 694[124 - Странн. 1864 г., авг., отд. 1, стр. 33.], а к 1818 году (год преобразования) их накопилось уже до 800 человек[125 - Из учившихся и кончивших курс семинарии при Амвросии Келембете между прочим в 1820 году были хорошие протоиереи (ишимские) Павел Седачев, сначала служивший учителем и инспектором тобольского духовного училища, и Николай Кайдалов, а особенно хорошие по способностям и по делам управления вверяемых им частей были протоиереи же: ишимский Василий Попов и омский Дмитрий Пономарев.].

В помощь Тобольской семинарии преосвященный Амвросий в конце 1807 года открыл в Томском Алексеевском монастыре вместо русской школы трехклассное латино-русское училище под названием _гимназиума,_ или духовной _гимназии._ Поводом к открытию сего училища, или духовной гимназии, было то, что духовенство Томской губернии частию по фальшивой родительской жалостливости к детям, частию (по крайней мере иные) по бедности своей, а более по отдаленности от Тобольска, несмотря ни на какие указы и никакие угрозы от епархиального начальства, не представляло своих детей в Тобольскую семинарию и оставляло их если не совсем безграмотными, то полуграмотными или только грамотными, а между тем образованное духовенство требовалось и для той части Тобольской епархии.

При открытии Томского духовного гимназиума было только восемь учеников, но к августу, сентябрю и октябрю 1808 года вследствие строгих архиерейских распоряжений собралось в него из разных округов Томской и Енисейской губерний учеников уже много, и ученье в нем пошло своим чередом. Начальник Томской духовной гимназии (первым начальником был архимандрит Томского Алексеевского монастыря Феофилакт) назывался гимназиарх. Этой духовной гимназии даны были некоторые особенные привилегии: например, предоставлено было за хорошими ее учениками зачислять причетнические места, притом зачислять именно по воле гимназиарха; с тех мест наличные причты должны были доставлять ученикам по 30 рублей в год; за учителями гимназии зачислялись места священнические. К сожалению[126 - К сожалению, говорю, потому что из учившихся в этой гимназии и, разумеется, после доучивавшихся в Тобольской семинарии, выходили лучшие уездные протоиереи, члены консистории и благочинные.], Томская духовная гимназия в цветущем состоянии находилась только до 1816 года. В этом году при слухах о предстоящем правительственном преобразовании всех духовных училищ она по-прежнему обращена в плохую русскую школу[127 - Из училищных дел, хранящихся в архиве Томского Алексеевского монастыря.].

Но русские школы, которые частию поддержаны и частию вновь были открыты архиепископом Антонием при архиерейском доме и в монастырях Рафаиловском, Тюменском, Абалацком, Енисейском, Томском, Туруханском и Кондинском, преосвященным Амвросием были закрыты, только неизвестно, когда именно: вскоре ли по прибытии его на тобольскую паству или уже при самом преобразовании семинарии. А закрыты они были, по всей вероятности, по той же самой причине, по которой предместник его закрыл таковые же школы, прежде находившиеся при некоторых (например, и при Омском) духовных правлениях — именно по крайней их неудовлетворительности[128 - Странн. 1868 г., отд. 1, статья: архиепископ Антоний Знаменский.].

Тобольская семинария, преосвященным Амвросием I построенная и, главное, умноженная в числе учащихся при нем же, вслед за преобразованием академий Петербургской, Московской и Киевской и многих семинарий была и преобразована. Это последовало 16 октября 1818 года. Из низших ее классов фары (или аналогии) и инфимы — образовано приходское училище с двумя классами — первым и вторым приходскими, из классов грамматики и синтаксимы образовано уездное училище с низшим и высшим отделениями, иначе с третьим и четвертым училищными классами, а из четырех высших классов сформирована собственно семинария из трех классов: риторики (в состав ее вошла и прежняя поэзия), философии и богословия. К предметам, преподававшимся прежде, присоединено преподавание еврейского языка, но классы татарского языка и рисования закрыты. Из начальников семинарии ректор и остался с названием ректора, а префект переименован в инспектора, преподавателями в преобразованной семинарии могли быть только учившиеся в академиях, и притом уже преобразованных; из них имевшие степень магистра стали называться профессорами, а имевшие степень кандидата — учителями. Из прежних преподавателей в преобразованной семинарии остался только один — учитель математики, физики и немецкого языка ключарь кафедрального собора протоиерей Петр Михайлович Карпинский; уволены из нее даже ректор — архимандрит Серафим и префект — кафедральный протоиерей Лев Васильевич Земляницын: первый, впрочем, не по неимению прав или способностей на управление преобразованной семинарии и преподавание в ней, но, как увидим ниже, за свой характер, сварливый и неуживчивый, а последний — единственно потому, что учился гораздо ранее преобразования академий, еще в предшественнице Петербургской академии, главной Александро-Невской семинарии вместе со Сперанским[129 - По увольнении из семинарии Земляницын сделан ректором тобольских духовных училищ.].

Взамен прежних преподавателей в преобразованную семинарию осенью же 1818 года прибыли из воспитанников Московской академии первого курса магистр Василий Федорович Капустин и кандидаты Яков Иванович Ласточкин, Любвин и Даев. Первый из них определен инспектором семинарии и профессором философии, второй — учителем словесности, остальные двое заняли кафедры церковной и гражданской истории с некоторыми другими предметами. В начале следующего 1818 года прибыл на смену Серафиму ректор Евгений.

С преобразования семинарии лучшие из ее воспитанников для дальнейшего образования стали посылаться в Московскую духовную академию[130 - В год преобразования (1818) и были посланы в состав третьего курса Московской академии студенты: Н. Ив., в монашестве Нифонт, Попов, впоследствии инспектор и (ненадолго) ректор Тобольской семинарии; Андрей Тимофеевич Тыжнов, иначе Милославов, впоследствии (под именем архимандрита Евфимия) инспектор и даже ректор той же родной семинарии; и несчастный Семен Иванович Тиханов, впоследствии за свои слабости писарь батальонной или другой какой-то военной канцелярии.], тогда как прежде они посылались сначала в С.-Петербургскую и потом в Казанскую, при преобразованиях (кажется, в 1817 г.) закрытую, академию.

Тобольская семинария, с 1764 по 1765 гг. получавшая на свое содержание сначала по 490, а потом по 2000 рублей, затем (1798 г.) по 4000 и с 1807 года по 8000 рублей, с преобразования в два года (1819 и 1820) получала по 19050 рублей, ас 1821 года начала получать по 31060 рублей ассигнациями[131 - Из сих 31060 р. 20 тысяч было назначено на содержание 100 казеннокоштников, учащих и других служащих при семинарии (напр., секретаря, лекаря и пр.), остальные — на содержание дома, прислуги и пр.], да на училища: уездное — 2650 и приходское –1060 р., а всего 34770 рублей (асс.)[132 - Из дел архива правления Тобольской семинарии.].

В Тобольской семинарии как до преобразования, так и после преобразования ее, при преосвященном Амвросии, к его утешению, бывали хорошие преподаватели и хорошие ректора. Из преподавателей отличались способностями: 1) сибиряк, но воспитанник главной Александро-Невской семинарии (в одно время со Словцовым и Сперанским), префект семинарии, кафедральный протоиерей Лев Васильевич Земляницын, преподававший по обстоятельствам и временам то философию, то богословие; 2) воспитанник С.-Петербургской академии по старому ее образованию, настоятель Ивановского Межугорского монастыря, а впоследствии по своей, в старину нередкой у ученых, болезни живший на покое в Тобольском Знаменском монастыре игумен Вениамин; 3) священник, а впоследствии ключарь, соборный протоиерей Петр Михайлович Карпинский[133 - До преобразования Карпинский довольно долго учил, кроме математики, рисованию.]; из вышеупомянутых присланных из Московской академии: 4) Капустин и 5) Ласточкин, оба славившиеся в Тобольске искусством сказывания проповедей и, сверх того, первый — преподаванием философии, а последний — словесности. Впрочем, первый славился и был полезен на семинарской службе только года три или четыре: с половины 1821 года он обременен был должностями, потому что сверх профессорства и инспекторства стал еще (по смерти Земляницына) проходить должности ректора тобольских духовных училищ, кафедрального протоиерея и члена консистории, а под конец жизни (в половине 1826 г.) неоднократно подвергался страшной болезни (умопомешательству).

Ректоров семинарии, и все архимандритов Тобольского Знаменского монастыря, при Амвросии Келембете было четыре: Михаил Бурдуков, Филарет Амфитеатров, Серафим Голосов и Евгений Баженов.

Михаил родом был сибиряк, образование получил в Тобольской семинарии, служил сначала священником и ключарем Тобольского кафедрального собора и в то же время учителем Тобольской семинарии, а потом, по вдовстве и пострижении в монашество, посвящен (2 июля 1799 г.) в архимандрита Тобольского Знаменского монастыря и определен ректором семинарии и учителем богословия[134 - Странн. 1868 г., статья: Архиеп. Антоний Знаменский.]. Все это было с ректором Михаилом при преосвященном тобольском Варлааме 1. Но преемнику Варлаама Антонию Знаменскому, преосвященному глубоко ученому и даровитому, но с тем вместе болезненному и раздражительному, Михаил по своему недостаточному будто бы знанию богословских наук и по своей будто бы слабохарактерности не нравился, почему в 1805 году и был им устранен от преподавания богословия, а в следующем 1806 году, согласно его же представлению, и совсем был уволен от семинарской службы с назначением настоятелем бедного и малоизвестного Онежского Крестного (Олонецкой Губернии) монастыря. Михаил уже и выехал было из Тобольска, но на пути, в Перми (вследствие ходатайства за него какого-то благодетеля), получил из Святейшего Синода новый указ — возвратиться в Тобольск и быть там при прежних должностях. Вслед за сим в том же 1806 году (29 июня) выбыл из Тобольска в Ярославль и сам преосвященный Антоний, а на его место в Тобольск прибыл Амвросий Келембет. Новый архипастырь правильнее оценил ректора Михаила, почему п рекомендовал его пред Святейшим Синодом с наилучшей стороны, так что в 1809 году его вызвали на чреду священнослужения в С.-Петербург, в следующем году назначили ректором Тверской семинарии и настоятелем богатого Макариева Калязинского монастыря, а в октябре 1814 года хиротонисали в епископа Иркутской епархии, которою он с пользою для паствы и хвалою для себя и управлял (под конец уже в сане архиепископа) около 16 лет, до самой смерти своей, последовавшей 5 июня 1830 года. С какою ласкою и любовию преосвященный Амвросий принимал преосвященного Михаила в проезд его чрез родной ему Тобольск в Иркутск в начале декабря 1814 года! Ему он вместо себя предоставил служить литургию в соборе в праздник святителя Николая 6 декабря.

По отъезде ректора Михаила в Петербург Тобольская семинария почти два года оставалась без ректора и была управляема сначала тюменским архимандритом Гавриилом, а потом, по смерти его. своим префектом Земляницыным, и только 16 декабря 1870 года был назначен ректором ее ректор же Оренбургской (или Уфимской) семинарии архимандрит Филарет Амфитеатров. Филарет (в миру Феодор Егорович), впоследствии весьма известный Киевский митрополит, — уроженец Орловской епархии, учился в Севской семинарии, в 1798 году по окончании курса учения он принял пострижение и чрез 4 года службы в семинарии (Севской же, иначе Орловской)[135 - В прошедшем столетии и начале настоящего орловские архиереи жили в гор. Севске, там же находилась и семинария Орловская.] сначала учителем, а потом префектом он сделался (в 1801 г.) ректором оной… И тогда, как и всегда с детства и до блаженной кончины, Филарет вел жизнь самую строгую, свято-подвижническую, да и преподаватель он был хороший[136 - О Филарете киевском, как способном преподавателе, в особенности в среднем духовно-учебном заведении, пишущему в конце 30-х годов не раз доводилось слыхать от даровитого ученика его по Севской семинарии советника тоб. губ. правления Ст. Мих. Семенова.]; но преосвященный орловский и севский Досифей не любил его и жаловался на него Синоду. Святейший Синод в октябре 1804 года перевел Филарета ректором же в Оренбургскую, иначе Уфимскую, семинарию, только его не полюбил и оренбургский преосвященный, весьма строгий и мнительный Августин. Филарет был уже недалек от беды, например, от устранения навсегда от духовно-учебной службы, но спасение ему последовало, откуда он и не чаял… В Петербурге у первенствующего члена Святейшего Синода митрополита Амвросия (Подобедова) служил регентом его хора и пользовался его расположением известный композитор пьес духовного содержания протоиерей Петр Иванович Турчанинов, который знал Филарета как человека умного и добродетельнейшей жизни еще со времени службы своей в Севске[137 - Турчанинов до Петербурга действительно служил между прочим в Севске, и там он управлял архиерейским хором, да там же и во священники посвятился.]. Турчанинов, узнавши случайно, что Филарет и в Уфе бедствует, и бедствует совершенно безвинно, решился спасти его: он и сам лично, и чрез домашнего секретаря, и чрез некоторых заслуженных лиц успел раскрыть в глазах митрополита истину, и вот архимандрит Филарет Амфитеатров указом от 16 декабря 1810 года перемещен из Уфимской семинарии в семинарию Тобольскую[138 - Все это, хотя кратко и с некоторыми ошибками, рассказано в Странн. 1862 г., сент., отд. 1, в статье: прот. Турчанинов, па стр. 407 и след.], однако ж с замечанием от митрополита Турчанинову, что если еще и тобольский архиерей станет жаловаться на отца архимандрита Филарета, тогда пусть уже Филарет пеняет сам на себя[139 - Митрополит Амвросий до 1762 года был севским архиереем, знать Филарета, или тогда еще только мальчика Федора Амфитеатрова, он не мог, но он мог знать, и с хорошей стороны, его отца-священника, быть может, и поэтому, то есть по старой памяти о прежних своих подчиненных, Амвросий пожалел Филарета.]. К счастию, предостережение высокопреосвященного митрополита оказалось ненужным: Филарет вел по-прежнему жизнь самую строгую, начальству был благопокорен, обращался с сослуживцами, подчиненными и встречавшимися посторонними лицами тихо и вежливо, проходил свои обязанности как по званию ректора и преподавателя[140 - Филарет в Тобольской семинарии преподавал одну философию, и то уже только с июля 1812 года, за увольнением тогда от преподавания ее ученого, но слабого игумена Вениамина; богословия же он, вопреки обычаю почти всех ректоров того и последующего времени, не преподавал затем, что при его приезде в Тобольск, да и во все время службы его в Тобольске в семинарии богословскую кафедру занимал весьма почтенный префект ее, кафедральный протоиерей Л.В. Земляницын. Филарет оставил по себе в Тобольской семинарии некоторую память тем еще, что выучил, занимаясь частным домашним образом, французскому языку одного богослова (Матвея Неводчикова), который начал (с 1811 г.) первый преподавать этот язык в семинарии.] семинарии, так и по званию члена консистории и благочинного монастырей с усердием и пользою. Преосвященный Амвросий все это видел, все это знал и ценил своего ректора по достоинству, да, по всей вероятности, он, как сам прежде и в Киеве, и в Воронеже подвергался напраслинам, то и сострадал невинно теснимому. Потому отзывы его пред высшим начальством о Филарете завсегда были наилучшие, и потому же в 1813 году, следовательно, чрез два или чрез два с половиною года службы в Тобольске, Филарета вызвали на чреду священнослужения в С.-Петербург[141 - Из дел архива Тобольской семинарии. По весьма ограниченному семинарскому жалованью, по скудным монастырским доходам и своему пищелюбию Филарет при отъезде из Тобольска не имел и теплой шубы, а уехал в шубе, подаренной ему купцом Алексеем Мир. Гневашевым.], там в 1814 году его удостоили степени доктора богословия (помнится, за истолкование Нагорной проповеди Спасителя) и в том же году сделали инспектором сначала С.-Петербургской, а потом Московской академии (по поводу преобразования в то время сей последней); служил он затем ректором той же академии, Калужским епископом и архиепископом Рязанским, Казанским и Ярославским и, наконец (с 1853 г. и по смерть свою, последовавшую в конце 1857 года), митрополитом Киевским.

Ректор Серафим Голосов родом был ярославец. Образование получил в Ярославской семинарии, да в ней же в течение семи лет служил и преподавателем сначала латинского языка, а потом риторики, философии и (постоянно) немецкого языка[142 - Серафим по-немецки, как значилось в его послужном списке, переводил, сочинял и говорил.]. С пострижением в монашество, что было в августе 1809 года, Серафим был назначен префектом и учителем философии Вифанской семинарии, а чрез два года и пять месяцев сделан ее ректором и преподавателем в ней богословия. Состоя на этих должностях, он, говорят, пользовался особенным вниманием жившего в Вифании в последние годы своей жизни добрейшего, но тогда уже престарелого митрополита Платона. Однако ж это внимание знаменитого московского архипастыря, а с тем вместе собственная гордость, самомнительность и дурной характер сгубили его. По всей вероятности, из-за них с небольшим чрез год по смерти Платона, и именно в конце 1813 года, Серафим из Вифанской семинарии перемещен был, хотя ректором же и притом уже архимандритом, но в Тобольскую, отдаленную, притом сибирскую, семинарию, и из-за тех же, конечно, качеств, он, прибыв в Тобольск и явившись к преосвященному Амвросию Келембету, имел смелость предложить ему такого рода вопрос: «Как прикажете, ваше высокопреосвященство, обращаться с вами: гак ли, как с начальником, или как с сослуживцем и другом? Со мной приснопамятный святитель Платон обращался чрезвычайно милостиво; он всегда принимал меня как сына!». Преосвященный Амвросий так был, что называется, озадачен этим неожиданным вопросом, что не нашелся порядком и ответить на него. «А как вам угодно, — сказал он, — как знаете, так и обращайтесь». Он и в семинарии распоряжался не с такою деликатностию, как его предместник: например, преподавание богословия с 16 сентября 1814 года он принял на себя, а преподававшему его уже девять лет префекту Земляницыну предоставил по-прежнему преподавать философию.

Пять лет служил Серафим в Тобольской семинарии, и в эти пять лет преосвященному Амвросию много довелось потерпеть от него огорчений: то и дело получал он и на бумаге, и на словах от него дерзости и грубости. Наконец владыка стал жаловаться на него, и вследствие его жалоб по случаю преобразования семинарии, как мы и видели, удалили его (в начале 1819 г.) из Тобольска и даже совсем устранили от учебной службы[143 - Тобольские семинаристы конца 10-х и начала 20-х годов, ныне почти глубокие старцы, рассказывают, что Серафим уехал из Тобольска, не простившись с ничем неповинным в его удалении преемником своим, т. е. ректором Евгением, и как бы с угрозой ему, а может быть, кому-либо и выше его, сказал: «Авось, Серафим когда-нибудь и опять возникнет, вознесется». (Чаяние или предсказание это, однако ж, не сбылось).], послав в настоятели Свияжского монастыря Казанской епархии, а после переместив и отсюда в какой-то бедный монастырь, находящийся близ Симбирска. В последнем месте служения Серафим от скуки, от неимения с кем потолковать о философских и особенно богословских предметах[144 - В Симбирске до 1842 года не было ни архиерейской кафедры, ни духовной семинарии.] крепко сблизился, даже подружился с жившим в Симбирске вроде ссылки известным издателем Сионского Вестника, масоном или мартинистом Алекс. Фед. Лабзиным. Замечательно, что эти два как бы изгнанника, бывавши друг у друга часто, встречались всегда приятелями и друзьями, но расставались если не всегда, то почти всегда врагами, чуть-чуть не с проклятиями друг другу; и все это бывало, по крайней мере преимущественно, вследствие их бесед и споров о философии, о текстах Св. Писания и догматах веры: один смотрел на них как масон, как мартинист, а другой — как строгий православный богослов. Но здесь нужно сделать и другое замечание: шумел, горячился всего больше Серафим, но почти всегда Серафим же первый и мирился; после страшной ссоры пройдет несколько дней, пройдет какая-нибудь неделя, и Серафим или сам едет к Лабзину, или его приглашает к себе, и они встречаются, как будто бы ничего не бывало между ними, и начинают говорить по-дружески, а там смотришь — опять заспорили, зашумели и так далее[145 - Чьи-то воспоминания об этом были напечатаны в одном довольно давно прекратившемся педагогическом журнале.].

Ректор Евгений Баженов родился в 1787 году в Тульской губернии от сельского причетника. Первоначальное образование он получил в Коломенском духовном училище, а дальнейшее — в Московской славяно-греко-латинской академии. По окончании курса Евгений был учителем сначала в Тульской семинарии, а потом в Казанской духовной академии — по старому ее образованию. По пострижении в монашество и посвящении в архимандрита он в начале 1819 года назначен в ректоры Тобольской семинарии. В шестилетнее управление этою семинариею Евгений приобрел себе славу знатока богословских наук и искусного преподавателя их, строгого (иногда до горячности и суровости)[146 - От горячности Евгений, говорят, был постоянно сух и бледен. Впрочем, под конец управления Тобольской семинарией этот ее ректор, вследствие предостережений от одного умного и доброго тобольского доктора, сделался мягче, сдержаннее и потому здоровее прежнего.] и весьма полезного начальника, хорошего проповедника и приятного собеседника в обществе, в собраниях лиц духовных и светских. Из Тобольской семинарии Евгений в 1824 или 1825 году перемещен ректором же в семинарию Костромскую, из которой в 1829 году он был вызван на чреду священнослужения в С.-Петербург, где и был посвящен в епископа Тамбовского. После Тамбова он служил епископом же в Минске, а потом архиепископом в Тифлисе, Астрахани и, наконец, во Пскове и везде отличался как строгостию, так и дельностию своего управления. Скончался он в последнем месте служения в июле 1862 года, быв уже 75 лет.

При преосвященном Амвросии в 1818 году было открыто в Тобольске отделение Библейского общества, которое учреждено у нас в России в 1813 году и которое имело главною своею задачею распространять в народе Священное Писание на понятных для него языках. Вице-президентами Тобольского отделения назначены преосвященный Амвросий и тогдашний губернатор тобольский Осипов, а членами его, кроме многих других, ректор семинарии Серафим (а после него Евгений), кафедральный протоиерей Лев Земляницын и ключарь протоиерей Петр Фелицын. Изданий Библейского общества: библий в большую четверть листа и в большую же осьмушку, новых заветов как на одном котором-либо, или славянском, или русском, языке, так и на двух — славянском и русском вместе, псалтирей на русском языке и пр. — в Тобольск наслано было столько, что, несмотря на распродажу их по самым дешевым ценам, на раздачу даром желающим бедным и в некоторые учреждения (остроги, богадельни, городские больницы и пр.), на безмездную же раздачу и полных библий, и новых заветов (на славянско-русском наречии) всем, окончившим каждый курс Тобольской семинарии, эти издания, особенно новые заветы на одном славянском языке, в значительном количестве оставались неизрасходованными не только в 40-х, а частию и в 50-х годах.

Об этом, т. е. об открытии в Тобольске отделения Библейского общества, по-видимому, можно бы и не говорить в жизнеописании преосвященного Амвросия, потому что отделения эти (всех их было 57) были тогда открыты во всех епархиях и губерниях, и члены сих отделений, не исключая и самих их вице-президентов, везде занимались одними и теми же делами (сбором пожертвований в пользу общества, сбытом по дешевой цене экземпляров Св. Писания и пр.); но сделать это опущение можно было бы, опять скажем, только по-видимому, а не по существу самого дела. Тобольская епархия, не как многие епархии великороссийские и малороссийские, и теперь еще состоит, а тем более прежде (до отделения ее от епархий Енисейской и Томской) состояла не из одних русских православных христиан, но также из новокрещенных инородцев: остяков, вогулов, самоедов и пр. Большая часть их крещены давно, еще митрополитом Тобольским Филофеем Лещинским между 1712–1727 годами, но христианство и до сих пор к ним плохо привилось: иные из них не умеют назвать имени Господа Иисуса Христа, а что и того еще хуже — иные из них тайно отправляют обряды языческого богослужения, имеют шаманов (вроде жрецов) и скрывают в потаенных местах идолов; и все это преимущественно оттого, что они, новокрещенные, в большинстве не понимая не только славянского, но и русского языка, никогда и ничего из Писания и богослужения не читали и не читают, не слыхали и не слышат на их родном, понятном для них языке.

Вот Тобольское отделение Библейского общества и хотело бы оказать местным новокрещенным хотя не всех, а по крайней мере двух их народностей — остякам и вогулам[147 - Можно сказать, что и трех, потому что, например, самоеды березовские хорошо понимают язык своих соседей — остяков.], поистине христианское, чисто духовное благодеяние, перевести на их языки Евангелие и нужнейшие христианские молитвы. Вице-президенты его, преосвященный Амвросий и губернатор Осипов, и предложили двум своим сочленам, и именно березовскому протоиерею Вергунову и ключарю кафедрального собора Фелицыну. ради меньшей братии Христовой принять на себя труд переложения Св. Писания и молитв на родные их наречия. Оба названных лица не отреклись от сего предложения: протоиерей Вергунов. как родился на низу (т. е. на нижних частях реки Иртыша или Оби), да и служил весь свой век на низу же. среди остяков, и знал остяцкий язык как свой природный, принял на себя перевод Писания на остяцкий язык, а ключарь Фелицын обещал заняться переводом на язык вогульский. Фелицын в этом случае находился сравнительно с Вергуновым в менее выгодном положении: родом он был из-под Москвы, да и школьное образование получил не в Тобольске, а в Москве, Калуге и частию в Вологде, в Тобольской семинарии он учился только каких-нибудь 3 или 4 месяца пред самым окончанием курса. Но он весьма долго (всего-то 20 лет) служил благочинным низовских и преимущественно между вогульским населением, например, по реке Конде устроенных церквей; каждогодно объезжая эти церкви, он непрестанно встречался с вогулами, вступал с ними в разговоры и при своей природной даровитости узнал их разговорный язык. Впрочем, Петр Андреевич не слишком надеялся на свое знание вогульского языка: для более верного исполнения принятого им поручения он с дозволения начальства вызвал в Тобольск двух родившихся среди вогулов и служивших при вогульских церквах смышленых причетников братьев Поповых, которые под его надзором и при его непрерывном руководстве и занимались переводом, и перевели они (конечно, не вдруг, а с рассрочками и перемежками) много, даже очень много: 1) молитвы: Царю небесный… Отче наш… Богородице Дево… Упование мое Отец… Преславная Приснодево… Все упование мое на Тя возлагаю; 2) Символ веры, 3) заповеди, 4) псалом: Помилуя мя Боже… 5) краткое нравоучение: Буди благочестив; 6) таблицу о должностях христианина; 7) краткий катехизис митрополита Платона; 8) священную историю для детей и 9) все четыре Евангелия — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна[148 - Позже на вогульский язык по просьбе генерал-губернатора Вельяминова переведен был устав (Сперанского) для управления сибирскими инородцами.]. Затем Фелицын, не доверяя много ни себе, ни причетникам Поповым, с вогульскими переводами несколько раз отправлялся в свое благочиние на р. Конду, ездил там по вогульским юртам, собирал к себе вогулов, которые посмышленее, читал им свои переводы; когда те чего-нибудь не понимали, то после расспросов и разных толков с ними исправлял, делал понятным. Так как эта проверка переводов производилась более в декабре и январе, когда обыкновенно благочинные производят годичное обозрение церквей и отбирают от причтов годовую отчетность, то Фелипыну приводилось притом терпеть и холод, и голод. Холод терпел он потому, что юрты вогулов, по словам самого терпевшего, обыкновенно построены из тонкого леса и бывают немшоные; для света в них вместо оконниц вставлены в окна тонкие льдины, для согревания находится в них один только чувал (нечто вроде камина), от которого в юртах нередко бывает множество дыма; а голод потому, что привозимый с собой запас съестного благочинный часто из жалости раздавал детям голодующих вогулов и сам нередко питался одной рыбой — ершами и окунями, добываемыми в множестве в Конде; и это продолжалось до тех пор, пока не приезжал он в какое-нибудь село, где для дальнейшей поездки и поверки своих переводов у кого-нибудь из духовенства или из мелких торговцев снова запасался съестными припасами[149 - Из воспоминаний Ф — на о его жизни.].

В самом начале 1821 года или в конце предыдущего года переводы Фелицына на вогульский язык (впрочем, не все нами выше исчисленные[150 - Не были, например, отправлены и, вероятно, по неготовности их к тому времени: два последних Евангелия, 50-й псалом, нравоучения о должностях христианина и некоторые молитвы.]) были отправлены обществом из Тобольска в Библейское общество, а сим переданы в с. — петербургский цензурный комитет. Одновременно с ним и туда же посланы переводы (только Евангелия от Матфея и десятословия)[151 - Десятисловие — десять заповедей, данных Богом через пророка Моисея на горе Синай (Исход. 20, 1 –17). — _прим._издателя_] на остяцкий язык протоиерея Вергунова. Но, увы! Переводы обоих трудившихся духовной цензурой найдены неудовлетворительными, почему Св. Синод от 17 апреля 1821 года возвратил их преосвященному Амвросию с поручением их исправить чрез лиц благонадежных и знающих вогульский и остяцкий языки сообразно с замечаниями цензора. Но таких-то лиц не оказалось, и переводы по необходимости были возвращены тем же протоиереям, которые и трудились над ними, с объявлением им означенного предписания и вместе желания Св. Синода. Однако ж протоиереи Вергунов и Фелицын, по сознанию ли своего бессилия сделать лучше требовавшееся от них дело или потому, что для них казались оскорбительными строгие замечания цензора (который притом, по их мнению, как не знающий ни остяцкого, ни вогульского языков[152 - Однако ж цензор Павский, сельский уроженец Петербургской епархии, мог знать финский язык, а остяцкий и вогульский языки суть наречия финского {Остяцкий (хантыйский), вогульский (мансийский) и финский языки принадлежат к разным подгруппам финно-угорской группы уральской языковой семьи — _прим._издателя_}.], вовсе не мог и судить о достоинстве их трудов, а между тем судил и осудил их), переводов своих не только не исправили, но даже и обратно не представили их в отделение Библейского общества[153 - Из дел консисторского архива.].

Между тем преосвященный Амвросий к тому времени уже одряхлел и в конце 1822 года, выпросив себе увольнение на покой, уехал из Сибири в Малороссию, да и дела самого Библейского общества тогда сильно поколебались, так что в 1874 году оно было закрыто… Из трудившихся над вогульским переводом причетники братья Поповы по ходатайству Фелицына рукоположены во священники, а сам Фелицын в 1818 году получил скуфью, в следующем 1819 году награжден и камилавкой[154 - Выл ли чем-нибудь награжден тогда протоиерей Вергунов, пишущему неизвестно.], да он от своего труда имел и духовное утешение: «по его словам (написанным в его воспоминаниях о собственной его жизни), местные священно и церковнослужители имели списки его вогульских переводов, читали вогулам на родном их языке Евангелие, молитвы и катехизис, и более 1000 мужчин и более того женщин познали истинного Бога, сделались сынами и дщерями православной церкви, перестали поклоняться идолам, которых дотоле держали они в потаенных местах, и иметь веру в шаманов, как в прорицателей и служителей Божиих». Но где теперь труды Вергунова и Фелицына и помощников сего последнего, и есть ли где-нибудь они — это совершенно неизвестно. Так кончилось святое начинание Тобольского отделения Библейского общества на пользу меньшей братии Христовой, обитающей в пределах Тобольской епархии — вогулов и остяков! Эти инородцы, хотя и давно крещенные, между прочим именно вследствие неимения на их языке молитв, Св. Писания и других духовных книг, по-прежнему пребывали и доселе в большинстве пребывают во тьме и сени смертной по отношению к вере.

При одном из преемников Амвросия Келембета, и именно при архиепископе Тобольском Афанасии (1834–42 гг.), возобновилась было забота о духовно-религиозном просвещении между прочим (крещеных и некрещеных) остяков. В 1836 году[155 - Впрочем, предписания об этом ему были и ранее сего.] Св. Синод предписал было сему архипастырю озаботиться составлением чрез людей, знающих остяцкий язык, азбуки и словаря остяцких, затем переводом по крайней мере одного которого-нибудь Евангелия и краткого катехизиса и открытием класса остяцкого языка при Тобольской семинарии. Для исполнения воли Св. Синода преосвященный Афанасий вызвал из Обдорска знавшего остяцкий язык наравне с русским молодого священника Луку Вологодского[156 - Сей священник родился и взрос на Оби и, кроме того, в 1832 году, учась в богословии, сопутствовал тогда посланному в обдорский край миссионером (возвратившимся, однако ж, без всякого успеха) иеромонаху Макарию, который после служил экономом Тобольского архиерейского дома и настоятелем Ивановского монастыря.] и, дав место при одной из церквей города Тобольска, поручил ему заняться указанными от Св. Синода учеными трудами. Чтобы работа шла поспешнее, преосвященный иногда на целые месяцы увольнял его от обычных по приходу занятий, позволял ему в эти месяцы уединяться в подгородный (Междугорский) Ивановский монастырь, делал ему кой-какие денежные пособия и с тем вместе обещал, когда откроется при семинарии класс остяцкого языка, сделать его первым преподавателем оного. Благодарение Господу — на первый раз составлены были остяцкие азбука и словарь и переведены на остяцкий язык Символ веры, заповеди и молитва Господня. Св. Синод, согласно представлению преосвященного Афанасия, назначил священнику Вологодскому денежную награду, помнится, в 500 рублей ассигнациями, а самые труды его препроводил (что было в 1839 году) на рассмотрение в Академию наук. Рассматривавший их известный в свое время знаток финского языка (а язык остяцкий есть отрасль финского) академик Шегрён расхвалил отца Вологодского, «признал его переводы и словарь, как первые в сем роде заслуживающими совершенную признательность к автору их». Но в то же время академик пожелал, чтобы автор снова пересмотрел и пополнил свой словарь как речениями, так и фразами, составил бы переводы обширнее тех, какие им были представлены, даже, если можно, написал бы грамматику языка и в предисловии к словарю занялся бы разысканиями о географическом распределении остяцкого языка в отношении к различным его наречиям, определил бы, в чем состоит отличительное свойство этих наречий или, по крайней мере, сказал бы, в каких именно местных пределах употребляется то наречие, на котором составлен словарь и на которое сделаны переводы, и как велико число жителей, говорящих им. Для составления грамматики священник Вологодский оказался совсем несостоятельным, но словарь он расширил весьма значительно, составил и предисловие к нему с требуемыми разысканиями об остяцком языке и его наречиях, даже сделал на остяцкий язык перевод одного из Евангелий. К крайнему сожалению, когда академик Шегрён потребовал и еще каких-то неважных изменений или поправок, автор остался этим сильно недоволен и потому отказался от всякой работы, не хотел думать даже и об обещанной ему весьма значительной награде (половинной Демидовской премии в 2500 рублей ассигнациями). Вслед затем архиепископ Афанасий скончался, а потом помер и сам священник Вологодский. Таким образом, и опять благое желание доставить новокрещенным остякам средство к их духовно-религиозному просвещению не осуществилось.

Первоначально по получении указа Св. Синода о том, чтобы озаботиться составлением азбуки и словаря остяцкого языка и переводом на этот язык чего-нибудь священного, преосвященный Афанасий желал что-либо сделать в том же роде и для новокрещенных вогулов. Но в этом и того менее было успеха: протоиерей (в то время уже кафедральный) Фелицын и братья священники Поповы на призыв к трудам ради духовно-религиозного просвещения вогулов отозвались тем, что они уже трудились, что, однако ж, труды их признали неудовлетворительными и что лучшего сделать они ничего не могут… При Афанасии в 30-х годах служил в Тобольском уездном училище учителем кончивший курс губернской гимназии сын вогульского с р. Конды князька (наследственного, родового старшины). Казалось бы, кому лучше, охотнее и сподручнее приняться за составление вогульских букваря и словаря и хотя немногих переводов чего-нибудь священного на вогульский язык — человек был из учившихся и природный вогул! Но вышло не так: на приглашение архипастыря учитель отозвался неимением времени заниматься сверх училищных другими посторонними делами, а справедливее, откровеннее было бы с его стороны сказать, как тогда толковали, что он, учась в гимназии, служа в Тобольском училище и весьма редко видаясь с своими родичами, почти совсем позабыл вогульский язык, да и способностей и знаний был он недалеких.

Из других учреждений и узаконений, получивших начало или обнародованных в бытность Амвросия Келембета тобольским архипастырем, более замечательны: 1) исключительная продажа церквами свеч, возжигаемых пред иконами, и отсылка свечной прибыли в Св. Синод; 2) исключительная же продажа церквами венчиков и разрешительных молитв и возложение первых непременно на всех усопших и 3) избавление священнослужительских жен от телесного наказания в случае проступков и преступлений.

1) Церковные свечи до настоящего столетия свободно и безразлично продавались всеми на домах и заводах, в лавках и церквах, и если в последних была от того какая-нибудь прибыль, то она шла в пользу самих церквей и употреблялась на церковные же потребности. Новая, указанная выше мера в этом деле принята была правительством по следующим обстоятельствам: греко-российской, как и всякой другой православной и, пожалуй, неправославной церкви, нужно образованное духовенство. Для образования будущих архиереев, священников, диаконов и отчасти низшего клира, согласно повелениям императора Петра 1 и его преемников, кроме существовавших уже тогда двух академий, заведены были при архиерейских домах и некоторых монастырях школы и семинарии. Доколе архиереи и монастыри владели вотчинами, эти духовно-учебные заведения содержались на счет архиерейских домов и монастырей, а по отчуждении от них недвижимых имуществ содержание их приняло правительство на себя и отпускало на них (на учителей и учеников со всем их содержанием, на содержание и ремонт зданий и пр.) сначала (с 1764 г.) по 490 рублей, потом по 2000, затем по 4000 и даже (с 1807 г.) по 8 тысяч рублей (асс.). Давать более на образование и воспитание духовного юношества, за крайним умножением тогда расходов в государстве, правительство не могло, а между тем само же оно видело и сознавало, как и всякий видел и сознавал, крайнюю недостаточность для той цели ассигнуемых им сумм, и это тем более, что с самого начала настоящего столетия правительство задумало умножить число существовавших духовно-учебных заведений и возвысить, расширить, словом, преобразовать к лучшему самое учение и воспитание в них будущих пастырей духовных. Вот в этих обстоятельствах и этих видах, по мысли Сперанского и, помнится, еще архиепископа Феофилакта Русанова, и принята была вышеозначенная мера — предоставить продажу церковных свеч исключительно одним церквам; прибыль, какая будет получаться от этой продажи, сполна требовать от церквей в Св. Синод и на нее содержать все духовно-учебные заведения, начиная с академий и оканчивая приходскими училищами, а чрез то вовсе избавить и государственную казну от расходов по образованию духовного юношества. Доклад о сем был составлен вновь учрежденною тогда комиссиею духовных училищ и по представлению Св. Синода утвержден Государем Императором Александром Павловичем.

На первый раз в августе и сентябре 1808 года разослан был по духовным правлениям и благочинным Тобольской епархии синодальный указ, которым предписывалось: «От всех церквей собрать чрез благочинных все оставшиеся от прошлого 1807 г. и поступившие на текущий 1808 год церковные деньги и, променяв (значит, были наиболее медные[157 - Благочинный низовских церквей ключарь Фелицын, собравши из церквей своего ведомства деньги (медные, которые там променять было некому), уложил их в лодку и поплыл в Тобольск по Иртышу, но деньги отяготили судно, и благочинный с гребцами и со всеми спутниками чуть было не утонул.]) на ассигнации и серебро, предоставить оные в тобольскую духовную консисторию», которая должна была по рапорте в Св. Синод отправить их в государственный банк или приказ общественного призрения для приращения процентами. В 1809-м и следующих годах был разослан и много раз подтверждаем указ о том, чтобы прибыл, какая в какой церкви в течение года получится от исключительной продажи свеч, была присылаема в духовные правления и консисторию, а отсюда в Св. Синод каждогодно и во всей ее полности. Тогда же разосланы были и формы для составления ведомостей по церковно-свечной операции. Но дела по этой операции в Тобольской епархии да, кажется, и по прочим российским епархиям первоначально шли неудовлетворительно: ведомостей по вновь присланным формам церковные старосты и духовенство в большинстве не умели составлять, отчетности по приходу, расходу и остатку свеч и вообще по церкви ко времени они почти никогда не представляли, и главное то, что, считая свечную прибыль неотъемлемою собственностию церквей, высылали в консисторию только самое малое количество ее. Часто повторявшиеся указы преосвященного Амвросия, консистории и духовных правлений, напоминания о том и самые угрозы были как глас вопиющего в пустыне[158 - Из архива Омской соборо-Воскресенской церкви.]. Поэтому[159 - Из воспоминаний протоиерея Фелицына.] при преемнике Амвросия Келембета архиепископе Амвросии Вещезерове по предписанию обер-прокурора Св. Синода в 1823 году к старостам и духовенству церквей губерний Томской и Енисейской, которые тогда все еще входили в состав епархии Тобольской, был отправлен ключарь кафедрального собора протоиерей Фелицын потребовать объяснение, отчего свечная прибыль у них не только не возвышается год от году, а, напротив, в сравнении с некоторыми предыдущими годами еще уменьшается. В объяснениях (на бумаге) одни жаловались на дороговизну воска, другие — на бестолковость и нерадение старост церковных, иные — на малое и редкое хождение к богослужению народа, а в Барнаульском округе ссылались на то, что из их церквей почти всю свечную прибыль каждогодно вытребывает к себе горное начальство в восполнение затрат, какие оно будто бы делало из сумм своего ведомства на ремонтировку церквей того округа и на воспособление в содержании некоторых их причтов.

Но так говорили лица духовные только в формальных объяснениях и на бумаге, а на словах, в частных разговорах даже пред самим Фелицыным чистосердечно признавались, что свечных денег везде много отчисляется к кошельковым и кружечным сборам и употребляется на украшение церквей. Впрочем, вследствие настойчивости епархиального начальства и бдительного надзора со стороны благочинных, свечная операция впоследствии по епархии Тобольской пошла так хорошо, что от нее, несмотря на ограниченное в ней (по отделении от нее церквей епархий Енисейской и Томской) число церквей (около 400), в 60-х годах поступило в духовно-учебный капитал более 50 тысяч рублей серебром.

2) И молитвы разрешительные влагались в руки (взрослых) усопших, а также и венчики возлагались на усопших, как взрослых, так и младенцев, с древних времен, почти со времен преподобного Феодосия Печерского, но до настоящего столетия венчики, например, возлагались не на всех умерших, а только по желанию погребавших их родственников, продавались они по вольным ценам как в лавках, так и в церквах, да и печатались в разных типографиях. В начале же настоящего столетия и это обращено в источник для содержания в училищах сирот и других бедных учеников. По докладу комиссии духовных училищ и представлению Св. Синода в 1810 году было высочайше постановлено: право продажи венчиков исключительно предоставить церквам, печатать их одной Московской синодальной типографии и деньги, какие будут выручаться за них, не смешивая ни с какими другими церковными доходами, под названием сиротских отсылать в консистории, а консисториям передавать в семинарские правления для содержания бурсаков. В первый раз контора Московской типографии между прочим в Тобольскую консисторию выслала несколько сот листов разрешительных молитв и 7650 венчиков в 1810 году и с тех пор уже каждогодно высылала тех и других в достаточном количестве. Венчики тогда были высланы и после высылались (по крайней мере в Омское духовное правление) трех сортов: в рубль (таких, впрочем, высылалось немного), в 10 коп. и 4; цена молитвенному листу назначалась 20 копеек. При присылке венчиков и разрешительных молитв в следующем 1811 году консистория предписывала всем приходским священно и церковнослужителям: 1) «при погребении как взрослых, так и младенцев внушать православным о наложении на усопших венчиков без упущения» (т. е. на всех) и 2) «раздать от церкви и по приходским селениям часовенным старостам[160 - В Сибири во многих деревнях, по отдаленности их от приходских церквей, имеются часовни, а к ним выбираются особенные старосты, которые потому и называются часовенными.] по нескольку венчиков со взысканием наперед за оные денег»[161 - Из архива омского собора.]. Но и продажа венчиков по Тобольской епархии долгое время шла дурно, продавалось их мало, а таким образом, и денег на содержание бурсаков высылалось немного. Это потому, что в Сибири, по отдаленности многих селений от приходских церквей, почти при каждом из них есть свое деревенское кладбище, и что сибиряки, по невозможности за тою же отдаленностию приглашать к себе священников к каждой требе, привыкли погребать своих умерших без священников, без отпевания по церковному чиноположению, а с тем вместе и без наложения на них венчиков и вложения разрешительных молитв. Сбор венчико-молитвенный улучшился только в конце 40-х и 50-х годов (1845–52 гг.): преосвященный тобольский того времени (Георгий) особенно был настойчив в предписаниях духовенству внушать прихожанам и самим прихожанам брать и возлагать венчики на всех своих усопших — взрослых и малолетних. Теперь если какой-нибудь умерший погребается и без отпевания, и без священника, его родные уже непременно добывают венчик и молитву (для взрослого) или из церкви, или от часовенного старосты.

3) Священники и диаконы в случае проступков и даже уголовных преступлений по ходатайству Св. Синода были избавлены от телесного наказания еще в прошедшем столетии. Указ об этом был повторен и в самом начале настоящего столетия, и именно вскоре по вступлении на престол благосердого Императора Александра Павловича. Но в судебных местах и после того возникало сомнение, должна ли эта милосердная мера распространяться и на жен священнических и диаконских. Поэтому в 17 день мая 1808 года последовал новый Высочайший указ такого содержания: «Указом нашим, данным правительствующему сенату в 22 день мая 1801 года, повелели мы священников и диаконов, впавших в уголовные преступления, и в оных судом изобличенных, освободить от телесного наказания, дабы чрез то сохранить в народе должное к священному сану уважение и в самом духовенстве укоренить чувство собственного к себе почтения и ужаса к пороку. По сомнению, в судебных местах произшедшему, должна ли мера сия распространяема быть и на жен священнослужительских, признали Мы за благо в том же разуме уважения к духовному сану постановить: и жен священников и диаконов в случае преступления не подвергать телесному наказанию»… Далее говорится в императорском указе, чтобы жен сих за вины и проступки, смотря по их важности, или подвергать (имущественному) штрафу, или отправлять в Сибирь на поселение, или даже ссылать в каторжные работы, но все-таки телесно не наказывать. Преосвященный Амвросий и сам был рад слышать такую царскую милость к духовенству, да и все подведомое ему духовенство приказал немедленно оповестить указами «о сем всемилостивейшем к священному чину Его Императорского Величества благоволении»[162 - Их архива Омского собора. В Амвросиево же время «был издан манифест о священном союзе между Россией. Пруссией и Австрией с повелением читать его в церквах в праздник Крестовоздвижения после литургии и при этом учить народ жить между собой в любви, мире и согласии; 2) было предписано о бесчинствах, производимых в церквах за богослужением, немедленно доносить Св. Синоду и даже чрез обер-прокурора самому Государю Императору; 3) Высочайше и строго было воспрещено петь в церквах по рукописным партесным {Партесное пение — нотное пение по партиям.} тетрадкам или и по печатным нотным книгам, но напечатанным без цензуры известного Бортнянского; в случае нарушения сего Высочайшего запрещения ответственность падала на самих епархиальных архиереев. (Оттуда же).].

4) Из правительственных постановлений, обнародованных при преосвященном Амвросии, следует упомянуть еще о постановлении прививать оспу младенцам. Оспопрививание — дело не духовного ведомства, но, по его особенной пользе для народа, в принятии его народом Св. Синод принял живейшее участие и на первых порах, как сейчас увидим, стоило оно духовенству многих хлопот. В 1804 году Св. Синодом предписывалось, а в 1809 году уже повторялось, напоминалось духовенству Тобольской епархии, как, разумеется. и всех других епархий: а) от времени до времени объявлять в церквах волю правительства о том, чтобы прививать детям оспу; б) «при всяком случае и особенно при крещении младенцев внушать родителям о пользе прививания оспы; в) коль скоро медицинский чиновник явится где для прививания оспы, тут бы присутствовал и приходский священник и способствовал своими советами и уверениями о пользе и безопасности такового действия и г) о последствиях репортовал бы благочинному», а благочинный — духовному правлению и так далее, даже до епархиального архиерея. Засим было предписано губернскими гражданскими начальствами, а на Алтае горною канцелярией, медицинским чиновникам (конечно, по большей части фельдшерам и оспенным ученикам), чтобы они при отправке куда-либо для прививания оспы приглашали с собой приходских священников. Наконец, в 1817 году было постановлено, чтобы духовенство каждой церкви чрез каждые полгода представляло благочинным, а благочинные в духовные правления, эти — в уездные оспенные комитеты, а также и в консисторию именные списки всех вновь родившихся в полгода и умерших младенцев[163 - Из архива Омского собора.]. В российских епархиях, где на двух и трех верстах церковь, духовенство хотя и с воздыханиями могло исполнять эти правила и требования, но в Тобольской епархии, да и во всей Сибири, особенно по селам, никоим образом не могло оно исполнять в особенности третьего из указанных требований, иначе священники при разбросанности их приходских селений должны бы были разъезжать с медицинскими чиновниками целые недели и более, оставивши свои дома, семейство, церкви, богослужение и мирские требы.

Из циркуляров и указов, рассылавшихся по церквам Тобольской епархии в течение 1806–22 годов, видно, что преосвященный Амвросий I был архипастырь добросердый и благопопечительный о пастве своей и в особенности о своем духовенстве. Так, например, а) узнал преосвященный из вступавших в консисторию дел, что многие из прихожан (Тобольской епархии) не исполняют своего долга бывать ежегодно у исповеди и св. причастия; и вот он напоминает священникам о их пастырской обязанности увещевать нерадеющих из прихожан о своем спасении; если и затем сии последние окажутся беспечными, преосвященный предписывает священникам самим требовать от местного начальства понуждения к исполнению ими христианского долга и в то же время рассылает по всем церквам им самим составленное _Краткое_наставление_ о том, каким образом во всех этих случаях действовать священникам[164 - К сожалению, наставления этого теперь не оказалось ни в архивах, ни в библиотеках омских церквей.]. Это было ровно чрез год по вступлении преосвященного Амвросия на тобольскую паству. Впоследствии, по безуспешности или малоуспешности означенных здесь дел, преосвященный предписывал священникам в исповедных росписях против не бывших у исповеди и св. причастия отмечать, и отмечать правдиво, кто, сколько лет и зачем именно не был, и, кроме того, строго запрещал женихов и невест, не бывших у исповеди и причастия, венчать[165 - Дело это ныне и в Сибири идет уже лучше, потому что некоторые из преемников Амвросия дозволили священникам в великий пост приобщать своих прихожан в их деревнях запасными дарами, прослуживши наперед дня два или три в часовне или в доме часы и всенощные.]. Но собирать с небытчиков (как назывались тогда не бывшие у исповеди и св. причастия) деньги, какие собирались с них в прошедшем столетии, строго запрещал, причем указывал духовенству на примере одного причетника, который в какой-то епархии тогда за собирание сих денег был отдан в военную службу.

б) Дошло до сведения владыки, что в епархии бывают смертные случаи младенцев без крещения то от небрежности родителей, то от нерадения священников; владыка в августе 1808 года повелел подтвердить (значит, об этом и прежде было писано) всем приходским священникам с подписками, чтобы они завсегда прихожанам внушали, дабы как скоро родится младенец, хотя бы и не опасен в жизни был, родители немедленно призывали священников для окрещения, внушая, что за непризывание и оттого умертвие младенца без крещения они не только в сем свете, но и в будущем получат истязание; священникам же, как скоро извещены будут о вновь родившихся младенцах, без всякого отлагательства спешить к ним, исполняя в точности правила, какие изложены во «известии учительном», и пр., и пр. Далее в указе говорится о том, что в случае крайней слабости новорожденного священники должны родителям внушать крестить их и чрез мирян.

в) Вероятно, еще из дел, производившихся при предместниках, владыка узнал, что в Тобольской епархии нередкие бывают случаи неправильных браковенчаний. Поэтому он с самого прибытия в Тобольск особенно заботился об ограждении священно- и церковнослужителей от совершения ими противозаконных браков. Но его заботы и рассылаемые им правила о предосторожностях, какие надобно наблюдать при браках, оставались по местам втуне; и вот он, как говорится, скрепя сердце, о некоторых ослушниках и корыстолюбцах представил Св. Синоду, и Св. Синод двух священников, которые виновны были «в свенчании браков в родстве, притом в малолетстве[166 - Хороши же были супруги, из которых жене не исполнилось еще и 13 лет, а мужу и 15! — так как тогда в таком возрасте браки дозволялись.], и без соблюдения законных предосторожностей», предписал «лишить священства вовсе, с определением их навсегда причетниками». Преосвященный Амвросий приказал сделать это гласным по всей епархии, чтобы по крайней мере этими прискорбными примерами и ужасом грозящего наказания удержать корыстолюбцев от совершения неправильных браков.

г) Владыка узнает из дел, рапортов и устных объяснений, что 1) иные из духовенства покупают обветшавшие церковные вещи (например, ризы, пелены и пр.) и употребляют их на свои домашние нужды; что 2) многие из духовенства, венчая брачующихся, крестя младенцев и отпевая умерших чужеприходных (за отсутствием, за смертию и вообще за неимением у другого прихода священника), или вовсе нигде не записывают эти чужеприходные требы, или если и записывают, то в метриках своих церквей, отчего впоследствии бывает путаница, происходят большие хлопоты; что некоторые священники, отправляясь в деревни для напутствования больных, дароносиц не держат, как следует по правилам, у себя при груди, на лентах на шее, а просто возят их подле себя, полагая зимой в сани, а летом в телеги; что 4) от оных церквей посылают сборщиков в приходские деревни для сбора денег, хлеба и других предметов, положим, и в пользу церкви, и для доброго употребления, но без всяких дозволительных видов не только от консистории и от самих церквей, даже без означения, кто такие эти сборщики (а между тем, пользуясь такой простотой, являлись по местам за сборами будто бы в пользу церквей беглые и вообще обманщики); и что 5) при иных церквах нередко звонят или ударяют в колокол и не для сзывания верующих к богомолению, не для оповещения прихожанам, что вот-де во храме Божием начинается такая или другая служба Божия, даже не для созывания народа по какому-нибудь важному случаю, ради общественной нужды, а так себе, для того, например, чтобы подозвать к церкви сторожа, отлучившегося из сторожки, а между тем нужного для чего-нибудь священнику, или потребовать ушедшего в дальние дома села причетника для помощи священнику в совершении требы и пр., и пр. Все это и подобное, когда доходило до сведения преосвященного, было строго воспрещено, причем указывались и правила, как на будущее время в том и другом случае поступать, то или другое предотвращать.

д) Поступали к преосвященному слезные прошения от вдов и сирот духовного звания об улучшении их быта, об устроении их несчастной судьбы. Положение вдов и сирот, особенно сельских, в Сибири еще не так бедственно и плачевно, как в России: в Сибири приходы, особенно в прежнее время, были обширные и многолюдные, прихожане были люди по большей части исправные, состоятельные, даже зажиточные, держали помногу скота и имели большое хлебопашество; вдовы и сироты, оставшиеся после приходских священников, диаконов и причетников, ездили и ездят по деревням осенью, после Рождества Христова и в Петров пост и собирали и собирают хлеб, масло и прочее; и не отказывают им, дают помаленьку, и те питаются этим, по крайней мере не нанимаются, как в России, жать у крестьян хлеб и не идут ни к кому в прислугу. Но это только в селах и в большинстве, а в городах и в меньшинстве-то жизнь вдов и сирот духовного звания и в Сибири, конечно, некрасная, невеселая, нерадостная. Вот некоторые из действий описываемого владыки по устройству и улучшению их быта. 1) Если, например, какой-нибудь мальчик[167 - Зачислять места за сиротами-девицами духовного звания в Сибири почти совсем не было и в обычае; просить жениха для невесты-сироты в Сибири, особенно в прежнее время (не так, как в России), считалось неприличным, даже за великий стыд.]-сирота духовного звания просил себе по смерти отца причетническое место для пропитания себя и матери с семьей, владыка мальчика вытребывал в семинарию и заставлял его учиться, но просимое место зачислял за ним с предписанием местному клиру доходы с места отдавать матери того мальчика для содержания его в семинарии и для пропитания ее самой с семейством. 2) Если узнавал преосвященный, что те или другие вдовы и сироты бедствуют в пропитании между прочим по неимению у них близких родственников, то в таком случае он спрашивал местное и соседнее духовенство, «не согласится ли кто-нибудь из него на тех вдов и сирот добровольно денежные и хлебные вклады учинить, и кто чем пожертвует, о том доносить в консисторию». Само собой разумеется, добрые люди и отыскивались, через это участь вдов и сирот хотя несколько и, быть может, только на некоторое время облегчалась[168 - Нужно признаться, что добрый владыка в зачислении мест иногда преступал границы, баловал просителей, например, омский протоиерей Илия Владимиров, человек состоятельный и имевший семейство небольшое (троих детей), в 1813 г. просил зачислить за сыном его А-м, учеником грамматики, праздное тогда при омском соборе диаконское место, и владыка зачислил — «с предоставлением получения доходов отцу его, протоиерею Владимирову». (Из архива омского собора).]. 3) Из рапортов семинарии правления и словесных докладов членов его преосвященный узнал, что число казенно-коштных учеников по их сиротству или по бедности их отцов увеличилось, и что средств, ассигнуемых для их содержания казной, никак недостает. Что было делать? Исключать из семинарии сирот из-за недостатка содержания жаль, да не хочется, чтобы и духовенства образованного при церквах было по-старинному мало; и вот преосвященный, подобно предшественнику своему архиепископу Антонию, посылал к духовенству и к старостам вместе с прихожанами всех церквей епархии циркуляры с приглашением жертвовать хотя понемногу и из своих средств, а более из средств своих церквей (только не касаясь свечной прибыли), и с объяснением, что их пожертвования пойдут на доброе дело — на обучение и воспитание сирот и бедняков, притом для служения церкви, что это полезно будет и для самих жертвователей, потому что образованное духовенство гораздо лучше необразованного, оно будет пригоднее и для самих прихожан. Но, увы! Духовенство и старосты с прихожанами в этих случаях сказывались или совсем глухими, или, по крайней мере, туго слышавшими: в 1805 году при архиепископе Антонии от церквей и их духовенства только пять или шесть уездов (от прочих ответов тогда не было получено) было обещано пожертвований 2500 рублей ежегодно, между тем после было получаемо от них в год-то всего только рублей по 200 (в 1810 или 1811 было прислано 206 р. 55 к. асе.); и затем и эти лепты перестали получаться[169 - Здесь нужно припомнить, что в Амвросиево время попечительств о бедных духовного звания, и следовательно пособия от них, как они ни скудны, еще не существовало, попечительства учреждены несколько позднее (около 1824 или 25 года) по мысли, по проекту митрополита московского Филарета.].

Вообще в занятиях епархиальными делами, по правдивому замечанию прежнего его биографа[170 - Сказанное доселе под буквами а, б, в, г и д, заимствовано наиболее из архива омского собора.], преосвященный Амвросий был неутомим, неупустителен.

О преосвященном Амвросии Келембете по отношению к архипастырской, административной его деятельности сказано уже довольно. Теперь нужно что-нибудь сказать еще об его характере и об его частной, домашней, келейной жизни.

Преосвященный Амвросий с гражданскими властями и с почетнейшими гражданами, в особенности с отличавшимися набожностию и сердечною добротою, был общителен, любил вести с ними хлеб-соль, например, в праздники после литургии завсегда приглашал к себе посетителей, угощал их чаем и закуской, да изредка (большею частию по разу в год или в два) навещал их в их домах и квартирах и сам[171 - Навещаемые считали посещение владыки за счастие для себя: современник Амвросия (Фелицын) замечает об этом характеристически, что «кого он, бывало, удостоит своим посещением один раз в год, тот уже два года хвалится его приездом к нему».], и в беседе с ними был тих, кроток, иногда даже любил слегка на малороссийский манер пошутить. Но, Боже сохрани, если он в ком-либо из знакомых ли своих, или незнакомых, знатных ли, или незнатных замечал что-нибудь неблагопристойное по отношению к вере, церкви, благочестию и хоть бы по отношению к его святительскому сану, таких промахов он никогда не оставлял без своего архипастырского замечания, в таких случаях он ни пред кем не робел, выказывал себя архипастырем характера твердого. Вот несколько в этом роде рассказов.

В 1807 году проезжал чрез Тобольск, возвращаясь из посольства в Китай, граф Головкин (по фамилии русский, но по вере едва ли не протестант), окруженных многочисленною свитою. Получив от города на время остановки и отдыха от продолжительного пути квартиру не очень обширную и не слишком великолепную, граф потребовал было от преосвященного Амвросия квартиры себе в его архиерейском доме, как более всех других домов в Тобольске поместительном и лучше всех их расположенном. Преосвященный отвечал, что он, «как лицо духовное, законом освобожден от постоя каких бы то ни было лиц, и что притом, в случае принятия графа в архиерейском доме для квартирования, ему многочисленную графскую свиту угощать нечем», и затем в квартире его сиятельству решительно отказал[172 - Из воспоминаний протоиерея Фелицына.].

Жена одного из тобольских аристократов, дама молодая и красивая, ездила в собор к архиерейскому служению в платье по тогдашней моде с низким открытым лифом и, следственно, с совсем открытою грудью, что служило для одних соблазном, а для других — предметом переговоров. Преосвященный Амвросий замечал об этом в частных беседах и чрез других, и лично как мужу франтихи, так и ей самой, но эти его замечания остались без добрых последствий. Наконец преосвященный из ревности ко благочестию и в отвращение соблазна прибег к такой мере: когда в один праздничный день при множестве богомольцев молодая барыня снова явилась в собор в нескромном наряде, он выслал к ней из алтаря диакона с приказанием напомнить о неблагопристойности ее наряда[173 - От нескромности дамских нарядов в прежнее время подобные истории, кажется, случались и в других местах: пишущему по крайней мере неоднократно случалось слышать (от покойного статского советника М. Степанова), как сильно негодовал (в 20-х годах) орловский преосвященный Гавриил (умерший впоследствии в Твери) на одну знатную даму, являвшуюся к его служению в подобном костюме.]. Аристократка, считая себя обиженною, послала на преосвященного жалобу в Св. Синод. От преосвященного потребовали объяснения, которое им и было дано. Дело будто бы восходило на высочайшее усмотрение, и жаловавшейся будто бы поведено испросить прощения у архиепископа со внушением впредь являться ей во храм в костюме, приличном святому месту, и с предупреждением, что в противном случае с ней будет поступлено согласно правилам церкви и гражданским законам, как с нарушительницею благочиния при богослужении[174 - Странн. 1869 г. августа отд. 1, стр. 31.].

Один приказный[175 - По фамилии Басаргин.], по нынешнему мелкий чиновник, стоял за архиерейским служением как-то боком к алтарю и молился чрезвычайно небрежно, а преосвященный Амвросий терпеть не мог, когда стояли во храме не прямо лицом к алтарю или когда при богослужении смеялись, разговаривали, притом же это было в 1812 году, во время погибели Москвы. Архипастырь, заметив в богомольце крайнюю небрежность, громко сказал ему: «Отечество погибает, а рука твоя мотает по одним только пуговицам, ты согрешил против Бога, ты виноват и против отечества, молись же в землю», и тот не смел ослушаться, начал класть земные поклоны и ушел из церкви только тогда, когда увидел, что архиерей более уже не обращает на него внимания, и что если оставаться в церкви далее, то поклонам его не будет и конца[176 - И это из воспоминаний П.А. Фелицына.].

Вечером 24 мая 1819 года, накануне Троицына дня, прибыл в Тобольск новый сибирский генерал-губернатор, столько известный во всей России, даже в Европе, впоследствии граф Михаил Михайлович Сперанский. На третий день по его приезде, и именно 27 мая, в 11 часу дня преосвященный Амвросий отправился к нему с визитом[177 - Биограф Сперанского, барон Корф пишет (см. Жизнь гр. Сперанского, т. II, стр. 192), что Сперанский был у преосвященного в первый же (тогда Троицын) день по приезде, но П.А. Фелицын, не только современник, а и очевидец события, говорит, что Сперанский ни в первый, ни во второй день по приезде в Тобольск не был у преосвященного, и что преосвященный, пождавши его два дня, на третий, наконец, сам первый поехал к нему с визитом. Кто из них говорит правду, проверить пишущему за неимением под руками _дневника_ Сперанского не по чем.], вместе с ним прибыли и все члены консистории, в том числе и бывший тогда ключарем, а после долго (около 44 лет) служивший кафедральным протоиереем Петр Андреевич Фелицын[178 - П.А. и до сих пор здравствует, только, к сожалению, уже совершенно слепой и полуглухой.], со слов которого[179 - В письме ко мне от 19 мая 1872 г. и в его воспоминаниях о тобольских архипастырях.] и сообщается начавшийся здесь рассказ. Но по входе в зало преосвященный слышит от дежурного чиновника, что генерал-губернатор спит. Преосвященный, не возвращаясь домой и не поднимаясь на гору[180 - Тобольск расположен на горе и под горой; архиерейский дом был и есть на горе (сажень на 20 выше подгорной части), а Сперанский квартировал под горой.], со всеми своими спутниками заехал к квартировавшему под горой же большому почитателю духовенства, советнику одного из губернских присутственных мест Шиловскому и, пробыв у него часа полтора или два, и именно уже в первом часу пополудни, снова отправился со свитой своей к знатному гостю, снова пошел в зало и снова же услышал, что его высокопревосходительство еще спит. Преосвященный приостановился и громко сказал докладывавшему своему чиновнику: «Скажи его высокопревосходительству, что я архиерей, что я уже старик, притом больной, и в третий раз к нему не поеду; да скажи еще, что стариков везде, даже и в орде здешних киргизов, уважают».

Что было причиною отказа Сперанского в приеме преосвященному Амвросию — в самом ли деле Михаил Михайлович, например, от сильного утомления ночью и утром за делами, в необычное, между прочим, и для него, время заснул, хотел ли он этим выказать к архиерею за что-либо, например хотя бы за поздний визит, свое неуважение (чего, впрочем, в Сперанском по отношению к высшему духовенству никогда не замечалось) или стеклось у него множество дел и их нужно было отправлять на почту[181 - 27 мая Сперанский и в самом деле оповещал всю Сибирь, Западную и Восточную, о своем вступлении в должность генерал-губернатора (Жизнь Спер. т. II, стр. 192).], — это и до сих пор остается неизвестным. Только после такой речи все ожидали жестокой ссоры, целой войны между тобольским архиереем и новым начальником Сибирского края, но, к счастию, страх и боязливое ожидание тобольского духовенства, да и лиц светских, по крайней мере иных из них, разумеется, скоро узнавших о происшедшем в квартире генерал-губернатора, не оправдалось: Сперанский того же дня или следующего с прогулки в сопровождении одного чиновника пешком пришел к преосвященному, который пил тогда в саду чай, и извинился пред ним в двукратном ему отказе; затем пили они вместе чай, разговаривали ласково и во все пребывание Сперанского в Сибири жили между собой дружно, по крайней мере находились друг с другом в хороших отношениях. Это действительно так и было: когда чрез месяц пребывания в Тобольске, и именно 26 июня 1819 года, Сперанский отправился далее внутрь Сибири для ревизии губерний Томской и Иркутской, преосвященный Амвросий провожал его не только до Абалацкого монастыря (в 25 верстах от Тобольска), где Сперанский служил молебен Божией Матери пред чудотворной и особенно чтимой во всей Сибири и соседним с нею местам ее иконой, обедал (в монастырской гостинице) и любовался красивым тамошним местоположением, но на две версты еще и далее монастыря, т. е. до самой переправы чрез Иртыш.

Еще: неизвестно, по своей ли воле или лучше по поручению тогдашнего министра народного просвещения и вместе духовных дел князя А.Н. Голицына, только Сперанский в конце своего вторичного пятимесячного пребывания в Тобольске и, следовательно, не ранее января 1821 года собирал сведения о положении тобольской паствы и обозревал (слегка) Тобольскую семинарию, в чем он и дал тому министру отчет в письме, посланном пред самою его отправкою (8 февраля 1821 г.) из Тобольска в Петербург. Этот отчет Михаила Михайловича в целом-то нам неизвестен, но из заключительных слов его, помещенных бароном Корфом в жизнеописании Сперанского[182 - Жизнь Спер. Т. II, стр. 254.], можно понимать, в каком тоне написан он был: «Как легко, как приятно было бы ни о чем более не заботиться, ничего другого не писать, как только о сих предметах (о тобольских — пастве, семинарии и благотворительном обществе, которое было учреждено в Тобольске самим Сперанским), — сказал Михаил Михайлович в заключении своего отчета. — Но, к сожалению, — присовокупил он, — они составляют (в Сибири) только каплю в бездне горестей, коими дела жизни (сибиряков) преисполнены». И это, между прочим, служит доказательством, что неприятный случай, бывший между преосвященным Амвросием и Сперанским вскоре по приезде сего последнего в Тобольск в его квартире, не имел дурных последствий: один понял и признал уважительною причину, почему визит его сряду два раза не был принят, а другой великодушно принял и перенес строгое, даже суровое замечание за то непринятие.

Заключим эту тираду следующим еще замечанием: преосвященный Амвросий, вследствие ли благоприятного отзыва Сперанского об его епархии и семинарии, сделанного им в помянутом отчете, да, может быть, и лично повторенного им пред кем следовало в Петербурге, или же вследствие желания Св. Синода по поводу подачи преосвященным прошения об увольнении его за старостию лет и слабостию сил на покой удержать полезного деятеля и еще несколько лет при делах епархиального управления, или вследствие того и другого вместе, в 1821 году получил бриллиантовый крест на клобук награду, какой удостоивались и удостаиваются весьма и весьма немногие из преосвященных[183 - См. об этом мою же статью: _Сперанский_в_Тобольске,_ помещенную в Тобольских губернских ведомостях конца 1872 года.].

Современники замечали еще в преосвященном Амвросии особенный патриотизм. Вот несколько случаев, обнаруживающих эту черту в его характере. В 1812 году в Троицын день было видимо в Тобольске необыкновенное явление на небе был виден чрезвычайно большой круг радужного цвета, в кругу находился огромной же величины крест, а около него и далее от него находилось еще несколько крестов, но уже гораздо меньшего размера, притом все различного цвета: розового, красного, голубого, фиолетового и пр., и пр.[184 - Изображение круга и крестов тотчас же снято было на бумагу и отправлено в Св. Синод.] Небесное явление окончилось вместе с литургиею. По принятому обычаю губернатор (действительный статский советник Франц Абрам, фон Брин), главнейшие чиновники губернские и некоторые из купечества после обедни из собора зашли к архиерею и толковали о виденных на небе крестах, толковали, разумеется, всякий по-своему. Преосвященный молчал, но когда все говорившие замолкли, он встал посреди зала, начал молиться Богу, громко благодарил Господа за бывшее явление и, наконец, сказал: «Константин Великий пред сражением с Максентием[185 - Константин I Флавий Валерий (Flavius Valerius Constantinus Magnus) (ок. 285–337) — древнеримский император в 306–337 гг. В 312 г. Константин разбил своего соперника Максенция (Максентия) у Мульвийского моста в Риме. Перед битвой Константин увидел на небе крест с надписью «Сим побеждай!». Константин Великий перевёл столицу в Константинополь, покровительствовал христианам, в 325 г. участвовал в работе Никейского собора, перед смертью принял христианство. Причислен к лику святых. — _прим._издателя_] видел на небесах знамение креста, подобное виденному у нас ныне, и победил своего врага; так точно и наш Государь Александр Павлович победит всех своих врагов, радуйтесь!». Затем он стал угощать гостей чаем и закуской. «В свое время такой образец веры и утешения архипастыря, — замечает очевидец сего протоиерей П.А. Фелицын, был блистательнейший. Изречение архипастыря, — он же продолжает, — вскоре сбылось, и многие изрекшего его называли потом пророком, а иные именовали его и святым»[186 - Из воспоминаний о тобольских архиереях пр. Фелицына.].

Описанное случилось, когда еще не было объявлено войны с французами, а только носились по России слухи о предстоявшей войне и о том, что Наполеон уже приближается к нашим границам с огромным войском. Но вот война началась. Наполеон вступил в пределы России, наши войска пред ним отступали, уже и манифестом было объявлено, что два чуждых нам языка вторглись в отечество, что жилища, имущество и самые жители подвергшихся их вторжению областей гибнут, что даже храмы святые опустошаются и сожигаются. В Тобольске, как и в целой России, по получении манифеста служили молебен. Когда протодиакон пред молитвой возгласил: «Паки и паки, преклонше колена, Господу помолимся», преосвященный Амвросий встал на своем облачальном амвоне на колена и читал изданную тогда от Св. Синода молитву, обливаясь горькими слезами… Если теперь, когда уже слишком 60 лет прошло после 1812 года, при чтении описаний событий сего года у читающих и слушающих, особенно у людей пожилых, близких по времени к тем событиям, появляются на глазах слезы, то что сказать о современниках тех событий, о современниках, из которых иные, живя и вдалеке от театра военных действий, терпели большие убытки, подверглись большим неприятностям, даже разорению[187 - Покойный тобольский купец А. Мир. Гневашев, привезши в 1812 г. из Кяхты на Макарьевскую ярмарку на 200 тысяч рублей (асс.) чаю и не видя у Макарья почти никакого сбыта своему товару, подобно многим товарищам по торговле, отправил товар на Москву, но там во время нашествия на Москву Наполеона он вместе со многими своими товарищами лишился в виде чая всего своего достояния и оттого до смерти жил в бедности.]?! При слезах преосвященного в соборе поднялся общий плач и не плач, а рыдание; рыдали тоболяне, по выражению очевидца, рыданием великим и вслух взывали: «Господи, спаси Царя, спаси отечество, спаси всех нас!».

Здесь следовало бы говорить о том, как в 1812 же году преосвященный Амвросий в соборе за своим служением, между прочим и из патриотизма, заставил чиновника Басаргина, молившегося худо, класть земные поклоны, но об этом было говорено выше, потому мы и будем говорить здесь об ином… В 1812 году и около того времени между тобольскими чиновниками было несколько хотя русских подданных, но французского происхождения. Когда французы вступили в Москву и там хозяйничали по-своему, эти гг. чиновники, имея во главе некоего Коллета, собирались по ночам в комиссариатскую комиссию, которая стояла на самом конце города, в месте болотистом, мало посещаемом, и в славу Наполеона и французского оружия пили шампанское. Преосвященный Амвросий слышал об этом, скорбел, но молчал. Коллет в дерзости своей пошел далее: бывши в числе других чиновников и граждан в один воскресный день после обедни в архиерейском доме в гостях, он поднес архиепископу с насмешливою улыбкою свою табакерку (а архиепископ и табаку не нюхал) и сказал: «Не угодно ли вашему высокопреосвященству московского табачку? Он теперь очень редок». Преосвященный понял колкость слов француза, но сделал вид, будто их не понимает. Но вот французов давно уже нет по России, напротив, русские во Франции, да они уже и в Париже. Преосвященный, возвратясь из собора в свои кельи, поднес и тогда бывшему у него вместе с другими Коллету, в свою очередь, табакерку и сказал: «Помните ли, Леонард Петрович, как вы угощали меня московским табаком? Не угодно ли вам парижского? Он теперь очень вздешевел»[188 - Так это рассказано бывшим тобольским губернатором (в 20-х годах) Д.Н. Бантыш-Каменским в статье его: _Шемякин_суд_ (см. Р. Старину, 1873 г., июнь, стр. 743). Сибиряки рассказывают то же, но несколько иначе, а именно: Коллет в бытность французов в Москве поднес преосвященному Келембету, как великому русскому патриоту, табаку французского и с усмешкой сказал: «Не угодно ли вашему высокопреосвященству французского табачку?». Преосвященный, будто не понимая насмешки, спросил: «А разве это французский?». «Да, — тот внушительно отвечал, — французский!». Когда же французов погнали из России, поразили у Малоярославца, под Красным, при переправе чрез Березну и пр., и пр., тогда Амвросий Келембет, взявши у кого-то из своих знакомых или подчиненных (своей он не имел) табакерку, велел насыпать ее самым крепким русским табаком и, в свою очередь, раскрывши ее пред посетителем своим Коллетом, сказал: «Леонард Петрович, не угодно ли вам табачку?». И когда тот взял, он громко и очень серьезно присовокупил: «Это русский».].

В продолжение войны с французами священник и ключарь Тобольского кафедрального собора Фелицын много раз говорил в соборе проповеди, темами которых по большой части служили современные события. Проповеди были хорошие, их охотно слушали посещавшие богослужение, ими всегда интересовался и сам владыка. Но особенно хороша была проповедь, произнесенная Фелицыным по случаю торжества о заключении России мира с французами… Для проповедника это было дело естественное, потому что он по происхождению и воспитанию был москвич; у него при всех известиях о военных действиях до бегства французов из Москвы, о разорении ими столицы и ее окрестностей, о поругании святынь и пр., и пр., как говорится, сердце обливалось кровию; оттого все, что он тогда ни говорил с кафедры, все то было им наперед прочувствовано, все то выливалось из горячего сердца его и произносилось с одушевлением. При всем том преосвященный Амвросий желал наградить Фелицына за проповедничество в такое важное время: в 1817 году он дал консистории определение, что ключаря Фелицына он находит достойным протоиерейского сана как за его исправность по ризнице соборной, так и за то еще, что он говорил хорошие проповеди в 1812 году и отличную произнес проповедь по случаю заключения мира с французами. Таким образом, из-за любви преосвященного Амвросия к отечеству Фелицын получил сан протоиерея еще молодой (33 или 34 лет) и притом состоя только на должности ключаря: до него ни один ключарь при Тобольском кафедральном соборе не имел сана протоиерея, так что считалось как бы законом, чтобы при соборе в этом сане был только один кафедральный протоиерей[189 - Из воспоминаний протоиерея Фелицына.].

С удовольствием, даже с радостию преосвященный Амвросий возложил на себя и разослал по епархии для возложения на протоиереев и священников бронзовый на владимирской ленте крест[190 - В настоящее время такой крест во всей Тобольской епархии имеет один только бывший кафедральный протоиерей П.А. Фелицын, родившийся в 1787 году, а во священники посвященный в 1804 году.], установленный в память Отечественной войны в 1814-м, но в Тобольской полученный в 1818 году.

Засим заметим, что преосвященный Амвросий, быв строгим монахом, любил уединение, молитву и богослужение. В будние дни, подобно одному из ближайших своих предместников архиепископу Варлааму I, он всегда и непременно бывал у утрени и ранней литургии в своей домовой церкви, а в дни воскресные и праздники служил в кафедральном соборе или в одной из градских приходских и монастырских церквей, если в той или другой церкви случался храмовой праздник и если было к тому приглашение. При служении, да и при каких бы то ни было случаях, Амвросий Келембет никогда не говорил проповедей, не произносил своих речей, а не делал он этого потому, что выговор его был уж слишком малороссийский, такой, что иногда при домашней беседе и между людьми, близкими к говорившему, он производил им смех, причем преосвященный и сам над собой шутил, говоря, что любовь его к Малороссии на устах его. При служении, надобно признаться, преосвященный Амвросий любил иногда пошуметь, поворчать на сослуживших с ним, в особенности если кто из них или отступал, хотя бы и в малом чем-нибудь, от правильности в чине богослужения, или улыбнулся бы при чем-нибудь, оглянулся бы в сторону и пр. Что делать? Таков был почти общий обычай у владык старых времен, притом же архиерейское ворчанье тогда никого не соблазняло, а главное тут то, что ворчанье Амвросия и оканчивалось только ворчаньем, за порог церкви или архиерейской кельи оно никогда не переступало.

Выше было замечено, что к преосвященному Амвросию после его архиерейских служений из собора почти обыкновенно заходили губернские чиновники и некоторые из купечества и что он ласково принимал своих посетителей, угощал их чаем, водкой и закуской. Здесь заметим, что Амвросий Келембет, подобно как и второй преемник его по тобольской кафедре архиепископ Евгений Казанцев[191 - Странн. 1872 г., статья: архиеп. Евгений, как архипастырь тобольский.], любил угощать обедами членов консистории, а также ректора, префекта и некоторых других из служивших при семинарии. Это он делал, конечно, и по старинному хлебосольству, и для того еще, чтобы лучше знать ближайших своих сотрудников по управлению епархией и семинарией, и безошибочнее возлагать на них те или другие обязанности, давать им те или другие поручения, но объяснял он то иногда следующим образом. «Беседа за столом, — говорил он, — особенное удовольствие доставляет человеку, располагает собеседников к дружбе и согласию», или: «Одинаковая пища производит одинаковые и чувства в собеседниках, так что все они обращаются как бы в одно тело, в одну душу». «Речь преосвященного во время стола, — по замечанию одного из часто бывавших за его обедами, — всегда доставляла самое приятное удовольствие».

И эти званые или полу-званые обеды преосвященного никогда не отличались особенным обилием блюд или их изысканностию и роскошью (да роскошные обеды архиереям тобольским в то время и собирать было не на что: жалованье архиерейское было ограниченное, оброчных статей и неокладных доходов Тобольский архиерейский дом тогда почти никаких не имел, содержание от казны получал он до архиепископа Евгения маленькое[192 - Странн. 1872 г., статья: архиеп. Евгений, как архипастырь тобольский.], приношений от духовенства, хотя в то время по местам, по некоторым епархиям, еще довольно обычных, преосвященный никаких и никогда не принимал, но обеды и ужины, которые приготовлялись для одного только владыки, были еще умереннее, скромнее и проще, чтобы не сказать беднее и ничтожнее: в иные дни, особенно в последние годы жизни в Тобольске, владыка, говорят, довольствовался одним маленьким горшочком гречневой или овсяной жидковато сваренной каши.

Преосвященный Амвросий роста был довольно высокого, стан имел прямой и одним глазом как-то прищуривал, смотрел только вполовину. Поэтому, и именно по своей фигуре, по своей наружности, он иным казался человеком гордым, высокомерным. «Но, — замечает современный, впрочем, и доселе еще здравствующий[193 - Протоиерей Фелицын.] его биограф, — таким он только казался, и казался смотревшим единственно на его внешность; кто же проникал внутрь его, кто знал его душу, тот понимал, тот знал, что его душа была горяча и очень горяча к человечеству».

Другой биограф преосвященного Амвросия (покойный Н.А. Абрамов) выражается об его характере так: «Преосвященный был вспыльчивого характера (надобно бы прибавить: как малороссиянин), но скоро отходчив; на словах строг к духовенству, но наделе очень благодетелен и милостив. Непамятозлобие (по слову Писания (Еф. 4, 26: _да_не_зайдет_солнце_во_гневе_вашем)_ составляло отличительную черту его характера. Помнившие его благословляют (и благословляли) его память»[194 - Странн. 1869 года, авг., отд. 1, стр. 37.].

Теперь остается сказать несколько слов только о самом последнем времени пребывания преосвященного Амвросия в Тобольске, его отъезде из Тобольска и его кончине. Преосвященный долго управлял тобольскою паствою –16 лет 4 месяца и 20 дней[195 - Из предместников и преемников Амвросия Тобольской епархией в течение 254 лет ее существования долее его управляли только двое: митрополит Антоний Стаховский — слишком 18 лет и архиепископ Варлаам Петров — более 33 лет (1767–1802 г.).] — и управлял, по выражению церкви, _право_ — дельно, бдительно, твердо, но вместе и милостиво, словом сказать, с пользою для паствы. Повторим здесь то, что сказал Сперанский в отчете своем по собиранию сведений о тобольской пастве и по обозрению Тобольской семинарии: «Как легко, как приятно было бы ни о чем более не заботиться, ничего другого не писать, как только о сих предметах (о тобольских — пастве, семинарии и об учрежденном самим Сперанским в Тобольске благотворительном обществе). Но, к сожалению, — присовокуплял он, — они составляют только каплю в бездне горестей, коими дела жизни (в Сибири) преисполнены». Высшее начальство знало о действиях, о заслугах преосвященного по управлению епархией и награждало его: чрез шесть с половиною лет по хиротонии из епископов он был пожалован при перемещении с Оренбургской епархии на Тобольскую в архиепископы, чрез несколько лет после сего ему дан был орден св. Анны 1-й степени[196 - Припомним, что прежде, например в царствование Императора Александра Павловича, награды как светским, так и духовным лицам давались не так часто, как они давались при Императоре Николае Павловиче, или как даются теперь.], а в 1821 или 1822 году чело его было украшено бриллиантовым крестом, каковой награды удостаивались и удостоиваются весьма и весьма немногие духовные сановники.

Преосвященный Амвросий жил в Сибири, как уже и сказано, долго; он не прочь бы, по слову псалмопевца: _пот_Богу_моему,_дондеже_есмь_ (Пс. 145, 2), жить в ней и управлять ею, по крайней мере большею частию ее (в духовном отношении), и еще долее: _дух_ его был еще довольно _бодр,_ да он сибиряков и полюбил, как своих детей, так что к знакомым своим в Россию иногда писал, что «за Уралом нашел он народ по сердцу своему, и что все его пастырские предприятия и дела идут согласно с его же желаниями»[197 - Из воспоминаний Фелицына.]; и действительно, сибирское духовенство того времени было весьма послушно своим архипастырям, жалоб на их действия и распоряжения и апелляций против их решений в Св. Синод не посылало. Но преосвященный в конце 10-х и начале 20-х годов был уже стар (по одним — лет 70[198 - По Фелицыну: он в своих воспоминаниях говорит, что Келембет был уволен на покой 72 лет (а это случилось, как скоро увидим, в конце 1822 г.).], а по другим — близ 80[199 - По Абрамову: Келембет, по его словам, ушел на покой, имевши от роду около 80 годов. См. Странн. 1869 г. авг., отд. 1, стр. 38. {См.: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 279.}] лет) и плоть его была уже немощна: его уже удручали разные болезни[200 - Припомним, что преосвященный Амвросий в квартире Сперанского, когда не приняли его визита и во второй раз, велел сказать Михаилу Михайловичу между прочим: «Я — архиерей, я уже старик и притом _больной»…_], в особенности же ему изменяли уши и глаза. Поэтому в 1821 году или в начале 1822 года преосвященный Амвросий подал в Св. Синод прошение об увольнении его на покой, но Св. Синод и в награду за долговременное и полезное служение преосвященного, притом в таком отдаленном крае да, по всей вероятности, и в видах еще удержать на служении церкви такого полезного деятеля вместо ответа на прошение исходатайствовал и прислал ему крест на клобук. Высокую награду преосвященный принял с глубокою благодарностию и Господу Богу, и высшему начальству, но согласиться, чтобы и еще продолжать службу, он уже не мог. «Я становлюсь глух и слеп, — говорил он московским академистам, назначенным в Иркутскую семинарию профессорами в проезд их (в конце лета или осенью 1822 года) чрез Тобольск, — я просил об увольнении (от управления, на покой), а мне дали на клобук крест, но крест ни слуха, ни зрения мне не прибавил»[201 - Ирк. епарх. вед. 1867 г., статья: Справедливо ли, что Иркутск видел среди себя иерархов более, чем Тобольск? Примеч. 2.]. Поэтому он и отправил вторичное прошение об увольнении его от управления епархией. На сей раз прошение его было принято, и просившийся 28 октября 1822 года был уволен на покой на родину, в Полтавскую епархию в Лубенский Мгарский Спасо-Преображенский монастырь.

Указ об увольнении на покой был получен в Тобольске уже во второй половине ноября, следовательно, во время осенней распутицы. Поэтому преосвященный Амвросий в Лубенский Мгарский монастырь тогда отправил только имение с племянником своим (Алексеем Фомичом Келембетом), а сам уехал в ожидании хорошего зимнего пути в Абалацкий монастырь[202 - В 25 верстах от Тобольска по Иркутскому тракту.]. Рад и весьма рад был старец, когда кто-нибудь из добрых тобольских почитателей и знакомых приезжал навестить его там.

Абалацкую обитель преосвященный Амвросий оставил 21 декабря 1822 года[203 - У Толстого в _списках_архиереев_и_архиерейских_кафедр_иерархии_Российской_ ошибочно сказано (на стр. 24), будто Амвросий Келембет уволен на покой 21 декабря 1822 г.; 21 декабря не день его увольнения, а уже день отъезда с тобольской паствы на покой.]. Чрез Тобольск он проехал ночью и притом так, что об его проезде никто не узнал, следовательно, даже без обычного при встречах и проводах архиереев звона на колокольнях. Смиренный архипастырь проездом своим ничьего не захотел нарушать покоя.

По приезде в Мгарский монастырь преосвященный Амвросий встретил две, и большие, неприятности. И, во-первых, Алексей Фомич Келембет, о котором упомянули несколько выше, на пути из Тобольска в Полтавскую губернию помер, а ведь он был родной племянник преосвященного[204 - По словам покойного секретаря Тобольской консистории Бекреева, это был сын родного брата владыки священника Фомы Келембета. Но у преосвященного были и еще братья, мелкопоместные малороссийские дворяне. По словам г. Петрова, который составил опись рукописей, принадлежащих музею, что при Киевской духовной академии (Труды киев. Дух. Акад. 1874 г., марта, статья. Опис. Рук. Музея, стр. 4), братья Амвросия в числе в начале настоящего столетия пожертвовали в Киевскую академию несколько хороших рукописей. Из этого можно заключить, что, должно быть, и образование свое получили, подобно брату, в Киевской же академии. Только непонятно, зачем составитель означенной описи назвал братьев преосвященного Амвросия польскими дворянами? По вере они были, когда отец их был дъякон, а старший брат еще и архиерей православной церкви, конечно, православные, а по народности малороссияне. Уж не ввела ли его в искушение их странная восточная (а не польская) фамилия?], жил при нем лет тридцать, по крайней мере в Воронеже, в бытность преосвященного там ректором семинарии, как видели мы прежде, он находился уже с ним; в продолжение стольких лет делил с ним скуку житья-бытья вдалеке от родины и от своих родных, сверстников и знакомых, в лице его преосвященному было с кем от времени до времени вспомнить, потолковать о родной стороне и родных, да и так иногда было с кем перемолвить искреннее слово; наконец и то было недурно, что в случае болезни или невзгоды какой при нем находился родной, преданный ему человек, который уже никак не мог покинуть его, оставить без ухода за ним, без помощи ему. И вот этот-то родной, этот-то как бы сын скончался не на глазах его, а вдалеке от него, когда притом ему, полуслепому и полу-глухому старцу и имеющему жить уже не на должности и не среди своих подчиненных, он был всего нужнее.

Во-вторых, по прибытии на покой преосвященный узнал, что у его племянника было весьма значительное состояние, что из Тобольска этот племянник вместе с его архиерейским небольшим имением вывез свое, и довольно большое, имение, чего преосвященный прежде и не подозревал. Дело в том, что Алексей Фомич, не быв грабителем, какими бывали во времена оны племянники иных архиереев, однако ж не отказывался от принятия приношений от духовенства, какие тогда были еще в обычае, в современных нравах, почти повсеместно; а приношений этих и деньгами, и мехами (соболями, лисицами, песцами и пр.) было, конечно, принято им немало: ведь слишком 16 лет он прожил в Тобольске с дядей, ведь епархия Тобольская в первой четверти настоящего столетия была еще весьма обширная: кроме Тобольской (что, впрочем, уже не раз было нами замечаемо), совмещала в себе две другие сибирские губернии и некоторые части двух нынешних областей; сибирское духовенство по тогдашней неразделенности и многолюдности приходов и при ведении им самим, по местам, обширного хозяйства было в значительной части состоятельное и даже довольно зажиточное. К тому же в епархии, по всей вероятности, было распространено убеждение, что племянник архиерейский имеет на архиерея влияние, что он может делать дела, какие ему угодно, тогда как достоверно, что Алексей Фомич такого влияния на дядю вовсе не имел, и если мог что делать, то только что-нибудь самое неважное, самое мелкое, например, об ином просителе ранее, чем о других, доложить архиерею, иное дело подложить архиерею для подписи или для наложения резолюции прежде других дел, и тому подобное.

Прогневался старец при этой новости, и, когда спросили его, что прикажет делать с ящиками, чемоданами и тюками, полученными (чрез возчиков) из Тобольска, он решительно запретил раскупоривать их, велел все сложить в какую-нибудь монастырскую кладовую: «Нехай (пусть) погибает неправедно нажитое, нехай все предается тлению, иначе, пожалуй, оно иному из родственников моих и его (племянника) послужит во вред». Так, если не все, то весьма многое из имения племянника Амвросиева и частию и из имения самого преосвященного и погибло, так оно, по крайней мере самое-то ценное из него, и не досталось никому.

Предание, из которого взят настоящий рассказ, присовокупляет, что когда по смерти преосвященного Амвросия, следовательно, чрез два с половиною, а может быть, и чрез три года, приступили к описи, или уже прибыли родственники к получению имения, оставшегося после него, а с сим вместе и имения племянника (потому что особых описей, отдельных реестров имению Алексея Фомича не было), то многие вещи, как-то: меха, меховые шубы, суконное платье и пр., и пр. — оказались истлевшими, испорченными молью. Этого мало: по означенному преданию в карманах и бумажниках Алексея Фомича оказалось на несколько сот рублей ассигнаций, но ассигнациям в те годы (около 1824 г.) будто бы была перемена, следовательно, погибли и деньги.

Приснопамятный архипастырь Амвросий Келембет жил на покое в Лубенском Мгарском монастыре два с половиною года — с половины января 1823 и по июль 1825 гг. 4 июля 1825 года он, бывши уже в глубокой старости, мирно скончался.

4 июля 1874 г.

Омск.




ЕЩЕ НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРЕОСВЯЩЕННОМ ЕВЛАМПИИ, ВЫВШЕМ ЕПИСКОПЕ ВОЛОГОДСКОМ[Публикуется ПО тексту: Ещё несколько слов о преосвященном Евлампии, бывшем епископе Вологодском // Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям. 1868. № 19. С. 539–541. — _прим._издателя_ Нижепомещаемые строки доставлены в редакцию одним из чтителей {Причину «засекречивания» своего авторства, А.И. Сулоцкий объяснил в «Авторской исповеди» (см.: _Л.И._Сулоцкий._ Сочинения в трёх томах. Т. 1. Тюмень, 2000. С. 12} памяти преосвященного Евлампия и близких его по церкви сослужителей.]


Преосвященный Евлампий был архипастырь весьма замечательный. Он весь предан был св. церкви и знал и соблюдал церковное богослужение необыкновенно, по нынешнему времени, точным и верным образом. Приверженность к церкви видна была в нем еще в академии, где он деятельное принимал участие в церковном пении с другими студентами. На степени святительской он уже вполне представлял себя пастырем и архиереем, какому подобает быть. Пение у него было стройное, степенное, всегда умилительное, богослужение в высшей степени благоговейное. Всегда и во всем глубоко внимательный и во всех частностях богослужения разумно действующий, он показывал свойственные его благочестивому направлению духа во время богослужения еще особенности, каждый, так сказать, шаг в церкви освящая молитвенным произношением приличных слов Божественного Писания. Так, когда отверзались на литургию св. врата, он, стоя на амвоне, произносил (вполголоса): _лице_Твое_просвети_на_раба_Твоего_ и проч. Когда приводили к св. вратам назначенного к посвящению, он, сидя на кафедре и благословляя, говорил: _стопы_моя_направи_по_словеси_Твоему_ и проч. Когда выходил с служащими в шествие для торжественного молебствия или для крестного хода, он, стоя пред престолом и благословляя служащих, говорил: _изыди,_Боже,_в_силах_наших._

По входе с Евангелием на литургии во время каждения владыки певцы никогда не пели: «ис полла эти деспота»[206 - ^(^Полностью эта фраза звучит так: «Тон деспотии кэ архереа имон, Кирие, филатте, ИС ПОЛЛА ЭТИ ДЕСПОТА», что в переводе с греческого означает: «Господина и архиерея нашего, Господи, сохрани НА МНОГИЯ ЛЕТА». Этим возгласом (по-гречески) приветствуют епископов на архиерейском служении. — _прим._издателя_], а всегда приличные какие-нибудь стихи самым умилительным образом. Например, в воскресные дни: «_Славлю_Отца_и_Сына_силу_и_Святаго_Духа_пою_власть»_ и проч. «Со _архангелы_воспоим_Христово_воскресение»_ и другие. В господские праздники[207 - Господские праздники — праздники, связанные с событиями жизни Иисуса Христа. — _прим._издателя_]: _«Спаси_ны,_Сыне_Божий,_рождейся_от_Девы_» (или другое) особливым умилительным напевом. В пяток страстной седмицы на вечерне: «_Искупил_ны_еси_от_клятвы_законныя»._ В воскресные дни великого поста: _«Покаяния_не_стяжах,_ниже_паки_слез»_ и пр.

По окончании литургии певцы пели в алтаре во время разоблачения архиерея: _«Знаменася_на_нас_свет_лица_Твоего,_Господи»._

На страстной неделе Евангелие читал в крестовой церкви в три дня.

В господские и богородичные праздники на литии всегда читал акафист Спасителю или Богоматери. Литии иногда совершал и вне церкви.

В праздник Успения Божией Матери в 1845 году (в первый год его служения в Вологде) было замечательное событие. К всенощной на этот праздник главный храмовый в соборе архиерей шел из своих келий в собор «со славой», при пении певчими праздничной стихиры: _«На_бессмертное_твое_успение,_Богородице,_Мати_живота,_облацы_апостолы_по_воздуху_восхшцаху,_и_по_миру_разсеянныя_во_едином_лице_предсташа_пресвятому_Твоему_телу»._ Лишь взошли в церковь и вступили в алтарь, тут уже стоял преосвященный Варлаам, назначенный и проезжавший в Архангельск епископ. К литургии прибыл тот же епископ и проживавший на покое в Прилуцком монастыре архиепископ Ириней. Литургию совершал местный епископ Евлампий. Пред молитвой _Отче_наш_ докладывают, что приехал из Архангельска преосвященный Георгий, назначенный в Тобольск архиепископом. Таким образом, в праздник Успения Богоматери, храмовый в Вологде, мы видели у себя четырех архиереев (двух архиепископов и двух епископов), как будто по манию Владычицы стекшихся на Ее Богодевственное торжество. Обстоятельство, которого не случалось в Вологде и едва ли повторится когда.

В последнее пред отбытием из Вологды в Тобольск служение преосвященный Евлампий во время благовеста к литургии, прощаясь с архиерейским домом навсегда, молился пред святыми иконами во всех комнатах оного, потом, уже в мантии, зашел на прощальную молитву в крестовую церковь и оттуда торжественно шел в собор. При окончании литургии, слагая в обычное время на престоле св. антиминс, он с заметным волнением духа, с слезами на глазах сказал: _«Воскресни,_Господи,_в_покой_Твой,_Ты_и_кивот_святыни_Твоея»._

После литургии, сказав прощальное слово, прямо из собора отправился в путь.

Преосвященный Евлампий был муж редких свойств. Воздержание и молитва были у него насущною потребностию, кротость и незлобие — стихиею его сердца. Один из служащих в соборе не раз лично с горячностию высказывался пред ним, а он только улыбался, и когда тот через несколько минут извинялся пред ним, он говорил: «Ничего, дело домашнее, мы — свои».




ИРКУТСКИЙ АРХИЕПИСКОП МИХАИЛ II[Публикуется по тексту: Иркутский архиепископ Михаил II // Странник. 1880. Т. 2, февраль. С. 155–172. Статья написана в соавторстве с иркутским кафедральным протоиереем Прокопием Васильевичем Громовым. — _прим._издателя_]


В Иркутске было два преосвященных с именем Михаила, и оба они были из ректоров Тобольской семинарии и архимандритов Тобольского Знаменского монастыря. Первый из них, Михаил I, родом был малоросс, по фамилии Миткевич, образование получил в Киевской академии и управлял Иркутскою епархиею в прошедшем столетии (1772–1789 гг.), а второй, Михаил II, управлял иркутскою паствою уже в настоящем столетии (1814–1830 гг.). Здесь мы, омский протоиерей Сулоцкий и иркутский кафедральный протоиерей Громов, будем говорить только о последнем из двух названных соименных иркутских архипастырей и будем говорить: я, протоиерей Сулоцкий, о первой половине его жизни, доколе он жил и служил в Тобольске, на основании документов, хранящихся в архиве Тобольского семинарского правления, и рассказов, слышанных мною от современников и сослуживцев описываемого лица[209 - Преимущественно от протоиереев — кафедрального Петра Андр. Фелицына, который во времена архимандрита Михаила служил священником Тобольского кафедрального собора и регентом архиерейского хора, и покойного настоятеля Тобольской Завальной церкви Василия Осип. Кузнецова, который при Михаиле состоял ключарем кафедрального собора.], а о. протоиерей Громов будет говорить о второй, и последней, важнейшей половине его жизни — о его архипастырстве в Иркутске на основании документов, имеющихся в Иркутске, и на основании своих собственных о нем сведений, так как он учился при нем в семинарии и был им отправляем в академию, им был рукоположен в священника и протоиерея, при нем служил преподавателем Иркутской семинарии, состоял членом консистории и исполнял разные делаемые ему преосвященным важные поручения. Начну же с Богом.

Преосвященный иркутский Михаил II родом был сибиряк. Тобольской губернии[210 - Статья А. И. Сулоцкого «Архиереи из сибирских уроженцев…» опубликована в первой части Т. 2 наст. собр. соч. С. 435–445. — _прим._издателя_]. Мирское имя его Матфей, а фамилия Бурдуков. Образование он получил в Тобольской семинарии. По окончании курса учения, как наиболее успешный и способный, был сделан учителем семинарии, а по некотором времени рукоположен в священника к Тобольскому кафедральному Софийскому собору и, наконец, как наиболее исправный, честный и дельный получил должность соборного ключаря.

Жить и служить о. Матфею было недурно, его учительская должность с должностью соборного священника совмещалась удобно, потому что собор в Тобольске бесприходный, исправлять треб мирских никаких ему не было нужно, служил он в соборе, как и прочие соборные священники, из четырех недель только одну, да и то иногда заменялся в служении случавшимися ставленниками. Правда, ему, как и всякому соборному священнику, доводилось иногда служить с архиереем, но архиерейские служения почти исключительно бывали только по воскресеньям и праздничным дням, а в такие дни и в семинарии ученья не было[211 - Поэтому и другие учащие Тобольской семинарии в прошлом столетии и начале настоящего всего чаще бывали из соборян. Например, при отце Матфее префектом семинарии и вместе учителем философии был кафедральный протоиерей Лев Земляницын, а учителем математики, немецкого языка и, кажется, словесности соборный же диакон, а после священник Григорий Иванович Мансветов (тот самый, который после служил обер-священником армии и флотов и издал сочинение в 6 частях: училище благочестия), и татарскому языку учил соборный же священник.]. О. Матфей получал содержание от двух мест. Правда, от собора, как храма бесприходного, содержание получал самое скудное[212 - Такое скудное, что один соборный священник времени от. Матфея (Гиганов) почти тем только и жил, что шил с семьей на базар шапки.], да и жалованье учительское также было крайне ограниченно, но все же было два жалованья, два содержания, и они соединялись в руках одного. Притом о. Матфей с супругой, как и все духовенство его времени, не были привычны к роскоши, вели жизнь самую скромную, простую, нажили даже собственный домик[213 - Тобольские соборяне почти до самого последнего времени и домов казенных не имели; казенные дома для них и теперь устроены еще не для всех.], вообще хотя не в изобилии, не в роскоши, но по тому времени жили хорошо. Но счастье в мире непостоянно, люди то и дело подвергаются бедам и злоключениям, подвергся беде и о. Матфей Бурдуков: в конце 1798 года умерла у него жена, оставив его с малолетнею дочерью.

Если положение мирянина вдового, притом с детьми, не хорошо, то положение вдового священника, особенно с малолетними детьми и без самых близких родственниц, крайне не хорошо, крайне тяжело и неудобно. А овдовевший о. Матфей Бурдуков находился именно в таком положении: у него, как сказано, была малолетняя дочь и не было ни матери, ни тещи, ни сестер, которые бы могли жить с ним и заниматься хозяйством и воспитанием дочери-дитяти. О. Матфей горевал, думал и раздумывал, советовался с родными и добрыми знакомыми, обращался за вразумлением к любившему его преосвященному, молился Господу Богу, взывая: _скажи_мне,_Господи,_путь,_в_он_же_пойду_, и покончил все это тем, что дочь свою отдал на воспитание ближайшим своим семейным родственникам с обещанием доставлять материальные средства для ее содержания, а сам голову свою подклонил под иго Христово: в начале 1799 года принял с именем Михаила пострижение, стал вместо иерея иеромонахом. Впрочем, о. Михаил недолго оставался простым иеромонахом и рядовым учителем семинарии: любивший его архиепископ Варлаам 1 представил его на вакантные тогда должности ректора Тобольской семинарии и настоятеля Тобольского Знаменского монастыря (в котором тогда находилась и доселе находится Тобольская семинария) и с согласия Святейшего Синода сделал его ректором семинарии и преподавателем в ней богословия, и посвятил в архимандрита названного монастыря, что было 2 июля 1799 года[214 - У покойного Н.А. Абрамова в Странн. 1869 г., авг., на стр. 30 и 31 (в примечании) о. Михаиле допущено несколько ошибок: так, например, он назван приходским (вместо соборного) священником; там же об нем сказано, что он пострижен и посвящен в архимандрита в 1800 году, тогда как это было годом ранее.].

Новому ректору семинарии, особенно в первое время, конечно, нелегко было: новый предмет преподавания, порученный ему (богословие), требовал усиленных занятий; вверенная его управлению семинария пришла в некоторое расстройство оттого, что значительная часть ее учеников, по месту происхождения из зауральских округов Сибири, которые в конце 1799 года отделены от Тобольской епархии ко вновь учрежденным тогда епархиям Пермской и Оренбургской, должны были уехать и уехали в свои открытые там семинарии; за их отъездом число учеников Тобольской семинарии стало (в 1800 году) ограниченное — всего 170 человек. Правда, число это при настоянии архипастырей вскоре (в 1804–1806 гг.) возросло до 363 и даже до 385 человек, но при малейшем невнимании или послаблении семинарского начальства оно, вследствие, с одной стороны, крайней неохоты родителей доставлять детям содержание в семинарии, а с другой — вследствие почти всегда нежелания учеников учиться до окончания курса, скоро могло сильно сократиться. Помещение семинарии было крайне тесное: ректор, некоторые учителя, все казенно-коштные воспитанники, которых всегда было немало, например в 1801 году 108 (из 170 человек), а в 1804 году — 268 (из 363), классы, библиотека, столовая и кухня, а также монашествующая братия с кухней и трапезой и еще две теплые монастырские церкви — все это помещалось в наскоро исправленном после пожара 1788 года каменном двухэтажном монастырском корпусе длиной только в 38, а шириной в 8 сажен. На содержание семинарии с ее начальниками и учителями, с казенно-коштными учениками, с их пищей, одеждой, книгами и проч. казна с 1798-го по 1807 гг. отпускала только 4000 рублей[215 - О крайней скудости средств к содержанию семинарии можно заключить между прочим и из следующего факта: архиерейский дом, кроме другого скота, имел значительное стадо овец; лишних овец и барашков осенью кололи, мясо употребляли для прокормления певчих и прислуги архиерейского дома, а овчины, по приказанию доброго владыки, обыкновенно отправляли в семинарию для постройки бурсакам шуб. Осенью в 1801 или 1802 году, за удовлетворением нужд бурсаков, осталось из архиерейского дара несколько овчин излишних, ректор Михаил по рассуждении с прочими членами семинарского правления, какое сделать из них употребление, собственноручно положил следующую резолюцию: «из оставшихся овчин сшить нагольный тулуп комиссару (по-нынешнему эконому) семинарии (который был вместе и учителем арифметики) иеродиакону Израилю в награду за особенно усердную его службу. Конечно, тулуп и был сшит; без сомнения, о. Израиль в нем и щеголял при исполнении своих комиссарских обязанностей, а быть может, по тогдашней простоте и убожеству между прочим и служащих в семинариях, являлся в нем даже в классы на уроки.]. При всем том лично положение ректора архимандрита Михаила было удовлетворительное, даже, можно сказать, хорошее: преосвященный Варлаам благоволил к нему и относился к нему завсегда кротко, милостиво, истинно по-отечески; префект семинарии кафедральный протоиерей Лев Земляницын был человек солидный, скромный, заботливый, исполнительный и в дружеских отношениях находившийся к ректору; приходский диакон, а потом соборный священник (впоследствии времени обер-священник армии и флотов) Григорий Иванович Мансветов был блестящий учитель; сам ректор с предметом своим познакомился уже основательно и преподавал его удовлетворительно; дела как по самому управлению семинарией, так и по управлению его монастырем и по должности благочинного монастырей Тобольской епархии, и члена консистории у него шли всегда исправно.

Несмотря на множество служебных занятий, он еще как-то удосужился составить (хотя только краткую) историю Тобольской семинарии со времени ее в 1744 году преобразования из архиерейской славяно-латинской школы[216 - Эта история до сих пор остается в рукописи и находится в библиотеке Тобольской семинарии. В ней об одном из своих предместников по ректуре Михаил сделал такой (беспристрастный и не без юмора) отзыв: _«Уволен_ (в таком-то году) _на_покой,_который_он_и_состоя_на_службе,_очень_любил»._].

В природе после вёдра случается ненастье, и после тихой погоды наступает буря с громом и молнией; подобное бывает и в жизни человека. Кроткий, набожный[217 - Архиепископ Варлаам каждый день и за каждую службу ходил в собор. Замечательно, что и Варлаам II (1862–1872) никогда и ни одной службы и в будни не пропускал.], добрейший Тобольский архиепископ Варлаам после 34-летнего управления Тобольской епархиею вслед за младшим братом своим, знаменитым по уму и святости жизни С.-Петербургским митрополитом Гавриилом (Петровым) 27 декабря 1802 г. (74 лет от рождения) отошел в вечность. Отец ректор Михаил горько оплакал кончину своего благодетеля и громко прославил его добродетели в надгробном по нем[218 - «Иркут. Епарх. Ведом.» 1877 г., № 18.] слове. На место Варлаама 13 февраля 1803 года назначен, а 23 марта и прибыл из Вологды в Тобольск архиепископ Антоний III (Знаменский). Этот преосвященный был глубоко ученый[219 - Преосвященный Антоний до архиерейства, следовательно в конце прошедшего столетия был (постепенно) учителем, префектом и ректором Петербургской академии.] архипастырь, для всех служивших вдалеке от него был наилучший начальник, был особенный ревнитель образования духовного и, в частности, ревнитель блага Тобольской семинарии и попечитель и отец бедных, вдов и сирот, муж ума, правды и бескорыстия и назидательный проповедник; но, к несчастию, он был человек болезненный, жестоко страдал сначала геморроем, а после и солитером и был подвержен меланхолии и даже ипохондрии, а потому часто бывал ворчалив и раздражителен, иногда сильно взыскателен и переменчив в своем расположении к окружающим его, наконец, оттого же был крайне тяжел для служивших близ его и на глазах у него в семинарии, консистории и кафедральном соборе[220 - Старался умножить число учеников и изыскивал (епархиальные) средства для их содержания, семинарию посещал часто и нередко неожиданно; при посещениях слушал в классах преподавание учителей и ответы учеников и, если в классе не заставал преподавателя, то сам начинал преподавать за него.]. Этому преосвященному не нравился описываемый нами кроткий и смиренный ректор Тобольской семинарии, он считал его недостаточно знающим богословские предметы и потому неспособным к преподаванию богословия; находил его и слабохарактерным и потому неспособным управлять семинарией и быть благочинным монастырей; и вот после разных намеков, замечаний и упреков и проч. в 1805 году он устранил его от преподавания богословия, а в следующем, 1806 году, представил об увольнении его и вовсе от семинарской службы. Согласно сему представлению, архимандрит Михаил и был уволен от ректорской должности с назначением настоятелем бедного и малоизвестного Онежского Крестного Олонецкой епархии монастыря, а на его место в Тобольск согласно желанию того же преосвященного Антония был назначен известный ему и по службе в Петербургской академии, и по службе при нем в Вологде[221 - Истор. Петерб. Акад. Чистов, стр. 93 и 94.] ректор Вологодской семинарии архимандрит Амвросий Рождественский-Вещезеров, тот самый, который после (в 1822–1825 гг.) был архиепископом Тобольским[222 - Истор. Иерарх. Р. Ц. Ч. 1, стр. 236 и Списки Архиереев и Архиер. Каф. Ю. Толстого, стр. 29.]. Но по устроению промысла Божия все это вскоре изменилось: архимандрит Амвросий, хорошо знавший прежде характер преосвященного Антония, уклонился от поездки в Тобольск, а у Михаила (Бурдукова) оказались в Петербурге покровители: он уже выехал из Тобольска и доехал до Перми, но здесь получил письмо (говорят, от Н.Н. Бантыш-Каменского), которым извещали его, чтобы он приостановился и не ехал далее, а вслед затем был получен им указ Св. Синода о том, чтобы ему быть по-прежнему ректором Тобольской семинарии и архимандритом Тобольского Знаменского монастыря[223 - Из воспоминаний о тобольских иерархах 96-летнего старца, современного Михаилу и ближайшего очевидца всего с ними случившегося, бывшего кафедрального протоиерея Петра Андр. Фелицына.]. Даже по новому усмотрению Божию в том же 1806 году (20 июня) и сам преосвященный Антоний выбыл из Тобольска в Ярославль, а на его место прибыл в Тобольск (из Уфы) архиепископ Амвросий I (Келембет). Новый архипастырь правильнее оценил ректора Михаила, почему и рекомендовал его пред Св. Синодом с наилучшей стороны, так что в 1809 году его вызвали на чреду священнослужения в С.-Петербург, а в следующем (1810) году назначили ректором Тверской семинарии и настоятелем Макариева Калязинского монастыря. Отсюда чрез 4 года (18 октября 1814 г.) он хиротонисан был в епископа Иркутской епархии, на которой впоследствии его удостоили и звания архиепископа. В начале декабря 1814 года, в проезд преосвященного Михаила на епархию, родной ему Тобольск встретил его с особенною любовию и с благоговением взирал на его священнослужение в праздник святителя и чудотворца Николая в Тобольском кафедральном соборе. Преосвященный Амвросий, чтобы доставить жителям Тобольска возможность видеть в архиерейском служении их земляка и получить им от него как бы всем вместе святительское благословение, нарочито уступил ему совершение литургии в такой большой праздник.

Следующий засим рассказ о преосвященном Михаиле, о его жизни и деятельности на иркутской пастве составлен, как и замечено в начале статьи, иркутским кафедральным протоиереем Прокопием Вас. Громовым.

Архиепископ Иркутский Михаил II (Бурдуков) был глубоко проникнут верою и набожностию, но без малейшей претензии на тот аскетизм, какой требуется от монаха в монастыре. С светлою, привязывающею к себе всякого наружностию он соединял веселый нрав и практический ум, отчего и самая обыкновенная речь его была увлекательна. В четыре часа утра он бывал уже на ногах и с первым ударом колокола ежедневно, несмотря на погоду, являлся в кафедральный собор к утрене. Случалось в зимнее время, что если священник или псаломщик запоздает прийти к началу, то в первом случае преосвященный сам, не выходя из алтаря, начинает службу и продолжает до прихода священника. Если же нет псаломщика, то он выходит на средину церкви (чтение в соборе всегда было среди церкви) и заменяет его. И этим он никогда не огорчался, снисходя немощам. По окончании утрени он слушал раннюю литургию в своей домовой маленькой церкви, которую устроил в первый же год своего прибытия, но в которой не допускал ни продажи свеч, ни исправления каких-либо мирских треб, отсылая за удовлетворением сих надобностей в приходы. По литургии, в восемь утра садился за свой деловой письменный стол. С приходившими к нему по службе разговор был короткий, сколько требовалось для дела. В эти же часы принимал и просителей, выходя к ним в залу, в докладе задержек не было. Но он терпеть не мог праздных посетителей в будни и встречал таковых сухим вопросом: что вам угодно? В двенадцать часов пополудни запирались двери, и он садился за свою скромную трапезу, состоявшую из холодного омуля (местная рыба), из похлебки с свежею рыбою и из русской каши. Потом отдыхал и в четыре часа пополудни опять ежедневно ходил в собор к вечерне. После вечерни или прогуливался, или принимал для беседы коротко знакомых из граждан. В воскресные и праздничные дни неопустительно совершал литургию, после которой двери его были открыты для всякого просителя, предлагалась всегда хлеб-соль и оживленная беседа. В приходских церквах служил по своему усмотрению, не допуская приглашений, и большею частию без предварения. Нередко посещал приходские церкви и в будни, особенно зимою, когда темнота не позволяла узнавать его, и на время утрени или ранней литургии останавливался у порога и выходил незамеченным. Такие визитации вызывали особенную осторожность и чинность богослужения со стороны причтов.

Архиепископ Михаил не относился безучастно к бедствиям, которые приходилось претерпевать его пастве от разнузданного до крайности самовластия сибирских опричников стяжавшего столь мрачную известность генерал-губернатора Сибири Пестеля. Иркутский губернатор Трескин и его пособник исправник Лоскутов, грабившие и истязавшие население своими невыносимыми притеснениями в крае, побудили архиепископа Михаила возвысить голос против этих сибирских башибузуков. «Хотя _лично_ничего_не_терплю_от_губернатора_, — писал архиепископ к министру духовных дел князю Голицыну, — но стражду ежедневно с растерзываемой как бы волками паствою своей, коей непрерывный вопль проникает и сквозь толстые стены архиерейского дома. Нечестие и бесстыдное притворство, дерзость и самонадеянность с деспотизмом, презрение к людям и страданиям их, выбор и отличие чиновников, деятельных только в разорении поселян, особливо бурят, система набогащать себя и во всем монополия — сии черты отличают здешнее правительство от внутренних губерний России».

К матери исправника Лоскутова, наперсника губернатора Трескина, преосвященный обращался с следующим письмом: «Не оскорбитесь, что я по долгу звания своего принужден писать к вам о деле, для матерняго сердца неприятном. Почтенный сын ваш Евграф Федорович, как премногие достойные вероятия люди многократно уверяли меня, не только против подвластных себе, но и против посторонних употребляет крайнюю жестокость, бесчеловечие и несправедливость разного рода. Ныне же дошло до моего сведения, что нижнеудинский протоиерей Илия, человек вам известный, насильным образом наказан им телесно и бит его руками до крови. Таковые возмутительные поступки, допушаемые первым земским чиновником, требуют законного и от меня исправления, кроме светского суда. Оное исправление состоит главным образом в увещании и духовном наставлении согрешающего, которое произвесть в действие я считаю всего ближе посредством вас, яко доброй сердобольной матери. Умоляю вас священными правами войти в посредничество между обижающимися невинно и страждущими и между обижающим других сыном вашим, убедя последнего престать от зла и творить благо. Для вас и для меня величайшее будет приобретение, если он, послушав увещательного голоса своей матери и своего пастыря, обратится на путь правый, христианским братиям приличный. В противном случае я в прискорбии духа должен буду огласить его пред иерковию, яко упрямого преслушника оной». В то же время дано от преосвященного нижнеудинскому священнику, в приходе которого неистовствовал Лоскутов, следующее предписание: «Известно вам неожиданное приключение, случившееся сего декабря 6 дня в Карагасах между протоиереем Орловым и исправником Лоскутовым. И без следствия наперед можно заключить, что первый в сем деле невинен, а последний виноват не только в сем, но и в других неисчислимых предосудительных делах насчет его бесчеловечия и несправедливости, не говорю рассказываемых толпою, но и почтенными людьми подтверждаемых. Вследствие чего рекомендую вам лично наедине дать ему от меня и от себя пастырский совет отстать от соблазнительных дел своих, служащих на разорение церкви. Вы можете предстать пред него в лице духовника (которого имеет ли у себя, не знаю) и без всякого человекоугодия обличить его в явных всем и следственно вам прегрешениях его. Если он окажет пред вами раскаяние свое, то уверьте его, что не только я и вы будем радоваться о его обращении, но и ангелы небесные. В противном случае объявите ему суд Божий, который никак не похож на суд человеческий».

Архиепископ Михаил был полон смирения. Прежде всего, он объявил всем и каждому, что он не терпит поклонения себе до земли. Низкопоклонники наводили его на гнев.

Первым административным распоряжением его был запрет писать в бумагах к нему: _великому_господину_, как это было ранее, и приказание писать просто: его преосвященству. В великий четверток участники в омовении ног[224 - В конце литургии в Страстной (Великий) Четверг в кафедральных соборах совершается чин умовения ног. Архиерей, символизирующий в тот момент Христа на Тайной вечере, снимает с себя верхнее облачение, препоясывается лентием (полотенцем) и умывает ноги сослужащим ему священникам. В это время диакон читает фрагмент Евангелия об умовении ног Христом своим ученикам. — _прим._издателя_] приглашаемы были в его келью на чай, который в этот день подносил он каждому своеручно.

Архиепископ Михаил не терпел наушничества и заискиваний. Однажды при случайном стечении к нему духовных лип, стоявших во главе администрации, он обращается к одному из них и говорит: «Вы прошедший раз передавали мне на ухо недобрые вести о таком-то сельском священнике. Мой долг проверить их и принять меры к исправлению. Напишите мне на бумаге все сказанное вами». — «Ваше преосвященство! — бормотал обомлевший доносчик. — Да я это передавал вам так, в разговоре». — «Вы не имели намерения возбудить меня к преследованию?» — спросил иерарх. «Не имел», — отвечал допрашиваемый. «Ну, так я в таком случае держусь совета Псалтири: оклеветающаго тай искренняго своего, сего изгонях», — закончил архипастырь… Один из уездных протоиереев был представлен к награде скуфьею. В частном письме он поздравляет преосвященного с переводом в Тобольскую епархию и, чтобы придать более важности своему известию, прибавляет, что так-де пишет ему синодский секретарь. Что же Михаил? Дает консистории предложение: спросить протоиерея, как он знаком с синодским секретарем? После таких уроков, конечно, ни у кого не проявлялось охоты подходить к преосвященному с задних дверей.

Архиепископ Михаил горел ревностию об озарении светом христианства населяющих епархию инородцев. С этою целию прежде всего открыл он в Иркутской семинарии заброшенный столетием класс монгольского языка, отсюда вышли многие знатоки сего языка, и особенно настоящие монголисты протоиереи Константин Стуков и Александр Орлов, известные писатели на сем языке. С этой целию предпринимал он поездку в Якутск. С тою же целию вызывал из великороссийских монастырей монашествующих и произвел одного нигде в школах не учившегося дьячка во священника за хорошее знание бурятского языка, которого знание прилагалось к делу; сверх того, одного старика бурята, по внутреннему глубокому убеждению принявшего христианство, наименовал дьячком, одел в рясу и поставил в его улусе проповедником веры, и не бесплодно, а другого молодого бурята из лам посвятил в священника для той же цели проповедания спасительной веры между его сородичами. Всех же вообще священников своей паствы возбуждал к делу проповеди окружными посланиями.

Архиепископ Михаил был замечательный администратор. Не только в каждое дело, но и вообще в ход консисторских дел вникал он подробно, и дела текли быстро. Св. Синод ежегодно благодарил его присылкою значительной суммы в раздел консистористам за исправное течение дел, особенно по церковно-свечной продаже. Выписываю строки из письма преосвященного от 21 марта 1829 года ко мне, странствовавшему по его поручению за Байкалом. «Вот вам первая новость после вашего отъезда — маленькая награда труженикам консисторским от престола монаршего. Доставшиеся на вашу часть 55 рублей имею у себя» и проч.

Архиепископ Михаил был отличный домостроитель. Это доказал он расширением непоместительного семинарского корпуса, не прибавив к нему ни одной стены, а только иначе расположив его внутренность и вынесши из него в свои кельи бывшую без надобности церковь, в которой совершалось богослужение только дважды в год, по неимению средств и лиц служить чаще, и потому ученики и при существовании церкви должны были ходить на молитву в собор, отстоящий недалеко от семинарии. Архиерейская ограда с южной стороны обнесена была деревянным невзрачным палисадом. Консистория, ветхая, черная, деревянная, готова была свалиться, большой колокол соборный висел на земле на столбах. Прибыл Михаил — и палисад заменился каменною стеною с красивою на южном углу башенкою, явилось каменное обширное здание для консистории, а для большого колокола — изящной архитектуры каменная отдельная колокольня. И по всем этим капитальным постройкам не видно ниоткуда никаких ассигновок и не осталось никаких отчетов. Как же и на какие суммы все это делалось? Здесь орудовала приверженность к архипастырю иркутских граждан. Ему стоило только высказать пред ними какую бы то ни было епархиальную нужду, и готовы были тысячи. На архиерейской Ушаковской заимке было разведено им хлебопашество и огородничество. Заимка была для иркутян как бы научною фермою. До преосвященного Михаила не только простонародье, да и духовенство не знали, например, употребления салата, от него научились и сеять, и кушать салат.

В упрек преосвященному Михаилу ставят распущенность приходского духовенства. Но я, оканчивая жизнь и служение при десятом архипастыре, говорю по христианской совести, что не видел еще, кому бы из них уступал архиепископ Михаил в ревности об исправлении нравов в духовенстве. Он был милостив, долго щадил, употребляя наперед увещания, убеждения. угрозы наличным лично, а отсутствующим — чрез письма, и если все это было безуспешно, тогда уже карал, но так, что никакие мольбы, обещания и ходатайства не сильны были изменить карательного определения. Кафедральный протоиерей, уважаемый и любимый городом, после внушений не выпивать по временам много не умудрившийся, был устранен от присутствования в консистории более чем на год и обязан чередою священнослужения. Этой-то твердости решений и боялись, и остерегались навлечь их. В 1829 году я был уполномочен от преосвященного Михаила обозреть по Забайкалью духовные правления и церкви до границы и по границе китайской. И Бог свидетель, что я только двух встретил во всем Забайкалье нетрезвых священников: одного лично, а другого по отзывам; затем всех священников и причетников находил без малейших признаков невоздержания, несмотря на то, что многие местности доводилось мне проезжать во дни разгульные, на пасхальной седьмице, и маршрут мой не был никому известен. Правда, нельзя сказать того же о всей епархии, но какой епархии?! Простиравшейся с юга от границы китайской до Туруханска, с запада — от гор Саянских до Камчатки, от Азии до Америки. Кто тут усмотрит? Особенно при неимении тогда никаких средств к наблюдениям за духовенством, когда и благочинные, до времен Сперанского, лишены были возможности обозреть вверенные им церкви и однажды в год.

Архиепископ Михаил был нелицеприятен и справедлив. Ключарь кафедрального собора, протоиерей так был близок к преосвященному Михаилу, что мог бы назваться его любимцем, если бы таковые у преосвященного были. Но намеренно или ненамеренно он одну и ту же сумму (400 р.) выписал в расход дважды. Преосвященный подверг его строгой ответственности, и как это случилось уже во время предсмертного его заболевания, то просил консисторию только о том, чтобы она решила дело по его, преосвященного, кончине, дабы ему не видеть последствий решения. Знаменитый в свое время красноярский протоиерей Кремлев, украшенный знаками отличий, которого лично знал преосвященный Михаил и отзывался о нем с уважением, по присоединении Красноярска к Иркутской епархии, был обличен в злоупотреблениях по местному духовному правлению, каковых за отдаленностию прежнее епархиальное начальство тобольское не могло усмотреть. Преосвященный Михаил не пощадил старого знакомца, предал его и пособника его, столоначальника, суду. На построение в г. Нерчинске каменного собора ассигнована была сумма от казны, часть которой и была выдана местному протоиерею, человеку с академическим образованием, доброму, любимому городом и владыкою. Но супруга протоиерея, пользуясь простодушием мужа, сумму эту, что называется, прокатила. Мне было поручено выяснить дело на месте. Окружной нерчинский начальник И.П.Б., щадя протоиерея, предложил мне такой план, чтоб вытребовать остальную часть ассигнованной суммы и вести постройку, а он между тем берет на себя растраченные деньги покрыть сбором добровольных пожертвований. Я сообщил этот план архиепископу и от 25 апреля 1829 г. получил от него следующее письмо: «Любезность И.П-ча мне давно известна, но медленность его в ведении дела по собору для меня мучительна. План его, кажется, не только неудобоисполнительным, но и опасным для меня. Смертным почитаю грехом приобщаться чужим грехам». А как глубоко лежали в душе Михаила помышления о том, елика истинна, елика честна, елика праведна, это свидетельствует и следующее обстоятельство.

В 1821 году он обозревал Нерчинский край лично и о своих наблюдениях писал, между прочим, и к М.М. Сперанскому. В письме его замечательны следующие забавные строки: «Нерчинские граждане столь же согласны в сердцах своих, как и домы их разсажены на больших разстояниях, подобно гнездам луковичным». Но это к слову; дело вот в чем. Когда стали доходить до его сведения слухи, что нерчинский протоиерей растратил деньги, отпущенные на постройку собора, то в 1824 году он, преосвященный, поручил мне обозреть по Забайкалью все три духовных правления и церкви, но главное — имелись в виду растрата денег в Нерчинске и при пустынном тогда озере Иргене чествование трех мнимо святых казаков, якобы здесь замученных воеводою Пашковым. По возвращении моем, когда преосвященный прочитал мой путевой журнал, который предположил послать в Св. Синод подлинником, так как я был командирован на правах, предоставленных епископам при обозрении епархий, он сказал: «Ваши взгляды в некоторых случаях совершенно расходятся с моими, доведенными до сведения Св. Синода в 1821 г.». Я отвечал, что причиною некоторых разногласий является протяжение времени, отделяющее обозрение церквей преосвященным от произведенного мною; я предложил разноречие устранить из журнала, чтобы не дать повода к требованию объяснений. «Нет, это будет не истинно, не честно, не праведно», — сказал архиепископ. И журнал мой отправлен в Св. Синод без изменений. Кстати скажу и о том, как преосвященный Михаил был осторожен при допущении к почетным должностям или при делании каких-либо особенных поручений. Прежде чем в 1824 году посадить меня на консисторское кресло, он поручил мне одно из запутаннейших дел распутать и написать мое по нему мнение. Отправляя меня за Байкал, подвел меня к иконе Спасителя и взял от меня в виде присяги слово, что я нигде и ни в чем не поступлю против истины.

Но дабы не заподозрили меня в пристрастных сказаниях об архиепископе Михаиле, как лично им облагодетельствованного, от которого получил я до поступления в академию стихарь, а после академии священство, протоиерейство, звание члена консистории и цензора проповедей, не утаю и той черты, которая делала иногда доброго Михаила неблаговидным. Он был безмерно вспыльчив, и в эти минуты не походил на себя. К счастию, что такие минуты были непродолжительны, по миновании которых он говорил, что стыдится себя самого, и если доводилось кому в такие минуты потерпеть оскорбление, с таковым он искал примирения. Выходили из этого и курьезы. Например, один пожилой священник в минуту пыла преосвященного явился к нему для какого-то объяснения. «Я теперь отвечать вашему преосвященству не буду, вы в гневном расположении, явлюсь погодя, когда вы успокоитесь», — сказал священник, оборотился и вышел. А когда спустя несколько времени он явился вторично, то преосвященный был уже в спокойном духе, разрешил дело мирно и даже выразил священнику спасибо за его находчивость. Но как такие минуты пыла бывали очень редко и никогда в это время ничего не выходило из-под пера его, то этот недостаток и не помешал потомству сохранить за ним имя _кроткого_ Михаила.




ТОБОЛЬСКОГО КАФЕДРАЛЬНОГО СОБОРА ПРОТОИЕРЕЙ ПЕТР АНДРЕЕВИЧ ФЕЛИЦЫН[Публикуется по тексту: Тобольского кафедрального собора протоиерей Пётр Андреевич Фелицын // Странник. 1880. Т.2, май. С. 3–26. — _прим._издателя_ Протоиерей П.А. Фелицын мирно скончался в 11 часу утра 16 декабря истекшего 1879 года. Предлагаемые детство и юность его описаны самим Петром Андреевичем, но от имени постороннего лица, почему он везде и говорит о себе в третьем лице, а не в первом. Биография написана автором в глубокой старости, и именно когда ему было уже за 80 лет.]



ЕГО ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ

Протоиерей Петр Андреевич Фелицын был родом из Московской епархии, сын пономаря Андрея Смирнова. Родился он 12 июня 1783 года в Троицын день и наречен Петром по имени празднуемого в тот день преподобного Петра Афонского. После отца он остался двух лет. Мать его, пономарица Наталья Федорова, имея у себя, кроме его, еще двух дочерей — Параскеву и Евдокию, по бедности же своей не имея никаких средств к пропитанию своих малолетних детей, раздала всех их своим родственникам. Между прочим сына Петра она отдала престарелому своему отцу, а его деду, села Турбичева дьячку Федору Иванову. Но дед, продержав у себя внука три года, пред смертью своею передал его сыну своему, а его дяде (по матери) турбичевскому священнику Алексею Федорову, который также продержал его у себя только три года и затем отослал в село Хароброво к дяде его по отцу, дьячку Алексею Иванову Смирнову, человеку бедному, с приказанием, чтобы тот учил его грамоте. Но когда малолетний Петр явился к сему последнему дяде, то он сказал посланному, что у него пять человек своих детей, что хлеба у него очень мало, и чтобы он вез мальчика назад, и затем, посадив его в телегу, велел везти его в село Турбичево, а сам ушел в избу свою. Мужик, высадив сироту из телеги, уехал обратно к турбичевскому священнику. Сирота, будучи в то время восьми лет — это он весьма хорошо помнит, — горько заплакал и, обратясь лицом к близстоявшей церкви, начал молиться Господу Богу: «Батюшка Бог, вели дяде моему, чтобы он принял меня, горького и бесприютного сироту, к себе в дом». Дядя, услышавши вопль ребенка, вышел на улицу, долго смотрел на молившегося сироту и наконец спросил его: «Да где же мужик с телегою, который привез тебя?». Тот отвечал: «Мужик по уходе твоем в избу тотчас высадил меня из телеги и скоро уехал домой». После сего ответа сирота пал в ноги дяде и со слезами просил, чтобы он принял его к себе. Дядя, разжалобленный слезами и в особенности мольбою ребенка на церковь Божию, сам заплакал и, взявши его за руку, привел к жене своей и начал говорить ей: «Что мы будем делать с этим сиротой? Он оставлен всеми родными, никто его не хочет держать у себя, возьмем его к себе хотя на время, а после кому-нибудь передадим». Тетка, имевши у себя пять человек детей, ни слова не сказала мужу; дядя велел сироте в присутствии жены своей обратиться на церковь и повторить молитву, какую он приносил, стоя на улице у ворот. Сирота повторил молитву, и после того тетка сказала мужу: «У нас сын начал учиться грамоте и учится один-то плохо, посадим мы этого сироту учиться с ним вместе, авось они станут стараться учиться друг друга лучше». Таким образом сирота и поступил на житье к харобровскому дьячку Алексею Смирнову. На другой день дядя посадил его за старинную азбуку и велел твердить: аз, буки, веди, глаголь, добро и прочее. Сирота с великою охотою начал учиться, так что и спал с азбукой. Соученик его, двоюродный ему брат, сын дяди по имени также Петр, начавший учиться прежде его, тогда уже складывал склады до последнего, потому в случаях отсутствия отца своего учил его азбуке, показывая, толкуя, как какая буква называется, и он в две недели выучил все буквы, потом начал складывать из букв склады, затем постепенно выговаривать слова и целые речения, так что спустя немного времени мог уже читать молитву «Отче наш», а соименный ему Петр все оставался еще на складах; отец сердился на сына за леность, а мать его сердилась на сироту, что он превзошел ее сына в ученьи. На девятом же году он твердо выучил часовник, псалтирь, ходил с дядею в церковь ко всякому богослужению и там, становясь на клирос, бойко, громко и ясно читал: «Благословлю Господа, помилуй мя, Боже», часы, даже кафизмы, за что местный священник всегда хвалил его, а прихожане — помещик князь Оболенский и крестьяне его — удивлялись такому хорошему его чтению. Один раз из-за этого чтения вот что случилось с ним. Бывши в церкви на Троицын день у всенощного бдения, он заснул на клиросе в уголке. При выходе из церкви никто ни из прихожан, ни из духовенства не заметил его спящего. Дядя по приходе домой после всенощной спрашивал жену свою: куда девался наш сирота? Жена отвечала, что он, вероятно, спит у священника в сарае на сене с его детьми. На другой день поутру пришедши в церковь, дядя нашел племянника на клиросе, сидевшим на корточках и крепко спавшим. Разбудив его, он спрашивал: «Пробуждался ты ночью или нет?». Он отвечал: «Нет, не пробуждался». После сего ответа все, окружавшие дядю, в один голос говорили: «Счастлив, что не пробудился»[226 - Говорили так в том предположении, что дитя, проснувшись и найдя себя одним в пустом храме, мог очень испугаться.], а священник всем внушительно сказал: «Бог хранит сирот всюду». После того дядя уже не позволял маленькому племяннику спать в церкви и всегда при окончании службы брал его на ночь домой.

Дядя, научивши племянника и писать, хотя и незавидным своим почерком, и решившись отдать его в Московскую славяно-греко-латинскую академию для обучения латинскому языку, который в старинное время играл самую важную роль в образовании учеников духовного звания, в 1792 или 1793 году повез его в Москву, как хорошо Фелицын помнит, посадивши на воз дров с тем, чтобы эти последние продать на рынке. Дрова были проданы рано утром, и дядя, взявши убогого извозчика, поехал с племянником на Троицкое подворье[227 - Митрополиты московские по званию настоятелей лавры жили и живут на Троицком (т. е. принадлежащем Троицкой Сергиевой лавре) подворье.] к знаменитому митрополиту Московскому Платону просить его, чтобы он приказал академическому правлению принять сироту на казенное содержание и поместить его не в первую бурсу, в которой обучались дети небрежных родителей русской азбуке и русскому письму[228 - В Московской славяно-греко-латинской академии до преобразования се в 1814 г. были не те только классы, которые входят в состав духовных академий настоящего времени, но и все другие, которые ныне входят в состав семинарий и духовных училищ.], а во вторую, в которой шло уже обучение латинскому языку. По входе в прихожую митрополита лакей его Данила, детина необыкновенно высокого роста, выгнал их обоих из прихожей, сказав, что митрополит пойдет скоро в церковь к ранней обедне. Дядя повел мальчика в церковь и там начал просить митрополичьего иеродиакона, чтобы он позволил прочитать ему, мальчику, пред обедней часы. Иеродиакон спросил: «Может ли такой ребенок читать порядочно часы?», на что дядя ответил, что он часто часы читает в церкви села Хароброва и за то от князя Оболенского всегда получает похвалу. Иеродиакон согласился, а дядя сказал племяннику на ухо: «Петруша, постарайся прочитать часы хорошенько, я в Москве куплю тебе за то большой калач». По приходе митрополита в церковь иеродиакон поставил сироту пред аналоем, но как аналой был для него очень высок, то он велел подставить ему стул и затем заставил его читать часы. Сирота начал читать часы очень громко, твердо, словом сказать, хорошо. Митрополит спросит окружающих его: «Чей это ребенок читает?». Ему донесли, что какой-то причетник привез мальчика-сироту из села в Москву и хочет просить его высокопреосвященство о принятии его в академию на казенный кошт. Митрополит приказал привести их обоих после обедни к нему в комнаты, и они были приведены. Дядя рассказал историю сиротства своего племянника. Митрополит взял его пятью пальцами за голову[229 - Вероятно, покойный московский архипастырь считал себя знатоком и краниологии{Краниология (от _греч._ kranion — череп) — раздел анатомии, изучающий строение черепа человека и животных}.] и после того сказал эконому: «В этом сироте будет толк», слегка испытал голос сироты и потом спросил самого его: «Хочешь ли ты жить у меня в доме?». Он отвечал: «Хочу!» — «А почему?» — «Потому что у дяди моего хлеба очень мало». После сего митрополит Платон приказал дяде ехать к своему месту, а эконому, архимандриту Иоанникию, велел снять с мальчика худую некрытую овчинную шубу и лапти и одеть его прилично, взяв нужные для него вещи из платья и обуви, приготовленных для певчих. Эконом повел его в певческую комнату, там надел на него сюртук и, сняв с ног его лапти, обул в сапоги и оставил его в певческой между маленькими певчими. Проходит день, проходит другой и третий, потом ведут его в академию на экзамен и по экзамене велят ему с фамилией Смирнова[230 - Мальчик Смирновым был назван по фамилии дяди, который привез его в академию. {Примечание странное, т. к. фамилия отца, а следовательно, и самого мальчика, была тоже Смирнов и менять фамилию ему не было никакой необходимости}.] ходить во вторую бурсу, в которой он, пробыв полгода, научился порядочно писать по-русски и выучил латинскую азбуку, за что переведен был в третий класс, называвшийся тогда фара, и ходил в академию всегда с своими товарищами — маленькими певчими. Но раз пошел он один и заблудился: несмотря на то, что это было днем, ушел совершенно в противоположную академии сторону и ходил по Москве до вечера целый день голодный, спрашивал многих о митрополичьем подворье, добрые люди сказывали ему, куда он должен идти, но он каждый раз только снова начинал блуждать по улицам Москвы. Напоследок его, голодного, уже ноги не стали носить, он сел на углу доселе неизвестного ему дома и горько зарыдал; рыдающего окружили люди и спрашивали: «О чем ты, ребенок, так плачешь?». Но он от слез не мог им хорошо отвечать. На кучу людей вскоре явился частный пристав, который также спрашивал, кто он и о чем он плачет. Но он и частному не мог хорошо объяснить, почему тот, посадив его на свои дрожки, привез в полицию; отдохнув там, он уже подробно объяснил, кто он и где живет. Частный пристав по доброте сердца или по обязанности службы приказал квартальному надзирателю представить заблудившегося мальчика прямо пред лице митрополита Платона, но квартальный, увидев, что у митрополита много гостей, представил его к регенту митрополичьего певческого хора. Регент Александр Ефремов, не веря его оправданию и говоря напротив, что он по лености к ученью не пошел в академию, велел приготовить розги и высек его препорядочно. Митрополит, узнав о бродяжничестве маленького своего певчего по Москве и о наказании его розгами, призвал его к себе и спрашивал, где он целый день бродил; мальчик все рассказал ему подробно, и высокопреосвященный, не как регент, поверил его словам. На другой или третий день после сего приезжает к митрополиту викарий его, преосвященный Серапион, которому он рассказывает о блуждании по Москве вновь принятого ученика и вместе певчего и потом приказывает ему, преосвященному Серапиону, взять его в число певчих к себе, и он был взят им в Богоявленский монастырь, в котором жил викарий и который расстоянием от академии не более 200 сажен. Живя здесь, он уже не мог заблудиться при переходе из монастыря в академию и из академии в монастырь. У преосвященного Серапиона Смирнов служил певчим и посошником более семи лет и в это время прошел в академии бурсу и фару, классы: грамматический, синтаксический, пиитический и риторический.

В октябре 1799 года преосвященный Серапион с саном архиепископа переведен был в Казань, а на место его Московским викарием назначен был ректор Московской академии архимандрит Серафим, тот самый, который после был Петербургским митрополитом. В том же 1799 году открылась в Калуге новая архиерейская кафедра, на которую произведен был в архиереи из архимандритов петербургских[231 - Феофилакт в столице служил сначала в числе преподавателей С.-Петербургской духовной академии, а потом был законоучителем кадетского корпуса.] очень даровитый от природы Феофилакт Русанов. В проезд в Калугу чрез Москву преосвященный Феофилакт квартировал у будущего викария Московского Серафима. В декабре сейчас названного 1799 года вновь произведенный архиерей Феофилакт и вскоре имевший быть архиереем же Серафим приехали в академию и ходили по всем классам. Описываемый сирота в то время обучатся в риторическом классе. Епископ Феофилакт предлагал ученикам вопросы, но одни из учеников вовсе не отвечали, а другие отвечали, но не все верно. Сирота сидел на первой лавке, Феофилакт стоял против него, и он за слабых учеников отвечал. Преосвященный спросил его: «Почему ты отвечаешь за товарищей?». Он сказал: «Чтобы избавить от стыда всех учеников риторики, да и самого госп. учителя» (Петра Иларионовича Сахарова); преосвященный улыбнулся и сказал: «Умеешь отвечать». После того назначенный в викария Московского ректор академии архимандрит Серафим сказал Феофилакту: «Отвечающий ученик жил у преосвященного митрополита Платона полгода и служил у него певчим, в то же время иногда посошником, а иногда лампадчиком, тем же несколько лет он служил и у моего предместника по викариатству преосвященного Серапиона, и служил очень хорошо». К этому ректор присовокупил: «Я советывал бы вам, преосвященный, взять его в Калугу, он устроил бы вам всю свиту для священнослужения и сформировал бы хор певчих». После сего совета преосвященный Феофилакт приказал ему прийти к нему повечеру и, когда он пришел, спрашивал его, где он родился, чей он сын, сколько ему лет и проч., и проч. Наконец преосвященный сказал: «Тебя рекомендуют очень хорошо, и я желал бы, чтобы ты перешел из Московской епархии в мою, Калужскую, ты имеешь фамилию Смирнов, а я тебе даю фамилию _Фелицын_, какова фамилия значит: сын счастия». Переименованный из Смирнова в Фелицына согласился ехать.

Получив приказание подыскивать людей в Калужскую епархию, нужных для архиерейского служения, Фелицын с восторгом побежал ко всем своим соученикам и сослуживцам при архиереях, объявляя каждому, что он теперь по фамилии уже не Смирнов, а Фелицын. Его спрашивали: «Кто переменил тебе фамилию?». Тогда уже он начал говорить о деле, за которым пришел, передавая каждому данное приказание преосвященного Феофилакта и уверяя всех, что они будут счастливы в Калуге. Согласились ехать восемь человек, которых всех на следующее утро он, Фелицын, и представил преосвященному Феофилакту как годных в певческий хор. Преосвященный обласкал их, дал каждому по рублю и, отпуская, велел им готовиться к отъезду в Калугу, а его, Фелипына, оставил при себе и спрашивал, не знает ли он какого-нибудь дьякона для протодьяконской должности, а он сказал: «Такого дьякона мы можем сыскать и в Калуге».

Как Фелицын, так и восемь певчих пред праздником Рождества Христова были отправлены в Калугу, и отправлены, сколько он помнит, без всякого спроса у митрополита Платона и без дозволения от него. «Но поелику все мы, — продолжает рассказчик, — принадлежали к Московской епархии, то и были требованы возвратиться в Москву. Преосвященный Феофилакт не возвращал нас как людей, нужных ему в новой епархии. Московская консистория повторяла свое требование. Преосвященный Феофилакт не отвечал, но в то же время просил Св. Синод людей, хотя и принадлежащих Московской епархии, оставить в Калужской, и мы по указу Синода были там оставлены. Затем все принадлежащие к Калужской епархии ученики, обучавшиеся в духовно-учебных заведениях Московской епархии, явились в Калугу для обучения в новооткрытой там семинарии. Учителями были избраны местные калужские священники и диаконы, а на философский класс поступил учитель Иван Лаврентьев, который до того был учителем Московской академии, но по месту рождения принадлежал вновь учрежденной Калужской епархии…». Во время рождественской недели он, Фелицын, отыскал в Калуге дьякона Евтихия Морозова, годного для протодиаконской должности, составил певческий хор и приготовил диаконов и поддиаконов к архиерейскому служению; живя притом в Лаврентьевском монастыре, он в виде шутки нарек престарелого иеромонаха Сергия архиереем Феофлиактом и в лице его научил дьяконов, как следует облачать архиерея и что нужно во время облачения говорить диакону и протодиакону.

Преосвященный Феофилакт приехал в Калугу 3 января 1800 года. Жители Калуги, дворянство и купечество явились к нему 4 января с хлебом и солью, и подарками: от лица дворян — богатою каретою, а от купцов — шестеркою вороных лошадей и с упряжью. Января 6-го Феофилакт служил в церкви Иоанна Предтечи, ходил на реку Оку для освящения воды. Во время крестного хода все жители Калуги от мала до велика вышли из домов своих смотреть на своего 34-летнего архипастыря, который на пути сам кропил всех калужан святою водою. После церковной церемонии он отдал всем бывшим у него лицам свои визиты. Потом дан ему был общественный обед в зале дворянского собрания. Приехав после обеда в Лаврентьев монастырь и вскоре позвав его, Фелицына, к себе, преосвященный много его благодарил за устройство свиты и певчих для священнослужения, причем спрашивал его, чем он может наградить его за услугу, а он, подумавши, сказал, что у него есть две родные сестры, и стал просить дать старшей из них жениха и «по обвенчании его с моей сестрой произвести в диаконы». Преосвященный, обещавши исполнить эту просьбу, приказал Фелицыну самому выбрать жениха из учеников семинарии и по выборе его писать к матери в Москву, чтобы она приехала с невестой в Калугу. Но они долго не ехали из Москвы, потому что у матери не было ни денег на проезд до Калуги, ни приданого для невесты, о чем он и донес преосвященному. Феофилакт приказал ему подать просьбу о зачислении за ним священнического места Серпейского уезда села Сильковичей при Сретенской двухштатной церкви, богатой по приходу, и причт той церкви высылал ему денег по 100 рублей в год. Получая жалованье регента и певческий доход, Фелицын послал денег матери на проезд в Калугу с невестою. Сестра его, невеста, жениху очень понравилась и еще более, думаю, понравилось диаконское место в городе Козельске, на родине его. Скоро совершилась и свадьба, и зять его по имени Иларион Сахаров чрез две недели посвящен был в диаконы. Получив диаконское место, зять, однако ж, начал требовать от Фелицына приданое для жены; тот, видя бедность молодой четы, забрал в лавке у одного купца (Семена Иванова Берендякова) в долг разных материй на платья и кой-каких шалей рублей на 200; зять, будучи доволен этим приданым, скоро уехал к месту своему.

В 1802 году, в начале ноября, Фелицын видел удивительный сон: видит он во сне преосвященного Феофилакта, и преосвященный будто бы посылает его куда-то очень далеко. Встает он поутру и рассказывает сон свой товарищам, а они, смеясь, говорили ему: «Куда тебя Бог еще понесет?». К удивлению всех и в особенности самого Фелицына, при разговоре о сне приходит архиерейский келейник Афанасий и объявляет ему, что преосвященный зовет его к себе. По приходе Фелицына к преосвященному тот начал говорить ему: «Сослуживец мой по Петербургу, ныне преосвященный Вологодский Антоний[232 - Феофилакт и Антоний (Знаменский) до назначения первого законоучителем кадетского корпуса вместе служили учителями в главной Александро-Невской семинарии, после переименованной в С.-Петербургскую духовную академию.], пишет мне, что у него хор певчих в Вологде весьма плохой и поправить его у него нет человека, и просит меня послать к нему хорошего певчего из взятых мною из Москвы (певчих) для поправления его никуда негодящегося хора. Поезжай ты, Фелицын, в Вологду на месяц или на два». Фелицын, с своей стороны, отвечал, что он видел ныне сон, «что вы меня куда-то посылаете». Преосвященный сказал на это: «Верно, тебе Бог назначает лучшую участь вдали, нежели в Калуге, близ родины твоей Москвы, поди готовься к дороге». Возвратясь к своим товарищам, он рассказал о посылке его в Вологду, товарищи дивились его сну и в особенности исполнению его в продолжение дня. Племянник преосвященного Феофилакта Гавриил Каменский, приехавший из Петербурга с преосвященным в Калугу, описал ему характер Вологодского преосвященного Антония самыми неблаговидными красками[233 - Преосвященный Антоний вследствие болезни (солитера) и ипохондрии был очень бранчив и ворчалив.], почему вечером того же дня он, Фелинын, пошел к преосвященному Феофилакту и объявил, что он не хочет ехать в Вологду. Отчего? В ответ на сей вопрос он рассказал преосвященному слышанное от племянника его о преосвященном Антонии. Преосвященный сказал: «Плюнь на его слова; он — мальчишка-глупец, поезжай непременно; меня удивляет твой сон, который говорит мне, что не я назначаю тебе поездку в Вологду, а сам Бог». После этого Фелицын ехать в Вологду согласился, и преосвященный Феофилакт отправил его со штатным служителем Калужского архиерейского дома Михаилом Ивановым с обязательством довезти ему Фелицына за 25 рублей до Вологды на паре лошадей. Проехав 180 верст до Москвы, лошади ямщика начали худо везти. В продолжение трех суток, которые прожил молодой человек в Москве у матери, лошадям, по-видимому, можно бы было отдохнуть и поправиться, но едва проехали они еще 60 верст, и именно до Сергиевской лавры, как одна из них совершенно охромела, и ямщик отказался далее везти своего седока. Преосвященный Феофилакт, отправляя Фелицына в Вологду, послал с ним тогда письмо архимандриту Сергию, наместнику Троицкой Сергиевой лавры, который, как он, Фелицын, помнит, впоследствии времени был архиереем в Костроме и Рязани. Отец-наместник сказал ему: «Преосвященный Феофилакт просит его показать тебе все драгоценности лаврской ризницы». Он хотя был тогда молодой человек, не более 19 лет, но удивился письму преосвященного и сказал о. наместнику: «Чтобы ризницу всю видеть, нужно много времени, вместо ризницы прошу приказать кому-нибудь из учеников показать мне все покои казенных учеников вашей лаврской семинарии». Он тотчас приказал позвать сениора[234 - В наших старинных семинариях в каждом классе было из самих же учеников по _сениору_ — по должностному лицу, которые после стали называться старшими. Главный из старейшего класса назывался _сениор_сениорум_ (старший над старшими).] семинарии, который скоро и явился и тотчас повел его по всем комнатам казенно-коштных учеников, между которыми он, Фелицын, нашел родственников своих Дмитрия и Василья Беляевых и прочих знакомых, прежде живших с ним у митрополита Платона и викария его Серапиона. Поговорив с ними недолго, Фелицын хотел идти на квартиру своего калужского ямщика, но сениор позвал его к себе пить чай и за чаем расспрашивал его, где он родился, сколько ему лет и куда едет. Давши ему ответы на все вопросы и рассказавши о своем горе, т. е. что ямщик отказался далее везти его, он затем ушел от него на квартиру. На следующее утро вышеупомянутый сениор пришел к Фелицыну с двоюродным братом его Дмитрием Беляевым и спрашивал его, отыскал ли он нового ямщика до Вологды. Тот отвечал, что нет. Тогда сениор сказал: «Я привел вам ямщика, который возит меня два раза в год в город Коломну к родителю моему; человек он весьма хороший, он согласен везти вас». Фелицын пожелал видеть ямщика и, увидевши и поговоривши, вместе с братом и сениором подрядил его за 15 рублей довезти его до Вологды. Сениор простился с Фелицыным, а брат проводил его в кибитке нового ямщика за Сергиев посад и на пути рассказал, что сениор тот есть первый ученик Лаврской семинарии, притом необыкновенных дарований. Этот человек был впоследствии времени Филарет, митрополит Московский, он был сын коломенского протоиерея Федора Дроздова и полюбил Фелицына за вежливость к нему. Простившись с братом, Фелицын проехал Переяславль-Залесский, Ростов и некоторые другие, меньшие их города. Приехав в Ярославль, он должен был остановиться. Волга, на берегу которой стоит этот красивый город, пред приездом его хотя покрылась льдом, но еще очень тонким, так что одни смельчаки, и то только пешие, переправлялись по льду на другую сторону реки, а на лошадях решительно никто не смел переезжать. Дня через три пришел в Ярославль из Москвы обоз проездом на Вологодскую ярмарку; московские ямщики, встав рано утром, наделали пешнею во льду поперек реки дня и настлали соломы, которая замерзла с водою и сделала путь чрез реку довольно безопасным. Утром следующего дня они и переправились чрез реку благополучно, но он, Фелицын, поехал уже в полдень, и ямщик его Матвей не отстегнул пристяжной лошади от коренной; проехав по льду сажень 20, пристяжная начала проламываться, а коренная, испугавшись, понеслась во всю прыть; Матвей от страха соскочит с повозки, а Фелицын стоял в повозке в таком страхе, что теперь не может и выразить тогдашнего своего состояния. Пристяжная не один раз и совсем проваливалась и тонула в воде, но каждый раз была вытаскиваема сильною и перепуганною коренною лошадью посредством ремня, привязанного к ее дуге. Лошади, пробежавши реку, стремглав бежали до самой городской заставы, они бежали бы и дальше, но часовой спустил шлагбаум, и лошади остановились. Часовой (солдат) спрашивал Фелицына, где ямщик, он отвечал, что скоро будет, и тот действительно вскоре прибежал к заставе, только всю вину взвалил на него, своего седока, и, дав солдату за услугу две гривны, поехал далее. На пути Фелицын много благодарил Господа Бога, что Он, милосердный, не попустил утонуть ему в Волге, вспоминая при этом слова, сказанные прежде в церкви харобровским священником Гавриилом Беляевым: «Бог хранит сирот везде».

В Вологду Фелицын приехал 30 ноября рано поутру и, явясь к преосвященному Антонию, подал ему письмо от преосвященного Феофилакта. Прочитав письмо, преосвященный спросил: «Хорошо ли ты ехал?». Он отвечал: «Худо». — «А почему?» — «Первое потому, что штатный служитель Калужского архиерейского дома, подрядившись довезти меняло Вологды, довез только до Сергиевской лавры; второе — потому, что, переезжая в Ярославле Волгу, я едва не утонул, а третье — потому, что в дороге терпел холод и голод, так как денег у меня было мало». Потом Фелицын стал просить у преосвященного Антония 15 рублей для расплаты со вторым из везших его ямщиков, с тем, которого он нанял в Сергиевском посаде. Преосвященный сказал ему: «Тебе следовало взять деньги у первого, калужского ямщика и отдать их второму». Но как денег не было взято у калужского ямщика, то преосвященный, наконец, дал приезжему семинаристу 15 рублей и велел ему жить у эконома архиерейского дома архимандрита Августа, старика глубокого. По приходе к эконому Фелицын объявил ему приказание преосвященного, но тот сказал: «Много гас, семинаристов, мне всех вас не накормить» — и потом скоро куда-то уехал, а его, Фелицына, оставил в прихожей. Последний, не имея в Вологде никого знакомых и сидя один в прихожей, горько заплакал. Тут пришли ему на память слова племянника преосвященного Феофилакта о преосвященном Антонии, и напало на него сильное раскаяние, что поехал в Вологду. Короткий день ноябрьский при размышлении об участи сиротской кой-как прошел, наступил вечер, настала совершенная темнота, а приезжий семинарист с утра, или лучше с прошедшего дня, ничего еще не ел. Но у кого было просить ужинать? В комнате решительного никого не было. Наконец, довольно поздно вечером, возвращается домой эконом с келейником своим Иаковом. Отец архимандрит, ни слова не сказав своему' нежданному гостю, сидевшему в его прихожей, ушел во внутренние покои и лег спать. Рад был Фелицын, когда по крайней мере послушник-то Яков пришел к нему в прихожую; он спрашивал у него между прочим: «Где и у кого вы были с отцом экономом?», и тот сказал, что отец архимандрит служил в кладбищенской церкви обедню и затем панихиду на могиле бывшего откупщика Шапошникова, что потом был на богатом обеде у вдовы его, а что теперь он лег спать и проспит до утра. Но и та радость Фелицына скоро обратилась в печаль, потому что, когда он признался экономскому келейнику, что он с утра, или вернее с прошедшего дня, и до настоящего вечера ничего не ел и стал просить накормить его, то тот объявил, что отец эконом ныне не приказал готовить у себя обеда, и вместо всего принес ему только небольшой ломоть черного хлеба да стакан квасу[235 - Господь Иисус Христос сказал: _иже_аще_напоит_единого_от_малых_сих_чашею_студены_воды…_аминь,_глаголю_вам,_не_погубит_ (не потеряет) _мзды_ (награды) _своея_ (Мф. 10, 42). И послушник экономский не остался без награды за ничтожную, по-видимому, услугу, оказанную голодавшему семинаристу… В конце 40-х и начале 50-х годов при архиепископе Тобольском Георгии у протоиерея Фелицына случились большие неприятности: на него по званию градского благочинного поступило несколько довольно важных доносов, наряжались следствия, производился суд. Скорбя душой и помня, что милостыня в день лют поможет обидимому и измет его от грехов и что милостивые к другим сами будут милованы, Фелицын стал более прежнего благодарить и благотворил как у себя в доме, так, между прочим, в остроге, куда он имел во всякое время свободный доступ по званию члена тобольского тюремного комитета. И вот раз, когда он был в остроге (пересыльных преступников) и когда кончил подаяние милостыни и с тем вместе слово утешения раскаявшимся в преступлениях и крепко скорбившим о постигших их бедствиях, к нему подходит один почти престарелый узник в платье лиц духовного звания, и именно в полу-кафтанье, и спрашивает его: «Не вы ли, батюшка, были регентом архиерейского хора в Вологде в 1803 г.?». «Да, я в то время управлял вологодскими архиерейскими певчими», — отвечал он ему. «А помните ли вы, батюшка, послушника Иакова, жившего тогда келейником у эконома архиерейского дома архимандрита Августа?». Протоиерей отвечал: «Очень помню, он меня голодного накормил ломтем хлеба и напоил кружкой квасу». Узник при этом сказал: «Это я самый и есть бывший экономский послушник Иаков, был я после иеродиаконом в Прилуцком монастыре и за грехи, о которых при людях стыжусь и рассказывать вам, расстрижен, лишен монашества и сослан в Иркутскую губернию на поселение; сделавши вам хотя и ничтожное добро в Вологде, прошу вас всепокорнейше оказать мне, грешному и несчастному, милость свою в Тобольске». Протоиерей узнал в нем по чертам лица и звукам голоса своего старинного вологодского знакомого, поцеловал его в лоб и в благодарность свою дал ему пятирублевую ассигнацию; тот пал ему в ноги со слезами благодарности. Протоиерей, простившись с узником, при выходе из острога, по его собственным словам, чувствовал в сердце своем такое приятное ощущение и такую радость, каких во всю жизнь свою не ощущал. Надежды отца протоиерея за помилование от Господа за милость к нищей и несчастной братии оправдались: все доносы на него оказались несправедливыми или ничтожными, он был оправдан и после того с течением времени получил еще важные награды.].

Проголодавшийся съел хлеб и выпил квас со сладостью и лег спать на скамейке в прихожей и проспал до 9 часа утра. В девятом часу пошел Фелицын в собор к обедне и там молился Господу Богу (а молился о возвращении его в Калугу) на коленях со слезами. Народ смотрел на него и удивлялся такой молитве молодого человека, о чем он слышал после, когда познакомился с людьми в городе. По выходе из собора он возвратился в экономскую прихожую и ждал себе обеда, но безуспешно. Во втором часу пополудни он голодный пошел к святым воротам архиерейского дома и смотрел на город; преосвященный Антоний в то время ходил по архиерейскому двору и, увидевши его, спрашивал, хороша ли, на его взгляд, Вологда? Он зарыдал и сказал преосвященному: «Может ли мне казаться город хорошим, когда я в нем полторы сутки остаюсь голодным?!». Преосвященный тотчас послал за экономом и по явке спрашивал его, почему он не накормил приезжего вчера и не кормит сегодня? Ответ его был таков: «У вас семинаристов много, и мне их всех не накормить». Преосвященный крайне огорчился, бранил, ругал эконома всячески и, махая тростью, в гневе едва не ударил его по голове. После того он приказал накормить Фелицына пищею, оставшеюся от его стола, и велел ему жить у письмоводителя своего Надеждина; затем послал ему фунт чаю и небольшую голову сахару, а на другой день 25 рублей на стол из певческой суммы. На третий день за ним, Фелицыным, была зачислена вакансия писца консистории, на четвертый зачислена за ним вакансия писца правления семинарии, наконец, в пятый день за ним же зачислена праздная вакансия псаломщика в соборе[236 - Таков преосвященный Антоний был и везде: кого полюбит — осыпает милостями. В Тобольске, например, учителя семинарии Григорья Ивановича Мансветова (впоследствии обер-священника армии и флотов) в 9 месяцев посвятил в священники к собору, сделал членом семинарского правления, присутствующим консистории и епархиальным цензором проповедей и повысил в оклад жалованья по учительской должности. А через год?.. Увы! Уволил от всех должностей и заставил выехать из епархии. Странн. 1868 года, окт., отд. I, стр. 42 и след.]. Получив отовсюду за декабрь деньги, он сделался богат. В продолжение декабря Фелицын обучался в богословском классе[237 - Риторике или словесности русской и латинской Фелицын учился сначала в Московской академии, а потом (с 1880 г.) в Калужской семинарии, философию в 1801 г. слушал в Калуге, да здесь же в 1802 г. он начал слушать и богословие.] Вологодской семинарии, а по вечерам учил архиерейских певчих пению. При сих занятиях он подружился со многими семинаристами и несеминаристами и перестал тосковать по Калуге. Преосвященный Антоний нередко призывал его по вечерам к себе пить чай и расспрашивал между прочим о том, как был принят преосвященный Феофилакт в Калуге жителями по прибытии его на новую епархию, и он рассказывал; да еще спрашивал его, как служит высокопреосвященный митрополит Платон литургию: так ли, как я, или иначе. Фелицын отвечал, что служба митрополита Платона неподражаема ни для кого — в его походке, в его произношении возгласов, осенении и особенно в сказывании проповедей. Прожив в Вологде месяц, Фелицын составил хор певчих более чем из сорока человек, и они пели на два клироса очень хорошо. Народу стало ходить в собор много, между прочим, для того, чтобы послушать певчих, и все восхищались хорошим пением. В половине января прежний семинарист и регент просил преосвященного Антония возвратить его в Калугу, он обещал, но не возвращал до февраля. Но в исходе сего месяца получается указ из Св. Синода о переводе преосвященного Антония с саном архиепископа в Тобольск, где пред тем скончался престарелый и добрейший (старший брат С.-Петербургского митрополита Гавриила) архиепископ Варлаам I. Преосвященный стал звать Фелицына ехать с ним в Сибирь, но он не соглашался; преосвященный велит ему сыскать охотников для поездки с ним из семинарии, но никто из семинаристов не едет в Сибирь. Он нанимает частных людей, но и из частных никто не соглашается ехать с ним по отдаленности края. Наконец преосвященный, призвав его, Фелицына, к себе, целует и просит проводить его до Тобольска и еще просит его отыскать какого-нибудь ученика здорового и большого ростом для услуги в дороге. Фелицын так и сяк только убедил одного из учеников риторики по имени Иван Попов проводить преосвященного и послужить ему в дороге, да и сам, наконец, согласился ехать с преосвященным, впрочем, наиболее потому, что он обещал возвратить его из Тобольска в Калугу или в Москву.

Преосвященный Антоний, проживший в Вологде только около семи месяцев, выехал из нее в Тобольск 1 марта рано утром, еще в темноте, без всякой церемонии; провожали его до города Грязовца (43 версты) только два человека: ректор семинарии архимандрит Амвросий (Вещезеров, или Рождественский, тот самый, который в 1823–25 годах был Тобольским архиепископом) и кафедральный протоиерей Подосенов. В Грязовце городничий принял преосвященного весьма радушно. Из Грязцова преосвященный приехал в Ярославль вечером и остановился в архиерейском доме. Часа через два того же вечера являются к нему ректор Ярославской семинарии архимандрит Иосаф, который после был Смоленским епископом и Могилевским архиепископом, и префект, кафедральный протоиерей, имя которого рассказывающий о своих приключениях забыл. Преосвященный Антоний просил их обоих поправить возок его и купить ему новую повозку вместо взятой им из Вологды, которая, бывши под книгами и на худой дороге, сильно разбилась; они обещались исполнить его просьбу и не исполнили, а на следующее утро даже и не явились. Ректор и префект так неуважительно обошлись с преосвященным, вероятно, потому, что у них архиереем был тогда громкий в свое время человек, архиепископ Павел Пономарев, который в то время состоял членом Св. Синода и жил в Петербурге; им в то время, конечно, и на мысль не приходило, что проезжавший в Тобольск преосвященный Антоний года через три, по смерти архиепископа Павла, будет ярославским архипастырем[238 - Ректору Иосафу после при преосвященном Антонии действительно служить было очень тяжело.]. Эконом архиерейского дома возок поправил в архиерейской кузнице, а от покупки повозки под книги отказался. Купить ее на базаре утром следующего дня преосвященный стал посылать его, Фелицына, но он отказывался от этого поручения неопытностью и неумелостию. Преосвященный заметил на это: «Да ты на базаре-то попроси кого-нибудь помочь тебе в этом». Делать было нечего, Фелицын отправился на базар и, встретив одного седенького старичка, поклонился ему низко и просил его купить повозку. Старичок, дай ему Бог царство небесное, согласился и купил самую прочную повозку, а потом спросил: «да кому нужна эта повозка?». Фелицын рассказал ему, для кого нужна эта повозка. После того старичок, чтобы отвезти покупку куда следовало, нанял ямщика, сел в повозку и поехал в архиерейский дом с тою целию, чтобы принять от преосвященного благословение. По приезде Фелицын представил старца преосвященному, причем сказал: «Не я купил повозку, а вот этот добрый старичок». Преосвященный очень благодарил его и, посадив близ себя, долго разговаривал с ним, а при прощании отдал ему свою разбитую повозку в награду за его труд.

«Из Ярославля выехали преосвященный, я и товарищ мой, ученик Попов, без обеда, все голодные; покушали уже на первой станции у станционного смотрителя, что случилось у него. Проехав от Ярославля 60 верст, мы, — продолжает рассказчик, — прибыли в другой губернский город — Кострому и остановились у тамошнего преосвященного Евгения, старца глубокого, который принял всех нас с христианскою любовию». После обеда племянник архиерейский повез Фелицына на паре лошадей по всему городу, чтобы показать его достопримечательности, например, Ипатьевский монастырь, где в свое время спасся от поляков Михаил Феодорович Романов, некоторые церкви, гостиный двор и громадные домы какой-то зеленой улицы, а потом возил его в гости к своим знакомым до глубокого вечера. В день приезда преосвященного в Кострому сделалось очень тепло, дорога вся почернела, показались на улицах лужи. Преосвященный Антоний, испугавшись талицы, потребовал почтовых лошадей и хотел выехать из Костромы тотчас после вечерни, но его, Фелицына, с племянником архиерейским не оказалось в архиерейском доме, посылали искать, но их нигде не нашли. Возвратились они уже в восьмом часу вечера и тотчас явились ко владыкам святым. Преосвященный Евгений начат бранить своего родственника за долговременную отлучку, а его, Фелицына, ругал, как только можно, преосвященный Антоний за самовольную отлучку; племянник сказал своему дяде-архиерею: «Худо делаете вы, что так скоро отпускаете такого дорогого гостя», — и преосвященный Евгений пред ним замолчал, а Фелицына преосвященный Антоний долго еще не переставал ругать. Наконец все утихло, и гости отправились из Костромы в полночь в Нижний Новгород, в котором преосвященный Антоний остановился на станционном дворе, а к преосвященному Вениамину (Краснопевкову, автору весьма известной книги: Новая Скрижаль) не хотел ехать по своим резонам; его же, Фелицына, послал на базар купить для дороги паюсной икры, балыка и калачей, так как он был в дорожной шапке, то купцы и спрашивали его, с кем и куда он едет, и он, не видя ничего в этом неприличного, сказал им. Но многие из купцов побежали видеть Тобольского архиерея и принять от него благословение. Новый архипастырь тобольский, стыдясь, что квартирует в доме ямщика, а не у архиерея, тотчас уехал из города с приказанием Фелицыну с товарищем Поповым догонять его; они догнали его на первой от города станции, где и была без вины виноватому брань не менее костромской за то, что он рассказал на базаре купцам о прибытии его в Нижний. Приехав в Казань, преосвященный Антоний также не хотел видеться с преосвященным Серапионом (тем самым, который прежде был Московским викарием и у которого Фелицын служил около семи лет) и квартиру имел у племянника своего, правителя дел у казанского губернатора. Из Казани преосвященный доехал до Перми благополучно, пермский преосвященный Иустин принял всех путников с великим радушием.

Прожив в Перми два дня, путешественники отправились в Тобольск, хотя в зимних же повозках, но уже не по снегу, а по черной земле. В Тобольск они прибыли вечером 23 марта 1803 года. По прибытии преосвященный Антоний, согласно обычаю всех прежних тобольских архиереев, подъехал не к архиерейскому дому, а к Знаменскому монастырю. Утром 25 марта, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, из монастыря он приехал в карете к церкви Захарьевской, а отсюда в собор уже шел пешком со славой, в мантии и митре, при собрании всего градского духовенства и стечении множества народа, при звоне на колокольнях всех церквей и пр., и в соборе служил литургию, а после литургии угощал обедом всех чиновников и купцов, которые 24 числа были у него с визитом. Летом, с первого прибытия в Тобольск, т. е. 1803 года, Фелицын плавал с преосвященным по Иртышу и Оби в города Березов и Сургут, лежащие к Северному Ледовитому океану, и во время сильной бури на реке Оби против Перегребного мыса он, вся свита архиерейская и сам архиерей едва не утонули. В том же 1803 году Фелицын кончил курс учения в Тобольской семинарии и просил преосвященного Антония возвратить его уже не в Калугу, а в Москву. Преосвященный не отпускал его, сделал его письмоводителем в своей домашней канцелярии и дал ему должность регента архиерейского хора. И в Тобольске, как и в Вологде, из семинаристов, дьяков и причетников он составил архиерейский хор больше чем из 45 человек. Тобольские купцы, довольные отличным пением архиерейских певчих, сшили им особенное певческое платье из красного сукна с серебряным гасом.

В 1804 году открылось в соборе священническое место. Преосвященный, чтобы удержать Фелицына при себе, предложил ему это место с некоторыми другими, и притом довольно значительными, выгодами, например, с оставлением его регентом архиерейского хора, с назначением епархиальным катехизатором и пр., и при этом обещал отыскать ему посредством купцов богатую невесту. Молодой человек принял предложение архипастыря, купцы отыскали ему невесту — единственную дочь и наследницу богатого купца Ивана Григорьевича Дорохина, красивую девицу Екатерину Ивановну, и он женился на ней мая 6 дня 1804 года. По рукоположении его во священника преосвященный дал ему, согласно обещанию, должность епархиального катехизатора над причетниками, т. е. экзаменатора являвшихся для получения стихарей причетников в звании ставленнического катехизиса и умения читать, петь по нотам и отправлять богослужение. Через год, и именно в 1805 году, сделал его благочинным над вогульскими церквами. Преосвященный Антоний управлял Тобольскою епархиею только 3 года и 3 месяца с 6 днями (с 23 марта 1803 г. по 29 июня 1806 г.), потому что переведен был в гор. Ярославль. Отправляясь на новую епархию, он приглашал его, священника Фелицына, приехать к нему на службу в Ярославль, но богатый тесть и жена удержали его от поездки туда.

Так-то и сквозь столько-то горя и треволнений в старые годы и способные люди из духовенства должны были пробиваться до предназначенных им от Промысла значительных мест и должностей!

Чтобы не оставить прочитавших статью о детстве и юности протоиерея Фелицына в совершенном неведении о дальнейшей его, Фелицына, судьбе, скажу кратко: 1) Петр Андреевич в 1810 году сделан был ключарем Тобольского кафедрального собора и членом Тобольской консистории, что 2) в 1826 году он возведен был в звание кафедрального протоиерея и 3) во все время своей службы был самым деятельным и дельным лицом в ведении дел консисторских и вообще епархиальных, почему и получил все награды (между прочим кабинетский с украшениями крест и орден третьей степени Владимира), какие только можно получить лицу из белого духовенства. В конце 1870 года от старости Фелицын потерял зрение и сделался наполовину глух, потому и был уволен от должности кафедрального протоиерея, равно как и от всех прочих должностей. Но вот что еще замечательно: когда начали хлопотать о назначении пенсии о. протоиерею, прослужившему во священстве 66 лет и в звании кафедрального протоиерея 44 года, то ему она назначена была (конечно, на основании существующего положения о пенсиях духовным лицам) только по 90 рублей в год! Усиленное ходатайство епархиального начальства и посторонних, впрочем, весьма значительных, лиц об увеличении заслуженному старцу пенсии имело последствием только то, что было предоставлено епархиальному начальству увеличить означенную пенсию из местных епархиальных средств, если таковые окажутся. О. протоиерей и получал из разных епархиальных источников, сверх помянутых 90 рублей, сначала 300 рублей, а потом, когда некоторые из этих источников иссякли, несколько менее.

Скончался о. протоиерей Фелицын, как и сказано вначале, 16 декабря истекшего 1879 года, на 91-м году от рождения, пробыв в священном сане 75 лет и 6 месяцев.

21 февраля 1880 г.

Омск.




СЕКРЕТАРЬ ОДНОЙ ИЗ СИБИРСКИХ КОНСИСТОРИЙ[Публикуется по тексту: Секретарь одной из сибирских консисторий // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1872. № 24. С. 293–297; № 25. С. 308–312; № 26. С. 323–329; № 27. С. 338–346. — _прим._издателя_]


В Омске 31 марта сего 1872 года на 78 году жизни скончался бывший некогда секретарь Тобольской духовной консистории Петр Андреич Бекреев. Человек он незнатный и небогатый, однако ж, как увидят читатели, стоит того, чтобы сказать о нем несколько слов.

Петр Андреич родился в 1794 году в селе Введенском, что близ Кургани[240 - _Курган,_Ирбит_—_во времена Сулоцкого названия этих городов часто употреблялись в женском роде. — _прим._издателя_], и был сын диакона того же села Андрея Бекреева.

В семинарию Тобольскую он был отдаваем, но учился в ней мало или, лучше сказать, почти совсем не учился. «Меня, — рассказывал Петр Андреич, — отдал отец в семинарию уже довольного большого (13 лет) и, отдавши, не оставил, не купил мне ни одной книги. В семинарии почему-то посадили меня в самый низший класс, в котором сидели или ребята 7 и 8 лет, или уже чуть не целые мужики, с усами и бородами, гораздо больше и старше еще и меня. Ну, чему бы я стал с теми или другими учиться? Первые не знали еще и азбуки, а я читать и писать давно уже умел, дома я, бывши только 7 или 8 лет, читал, между прочим, жития святых так, что слушавшие мое чтение старушки плакали навзрыд[241 - Но смешная выходила иногда при этом сцена, прибавлял иногда рассказчик: «Старухи наплачутся, я кончу чтение, а они приступят ко мне с просьбой рассказать им, что я читал. Да как же, о чем же вы плакали-то? — спрошу их. «Да уж шибко что-то хорошо, как-то больно жалостливо, но в толк-то мы никак не можем взять».], а вторые не учились, а только бездельничали, бились между собой и с посторонними в кулачки, делали разные шалости и пакости да рассказывали о своих по деревням и в Тобольске похождениях. Чтобы выучить что-нибудь из уроков, какие задавались, мне не по чем было учить. К тому же в мое время секли напропалую: не знаешь урока — высекут тебя жестоко и тут же дадут тебе в руки книгу (взявши ее у другого) и говорят: «Учи, сейчас выучи», и чрез несколько минут заставляют заданное, указанное отвечать, а как мне было выучить, когда я не мог еще удержаться от рыдания, когда я все еще только плакал и всхлипывал и от слез не видел и слов-то в книге, не мог даже еще и читать. Так я и не учился, да так меня и взяли из семинарии». Однако ж Петр Андреич был не без образования, не без познаний. Бывало, в обществе (средней руки) о чем бы ни зашел разговор, зайдет ли о событиях из отечественной истории, о предметах географии, этнографии и естественной истории, а также из гражданской и церковной археологии, он не был из числа молчаливых слушателей, любил при том и сам что-нибудь рассказать, а подчас и поспорить. Заметим при этом, что если общество было свое, состоявшее из коротко знакомых или родных, если Петр Андреич был в веселом расположении духа и ему доводилось рассказывать о чем-нибудь веселом же и забавном, или о чем-нибудь из быта людей, вроде петербургских мазуриков[242 - _Мазурик_ (мазурник, мазурин) — от _польск._ «mazur» — замарашка, оборванец; здесь: карманный вор, особенно в столицах, где мазурики придумали даже свой «язык» — байковый, или музыку («ходишь по музыке?», то есть говоришь на «музыке»?). — _прим._издателя_], а также из истории хищных животных, то он обыкновенно свой рассказ, свои слова дополнял мимикой, телодвижениями, головой, устами, руками, ногами и др. Любители этнографии сибирской и истории иерархии тобольской много интересного могли бы услышать от старца Петра Андреича, например, о состоянии в старые годы сибирского, особенного курганского, крестьянства, о его зажиточности, об его богатом скотоводстве, хлебопашестве и гостеприимстве, об его нравах и обычаях, например, праздничных и свадебных, об его одеждах, столе, питье, а также могли бы слышать о положении в прежнее время сибирского духовенства, о состоянии его образования, нравственности, достаточности, о сибирских монастырях и их монашествующих, наконец, о самих тобольских владыках и окружавших их лицах, как тех, которых он знал по преданиям, так особенно тех, при которых он жил и служил. Познаниями, посильным образованием Петр Андреич одолжен был, кроме своих природных хороших способностей, чтению, которому он посвящал все время, какое ему оставалось от занятий по должности и от свиданий, впрочем редких, с знакомыми и частому, почти непрестанному обращению среди ученых, образованных лиц, каковы были тобольские архиереи, в особенности Евгений и Афанасий, любившие его, ректоры, инспекторы и профессоры семинарии, учителя училища, члены консистории, уездные протоиереи и благочинные, а также многие из губернских чиновников. Нельзя же было, почти постоянно находясь среди таких и подобных лиц и часто слыша их беседы о предметах ученых, интересных и дельных, чего-нибудь не выслушать, чего-нибудь не усвоить себе, чем-нибудь не заинтересоваться и после еще не прочитать о том[243 - Располагать к самообразованию подчиненных и окружавших особенно любил и умел Тобольский архиепископ Афанасий (1832–1842 гг.). Он, бывало, всем, являвшимся к нему, а в том числе и Петру Андреичу, с радушием покажет всякие редкости, какие только случалось добыть и выписать ему, о всем расскажет, растолкует, укажет, где и что прочитать, посмотреть и пр.]. Петр Андреич немало даже имел собственных книг, он иногда и на собственный счет выписывал газеты и журналы, что, как всякому известно, в старину многие не очень-то любили.

Все лучшие годы жизни своей, с 14 и до 50-летнего возраста, Петр Андреич провел на службе по духовному ведомству: на 15 году от рождения (с 1808 г.) он поступил в Курганское духовное правление и служил в нем при известном между тобольским духовенством протоиерее Наркиссе Никитине в звании копииста, подканцеляриста и канцеляриста 9 лет; 23 лет (в 1817 г.) перешел на службу в Тобольскую консистории столоначальником, по-тогдашнему повытчиком, а с 32 лет и по 51 год (с 1826–1844 гг.) жизни исправлял в ней должность секретаря: первые три года в звании старшего столоначальника от имени другого лица, а остальные слишком 15 лет уже от своего имени в звании настоящего секретаря. Замечательны обстоятельства поступления Петра Андреича в секретари Тобольской консистории.

1. В 20-х годах настоящего столетия секретарем Тобольской консистории был (приехавший издалека) Н. Ф. Н-ский, человек слабый и крайне нерадивый по службе. У него как бы правило было все конверты, какие получались с почты и поступали из тобольских присутственных мест, а также от должностных лиц, служивших в Тобольске или приезжавших в Тобольск, оставлять нераспечатанными. Исключение делалось только для конвертов, получавшихся из Св. Синода. Пожалуй, этому иные не поверят, однако ж это сущая правда, это было именно так, а не иначе: в самом присутствии консистории стояло два или три (лубяных) короба, оставшихся из-под богослужебных книг, присланных для бедных церквей из Св. Синода, в них и бросались нераспечатанные конверты, которых к началу 1826 года накопилось до двух тысяч. Дел по консистории при секретаре им почти никаких не производилось, жалобы на недеятельность консистории слышны были всюду, самые присутственные места, бывало, пишут, пишут в консисторию и не могут получить от нее ответа. Пробуждались там только тогда, когда губернатор по просьбе какого-нибудь присутственного места напишет жалобу на молчание консистории прямо самому преосвященному.

Так было и при преосвященном Амвросии (Рождественском) в 1823 и 1824 годах, так, или еще гораздо хуже того, было и по смерти его, последовавшей 14 февраля 1825 года[244 - На беду Тобольской епархии пред тем временем, да и в то время один (Евгений) ректор семинарии (обыкновенно первый член консистории) перемешен был в Кострому, а другой (Филарет) вскоре по приезде в Тобольск помер; кафедральный протоиерей (второй член консистории) был обременен делами но учебной части: он был и инспектор семинарии, и член семинарского правления. И профессор философии, и ректор духовных училищ, да и часто болел.]. Нераспечатанных конвертов к началу 1826 года, как уже и замечено выше, накопилось в консистории до двух тысяч[245 - Все доселе сказанное взято буквально со слов, много раз слышанных пишущим из уст очевидца, покойного Петра Андреича.]. Ужаснулся такой неурядице, такой запущенности дел по епархиальному управлению вновь прибывший на тобольскую паству в самом конце 1825 года преосвященный Евгений (Казанцев)[246 - Это тот самый преосвященный, который в прошедшему году в конце июля помер в Донском монастыре, бывши давно уже слепым и 93 лет от роду.] и горячо принялся за исправление запущенного: из всех сил, как говорится, трудился он над рассматриванием дел и старых, и вновь поступавших, и сам, да к тому же непрестанно побуждал и членов консистории, а в особенности секретаря ее. Последнему, когда он являлся к преосвященному с делами, каждодневно делались не только самые горячие наставления, но и строгие выговоры, так что он, не умея исправляться, но вместе и боясь нового владыки, перестал и являться к нему с делами и докладами и все это возложил на старшего своего столоначальника, или по-тогдашнему повытчика, Петра Андреича Бекреева… И досталось же на первых порах, хотя и за чужие грехи, этому умному и деятельному служаке от преосвященного! «Сколько, бывало, тогда, — рассказывает Петр Андреич в своих воспоминаниях о преосвященном Евгении[247 - Старец Бекреев воспоминания о преосвященном Евгении писал три с половиною года тому назад, по поводу его 50-летнего юбилея в архиерейском сане.], — сколько бывало в иной день наделает мне владыка незаслуженных мною упреков за медленное и беспорядочное производство дел в консистории и даже наскажет угроз, что я буду отдан под суд, уйду на поселение, сошлюсь в Камчатку и пр., и пр. Я иногда терплю-терплю, слушаю-слушаю эти выговоры и угрозы, да наконец и скажу: «Ваше высокопреосвященство, ведь вся эта медленность, вся та путаница и все эти беспорядки произошли не от меня, а от секретаря и членов консистории, при них я был не более как нуль». Преосвященный, чтобы возбудить в членах (секретаря он уже и не тревожил, да его почти никогда и найти было нельзя в консистории) более внимательности к их обязанностям или дать им глубже почувствовать, какой они подвергаются ответственности за неисполнение сих обязанностей, нередко вот что делал: сейчас же пошлет келейника за членами консистории и, когда те явятся к нему (в кабинет) и встанут позади меня, он, как будто бы не видя их, и начинает повторять мне прежние выговоры за нерадение к делу и угрозы суда, поселения, даже ссылки и в заключение скажет: «Поди!». Это значило, чтобы я и члены, как будто бы незамеченные владыкой, шли к делу в консисторию. Но еще забавнее (интереснее), — продолжает рассказывать бывший столоначальник, а после секретарь консистории, — было угощение от преосвященного членов и меня обедами… Бывало, почти каждодневно, как только пробьет двенадцать часов[248 - В 12 часов преосвященный Евгений обыкновенно оканчивал все свои занятия: дела, письмо, чтение — словом, все оставлял в урочный час.], является в консисторию келейник преосвященного с приглашением к нему обедать, и мы волей или неволей должны были идти. Когда приходили, стол всегда был уже накрыт, и мы вслед за преосвященным садились за него. Но прежде телесной пищи мы должны были вкусить пищи духовной… Лишь только сядем за стол, владыка почти обыкновенно, разумеется, всегда с разными вариациями, начинал толковать о лености, нерадении и невнимательности к службе и показывал, какие происходят от них беспорядки и вред и какой ответственности, какому наказанию подлежит всякий, допустивший их. И эта процедура продолжалась почти всегда около часу, а между тем уха или пирог давным-давно уже простыли, и никто из нас не только ложку или вилку протянуть, но и кусочек хлеба откусить не смел, пока сам владыка не начинал кушать. Когда же начинает он, тогда и мы робко и недоверчиво примемся за вилки и ложки и поедим чего-нибудь, например, чуть не замерзшей ухи или давно остывшего — пирога. Так шло у нас несколько обедов. Наконец, привыкнув к духовной пище, мы по слабой своей натуре более не могли воздерживаться от пиши телесной и начинали и во время бесед преосвященного дерзать есть, слушали и ели, как Васька кот (в басне Крылова). Заметив это, преосвященный мало-помалу начал сокращать свои беседы и кушать вместе с нами и, наконец, сказал: «Вижу, что поняли меня и теперь говорить вам то же, что стенам» (нечего, бесполезно). С тех пор прекратились почти ежедневные званые у преосвященного обеды, а продолжались только по воскресным и праздничным дням».

Оказалось, что новый владыка, так напугавший членов и канцелярию Тобольской консистории, был один из добрейших архипастырей. И в самом деле, другой на его месте за вышеупомянутые беспорядки и бездействия консистории не только уволил бы от должностей всех членов, и особенно секретаря, а и донес бы о том Св. Синоду, между тем как он ограничился одними выговорами членам, и то не прямо им, а более в липе их столоначальника; даже секретарь консистории Н-ский был оставлен на своем месте, то ли в чаянии его исправления, то ли в ожидании срока, когда он будет иметь право на получение пенсии, и был представлен Св. Синоду к увольнению только чрез три уже года, и то не за слабости и крайнюю его недеятельность, а по болезни. Впрочем, преосвященному Евгению не было и причины далее много говорить и горячиться: дела консистории при его личном и неусыпном наблюдении с 1826 года пошли надлежащим образом, особенно после того, как силы консистории несколько пообновились: незадолго до него прибывший в Тобольск ректор семинарии архимандрит Иоанникий назначен членом консистории и при настойчивости преосвященного не считался только по обычаю многих ректоров того времени членом, а принимал деятельное участие в делах епархиального управления; больной и обремененный делами по учебной части кафедральный протоиерей Василий Федорович Капустин в двадцать же шестом году помер и замещен деятельным и умным ключарем собора протоиереем Петром Андреевичем Фелицыным, а управлял канцелярией и вел порядок дел не Н-ский (он продолжал носить только имя секретаря и являлся в консисторию единственно или за получением жалованья, или для подписи бумаг, которые по закону не могли быть пущены в ход без секретарской руки), а тот трудолюбивый и дельный столоначальник, о котором здесь и речь идет.

2. К испытанию сего столоначальника в понимании дела и опытности в делах для преосвященного Евгения представился новый благоприятный случай. В 1827 году ревизовали Сибирь в гражданском отношении сенаторы князь Куракин и Безродный. Крестьяне Тобольской епархии подавали им жалобы, между прочим, и на духовенство в вымогательствах с них за браки и за другие таинства и требы. Ревизоры принимали эти жалобы даже и по таким делам, которые были года за два до того, за 5, за 7 и даже за 9 лет, производили по ним чрез своих чиновников следствия над духовенством, даже и без депутатов со стороны сего последнего, спрашивая иногда только самих жаловавшихся, их родственников и вообще лиц, державших их стороны, и затем присылали те следствия к преосвященному Евгению единственно для наложения, т. е. для суда, наказания тем из лиц духовных, которые подверглись жалобам со стороны крестьян и следствию от ревизоров. Но преосвященный воспротивился этому. «Где же тут порядок? — говорил он тогда (в письмах к знакомым). — Где законы? Где права наши? На что же нам и оставаться, если мы лишние?.. Отрешить (по таким жалобам и по такому следствию) одного, значит сделать начало к отрешению и всех будущих (имеющих из духовенства подвергнуться жалобам и следствию)». А сенаторам-ревизорам отвечал, что крестьяне с жалобами на духовенство должны бы наперед обращаться к нему, как к непосредственному его начальнику, что жалоб этих от них он никогда не получал, что если б какие-либо жалобы были получены, они не были бы оставлены без внимания и виновные из духовенства не остались бы без взыскания, и взыскания строгого; что следствия над лицами духовными по нарушениям ими служебных обязанностей должны быть производимы не светским, а духовным начальством, и пр., и пр. От всего этого, по выражению самого преосвященного, «сыр-бор загорелся»: сенаторы одни дела посылали в Св. Синод, а другие министру внутренних дел, даже в отчете по ревизии Западной Сибири на действия тобольского преосвященного принесли жалобу Государю Императору (Николаю Павловичу). Государь повелел Св. Синоду дело рассмотреть и затем или для того назначить на Тобольскую епархию ревизию, которая Св. Синодом и была назначена, с поручением с Высочайшего, впрочем, соизволения произвести ее в качестве постороннего ревизора самому преосвященному Евгению как архипастырю, по выражению Св. Синода, особенно известному своею опытностию в делах и беспристрастием в суждениях, и с предписанием: а) по возможности обозреть всю епархию (которая в то время состояла из губерний Тобольской и Томской и области Омской), б) при обозрении деятельно разведывать о нравственном состоянии духовенства, в) где будут жалобы на него в вымогательствах с прихожан за венчание браков и за совершение других таинств и треб, тут же, на месте, производить следствия, г) для следствия взять с собою двух протоиереев, известных преосвященному по беспристрастию и строгой нравственности, и сверх их взять еще в качестве письмоводителя одного чиновника, опытного в следственных делах и вместе бескорыстного, и д) о всех своих действиях из каждого города доносить Св. Синоду, а дела обследованные представлять оному с своим мнением[249 - Душ. Чт. 1868 г. ч. 3. Изв. и Зам. стр. 103–105 и рассказы самого покойного А.П. Бекреева.].

Обревизовал преосвященный Евгений епархию свою летом 1828 года в два раза: в первый — с 18 (или 21) мая по 7 июля северо-западную ее часть, и именно всю (кроме, впрочем, Березовского края) Тобольскую губернию, а во второй — часть юго-восточную, и именно губернию Томскую и область Омскую. Для производства следствий в случае жалоб на духовенство и также для управления экономией при нем находились два протоиерея (Карпинский и Арефьев), а для письмоводства и делопроизводства — исправлявший должность секретаря консистории старший столоначальник Бекреев.

Что делал во время ревизии сам преосвященный Евгений и какие он понес тогда труды, огорчения и пр., здесь об этом мы не будем говорить, а будем говорить только о трудах покойного Петра Андреича. Начнем с того, что преосвященный Евгений никому из свиты своей не позволил взять в дорогу своего экипажа, и все бывшие при нем, не исключая стариков-протоиереев и столоначальника Бекреева, должны были ехать по большому (Московскому) тракту в обыкновенных почтовых повозках, а по малым, хотя и почтовым же, трактам, но где почтовых повозок было две или даже только одна, а также и по дорогам проселочным — или на крестьянских телегах и одрах, или, в горном Алтайском ведомстве, — в коробах. Но первые из названных экипажей, т. е. прежние почтовые повозки и крестьянские телеги, коротки и для непривычных городских жителей крайне тряски и неудобны; вторые, т. е. одры, похожи на роспуски, на которых в деревнях крестьяне, а в больших (российских) городах домовые извозчики возят бревна и другие тяжести, и с которых во время езды, особенно скорой, притом сибирской, весьма легко не только растеряться, а и самим ездокам повыскакать и разбиться; а третьи экипажи, т. е. короба, пи дня чего более и не пригодны, как для возки руды и уголья на заводы; если сесть человеку в такой короб, то ни его никто не увидит, ни он ничего и никого не увидит. Продолжим тем, что Петру Андреичу, равно как и всей свите преосвященного и даже самому преосвященному, иногда доводилось во время ревизии голодать. Дело в том, что преосвященный отдал строгое приказание во время поездки по епархии ни в каком случае и ничем не пользоваться даром от жителей, а за все платить деньги (из 1000 р. асс., данных ему на путевые издержки). Но случалось так, что жители иных селений, особенно таких, где архиереи тобольские никогда еще не бывали, даром со всем радушием готовы были кормить всю свиту архиерея хотя бы целые недели, а продать ей что-нибудь из съестного ни за что не хотели, считая это за стыд для себя; и наши путешественники принуждены были в иные дни питаться только чаем да сухарями, наготовленными и взятыми в дорогу по приказанию владыки. Затем, при обозрении преосвященным встречавшихся в городах и селениях церквей, во время экзаменования им духовенства тех и соседних церквей и при просмотре метрик, росписей и прочих церковных документов столоначальник Бекреев с протоиереями должен был проверять по документам же церковные суммы, свечи и другое церковное имущество. Должен был еще к приезду в каждый город или в самом городе переписывать журнал, который вел всему, находимому по дороге при обозрении сам преосвященный, и отправить его в Св. Синод. Где случались жалобы на духовенство от прихожан в вымогательстве с них за браковенчания и за исправление треб, там, на месте, преосвященный Афанасий с протоиереями Карпинским и Арефьевым при земском заседателе и волостных начальниках в качестве депутатов со стороны жалобщиков производил следствия[250 - Говорю: П.А. с протоиереями _производил_следствия_ потому, что протоиереи, добрейшие и честнейшие отцы духовные, были совершенно неопытны в производстве следствий, так что при названных следствиях они были почти только зрителями того, что делал архиерейский письмоводитель.], для суждения по ним писал справки, докладывал их преосвященному, а тот по рассмотрении и обсуждении полагал мнение свое на них и немедленно отправлял их в Св. Синод. К счастию, жалоб этих, вопреки уверениям гг. сенаторов-ревизоров, что их повсюду множество[251 - Сенаторы препроводили к преосвященному 14 гражданских жалоб с присовокуплением, что подобных много поступило из разных мест. Душ. Чт. 1868 г. ч. 3. Изв. и Зам. стр. 104.], и несмотря на то, что прихожане целой епархии — всех городов, сел, деревень и станиц — чрез губернское, земское и полковое начальства были заблаговременно оповещены, в каком месте и в какое время они могут видеть Его Высокопреосвященство и подать ему жадобы на духовенство, если только у кого они есть[252 - Притом в тех местах (например, в Тюкале), духовенство которых обнесено было особенно корыстолюбивым и беспорядочным, преосвященный Евгений с намерением жил подолгу, вникал во все обстоятельства жизни духовенства, с жалобами, однако ж, никто не являлся, да и в жизни духовенства ничего не оказалось подтверждающего те доносы.], жалоб этих было подано очень немного, и именно только шесть, и то в одной Тобольской губернии, а в губернии Томской и области Омской не было ни одной. Еще, к большому счастию, и эти немногие жалобы были или ничтожные, или бездоказательные, или даже оказались составленными и поданными по научению так называемых в деревнях мужиков-горланов и мироедов, озлобленных на свое приходское духовенство по самым ничтожным причинам, например, за то, что во время приходского праздника не были они им угощены преимущественно пред другими и пр. Потому по ним никто и не был завинен, исключая одного благочинного, который за несмотрение был уволен от должности. «А сколько было трудов, беспокойства и неприятностей как всем, сопровождавшим владыку, так в особенности мне и самому владыке, — говорил в своих воспоминаниях о сем последнем сам Петр Андреич, — мне потому, что я должен был и при следствиях, по неопытности в подобных делах протоиереев, более всех действовать, и в городах писать распоряжения, какие исходили от преосвященного; я должен был переписывать для Св. Синода путевой журнал преосвященного, журнал сей и прочие бумаги владыки отправлять на почту, и все это мне нужно было делать одному, так как преосвященный не допускал малейшего постороннего участия в делах по ревизии; часто не знал я, что такое ночь. Но и преосвященному не менее моего доставалось: он, вероятно, из опасения, чтобы я ночью (на почтовые дни и вообще, когда дел скоплялось много) как-нибудь не уснул и чрез то не остановил делопроизводства, ложась спать, всегда приказывал мне, лишь какая бумага будет готова к подписи или просмотру, будить его, и я принужден был исполнять это приказание и по нескольку раз в ночь будил его, хотя иногда и жаль было нарушить его покой[253 - Ночной покой преосвященного во время ревизии и вообще продолжался не более 3 часов.], и он вставал, подписывал или просматривал изготовленные бумаги».

С окончанием ревизии Тобольской епархии кончилось и испытание Петра Андреича в способности к делам, опытности в производстве их, а также добросовестности и бескорыстии. В конце 1828 года преосвященный Евгений прежнего секретаря консистории Ильинского представил в Св. Синод к увольнению от должности (по болезни), а Петра Андреича отрекомендовал на его место. Последний и был определен 9 марта 1829 г. с оставлением притом и секретарем попечительства о бедных духовного звания[254 - В эту должность он был назначен слишком за год до того, 1 ноября 1827 года.] и при занятиях по делам о свечной по епархии прибыли[255 - А этим делом он занимался с 1824 года.].

Близ 16 лет, а если считать исправление должности за секретаря Ильинского, то близ 19 лет Петр Андреич проходил должность секретаря Тобольской духовной консистории и во все эти годы пользовался благоволением трех преемственно управлявших Тобольской епархией архипастырей (Евгения, Афанасия и Владимира); духовенство Тобольской епархии знало и уважало его: все — молодое и старое, ученое и неученое — и в случае каких-либо дел по консистории с доверчивостию обращалось к нему, и обращалось не без пользы для себя, потому что Петр Андреич, что можно было сделать без нарушения законов и справедливости, делал для всех и делал скоро; три раза в эти годы получал он благодарность от обер-прокурора Св. Синода «за успешность в делопроизводстве по консистории», своевременно получал чины и знаки отличия за беспорочную службу (например, за 15, за 20 лет и так далее) и каждогодно получал же денежные награды за занятия по делам о прибыли от продажи свеч по церквам Тобольской епархии. Но важнее этого вот что: при Петре Андреиче тобольские преосвященные не получали от высшего духовного правительства никакого замечания за медленность в делах епархиального управления или за неправильность в ведении их; при нем члены консистории, которые по закону и есть настоящие правители дел епархиальных, все были, или по крайней мере казались, людьми дельными, трудолюбивыми, опытными в делах и умными[256 - Когда по оставлении Петром Андреичем службы по духовному ведомству случилась в Тобольской консистории беда (о которой будет сказано ниже), то один из самых дельных членов ее, не обинуясь, неоднократно знакомым своим говорил: «Доколе секретарь у нас был умный и дельный, и мы (члены) все были умны и дельны; когда же приехал к нам секретарь д… то и мы все стали…».]; при нем в Тобольской консистории или ее канцелярии не было никаких происшествий, выходящих из ряду вон, происшествий, бесславящих эти и другие присутственные места; при нем, при управлении им делами консистории решения по делам писались (хотя и не им, но и не без его влияния, не без его справок и докладов) такие милостивые, что ни один из священнослужителей не был присужден к лишению сана[257 - Если в то время (1826–1844 гг.) некоторые из священнослужителей Тобольской епархии (впрочем, весьма и весьма немногие) и лишились ряс, то это уже по решению высшего духовного начальства.], упущения по должности не возводились в проступки, а проступки не возводились в преступления; отчего во все время, пока он состоял при делах епархиального управления, почти вовсе не было протестов против решений епархиального суда, почти вовсе не являлось в духовенстве Тобольской епархии лиц, которые решались бы приносить[258 - При преосвященном Евгении одно, а при преосвященном Афанасии только два было таких лица (св. Топорков и диакон Поляков). Двое последних в наказание за судотяжество, по распоряжению Св. Синода, были перемещены в Пермскую епархию; один из них после и просился было обратно, в ведение поносимого им начальства, но последнее отклонило его просьбу.] Св. Синоду жалобы на строгость или несправедливость епархиального суда и на несправедливость епархиального начальства. Другие, и именно секретари иных российских консисторий, а также губернских правлений и пр., на месте Петра Андреича и в столько лет бытности на этом месте наживали каменные домы, покупали поместья и жили по-барски, а он — не забудем этого, получая сверх жалованья по должности секретаря попечительства и наградные деньги за участие в занятиях по делам о свечной прибыли, — нажил самый обыкновенный домик, только что достаточный для помещения его семейства[259 - Он был холост, и его семейство состояло только из незамужней сестры и некоторое время из племянницы-воспитанницы.]; мебель, коней, прислугу, экипажи имел только необходимые, знакомство вел самое ограниченное, стол и вообще все содержание имел самое простое и обыкновенное. Словом, покойник почти в 16 или даже в 19 лет секретарства нажил столько, что после, о чем, впрочем, будет сказано ниже, пробыв 7 лет без должности, при всей скромности жизни прожил все им дотоле нажитое: и деньжонки, которые были скоплены на мерный день, и скот, и книги, и мебель, и даже дом. Значит, нажито было крайне немного[260 - К чести Тобольской консистории нужно заметить, что никто из ее секретарей, ни прежде, ни после ПЛ. Бекреева бывших, не был богат, да и из членов ее также ни один не нажил достатка собственно от службы своей в консистории. Ученый и дельный кафедральный протоиерей Лев Земляницын почти целых 30 лет (1792–1821 гг.) служил членом консистории и вместе префектом и учителем семинарии, но когда товарищ его по Петербургской академии сибирский генерал-губернатор, впоследствии граф, Сперанский посетил в 1819 году его дом, то нашел его таким «богачом», что из сожаления жене его дал на домашние нужды 50 р. (асс.). Впрочем, как и богатеть членам, секретарю и канцелярским чиновникам Тобольской консистории? Вопреки общему обычаю консисторий российских, в Тобольске с окончивших курс семинарии и вообще с только что вышедших из учебного заведения и посвящавшихся во священники, диаконы и пр., никогда ничего не брали и не берут; метрик, росписей, отчетов о свечной прибыли и пр. лично в консисторию, по крайней обширности епархии, никогда не представляли и не представляют, равно как прямо из нее никогда не получали и не получают беловых книг (напр., обыскной и пр.), суд над виновными по той же причине производился и производится частию заочно, только по бумагам; метрические свидетельства требовали и требуют из консистории нуждающиеся в них не лично, а чрез почту; служащие притом часто требовали чрез свое начальство и в случае малейшего промедления посылали жалобы преосвященному и пр., и пр. При последнем преосвященном Тобольская консистория по высылке метрических свидетельств, да и вообще по всему делопроизводству и особенно лично, исправна и аккуратна. Несколько кстати здесь будет сказать, что и ключари Тобольского кафедрального собора, не как в России, от своей должности не получали и не получают никаких материальных выгод: св. миро рассылали и рассылают они большею частию с попутными из духовенства и притом не в отдельные церкви, а в духовные правления или в соборы уездных городов, а антиминсы к освящению церквей и приделов, и также в обмен ветхих препровождали и препровождают преимущественно по почте по требованиям духовных правлений или благочинных без всяких за них приношений от церквей.].

Бывши уже 50 лет от роду и прослуживши 36 лет по духовному ведомству, Петр Андреич в конце 1844 года вышел в отставку. Место его в консистории занял человек довольно молодой, из порядочно учившихся и служивший дотоле в одном высшем правительственном месте. Число членов консистории (преосвященным Владимиром) было, против прежнего, умножено до 7 или 8. Казалось бы, дела по епархиальному управлению должны были пойти лучше прежнего, но вышло наоборот: столоначальник и вместе приходо-расходчик Н-ий сочинил, устроил (при преосвященном Георгии) такое дело[261 - Преосвященный Георгий приказал консистории печатать в губернской типографии пробелые листы для метрик и других церковных книг. Названный приходно-расходчик как-то ухитрился печатать листов этих гораздо больше, нежели сколько значилось по документам; излишние, так сказать, секретные листы преимущественно и рассылались по церквям, и деньги за них приходно-расходчик, разумеется получал в свою пользу. Дело это велось им так ловко, что долго никто из членов консистории, а также из членов духовного правления и благочинных, чрез которых листы рассылались и деньги в консисторию высылались, этого подлога и не подозревал.], за которое сам он от руки правосудия, конечно, праведно и по заслуге испил и пьет еще горькую чашу и за которое, к сожалению, за свою излишнюю доверчивость и простоту, почти все члены консистории и с своим секретарем должны были поплатиться порядочною частию своего скудного достояния и с тем вместе лишиться своих в консистории мест.

Петр Андреич вышел в отставку не для того, чтобы уже вовсе и нигде не служить, а единственно с целию, отдохнувши немного, поступить на службу по гражданскому ведомству. Но что же, спросят, заставило покойного сделать такой шаг, когда служба его в консистории шла благополучно и была полезна для Тобольской епархии, когда он пользовался расположением тобольских архипастырей, когда он был знаем, и не только знаем, но и уважаем, духовенством всей епархии, да был в почете у многих и из светских лиц, особенно тех, которые когда-либо имели свои частные дела в консистории или имели служебные сношения с нею? Сознание в себе способностей и опытности с пользою служить и на высшей должности, и на более видном месте и надежда получить его, ответим на вопрос, заставили сделать покойного тот шаг, и еще нежелание оставаться навсегда в чине коллежского асессора[262 - Чин этот был получен им в начале 1839 года. В 30-х и в начале 40-х годов, помнится, секретари консисторий еще не имели права на чин, высший асессорского.], а главное, опасение получать в случае отставки[263 - Об этом Петру Андреичу от времени до времени тогда докладывала болезнь ног.] крайне малый, можно сказать, нищенский пенсион — едва ли не менее 100 рублей серебром в год. Но, увы! Петр Андреич жестоко ошибся в своих расчетах. Сначала не давали ему места в гражданском ведомстве затем, что он «был прикосновен к делу о выдаче неправильно метрического свидетельства одному крестьянину»[264 - Дело было вот какое: крестьянин отрекался платить подати под предлогом, что ему уже 60 лет, (мирское) общество доказывало противное, т. е. что ему 60 лет еще нет и что, следовательно, он сам обязан отдавать повинности. Было потребовано из консистории метрическое свидетельство. Столоначальник Ик-в, в столе которого были дела по выдаче метрических свидетельств, вывел на справку, что в метриках записи о рождении и крещении того крестьянина нет, но что вот в росписях под таким-то годом и в следующих за ним годах этот крестьянин (тогда еще малолетний) значится при отце стольки-то лет. По сим последним сведениям крестьянину выходило 60 лет. Петр Андреич прежде подписи свидетельства по всегда наблюдавшемуся у него порядку потребовал налицо помянутые росписи и, когда справка оказалась верною, подписал свидетельство. Только мирское общество не поверило этому свидетельству и потребовало поверки его в консистории. Поверили, и по поверке оказалось то же. Но общество и еще стало просить поверки. При последней поверке была найдена в метриках запись о рождении и крещении крестьянина, о котором идет дело, и по этой записи уверение крестьянина о его старости оказалось фальшивым. Таким образом, если тут и был кто-нибудь виноват, то уже никак не секретарь (что бы ему мог дать крестьянин, отбивавшийся от платежа податей за какие-нибудь 3 или 4 года), а разве только столоначальник Ик-в. Так-то иногда терпят и хорошие люди из-за пустяков по милости своих невнимательных к делу или корыстолюбивых подчиненных!], а потом, когда дело это было решено в губернском суде ничем («оставлением его без положения по случаю отставки»), ему отказали инде потому, что тут-де нужны праведники, а инде вследствие мнения, что он-де, как целый век служивший по одному духовному ведомству, не знаком с делами и делопроизводством по ведомству гражданскому (тогда как в консистории производятся, по крайней мере пересматриваются. по окончании всякого года дела, даже уголовные, исковые и пр., и пр.) и что ему-де учиться тому уже поздно. Таким образом, и пробыл он в отставке, вне службы ровно семь лет, и в эти тяжкие и скорбные для него годы, как уже и замечено выше, прожил все, что в течение длинной службы приобретено было тяжким трудом и скоплено бережливостию и умеренностию жизни: и скот, и книги, и мебель, домашнюю посуду, даже и дом.

Наконец-то, и именно 23 ноября 1851 г., Петр Андреич был определен заседателем в Омский окружной суд, а отсюда менее, нежели чрез год, по собственному его желанию, перемещен в таковой же Тарский суд. Служил он и в гражданском ведомстве с прежним усердием: к должности являлся каждодневно и своевременно, делами занимался и в суде, и на дому бескорыстно, внимательно и успешно. Поэтому, конечно, ему неоднократно поручаемо было исправление за болезнию, смертию или перемещением окружных судей и казначея то должности первого, то должности последнего; поэтому же, конечно, он неоднократно получал благодарности за службу от губернского и главно-правленского начальства и два или три раза получил денежную (от 45 до 100 р.) награду. Но всему бывает конец: прослуживши и в окружном суде слишком 13 лет и бывши уже 70 лет от роду, Петр Андреич долее не мог уже служить. Правда, ум его был еще свеж и память довольно крепка, но тело совсем отказывалось от повиновения им: осенью, зимой и весной, вообще при холоде и сырости в воздухе Петр Андреич сильно зяб и потому не мог являться в присутствие, а если и являлся, то перо валилось у него из руки; и вот он в половине марта 1865 года вышел по прошению за старостою лет в отставку с пенсионом в 168 р. 50 коп. в год.

Нелегко было жить старцу и на трех- или четырехстах рублей во время службы заседателем, особенно с 1857 года, когда везде, между прочим и в Таре, на все начали возвышаться цены. Но еще стало труднее содержаться ему по выходе в отставку, когда получил он только 14 рублей в месяц. Оттого он продал и домик, который купил было в Таре, сбыл лошадь со всеми принадлежностями для нее и стал жить по квартирам. Чрез несколько времени Петр Андреич переселился было на житье в Омск, но перемена места жительства только сблизила его с родственниками, а ничуть не облегчила в содержании, потому что в Омске иное, в особенности квартиры и дрова, еще дороже, чем в Таре… В лавки ли и на базар, чтобы купить домашней провизии или другого чего-нибудь для житья, в церковь ли, чтобы помолиться Богу, в казначейство ли за получением пенсии он обыкновенно ходил пешком, и ходил иногда в грязь и ненастье, и при хождении этом, если случался сильный ветер или дорога летом после дождя, а весной при таянье снега бывала скользкая, иногда падал; знакомства он, кроме только родных, не имел ни с кем, для услуг держал одну маленькую девочку с платою от 50 или 70 коп. до рубля в месяц, почему кушанье почти все приготовляла сама старушка — сестра его. Вообще состояние Петра Андреича с самого оставления им службы в консистории при всей его аккуратности и скромности в жизни делалось все хуже и хуже, бедственнее и бедственнее.

Но сколько внешнее положение Петра Андреича в последние 26 лет жизни падало, так сказать, тлело, настолько же внутреннее его состояние возвышалось, так сказать, цвело. Разгул, которому Петр Андреич в молодости с товарищами и друзьями предавался иногда, им давно уже был брошен, любивши и всегда читать книги наиболее серьезного содержания[265 - При распродаже в Тобольске в 1849 году своей библиотеки Петр Андреич оставил у себя и до смерти хранил, кроме Евангелия, житий святых русских, славянских и иверских {_Иверских_ — грузинских}, Муравьева, писем святогорца и других духовных книг, Путешествие вокруг света Дюмон-Дюрвиля, Историю отечественной войны и другие в сем же роде сочинения Михайловского-Данилевского {_Михайловский-Данилевский_ Александр Иванович (1790–1848) генерал — лейтенант, известный военный писатель, во время Отечественной войны 1812 года — адъютант М.И. Кутузова, участник заграничных походов 1813–1814 гг., Венского конгресса 1815 г., с 1835 г. — сенатор и председатель военно-цензурного комитета. Им написаны и опубликованы: «Записки 1814–1815 гг.» (1834 г.), «Описание похода во Францию в 1814 г.» (1836 г.), «Записки Отечественной войны 1812 г.» (1839 г.) и др. В последние годы жизни — главный редактор «Военной галлереи Зимнего дворца»} и пр.], в последнее время он читал книги преимущественно содержания духовного и всегда крепко державшись веры отцов, следуя учению церкви в простоте сердца и с покорностию ума; в последние годы жизни, когда случалось ему слышать из чьих-нибудь уст вольномыслие или шутки над чем-либо священным, когда также случалось ему в газетах и журналах читать о вольнодумцах, он скорбел о том, приходил в негодование на виновных в том; во дни воскресные и праздничные, несмотря ни на какую погоду, несмотря даже и на немощи телесные и крайнюю слабость ног[266 - В омских церквах никак не могут догадаться устроить для престарелых и использующихся крепким здоровьем богомольцев седалища, какие устроены в церквах других местностей.], он был непременным посетителем дома Божия и бывал там одним из самых внимательных ко всему совершаемому священно и церковнослужителями, и одним же из самых усердных богомольцев; таинств покаяния и приобщения каждогодно сподоблялся по нескольку раз; дома, в квартире, не только утром и вечером, когда и все православные христиане, по крайней мере большая часть христиан, худо или хорошо, много или мало, но молятся Богу, а и в другие поры дня и ночи он становился на молитву и подолгу молился даже коленопреклонно.

Пред кончиной описываемый старец болел целых шесть недель и в это время два раза сподоблялся таинств покаяния и причащения и раз соборовался.

Мир праху твоему, в свое время честный и усердный служака, а в последние годы терпеливый страдалец и набожный богомолец!

20 июня 1872 г.

Омск.




ИЕРОМОНАХ МИСАИЛ, ДУХОВНИК ТОБОЛЬСКОГО АРХИЕРЕЙСКОГО ДОМА[Публикуется по тексту: Иеромонах Мисаил, духовник Тобольского архиерейского дома // Странник. 1870. Т. 1, февраль. С. 38–56, 147–160. — _прим._издателя_]


Сказывают люди, исполненные Духа Святаго от утробы матери своей (Лук. 1, 15); бывают люди, которые, возрастая телом, в то же время возрастают и духом и с возрастом телесным только преуспевают в премудрости Божией и в любви у Бога и человеков (Лук. 2, 52); бывают люди, которые в детстве ведут себя как взрослые, в отрочестве — как мужи и в юности живут как старны, как бы не чувствуя в себе действия кипучих страстей, в летах зрелого возраста ведут себя как бы уже стоящие на краю фоба, без расчетов житейских, без видов честолюбия, корысти и проч. Таков был, как повествует Евангелие, Предтеча Господень Иоанн, таковы были, как рассказывается в житиях святых и сказаниях о подвижниках благочестия, святитель Николай, Мирликийский чудотворен, преподобный Сергий Радонежский и другие великие угодники Божии, которыми так богата история нашей св. православной церкви.

И в наши, столь скудные благочестием времена являются высокие примеры богоугодной жизни и высокого подвижничества. Таков был всем известный иеромонах Серафим, Саровский подвижник, и другие. К числу таких же людей, как увидят читатели, может быть отнесен и духовник Тобольского архиерейского дома иеромонах Мисаил, которого имя означено в оглавлении статьи.

_Иеромонах_Мисаил_ родился 29 июня 1797 года в Сибири, Тобольской губернии и Тобольского же уезда в селе Липоярском, что на российском тракте между Тюменью и Тобольском, верстах в 90 от последнего. Родители его были диакон того села Иван Кузьмин Фокин и жена его Евдокия Терентьева. При крещении наречен он Павлом и был у родителей старший из их шестерых детей[268 - Из четырех братьев отца Мисаила Константин и Илья, по окончании курса в Тобольской семинарии, были священниками, Андрей поступил в гражданскую службу, а Алексей и доселе диаконствует в селе Липоярском на месте отца своего. Трое первых, а также сестра Анисья, как и о. Мисаил, давно уже померли. Сыновья умершего священника Ильи Фокина и живого диакона Алексея Фокина же хорошо окончили курс семинарии учения и служат с честию священниками.].

Грамоте Павел учился в доме родительском, преимущественно у деда своего Кузьмы, и учился, сколько можно судить по рассказам о нем его родственников, прилежно и так успешно, что на шестом году от рождения он выучил не только часослов, но и всю псалтирь[269 - В старину не только у духовных, но и у мирян ученье грамоте обыкновенно начиналось после азбуки, с часослова и псалтири.], а немного спустя после того уже бойко читал в церкви на клиросе.

Но, успевая в учении, малютка Павел с тем вместе и еще более того преуспевал в благочестии. Когда дед, утром ли вставши от сна или вечером отходя ко сну, становился на молитву, тогда вместе с ним начинал молиться и малютка Павел, и молился иногда по часу и более. Бывало, говорят, бабушка иногда сжалится над ребенком и начнет выговаривать за него старику, своему мужу: «Зачем ты, — скажет она, — заставляешь ребенка так подолгу молиться! Ведь ему это тяжело», а малютка Павел начнет защищать своего дедушку, станет толковать бабушке о себе, что он молиться любит, что ему стоять на молитве ничуть не тяжело, что молиться Богу нужно подолгу, что это хорошо. Пойдут дед и отец в церковь к богослужению, туда же спешит за ними и малютка Павел и остается там до самого конца службы; вообще ходить в церковь для него составляло утешение и радость.

Десяти лет, и именно в 1806 году, отрок Павел расстался с родительским домом и поступил для обучения в Тобольскую семинарию, которая в то время состояла под управлением дельного ректора архимандрита Знаменского монастыря Михаила (до вдовства священника Тобольского кафедрального собора Матфея Бурдукова), бывшего впоследствии времени иркутским (и очень хорошим) преосвященным, и доброго, но вместе с тем и солидного префекта, кафедрального протоиерея Льва Земляницына.

Бывши семинаристом, Павел Фокин квартировал у ближайших своих родственниц, доброй жизни и набожных старушек, из которых одна (вдовая священническая жена) была притом грамотная и большая охотница читать жития святых, пролога и другие духовные книги, да и родители, равно как дедушка и бабушка, по близости села Липоярского от Тобольска, нередко навещали — одни сына своего, другие любимого внука — и тем не давали загрубеть его сердцу, испортиться ему среди, конечно, не всегда и особенно в то время, т. е. в начале настоящего столетия, нравственных и не очень-то мягкосердых товарищей. Почему, а также по природным свойствам своим, или, лучше, по действию благодати Божией, юный Павел и в Тобольске вел себя точно так же, как и дома, в Липоярском: усердно исполнял свои ученические обязанности, к играм и другим забавам, свойственным его возрасту, он был крайне хладнокровен; в часы, свободные от училищных занятий, он постоянно находился в квартире; любимым чтением его были душеполезные книги, в которых, как мы выше видели, недостатка не было и на квартире и которых еще более было в семинарской библиотеке, составившейся, как нам хорошо известно, наиболее из пожертвований прежних тобольских преосвященных. Молитва утренняя и вечерняя, притом нередко продолжительная и соединенная с частыми земными поклонами, глубокими вздохами, с очами, устремленными горе, у описываемого мальчика-семинариста была непременным и постоянным правилом. «Однажды, — рассказывали после его хозяйки-старушки, — Паша у нас неизвестно куда скрылся. Стали искать его, бегали туда и сюда и наконец нашли его под крыльцом (снизу забранным досками); там он, сделавши из лучинок несколько крестиков, молился, стоя пред ними на коленях». О семинаристе Павле Фокине нужно заметить еще, что он был очень добр, чрезвычайно скромен и прост; иные из товарищей его, пользуясь этими добрыми качествами души его, почти обирали его; когда же просили у него что-нибудь _Христа_ради_, то он и сам отдавал им просимое с полною охотою, отчего иногда, да и нередко, он возвращался в квартиру то без шапки, то без рукавичек, то без платка. Однажды товарищи в шутку сказали Фокину: «Паша, _Христа_ради_ полезай в колодец», и Павел действительно полез было туда, и только промысл Божий сохранил его: откуда ни возьмись учитель или старший (из воспитанников), увидев столпившихся около колодца семинаристов, он подошел к ним и, узнав в чем дело, остановил решимость на напрасное самопожертвование одного и шалость других. Отрок, а после юноша Фокин много и других неприятностей встречал со стороны товарищей, но он все переносил терпеливо, а иных насмешек товарищеских над собою он как будто бы и не замечал. Само собою разумеется, что эти насмешки товарищей над добродушным и простодушным Павлом чаще всего случались в первые годы его ученья в семинарии, когда он был еще мал, после они повторялись уже реже.

В семинарии Павел Фокин учился всегда прилежно и с хорошими успехами и чрез 10 лет учения, и именно в половине 1817 года, окончил курс учения.

Родители Павла Фокина непременно желали видеть его по окончании курса в семинарии священником. Но Павел первоначально не хотел и слушать, даже боялся и думать о том, частию потому, что был тогда еще молод (только 20 лет), а более потому, что совершенно и никогда не хотел обязываться брачными узами, не бывши склонным к этому от природы, отличаясь нравом тихим, робким, застенчивым, главное же, начитавшись в житиях святых и прологах о подвигах пустынников и монашествующих. К тому же его смущали и те трудности, и та великая ответственность, с какими неразлучно священническое служение, особенно в селах; наконец, он чуть ли не с детства имел сердечное желание вести одинокую иноческую жизнь, почему по окончании курса учения он думал не о брачном венце, а о монашеском клобуке и не о священнической рясе, а об иноческой мантии. И вот, не чувствуя ни малейшего расположения к супружеской жизни, но в то же время не получая от родителей благословения на поступление в монастырь, он для того, чтобы иметь средства к пропитанию, решился на то, на что немногие из окончивших курс учения охотно согласились бы, именно: Павел Фокин решился с посвящением в стихарь поступить причетником[270 - Впрочем, в конце XVIII и начале XIX столетий на причетническую должность, по крайней мере в Сибири, не смотрели так низко, как смотрят на нее ныне; в то время например в Тобольске многие из учеников семинарии и чаще старших классов, притом лучшие по учению, как бы в награду получали причетнические, а иногда диаконские места при градских церквах и, получив их, продолжали учиться. От того была своего рода и польза. Семинаристы, например, поступали во священники уже умеющими хорошо совершать священнослужение и требы; притом же родители и казна облегчались в содержании бедных учеников. Но был немалый и вред: диаконы и причетники-семинаристы почти обыкновенно учились против прежнего слабее своих товарищей, непрестанно опускали классы — то по необходимости, ради участия в отправлении священниками богослужения, то под одним только предлогом необходимости, единственно из-за лености, и учителя на таких учеников непрестанно жаловались.] к небогатой Тобольской Петропавловской церкви. К счастию его, месяца через два или три в низшем классе Тобольской семинарии открылась праздная вакансия учителя латинской грамматики, которую он 18 сентября 1817 года и занял; с нее за усердие и способности он 31 мая следующего 1818 года был перемещен в грамматический же класс среднего отделения и, сверх того, ему же была поручена (17 февраля 1818 года) должность библиотекаря семинарии.

Хотя молодому Фокину и нравилась должность учителя[271 - В аттестате, выданном ему от семинарского правления, сказано: «Должности учителя и библиотекаря проходил он очень хорошо, вел себя отлично». Кроме того, знавшим о. Мисаила в последующее время очень хорошо известно, с какою он ревностию в бытность священником учил причетников, а в бытность крестовым иеромонахом ставленников учил петь, читать и отправлять священно-церковнослужение; можно сказать, в занятиях с ними усталости не знал, целые дни мучился с ними.], но он проходил ее только один год: в сентябре 1818 года последовало преобразование Тобольской семинарии, в преподаватели высших классов, вошедших в состав собственно семинарии, поступили магистры и кандидаты первого курса Московской академии, а прежние преподаватели этих классов, не получившие академического образования в преобразованных академиях, должны были или низойти в низшие классы, в те, которые отделены были от семинарии в состав Тобольского, духовного училища[272 - Например, выше упомянутый кафедральный протоиерей Лев Земляницын, несмотря на то, что образование получил (вместе с знаменитым Сперанским) в высшей Александро-Невской семинарии (равнявшейся в то время академиям), из префекта семинарии и профессора философии низошел только в ректора духовных училищ.], или остаться за штатом. К числу последних, вероятно, принадлежал и учитель Павел Фокин. К тому же родители напоминали ему о женитьбе и священстве, тем более что к тому времени на месте их жительства в селе Липоярском оказалась праздною священническая вакансия. Добрый и покорный сын не смел более противиться воле родителей, оставил учебную службу, сосватал (или, лучше, только позволил высватать себе) хорошую невесту (по имени Татиану), дочь одного умного и заслуженного священника подгородного же села Вагайского, и в январе 1819 года вступил с нею в брак, а 2 марта того же года от тогдашнего Тобольского архиепископа Амвросия Келембета принял рукоположение в иерея Богоявленской церкви родного ему села Липоярского.

Остающиеся в живых современники отца Павла, как из липоярских прихожан, так из других знавших его лиц, единогласно свидетельствуют, что о. Павел был одним из самых почтенных священников. Вопреки обычаю большей части сельских сибирских священников служить только по воскресеньям и большим праздникам, он служил очень часто и вполне согласно уставу, т. е. без малейших сокращений и опущений, не спеша и с благоговением. Вопреки также почти общему обыкновению не только сельских, а и градских священников ограничивать свое пастырское служение одним отправлением богослужения и исправлением треб, он учил своих прихожан слову Божию и во храме за богослужением, и в домах при совершении треб, и других случаях. Требы он исправлял не только неопустительно, но и неукоснительно: бывало, говорят, он лишь только увидит из окна подъезжающего к его дому крестьянина, как и начнет тотчас же собираться в приход с требой, чтобы не задержать приехавшего за ним, чтобы не опустить больного без напутствования или новорожденного без крещения. Ко всякому прихожанину был ласков и приветлив, в отношении к вознаграждению за труды, т. е. за совершение таинств и треб, он и на Липоярском приходе, и везде, в то время и во всю жизнь, довольствовался только тем, что прихожане давали ему собственно или на целый причт по усердию, и за все, даже за малость, благодарил, кланялся, по своему обычаю, чуть не до земли.

Супружеская жизнь о. Павла, вопреки его опасению, была самая спокойная, счастливая, даже, можно сказать, примерная: спутница жизни его была и добрая, уважительная к мужу жена, и нежно любящая мать, и умная распорядительная хозяйка; всю заботу о воспитании малолетних детей, все хлопоты по дому и по хозяйству она приняла на себя[273 - Так как о. Павел, занятый совсем другим, по дому и хозяйству разумел очень мало, то недобрые люди пользовались этим его незнанием и, особенно в отсутствие жены, нередко обманывали его. Иные в обманах своих доходили даже до дерзости: например, как рассказывают, один его работник, промотавши только что купленный топор, приходит к нему и, жалуясь, что нечем нарубить или наколоть дрова, просит на топор денег. О. Павел, слышавши о недавней покупке топора, спросил было о нем, но работник, не краснея, показывает ему старую тупицу и, не запинаясь, докладывает, что это и есть новый _топор_, что после рубки чего-то (легкого) мясного он не был досуха обтерт, и вот его _изгрызли_мыши._], и мужа своего она ничем не отвлекала от заботы о приходе и других его служебных занятий, нисколько не мешала ему совершать возможно чаще богослужение, учить слову Божию прихожан, заниматься чтением Писания, житий святых и других духовных книг, заботиться о едином на потребу, т. е. царствии небесном. За то и он (о. Павел) спутницу жизни своей любил и глубоко уважал, при важных случаях своей семейной жизни (что, впрочем, увидим ниже) он не иначе называл ее, как доброй помощницей своей или сердечной своей советницей. _Тако_благословится_человек,_боящийся_Господа_ (Пс. 127, 5); _взыскающии_Господа_не_лишаются_всякого_благъ_ (Пс. 33, 11), а следовательно, и счастия в супружеской жизни!

От _благочестивого_корене_ благочестивые произрастают и отрасли; на хорошем дереве бывают хорошие плоды. Из трех детей о. Павла сын Михаил служил сначала четыре года диаконом, потом 20 лет (с 1847 г.) в сане священника, несмотря на то, что он не из кончивших курс семинарского учения (а не окончил он курс по болезни); он за добрую жизнь и хорошее управление приходом взыскан вниманием епархиального начальства, награжден набедренником и скуфьей[274 - Ныне о. Михаил Фокин, овдовевши, поступил в монашество.]. Двух дочерей о. Павла, отличавшихся, подобно отцу и матери, христианскою кротостию характера и другими добрыми качествами, свойственными женскому полу, несмотря на скудость их приданого, Господь Бог благословил счастливым супружеством с достойными священнослужителями, которые и доныне проходят свое служение с честию и отличием. На о. Павле и в этом случае сбылось слово царя-пророка: _у_человека,_боящагося_Господа,_сыны_ и дщери его, _яко_новосаждения_масличная,_окрест_трапезы_его_ (Пс. 127, 4).

Но возвратимся опять к самому о. Павлу. Прихожане липоярские очень любили о. Павла, что для того доброго пастыря было всего дороже; и он готов был служить в нем целый век, до смерти своей. Но его служение там оказалось несовместным по причине служения в том же селе родителя его: родитель его был только диакон, и он крайне тяготился при совершении богослужения и отправлении треб церковных испрашивать и принимать от сына благословение. Отец Павел знал это, и вот он для избежания неприятностей и из уважения к родителю, прослужив в Липоярском около пяти лет, стал хлопотать пред епархиальным начальством о переводе его на другое место, почему в январе 1824 года он и был перемещен ко вновь строившейся тогда в деревне Готопутовой Ишимского уезда Пророко-Ильинской церкви. И в Готопутовском приходе, как и в Липоярском, о. Павел был уважаем и любим прихожанами за усердное служение, приветливость ко всем, учительность, неукоснительное исполнение треб, бескорыстие и вообще за отличные пастырские качества. Быть может, он и здесь пожелал бы жить и служить до самой смерти, но в 1829 году его, как лучшего и самого благонадежного священника, сделали благочинным, ему по этой должности нужно было нередко отлучаться от церкви и прихода своего как для обозрения вверенных его надзору церквей и их причтов, так и для исполнения разных поручений от епархиального начальства (например, для производства по делам, возникавшим в приходах и между духовенством, следствия, для улучшения удостоверений и проч.), и отлучаться иногда на довольно долгое время. Между тем во время его отлучек могли бывать неотложные требы[275 - Живущие в великороссийских, малороссийских и белорусских епархиях пусть не судят о сибирских приходах по своим приходам, которые весьма нередко состоят из селений, весьма близких от церкви, даже из одного только села и из небольшого числа прихожан. Нет, в Сибири, особенно лет за 30, 40 и 50 до настоящего времени, приходы в 1000 душ одного мужского пола считались, а отчасти и доселе считаются, малыми; притом многие прихожане жили, а иногда и доселе живут от своих приходских церквей верст на 40, 50, 70 и даже 100.], напутствование больных, крещение, особенно слабых новорожденных младенцев[276 - Отпевание умерших в Сибири и до сих пор не везде считается неотложною требою: там, особенно в отдаленных от церквей деревнях, и доселе хоронят покойников _без_священников_, на кладбищах, устроенных почти при каждой деревне.], и проч.; кто же станет исправлять их? Церковь готопутовская была одноштатная, следовательно, при церкви той о. Павел был один (священник), вызывать же на время своих отлучек для отправления богослужения и исправления треб священников из соседних приходов своего благочиния (хотя на это он и имел право) ему казалось неловким и неприличным; это, по его мнению, значило бы показывать власть над своей собратией, заставлять их служить, так сказать, работать за себя, отлучивши притом их от их семейств и от собственных приходов, и это тем более, что соседние приходы в то время от села Готопутова отстояли весьма неблизко, да и прихожан заставлять во время своих отлучек по делам благочиния ездить для исполнения их треб за священниками в другие приходы ему казалось еще более неудобным и обременительным; хлопотать же о сложении с себя благочиннической должности — это, по его мнению, было бы уклонением от исполнения распоряжений епархиального начальства, это, по его мнению, походило бы на противление воле владыки, которую он считал, как и следовало, всегда священною. Итак, для избежания затруднений при исправлении должности благочинного и отправления обязанностей приходского священника при одноштатной церкви о. Павел и просил (словесно) членов Ишимского духовного правления ходатайствовать при удобном случае пред епархиальным начальством о перемещении его к какой-нибудь двух- или трехштатной церкви. Такой случай не замедлил представиться: при трехштатной Петропавловской церкви торговой Абацкой слободы, что на большом российском тракте, в 70 верстах от города Ишима, открылось праздное священническое место; Ишимское духовное правление представило о перемещении готопутовского священника, епархиальное начальство согласилось, и вот о. Павел в сентябре 1832 года после слишком осьмилетнего жительства в Готопутове переехал в Абацкую.

Жизнь о. Павла и в Абацкой шла прежним порядком: служил он часто и не только на своей очередной седмице, а и на седмицах своих товарищей-священников, если тем по болезни, за отлучкой в приход или по другим каким-нибудь обстоятельствам нельзя было служить; учил прихожан вере и благочестию и, сказывая в церкви иногда свои, а чаще печатные поучения и беседуя с ними, толкуя им в их домах при исправлении треб, да и при всяких встречах с ними, требы исправлял не только неопустительно, но и неукоснительно; при вознаграждениях за труды всегда довольствовался тем, что давали, чем он иногда даже навлекал на себя ропот от прочих членов клира; обращался с прихожанами не только отечески, полюбовно, всех, кого знал, называя по имени и отчеству, каждому говоря привет и всякого встречая и провожая своим обычным низким и пренизким, чуть не до земли, поклоном. К особенностям в жизни о. Павла в Абацкой нужно отнести разве то, что здесь, как месте торговом и базарном, почти всегда было много и из духовенства соседних сел, и из крестьян приходских деревень, приезжавших к нему, останавливавшихся у него в доме; причем для хозяев всегда бывает много отвлечений от дел, хлопот и беспокойств, да не обходится и без расходов; но у о. Павла и его супруги ни для кого не было отказа, напротив, всем был привет, всем говорилось ласковое слово, всем с радушием предлагалась посильная хлеб-соль, всем оказывалось обычное в Сибири, особенно в прежнее время, гостеприимство. Может быть, к особенностям в жизни о. Павла в Абацкой слободе нужно отнести еще усиление в нем, в продолжение ее, ревности о более достойном происхождении его звания, о более тщательном исполнении лежавших на нем священных обязанностей. Бывало, говорят, в воскресный или праздничный день, а иногда и будничный, но немногоработный, день приедет о. Павел в деревню для исправления каких-нибудь треб; требы им исправлены и покончены, а время у него свободное, домой, по его расчету, он может приехать и по-позднее, или к исправлению других треб еще успеет; и вот о. Павел решается служить в имеющейся там часовне или, за неимением ее, просто в доме, даже в летнее время на улице часы или всенощную, или молебен, смотря по тому, что приличнее по времени и обстоятельствам; повещает о том крестьян, и если те замедлят сбором, спешит сам по домам и по подоконьям, сам стучит, сам кричит: «Эй, православные, старички. старушки! Идите в часовню или туда-то, к тому-то, там я буду служить, помолимся вместе Господу Богу», и когда народ соберется, начинает служить (туда, где книг богослужебных не было, он возил нужнейшие с собой), причем сам и всегда громко, ясно и с одушевлением не только служит, но читает и поет, особенно если причетника при нем нет или причетник плохой. Или вот о. Павел по исправлении треб возвращается из деревни с причетником; у мужичка, везущего их, пристали кони и чуть плетутся; о. Павлу скучно, а главное, о. Павлу жаль, что время пропадает даром, что он празден, что он без дела; и вот он начинает учить плохого (что в селах и прежде случалось, и теперь случается весьма нередко) своего причетника петь на гласы, богородичны, херувимскую и проч.

По обязанности благочинного о. Павел как в Готопутовом, так и в Абацкой был особенно исполнителен: в свое время объедет, обозрит свое благочиние, в свое время представит начальству отчетность по церквам, предписания начальства (например, произвести следствие или дознание, освятить или заложить церковь и пр.) исполнит тотчас и со всею тщательностию; в случае ошибки в чем-нибудь или неумышленного опущения чего-нибудь при исполнении порученного ему дела он, не медля и не колебаясь, сознается пред начальством; в случае жалоб на духовенство ли от прихожан или от духовенства друг на друга он все разберет, все рассудит, а чаще всего всех помирит, упросит, умолит ссорящихся оставить ссоры, забыть взаимные обиды и огорчения; в случае неисправностей, опущений по должности, слабостей кого-нибудь из того или другого подведомого ему клира он постарается виновного исправить, вразумить, упросить, умолить. Что ж касается до превозношения над подчиненным духовенством, чем иные из благочинных старых времен любили отличаться, что касается до так называемых доходов благочиннических, до которых во времена оны иные благочинные такие были охотники, и до угощений, на которые для своих благочинных в те же времена так не скупо было наше духовенство, то все это и подобное нимало не относилось до о. благочинного Фокина: от благочиния он не отказывался, как и выше замечено, единственно из послушания воле начальства, из опасения огорчить владыку.

За Богом молитва, а за царем служба не пропадет — говорит русская пословица. И служба, и добрая жизнь о. Павла не пропали даром. Преосвященные тобольские, сначала Евгений, а потом Афанасий, сперва по рекомендации местного благочинного и донесению Ишимского духовного правления, а затем и лично, во время обозрения епархии, между прочим при проездах своих чрез Готопутово и Абацкую в Омск и Тару, узнали о. Павла с отличной стороны и как человека, и как приходского священника, а вместе и как благочинного; и вот последний сначала (в сентябре 1832 г.) перевел его (о чем, впрочем, уже и сказано) в лучший — Абацкий приход, а потом (в сентябре же, но уже 1833 г.) наградил его набедренником и, наконец (в феврале 1837 г.), произвел его в сан протоиерея (с оставлением в Абацкой, где места протоиерейского вовсе не было), а это в то время для сельского священника, хотя бы то и в звании благочинного, в Тобольской епархии было дело чуть ли не беспримерное, небывалое: не только преосвященный Евгений, но и сам преосвященный Афанасий, так наградивший о. Павла, на награды вообще и, в частности, на производство священников в протоиереи не на штатные места были весьма и весьма не щедры.

Как высоко ценил преосвященный Афанасий о. Павла, это показывает слышанный в то время учителем семинарии, а ныне законоучителем Сибирской военной гимназии о. протоиереем Александром Сулоцким разговор его, преосвященного, с одним довольно значительным чиновником (г. Рыжковым), который в конце 30-х или самом начале 40-х годов был командирован в числе других от Министерства государственных имуществ в Сибирь для собирания каких-то сведений о тамошних казенных крестьянах и об инородцах, о их землях, их промыслах и проч. Чиновник тот, по обозрении Березовского края, явился к преосвященному (для принятия благословения) и в разговоре с ним очень выгодно отозвался о тогдашнем березовском протоиерее и о некоторых других духовных лицах Березовского и Тобольского округов. Преосвященному, видимо, приятно было слышать добрый отзыв о подчиненном ему духовенстве от проезжего из Петербурга чиновника, и он также с видимым удовольствием сказал: «Да, духовенство это хорошо, но у меня между духовенством есть люди не только хорошие, а и праведные», и притом указал, между прочим, на о. Павла Фокина, только не помню — остававшегося ли еще тогда в Абацкой слободе или уже находившегося в числе братства Абалацкого монастыря[277 - «Странник» 1867 г., № 1, стр. 28.]. В другой раз добрый отзыв об о. Павле сделан был преосвященным Афанасием даже пред Св. Синодом. Поводом к этому было следующее: преосвященному с целию утверждения в вере крещеных остяков и частию самоедов Березовского края и обращения к вере некрещеных было (в 1836 и 1842 годах) предписано Св. Синодом Кондинский монастырь обратить в миссионерский и штат его укомплектовать людьми своей, т. е. Тобольской, епархии, или переведши в него способных к миссионерству монашествующих из других монастырей, или пригласивши в монашествующие Кондинского монастыря кончивших курс Тобольской семинарии, или склонивши к тому способных из вдовых священников. Преосвященный, рапортуя (в первой половине 1842 г.) Св. Синоду, что у него нет ни малейшей возможности укомплектовать штат Кондинского монастыря своими людьми, способными к проповеди христианства среди неверующих или полу-верующих, что из окончивших курс семинарского учения никто не изъявил согласия поступить в монашество, да их чрезвычайно и мало даже для службы на епархии в сане священников, и что монашествующие монастырей его епархии, как из сибирских уроженцев, так и из прибывших из внутренних российских епархий, суть люди или необразованные, или неудовлетворительного поведения, о вдовых священниках, наконец, выразился так: «А из вдовых священнослужителей с хорошим поведением по собственному расположению (в моей епархии) избрали иноческую жизнь только двое, но и те оба теперь уже при должностях, один (игумен Антоний) настоятелем Абалацкого монастыря, а другой, _иеромонах_Мисаил_ (это и есть до пострижения о. Павел Фокин), исправляет в том же монастыре[278 - «Страниик» 1867 г., № 1, стр. 52 и 53.] казначейскую должность, притом последний крайне слаб зрением».

По слову паря-пророка Давида, _у_праведных_многи_скорби_ (Псал. 33, 20), и добродетельный, описываемый нами о. Павел испытал тяжкую скорбь: уважаемая им, любимая им супруга его, мать трех малолетних детей, хозяйка дома, заменявшая его во всем по дому и хозяйству, в марте 1839 года тяжко заболела (тифозною горячкою) и затем (2 апреля) отошла в вечность. Как он поражен был этою скорбию, как смотрел он на это постигшее его несчастие и в каком духе он решился переносить его, это нам покажет произнесенная им при отпевании супруги его речь: «Наконец приблизилось и то время, что супруга моя, закрыв очи свои, уснула сном вечным, сердечная советница моя уже более не испускает гласа своего, помощница моя лежит во гробе, и лежит безмолвна и бездыханна! Приятные часы, ах, как вы скоро пролетели! Уже теперь настала горесть, и горесть неотвратимая! Куда ни обращусь, сердце мое исполняется печали; уже настала такая жизнь, что никто не может изгладить внутреннее впечатление несносной разлуки с имевшею почти одно сердце со мною. Теперь я остался один с малыми сиротами, сиротами, требующими особенного материнского попечения; кто их утешит? Кто попечется о их благосостоянии? Кто подаст им отраду без матери, прижимавшей их к сердобольной груди своей?!

Но почто так роптать мне на Провидение? Не утешает ли оно находящихся в плачевном состоянии чрез пророка Давида: _возверзи_на_Господа_печаль_твою,_и_Гой_тя_препитает_ (Псал. 54, 23)? Так мне, оставшемуся без помощницы с сиротами, должно возложить упование на Бога: Он — мой помощник, Он — мой покровитель, Он — мой заступник и защитник! Его святой воле угодно в сии минуты лишить меня разделявшей со мною труды и попечение о воспитании детей моих, то кто может возвратить ей жизнь? Смерть супруги моей лишила меня тех удовольствий, какие доставляла она мне в жизни моей, но вместо их горестная жизнь моя должна мне часто напоминать и мой исход туда, где душа ее теперь видит бесконечное пространство вечности. Теперь дух мой должен соединяться с ее духом, представляя в себе общие наши благие и злые деяния.

Она при кончине жизни своей, будучи поражена жестокою болезнию, очистила свою совесть покаянием, обмыла оную вкушением плоти и крови Господней и, наконец, с верою и надеждою за заслуги Христовы обновила себя святым елеопомазанием. Это есть для нее великое утешение! Это есть для души ее большое ободрение! Это есть для духа ее утешительное врачество! А мне осталось оплакивать на земли, в сей юдоли плачевной, мои согрешения, готовиться туда, где дух ее присутствует, — в мысленное место, в совестное жилище, никаким пространством необъемлемое, туда, где открываются книги нашей жизни, где души, исходящие от телес, ясно видят пред собою все содеянное.

Итак, приидите все, любящие ее, целуйте любившую всех вас последним целованием, молитеся непрестанно ко Господу о усопшей рабе, да успокоит душу ее со всеми благоугодившими Ему, да вселит ее в обитель вечную, да милостию своею неизреченною помилует ее и удостоит своей благодати, да избавит ее от вечныя мук, да водворит в мире всех святых своих».

Смертию супруги _Господь_сказало._ Павлу _путь,_в_оньже_идти_ ему (Псал. 142, 8), или лучше сказать, только как бы напомнил ему его собственное и самое горячее, самое искреннее желание быть иноком, только как бы заметил ему, что вступлением в супружество он уклонился от пути, который сам же в молодости избирал, что мир — не его путь, что его путь — иночество. Притом жить в селе, оставаться протоиереем о. Павлу если не совершенно было невозможно, то и крайне неудобно: вести хозяйство он не имел ни знания надлежащего, ни тем более потребной опытности; управлять прислугой, работниками и работницами у него недоставало духу, смелости; ругу собирать и другие сборы производить по приходу, без чего обойтись в Сибири духовенству, особенно в прежнее время, когда ему еще не было положено жалованья по причине малых денежных доходов, нет никакой возможности — он не привык, не умел и не смел. Затем ему, совершенно неопытному (кроме обучения грамоте) в воспитании детей, к тому же постоянно занятому или церковной службой, или исправлением приходских треб, или делами по благочинию, что было делать с тремя детьми, из которых две были дочери, и им было только от 11 до 13 лет от роду? Наконец и должность благочинного в то время стала о. Павлу уже в тягость — на ней множество письма, а он тогда уже чувствовал весьма значительное ослабление зрения. И вот он вскоре по вдовстве послал к преосвященномутобольскому Афанасию прошение[279 - Есть, впрочем, слух, что преосвященный Афанасий, крайне нуждавшийся в хороших монахах, и сам писал о. Павлу, не согласится ли он принять пострижение.] о перемещении его из слободы Абацкой в число братства Абалацкого Знаменского монастыря[280 - Абалацкий монастырь в 25 верстах от Тобольска, на восток от него, по Иркутскому тракту.], на что преосвященным, особенно при тогдашней (да и всегдашней) пустоте монастырей его епархии, сейчас же и было изъявлено согласие. Указом консистории от 23 июня 1839 года о. Павел был вытребован в Абалак[281 - Вслед за о. Павлом, в монашестве Мисаилом, в Абалак прибыли его дети — две дочери (сын его тогда уже учился в семинарии) — и жили там на его содержании то в монастырской, после сгоревшей гостинице, то в наемной у абалацких крестьян квартире. При них для присмотра и воспитания находилась уже то ли вдова, то ли пожилая девица, родная сестра о. Мисаила.Биография о. Мисаила, в мире Павла, была уже окончена, даже и переписана, как получаются о нем (от лица, служившего вместе с ним в Абацкой и, разумеется, преимущественно за время жизни его здесь) новые сведения. Так как сведения эти интересны и притом не только подтверждают сказанное мною об о. Мисаиле, но еще и пополняют, то я и помещаю их здесь во всей целости.1. «Покойный о. протоиерей Павел Фокин, живя в Абацкой, был любим и своими товарищами-священниками, и низшим клиром, и в особенности прихожанами. Он отличался высоким благочестием, был воздержен в пище, вино употреблял умеренно и то в крайних только случаях, посты держал строго по уставу. Служба в церкви для него была любимым занятием: в свою седмицу он служил литургии ежедневно и, чтобы не обременять причт, вечерню и утреню в будни отправлял в церкви один, отсылая причетников домой с словами: «Идите с Богом домой, что вас мучить-то, один справлюсь!». И действительно, один пел и читал, и непременно по уставу, без всяких пропусков. Петь был большой охотник. Таинства совершат неторопливо, с благоговением. В требованиях прихожан был исполнителен, в обращении с ними приветлив, любил с ними побеседовать о чем-нибудь религиозном, особенно в то время, когда доводилось ему пробыть долго в приходских деревнях, например во время пасхального хода с иконами. Приход их Абацкий (очень в то время обширный) был разделен на три участка между тремя священниками. Каждый исправлял требы в своем участке. О. Павел девиц и женщин своего участка, а равно и молодых парней сам выучил петь некоторые церковные песни, например, _Христос_воскресе…_Под_кров_Твой._Владычице._.. И во время крестных ходов женщин ставил по левую сторону св. икон, мужчин — по правую, и так они пели посменно как бы на два клироса. Их опять сменяли в пении дьячки. Вообще в служении был благоговеин и неутомим. Если товарищ-священник, бывало, попросит его не в очередь отслужить обедню, то радовался как дитя.2. Характер о. Павел имел кроткий, незлобливый; случалось, что грубые дьячки обижали его, но он никогда не претендовал на это, ни делом, ни словом не отплачивал обидчикам.3. При своем благочестии, при заметном уме он старался казаться простачком, и действительно иной раз был прост до наивности. Вследствие этого иные считали его недалеким, но если приглядывались к его поступкам пристальнее, то убеждались в противном. (Не было ли это своего рода юродство со стороны о. Павла, способом прикрыть свои благочестивые подвиги?..).4. О. Павел был бессребреник: за требы платы не вымогал, а с бедных не брал вовсе ничего. Но при всем том жил хорошо, имея богатый приход. В хозяйство он не входил. Этим занималась его жена. Имел свой дом, который, уезжая, продал. Было у него и хлеба, и скота довольно. Но при довольстве он мало пользовался выгодами своего состояния, душа его витала в небесах. Любил помогать бедным, особенно детям-сиротам и престарелым.5. По гостям не любил ходить, но и не умел отказываться, если звали свои духовные. На пирушки же к прихожанам никогда не ходил.6. Как благочинный, был он исполнителен, трудолюбив. С подчиненными обращался просто, отечески. Его за это очень любили, приношений от подчиненных не брал.], а 17 декабря того же года ректором Тобольской семинарии архимандритом Евфимием пострижен в монашество с именем Мисаила.

Если, живя в миру, о. Мисаил был как бы не от мира сего, всегда воздержанный, беспрекословно послушный старшим, усерднейший исполнитель обязанностей служителя алтаря, то тем более он был таковым в иночестве. В этом звании он уже всецело посвятил себя на служение Богу. Жизнь его в монастыре вся проходила или в келье, или во храме. В келье он проводил время, кроме молитвы и выполнения иноческого правила, в чтении Св. Писания, свято-отеческих творений, житий святых и единственного в то время духовного журнала «Христианское чтение», а во храм он являлся или для отправления молебных пений пред чудотворною иконою Божией Матери, именуемою Абалацкою[282 - Икона эта написана была по особым обстоятельствам в 1636 году тобольским протодиаконом Матфеем и тогда же, а и еще более в 1665 и 1670 годах ознаменована была чудотворениями.], по просьбам богомольцев, стекавшихся в Абалак в весьма значительном количестве и во всякое, а особенно в летнее время, или для совершения общественного богослужения. Совершать богослужение, в особенности священнодействовать божественную литургию и во время ее сподобляться святых тайн Христовых о. Мисаил сердечно любил, любил так, что готов был служить не только свою очередную седмицу, но и седмицы всех других иеромонахов — словом сказать, готов был один служить круглый год, и как, бывало, он был счастлив, даже восторженно рад, если ему доводилось отслужить литургию не на очередной седмице, если случалось ему заменить в служении кого-либо из старцев-священников! На чужих седмицах, при служении других, он обыкновенно стоял на клиросе и был там бессменным чтецом и певцом.

Мир души о. Мисаила во время пребывания его в Абалаке раз был нарушен назначением его преосвященным тобольским Афанасием в должность казначея монастыря. Кто знает, в чем состоят обязанности монастырских казначеев, сколько монастырским казначеям нужно житейской опытности, знания разных предметов, сколько у них при исполнении обязанностей бывает хлопот, а иногда и неприятностей, и кто при чтении жизнеописания о. Мисаила получил надлежащее понятие о нем, о его характере, тот легко поймет, какой неудобоносимый крест возложил было на него преосвященный назначением его в казначея. О. Мисаил, всегда послушный власти, принял новую должность беспрекословно, но исполнять ее решительно не мог, по крайней мере сильно в том затруднялся. К счастию его, это крайне затруднительное положение его вскоре понял настоятель Абалацкого монастыря игумен (впоследствии архимандрит) Антоний; он его принял на себя и нес его за него целых два года, так что он только считался, был только по имени казначеем. За то блаженной памяти старец до самой смерти вспоминал об этой услуге настоятеля, как об особенном, оказанном ему от него благодеянии и всегда благодарил его.

О. Мисаилу нравилось жить под кровом Божией Матери, и он желал бы до конца жизни служить пред ее столь многочтимым в Сибири ликом, но Промысл Божий судил иначе. О. Мисаил не искал, даже и не желал славы человеческой, но люди его знали и все уважали, а потому и епархиальное начальство обратило на него особенное внимание: преосвященный Владимир, прибыв (с костромской) на тобольскую кафедру и наслышавшись много хорошего об о. Мисаиле, в феврале или первой половине марта 1843 года вызвал его в Тобольск в иеромонаха крестовой архиерейского дома церкви и назначил быть ему духовником как его самого (преосвященного), так и всего градского духовенства, а равно и всех, искавших посвящения в стихарь и рукоположения в сан диакона и священника[283 - Впрочем, к о. Мисаилу, как известному своею особенно строгою жизнию, для исповеди немало являлось и из граждан тобольских.]. Со скорбию в душе, но с совершенным отречением от своей воли блаженной памяти старец оставил обитель Богоматери, в которой прожил он около трех лет и восьми месяцев, и поселился в келье архиерейского дома.

На новом месте служения на первых порах радость о. Мисаила была, можно сказать, неописанна, потому что за неимением других иеромонахов или священников при архиерейском доме здесь он был бессменным, одним и единственным, священнодействующим; разве-разве только священнику-ставленнику, обучавшемуся у него священнослужению, он иногда по необходимости уступал совершение литургии; в таком случае он при наступлении времени приобщения облачался в ризу и епитрахиль и приобщался (конечно, заранее приготовившись к тому) св. христовых тайн. Но он не довольствовался ежедневным совершением богослужения в домовой архиерейской церкви; отслужив у себя раннюю литургию, он почти постоянно отправлялся к поздней литургии в собор (который в Тобольске рядом с архиерейским домом) и там, разумеется, в будние дни, бессменно и безустанно пел и читал на клиросе. То же самое он делал и на утренях в воскресные и праздничные дни зимнего времени, когда в те дни в крестовой церкви отправлялось это богослужение с вечера, а в соборе утром. Во дни же приноса многочтимой иконы Божией Матери из Абалака в Тобольск, где она остается в кафедральном соборе с 8 по 23 июля. о. Мисаил удивлял всех: и богомольцев, и соборян — своим неустанным молением. Во все эти дни, отслужив в домовой архиерейской церкви, он обыкновенно являлся в собор и по просьбе и желанию богомольцев неумолкно служил там молебны до самого вечера или до тех пор, пока святую икону не унесут из собора в чей-нибудь дом. Если когда, то, кажется, особенно в это время он мог сказать с псалмопевцем: _пою_Богу_моему,_дондеже_еемь_ (Псал. 103, 33). С перемещением его из Абалака в Тобольск и семейство его переселилось сюда же и жило на его небогатом содержании в церковном доме Михаило-Архангельской церкви. Сын около времени перемещения отца в Тобольск уволен был по болезни из семинарии (философского класса), но, поправившись в здоровье, получил, как было замечено о нем выше, от преосвященного Владимира, глубоко почитавшего его отца, несмотря на молодость лет, диаконское место.

По кончине (20 мая 1845 г.) незабвенного для Тобольска архипастыря Владимира и с прибытием на место его (25 сентября того же 1845 г.) преосвященного Георгия трудов у о. Мисаила прибавилось в весьма значительной степени. Преосвященный Георгий прибыл в Тобольск уже в глубокой старости — слишком 70 лет, но еще обладал большими силами телесными, твердой волей[284 - Как еще велики были физические силы у престарелого преосвященного Георгия по прибытии в Тобольск и как была сильна в нем ревность к занятиям со ставленниками нотным пением, чтением и проч., это, кроме весьма многого другого, показывает следующий случай: в одно из первых чисел июля 1846 или 47 года был назначен экзамен в философском классе Тобольской семинарии по библейской истории и по толкованию св. Писания. Преосвященный прибыл в семинарию в конце 8 часа утра, тотчас принялся за экзамен и производил его, ни разу не вставая с кресел, до 4 часов пополудни, пока не зазвонили к вечерни. «Мы, профессора, — рассказывал бывший профессор семинарии, — были в то время все народ молодой, но и у нас — у одних от осмичасового сидения, а у других (чей был экзамен) от столь же продолжительного стоянья — в глазах потемнело, по крайней мере зарябило, а преосвященный, встав с кресел, как говорится, и ох не молвил. Но этого мало: приехав домой и застав у себя в передней порядочное количество ожидавших его ставленников, он немедленно принялся за занятия с ними (за пение, чтение и проч.) и занимался, заметим, не обедав, до 7 часов вечера. Впрочем, такие случаи, такие дни, — заключил рассказывавший, — у преосвященного Георгия были и не в редкость». Всенощные бдения на большие праздники дома и при обозрении епархии иногда служил он по 5 и 6 часов и, по-видимому, без особенного утомления. Господи, какие могучие были прежде, а иногда и доселе бывают люди! Впрочем, одни ли еще телесные силы были причиной такой деятельности в преосвященном Георгии? Не влияли ли на нее, и в весьма значительной степени, сила воли его и сознание им своих обязанностей? «Раз как-то, — рассказывал он, меня после продолжительного служения спросили: «Как это вы, преосвященный, выносите столь трудов служения, притом в облачении, в митре?! Нам бы на вашем месте не вынести, мы бы пали». А я им отвечал: «Может быть, и я в вашем положении пал бы, но я в другом положении, когда силы мои при служении начнут ослабевать, когда я стану чувствовать изнеможение сил, тогда я говорю сам себе: «Георгий, ты — архиерей, ты — образ Христа, тебе с прочими пастырями сказано: _образы_бывайте_стаду»',_ и я ободряюсь, как бы оживляюсь».] и много, между прочим, заботился о том. чтобы все подведомое ему духовенство умело хорошо петь по нотам, чтобы чтение в церквах часов, апостола, евангелия, шестопсалмия, кафизм и проч. совершалось правильно, громко, ясно, чтобы поучения катехизические ли (по ставленническому Платонову катехизису) или обыкновенные (например, по изданным от Св. Синода как на дни воскресные и праздничные, так и на всякий день) произносились в церквах не только в дни воскресные и праздничные, но как можно чаще, пожалуй, и в каждый день, и произносились с особенной интонацией и проч. Потому, как только кто-нибудь из епархиального духовенства являлся к нему с целию ли, например, посвящения в стихарь, рукоположения в диаконы или священники, с просьбою ли о чем-нибудь, по делам ли службы, он всякого экзаменовал, между прочим, в чтении и непременно в пении по нотам, и чуть кто-нибудь оказывался в чем-нибудь неисправным, приказывал ему, не выезжая из Тобольска, учиться тому, в чем неудовлетворительно отвечал (и особенно нотному пению), и являться к богослужению в крестовую церковь и к нему налицо каждый день[285 - От обязанности явиться на экзамен и после учиться всему здесь означенному у преосвященного Георгия никто не избавлялся, не только, например, кончившие курс семинарии, а даже и учители училищ. Во все шесть с половиною лет управления Тобольскою епархиею преосвященный изменил этому правилу только один раз: одного профессора семинарии, совсем не умевшего петь, хотя и неохотно, избавил от необходимости учиться нотному пению. Впрочем, и этот счастливец около времени посвящения во священники и во время обучения священнослужению каждое утро являлся к владыке или с дневным апостолом, или с евангелием для прочтения ему.]. Вот все эти ставленники и неставленники, искавшие мест и не искавшие, подсудимые и неподсудимые и поступали в ведение о. Мисаила учиться у него исправно петь, читать, служить, сказывать поучения и проч. Дело это обыкновенно делалось так: после обеда, пред вечерней, а иногда и после вечерни, вечером, учились у о. Мисаила и под надзором его кто читать часы, паремии[286 - _Паремия_ (с _греч._ — пословица, притча) — нравоучительное слово; фрагменты Священного писания (чаще Ветхого завета), которые содержат пророчества о вспоминаемом в положенный день событии, читаются на вечерне после входа и прокимна. — _прим._издателя_], шестопсалмие, кафизмы, кто читать апостол или евангелие следующего дня, кто сказывать поучение, кто петь по нотам и непременно с монахами. Утром в 6 часов[287 - Сам преосвященный Георгий обыкновенно вставал рано, а именно в три часа; после молитвы занимался делами консисторскими и рассматриванием бумаг, полученных с почты или от местных должностных лиц.] о. Мисаил во главе ставленников, просителей, подсудимых и вообще обучавшихся у него являлся к владыке, и тут начиналась работа: причетники читали часы и дневной апостол, диаконы — апостол же и непременно дневное евангелие, а священники — синодальное поучение, все вместе и поодиночке пели прокимны[288 - _Прокимен_ (с _греч._ — поставленный вперед) — стих из Псалтыри, соответствующий содержанию отмечаемого праздника; предшествует чтению Апостола, Евангелия и паремий. — _прим._издателя_.] и аллилуиям[289 - _Аллилуйя_ (от _др. —_евр._ «хвалите Господа») — песнь в честь триединого Бога; поётся или читается при богослужении троекратно (трегубая аллилуйя), с присоединением славословия Богу «Слава Тебе, Боже!». — _прим._издателя_]. Преосвященный не только все это и всех слушал, но поправлял, иных сам учил читать или петь, толковал тропари, кондаки[290 - _Кондак_—_краткое песнопение, содержащее похвалу святому или выражающее сущность праздника (икос — пространная песнь того же содержания). — _прим._издателя_] и отдельные славянские, неудобопонятные слова и фразы, а о. Мисаил стоял, слушал, как читают или поют порученные ему, и за всех их в случае их неисправности выслушивал внушения, замечания, а иногда и выговоры. Эта работа продолжалась почти всегда до 9 часов, до самой литургии, а иногда возобновлялась и после нее. Созвать в крестовую церковь к литургии, а также ко всенощной, вечерне и утрене всех обучавшихся исправному чтению и пению, особенно тех, которые жили при архиерейском доме, лежало также на ответственности о. Мисаила, и он созывал их, конечно, чаще посредством их же самих, а иногда и сам лично, что для старца с шалунами-мальчиками и нерадивцами-взрослыми иногда обходилось не без огорчений, нелегко. Во время совершения литургии и других дневных служб старец, если служили ставленники, должен был обучать их священнослужению и в то же время наблюдать за порядком в клиросном пении и чтении. По окончании литургии (если только не нужно было являться к владыке для продолжения начатого, но неоконченного пред литургией) после обеда и краткого отдыха, а иногда и без отдыха, у о. Мисаила начинались помянутые выше занятия с молодыми, возмужалыми, а иногда и старыми его учениками для приготовления их в исправном пении и чтении к следующему утру и дню и продолжались до самой вечерни, а после вечерни он опять являлся к владыке во главе всех своих учеников; тут начиналось пение по краткому нотному обиходу и на гласы, чтение из _ставленнического_катехизиса_ митрополита _Платона_, чтение из _святительского_поучения_новопоставленному_иерею_ с объяснением встречающихся в нем неудобопонятных церковно-славянских терминов (а их там очень много). Священники по означенному ставленническому катехизису, притом с удержанием текста его, приучались говорить катехизические поучения и были занимаемы толкованием или переводом на русский язык церковных песнопений, но пение всегда было поставляемо во главе всех вечерних занятий. Беседа продолжалась иногда часов до десяти, сокращалась же она (до 7 часов) или и совсем оставлялась только в случае бытности к докладу консисторских дел. В том случае, если ни ставленников, ни просителей не было налицо (что, впрочем, случалось весьма редко), утренние занятия, как-то: чтение пред владыкой часов, дневных апостола, евангелия и синодального поучения и пение прокимнов, кондаков и аллилуия с объяснением их — все это падало на о. Мисаила с послушниками крестовой церкви или с диаконами и иподиаконами, и псаломщиками кафедрального собора, а когда попадался на глаза кто-нибудь и из соборных священников, даже из протоиереев, то и те становились рядом с о. Мисаилом на экзамен владыки. И все это делалось каждый или почти каждый день, повторялось в целых шесть с половиною лет (по 4 апреля 1852 г. — по день кончины преосвященного Георгия); одно и то же без всяких перемен, разве только в словах, часто без всякого участия ума и сердца нужно было выслушивать в сотый, даже в тысячный раз, притом нужно было выслушивать стоя на ногах по нескольку часов сряду, без движения, дозволялось сидеть (но и это не всегда) только при вечерних занятиях, когда, например. священники были приучаемы к сказыванию катехизических поучений, или объяснялось им святительское поучение новопоставленному иерею. Многие ли бы могли вынести все это хотя бы только несколько месяцев или один год?! Но о. Мисаил выносил это терпеливо, совершенно безропотно целых шесть с половиною лет, никто и никогда даже и не слыхал, чтобы он скучал своей службою, тяготился своим положением; он, кажется, и не знал слов ропота и недовольства, и не только в словах, а даже в лице, в телодвижениях его никто и никогда не мог подметить что-либо подобное недовольству; у него на все приятное и неприятное, высшему и низшему его был один ответ — низкий безмолвный поклон[291 - Да не подумает кто-либо, что преосвященный Георгий не любил о. Мисаила; нет, он любил и пенил его, но преосвященный, как малоросс, был горяч, в ревности об одном (например о нотном пении) забывал все другое, думал, что и другие так же здоровы и сильны, как и он; притом же в многолетнее свое архиерейство привык видеть всех в его присутствии стоящими и проч., и проч. Вот обыкновенная рекомендация преосвященного Георгия (а преосвященный Георгий в своих рекомендациях был не очень щедр) о. Мисаилу: «благонравием примерный, к служению способный и примерно-усердный».].

Безропотно терпеливый, безответный, благодушный старец отличался еще примерною нестяжательностию. Получая монашеское жалованье или часть братских доходов, он никогда не поверял количества полученного. От принятия вознаграждения за труды служения (например, за исповедь) или вовсе отказывался, или принимал их с глубоким поклоном, как бы они малы, ничтожны ни были. Доколе сестра его была жива, а дети не были еще пристроены, т. е. сын не определился к месту, а дочери еще не были выданы замуж, то первая, навещая брата, иногда с детьми, а чаще одна, уносила от него на содержание семьи все, что ни получал он деньгами. Сам о. Мисаил как будто боялся своими руками и касаться денег, сестре же с детьми, притом поскорее отдавал он все вещественное (например, из платья и проч.), что случалось, что от времени до времени скоплялось у него от дара ли архипастырей, или от усердия уважавших его. А по смерти сестры, по пристройстве детей и выбытия всех их из Тобольска пользовался его пособием родной брат его, бедный (не знаю, отставной ли тогда или еще служивший) чиновник Андрей Иванович Фокин: он или старушка жена его, изредка навещая его, обыкновенно брали его деньги, покупали чаю[292 - Чай был любимый напиток о. Мисаила, и он пил его, по примеру многих из сибиряков, очень крепкий. Кроме чаю, он ничего не пил.] и сахару, а иногда и что-нибудь из съестного[293 - В пище о. Мисаил был крайне неприхотлив: и в Абалаке, и в архиерейском доме он обыкновенно ел, что подавали на братской трапезе.], в урочное время приносили то в келью старца и оставляли там до нового прихода. Съестным, какое изредка приносили брат или невестка, а прежде их сестра, он, бывало, делился со всеми, кто являлся в его келью, и чаем поил каждого, кто являлся к нему в то время, как он пил чай, хоть после сам за расходом его оставался по нескольку дней без чая.

В блаженном старце замечательно еще было безмолвие. Никто не видал и не слыхал его вдавшимся не только в пусторечие, но и в беседу продолжительную, хотя бы то и не о бесполезном. На все речи охотников поговорить у него был один ответ: да или нет. Но старец охотно давал ставленникам, если они желали слушать его, катехизические объяснения и показывал порядок отправления богослужения, также неутомимо (каждый день) поучал богомольцев крестовой церкви с кафедры из поучений, изданных Св. Синодом, а иногда по назначению говорил поучения и своего сочинения[294 - У пишущего под руками более десятка проповедей о. Мисаила; сами по себе они не отличаются ничем особенным, предметы всех их, даже на царские дни, исключительно духовные: спасение, разные добродетели, грехи и пр. Но пишущему доводилось лично слушать о. Мисаила, говорившего с кафедры; как было приятно и назидательно слушать его! Говорил он ясно, громко, с чувством, а главное, с одушевлением и от души; видно было, что он говорил именно то, что сам чувствовал и что близко было к его сердцу. Конечно, успешному действию его поучений на слушателей много содействовали и его постническая, благоговейная наружность и известность слушателям о его благочестивой жизни. А вот и наружность о. Мисаила: роста он был среднего или несколько выше, недлинные волосы и небольшая борода у него были светло-русые, тело имел сухое, а лицо бледное и с веснушками, голову носил он несколько вперед и в наклон, походка его была довольно скорая и несколько торопливая: он все как будто куда-то спешил. Седин у него, помнится, еще не было, по крайне мере, они у него не были заметны.]. В последние годы жизни свободного времени у о. Мисаила почти вовсе не было: оно все проходило в совершении богослужения, в занятиях с ставленниками и неставленниками и в нахождении с сими последними у преосвященного (Георгия). Если же тогда и выпадали у него свободные минуты, то он употреблял их на чтение свято-отеческих творений. Чтобы о. Мисаил кого-нибудь осудил или на кого-нибудь подосадовая, этого никто не слыхал. На шутки или насмешки, которые иногда говорились ему и в лицо, он по обыкновению отвечал одним безмолвным глубоким поклоном. Одного не терпел старец, а именно: когда кто с намерением опускал, даже усиливался опустить что-либо из положенного для пения и чтения при богослужении, тогда в душе его рождалась сильная досада, которая, видимо, и обнаруживалась на лице его, и он сейчас же или сам восполнял, или пропустившего заставлял восполнить пропущенное. Случалось еще видать его в досаде на молодых и нерадивых ставленников за их отлучку от богослужения[295 - О. Мисаилу доводилось иногда самому лично искать их по архиерейскому двору, тогда как уже время было начинать богослужение.], за уклонение от обязанности бывать им за службами непременно в домовой архиерейской церкви и слышать при этом из уст его слова: «Согрешил я с ними, согрешил я с ними», но, сказав это, он сейчас же как бы одумывался, говорил сам себе слова Писания: _гневайтеся,_и_не_согрешайте_ (Псал. 4, 5) и тотчас же успокаивался.

Ревность к молитве и богослужению в о. Мисаиле росла, можно сказать, с каждым годом, с каждым днем. В последнее время ему уже мало казалось возгласов и молитв пред св. престолом, говоримых и читаемых при отправлении вечерни и утрени священнослужащим; нет, он желал на тех богослужениях быть вместе и чтецом, и певцом на клиросе, и действительно все стихиры на Господи воззвах, стиховны[296 - _Стиховны_ — собрание стихир, предваряемых тропарём без запева; поются или читаются на вечерне после сугубой ектиньи и литии. — _прим._издателя_] и хвалитныа[297 - _Хвалитны_ — стихиры, которые поются преимущественно на утрене после канона, так названы потому, что к ним припеваются стихи из псалма 150, начинающиеся словами «хвалите» («Хвалите Бога во святыне Его» и др.). — _прим._издателя_] им пропевались, а кафизмы и каноны им же прочитывались; только повинуясь архипастырю, он иногда уступал чтение кафизм и канонов ставленникам.

Сколько, однако ж, был бодр дух старца для молитвы, столько же со дня на день стала немощна плоть его, стали изменять ему его физические силы. От всегдашнего и продолжительного стоянья[298 - О. Мисаил в церкви при грех или и четырех богослужениях в сутки бывал и, разумеется, все на ногах простаивал не менее 6 или 7 часов; у преосвященного со ставленниками нередко простаивал он по 5 и 6 часов, да и со ставленниками занимался нередко стоя. А еще келейная молитва, вычитывание правила, полунощницы (это последнее он делал также в келье)?!] у обеих ног его во всю подошву образовались наросты, но он выстаивал на своих болезненных ногах по нескольку часов сряду, между тем никто и не слыхал от него о болезни в его ногах. Наконец, неутомимый труженик и молитвенник совсем изнемог: в июле 1852 года в один из тех дней, в которые абалацкая святыня стояла в соборе и в которые старец по обыкновению безотходно молебствовал пред нею, богомольцы и все члены соборного клира заметили, что лицо его от изнеможения почернело. От жалости и сострадания некоторых из соборян предложили старцу отдохнуть. Не прекословя, с низким по-всегдашему поклоном снял он с себя облачение, кое-как добрел до своей кельи, лег на койку и более уже с ней не вставал: койка, послужив ему одром болезни, послужила и одром его смерти.

Живущие в миру и ведущие знакомство с теми или другими лицами во время болезней, при страданиях бывают окружены родными и навещаются знакомыми, принимают от тех и других услуги, замечают на их лицах к себе сострадание, слышат от них слова утешения, тут, если не телу, то духу больного бывает как-то отраднее, но о. Мисаил лишен был этого утешения: как безысходный монах он не имел близких, как бы по-домашнему знакомых, родные его из живших в Тобольске или (как, например, сестра) померли, или (как, например, все дети) выбыли из города в села. Живущим в обителях при болезнях и злоключениях родных, друзей и знаемых заменяют монашествующая братия: они навестят больного, они послужат ему, словом, они подадут ему, по глаголу Спасителя (Матф. 10, 42), _чашу_ и вещественной, и духовной _студёны_воды._ Но о. Мисаил последние девять с половиною лет жил не в обители, а в Тобольском архиерейском доме, где монашествующей братии по причине крайней недостаточности ассигнуемого в прежнее время служащим при архиерейских домах жалованья и по скудости других средств к ее содержанию и всегда бывало мало, а в то время почти и совсем не было[299 - Помнится, только и было, что а) эконом архиерейского дома, который притом по званию настоятеля Абалапкого монастыря от времени до времени уезжал из Тобольска в свой монастырь, б) казначей, вдовый дьякон, и в) один или два послушника, обыкновенно исключенные из духовного училища мальчики.]. Конечно, о. Мисаил в болезни не был оставлен без келейного, но кто не знает келейных, особенно из молодых послушников, что они, по крайней мере большая часть их, если что и делают для больного, то только в присутствии начальника или других лиц, протом единственно по обязанности, а ничуть не от усердия и не от доброго чувства. В отсутствие начальника они почти обыкновенно запрут келью больного, уйдут куда им надобно, а страдалец управляйся сам с собою как знаешь; келейный же явится только тогда, когда сам вздумает. К большому сожалению, во время болезни о. Мисаила в Тобольске не было и архиерея: преосвященный Георгий 4 апреля 1852 года скончался, а преемник его преосвященный Евлампий из Вологды прибыл в Тобольск только за пять дней (вечером 14 августа 1852 г.) до кончины о. Мисаила.

Как бы, кажется, не посетовать в таком положении? Но почивший в Бозе старец и в этот раз безропотно, молчаливо переносит все свои скорби и лишения; он одно только считал для себя необходимым: исповедывать себя грешником перед Богом и людьми и молить Господа, чтобы Он, Милосердый, помог ему умереть с покаянием. Господь и услышал моление старца-страдальца, для которого еще при жизни умер мир, и который сам давно уже умер для мира, чтобы жить для неба и Бога; заблаговременно напутствованный св. таинствами покаяния, приобщения (сими двумя и неоднократно) и елеосвящения, он мирно почил 19 августа 1852 г., следовательно, 55 лет, одного месяца и 21 дня от рождения.

Вновь прибывший архипастырь (Евлампий) соборне служил по усопшем панихиду, затем тело его отнесено в загороднуто, что в архиерейской роще, архиерейскую церковь, где на следующий день градским духовенством при многочисленном стечении народа соборне же совершено отпевание. Погребен блаженной памяти старец при алтаре храма, вблизи почт-директора Сибири, действительного статского советника Алексея Кичурова, на капитал которого (10 тысяч руб. асс.), главным образом, церковь[300 - В Тобольской нагорной архиерейской церкви погребены два ее строителя: преосвященные Владимир и Георгий, по их завещанию.] та и выстроена в 1845–1852 годах.

Немного спустя над могилой старца его почитателями устроено каменное надгробие и положена чугунная плита с краткою надписью: «Мир праху твоему, всегдашний подвижник благочестия и неусыпный молитвенник!».

1 декабря 1869 г.




АРХИМАНДРИТЫ НА ЧРЕДЕ СВЯЩЕННОСЛУЖЕНИЯ В СТОЛИЦЕ[Публикуется ПО тексту: Архимандриты на чреде священнослужения в столице // Русская старина. 1873. Т. XXIV, март. С. 562–567. — _прим._издателя_]


Каждый год и прежде вызывались и ныне вызываются из епархий два архимандрита на чреду священнослужения в С.-Петербург. Видимая цель этих вызовов та, чтобы вызванным отцам-архимандритам служить при совершении литургии с С.-Петербургским митрополитом и его викариями в дни воскресные, праздничные и высокоторжественные; служить всенощные и обедни и отдельно от них, в праздники менее важные, там, где укажут; сказывать проповеди в Александровской ли лавре, в кафедральном ли С.-Петербургском соборе, или где-либо инде, где только велят; присутствовать вместо приглашаемых архиереев на экзаменах по закону Божию в разных светских столичных учебных заведениях и пр., и пр. А настоящая, существенная цель тех вызовов состояла и состоит в том, чтобы посмотреть тем, на ком долг лежит, на отцов-архимандритов, каковы они, способны ли, годны ли, достойны ли быть возведены на высшую степень служения церкви, быть рукоположены в сан архиерейский; прежде, кого вызывали на чреду (священнослужения), о том обыкновенно все уже и говорили: скоро будет архиереем, или: значит, его хотят сделать архиереем; да и сами вызываемые на чреду почти все смотрели на свой вызов именно с этой точки зрения, так что иные из них, отъезжая из места своего жительства, распродавались, забирали все свое лучшее имение с собой, с сослуживцами, подчиненными и знакомыми прощались навсегда. Да, оно часто так и бывало: достойные архимандриты более уже и не возвращались к местам прежней своей службы; в Петербурге же во время самой чреды служения (разумеется, в случае праздных архиерейских вакансий) они и были посвящаемы в епископы, или если и возвращались на прежние места, то ненадолго: вскоре снова бывали вызываемы, но уже не для чреды священнослужения, а для хиротонии на высшую степень церковной иерархии. Так как до последнего преобразования семинарий и духовных академий ректорами этих духовно-учебных заведений служили исключительно монашествующие архимандриты и так как эти именно лица, между прочим, по своему образованию бывали преимущественно пред другими архимандритами наиболее способными к прохождению архипастырских обязанностей, то их именно, т. е. ректоров семинарий, преимущественно пред всеми другими архимандритами, бывало, и вызывали на чреду священнослужения.

Как жили отцы-архимандриты в Петербурге во время чреды священнослужения, чем они там занимались, чего они тогда чаяли себе, чего тогда опасались и как они оттуда отъезжали, если кому доводилось отъезжать, не получивши ожидаемого, — все это до наглядности видно из предлагаемого здесь письма. Автор письма был архимандрит И., ректор Е-й семинарии, а друг, к которому письмо писано, — о. пр. Д.С. П-в. Оба они в конце 1820-х и начале 1830-х годов служили в Т-е: первый ректором тамошней семинарии, а второй экономом сей семинарии и вместе священником кафедрального собора и членом духовной консистории. Частая встреча при архиерейских служениях, в консистории, а и того более в семинарии, сходство и живость характеров (у обоих довольно живые и веселые), одинаковость способностей и большая, сравнительно с другими, развитость сблизили, сдружили архимандрита и священника до того, что они почти ежедневно видались друг с другом, хотя бы иногда обязанности службы и не требовали того, хотя бы иногда единственно для того, чтобы только перемолвить друг с другом несколько слов, в особенности если с которым-нибудь из них случалось что-нибудь радостное или скорбное. Взаимная дружба ректора и священника не прекратилась и с разлукой их, когда последний послан был протоиереем сначала в город П., а потом в город О., а первый перемещен (в 1836 г.) ректором же из Т. в Е-ю семинарию, а после (в 1846 г.) произведен в Е-го епископа, викария П. Приязнь, старая дружба поддерживались между ними посредством переписки до самой смерти одного из них (наперед, в конце 1853 г., протоиерея).

Предлагаемое письмо архимандритом И. писано, как увидим ниже, в октябре 1844 года, после пребывания его, архимандрита, на чреде священнослужения в продолжение всего 1843-го и начала следующего года. В этом письме, как увидим, по местам проглядывает юмор, шутливость; читающим да будет известно, что оба друга отличались благородною и скромною шутливостью.

6 октября 1844 г.

«Достопочтеннейший и пречестнейший от. протоиерей, любезнейший мой Д. С-ч! Взывает к тебе друг твой из-за 3712 верст, почти с того света, но он еще жив и живет на сем белом свете, в Е-е: это ведь я — И. В письме своем в Питер, от 31 августа 1843 года, погрозил ты мне писать чрез месяц, а я, испугавшись такой грозы, помнится, просил тебя писать ко мне тогда, когда я выеду из Питера и буду где-нибудь на земле, и сам прежде напишу к тебе, где я и что я[302 - Это показывает, что от. И. надеялся, по крайней мере, мечтал быть произведенным в архиереи в том же году или вскоре по окончании его, во время самой чреды, еще до выезда из Петербурга. — _А.С._]. Исполняю это: я ректор и профессор богословия Е-й семинарии, Григорьевского Б. монастыря настоятель, магистр богословия, кавалер орде, на св. Анны 2-й ст. с короною, старик 54 лет, я архимандрит И., я хлебоед твой по Т… бью тебе челом до сырой земли, отец, и пишу, что пришло в старческую голову. Вот ты меня и спросишь: 1) Когда-де ты, отец И., выехал из Питера? Ответ: марта 22 сего года, в великую среду. 2) Почему же-де гораздо позже срока, не в январе? Отв.: потому, что я не просился, а меня не высылали; да если бы захотел там жить, так и ныне бы жил. 3) Почему-де ты не просился? Отв.: боялся оскорбить начальство, полагая, что само оно отпуск объявит; но не тут-то было. 4) А отчего-де ты не жил долее. Отв.: оттого, что срок чреды вышел, и жалованье чредное (500 руб. асс. в год) прекратилось; да и в квартиру или в мои комнаты (это в Александро-Невской лавре) поместили нового чредного архимандрита вместе со мною, который мою залу и гостиную сделал себе спальною, т. е. два архимандрита — я. И., да Софония каменец-подольский[303 - Это тот самый Софония, который после долго служил при наших посольствах в Константинополе и Риме и который в конце прошлого года помер в сане архиепископа Туркестанского в городе Верном.] (как два медведя в одной берлоге) легли боками к одной дощаной переборке, наподобие ширмы, одну комнату разделяющей, а в передних двух комнатах — одна стала общею прихожею, а другая темною спальною его двух и моих двух же келейников: вот как жили мы и прислуга наша дней десять. 5) Почему-де не произвели тебя в архиереи? Отв.: а куда? а) архиереи все были живы;

б) есть люди, прежде меня на чреде бывшие; в) в высших местах. т. е. академиях и старших семинариях служащие; г) больше талантами и заслугами, например, сочинениями, известные; д) люди, важные связи имеющие, рекомендациями (хоть от посторонних лиц) богатые; е) люди, мест архиерейских ждущие, жаждущие, ловящие. 6) А ты-де разве ворона? Отв.: да, я, И., — голубь, достойный жребия пророка Ионы (И взяша Иону, и ввергоша его в море, и преста море от волнения своего –1,15); ж) Есть люди, сана святительского достойные. 7) А ты-де разве не достоин? Отв.: Как же! Мы друзей, кого любим, почитаем обыкновенно людьми достойнейшими; например, если б я да ты сидели в Синоде, то бы ты, конечно, меня провозгласил хоть о. архиепископом, а я бы тебя произвел в придворного сакеллария[304 - _Сакелларий_ (греч.), _сакеларь_ — ризничий, хранитель царских и церковных облачений и утвари. — _прим._издателя_] с митрою, и оба поставили бы в Москве патриархом блаженной памяти Петра Петровича[305 - Это бывший т-ий купец (старичок Абросимов), не богатый, но набожный. очень солидный и гостеприимный.] и пр., и пр. Но полно мне болтать, а тебе слушать. Скажика-де лучше: 8) когда ты приехал в Е? Отв.: мая на 9-е ночью. 9) Что так долго ехал? Отв.: я ехал в самую распутицу, при разливе рек, ехал околицею — чрез Киев, гостил у племянника Платона К.[306 - Это в то время бакалавр М. дух. академии, а ныне довольно известный в М. протоиерей. — _Л.С._], 10 дней в Сергиевской лавре, да в Киеве у другого племянника Андрея, младшего брата его[307 - Андрей К. в то время служил бакалавром же, только в Киевской академии, а теперь, да и давно, уже он архимандрит и состоит начальником одной из наших миссий.], 10 же дней, в тверском Желтикове монастыре у товарища по академии архим. Сергия дней пять, и в иных местах гостил или стоял поневоле. Так за то с отъезда из Питера видел я и принял личное благословение, яко у вселенских патриархов, у четырех всероссийских митрополитов, именно: в Петербурге: 1) у старца Божия митрополита (грузинского) Ионы, который есть член Св. Синода и живет на покое в Александровской лавре; 2) у настоящего первенствующего члена Св. Синода митрополита Антония; 3) в Москве у митрополита Филарета и 4) у Киевского митрополита Филарета же. Эти благословения что-нибудь да значат же! Ведь не всякий сподобится принять их в 48 дней пути моего! Их благословение есть благословение Божие! Притом, в передний путь на чреду и обратный, и в Питере видел всего 22 архиерея и 35 архимандритов, с которыми познакомился: разве это не приобретение? 10) Что-де ты делал в Питере? Отв.: сочинил 8 проповедей, из коих 4 и сказал; отслужил 109 литургий, 100 молебнов и панихид в 35 церквах; съел 53 званых обеда, в том числе 10 у митрополита Антония и один во дворце у государя… вместе с митрополитом и прочим духовенством, бывшим в Крещенье при дворце на водосвятии; сверх того, был на 28 богатых закусках у разных почтенных лиц. Еще спросишь: 11) каково мне было жить в Петербурге? Отв: хорошо, как бы стоять в ясный день на берегу при перевозе (чрез 14 месяцев): я в Питер прибыл января 9-го 1843, а выбыл марта 22-го 1844 года. Помещение имел порядочное, болезнями угнетаем не был, от начальствующих особ видел к себе расположение доброе; многие расходы на содержание восполнялись жалованьем от семинарии и монастыря, жалованьем чредным и подаянием от халтур, на коих служил. При отъезде и прощании с высокими синодскими особами обидных себе замечаний ни от единого не услышал; ни архиерейства, ни перемещения себе из Е. ни у кого не просил[308 - Те архимандриты, которые ехали на чреду с полною уверенностию вскоре получить архиерейство и, однако ж, не получали его, для избавления себя от стыда пред прежними знакомыми при отъезде со чреды почти обыкновенно перепрашивались в какие-либо другие семинарии. — _А.С._] и не домогался. 12) Каково-де тебе теперь житье после С.-Петербурга на старом месте? Отв.: благодарю Бога! С приезда сюда пользуюсь благорасположением моего добрейшего владыки Иннокентия[309 - Это Иннокентий _Александров,_ действительно, добрейший владыка, до Е-й епархии понедолгу он управлял епархиями Харьковской и Иркутскою, а с Е-й после 15-летнего управления ею, за болезнию, отошел на покой, а после и в вечность.] по-прежнему, с сослуживцами живу согласно и много не забочусь и не печалюсь о повышении себя; а часто воздыхаю, и телом и духом болезную от многих грехов моих, и здоровье, и жизнь быстро к западу дней моих подвигающих.

Засим прошу написать мне, как ваш собор зовут, кто твои сослуживцы, каково твое житье-бытье и здоровье? Прости, мой друг любезный; не забывай в молитвах своих. Тебя сердечно целую; всему твоему семейству шлю благословение и всем вам нижайше кланяюсь с сего света; живите на многа лета.

Октября 6-го дня 1844 года.

Ректор Е-й семинарии, архимандрит И.»[310 - Сей архимандрит 19 мая 1846 г. хиротонисан в епископа Е-го, викария П. Чрез 13 лет управления викариатством по болезни (был разбит параличом) отошел на покой в Н-й монастырь и там долго вел многоболезненную плачевную жизнь.].




ЧЕЛОБИТНАЯ КНЯЗЯ СУЛЕШЕВА ЦАРЮ МИХАИЛУ ФЕОДОРОВИЧУ[Публикуется по тексту: Челобитная Тобольского воеводы князя Сулешова царю Михаилу Фёдоровичу // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 18. С. 547–550. — Публикация подписана: «св. С.». Сулешов Юрий Яншеевич (?–1643) — боярин, происходил из знатного крымско — татарского рода. Служил воеводой в Новгороде, был женат на Марфе Салтыковой, племяннице Марфы Романовой. После избрания царём Михаила Романова получил титул стольника, назначен тобольским воеводой. В 1623–1625 гг. предпринял статистическое обследование ряда уездов Западной Сибири, унифицировал денежные оклады служилых людей. — _прим._издателя_]


Следующая за сим челобитная кн. Сулешева царю Михаилу Федоровичу и допрос по ней Тобольского архиепископа Макария сыну боярскому Данилу Низовцеву выписаны из книги бывшего некогда Сибирского приказа денежного стола за номером 41801 г. Ивановым и напечатаны М.П. Погодиным в восьмом номере «Москвитянина» на 1855 год. Значит, и г. Иванов и г. Погодин считали их интересными, по крайней мере забавными, для всей читающей русской публики. Тем более они должны быть интересны для читателей «Тобольских губернских ведомостей», потому что мнимая или истинная обида, на которую жаловался царю кн. Сулешев, и разделка за нее с обидчиком учинены были в Тобольске и при тобольской публике. В этих мыслях и челобитную, и бывший вследствие ее допрос с некоторыми моими замечаниями и препровождаю в редакцию «Тобольских губернских ведомостей» с просьбою о напечатании их.

Г. Погодин, помещая в своем журнале челобитную кн. Сулешева, сделал на нее следующее замечание: «Это презабавная просьба: Низовцев на Христосаванье с боярином, поцеловал ему руку, вместо того, чтобы поцеловаться в губы. Тот ударил его по щеке, посадил под стражу: да и пожаловался еще Царю» за такое воровство, «прося сделать следствие о заговоре и умышлении. Интереснее всего, что виноватым оказался битый». Просьба кн. Сулешева точно презабавная, но замечание на нее г. издателя «Москвитянина» пахнет глумлением над стариной, над понятиями предков. Чем глумиться, не лучше ли бы было объяснить нам, почему боярину кн. Сулешеву целование у него руки сыном боярским Низовцевым, вместо обычного христосованья в уста, показалось не только не сообразным с общим обычаем, но и обидным, и не только обидным, но и опасным для него самого, так что он, дав виновному пощечину и посадив его в тюрьму, почел нужным донести о случившемся царю и просить у него о повелении нарядить по случившемуся следствие? Просьба кажется забавною только для нас и, быть может, потому только, что мы живем слишком двести лет после кн. Сулешева; а тогда, в первую половину XVII столетия, по всей вероятности, та просьба не казалась смешною. Боярин кн. Сулешев был умный человек: он в свое время отлично управлял Сибирью, страною вновь покоренною и еще не устроенною (см. Ист. обоз. Сибири Словцова кн. 1); потому нельзя полагать, чтобы он стал без причины, без основательных опасений утруждать царя челобитною. Время царя Михаила Феодоровича и кн. Сулешева было время самозванства, время ябеды и доносов; итак, не показалось ли воеводе, что Низовцев, поцеловавший у него руку (случайно ли, потому только, что его в тесноте толкнули, как он после при допросе и объяснял, или из подобострастия к царскому боярину, к начальнику целой Сибири), есть один из злоумышленников против него, умыслили де обнести его пред царем в честолюбивых замыслах и что-де для того один из злоумышленников всенародно поцеловал у него руку, как у будущего властителя Сибири, дабы после, при доносе на него царю, указать на это как на доказательство присвоения им, Сулешевым, царской власти, как на явный знак его, Сулешева, злоумышления. Может быть, я и ошибаюсь, потому желал бы слышать подтверждение или опровержение высказанного мною мнения от какого-нибудь знатока русской истории или от какого-нибудь юриста. Но вот и самая челобитная, подавшая повод к этому введению:




СПИСОК С СПИСКА С ЧЕЛОБИТНОЙ ИЗ ДЕЛА ЧТО КИЛ ЧЕЛОМ ГОСУДАРЮ ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МИХАИЛУ ФЕОДОРОВИЧУ ВСЕЙ РОССИИ БОЯРИН КНЯЗЬ ЮРИЙ ЯНШЕЕВИЧ СУЛЕШЕВ НА ТОБОЛЬСКОГО СЫНА БОЯРСКОГО НА ДАНИЛА НИЗОВЦЕВА[312 - Князь Юрий Яншеевич Сулешев в 1628 году и смежных с ним годах был в Тобольске воеводой, и воеводой отличным. {В статье сохранены оба варианта написания фамилии «Низовцев» и «Низовцов»}]

Царю Государю и Великому Князю Михаилу Феодоровичу всея Русии бьет челом холоп твой Яшко Сулешев. Нынешняго, Государь 136 (1628) году в Светлое Воскресенье, о велице дни, пришел я, холоп твой, с товарищи к завтрени в Собор, к Софеи Премудрости Божии[313 - В Описании монастырей, епархий… и замечательнейших по России церквей (стр. 144), изданном при полном Месяцеслове, а также в кратком показании о сибирских воеводах (стр. 10) и в Ист. обозрении Сибири (кн. 4 стр. 572 и 192) сказано, что в Тобольске кафедральный Софийский собор _первоначально_ построен был архиепископом Герасимом в 1642 или 1646 году. Что это несправедливо, что Софийский собор в Тобольске существовал и до 1642 и 1646 года и что четвертый архиепископ Герасим в 1646–48 годах построил тринадцатиглавый деревянный Софийский собор на место сгоревшего пред тем деревянного же собора, построенного еще первым сибирским архиепископом Киприаном, на это много доказательств представлено в моем _Описании_Тобольского_Софийского_собора_ (стр. 25–29). Но вот и новое доказательство на то, что Софийский собор в Тобольске существовал гораздо ранее времени управления Тобольской епархией архиепископом Герасимом (1640–50). Приключение между тобольским воеводой кн. Сулешевым и сыном боярским Низовновым случилось в 136-м, т. е. в 1628 году, значит, почти за 20 лет до построения архиепископом Герасимом тринадцатиглавого Софийского собора; между тем оно случилось в Софийском же соборе: «нынешняго Государь, 136 году, — писал кн. Сулешев царю, — в Светлое Воскресенье… пришел я… к заутрени _в_Собор_к_Софеи_Премудрости_Божии_» и пр., да и архиепископ Макарий на другой день Пасхи спрашивал Низовцова: «вчера де ты, Данило, _в_соборной_церкви_в_Софеи_Премудрости_Божии_ был ли?». Кстати привести здесь и еще два, доселе печатно неизвестные, доказательства существования в Тобольске Софийского собора еще и при первом Тобольском архиерее Киприане (1621–24): 1. В рукоп. тобольском летописце, принадлежащем г. Абрамову, об архиепископе Киприане сказано, что он приказал имена Ермака и других казаков, павших при покорении Сибири, написать для поминовения _«в_Соборной_Церкви_Софии_Премудрости_Слова_Божия_в_Синодик_ и во всех церквах». 2. В ризнице Тобольского собора хранится отрывок рапорта, поданного от нового ключаря второму тобольскому архиерею по его прибытии на сибирскую паству (значит, в 1625 г.), в котором говорится, что при отъезде архиепископа Киприана в Москву и с ним старого ключаря новый ключарь принял денежную казну, воск, ладан, вино, ризницу (с исчислением всего) и прочии принадлежности _Соборной_Церкви_Премудрости_Слова_Божия._] и у благословения у Архиепис копа были, и после, Государь, того, как вышел Архиепископ из олтаря со крестом и с образы, и мы, халопи твои, ходили к Архиепископу ко кресту и к образам, и после, Государь, то во пришли ко мне холопу твоему целоватца Тобольские дети боярские и иных чинов люди, которые тут прилучилися, и к моим товарищам, и дети боярские и иных чинов люди с нами холопи твоими пеловалися по обычаю, как ведетца, а сын боярский Данила Низовиев, умысля воровски надо мною холопом твоим, невесть почьему наущенью, пришед ко мне холопу твоему целоватца и принес яйцо на руке, и я холоп твой поднес к нему яйцо ж и хотел с ним поцеловатца, и он, Государь, умысля воровски, поцеловал меня холопа твоего в руку, и я холоп твой в ту ж пору в Церкви пред Архиепископом и пред товарищи и перед всеми людьми зашиб тово сына боярскаго за то. что меня холопа твоего, умысля воровски, мимо губ моих целует меня в руку^7^, велел его дати за пристава, до твоего Государеву указу. Милосердый Государь Царь и Великий Князь Михайло Федоровичь всеа Русии! Пожалуй меня холопа своего, если, Государь, про то его Данилово воровство и про его воровское умышленье, с кем он на меня холопа твоего умышлял, сыскать, или хто ево Данила на меня холопа твоего научил, чтоб мне холопу твоему про тово Данила в таком ево в напрасном воровском умышленьи от тебя Государя в опале не быть. Царь Государь, смилуйся пожалуй!

И Преосвященный Макарий, Архиепископ Сибирский и Тобольский, выслушав боярина Князя Юрья Яншеевича Сулешева челобитной, велел тово сына боярскаго Данила Низовцова поставити перед собою, и по челобитной боярина Князя Юрья Яншеевича Сулешева ево Данила распрашивал: вчера де ты Данило в Соборной Церкви в Софии Премудрости Божии был ли, и к боярину Князю Юрью Яншеевичу с яйцом целоваться приходил ли, и в руку боярина Князя Юрья Яншеевича поцеловал ли, и для чего ты в руку целовал мимо уст, по какому ты умышленью так сделал, и с кем умышлял, или хто тебя научил?

И Данило Низовцов Преосвященному Макарию Архиепископу Сибирскому и Тобольскому в распросе сказал: пришел де я к боярину ко Князю Юрью Яншеевичу целоватца с яйцом, а в руку не целовал, нешто боярину Князю Юрью Яншеевичу так показалось; да постояв не много сказал: виноват де я перед Государем, и сделалось по грехом без хитрости; в те поры в церкви была теснота, и меня попехнули сзади и я де пошатнулся на боярина на Князя Юрья Яншеевича руку губами безхитростно, и боярин Князь Юрьи Яншеевич за то на меня закричал, что де ты страдник так делаешь, и ударил меня по щеке, да послал в тюрьму; а ни с кем де я про то не мышливал и не думывал, и ни хто меня не научивал. А у распросу у Преосвященнаго Макария Архиепископа Сибирскаго и Тобольскаго были: Протопоп Иван да Протодьякон Матвей[314 - Протодьякон Матвей, присутствовавший при допросе сына боярского Низовцева, лицо историческое: его кисть Господь употребил в 1636 году для написания чудотворной иконы Божией Матери, именуемой Абалацкою, а чрез несколько лет после того и копии с нее, с 1720 года находящейся в Семипалатинске.], да ключарь Ондреян, да Ондрей, да Казначей старец Герасим, да старец Саватей, да тутож у сыску были: воевода Федор Кирилович Плещеев и диаки Герасим Мартемьянов, да Микита Левоньтьев, да письменный голова Никита Беглецов.




СТАРИННЫЙ ТОБОЛЬСКИЙ УЧИТЕЛЬ СИЛЬВЕСТРОВИЧ И УЧЕНИК ЕГО МИРОВИЧ[В тексте-источнике статья опубликована без названия. Публикуется по тексту: Русская старина. 1879. Т. XXV. С. 513–514. Была также опубликована в Тобольские губернские ведомости. 1871. № 26. — _прим._издателя_]


В дополнение биографических сведений о детстве и юности виновника убиения Иоанна Антоновича[316 - _Иоанн_VI_Антонович_ (1740–1764) — российский император в 1740–1741 гг., правнук Ивана V. За императора — младенца правили Э.И. Бирон, затем мать Анна Леопольдовна. Свергнут гвардией, заключён в тюрьму, убит при попытке освободить его. — _прим._издателя_] приводим следующую заметку, сообщенную нам почтенным протоиереем о. А. Сулоцким[317 - Она была напечатана в «Тобольских губернских ведомостях» 1871 г., № 26, стр. 168 и след., но по редкости и недоступности их для большинства читателей едва ли им известна.].

В Тобольске в половине XVIII столетия находилась так называемая «немецкая» школа некоего _Сильвестровича._

Какого звания и какого чина или состояния был до ссылки в Сибирь этот Сильвестрович — неизвестно. Неизвестно также и то, когда именно и за что Сильвестрович был сослан, какое он имел имя и какая была до 1750 или 1751 года его фамилия. Пока нам известно об нем только то, что он был (русский) немец, по вере лютеранин и человек религиозный, образованный, тихого характера и болезненный. Известно еще об этом тобольском учителе из ссыльных, что он каким-то образом, несмотря на свой протестантизм, познакомился с прибывшим в декабре 1749 года в Тобольск ученым и ревностным до обращения сибирских инородцев в христианство митрополитом _Сильвестром_ и по убеждению его, оставив лютеранство, принял православие; причем из уважения и благодарности к своему просветителю, а с тем вместе, быть может, и восприемнику переменил свою родовую немецкую фамилию на фамилию _Сильвестрович,_ составленную на малороссийский лад от имени своего просветителя[318 - Митрополит Сильвестр, правивший тобольскою паствою 6 лет, родом был из Малороссии, учился в Киевской академии, до архиерейства служил миссионером среди магометан и язычников Казанской, Симбирской и Нижегородской губерний и ректором Казанской семинарии. Фамилия его была Гловатский.].

Чтобы не жить в праздности, чтобы не изнывать от тоски в постигшем несчастий, а может быть, и из желания быть полезным молодым людям г. Тобольска и их родителям, или для снискания себе пропитания, Сильвестрович решился посвятить себя на чужбине педагогической деятельности: завел в Тобольске «немецкую» школу, в которой и учил молодых дворян-сибиряков, будущих офицеров и чиновников, немецкому языку[319 - Двоих молодых дворян Александра и Ивана Андреевых он в 1750 г. взялся выучить немецкому языку в совершенстве за 150 рублей.], музыке, математике и другим предметам. В 1750 году в его школе училось 8 человек, в том числе двое молодых _Андреевых_ и третий Василий _Мирович_[320 - Все доселе сказанное о Сильвестровиче и частию о Мировиче основано на _Домов,_лет._ ученика Сильвестровича и соученика Мировича, капитана Ив. _Андреева._ «Чтен. в Общ. ист. и древ. Рос.» 1870 г., кн. 4, смесь, стр. 67.], о котором далее у нас и будет речь.

Фамилия этого питомца Сильвестровича показывает, что он, по крайней мере в лице ближайших своих предков, не был из природных сибиряков. И действительно, Василий Мирович происхождением был из Малороссии. Дед его за участие (в 1708 и 1709 гг.) в измене Петру Великому Мазепы был лишен там имения (поместьев) и сослан на житье в Сибирь, а отец его по имени Яков, прибывший в Сибирь с своим отцом в малолетстве в 40– 50-х годах прошедшего столетия, служил в чине капитана в одном из расположенных в то время в Западной Сибири армейских полков. В школе Сильвестровича Василий Мирович отличался пред товарищами способностями, шел быстрее всех их и выучился, между прочим, хорошо говорить по-немецки и играть на скрипке, а у отца иди у кого-нибудь другого из малороссов на народном малороссийском инструменте — бандуре; но при этом был страшный забияка, был мальчик дурных наклонностей и худых правил, так что под конец начал делать и учителю своему большие досады и выказывать грубости. Сильвестрович, несмотря на все старания исправить его, ничего не мог с ним сделать, и это тем более, что сам он был человек больной, чахоточный.

По выходе в 1750 году из Сильвестровичевой школы Василий Мирович, как уже юноша взрослый, по обычаю многих дворян своего времени в том же 1750 году вступил в Нашебургский пехотный полк, а с ним в следующем 1751 году выступил в Россию.

Дальнейшая судьба его изложена в приведенных выше исторических документах[321 - О каких исторических документах здесь идёт речь — неизвестно, но они, видимо, не имеют отношения к авторству Сулоцкого. — _прим._издателя_].




МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИСТОРИИ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА[Публикуется по тексту: Материалы для истории пугачёвского бунта // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при МГУ. М., 1859. Кн. 1. С. 49–56. — _прим._издателя_]




Милостивый Государь, Осип Максимович!

Вероятно, вы согласны с некоторыми из наших литераторов, что «История пугачевского бунта», хотя она вышла из-под пера Пушкина, не есть еще настоящая история, по крайней мере, она не полна. Я, с своей стороны, так могу говорить об ней, судя и по тому одному, что в ней сказано о распространении мятежа на Сибирь. Г. Пушкин во всей своей «Истории пугачевского бунта» не более двух или трех раз, и то мимоходом, упоминает о Сибири, замечая, например, что Сибирь, или Екатеринбург, в такое-то время находились в опасности, что сибирский губернатор, для охранения вверенного ему края, на границах Тобольской губернии выставил отряды войск под начальством такого-то и такого-то. Между тем бунт кипел не только в уездах Челябинском, Троицком, Шадринском и Далматовском, которые тогда под именем Исетской провинции принадлежали к Оренбургской губернии, но и во всех смежных с ними местах, входивших в состав Сибирской губернии. Толпы мятежников разорили весь Екатеринбургский уезд и смело расхаживали по уездам Курганскому, Ялуторовскому, около Тюмени, Ирбити, Алапаевска и Красной слободы. Крестьяне, куда ни приходили они, везде принимали их сторону и клялись в верности мнимому Императору Петру III. Этого мало: брожение умов в пользу мятежа обнаруживалось даже в Барабинской степи, где незадолго пред тем были поселены ссыльные; самый Тобольск, в то время столица Сибири, находился в опасности. Предводители мятежников: Бурцев, Михайловских, Сергеев, особенно Алферов, Ковалевский, Новогородови Белобородов[323 - У Пушкина встречается имя только сего последнего.], титулуя себя есаулами, атаманами, даже полковниками, всюду рассылали пугачевские манифесты, захватывали казенную собственность, грабили и убивали всех, остававшихся верными правительству. На екатеринбургских заводах разбили майора Чубарова, овладели Курганом, захватили в плен в Иковской слободе воинскую команду: командира оной, капитана Смольянинова, повесили, а офицеров мучили и увезли неизвестно куда; после под слободами помянутой Иковской и Пуховой имели упорные сражения с отрядами майоров Эртмана и Фаддеева, а в Екатеринбургском уезде с отрядом майора Гагрина. Словом, Сибирь во время пугачевщины (так сибиряки называют мятеж Пугача) не только находилась в опасности мятежа, но и терпела эту опасность; и можно смело сказать, что, быть может, целая половина ее, или и более, подняла бы знамя бунта, если б только губернатором ее в то время был не Чечерин[324 - В статье сохранено авторское написание фамилии губернатора Д.И. Чичерина «Чечерин». — _прим._издателя_]. Этот отличный муж, которого не поставляют между знаменитыми помощниками Екатерины II, вероятно, потому только, что он управлял отдаленным краем империи, вовремя набрав из крестьян и мещан казаков, вооружив жителей Тобольска и других городов, действуя во всем быстро, смело и умно, и против изменников долгу употребляя меры строгие[325 - Напр., в начале мятежа Чечерин повесил в Тобольске атаманов: казака Исетской провинции Кропилова и далматовекого крестьянина Парадесва; беглец из Оренбурга и разгласитель вредных толков Березовский по битии кнутом сослан в Нерчинск и пр.], успел в 1773 и 1774 годах спасти Сибирь от многих зол.

После этого, кажется, нет нужды доказывать, что вовсе не лишнее дело сообщать публике сведения касательно пугачевского мятежа. Я, с своей стороны, сообщаю такие материалы, из которых видно, какие меры употребляло и как содействовало к погашению, по крайней мере к ослаблению, сего мятежа наше духовное сословие. Авось, будущие историки пугачевщины воспользуются этими крупицами. Сказанное до сих пор может служить, милостивый государь, если только это будет вам угодно, вместо _предисловия_ к следующим за сим материалам.


ДЕЙСТВИЯ РУССКОГО ДУХОВЕНСТВА ВООБЩЕ И В ЧАСТНОСТИ ДУХОВЕНСТВА ТОБОЛЬСКОЙ ЕПАРХИИ ВО ВРЕМЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА




ПИСЬМО ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II К КАЗАНСКОМУ АРХИЕПИСКОПУ ВЕНИАМИНУ

Преосвященный Вениамин Казанский! Как Вашему Преосвященству уже известно, без сомнения, какое беспокойство и раззорение в Оренбургской губернии наносит бежавший из Казани из-под караула войска Донскаго казак, раскольник Емельян Пугачев, который называет себя Императором Петром Третьим и собирает великую толпу легковерных и таких же, каков сам, непросвещенных людей, то желание Наше есть, чтоб Ваше Преосвященство, в помощь Казанскому и Оренбургскому Губернаторам, отправили от себя в те места епархии Вашей, где по сим обстоятельствам за нужное найдете, к священникам наставления, кои бы они своим прихожанам во увещание читать и тем удерживать их могли от присоединения к сему самозванцу, толкуя им, коль страшно преступление пред Богом и пред светом есть нарушение учиненной Государю своему присяги, и что таковых преступников святая наша Церковь предавала и предает всегда вечному проклятию. Впрочем, я уповаю, что Ваше Преосвященство не оставите подать им все то учение, какое потребно для утверждения в сердцах их клятвенной Нам присяги верности. Есть ли же не вся Оренбургская епархия состоит в Вашем ведении, то прошу сие мое письмо сообщить к тем Архиереям, под ведомством коих те места состоят, дабы и они по сему исполнение учинили.

Впротчем остаюсь к Вашему Преосвященству непременно доброжелательною и поручаю себя в ваши молитвы.

Екатерина[326 - Последние три строки приписаны собственною рукою Государыни.].




ДЕЙСТВИЯ КАЗАНСКОГО АРХИЕПИСКОПА ВЕНИАМИНА

Письмо Императрицы архиепископ Вениамин немедленно сообщил в соседние с Оренбургскою и Казанскою губерниями епархии и между прочим в Тобольскую к тогдашнему преосвященному тобольскому Варлааму, и для предостережения народа написал и разослал несколько объявлений и увещание. В них он, как ближайший и непосредственный очевидец переворотов, последовавших между 1760–62 годами (он в то время был членом Св. Синода и С.-Петербургским архиепископом), свидетельствуясь Богом, уверял, что император Петр III действительно скончался, что тело его, по привезении в Невскую лавру, сначала было поставлено в тех самых комнатах, в которых он (архиепископ) жил; что в течение нескольких дней к нему стекалось множество людей всякого звания, и что, наконец, оно им же самим отпето и погребено. Во все время бунта архиепископ Вениамин Пуцек-Григорович, как верный сын отечества и истинный пастырь церкви, утверждал жителей Казани в верности правительству своими поучениями, а когда Пугачев осадил Казань, он ободрял к защите ее верных суконщиков, в крепости молился с коленопреклонением и сделал крестный ход, несмотря на дым и жар от пылавшего города[327 - См. Ист. Пугач, бунта Пушкина, гл. 7. По разорении Казани архиеп. Вениамин подвергся было суду и истязанию по клеветам изменника Аристова, но об этом и об открытии невинности страдальца см. Пушк. примеч. 91 и Энникл. Леке., т. IX, стр. 418.].




ДЕЙСТВИЯ ТОБОЛЬСКОГО ЕПАРХИАЛЬНОГО НАЧАЛЬСТВА ВО ВРЕМЯ ПУГАЧЕВСКОГО БУНТА

В Тобольске лишь получено было, при сообщении от Казанского архиепископа, письмо Императрицы, как и в Казани, немедленно было написано исполненное силы и назидательности увещание к народу, которое тотчас же вместе с манифестами правительства разослано по всей епархии для чтения священниками в церквах во время богослужения и при других многолюдных собраниях. Тобольский архипастырь того времени, добродетельный и доселе живо памятуемый по Сибири епископ Варлаам (брат С.-Петербургского митрополита Гавриила), с своей стороны, вместе с губернатором Чечериным напряг всю свою деятельность и непрестанно рассылал по своим духовным правлениям, благочиниям и церквам, состоявшим по настоящему разделению в пяти губерниях (Тобольской, Оренбургской, Пермской, Томской и Енисейской) предписания и наставления, как действовать духовенству в таких смутных обстоятельствах[328 - И Тобольский епископ Варлаам чуть было, подобно Казанскому архиепископу, не подвергся опасности. Беглец из Оренбургской губернии Березовский, бродя по уездам Тюменскому и Ялуторовскому и выдавая себя за служителя Тюменского монастыря, не только крестьян, но и чиновников уверял, что он послан от архимандрита Софрония для объявления всем, будто он (архимандрит) получил от преосвященного Варлаама бумаги, подписанные императором Петром III, и будто бы преосвященный Варлаам ему предписывал не опасаться его, а, напротив, всех склонить в его пользу.].




ДЕЙСТВИЯ СВЯТЕЙШЕГО СИНОДА

Св. Синод, известясь о том, что происходило в Оренбургской и смежных губерниях, составил от своего лица и при указе от 17 апреля 1774 года разослал по церквам тех епархий, в которых гнездился мятеж, два печатных увещания: одно к духовенству, а другое — к народу. После, когда дошло до сведения правительства, что спокойствие еще не восстановилось, что Пугачев находит себе более и более приверженцев и что некоторые из самых духовных, по невежеству, встречают его со крестом и колокольным звоном, Св. Синод составил новые увещания к тому же духовенству и народу[329 - Хотя последние, быв отправлены при указах от 21 августа, пришли в Тобольск уже тогда, когда злодей был пойман, однако ж, по церквам они были разосланы для содействия к истреблению еще бродивших по местам шаек бунтовщиков и для приведения в раскаяние заблуждавших.]. Сверх того, «небезызвестно, — как сказано в сенатской сентенции о казни Пугачева, — что для устрашения народа, по определению Св. Синода, не токмо бунтовщик и самозванец Емелька Пугачев, но и все его злодейские сообщники были преданы вечному проклятию»[330 - См. эту сентенцию в прилож. к Истории Пугачевского бунта Пушкина, § 11. В Тобольске были и такие несчастные, которые до казни Пугачева отлучены были от церкви и подвергнуты проклятию, а после казни, по милосердию Императрицы к заблудшим, прощены, но возвращены к церкви только по выдержании ими публичной, первовековой епитимии в Тобольском соборе.].




ДЕЙСТВИЯ НИЗШЕГО ДУХОВЕНСТВА ТОБОЛЬСКОЙ ЕПАРХИИ


СВЯЩЕННИК ВАСИЛИЙ УДИНЦОВ УДЕРЖАЛ ОТ МЯТЕЖА ИРБИТСКУЮ СЛОБОДУ (НЫНЕ Г. ИРБИТЪ)

Это видно из следующего отношения сибирского губернатора Дениса Ивановича Чечерина к преосвященному Варлааму:

«Преосвященный Варлаам, епископ Тобольский, мой милостивый патрон!

По дошедшим ко мне из Краснослобоцкой управительской канцелярии и из протчих мест рапортам, что Ирбитская слобода уже неоднократно к возмущению колебалась, но благоразумным увещеванием находящегося там священником Василия Удинцова всегда от таво удерживана была, и поныне осталась не только не в поколебимой верности, но, повинуясь увещеванию таво священника, всех, от злодейских толп присылаемых, подговорщиков ловят и ко мне присылают, за что означенному священнику от меня предписана отменная благодарность, и Вашего Преосвященства прошу от особы вашей ему тоже предписать и, при нынешних обстоятельствах, Архипастырским Вашего Преосвященства благословением удостоить ево высшаго сана, чтоб другие, взирая на то, поощряемы были.

Вашего Преосвященства, моего милостиваго патрона, покорнейший слуга Д. Чечерин.

11 марта 1774 г.».



Что Ирбитъ во время пугачевского бунта, несмотря на все искушения, осталась верною правительству, это известно многим, но известно ли хотя кому-нибудь, что этим счастием, этою своею верностию она одолжена была благоразумным внушениям своего священника? Ирбить за верность правительству получила важную награду: Государыня Императрица прислала ей похвальную грамоту, и за ней навсегда утверждено право чрезвычайно выгодной для ее жителей ярмарки; но был ли награжден за свои благие действия священник Удинцов? Губернатор сибирский «предписал ему от себя отменную похвалу», и преосвященный Варлаам указом Тобольской консистории от 14 марта 1774 года также похвалил его, да еще спросил его и прочих церковнослужителей ирбитских, не имеют ли они в чем-нибудь нужды, и, кажется, только «о высшем сане», о котором представлял Чечерин, в консисторском указе даже и не упоминается…

Священно и церковнослужители прочих мест Тобольской епархии, зараженных мятежом, как и в других епархиях, например, Казанской и Нижегородской[331 - Истор. Пугач. бунта Пушкина, стр. 20, 40, 79, 131 и примеч. 102.], или оставались верными своему долгу, или колебались. Первые от мятежников терпели все, что только можно было выдумать зверского: у них грабили имение, отнимали скот, жгли домы, ихотозорили всякою гнусною бранью, били, топтали ногами, драли за волосы и за бороды, кололи пиками, рубили саблями, в них стреляли из ружей, пистолетов и луков, в их глазах грабили церкви и, наконец, душили и мучили их родных: матерей, жен и детей. В одном Екатеринбургском уезде таких страдальцев, притом из одних священников, кроме диаконов и причетников, можно было бы насчитать до 20! Что ж до последнего рода духовенства, т. е. до нарушителей своего долга, то, к счастию, их не так было много. Притом, что, кажется, еще важнее того, большая часть их принимали сторону мятежников единственно для спасения жизни своей и родных, и преимущественно уже вследствие различных истязаний. Например, священник слободы Пуховой, иначе Усть-Суерской, Шалабанов стал встречать мятежников со крестом и колокольным звоном и поминать на ектениях Пугачева Императором Петром III только после того, как предводитель одной их толпы по прозванью Бурцев отнял у него несколько денег и скота и два раза поднимал его в петлю, нарочно повешенную на воротах его же дома; а священник села Шкоте кого Чемесов, искусством живописец, написал для толпы атамана Новогородова знамя с изображением на одной стороне Спасителя, а на другой Божией Матери тогда только, когда перед ним поставили виселицу и для устрашения повесили казака, лишь пред тем захваченного из команды майора Эртмана. Здесь надобно припомнить и то, что около 1774 года, по тогдашней чрезвычайной скудости содержания семинарий, в Сибири весьма мало было ученых или только учившихся священников, а по деревням, можно с уверенностью сказать, и ни одного. К тому же в этом отдаленном крае, по недостатку в духовенстве, епархиальное начальство того времени часто принуждено было замещать праздные места при церквах лицами из податного состояния, которое при Пугачеве преимущественно и бунтовало[332 - Все эти сведения заимствованы еще в 1844 году из дела о пугачевском бунте, хранящегося в архиве Тобольской консистории.].

22 ноября 1858 г.

Омск.




КНЯЖНА ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА ДОЛГОРУКАЯ В ССЫЛКЕ В БЕРЕЗОВЕ И В МОНАШЕСТВЕ В ТОМСКЕ[Публикуется по тексту: Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая в ссылке в Берёзове и в монашестве в Томске // Русский вестник. 1880. № 4. Т. СХIVIII. С. 5–19. — _прим._издателя_]


Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая с ранней юности сделалась жертвой честолюбия своих родственников… Брат ее Иван Алексеевич, отец Алексей Григорьевич и другие родственники, овладев разными способами умом и волей молодого Государя Императора Петра II, заставили его отречься от обрученной невесты, княжны Марии Александровны Меншиковой, низвергли отца ее князя Александра Даниловича Меншикова, который был их происками сослан с детьми в Березов, захватили себе почти все высшие места в государстве, получили иные безо всяких заслуг — знатные чины и ордена, присвоили огромные богатства, а главное — помолвили княжну за Государя, несмотря на то, что она была старее его тремя годами[334 - Петру II во время помолвки, что происходило в ноябре 1729 года, было 14, а княжне Долгорукой 17 лет.] и что сердце ее давно уже принадлежало другому.

18 ноября 1729 г. молодой император объявил князю Алексею Григорьевичу о своем намерении вступить с его дочерью в брак, 19 числа того же месяца объявил о том Верховному совету, 24 уже принимал от своих сановников и иностранных послов поздравления, а 30 числа торжественно обручен был (в Москве) в Лефортовском дворце. Княжну Екатерину Алексеевну после того велено было везде титуловать и при богослужении поминать Ее Высочеством государыней-невестой.

Но брак этот, за смертью Петра II (ночью на 19 января 1730), не состоялся. Брат и отец княжны и некоторые другие из Долгоруких пытались было, по смерти государя, провозгласить обрученную его невесту наследницей престола, но когда это не удалось, то вместе с некоторыми другими вельможами покусились было ограничить самодержавие избранной на престол бывшей герцогини Курляндской, Императрицы Анны Иоанновны. Все это только послужило к скорейшей их погибели: лишенные важных занимаемых ими мест, чинов и орденов, они посланы были сперва на безысходное житье в свои поместья, а затем лишенные и этого достояния разосланы по разным местам в ссылку.

Для семейства княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой, которое состояло из отца ее князя Алексея Григорьевича, матери Прасковьи Юрьевны, четырех братьев — Ивана с женой Натальей Борисовной (урожденной Шереметевой), Николая, Александра и Алексея и сестер Елены и Анны, местом ссылки назначен был отдаленный город (Тобольской губернии) Березов. Туда оно было привезено летом 1730 года и заключено в тот самый острог, где содержался ранее сосланный наиболее по интригам Долгоруких князь Меншиков с детьми. Острог этот, близ которого Меншиков построил на свой счет, притом отчасти своими руками, деревянный во имя Рождества Богородицы храм, состоял из невысокого, но обширного, с большими к кверху круглыми окнами деревянного здания. Долгорукие содержались в нем строго: для караула их, как и для караула Меншикова, каждогодно присылались из Тобольска офицер и 15 солдат, когда кому-нибудь из них, хотя бы то и одному лицу, по какому-либо случаю нужно было находиться в церкви, то и там окружала его стража, состоявшая из капрала и двух солдат. По крайней мере так было с княжной Еленой Алексеевной утром 21 мая 1738 года во время заутрени, которую служили тогда по ее просьбе ради ее ангела.

Старость, суровый березовский климат и заточение скоро свели князя Алексея Григорьевича и его супругу в гроб, но дети их оставались еще долго в Березове, где у князя Ивана Алексеевича и супруги его Натальи Борисовны в Березовском остроге родились два сына, Михаил и Дмитрий.

Долгорукие нередко приглашали к себе в острог местных священнослужителей для молебнов и иных служб и радушно угощали их, что, как увидим, обошлось им дорогою ценой. Княжны Долгорукие проводили печальное время ссылки в свойственных им полу-искусствах и рукоделиях, между прочим, в рисованье и вышиванье по разным материям священных изображений и шитье церковных облачений; в числе икон (21), оставшихся после Долгоруких в Березове, но после увезенных в Тобольскую рентерею (казначейство), находились, между прочим, Распятие Господа Иисуса Христа, писанное на лазоревой камке; 2) Ангел Хранитель, шитый шелками и золотом по белой кисее; 3) Знамение Божией Матери, шитое шелками по шелковой же материи с венцами и гривнами, шитыми золотом и серебром пополам с жемчугом, и 4) Знамение же Божией Матери, шитое золотом и серебром по белому полотну. Сверх сего в Березовском Воскресенском соборе до сих пор хранятся две парчовые священнические ризы, на оплечьях которых имеется по орденской звезде Св. Андрея Первозванного, из которых одна, по преданию и описям соборным, была шита дочерьми князя Меншикова, а другая дочерьми князя Долгорукого[335 - _Описание_Березовского_края_ Н.А. Абрамова, в _Тобольск._Губ._Вед._ 1858 года, № 22, стр. 410 и 411 и в XII т. _Запис._Геогр._Общ._].

Семейство Долгоруких прожило в Березове окло осьми лет. В последние годы им позволяли отлучаться из острога, они свели в городе знакомство с некоторыми из местных более почетных жителей, к себе их принимали в гости и сами у них бывали, между прочим, и на свадебных пирах; жена березовского воеводы Бобровского принимала у Ивана Алексеевича и Натальи Борисовны от купели дитя, и они ее при крестинах, а других при иных случаях дарили довольно богато — парчой, камками, золочеными сережками и пр. Но по истечении осьми лет узников постигли новые, еще более тяжкие бедствия… На них сделан был березовским подьячим Тишиным донос, будто бы они дерзко отзывались об Императрице Анне Иоанновне и герцоге Бироне… В мае 1738 года прибыл в Березов гвардии капитан Ушаков. Цель прибытия своего он объяснял состраданием императрицы к участи изгнанников и поручением навестить их; на деле оказалось, что он прибыл по поручению Бирона собрать подтвердительные сведения о дерзких речах Долгоруких и разведать о лицах, преданных и сочувствующих им. Это вскоре обнаружилось: почти вслед за отъездом Ушакова князь Иван Алексеевич Долгорукий был разлучен с семейством и заключен в особое помещение со строжайшим запрещением всяких сношений даже с женой и детьми и с назначением самой грубой пиши, а чрез три месяца, в одну осеннюю темную и дождливую ночь, секретно вызываны были на приплывшее из Тобольска судно и увезены в этот город князь Иван Долгорукий, караульный (снисходительный к заключенным) майор Петров, пять священников и один дьякон и более 20 других из приверженных к Долгоруким жителей Березова.

В Тобольске над арестованными начался суд, и первым судьей их, к удивлению, оказалася капитан Ушаков. Каким наказаниям подвергались из-за Долгоруких березовские горожане, об этом не сохранилось сведений ни в архивных делах, ни в местных преданиях. Березовцам об них известно только то, что они более уже не возвращались в Березов. Из духовных лиц, несмотря на ходатайство Тобольского митрополита Антония Стаховского, одни были высечены плетьми, а другие биты кнутом с вырванием ноздрей и сосланы частью в Илимск, частью в Охотск в работу на солеваренный завод, одни без лишения сана, а другие с лишением оного. Князь Иван Алексеевич Долгорукий после суда в Тобольске увезен к новому суду во внутреннюю Россию и там под Новгородом 26 октября 1739 колесован. Из братьев его Алексей послан в Камчатку матросом, а Николай и Александр сечены кнутом и с урезанием языков сосланы в каторжную работу: один в Охотск, а другой — в Камчатку. Сестры же их, в том числе и княжна Екатерина Алексеевна, разосланы по разным девичьим монастырям. Только жена Ивана Алексеевича Долгорукого Наталья Борисовна, урожденная Шереметева, с двумя малолетними сыновьями Михаилом и Дмитрием оставлена в Березове и там жила до воцарения императрицы Елизаветы Петровны.

О месте новой ссылки княжны Екатерины Долгорукой свидетельствуют следующие два документа, несколько лет тому назад отысканные бывшим законоучителем томской гимназии, а ныне полковым протоиереем отцом Вакхом Гурьевым в архиве Томского Алексеевского монастыря.

Первый документ — это указ Тобольской архиерейской канцелярии в Томский Алексеевский монастырь архимандриту оного Лаврентию[336 - Томск со своею губернией до 1834 года по церковному управлению зависел от тобольского архиерея.]. Указом этим предписывалось следующее: «По именному ея императорскаго величества, за подписанием ея императорскаго величества руки, указу поведено[337 - Импер. Анна Иоанновна скончалась 17 октября 1740; между тем указ из Тобольской архиерейской канцелярии, от 9 ноября, был писан от ее имени; значит известие о смерти ее в Тобольске 9 ноября еще не было получено.] князя Алексея Григорьева сына Долгорукаго имеющихся в ссылке[338 - Выражение: имеющихся (а не бывших или имевшихся) в ссылке в Березове показывает, что княжны Долгорукие были увезены из Березова не вместе с братом их Иваном Алексеевичем, а что, напротив, оставались там около года и после него, едва ли не до ноября 1740 года, когда был писан помещаемый здесь укдз.] в городе Березове дочерей: Катерину, Елену и Анну разослать в сибирския дальныя места, в разныя девичьи монастыри и в тех монастырях по обыкновению постричь их в монахини и настоятельницам тех монастырей иметь и содержать их под наикрепчайшим присмотром. И по силе вышеобъявленнаго ея императорскаго величества указа и по определению Тобольской архиерейской канцелярии[339 - Тобольская духовная консистория, называвшаяся прежде архиерейским приказом, в 1740 году называлась еще Тобольскою архиерейскою канцелярией.] и по сношению с Сибирскою губернскою канцелярией велено из вышеупомянутых девку Екатерину, когда оная привезена будет в Томск под караулом, то в Томском Рождественском монастыре постричь тебе, архимандриту Лаврентию, в монахини по обыкновению, при посланном за нею из Сибирской губернской канцелярии караулом обер-офицере и по пострижении содержать ее в оном девичьем монастыре под наикрепчайшим караулом, и никуда ее из того монастыря ни для чего не выпускать, и писем писать не давать, и посторонних никого ни для какого сообщения не допускать, и чтобы никаких шалостей и непотребства от нее не происходило, пищею и одеждой содержать ее по обыкновению того монастыря, равномерно против прочих монахинь, безо всякой отмены. И чтобы оная Долгорукова дочь девка Екатерина в помянутом монастыре содержана была по силе объявленнаго высочайшаго именнаго ея императорскаго величества указа непременно, велено по определению сей губернской канцелярии объявленному обер-офицеру в помянутом монастыре для караула оставить при оной Долгорукова дочери двух человек до указу. И архимандриту Лаврентию о вышеписанном объявленной Долгорукова дочери пострижении и о содержании ея под крепким надзором по силе вышеобъявленнаго ея императорскаго величества именнаго указа, непременно чинить по сему ея императорскаго величества указу, и о том в архиерейскую канцелярию рапортовать секретно, 1740 года ноября 9 дня. Знаменскаго Тобольскаго монастыря архимандрит Геннадий. Тобольскаго архиерейскаго дому казначей иеродиакон Иоаникий Павлуцкий. У расходу казначей иеродиакон Вениямин Мургин. За надзирателя (секретаря) Варнава Чекунов».

Указ этот[340 - Замечательно, что 9 ноября 1740 года, когда был писан в Тобольск указ о новой ссылке княжны Екатерины Долгорукой, в Петербурге был арестован и низвергнут главный враг ее и всего ее рода Бирон.] в Томске получен был 21 декабря 1740, а 24 числа того же месяца отсюда на имя митрополита Тобольского и Сибирского Никодима[341 - Митрополит Никодим был назначен на тобольскую кафедру 29 мая 1740 г., но из — за болезни ехать в Сибирь отказался. — _прим._издателя_] был послан об исполнении его рапорт, который и составляет второй из названных выше документов. Приведем этот рапорт.

«В указе блаженныя и вечнодостойныя памяти ея императорскаго величества из Тобольской архиерейской канцелярии написано: по именному де ея императорскаго величества указу поведено князя Атексея Григорьевича сына Долгорукаго имеющихся в ссылке в городе Березове дочерей: Катерину, Елену и Анну разослать в сибирския даттьныя места в разные девичьи монастыри, и в тех монастырях, по обыкновению, постричь их в монахини, и по определению Тобольской архиерейской канцелярии и по сношению с Сибирскою губернскою канцелярией, велено из вышеупомянутых девку Катерину, когда она привезена будет в город Томск под караул, то в Томском Рождественском девичьем монастыре постричь в монахини по обыкновению. при посланном за ней из Сибирской губернской канцелярии караулом обер-офицере и о том в архиерейскую канцелярию рапортовать секретно. И по силе вышеписаннаго ея императорскаго величества указу оная девка Катерина в Томском Рождественском монастыре, в небытность архимандрита Лаврентия, мною, нижайшим богомольцем вашим иеромонахом Моисеем, пострижена в монахини декабря 22-го числа 1740 года при посланном за нею караулом обер-офицере Петре Егорове. Того ради в Тобольскую архиерейскую канцелярию сим доношением секретно рапортую. 1740 года, декабря 24 дня. Вашего преосвященства нижайший раб-богомолец Моисей».

Из этих двух документов видно, что бывшая невеста Императора Петра II из Березова сослана в Томск, где местом нового ее заточения и пострижения послужил Рождественский девичий монастырь, построенный по благословению Тобольского митрополита Корнилия в 1671 году томским казачьим головой Зиновьем Литосовым в некотором удалении от реки Томи[342 - Место его теперь указывают в Томске на возвышении, занимаемом нынешнею Никольскою церковью, недалеко от мужского Алексеевекого монастыря и впадающей в Томь речки Ушайки.], внутри посада монастырь крайне бедный[343 - Из одного документа, хранящегося в Томском Алексеевском монастыре, и другого, напечатанного в _Чтениях_Общ._Истор._и_Др._Росс._ 1867. Кн. 2, между материалами для истории Сибири, стр. 298 и след., видно, что в 1740 году в Томском Рождественском монастыре были: церковь во имя Рождества Христова, ограда, 6 келий и одна больница, и все это деревянное и ветхое. В этих же документах говорится, что «в монастыре и при монастыре 1 вдовый священник и монахинь всего 7, что все оне стары и дряхлы и ходить из келий не могут, и одна очьми не видит. Приписных деревень и земель у монастыря не было и нет; вкладчиков монастырских нет же, но токмо живут в том монастыре 4 вдовы неимущия для послужения больным монахиням. А денежнаго и хлебнаго жалованья прежде сего по 1736 год производилось денег 6 руб., хлеба по 2 четверти каждой монахине, а с 1736 по 1740 в даче им денежного и хлебного жалованья не было и ныне нет, а пропитываются монахини милостынею». _Странник._ 1868, т. IV, отд. 1, стр. 69.], и что пострижение княжны, из опасения, конечно, беды в случае промедления, совершено было чрезвычайно поспешно и даже без настоятеля монастыря[344 - Архимандрит Томского Алексеевского монастыря подобно настоятелям других отдаленных монастырей Тобольской епархии в XVII и XVIII столетиях был как бы наместником тобольского архиерея и вместо его от времени до времени, особенно около Нового года, обозревал церкви, что, конечно, делал и архимандрит Лаврентий в конце 1740 года.]. Рапорт о пострижении, конечно, по крайней торопливости писавшего и подписывавшего его написан с упущениями. Так, в нем не упомянуто, какое дано было имя Екатерине Долгорукой при пострижении, что архиерейской канцелярии знать было необходимо между прочим для сообщения о том Сибирской губернской канцелярии, а чрез нее и в Петербург высшему правительству. Сверх того, в рапорте ни слова не сказано о том, как Долгорукою было принято пострижение, то есть давала ли она ответы на обычные при пострижении вопросы об отречении от мира или оставалась при них безмолвною, как это делали и все, по крайней мере немногие невольные пострижники и пострижницы, например, царь Василий Иванович Шуйский, супруга его Мария, дочь казненного в Петербурге 27 июля 1740 Артемия Волынского[345 - Младшая и еще несовершеннолетняя дочь Артемия Волынского Анна пострижена была в Иркутском девичьем монастыре 25 ноября 1740, следовательно, почти в одно время с Долгорукой. Пострижение ее иркут. каф. прот. Громов описывает так: «Явился в церкви Знаменскаго монастыря архимандрит Вознесенскаго (мужск.) монастыря Корнилий. За ним ввели в церковь за конвоем оную отроковицу в сопровождении фургера {_Фургер_ — видимо, от нем. fahren (fuhren) — вести, руководить, командовать, приводить, доводить} и неизвестной пожилой по-видимому вдовы (которые сопровождали Волынскую из столицы). Архимандрит приступил к обряду пострижения девушки. На обычные вопросы об отречении от мира постригаемая оставалась безмолвною, но вопросы следовали по чиноположению один за другим. Безмолвную одели в иноческую мантию, покрыли куколем, переименовали из Анны Анисиею, дали в руки четки; и обряд пострижения был окончен. Фургер вручил постригавшему письменное удостоверение, что был очевидцем пострижения в монашество девицы Анны, дочери Артемия Волынского, и тут же сдал вольную инокиню игуменье под строжайший надсмотр и на вечное безысходное в монастыре заключение. От игуменьи отобрали подписку в том, что не даст свободы арестантке ни переписываться с кем-либо, ни разговоров вести». Конечно, и пострижение Екатерины Долгорукой происходило подобным образом. _Иркутск._Епарх._Вед._ 1868 года, № 27, стр. 331 и след.] и пр.

О пребывании княжны Екатерины Алексеевны в Томском Рождественском монастыре свидетельствуют предания, сохранившиеся между жителями Томска. Они сообщены были около 1860 года покойному учителю томской гимназии Кузнецову одним образованным и знакомым с местными томскими древностями старичком, а им в свое время получены от одного томского старожила, который, передавая их, говорил, что во время пребывания в Томском девичьем монастыре княжны Долгорукой он был уже довольно взрослым и очевидцем переданного им. Подобные же предания кем-то из жителей Томска были еще много раньше сообщены покойному Н.А. Абрамову, много писавшему о Сибири, и им занесены в его Сибирскую летопись.

Княжна Екатерина Долгорукая содержалась в одной из шести или семи келий небогатого монастыря. Это были не более как бедные деревянные избушки, похожие на мещанские или крестьянские бани. Окна у них были маленькие, стены были голые, иногда не обтесанные, бревенчатые. Всю мебель келий составляли простой, грубой работы, некрашенный столик да два-три такие же стула, или вместо их скамейка и две вдоль стены лавки, из которых одна вместе с приставляемою скамейкой служила обитательнице кельи вместо кровати. В той же келье помещалась старуха-надсмотрщица, а нередко, особенно в ненастье и холод, и караульный (солдат). Содержание княжна-монахиня получала самое скудное. Другим политическим ссыльным на содержание обыкновенно отпускались от казны кой-какие деньги, но княжну Екатерину Алексеевну при ссылке в Томский девичий монастырь, как видели мы из указа Тобольской архиерейской канцелярии Томскому архимандриту Лаврентию, велено было «пищею и одеждой содержать по обыкновению того монастыря, равномерно против прочих монахинь безо всякой отмены». А монахини Томского Рождественского монастыря, не имевшие при монастыре ни деревень, ни вкладчиков и не получавшие от казны ни денежного, ни хлебного жалованья, питались мирским подаянием; иногда старушки, если им позволяло здоровье, для сбора подаяния бродили по домам сами, а иногда подаяния те были им приносимы в кельи сострадательными жителями Томска. Так наряду с другими пропитывалась и бывшая невеста Петра II.

Караул за княжной-монахиней был крепкий и строгий. По преданию, только иногда, как бы для развлечения и в виде прогулки, дозволялось ей взойти на монастырскую колокольню, стоявшую от ее кельи саженях в 20, посмотреть, полюбоваться с нее на Томск. Ни днем, ни ночью ни на один час не оставляли ее одну: без постороннего лица ей не дозволялось даже переменить белье.

Жители Томска, слыша, как поступают в монастыре с княжной Долгорукой, роптали на приставников ее, жалели о несчастной страдалице. Сохранился рассказ, как однажды будто бы явился к ней какой-то военный чиновник с требованием обручального кольца, и как она будто бы геройски отказала ему в этом требовании. «Нет, — говорила она ему, — ни за что я не отдам ни вам, ни кому другому этой моей святыни! Только тогда вы можете воспользоваться ею, когда согласитесь отрезать мой палец или отрубить мою руку, а иначе все ваши попытки останутся напрасными. Кольцо мое, оно дано мне моим высоким женихом, и не вам владеть им!».

Князь Петр Долгорукий, находившийся во второй половине своей жизни за границей и издавший в 1867 году в Женеве на французском языке свои записки, передает в этих записках (т. 1, стр. 370 и 371) неизвестно откуда им заимствованные неверные сведения о княжне Долгорукой: «В ноябре 1739 года княжна Екатерина заключена в Воскресенский Горицкий монастырь, что на Белозере (Новгородской губернии). Раз там игуменья хотела ударить ее своим посохом, Екатерина гордо взглянула на нее и сказала: «Ты должна уважать свет и во тьме, не забывай, что я княжна, а ты холопка». В другой раз, прибавляет автор записок, — княжна не встала пред губернатором, приехавшим в монастырь. За это заколотили доской окно ее кельи, и она оставалась в совершенной темноте».

Эти известия опровергаются официальными монастырскими документами, выше приведенными. Быть может, около того же времени в Горицком монастыре содержалась другая какая-нибудь молодая девушка с именем Екатерина, иной какой-либо знатной фамилии, находившейся при Бироне в опале, например, в роде Волынских, Голицыных, Соймоновых или даже той же фамилии князей Долгоруких[346 - По восшествии на престол Анны Иоанновны из князей Долгоруких в 1730 году отправлено было в ссылку, кроме князя Алексея Григорьевича с сыном его Иваном Алексеевичем и всем семейством, еще несколько князей той же фамилии, например, князь Долгорукий Василий Лукич, и пр. также с семействами.]; князь П. Долгорукий ошибочно, быть может, даже на основании и ранее его составившихся ошибочных же известий, признал эту иную молодую ссыльную особу, иную Екатерину за бывшую невесту императора княжну Екатерину Алексеевну, смешал с нею, и вот таким образом и явилось неправильное известие о заключении в названной обители такой особы, которая там вовсе не была заключена. Так случилось и случается не с одним князем П. Долгоруким, а и с другими собирателями исторических сведений, преданий.

Со вступлением на престол Елисаветы Петровны переменилась судьба Долгоруких. Новая правительница тотчас по восшествии на престол (25 ноября 1741 года) вспомнила о жертвах злобы временщика и немедленно повелела возвратить их из ссылки. Повеление об этом получено было в Тобольске всего чрез месяц по воцарении Елисаветы Петровны. Сибирская губернская канцелярия немедленно сообщила тобольскому епархиальному начальству о высочайшем повелении освободить из монастырей его ведомства княжон Долгоруких, и вот что по этому делу от 29 декабря 1741 года писала Тобольская архиерейская канцелярия настоятелю Томского Алексеевского монастыря архимандриту Лаврентию:

«По указу ея императорскаго величества и при слушании присланной из Сибирской губернской канцелярии промемории (отношения) преосвященный Арсений[347 - Это Арсений Манеевич, который после был митрополитом Ростовским и который при императрице Екатерине II по поводу отобрания церковных и монастырских имуществ жестоко пострадал.], митрополит тобольский и сибирский, определил: по силе писанной промемории именнаго ея императорскаго величества всемилостивейшаго, за подписанием собственныя ея императорскаго величества высочайшей руки указа, обретающихся в Сибири в девичьих монастырях князя Алексея Григорьева сына Долгорукаго дочерей постриженных, а именно: из Томскаго Рождественскаго монастыря Екатерину, из Тюменскаго Успенскаго Елену, из Верхотурскаго девича монастыря Анну освободить и о том вышеозначенных монастырей настоятелям послать ея императорскаго величества в самой крайней скорости указы, о чем сей к тебе, архимандриту Лаврентию, и послан, и архимандриту Лаврентию о свободе обретающейся в Томском Рождественском девиче монастыре Долгорукова дочери Екатерине учинить по сему ея императорскаго величества указу во всем непременно. И как оная Долгорукова дочь Екатерина из Томскаго Рождественскаго девича монастыря освобождена будет, о том преосвященному Арсению, митрополиту тобольскому и сибирскому, рапортовать в какой возможно скорости немедленно. Декабря 29-го дня, 1741 года».

Указ этот в Томске был получен 10 января 1742 года, и на него того же числа архимандрит Лаврентий отвечал:

«По указу ея императорскаго величества, из канцелярии, преосвященства писанному декабря 29-го дня, прошлаго 1741 года, князя Алексея Григорьева сына Долгорукова дочь Екатерина из Томскаго Рождественскаго девичьяго монастыря освобождена. Вашего преосвященства нижайший раб и богомолец архимандрит Лаврентий».

Таким образом бывшая невеста Императора Петра II княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая освобождена из заточения в Томском девичьем монастыре[348 - Томский женский монастырь и после княжны Долгорукой служил местом ссылки: в 1745 году было в него прислано 20 колодниц квакерской ереси. Кто такие они были — это неизвестно; известно только то, что они все одна за другою в Томске и померли; две оставались в живых и по окончательном закрытии (в 1776) монастыря. Они живы были еще в 1782 году (следовательно, чрез 37 лет ссылки) и жили в келейке при приходской Никольской церкви.] и сняла с себя насильно на нее надетое (22 декабря 1740) платье монахини 10 января 1742 года, следовательно, только чрез год и 20 дней по пострижении[349 - У Бантыш-Каменского в _Слов,_достоп._люд._Русс._зелии_, ч. 2, стр. 244, неправильно говорится, что «княжна в монастыре 10 лет оплакивана драгоценную потерю и разлуку с родными». Если он разумел тут все время ее ссылки, то и это не совсем верно: в ссылке она пробыла 11 с половиной лет (с половины 1730). Подобная ошибка допущена и Н А. Полевым на 275 странице 4 ч. его _Русск._Ист._для_первонач._чтения._]. Сестры ее, княжны Елена и Анна, первая из Тюменского, а вторая из Верхотурского девичьих монастырей освобождены и сняли с себя монастырское одеяние, вероятно, еще несколько ранее, так как Тюмень и Верхотурье от Тобольска, откуда рассылались указы об освобождении заточенных, много ближе Томска.

Дождались ли они в Тюмени, в Верхотурье или другом каком-нибудь сибирском городе сестры своей из Томска и невестки (Натальи Борисовны) с детьми из Березова и вместе ли отправились из Сибири в Россию — это неизвестно. Известно только то, что все они в 1742 году прибыли обратно в Россию[350 - У Н.А. Абрамова в _Описании_Березовое,_крип_(н_Тоб._Туб._Вед._ 1858, № 22, стр. 409) ошибочно сказано, что княжна Екатерина Алексеевна возвращена из монастыря в 1745; в этом году она уже вышла замуж за графа Брюса.], где им возвращены были фамильные права и родовые имущества. Княжна Екатерина Алексеевна в 1745 году, имев уже 33 года от роду, вступила в брак с генерал-лейтенантом графом Александром Борисовичем Брюсом. Младшая ее сестра Елена Алексеевна была обвенчана с возвратившимся также из ссылки их однофамильцем Юрием Юрьевичем Долгоруким. Наталью Борисовну ласкала благосердная государыня Елисавета Петровна, иногда для развлечения приглашала ее к себе во дворец на увеселения, предлагала было ей при своем дворе и место, но безутешная вдова удалилась из Петербурга в Киев и там во Флоровском девичьем монастыре приняла постриг, даже схиму, и скончалась 3 июля 1771 года.

Вслед за возвращением из Сибири княжон Долгоруких: Екатерины, Елены и Анны — были возвращены оттуда, и именно из Камчатки и Охотска, их братья князья Алексей, Николай и Александр (двое последние в 1739 году изувеченные урезанием языков), все трое по возвращении в Россию женились, притом двое первые и не по одному разу; двое из них немало времени еще служили: Николай в пехоте бригадиром, а Алексей — во флоте, но после вышли в отставку и жили: один (Николай) — в Москве, а прочие — в возвращенных им поместьях[351 - _Записки_ князя Долгорукого, т. 1, стр. 371 и 372.].

В 1743 году возвращены были с каторжной работы и сосланные из-за Долгоруких березовские протоиереи, пять священников и дьякон и обдорские священник с дьяконом. Бывшие княжны Долгорукие, которые по возвращении из ссылки жили в Москве и там устроили домовую церковь (во имя Всемилостивого Спаса), приглашали было их к себе в Москву и в свои поместья; на их перемещение был согласен и Св. Синод, но приглашением воспользовались только обдорские священник и дьякон; по крайней мере в деле, хранящемся в архиве Тобольской духовной консистории о ссылке и возвращении из нее березовских и обдорских священнослужителей, упоминается только о них двоих, как об отбывших в Москву (к Елене Долгорукой). О березовских же священнослужителях местное предание говорит, что они не пожелали расстаться со своею родиной и остались доживать свой век в Березове[352 - _Опис._Берез,_края_ Абрамова. _Тоб._Губ._Вед._ 1858, № 22, стр. 409 и след.].

В 1764 году княгиня Елена Алексеевна Долгорукая прислала в березовские церкви богослужебных книг. Из них две _(Апостол_и_Молебник_) в Березовском Воскресенском соборе и до сих пор сохраняются. На _Апостоле_ княгиней написано своеручно: «1764 года, сентября 1го дня, сию книгу дала вкладу в церковь Всемилостиваго Спаса, что в Сибири в Березовском остроге, на поминовение своих родителей, преставившихся тамо. Княгиня Елена, князь Алексеева дочь Долгорукова»[353 - _Опис._Берез,_края_ Абрамова. _Тоб._Губ._Вед._ 1858, № 22, стр. 411.].

Урожденная княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая, а по замужеству генеральша Брюс, в супружестве, кажется, жила недолго: вступив в брак, замечается в Записках князя П. Долгорукого: Екатерина Алексеевна поехала в Новгород поклониться праху казненных брата Ивана Алексеевича и других родственников, простудилась, заболела и вскоре умерла. Быв на смертном одре, она приказала бросить в огонь все свои платья, чтобы никто не носил их после нее[354 - Там же, стр. 371.]. Последнее подтверждает и Бантыш-Каменский. В конце жизнеописания княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой он сделал замечание: «Предание повествует, будто она, находясь на смертном одре, велела сжечь в той комнате (вероятно, в той, в которой умирала) все свои платья, чтобы после никто не мог носить такой богатой одежды»[355 - Слов, достоп. люд. Русск. земли_,_ч._2,_стр._245._].

Апрель 1880 г.

Омск.




ПЕТР АНДРЕЕВИЧ СЛОВЦОВ[Публикуется по тексту: Пётр Андреевич Словцов // Издание Императорского общества истории и древностей Российских. — М., 1874. 11 с. (Университетская типография Катков и К на Страстном бульваре). Три проповеди П.А. Словцова. С. 1–13. — _прим._издателя_]


В четвертой книге «Чтений в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских» 1871 года напечатана статья покойного Николая Алексеевича Абрамова «Петр Андреевич Словцов». Препровождаю в редакцию сих «Чтений» довольно давно уже составленное мною дополнение к той статье на основании вновь открывшихся материалов и собственных воспоминаний о Словцове. В свое время я имел счастье пользоваться вниманием Петра Андреевича: он в 30-х годах и начале 40-х жил в отставке в Тобольской семинарии (1838–1848 гг.).

15 февраля 1872 г.



    Омск.



_Петр_Андреевич_Словцов_—_лицо замечательное и вообще для России, а в особенности для Сибири. Петр Андреевич — сибирский уроженец, он и образование получил, по крайней мере первоначальное и среднее, в одном из сибирских учебных заведений (в Тобольской семинарии), и служил, исключая 14 или 15 лет, все в Сибири, и ей, своею службою, принес весьма значительную пользу; да и писал он наиболее о Сибири: «Письма из Сибири» (1826 г.), «Прогулки вокруг Тобольска в 1830 году» и в особенности «Историческое обозрение Сибири» (в двух больших книгах 1838 и 1844 гг.) навсегда останутся памятником любви Петра Андреевича к родине, а и того еще более — отличного его знания ее в историческом, географическом, статистическом и археологическом отношениях. Словцов учился и служил вместе с Михайлом Михайловичем Сперанским[357 - _Сперанский_Михаил_Михайлович_ (1772–1839), граф, русский государственный деятель. С 1808 г. ближайший советник императора Александра Первого, автор плана либеральных преобразований, инициатор создания Гос. совета (1810). В 1812–16 гг. в ссылке, в 1819–21 гг. генерал-губернатор Сибири, составил план административной реформы Сибири. С 1826 г. фактический глава Второго отделения, руководил кодификацией Основных государственных законов Российской империи (1832). — _прим._издателя_] в высшей Александро-Невской семинарии, переименованной затем в С.-Петербургскую духовную академию. Сперанский во всю жизнь вел со Словцовым переписку[358 - Некоторые из писем Сперанского к Словцову напечатаны в Москвитянине 1844 года, ч. 5 и в Тобольских Губернских Ведомостях 1858 г., № 34.] (хотя и нечастую), был его искренний друг и, когда доводилось ему делать о нем отзывы, всегда отзывался о нем, об его способностях и нравственных качествах с особенною похвалою[359 - Отзывы Сперанского о нравственных и служебных качествах Словцова читающий увидит в конце этой статьи; а как Сперанский отзывался о способностях Словцова (в этом отношении он ставил его выше себя — последнее, разумеется, из скромности, из деликатности), о том пишущему неоднократно случалось слышать (в 1843–45 г.) от Тобольского Преосвященного Владимира, а этот слышал те отзывы из уст самого Сперанского, который Преосвященного Владимира, как человека дельного, как земляка и дальнего родственника своего в бытность его инспектором Петербургской семинарии (в 1827–29 г.), а также и во время его хиротонии в С.-Петербурге (в янв. 1835 г.), принимал всегда ласково и беседовал с ним запросто, откровенно. И вот причина, по которой преосвященный, прибывши (в янв. 1843 г.) в Тобольск, непременно желал покороче познакомиться со Словцовым, но Словцов был тогда уже при смерти и только один раз мог принять его к себе. По той же причине Преосвященный Владимир, когда Словцов помер (28 марта 1843 г.), по собственному вызову отпевал его, пред отпеванием совершал по нем заупокойную литургию и говорил прекрасную проповедь (из текста «Лазарь, друг наш, успе»), и провожал его пешком, тоня, по весеннему времени, по колено в снегу, как от квартиры покойника до собора, так и от собора до кладбища, что будет более двух верст.]. К тому же сочинения Словцова о Сибири, особенно его «Историческое обозрение Сибири», дороги, занимательны не только для одних сибиряков, а и для всех русских, для всех любителей знаний географических и исторических, особенно по части нашего отечества.

Биография Петра Андреевича под названием _«Петр_Андреевич_Словцов_», составленная покойным Н.А. Абрамовым, напечатана в «Тобольских губернских ведомостях» 1858 г. (№ 34, стр. 547–566), а в последнее время и в «Чтениях в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских». Биография эта дельная и обстоятельная, но с течением времени открывались и до сих пор открываются новые материалы для жизнеописания Петра Андреевича, которых покойный его биограф не имел под руками и которые ему не были известны. Пользуясь такими материалами и собственными воспоминаниями о Петре Андреевиче, постараюсь сделать дополнение или пояснение к написанному о Словцове г-м Абрамовым.




I

Есть слух, что настоящая фамилия Петра Андреевича была не Словцов от слова словцо, а _Слопцов_ — от слопец, ловушка, какую сибирские охотники-простолюдины ставят с притравой на мелких зверьков[360 - Ловушка эта, помнится, состоит из двух довольно тяжеловесных плашек, из которых верхняя, когда зверек начинает лакомиться притравой, падает на него и придавляет или схлопывает, прихлопывает его к нижней плашке]. Перемену в фамилии, вероятно, сделал какой-нибудь малоросс или великоросс, ректор либо префект Тобольской семинарии, для благозвучия, что они в старые годы с сибирскими семинаристами и другими делали довольно часто, переименовывая из Дергачевых в Арамильских, из Мисюревых в Мансветовых, из Тыжновых в Милославовых, из Поповых в Венияминовых, Бенкогенов; из Дерябиных в Цветковых, из Хнюниных в Боголюбских, из Серебренниковых в Аргентовских и пр., и пр.




II

Н.А. Абрамов, рассказывая о том, как за одну проповедь «с смелым суждением о некоторых современных (конца XVIII столетия) знаменитостях», произнесенную в 1793 году в Тобольском кафедральном соборе, Словцов по распоряжению местных гражданских властей был взят и вместе с проповедью отправлен для суда в С.-Петербург, замечает вслед за тогдашним архиепископом Тобольским Варлаамом I, что «вольность мыслей и неопытность заставили молодого человека Словцова преступить границы скромности»[361 - Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548.]. Правда, с своей стороны замечу и я, что Петр Андреевич по некотором искусе в Валаамском монастыре, по переводе (с латинского языка) им там одной душеполезной книги, и по объявлении говоренной им в Тобольске проповеди, а главное, при сильном ходатайстве брата тобольского преосвященного (добрейшего тогдашнего С.-Петербургского митрополита Гавриила), признан не столько виновным, сколько ученым и непонятым тобольскими слушателями и особенно властями, даже повышен против прежнего, оставлен в Петербурге и там назначен преподавателем красноречия в высшей Александро-Невской семинарии, вскоре после того переименованной в С.-Петербургскую духовную академию. Но при всем том вольность мыслей, не только политическая, а и религиозная, в Петре Андреевиче была. И вот этому доказательство: пишущий раз (это было, помнится, в 1842 году) застал Петра Андреевича за чтением «Опыта о божественности Новаго Завета» Бока. Естественно, что разговор у нас начался с этого писателя, с того, как он хорошо защищает повествуемое во святых Евангелиях и вообще в Новом Завете и как он основательно опровергает новейших вольнодумцев-рационалистов. Тут Петр Андреевич, не обинуясь, сказал о себе: «А ведь этим душком (рационализмом, вольномыслием) прежде пахло и от меня». К счастью, вольномыслие неглубоко проникло в душу Петра Андреевича, да, должно быть, оно недолго и владело ей. По крайней мере незадолго до известной уже нам катастрофы с ним в Тобольске, т. е. до ареста и отправки его в Петербург, он вот что говорил в Тобольском кафедральном соборе в слове на Преображение Господне:

«Рассмотрим, каково бывает влияние разума на человека. Это правда, что наш воображаемый человек, которого философия выводит, приготовлен к непорочности, наставлен в благородных к человечеству чувствах, чужд предрассудков суеверия, хладнокровен к служению, исполнен высоких и почтительных о Божестве понятий. Хотя сей поманкой рассудок и блещет над воображением, но в нем должно удивляться более изображению их дара, нежели изображению человека. Там много обещают, но ожидать позволено мало. Там образуют намерения обширные, но средства предлагаются несоответственные. Знаю, что тем оскорбляются ваши, Слушатели, понятия и почтение к безмерным умам, но должно ли произведения воображения вовсе предпочитать произведениям справедливым и точным? И мы имеем несравненный подлинник о человеке. Человек, коего восставляет[362 - В авторском написании «возставляет» — то есть воздвигает, представляет, преподносит в качестве нравственного идеала. — _прим._издателя_] Евангелие, воодушевлен добродетелями почти и райскими, проникнут святым одушевлением, привязан к алтарю и служению, упоен благоговейным энтузиазмом к Создателю, презорчив[363 - _Презорчив_—_презрителен, пренебрежителен, высокомерен. — _прим._издателя_] к отличию света, исполнен небесных обетований. Вот черты, под которыми должно писать человека. Однако ж, не довольствуясь сим изображением, разум человеческий мыслил переправить его оным, которым научались, что предприимчивость религии делает новые шага в заблуждении; деяниям дерзким давая вид отважных и отважным благородных, он мыслил умножить число добродетельных злодеев. Итак, когда хитрый Махиавель[364 - _Макиавелли_ (Machiavelli) _Никколо_ (1469–1527) — итальянский историк, военный теоретик, сторонник республиканской формы правления. «Макиавеллизм» означает политику, пренебрегающую законами морали. — _прим._издателя_] за смелые противоречия в политике почти назван законодателем… когда великие налоги, прикрывшись едиными цветами отважности, заслужили почтенный отзыв, когда самый разврат шествует под знаменами философии, то какого несчастия должно было ожидать в нравах? И свершилось: уже все тонкие страсти, все черные коварства, все пороки, и сей ужас пороков, от которого вся кровь волнуется, — самоубийство, и самоубийство стало позволительным. Так все почти дикие пороки, на которые не дерзает чернь, проповеданы в писаниях просвещенных. Пройдите бытописания, прочтите жизни мудрецов, вы заметите, что каждый из них — от порочного до добродетельного, от Епикура даже до Сократа — каждый поддерживал какое-нибудь мнение, не совместное со святостию народного нравоучения. Но вы не внемлете; вы, очарованные вашим просвещением, мните, яко все сие суть злобные укоризны. Так зрим страшное явление: се является толпа просвещенных исполинов, вознамерившихся низвергнуть те памятники, пред которыми благоговеют смертные. Беззаконные их умы нарушают те неприкосновенные уставы, кои сами небеса во времена святые поручили человеческим сынам. Се вера оклеветанная, оскорбленная, уязвленная взывает к своему Отцу. Ей не помогли чудеса и таинства, сии священные туманы, в которых скрывается свет Вышнего. Окончим картину. Уже алтарь заглушен безбожным воплем, уже огни жертвенные угасают, уже богослужение колеблется и самого Бога изгоняют из вселенной. Прости, великий Боже, слабой твари, что она в безумии своем дерзнула противу Тебя восстать!.. Если доказано, что одна вера есть сия счастливая цепь, которая связует без ропота будущие волны народа, то играть ею не есть ли потрясать основу правительства? Бедственное противоречие, в которое обыкновенно вводит вольнодумство! Что убо значит _«премудр,_что_книжник,_что_совопросник_века_сего?_Не_обуй_ли_Бог_премудрость_мира_сего?»_ (1 Кор. 1, 20). Дерзнем сказать откровенно, что ввести самые великие заблужения честь предоставлена была, кажется, единому только разуму. Довольно чувствует политика, сколько опасно поблажнять самолюбивым затеям мудрецов. Ибо тогда, как философия начала воспитывать гражданина, вывела его права из состояния естественного, коего следы остались только в басне и ситеме; пропустим то, что одни догадки там были поставлены за начала: она живым и впечатлительным голосом прочитала ему уроки вольностей, внушила ненависть к человекам, вдохнула ужас ко правительствам; словом, показала карту всего света под красками черными и ввела в общество — кого? Тигра, а не гражданина. Умножьте число таковых воспитанников, и вы увидите настоящий образ смутной политики. Народы вооружены против государей, государи против народов. Деспотизм суеверия минувших времен нам кажется ужасен, но деспотизм разума в настоящую эпоху не больше ли ужасен? Представьте, как насилие свирепствует торжественно, как безызъятно по всем главам катается тиранский меч, как от августейших тронов течет кровь, как Божии помазанники… Но да умолчим!

Теперь ступайте удивляться произведениям разума; поклоняйтесь всему, что он ни произвел ложного и дерзкого; забудьте вовсе глас веры; ступайте, но разумейте: _«Аще_не_обратитеся,_меч_вы_пояст_»[365 - Этот отрывок из проповеди Словцова, подтверждая то, что сочинитель ее не был глубоко заражен вольномыслием, с тем вместе может служить образчиком духа, тона, слога и языка других его проповедей. Слог, язык его не только в проповедях, но и во всех его сочинениях, даже в «Историческом обозрении Сибири», отличался своеобразностию, какой-то, можно сказать, курчавостию и для читающего на первый раз не совсем-то удобопонятен.] (Ис. гл. 1, 20).

Это ли язык вольнодумца?! Стал ли бы вольнодумец, притом сам любивший и даже преподававший (в Тобольской семинарии) философию, стал ли бы, говорю, философ-вольнодумец за Французскую революцию, за потоки крови, между прочим и царской, пролитые французскими революционерами, винить разум и философию?!

Далее что мы видим в Петре Андреевиче? Знаменитый друг его Сперанский в письмах своих к нему, писанных тотчас после новой с ним катастрофы, и именно после ареста и ссылки его в начале 1808 года из Петербурга на службу в Сибирь, между прочим говорит: «Кто взял на себя крест и положил руку на рало[366 - _Рало_—_соха, плуг; здесь использована фраза из Евангелия от Луки: «Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг (в более ранних переводах «на рало» — В.Ч.) и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия» (Лк. 9, 62) — _прим._издателя_], тот не должен уже озираться вспять» или «Не соблазняйся, однако ж, друг мой, приливом разных суетных помыслов; вспомни нашего доброго Фому Кемпийского. Сего утра я читаю: «Вся жизнь наша есть ряд перемен» и пр.[367 - Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548 и 549.] Не значит ли это, что душок вольномыслия, который, по сознанию самого Петра Андреевича, когда-то водился в нем, еще в начале восьмисотых годов, еще в Петербурге, значит, и среди разных соблазнов, и при встрече с людьми всякого направления мыслей, еще до вторичного возвращения его в Сибирь, из него испарился, давно уже иссяк, испарился, и иссяк до того, что некогда пропитанный им Петр Андреевич уже читал Фому Кемпийского (вольнодумец, человек нерелигиозный такого рода писателей не станет читать) и имел право быть названным, и от человека, знавшего его хорошо, взявшим на себя крест (терпения). Тот же Сперанский чрез 11 или 12 лет по написании писем, из которых взяты приведенные выше слова, встретил Словцова сначала в Иркутске, а потом в Тобольске и нашел его уже всего как бы погрузившегося в благочестие: «Петр Андреевич, — писал он в Тобольск от 7 декабря 1820 года к одному общему своему и Словцова знакомому, — весь в благочестии»[368 - Русск. Арх. 1871 г., № 3, стр. 480.]

Когда-то Словцов переложил Пасхальный канон: «Воскресения день…» св. Иоанна Дамаскина стихами и в 1842 году, значит, в то самое время, когда он занимался составлением второй части своего «Исторического обозрения Сибири», перевел весьма значительные отрывки под названием «Назидательные чтения» из книги «Душа, возносящаяся к Богу посредством размышления и благоговения».

Еще важнее: у Словцова и в то время, когда он состоял на службе в Сибири, и особенно во время отставки, было непременным правилом в каждое утро посвящать на молитву час или около часа и затем читать Библию, и в особенности Евангелие. Об этом говорится и в его биографии Абрамова[369 - Тоб. Губ. Вед. 1858, № 34, стр. 555.], да это пишущему, в последние годы жизни Словцова с ним лично знакомому, и самому хорошо известно. Поэтому Петр Андреевич не совсем-то любил по утрам и принимать к себе кого бы то ни было: по утрам у него и двери почти всегда были заперты.

Тираду о вольномыслии Словцова, о том в особенности, что вольномыслие его было неглубокое и непродолжительное, заключу сообщением одного следующего обстоятельства. Раз пишущий пришел к Петру Андреевичу часу в двенадцатом или в первом, у него на конторке, вероятно, от обычного утреннего чтения, лежала Библия, и разговор у гостя и хозяина зашел о Св. Писании. Долго или недолго он шел, пишущий этого не помнит, но ему очень хорошо памятно, что разговор тот кончился вот каким признанием Словцова: «Благодарю Господа, — сказал он, — что я никогда не терял охоты читать слово Божие, что я не был лишен способности по возможности понимать его и чувств наслаждаться его красотами». Кстати будет сказать здесь и о приготовлении Словцова к смерти. В день Ангела своего, 16 января 1843 года, Петр Андреевич подписал духовное завещание и, отдавая его своему душеприкащику, сказал: «Болезнь моя усиливается, но ничто не связывает меня с землею… Благодарю Бога за все его благодеяния в жизни моей (а ему в жизни много довелось терпеть, и терпеть, судя по-человечески, напрасно) и молю Господа, да упокоит он меня, бедного грешника. Хотелось бы заняться поболее делом Божиим и, ежели сподобит Господь, то намереваюсь приобщиться Св. Таин, потому что не знаю, доживу ли еще до поста и буду ли тогда здоров». Намерение свое он и исполнил с теплою верою всего чрез два дня, 18 января, и чрез два месяца и 10 дней, и именно 26 марта, за два дня до смерти[370 - Умер 28 марта 1843 года на 75-м году от рождения.], он сподобился и таинства елеосвящения[371 - Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 555.].




III

В биографии Словцова Н.А. Абрамова по местам встречаются самые похвальные отзывы об его деятельности на службе как гражданской, так и учебной и об особенной как бы плодотворности этой деятельности, например, об улучшении Иркутской гимназии, которою довольно долго заведывал он, об умножении им уездных и народных училищ в Иркутской губернии и вообще о возвышении им уровня образования в учебных заведениях Министерства народного просвещения и в целой Сибири; говорится также и о том, что Словцов был особенно честен, смел и враг притеснений и несправедливости; что был строг в образе жизни, чуждался всех светских удовольствий, что ни одного дня не отдавал в жертву праздности, что даже и приверженных к нему лиц посещал только изредка, что и эти лица собирались к нему для серьезных бесед наиболее только по праздникам, что он каждодневно по утрам около часа посвящал на молитву и затем читал Евангелие, за Евангелием, и вообще за Св. Писанием, читал Фому Кемпийского или другого какого-либо благочестивого писателя[372 - Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548, 550-52 и 555.]. Все это совершенная правда, однако ж против свидетельства Абрамова могут возникнуть недоумения, могут явиться и возражения; скажут, например, что Абрамов знал Словцова уже 70-летним старцем, когда он, по выражению самого Петра Андреевича, «был более похож на потухший вулкан, покрытый даже льдом»[373 - Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 555.]; что Абрамов, хотя и ежедневный чтец его и нередкий праздничный гость, мог все же видеть только лицевую сторону его жизни, а, напротив, мог не знать ее внутренних сторон; что Абрамов, как обласканный высоким и ученым лицом, даже мог быть в отзывах своих пристрастным к нему. Но у Словцова есть и другой, гораздо более уважительный и полноправный, сравнительно с Абрамовым, ценитель и его деятельности, и его жизни, такой, который знал его и в молодости, и в летах мужества, знал его в Петербурге и Сибири, знал во время счастия и несчастия, который даже немало времени жил с ним, вместе с ним учился и вместе служил и всегда был искренний его друг. Это граф Михайло Михайлович Сперанский. В двух письмах своих к А.А. Столыпину[374 - _Столыпин_Аркадий_Алексеевич_ (?–1825) — русский писатель, сенатор. — _прим._издателя_] (одно от 19 ноября 1819 г. из Иркутска, а другое от 7 декабря 1820 г. из Тобольска), писанных после свиданий с Петром Андреевичем в Иркутске и Тобольске и только недавно сделавшихся известными читающей публике, Сперанский делает о нем еще лучшие, еще более выгодные отзывы, нежели Абрамов. Вот эти замечательные письма:

«Иркутск, 19 ноября 1819 г.

Я уже писал к вам, помнится, о Словцове[375 - Предыдущего письма о Словцове, о котором упоминается здесь, в напечатанном собрании писем Сперанского к Столыпину нет: или Сперанский совсем не писал его и только по забывчивости, притом, впрочем, с неуверенностью (помнится) упомянул о нем, или г. Столыпин не сохранил, затерял его.]. Он стал еще лучше и умнее, нежели был. Уединение освежило его мысли и упокоило его душу до того, что, кажется, он ничего не желает и готовится умереть спокойно; в свое время я буду о нем сильно ходатайствовать[376 - И ходатайствовал, вследствие чего, во-первых, тогдашнему министру народного просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну от 2 ноября 1819 года высочайше повелено было поручить Словцову (в то время директору Иркутской гимназии) осмотр учебных заведений губерний Томской, Тобольской, Казанской, Пермской и Вятской; во-вторых, вскоре затем он был назначен визитатором (что ныне главный инспектор) училищ всех названных губерний (Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 551).], но, кажется, если бы предложили ему место канцлера, он не двинулся бы никуда отсюда[377 - Однако ж в последствии времени, и именно в 1828 году, когда покойный Государь Император всемилостивейше соизволил разрешить служить Петру Андреевичу не только б Сибири (что прежде, с 1808 г., ему только и было дозволено), а и во всей России, и когда ему уже было обещано одно важное место в Петербурге, Петр Андреевич поколебался было, хотел ехать в столицу и там продолжать свою службу. Но тогдашний Преосвященный Тобольский Евгений, вопреки всех других, сказал ему: «Петр Андреевич! Пламень недоброжелательства врагов ваших в Петербурге, может быть, и погас, но это не по видимому ли только? Нет ли под пеплом искр, и искры эти в вашем присутствии не образуют ли нового пламени? Притом после бурной вашей жизни и при приметах старости (Словцову тогда был уже 61 год) не славы и чести, но покоя и душевного спасения следует желать вам». Слова благочестивого и уважаемого архипастыря глубоко пали на сердце Словцова, и он остался навсегда в Сибири (Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 552).]. Так же беден, так же студент, как прежде, но еще менее желает и менее заботится о житейском; впрочем, бедность его есть почти произвольная: в звании совестного судьи и директора гимназии[378 - П.А. Словцов, бывши директором Иркутской гимназии, имел некоторое влияние на развитие покойного Николая Алексеевича Полевого. {_Полевой_Николай_Алексеевич_—_род. в Иркутске, 1796 г. — выдающийся русский журналист, критик, публицист, историк, беллетрист, драматург. Печатался в «Русском вестнике», «Вестнике Европы», в 1825 г. издавал «Московский телеграф», сотрудничал с «Библиотекой для чтения», редактировал «Живописное обозрение», «Сын Отечества», «Литературную газету»; автор «Очерков русской литературы», «Истории народа русского», «Истории Петра Великого, «Истории Суворова», «Истории Наполеона», а также романов: «Абадонна», «Клятва при гробе Господнем», «Мечты и действительность». По влиянию, которое Полевой оказал на русскую литературу Белинский ставил его рядом с Ломоносовым и Карамзиным.}] он получает 2000 рублей (асс.) и не понимает, куда ему здесь девать сие богатство[379 - Имея чин действительного статского советника, получая и в отставке (с 1829 г.) 3000 руб. асс. (что, впрочем, в двадцатых и тридцатых годах значило весьма немало) и будучи бессемейным, Петр Андреевич и в то время продолжал жить, как студент: в квартире его и вообще у него решительно ничего не было лишнего и хотя мало-мальски похожего на роскошь; мебель, например, платье, стол и все прочее у него было самое простое. Но зато у него были довольно хорошие минералогический кабинет и библиотека; зато от него не отходил с пустыми руками бед тли и нищий (особенно встречающийся ему во время почти ежедневных его прогулок); зато у него к концу жизни скопилась порядочная сумма денег, которая, впрочем, вся (как и библиотека с минералогическим кабинетом), согласно его завещанию, пошла на учебные заведения.]; вообще он здесь всеми уважен и в истинном смысле есть судья совестный. Гимназия его есть, может быть, одна в России, которая идет весьма правильно и с успехом; он каждый день в ней бывает».

«Тобольск, 7 декабря 1820 г.

На сих днях прибыл сюда Петр Андреевич Словцов, он отправился из Иркутска для обозрения училищ[380 - В конце 1820 г. Петру Андреевичу, как сказано в одном из предыдущих примечаний, было дано поручение обревизовать учебные заведения ведомства Министерства народного просвещения не только всех сибирских губерний, но и губерний, принадлежащих к Сибири: Пермской, Вятской и Казанской.] и продолжит путь свой на Пермь и Вятку до Казани, где надеется узреть лицом к лицу попечителя[381 - Попечителем Казанского университета и округа в то время был известный Магницкий {_Магницкий_Михаил_Леонтьевич_ (1778–1844) — русский государственный деятель; в 1810–11 гг. — сотрудник М.М. Сперанского по подготовке проектов государственных реформ, был сослан в Вологду. С 1819 г. служил в Министерстве духовных дел и просвещения. Проведя ревизию Казанского университета, Магницкий предложил закрыть его и даже торжественно разрушить университетское здание.}, но Словцов едва ли виделся с ним в Казани, потому что Магницкий управлял университетом и его округом, почти совсем не выезжая из Петербурга.] и поблагодарить его за внимание. Здоровье его плохо, как и прежде, но ум свеж; жаль только, что никакими делами[382 - Тут, вероятно, разумеются дела вне учебной и училищной части. См. Русский Архив 1871 г., № 3, стр. 472 и 480.] он не хочет заниматься, весь в благочестии, чего, однако, не жаль, ибо благочестие стоит дел, чтобы у вас ни говорили».

Май 1871 г.

Омск.




СПЕРАНСКИЙ В ТОБОЛЬСКЕ[Публикуется по тексту: Сперанский в Тобольске // Тобольские губернские ведомости. –1872. № 41. С. 249–250; № 42. С. 255–256; № 43. С. 260–261; № 44. С. 267–268; № 45. С. 275; № 46. С. 280–282; № 47. С. 286–287; № 48. С. 293; № 49. С. 299; № 50. С. 504; № 51. С. 511; № 52. С. 516; № 53. С. 521–522. — _прим._издателя_]


Михайло Михайлович Сперанский, бывши сибирским генерал-губернатором, жил в Тобольске дважды: в 1819 году один месяц и в конце 1820 и начале 1821 года — пять месяцев.

В первый раз Сперанский прибыл в Тобольск по пути из Пензы, с тамошнего губернаторства, можно сказать, проездом в глубь Сибири — в Томск, Енисейск, а главное, в Иркутск.

На пути в Тобольск Сперанский 23 мая 1819 года[384 - В статье г. Вагина «Путешествие Сперанского по Сибири» («Азиатский Вести.» 1872 г., янв., стр. 42) ошибочно сказано, что Сперанский въехал в Сибирь 22 мая 1818 года.] обозревал первый город своего нового управления — Тюмень с его общественными учреждениями. Этот старейший в Сибири город Михайлу Михайловичу показался печальным, и только вид на Туру признал он «значительным». Тюменское купечество с простоты ли, единственно по старому обычаю подносить новым начальникам хлеб-соль на дорогих блюдах и дарить приближенных их деньгами, или же из желания задобрить к себе нового начальника и окружающих его поднесло Сперанскому хлеб-соль на серебряном блюде, а одному из сопровождавших его чиновников (Репинскому) в особой комнате представило пук ассигнаций с поклонами и при словах: «Помянничик, батюшка, от нас на дорогу». Хлеб хотя и был принят Сперанским, но блюдо, к общему сожалению, возвращено; чиновник же его от ассигнаций, в смущении и не отвечая на слова, убежал в общую залу.

В весну 1819 года вся иртышная система, и чуть ли не больше всего Тура с ее притоками, была особенно многоводна: Сперанскому довелось переправляться чрез сердитую, по его выражению, и в межень неширокую реку на протяжении целых 12 верст и во всю дорогу от Тюмени до Тобольска встречать перевозы — сибирские перетяги — почти на каждой станции, а на некоторых из них по пяти и по шести. Но, впрочем, при всех препятствиях на переправах, между прочим и от бурь, чрез реки, речушки и разливы 258 верст от Тюмени до Тобольска новый сибирский генерал-губернатор проехал менее чем в сутки: переправившись чрез Туру подле Тюмени ночью с 23-го на 24 мая, он вечером сего последнего числа был уже в Тобольске. Вообще Михайло Михайлович ездил по Сибири чрезвычайно скоро: «Нет резвее лошадей сибирских, — писал он дочери в объяснение своей быстрой езды по Сибири, — и нет неутомимее кнута тамошних извощиков»; а одно из сопровождавших его лиц после говорило об нем, что он «мчался без всякого отдыха и не думая ни о какой опасности».

Днем приезда Сперанского в Тобольск в первый раз было 24 мая — суббота, накануне Троицына дня, или, вернее, как замечено выше, вечер этого дня. Несмотря на позднее время, к нему навстречу высыпало множество чиновников, купечества и простонародья; все были в восторге, конечно, от уверенности, что с приездом его кончатся те злоупотребления и те притеснения, какие терпела Сибирь во время управления ею его предместников и в особенности в 13-летнее управление ею последнего из них И.Б. Пестеля[385 - _Пестель_Иван_Борисович_ (1765–1843) — сенатор, будучи сибирским генерал — губернатором (1806–1818 гг.), жил в Петербурге. После его отставки и ревизии Сибири, Сперанский в отчёте обвинял Пестеля в том, что он жил вне управляемого края, дал слишком много власти губернаторам, особенно иркутскому (Трескину), покрывал их противозаконные действия. Сперанский упрекал Пестеля за взяточничество и называл его «пустой головой, какую когда — либо знал». По выходе в отставку (1821 г.) Пестель имел ок. 200 тысяч рублей долгу, жил в имении жены в Смоленской губернии, прослыв «набожным и благотворительным». — _прим._издателя_]. «Легко себе представить, — писал по этому случаю Сперанский дочери, как мы здесь были приняты. Восторг, можно сказать, был общий. И самые те, кои страшились меня, как судьбы грозной, утомленные ожиданием, рады были видеть решение».

25 число — день Троицы — прошло в официальных представлениях чиновников и купечества новому начальнику края, в присутствовании его самого за богослужением, обеде у губернатора (Франца Абрамовича фон Брина) и визитах; следующий, Духов, день прошел в том же, а 27 числа было дано и разослано от генерал-губернатора всем сибирским губернским правлениям предложение, что он, «прибыв на место, вступает в отправление должности».

В Тобольске Сперанский нашел изобилие в жизненных припасах и дешевизну на все туземное. «Жизнь в Тобольске, — писал он 14 июня 1819 года дочери, — весьма дешева; великое (между прочим) изобилие рыбы, и прекрасной. Но что значит сие местное изобилие, — говорил он далее, — когда за 200 верст, по недостатку и даже по невозможности сообщений, вдруг все изменяется, и в виду избытка можно умереть с голоду? Южная часть губернии вообще довольно изобильна, но один градус к северу, один шаг с большой дороги, и ты в пустыне, среди болот непроходимых, где дикий остяк гоняется только зимою за серною или соболем, а летом, т. е. два месяца, живет рыбою».

В природе и жителях Сибири как на пути в Тобольск, так и в Тобольске, да и далее его, даже до Иркутска и Нерчинска, Сперанский первоначально не находил ничего особенного, ничего отличительного, ничего из того, что рассказывали ему и обыкновенно рассказывают о Сибири в России. «Не слушай рассказов о сибирской природе, — писал он дочери, проживши в Тобольске три недели. — Сибирь есть просто Сибирь. Надобно иметь воображение не пылкое, не сумасбродное, чтоб видеть тут какую-то Индию. Доселе, по крайней мере, я ничего не видел ни в природе величественного, ни в людях отличного. Уральские горы… скучные, неказистые, единообразные, бесчисленные, утомительные холмы… При переезде их не встретишь ни одной точки зрения, где бы глаз остановился… Тут даже нет и красивых ужасов… О людях то же сказать можно. Доселе я еще не мог составить никакого понятия, которое мне представляло бы сибиряка. Те же пороки, те же глупости, то же терпение в бедных и своекорыстие в богатых. Различие только в том, что здесь, говоря вообще, всем жить широко, земля довольно хороша и, следовательно, бедных меньше. Посмотрим, что будет далее, а до Тобольска и в Тобольске я смело утверждаю, что Сибирь есть просто Сибирь, т. е. прекрасное место для ссылочных, выгодное для некоторых частей торговли, любопытное и богатое для минералогии, но не место для жизни и высшего гражданского образования…». А проживши в Тобольске еще полторы недели, Михайло Михайлович той же дочери писал: «Воображение наше ищет в Сибири чего-то чудного, отличительного и ничего не находит». Далее Тобольска, однако ж, Сперанский встретил «прекраснейшее местоположение» в Абалаке, «первое» в этом отношении, по замечанию его, «в Сибири». От Абалака в Томск путь Сперанского лежал чрез Омск и Каинск, следовательно, более всего по Барабинской степи. Эта, местами болотистая, почти совсем безречная и безлесная или с лесами, но только березовыми, по большей части в виде одних колков (небольших рощиц), равнина, простирающаяся почти на 1000 верст, до того наскучила знаменитому путешественнику и свите его, так утомила их, что «первый пригорок» на ней они «встретили с радостию и восклицанием». Только около Томска природа стала тешить взор Сперанского. «Здесь, — писал он дочери из Томска, — природа начинает одушевляться, расстояния действительно роскошные, трудно видеть луга более тучные, лучше испещренные». «Томск и Томская губерния, — как бы дополнял он после сказанное, — могла бы быть и по богатству произведений, и по климату ее весьма умеренному, и в полуденной части прекрасному, могла бы быть одною из лучших губерний в России, но…». Так же и под Красноярском Сперанский встретил красивые и величественные виды. «Енисея не видно, — писал он тогда, — но величественные горы на противоположной стороне указуют его течение, смежаясь с облаками в величественном разнообразии». Впрочем, и после Томска и Красноярска, уже из Иркутска, следовательно, переправившись чрез быстрейшую Ангару и другие реки, встречавши на пути уже и горы, и леса, Сперанский все еще продолжал жаловаться на отсутствие разнообразия, красоты, величественности, вообще особенностей сибирской природы. «Часто я сержусь на Сибирь… — говорил Сперанский в одном письме дочери из Иркутска. — Как бы, кажется, на пространстве, столь обширном, не потешить унылого странника, но нет — везде, исключая двух и трех мест, везде скучное единообразие». Такой невыгодный, мрачный взгляд Сперанского на сибирскую природу несколько изменился только уже на возвратном пути из Иркутска, когда между прочим он проезжал по южной части Томской губернии. «В Сибири ли мы? — спрашивал он сам себя в письме дочери от 24 августа 1820 года из Барнаула. — Едва можно верить сему очарованию. Прекраснейший климат, приятнейшие местоположения, орошаемые величественною, гордою, покойною Обью. За две станции до Барнаула встретили нас арбузы, растущие здесь на воздухе, величиною с твою голову, а ценою по 5 и 10 копеек (асс.). Дыни здешние также весьма вкусны. Словом, это очарование… Здесь (доселе, 24 августа) полное лето во всем блеске и роскоши растений и… это… есть Сибирь… На каждом шагу здесь встретишь пчельника, и мед здешний есть превосходнейший, ароматический». Этот же Барнаульский край в донесении главному начальнику алтайско-заводских крестьян, министру финансов Гурьеву, а также и в письмах к другим важным особам Сперанский называл «одним из благословеннейших» не только в Сибири, но и в целой России, назначенным от природы к сильному и богатому населению, богатым не по металлам только, в нем добываемым, но еще более по внутреннему его достоинству, пригодным для устройства в нем почти всех родов хозяйства, притом в самых больших размерах.

И в жителях Сибири, как и в природе сибирской, Сперанский первоначально также не замечал ничего особенного, ничего выдающегося или отличительного. «И здесь, — писал он из Иркутска в сентябре 1819 года, — те же (т. е. как и во всей России) люди, га же чернь, те же нравы и обычаи, те же почти пороки и добродетели», и это «почти понятное», по словам его, «единство» он думал изъяснить из того, ч то «сибирское население есть смесь, или произведение всех стран России». Но и этот взгляд, как и взгляд на природу Сибири, у него изменился. С течением времени Михайло Михайлович стал замечать в сибиряках-старожилах особенную чистоту и простоту нравов, древний язык, ласковость и гостеприимство, и особенную опрятность в содержании домов и вообще в жизни; но, хваля сибиряков-старожилов, он не унижал слишком и поселенцев сибирских. О первых, т. е. о чистоте и простоте нравов сибиряков-старожилов, он по поводу знакомства своего с жителями города Енисейска братьями Черепановыми в дневнике своем, который вел во время путешествия по Сибири, сказал: «Семейство сильное и богатое, с отличными, но здесь нередкими, нравами. Вообще, кто хочет видеть старую, святую Русь, тот должен путешествовать в сих местах. Здесь все старожилы, зашедшие или переселенные сюда вскоре по открытии Енисейска (и вообще по покорении Сибири)… Нравы отменно чистые и простые. В течение 10 лет не было в уездном суде ни одного подсудимого из всех обывателей уезда». Древность языка, или наречия, сибиряков-старожилов Сперанский, по-видимому, изъяснял из того, что русское сибирское народонаселение есть, по его словам, «сокращение всей России», более, однако ж, с севера ее, и именно «из Холмогор, Перми, Вологды и Устюга», а «опрятность в жизни и даже рост сибиряков», по его мнению, «произошли от архангелогородцев, первых сибирских промышленников». Что же касается поселенцев сибирских, то вот что писал об них Сперанский 24 августа 1820 года дочери своей, встретив в Барнауле чудака, путешественника-пешехода англичанина Кохрена[386 - В помянутом нами «Путешествии Сперанского по Сибири» («Азиат. Вести.» январь, стр. 67 и 68) сего Кохрепа г. Вагин превратил в Кастрена. Но последний не англичанин, а русский подданный — финн, профессор Гельсингфорсского университета и путешествовал по Сибири не в бытность там Сперанского, а уже после, в сороковых (41–49) годах, и не с целию одного пустоглядства, а с целию изучения языков и наречий сибирских инородцев.]: «Одна примечательная черта в путешествии сего чудака. Он был ограблен между Петербургом и Тосною, но прошел половину Сибири, не потеряв ни одного волоса и хвалясь везде ласкою и гостеприимством. Я уверен, что (он) пройдет и другую половину Сибири столь же покойно и безопасно. А Сибирь, по вашему мнению, населена преступниками. Дай бог, чтобы честные люди были так же доброхотны и кротки, как сии преступники. С последними можно жить, а с первыми трудно». Ранее же сего годом он ей же из Иркутска и на ту же тему писал: «Не думай, чтоб Сибирь населена была (одними) ссыльными и преступниками. Число их как капля в море, их почти не видно… и вообще число их невероятно как маловажно. По самым достоверным сведениям, они едва составляют до 2000 в год[387 - В то время это, конечно, было так, но после, между прочим с 1823 года и по 1858 год, из России постоянно приходило в Сибирь в ссылку от 4–6 до 10 и даже 11 и почти 12 тысяч («Тоб. губ. вед.» 1858 г. № 22).]… Со временем я издам таблицы, которые удивят просвещенную Европу. Они докажут, что у нас в двадцати тысячах едва можно найти одного преступника, да и то воришка маловажного; важных же нет ни на сто тысяч одного. Я сам не поверил бы сему прежде и считаю это великим в моральном мире открытием».

Помещение для Сперанского в Тобольске отведено было не роскошное: это довольно низменный деревянный дом (почти против того дома, в котором ныне помещается инспектор, а прежде помещался директор гимназии), который принадлежал советнику Шиловскому и в котором после, по уступке его Шилове ким городу, до перемещения резиденции генерал-губернатора Западной Сибири из Тобольска в Омск, жили тобольские губернаторы, а после перемещения их туда жили дивизионные командиры, в котором также в приезды в Тобольск останавливался генерал-губернатор и который после, помнится, сгорел. Прося себе возврата из Сибири в Петербург и опасаясь быть оставленным в ней еще на год или близ того, Сперанский 20 мая 1820 года писал из Иркутска к министру внутренних дел графу Кочубею: «Я поистине не знаю, как проведу будущую зиму, полагая провести ее в Тобольске… дому (генерал-губернаторского) нет ни в одной (следовательно, и Тобольской) из трех губерний; морозу 40 градусов, везде (следовательно, и в Тобольске) помещение самое скудное, всю зиму я провел (в Иркутске) в двух только комнатах и не выходил из теплых сапогов. (Что, если то же будет зимой и в Тобольске?)». А от 15 мая того же года и из того же Иркутска он писал дочери: «Может быть, тебе придет мысль видеться со мною в Тобольске; вещь почти невозможная. Если бы Марья Карловна (Вейкардт, воспитательница дочери Сперанского) и согласилась проводить тебя, то, сверх трудностей пути, сверх… издержек… мне поместить вас негде; совершенно нет дома не только удобного, но даже и сносного». Если не в первое пребывание Сперанского в Тобольске, то во второе непременно подле квартиры Сперанского было устроено нечто вроде гауптвахты и к нему ежедневно являлись ординарцы и вестовые, а также и комендант с рапортом[388 - Должность коменданта (несуществовавшей крепости) в Тобольске уничтожена только в 1840-х годах. Предпоследним тобольским комендантом был генерал-лейтенант Жерве, а последним генерал-майор Хвицкий.], потому что из Петербурга было предписано в Сибирь повеление отдавать Сперанскому военные почести наравне с корпусным командиром. Только, по сказанию тоболян-современников[389 - Между прочим недавно умершего П.А. Бекреева, который в то время служил столоначальником в Тобольской консистории.], он не велел назначать к себе в ординарцы, вестовые и проч. унтер-офицеров и нижних чинов из батальона, а велел вместо их посылать к нему кантонистов. Вероятно, это делалось с целями педагогическою и нравственною: внушения учиться тому или другому предмету прилежно или наставление вести себя хорошо, сделанное тому или другому воспитаннику сановником, столь ученым и так высоко поставленным, слово, ласково сказанное им, чашка чаю или блюдо супу, по его приказанию поданное тому или иному кантонисту, вопрос, сделанный о житье-бытье, о роде и племени, — все это и подобное по возвращении маленьких ординарцев и вестовых быстро разносилось по всем их казармам, между всеми кантонистами и, можно думать, приносило добрый плод. Сперанский любил заниматься воспитанием молодых людей, влиять с доброй стороны на их умы и сердца: принимая к себе на службу молодого Вейкардта, между прочим с целию вое питы гать его далее и приготовлять к университету, он с дороги в Сибирь писал дочери своей, чтобы она передала матери того молодого человека: «Марья Карловна (Вейкардт) знает, что любимое мое ремесло всегда было воспитывать и образовать молодых людей, и если не всегда я успевал, по крайней мере намерения мои всегда были чисты».

Жизнь в Тобольске Сперанский вел самую уединенную; чтение Св. Писания (обыкновенно по утрам) и других книг, размышление, молитва в известные поры, а более дела по управлению и ревизия Сибири удерживали его постоянно дома; горожане видели его вне квартиры только по праздникам в церкви, за богослужением, и каждодневно, несмотря ни на какую погоду, на прогулке: «Я без воздуха, — писал он дочери, — как рыба без воды». Прогуливался же Михайло Михайлович летом перед вечером, а зимой в полдень, но непременно всегда уже пешком, иногда с одним из бывших при нем чиновников (в особенности с Батеньковым[390 - _Батеньков_Гавриил_Степанович_ (1793–1863) — родился в Томске, участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов 1813–1814 гг., подполковник. В 1819–1821 гг. — ближайший помощник М.М. Сперанского по управлению Сибирью. После восстания декабристов — в одиночной камере в Петропавловской крепости, с 1846 г. — на поселении в Томске, после амнистии 1856 г. — в Калуге. Автор оригинальных работ по вопросам финансов, права, этнографии, незаурядный поэт. — _прим._издателя_]), а чаще один, прогуливался обыкновенно без малейших внешних знаков отличия, по которым бы можно было узнать, что это генерал-губернатор или какой-либо значительный господин; если его и узнавали, то единственно по длинному сюртуку и пуховой шляпе или, чаще, по кожаному картузу. Во время таких прогулок он иногда запросто, как увидим ниже, заходил к Тобольскому преосвященному Амвросию Келембету, а может быть, и к другим позначительнее лицам, как после это им делалось в Иркутске. «Мы живем здесь, — говорил он в письмах из Тобольска, как бы в оправдание своей уединенной жизни, — весьма уединенно. Общества (здесь) совсем нет», чему, впрочем, он и рад был, потому что уединение давало ему более возможности успешнее вести дела, для которых он был назначен и прибыл в Сибирь. Несмотря, однако ж, на отсутствие в Тобольске подходящего по образованию и вкусу Сперанского общества и на уединенную жизнь, Михайлу Михайловичу удалось завести в Тобольске благотворительное общество, которое и чрез полтора года после того шло, по его словам, весьма удачно, несравненно лучше томского и иркутского благотворительных обществ, им же заведенных. Раз, что, впрочем, было уже во второе пребывание Сперанского в Тобольске, и именно 14 октября 1820 года, в день рождения покойной Императрицы Марии Феодоровны, на обеде, данном Михайлом Михайловичем, и бывшем затем маскараде для этого общества в пользу бедных ему удалось вдруг собрать до 4000 рублей (ассигнациями).

В образе жизни новому начальнику Сибири подражали и прибывшие с ним его подчиненные. Старожилы тобольские рассказывают, что их решительно нигде не было видно: ни в гостях[391 - Впрочем, во вторую бытность Сперанского в Тобольске они уже жили несколько свободнее; по крайней мере на обедах, балах и маскарадах, где бывал Сперанский, бывали и они.], ни в лавках, ни на гуляньях — они всегда были дома и за делами. Служить в Сибири под начальством Сперанского вызывались и просились многие, и притом хорошие, чиновники, но, не думая оставаться в Сибири надолго и не желая оставить после усердных и добрых служак в таком отдаленном крае и под начальство неизвестно какого преемника своего (может быть, вроде генерал-губернатора Пестеля или иркутского губернатора Трескина), Михайло Михайлович все их вызовы и просьбы под разными предлогами отклонял. «Половина почти здешних чиновников лучших, — писал Сперанский дочери в последнем письме своем из Пензы, — готовы со мной двинуться (в Сибирь), но я отклоняю сие, чтобы не оставлять Лубяновского (его преемника по губернаторству в Пензе) одного между волками». Ей же, но уже из Тобольска, по поводу просьбы к нему одного петербургского чиновника он писал: _«Я_ так мало себя здесь прочу, что никому ничего не обещаю и никого к себе не зову, ибо и сам думаю только о возврате», а другу своему и приятелю Х.И. Лазареву, на просьбу его о том же, он отвечал: «Служить и жить с вами мне везде приятно, но положение мое в Сибири еще неопределенно, и первый год пройдет весь в обозрениях»[392 - «Рус. Арх.» 1868 г., стр. 1209; «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 189.]. Таким образом, и прибыло со Сперанским в Тобольск только четверо (двое первых из Пензы, а двое последних — из Петербурга): дерптских университантов домашний учитель богатого пензенского помещика Густав Вильде, из студентов же, но не университетских, а семинарских (пензенских), молодой чиновник Козьма Григорьевич Репинский, только еще вступавший в службу юноша Егор Вейкардг[393 - Впрочем, этот молодой человек взят был Сперанским не столько для службы, сколько для приготовления его к университету, что, впрочем, увидим ниже.] и, кажется, служивший под начальством Сперанского еще до 1812 года в Петербурге и всегда неизменно преданный ему Цейер. С ним же прибыли в Тобольск в числе 11 человек и чиновники канцелярии сибирского генерал-губернатора, которые жили до того времени в С.-Петербурге при Пестеле и которые по назначении Сперанского на сибирское генерал-губернаторство выехали оттуда в Казань и там ожидали его. Между ними находилось трое тобольских уроженцев: С. Шульгин, Зеленцов и Протопопов; первый из них отличался особенною начитанностию, а двое последних благороднейшею нравственностию и способностию к службе[394 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 188, 208–210). Заметим здесь, что Зеленцов был сын некогда очень богатого в Тобольске, но потом разорившегося откупщика и заводчика, а Протопопов — сын учителя Тобольской гимназии. Последний — дядя по матери ныне Келецкому губернатор {Келецкая губерния с центром в г. Кельцы находилась в составе Варшавского генерал-губернаторства.} Алекс. Никитичу Лешову, также тобольскому уроженцу.]. В Тобольске к свите Михаила Михайловича присоединился еще один и довольно замечательный чиновник — это начальник сибирского округа путей сообщения и в описываемое время только еще 26-летний капитан Гаврило Степанович Батеньков. Природные сибиряки постоянно называли этого нового знакомца и сотрудника Сперанского не только своим земляком, а еще и кантонистом сибирским, но барон (ныне граф) Корф в своем жизнеописании Сперанского (т. II, стр. 194), признавая его тобольским уроженцем, говорит, напротив, что воспитание он получил в Петербурге во 2-м кадетском корпусе[395 - Нельзя ли разноречие это примирить предположением, что Батеньков, пока не было в кадетском корпусе свободной вакансии для него и пока его не потребовали в Петербург, учился в отделении или роте тобольских кантонистов, потом же, когда его потребовали туда, он, оставив заведение кантонистов, отправился в кадетский корпус. Сибиряки помнят первое, а Корф знал — и важнейшее — второе.], по окончании воспитания служил в армии, участвовал в кампаниях 1812–1815 гг., а затем перешел в инженеры путей сообщения с назначением в начальника только что учрежденного тогда сибирского округа сей службы и жил до Сперанского в Томске. Прибыв в Тобольск, Батеньков подал Сперанскому записку по своей части. Записка эта так хорошо была составлена, а составитель ее при объяснении дела о путях сообщения в Сибири и вообще при разговорах высказал такие способности и столько познаний, что Сперанский оставил его при себе, затем взял его с собой в Томск и Иркутск, а после, при отъезде из Сибири, и в Петербург, даже приблизил его к себе и питал к нему особенную доверенность. И новый чиновник, новый любимец Сперанского, не был недостоин его внимания и расположения: он был самым ревностным его помощником во всех трудах его при ревизии в Сибири и ее благоустроении им: он, разумеется, по указаниям и при руководстве Михаила Михайловича составил даже несколько важных проектов по преобразованию управления Сибири, например, устав об управлении сибирских инородцев, устав об управлении сибирских киргизов, уставы о ссыльных, об этапах, о сибирских городовых казаках и проч. В собирании сведений для этих уставов, в предварительных начертаниях их, в изложении подробностей Сперанский, по его собственному выражению, без Батенькова не мог обойтись, «как мастер без ученика». Батеньков же после, в Петербурге, служил самым трудолюбивым и самым смышленым делопроизводителем в состоявшем под начальством Сперанского Сибирском комитете до конца царствования Императора Александра I[396 - «Жизнь гр. Спер.» т. 1 стр. 194, 207, 228, 234, 264 и 267.]. К сожалению, в начале царствования Императора Николая Павловича сибиряк, любимец Сперанского, к огорчению сего последнего, оказался соприкосновенным к делу декабристов и вместе с ними испил горькую чашу своего увлечения или заблуждения.

Уединенная жизнь, какую вел Сперанский в Тобольске, заметили мы, давала ему более возможности заниматься делами, дня которых он был назначен и прибыл в Сибирь. Какие же это были дела? Едва Сперанский (27 мая 1819 года) дал предложение сибирским губернским правлениям о вступлении своем в отправление должности сибирского генерал-губернатора и едва узнали жители Тобольской губернии, что жалобы на местное начальство не составляют преступления и что есть возможность приносить их, как полетело к нему отовсюду таких жалоб целые сотни. Были, конечно, в числе этих жалоб и жалобы совершенно пустые, поданные вследствие одного личного мщения или затейливого притязания, но были и жалобы основательные, жалобы на обиды, которых Сибирь в прежнее время терпела премного. По жалобам наряжены были следствия, для производства их были посланы чиновники, и оказалось, что главный ропот везде был против земского управления. Впрочем, в Тобольске ревизия не была особенно подробною, строгою, и новый генерал-губернатор переменил и отрешил здесь на первый раз только явно нетерпимое и исправил в делах наиболее то, что скоро и легко можно было сделать[397 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 193 и сл.]. Иначе, впрочем, едва ли и можно было поступить Сперанскому: людей новых, более дельных и более честных чиновников из России им взято с собой не было, а с сибирскими, по крайней мере со многими, он не мог вскоре ознакомиться и узнать, кто из них каков и чего заслуживает. Притом же можно со всею основательностию сказать, что по Тобольской губернии и зла существовало гораздо менее, чем по прочим сибирским губерниям. Из Томска и Иркутска Сперанский почти постоянно писал в следующем тоне: «Сердце мое сжато и не прежде раскроется, как при обратном отсюда путешествии. Физические труды ничто в сравнении с нравственными огорчениями и беспокойствами. Вид здешних (томских) неустройств и железного управления возмущает душу… Худое управление сделало из нее (Томской губернии) сущий вертеп разбойников. (При виде здешних дел) сердце разрывается… Я полагал здесь (в Томске) пробыть не более двух недель, но встретил столько дел неприятных, что не надеюсь окончить их и в месяц… Вчера (6 сентября 1819 г.) у нас был в биржевой зале от купечества (иркутского) обед и бал… 24 пары танцовали в экосезе[398 - _Экосез_ (франц. ecossise), устар. «экоссес» — старинный национальный шотландский танец, разновидность контрданса; первоначально исполнялся на волынке, с конца XVIII века стал достоянием салонов. В начале XIX века мелодия экосеза как светского танца была распространена в Германии, Франции, в художественной обработке использована в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. Поздний экосез — живой, весёлый, быстрый танец. — _прим._издателя_]… Завожу я здесь ежедневные собрания… Едва верят здешние (иркутские) обыватели, что они имеют некоторый степень свободы и могут без спроса и дозволения собираться, танцовать или ничего не делать… Две недели, как я здесь (в Иркутске), и не могу еще обозреться, ни установить порядка в моем времени. Дела чрезвычайно запутаны[399 - В других письмах иркутские дела Сперанский называл тягостными, грязными, даже удаленными от всех соображений чистого здравого рассудка. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 206.]… Нравственная или, лучше сказать, политическая сторона сего (Иркутского) края, местное управление его и род дел, на меня возложенных, превышают почти все мое терпение… Жалобы, доносы, вопль злоупотреблений — ежедневны… Кратко и в откровенности вам (мин. нар. просвещения и дух. дел кн. А.Н. Голицыну) скажу: все то„что о здешних делах говорили в Петербурге, не только есть истина, но и это бывает редко истина неувеличенная». Но из Тобольска и о делах тобольского управления Ми хайл о Михайлович писал далеко и далеко уже не в таком тоне: «Дела и хлопоты, — писал он из Тобольска дочери своей от 7 июня 1819 г., — так мне закружили голову, что я забыл почтовый день… Я окружен здесь хлопотами, а ты знаешь, как ненавижу я всякую хлопотливость. Не дела, а безделки, чрез кои надобно пройти к делам, неприятны, но я вижу берег…» — и только, не более. Но главное доказательство того, что в первую четверть настоящего столетия по Тобольской губернии зла было не очень много, по крайней мере менее, нежели в прочих сибирских губерниях, представляется в последствиях ревизии Сибири и управления Сибирью Сперанским: сибирский генерал-губернатор Пестель по ревизии Сперанского отставлен от службы и затем жил и умер в своих деревнях; иркутский губернатор, любимец Пестеля и главный деятель по его планам и в его духе, Трескин предан суду, а затем лишен чинов и знаков отличия с воспрещением въезда в столицы; томский губернатор Илличевский, несмотря на заступничество за него пред правительством самого Сперанского[400 - Илличевский по Петербургской главной семинарии был товарищ Сперанского, да и место губернатора в Томске в 1812 году получил более по протекции Сперанского (еще до падения сего последнего), хотя он, Илличевский, со своим товарищем и покровителем, когда сей находился в несчастии, в проезд свой чрез Пермь, поступил не очень-то благородно. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 170.], был удален от должности и в службу более уже не был принимаем, а тобольский губернатор Франц Абрамович фон Брин, несмотря на близкое родство свое с Пестелем[401 - Фон Брин был женат на родной сестре Пестеля. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 170.], был пожалован в сенаторы[402 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 265.].

Ревизия Сперанского в Тобольске, замечено выше, не была особенно подробною и строгою; однако ж здесь он строго взглянул на дело генерал Куткина, успел вникнуть во все его подробности и решить или, по крайней мере, обсудить его так, как следовало. Дело это состояло в следующем. Куткин в начале настоящего столетия управлял Тобольскою провиантскою комиссиею, в то время совершенно независимою от сибирских генерал-губернаторов, и управлял, как оказалось после и как говорит и до сих пор предание, совершенно честно, безукоризненно. Но он имел несчастие не понравиться сибирскому генерал-губернатору И.Б. Пестелю в первый проезд его (около 1806 г.) в Сибирь чрез Тобольск тем, что, бывши вместе с ним на одном обеде, осмелился, как человек самостоятельный и независимый, о чем-то с ним поспорить и в споре при всех гостях одержал над ним верх. Озлобленный его торжеством, Пестель успел чрез ходатайство пред правительством подчинить своей власти провиантскую часть в Сибири и Куткина первого под предлогом злоупотреблений в управляемой им комиссии отдал в 1808 году военному суду, арестовал и держал его, хотя и в собственном доме, но под строжайшим присмотром, даже без дозволения видеть свое семейство. Девять лет томился несчастный Куткин под стражей, где (в 1817 г.) и помер. Дом, полотняная фабрика и все имение подсудимого при самом начале дела, «на случай могущих открыться взысканий», по приказанию Пестеля были описаны, взяты под секвестр и совершенно разорены; семейство же его доведено было до крайней нищеты, и одна из дочерей от слез лишилась зрения. Подполковник Денисьевский, состоявший при провиантской комиссии комиссионером, в одно время с преданием Куткина суду «для предупреждения всяких между ними сношений» был заключен Пестелем в арестантскую на гауптвахте и содержался тут 11 лет. На это-то дело и обратил Сперанский в Тобольске свое особенное внимание. Денисьевский по его приказанию немедленно был выпущен с гауптвахты. Самое дело по рассмотрении и обсуждении было отправлено в сенат, где в 1821 году и решено окончательно. По решению этому генерал Куткин признан «ни в чем не виноватым» кроме того, что им было излишне передано одному провиантскому чиновнику в прогоны 274 р. асс., но и это было сложено гораздо ранее того, по манифесту 30 августа 1814 года. Сперанский исходатайствовал тогда жене Куткина пенсион в 1800 р. (асс.), все жалованье мужа за время состояния его под судом (за 9 лет) и 50000 р. (асс.) в вознаграждение за разорение его имения[403 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 165–167; «Тоб. губ. вед.» 1865 г.; «Чтения в общ. ист. и древн. Росс.» 1865 г.].

Но почти все сказанное выше о житье-бытье Сперанского в Тобольске в первый раз, проездом в Иркутск, более или менее читающей публике известно уже из печатных источников: «Жизни графа Сперанского» бар. Корфа (т. II, стр. 164–265), Писем Сперанского дочери с дороги в Сибирь и из Сибири и Писем Столыпину, другу его, из Сибири же (Русск. архив 1868 г. №№ 8 и 11 и 1871 г. № 3) и «Путешествия Сперанского по Сибири» Вагина (в 1-м номере Азиат. Вест. 1872 г., стр. 42–69). Быть может, иные из читающих успели уже ознакомиться и с дневником Сперанского (где также есть кое-что о пребывании его в Тобольске), недавно изданным вместе со многими другими его произведениями Императорской публичной библиотекою. Но следующие два эпизода из жизни Михайла Михайловича в Тобольске, уверяем вполне, читающим совершенно неизвестны, потому что являются в печати только в первый раз. Это:

_I._Первая_встреча_Сперанского_с_преосвященным_Амвросием_I_(Келембетом)._ В бытность Михайла Михайловича сибирским генерал-губернатором Тобольскою епархиею управлял архиепископ Амвросий Келембет. Он был малоросс, из воспитанников Киевской академии, с малороссийским акцентом в обращении и вообще по внешности человек очень простой, но строгой монашеской и благочестивой жизни, добрейшего сердца, довольно хороший богослов и дельный правитель епархии, попечитель семинарии и уже почти 70-летний старец. Потому ли, что Сперанский посетил преосвященного в первый (тогда Троицын) день по приезде в Тобольск, как пишет биограф его Корф[404 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 192.], и, следовательно, преосвященный на третий день поехал уже только платить ему визит, или же потому, что Сперанский ни в первый, ни во второй день по приезде в Тобольск не был у него, и тот, пождавши его два дня, на третий (день) наконец сам первый поехал к нему с визитом, как уверяет не только современник, но и очевидец события, бывший тогда ключарем соборным, а после долго служивший кафедральным протоиереем П.Л. Фелицын, но как бы то ни было, только преосвященный Амвросий 27 мая 1819 года, следовательно, на третий день пребывания нового генерал-губернатора в Тобольске, отправился к нему со всеми членами консистории[405 - Они были: ректор семинарии, архимандрит (впоследствии экзарх Грузии и архиеп. Псковской) Евгений, кафедр, протоиерей Л.В. Земляницын, ключарь П.А. Фелицын, протоиерей Захарьевской церкви Арефьев и прот. Богородской церкви Е. Морковитии.] с визитом, но по входе в зало (что было в 11 часу дня) слышит от дежурного чиновника, что генерал-губернатор спит. Преосвященный, не возвращаясь в дом и не поднимаясь на гору, со всеми спутниками своими заехал к квартировавшему под горой же (на углу против Архангельской церкви) и притом невдалеке от квартиры генерал-губернатора, большому почитателю духовных лиц и всеобщему хлебосолу, советнику Шиловскому и, пробыв у него часа полтора или два, и именно в первом часу пополудни, снова отправляется со свитой своей к знатному гостю, снова входит в зало и снова же слышит, что его высокопревосходительство спит еще. Преосвященный приостановился и громко сказал докладывавшему ему чиновнику: «Скажи его высокопревосходительству, что я архиерей, уже старик и притом больной, и в третий раз к нему не поеду; да скажи еще, что стариков и в орде здешних киргизов уважают». После такой речи все ожидали только войны между Тобольским архиереем и новым начальником Сибирского края[406 - И до сих пор неизвестно, что было причиною описанного отказа Сперанского в приеме архиерею: то ли Мих. Мих. и в самом деле, наприм., от сильного утомления ночью и утром заделами заснул не в обычное время, то ли стеклось у него множество дел и их нужно было отправлять на почту (27 мая Сперанский и в самом деле оповещал всю Сибирь о вступлении его в должность генерал-губернатора. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 192), то ли он хотел этим выказать за что-либо к архиерею, наприм., хотя бы то за поздний визит, свое неуважение, чего, впрочем, в Сперанском по отношению к высшему духовенству никогда не было замечаемо.], но, к счастию, страх и боязливое ожидание духовенства тобольского, да и лиц светских, по крайней мере иных из них, разумеется, скоро узнавших о происшедшем, не оправдались: Сперанский того же дня вечером с прогулки в сопровождении одного чиновника пешком пришел к преосвященному Амвросию, который пил тогда в саду чай, и извинился пред ним в двухкратном ему отказе; затем пили они вместе чай, разговаривали ласково и во все пребывание Сперанского в Сибири жили между собой дружно, по крайней мере находились друг к другу в хороших отношениях[407 - Из письма прот. Фелицына от 29 мая 1872 г. и из его воспоминаний о преосвященных тобольских, писанных им в 1858 году.]. Доказательство на это мы увидим после.

_II._Отношения_Сперанского_к_бывшему_товарищу_своему_по_С.-Петербургской_академии._ В бытность Сперанского сибирским генерал-губернатором, в Тобольске жил и служил товарищ его по главной Александре-Невской семинарии (после переименованной в С.-Петербургскую духовную академию) Лев Васильевич Земляницын. Этот Лев Васильевич был сибиряк и тобольский семинарист. В 1788 году он, как лучший, вместе с известным в свое время визитатором сибирских гражданских учебных заведений П.А. Словцовым для дальнейшего образования и приготовления к учительским должностям был послан в названную семинарию, куда вскоре[408 - В окт. 1789, а не в янв. 1790 года, как ошибочно сказано у Корфа («Жизнь гр. Спер.» т. I, стр. 16 и 17). См. «Ист. Петерб. дух. акад.» Чистов., стр. 84 и «Христ. чт.» 1871 г. т. И, стр. 962. Но и у Чистовича в сейчас процитированном месте ошибка; сказано: «Сперанский обучался в главной семинарии 4 года богословским и философ, наукам», тогда как он учился там только два с половиною года. Там же, стр. 84, прим. 2.] прибыл из Владимира, или, вернее сказать, из Суздаля, и Сперанский. Словцов, вероятно, как наиболее даровитый и как человек с высшими взглядами и стремлениями, вскоре сблизился с Михайлом Михайловичем и был с ним как при счастии, так и во время несчастия в искренней дружбе и постоянной, хотя и нечастой, переписке до конца жизни; Земляницын же, как и другие студенты, находился с этим знаменитым впоследствии сановником только в обыкновенных товарищеских отношениях. Лев Васильевич тотчас же по возвращении из Петербурга в Тобольск в 1791 году был определен учителем философии и префектом Тобольской семинарии, а в следующем году рукоположен в кафедрального протоиерея. Но в год прибытия Сперанского в Тобольск Земляницын, оставаясь кафедральным протоиереем, уже не был префектом и учителем семинарии, а был только ректором тобольских духовных училищ; это потому, что при преобразовании Тобольской семинарии, последовавшем в конце 1818 года, как это было тогда при преобразовании и всех других семинарий, все учителя ее, получившие образование только в прежних академиях и семинариях, были уволены от учебной службы по семинарии и заменены профессорами и учителями, образовавшимися в академиях, уже преобразованных.

Вот что сообщил[409 - В письмах от 21 апр. и 7 мая 1872 года.] нам об отношениях Сперанского к его товарищу протоиерею Земляницыну человек, во времена оны близкий к сему последнему, ныне уже 90-летний старец, помянутый выше А.П. Фелицын[410 - Фелицын при Земляницыне служил сначала священником, а потом ключарем кафедральн. собора.]. По его словам, Сперанский вскоре по прибытии в Тобольск (значит, в конце мая или начале июня 1819 г.) посетил своего товарища, пробыл у него в доме с полчаса, поговорил с ним о петербургской старине и, видя его бедность, по крайней мере недостаточность, на прощание подарил жене его 50 руб. (асс.). По его же словам, Сперанский во второй приезд в Тобольск, бывши в один из высокоторжественных дней за литургией в соборе и выслушавши и хорошо написанную, и еще лучше произнесенную Земляницыным проповедь, много хвалил ее как окружающим его в соборе чиновникам, так и после в архиерейском доме во время закуски. Затем, рассказывает А.П., когда у самого Сперанского бывали в царские дни торжественные обеды или по каким-либо случаям давались таковые губернатором, чиновниками и купцами (например, Пиленком), на них обыкновенно с архиереем приглашался между прочим и кафедральный протоиерей, но что при этом не видно было, чтобы Михайло Михайлович часто обращался к смиренному товарищу с разговорами, вопросами и расспросами. П.А. Фелицыну не случалось также слышать от Земляницына и о том, чтобы Сперанский, хотя изредка после описанного посещения, навещал своего товарища, или чтобы этот последний посещал его когда-нибудь в квартире запросто, для дружеских, для товарищеских собеседований. Что же, спросят, было причиною такого равнодушия, такой почти холодности в Михайле Михайловиче к старому его товарищу? Что Михайло Михайлович был холоден, даже совсем невнимателен в Иркутске к товарищу своему по воспитанию, протоиерею Воскресенско-Тихвинской церкви Никифору Тютюкову[411 - Тютюкова я называю протоиереем иркутской приходской церкви па основании несомненного свидетельства ирк. каф. прот. Громова, который в 1824 г. сам был его преемником по настоятельству в Воскресенско-Тихвинской церкви; а в «Хрчт» 1871 года, т. II, на стр. 966 и в «Истории Пет. Дух. Акад.» Чистовича, на стр. 99, Тютков назван кафедральным ирк. Протоиреем. Не был ли Тютюков ранее начала 20-х годов каф. Протоиереем и оттуда, за неисправности и после смещен в протоиерея церкви приходской?], то виною этого, по сказанию иркутских старожилов, был сам о. Тютюков: он, по их словам, закопал талант свой в землю[412 - Из письма кафед. прот. П.В. Горомова от 18 апреля 1872 г.]. Но протоиерей Земляницын не был из разряда Тютюковых, он был человек строгой жизни, трудолюбивый и дельный на службе семинарской, исполнительный на службе соборной, честный и бескорыстный по службе в консистории. Итак, что же, снова спросят, было причиною равнодушия Сперанского к товарищу его, прот. Земляницыну? Не выходящие, отметим, из ряда обыкновенных товарищеских отношения между ними или, лучше сказать, отсутствие между ними дружбы еще во время учения и воспитания, далеко не одинаковые способности и наклонности, а главное, разность положений того и другого, такая же точно разность занятий, даже помыслов и стремлений и, наконец, отсутствие в Земляницыне всякой искательности в ком бы то ни было, лести и угодливости пред кем бы то ни было — вот что было причиною холодности Сперанского к Земляницыну. Словцов, как замечено выше, был другом Сперанского и в главной Невской семинарии, и после, да и до смерти, но и в беседе с ним в Сибири Сперанский не находил уже большого удовольствия: «Из местных жителей, — говорит биограф Сперанского, описывая его пребывание в Иркутске, — генерал-губернатор приблизил к себе лишь старого своего товарища Словцова, в то время директора Иркутской гимназии, но и в беседе с ним, кажется, уже не находил прежнего для себя удовольствия. Словцов, писал он своей дочери, один здесь умный и некогда (только некогда!) острый человек, болен и стар. Это потухающий огонек, который изредка только вспыхнет… Физические силы его уже не те»[413 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 212.]. Дело в том, что Сперанский и от Словцова отвык, что положение и занятия их были совершенно разные.

Причина назначения Сперанского генерал-губернатором Сибири и главная цель прибытия его в Сибирь были не Тобольск и не Тобольская губерния, а губернии Томская и Иркутская: там, а в особенности в Иркутске, главным образом коренилось зло пестелевского и трескинского управления. «Окончив здесь дела, — писал Михайло Михайлович дочери своей из Тобольска, — я поспешу в Иркутск, как к цели моего путешествия»; в одном же из томских писем, адресованных к тому же лицу, он говорит: «Можешь ли себе представить, что я тороплюсь в Иркутск, между тем это сущая правда: Иркутск есть последняя цель моего странствования». Поэтому Сперанский и пробыл в Тобольске в первый раз только месяц. Утром 26 июня 1819 года он выехал из него по Иркутскому тракту, по пути заезжал в старую Сибирь[414 - Старая Сибирь находится не в 2 или 3 верстах, как сказано в «Путешествии Сперанского по Сибири» Вагина («Аз. Вести.» 1872 г. янв., стр. 43), а в 6 или 7.], иди Искер, который, по его словам, считается станом Кучума, в который этот последний татарский в Сибири владелец удалился, потерпев неудачу в битве с Ермаком под Чувашами, и в котором Сперанский нашел едва только приметные признаки земляных окопов. В Абалакском монастыре (в 25 верстах от Тобольска) Михайло Михайлович служил молебен Божией Матери пред чудотворной и особенно чтимой по всей Сибири и соседним с ней местам ее иконой, любовался тамошним местоположением, называя его прекраснейшим и первым таким, встреченным им в Сибири. Обед имел в монастырской гостинице[415 - Гостиница эта была деревянная и стояла подле дороги близ монастыря со стороны от Тобольска, но давно уже (в начале 40-х гг.) сгорела.]. В двух верстах от монастыря на перевозе с Сперанским распростился провожавший его до Абалака преосв. Амвросий. Это первое доказательство, что неприятность, вышедшая между ними в квартире генерал-губернатора на третий день по его приезде в Тобольск, не имела дурных последствий, и что они после того жили между собой в добрых отношениях. При переправе чрез Иртыш оба берега огласились криками «ура» — доказательством того, что народ уже знал о благодетельных для него и вообще для Сибири действиях и распоряжениях Сперанского и уже полюбил его.

Во второй раз Сперанский прибыл в Тобольск уже на возвратном пути из Иркутска 8 сентября 1820 года, следовательно, чрез год и почти два с половиною месяца по отбытии из него, и прибыл хотя и чрезвычайно утомленный от пути и разнообразия виденного и слышанного им, но совершенно здоровый и веселый. «Вчерашний день, любезная моя Елизавета, — писал он дочери от 9 сентября 1820 года, — я возвратился наконец в Тобольск — в место, откуда начал я поприще сибирских моих подвигов; возвратился жив и здоров, хотя чрезмерно устал и от пути и от разнообразия виденных мною предметов. Здесь и получил письмо твое… чрез 20 дней (по написании); в ожидании лучшего и это уже утешает — быть к тебе тремя тысячами верст ближе и получать каждый почти месяц вопрос и ответ». «Тот же самый Тобольск, — писал Михайло Михайлович в следующем письме, — но совсем иначе мне ныне представляется. Минувшего года пред ним стояла грозная туча Иркутск, теперь туча позади, а пред ним яркие цветы радуги. От них все принимает другой вид. Дела и люди иначе смотрят. Правда, что дела и сами по себе становятся стройнее и люди привыкают к порядку. Как неприятно, горестно (все только) обвинять и подозревать! Слава Богу, это прошло, и я живу если не среди друзей, то, по крайней мере, не среди неприятелей». Очевидно, Михайло Михайлович радовался и Тобольск представлялся ему во второй его туда приезд в гораздо лучшем против прежнего виде, во-первых, от некоторого сближения с единственною и пламенно любимою им дочерью[416 - Заботы Сперанского о дочери, жившей в Петербурге, иногда, как кажется, доходили уже до излишества, как бы до малодушия, за что он и сам себя бранил: «Никогда, — писал он однажды дочери из Тобольска, — не будешь ты мне причиною горестей, да и никогда и не бывала; что я разлучен с тобою, это вина обстоятельств; что (сильно) забочусь о тебе, это вина моя, вина маловерия, недостаток преданности к Промыслу, остаток того прирожденного нам чувства, по коему мы считаем, что собственная наша деятельность все лучше бы расположила и что мы самому Богу в судьбах его весьма нужны. Глупость!».]; во-вторых, от прекращения жалоб ему и доносов на чиновников и волостных властей и производства по ним дознаний, следствий, изобличений, суда и осуждений, хотя бы и вполне справедливых, но всегда крайне тяжелых для доброго сердца; в-третьих, и это главное, — от надежды скоро возвратиться в Петербург, снова находиться при Государе, при высших правительственных делах и пр. Назначение Сперанского генерал-губернатором Сибири с повелением обревизовать ее, разобрать жалобы на страшные злоупотребления сибирских властей, начиная с генерал-губернатора (Пестеля) и губернаторов (иркутского Трескина и томского Илличевского) и до последнего комиссара (земского заседателя) и волостного писаря, восстановить в ней добрый порядок или еще лучше того — представить правительству проекты к хорошему управлению этою отдаленною областью на будущее время — само по себе почетное и весьма важное. Но Михайло Михайлович, кажется, смотрел на него почти что как на продолжение удаления его из столицы, последовавшее в марте 1812 года, и во всяком случае более как на временное поручение или как на путешествие по поручению и с _примечанием_[417 - Выражение самого Сперанского.], и принял его, по — выражению его биографа, с глубокою печалию, принял более из повиновения правительству с твердым намерением не оставаться долго в Сибири, чрез год или полтора, не более, возвратиться в Петербург[418 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 177–185, 237 и след.]. Вот этому, между прочим, доказательство. «Окончив здесь (в Тобольске) дела, — писал он, едва приехавши в Сибирь (14 июня 1819 г.), дочери, — я поспешу в Иркутск, как к цели моего путешествия, путешествия, конечно, ибо никогда не найду я в себе ни сил, ни способов не только здесь остаться, но и представить себе сие вероятным. Милость Божия никогда меня не оставляла и здесь не оставит. Ожидаю зимы, как ты весны, ибо зима для меня в Иркутске будет последнею эпохою моего удаления; с весною я начну обратный путь. Молись только, чтобы я был здоров, все прочее устроится в своем порядке». Поэтому лишь только исследования о злоупотреблениях сибирских властей начали приближаться к концу и лишь стали созревать проекты для образования лучшего управления Сибирью, как Сперанский и начал (с января 1820 или даже с 18 декабря 1819 г.) сначала пред министрами, а потом пред самим Государем Императором ходатайствовать о своем отозвании из Сибири и дозволении приехать ему в Петербург. Но это отозвание последовало не вдруг: сначала ему дозволили было прибыть в Петербург с сибирскими делами к концу октября 1820 года, а потом отдалили это, сказавши, что в такое короткое время ему нельзя будет с успехом обозреть вторично (что он сам обещал делать правительству) губернии Томскую и Тобольскую; и только, наконец, указали ему прибыть в столицу к исходу марта 1821 года[419 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 237–253.]. Вот это-то последнее дозволение и было главною причиною того веселого расположения духа, с каким Сперанский прибыл в Тобольск во второй раз; вот это-то и есть те яркие цветы радуги пред Тобольском, о которых он упоминает в вышеприведенном письме своем к дочери (18 сентября 1820 г.) из Тобольска.

Веселое настроение духа в Сперанском во время вторичного его пребывания в Тобольске поддерживала и природа. «Здесь, — писал он дочери из Тобольска от 18 сентября 1820 года, — все дивятся времени, и в самом деле, осень прекрасная и здесь почти небывалая[420 - Да, только почти, а не совсем не бывалая: осенью 1843 или 1844 года в Тобольске до конца октября мужчины ходили в одних сюртуках и фраках, а женщины только в платьях и мантильях. В праздник Казанской Б. Матери (22 окт.) преосв. Владимир за обедом у ректора семинарии соглашался с губернатором (Ладыженским) и др. чиновниками тобольскими ехать по-летнему и на летних экипажах 27 ноября, в день Знамения Богоматери, в Абалак к праздничному богослужению. Однако ж, что и само собою разумеется, такая поездка не состоялась: не только в конце, но и в половине ноября около Тобольска лежал уже довольно глубокий снег и было холодно почти как среди зимы.]. Легко себе представить, какое благотворное действие она имеет на мое здоровье и вообще на игру и цвет моих мыслей. Четырехмесячный мой здесь карантин делается от сего сноснее, хотя, впрочем, каждый день имеет также часы и минуты, как и в Иркутске». Затем и в письме от 23 октября мы читаем почти подобное же: «28 сентября у вас (в Петербурге) была уже зима, а у нас (в Тобольске) и теперь еще ее почти нет. Тому пять только дней, как начались небольшие морозы. Рассуждай после сего о климатах». И только уже от 29 октября он написал: «Сегодня только наконец у нас зима стала». Говоря о прекрасной осени в Тобольске во вторую бытность там Сперанского, кстати будет заметить, что в первую его бытность лето в Тобольске было очень жаркое до того, что от жаров он иногда затруднялся и писать: «По собственному опыту, — писал он от 20 июня 1819 года из Тобольска дочери, вероятно, жаловавшейся ему в своем письме на жары в Петербурге и на трудности в жар писать. — по собственному опыту я знаю, как трудно писать в жаркое время. И в Тобольске бывают жары; сего дня, например, 36 градусов в тени. Природа везде берет свое».

Сперанский во вторую бытность в Тобольске уже не чуждался и общества тобольского, как чуждался его прежде. Он и сам в царские дни (напр., 14 октября, в день рождения покойной Императрицы Марии Феодоровны, и 13 января — вдень рождения покойной же Императрицы Елизаветы Алексеевны) давал обеды для тобольской знати да бывал на обедах, балах и маскарадах, которые давались губернатором, чиновниками, купцами и вообще тобольским обществом. На последних видел он и дамское общество с его модами и нарядами и любовался танцами, быть может, сам и открывал их. Если в Иркутске на одном бале, как известно из писем Сперанского же, танцовало 24 пары в экосезе[421 - _Экосез_ (франц. ecossise), устар. «экоссес» — старинный национальный шотландский танец, разновидность контрданса; первоначально исполнялся на волынке, с конца XVIII века стал достоянием салонов. В начале XIX века мелодия экосеза как светского танца была распространена в Германии, Франции, в художественной обработке использована в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. Поздний экосез — живой, весёлый, быстрый танец. — _прим._издателя_], да и танцовали большею частию купчихи и их дочери, и сам Сперанский, по его словам, вел польский со старухою, одетою в глазетовой юбке и шушуне и повязанною платком, то, по всей вероятности, то же или подобное бывало и в Тобольске. Впрочем, Сперанский, некогда присутствовавший на придворных балах и много раз бывавший на балах петербургской аристократии, был невысокого мнения о балах тобольских и вообще сибирских. Например, упомянувши (в письме из Тобольска дочери), что 17 числа сентября (1820 г.) он видел на бале у губернатора тобольское женское общество, это последнее он характеризует следующими словами: «сурок да крот, да две-три набожные лани», а по поводу бала, данного в честь его в Екатеринбурге в его проезд из Сибири в Петербург, он насмешливо замечает: «Здесь те же карикатуры, как и в Сибири (а след, и в Тобольске)». Этого мало: воображая (в письме из Тобольска к дочери от 20 ноября 1820 г.), что и он по возвращении в С.-Петербург будет вместе с дочерью и другими наслаждаться на вечерах прекрасною музыкою между прочим известного в музыкальном мире А.Ф. Львова (после директора Импер. капеллы) и. жалуясь, что «три почти года[422 - Три почти года это Спер. считает, как видно из одного его письма, со времени отъезда от него дочери и ее воспитательницы из Пензы.] ему не доводилось слышать ни одной (действительно хорошей, изящной) ноты», к этому прибааляет: да не доводилось во все это время слышать и «ни одного почти умного слова и в три же почти года ни разу с удовольствием смеяться». Или: «Я привык здесь (в Иркутске) к уединению, не с кем слова промолвить. Словцов один здесь умный и некогда острый человек, (но он) болен и стар. Это (уже) потухающий огонек, который изредка только вспыхивает». Уж не высокомерие ли это, не пренебрежение ли к меньшим братиям и не самомнительность ли, не излишнее ли самолюбие? В Иркутске были, кроме других, умный, по собственным его словам[423 - Так Сперанский отзывался о Словцове в сейчас приведенном письме к дочери, да точно так же об нем он отзывался и в письме (от 7 декабря 1820 г.) к Столыпину. «На сих днях прибыл сюда (в Тобольск) П.А. Словцов… Здоровье его плохо, но ум свеж». «Рус. Арх.» 1871 г. № 3, стр. 480.], товарищ и друг его Словцов, бойкая старушка Свиньина, купец (Константин Петр.) Трапезников, в Кяхте директор таможни, товарищ его (Сперанского) Галляховский и молодой, образованный и даровитый от природы бургомистр Игумнов; в Тобольске же, кроме других, ректор семинарии, впоследствии экзарх Грузии и наконец архиепископ Псковской Евгений. С двумя первыми он часто, по крайней мере не редко, беседовал, с третьим и после долго вел переписку, от четвертого и пятого много получал полезных сведений о Китае, кяхтинской торговле и Забайкальском крае, с последним встречался у архиерея и в семинарии и приглашал его к себе на торжественные обеды. Как же это он между прочим и от них во всю бытность в Сибири не слыхал ни одного умного слова?!

Сверх того, Сперанский встречался и подолгу беседовал с чинами (между прочим с Матюшкиным) экспедиции, в его время отправлявшейся чрез Иркутск к Ледовитому морю, и членами новой, при нем же проезжавшей чрез Иркутск, Пекинской миссии под начальством ученого архимандрита Петра Каменского и при сопровождавшем ее молодом образованном приставе Тимковском. Да, Сперанского и другие попрекали иногда в самомнительности, излишней самоуверенности и напрасном пренебрежении к другим лицам, умным и образованным (см. «Жиз. гр. Спер.» т. II, стр. 278, примеч.).

Занятия у Сперанского во второе его пребывание в Тобольске были, по крайней мере наполовину, другие, новые против занятий в первую его там бытность. Например, у него почти совсем не было уже всегда для него тяжелых, крайне неприятных, даже ненавистных, дел по жалобам и доносам на сибирские злоупотребления, и назначению по тем жалобам дознаний и следствий, по подозрениям и обвинению изобличенных посредством дознаний и следствий в злоупотреблениях, по удалению их от должностей и пр., и пр. Почти все дела этого рода им были окончены ранее того в Иркутске к январю 1820 года. Поэтому он еще в конце октября 1819 года из Иркутска писал своей дочери: «Дела здесь хотя огорчительны и неясны, но идут с успехом. К новому году надеюсь все кончить…»; в феврале же следующего года той же дочери он уже писал: «Дела мои действительно здесь к январю почти кончились, мне осталось привести их в порядок… Сибирь для меня есть театр довольно выгодный. Если не много я здесь сделал, по крайней мере много осушил слез, утишил негодований, пресек вопиющих насилий». Приведением дел в порядок, о котором упоминается в этом письме, и окончательной по ним работой Михайло Михайлович занимался, конечно, уже в Тобольске, если, впрочем, только и это не было им покончено еще в Иркутске весной и летом 1820 года. Зато во вторую бытность в Тобольске у него были другие занятия, занятия гораздо более для него приятные, более сообразные с настроением его души, направлением ума и влечением сердца. Это занятие по приготовлению к университету воспитанника его, молодого чиновника Егора Вейкардта, о котором упомянуто было выше, и составление проектов, или уставов, для лучшего управления Сибирью на будущее время.

Науками с Вейкардтом Сперанский при всех своих хлопотах и недосугах начал заниматься еще в первый свой проезд чрез Тобольск, продолжал он с ним заниматься в Иркутске и оканчивал эти занятия уже во вторую бытность в Тобольске. «С Жоржем (так Сперанский в письмах своих называл Егора Вейкардта) можно много сделать и во всем почти успеть, — писал Сперанский вскоре по прибытии (первом) в Тобольск.

На сих днях, разобравшись с делами, мы распорядимся в его науках и упражнениях. По счастию, к сему есть под руками все средства». Затем, чрез две недели после того, впрочем, из Тобольска же, им же было писано: «Жорж начал (уже) свои науки, т. е. читать и переводить по-моему назначению». В письмах из Иркутска знатный учитель ученика своего уже хвалит за трудолюбие и успехи: «Жорж продолжает свои уроки с прилежанием, он учится математике и латинскому языку, и надеюсь, столько здесь успеет, что по возвращении в Петербург тотчас вступит в университетский курс», а в письмах из Тобольска, писанных уже во вторичное пребывание здесь Михашта Михайловича, похвалы эти еще усиливаются. «С Вильде Жорж переводит с русского на французский, а под моим руководством читает по-латыни. Все идет очень хорошо».

Занятия науками с Вейкардтом для Сперанского ничуть не были утомительны и, можно сказать, составляли для него только отдых от других, настоящих его занятий. Настоящие же и важнейшие его занятия во второе пребывание его в Тобольске, равно и во все пребывание его до того в Иркутске, после дел по окончанию ревизии Сибири и по текущему управлению Сибирью, состояли в составлении разных проектов для лучшего управления Сибирью на будущее время. «(Моя) ревизия (Сибири), — писал Михайло Михайлович кн. Голицыну, — есть дело временное и повторять ее часто, на сих расстояниях, невозможно. Порядок управления, местному положению свойственный, один может упрочить добро на долгое время. Учреждения без людей тщетны, но и люди без добрых учреждений мало добра произвести могут». Чтобы учредить порядок управления, положению Сибири наиболее сообразный[424 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 207, 228.], Сперанский составил, кроме нескольких менее важных постановлений и правил, десять разных проектов, уставов, между прочим «Учреждение для управления сибирских губерний», «Устав об управлении сибирских инородцев», «Устав об управлении сибирских киргизов», «Устав о ссыльных», «О сибирских городовых казаках» и пр. Этими уставами Сперанский занимался в Тобольске во вторую его бытность там, как сказано выше здесь, да занимался еще и в Иркутске среди множества хлопот и крайних неприятностей по ревизии, по раскрытию и устранению злоупотреблений в управлении Сибирью до него. Главные, важнейшие из них Михайло Михайлович не только обдумывал непосредственно сам, но сам же и составлял и писал их; прочие же, менее из них важные (уставы, проекты), состаштял (например, собирал сведения, писал параграфы, постановления и пр.) с некоторыми другими сотрудниками известный уже нам тобольский уроженец Г.С. Батеньков, впрочем, всегда под непосредственным его же, Сперанского, наблюдением, по его указаниям, а главное, по его мыслям и плану. Чтобы судить, как громаден был труд Сперанского по составлению названных десяти уставов, или проектов, скажем только, что все они сопровождались притом объяснениями, ведомостями, табелями и пр., что они содержали в себе более трех тысяч параграфов и что набело они не могли быть переписаны в Тобольске, а переписывались уже позже, в Петербурге, чиновниками, нарочито командированными из Министерства внутренних дел[425 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 235.].

Но в Тобольске, как и во все время пребывания в Сибири, Михайло Михайлович занимался не теми только делами, которыми он должен был заниматься по обязанностям службы, например, ревизией вверенного его управлению края, самым управлением, а также и начертанием новых и лучших правил для управления им в последующее время. Нет, живя в Сибири, он занимался и иными предметами, занимался притом единственно из любви к науке и проча их не для себя самого, а единственно на общую пользу, для употребления другим. Например, он собрал множество сведений, драгоценных отчасти и ныне, а особенно драгоценных в 1820–1840 гг., по топографии, статистике и этнографии Сибири (и даже соседних с нею Китая и Японии), а также по истории Сибири, по ее древностям, торговле, путям сообщения, по языку монгольскому и ламайской вере, притом с картами, планами, чертежами и другими предметами, относящимися к тем или другим из этих сведений; целые шкафы у него были наполнены этими материалами. По печатным известиям материалы эти, по смерти собирателя, согласно повелению Императора Николая Павловича, частию оставлены были его семейству и отсюда впоследствии времени перешли вместе со многими другими бумагами покойного графа в Императорскую публичную библиотеку, а более были распределены по надлежащим министерствам[426 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 236 и 237.]; но, по слухам, немалая часть материалов, собранных Сперанским для изучения Сибири в разных ее отношениях, поступила к покойному его товарищу и другу, сибиряку Словцову, только неизвестно, когда это поступление последовало: тогда ли, когда Словцов, получив по ходатайству Сперанского вместо директорства гимназии в Иркутске должность визитатора (ныне главный инспектор) учебных заведений Министерства народного просвещения во всей Сибири и в смежных с нею губерниях Пермской и Вятской, в проезд чрез Тобольск[427 - «Рус. архив» 1871 г. № 3, стр. 480.] в Пермь и Вятку для обозрения училищ (и в Казань для свидания с попечителем университета Магницким), гостил там у Сперанского, или уже впоследствии времени, когда Словцов, вышедши в отставку и живя в Тобольске, приступил к составлению своего известного сочинения «Историческое обозрение Сибири» в 2 част.

Неизвестно, по своей ли воле, или, лучше, по поручению министра народного просвещения и вместе духовных дел кн. А.П. Голицына, Сперанский под конец своего пребывания в Тобольске собирал сведения о положении тобольской паствы и обозревал (слегка) Тобольскую семинарию[428 - В Омске есть один старец (почтенный протоиер. С.Я. 3-й) {Омский протоиерей Стефан Яковлевич Знаменский. Статья о нём опубликована в томе 2 настоящего собрания сочинений.}, который во время обозрения Сперанским семинарии учился, быв 16 лет от роду, в философском классе; к сожалению, из этого обозрения он только и помнит, что Сперанский, посещая философский класс, с улыбкой обратил внимание на контраст внешности его — 3-го и сидевшего рядом с ним его товарища: последний был уже в полном смысле детина, высокий и полный, а он только еще мальчик (подрос уже в богосл. классе), худенький и сухонький. Другой старец (петропавловский прот. Торопов), товарищ первого, припоминает, что Сперанский первоначально до расхода по классам был встречен всеми служившими в семинарии и всеми семинаристами вместе в зале собрания и был тут приветствован речью ученика богословия Серебренникова (сына томского протоиерея); а третий старец же (семипал, прот. Любомудров), товарищ обоих предыдущих, говорит, что Мих. Михайлович в классах предлагал ученикам и кой-какие вопросы, что на них иные отвечали хорошо, а другие не совсем-то удовлетворительно, но было приметно, что посетитель остался доволен семинарией и семинаристами.], в чем он и дал тому министру отчет в письме, которое было послано пред самой его отправкою из Тобольска в Петербург. Как хотелось бы интересующимся сведениями о ходе духовного просвещения в Сибири за прежнее время прочитать эти отчеты Сперанского; но где нам, живущим за тридевять земель от столиц, читать эти драгоценности, пока они не появятся в каком-нибудь сборнике или в каком-либо наиболее распространенном периодическом издании?! Впрочем, из заключительных слов отчета Сперанского, помещенных бар. Корфом[429 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 254.], можно понимать, в каком тоне написан он был: «Как легко, как приятно было бы ни о чем более не заботиться, ничего другого не писать, как только о сих предметах (о тобольских пастве, семинарии и еще об учрежденном Сперанским в Тобольске благотворительном обществе)», — сказал Михайло Михайлович в заключении этого отчета. «Но, к сожалению, — присовокупил он, — они составляют только каплю в бездне горестей, коими дела жизни преисполнены»[430 - Тон отчета, очевидно, самый благоприятный для тобольских епархии и семинарии. Впрочем, другого тона в нем, кажется, и не могло быть: а) пр. Амвросий Келембет хотя был уже старец, но старец до 1819 и 1820 годов еще довольно бодрый, управлявший епархией длительно и твердо. Только с этих годов он начал уже дряхлеть так, что в 1821 году или коло сего подач прошение в Св. Синод об увольнении его на покой; б) семинария Тобольская в бытность Сперанского в Сибири находилась в наилучшем состоянии: она почти только еще была преобразована (в ноябре 1818 г.); ректором ее был арх. Евгений, строгий администратор, знаток и отличный преподаватель богословия (умерший в 1862 году в Пскове архиепископом); инспектором и профессором философии состоял В. Фед. Капустин, человек еще молодой, обладавший хорошим даром слова и в то время еще здоровый и не обремененный посторонними должностями (после он часто болел и имел, кроме семинарских, много других должностей); прочие профессора и учителя, кроме одного, все (между прочими Як. Ласточкин) были люди молодые же, все недавно кончили курс во вновь преобразованной академии. После (1824 года), по отъезде из Тобольска Евгения, с болезнями Капустина, с очень частыми переменами ректоров, с неудачей в инспекторах и учителях Тобольская семинария лет на 7 или 8 весьма значительно пала. См. «Странн.» 1872 года, май, стр. 132–35.]. Это между прочим служит другим, новым доказательством того, что неприятный случай, бывший между пр. Амвросием и Сперанским на третий день приезда сего последнего в Тобольск в его квартире, не имел дурных последствий: один понял и признал уважительною причину, почему сряду два раза не был принят его визит, а другой великодушно принял и перенес строгое, даже суровое замечание за это непринятие. Заключим эту тираду следующим еще замечанием: архиепископ Амвросий Келембет, вследствие ли благоприятного отзыва Сперанского об его епархии и семинарии, сделанного им в помянутом отчете, да, быть может, и лично повторенного им пред кем следовало в Петербурге, или же вследствие желания Св. Синода, по поводу подачи им прошения об увольнении его за старостою лет и слабостию сил на покой, удержать полезного деятеля и еще на несколько лет при делах епархиального управления, или вследствие того и другого вместе, в 1821 году получил бриллиантовый крест на клобуке — награду, какой удостаиваются весьма и весьма немногие из преосвященных[431 - Пр. Амвросий, однако ж, смотрел на нее, кажется, более как на средство, на желание Св. Синода удержать его от стремления на покой: когда в 1822 году назначенные в профессора Иркутской семинарии, кончившие курс Московской академии (между прочим настоящий Иркутский каф. протоиерей В. Громов) в проезд чрез Тобольск явились к пр. Амвросию, то он, рассуждая с ними между прочим о трудности управлять ему, уже старцу, такою обширною епархиею (Тобол, епархия в то время обнимала, кроме Тобольской губернии, Томскую и Енисейскую), сказал: «Я становлюсь глух и слеп, я просил было об увольнении, а мне дали на клобуке крест; но крест ни слуха, ни зрения мне не прибавил» (Ирк. епарх. вед. 1868 г.). Впрочем, вероятно, вследствие нового прошения Амвросий Келембет осенью того же 1822 года был уволен на покой, уехал на родину в Полтавскую губернию в Лубенский Преображенский монастырь, где в начале июля 1825 г. и скончался.].

От заметок о занятиях Сперанского по обозрению тобольской паствы и семинарии, о занятиях церковными делами некоторым образом будет кстати перейти к заметкам о занятиях его религиозных и о религиозных чувствах, какие по временам, в бытность в Тобольске, одушевляли его, что показывают письма его, писанные из Тобольска к друзьям и в особенности к дочери[432 - Письма писать Сперанский, должно быть, был большой охотник: к одной дочери из Тобольска в полгода он написал их 27, а вообще из Сибири в год и восемь с половиною месяцев он написал ей 92 письма, и большею частию не коротеньких.]. приводимые нами выше. Письмо, например, от 25 декабря 1820 года к дорогой для Михайла Михайловича дочери своей начинается следующими словами: «Христос раждается, любезная моя Елизавета; да раждается Он в нас, да освящает тайным Своим присутствием ум твой и сердце; да устрояется царство его на земли так, как некогда оно устроялось на небеси. Как малы, как странны и смешны представятся нам с сей высоты все настоящие наши заботы, радости и беспокойствия. Они могли бы и ныне таковыми нам казаться, если бы мы умели держать себя всегда в молитве, которая одна возвышает душу и отрешает ее от мира». Не более как чрез неделю, и именно 1 января 1821 года, и опять к дочери же Сперанский писал: «Начинаю новый год беседою с тобою, люб. моя Елизавета, и не могу начать его лучше. Желаю тебе, мой друг, не нового счастия, но нового благословения, приумножения благодати свыше. Желаю, чтоб, проходя путь жизни, ты легкою ногою касалась земли, помнила бы всегда, что ты идешь, возвращаешься в отечество; что все, встречающееся с тобою на пути, собственно для тебя есть чуждое и постороннее, предмет любопытства и наблюдения, изучение языка, коим говорить ты будешь в вечности. Есть евангельская притча о буиих[433 - _Буий_ –1) глупый, несмышлёный; 2) дикий. — _прим._издателя_] девах, кои, идучи во сретение жениха, не взяли с собою масла. Я не знаю ничего точнее сего изображения. Мы все живем вроде сумасшествия, знаем, что должно будет явиться в вечность, должно к сему готовиться и в тленном теле, из свитка червей составленном, слагать и возращать другое тело, тело духовное (сие есть елей), которое одно может гореть и светить в вечности и без коего мы там окружены будем сырым холодным мраком; знаем все сие более или менее и каждый день только сбираемся готовиться; время проходит в сих сборах, час бьет и ничего не сделано. Ступай во тьму кромешную! А музыка, а книги, а народы (наряды, награды?)[434 - _«А_народы_(наряды,_награды?)»_—_так написано в тексте — оригинале. Скорее всего, это не авторское сомнение — в скобках, со знаком вопроса, а невыверенное и неисправленное сомнение редактора или издателя. Следуя логике этой фразы А.И. Сулоцкого, из приведённых вариантов слова наиболее подходит «награды». — _прим._издателя_], а надежды, а привязанности? — все прошло, все точит червь. Тут спрашивают сердца чистого и тела светлого. Ступай во тьму, или начинай, буия дева, новую жизнь, новую науку, новые бедствия, вновь покупай елей — купишь несравненно дороже — возвратишься опять ко дверям жениха, но двери, может быть, найдешь уже затворенными; бытие мира кончилось, и тебе скажут с другими: не вем[435 - _Не_вем_—_не знаем. — _прим._издателя_] вас. Мне кончилось сегодня 50 л.[436 - Сперанский, говоря здесь, что он родился 1 янв. 1771, а не 1772 года, ошибался. Бар. Корфом это положительно доказано, и доказано на основании неопровержимых официальных бумаг. См. «Жизнь гр. Спер.» т. I, стр. 2.]. По общему счету жизнь довольно долговременная — а готов ли я? Все упование мое на одно милосердие Божие. Одно достоверно, что собственно для себя я не привязан к миру: но слишком много привязан к твоему счастию…».

Не правда ли, что мысли и чувства, высказанные в приведенных здесь письмах Сперанского, высокие, святые, в высшей степени религиозные, хотя они и отзываются несколько обычным в то время мистическим направлением?! Можно было бы и еще сделать из писем Сперанского несколько извлечений с таким же точно — прекрасным, в истинно религиозном духе — направлением, например и в особенности бы из того, где он так высоко смотрел на свое несчастие, на свою ссылку в Нижний Новгород, потом в Пермь и деревню Великополье[437 - «Написав это число (17 марта 1820 г.), я вспомнил, любезная Елизавета, роковой мой день (Сперанский выслан из Пет. 17 марта 1812 г.). Почему же роковой? Потому только, что человек привык ставить себя обладателем своей судьбы… Человек не умеет еще покоряться провидению, не может понять, что он не что иное, как кусок глины, коей дают разные формы… Всякий ропот (в случае несчастия) есть бунт против провидения. Так рассуждал бы я о другом и обстоятельствах, моим подобных. Но о себе самом я должен рассуждать еще строже. Сколько возмездий, сколько милостей небесных получил я в сии восемь по видимому несчастных лет! Сколько истинных прозрений в природу человеческую и даже высшую! И что ж после всех так называемых гонений и страданий, наконец, нашлось? Волос не упал с головы моей! Обращаюсь к тебе… Буря застигла тебя в такие лета, когда ты ее не чувствовала… Все вероятности есть, что, оставаясь в Петербурге (если б я там находился при прежних должностях и занятиях), ни ум, ни характер твой не получили бы ни развития, ни твердости. _Я_ не мог бы тобою заниматься, обстоятельства более изнежили бы тебя, нежели укрепили. Ты была бы по сие время не что иное, как вялый ребенок. Такова суть большая часть женщин… Как же быть мужественным, не посмотрев прямо в глаза опасности и несчастия? Несчастно! — его должно бы было называть другим именем, именем благороднейшим, какое только есть в происшествиях человеческих. В духовном смысле оно есть помещение в число чад Божиих, сыноположение. В моральном — сопричтение в дружину великодушных. Несчастие! Его должно бы вводить в систему воспитания и не считать его ни оконченным, ни совершенным без сего испытания». Как бы в объяснение средины сего письма скажем со слов бар. Корфа, что Елизавета Мих., урожденная Сперанская, а по муже Флорова-Бафеева, была одна из образованнейших дам не только в России, а и в целой Европе; между тем она, исключая искусств (музыки, живописи и пр.), ничему и ни у кого, кроме отца, не училась. Отец учил ее частию в Нижнем и Перми, а более в Великополье и Пензе, и учил не по книгам и руководствам, а более разговаривая с нею и читая ей. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 96 и 97.], но они писаны, хотя и из Сибири, только уже не из Тобольска.

Выше было сказано, что Сперанский с самого назначения его сибирским генерал-губернатором не прочил себя для службы в Сибири и что он смотрел на это назначение, как на временное, и не столько в качестве правителя Сибири, сколько в качестве ревизора; было также сказано, что Михайло Михайлович, едва его ревизия прежнего бедственного управления Сибири стала приходить к концу и едва начали созревать в уме его и понемногу осуществляться (на бумаге) разные проекты к преобразованию сибирского управления, тотчас же (с декабря 1819 — го и января 1820 гг.) начал ходатайствовать пред правительством о дозволении ему явиться в Петербург, и что дозволение это ему давалось, но и опять откладывалось, и что только наконец ему было дозволено возвратиться в столицу к концу марта 1821 года, что его очень обрадовало и что между прочим было причиною прибытия его в Тобольск для вторичного его там жительства в добром настроении, в веселом расположении духа. Поэтому нам и остается теперь рассказать здесь почти только об отъезде Сперанского из Тобольска и вообще из Сибири.

Чем более подходило время к оставлению Сибири и возвращению в Петербург, тем Михайло Михайлович становился нетерпеливее; кажется, он считал тогда не только месяцы и недели, а даже дни и часы предстоявшего радостного для него отъезда из Тобольска. В начале октября 1820 года он писал дочери только: «Надежда моя оставить Тобольск и Сибирь в первых числах февраля остается непременна. По счастию, ничего я не вижу, что бы могло переменить ее». Но 1 января 1821 года после благочестивых размышлений, о которых говорено выше, он уже говорил ей: «Чтоб в новый год не оставить тебя без подарка, прими вместо подарка весть, что с сего дня остается мне написать к тебе (из Тобольска) еще только три письма и более уже не писать»; через неделю же он повторяет: «Мне осталось написать к тебе еще только два письма, а там и последнее!», а еще чрез неделю (т. е. 15 января) пишет: «Третьего дня был у меня большой обед в день Елизаветы[438 - 12 янв. праздновался день рождения Императрицы Елизаветы Алексеевны.]. Последний обед в Сибири; слово «последний» есть магическое. К нему относятся и им приправляются все неприятности». Но, написавши три (это было обещано 1 января) или два (а это обещано 8 января) обещанных письма, Сперанский от 28 января снова писал дочери: «Письмо сие, любезная моя Елизавета, должно бы было быть последнее, но оно только предпоследнее», а 5 февраля им написано уже действительно последнее письмо: «Вот наконец давно желанное последнее письмо к тебе из Сибири. Послезавтра я Сибирь оставляю. В среду буду уже я в России, в одной с тобою части света, по сю сторону Рифейских гор[439 - _Рифейские_горы_ (от лат. Ripheci montes) — так античные авторы иногда называли Уральские горы. — _прим._издателя_], в Европе. Мысли мои толпятся без порядка, я могу только обнять число их, но не могу ни одной изобразить раздельно. Молись — мне нужна твоя молитва более еще в радости, нежели в печали, чтоб взглядом недоверия или излишних надежд не изурочить счастия, не оскорбить Провидения, ко всему снисходительного, кроме гордости». Таким образом, с нового года вместо трех писем Михайлу Михайловичу довелось написать дочери из Тобольска пять. Не довелось ему выехать из Тобольска и 1-го, и даже 6 февраля, как он предполагал ранее, потому что, по его же собственным словам, «чем было ближе к разлуке с Сибирью, тем более (было) дела». Припомним, что в это самое время ему пришлось между прочим давать отчет министру дух. дел и народного просвещения в положении тобольских паствы и семинарии. Наконец наступил и так давно и так горячо желаемый и вымаливаемый час оставления Сибири — это было 8 февраля 1821 года, во вторник; в три часа пополудни этого дня после обычных визитов и прощаний Сперанский навсегда выехал из Тобольска и навсегда же оставил Сибирь.

Итак, во второй раз Сперанский жил в Тобольске ровно 5 месяцев (с 8 сентября 1820 г.), а в Сибири пробыл год 8 месяцев и 13 дней (с 22 мая 1819-го по 8 февраля 1821 г.). 11 февраля он ночевал уже в Екатеринбурге, проскакав из Тюмени 300 верст в одни сутки. Вообще Михайло Михайлович ехал из Сибири очень скоро: несмотря на весеннюю распутицу, несмотря и на непрямой путь свой (между прочим, он ехал из Казани в Москву чрез Пензу и Рязань), и на остановки в разных городах, притом инде и надолго (например, в Пензе он прожил 10 дней), он прибыл в Петербург 22 марта, значит, в месяц и 13 дней. Вот что записано им об этом в дневнике своем под 22 марта 1821 года: «К обеду в Царском селе. Встреча Елизаветы (дочери). Какая встреча! Сколько горестей! Ввечеру Петербург. Выехал (из Петербурга в ссылку) 17 марта 1812, воротился 22 марта 1821 г. Странствовал 9 лет и 5 дней».

Императора Александра Павловича в то время не было в столице и ее окрестностях, прибыл он (в Царское село) только 26 мая. Сперанский, вопреки его ожиданию, был потребован пред лицо Государя не тотчас, а только 6 июня; с 9 числа сего месяца он работал с Государем по сибирским делам почти каждую неделю и был назначен членом Государственного совета. 5 августа открыт комитет для рассмотрения отчета по ревизии Сибири Сперанского и его новых проектов для будущего устройства Сибири; комитет этот после, с наименованием Сибирским, был превращен в постоянный, и Сперанский с тоболяком Батеньковым и Репинским всегда были душой его. По ревизии Михайла Михайловича досталось многим из чиновников-сибиряков: несмотря на то, что многие и многие дела он покончил на месте собственною своею властию, только заставивши, например, иных чиновников вместо наказания возвратить обиженным и обобранным ими взятое с них, поступило на рассмотрение комитета 73 больших дела, и обвиненных по ним насчитывалось с генерал-губернатором Пестелем и с губернаторами иркутским Трескиным и томским Илличевским 680 человек. Все они, исключая 25, которые, по бездоказательности поступивших против них обвинений, оставлены от дела свободными, большее или меньшее потерпели наказание[440 - «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 227 и 265.]. Неизвестно только, были ли между сими наказанными, и если были, то в каком числе, из тобольских и вообще Тобольской губернии чиновников, хотя и есть вероятность, что их или совсем не было, или если и были, то были в весьма незначительном количестве.

Проекты Сперанского для будущего устройства Сибири, за самыми малыми исключениями, были одобрены правительством и вследствие их-то Сибирь разделена на два генерал-губернаторства — на Восточную и Западную Сибирь. К удовольствию Михайла Михайловича, генерал-губернаторы на обе эти обширные провинции государства, а также и новые губернаторы на сибирские губернии были назначены по его собственному выбору и указанию; между прочим в Западную Сибирь назначен весьма дельный человек — генерал-лейтенант Каппевич, а губернатором тобольским тобольский почт-директор Осипов.

Заключим все сказанное здесь о пребывании Сперанского в Тобольске, да и вообще в Сибири двумя-тремя замечаниями: 1) несмотря на то, что пребывание в Сибири и по роду занятий, по положению главного начальника и ревизора уличителя и карателя — было для Сперанского крайне тяжело и неприятно, что он всеми силами рвался из Сибири, он, подобно многим пожившим, послужившим в Сибири, полюбил Сибирь (а следовательно, и Тобольск) и впоследствии с удовольствием говаривал, что Сибирь ему теперь своя, и что можно было сделать для нее доброго, полезного, он делал. 2) Сперанский чрез 18 лет по отъезде из Сибири (1 января 1839 г.) был возведен Императором Николаем Павловичем в графское достоинство; обрадованный известием об этом бывший в то время уже в отставке друг его Словцов в Тобольске знакомых своих, из которых иные еще хорошо помнили нового графа, обильно угощал шампанским[441 - Пишущий об этом тогда же слышал от Николая Алексеевича Абрамова, который сам был в числе пировавших у Словцова!]. 3) Но радость престарелого Словцова[442 - Словцов родился раньше Сперанского 4 или 5 годами (в начале янв. 1767 или 1768 г.), да и умер позднее его также 4 годами (в 1843 г.).] о славе почти столько же старого друга была непродолжительна: с небольшим чрез месяц Словцов в том же Тобольске служил уже панихиду по Михайле Михайловиче, скончавшемся вечером 11 февраля того же 1839 года.




КРАТКИЕ ЗАПИСКИ О ЖИТЕЛЯХ БЕРЕЗОВСКОГО УЕЗДА[Записки сии доставлены сочинителем их бывшему Тобольскому архиепископу Евгению Казанцеву (1825–1831), ныне на покое в Московском Донском монастыре, когда он в 1826 году собирался осматривать свою епархию. Высокопреосвященный сам переписал их августа 11, того же года, и с его-то рукописи печатаются оне нами. _О.Б._ {Публикуется по: Краткие записки о жителях Берёзовского уезда // Чтения при МГУ. 1871. Кн. 2. С. 1–21 (Обозначено: автор В.Н. Шавров. Сообщил Протоиерей Александр Сулоцкий.) В «Авторской исповеди» эта работа не указана. Вероятно, в данном случае мы имеем дело с очередной «мистификацией» А.И. Сулоцкого, связанной с отрицательным отношением архиепископа Варлаама II (1862–1872) к сочинительству А.И. Сулоцкого. Эту «гипотезу» косвенно подтверждает дата издания статьи: «1871». Что означает фраза «сообщил протоиерей А. Сулоцкий», какова в действительности степень его участия в создании этой статьи, узнать пока не удалось и, возможно, никогда не удастся.}]


Жители Березовского уезда Жителей Березовского уезда составляют _русские_ крестьяне и кочующие _остяки_ и _самоеды._ Почти все они среднего роста, телосложения крепкого и красивы лицом. Немало даже таких, кои безболезненно доживают до глубокой старости.




РУССКИЕ КРЕСТЬЯНЕ

Всякому известны наружность, образ жизни и характер русских крестьян, потому я здесь считаю излишним упоминать о них, а покажу только то, что здешних некоторым образом отличает от живущих в губерниях Европейской России. Нужно только въехать в здешнее русское поселение, и тотчас глаза произвольно заметят разницу. Вообще в сем уезде таковые селения выстроены неправильно и беспорядочно, большею частию на низких местах, при берегах рек Иртыша и Оби. Некоторые из крестьян здесь живут весьма достаточно и имеют довольно порядочные домы, кои, однако, кажутся хорошими, будучи взяты индивидуально, но в общей массе строений нимало неприметно их достоинство по причине общего в сем отношении беспорядка. Впрочем, внутри домов здешние жители, даже самые бедные, весьма заботятся о соблюдении опрятности.

Очень у редких крестьян можно найти, чтобы все нужные прислуги к дому стояли в ограде дома или близко к нему. Хлевы для рогатого и прочего домашнего скота здесь во многих селениях выстроены около селений и представляют из себя несколько складенных куч бревен, закиданных сверху сеном[444 - Отдаление хлевов от жилых строений не имеет особой выгоды для крестьян, кроме той, что они их не заботятся очищать, а, в случае накопившихся нечистот, разбирают хлев и переносят его на другое место.]. В иных таковой же архитектуры хлевы поставлены между домами. В некоторых селениях даже делают особые загоны, в кои пригоняют коров, и женщины из целого селения собираются туда доить их[445 - В Сургуте летом женщины доить коров ходят за Обский проток, называемый _Бардаковкою_ но сие делается потому, что жители, опасаясь вреда, который нередко причиняют их скоту медведи, пасут целое лето скот свой за протоком, на острове.]. Здешние крестьяне, не занимаясь хлебопашеством, весьма не любят тяжелых работ и довольно беспечны в хозяйственной жизни.




КРЕСТЬЯНКИ

Крестьянки по большей части здорового телосложения, выше среднего роста женщины, лицом красивы, живого, веселого характера, охотницы до нарядов и соблюдения чистоты в доме. Впрочем, отменно любят праздность и общественные удовольствия.




ОСТЯКИ

Остяки — народ кочевой, составляющий весьма значительную часть жителей во всем уезде. Многие полагают, что они суть народы финского племени, да и невозможно не считать их переселившимися из Европы; ибо, взяв в счет расположение лица их и свойство языка, кои ничего общего с другими восточными народами, населяющими Сибирь, не имеют, необходимо надобно заключить, что они имеют также и особое от них происхождение.




НАРУЖНЫЙ ВИД ОСТЯКОВ

Народ сей ростом невелик и, кажется, немного таких, которые бы были выше среднего роста. Вообще они плотны и довольно крепкого телосложения. Лицом едва ли отличаются от европейцев. Весьма мало из них смуглых. Почти все имеют широкие круглые, но плоские лица, кои довольно приятны и свежи. Глаза по большей части небольшие, но открытые.




ХАРАКТЕР

В отношении общежития они дружелюбны, гостеприимны, услужливы, откровенны, но, живя более по внушениям природы и не зная правил строгой нравственности, не могут противустоять порывам страстей и потому как в дружбе, так и в гневе чрезвычайны. Некоторые из них даже довольно мстительны. Многие уверяют, что мщение не уменьшается в них временем, и они, хитро и неутомимо выжидая удобного случая, жестоко мстят врагам своим.




ОСТЯЧКИ

Женщины-остячки также умеренного росту, круглолицы, не без приятностей, но, ведя сидячую жизнь в своих юртах, весьма редкие из них имеют свежий цвет в лице и живость в глазах. В дополнение же к тому, исправляя домашние работы около чувалов, в коих чрез целый день огонь не угасает, нередко страдают воспалением глаз (ophtalmia purulenta).




ОБРАЗ ЖИЗНИ ОСТЯКОВ. МНОГОРАЗЛИЧНОСТЬ ИХ ЖИЗНИ

Остяки в образе жизни по всему Березовскому уезду одинаковы. По причине их лености и беспечности хозяйственная предусмотрительность совершенно им незнакома, и можно сказать, что вообще живут только на один день, нимало не помышляя о будущем. Неопрятность в юртах и в одежде явственно отличает их от русских здешних жителей и составляет весьма значительную причину существующих между ними болезней[446 - Сказывают, что в Сосвинской, Ляпинской и Казымской волостях, хотя также, как и в прочих, остяки пребывание свое имеют в юртах, но живут довольно опрятно. Я там не был, потому не могу о сем исключении говорить утвердительно.]. Язык же их до того многоразличен, что сургутские не понимают разговоров сосвинских, березовских, обдорских и других мест остяков, а равно и те друг друга. Различие сие, вероятно, произошло от обращения с восточными народами, кочевавшими с ними в соседстве или приезжавшими к ним для мены промыслов своих. Может быть, от сих народов приняли они некоторые выражения в свой язык. У всех остяков можно приметить довольно европейских слов, исключая принятых из русского языка, например, апа — песни, тапа — иди, тевег — нож, ропе — положи, — да и тому подобные, что, кажется, может служить доказательством первобытного их пребывания в Европе, ибо каким бы способом они могли ввести в употребление немецкие и латинские слова, начавши существовать в Азии? Ежели же думают, что сие сходство слов могло произойти случайно, то немалое количество не только похожих, но даже неизменных и тожде значащих европейских речений уже опровергает предположение о случайном сходстве.




О МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТАХ, МУЗЫКЕ И ПЛЯСКЕ ОСТЯКОВ

Вообще народ сей страстен к музыке и пляске. Национальные музыкальные инструменты суть: 1. _Лебедь_, по-остяцки нарыстаюх хотон, который весьма походит на арфу, только с тою разницею, что имеет 8 струн медных, кои настраиваются от примы до октавы в диг тон без полутонов. 2. _Домра_—_инструмент, сделанный наподобие гуслей, или жидовских цимбалов. Струны на нем кишечные, коих счетом не более пяти, и натянуты на довольно высоких к обоим концам стоящих подставках, кои настраиваются от примы по порядку до квинты с меньшей терцией, также без полутонов. Устроение инструментов показывает искусство остяков в механике, а строй лебедя и домры служит доказательством понятия о различии тонов и согласия, хотя, впрочем, не весьма тонкого.




МУЗЫКА И ПЕНИЕ

Их музыка и пение слишком монотонны, весьма походят на пение наших деревенских плакуш и редко возвышаются до квинты, большею частию слышны прима и терния меньшая. На инструментах иногда они играют и русские песни, поют же всегда все, ибо у них нет особо сочиненных песен, а каждый по своей фантазии и чувствам поет, что ему придет на мысль. Для сего служат им материалом окружающие их предметы, какое-либо достопамятное происшествие, с ними или с кем другим случившееся. Когда воображение остяка пылает, он пробегает в пении прежнюю жизнь свою, описывает склонности, страсти друзей, неприятелей и, словом сказать, все свои приятные и неприятные обстоятельства и занятия. Между тем до того предается своей фантазии, что ничто не может его поколебать или остановить продолжение пения (особенно же, когда к сей пылкости он заблаговременно прибавит достаточную пропорцию горячего вина), и перестанет петь не прежде, как уже томится душою и телом. Надобно к тому заметить, что без помощи вина весьма трудно упросить их, чтобы они запели, и даже невозможно.




ПЛЯСКА

Пляска остяков такие же имеет основания, как и пение их. Они ею изображают страсти или копируют расположение лица, ухватки, походку и прочее какого-либо известного им человека, или представляют все свои хитрости, при ловле зверей употребляемые, или какие-либо бывшие происшествия[447 - За несколько лет случилось, что медведь вырыл из земли умершего младенца и, по обыкновению своему, употребил его себе в пищу. Происшествие сие поразило остяков до того, что и поныне как в песнях своих поют (разумеется, всякий со своими прикрасами), так равно и в плясках его изображают со всеми подробностями, т. е., какие у него были в то время глаза, как он ревел, как копал землю, как вытащил младенца, скрылся с ним от своих преследователей и проч.]. Вообще в пении, а наипаче в плясках, лицо их изображает иногда даже отвратительную дикость. Следственно, ежели заключить от того и другого о характере народа, то остяки с сей стороны должны быть в великой выгоде. Такого рода пляска употребляется у них и при богослужениях идолопоклоннических.




УСТРОЕНИЕ ЮРТ

Юрты остяки строят деревянные. Они по наружности подобны обыкновенным крестьянским домам. Некоторые остяки живут постоянно на одном месте по нескольку семейств небольшими селениями, большею же частию, сообразуясь с временем промыслов, имеют три и четыре в разных местах, также выстроенные, переменные квартиры. При строении юрт нимало не заботятся о порядке, необходимо в селениях соблюдаемом, например, ни о правильности улицы, ни о чистоте около юрт, ни об осторожности от огня. Юрты сии внутри не имеют перегородок и крутом обнесены широкими лавками, наподобие казарменных нар устроенными, кои заменяют кровать, стол и стул и избавляют остяков от заботы иметь много мебели. Печи в юртах делаются небольшие, пропорционально к котлу, который в них вмазывается и в коем должны приготовляться обед и ужин для всей семьи. Около такой печи в каждой юрте стоит чувал — род камина, в коем, особенно в зимнее время, чрез целый день горят дрова; в некоторых же юртах нет печей, а одни чувалы. Они, однако, по причине повсеместной между остяками неопрятности, доставляют ту выгоду, что, согревая юрту, очищают вместе с тем и воздух в ней.




ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ

Остяки, от Тобольска к Сургуту и Березову живущие, все греко-российского исповедания. Они приняли христианскую веру в 1712–1727 годах старанием и духовными увещаниями тобольского преосвященного Филофея. От Березова к Обдорску и далее — идолопоклонники. Впрочем, и принявшие христианскую веру чрезвычайно суеверны и по сие время еще много имеют как мнений, так и обрядов, общих с идолопоклонниками.




БОГОПОЧИТАНИЕ ОСТЯКОВ-ИДОЛОПОКЛОННИКОВ

Основание богопочитания остяков-идолопоклонников, мне кажется, даже и самим им неизвестно. Можно, однако же, полагать, что они скрывают его от сведения русских, ибо на вопрос: д л я чего вы почитаете этот кусок дерева, который сами же обточили? Или: Почему вы отдаете божеское почтение медведю и волку, коих убиваете? — иного ответа получить невозможно: «Отцы наши их почитали и нас учили то же делать». С другой стороны, нельзя сомневаться, что слабое сие доказательство есть точно то, которое они имеют и для собственного своего уверения в истине своего богопочитания, ибо властолюбивые и корыстолюбивые шаманы, уважавшие свои выгоды, весьма бы были нерасчетливы, когда бы позволили иметь им лучшее. Они, проповедуя о мщении богов за дерзкое любопытство или о подобном тому, имеют верный способ крепко держать на глазах повязку и угнетать при малейшем усилии понятия простодушных и доверчивых остяков.

Богов остяки понимают имеющими ограниченную власть делать людям добро и зло, и потому у них одни суть боги добрые, другие злые.

Добрый Бог, властитель вселенной, называется Торым. Его почитают остяки верховным богом, не изображают ни в каких видах и небо считают постоянным его местопребыванием. Признают ли его существующим от вечности или имеющим начало своего существования, а также посвящают ли имени его храмы — мне неизвестно. Впрочем, в честь других богов в глухих местах лесов устрояют храмы или кумирни и обогащают их самою лучшею рухлядью.

Остяки, сверх верховного бога, имеют множество других, из коих главные:

1. Óртик, коего почитают другом и во всем помощником Торыма. Кумир его так устроен: голову составляет деревянный обрубок, к коему приделано лицо, выбитое из серебра; туловище есть мешок, набитый туго рухлядью, Ортику посвященною; руки состоят из суконных рукавов, один на другого надетых; ног он не имеет. Весь же сей чудный состав кумира одет в суконный кафтан, поставлен в переднем углу храмины на возвышении, в виде стола сделанном, и окружен копьями и саблями, воткнутыми в стол. Богу сему приносят всякие жертвы и приходят со всякими просьбами. При неулове зверей остяки берут у него взаем рухлядь для положения в ясак.

2. Лонг. Неизвестно, почему еще называют его остяки Мастер Лонг. Бога сего почитают помощником Ортика, ангелом, посланником или вестником воли высших богов, также и богом здравия. Он должностию и божескими силами весьма похож на древнего Меркурия, но кумир Лонга с кумиром, изображающим Меркурия, ни малейшего сходства не имеет. В переднем углу храма, посвященного Лонгу, стоит большой мешок, набитый мешками разного сорта и весьма туго сверху завязанный. Посредине мешка сего привязана серебряная тарелка дном к мешку, а углублением кнаружи, коей перевязка представляет род пояса. И этот-то мешок есть самый Лонг. Больной, требующий от него исцеления, непременно должен сшить ему новый мешок: холстинный, суконный или из шелковых каких-либо материй, а шитые из кож в жертву не приемлются. Усердные кладут ему также серебряные вещи и деньги, рухлядь же ему не посвящают.

3. Елянь. Бог сей почитается прислужником высших богов. Он сделан из деревянного отрубка, на коем вырезано лицо; голова же у него круглая, а несколько востроватая. Прочая часть отрубка неизменна, а только немного очищена или оскоблена. Кумир сей ни рук, ни ног не имеет и ставится или просто без покрышки куском дерева, или обвертывается весь, кроме головы, в сукно. Голову его также иногда убирают в шапочку, сделанную из черной собачьей шкуры. Приходящие к нему с просьбами вешают кольца, пуговки металлические, кладут сукно и закалают в жертву ему также оленей.

4. Мейк — Бог зла. Он делается из дерева и одет в бобровую парну, а кроме сего убора, в другой его не наряжают. Заблудившиеся в лесах или степях просят его покровительства и защиты и умилостивляют всякими жертвами, какие только ему будет угодно принять от просителя. Бог сей также имеет у себя много помощников и прислужников. Сверх множества всеобщих, высших и низших богов, коих кумиры имеют остяки, делают еще после всякого умершего в семействе в честь покойника деревянного болвана. Болван сей делается руками женщин, кои в продолжение трех лет имеют его своим пенатом[448 - _Пенаты_ — в римской мифологии божества — хранители дома, домашнего очага. — _прим._издателя_] и отдают все почести, принадлежащие божеству, а сверх того, за всяким обедом и ужином подают ему все, что у них для себя приготовлено, и оставляют пищу сию на столько времени пред ним, во сколько можно ее употребить; потом берут ее и едят сами или отдают бедным. По прошествии трехлетнего срока хоронят его. Ежели же умирает шаман, то в честь его памяти также делают болвана, но ему уже не одни женщины его рода, но и мужчины, пасомые им из рода в род, поклоняются как божеству.

Остяки, не довольствуясь поклонением мешкам и деревянным кумирам своим, имеют еще богов живущих, а именно: медведей и волков почитают своими божествами. Должно думать, почитание таковое от того происходит, что сии сильнее всех зверей, им известных, что они, опустошая оленьи стада, не берегут также почасту и самих властителей стад. Других важнейших качеств или достоинств, кои бы могли внушить к ним Богу приличное уважение, отыскать невозможно. Остяки священным и страшным делом почитают присягнуть медвежьей или волчьей шкуре[449 - Присяга сия делается так: остяк рвет зубами шерсть из шкуры, жует и глотает ее, в доказательство своей справедливости по судебному делу или в уверение того, что он свято исполнит свое обещание. При сем говорит: «Пусть меня так же рвет медведь или волк, как я теперь его шкуру, ежели я говорю неправду или не исполню своего обещания!». Всего же важнее у них почитается присягнуть к медвежьей морде.]; не осмелятся неправды сказать или нарушить присягу. Никто не может сообразить благоговение их к сим зверям с тем, что они не считают себе за грех убивать, отравлять, ловить в капканы богов своих и употреблять в пишу их мясо. Но еще страннее и непонятнее, когда они, убив медведя или волка, собираются исправлять принадлежащие им почести. Снявши шкуру, набьют сеном, сперва защиплют руками и рвут зубами, топчут ногами, плюют на нее и употребляют разные насмешки на тот счет, что такой сильный зверь позволил обмануть себя капканом, что не мог устоять против меткой стрелы остяка, и что он им теперь никакого вреда не может сделать. Пляшут, поют разные песни, также ему в насмешку. А наконец ставят его в передний угол юрты задними лапами на сундук или на скамью и т. п. и тогда уже благоговеют как пред божеством. Такие, одна другой противоположные, церемонии над бедной шкурой продолжаются от трех дней до недели, смотря по состоянию того, который одержал победу над сильным богом своим.

Глупые и, как видно, ни на чем не основанные понятия остяков о божестве дают право думать, что они или совершенно глупы, или слишком легковерны и ветрены. Приняв в счет некоторые довольно хитрые их обороты по другим отношениям, можно ясно приметить умственные способности и потому нельзя им приписать первого; последнее же предположение кажется вернее, ибо остяки, хотя и имеют понятия, но точно не любят или ленятся размышлять. Сие можно доказать тем, что они, выслушав от одного какое-либо предложение, охотно с ним соглашаются, но, услыша от другого тому противное, тотчас переменяют свое согласие с первым, не требуя ни тому, ни другому доказательств и не делая никаких соображений. Часто также, чтобы избавиться от заботы рассуждать или вникать в пользы и причины предложения, опровергают его тем, что у них исстари того не бывало, и на вопрос, как же у вас было в старину, ни от одного остяка не можно услышать лучшего ответа, кроме того: «А так, как и теперь». Как жалко, что народ сей от отцов своих ничего не наследовал, кроме закоренелых, грубых и глупых понятий о священных истинах, а от просветителей своих приобрел леность, способность обманывать иногда даже самых учителей, пьянство и губительную болезнь.




О ШАМАНАХ ОСТЯЦКИХ

У остяков шаманами называются служители алтарей богов их. Шаманы от богомольных просителей милостей у кумира принимают прошения, относятся с ними к кумиру, от коего получа ответ, объявляют просителям, угодна или неугодна просьба их и какие жертвы они должны принесть. По исполнении обрядов жертвоприношения снова объявляют просителям, достаточна ли для кумира принесенная жертва или он требует новую; ежели достаточна, в таком случае сказывают ответ о исполнении желания просителя с наставлением, как его достигнуть, или без оного.

Искусство приносить жертвы, дар пророчества и сан свой шаманы по наследству передают детям своим, но в сем случае не уважается право старшинства, а одни только способности. Бездетные уступают все сие друзьям или воспитанникам своим, кои им известны своими дарованиями.

Шаманы весьма не глупы и, как кажется, пользуются полным уважением и неограниченною к себе доверенностию остяков, а потому неудивительно, что располагают по собственному произволу их чувствами и понятиями, и немудрено, что вместе с тем и их состоянием.




ОБРЯДЫ И ИДОЛОСЛУЖЕНИЯ

Прошлого 1821 года, декабря 27-го в Паширцовых юртах, стоящих от Обдорска в пяти верстах, праздновали остяки в честь бога своего Яляня. Любопытство пособило мне получить позволение у них быть при отправлении идолослужения, которое едва не заставило меня раскаиваться в том, что я был столько любопытен.

Церемония началась от 8 часов вечера и продолжалась до 2 ночи. Сначала дети для призыва остяков к богомолью, подбежав к каждой юрте, как испуганные, весьма дико кричали разными голосами, потом остяки понемногу собирались в юрту, назначенную для отправления богослужения. Входящий в юрту сию остяк вертелся по три раза перед кумиром и потом садился на правой стороне юрты на нарах или на полу, разговаривал с своим соседом и вообще всякий занимался кто чем хотел, левая же сторона нар была закрыта занавесом, за которым помещались остячки, кои при входе также вертелись перед кумиром. Наконец, как все собрались, шаман загремел саблями и копьями железными, заблаговременно приготовленными и лежавшими над кумиром на шестах; каждому из предстоящих, кроме женщин, кои были закрыты занавесом, дал или саблю, или копье, а сам, взяв по сабле в ту и другую руку, стал к кумиру спиною. По получении сабель обнаженных и копий остяки стали вдоль юрты рядами и на нарах также выстроились, вернулись все вдруг по три раза, держа перед собою сабли и копья. Шаман ударил своими саблями одна о другую, и тогда по команде его разными голосами вдруг загайкали, качаясь из стороны в сторону. Гайкали то редко, то вдруг очень часто, то опять редко, не отставая один от другого, и при каждом повторении «гай» переваливались то направо, то налево, осаживая сабли и копья несколько книзу и подымая вверх. Крик сей и движение, или перевалка остяков, продолжались около часа.

Остяки чем более кричали и качались, тем более, казалось, приходили в некоторый род исступления и, наконец, так, что я без ужаса не мог глядеть на лица их, кои весьма много сначала меня занимали.

Нагайкавшись довольно, все замолкли и перестали качаться, вернулись по-прежнему, отдали сабли и копья шаману, который, собравши их, положил туда же, где прежде они лежали.

Остяки сели — иные на нарах, другие на полу. Тогда завеса, скрывавшая остячек, поднялась, заиграли на домре, и остяки с остячками начали плясать. Пляска сия была попеременно то дика, то забавна, то слишком неблагопристойна и продолжалась весьма долго. Являлись также между тем на сиену в разных карикатурных нарядах шуты или комедианты, изображавшие так же, как и в плясках, подобные глупости.

После сего шаман снова раздал сабли и копья. Остяки, получа их, как и прежде, вернулись, довольно времени также гайкали, опять вернулись; в заключение, стукнув концами сабель и копий в пол по три раза, отдали их обратно и разошлись по своим юртам.

«Так заведено нашими от нами», — был ответ на вопросы мои о причинах и значении сих обрядов, оттого ни то, ни другое мне неизвестно, а странность их не позволяет сделать даже ни малейшей догадки.

При рождении младенцев и при браках остяки не имеют никаких духовных церемоний, только при погребении умерших призывают шамана. Он в сем случае переворачивает покойника, рассматривает его со всех сторон, извещает оставшихся после него родственников, что такой-то бог был причиною его смерти, и именно: полюбя его добродетели или огорчась пороками, а притом по признакам, кои находит на теле умершего, предсказывает нередко будущую участь оставшихся родственников.

На могиле покойника остяки закалают запряженных в нарту оленей, на коих он во время своей жизни ездил, и кладут их и нарту вместе с умершим. Кладут также ему трубку, табак, огниво с трутом, котел и другие в хозяйстве нужные принадлежности, предполагая, что ему все то будет необходимо. Из сего видеть можно, что остяки верят тому, что человек по смерти своей получает новую жизнь. Понятие сие делало бы им честь, ежели бы оно не было чувственно.




О СВАДЕБНЫХ ОБРЯДАХ ОСТЯКОВ, КАК ХРИСТИАН, ТАК И ИДОЛОПОКЛОННИКОВ

Остяки, как христиане, так и идолопоклонники, за невест платят отцам их значительный калым, который бедных почасту лишает наслаждения удовольствием семейной жизни.

При сватании нет никаких церемоний, а как скоро жених заплатил условленный калым, без дальних околичностей берет невесту и везет ее либо на оленях, либо на лошади, либо на собаках; в таком же случае, когда жених не имеет ни того, ни другого, ни третьего, родственники с жениховой стороны или приятели запрягаются в нарту сами и везут невесту из отцовской юрты в женихову; пешком же она, хотя бы взята была из соседней юрты, в это время идти не должна. Введя же в юрту женихову, тотчас сажают невесту в угол на нарах (у иных делается здесь перегородка наподобие конюшенного стойла) и занавешивают ее холстом или чем случится. Тут она должна просидеть три дня, между тем как жених пирует с гостями. По прошествии трех дней выходит невеста из-под занавеса и принимается за хозяйственное распоряжение в своей юрте. Тем оканчивается вся свадебная церемония.

Остяки-идолопоклонники жен имеют иные до шести, смотря по возможности содержать их. Только брат родной не может жениться на сестре своей, прочее же родство ни малейшего не составляет препятствия в сем случае.




САМОЕДЫ, ИХ НАРУЖНОСТЬ

Самоеды довольно умеренного роста, чрезвычайно крепкого телосложения, красивы лицом, живы и деятельны. Ежели сии благодетельные дары щедрой к ним природы они доселе еще не утратили, то, кажется, нет тому другой причины, что они, кочуя в стороне от большой дороги, мало имеют случая пользоваться уроками избалованных русских жителей, погубивших весьма значительную часть остяков своею праздностию и распутством. Самоеды расположением лица и свойством языка весьма не походят на то, чтобы они происходили от народов азиатских[450 - Произношение их довольно сходно с французским, и вообще язык их для слуха даже приятен.], а твердость и в некоторых случаях основательность суждений дает право подозревать, не были ли они когда-либо народом более образованным или не происходят ли от людей, живших в благоустроенных обществах. Оттенки порядка общественного, коих невозможно заметить между остяками, также подтверждают подозрение.




СОБСТВЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ САМОЕДОВ

Они разделены на несколько родов и имеют из между себя избранных родоначальников, или старшин, в каждом роде от одного до трех, кои отдельно управляют небольшим числом людей. Родовичи, или старшины сии, собирают прочих самоедов своего рода в известное время и отправляются с ними для положения ясака в волости, к коим кто из них приписан. При сем собрании самоедов кто только имеет какие несогласия между собою и даже семейственные неприятности, представляют на суд и решение старшин. Старшины, не имея законов, основываются в таком разе только на собственном или общем суждении. В случае недоумения (что нередко с ними бывает) в сомнительных делах относятся к князю, а ежели он не решил — к земскому частному комиссару.

Главное отличие старших состоит в том, что они платят за себя ясак от 10 до 20 песцов, почему и называют их по-самоедски арка аюмир парте (большого ясака человек), сверх сего, прочие самоеды имеют к ним, как к начальникам своим, приличное уважение и послушание.




ОБРАЗ ЖИЗНИ САМОЕДОВ, ИХ ЧУМЫ

Самоеды ведут кочевую жизнь, беспрестанно переходя с одного места в другое, смотря по времени года и промыслам, тогда бывающим. Они делают сии переходы со всем своим семейством, оленьими стадами, хозяйственными заведениями и вообще со всем своим богатством, но, переходя, занимаются ловлей зверей, птицы и рыбы. В удобных для промыслов местах останавливаются на несколько времени и, коль скоро промысел тут будет не так уже выгоден, отправляются тогда далее. Их кочевье простирается от хребта Уральских гор по северной части Березовского уезда к Туруханску и Енисейску. Жилища их составляют чумы (так называются наметы, шалаши или палатки), сшитые из оленьих кож, кои во время перехождения самоедов из места в место возятся на особо для сего сделанной нарте[451 - Нарта есть род саней. Она делается на высоких копылах, коротка и имеет расстояние полозов весьма широкое, пропорциональное к величине ее.]. Чумы сии сшиты конусообразно и накидываются на шесты, поставленные так, как у солдат ставят ружья в козлы. Внутри чума по сторонам положены доски, на коих постланы травяные ковры, а сверх их кожи старых оленей, которые служат вместо стула и постели. Посреди чума положены два или, квадратно, четыре полена, на них утвержден железный лист, отправляющий должность очага. Над очагом сим чума утверждены два шеста, на коих привешивается котел для приготовления пищи. Вверху намета, или чума, сделано отверстие для прохождения дыма, также для вспоможения сему делают еще и другое отверстие внизу, но даже и оба они, будучи открыты во время топки, при сильном ветре весьма мало защищают чум и глаза самоедов от дыма[452 - Летом чумы сии не употребляются; но точно таким же образом шьются у них наметы из бересты, которую, для удобного сшивания сперва вываривают в воде, отчего она делается весьма мягкою и не колется от прокалывания иглою.].

Все их имение: платье, меха зверей, съестные припасы и проч. — сложено около чума на нартах, иные из них упутаны веревками, другие же только сверху прикрыты оленьими кожами. Но хозяин нагруженных нарт сих после трудов своих наслаждается покойным сном во время ночи и днем оставляет чум свой надолго, не беспокоясь о том, что сосед позавидует или пожнет плоды его трудолюбия. Вот верная черта людей, состоящих в близком родстве с природою.




СПОСОБНОСТЬ САМОЕДОВ К ПРИНЯТИЮ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Самоеды, невзирая на их отдаленность от сообщения с русскими жителями сего уезда, невзирая на их кочевую жизнь, по коей, не видав их, всякий бы заключил о дикости их характера и превратном о вещах понятии, невзирая на все сие, они гораздо ближе к принятию просвещения, нежели их соседи — остяки. Доказательством тому могут быть:




1. БОГОПОЧИТАНИЕ

Самоеды бога почитают одного, коего разумеют творцом и правителем всего существующего. Ни храмов, ему посвященных, не имеют и ни в каких видах не изображают его, но просительные и благодарственные жертвы приносят ему на всяком месте, особенно там, где они более возбудятся удивлением его величия и премудрости. Посему они оставляют жертву на камне или на дереве, или на долине, имеющей какой-либо, по их понятиям, привлекательный или удивительный вид, и вообще везде, где они бывают заняты благоговейными мыслями к высшему существу. Для приношения жертв сих у них нет шаманов или каких-либо духовных особ, но каждый самоед имеет исключительное право отправлять свое богомолье по собственным чувствам и понятиям и приносит жертвы по усердию и возможности.




2. ХАРАКТЕР И ПОНЯТИЯ


СУДОПРОИЗВОДСТВО У САМОЕДОВ

Они добродушны, чувствительны, женолюбивы, но уважают чистоту девиц и строго наказывают их распутство[453 - Презрением, которое до того простирается, что хотя бы такую девицу отдали замуж, не требуя с жениха калыма, то ни один бедный не решится иметь ее своею женою.]. Самоеды не имеют общих постановлений или законов постоянных ни относительно нравственности, ни относительно общественной жизни, а потому действуют сами или судят о действии другого, сличая с сопутствующими при том обстоятельствами, побудительными причинами и следствиями[454 - Здесь считаю не лишним представить два анекдота, весьма ясно показывающие умственные способности самоедов и их размышление. Г. Коллежский асессор Булич и я были очевидцами оных:1. Одна молодая вдова самоедка, оставшаяся после мужа с сыном и дочерью малолетними, пришла просить старшин, чтобы братья умершего мужа ее сделали ей вспоможение для прокормления себя и детей (ибо они живут достаточно, а она и оленей не имеет). Долго братья покойного не соглашались оказать ей с своей стороны помощи, ссылаясь один на другого, и, может быть, не было бы в том успеха. Но старшина спрашивает одного из них: «Ты не женат?». Тот отвечает: «Нет». «А ты не имеешь детей?» — спросил другого брата. «Нет». Тогда решил их несогласие, говоря женатому: «Ты возьми племянника. Он, чувствуя, что ты его воспитал, будет тебе вместо сына помощником. А ты, сказал другому, не плати калыма (он уже заплачен умершим твоим братом), женись на матери и воспитай дочь!». Братья подумали, дали друг другу руку и вышли довольными из судебного места.2. Один бедный самоед украл у богатого соседа своего оленя из стада. Обиженный просит на вора, который в оправдание свое говорит, что он, не имея дневного пропитания, просил у соседа оленя для употребления себе в пищу: но как получил от него весьма не питательный отказ, вынужден был голодом украсть. Старшины, уважив побудительную причину ответчика, сказали просителю: «Он просил у тебя оленя; ты, зная его бедность, отказал в том. Он прав: ему тяжело было умереть с голоду, а ты недобрый человек».]. Отчего нередко с ними случается, что делают что-либо, не зная, худо или хорошо будет их действие. Они откровенны, но не весьма доверчивы. Гостеприимство так между ними обыкновенно, что даже пользовавшийся приютом в самоедском чуме и радушным усердием хозяина оного не считает нужным благодарить за то словесно, может быть, потому, что нет в самоедском языке слова «благодарю» (а в случае необходимом, при обращении с русскими, выражают испорченным русским словом «пасиба»), впрочем, весьма помнят одолжения, благодарят за них на деле и сами требуют даже от русских равной благодарности.

Между тем, чтобы яснее показать разницу самоедов и остяков и что первые способнее последних к принятию просвещения, представляю здесь сравнение одних с другими.

Сравнение самоедов с остяками

1. Остяки имеют больше чувственности, самоеды размышляющи.

2. Те ветрены, а сии тверды и основательны.

3. Чинопочитание и уважение к родителям весьма слабы между остяками; самоеды послушны старшинам своим, дорожат своими отцами и весьма гнушаются непокорными детьми.

4. Остяки бестолковы, но из предлагаемых выгод на все решаются; самоеды решаются что-либо исполнить только тогда, когда им ясно представят причины и следствие.

5. Остяки ленивы, беспечны и нерасчетливы в хозяйственной жизни; самоеды трудолюбивы и экономны.

6. Остяки ни в одежде, ни в юртах опрятности не наблюдают; самоеды же всегда чище одеваются и чумы свои, сколько позволяет кочевая их жизнь, чисто содержат.

7. Остяки, не исключая даже и достаточных между ими, все нужные для них вещи любят брать в долг и очень худо его платят; самоеды же долгов боятся, и ежели уже по неулову зверя необходимость заставит их задолжать, то не берут много, а притом всегда стараются обеспечить заимодавца поручителями и не упустят, как у него в лавке или доме, где берут, заметить рубцами, сколько чего взято ими и на какое число песцов[455 - У них все вещи, вместо денег, покупаются на известное число песцов; деньги же между ими не ходят, да и не знают.], так равно и у себя в памяти, и всегда платят в условленный срок. Аккуратность сию весьма редкие из остяков наблюдают.

Сличая образ мыслей и действий самоедов с понятиями и жизнью остяков, невозможно не заметить перевеса на стороне первых. Было бы несправедливо, если бы утверждать, что самоеды, народ кочевой, народ дикий и необразованный, имеют твердые основания своих суждений; я сего не говорю, ибо старание изыскивать основание не предполагает еще, что искатель его уже имеет. Весьма легко статься может, что он во всю жизнь свою будет только искать и не находить, но и сие не будет ли также верным доказательством философии или, по крайней мере, способности искателя к принятию благотворных семян просвещения, по он в продолжение жизни своей был искателен? Очень ясно, что самоеды могут быть образованы и с образованием будут, без сомнения, умнее и основательнее, но будут ли после того иметь столько способности к перенесению тягости кочевой жизни, которую теперь ведут, будут ли добрее и счастливее?




ЖЕНЩИНЫ-САМОЕДКИ, ИХ НАРУЖНОСТЬ И ХАРАКТЕР

Женщины-самоедки, несмотря на кочевую жизнь и окружающие их жестокие морозы свирепого Севера, имеют довольно нежные и приятные черты лица, и весьма многие из них в сем отношении не только могли бы быть украшением столиц, но даже образцами красоты для живописцев и ваятелей. Рост имеют весьма умеренный, мало из них тучных и все вообще бодры и здоровы. Сему причиною, кажется, не иное что, как частые переходы из одного места в другое и всегдашнее пребывание под открытым небом.

Они собственных имен не имеют, а называются просто баба или девка; отличие же одной от другой состоит в прибавлении, что она такого-то мать, жена 1, 2 и так далее, или дочь также по нумерации и т. п. Такой обычай называть женщин общим именем невыгоден для юристов, а еще более для влюбленных стихотворцев, но самоеды своих юристов не имеют и, хотя умеют чувствовать и ценить достоинства красоты, но, к счастию, их поэзия в душе, а не в красивых рифмах.

О характере женщин-самоедок ничего сказать не могу, кроме того, что их мужья весьма стараются им угождать богатыми нарядами и лучшими оленями[456 - Оне ездят на особых нартах и сами правят своими оленями. Нарты сии также устрояются особо. На них делаются крышки, большею частию из сукна, кои представляют вид четвероугольной палатки. Под сею крышею самоедки сберегают малолетних детей своих от сильных ветров, случающихся при их путешествии.]. После сего нельзя не полагать, чтобы не имели они довольно любезности.




ЗАНЯТИЯ САМОЕДОВ

Вообще все самоеды занимаются одними рыбными и звериными промыслами и приходят в чум свой только для отдохновения. Следственно, все прочие занятия хозяйственные исключительно относятся к обязанностям женщин. Из сего можно видеть, что многоженство, сверх всего, имеет у самоедов также и экономические выгоды и, как кажется, судя по кочевой их жизни, даже необходимо. Ибо многие из них имеют оленей по нескольку тысяч, о сбережении коих, особенно при рождении в холодное время телят (пыжиками здесь называемых), заботятся женщины. Заготовление впрок рыбы, выделывание кож и множество других занятий домашних одна женщина никак не могла бы исполнить.




РОЖДЕНИЕ ДЕТЕЙ И ИХ ВОСПИТАНИЕ

Беременность женщин не составляет ни малейшего препятствия самоедам продолжать свою промышленность, а вместе с тем и переходы из места в место. Таким образом, беременные женщины рожать в походе долженствуют.

Хотя самоеды возят с собою чумы, разбивают их на привалах и ночлегах, но женщины никогда в них не рожают, а выходят на снег, который в первые минуты существования новорожденного младенца служит ему и постелью, и банею. Такой холодный прием, коим самоеды угощают маленьких пришельцев при их появлении на свет, едва ли в некоторых не охладит охоту пользоваться жизнью, но зато оставшиеся из них должны быть великие охотники жить. Не могу теперь решить, спартанское ли вино преимущественнее может показать степень здоровья и крепости новорожденного младенца и его способностей быть полезным в семейной и гражданской жизни или самоедский снег[457 - Известно, что в древней Спарте новорожденных, для узнания крепости их здоровья, в присутствии их правителей Республики, публично погружали в вино.]. Дети сии укрепляются и возрастают на том же снегу, под вьюгами и морозом. Мальчики с шести лет возраста приучаются действовать луком, девочки присматриваются к работам и хозяйственным распоряжениям матерей своих. Те и другие, беспрестанно находясь при занятии своих родителей, нечувствительно приобретают склонность, а вместе с тем и искусство в сих упражнениях.

В заключение о самоедах должно сказать, что они, пользуясь правом жить после строгого испытания, продолжая жизнь в беспрестанной деятельности и движении в холодном и часто вьюгам подверженном климате, здоровьем и способностями не уступят древним спартанцам; и хотя не имеют школ и не дают детям своим искусственного воспитания, образуют свои понятия только опытом и нуждами (коих, однако, у них весьма мало), мало умствуют и не умствуют по правилам утонченного просвещения, но зато жизнию своею не уклоняются от благодетельной, общей всех матери — природы, а потому вполне наслаждаются ее дарами.

В.Н. Шавров[458 - Штаб-лекарь Василий Николаевич. Сообщил протоиерей Александр Сулоцкий. — _О._Б._]




МИССИОНЕРСТВА БЕРЕЗОВСКОГО КРАЯ — ОКДОРСКОЕ, КОНДИНСКОЕ И В ОСОБЕННОСТИ СУРГУТСКОЕ[Публикуется по тексту: Миссионерства Берёзовского края — обдорское, кондинское и в особенности сургутское. — Отдельный оттиск. Б.м. Б.д. 13 с. — _прим._издателя_]


Известно, что на самом севере Тобольской губернии живут с незапамятных времен самоеды и остяки. Известно также, что обращение самоедов и остяков, равно как и других сибирских инородцев, в христианство началось почти с самого первого времени владычества русских над Сибирью. Но первоначально, да и долгое время спустя, обращения их к вере Христовой обыкновенно были единичные, в малом количестве (людей), и обращения эти для масс народных, для целых инородческих племен проходили, можно сказать, бесследно, оставались без добрых последствий потому, между прочим, что по обычаю того времени все или почти все крестившиеся сибирские инородцы оставляли места своего жительства, выселялись от своих сородичей и поселялись среди русских, даже по единству веры с русскими обыкновенно назывались русскими же и чаще всего с дозволения правительства поступали в число служилых, т. е. городовых сибирских казаков.

Массами, целыми родами, по крайней мере волостями, сибирские инородцы принимали христианство только во времена митрополита Тобольского Филофея, в схиме Феодора, Лещинского, когда этот подобоапостольный труженик, и бывши на покое, и управлявши епархией, в течение целых 15 лет (с 1712 по 1727 гг.) ежегодно с сотрудниками своими плавал по Иртышу, Оби, Конде, Туре, Чулиму, Томи, Енисею и Ангаре и, несмотря на множество препятствий, даже на опасности жизни, окрестил почти всех живших по берегам сих рек инородцев (всего до 40 тысяч душ).

После Филофея обращение остяков, самоедов и других сибирских туземцев, по крайней мере массами, опять прекратилось; самые даже меры, которые Филофей употреблял для утверждения новокрещенных в истинах веры и правилах жизни христианской (например, умножение в местах жительства новокрещенных храмов и часовен, раздача в их жилища икон и крестов, научение их молитвам, назначение к ним для наблюдениях за их верой, кроме приходских священников, образованных надзирателей[460 - Надзиратели эти назначались наиболее из принявших православие пленных шведов и сосланных за неважные вины малороссиян, учившихся в Киевской академии.], обучение их детей в Тобольской архиерейской и монастырских школах русской грамоте и пр.), с течением времени и мало-помалу, наиболее за неимением людей, способных к тому, и недостатком средств были оставлены; отчего не только не было вновь обращения неверующих к вере Христовой, но и прежде обращенные или снова совращались в язычество, или, не совращаясь открыто, язычествовали тайно, или, что всего чаще, считаясь христианами, христианского решительно, ничего не знали и не исполняли, не знали даже имени Христова, даже своих христианских имен, данных им при крещении[461 - «Странник» 1867 г. № 1, отд. 1, стр. 44.].

Забота об обращении язычествовавших самоедов и оставшихся некрещеными остяков, а равно и об утверждении в вере христианской крещеных из них, возобновлявшаяся, но в слабой степени и только на время в 50-х и 60-х годах прошедшего столетия (при митрополитах тобольских Антонии II и Сильвестре), более решительным образом возобновилась только в конце 20-х и начале 30-х годов настоящего столетия. И именно многопопечительный о спасении душ и даже неверующих тобольский архипастырь Евгений (тот самый, пятидесятилетний юбилей которого в архиерейском сане праздновался в прошедшем году и который, будучи слеп и имея уже 91 год от рождения, в настоящее время живет в Московском Донском монастыре на покое) в 1827 или 1828 году представил Св. Синоду о необходимости учредить между прочим на севере Тобольской епархии[462 - Он представлял тогда о необходимости учредить миссии и в других местах Тобольской епархии, например, в Киргизской степи и на Алтае; но у нас здесь не об них речь.], например, в Обдорске, миссию с целию обращения живущих там в язычестве самоедов и частию остяков. Он же во второй половине 1829 года, по обозрении Березовского края, писал Св. Синоду, что миссия в этом крае нужна не только для обращения неверующих, но и для утверждения в вере пишущихся и считающихся верующими, потому что и крещеные, например, остяки, в особенности живущие ниже Березова, к Обдорску, «вовсе не знают христианской веры и даже имени Господа Иисуса Христа». Св. Синод одобрил представление многопопечительного архипастыря: предписал крещеных, но не знающих христианской веры остяков прилежно обучать вере местным священникам, не делая, однако ж, им никакого стеснения, а для некрещеных открыть миссию в Обдорске. По вызову преосвященного Евгения явился и миссионер — это волынец родом и некогда учитель Волынской семинарии, а в то время уже иеромонах Боровского Пафнутиева монастыря Макарий[463 - Сего иеромонаха Макария не нужно смешивать с архимандритом Макарием, который хотя и в одно почти время прибыл в Тобольск и также для миссионерства, но миссионерствовал на юге Сибири, и именно на Алтае.]. Преемник преосвященного Евгения (сей в сентябре 1831 года был перемещен в Рязань) архиепископ Афанасий дал ему в сотрудники хорошо знавшего остяцкий язык ученика богословия Тобольской епархии Луку Вологодского; кроме того, дал ему послушника и толмача, знакомого с остяцким и самоедским языками. и 17 мая 1832 года с благословением Божиим отправил его на подвиг апостольский. По месячном и даже слишком месячном плавании сначала Иртышом, а потом Обью (20 июня) о. Макарий приплыл в Обдорск и там, как в самом Обдорске (например, во время Крещенской ярмарки), так и в соседних остяцких и самоедских юртах открыл свои веропроповеднические действия. Но, увы! Действия его оказались почти совсем безуспешными: инородцы Березовского края живут крайне разбросанно и самыми малыми обществами, ездить к ним в юрты или стойбища можно было только в тех случаях, когда отправлялся к ним земский заседатель; путешествовать по таким огромным пространствам, на каких бродят самоеды и остяки, одним миссионерам и на свой счет, у них на это не было средств; а главное то, что слух о миссии, сколько ни старались принадлежавшие к ней не разглашать о ней, каким-то образом скоро распространился между инородцами и был истолкован ими в превратном смысле, а именно: будто бы миссионеры хотят крестить их всех, и не только волей, а и неволей; поэтому самоеды и остяки бегали миссионеров, а если где по необходимости и встречались с ними, то не хотели говорить не только о вере, но даже и о чем бы то ни было. В этом упорстве язычников поддерживали особенно их старшины, и что всего удивительнее — обращению неверующих к вере противодействовал сам остяцкий и самоедский князь Тайшин, который был из крещеных[464 - «Странник» 1867 г. № 1, од. 1, стр. 46 и след.], христианин; старшины и князь иногда силой отнимали у миссионера тех из своих собратий, которые сами добровольно приходили к нему и просили у него крещения. Короче сказать, миссия пробыла в Обдорске около 8 месяцев — до половины февраля 1833 года, но приобрела Христу только 17 душ и затем, по невозможности более и долее действовать, с дозволения епархиального начальства выехала обратно (13 марта 1833 года) в Тобольск.

После такой безуспешности в обращении приобдорских самоедов и остяков Св. Синод, частию согласно мнению Тобольского архиепископа Афанасия, а частию по собственному рассуждению, в 1826 году постановил: 1) собственно для самоедов, по неимению в виду довольно способов и надежд, до времени не учреждать миссии, а только предписать епархиальному архиерею, чтобы он в Обдорске назначил такого приходского священника, который своею жизнию и обращением привлекал бы к себе инородцев и, крестя по крайней мере немногих из них, уготовлял путь к будущему просвещению сего племени. 2) Для обращения язычествующих и утверждения в вере крещеных остяков Кондинский монастырь, как находящийся среди остяцких волостей, обратить в миссионерский и завести в нем первоначальное училище для остяцких детей (на первый раз хотя человек на 10), в котором они обучались бы только закону Божию и русскому языку, чтобы со временем могли служить толмачами для миссионеров и помощниками в делах миссии. 3) Сверх сего Св. Синод предписывал преосвященному Афанасию озаботиться сначала составлением азбуки и словаря остяцкого языка, а затем переводом по крайней мере одного из евангелий и краткого катехизиса на сей язык, да немедленно войти от себя с представлением в комиссию духовных училищ об учреждении нового класса остяцкого языка при Тобольской семинарии[465 - Там же, стр. 49 и след.].

Кондинский монастырь, хотя не скоро, только в 1844 году, уже по смерти преосвященного Афанасия, при преемнике его преосвященном Владимире и был обращен в миссионерский: в 1844 году по вызову Св. Синода прибыли из России три образованных иеромонаха, из которых один посвящен в сан игумена и сделан настоятелем монастыря и вместе начальником миссии, а других два сделаны его помощниками; собраны 10 остяцких мальчиков, из них открыто в монастыре училище[466 - Содержалось и содержится училище на 1000 р. асс., отпускаемых из казны.]; так как ученье шло довольно хорошо и с питомцами из инородцев обращались в монастыре кротко, по-отечески, то остяки, а частию и самоеды, прежде не хотевшие и слышать об обучении детей их русской грамоте, да и чему бы то ни было, теперь стали охотно, по крайней мере без сопротивлений, отдавать своих детей, кроме Кондинского училища, и в церковные школы, заведенные около того времени священниками остяцких приходов, а также и в Березовское уездное училище, где они попечением заботливого смотрителя (г. Абрамова, происхождением из духовного звания) сверх положенных предметов хорошо выучивались читать по церковной печати, частию и петь на клиросе, и откуда, а также и из Кондинского училища, желающие и наиболее способные хотя изредка поступали и доселе поступают одни в Тобольское духовное училище, а из него и в семинарию, а другие — в Тобольскую гимназию[467 - Там же, стр. 52–56.]; один самоедин в прошедшем (в 1868 году) с успехом окончил семинарский курс и теперь, по всей вероятности, где-нибудь среди своих сородичей уже священствует.

К сожалению, нельзя того же (т. е. ничего утешительного) сказать об исполнении означенного выше третьего пункта предписания Св. Синода 1836 года: в конце 30-х и начале 40-х годов знающим остяцкий язык тобольским священником Лукой Вологодским были составлены азбука и словарь остяцкого языка[468 - Преосвященному Афанасию хотелось, чтобы священник Вологодский составил и грамматику остяцкого языка, но он для этого дела оказался несостоятельным. Грамматика остяцкая составлена уже после ученым путешественником Кастреном.] и переведены на остяцкий язык Символ веры, заповеди, молитва Господня и одно из евангелий; но когда некоторые из этих трудов (словарь) его Св. Синодом были представлены на рассмотрение в Академию наук и когда академия потребовала от автора кой-каких исправлений, автор этим требованием остался крайне недоволен, отказался от всякой работы, даже от ожидавшей его награды (Демидовской премии), затем (в 1842 г.) умер руководивший его деятельностью и поддерживавший его в ней преосвященный Афанасий, а за ним сошел в могилу и сам он — автор пособий к изучению остяцкого языка и переводчик на оный части Писания. Так как азбука и словарь остяцкого языка, а также и переводы на сей язык священника Луки Вологодского не были одобрены Академией наук, то естественно, что и класс остяцкого языка по неимению никаких руководств для изучения его в Тобольской семинарии в то время не был открыт, да не открыт он и доселе[469 - «Странник» 1867 г. № 1, отд. 1, стр. 50–52.].

Что же касается до миссии среди самоедов и остяков Приобдорского края, то об ней вот что известно: а) согласно предписанию Св. Синода 1836 года «назначить в Обдорск такого приходского священника, который своею жизнию и обращением привлекал бы к себе инородцев и, крестя по крайней мере немногих из них, уготовлял бы путь к будущему просвещению племени самоедского», тобольским преосвященным Афанасием в Обдорск во священника был посвящен кончивший курс Тобольской семинарии, бывший сотрудник (неудачной) миссии иеромонаха Макария Лука Вологодский, тог самый, о котором выше было упоминаемо как о составителе азбуки и словаря остяцкого языка и переводчике на этот язык одного евангелия и нескольких молитв. Владея остяцким языком[470 - Остяцкий язык, по смежности жительства с остяками, знают и самоеды Обдорского края; на нем с этими инородцами и говорили миссионеры.] как своим природным[471 - Священник Вологодский был родом из пазовского, т. е. остяцкого прихода; почему и язык остяцкий он знал с детства.], священник Вологодский в непродолжительное время успел обратить к церкви Христовой до 20 инородцев, но чрез непродолжительное же время местным преосвященным он переведен был из Обдорска на службу в Тобольск в тех видах, что в епархиальном городе при сношениях с профессорами семинарии, учителями гимназии и другими образованными лицами, а также при возможности пользоваться в существующих там библиотеках учеными и учебными пособиями ему можно будет легче и с большим успехом выполнить возложенное на него тогда поручение касательно составления остяцких руководств и перевода на остяцкий язык части Писания, краткого катехизиса и молитв, нужных для христианского просвещения остяков, а чрез них и самоедов; б) спустя 18 лет после синодального постановления — до времени не учреждать миссии собственно для самоедов и остяков приобдорских — согласно ходатайству Тобольского архиепископа Евлампия в Обдорске была вновь учреждена миссия, и уже постоянная; к прежнему обдорскому причту прибавлен другой причт из священника и двух причетников, содержание всем им несколько увеличено, устроена походная церковь на потребности миссии (например, на разъезды миссионеров, на кресты и сорочки крещаемым, на подарки инородцам и проч.), назначено по 415 рублей серебром в год, предписано священникам с походною церковию и одним из причетников поочередно объезжать кочевья инородцев, причем для крещеных совершать требы, таинства и богослужение, а некрещеных обращать к вере; открыть в Обдорске школу и в ней местному диакону учить инородческих детей закону Божию и русскому языку. Миссия, так устроенная. действовала, миссионеры ежегодно летом и зимой странствовали по тундрам и снегам холодного Севера, отыскивали бродящих там инородцев и им сообщали, и не без успеха, слово спасения; так, например, в 1865 году они окрестили 28 взрослых самоедов и остяков обоего пола и при них детей 10 человек. В том же году для большего удобства в действиях и лучшего успеха действий миссия основала для себя два стана: один на левой стороне Обской губы среди кочевых приуральских самоедов, а другой — на правой стороне той же губы, поближе к губе Тазовской, среди кочевьев так называемых низовых самоедов. При всем том успехи Обдорской миссии не вполне соответствовали ожиданиям от нее духовного начальства, частию по свойствам язычников, на которых она должна была действовать, а частию по ограниченности ее средств. «И самая возвышенная ревность о славе Божией, — писал тогда обдорский миссионер священник Петр Попов, — и самая искренняя любовь к блуждающему и забытому человечеству могут ослабеть там без материальных средств… Самоеды и остяки неохотно преклоняют слух и сердца к принятию новых начал веры, противных их чувственности и начал новой жизни, несогласных с их вековыми обычаями; на все это они смотрят весьма враждебно, а потому стараются избегать встречи с проповедниками Христовой веры. Привлечь же их к себе можно только постепенным сближением, долговременным знакомством, внушающим доверие, и материальной помощию. Радушное гостеприимство инородцам, незначительные подарки им должны быть обычным делом для миссионера, а помощь бедным, которых так много между инородцами, врачевание их телесных недугов[472 - Между ними самые главные скорбут и любострастная болезнь.], которыми страдает почти половина этого бедного племени, должны быть ежедневною обязанностию миссии. Но на все это требуются довольно значительные средства, которыми миссия не располагает». Притом же природные самоеды и остяки кочуют и живут самым малым количеством семейств и рассеяны на огромнейшем пространстве: на запад от Обдорска к Уралу верст на 350 и более, а на восток к Тазовской губе — верст на тысячу, на пространстве, к тому же, разделенном весьма широкою рекою (Обью) и еще того более широкою Обскою губою; следовательно, миссионерам летом ли, зимой ли — словом, всегда найти их, и особенно в значительном количестве, очень трудно, да и из двух миссионеров-священников в разъездах обыкновенно бывал только один. Вот причины, по которым обдорские священники с 1854 и по 1867 гг. не могли во всей точности исполнять свои миссионерские обязанности и действовать с особенным успехом для евангельской проповеди и по которым посещали они отдаленные юрты остяков и самоедов не более одного раза в год[473 - Церк. Летоп. 1867 г., стр. 171–174; отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год.].

Для усиления миссионерских действий в описываемой местности, т. е. на севере Сибири, Тобольской епархии, в Березовском уезде, по постановлению Св. Синода в 1867 году устроена при приходской Обдорской церкви вторая (первая, как сказано выше, была устроена еще в 1854 году) походная церковь, и в состав Обдорской миссии, сверх бывших доселе двух священников-миссионеров, назначен еще третий миссионер. Сему третьему миссионеру (которым согласился быть иеромонах Соловецкого монастыря Иринарх)[474 - В мире, говорят, первоначально ученик Тобольской семинарии и учитель в сане священника Томского духовного училища, а потом студент Казанской духовной академии Иван Яхонтов.] вменено в обязанность с походною церковью и одним из обдорских причетников постоянно находиться[475 - Приезжать в Обдорск ему дозволяется, и то только по важным делам, не более двух или трех раз в год.] по правую сторону Обской губы в кочевьях низовых самоедов[476 - Их на этой местности около 1000 душ.] для отправления богослужения и христианских треб у крещеных и обращения к вере некрещеных из них; объезжать рассеянные в этой местности стойбища инородцев и главным образом останавливаться при чуме[477 - Юрта, шатер, шалаш из оленьих шкур, перевозимый или переносимый с места на место.] управляющего ими князя, а также во вновь открытом тазовском стане, как двух главных пунктах, могущих постоянно привлекать к себе инородческое население. На состоящих при Обдорской Петропавловской церкви двух священников возложено утверждать в вере крещеных и обращать к ней некрещеных самоедов приуральских, бродящих по левую сторону Обской губы. Им предоставлено чередоваться в объездах стойбищ упомянутых инородцев так, чтобы один из них в течение трех месяцев находился при постоянной Обдорской церкви, а другой в это время с походною церковию и одним из причетников объезжал жилища инородцев. Жалованья всем трем обдорским миссионерам положено каждому по 500 рублей (вместо прежних 250 р.), диакону, который вместе и учитель в школе инородческих детей закону Божию и русскому языку, — 250 рублей (вместо прежних 180 р.); из четырех причетников одному (который должен постоянно сопровождать третьего миссионера по стойбищам низовых инородцев) — 200 рублей и трем — по 175 рублей каждому (вместо прежних 130 р.). На расходы по миссии (например, на прогоны, подарки новокрещенным, изготовление крестиков и белья для крещаемых и проч.) вместо прежних 415 рублей 660 рублей в год[478 - См. отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год. Но как теперь, с 1867 г. идут дела в обдорской миссии, это нам по неимению в Тобольске местных епархиальных ведомостей совершенно неизвестно. Известно только то, что долго служивший в Обдорске старший тамошний миссионер священник Петр Попов после того, уже по собственной просьбе, перемещен в женский Ивановский монастырь, что близ Тобольска, где он, кроме священнической должности, исправляет еще должности учителя и законоучителя в находящемся там училище девиц духовного звания.]. Но в Березовском крае, кроме миссионерств обдорского и кондинского, есть еще третье миссионерство — сургутское. Сургутский приход состоит и из русских (городовых казаков, мещан, крестьян и проч.), и из крещеных инородцев, да в его местности и около его кочуют, даже в самом Сургуте нередко являются, и некрещеные, а именно: зауральские самоеды и соседние остяки, поэтому сургутский священник с давних пор, да и всегда состоял, и состоит как бы в звании не только приходского священника, а вместе и миссионера, т. е. что он был обязан между прочим крещеных инородцев укреплять в вере и жизни христианской, а некрещеных по возможности обращать к вере и крестить. То и другое при представлявшихся случаях он и делал. Но в Сургуте с давних пор священник только один, приход его раскидан на пространстве значительном (от 20 и до 150 верст в один конец), поручить его на время, например, продолжительных отлучек, некому; притом у него на месте в Сургуте (заштатном городке) два училища — мужское и женское, в которых обоих он состоит (безвозмездным, по крайней мере в женском училище)[479 - В этом училище немало уже лет, безвозмездно же, учит девочек рукоделиям сестра священника В. Кайдалова.] законоучителем, а в одном (и именно женском) даже и учителем других преподаваемых в нем предметов. К тому же настоящий сургутский священник много уже лет проходит должность благочинного церквей приходов, расположенных по Оби и ее притокам. Поэтому он чего-нибудь значительного по своей миссионерской обязанности и не мог сделать. Поэтому же и Св. Синод, согласно представлению епархиального начальства, для усиления христианской проповеди в Березовском крае в 1867 году признал полезным увеличить личный состав причта при Сургутской церкви определением второго священника и третьего причетника, а равно и усилить его (причта) содержание назначением тому и другому священнику по 350 рублей (вместо 180 р.) в год, а трем причетникам — каждому по 175 рублей (вместо прежних от 60 до 70 р.) и предписал вменить в обязанность двум означенным священникам поочередно объезжать с которым-либо, одним из трех, причетником кочевья их прихожан и проповедывать Евангелие как имеющим встречаться там, так и приезжающим в самый Сургут некрещеным инородцам[480 - «Церк. Летоп.» 1867 г., стр. 175 и 178. Отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год.].

Предписание Св. Синода епархиальным начальством немедленно по его получении исполнено, т. е. дан в Сургут другой причт, ему и прежнему причту объявлена их новая обязанность. Но исполняют ли эти причты возложенные на них обязанности? Быть постоянно, даже только и часто, тому или другому сургутскому священнику в разъездах с целию христианской проповеди едва ли возможно, даже прямо скажем — невозможно, между прочим, и главное, потому, что на разъезды Сургутской миссии почему-то в 1867 году ничего не положено, между тем как разъезды по тундрам, по урманам (густым лесам) и по рекам не только непрестанные, но и редкие стоят недешево. Но изредка, от времени до времени, поездки сургутскими миссионерами для христианской проповеди предпринимаются и бывают при помощи Божией не без успеха, даже можно сказать с отличным успехом. Вот что сургутский благочинный о. Василий Кайдалов писал от 3 марта настоящего года одному из своих старых знакомых: «По обязанности миссионера я с пономарем С. и толмачом Еп., в исходе ноября прошлого 1868 года, с Божиим благословением, предпринял путешествие к самоедам язычникам, с целию обращения их в христианство. После трехдневного путешествия, встретил я таких самоедов, кочующих чумами, в числе 80 человек, и, призвав Господа Бога на помощь. предложил им слово спасения; но не скоро мое предложение принято было неверующими: шаман[481 - Нечто вроде жреца, лекаря, колдуна и фигляра.] их, по имени Лыпшу, вступил с нами в резкий разговор и от лица всех 80 самоедов объявил, что они решительно не хотят креститься, потому-де что и деды и прадеды их держались той же веры, какой держатся и они. В таких обстоятельствах, оставив в покое шамана и прочих, я обратил речь мою к хозяину чума осьмидесятилетнему старику Епышы, и тот, помогающу Богу, на предложение мое принять крещение отвечал с ироническою улыбкою: «Не знаю, буду ли креститься»; то же говорил и его сын; но последний, в знак непременного своего желания принять крещение, даже подал мне руку. По кратком наставлении в вере христианской (учить долго в чумах, урмане и среди сородичей-язычников невозможно), во славу Божию и во спасение самих изъявивших желание оставить язычество, мною окрещено было 11 человек того и другого пола. Прочие, и в том числе названный выше шаман Лыпшу, решительно отказались от принятия спасительной веры вместо их погибельной. Затем, по указанию новокрещенных, мы отправились далее на северо-восток в многочисленные (до 20) чумы и также с целию обращения неверующих. Но и здесь вначале успеха не было никакого: шаман Лыпшу упредил нас приездом и успел вселить в неверующих дух противления. Но, по действию благодати Божией, силою слова Божия и при нашей настойчивости о принятии св. крещения, некоторые начали видимо колебаться в своем упорстве и пристрастии к идолопоклонству. Заметив это, мы обратили особое внимание на сильных между инородцами старшин и — о чудо! — Господь призрел и на это погибельное стадо: старшины, хотя и по долгом колебании, изъявили однако ж желание принять св. крещение и наконец приняли; за ними приняли крещение и все их сородичи, их подчиненные. Итак — благодарение Господу Богу — в продолжение 12 суток нами просвещено верою Христовою язычников стариков и старушек (калек), мужчин и женщин и малых детей, даже только лишь родившихся, _311_человек»._

Как смотреть на это многозначительное событие? Миссионер почти один, и всего в 12 дней, обратил к вере более 300 почти полудиких, притом крайне пристрастных к вере предков, сильно преданных грубой чувственности?! _Сила_Божия_в_немощи_совершается,_слово_Божие_действенно._ Это главное; а затем умение веропроповедника взяться за дело: в первом самоедском стойбище, как видели мы из его письма, он старался более всего подействовать на глав семейства; а в последних многолюдных стойбищах наибольшее внимание им обращено было, на старшин; в первом наперед приняли крещение главы семейства, а в последних — старшины, им последовали прочие члены семейства, остальные обитатели чумов. Это в деле распространения христианства не новое и не единственное явление: уверовал в Кесарии Корнилий сотник, уверовали и все другие язычники, бывшие в его доме при проповеди апостола Петра; принял крещение в Филиппах от руки апостола Павла темничный страж, за ним крестился и весь его дом (Деян. 10, 48. 16, 33); уверовал император Константин Великий, ему последовали сотни тысяч, даже миллионы его подданных — римлян и греков; принял христианство царь грузинский Вакурий с супругой своей[482 - _«принял_христианство_царь_грузинский_Вакурий_с_супругой_своей»_ — Грузинская православная церковь — одна из древнейших православных церквей. Грузия (Картли) приняла христианство в качестве государственной религии в первой половине 4 века, при царе Мириане (265–342 гг.) и его супруге царице Нане, а не при их сыне царе Бакуре (342–264), как ошибочно указывается в статье. Мириан и Нана причислены к лику святых. — _прим._издателя_], сделалась христианскою и вся Грузия; крестился наш великий князь святый Владимир с сыновьями своими и боярами, и все жители Киева, а затем и все русские без сопротивления шли ко крещению, говоря, что если бы новая вера не была хороша, то князь и бояре не приняли бы ее. В семействах простых младшие члены и у народов, еще не зараженных гордостию мнимого просвещения, стоящих не на высокой степени образования, подчиненные или лица низших сословий во всем, между прочим и в делах веры, всего чаще следуют старшим, подражают примеру высших себя. Но не допущено ли в исчислении крещеных самоедов, скажут иные, преувеличения? Нет, отвечу на это: отвечать так заставляют правила, качества священника-миссионера, который завсегда, кроме мягкости характера и тихости действий, отличался честностию и правдивостию. А впрочем, неверующий может, подобно Фоме, прийти и видеть, даже, так сказать, осязать событие, поверив его, например, или в самых самоедских чумах, или по спискам, имеющимся в инородческих волостях и земском суде[483 - В списках тех инородцы обыкновенно обозначаются крещеными или некрещеными.], и по росписям церквей как сургутской, так и соседних. Положим, скажут еще скептики, что число крещенных сургутским миссионером верно, но дело в том, какие меры были употреблены им при крещении, не было ли употреблено при этом с его стороны принуждения, насилия? Во-первых, не позволяет и думать об этом и о чем бы то ни было подобном характер миссионера: как всякому, знающему его, это хорошо известно — характер тихий, кроткий, миролюбивый. А, во-вторых, и это главное, возможно ли только трем (т. е. миссионеру с причетником и толмачом) употреблять насилие над суровыми полудикарями числом до 311 человек, притом в урмане (почти в непроходимом лесу)? Припомним, что сказано выше о поступках самоедов и остяков с миссией иеромонаха Макария: они отнимали из рук миссионера и чуть не из купели вырывали и тех из своих сородичей, которые сами добровольно приходили к нему для крещения, и это делали они не в урмане, а в самом Обдорске, где довольно значительное русское народонаселение и где есть, хотя и небольшая, полиция. Заметим еще, что при описанном событии не было ни заседателя, ни другого кого-либо из земских чинов, которые могли бы истязаниями, по крайней мере угрозами, помогать миссионеру в насильственном крещении полудикарей. Нет, вместо всяких сомнений и недоверий скажем лучше словами воскресшего Господа Иисуса: _блажени_не_видевшии_и_веровавший_ (Иоан. 20, 29) и пожелаем, чтобы события, подобные сургутскому, почаще, по крайней мере хотя бы изредка, повторялись у нас в деле евангельской проповеди.

15 июня 1869 г.

Омск.




ОБРАЩЕНИЕ В ХРИСТИАНСТВО ЯЗЫЧНИКОВ ЕНИСЕЙСКОЙ ЕПАРХИИ[Публикуется по тексту: Обращение в христианство язычников Енисейской епархии // Странник. 1876. Т.З. С. 191–196. — _прим._издателя_]


Русские с самого начала покорения Сибири старались обращать сибирских инородцев к вере во Иисуса Христа. Когда только что учреждалась для Сибири в Тобольске епархия (в сентябре 1620 г.), архипастырям ее уже поставлялось от правительства в непременную обязанность подражать просветителю зырян св. Стефану, епископу Великопермскому[485 - _Святитель_Стефан_Пермский_ (ок. 1340–1396) — уроженец Устюга Великого, сын русского и зырянки (коми), церковный писатель, создатель зырянской азбуки, обращал в христианскую веру пермяков, строил часовни и церкви в Пермском крае, уничтожал языческие кумирни. С 1382 г. — епископ Великопермский. — _прим._издателя_], обращать сибирских неверующих к вере в истинного Бога. Об этой святой обязанности правительство и впоследствии напоминало почти каждому из сибирских преосвященных, в особенности при их назначении на тобольскую или другую какую-либо сибирскую кафедру. И школы духовные, и семинарии от государей российских, начиная с Петра I, предписывалось сибирским архиереям заводить именно с тою целию, чтобы имеющие обучаться в них с получением священства могли не только учить вере и благочестию своих прихожан из русских, но и обращать к вере в истинного Бога не ведающих его сибирских туземцев. С целию обращения в христианство сибирских инородцев и даже соседей их — монголов и китайцев — со времен Петра Великого, Елисаветы Петровны и Екатерины II учреждались и доселе учреждаются миссии духовные.

Обращения сибирских инородцев-язычников, а отчасти и магометан, бывали и прежде, и бывали иногда в значительных размерах: например. Тобольским митрополитом Филофеем Лещинским с сотрудниками с 1712-го по 1727 год было окрещено сибирских инородцев до 40 тысяч. Отчего в настоящее время, да и довольно уже давно, исповедуют веру христианскую некоторые племена сибирских туземцев уже целыми массами. Таковы якуты, таковы вогулы и пр., да почти таковы же и остяки, а также тунгусы, в особенности Якутской области.

Обращения неверующих сибирских инородцев к вере в Иисуса Христа, совершавшиеся прежде, совершаются и ныне, и совершаются иногда не отдельными только личностями или частными семействами, а вдруг целыми сотнями и даже более! Такие обращения, т. е. в больших количествах людей, были в недавнее время в Иркутской епархии при преосвященных Ниле, Евсевии, Парфении и Мартиниане; такое обращение (вдруг более 300 человек) было лет 8 или 9 тому назад и в Тобольской епархии, совершенное покойным сургутским священником Василием Алекс. Кайдаловым[486 - «Странник» 1869 г., август, отд. IV.]; такое же было раз в Енисейской епархии во время одного обозрения ее первым тамошним преосвященным Никодимом; такое же, только в гораздо еще более обширных размерах, обращение инородцев в Енисейской епархии совершилось и в истекшее лето настоящего года при обозрении же епархии управляющим ныне ею епископом Антонием. Вот выписка об этом удивительном и для сердца верующего радостном событии из письма ко мне (от 31 июля) одного жителя города Красноярска, человека притом вполне знакомого с местными епархиальными делами…

«В проезд преосвященного нашего по епархии, — пишет он, — в Минусинском округе, в селении Аскыз, на юго-западной границе с Томскою губернией, 14 июля, он встречен был собранием инородцев около 4000, из коих 3 тысячи были некрещеные. Сии последние единодушно желали и просили креститься. Назавтра –15 июля, в местной церкви литургия началась в 6 и окончилась в 10 часов; после сего совершен крестный ход на речку Аскыз, где приготовлен был помост и где самим преосвященным, при участии двух протоиереев и четырех священников, совершено крещение этой трехтысячной (с малолетними и женщинами) массы людей. По возвращении в церковь все новокрещенные удостоены приобщения св. тайн, и все богослужение окончилось в четвертом часу. В числе этих новопросвещенных братий наших 600 человек разных шаманов. Событие было до слез трогательное! Оно подготовлено инородческим учителем и писарем Катапсовым, нашим знаменитым коммерсантом золотопромышленником Петром Ив. Кузнецовым (имеющим в Аскызе свою резиденцию и сердечно любящим инородцев — этих детей природы) и еще родоначальником Думы[487 - Желательно бы о всех этих трех лицах получить несколько более подробные сведения.].

Петр Иванович был восприемником шести инородческих родов. Сначала именно он и известил меня о всем этом по эстафете, но теперь подтверждено это известие письмом отца ключаря (Угрюмова), сопутствующего преосвященному, который сам должен возвратиться домой (в Красноярск) 2 или 3 августа».

Замечателен день крещения аскызских инородцев –15 июля. Ведь это день, в который церковь празднует память просветителя России св. равноапостольного великого князя Владимира. Дай Бог, чтобы крещение аскызцев послужило началом крещения и всех прочих их собратий, остающихся еще в язычестве, подобно тому, как в 988 году крещение киевлян, совершенное по распоряжению св. Владимира, послужило началом крещения и всех русских славян и многих других племен, заселявших в девятисотых и тысящных годах Россию!

Странным может показаться крещение аскызских инородцев тотчас, на другой же день по заявлении ими желания креститься. Но когда крещение совершается целыми массами людей, то иначе и быть не может. Оставить тысячи людей, изъявивших желание креститься, некрещеными на год, на два с целию приготовления ко крещению, с целию изучения и уразумения ими веры христианской — это значило бы лишиться если не всех, то многих и многих из искавших крещения, ведь их родичи, оставшиеся в идолопоклонстве, непременно стали бы разными способами отвращать их от принятия веры в истинного Бога, и они по влиянию сих идолопоклонников и по собственной с детства привычке к почитанию идолов по-прежнему остались бы чтителями их и изменили бы обещанию, заявленному ими пред преосвященным. Припомним, что и наши предки при святом Владимире также крестились без особенного предварительного приготовления к принятию крещения, но из этого большого зла не вышло: многие и из самих, тогда крестившихся, скоро новую веру полюбили и усвоили ее не только сердцем, но и умом; а их дети, внуки и правнуки и в гораздо большем количестве сделались настоящими христианами. Точно то же будет и с тремя тысячами инородцев Енисейской епархии, ныне крестившихся, а равно и с их потомками; сами новокрещенные, положим, в большинстве-то будут только крещеными, но их дети, внуки и правнуки сделаются и настоящими христианами, умом и сердцем верующими во Христа Спасителя. Притом же, судя по вышеприведенному письму краснояр на, можно с основательностию полагать, что аскизские инородцы заблаговременно, и до приезда к ним преосвященного Антония, были приготовляемы ко крещению. Там, в письме, между прочим говорится, что «событие (крещение многочисленных язычников), до слез трогательное, было подготовлено учителем инородческим Катапсовым». Быть же не может, чтобы учитель Катапсов, располагая аскызцев к принятию веры истинного Бога, ничего не говорил им (по крайней мере наиболее влиятельным и значительным из них) и сам лично, и чрез учеников своей школы об этом Боге — и как о Творце мира, и как о Промыслителе, и как Искупителе, о воплощении Христа Спасителя, об Его чудесах, страданиях, смерти, воскресении и вознесении, а также о рае и аде, которые ожидают человека в будущей жизни, смотря по его вере и делам в жизни настоящей; быть не может, чтобы этот учитель также не научил их делать на себе крестное знамение и не объяснил, что оно значит. В письме говорится еще, что «событие трогательное до слез было подготовлено, кроме учителя, золотопромышленником Петром Ивановичем Кузнецовым, сердечно любящим инородцев, этих детей природы». Опять и при этом скажем: не может же быть, чтобы Петр Иванович, сердечно любящий инородцев, располагая их к принятию крещения и затем видя их расположенность к тому, не позаботился о сообщении им предварительно если не все лично, то чрез подручных ему людей, и в особенности чрез местное духовенство, хотя каких-нибудь понятий о вере и жизни христианской. Не жалел он расходов, соединенных с восприемничеством от купели целых шести инородческих родов (на белые рубашки, халаты, кресты и разные подарки воспринятым), то нельзя думать, чтобы он пожалел заплатить несколько рублей тем, которые взялись приготовлять и приготовляли добрых детей природы к принятию крещения[488 - См. известие об этом же событии в отделе хроники настоящей книжки «Странника».].

4 сентября 1876 г.

Омск.




ОБРАЗ БОЖИЙ В ЧЕЛОВЕКЕ. СЛОВО НА ДЕНЬ НЕРУКОТВОРЕННОГО ОБРАЗА СПАСИТЕЛЯ[Публикуется но тексту: Образ Божий в человеке: Слово на день Нерукотворенного образа Спасителя // Душеполезное чтение. 1874. Т. 3, август. С. 442–450. — _прим._издателя_]


В одном месте Евангелия от Иоанна сказано: _Есть_многое_и_другое,_что_сотворил_Иисус_ и _что,_ однако ж, _не_описано_в_этих_книгах_, т. е. в евангелиях; _ибо_если_бы, —_далее замечает евангелист насчет краткости евангельского сказания, — _писать_обо_всем_, что совершено Христом Спасителем, _подробно,_то_и_самому_миру,_думаю,_не_вместить_бы_написанных_книг,_ никакой памяти человеческой не обнять бы, не удержать бы всего (Иоан. 21, 25; 20, 30).

Одно из таких, не описанных в Евангелии, чудесных действий Иисуса Христа служит, предстоящие, основанием настоящего празднества. До Авгаря, Едесского владельца[490 - _Авгарь_V_Ухама_ — царь небольшой страны Осроены, располагавшейся между Тигром и Евфратом, жил в столице г. Едессе (Орфу, Рогаис). Осроена была первым христианским государством в мире (между 170 и 214 гг., при царе Авгаре IX). — _прим._издателя_], как говорит древнее предание, страдавшего неизлечимою болезнию, дошел слух, что в Иудейской земле явился необыкновенный человек, называемый Иисусом, который одним словом или одним прикосновением исцеляет всякого рода болезни. Побуждаемый желанием здоровья, Авгарь немедленно отправляет одного из своих подчиненных по имени Ананию, искусством живописца, с письмом к великому чудотворцу и чрез письмо это приглашает Его прибыть в Едессу и исцелить ее владельца. Вместе с тем дано было Анании повеление снять с Господа Иисуса Христа в том случае, если он не согласится прибыть в Едессу, незаметным для него образом портрет, изображение лица его. Анания в точности исполнил одну часть сделанного ему поручения: вручил Господу Иисусу Христу письмо своего владельца, и сам получил в ответ письмо, в котором было сказано, что ему. Господу Иисусу, нужно до самого своего вознесения на небо безысходно оставаться в Иудее, но что после вознесения будет послан к Авгарю один из его учеников, и что ученик этот и исцелит его и научит его спасению. Но другую часть поручения — снять портрет с Господа Иисуса — Анания никак не мог исполнить: Господь Иисус Христос, беседуя с народом, обращался из стороны в сторону, и портрет, несмотря на все усилия художника, оставался далеко не сходен с подлинником. Сердцеведец все это знал и не хотел, чтобы труд Анании и усердие его владельца остались без награды. Подозвавши к себе живописца, потребовавши воды и умывшись, он взял убрус (полотенце), утерся, и — о чудо! — лицо его отразилось на полотенце со всею точностию, во всем совершенстве, и этот _нерукотворенный_, не руками живописца написанный, _образ_ отправлен был в дар Авгарю.

Чуден нерукотворенный образ, о происхождении которого сейчас рассказано. Но еще чуднее, еще удивительнее другой нерукотворенный образ Божий, именно тот, который находится в каждом из нас. Да, слушатели христиане, каждый из нас, или что то же душа всякого из нас, есть нерукотворенный образ Божий, есть подобие Божие, есть как бы портрет Господа Бога. Бог, например, всеведущ, и человек многое и многое знает: он знает не только то, что на поверхности земли, но и то, что в недрах, в сердце ее; он знает, что находится и что происходит в пучинах морей. Он восходит на высоты гор, поднимается выше облаков, исчисляет, измеряет и взвешивает бесчисленные и необъятные тела небесные, знает их пути и предсказывает время их появления и необыкновенные между ними явления. Человек знает и события давно минувших лет, и деяния давно сошедших с лица земли людей и народов; может даже по своим наблюдениям и соображениям предвещать заранее о иных явлениях как в неодушевленной природе, так и в человеке, и целых царствах земных. Этого мало: человек имеет, хотя более при помощи откровения Божия, понятие и о Высочайшем существе, своем Создателе и Искупителе, разумеет, хотя только отчасти, тайны царствия Божия, ведает и о будущей загробной жизни своей. Бог вездеприсущ, нет места ни на небе, ни на земле, ни в преисподней, где бы не было Господа Бога. И человек если не телом, то мыслями и воображением в одно и то же время может обтекать всю вселенную, даже восходить на небеса и нисходить во ад; может, хотя только постепенно, все и повсюду созерцать умом своим, со всем и со всеми, даже с ангелами, с душами праведных в раю и душами грешников во аде и с самим Владыкою вселенной беседовать. Но человек в некотором случае вездеприсущ и не только мыслями и воображением; например, слово человека, сказанное ли только им и слышанное другими или преданное от него письмени, в настоящее время, при нынешних изобретениях не более, как в несколько минут и часов, делается известным за сотни, тысячи и десятки тысяч верст; или еще: какая-нибудь особенная мысль человека, какое-нибудь новое его изобретение ныне посредством печати в самое короткое время делаются известными в целом мире, поступают в достояние целых миллионов людей. Бог всемогущ, и человек, конечно, не всемогущ, но, по крайней мере, могут, и весьма моГущ; он употребляет на пользу себе не только какие-нибудь былинки, цветы, травы, семена и плоды, но и крепкие дубы и высочайшие пальмы; он пользуется не только обыкновенными почвами земли, но и тяжелыми камнями и крепкими металлами, проникает внутрь гранитных, мраморных скал, высекает из них, передвигает с места на место и поднимает на огромные высоты такие тяжести, которые в миллионы раз превышают его силы; ему, по-видимому, такому слабому созданию, служат не только кроткий агнец, но и быстрый конь, сильный вол и великан слон; он, человек, по крайней мере иной, одним взглядом укрощает львов, смиряет тигров и барсов; по его воле ветры заставляют плавать огромнейшие и с огромными грузами корабли, по его мановению, по-видимому, ничего не значащие пары заставляют гораздо скорее коня и быстрее птицы лететь тяжелейшие, со множеством еще людей и кладей экипажи и суда; по его же воле иногда в самое непродолжительное время воздвигаются не только селения, но и многолюднейшие города, и неодолимые укрепления, создаются, а иногда и сокрушаются целые царства, покоряются многочисленные народы; этого мало: человек покорил себе даже молнию и громы небесные и сам, когда нужно, например, против неприятелей, делается громовержцем и молниеносцем.

Авгарь принял Нерукотворенный образ Спасителя, принесенный Ананией, с особенным благоговением и получил чрез него исцеление от болезни своей, но не окончательное, еще не полное. Окончательно исцелил его, научил вере христианской и окрестил его, и не только его, а и многих подчиненных его, святой апостол Фаддей, прибывший, по слову Спасителя, в Едессу уже по его Вознесении. Затем Авгарь поместил образ Спасителя над городскими воротами и приказал, чтобы все, проходившие чрез эти ворота, воздавали ему поклонение. Повеление это соблюдалось при нем и при сыне его. Но один из его внуков или правнуков, принявши идолопоклонство, хотел было святой образ снять с (городских) ворот и поставить на его место идола. Едесский епископ по особенному внушению Божию ночью, зажегши пред ним лампаду, закрыл каменной доской, заложил кирпичом, словом, сделал так, чтобы место то совершенно сравнялось с прочею поверхностию стены и сделалось неприметным. Прошло после того много лет, и люди совсем забыли, где сокрыт был Нерукотворенный образ.

Едесский владелец хранил Нерукотворенный образ Спасителя, сам благоговел и другим заставлял благоговеть пред ним. Сохранил ли ты, христианин, свой нерукотворенный, полученный тобою при самом рождении образ Божий? Увы! И хорошие подданные приобретают и чтут портреты своих государей, и добрые дети с благоговением хранят изображения своих родителей, и любящие дорожат портретами любимых ими особ; а ты? Ты, христианин, не соблюл в себе, по крайней мере в целости и чистоте, образа и подобия Божия; ты, внявши льстивому голосу диавола, послушавшись своего любочестия и сластолюбия, разбил его и очернил его. Когда-нибудь при добром, например, раздумье уединись ты, человек, войди внутрь самого себя, посмотри в беспристрастное зеркало своей совести, сличи находящийся теперь в тебе образ Божий с его первообразом, т. е. самим Богом, и ты увидишь, что это действительно так. И в самом деле, Господь Бог, например, свят, а ты, кажется, редко и думаешь о святости, о спасении; на ищущих спасения, изредка по местам и временам еще встречающихся, ты смотришь, как на людей странных и ни к чему непригодных; их ты с гордостию презираешь, ты готов даже называть их унизительными именами; из источника святости ты почти никогда, даже и при наклонности читать или слушать, и при способности понимать, ты никогда не хочешь почерпать воды живой, воды, текущей в жизнь вечную; в самом деле, слово Божие, писания святых мужей и жизнеописания подвижников веры и добродетели не для тебя писаны, они всегда тебе кажутся скучными, тяжелыми; вообще, ты живешь гак, как будто бы ты создан единственно для земли, а не для неба; весь ты предался суете земной. Бог благ, человеколюбив и долготерпелив. Правда, в мире не без добрых людей, не без мужей и жен, сострадательных к бедствующему человечеству и не без снисходительных к немощам, даже слабостям людским; но из таких ли ты, христианин, ты, носящий в себе образ Божий? Доброта твоя, если она иногда и проявляется в тебе, не есть ли только мнимая, кажущаяся, даже, быть может, корыстная? Ты и чувствителен бываешь не тогда ли более, когда с самим тобою случаются какие-либо невзгоды и неприятности, чем тогда, когда скорбят и злостраждут твои ближние? А в случае неприятных столкновений с другими не готов ли ты скорее уподобляться тому слуге евангельской притчи, который бедного своего товарища, состоявшего ему должным только 100 динариев, подверг побоям и заключил в темницу, чем милосердому царю той же притчи, который именно этому безжалостному слуге своему простил целых 10 тысяч талантов? Господь правосуден, у Него при суде несть на лица зрения; но у тебя, облеченного в Его образ и подобие, на твоем суде (если только суд в твоих руках) не склоняются ли иногда весы правосудия более туда, где дружба, родственные связи, знатность и особенно где златницы и сребреники, чем туда, где правда и невинность? Или, для чего у тебя, лица частного, лица, не облеченного никакою властию, самая большая часть твоих бесед и рассуждений с кем бы то ни было состоит из толков о ближних твоих, из пересудов их слов и поступков, и для чего ты при этом почти всегда готов смотреть на сучец в глазу брата твоего не менее, как на бревно? Для чего у тебя в твоих суждениях о ближних иногда и самые добрые их качества и дела превращаются в дурные, достойные порицания, например, их искреннее, сердечное благочестие тебе кажется ханжеством, благоразумная строгость жестокостию, умеренность в жизни скупостию, скромность — недостатком умственных способностей или образования и пр.? Если б еще сделать сравнение между всегдашним деланием, и деланием только одного истинного и благого нашего Первообразна-Бога, и нашею, по крайней мере иных из нас, недеятельностию или и деятельностию, но которую приличнее назвать суетностию; если б также посмотреть на неизменяемость в Господе Боге и наше, по крайней мере иных из нас, непостоянство в мыслях, действиях и чувствах, то и опять пришли бы мы к тому же заключению, а именно: что образ Божий в нас утрачен через грех, по крайней мере далеко уже не тот, чем с каким явился на свет прародитель рода человеческого. Но возвратимся еще раз к Нерукотворенному образу Христа Спасителя.

Около 400 лет спустя после того, как сокрыт был Нерукотворенный образ Спасителя в крепостных воротах, на Едессу напал персидский царь Хозрой[491 - Персидский царь Хосрой осадил Едессу (Эдессу) в 544–545 гг. — _прим._издателя_]. Когда граждане едесские начали было унывать, их благочестивому епископу явилась в сонном видении Божия Матерь и указала место, где находится Нерукотворенный образ, и способ, каким избавиться городу от неприятеля. По этому указанию разобрана была небольшая стена, скрывавшая святыню, и эта святыня оказалась совершенно невредимою, даже лампада пред ней, некогда затепленная, найдена не погасшею; по тому же указанию совершен был по градским стенам крестный ход, причем Нерукотворенный лик Христа Спасителя обращали к осаждавшим персам, и они все обратились в бегство. Нерукотворенный образ и еще несколько раз служил для Едессы необоримой стеной против врагов. Наконец в 944 году греческий император Роман (Лакапен), движимый благочестием, дорогою платою и разными обещаниями приобрел от жителей Едессы Нерукотворенный образ себе и 15 августа перенес его в столицу греческой империи — Константинополь. В память сего последнего события и установлено праздновать нынешний день в честь чудесно явившегося лика Христа Спасителя.

Нерукотворенный образ Спасителя, скрытый от преступника веры и затем забытый, впоследствии времени был, однако ж, обретен. Слушатели христиане! И наш первобытный образ Божий, утраченный, искаженный чрез грех прародителей и наши собственные грехи, также уже восстановлен. Господь Бог, прогневавшийся на человека и наказавший его за утрату или, по крайней мере, за искажение Его образа, прогневался, однако ж, не до конца: по неизреченному своему милосердию Он положил восстановить его в человеке посредством Своего единородного сына, и единородный сын Божий для этой цели снисшел с небес, облекся в плоть человеческую, сообщил людям небесное учение, оставил им в образец жизни жизнь Свою, вкусил крестную смерть, воскрес и вознесся на небо. Будем же, христиане, сколько можно чаще взирать на Господа Иисуса Христа, этот подлинный, вновь явившийся пред нами образ Божий, и черты сего образа: смирение, кротость, покорность и любовь — постепенно одну за другой, чрез размышление и дела станем переносить в свои души; будем, взирая на Него, распинать плоть свою со страстями и похотями, воскреснем от жизни чувственной, греховной к жизни святой и духовной, станем возноситься умами своими и сердцами на небо и при этом будем просить себе небесной благодатной помощи в деле, конечно, нелегком для нас, в деле обновления, восстановления в нас образа и подобия Божия. В таком только, а не ином случае и при этих только действиях с нашей стороны обновится в нас образ Божий, или, говоря другими словами, свет наших добродетелей просветится пред человеками: другие увидят нашу перемену, наши добрые дела и сами такою же переменою, подобными же нашим делами прославят Отца нашего небесного (Мф. 5, 16). Аминь.




СЛОВО НА ДЕНЬ ВВЕДЕНИЯ ВО ХРАМ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦУ[Публикуется по тексту: Слово на день Введения во храм Пресвятой Богородицы // Странник. 1872. Т. 4. С. 203–205. — _прим._издателя_]


Днесь… в хроме Божии ясно Дева является (троп.[493 - _Тропарь_—_краткое песнопение, составленное в честь праздника или святого; в тропаре кратко выражается сущность праздника или образ святого. — _прим._издателя_]).


Блаженная ныне Богоотроковица Мария по обету родителей приведена была во храм трех лет от рождения и оставалась там до четырнадцатилетнего возраста. Десять или одиннадцать лет — время не слишком продолжительное, притом св. Дева в эти годы сначала была только дитя, да когда и храм оставила, едва еще достигла девичьего возраста. Но в это время она, живя при храме, достигла столь высокой святости, что удостаивалась беседы лицом к лицу с ангелами, во всякое время могла свободно входить во святая святых, тогда как вход туда по закону был доступен только первосвященнику, и то один раз в год; и наконец удостоилась необычайной чести быть Материю единородного Сына Божия, а вместе с тем послужить орудием спасения рода человеческого. Так храм Божий воспитал св. Деву…

Пример разительный и поучительный, но для всех ли? Есть люди, и их немало, которые и в дни праздничные, даже в седьмой день, который должен быть исключительно посвящен Господу, не всегда-то посещают храмы Божии. Что же такие люди говорят в оправдание себя?

Не упоминаем о различных предлогах к оставлению богослужения; вот один из них, с первого взгляда, довольно благовидный. «Зачем, — говорят, — нам идти в церковь, когда можно молиться и дома?».

Можно молиться и дома! Это совершенная правда, и не только можно, но и должно, и не только дома, но и на всяком месте: в поле, на пути, на море — словом, везде; Бог вездеприсущ; Он слышал и отроков, воспевавших Его в пещи вавилонской[494 - _Три_отрока_в_печи_Вавилонской_(Анания,_Мисаил_и_Азария)_ — герои ветхозаветного предания, отказавшиеся поклониться «золотому истукану» и брошеные за это царём Навуходоносором в печь. Но юноши не погибли, а «ходили посреди пламени и воспевали Бога». Ангел сошёл в печь и «выбросил пламень огня из печи». (Книга пророка Даниила (Дан. 3, 1–30). «Пещное действо» было излюбленным сюжетом театрализованных представлений на Руси XVI–XVII вв. — _прим._издателя_], слышал Иону, во чреве китове молившегося[495 - _Иона_—_ветхозаветный пророк. Получив от Яхве повеление идти в ассирийскую столицу Ниневию, чтобы проповедовать её жителям о наказании, которое ожидает за их злодеяния. Иона уклонился от этого поручения и бежал в другую сторону, сел на корабль, чтобы плыть в Фарсис (Испания). Яхве повелел большой рыбе (в славянском переводе Библии — киту) проглотить Иону. Во чреве китовом Иона оставался три дня и три ночи, взывая к Богу. Вняв мольбам Ионы, Яхве приказал рыбе извергнуть его на сушу (Иона 4, 11). В новозаветной традиции Христос предсказал свою смерть и последующее Воскресение на третий день, уподобляя эти события трёхдневному пребыванию Ионы во чреве китовом (Матф. 12, 39–40). — _прим._издателя_].

Но если бы для молитвы во всякое время и при всех случаях было достаточно обыкновенных жилищ человеческих, то для чего бы сам Бог повелел избранному своему народу создать сначала скинию, а потом храм в Иерусалиме? Для того, скажут, что евреи были народ чувственный. Но не преувеличены ли наши понятия о чувственности древних народов и духовности народов новейших, а с тем вместе и нашей? Давид, подобно пророкам и многим из соплеменников, конечно, не был человек чувственный, когда говорил: _жертва_Богу_дух_сокрушен_ (Псал. 50, 19); но он как особенной милости просил у Бога, чтобы ему _во_все_дни_живота_находиться_в_дому_Господни,_зреть_там_красоту_Господа_и_посещать_храм_святый_Его_ (Псал. 26, 4), называл скинию селениями возлюбленными и томился, истаевал душою от желания быть во дворе Господнем (Псал. 82, 2 и 3).

Если б для молитвы было достаточно обыкновенных домов, то для чего посещал храм сам Спаситель? Для чего входили туда молиться апостолы? Для чего так усердны были в храмах первенствующие христиане, образцы для всех последующих времен по чистоте нравов и непоколебимости в вере? В назначенные дни они спешили к богослужению, несмотря на то, что храмы их были убоги и устроены иногда в пещерах, спешили, несмотря на то, что богослужение совершалось по ночам, без призыва посредством колокола, тайно, и что оно воспрещалось гонителями под опасением казней и смерти. Этого мало: состоявшие под покаянием по нескольку лет сряду приходили ко храму единственно для того, чтобы только постоять в ограде или пред дверьми храма и поплакать о своих грехах.

Можно молиться и дома! Конечно, можно, но, во-первых, не будет ли это непокорность церкви, когда она, твоя матерь, христианин, призывает тебя на молитву во храм, а ты располагаешься молиться дома? Во-вторых, домашняя твоя молитва будет ли так успешна, как молитва во храме? Дома ты будешь умилостивлять Бога сам по себе, а во храме Бог умилостивляется бескровною жертвою; дома ты будешь молиться один, а во храме твои слабые молитвы соединятся с молитвами пастырей, которых сам Дух Святый на то и поставил, чтобы молиться и за людей, и чтобы они, подобно ангелам, возносили молитвы народа к престолу Всевышнего; дома ты будешь молиться наедине, напротив, во храме вместе с твоими собратиями, а общая молитва действительнее, нежели частная. Здесь, если мы сами недостойны милостей Господа, то другие достойнейшие умолят Его за нас. _Аще_два_от_вас,_ говорит Спаситель, _совещаета_на_земли_о_всякой_вещи,_еяже_аще_просита,_будет_има_от_Отца_Моего,_иже_на_небесех;_идеже_бо_еста_два_или_трие_собрани_во_имя_Мое,_ту_есмь_посреде_их_ (Матф. 18, 19 и сл.).

Господу Богу именно угодно, чтобы мы, в жизни раздавленные званием, имуществом, занятиями, полом и возрастом, по крайней мере в храме, в Его дому, являлись все равными детьми единого Отца; Господь именно хочет, чтобы мы, по крайней мере словесную жертву, т. е. молитву Ему, совершали едиными устами и единым сердцем, без раздоров и разделения.

Угодно ли видеть, как благотворны действия общих молитв церкви? Апостол Петр Иродом был заключен в темницу, окован цепями, помещен между двумя воинами; перед дверьми стояла особенная стража, и скоро намеревались его судить и казнить, как и апостола Иакова. Опасность, очевидно, была крайняя, избавление казалось невозможным. Но вот в темнице является ангел, пробуждает Петра, выводит его, когда и двери были заключены, и стражи при них стояли. Отчего же это так случилось? Оттого, что _молитва_бе_прилежна_бываемая_от_Церкви_к_Богу_о_нем_ (Деян. 12, 5).

Можно помолиться и дома! Конечно, можно, даже и должно, но удобно ли? Нет, мы — люди, занятые должностями, люди семейные, потому у каждого из нас много забот, без которых никак нельзя обойтись, но которые между тем развлекают помыслы о душе. Притом сколько в доме искушений! В доме и занимаются домашним, мирским; иной раз действительно располагаемся заняться душой, но одно увидишь, другое заметишь, с тем скажешь слово, с другим, а там смотришь, что делают другие, и ты принялся за то же; между тем попечение о душе забыто, спасение оставлено до будущего.

Совсем не то во храме; здесь нет соблазнов, здесь все житейские попечения отлагаются и, напротив, все: и самое здание, и священнодействующие, и действия, ими совершаемые, и люди присутствующие — словом, все располагает к благоговению и молитве. Здание, место, где стоят миряне, это земля, алтарь — небо, престол — престол Божий, на св. иконостасе — изображен Бог, окруженный тьмами небесных сил и праведников. Священнодействующие — одни из них низшие чины ангелов, другие чины высшие, иные апостолы Христовы, а главный, архипастырь — сам Иисус Христос. Действиями, например, и в настоящем священнослужении изображается вся земная жизнь Иисуса Христа.

Обращаю внимание на так называемый великий вход[496 - _Великий_вход_ — составляющая Литургии верных (третьей части литургии), совершается после Великой ектеньи, между первой и второй частями Херувимской песни. Великий вход символизирует шествие Иисуса Христа на страдания («крестный путь»). Во время Великого входа производится перенос Св. Даров (чаши с вином и дискоса с «хлебом») с жертвенника на престол. — _прим._издателя_]. Вот священники и диаконы, как Никодим и Иосиф Аримафейский[497 - _Никодим_и_Иосиф_Аримафейский_ — тайные ученики Христа, участники снятия с креста тела Христа и положения во гроб (Ин. 19, 38–39). Часто изображаются в сцене оплакивания Христа. — _прим._издателя_], подходят к жертвеннику и на нем, как на Голгофе, находят пречистое тело распятого Господа; дискос, несомый диаконом, есть погребальный одр; св. хлеб, лежащий на нем, — сам распятый Господь; воздух, что на плече у того же диакона, изображает плащаницу; покров на дискосе — сударь, которым обвита была глава Спасителя; кадильница — благовония, употребленные при погребении Его. Чаша, которую несет первый иерей, содержит пролитую на кресте Господом кровь, крест в руках другого иерея — орудие казни Его; далее лжица, копие, губка и часто повторяемые слова: _да_помянет_Господь_Бог,_ все тут припоминает ужасные обстоятельства распятия Господа. Кто же, хотя сколько-нибудь внимательный, не поразится, не тронется этим действием, не придет в себя и не скажет внутренно: _помяни_мя,_Господи,_егда_приидеши_во_царствии_Твоем._[498 - _«Помяни_мя,_Господи,_егда_приидеши_во_царствии_Твоем»_ слова разбойника благоразумного, распятого вместе с Христом и уверовавшего на Голгофе, перед смертью (Лк., 23, 42). — _прим._издателя_] В доме этого нет.

Молиться можно и дома! Точно можно, да и должно; но молятся ли, и именно в то время, когда бы надобно быть в храме? Ах, нет, и особенно те, которые говорят это! О них почти наверное можно полагать, что или по дому что-нибудь исправляют, или занимаются делами службы, для которых, впрочем, совершенно достаточно другого времени, или куплю и продажу деют, или предаются сну, веселятся светло, пожалуй, читают, пишут — словом, делают все, только не относящееся ко спасению, не молятся. Или, положим, и молятся, но молятся сколько им угодно, только несколько минут, а не столько, сколько надобно бы пробыть во храме. А это не значит ли, так сказать, обманывать Бога, похищать у Него принадлежащее Ему?!

Христианин! Когда призывают тебя в храм, а тебе приходит мысль, что и оставаясь дома можно молиться, знай, что эта мысль есть от лукавого, чтобы избавиться от нее, тотчас противопоставь ей другие, скажи, например, сам в себе: если бы молитва всегда могла быть совершаема только в доме, то зачем же бы существовали у народа избранного скиния и храм, зачем храмы существовали и существуют и у христиан, и зачем люди святые всех времен особенно любили посещать их? Во-вторых, если домашняя молитва достаточна, то зачем Иисус Христос обещает находиться в особенности там, где собраны для молитвы два или три? Притом, не решаясь идти во храм, точно ли я дома намерен молиться? Не займусь ли, напротив, чем-нибудь житейским? Да если теперь у меня и есть намерение заняться душой, позволит ли мне это самый дом мой?

Случается еще слышать иногда и от достойных людей: «Как идти во храм, когда в иной раз нет к тому расположения; в таком случае во храме я могу только нагрешить!». Точно, христианин, опасно идти в дом Божий без расположения, особенно с мыслями грешными; помнишь, Иисус Христос продающих и купующих изгнал из храма вервием. Однако, несмотря и на нерасположенность, когда призывают к богослужению, иди в храм, сделай себе насилие, ибо кто знает, что с кем вперед, и особенно в дому Божием, может случиться?

Всем известно, кто и какова была Мария Египетская; целых семнадцать лет юности провела она в непотребстве и на погибель другим. Не с добрыми целями Мария пришла и в Иерусалим на праздник Воздвижения креста Господня, да и во время самого праздника пошла во храм не по усердию, а единственно потому только, что другие шли туда. Но вот, вошед в притвор церковный, она никак не может вступить в самый храм и приближиться к животворящему древу креста Христова. Другие идут мимо ее и проходят беспрепятственно, а она как ни пытается, при всех усилиях не может переступить порога. Став по необходимости в притворе, она начала размышлять, что бы это значило, и увидела, что сама божественная сила не допущает ее облобызать крест Господень. Тут-то грешница залилась слезами и, в горе обратившись с мольбами о заступлении к Пресвятой Деве, дала твердый обет целомудренной жизни. После сего вступить в храм препятствия уже не было; Мария вошла, облобызала животворящее древо; затем, удалясь в пустыню, 48 лет провела в раскаянии почти без пищи и одежды и сделалась великою праведницею[499 - Четьи-мин., апр. 1.]. Вот какие спасительные действия могут совершаться в храме и с теми, которые без расположения приходят туда.

Впрочем, можно думать, что и со всяким нечто подобное, хотя и не столько разительное, случалось: иногда действительно идешь в церковь без всякого расположения, думаешь бог знает о чем, да и по приходе сначала стоишь рассеянно, но одно слово Писания или священной песни, одно действие богослужения, взгляд на какую-нибудь священную вещь, и ты изменяешься, делаешься благоговейным.

Христианин! Если когда тебе не будет желательно идти в храм в день, определенный Богу, то можешь думать, что это нехотение от врага спасения; в храме, быть может, с тобой, с твоей грешной душой имеет последовать нечто важное, спасительное, а врагу нашего спасения это, конечно, неприятно.

О, если бы и нам, слушатели христиане, в любви к дому Божию возвыситься до того, чтобы восклицать с Давидом: _коль_возлюбленна_селения_твоя,_Господи_, и спешить в него с своими скорбями и помыслами, как поспешает горлица в гнездо, где положены птенцы ее (Псал. 83)! О, если бы и нам частым и благоговейным пребыванием в святилище Господнем хотя сколько-нибудь уподобиться Приснодеве! Ведь Бог таинственным образом может воплощаться и в душе каждого христианина, может и душу каждого благочестивого человека избрать себе в жилище, приходить в нее с своим единородным Сыном и вечерять! Аминь.

20 ноября 1865 г.




ПРОМЫСЛ БОЖИЙ В СПАСЕНИИ СЕМЕЙСТВА ОТ ХОЛОДА И ГОЛОДА[Публикуется по тексту: Промысл Божий в спасении семейства от холода и голода // Странник. 1862. Т. 4, октябрь. С. 437–440. — _прим._издателя_]


Осенью 1850 года, под вечер[501 - Из стыда, чтобы люди не видели его за работой, какою занимаются только крестьяне да нижние чины.] одного дня, сотник Сибирского линейного казачьего войска Дм. Ал. Ч-в, пользуясь слишком ограниченными средствами жизни и потому не имея возможности нанять прислугу, сам лично отправился за своим сеном верст за 10 от Омска. До сенокоса совершил он путь благополучно и уже возвращался домой с возом сена. В это время собралась туча, поднялся сильный ветер и полил дождь как из ведра. Бедный Дм. Ал., незадолго перед тем едва оправившийся от жестокой лихорадки, измок до нитки и прозяб до костей. Приехавши домой, он хотел было напиться чего-нибудь потогонного и тем предотвратить опасность, но послать в аптеку за липовым цветом, за бузиной или другим чем-нибудь в этом роде было не с чем, а соседи, к которым он иногда посылал за домашними против простуды средствами, по позднему времени отказали. Дело кончилось тем, что простудившийся сотник приказал поставить самовар и напился чаю, но это средство оказалось слишком слабым и испарины не произвело, а потому наутро почувствовал он гибельные следствия простуды и вскоре слег в постель. Позван был врач, но было уже поздно: все медицинские пособия оказались недействительными. Оставалось больному послать за священником для напутствования себя в другую жизнь и затем предаться в волю Божию, что и сделано. После сего смерть не замедлила лишить семейство единственной его подпоры.

И в достаточном, даже в богатом доме с лишением главы семейства водворяются скорбь и слезы, а о бедном и говорить нечего: тут в подобном случае, кроме скорби и слез, предстают еще ужасы нищеты с голодом, холодом и наготою. Это самое явилось и в семействе покойного Чу-ва: набожная вдова его была уже более чем средних лет и едва имела столько сил, чтобы управляться с домом, приготовлять для семейства пишу, обшивать себя и детей и пр. Дети же были так малы, что не могли ни в чем помогать ей, а только требовали непрестанного попечения о самих себе и лишь увеличивали труды и беспокойство матери. Эта бедная вдова жила в собственном доме, который был даже не мал, но имел такое устройство, что не мог приносить никакого дохода, а только требовал тем больших средств для его содержания и отопления.

Жила, однако ж, бедная вдова, трудилась, молилась и в надежде на милосердие Божие терпеливо несла тяжелое свое бремя. Так прошло 10 лет по смерти Дм. Ал-ча. Что можно было продать из весьма небогатого оставшегося после него имения, то все мало-помалу было распродано и употреблено частию на содержание осиротевшей его семьи, частию на обучение грамоте трех его сыновей. Продавать и закладывать более уже было нечего. Между тем наступила суровая зима 1860 и 1861 года: овощи кой-какие у Ч-вых на зиму были запасены, но хлеба чрезвычайно было мало, а дров и совсем не было. Принялись за задние заборы, стали помаленьку разбирать и употреблять их на топливо. Наконец в одно крепко морозное утро изрубили и сожгли последнюю доску забора. На следующее утро не осталось и щепки, денег не было ни гроша, заработать вскоре или занять у кого-нибудь не было никакой надежды. Убравшись и управившись со скудной стряпней своей, мать с дочерью сели погреться на лежаночку, заговорили о завтрашнем дне, о предстоявшем морозе в комнатах и невозможности даже приготовить пишу и горько заплакали. Но Господь, согревающий в лютые морозы и птиц небесных, и воробьев, которых пара продается за один ассарий[502 - _Ассарий_—_древнееврейская монета, в четыре раза меньше драхмы; 1/96 часть сикля, 1/20 динария (Мф. 10, 29). Вес –1,5 драхмы. — _прим._издателя_], попустит ли погибнуть от стужи, замерзнуть в нетопленой комнате человеку, для спасения которого Он, милосердный, не пощадил Единородного Сына Своего?!

Наплакавшись вдоволь и наконец предавшись в волю Божию, печальная мать пошла к одним из своих знакомых спросить, не знают ли, где бы найти какого-нибудь шитья, конечно, для того, чтобы у тех, кто даст работу, попросить денег вперед. Недолго пробыла она там, потому что знакомые не могли на тот раз ни на кого указать ей как на людей, нуждающихся в посторонней помощи в работе. Возвращаясь оттуда, видит она у ворот своего дома: не один воз дров вступает на двор, и там находит тоже возы с дровами (всего до 10) киргизов, которые уже кладут дрова в поленницу. Вдова Чу-ва сначала думает, что киргизы заехали к пей с дровами по ошибке, но оказалось, что тут ошибки не было: киргиз-хозяин объяснил ей ломаным русским языком, что покойным мужем ее десять или одиннадцать лет тому назад даны ему под дрова на три сажени деньги[503 - Киргизы у многих из жителей г. Омска и соседних селений каждогодно в конце зимы забирают деньги под дрова вперед с обязательством вывезти дрова следующей зимой. Само собой разумеется, что в таком случае назначают им цены гораздо ниже, по крайней мере на одну треть, против базарных цен.], но что в первые годы вывезти дров он не мог сперва за упадком скота, потом за собственными болезнями, за бедностию и другими на него невзгодами, но что теперь он. поправившись здоровьем и состоянием, выполняет свое обязательство и представляет свой давнишний долг с благодарностию, т. е. даже с прибавкою дров против условленного. Как изумлялась, как радовалась, в каком состоянии духа находилась в это время вдова Чу-ва, бывшая за несколько пред тем минут, можно сказать, в безвыходном положении, этого человек, никогда не бывавший в таких или подобных обстоятельствах, кажется, и представить себе не может.

Теперь обращаемся к вам, люди неверующие, которые во всем, во всех обстоятельствах жизни человека видите одни так называемые случаи, скажите Бога ради, отчего киргиз привез вдове дрова именно тогда, как в них настала ей крайняя нужда, а не раньше и не позже? Отчего, зная, что заимодавец его давно умер, а жене заимодавца, вдове, неизвестно было о его долге, отчего, зная это, решился он давнишний свой долг уплатить, а не провез дров, как это нередко делают его единоверцы-киргизы, на базар и не продал их там, тем более что дрова в зиму 1860–1861 года были не только вдвое, но втрое дороже, чем они были в 1849–1850 годах?! Если будем вникать не только в важные, но и в мелкие обстоятельства своей жизни, то во всем непременно увидим вседействующий промысл Божий.

10 марта 1862 г.

Омск.




ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ СПОР ДВУХ ДОБРОСОВЕСТНЫХ ПРОСТЕЦОВ[Публикуется по тексту: Замечательный спор двух добросовестных простецов // Странник. 1867. Т. 2, июнь. С. 34–36. Обнаружен ещё один вариант работы: Великодушный спор // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1869. № 9. С. 102–104. Статья датирована автором: 23 мая 1866 г. Омск. — _прим._издателя_]


Европейская Россия, как добрая нива, каждогодно очищается от нравственных плевел, которые все собираются, связываются, по евангельскому слову, в снопы и ввергаются в пещь огненную (Матф. 13, 30, 40, 42), т. е. препровождаются в Азиатскую Россию — большею частию для простого поселения, а частию и в работу. Здесь, в Азиатской России, плевелы те по большей части и остаются плевелами и даже нередко вредят и самой пшенице, потому что и ее иногда они делают плевелами. Впрочем, благодарение Господу Богу, бывает и противное, т. е. что и из плевел тех иногда при помощи Божией выраждается пшеница.

Вот один из таких случаев. Тоб-ой губернии О. уезда Ю-ой волости у крестьянина-сибиряка испортилась мельница (водяная): плотину прорвало водой, даже механизм, по недосмотру работника, был поврежден, так что мельница совсем остановилась. Случилось это осенью (1864 г.)[505 - В варианте статьи под названием «Великодушный спор» указана другая дата: 1865 г. — _прим._издателя_], когда многие крестьяне, особенно бесхлебные, снявши нового урожая хлеб и обмолотивши его, спешат с ним на мельницы, чтобы поскорее поправить свои и своих домашних тощие желудки и чтобы хотя сколько-нибудь его свезти на базар для поправления своей финансовой части, и когда, следовательно, у всех мельников, так, в частности, и у помянутого мельника-сибиряка, и работы бывает много, и заработки бывают хорошие. Сам мельник беду поправить не умел, да не умели и его соседи-однодеревенцы и одноволостяне. Помочь брался один недавно присланный в Сибирь поселенец, хороший, как слышно было в деревнях, мельничный мастер. Но сначала просил он дорого –175 рублей, а мельнику не хотелося дать более 125 рублей. Однако ж после взаимных, с одной стороны, уступок, а с другой — прибавок они порешили на полутораста рублях. Поселенец принял людей, принялся за работу — работа в руках опытного мастера и ловких его помощников кипела, и мельница чрез трое суток была совершенно готова и стала действовать еще лучше прежнего. Рад был поселенец, что скоро дело сделал, да рад был и крестьянин, что дело вышло хорошее: имелись у него в виду скорые и хорошие заработки по помолу на исправленной мельнице. Наконец дело дошло до раздела. Но тут между разделывавшимися завязался спор.

И о чем бы вы думали? Да, вероятно, о том, скажете вы, что мастер, по обычаю многих мастеровых, просил себе к условленной цене прибавки на том основании, что мельница им исправлена хорошо и скоро, и что мельник, напротив, не хотел дать не только прибавки, но и той цены (по крайней мере всей-то), которая была обещана им при заключении условий, по той причине, что мельница-де его мастером исправлена очень скоро и исправлена без больших трудов. Нет, не о том; напротив, мастер (не забудьте — поселенец, а поселенцы по большей части народ, как говорят, отпетый, отчаянный) отказывался от условленных полутораста рублей и за работу свою вместо 150 рублей хотел взять только сто, а сибиряк-хозяин к условленным полутораста рублям надбавлял еще 25 рублей — предлагал мастеру вместо 150 175 рублей; первый говорил, что ему грех будет взять сполна все полтораста рублей, потому что на исправление мельницы он и времени употребил, и людей нанял гораздо менее, чем до того предполагал, словом, что пятьдесят рублей будут для него совершенно лишние; а второй, напротив, толковал, что для него то и дорого, то и хорошо, что мельница его исправлена и скоро, и прочно, что от этого у него скорее, чем он думал, начнется помол и будет получаться выручка, что после такого исправления мельницы ему не. нужно будет разоряться на частые, но дурные исправления ее худыми мастерами, словом, что ему совестно будет изобидеть человека, и притом несчастного[506 - Так в Сибири называют всех ссыльных.], который хорошо служил ему службу, не поблагодарить его, остаться пред ним в долгу… Спор между требовавшими за работу менее и дававшими более условленного, спор горячий, от всей души и от всего сердца, привел даже в слезы бывших свидетелями этого редкого и почти невиданного и неслыханного в наш корыстный век явления и между людьми, гораздо более их развитыми и более образованными. Окончился он уже при посредничестве случившихся при том лиц, для крестьянина и поселенца весьма значительных и влиятельных, и окончился мировой, и именно тем, что оба спорщика согласились: один взять, а другой дать не менее и не более первоначально условленной между ними цены (т. е. 150 рублей).




ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ ЧЕРТА В КОНЧИНЕ ОДНОГО ДОБРОГО ЧЕЛОВЕКА[Публикуется по тексту: Замечательная черта в кончине одного доброго человека // Прибавление к Вологодским еп. вед. 1879. № 11. С. 243–249. — _прим._издателя_]


С 17 марта и по 1 апреля в г. Омске во всех домах, во всех собраниях и при всякой встрече лиц всех сословий и положений только и разговоров было, что о г. Чернавине, о случившейся с ним катастрофе. Но вот 1-е, 2-е и 3 апреля, вот и Светлое Христово Воскресенье, вот люди христосуются, поздравляют друг друга с радостным праздником; кажется, у всех лица такие ясные, веселые, а нет-нет, не в этом доме, не в этом месте, то в другом и заговорят, разумеется, другим тоном голоса и уже без улыбок на устах, заговорят о горестном событии с Федором Леонтьевичем.

Федор Леонтьевич Чернавин по окончании университетского курса[508 - В гимназии Чернавин учился Тобольской, а в университете (в 1847–51 гг.) Казанском.] почти всю свою жизнь провел на службе в Сибирском кадетском корпусе и преобразованной из него Сибирской военной гимназии, в нем и в ней он преподавал разные части математики и по временам физику, химию и космографию и в то же время проходил должность помощника инспектора классов, доколе эта должность не была уничтожена во всех военно-учебных заведениях, пользовался у начальника и сослуживцев отличным уважением, а у воспитанников особенною любовью. Но пробывши на учебной службе 25 лет, выслуживши на ней и чины, и знаки отличия, и довольно хорошую пенсию с эмеритурой[509 - _Эмеритура_ (от лат. emeritus — заслуженный) — в дореволюционной России специальная пенсия для уволенных в отставку государственных служащих, пособие вдовам, сиротам из сумм эмеритальной кассы, средства которой составлялись из обязательных отчислений от жалованья государственных служащих. — _прим._издателя_], а главное, чувствуя утомление от преподавания одних и тех же предметов и ослабление телесных сил, г. Чернавин во второй половине 1877 года вышел в отставку.

Но, оставив утомительную учебную службу, Федор Леонтьевич поступил на иной род службы… Еще за четыре года до оставления военной гимназии, и именно еще в начале 1873 года, он жителями Омска был выбран в градские головы, с дозволения начальства военно-учебных заведений принял эту должность и проходил ее во все четырехлетие, на которое был избран. Затем в начале же 1877 года выбор граждан омских в головы и вторично пал на Федора Леонтьевича. Федор Леонтьевич и в этот раз, хотя уже и не с особенною охотою, принял выбор, и в этот раз, как и в предыдущий, оправдал доверенность, высказанную ему согражданами, наилучшим образом: в шесть лет бытности его головой городские доходы удвоились[510 - С 20 поднялись они до 42 тысяч.]; в шесть лет его управления на городские средства произведено самых нужных для города построек[511 - Важнейшие из сих построек торговые ряды, городская больница, здания для женской прогимназии и для двух (м. и ж.) низших училищ, мост чрез р. Омь и пр. и пр.] столько, сколько прежде и в 20 лет их не производилось; в эти последние шесть лет приняты городом на свое содержание городская больница, городская богадельня[512 - Больница прежде содержалась на средства Тобольского приказа общ. призрения, а богадельня — на средства Омского дамского благотворительного общества.], три учебных (низших) заведения и четвертому (ж. прогимназии) дано каждогодное пособие (в 500 р.), учрежден общественный банк, дела думские шли, сравнительно с прежним, гораздо скорее, правильнее и безобиднее для имевших эти дела. Словом сказать, г. Чернавин показал себя таким головой, каких (головы прежде выбирались обыкновенно из купечества, которое тогда было еще без всякого образования и вовсе не знакомо с законами), каких в Омске до того времени еще никогда не бывало. К общему сожалению, смерть не позволила этому энергичному деятелю докончить второе четырехлетие городской службы: он помер в самом начале третьего года службы второго четырехлетия и всего 48 лет от рождения.

Но Федор Леонтьевич был не только отличный служака, а был вместе и отличный, добрый человек. Например, рос он и учился в бедности[513 - Отец Федора Леонтьевича был бедный и многосемейный тобольский чиновник.], но когда выучился, поступил на довольно выгодную службу, он приютил к себе скудных и престарелых родителей, принял на свое содержание брата, сестер, племянников и племянниц и других, даже не близких родственников; для безбедного содержания своих присных, между прочим, не вступил в брак, умиравших из живших у него с честию погребал, подраставших из питаемых, например, сестер, пристраивал в замужество, учившихся из них, и именно брата и племянников, при полной возможности сдать на казенное содержание, чтобы иметь их постоянно под личным надзором, воспитывал при себе и на собственный счет; другим родственникам, жившим не с ним, а между тем нуждавшимся в помощи, он помогал, да никогда не отказывал он в вспомоществовании и чужим бедным; являвшимся к нему с просьбами или только за советами в каких-нибудь затруднительных и недоуменных случаях, кто бы они не были, хотя бы вовсе ему незнакомые или бедняки и люди простые, он всем таковым разъяснял их недоумения, толковал им, как начать и как вести дело, куда и к кому обратиться с просьбой, с тем или другим делом.

И какая была смерть этого доброго и умного человека, этого способного и дельного из дельных служаки! Смерть Федора Леонтьевича была одна из тех смертей, которые самым неопровержимым образом оправдывают слова писания, что _дние_человека,_яко_трава_, что _человек_цветет_и_отцветает_яко_цвет_сельный_ (полевой), что _пройдет_ (пронесется) над ним _дух_ (ветер), _и_не_будет_его,_самое_место_его_не_узнает_его_ (Пс. 102, 15 и 16), и что смерть есть _как_тать_в_нощи_—_иногда приходит к человеку, когда он вовсе не чаял ее, даже и не думал о ней; и которые научают нас, грешников, не откладывать покаяния и исправления жизни до будущего, до старости, до предсмертной болезни, а напротив, поучают быть, подобно мудрым девам притчи Христовой, всегда готовыми к сретению Небесного Жениха. И в самом деле, Федор Леонтьевич не только в предыдущие дни, а и 17 марта был здоров и благополучен, по своему обычаю со всеми, в тот день встречавшимися с ним, был приветлив, разговорчив, с иными даже шутлив; утром того дня посетил тюремный замок[514 - Вечером того дня назначен был тюремный комитет для рассуждения о тюремном хозяйстве. Федор Леонтьевич, но званию головы, должен был присутствовать в нем; потому он и хотел запастись данными, нужными при рассуждениях.], заезжал в место прежней службы своей, т. е. в военную гимназию, в 12 часу был в градской Думе; там и по возвращении оттуда дома занимался служебными делами, между ними пил дома чай (что было в конце первого часа пополудни), но прошло минуты две-три, и от него осталось одно безгласное и бездыханное тело, он пал (а пред тем стоял) на кресло и не успел и одного слова сказать даже с любимой и всегда глубоко чтимой им родительницей, только раза два или три простонал при ней. Медики говорят, что у него случился разрыв сердца или близкой к сердцу артерии; мы, с своей стороны, присовокупим к тому, что покойный был человек трезвый, всегда и во всем воздержанный и не только не отличался тучностию, а, напротив, всегда был сухощав.

Смерть г. Чернавина разительная и поучительная (для людей, не чуждающихся поучений) своею быстротою, моментальностию, замечательна еще по одному обстоятельству… Федор Леонтьевич жил и служил в Омске слишком 26 лет, и во все эти годы он говел, очищал свою совесть посредством исповеди[515 - И именно у пишущего, как у постоянного его сослуживца по военной гимназии. Мы и в отставку с ним вышли вместе, я, впрочем, уже по старости и немощам телесным.] и соединялся с Господом Иисусом Христом посредством приобщения не иначе, как на седьмой, на Страстной неделе великого поста; но ныне он сделал это на четвертой, на Крестопоклонной неделе. Как же это так, отчего это он ныне так поступил? «Может быть, — говорил проповедник в надгробном слове, — может быть, им сделано это в соображении, что на Страстной неделе будет очень сыро и потому тогда будет неудобно часто ходить и ездить в храм для богомолья? Но разве в прежние годы на последней неделе поста у нас не бывало грязи, да иногда еще и непроходимой, разве умерший этого не знал или не помнил? Или, быть может, он в этом последовал совету своей набожной матушки? Да, матушка действительно ему советовала это. Но и опять, разве прежде от матушки подобных советов не бывало ему? Действительно, они бывали, но покойный каждый раз отклонял их объяснение, что, во-первых, на Страстной неделе у него меньше бывает занятий по службе, что, следовательно, тогда более у него удобства говеть с пользою для души, и что, во-вторых, Страстную седмицу, как посвящаемую церковию на воспоминание страданий Господа Иисуса Христа и как с тем вместе отличающуюся особенно умилительным и назидательным своим богослужением, он считает для себя наиболее пригодною для исполнения христианского долга. Да это (т. е. исповедь и приобщение покойного не на седьмой, а на четвертой неделе), скажут иные, было не более как простой, самый обыкновенный случай. _Случай_, случай?! Мы привыкли почти все, хотя немного выходящее из ряда обыкновенного, объяснять случаем, все относить к случайности. Но что такое случай? Случай — это одно пустое, без всякого понятия и содержания слово; случая на деле нет; в случай, в судьбу пусть верует язычник, а не христианин; христианин верует в Бога, а у Бога есть Промысл Божий, Бог при том всеведущ, всезнающ. Вот Господь Бог по своему всеведению и предвидел, что предлежащий не доживет до его обычного срока исповеди и причащения, предвидел, что смерть его не предварится болезнию, что его кончина последует мгновенно, так что он не будет иметь времени не только пригласить к себе духовника и принести пред ним покаяние во грехах своих и сподобиться от него принять тело и кровь Господа Иисуса Христа, а даже и проститься с своими кровными, сделать хотя бы то какие-нибудь распоряжения полому и насчет имения своего, даже только припомнить в уме своем хотя бы главные свои прегрешения. И вон Он, всеведущий, по своей любви, по своему милосердию к усопшему за его доброту, за все, что он сделал хорошего для ближних своих и чужих, своим Божественным Промыслом, во-первых, повлиял на его матушку, внушил ей заботу о здоровье сына (она действительно замечала, что сын ее около того времени стал как-то чаще кашлять и сильнее чувствовать геморроидальные припадки) и благе его душевном, внушил ей предложить сыну добрый совет не откладывать до обычного его времени исполнение своего христианского долга; а во-вторых, Господь своим Божественным Промыслом повлиял и на сына принять от родительницы совет, хотя, по-видимому, для него и не совсем пригодный». Принял покойный совет матушки: четвертую неделю поговел, походил в продолжение ее за богослужение (в церковь военной гимназии, где тогда каждодневно совершалась служба ради говевших воспитанников), в пятницу (9 марта) вечером с обычной своей серьезностию в таких случаях исповедался, в субботу (10 марта) за литургией в конце 10 часа приобщился св. тайн, а в следующую субботу (17 марта), значит, всего чрез одну неделю и, главное, вовсе не болевши пред тем, он мгновенно отошел в вечность. Итак, не неразумный, не бессмысленный случай, а Промысл милосердого Господа устроил, что добрый и умный Федор Леонтьевич, несмотря и на свою мгновенную кончину, отошел в неземную жизнь напутствованный таинствами, предстал пред Господа Бога с очищенною совестию, Небесный Жених и в полунощи обрел раба своего бдящим, а не унывающим, не спящим! Вот эта-то черта в кончине Федора Леонтьевича для верующего, для человека, не чуждого религиозных убеждений, и замечательна! _Нехощет_ Господь, говорится 15 Писании, _смерти_грешника_ во грехах, _но_еже_обратится_ ему (чрез покаяние) _и_живу_быти_ ему во блаженной вечности.

7 апреля 1879 г.

Омск.




НАЗИДАТЕЛЬНАЯ КОНЧИНА[ПУБЛИКУЕТСЯ по ТЕКСТУ: Назидательная кончина // Странник. 1864. Т. 2, май. С. 38–42. — _прим._издателя_]


Служу я при учебном заведении. Приход мой, если можно так назвать учебное и вместе воспитательное заведение, составляют, во-первых, воспитанники — отроки и юноши от 9 до 10 лет, во-вторых, учители, воспитатели и начальники их — лица почти все молодые, по крайней мере по самой большей части не старые и не дряхлые, и, в-третьих, нижние чины, исполняющие служительские обязанности, также все почти люди средних лет. Потому мне редко доводится напутствовать больных таинствами покаяния, причащения и елеосвящения в загробную жизнь, а ещё реже того случая бывать свидетелем блаженной ли кончины умирающих о Господе или лютой смерти грешников. Однако же в последнее время Господь сподобил меня присутствовать при не совсем обычной кончине одного из духовных моих детей. Её-то я и намерен описать для назидания читателей «Странника».

Подполковник Як. Ант. Д — ий, смерть которого намерен я описать, был человек усердный к службе и полезный для службы, был человек бесцеремонный, прямой, бескорыстный, трезвый, неприхотливый в пище и вообще в жизни, и главное — был человек добрый и искренний христианин: бедному, просящему, бывало, он и сам поможет, и других склонит помочь ему, нуждающемуся в совете или ходатайстве перед кем-нибудь, он, бывало, и посоветует от души, и похлопочет за него от усердия; больного или находящегося в горе, в несчастии он, бывало, первый посетит, постарается по возможности утешить его, даже, пожалуй, послужит ему; _всяким_ветром_ (вольного и модного) _учения_, подобно иным лицам настоящего времени, он не увлекался, даже если знал и умел, старался останавливать и других заговаривавшихся; дома и в храме молился он от души, не стесняясь ничем и никем; храм Божий и его богослужение посещал усердно, ради польз храма служил (в должности церковного старосты) и при его нуждах усердствовал от своего имения; уставы и постановления церкви старался исполнять в точности; роптать на Промысл Божий в болезнях и других испытаниях, каким Он иногда подвергал его, у него не было и мысли, не проявлялось даже и поползновения к тому.

Но этот добрый человек и усердный христианин не пользовался прочным здоровьем. От расстройства печени, как объясняли медики, он и прежде, и не один раз, подвергался разным болезненным припадкам; арасанские[517 - Близ городка Копала, что в южной части Киргизской степи.] минеральные воды, на которые он отправлялся, холодная вода, употребляемая им сначала по методу Присница[518 - _Присниц_ (Priessniz) _Винцент_ (1790–1851) — крестьянин из Силезии, основоположник современной гидротерапии. — _прим._издателя_], а после по методу Гржимайлы[519 - _Грумм-Гржимайло_Кондратий_Иванович_ (1794–1874) — один из первых русских врачей — писателей; издавал первую в России медицинскую газету «Друг здравия», в 1833–1866 гг. публиковался в «Медицинском журнале», «Трудах русских врачей», автор популярных книг по гигиене, по проблемам воспитания и сохранения здоровья у детей и др. — _прим._издателя_], и другие медицинские пособия учёных и неучёных[520 - Что делать? утопающий, по пословице, хватается и за соломинку.] врачей если и доставляли ему облегчение, то облегчение только временное. Наконец, в феврале прошедшего 1862 года он окончательно заболел — и так, что на службе после того только считался, а обязанности его исполняли другие. Впрочем, до апреля 1863 года покойный Яков Ант — ч всё ещё держался на ногах — и слёг в постель только в последнюю Пасху. Как пред тем и затем он в первый (перед кончиною) раз исповедывался и приобщался св. тайн Христовых, какие он сделал распоряжения насчёт (щедрой) награды служившим ему во время болезни и вообще при доме и касательно своего погребения (без всяких излишеств и церемоний), как он прощался со своим семейством — всё это дела более или менее обыкновенные и общие многим другим умирающим. Но одно обстоятельство, предшествовавшее последнему напутствованию больного, и сама кончина его выходят из ряда обыкновенных: они-то и заслуживают описания.

1) 26 числа прошедшего апреля, часу в 4-м пополудни, больной, вероятно, почувствовавши приближение смерти, велел и без того глубоко поражённой супруге своей написать две записки, одну ко мне, другую к куму и душеприказчику его. Первою приглашался я утром следующего дня исповедать и приобщить больного, а после обеда и маслом особоровать его, а второю приглашали кума приехать поскорее потому, что Якову Ант-чу стало очень тяжело[521 - Как после оказалось — для продиктования ему умиравшим духовного завещания.]. Но посланный с записками (которые были без адресов) перепутал их: записку, следовавшую куму, подал мне, а мою — куму. Тот понял ошибку тотчас, потому что в записке я назван был батюшкою и приглашался исповедать и приобщить больного, и отправил было записку ко мне (когда, впрочем, я был уже у больного); но мне и в мысли не пришло подозревать какую бы то ни было путаницу, потому что приглашаемый в записке (опять напомню — безадресной) был назван только куманьком, а я больному, по восприятию им у меня детей, также был кум, — и, так как приглашался он потому только, что больному стало очень тяжело, то мне, по сану священника, и вообразилось, что или родные желают, чтобы больной ещё раз исповедался и приобщился, или что он сам того хочет; поэтому, взявши запасные дары, я немедленно и отправился. Вхожу к больному, как и до того ходил навещать его в болезни, преподаю ему благословение Божие, спрашиваю его о здоровье, а он, со своей стороны, спрашивает меня о получении записки и тут же говорит, что ему желательно ещё исповедаться и приобщиться, но только завтра утром, потому что ныне, говорил он, я принимал лекарства, пил воду и употребил две или три ложки рисового отвара. Я одобрил желание больного вновь прибегнуть к таинствам, похвалил его благоговение к телу и крови Христовой, но с тем вместе объяснил, что для больного, и в особенности для больного тяжко, принятие пищи и питья не может и не должно служить препятствием к приобщению, всё-таки (и ещё замечу) не подозревая ошибки в подаче мне вышеупомянутой чужой записки. Больной принял моё объяснение и изъявил желание тотчас же не только исповедаться и приобщиться, но и пособороваться, что всё одно за другим немедленно было исполнено. Что же оказалось после?

27 число, в которое хотел было больной исповедаться, приобщиться и елеопомазаться, было последним в его жизни; в девятом часу следующего утра, когда он думал приступить к двум первым из названных сейчас таинств, его телесные страдания чрезвычайно были сильны; а в третьем часу пополудни, когда он предполагал собороваться, он находился уже в предсмертной агонии. Итак, случайная ли была то ошибка посланного ко мне — священнику и к куму — душеприказчику в том, что он перемешал наши записки? Не сам ли, напротив, Промысл Божий устроил это, для других, по-видимому, ничтожное, а для больного чрезвычайно важное дело?! Видно, Господу, благоволившему к умиравшему за его непорочность сердца, за любовь к ближним и твёрдую веру, угодно было, чтобы он и покаяние приносил, и св. дары принимал, и освящённым елеем помазался не в минуты предсмертных страданий и не во время последней агонии, но при страданиях более лёгких и менее чувствительных, в полном сознании, в здравом уме и совершенной памяти, сокрушался бы при этом о своих грехах, молился бы при этом о помиловании его и о принятии в жилища праведных. Господь не всё творит великие чудеса; для целей своих, для блага, для спасения человека Он, милосердый, пользуется и самыми обыкновенными предметами, и самыми простыми явлениями; но добро оттуда происходит такое же, какое могло бы произойти от настоящих чудес.

2) Кончина описываемого здесь болящего последовала так: за несколько минут до разлуки души с телом он взял, вынул крест, который всегда носил на теле, осенил себя пред ним крёстным знамением и стал крепко-крепко целовать его, повторяя при этом молитву мытаря: _Боже,_милостив_буди_мне_грешнику_ (Лук. 18,13), и говоря слова из надгробных песней церковных: _упокой,_Господи,_душу_раба_твоего_Иакова._ Затем умиравший начал было читать ещё молитву Господню; но всю её прочитать уже не мог: язык его онемел, уста закрылись, очи смежились и душа отлетела к Богу. «Так, слушатели, — в конце надгробного слова, произнесённого при отпевании описываемого умершего, говорил проповедник, — кончаются только умирающие о Господе; так не доводится умирать беззаконникам, безбожникам и тем, которые и в душе человеческой видят одну только материю, хотя гораздо более тонкую, чем та, из которой состоит тело, и которые не ожидают за гробом ни рая, ни ада, ни наград за добро, ни наказаний за зло, сделанное на земле; нет, _смерть_грешников_, по словам писания, бывает _люта_ (Пс. 33, 22)».

Тело подполковника Д. погребено на омском каз. кладбище, невдалеке от церкви. На скромной, обложенной дёрном могиле его столько же скромный поставлен деревянный крест с надписью: «здесь покоится раб Божий Иаков». Другого, лучшего, т. е. пышного и более дорогого, с различными подписями, памятника над собой покойный не велел ставить. Но знавшие его не забудут его и без вещественного памятника: памятник ему в их сердцах.

27 августа 1863 года.

Омск.




СОБЛАЗН НА ЗЛО ПОД ВИДОМ ДОБРА[Публикуется по тексту: Соблазн на зло под видом добра // Странник. 1867. Т. 1, январь. Составителем обнаружен вариант статьи под названием «Соблазн под видом благочестия» // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1867. № 2. С. 24–26. — _прим._издателя_]


Недавно как-то, утром в воскресенье, иду я тихонько улицей. Меня обгоняют три мастеровых: судя по белым и серым пятнам на их сапогах, это были либо штукатуры, либо каменщики. Один из них — старик, другой — средних лет, а третий — парень молодой, лет 20. Обгоняя меня, эти три человека, сколько можно было вслушаться, вели речь о том, идти им в питейный или не идти. Младший при этом сказал: «Да я-то уж не пойду». — «А отчего?» — спросил его старик. — «Да так: каждый раз, как возьму в рот этой водки, так и начнет тошнить». — «А ты что же в этом случае делаешь?» — спросил опять старый коновод. — «Что делаю? Возьму, да и выплюну». — «Ах ты, глупый, — заметил старик, — ведь это грех. Тебя, чай, и маленького отец и мать учили, что хлеб бросать грешно, что и крошку уронить со стола и то не хорошо, а ведь водка гонится из хлеба, да, из того самого хлеба, который растет в поле и который мы едим, значит, и водку выплевывать грех. Бог накажет!».

Бросать хлеб, особенно для одной забавы или, того хуже, из презрения, из пренебрежения к нему — точно грех, потому что это дар Божий, дар, данный человеку от Господа для употребления в пищу. Правда и то, что водка, по крайней мере у нас в России, гонится из хлеба. Но чтобы было грешно выплюнуть изо рта глоток водки, когда она противна человеку, когда она возбуждает в нем тошноту, то это неправда, это чистая ложь! Напротив, в этом случае сама природа свидетельствует человеку, или лучше сам ангел-хранитель голосом природы внушает ему, что водка для него, как и для многих, вредна, что последствия употребления ее будут для него гибельны, что из-за нее, быть может, впадет он в тяжкие преступления, отойдет из этой жизни без покаяния, без христианского напутствия. Это и подобное хотелось бы мне сказать минутным моим спутникам, а старейшему из них хотелось бы, сверх того, напомнить и объяснить слова Спасителя: _кто_соблазнит_одного_из_малых_сих,_верующих_в_Меня,_тому_лучше_было_бы,_если_бы_повести_ему_мельничный_жернов_на_шею_и_потопили_его_в_глубине_морской_ (Матф. 18, 6). Думалось бы даже сказать ему прямо: ты, любезный, доказывая молодому своему товарищу, что водку, когда она производит в непривычном дурноту, выплевывать грешно, доказываешь это не потому, чтобы так думал, а для того единственного, чтобы молодого работника вовлечь в сотоварищи себе по пьянству и разгулу, для того только, чтобы приучить его к водке и потом вместе с ним бражничать, и чтобы притом, пользуясь его неопытностию и простотою, бражничать на его счет. Хотелось бы сказать… но где и как скажешь? Мастеровые шли быстро, скоро ушли от меня и скоро же повернули в боковую улицу, а наконец и совсем скрылись из глаз. Устоял ли молодой мастеровой пред искушением старого соблазнителя, неизвестно; не думаю, что устоял, вероятно, отправился вместе с ним во враждебную здравому смыслу лавку и купил себе, подобно ему, бешеного товару, попробовал тошнотворной водки и не выплюнул первого глотка; но, быть может, даже первый раз выпил не одну чарку, быть может, водка ему теперь уже и нравится, и он пьет ее не менее своего соблазнителя. А что всего прискорбнее, быть может, употребляет он этот одуряющий напиток по внутреннему убеждению, что извергать водку изо рта, несмотря на омерзение к ней, — грех. Ведь и морельщики из раскольников дозволяли своим расколоучителям сожигать себя, морить голодом, лишать жизни по убеждению, по уверенности, что они при этом следуют слову Христа Спасителя: _кто_потеряет_душу_свою_ради_Меня,_тот_обретет_ее_ (Матф. 16, 25). Да и те, что дозволяют искажать себя, думают, будто в этом случае следуют внушению Писания, указывая на слова Господа Иисуса Христа: _есть_скопцы,_которые_сделали_сами_себя_скопцами_для_царствия_небесного_ (Матф. 19, 12). Люди легковерные как-то скорее, лучше верят лжеучителям, чем настоящим своим учителям — учителям правды и истины.

1 мая 1866 г.

Омск.




НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПОХИТИТЕЛИ[Публикуется по тексту: Необыкновенные похитители // Странник. 1867. Т. 4, ноябрь. С. 69–72. — _прим._издателя_]


В мартовской книжке «Странника» настоящего года, в статейке под названием _Необыкновенный_похититель_ рассказано, как один крестьянин Нижегородской губернии в 1864 году во время упадка в месте его жительства на рогатый скот для предупреждения потери своей коровы свел ее, быть может, уже зараженную повальною болезнию на базар, продал за хорошую цену и вырученные деньги положил в кожаный кошелек; как затем он на возвратном пути, дошедши до Волги, вздумал выкупаться и тем освежиться от утомления и жару, и как во время его купанья налетел ворон и унес лежавший на плоту поверх его платья кошелек с деньгами и тем как бы наказал продавца за бессовестную, злокорыстную его продажу[524 - Странник 1867 года, март, отд. 1, стр. 154.].

Совершенно одинаковый с этим случай был лет 16 или 17 тому назад в Оренбургской губернии: и там также был упадок на рогатый скот, и там казак (а в Нижегородской губернии крестьянин) из опасения лишиться скота выгнал его (также, может быть, уже зараженный болезнию) на базар и продал за хорошую цену; и казак на возвратном пути по причине жара вздумал выкупаться во встретившемся подле дороги озере (но не в реке, как в Нижегородской губернии), а красный кожаный бумажник с вырученными за скот деньгами положил на берегу (а не на плоту, как в Нижегородской губернии) поверх своего белья; и здесь, как там, похитителем оказался воздушный хищник: откуда ни взялся коршун, увидел он на белье красный бумажник, быстро опустился, мгновенно схватил его лапами и, как говорится, был таков; казак, выскочив из воды, бежал за хищником, кричал, бросал в него камнями, плакал, но денег все-таки лишился. В свое время это происшествие было оглашено и в печати[525 - В «Москвитянине», помнится, на 1857 год.].

Был и третий подобный случай. В Тюкале (заштатном городе Тобольской губернии Омского уезда) и смежных с ней селениях лет за 25 пред сим также открылся падеж на скот. Сметливый поселенец решился предупредить беду распродажею скота и начал дело тем, что самую ненадежную корову продал одному недогадливому сибиряку-крестьянину за 25 рублей. _Беленькую_ (т. е. двадцатипятирублевую ассигнацию, в то время ассигнации в нашем крае еще ходили), полученную за корову, поселенец второпях, а главное, за отсутствием жены, у которой был ключ от сундука, положил в пустую кринку, стоявшую в избе на полке, и сам затем отправился на работу. К вечеру возвратилась домой жена поселенца, пришли с поля и оставшиеся еще не проданными коровы. Поселенка подоила их и, зная, что кринки у нее чистые, процедила в них молоко, не заглядывая, тем более что были уже сумерки. В числе прочих кринок попала под молоко и та, в которой хранилась до времени 25-рублевая ассигнация… Можно вообразить, как велика была досада и как велик был испуг поселенца, когда он возвратился с работы, когда вспомнил о своей беленькой и когда по розыске и расспросах узнал, что его временная шкатулка уже под молоком! Само собою разумеется, что кринку эту тотчас же отыскали, молоко из нее вылили и, к общей радости, ассигнацию нашли хотя мокрою, но целою. Нисколько не медля, со всевозможною острожностию ассигнацию разложили, расправили и с неменьшею также осторожностию положили на печь для просушки. «Ну, слава Богу», — сказали успокоившиеся муж и жена, но не тут-то было: едва они с печи сошли и едва поселенка начала накрывать на стол к ужину, как кошка, вероятно, почуяв запах согревшегося на мокрой ассигнации молока, прыгнула на печь, схватила ассигнацию и начала ее жевать. Хозяева бросились было выручать деньги из погибели, но кошка спрыгнула с печи и выскочила в отворенные на тот раз по причине жара в избе двери. Нет нужды и говорить, что кошку всеми способами манили, кликали к себе, старались поймать, но все было тщетно. После поселенец даже убил ее, да и жене от него досталось, но беленькой он все-таки лишился, как лишился вскоре и простодушный сибиряк купленной им у него коровы.

Многие смотрели и смотрят на это, как на случаи естественные: коршуну, думают и говорят они, красный бумажник показался куском мяса; ворону кожаный кошелек представился куском хлеба или тоже куском мяса; кошка приняла беленькую, измокшую в молоке ассигнацию за молочную пенку; хищные птицы, продолжают те люди говорить, до хлеба, а особенно до мяса падки, а кошки — страшные охотницы до молока и всего молочного, и вот в надежде поживы ворон и коршун утащили плохо положенные: один — кошелек, а другой — бумажник с деньгами, а кошка съела ассигнацию. Конечно, так, но не было ли тут чего-нибудь и сверх этого, чего-нибудь поважнее и повыше? Господь на каждом шагу чудес не творит, Господь для достижения своих благих и премудрых целей, например, для наказания грешников, для пробуждения равнодушных и духовно спящих, для вразумления заблудших и спасения погибающих не всегда употребляет сверхъестественные и чрезвычайные средства, напротив, он весьма часто употребляет для того средства естественные и самые обыкновенные; в этих случаях в руках Правосудного и Всеблагого, по воле и мановению Его, и. ветры обращаются в ангелов, и огонь с пламенем становятся служителями Его (Псал. 103, 4), и вороны делаются питателями гибнущих от голода (3 Цар. 17, 6), а крастели в одно и то же время послужили и к удовлетворению прихоти, и к наказанию за прихоть израильтян (Числ. гл. 2). Не подобное ли, не то же ли было и здесь, и в трех рассказанных происшествиях? И крестьянин Нижегородской губернии, и казак оренбургский, и тюкалинский поселенец свою предвиденную беду свалили на других, менее их догадливых и менее, чем они, сообразительных; чего, по всем соображениям, должны были сами они лишиться, то взяли, то получили они, притом лукавым образом, от других; скот свой, вероятно, уже зараженный эпидемическою болезнию, сбыли за здоровый и тем лишили иных людей, быть может, последнего. Но этого мало: свой больной или полубольной скот сбыли они, быть может, в такие местности, где упадка на него до того времени вовсе не было и где из-за их скота начался и распространился упадок на скот и произвел большие опустошения в стадах его. Словом сказать, те три описанные лица поступили лукаво, поступили против собственной совести, поступили вопреки слов Господа Иисуса Христа, который не велел поступать с другими так, как мы не хотели бы, чтоб с нами поступали другие (Матф. 7, 12). И вот для наказания двоих из них по воле Божией послужили хищные птицы, а для кары третьего послужило самое ничтожное домашнее животное.

9 мая 1867 г.

Омск.




НАКАЗАННОЕ ЗЛОЖЕЛАНИЕ[Публикуется по тексту: Наказанное зложелание // Странник. 1867. Т. 2, май. С. 80–82. — _прим._издателя_]


Случается, что пуля, неблагоразумно пущенная из огнестрельного оружия, и стрела, без ума выпущенная из лука, ударяется о что-нибудь твердое, отражается, летит обратно и иногда ранит, даже поражает пустившего ее. Подобное бывает нередко и в мире нравственном: замышляет человек сделать зло ближнему, а зло, как тяжелый камень, свалившийся с высоты, обрушивается на собственную его голову, давит и губит его самого.

Множество примеров тому видим и в священной истории. Так, Аман приготовил виселицу для Мардохея, но повис на ней сам. Сановники царя Дария, мидянина, приготовили для пророка Даниила яму с разъяренными львами, но в этой яме львиной сами попались на зубы львов. Авессалом готовил плен и смерть для своего отца — царя Давида, но погиб сам, повисши на дереве, и был пронзен стрелами и забросан камнями. Если за подобными же примерами обратиться к истории политической, то и там найдется их много. Впрочем, и в настоящее время нередко бывают случаи, когда Промысл Божий, долготерпеливый, но к нераскаянным и правосудный, карает злоумышленников и зложелателей тем самым, что они замышляли против других или чего желали они худого другим. Вот один из таких случаев.

Лет пятнадцать тому назад из края отдаленного в край еще более удаленный приехал на службу чиновник N. Ему дали место хотя не в губернском, но в подобном губернскому (в правительственном отношении) городе. Служа там, он кой-чем обзавелся, ознакомился с сослуживцами и вообще с жителями города; ему, особенно его жене, понравилось тут житье, они уже мечтали и о повышении. Но вдруг начальник края, который принял N на службу, сменен, и вскоре затем г. N перемешается, как говорят и пишут, «для пользы службы», на другую должность, одинаковую с прежнею по названию, но низшую по значению. Новый начальник, во-первых, действовал тут не по одному только личному своему усмотрению, а и по представлению ближайшего начальства, которое лучше знало состав судебного места, к которому принадлежал Г-ский; а во-вторых, он действовал и не несправедливо, потому что чиновник, о котором идет речь, был по отзывам лиц, хорошо знавших его и (просим заметить это) бывших с ним в хороших отношениях, хотя и не дурной, однако ж далеко не образцовый, не блестящий, был трудолюбив, но имел посредственные способности и не обладал достаточным умственным развитием. Не так судили о себе и действиях начальника назначенный к перемещению чиновник и, в особенности, его супруга: последняя не знала и цены достоинствам мужа, а потому смотрела на перемещение его, как на величайшую по отношению к мужу несправедливость и тягчайшую для него и себя обиду, и не находила достаточных слов, как оценить, или лучше сказать, как очернить, унизить, обругать виновника их перемещения. Брань, посыпавшаяся на начальника края (и надобно сказать, брань незаслуженная) со стороны особы, которая считала себя обиженною от него, злые (и нужно сказать, несправедливые) ее суждения о его действиях и проч. окончились самою настоятельною и всегдашнею мольбою ее к Господу Богу, или что то же, самым злым, самым ядовитым зложеланием, чтобы начальник тот лишился зрения, да чтобы и его дети (будущие) ослепли. Но что же отсюда вышло? Какое было последствие этой молитвы? Начальник, о слепоте которого молилась неблагоразумная женщина, по милости Божией и к счастью управляемого им края, а равно и ему подведомственных лиц, до сих пор жив, здоров, благоденствует и, между прочим, по-прежнему пользуется хорошим зрением; дети его не ослепли, между прочим, по той весьма простой причине, что их у него доселе не было и нет; считавший себя обиженным чрез перемещение в другой город по настоянию жены оставил службу в крае, в который издалека приехал, возвратился на родину на свой счет, следовательно, к ущербу своего, и без того небогатого, достояния, и там, на родине, где и без него много, притом более его способных, людей, долго оставался без должности, так что дошел до бедственного положения, впал почти в крайнюю нищету, а жена его, которая молилась о лишении других зрения (о, ужас!), напротив, сама ослепла, и этому вот уже 6 или 7 лет; во все эти годы она лечилась и лечится, но все-таки почти совершенно ничего не видит.

Не копай другу яму, говорит народная пословица, сам попадешь. «_Еже_ненавидиши_—_чего не любишь, чего себе не желаешь, — _никому_же_твориши»,_ — говорил сыну своему при завещании праведный Товит (Тов. 4, 15). _«Яко_же_хощете_да_творят_вам_человецы_ (а мы, конечно, хотим, чтобы с нами поступали другие хорошо), _и_вы_творите_такожде»_ (Лук. 6,31), — сказал своим последователям Господь Иисус Христос.

Но он, Господь Иисус, и еще разительнее этого говорил: _«Любите_враги_ваша…_добро_творите_ненавидящим_вас_и_молитеся_ — не за одних только своих родных, друзей и благодетелей, а и _за_творящия_вам_напасть_и_изгонящия_вы»_ (Матф. 5, 44). При этом не забудем еще того в особенности, что Господь Иисус Христос во время распятия своего, когда руки и ноги Его насквозь пробиты были гвоздями, молился за своих распинателей: _«Отче,_ — говорил он, — _отпусти_им,_не_ведят_бо_что_творят_» (Лук. 23, 34)! Заключим и мы статью мольбою: Небесный Отче! Отпусти ты той, которая Тебя, милосердого и всеблагого, умоляла о мщении, притом лицу, по отношении к ней невинному, не ведала бо она, что творила тогда и говорила.

1866 г. апреля 28 дня.

г. Омск.




НАКАЗАННОЕ КОЩУНСТВО[Публикуется по тексту: Наказанное кощунство // Странник. 1867. Т.2, июнь. С. 107–108. — _прим._издателя_]


_Хранит_Господь_, говорится в Писании (Пс. 33, 21), _вся_кости_праведных._ Но Господь, как опыт показывает, хранит не только кости, т. е. мощи святых своих угодников, от истления, но и память, и честь их, и когда люди дерзко касаются ее, он строго карает их за то.

В «Страннике» 1865 года в № 9 под названием: _Последствия_неблагоговейного_обращения_со_святынею_ и в номере 11 под названием: _Перст_Божий_ сообщены были два рассказа о том, как вольнодумцы кощунствовали над угодниками Божиими и как Господь Бог сам, так сказать, вступался за своих угодников и строго карал оскорблявших память их. Я, с своей стороны, расскажу читателям «Странника» в том же роде третий, новый случай.

Лет 12 тому назад в Киргизской степи сибирского ведомства в К-м приказе лечился холодной водой от худосочия удаленный из России за противогосударственные идеи (впоследствии оказалось, что он заражен был не одними противогосударственными идеями) г. Д-в. Раз он, лежа окутанный в мокрую холодную простыню и потея в ней, вел речь в неблагоговейном тоне с пользовавшим его гидропатом и другим, при этом случившимся лицом о святых угодниках Божиих, и когда эти последние стали защищать их и опровергать его, он разгорячился и очень дерзко выразился о святителе Николае, ставя ему в вину ревность его по православию, выраженную им известным образом против злохулителя Сына Божия Ария[528 - _Арий_ — александрийский священник (?–336), основатель течения в христианстве (арианства), отвергшего догмат Никейского Вселенского собора о единосущии Бога-сына Богу-отцу, то есть ариане не признавали божественное во Христе. Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских (Николай Чудотворец), разгневанный еретическими словами Ария, дал ему пощёчину, за что был лишён сана. Однако после того, как некоторым из участников собора было видение Спасителя и Богородицы, возвращающих Николаю знаки архиерейского достоинства — Евангелие и омофор, Николай был восстановлен в сане. На большинстве русских икон Никола изображается в окружении Христа с Евангелием в руках и Богоматери с омофором. Арианство осуждено как ересь на соборе 381 г. — _прим._издателя_]. Врач и единомысленный ему посетитель, как бы озадаченные дерзостию кощунства, переглянулись друг с другом и замолчали. Чрез четверть часа или даже менее у больного показался в значительной степени пот, его раскутали, и он по обычным правилам водолечения пошел на несколько минут в холодную ванну. Только что же? Кощун вдруг весь ослабел, голова у него повалилась на плечи, руки опустились, лицо покрылось смертною бледностию, словом, он впал в обморок и чуть не утонул. Но, верно, Господь не хотел внезапной и без покаяния смерти грешника; верно. Господь хотел только вразумить дерзкого умника, как ему противно, когда унижают, поносят Его угодников и наших же пред ним молитвенников; потому и наказал его только испугом и предстоявшею опасностию внезапной смерти: бывший в комнате врач с другими лицами принял его на руки, вынес из ванны и уложил в постель. Вразумленный кощун чрез несколько времени очнулся, пригнел в себя. Дай Бог, чтобы это послужило уроком благоговения к памяти святых угодников для бывшего больного, если только он еще в живых, и для других, подобных ему кощунов!

9 мая 1866 г.

Омск.




ЗА БОГОМ И СВЯТЫМИ ЕГО МОЛИТВА НЕ ПРОПАДАЕТ[Публикуется по тексту: За Богом и святыми его молитва не пропадает (Письмо к другу) // Странник. 1868. Т. 4, декабрь. Статья подписана: Литвинов. — _прим._издателя_] (ПИСЬМО К ДРУГУ)


Любезный друг!

По временам ты делишься со мной горем и радостию, поделюсь и я с тобой постигшею было меня печалию и последовавшим затем избавлением от ней. Попечалься же со мною и порадуйся, а вместе с тем и поблагодари, прославь со мною Господа Бога и его угодников, помиловавших меня.

27 августа в 4 часа пополудни пошел я по обязанности своей[530 - Автор письма — заседатель 8-го полкового округа сибирского казачьего линейного войска, а на заседателе лежит и казначейская обязанность.] в окружное правление. Там, между прочим, я выдал двум казакам казенное довольствие и по забвению, по оплошности оставил на столе 268 рублей, завернутых в бумагу. По возвращении домой я тотчас же вспомнил свою оплошность и, вернувшись назад, я начал искать оставленные деньги, искал долго и не находил. Искать более негде было, и тем более что писаря и казаки все уже разошлись по квартирам; приступить же к обыску писарей и казаков (в квартирах) как-то было совестно… Деньги, думал я, не вещи, где их найдешь? И оставил все на волю Божию.

Но по возвращении домой на меня напала тоска: деньги, думал я, казенные, своих не имею, пожалуй, отдадут под суд. Тоска моя доходила до отчаяния, я стал было уже думать и худое, но вдруг одумался и сказал: «К чему мое отчаяние? Начальник наш ведь человек добрейший, доложу ему о своей беде, попрошу его, верно, он по своей доброте, не доводя до дальнейшего, позволит мне пропавшие деньги пополнять постепенно из получаемого мною жалованья». Но тут наплыв новых мыслей; слухи носятся о переформировании нашего войска, что если я останусь без должности?.. Где в таком случае возьму я денег? Из чего мне будет тогда пополнять потерю? «Дом продам, — подумав, сказал я сам себе, — и пополню, а сам буду жить, где и как Бог приведет». Но вот и еще новое беспокойство: меня избрало[531 - В сибирском линейном казачьем войске многие должности, в том числе и заседательская, выборные, замещаются по выборам служащих.] на эту должность общество офицеров, оно надеялось, что я оправдаю его доверенность; славно же я оправдал сделанное мне доверие!

Так всю ночь провел я без сна в разных то тревожных, то успокоительных размышлениях. Наутро в положенные часы пришел я по службе в окружное правление, начал упрашивать писарей и казаков возвратить мне деньги, обещал возвратившего вознаградить 3 или 5 рублями, говорил, что эти деньги будут полезнее утаенных, обещался о том никому не сказывать. Видя безуспешность подобных упрашиваний и слыша от всех одно: «Не брал, не знаю», я начал было увещевать их тем, что вот завтра (т. е. 29 августа), в праздник Усекновения главы Иоанна Предтечи, я поведу их в церковь, где их будет увещевать священник при народе пред святым Евангелием и крестом, и что Господь Бог и угодник его св. Иоанн Предтеча изобличат виновного. Но сознания не было, и тем на этот раз окончились мои розыски.

Но в тот же день после обеда я попросил известных мне лиц понаблюсти, не будет ли кто-нибудь из писарей или казаков разменивать таких-то и таких-то денег (тут я рассказал, какие у меня были деньги). Спустя немного времени по возвращении моем домой прибегает ко мне один из прошенных мною людей с извещением, что такие-то казаки в питейном доме и что у них денег кредитными билетами (5 и 3) 8 рублей. А, думаю, это мои деньги, потому что казакам этим мною выдано только 6 руб. 75 коп. и потому что у них, как мне хорошо было известно, других денег не было и нет ни гроша. Взяв двух понятых, я, нимало не медля, отправился в названный мне питейный, нашел там тех казаков, и уже пьяными, и заарестовал их при станичном управлении. Но при спросе обоих, каждого отдельно, их ответы оказались одинаковы. Не найдя ничего подозрительного, я все-таки оставил их до завтра под арестом, а сам с понятыми пошел искать других следов, проходил до 10 часа вечера и, однако ж, воротился домой без всякого успеха, только измучился…

Перед сном по обряду христианскому встал я пред иконы помолиться Господу Богу. Тут мне пришло на мысль, не Господь ли наказывает меня (потерею денег и безуспешностию розысков) за то, что я не исполнил обещания отслужить молебен, все отлагая исполнение обещания до будущего времени, и так прошел почти уже год. При сих мыслях обратился я к Господу Богу: 1) с обещанием выполнить данный обет без дальнейшего отлагательства, а 2) с молитвою как о прощении греха моего, так и о возвращении мне потери. Затем я обращался с мольбами к Пресвятой Богородице, к Предтече и крестителю Господню Иоанну, и святителю Николаю, мирликийскому чудотворцу; последнему я молился, между прочим, так: «Святителю Христов и чудотворце Николае! Внуши тому рабу, который взял мои деньги, возвратить мне их; сотвори с ним чудо, какое сотворил ты не^г^ когда с иноплеменником, задолжавшим одному христианину и не хотевшим было уплатить ему своего долга». С сим и подобными мыслями и с твердым упованием на Господа Бога, Пречистую Его Матерь и святых Его угодников я лег спать и скоро и крепко заснул.

За Богом и святыми его угодниками молитва моя не пропала… Рано утром 29 числа выхожу я на улицу и вижу в ограде, около крыльца, лежит свернутая бумага, и та самая, в которой были потерянные мною деньги; не схожу, а уже соскакиваю с крыльца, не беру, а хватаю бумагу, и — о чудо! — в ней оказываются мои (или, вернее, казенные) деньги все сполна, кроме 3 рублей, вероятно, тех, которые мною были обещаны в награду тому, кто возвратит мою потерю. Какая была тогда у меня радость и как велико было и есть мое благодарение Господу Богу, Пречистой Его Матери и святым Его угодникам, этого я не могу и описать тебе, друг мой! Порадуйся о мне и поблагодари за меня Господа Бога и Его угодников и ты, да, пожалуйста, и рассказывай об этом дивном милосердии ко мне Божием всем, знающим и даже не знающим меня. Кто скажет, что это так себе, случайно, тому я скажу: нет, это воля Господня, это милость и особенная милость Божия ко мне. Да мне и не в первый уже раз доводится получать от Господа разного рода милости. Оглашения о случившемся со мною желаю я не ради тщеславия моего, а ради прославления имени Божия и для того еще, чтобы и другие в подобных случаях обращались с молитвами к Господу Богу, Божией Матери и святым угодникам, а не к знахарям, ворожеям и гадальщицам, что у нас, и притом не в одних только низших сословиях, почти везде еще водится. Само собою разумеется, друг мой, что обещание, о неисполнении которого я выше говорил, мною в первый же воскресный день было исполнено, причем я просил батюшку-духовника моего как при молебне, так и после на литургиях поминать (да и сам я поминаю в своих грешных молитвах), кроме меня и моих родных, и того раба, который покусился было на мое добро, но после пожалел меня, чтобы Господь простил его, не поставив ему в грех и того, что им удержаны 3 рубля — ведь я их обещал тому, кто возвратит мою потерю.

_Друг_твой_Ефрем_Литвинов._

_(Офицер_Сибирского_казачьего_линейного_войска_)[532 - См.: _А.И._Сулоцкий._ Сочинения в трёх томах. — Тюмень, 2000. Т. 1. С. 13–14. — _прим._издателя_].

4 сентября 1868 г.

Усть-Каменогорск.




ЧЕСТВОВАНИЕ СВ. БОРИСА И ГЛЕБА В СТАНИЦЕ ЗАХЛАМИНЕ[Публикуется по тексту: Чествование св. Бориса и Глеба в станице Захламине // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1868. № 44. С. 499–502. — _прим._издателя_]


Близ города Омска, вниз по Иртышу, есть казачья станица Захламина.

Жители ее только еще недавно, не с большим 20 лет, как обращены из крестьян в казаков, потому они, особенно большесемейные, занимаясь скотоводством и рыболовлею, еще с усердием занимаются и землепашеством.

24 июля прошедшего 1867 года мне по одному делу довелось быть в названной станице.

Время, как показывает наименование месяца и числа, было страднее — шел сенокос, да уже поспели и некоторые хлеба, день был будничный — понедельник, но жители станицы, все — от мала до велика, оставались дома: старики и старушки, сидя на завалинах, толковали о своих делах и разных разностях, молодые гуляли по станице и по берегу Иртыша, а дети кто во что горазд играли на улице; словом сказать, никто и ничего дельного не делал. Хозяева дома, в котором я останавливался, на вопрос мой о причине такого явления, отвечали мне, что им работать в тот день грех, что в тот день праздник Бориса и Глеба, во крещении Романа и Давида. «Точно, — заметил я на этот ответ, — ныне Бориса и Глеба, но ведь у вас, как мне хорошо известью, нет в их имя ни престола в вашей приходской церкви, ни часовни в вашей станице, ни даже станичного у вас праздника». — «Так, батюшка, так, ваша правда, — опять сказали мне хозяева, — но Борису и Глебу праздновать нам, захламинцам, велел сам Бог особенным чудесным образом». Я пожелал знать, каким это особенным чудесным образом Господь повелел захламинцам праздновать день страдальческой кончины любимых сыновей равноапостольного князя Владимира, и мои словоохотливые хозяева рассказали следующее.

1. Лет 50 или 60, а может быть, и более тому назад крестьяне наши (мы тогда еще не были в казаках) накануне Борисова дня, собравшись вечерком в кучку (день был воскресный), толковали между прочим о том, что им делать назавтра.

Большая часть мужиков говорили, что надо праздновать ради св. Бориса и Глеба[534 - Это показывает, что день Бориса и Глеба у захламинцев и прежде того был праздничным; только рассказчики не могли мне объяснить причины того, прежнего-то празднования; может быть, в том месте, где жили предки захламинцев (места около Омска стали заселяться только с конца царствования Петра I) до переселения на настоящее место, в честь Бориса и Глеба был храм или, по крайней мере, была часовня.], но один крестьянин решительно воспротивился тому: «Святых, — говорил он, — много в году, каждый день какого-нибудь святого; всем праздновать, так сам без хлеба насидишься, а скотину без сена оставишь; да и чем же выше других святых Борис-то и Глеб, чтобы им праздновать особенно? У меня же в последние дни травы много подкошено, много ее и высохло, завтра непременно надо грести и метать сено; пожалуй, после дожди пойдут, пожалуй, с праздниками сено пригноишь». Как болтал, как говорил этот мужик, так и сделал: наутро отправился на покос, семья у него была большая и почти вся состояла из взрослых; трава, подкошенная ранее, в самом деле вся уже высохла, и сена скорехонько нагребли множество, свалили в копны, свозили в одно место, стали метать и сметали целых пять стогов. Покончив дело, захотели работавшие и поесть, разложили огонь, сварили кашу и все сели около чашки. «Ну, вот мы и с сеном, — с самодовольством и с усмешкой сказал глава семьи, — другие пусть шатаются, пусть праздничают, увидим, когда и что сделают они с своими праздниками». Но недолго издевался кощун над однодеревенцами своими, благоговевшими пред страстотерпцами Христовыми, и немного довелось ему любоваться на пять стогов сухого и зеленого сена. Откуда ни возьмись сорока, — продолжали рассказчики, — и залети она в стан (т. е. в шалаш или палатку, какие делают для себя крестьяне на покосах, удаленных от их жилищ на случай дождя, также для отдыха и сна и проч.); молодые парни, сыновья кощуна, вздумали позабавиться над птицей, вскочили из-за каши, подбежали ко входу в шалаш, закрыли дверь и, сколько ни металась сорока, поймали ее. Затем шуты-шалуны ко хвосту сороки привязали бересто, бересто подожгли и с хохотом отпустили птицу; сорока с переполоха полетела, только не в лес и не в степь, как те предполагали, а на стог сена; сено задымилось, запылало, сорока опрометью со стога слетела, но села на другой, а там на третий стог и так до последнего, и каждый из них, горя сама, зажгла, и все они сгорели дотла, сколько кощун с семьей ни суетился около них, сколько ни гонял от них сороку и сколько тут и после ни бранил он своих детей. Это, батюшко, — прибавили мои собеседники, — был первый нам урок праздновать день св. Бориса и Глеба.

2. А вот другой урок о том же, урок, который был уже на наших глазах, не далее, как лет 25 или около того… Лет-то за 25 утром Борисова дня у наших крестьян случилась по какому-то делу мирская сходка; потолковавши, покончивши дело, крестьяне заговорили о том, как провести им день. Одни говорили, что надобно праздновать по-старому, т. е. весь, целый день; другие, и это большая часть, толковали, что довольно праздновать только утро, только до обеда, и, пообедавши (как тогда большею частию уже и делали), можно и работать; но один нашелся такой, который, подобно прежнему кощуну, говорил, что «где же нам, крестьянам, соблюдать все праздники, что Борис и Глеб не особенно важные святые, что с праздниками, пожалуй, останемся без хлеба и без сена, что я не посмотрю ни на кого, сейчас стану работать» и проч. Так он и отправился на работу тотчас после сходки, а мы, прочие однодеревенцы, поехали в поле, уже помолившись Богу и отобедавши. Только что же? Час места спустя после приезда в поле за колками (за березовыми рощами) в той стороне, где наша деревня, видим дым. «Ах! — кричим. — Дело неладно!». Мужики, которые помоложе, сели на коней (верхами) и поскакали домой; приезжают и видят: дом того самого мужика, который говорил не в похвалу Бориса и Глеба и который выехал с семьей на работу с утра, весь в огне. И так-таки весь дом и со всем имением сгорел дотла, а других домов огонь не коснулся, хотя сначала и некому было спасать их. От какой причины случился пожар, тогда не доискались. После этого нового урока мы свято наблюдаем день Бориса и Глеба; они, батюшки наши, такие грозные (грозны не они, тут было замечено рассказчикам, а грозен Бог к тем, которые не чтут, а, напротив, унижают его угодников); в этот день мы не только не работаем, но и не гуляем (т. е. не пьянствуем, не шумим, не безобразничаем, а как бы желательно, как было бы хорошо, если б и все праздники нашими крестьянами и вообще низшими сословиями были проводимы без гулянок в этом их смысле?!).

«Святым Борису и Глебу, — наконец сказала бывшая между рассказчиками мать семейства, — мы и молимся, и всегда, а особенно в рабочую пору, поодиночке и вместе». На мои расспросы, как они молятся Борису и Глебу, и притом вместе, целыми семействами, старушка хозяйка сказала: «А вот, батюшка, как: утром, например, как встанем и когда нужно приниматься за работы, прежде, доколе был жив свекор, а теперь мой старик муж, соберет всех нас, сам встанет вперед, перед божничкой, а если в поле, то на восток и вслух всех прочитает молитву Иисусову, воскресну (Да воскреснет Бог и расточ…), Богородицу (Богородице Дево, радуйся…), Отчу, т. е. Отче наш, помолится Николаю Чудотворцу, Илье Пророку, затем Борису и Глебу, а иногда и другим святым, потом скажет: «Теперь ступайте с Богом работайте», когда же поработаем, устанем, старик опять всех нас соберет, опять вслух всех помолимся, также, между прочим, Борису и Глебу, затем отпустит, велит отдохнуть, пообедать или попаужнать; и так во все время работ каждый день у нас молятся, кроме других святых, Борису и Глебу».

Август 1868 г.

Омск.




СИЛА ТАЙНОЙ МОЛИТВЫ[Публикуется по тексту: Сила тайной молитвы // Странник. 1862. Т. 2, май. С. 274–276. — _прим._издателя_]


Лет десять назад я жил в городе Тобольске. Там мне нередко случалось бывать в одном обществе, состоявшем по большой части из людей хороших, рассудительных, постоянных и одушевленных благородными и благочестивыми чувствами.

Раз в этом обществе зашел разговор о пользе и силе молитвы, в особенности тайной, которую разумел Господь Иисус Христос, когда говорил: _ты_же,_егда_молишися,_вниди_в_клеть_твою,_и_затворив_двери_твоя,_помолися_Отцу_твоему,_иже_в_тайне_ (Матф. 6, 6). Тут одни припомнили, как пророк Иона, пробыв трое суток во чреве китове, воззвал к Богу и был изрыгнут чудовищем на берег невредимым. Другие упомянули о Данииле, спасшемся после каждодневной уединенной молитвы от уст Львовых, и о том, как апостолы Павел и Сила были заключены в Филиппах в темницу и как, когда они _молящеся_пояху_Богу_, произошло землетрясение, отворились сами собой двери темницы, спали с узников оковы и темничный страж уверовал и со всем своим домом (Деян. 16, 23–34). Иные привели несколько относящихся к предмету примеров из житий святых.

Наконец один человек, не более как средних лет, но уже занимавший по службе довольно значительную степень и пользовавшийся в обществе уважением за скромность, прямоту характера, справедливость в словах и поступках и откровенность, сказал со вздохом: «А я и на себе самом испытал чудодейственную силу молитвы, приносимой Богу втайне. Вот что было со мной в детстве: отец мой, желавши сколько можно лучше приготовить меня к училищу, начал меня учить еще четырех лет, но я шел так тупо, что к 9 годам едва, и то кой-как, мог читать часослов, псалтирь, какую-то естественную историю и один том Деяний Петра Великого, петь по нотам вовсе не умел (я родился в духовном звании) и писал очень плохо. Разумеется, родители мои скорбели, выговаривали мне, иногда даже наказывали; товарищи, из которых некоторые позже меня стали учиться, а между тем далеко опередили меня, смеялись надо мной и хвалились своими успехами; сам я досадовал на себя: я не ленился, напротив, старался. Между тем подошло время представлять меня в училище. Делать было нечего, меня отвезли в ГМ, и, не знаю, каким образом, я принят был мимо первого прямо во второй класс. Но и здесь, и в училище, со мною было то же, что и дома: учитель у нас, сколько теперь могу соображать, был человек способный, он толково объяснял нам катехизис, толковал русскую грамматику, учил арифметике, но я не только не понимал заданного и объясненного, но и на память ничего не мог выучивать. Бывало, товарищи, кончив свои дела, приготовив уроки, гуляют, занимаются детскими играми, а я все за книгой; они ложатся спать, а я сижу; всех ранее и вставал я; часто просил учеников высших классов объяснять мне уроки, томился, плакал, словом, учась, я мучился и, однако ж, являлся в класс не готовый, и потому всегда сидел между самыми последними, между самыми худшими учениками. Наконец как-то утром на квартиру, где жил я, приходит монахиня, как теперь вижу, с довольно большой, длинной книгой под мышкой, без сомнения, для сбора на какой-нибудь монастырь. Так как время приближалось к тому, чтобы идти в класс, я сидел за книгой, твердил урок и плакал. Слезы обратили на меня внимание монахини, с участием она стала расспрашивать о причине, но сам я ничего не мог сказать, залившись слезами еще более; объяснили дело уже мои хозяева. «Молись Богу, дитя мое, — сказала с состраданием монахиня, — особенно тайком от других, наедине, лучше всего ночью: например, когда все заснут, ты встань и сотвори несколько земных поклонов, приговаривая: «Господи, дай мне память, дай мне разумение». Ведь Бог-то милостив, он даст тебе понятие, откроет тебе разумение». Слова доброй, сострадательной старицы пали мне на сердце; действительно, несколько следующих ночей сряду, легши, я притворялся спящим и, когда все засыпали, я потихоньку поднимется, вставал на колена и молился в темноте. И что же? Спустя немного дней ученик, слушавший до прихода учителя в классе у меня уроки и прежде постоянно писавший против меня: «худо», «очень худо», «не знает», — раз пометил против меня: «не худо», в другой: «порядочно, изрядно», а затем стал отмечать и «хорошо, очень хорошо». Этого мало: к концу первой трети из последних я стал первым учеником в классе, первым писался и в списках у учителя. С сих пор, — заключил рассказывавший, — и до конца курса учения по милости Божией шел я постоянно между лучшими сверстниками, как лучший был отправлен в высшее учебное заведение, да и служу по выходе в другое звание, как вам известно, не несчастливо».

О, если б дети и юноши наши, и я заключу, поступали подобно рассказывавшему, т. е. если б в случае своей безуспешности обращались и явно, и тайно к _Господу_разумов_, к Тому, кто _дает_премудрость_мудрым_и_разум_ведущим_смышление_ (Дан. 2, 21)! Конечно, в таком случае менее было бы' мучеников ученья, и из школы более выходило бы людей умных и истинно полезных!




КИРГИЗ НА ПОКЛОНЕНИИ СВ. МЕСТАМИ РУССКИМ И ПАЛЕСТИНСКИМ[Публикуется по тексту: Киргиз на поклонении св. местам русским и палестинским // Странник. 1862. Т. 3, сентябрь. С. 136–145. — _прим._издателя_ Эта статья была первоначально напечатана в 1858 г. в Тобольских губ. ведомостях; ныне же по желанию автора помещается в нашем журнале для приведения события в большую известность{Примечание редакции журнала «Странник»}.]


Птицы — не садовники и ветры — не пахари, а иногда те и другие сеют семена, и не только хлебные и травяные, но и древесные, и посеянное ими не всегда погибает, напротив, произрастает и дает плоды. И где произрастает иногда? Не на возделанных полях, не на доброй земле, а на крышах и потолках домов, в расселинах скал и в трещинах старых, брошенных или небрежно содержимых зданий. Кто видал домы без кровель, особенно крепости, разрушенные неприятелями или оставленные за излишеством и неудобностию места, также замки запустевшие, монастыри без монашествующих, церкви без прихожан и без священнослужения, и проч., тот, без сомнения, с тем вместе видал, сколько на них, почти в каждой трещине, растет и травы всякой, и хлеба, и разного рода деревьев, особенно рябин и берез. То же, по крайней мере подобное, бывает и в мире духовном: семена слова Божия, сведения о предметах веры, правила доброй нравственности, благоговейные чувствования и вообще все религиозное и истинно доброе сеются иногда людьми и не поставленными на то, и не обязанными к тому — такими, от которых, по-видимому, вовсе и ожидать того нельзя. И замечательно, такими людьми семена слова Божия сеются большею частию без особенного намерения, вовсе без желания засеять и оплодотворить невозделанное или запущенное поле чьей-либо души; несмотря на то, они не пропадают даром, напротив, иногда принимаются, всходят, растут и дают обильные плоды (Ев. Лук., гл. 8, ст. 5–15), притом же семена эти иногда всходят и дают плоды на земле, по-видимому, неудобной и почти ни к чему доброму негодной, по крайней мере не приготовленной предварительно к произращению плодов сердечной веры, спасения…

В 1848, 1849 и 1850 годах в Омске жила у меня в услужении немолодых лет тобольская мещанка О. Ковалева, женщина неграмотная, но с отличною памятью и хорошим даром рассказывать виденное и слышанное ею. Живши в первой молодости то в горничных, то в кормилицах, то в кухарках и няньках в хороших домах чиновнических, священнических и купеческих, ездивши с своими хозяевами в Россию, между прочим в Москву, и любя толковать с бывавшими для богомолья в Киеве, Воронеже, на Соловках и в разных других местах, она, таким образом, даже очень многое, судя по ее званию и состоянию, узнала из житий святых и священной истории, а также о святых местах, как русских, так и палестинских; все то помнила и любила при случаях своей братье громко, ясно и толково пересказывать, даже с толкованиями, замечаниями и своего рода нравоучениями. Бывало, в свободное время, особенно в праздники и после обеда, у нее почти всегда сидят несколько старух и других разного рода и пола людей и слушают ее рассказы о виденном и слышанном ею.

В то же время, и именно в 1848-м и в начале 1849 года, жил у меня в кучерах новокрещенный из киргизов Иван Вишневский, парень в то время лет двадцати трех или четырех. Вот краткая и вместе полная история его жизни и похождений. Новокрещенный Иван Вишневский родился около 1825 года в Киргизской степи, Кокчетавского приказа Атгайской волости в ауле Кулбае, не в дальнем расстоянии от Омска. До крещения, в магометанстве звали его Туржаном. Лет до 18 Туржан, подобно многим из своих родичей, более и более русеющих, особенно около Омска и близ других городов и вообще русских поселений, вместе с отцом и братьями летом пас скот своего аула, приготовлял дрова и сено, а зимой возил их на продажу в Омск; в иные годы нанимался к крестьянам окрестных селений в пастухи из стад и табунов. Но на 19-м году отец по недостаточности своего состояния и значительности семейства отдал Туржана в работники к крестьянину деревни Хариной, известной в нашем месте добычею в Иртыше крупной нельмы, множества стерляди и хороших осетров и вообще своим рыболовством. Там, в доброй крестьянской семье, а частию и прежде во время пастушества и зимних поездок в Омск при столкновении с русскими он выучился порядочно говорить по-русски и там же возымел первую мысль оставить веру, или лучше безверие[537 - Самая большая часть киргизов только по имени магометане. Мечетей имеют они чрезвычайно мало, а где они и есть, почти вовсе не посещают их, омовений не соблюдают и проч., и проч.], своих отцов и соплеменников и принять христианство.

Что побудило Туржана к перемене религии магометанской на христианскую? Решаясь на эту меру, он не мог иметь в виду каких-нибудь мирских выгод: в прежние времена новокрещенным из сибирских инородцев давалось от казны по нескольку аршин сукна на кафтан и холста на рубашку и еще кое-что, но ныне этого нет: новокрещенные в настоящее время только пользуются правом приписываться к мещанским или купеческим обществам, не испрашивая предварительно согласия на это тех обществ, и освобождаются на пять лет от государственных податей и на всю жизнь — от рекрутской повинности[538 - Впрочем, для Туржана это ничуть не могло быть лестным, потому что киргизы все без исключения свободны от рекрутчины, да и подать они платят не по душам, а со скота; следовательно, те из них, у которых стад вовсе нет или мало (Туржаново семейство принадлежит к сим последним), совершенно или почти совершенно свободны и от податей…]. Нет, Туржан иными, более простыми и более чистыми побуждениями руководствовался в принятии новой религии. Туржана в наших сибирских крестьянах поражало то, что они ни спать не лягут, ни после сна не встанут, ни за стол не сядут, ни из-за стола не выйдут, не начнут и не окончат никакого дела без того, чтобы не помолились Богу, не сделали по крайней мере на себе крестного знамения, и что они часто даже так, в своих разговорах и при своих занятиях, вспоминают Бога, Господа Иисуса Христа, ангелов Божиих и святых угодников. Живя между русскими в хорошем крестьянском доме, он почувствовал сильное отвращение к кочевой жизни и в особенности к страшной неопрятности киргизов в приготовлении и употреблении ими пищи, в одежде, да и во всем. Теперь он уже с неудовольствием смотрел в киргизах и на то, что они не наблюдают почти никаких религиозных обрядов, что живут почти вовсе без религии. Напротив, Туржану нравилось в русских крестьянах (до 18 и 19 лет, кроме крестьян, из русских он никого еще настоящим образом не видал) их оседлая и, следовательно, спокойная жизнь, также их опрятность в содержании домов, в приготовлении и употреблении пищи и во всем (сибирские крестьяне, а особенно старожилы, действительно отличаются чистотой и опрятностию).

Утвердившись в намерении креститься, Туржан приехал в Омск и объявил о том протоиерею Д.С. Пономареву, который своею ревностию по вере, своим умом и своею ласковостию ко всем многих уже (более 100 человек) из киргизов и евреев просветил светом Евангелия. Но почти в то же самое время молва о намерении Туржана донеслась и до его аула, до его родственников и была причиною многих и сильных для него огорчений, даже почти гонений на него: старик отец, мать, братья и сестры, даже посторонние киргизы прискакали в деревню Харину, уговаривали его оставить, по их словам, безумное намерение, бранили, умоляли его, даже сами себя терзали пред ним. Когда же это не подействовало на него, они насильно увезли его в свой аул, но он убежал оттуда; те опять увезли его и жестоко секли, и это повторялось три раза, до тех пор, доколе со стороны духовного и гражданского начальства не было употреблено действительнейших мер к охранению преследуемого оглашенного.

Как Туржан учился вере и молитвам христианским, как он в 1845 году в Омском соборе священником Иоанном Протопоповым был с именем Иоанна окрещен, кто были его восприемниками (пограничный начальник генерал-майор Вишневский и полковница Анна Лемберг); как он после того принялся было за торговлю с тремя полуимпериалами[539 - _Полуимпериал_ — российская золотая монета, её начали чеканить с 1755 г. ценностью в 5 рублей, 88 пробы, вес в 1 ^90^/^88^ золотника; с 1764 г. — 88 пробы, весом 1 ^47^/^96^ золотника; при Павле I в 1797 г. проба была возвышена до 94 ^2^/^3^ зол., вес уменьшен; в 1817 г. восстановлена 88 проба и вес 1764 года; с 17 декабря 1885 г. –1 золотник 49,2 доли (900 частей золота и 100 частей меди); с 1897 г. на полуимпериалах выбивается означение их курсовой цены: 7 рублей 50 копеек. — _прим._издателя_], которые подарил ему отец крестный; как по неопытности в торговых оборотах, а главное, по своей простоте, добросердечности и доверчивости ко всем проторговался до того, что впоследствии едва мог уплатить долги свои; и как потом пошел по кучерам — все это описывать в подробности нет нужды, история обыкновенная, не представляющая особенной занимательности. Нужнее описать и интереснее знать то, как возродилось в нем новое желание — совершить путешествие к святым местам русским и даже палестинским и каким образом удалось ему исполнить свое желание. Переходя от священника к священнику (бывший Туржан действительно жил преимущественно у лиц духовных), новокрещенный Иван Вишневский наконец в марте 1848 года поступил в услужение ко мне. Здесь-то он встретился с бывалой и словоохотливой старухой, мещанкой Ковалевой, здесь-то в продолжение почти целого года в часы, свободные от работы, он слушал рассказы о городах в России, об обителях иноческих, о мощах угодников Божиих, о чудотворных иконах, о киевских пещерах, даже о гробе Господнем и проч., и проч., и здесь-то возродилось в нем сердечное желание хотя что-нибудь из слышанного им видеть, хотя перед некоторыми только св. останками угодников Божиих и чудотворными иконами помолиться и поучиться в святых местах вере, которую он недавно принял, и благочестию, которое начинал любить сердцем.

Но что было делать новокрещенному? Кому ни сказывал он о своем намерении, ни от кого не слышал слова одобрения. Напротив, многие из-за того смеялись над ним, даже люди степенные и те, которые ему желали добра, которые принимали участие в судьбе его, и те не советовали ему предпринимать столь дальнее путешествие. Они указывали ему на ничтожность или лучше на неимение средств к предприятию и совершению столь отдаленного и продолжительного путешествия (сколько у него было в то время денег, об этом будет сказано после), указывали ему на разные препятствия из-за того между прочим, что он по крещении еще не успел приписаться ни к какому обществу, что еще не совершенно знает и понимает русский язык, а наконец всего более — на бесполезность этого путешествия для его души, для его спасения. Как и почему? Потому, говорили мы (признаюсь, и я был в числе этих советников), что ты не знаешь еще хорошо русского языка и поэтому многого не будешь понимать, что станут рассказывать тебе о святых и святынях, что из всего вероучения христианского ты знаешь только _Верую,_Отче_ и еще весьма немногие молитвы, но и те почти без всякого разумения, поэтому что ни услышишь, все для тебя будет чуждо, непонятно, ничто не удержится в твоей памяти, ничто не падет на твое сердце. Бедняк, о котором идет речь, по-видимому, вполне согласился с нашими доказательствами. Он говорил, что в Россию отправится непременно, только не для поклонения святым местам, а для свидания с отцом крестным, который в то время находился на службе уже не в Сибири, а в одной из западных губерний, и, «быть может, — присовокуплял Иван, — генерал как-нибудь устроит мою судьбу, пристроит меня к какому-нибудь месту». С этим уверением он в половине 1849 года и отправился из Омска в Россию[540 - Сибирь давно уже Россия, несмотря на то, сибиряки, даже и из русских, до сих пор Россией называют одно Доуралье и российскими величают только тех из русских, которые недавно прибыли из России, т. е. из Доуралья. Так и я здесь говорю.].

С тех пор более двух лет о новокрещенном Иване в Омске не было, как говорят, ни слуху ни духу, думали, если и приходила кому мысль о нем, что он или уже не жив, или остался навсегда в России, приписавшись там по ходатайству своего восприемника к какому-нибудь обществу и поступивши к кому-нибудь с хорошим жалованьем в услужение. Так думал между прочими и я, и тем более, что он при отъезде из Омска обещался непременно посылать письма к отцу[541 - Отец, братья и прочие родственники давно уже примирились с Иваном, и Иван, как до поездки в Иерусалим, так и после поездки, быват в гостях в родном ауле и там старался родных своих, в особенности отца, хотя и тщетно, склонить к вере Христовой; да и отец его, равно как и прочие родные, бывал (и часто) у Ивана, доколе он жил в Омске; отец в последнее время даже выделил ему часть своего скота.] и другим родственникам именно через меня; между тем обещанных писем от него во все два года не было ни одного.

Но каково же было мое удивление, когда в самом конце 1851 года Иван явился ко мне здоров и благополучен, явился в хорошем платье, с низкими поклонами, с большим запасом миниатюрных икон и крестов перламутровых и кипарисных, с пальмовой ветвию, с свечой, на какие принимают в Иерусалиме накануне Пасхи небесный огонь, с огромным изображением самого Святого Града, с камешками из Иордана и Геннисаретского озера и проч., и проч., а что всего важнее — с изрядным разумением веры христианской и с знанием евангельских событий и положения многих святых мест — и русских, и палестинских, и частию греческих. Оказалось, что Иван в 1849 году говорил о поездке из Сибири в Россию будто бы только с целию свидания с своим отцом крестным единственно для того, чтобы отклонить от себя людские насмешки и чтобы более не слышать несогласных с его пламенным желанием советов (потому на запад России к своему восприемнику он совсем не ездил и от офицера, который его вез, отстал еще в Москве). Оказалось, что мы, не советовавшие ему предпринимать путешествие к святым местам, судили тогда единственно по-человечески, забывая слова Спасителя, что (Матф. гл. 5, ст. 6) _алчущие_и_жаждущие_правды_ — праведности и всего душеполезного — _насытятся_, т. е. рано или поздно получат удовлетворение своему пламенному желанию, и сам Господь будет содействовать к тому путями и средствами, иногда только Ему одному ведомыми. И действительно, все путешествие новокрещенного Ивана Вишневского было делом особенного о нем попечения Божия: из Омска он отправился всего с десятью рублями на ассиг. и с платьем, только самым необходимым. С этими деньгами провел в путешествиях более двух лет, обошел, объездил и оплавал множество мест России и Турции и возвратился в очень хорошем платье, даже с некоторым количеством денег на первое обзаведение. Куда ни приходил он, к кому ни являлся, везде и все принимали его с благоволением, ласкою и почти никогда и ни в чем ему не было отказа. Конечно, многих располагало в его пользу то, что человек, отправляющийся на поклонение святым местам, есть только лишь просвещенный верою Христовою киргиз; в пользу его много действовали и его простосердечие, и его простота, заметные в нем при первом взгляде на его азиатское, но, замечу, лучшее из киргизских, лицо и с первых его слов. При всем том нужно было особенное благоволение Божие, чтобы так хорошо и так благополучно устроилось его путешествие. Впрочем, из рассказа о самом путешествии это будет виднее.

Новокрещенный Иван Вишневский к путешествию за несколько тысяч верст в Омске, как и было уже замечено, денег имел всего 10 рублей ассигнациями. Но один офицер (капитан Н. Андриевский), перемещенный на службу в армию, увез его из Омска даром с тем только, чтобы сопутник во время дороги служил ему.

В Москве, где Иван отстал от офицера, у него не было ни одного знакомого, у кого бы мог он приклонить свою голову, но не прошло и двух дней, как нашлись благодетели (между прочими купец Орлов), которые приютили его к себе. Поклонившись московским чудотворцам, помолившись пред чудотворными иконами и посетив разные монастыри и храмы древней нашей столицы, Иван направил путь свой в Троицкую лавру на поклонение основателю ее преподобному Сергию, а оттуда прошел в Переславль-Залесский поклониться святым столпникам Никите и Даниилу; был затем в Ростове и лобызал мощи, кроме прочих ростовских чудотворцев, поборника православия и спасателя житий угодников Божиих святителя и чудотворца Димитрия и просветителей ростовской страны Леонтия, Исаии и Аврамия. Был и в Ярославле при мощах благоверных князей Феодора и чад его Давида и Константина, а также и при мощах других двух князей — Василия и Константина. Оттуда чрез монастыри Толгский и Южский и чрез города Углич и Тихвин он пробрался в Петербург. В Петербурге он прожил полгода, но и здесь нужды ни в чем и никакой не знал: добрые люди поили, кормили и одевали его даром, чего ему в Киргизской степи, даже в Омске никогда и не мечталось. Но этого мало: по наставлению добрых и знающих людей Иван Вишневский явился к Гр. Ш., к покойному митрополиту С.-Петербургскому Никанору и некоторым другим высоким особам и объявил о своем намерении идти в _старый_Иерусалим_ (это его слова). Все принимали его с благоволением, все милостиво расспрашивали о его происхождении, о его желании отправиться ко святым местам и пр. и так щедро наделили его деньгами (между прочими Его Высокопреосвященство м. Никанор дал ему 70 рублей серебром), что к концу пребывания в Петербурге он имел, кроме хорошего платья, до 350 рублей серебром. Оказалось, было препятствие к выдаче нашему пилигриму заграничного паспорта и даже к жительству его в столице затем, что он по крещении еще не был приписан ни к какому сословию, да и срок вида, данного ему от омской градской полиции на отлучку в Россию, давно уже истек, но и это препятствие было устранено: ему, как неопытному в жизни и до очевидности чуждому всяких плутней, сделали снисхождение.

На пути из Петербурга летом 1850 года наш путешественник поклонился угодникам и святынями новгородским, тверским, вторично московским и наконец киевским. С этого времени ему начали попадаться и спутники в Иерусалим: в Москве их оказалось трое, в Киеве десятеро, а в Одессе уже до 60 человек. Из Одессы пароход доставил поклонников в Константинополь, а оттуда корабль, зашедши наперед в Смирну и Бейрут, перевез их в Яффу — место пристанища всех европейских пилигримов. Подивимся: новокрещенный Иван в непродолжительное свое пребывание в Константинополе благодаря благочестивой и щедрой Нат. П. Ч. успел побывать там, куда только немногие и из образованных и знатных христиан успевают проникать, а именно в Софийской мечети.

Во Святую землю Иван в числе других поклонников прибыл осенью 1850 года и там — частию на месте в Иерусалиме, частию в путешествиях — в Вифлеем, на Иордан, Мертвое море, в Назарет, на гору Фавор, Геннисаретское озеро и прочие места, священные некогда присутствием и чудесами Искупителя нашего Господа Иисуса, — провел всю следующую зиму и половину лета 1851 года. Конечно, путешествия от Петербурга до Одессы и от Одессы до Святой земли, а равным образом и по самой Святой земле стоили Ивану почти всех денег, вывезенных им из Петербурга; однако ж он и при этом нужды никакой не терпел: например, во всю бытность в Палестине содержал его пищей молодой тульский или калужский купец Сушкин, который по благочестию своему решился всю свою жизнь провести в иноческом звании при гробе Господнем. Но важнее пищи телесной была пища духовная, которою Иван напитался в бытность во Святой земле: грамотные, образованные русские поклонники во всех святых местах, как для собственного назидания, так и для научения неведущих своих соотечественников, читали и рассказывали относящиеся к тем местам евангельские (а также и из истории Ветхого Завета) события; наш младенец во Христе все это слушал, слагал в сердце своем, и вот он возвратился оттуда если не мужем, совершенным в деле веры, то все же и не младенцем. Слушая его библейские рассказы, право, иной, не знавши его прежде, готов думать, не учился ли он в детстве священной истории или по крайней мере не грамотный ли он, не читает ли сам Евангелия. Весьма хорошо сделал Иван, что взял с собой разные вещи от святых мест, например, пальмовую ветвь, с которою стоят в Иерусалиме, свечу, на которую принял свет от огня небесного, ежегодно сходящего накануне Пасхи на фоб Господень, камешки из Иордана, ракушечки с Геннисаретского озера, листья теревинфа[542 - _Теревинф_—_вероятно, имеется в виду теребинт (terebint) — деревья и кустарники со смоляными ходами в ветвях. Распространены в тропиках, в Средиземноморье, Андах Южной Америки, в Маньчжурии, Японии и т. д. — _прим._издателя_], кусочки камня, отбитого от горы Фавора, и пр., и пр. Нельзя не похвалить его и за то, что запасся планом Иерусалима (аршина в полтора вышины и чуть не в сажень длины), писанным на холсте масляными красками, с изображением около него многих событий из ветхозаветной и новозаветной св. истории… Каждая из помянутых вещей напоминает ему место, откуда взята, да напоминает и события евангельские, которые на том месте случились; равным образом здания гор. Иерусалима и разные липа, хотя и не искусною рукою изображенные около него, приводят ему на память слышанные им истории тех зданий и лиц и тем вместе возбуждают в нем благоговейные мысли и чувствования. Смотря на описываемого новокрещенного, когда он развертывает и рассматривает план св. города и изображенные вокруг него библейские события, в тысячный раз видишь на опыте, как и справедливо сказал св. Григорий Великий, иди Двоеслов, что иконы для неграмотных суть священная история.

Богомолец киргиз возвратился из Св. земли в Россию в августе 1851 года и от Одессы до Киева, от Киева до Москвы и от Москвы до Тобольска и Омска — словом, везде находил себе самый радушный прием и от многих, сверх того, получал или вещи для него, бедняка, довольно ценные, или по нескольку денег на дорогу и на обзаведение при водворении в Сибири на постоянное жительство.

Новокрещенный Иван Вишневский в настоящее время уже приписан в мещане Тюмени и там женился. Кажется., кстати будет сказать здесь, что несколько подобный рассказанному другой случай был в Сибири в начале XVIII века — в 1713 году. Остяцкий Кондинской волости князец Алачев ездил на поклонение святыне киевской. По какому же поводу? А вот по какому: митрополит Тобольский Филофей Лещинский при обращении Алачева с семейством в христианство неоднократно говорил ему, что и русские некогда, как он теперь, переменили поклонение идолам на поклонение Христу, что начало сего спасительного переворота в жизни русских последовало именно в Киеве и что там многие из первых христиан русских почивают нетленно своими телесами. Алачев и решился поездкою в Киев как бы проверить истинность слышанного им от своего просветителя.




КРЕЩЕНИЕ КОКАНДЦА К ГОРОДЕ ОМСКЕ[Публикуется по тексту: Крещение кокандца в городе Омске (Корреспонденция «Странника») // Странник. 1877. Т. 2, май. С. 250–255. — _прим._издателя_] (КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ «СТРАННИК»)


В Омске, Семипалатинске, Усть-Каменогорске, Петропавловске, Кокчетаве и других городах, селах и станицах, расположенных или по линиям Иртышской и Горькой, или в соседней с ними Киргизской степи, случаются обращения к вере христианской частию из иудеев и идолопоклонников, а преимущественно из магометан — киргиз и татар. Но все или _почти_ все эти обращения бывают малоинтересные, самые обыкновенные, например, киргиз байгуш (нищий, бедняк), принимает христианство, думая, что авось Господь Иисус Христос милостивее Магомета и что авось он расположит христиан русских к прокормлению его и его голодной семьи; или молодая жена старого киргиза принимает веру Христову в уверенности, что чрез это она избавится старого мужа и, быть может, выйдет за молодого русского или хотя и киргиза же, но выкрещенного и, главное, за молодого; иной молодой киргиз крестится потому, что с детства жил у русских в пастухах или работниках, привык жить в доме и, следовательно, в тепле даже зимой, привык питаться хорошим хлебом и другими съестными припасами досыта, видеть в домах чистоту и опрятность[544 - Сибирячки-крестьянки и казачки действительно любят наблюдать в своих домах чистоту и опрятность, к чему привыкают и переселенки в Сибирь из России, только не вдруг, не скоро.], носить белье и верхнее платье, хотя и простое, но и опять-таки чистое, опрятное и в достаточном количестве, а также и видеть во многих добрых семействах моление Богу всех членов семейства по утрам и вечерам, пред обедом и после обеда, пред началом работ и проч., и этот молодой степняк, привыкший ко всему русскому, страшится возвратиться к киргизскому житью в холоде (в войлочных юртах) и голоде, часто в нищете и без богомоления, всегда в неряшестве и проч., и вот он начинает твердить христианские молитвы, а наконец подает прошение о крещении его, чего, конечно, и способляется[545 - У пишущего эти строки в конце 40-х и начале 50-х годов жили в кучерах два выкрещенных киргиза — Иван и Степан, принявшие христианство именно по таким обстоятельствам. Впрочем, оба они были хорошие люди и порядочные христиане, последний притом честный (мелкий) торговец, а первый (Иван) — непрестанный и неустанный путешественник на поклонение св. местам не только русским, но и палестинским.].

Не таково было обращение и последовавшее затем 24 февраля сего 1877 года в Омской казачье-войсковой Николаевской церкви крещение молоденького магометанина. Сейчас названный магометанин по имени _Хаким_ 8 лет был природный сарт[546 - _Сарт_ — от тюркск. «купец»; старинное название населения городов Средней Азии. — _прим._издателя_], подданный бывшего Кокандского ханства, из самого города Коканда. При взятии русскими войсками столицы кокандской Хаким лишился отца, матери и других родственников и вместе со многими другими кокандцами бежал в соседние горы (по выражению русских простолюдинов, в камни), там был настигнут и взят в плен посланными за беглецами в погоню казаками, и затем начальством казачьего отряда отдан под надзор, или, лучше сказать, для прокормления и охранения 1-го Сибирского казачьего полка из гор. Кокчетава молодому, лет 23 или 24, казаку Митрофану _Перемитину,_ разумеется, согласно собственному желанию сего последнего. Казак Перемитин поил, кормил мальчика, как мог, одевал и обувал его, обращался с ним ласково, даже за его смышленость, расторопность и вообще за добрые качества полюбил его, как будто бы брата своего маленького или даже как бы сына; да и мальчик привык, привязался к казаку, своему питателю, как бы к своему брату или, лучше, как бы к своему родному отцу. И вот на это доказательства: когда в Кокание все поуспокоилось, когда кокандцы покорились русским и перестали волноваться. то немало находилось сартов, киргиз и других магометан из бывших кокандских подданных, которые готовы были, так сказать, вырвать из рук христианина и принять к себе на воспитание сироту-единоплеменника и единоверца, маленького Хакима, но Хаким ни за что не хотел отстать от казака Перемитина и ни к кому другому не шел на житье, даже, как сам он тогда толковал, не пошел бы и к отцу своему родному, если бы он и оказался жив (между прочим и потому, что отец его был в семейной жизни нехороший человек и что промышлял он конокрадством, за что неоднократно подвергался наказаниям и от бывшего своего кокандского начальства). Будучи около полутора года неразлучен с своим, как говорят, поильцем и кормильцем и постоянно во все это время находясь между русскими, будучи притом весьма способным от природы, мальчик Хаким скоро выучился говорить по-русски, даже успел затвердить несколько христианских молитв.

К осени прошедшего года истек срок службы отряду 1-го полка Сибирского линейного казачьего войска в Туркестане, и ему нужно было возвратиться в места своего расположения, т. е. в Акмолинскую область в Кокчетав и соседние с ним станицы и выселки. Малолетний сарт Хаким ни за что не хотел отстать от сибирских казаков и остаться на родине, даже он начал заявлять желание принять крещение. Посему Перемитин и стал хлопотать, чтобы отпустили Хакима с ним в Сибирь, окончательно отдали бы сироту на его попечение. Начальство Сырдарьинской области не нашло к тому препятствия[547 - Окончательное свидетельство о том дано Перемитину от 18 октября 1876 г. за № 9309 за поднисом начальника гор. Ташкента, полковника Медынского.], и вот осьмилетний сарт потянулся из Ташкента с партией казаков в Кокчетав. В пути Хаким, несмотря на свое малолетство, по своей смышлености, расторопности и знанию местных языков и народных обычаев нередко бывал полезен не только для своего попечителя, а и для целой партии, при которой он находился: партия только еще выступает с места дневки или ночлега, а Хаким уже несется верхом вперед в аулы (деревни, селения кочевников), лежащие на пути, по приезде знакомится там с аульными, узнает, кто из жителей погостеприимнее или посостоятельнее, затем встречает свою партию и сообщает, кому следует, нужные сведения: партионный начальник обращается с ласками, с вежливостию к указанным из местных жителей, и вся партия сыта и довольна[548 - От Ташкента до Омска отряд шел 4 месяца, но от места своего постоянного расположения, из Ферганской области, он тянулся целых 6 или 7 месяцев.]. На пути же следования для Хакима, а и еще того более для казака Перемитина встречалось несколько искушений: сарты и киргизы, видя, что их малолетний соплеменник и единоверец едет с русскими и к русским на житье и соображая, что он, пожалуй, примет и веру русских, предлагали свои усердные услуги принять его на свое попечение и воспитать его, как своего родного, а казака избавить чрез то от напрасных издержек и неинтересных для него хлопот и пр., и пр. В особенности же сильно было искушение для Перемитина в Семипалатинске: здесь один татарин[549 - Семипалатинск едва ли не преимущественно населен татарами, о числе их там и их достатке можно заключить из того одного, что у них 6 или 7 мечетей, тогда как у христиан только две церкви.] предлагал Перемитину за то, если он передаст Хакима ему на воспитание, 300 рублей денег и двух лошадей; казак, однако ж, победил как предыдущие, так и это последнее искушение — отверг соблазнительное для него предложение, и это сделал он тем охотнее, что мальчик никак не соглашался отстать от него, что мальчик уже настоятельно требовал сколько можно скорее крестить его, чего, однако ж, нигде на пути от самого Ташкента, а равно и в Семипалатинске за не продолжительностию остановок там партии сделать было невозможно.

В Омске, чрез 700 верст от Семипалатинска, кончились для мальчика-сарта томление и боязнь, как бы не остаться на всю жизнь магометанином, а для казака, его попечителя, — искушения, соблазны оставить за деньги, за подарки от магометан желающего просветиться светом Христовым во тьме магометанского лжеверия. Так как партии казаков, возвращавшейся со службы из Туркестанского края, в Омске, как резиденции управления Сибирского казачьего войска, необходимо было остановиться на несколько суток, следовательно, для казаков свободного времени могло быть довольно много, и так как Хаким все настойчивее и настойчивее упрашивал окрестить его поскорее, то Перемитин и его начальник-урядник и обратились к духовенству казачье-войсковой Николаевской церкви с просьбою о крещении осьмилетнего сарта Хакима. Духовенство не отказалось исполнить эту святую просьбу: мальчик — круглый сирота, следовательно, некого (что, пожалуй, при других обстоятельствах и нужно бы было сделать) спрашивать о согласии на принятие им крещения; мальчик начальством Сырдарьинской области отдан на (полное) попечение приютившего его казака, мальчик хорошо одет и обут и чисто, опрятно держится, следовательно, любим своим попечителем; мальчик сам высказывает сильнейшее желание сколько можно скорее креститься и, кроме того, уже приготовлен ко крещению, довольно удовлетворительно знает и отчасти понимает христианские молитвы, в чем казачье духовенство лично удостоверилось чрез испытание желавшего креститься; а Перемитин, с своей стороны, еще сделал формальное письменное заявление, или, что так же, обязательство воспитывать сироту по-христиански и, что тоже важно для утверждения в вере, отдать его в имеющееся в Кокчетаве казачье училище, где между прочим преподается и Закон Божий. И вот осьмилетний сарт Хаким 24 февраля сего 1877 года, как уже и сказано в начале статьи, в Омской казачье-войсковой церкви[550 - Прекрасная Омская Николаевская церковь называется казачьею и войсковою от того, что она построена (в 1830–1842 гг.) на пожертвования от всего Сибирского линейного казачьего войска и доселе состоит в заведывании казачье-войскового правления. Духовенство ее жалованье получает из войсковых сумм, и жалованье его несколько выше жалованья духовенства, состоящего при прочих церквах казачьего ведомства.] старшим священником оной и вместе городским благочинным П. Пономаревым, по наречении _Иоанном,_ сподобен святого крещения и миропомазания. Восприемниками от купели были попечитель, воспитатель крещеного кокчетавский казак Митрофан Перемитин и набожная, притом очень добрая, старушка Ал. Ст. Чернавина.

Дня через два или три после того казаки, а при них и новокрещенный Иван Перемитин (настоящая фамилия новокрещенного) отправились в место своего жительства, т. е. в степной городок (от Омска слишком в 500 верстах) Кокчетав. Священник, окрестивший осьмилетнего сарта, имеет вскоре писать кокчетавскому священнику, чтобы он присмотрел за новокрещенным, чтобы он обращал особенное на него внимание как в училище, так и в доме у казака Перемитина.

2 апреля 1877 г.

Омск.




ВОЗВРАЩЕНИЕ К ПРАВОСЛАВИЮ СОВРАТИВШЕГОСЯ В ИУДЕЙСТВО[Публикуется по тексту: Возвращение к православию совратившегося в иудейство // Странник. 1870. Т. _4._ С. 313–314. — _прим._издателя_]


В Иркутске в конце прошедшего 1869 года случилось поучительное и вместе весьма замечательное в религиозном отношении событие. Жил там с давних пор выкрещенный из евреев поселенец по имени Николай Павлов. Но с давних же пор (в 1846 году) этот выкрещенец отпал от принятой им веры Христовой, возвратился в оставленное им прежде иудейство, пробыл в нем 23 года и так дожил уже до старости. Неизвестно, употребляло ли прежнее епархиальное начальство какие-нибудь меры к возвращению в православие отщепенца Павлова; но настоящее епархиальное начальство употребляло для того самые деятельные меры — поручало нескольким протоиереям или иереям наставить его в истине. Даже сам высокопреосвященнейший архиепископ Иркутский Парфений старался вразумить его; но заблудший всё-таки оставался в своём заблуждении, не хотел и слышать о возвращении к оставленной им вере Христовой.

Наконец вот что случилось с упорствовавшим в иудействе: в сентябре или октябре месяце прошедшего года заблудший в вере старик Павел, живший в соседнем с Иркутском селении Жилкинском, тяжко заболел. По прошествии двух недель болезни больному в одну ночь явился во сне неизвестный ему (но, судя по некоторым чертам в явившемся, это, кажется, св. апостол Павел) старец и сказал: «Доколе ты будешь гнать Христа и не принадлежать святой церкви? Я сам был гонителем, но по милости Божией сделался посланником (апостолом, конечно) Христа»… Но лучше пусть видение свое и все дело своего возвращения в христианство расскажет сам бывший отступник от веры Христовой Николай Павлов, как он рассказал это в прошении своем от ноября прошедшего 1869 года к высокопреосвященнейшему Парфению.

Вот оно:

«Ваше высокопреосвященство, святый архипастырь и милостивый отец заблудших!

Небезызвестен вам я и мое дело, которое ведется с 1846 года о моём заблуждении относительно оставления святой православной веры и совращения обратно в еврейскую, и потом разные напрасные усилия вашего высокопреосвященства и святых отцов о возвращении меня в лоно святой греко-российской Церкви. Ныне, припадая к вам, осмеливаюсь открыть одно обстоятельство, потрясшее мое престарелое тело до глубины души. Вот оно: живя в Жилкинском селении, где я назад тому несколько времени заболел и боль моя продолжалась недель около трёх, по истечении второй недели однажды во время сна ночью я увидел видение: ко мне подошёл какой-то старец и говорил: «Долго ли ты будешь гнать Христа и не принадлежать святой Церкви? Я сам был гонителем, но по милости Божией сделался посланником Христа». На что я отвечал ему: «Теперь я нездоров; как могу взять это бремя на себя и уверовать?» После чего он опять обратился ко мне и сказал: «Веруй только, и ты будешь здоров», и дал мне в рот крошку чего-то вроде хлеба; я съел, и видение скрылось. Назавтра утром у меня сделалась испарина, я почувствовал себя лучше, стал понемногу выздоравливать, и теперь, как видите, слава Всевышнему, я здоров. После всего случившегося я, припадая к вашим стопам, владыко святый, с многогрешным, недостойным прощения раскаянием в своем тяжком заблуждении, прошу вас не оттолкнуть грешника, приносящего истинное раскаяние свое в прежнем тяжком грехе, и прошу у вас одной только милости — наставить меня на путь света и истины святой Христовой Церкви».

Само собою разумеется, что архипастырь иркутский был весьма рад возвращению заблудшей овцы в стадо Христово: на прошении Павлова он написал (22 ноября): «Замечательное событие!» — дело об его упорстве в вере еврейской приказал консистории прекратить, а самого его, согласно его прошению, для лучшего наставления и утверждения в вере христианской поместил на жительство в Вознесенский монастырь[552 - «Ирк. епарх. вед.» 1869 г. № 49, стр. 423 и след.], — тот самый, где почивают мощи первого самоместного Иркутского епископа Иннокентия и где со времени введения в нем общежития процветает наилучший порядок монастырской жизни.

22 апреля 1870 года.




СЛОВО НА ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ СИБИРСКОЙ ВОЕННОЙ ГИМНАЗИИ (22 АВГУСТА 1876 Г.)[Публикуется по тексту: Слово на пятидесятилетний юбилей Сибирской военной гимназии (22 августа 1876 г.) // Странник. 1876. Т. 4, ноябрь. С. 1–8. — _прим._издателя_]


_Помянух_дни_древния,_и_поучихся_ (Псал. 144, 5)

И один человек (разумеется, способный и добрый), если живет и служит долго, например, лет 50, и в особенности, если служит он на местах видных, может много сделать добра, многим и многим может принести пользу. Не тем ли более может сделать добра, не тем ли большему числу людей в состоянии доставить пользу целое какое-нибудь общество, целое учреждение или учебно-воспитательное заведение, если оно существует долго — целые столетия или полустолетия?!

Справедливость этой мысли, предстоящие, может быть доказана и одним беглым взглядом на историю нашего учебно-воспитательного заведения, которое, хотя и под разными наименованиями — сначала казачьего училища, потом Сибирского кадетского корпуса и, наконец, Сибирской военной гимназии, просуществовало 50 и более лет[554 - Казачье училище в Омске было открыто еще в 1813 г., но оно первоначально существовало, так сказать, домашним образом — на одни и самые бедные казачьи крохи, без штатов, без собственного здания для помещения и проч. Но в 1826 году даны были ему штаты, для помещения было отдано ему каменное здание, лишь пред тем выстроенное для войсковой канцелярии; с того же года суммы на содержание его стали отпускаться государственным казначейством. Торжество открытия казачьего училища по новым штатам и в новом здании происходило именно 22 августа 1826 года.], и пятидесятилетний юбилей которого ныне мы празднуем.

Первоначально состав здешнего учебно-воспитательного заведения был ограниченный: училась какая-нибудь сотня детей, но потом число учеников возросло до двух с половиною сот, а теперь их учится уже более 300 человек. Первоначально получали здесь образование и воспитание одни дети казачьего происхождения, а потом вместе с ними стали учиться дети потомственных дворян и сибирских линейных офицеров, затем ко всем этим присовокупились дети личных дворян, а наконец и дети всех сословий — духовенства, купечества и проч. Первоначально и цель образования воспитанников здешнего учебно-воспитательного заведения была очень ограниченная приготовлять способных офицеров, а пожалуй и мастеровых, только для Сибирского казачьего войска, а потом и она расширилась: было положено приготовлять офицеров как для казачьего войска, так и для сибирских линейных батальонов и с тем вместе для расположенной в Сибири артиллерии.

В первое время существования нашего учебного заведения средства к образованию и воспитанию сибирского юношества были ограниченные. Например, суммы на содержание училища отпускались небольшие[555 - С 1826 года из государственного казначейства отпускалось только 50 тысяч руб. ассигнациями, а до того (из войсковых сумм) и гораздо менее, помнится только, по 19 тысяч рублей ассигнациями.], но с течением времени их стало отпускаться более и более, так что в настоящее время казна каждогодно издерживает на него более 100 тысяч руб.[556 - От 118 до 120 тысяч руб. сер.], в настоящее время иные из наших преподавателей получают содержание большее, чем какое получают университетские профессоры, и на одни постройки к зданию заведения теперь, как всем известно, ею отпущено чуть не полмиллиона (400 тысяч). Щедры и милостивы были к нашему учебному заведению и покойные Государи — Александр Павлович и Николай Павлович, а и тем более щедр и милостив к нему ныне царствующий Государь Император Александр Николаевич.

Курс наук, преподававшихся первоначально в училище, был довольно тесный, но впоследствии, особенно когда училище было переименовано в кадетский корпус, он расширился. Впрочем, и теперь, когда собственно военные предметы из преподавания в военных гимназиях устранены, наук в нашем учебном заведении преподается еще весьма немало, по крайней мере вполне достаточно для приготовления молодых людей к успешному слушанию специальных курсов военных училищ и училищ артиллерийского и инженерного. Пособий к надлежащему изучению преподаваемых предметов в первое время в училище, как слышно, было очень недостаточно: библиотека, например, состояла едва из нескольких десятков или сотен книг; печатных руководств, учебников почти совсем не было; для изучения географии находился один и единственный экземпляр географических карт, а для решения арифметических и вообще математических задач во всех классах существовали только три-четыре доски, тогда как в настоящее время в нашей библиотеке насчитывается до 15 тысяч томов, печатных руководств почти по всем предметам много[557 - В классной (и не фундаментальной) библиотеке их имеется до 6000 экземпляров.], а разных классных пособий у нас находится если не в излишестве, можно сказать — на зависть учебным заведениям других ведомств. Сил учащих и воспитывающих первоначально было мало — пять, шесть, десять человек, но впоследствии число их возросло до весьма значительного количества: например, в настоящую пору, кроме начальников, у нас одних воспитателей 15, а преподавателей до двадцати, притом учащие и воспитывающие силы прежнего времени были, если только можно так выразиться, не так вески, не так мощны, как в настоящее время — в настоящее время, не говоря уже о начальниках, почти все преподаватели и значительная часть воспитателей получили образование в высших учебных заведениях, а прежде этого не было. Наконец, к воспитательным и учебным пособиям (по крайней мере в религиозно-нравственном отношении) нашего заведения в конце первой половины его существования, и именно в 1848 г., присовокупились два новых или почти новых пособия: это свой отдельный, необязанный приходскою и никакою епархиальною службою законоучитель и свой собственный храм. Правда, закон Божий в нашем учебном заведении преподавался и прежде означенного (1848 г.) времени, преподавался и всегда, но он преподавался иногда диаконом[558 - Илией Поликаровским.], а иногда хотя и священником[559 - Александром Шестаковым.], но священником приходским, у которого всегда были два или даже три предмета служебной заботливости — это, во-первых, многочисленные не только городские, а и деревенские прихожане, во-вторых, духовенство, входившее в состав окружного благочиния, и в-третьих, и только в-третьих, воспитанники заведения, тогда как у законоучителя, принадлежащего исключительно одному учебному заведению, единственный предмет его попечения составляют всегда его ученики и духовные дети — питомцы заведения; им, а не другому кому, принадлежит сердце законоучителя, им, а не кому иному, принадлежат и его знания, им одним посвящаются все его силы, все время и все труды. Правда, воспитанники и первых годов существования нашего учебного заведения храмы Божии посещали, но они посещали их, по крайне ограниченному в прежнее время числу церквей в Омске[560 - Церквей и с соборной в г. Омске до 1840 г. было только 2, затем до 1848 г. — три, а теперь их (с домовыми, кладбищенской, острожной и проч.) уже девять.] и их крайней в то время, особенно в зимнюю пору, тесноте[561 - В зимнее время богослужение совершаюсь только в теплых, первых со входа половинах церквей, потому теснота в них по воскресным и праздничным дням бывала страшная — в собственном смысле слова нельзя было перекреститься. Но теперь и холодные, и передние части омских церквей обращены уже в теплые.], очень редко; например, зимой за всенощными бдениями они никогда не бывали[562 - Всенощные бдения в то время зимою во всех церквах совершались утром, часа в два или три; будить и водить воспитанников так рано было неудобно.], да и за литургиями бывали только поочередно, попеременно, в одном половинном своем составе. Напротив, когда в заведении был устроен храм свой, то уже за обоими богослужениями бывали и могут бывать все воспитанники, и не только воспитанники, а и служащие; в своем храме могли и могут свободно, без всякого стеснения и без всяких развлечений молиться и служащие, например, о преуспеянии их питомцев в учении и доброй нравственности, и сами питомцы — одни о раскрытии своих способностей, другие о поддержании их на пути успешного учения и благонравия, третьи о помиловании, прощении им каких-либо их нравственных падений.

Да не скажет кто-либо при этом, что воспитанники как других учебных заведений, так, следовательно, и здешнего вообще за богослужением бывают как-то рассеянны и невнимательны к тому, что во время его совершается, читается, поется и говорится, что питомцы учебных заведений вообще стоят во храмах как-то без страха Божия, без религиозных чувств, без внутренней молитвы, если когда и молятся, то молятся только телом, машинально. Нет и много раз нет — сказать это и подобное о всех воспитанниках нельзя, было бы слишком обидно для них, даже грешно. Это смело может сказать давнишний здешний законоучитель и совершитель богослужения во св. храме сем. Знакомым с царством растений, да многим научно и незнакомым с ним, известен один цветочек замечательный: цветочек тот (это ландыш) благовонный, его приятный запах довольно издалека можно ощущать, но его самого почти никому не видать — он незрим для проходящих. А почему? Потому что он маленький и растет в лесу под большой и широкой травой, он как бы с намерением прячется, скрывается от взоров людей. Таковы именно и все истинно религиозные люди, а между ними и воспитанники с религиозным направлением: они не станут рассказывать другим о своей набожности, не будут обнаруживать пред посторонними своих святых мыслей и благоговейных чувств.

Питомник, сад для возращения и распространения в сибирском крае военного и общего образования, вот уже 50 лет тому назад, насажден здесь правительством; средств для возделывания его дано довольно, даже много; и сил трудящихся над его возделыванием, сил притом хороших, весьма достаточно. Но были ли и есть ли плоды от сего питомника, и если были и есть, то каковы они?

В одном месте св. Евангелия (Матф. 20, 29–34) рассказывается следующее: раз Господь Иисус Христос в сопровождении учеников и множества народа проходил городом Иерихоном; на улице подле дороги сидели двое слепых нищих. Слепые, узнавши, кто мимо их проходит, подняли крик: _«Господи,_Сыне_Давидов,_помилуй_ны_, сжалься над нами, исцели нас». Милосердный Господь остановился, подозвал слепых к себе, спросил, что им нужно от Него, и когда те сказали, Он, прикоснувшись к очам их, изрек: _«Прозрите»,_ и они тотчас стали видеть.

Каждогодно, и именно в настоящую пору года, с целой Сибири являлись и являются в наше учебное заведение по нескольку десятков детей-малолетков. Все или почти все они, несмотря и на свое происхождение по большей части от родителей благородных, как и помянутые иерихонские несчастливцы, слепы, только, разумеется, не в физическом отношении: по житью своему до 10- и 12-летнего возраста в казачьих станицах, в деревнях и маленьких сибирских городах одни, притом по сиротству, другие — по бедности родителей или по недостаточности образования и самих-то родителей, и вообще по крайне плохому здешнему домашнему воспитанию, все или почти все прибывающие сюда дети, особенно в прежние годы, крайне бывали и теперь бывают не развиты, едва-едва грамотны. не имели и не имеют понятия даже и о самых обыкновенных вещах. Чрез своих родителей или чрез лип, заступающих место родителей, они обращаются с мольбами о принятии их в заведение, и их принимают, учат и воспитывают. И что же? Пробудут здесь молодые, можно сказать, темные люди 6, 7 или много 8 лет, и они прозревают: объем сведений их увеличивается, разумение раскрывается, взгляд их на вещи делается вернее, цели их деятельности бывают яснее и благороднее; они уже имеют значительный запас и нравственных правил для жизни, самые истины веры, таинства и обряды богослужения понимают они лучше.

Таких молодых людей, первоначально как бы лишенных зрения (разумеется, духовного), а потом в здешнем учебном заведении духовно и нравственно прозревших, в 50 слишком лет едва ли не насчитывается до двух тысяч. Из них до 550 человек окончило здесь полный курс учения, которые и выпущены отсюда прямо офицерами, да сверх их в последние 10 лет около 200 человек отправлены юнкерами в военные училища для получения ими там специального военного образования. Из получивших в здешнем учебно-воспитательном заведении образование было и есть несколько лиц, возведенных в высшие военные чины, украшенных важными знаками отличия и занимающих значительные посты в военной и гражданской службе; было несколько из здешних воспитанников и таких, которые верность свою государю, церкви и отечеству запечатлели на поле брани своею кровью — ранами, даже смертью (имена их[563 - На левой стороне гимназической церкви помещены две выкрашенные черною краскою металлические доски; на них и написаны имена бывших воспитанников заведений, убитых на войне: хорунжего Алексея Рытова, прапорщика Николая Иванова, поручика Евграфа Антонова и подпоручика Ивана Месяцева, с описанием их подвигов и времени смерти.] значатся вот на этих скорбных скрижалях). Но самой лучшей оценкой качеств, достоинства нашего учебно-воспитательного заведения могут и должны служить слова Государя Императора, сказанные им в 1863 году покойному Константину Александровичу Линлену[564 - Генерал-майор артиллерии К.А. Линден, этот добрейший и благороднейший начальник, управлял нашим учебным заведением слишком 11 лет — с сентября 1863 г. и по конец декабря 1874 г., когда скончался.]. Когда сей последний пред отправлением к месту нового назначения, и именно в директоры Сибирского кадетского корпуса, представился во дворец, то Государь Император изволил между прочим сказать ему: «Сибирский кадетский корпус уже много хороших офицеров выпустил на службу».

Но вот еще что замечательно: в нашем учебно-воспитательном заведении во все его слишком полувековое существование никогда не случалось между воспитанниками волнений и каких-либо крупных беспорядков; во все его существование никто из воспитанников не совершил какого-нибудь важного преступления; в наше заведение никогда не проникало язвы ни политического, ни религиозного вольномыслия, проникали иногда в него язвы физические эпидемические болезни, горячка, скарлатина, корь, но и они разве только задерживали на время ход учения, а из воспитанников или никого не губили, или если и губили, то только весьма и весьма немногих.

_Еще_не_Господь_созиждет_дом,_всуе_трудишася_—_напрасно трудятся _зиждущии;_аще_не_Господь_сохранит_град,_всуе_оде_стрегий_ — напрасно бодрствует сторож (Псал. 126, 1.2). Если и один дом, по слову царя и пророка Давида, не может быть хорошо устроен без помощи Божией; если и город не в состоянии быть бдительно охраняем стрегущими без содействия промысла Божия, то что сказать о таком учебном заведении, где одних служащих несколько десятков и где целые сотни учащихся и воспитывающихся? Каким образом это заведение может существовать без колебаний, треволнений, особенных опасностей, и не только существовать, а еще и благоденствовать целые десятки лет и целые столетия, если только не будет бодрствовать над ним Господь Бог своим божественным промыслом? Да, без Бога, без промысла Божия и наше учебное заведение не могло бы просуществовать полстолетия и более того, не могло бы пользоваться в этот длинный период милостями трех государей императоров и их правительств, не могло бы получать более и более средств к своему существованию и процветанию и приносить посильную пользу как учившимся и учащимся в нем с их родителями и родственниками, так и целому обществу, самому государству! Без промысла Божия оно давно по тому или другому поводу, от тех или других причин давно могло бы прийти в упадок, могло бы и совсем разрушиться, быть закрытым с рассеянием по разным местам как учившихся, так и служивших в нем.

Господа, получившие воспитание в здешнем учебном заведении, господа начальствующие, учащие и воспитывающие, и вы все, учащиеся и воспитывающиеся юноши и дети! Вот скоро, всего чрез несколько минут, имеет начаться благодарственное Господу Богу молебствие; возблагодарим же во время его и возблагодарим от всего сердца и от всей души Господа Бога за все благодеяния, какие Он, милосердный, изливал на здешний рассадник просвещения в течение полустолетия, да и до сих пор продолжает изобильно изливать их на него, а с ним вместе на всех нас. Возблагодарим, но с тем вместе и помолимся, чтобы Господь Бог и впредь не преставал изливать на наше учебно-воспитательное заведение свои благодеяния, чтобы высшее правительство и на будущее время было к нему щедро и милостиво, чтобы служащие при нем не только не ослабляли, а и усиливали свою ревность в прохождении лежащих на них обязанностей по управлению, учению и воспитанию вверенных им молодых людей, чтобы питомцы здешние всегда отличались усердием к изучению преподаваемых им предметов, а также и нравственно-религиозным направлением, чтобы наконец все заведение не только не клонилось к упадку, а, напротив, постоянно более и более преуспевало и процветало, и все большее и большее количество приготовляло для службы способных, честных, глубоко нравственных и богобоязненных деятелей. Аминь.




РЕЧЬ ПРИ ОТПРАВЛЕНИИ В С.-ПЕТЕРБУРГ ВОСПИТАННИКОВ СИБИРСКОГО КАДЕТСКОГО КОРПУСА ДЛЯ СПЕЦИАЛЬНОГО, ОКОНЧАТЕЛЬНОГО ТАМ ОБРАЗОВАНИЯ[Сказана законоучителем их, протоиереем _Александром_Сулоцким,_ 2 августа 1866 года.{Публикуется по тексту: Речь при отправлении в С. — Петербург воспитанников Сибирского кадетского корпуса для специального, окончательного там образования // Странник. 1867. Т. 4, ноябрь. С. 79–81. — _прим._издателя_}]


Вы, гг. предстоящие, отправляетесь в путь, и в путь неблизкий; путешествовать вам доведется водой и сушей, по обыкновенным дорогам и по железной, на конях и посредством паров. В пути не с теми, так с другими, не с этими, так с иными случаются разного рода приключения, встречаются иногда и немаловажные неприятности, даже опасности и несчастия. Помолитесь же вы Господу Богу за предстоящим богослужением поусерднее, помолитесь об отвращении от вас всего могущего быть для вас неприятным в предлежащем пути. В песнях священных, которые в предстоящем богослужении будут петы, в ектениях, какие будут возглашаться от диакона, и в молитвах, которые стану читать я, старайтесь обращать внимание ваше в особенности на те места, где испрашивается у Господа Бога путешествующим здравие и благополучие, охранение от всех врагов видимых и невидимых, избавление от всякого рода опасностей, дарование им в спутники (подобно тому, как дан был некогда в спутники праведному Товии архангел Рафаил) — дарование в спутники Ангела, охраняющего и соблюдающего их от всякого злого обстояния, избавляющего от озлобления лукавых человеком, Ангела, мирно препровождающего и благополучно возвращающего путешественников; и при этом, т. е. когда это будет доходить до вашего слуха, возносите ваши умы, ваши сердца горе, на небеса, к Господу Богу милосердному и всемогущему.

Не вам, господа, предстоит другой еще путь, путь учения, и путь также не слишком короткий, для одних имеющий продолжиться год, а для других — и это для большей части из вас — два[566 - Воспитанники 5 класса сибирского кадетского корпуса отправлялись в Павловское военное училище на два года, а воспитанники 6, иначе специального класса, ехали в артиллерийское училище на один год.]. И на этом пути, так же, как и на том, могут быть и бывают опасности: вдруг, например, иной из вас может охладеть к занятиям науками в уверенности, что и без прилежания он будет удостоен производства и без ученья ему дадут чин; вдруг иной из вас может предаться самонадеянности, в надежде на свои способности оставит всякое усердие к занятиям, предастся уверенности, что он, и не трудясь, не ныне, так завтра, не завтра, так после, особенно к концу курса, сделает все, что другие делают постоянно и постепенно, при больших трудах и при усиленных занятиях; или кто-нибудь из вас, пожалуй, пристрастится к столичным развлечениям, к чувственным удовольствиям, вздумает теми или другими путями достигать их; наконец, пожалуй, тому или другому из вас в новом ли ловком товарище, или в еще более ловком и светски полированном постороннем человеке представится и, к несчастию, понравится нынешняя модная язва, так называемый нигилизм — недовольство всем настоящим, осуждение всего существующего правительственного строя, отрицание существования души, как существа духовного, существования будущей вечной жизни с наградами за добро, соделанное здесь, и с наказаниями за зло, учиненное на земле, даже отрицание промысла Божия в мире и самого бытия Божия. Ах, господа, все это опасности, все это беды — и опасности, и беды гораздо худшие, чем те, которые могут с вами приключиться на пути, в обыкновенном смысле принимаемом, на пути, измеряемом саженями и верстами. Те опасности более касаются тела, имущества, а эти — души, нравственности; те опасности, примененные и большею частию скоропреходящие, а эти могут обратиться во всегдашне, даже могут погубить человека на целую вечность. Но особенно внимание ваше обращаю на последнюю из указанных мною опасностей, на заразу нигилизмом, на пристрастие к крайнему социализму, на проявление существующему в государстве порядку. Не говоря здесь о многом другом, подумайте, господа (вы, без сомнения, слыхали об этом), подумайте об одном том, сколько в последние пять-шесть лет вследствие этой модной в настоящее время заразы, сколько молодых людей с хорошими, даже, может быть, с блестящими способностями должны были оставить высшие учебные заведения, не окончив в них образования, и тем сгубили собственные надежды на блестящую будущность и разбили в прах счастие своих родителей и других родных, и уничтожили ту пользу, какую могло бы при других условиях получить от них отечество. Рассудите еще, сколько в эти последние годы людей не только способных, а и весьма способных, но заразившихся помянутой настоящего времени язвой, лишились прав звания и состояния и ушли пить горькую чашу в места заточения; не забудьте и того еще, что и здесь есть несколько лиц не без способностей, лиц, более или менее известных вам, которые за свое вольномыслие и, можно сказать, исступленное недовольство существующим и, однако ж, постепенно улучшающимся порядком в администрации ожидают над собою суда и решения своей участи, быть может, очень и очень нерадостного для них, да и для кого бы то ни было. Припомните, наконец, 4 апреля настоящего года в Петербурге: ведь и оно, ведь и это страшное происшествие есть плод той же заразы, о которой здесь идет речь.

Напоминаю вам, господа, снова: помолитесь поусерднее в сейчас имеющее начаться молебствие, помолитесь Господу Богу о том, чтобы вам и путь специального вашего учения совершить благополучно, чтобы и его вам пройти без опасности, без нерадения об учении, без самонадеянности, без излишней уверенности в своих силах, без увлечений столичными удовольствиями и в особенности без заразы вольномыслием и политическим, и религиозным. Если будет это, то и сами вы будете счастливы, и мы, ваши наставники, воспитатели и начальники, будем в удовольствии и радости. Не подумайте, что мы с вашим отъездом вас забудем, нет, этого не будет, мы станем, да станем и нередко, наведываться о вас: ваши успехи, ваше доброе поведение, доброе настроение ваших мыслей всегда будут радовать и утешать нас, ваше счастие будет вместе и нашим.




ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО ЗАКОНОУЧИТЕЛЯ СИБИРСКОЙ ВОЕННОЙ ГИМНАЗИИ ПРОТОИЕРЕЯ АЛЕКСАНДРА СУЛОЦКОГО К ВОСПИТАННИКАМ ТОЙ ГИМНАЗИИ[Публикуется по тексту: Прощальное слово законоучителя Сибирской военной гимназии протоиерея Александра Сулоцкого к воспитанникам той гимназии // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1878. № 8. С. 91–101. — _прим._издателя_]


Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром.

    Л. 2, 29

Симеону Богоприимцу возвещено было, что он не умрет до тех пор, пока не увидит Господа Иисуса Христа. В ожидании Христа Спасителя праведный Симеон жил долго и очень долго, так что земная жизнь ему наскучила и он уже желал переселиться в другую — небесную жизнь. И вот он видит, наконец, давно ожидаемого Спасителя, принимает его к себе на руки и с радостию говорит: _«Ныне_отпущаеши_раба_Твоего,_Владыко,_по_глаголу_Твоему,_с_миром_, теперь-то Ты, Владыко, согласно своему слову, отпустишь меня из этой жизни, и я отойду в другую жизнь _с_миром_, без печали, спокойно, с радостию». И я, гг. предстоящие, служил долго, можно сказать, очень долго — целых 40 лет: 10 лет в Тобольской семинарии и 30 лет в здешнем военно-учебном заведении[568 - В Тобольской семинарии с половины января 1838 г., а в Сибирском кадетском корпусе, что ныне Сибирская военная гимназия, — с конца января 1848 года.], и служил все по учебной части, преподавал во все это время такой предмет, на котором в классе преподавателю молчать невозможно и двух-трех минут, преподавателю нужно непрестанно говорить, рассказывать, объяснять, спрашивать, поправлять отвечающих, и это 20 и более раз в неделю, и это от двух и до пяти часов в каждый день. К тому же преподаватели других предметов, по крайней мере в воскресные и праздничные дни, свободы от занятий; в эти дни они могут отдохнуть, успокоиться, освежиться, а преподаватель Закона Божия в эти дни весь в трудах: у него служение в церкви, у него приготовление к служению, состоящее между прочим в прочтении правила вечернего и утреннего, у него объяснение пред литургией Евангелия, иногда проповедь во время самой литургии и рассказ из житий святых за всенощной. Итак, не мудрено законоучителю на такой службе в 40 лет и утомиться, не мудрено, если ему покажется эта служба тягостною, если он и рад будет, наконец, оставить ее. Праведный Симеон, увидев со встречей Христа Спасителя во храме конец своей жизни, с радостию сказал: _ныне_отпущаеши_раба_Твоего,_Владыко,_по_глаголу_Твоему,_с_миром_; конец и моей службы в здешнем учебном заведении, да и где бы то ни было, уже наступил, уже прибыл сюда и преемник мой, потому я и говорю: _ныне_отпущаеши_раба_Твоего,_Владыко,_по_глаголу_Твоему,_с_миром,_ т. е. и я оставляю службу свою _в_мире,_ спокойно, без скорби.

Праведный Симеон, предвидя с пришествием в мир Спасителя близкий конец своей жизни, радовался этому еще и потому, что жизнь-то его под конец была, по всей вероятности, ни к чему непригодна: телесные силы его пади, немощи тела увеличивались и умножались, органы чувств ослабели, он уже не был в состоянии исправлять никаких обязанностей, уже не мог делать ничего полезного не только для других, а и для себя[569 - Впрочем, здесь говорится более о внешней, физической стороне жизни праведного Симеона.]. Было время, лет, например, 30, 20, 15 тому назад, когда я и был поживее, посвежее, подеятельнее: служил, например, во храме погромче, возгласы и молитвы произносил голосом чистым, по крайней мере приличным, удовлетворительным, пред литургиями объяснял положенные на праздники и дни воскресные Евангелия с нравоучительными обращениями и применениями к слушателям-воспитанникам, во время всенощных бдений сообщал истории праздников и особенно замечательные события и назидательные черты из жизни празднуемых в те дни святых, а за литургиями, хотя и не очень часто, говорил поучения; каждонедельно посещал кадетский (что теперь гимназический) лазарет и каждонедельно же бывал, иногда и со словом вразумления или назидания, бывал в камерах у воспитанников; в классах, на лекциях преподавание шло, производилось, кажется, довольно внятно, без частых перерывов и остановок, внимание слушавших поддерживалось, отчего рассказанное или объясненное мною тут же в классе исправно, хорошо повторяемо было даже и не очень даровитыми воспитанниками, а уроки учениками были приготовляемы почти всегда и почти всеми удовлетворительно. Но с течением времени в жизни и деятельности моей иные явления стали повторяться: меня начали посещать разные болезни и иногда довольно тяжкие и продолжительные, а один год (и именно 1856-й) я проболел почти весь, притом так, что врачи сочли нужным посоветовать мне отправиться для излечения в довольно отдаленное отсюда место; мой кашель, начавшийся еще во время ученья моего в духовной академии, от здешних трудов и хлопот постепенно усиливался, а к кашлю с годами присоединилась одышка. Само собою разумеется, что последствия этого были наблагоприятные как для меня лично, так в особенности для лежащих на мне обязанностей. Первее всего было оставлено мною, при моей притом недальнозоркости, сказыванье поучений во храме, исключая недель, назначенных в великий пост для говенья воспитанников; стали быть реже и реже, доколе почти совсем не прекратились, мои посещения лазарета и камер; реже воспитанники слышали и рассказы, для них всегда интересные, из житий угодников Божиих за всенощнами; объяснения праздничных и воскресных Евангелий пред литургиями шли долее, но, признаюсь откровенно, с скорбными воздыханиями, с горем для меня; преподавание в классах сделалось с нередкими остановками и перерывами (ради отдыха), для дела преподавания всегда невыгодными. А что было далее и что стало под конец моей службы? Голос мой от частого и сильного кашля навсегда сделался таким, какой обыкновенно бывает, и, разумеется, временно, только у простудившихся, непригодный и в классе при преподавании, а тем более и особенно во храме при совершении богослужения; в то же время стал я недовидеть, стал и недослышать; мой говор, моя речь сделались для слушающих как-то не совсем внятными и неясными; память моя, прежде довольно счастливая, в последнее время начала мне сильно изменять: надобно при преподавании назвать по имени какого-нибудь святого или другое какое-либо лицо, нужно назвать какую-нибудь местность, например, город во Святой земле, реку, или надобно привести какой-либо текст, весьма для меня известный, а я не помню, а я и не могу сказать, или, пожалуй, и вспомню, и скажу, но уже не вовремя, поздно; да и голова моя, и ум мой в последнее время начали работать и работали как-то вяло и слабо. В двух только вещах я не ослабевал до последнего времени: и, во-первых, никогда не опускал своих лекций по лености, из одного нерадения о деле, а во-вторых, никогда не задавал воспитанникам, как вы, гт. предстоящие, это и сами хорошо знаете, никогда не задавал для приготовления уроков, как говорится в школах, от этого и до этого, напротив, все в задаваемом уроке, даже до мелочей, наперед толковал, разъяснял и тут же еще осведомлялся чрез вопросы, понятно ли, усвоено ли воспитанниками рассказанное, объясненное мною. К этому могу присовокупить и третье: я всегда не только здесь, в кадетском корпусе и военной гимназии, а и гораздо ранее, и именно во время службы в семинарии, всегда был враг заучивания урока только на память, без смысла, не опуская и не изменяя ни одной буквы, был враг так называемого долбленья; может он сдать урок своими словами, так и сдавай, так и рассказывай, я весьма рад бывал этому, хорошо зная, что так изученный, так приготовленный урок у ученика надолго сохранится в памяти, быть может, превратится в плоть и кровь его. Отступление от этого делалось единственно при изучении текстов и некоторых из определений таинств (напр., миропомазания, причащения, священства), а также и особенно важных христианских истин. Но и тут буквальное изучение требовалось не без ума: текст, например, всегда бывал наперед переведен со славянского языка на чисто русский и каждое в нем, хотя бы и не особенно неудобопонятное, слово было предварительно объяснено. Но эти две или три вещи, два или три мои качества много ли значат в сравнении с теми моими недостатками, теми моими опущениями при прохождении законоучительских и священнослужительских обязанностей, которые я по своим немощам, особенно в последние годы, делал и о которых было выше говорено?! Потому-то и я, увидев конец своей службы, готов, подобно праведному Симеону, сказать и говорю: _Ныне_отпущаеши_раба_Твоего,_Владыко,_по_глаголу_Твоему,_с_миром',_ зачем мне занимать такую должность, которую я уже не в силах исполнять, зачем мне получать большое содержание, когда моя служба не стоит и небольшого вознаграждения; если б я еще стал занимать то место, которое до сих пор занимал, я был бы грешен пред Господом Богом и виноват пред своей совестию, пред начальством и, наконец, пред самими воспитанниками заведения[570 - Автор слова и довольно давно уже намеревался оставить службу, но намерение его до сих пор не могло осуществиться по независящим от него причинам. Например, лет 5 или 6 тому назад он, с согласия покойного директора гимназии, просил было одно знакомое ему высокопоставленное (в С.-Петербурге) духовное лицо подыскать между студентами Петербургской духовной академии достойного кандидата для занятия законоучительского места в Сибирской военной гимназии, но лицо то отреклось от исполнения этой комиссии по незнанию никого из студентов лично. Два с половиною года назад его, отрекавшегося от законоучительства, новый директор гимназии сам просил еще послужить, обещаясь при этом быть снисходительным к иным его, по немощам, опущениям. Полтора года назад в законоучители уже был избран и с согласия кого следует молодой магистрант, но выбор этот забракован за молодостию избранного. Затем вскоре изъявил было согласие быть преемником говорившего слово законоучитель (человек довольно известный) одной из классических гимназий, были уже от него высланы прошение и документы, только переход его в военную гимназию был отложен до мая, до окончания учебного года; между тем в это время сделалась вакантною должность ректора одной из сибирских духовных семинарий, и тот законоучитель предпочел занять именно ее, как более видную и почетную сравнительно с законоучительством. И наконец-то, наконец, Бог помог найти достойного пастыря в преемника старцу.].

У праведного Симеона была и третья причина радоваться при виде скорого оставления им земной жизни. Это то, что он своими очами увидел давно обещанного Богом и многократно предвозвещенного пророками Христа Спасителя и в Нем (увидел) спасение рода человеческого от греха и вечной смерти и вместе просвещение язычников верою в истинного Бога. И у меня, хотя и недостойного, есть особая причина быть спокойным, беспечальным и радостным при оставлении службы при сем заведении. Это поступление на мое место более, чем я, достойного пастыря… Хорошо уже и то одно, что новый законоучитель из молодых: он молод, следовательно, есть полная, по крайней мере весьма вероятная, надежда, что он поведет свое дело с живостию, горячо, с энергией; он молод и только два с половиною года, как окончил курс в высшем духовно-учебном заведении, следовательно, у него еще свежо, что у него еще в памяти, им еще не забыто все слушанное и узнанное им там; а там он слушал в обширном объеме разные богословские науки, слушал, между прочим, и такие науки, которые служащему по учебно-воспитательной части, а тем более законоучителю, неизбежно необходимы, каковы, например, педагогика, библейская и церковная археология, объяснение богослужения православной церкви, также история церковного красноречия, и которых между тем в наши былые времена в духовных академиях не было и в помине. Вот что еще: преемник мой молод и только недавно вышел из академии, следовательно, он знаком с новыми, гораздо удобнейшими, в сравнении со старыми, методами преподавания. Затем мой преемник — человек солидный и добрый, нрава он тихого, характера кроткого, а эти подобные качества желательны, полезны, необходимы, даже полезнее и необходимее обширной учености и отличных умственных способностей как во всяком пастыре, так, в особенности, в законоучителе учебно-воспитательного заведения. Поэтому и в третий раз скажу: _Ныне_отпущаеши_раба_Твоего,_Владыко,_по_глаголу_Твоему,_с_миром_, с миром и с миром.

Наконец обращаюсь к вам, гг. предстоящие, с благодарностию и просьбою. С благодарностию: гг. начальникам заведения приношу искреннюю мою благодарность за снисходительность ко мне, к моим немощам и недостаткам; гг. преподавателей, воспитателей и прочих служащих при заведении от души благодарю за всегдашние добрые, мирные, истинно товарищеские отношения ко мне, за их готовность исполнять всякую мою просьбу и за особенную, как бы сказать, уважительность ко мне, к носимому мною священному сану, а гг. воспитанников благодарю за исполнение моих нравственно-религиозных внушений, какие, например, делались при исповеди и разных других случаях, за вежливость в обращении со мною, за почтительность ко мне, за внимательность к моим объяснениям на лекциях и вообще благодарю их за хорошие успехи по преподаваемому мною предмету. Почти не было во все 30 лет моей здесь службы примера, чтобы на экзаменах и больших репетициях, как ныне, так, в особенности, прежде, почти не было, говорю, примера, чтобы ученик, вызванный к ответу, вовсе не отвечал на доставшийся или предложенный ему вопрос; редко и весьма редко случалось и случается, чтобы кто-нибудь из воспитанников получил за год отметку по Закону Божию ниже удовлетворительной и чтобы кому-нибудь из них после привелось или передерживать экзамен по моему предмету, или быть оставленным из-за моего предмета в том же классе на повторительный курс. И вообще служба моя при здешнем учебно-воспитательном заведении, между прочим, и по причине весьма хороших успехов учеников по Закону Божию будет служить для меня, доколе я жив, наилучшим (после воспоминания о приснопамятной для меня службе в Тобольской семинарии), наилучшим говорю, воспоминанием из всей моей жизни. Обращаюсь и с просьбою: вас, гг. воспитанники, прошу извинить меня, во-первых, в том, что я особенно в последние годы службы по своим немощам, а быть может, иногда и не нерадению мало питал вас, ваши души словом Божиим во храме, да и вообще своим ученьем питал я более ваши головы, ваши умы, нежели ваши сердца, а это в деле учения Закону Божию есть недостаток. Прошу, во-вторых, вас, гг. воспитанники, о том, чтобы вы извинили меня, простили меня, что я при сдаче вами уроков по моему предмету бывал иногда слишком требователен, настойчив и взыскателен, что я во время преподавания бывал иногда, и при неважных иных из вас шалостях, и при незначительной кого-либо из вас невнимательности к моим словам, бывал я иногда слишком нетерпелив, крепко вам за то пенял, строго вам выговаривал. Простите, наконец, меня, господа, и за все, чем только я кого-либо из вас волей или неволей огорчил, оскорбил. Просил бы я вас и еще об одном, и именно, чтобы вы, хотя бы некоторые из вас, в своих детских молитвах поминали и меня, чтобы вы хотя когда-нибудь молились и о мне, но боюсь и думаю, что эта моя просьба останется напрасною: где молодым людям молиться за других, притом за чужих, когда они и о себе-то, и о своих-то кровных забывают молиться?! Что же касается до меня лично, то я как и до сих пор молился за всех вас и на литургии при изъятии, например, частиц из просфор, и по освящении даров, и дома утрами и вечерами, так и впредь, доколе продлится моя жизнь, всегда буду молиться. Само собою разумеется, что мне на молитвах невозможно перечислять всех вас поименно, а что молитва тут приносится, так сказать, общая, например, такая: помяни, Господи, о здравии, спасении и оставлении грехов всех, бывших и настоящих моих начальников, помяни, Господи, всех бывших и настоящих моих сослуживцев, всех бывших и настоящих моих учеников.

Прощайте же, господа, оставайтесь с Богом, учитесь хорошо и еще того лучше ведите себя!

Бывший законоучитель Сибирской военной гимназии, протоиерей _Александр_Сулоцкий._

7 января 1878 г.

Омск.




ПЕРЕЧЕНЬ СОЧИНЕНИЙ ПОКОЙНОГО О. ПРОТОИЕРЕЯ Л.И. СУЛОЦКОГО С ПОКАЗАНИЕМ, КАКОЕ СОЧИНЕНИЕ КОГДА И КЕМ ПЕЧАТАЛОСЬ[Помещаемый перечень сочинений о. Сулоцкого заимствуется из собственноручной его рукописи и составляет продолжение статьи «Авторская исповедь», помещенной в номере 10 «Тобольских епархиальных ведомостей». {Публикуется по тексту: Перечень сочинений покойного о. А.И. Сулоцкого с показанием, какое сочинение, когда и где печаталось // Тобольские епархиальные ведомости. 1884. № 11. С. 245–255.}]





СОЧИНЕНИЯ В ОТДЕЛЬНЫХ ИЗДАНИЯХ И В ЖУРНАЛЬНЫХ И ГАЗЕТНЫХ СТАТЬЯХ




ОСОБЫЕ ИЗДАНИЯ

1) Описание Тобольского Софийского собора, да отчасти и всех церквей г. Тобольска. М. 1852 года.

2) Описание наиболее чтимых икон в Тобольской епархии, а частию и в прочих сибирских епархиях, например Томской. СПб. 1864 г.

3) Многочитимые иконы по Западной Сибири (сокращение предыдущего сочинения). Омск, 1881 г.

4) Сказание (краткое) об иконе Божией Матери, именуемой Абалацкою. Два издания. 1849 и 1854 гг. М.

5) Сказание (пространное) об иконе Божией Матери, именуемой Абалацкою, и о важнейших копиях с нее. Два издания: одно в Вятке 1874 г., а другое — в Омске 1877 г.

6) Новые благодатные явления от Абалацкой иконы Божией Матери (брошюра). Омск, 1879 г.

7) Новое, умноженное издание той же брошюры. Омск, 1881 года.

8) Тобольские и томские архипастыри (или краткая история тобольской и томской иерархии). Омск, 1881 г.

9) Жизнь (краткая) митрополита Тобольского Иоанна Максимовича. Два издания –1849 и 1854 г. в Москве.




ЖУРНАЛЬНЫЕ И ГАЗЕТНЫЕ СТАТЬИ


I. ПО ТОБОЛЬСКОЙ, А ОТЧАСТИ И ВСЕСИБИРСКОЙ ИЕРАРХИИ

10) Св. Димитрий Ростовский как архипастырь Сибирский. Странник, 1866 г., ноябрь.

11) Филофей Лещинский, митрополит Сибирский и Тобольский. Временник общ. истор. и древ. Росс. 1854 г. и отдельная отсюда брошюра в 56 страниц и в числе 300 экземпляров.

12) Заметка о пенсии митрополиту Филофею в Ирк. еп. ведом. 1866 г. и клевета на Филофея и митрополита Антония Стаховского от иркутского архимандрита Антония Платковского — в тех же ведомостях.

13) Челобитная митрополита Филофея Лещинского Петру Великому и ответ сего Государя на нее. Тоб. губ. ведом. 1859 г. №№ 15–19. Чтения в общ. истор. и древ. Росс. 1863 г. кн. 4, смесь.

14) Жизнь (пространная) Иоанна Максимовича, митрополита Тобольского и всея Сибири. Странник 1864 г., январь.

15) Дополнение к биографии митрополита Иоанна Максимовича. В конце Странника 1870 года.

16) Прекращение в Иркутске викариатства тобольской митрополии, открытого в 1707 году. Ирк. еп. вед. 1868 г.

17) К жизнеописанию Тобольского, а после Ростовского митрополита Арсения Мацеевича: его промемории в Тобольскую губернскую канцелярию; его мнимая могила в Верхнеудинске и пр. Чт. в общ. ист. и древ. Росс. 1864 г. Ирк. еп. вед. 1863 г. №№ 37–39.

18) Варлаам 1, Тобольский архиепископ; его некролог в Ирк. еп. вед. 1877 г. (под надгробным словом подпись архимандрита Михаила на погребение Варлаама) и его погребение, помещено в Тоб. губ. вед. 1871 г. №№ 12, 20 и 21.

19) Антоний 111 (Знаменский), Тобольский архиепископ. Странник 1868 г. октябрь. Антоний как епископ Вологодский и регент его хора Фелицын (впоследствии тобольский кафедральный протоиерей). Вологод. еп. вед. 1873 г. № 9; 1879 № 20.

20) Амвросий I (Келембет), Тобольский архиепископ. Странник 1874 г., три последних месяца. Из его биографии назидательные статейки. Архиерей-патриот 1812 г., твердость архиепископа Амвросия при встрече с графом Головкиным и со Сперанским, его распоряжения на счет имения его племянника. Душепол. Чт. 1874 г. Ирк. еп. вед. 1874 г. №№ 29 и другие, начиная с 40.

21) Евгений (Казанцев), архиепископ Тобольский, после Рязанский и Ярославский. Странник 1872 г. во второй его половине.

22) Афанасий (Протопопов), архиепископ Тобольский. Краткая его биография в Москвитянине 1843 г. № 11.

23) Пространная биография архиепископа Афанасия в Страннике 1867 г., январь и февраль.

24) Слово преосвященного Афанасия на праздник Благовещения и о воплощении в душе человека Бога-Слова, говоренное при вступлении в управление тобольскою паствою. Странник 1877 г.

25) Архиепископ Тобольский Афанасий (или встреча покойного Московского митрополита Иннокентия в 1841 г. с покойным же) Тобольским архиеписком Афанасием. Русский Архив. 1881 г. № 4.

26) Владимир, Тобольский епископ. Странник 1861 г., ноябрь. Дополнение к его биографии. Странник 1863 г., январь.

27) Спасение четырех тобольских преосвященных (Филофея, Антония, Евгения и особенно Георгия) от потопления по их молитвам. Странник 1880 г., январь.

28) Нечто об архиепископе Евлампии. Вол. ей. вед. в конце 1860 года.

29) Встреча в Тобольске (в особенности в старину) вновь прибывших преосвященных. Чт. в общ. истор. и древн. Росс. 1864 г. Тоб. губ. вед. в 1871 или 1872 гг.

30) Викариатство Тобольской епархии и выделение из нее других сибирских епархий. Ирк. еп. вед. 1871 г. № 28.

31) Иркутский архиепископ Михаил II (прежде ректор Тобольской семинарии). Странник 1880 г., февраль.

32) Несколько заметок об Иркутском архиепископе Иринее. Русская Старина 1873 г. № 2.

33) Некоторые черты из жизни Камчатского (а прежде Якутского и Енисейского) епископа Павла. Душепол. Чт. 1877 г., июнь.

34) Архиереи из сибирских уроженцев и между ними Иоанникий Павлуцкий (из тобольских дворян), епископ Воронежский. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 40. Странник 1868 г., сентябрь.

35) Протоиерей Гер. Петр. Павский и Московский митрополит Филарет (или клевета на митрополита Филарета по делу перевода Св. Писания на русский язык Павского). Русская Старина 1881 г. № 7.

36) Черта из жизни митрополита Филарета (сообщенная учеником его Тобольским архиепископом Афанасием). Странник 1868 г., август.

37) Воспоминание о томском преосвященном Платоне. Странник 1877 г., апрель.

38) Справедливо ли, что Иркутск видел иерархов среди себя более, чем Тобольск? Ирк. еп. вед. 1867 г.

39) Нечто о первом начальнике Алтайской миссии, архимандрите Макарии. Странник 1862 г., апрель, но еще более о нем в биографии архиепископа Афанасия. Странник 1867 г., февраль, стр. 65–73.

40) Иеромонах Мисаил, духовник Тобольского архиерейского дома (подпись Алекс. Цветков — псевдоним). Странник 1870 г., февраль.

41) Архимандриты (и в частности ректор сначала Тобольской, а после Екатеринославской семинарии архимандрит Иона) на чреде священнослужения в столице. Русская Старина 1879 г. № 3.

42) Григорий Иванович Мансветов (впоследствии обер-священник армии и флотов) на службе в Тобольске. Странник 1863 г., ноябрь.

43) Тобольский кафедральный протоиерей Петр Андреевич Фелицын. Ирк. еп. вед. 1880 г. №№ 21, 22 и 23. Его детство и юность. Странник 1880 г. № 5. Он как регент вологодского архиерейского хора. Вол. еп. ведом. 1873 г. № 9.

44) Более обстоятельная биография того же протоиерея (о. Фелицына) в Тоб. епарх. ведом, за 1883 год.

45) Омский протоиерей Стефан Яковлевич Знаменский. Странник 1877 г., сентябрь; Ирк. еп. вед. 1877 г. Его пятидесятилетний юбилей и речь при сем юбилее. Странник 1874 г., ноябрь; Ирк. еп. вед. 1874 г. № 45. Его пространная биография в рукописи.

46) Омский протоиерей Димитрий Семенович Пономарев. Опасности и огорчения, каким подвергался он при исполнении треб и других своих обязанностей. Ирк. еп. вед. 1879 г. № 15. Его пространная биография в рукописи, переданной редакции Тоб. еп. вед.

47) Участие сибирского духовенства в усмирении пугачевского бунта, где, между прочим, речь о священнике Василии Удинцове, удержавшем Ирбить от мятежа. Чт. в общ. ист. и древн. Росс. 1859 г., кн. 1, смесь; Церковно-общ. вест. 1874 или 1875 г.; Тоб. губ. вед. 1871 г. № 21, стр. 131.

48) Рукоположение во священники офицеров сибирского казачьего войска (Путинцева и Шарапова). Странник 1866 г., декабрь. О них же Странник 1867 г., июнь. Еще: Скорбь священника из офицеров.

49) Миссионерства Березовского края; иначе: нечто о миссиях по Тобольской епархии (и в частности о миссионере, священнике Василии Кайдалове). Странник 1869 г., август; Ирк. еп. вед. 1869 г.

50) Крещение в Енисейской епархии нескольких тысяч инородцев-язычников, живших по реке Аскызу. Странник 1876 и 1877 г.

51) Киргиз на поклонении святым местам русским и палестинским (тут и о поводах, по каким он обратился и другие его сородичи обращаются в христианство). Тоб. губ. вед. 1858 г. № 6; Странник 1862 г., сентябрь; Москвитянин 1853 г.

52) Крещение в Омске кокандца. Странник 1877 г.

53) Пятидесятилетние юбилеи в священстве тарского протоиерея Стефана Цветкова и Яланского благочинного протоиерея Федора Смирнова. Церковно-общ. вести. 1875 года.

54) Секретарь (П.А. Бекреев) одной из сибирских (Тобольской) консистории. Ирк. еп. вед. (во второй половине) 1872 г.




II. К ИСТОРИИ ПРОСВЕЩЕНИЯ В СИБИРИ, И ОСОБЕННО ДУХОВНОГО

55) Тобольская архиерейская школа (с 1702 по 1744-й г.), предшественница Тобольской семинарии. Тоб. 176. вед. 1872 г. № 34–50.

56) Петр Андреевич Словцов. Чтения в общ. истор. и древ. Росс. 1874 г. Тоб. губ. вед. 1871 г. №№ 18 и 19.

57) Николай Алексеевич Абрамов (под ней подпись: Ф. Петухов — псевдоним). Тоб. губ. вед. 1870 г. № 39–45, 50; Странник. 1869. август; Ирк. еп. вед. 1874 г. №№ 8-20.

58) Старинный тобольский учитель Сильвестрович и ученик его Мирович (покушавшийся освободить из крепости Императора Иоанна Антоновича). Тоб. губ. вед. 1871 г. № 26; Русская Старина 1879 г. № 7, стр. 512–514.

59) Прощальное слово законоучителя Сибирской военной гимназии протоиерея Александра Сулоцкого к воспитанникам ее (это как бы моя исповедь за всю мою 40-летнюю учебную службу). Ирк. еп. вед. 1878 г. № 8.

60) Библиотеки в Омске и наиболее в Тобольске, особенно семинарская, соборная и архиепископа Афанасия. Тоб. губ. вед. 1858 г. №№ 22, 23, 26–28.

61) Одна из церковных библиотек Тобольской епархии. Православн. Обозр. в конце 1867 года или в 1868 году.

62) О приходских летописях при церквах Тобольской епархии. Дух. Беседа 1867 г. около 4 №; Странник 1867 г., март.

63) В память законоучителя Омской женской гимназии священника Иоанна Сотникова (надгробное слово и некролог). Душепол. Чт. 1879 г., октябрь; Акмоллинские вед. в конце 1879 года.

64) Слово (исторического содержания) при праздновании 50-летнего юбилея Сибирской военной гимназии. Странник 1876 г., ноябрь; Ирк. еп. вед. 1876 года, почти в конце его.

65) Речь при первом отправлении в С.-Петербург и Москву (в 1867 году) воспитанников Сибирского кадетского корпуса для специального (военного) их там образования. Странник 1867 г., ноябрь; Ирк. еп. вед. 1867 г.

66) Начало театра в Сибири, иначе: семинарский театр в старину в Тобольске. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 12; Чт. в общ. ист. и древ. Росс. 1968 г., кн. 2.




III. К ИСТОРИИ СИБИРИ

67) Некоторые сведения (под письмом павлодарского священника Димитрия Серебренникова) о посещении Его Императорским Высочеством Великим Князем Владимиром Александровичем в 1868 г. храмов в Омске и Павлодаре. Совр. Лист. 1868 г.

68) Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая в ссылке в Березове и в монашестве в Томске. Тоб. губ. вед. 1871 г. №№ 3 и 4; Ирк. еп. вед. 1872 г. Та же, но исправленная и умноженная в Русском Вестн. 1880 г.

69) Сперанский в Тобольске. Тоб. губ. вед. 1872 г.

70) Празднование в Тобольске двухсотлетия покорения Сибири Россией и слово на это празднование. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 29; Тоб. епарх. вед. 1882 г. № 22.

71) Исторические сведения об иконописании в Сибири. Чт. в общ. истор. и древ. Росс. 1864 г. Ирк. еп. вед. 1863 г. № 48–51.

72) Исторические заметки о добыче соли с Ямышевского озера. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 1 и 1859 г. № 26.

73) В память омского городского головы Ф.Л. Чернавина (надгробное слово и некролог). Душепол. Чт. 1879 г., июнь.




IV. ДРЕВНОСТИ

74) Замечательные колокола в Сибири, между ними и ссыльный Угличский. Маяк 1845 г. № 11; Москвитянин 1849 г. № 9; Тоб. губ. вед. 1858 г. №№ 10, 44, 51. Чт. в общ. истор. и древн. Росс. 1870 г.

75) Замечательные церкви в Тобольске. Москвитянин 1849 г.; Тоб. губ. вед. 1858 г. № 5.

76) Крестный ход в Тобольске (до Петра Великого) на осляти в Вербное воскресенье. Тоб. губ. вед. 1859 г. № 13; Тоб. епарх. вед. 1882 г. № 5.

77) Две копии с чудотворной Абалацкой иконы Божией Матери в Иркутске. Тоб. губ. вед. 1857 г. №№ 13, 20, 29.

78) Две замечательных иконы в г. Омске. Тоб. губ. вед. 1859 г. № 2; Чт. в общ. истор. и древн. Росс. 1863 г. Смесь.

79) Икона Божией Матери всех скорбящих радости в Тобольской Захарьевской церкви. Странник 1866 г., октябрь.

80) Священническая и диаконская скуфьи в старину между прочим и в Сибири (несколько статей). Волог. еп. вед. в 1869 и следующих годах.

81) Челобитная тобольского воеводы князя Сулешева Царю Михаилу Федоровичу и суд по ней тобольского духовенства над провинившимся пред воеводой сыном боярским Низовцевым. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 18.

82) Заметки к описанию Тобольского Знаменского монастыря архимандрита Венедикта. Тоб. губ. вед. 1859 г. № 27.

83) Понятие сибирских простолюдинов о мамонтах. Тоб. губ. вед. 1859 г. № 23.

84) Критические заметки на статьи: Тобольск и монастыри Абалацкий и Ивановский, помещенные в Живописной библиотеке и Энциклопедическом словаре Крайя. Тоб. губ. вед. 1858 г. № 43.




СТАТЕЙКИ ДЛЯ НАЗИДАНИЯ

85) Образ Божий в человеке: Слово на день Нерукотворенного образа Спасителя. Душ. Чт. 1874 г., август.

86) Слово на введение во храм Пресвятой Богородицы (о посещении храмов для молитвы). Странник после 1869 г.

87) Мирная кончина (Иркутского епископа Вениамина), как плод молитвы о том. Странник 1865 г., май.

88) Назидательная кончина (подполковника Домалевского). Странник 1864 г., январь.

89) Сила тайной молитвы (у мальчика к раскрытию способностей к ученью). Странник 1862 г., май.

90) Возвращение к православию совратившегося в иудейство. Странник после 1869 г.

91) Промысл Божий в спасении одного бедного семейства от холода и голода. Странник 1862 г., октябрь.

92) Великодушный спор. Странник после 1869 г.

93) Случайность, над которою нельзя не задуматься, иначе: замечательная черта в кончине одного хорошего человека (Чернавина). Странник 1879 г., апрель; Волгод. еп. вед. 1879 г. № 11.

94) За богом и святыми Его молитва не пропадает (подпись: Литвинов — псевдоним). Странник 1868 г., декабрь.

95) Наказание за нарушение всегда соблюдавшегося в одном селении празднования в честь мучеников князей Бориса и Глеба. Ирк. еп. вед. в конце 1868 или начале 1869 года.

96) Необыкновенные похитители (коршун и др.) неправедно приобретенного людьми. Странник 1867 г., ноябрь.

97) Соблазн на зло под видом добра. Странник 1867 г., январь.

98) Наказанное зложелание. Странник 1867 г., май. Наказанное кощунство. Странник 1867 г., июнь.

99) Замечательный случай — отверстие слуха у одной глухой (вследствие золотухи) благородной старушки во время молитвы. Ирк. еп. вед. в конце 1868 г.

100) Авторская исповедь о. Сулоцкого.



_*_*_*_

«Из перечисленных отдельных изданий и множества журнальных статей, — пишет в «Авторской исповеди» о. Сулоцкий, — мне стоили наибольших трудов и, по моему сознанию, более дельные следующие: 1) _Описание_наиболее_чтимых_икон,_ находящихся преимущественно в Тобольской, а частию и в других сибирских епархиях; 2) _Сказание_об_иконе_Божией_Матери,_именуемой_Абалацкою_ и о важнейших копиях с нее в 4 и 5 изданиях (1874 и 1877 гг.); 3) _Тобольская_архиерейская_школа_, предшественница Тобольской семинарии; 4) _Митрополит_Филофей_Лещинский,_ просветитель 40 тысяч сибирских инородцев; 5) _Челобитная_ сего митрополита Петру Великому; 6) _Жизнь_митрополита_Иоанна_Максимовича_ в том виде, как она напечатана, притом с дополнениями, в Страннике (январь) 1864 и 1870 гг.; 7) _Биография_архиепископа_Тобольского_Афанасия_ в Страннике 1867 г. (январь и февраль), особенно в кратком ее виде, в Москвитянине 1841 г. № 11; 8) _Биография_Тобольского_же_архиепископа_Евгения_ в Страннике 1872 _г._и_9)_ Библиотеки _в_г._Тобольске,_из_них_в_особенности_(библиотеки)_ семинарская _и_архиепископа_Афанасия._

Отдельно изданные мною сочинения, как-то: а)Сказание об иконе Божией Матери, именуемой Абалацкою, б) Жизнь митрополита Иоанна Максимовича, то и другая краткие, то и другая напечатанные двумя (с 1849 и 1854 гг.) изданиями, первое в количестве 3080, а последняя в числе 2500 экземпляров, в) Сказание же об Абалацкой иконе Божией Матери, но пространное с описанием известнейших копий с нее и чудотворений чрез нее бывших, изданное также два раза: одно в 1874 г. в 1100, а другое — в 1877 г. в 1400 экземплярах; г) Описание многочтимых по Сибири и особенно в Тобольской епархии икон в количестве 750 экземпляров; д) Описание Тобольского кафедрального собора, а отчасти и прочих в Тобольске церквей в числе 600 экземпляров и е) 300 отдельных оттисков биографии митрополита Филофея Лещинского разошлись скоро, но единственно по Сибири и преимущественно Западной. Конечно, это потому, что предметы всех этих сочинений местные, интересные наиболее для живущих в Сибири; к тому же сбыту их, известности их среди духовенства и частию мирян с усердием содействовали многие из местных благочинных и протоиереев Тобольской и Томской епархий, в особенности же те из них, которые прежде были моими учениками в Тобольской семинарии. Впрочем, о выходе в свет и о продаже названных сочинений мною не было нигде в газетах и журналах объявлено и никакому столичному или провинциальному книгопродавцу не были экземпляры даваемы на комиссию».




А.И. СУЛОЦКИЙ. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. Т. 2. О СИБИРСКОМ ДУХОВЕНСТВЕ


Во второй части второго тома сочинений Александра Ивановича Сулоцкого помимо статей о духовенстве, не вошедших в первую книгу, собраны биографии светских исторических личностей, чья судьба так или иначе была связана с Сибирью, а также избранные проповеди, поучения, речи А.И. Сулоцкого, в которых раскрывается еще одна грань дарования автора, как проповедника, оратора.

Статья «Тобольские и томские архипастыри» в значительной своей части является кратким изложением других работ, опубликованных во втором томе собрания сочинений. Несмотря на это, составители решили её напечатать, поскольку она помогает привести в систематический порядок историю тобольской иерархии, содержит сведения о томских преосвященных, и, кроме того, хронологические рамки её распространяются до 1880-х гг., в то время как, например, аналогичный по тематике труд Н.А. Абрамова заканчивается началом XIX века. Извлекать фрагмент из статьи составители посчитали некорректным, тем более что все другие работы публикуются без сокращений, в варианте максимально приближенном к авторскому.

С некоторыми статьями, публикуемыми в книге, возникла «проблема» авторства, поскольку они подписаны псевдонимом.

А.И. Сулоцкий сам объясняет причину этой «конспирации» в «Авторской исповеди», опубликованной в первом томе собрания.

В связи с тем, что данная книга завершает воспроизведение опубликованных произведений А.И. Сулоцкого, том заканчивает библиография, созданная автором, являющаяся составной частью его «Авторской исповеди».



    В. Чупин





notes


Сноски





1


Публикуется по тексту: Тобольские и томские архипастыри. Омск, 1881. 25 с. — _прим._издателя_.




2


Аналогичная работа написана Н.А. Абрамовым — «Материалы для истории христианского просвещения Сибири, со времени покорения её в 1581 году до начала 19 столетия». См.: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 63–95. (Сер. «Невидимые времена»: Т. 8). Изложение истории епархии Абрамов закончил временем архиепископа Варлаама (1802 г.). Хронологические рамки работы А.И. Сулоцкого охватывают период с 1620 по 1880-е гг. — _прим._издателя_




3


Например, митрополитов Филофея Лещинского, Иоанна Максимовича и частию свят. Димитрия Ростовского и Арсения Мацесвича, архиепископов Антония III, Амвросия I, Евгения Казанцева и Афанасия Протопопова и епископа Владимира.




4


Например, Челобитная митр. Филофся Петру I, Тобольская архиерейская школа, предшсственпица Тобольской семинарии, Гр. Ив. Мансветов, впоследствии обер-свяшенник на службе в Тобольске, Архиереи из сибирских уроженцев, Избавление четырех тобольских преосвященных от гибели на воде по их молитвам. Еждение {«_Еждение»_и_«ежжение»_ (в сноске на с. 504) — сохранены оба варианта авторского написания слова} тобольских митрополитов в неделю ваий на осляти {Еждение тобольских _митрополитов_в_неделю_ваий_на_осляти._ Эта статья под названием «Крестный ход на осляти, который в старину был отправляем в Тобольске в Вербное воскресенье» опубликована в наст. собр. соч. (Т. 1. С. 323–328)}. Библиотеки Тобольской семинарии и некоторых тобольских архиереев, Миссий Тобольской епархии, Духовник Тобольского архиерейского дома иеромонах Мисаил, Замечательные по Сибири колокола, между прочим ссыльный Углический и пр., и пр.




5


История иерархии тобольской, говорю, необходима для церквей и духовенства не одной Тобольской епархии, а вместе и епархии Томской, потому что иерархи тобольские с 1620 г. по 1834 г., быв иерархами тобольскими, с тем вместе были иерархи и томские.




6


В этом предложении пропущен глагол типа «существует». — _прим._издателя_




7


Сибирская епархия по числу церквей долгое время была небольшая: и в начале XVIII столетия церквей в ней было только 160; по пространству она была, можно сказать, почти неизмеримая; границами ее были: на западе Урал, на востоке Камчатка и Тихий океан, на севере Северный Ледовитый океан, а на юге Алтай, Саянский и Яблонный хребты и Амур. Из нее к настоящему времени образовалось 6 полных (Тобольская, Иркутская, Томская, Енисейская, Якутская и Камчатская) епархии и 3 (Пермская, Оренбургская и частию Уфимская) неполные, да при четырех из них учреждены викариатства.




8


У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_




9


У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_




10


В Сибири самый древний (с 1586 г.) монастырь Тобольский Знаменский, затем (с 1604 г.) Верхотурский и (с 1616 г.) Тюменский.




11


У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_




12


У Сулоцкого здесь наблюдается некоторая путаница с датой: то 1625 г, то 1624. _19_декабря_1624 г._ — у Н.А. Абрамова, кстати приводится другая дата этого указа — «19 декабря 1625 г.». Вероятно это разночтение связано с тем, что в XVII веке год начинался с сентября. — _прим._издателя_




13


Тобольская митрополия в ряду митрополий российской церкви занимала четвертое место после Новгородской, Казанской и Астраханской. По возвышении Тобольской епархии на степень митрополии тобольские прсосвяшснные стали носить белый клобук, служить в саккосе и в митре со крестом, ездить-путешествовать при преднесении (вперед) креста и совершать в Вербное воскресенье по городу крестный ход с ежжением при этом на осляти (впрочем, только до 1679 года).




14


Начиная с Св. Дмитрия и до последнего Тобольского митрополита Павла Конюшкевича (след. 9), все тобольские архиереи были малороссияне, ученики Киевской академии; из киевлян впоследствии было в Тобольске только два преосвященных — Амвросий I и Георгий.




15


Челобитная митрополита Филофея и с ответами на нее государя {См.: первую часть Т. 2 наст. собр. соч. С. 64–96.} напечатана в чтениях в Общ. Ист. и Др. Росс. 1863 г. кн. 4, а описание Тобольского церковного собора с его постановлениями помещено в Ирк. Еп. Вед. 1869 г. №№ 41 и 42.




16


К 1709–1710 гг. Тюменский монастырь не успел ещё преобразиться «в лучшем виде». В 1708 г. строительство Троицкого собора только началось, его освятили в 1715 г. — _прим._издателя_




17


Митрополит Иоанн иногда подписывался еще и так: _Митрополит_Тобольский_и_всея_Сибири_и_всех_низовых_ (расположенных на восток от Тобольска) _и_верховых_городов._




18


См.: Т. 1 наст. собр. соч. С. 468 (прим. 70). — _прим._издателя_




19


В Тобольске среди татарских юрт он в 10 дней построил церковь (Захарьевскую).




20


Первым настоятелем Абалацкого монастыря был эконом архиерейского дома игумен Маргарит. Этот человек был весьма способный и полезный деятель своего времени: управляя монастырем и архиерейским домом, он наблюдал за постройкою и ныне прекрасного архиерейского дома, и капитальной ремонтировкой кафедрального собора, выстроил на деньги, им же собранные, хорошую соборную колокольню и заведывал существовавшею при архиерейском доме причетническою, иначе ставленническою, школою.




21


С ним приехал ученик богословия и регент архиерейского хора, впоследствии весьма известный и только недавно (на 97 году) умерший кафедральный протоиерей Петр. Андр. Фелицын.




22


Троице-Сергиевой лавры. — _прим._издателя_




23


Кроме библейских древностей и русских, или московских, он имел богатых изданий древности индийские, греческие и египетские. Последних было по крайней мере с добрый воз, а стоили они более 300 р. сер.




24


Между прочим и дело приходо-расходчика Никольского, который при преосвященном Георгии похитил более 4 тыс. рублей из денег, высылавшихся церквами в консисторию за пробелые листы. Все 6 членов консистории за оплошность, за недосмотр были уволены и описаны, поплатились своим и без того убогим достоянием.




25


Тобольский архиерейский дом при приезде преосвященного Варлаама денег не имел нисколько, а при отъезде его имел уже около 20 тысяч.




26


Самый Ивановский монастырь из мужского обращен в женский при Варлааме же, но не по его, а по ходатайству двух его предместников — Евлампия и Феогноста.




27


Ранее Костромы преосвященный Порфирий служил ректором же в Тобольске. Он был юрист, знаток всякого рода законов и крепкий защитник духовенства против притязаний со стороны светских.




28


Публикуется по тексту: Тобольские архипастыри: Антоний (Знаменский), Евгений (Казанцев) и Георгий (Ящуржинский). Однородные случаи из их жизни // Странник. 1880. Т. 1, январь. С. 5–24. — _прим._издателя_




29


Архиереи старинных времен между прочим получали с церквей дань, а во всей Сибири даже и в начале XVIII столетия церквей было только 160.




30


Тобольский архиерейский дом долго вовсе не имел вотчин, а когда стал иметь их, то от них, как окруженных со всех сторон свободными, казенными, как бы па льготе живущими крестьянами, очень мало получал материальных выгод. Затем, и именно по отобрании в казну церковных имуществ, за Тобольским архиерейским домом из всех угодьев остались только 1) водяная на р. Ашлыке мельница, которая почти всегда и прежде служила и доселе служит в один убыток архиерейскому дому, и 2) рыболовное озеро, на котором осенью надавливают воза два мелкой рыбы, которою обыкновенно несколько недель затем питались и питаются архиерейские певчие и прислуга архиерейского дома. Даже сенокосного луга нет при архиерейском доме; почему он для своего скота бывает вынужден заготовлять сено на лугу, принадлежащем Межугорскому Ивановскому монастырю.




31


Семипалатинская область отделена от Тобольской епархии и присоединена к Томской назад тому только 25 лет, следовательно, до этого времени Тобольская епархия простиралась в длину до 3160 верст и более.




32


Сих средств тогда еще и не существовало: прогонные деньги на поездки по епархии тобольские архиереи стали получать только с 1828 года согласно представлению тогдашнего Тобольского архиепископа Евгения Казанцева, о котором будет у нас речь впереди и который еще не очень давно скончался, но уже слепым и слишком 90-летним старцем, в Донском Московском монастыре.




33


Один из тогдашних спутников преосвященного Антония, и именно Петр Андреевич Фелицын, в то время ученик богословия и вместе регент архиерейского хора, а с 1804 года соборный священник, затем соборный же ключарь и, наконец, с 1826 года и по 1870 г. кафедральный протоиерей, жив и доселе, только уже очень ветхий старец, полуглухой и совершенно слепой! Из его-то «Воспоминаний о тобольских преосвященных» и заимствовано описанное здесь происшествие.




34


1712–1726 — годы миссионерства схимонаха Феодора (Филофея Лещинского). — _прим._издателя_




35


Слова архиепископа Евгения. М., 1854 г., стр. 161.




36


«Душеп. Чт.» 1868 г. ч. 3, Изв. и Зам., стр. 103.




37


Равность преосвященного Евгения в этом случае простиралась до того, что некоторые интересные рукописи, имевшие предметом своим описание Березовского края, например «О жителях Березовского края лекаря Шаврова и доктора Алберта», он для себя переписывал своеручно и на полях одной из них своеручно же написал довольно значительное собрание самонужнейших остяцких слов.




38


О том, что преосвященного и его свиту мучили на воде и вообще в сырости комары, слепни и мириады других насекомых, или о том, как преосвященный, раз сошедший с дощаника и шедший вперед лесом по тропинке, которая была пробита зверями и дикими оленями, ходившими по ней к ручью для питья воды, едва не погиб от смертоносного орудия, поставленного па той тропинке на зверя или дикого оленя, я здесь не рассказываю.




39


Самоедский князь Тайшин Мурзин, христианин с рождения, па вопрос о христианских именах его детей отвечал: «Поп знает».




40


Так называли остяки в присутствии доктора Белявского оказавшееся у них в юртах металлическое распятие Господа Иисуса Христа.




41


А сам по себе Обдорск — незначительное местечко, состоит домов из пятидесяти только.




42


Плавание это, по словам самого преосвященного, продолжалось днем и ночью целых полтора месяца. К берегу, по его же словам, он приставал только, где было нужно служить или осмотреть церковь (Чтен. в общ. Ист. и Др. Рос. 1871 г. кн. 2).




43


Об этом происшествии пишущий неоднократно слышал, между прочим, от бывших в свите преп. Евгения в качестве певчих, впоследствии учителя Тобольского приходского духовного училища, а затем священника Устькаменогорского Дм. Ник. Корюкаева и от инспектора уездного Тобольского духовного училища, впоследствии гражданского чиновника Тим. Вас. Пырьева.




44


После архиепископа Евгения уже всем преосвященным на поездки по епархии выдавались и выдаются из казенной палаты прогонные деньги.




45


Правда, из семи последних тобольских преосвященных четверо совсем не ездили в Березовский край, двое (Георгий и Варлаам II) ездили, но зимой по льду бурных в летнее время рек, и один именно настоящий владыка Ефрем плавал туда на пароходе, а плавание на пароходах, сравнительно с плаванием на дощаниках, весьма большая разница и по отношению к скорости, и в особенности по отношению к безопасности… Пароходы по Оби вниз от Самарова до Березова и Обдорска стали изредка ходить только с недавнего времени.




46


Родился преосвященный Георгий в Каменец-Подольской губернии, еще в бытность ее под польским владычеством, даже первоначальное образование получил в католических (монашеских) учебных заведениях, но окончательно образовался он в старой Киевской академии, служил некоторое время приходским священником, а по вдовстве и по пострижении, между прочим, проходил должность ректора Подольской семинарии и настоятеля Шаргородского монастыря. Телесные силы и на осьмом десятке лет имел такие, что, бывало, на семинарских экзаменах иногда сидел, не сходя с кресла, по 8 часов, до вечерен, и, приехав потом домой, иногда не садился прямо за обед, а, напротив, часа по два еще занимался со ставленниками пением и другими предметами.




47


До преосвященного Георгия в Тобольской епархии почему-то не на всех умерших возлагали венчики.




48


Да, это так: например, в которую-то зиму один низовской (с Оби) священник с местным земским заседателем нарочито просекал _для_ преосвященного Георгия дорогу в лесу сначала с Иртыша к Сургуту, а потом далее к реке Вах (впадающей в Обь); а затем к Селияровским юртам преосвященный ехал (на оленях) и совсем без проложенной дороги по снежному океану, при 40 градусах мороза; по 250 верст тут не встречал он никаких жилищ, для отдыха останавливался и располагался под открытым небом на снегу, тут приготовляли ему чай и даже варили пельмени (это сделанные из тонко раскатанного теста как бы пирожки, как бы колобки, начиненные, разумеется, дома еще, в Тобольске, рубленой рыбой, капустой, даже редькой).




49


Далее в Киргизскую степь и к китайской границе некоторые места, например, Копал и Алматы (ныне Верное), были уже заняты русскими, даже были в тех местах и священники ради расположенных там наших войск, но церквей там еще не существовало.




50


Описание события мною основано преимущественно на хранящихся у меня письмах двух тогдашних гор. Усть-Каменогорска священников (одного Бекреева, который и сам тонул вместе с архиереем), писанных ко мне всего чрез 7 дней после события.




51


Преосвященный был в теплой рясе, в теплом же меховом полу-кафтанье и в больших теплых сапогах, потому, когда все это у него смокло, он, притом больной и старик, не мог и с места двинуться, и на другое место перейти, хотя бывало и крайне нужно это, когда, например, край парома, на котором стоял преосвященный, погружался в воду гораздо глубже, нежели другой.




52


В Сибири такого рода избушка, устрояемая в каком-нибудь пустом месте для пристанища проезжающих и проходящих, называется зимовье.




53


_Вифезда_ — Овчая (овечья) купальня в Иерусалиме, в которой омывали овец, предназначенных в жертву; вифезда (с др. евр.) — «дом Божьей благодати» или «дом милосердия», т. к. «больные, слепые, хромые, иссохшие», входившие в неё, выздоравливали, когда «Ангел Господень (…) сходил в купальню и возмущал воду» (Евангелие от Иоанна (Ин. 5, 20). — _прим._издателя_




54


Преосвященный Георгий как-то при разговоре о своих продолжительных служениях вот что рассказал своим собеседникам: «Однажды меня после продолжительного служения спросили: «Как это вы, преосвященный, выносите столько трудов служения, притом в облачении, в митре?!

Нам на вашем месте не вынести бы, мы пали бы». А я им отвечал: «Может быть, и я в вашем положении пал бы, но мое положение другое: когда силы мои при служении начнут ослабевать, когда я стану чувствовать изнеможение сил телесных, тогда я и говорю себе: Георгий, ты архиерей, ты — образ Христа; тебе с прочими пастырями сказано: _образы_бывайте_стаду,_ и я ободряюсь, как бы оживляюсь». Очевидно, причиной неутомимости сего архипастыря по отправлении священнослужений и в других делах были не одни силы телесные (хотя действительно могучие), но еще и сила воли его, и сознание им своих обязанностей.




55


Полн. Собр. Зак. т. V, № 2863.




56


Недалеко, верст на 80 выше Кондинского монастыря.




57


Предлагаемые «заметки»{Публикуется по тексту: Заметки к церемониалу погребения Тобольского архиепископа Варлаама I // Тобольские губернские ведомости. 1871. № 20. С. 121–123, 130–132}, полученные нами от одного из наших сотрудников, имея в основании своем разъяснение и исправление некоторых ошибок, вкравшихся в письме в редакцию губерн. вед. г. Р. Игнатьева и сообщенном им церемониале погребения тобольского преосвященного Варлаама (Тоб. губ. вед. наст, года № 12), вместе с тем сообщают несколько любопытных материалов для истории пугачевского бунта, бывшего во время управления этого преосвященного обширной тогда Тобольской епархией, помещенных автором ранее сего в «Чтен. в обшест. ист. и древ. Российс.» 1859 г. (кн. 1, смесь, стр. 22–56), и печатаются поэтому более с целью вызвать других любителей сибирской старины на сообщение подробных сведений для истории этого крупного народного движения конца XVIII столетия. — Ред. {Как явствует из примечания редакции Тобольские губернские ведомости, автор статьи анонимен, но авторство А.И. Сулоцкого не вызывает сомнения, поскольку в «Авторской исповеди», он включил эту работу в число своих трудов. «Конспирация» потребовалась в связи с тем, что «Заметки» опубликованы в 1871 г., во времена архиепископа Варлаама II (1862–1872), который негативно относился к сочинительству А.И. Сулоцкого (см.: Т.1 наст. собр. соч. С. 12)}.




58


Тоб. губ. вед. 1871 г. №№ 2 и 3.




59


Странн. 1870 г. № 11, стр. 336–341.




60


Ирк. епарх. вед. 1869 г. №№ 41–43.




61


Истр. иср. Росс. Ц. ч. 1; Страны. 1863 г., Окт., Отд. 1 и 1868 г., Окт., Отд. 1.




62


Здесь у меня сказано и в церемониале ясно обозначено (в продолжении _отпевания_ делать перебор в колокола, с принесением же к могиле звонить во вся… до тех пор, пока фоб поставится в могилу и отпоется лития), что перенесение тела преосвященного Варлаама I из домовой церкви в собор, отпевание, а также и погребение его совершены были в одно и то же число, а именно 15 января 1803 года. Но в жизнеописании этого преосвященного Абрамова{См. Н.А. Абрамов. Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 252–267} (Странн. 1863 г., октяб., отд. 1, стр. 22) говорится, что для совершения погребения владыки приезжал (в Тобольск) в марте 1803 года Иуст (опечатка: нужно Иустин) {Иуст, Иустин — возможно, здесь действительно опечатка, хотя в православных святцах имеются оба эти имени}, епископ Пермский. По всей вероятности, преосвященный Варлаам отпет был и в январе тобольским духовенством, и в марте пермским преосвященным Пустином. Подобные примеры прежде бывали и в России, и даже в Сибири, и именно в Тобольске. В России, например, святитель Дмитрий Ростовский сначала отпет и погребен был своим местным (ростовским) духовенством на третий день по кончине (последовавшей 28 октября 1709 г.), а потом 25 ноября отпет был вторично, нарочно для того прибывшим в Ростов из Москвы другом и почитателем его митрополитом Стефаном Яворским (Слов. пис. дух. чин. ч. 1, стр. 124). В Тобольске же второй тобольский преосвященный архиепископ Макарий помер 24 июля 1635 г., и, конечно, по летнему времени тогда же был отпет и погребен (в Софийском соборе), однако ж о преемнике его, архиепископе Нектарии, в Сибирской летописи (под 1636 годом) прямо и определенно говорится, что он «приехал в Тобольск месяца апреля (1636 года) 1 дня и погреб» преосвященного архиепископа Макария. Подобные замечания в летописях делаются и о некоторых других преосвященных.




63


Имя «Исмаил» в православных святцах есть, а имя «Израиль» — отсутствует. — _прим._издателя_




64


Странн. 1868 года, окт., отд. 1, статья: Архиеп. Тобольский Антоний Знаменский.




65


Странн. 1868 года, окт., отд. 1, статья: Архиеп. Тобольский Антоний Знаменский.




66


До 1783 г. Абалак был соло; в этом же году он переименован в монастырь ради находящейся там чудотворной иконы Божисй Матери. Штат в Абалак перенесен был из закрытого тогда Невьянского Богоявленского монастыря.




67


Учителями ставленнической школы почти обыкновенно бывали лучшие тобольские диаконы. И з числа их назовем тихого и благочестивого диакона Стефана Попова (впрочем, более известного под именем Малафеича), который после долго служил при Архангельской церкви в сане сначала священника, а потом и протоиерея.




68


В Странн. 1863 г., окт., отд. 1 на стр. 7, в Опис. тоб. собора на стр. 83 и некоторых других изданиях ошибочно сказано, что преосвященный Варлаам прибыл в Тобольск 8 марта.




69


Что пели при этом чичеринские певчие, у летописца не сказано.




70


Из искусственных или натуральных — также не объяснено.




71


Описание это заимствовано из краткого летописца, писанного (надобно признаться, довольно безграмотно) современником преосвященного Варлаама. помнится, тобольским диаконом Щетининым, и ныне принадлежащего чиновнику Ал. Дм. Иноземцеву, по женской линии потомку.




72


С пальбою из пушек были встречены современные Варлааму преосвященный Михаил Миткевич в Иркутске 17 марта 1773 г. (губернатором Брилем) и брат Варлаама митрополит Гавриил в 1770 г. в С.-Петербурге. Ирк. губ. вед. 1852 г., стр. 122 и Жизнь митр. Гавриила, арх. Макария.




73


Например, священник слободы Пуховой, иначе Усть-Суерской, Семен Шалабанов стал встречать мятежников со крестом и колокольным звоном только после того, как предводитель одной их толпы Бурнов отнял у него несколько денег и скота и два раза поднимал его в петлю, нарочно повешенную на воротах его же дома. Или: священник села Шкотского Чемесов, ремеслом иконописец, написал для толпы атамана Новгородова знамя (с изображением на одной стороне Спасителя, а на другой Божией Матери) тогда только, когда перед ним поставили виселицу и, чтобы напугать, повесили казака, лишь перед тем захваченного из команды майора Эртмана.




74


Таких страдальцев, притом из одних священников, кроме диаконов и причетников, в одном Екатеринбургском уезде можно было бы насчитать до 20!




75


За такую верность правительству Ирбить получила от Императрицы Екатерины II похвальную грамоту; да за то же утверждено за ней навсегда и право чрезвычайно выгодной для ее жителей известной богатейшей ярмарки.




76


Разумеющиеся здесь священно- и церковнослужители (в числе 25 лиц) были переданы в распоряжение гражданского начальства, которое одних из них записало в подушный оклад, а других отдало в военную службу.




77


Чтения в общ. ист. и древн. российск. 1859 г. кн. 1, смесь, стр. 22–56; сообщенные мной «Материалы для пугачевского бунта» и «Далматовский монастырь, или пугачевский бунт» стат. протоиерея Плотникова.




78


Странн. 1862 г. февр. отд. 1, стр. 50.




79


Странн. 1863 г. окт. отд. 1, стр. 22.




80


Памятник этот впоследствии снят для большей поместительности богомольцев в приделе, по причине крайней тесноты в нем в прежнее время.




81


Об этом замечено и в Описании тоб. соф. собора, стр. 50 и 51.




82


Публикуется ПО тексту: Дополнение к биографии преосвященного Антония Знаменского, бывшего с 1802 по 1803 год епископом Вологодским // Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям. 1869. № 3. С. 93–101. Полная биография Антония Знаменского опубликована в первой части Т. 2 наст. собр. соч. С. 175–214. — _прим._издателя_




83


В упомянутой статье Волог. Епарх. Вед. о преосвященном Антонии слишком мало сказано о его сочинениях.




84


Лиц духовных, даже в сане митрополитов и архиепископов, орденами начал жаловать только император Павел с ноября 1796 г. См. Ист. Иер. Р. церк. гл. 1, стр. 193. «Прим. автора».




85


157,5 см; вершок равен 4,5 см, аршин равен 16 вершкам (72 см). — _прим._издателя_




86


Фелицын, окончив в Тобольске курс семинарского учения, там же остался на всегдашнее жительство. Сначала он служил у преосвященного Антония домашним секретарем, а потом регентом архиерейского хора, женился по указанию преосвященного на доброй и весьма достаточной невесте и был в мае 1804 года посвящен им к собору во священника; в 1810 году, уже но выезде преосвященного Антония из Тобольска, сделан был ключарем собора, а в 1826 году кафедральным протоиереем, чем служит, имея уже 86 лет, и теперь, и служит еще бодро и до сих пор; имеет почти все награды, какие только можно получить, состоя в белом духовенстве: набедренник, палицу, камилавку, два бронзовых креста на память 1812 и 1853-56 годов, два ордена второй степени св. Анны с короною и Владимира 3-й степени, два наперсных креста — из Святейшего Синода и из Императорского кабинета.




87


_Диттон_Гумфри_ (1675–1715) — известный английский математик. — _прим._издателя_




88


Оба родились в 1765 году.




89


Публикуется ПО тексту: Архиепископ Тобольский Амвросий (Келембет) // Странник. 1874. Т. 4. С. 3–43, 101–123, 177–196. — _прим._издателя_




90


Ист. Росс. Иер. т. 1, стр. 48–51.




91


Уроженцы Малороссии говорят, что эта фамилия взята не из их малороссийского языка, а из какого-нибудь восточного, например, турецкого или татарского.




92


Это выводится из того, что Амвросий, по словам тоболян, был уволен в конце 1822 года на покой 72 лет от роду.




93


См.: Киев с древн. его училищем, Аскоченского, ч. 2, стр. 321. В таком случае у Абрамова в статье его: _Амвросий_I_Келембет._архиеп._тоб._и_сибирский_ (Странн. 1869 авг. отд. 1, стр. 25) {См: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 269–280}, а также в Ист. Иер. ч. 6, кн. 2, стр. 821 и в Опис. новгор. Юрьева монастыря Амвросий ошибочно назван священническим сыном и уроженцем гор. Лубен. Но здесь и Аскоченский сделал ошибку, причисливши местечко Чернухи вместо Полтавской к Черниговской губернии. Чернухи от Лохвицы и Лубен со Мгарским монастырем в равном расстоянии верстах во 22-х или 23-х. О родственниках Амвросия см. самое последнее примечание к настоящей его биографии.




94


Рассказы об особенностях в жизни преосв. Амвросия в лета его молодости пишущим заимствованы из воспоминаний об архипастырях тобольских бывшего кафедрального протоиерея тобольского П.А. Фелицына, который слишком 26 лет служил при преосв. Амвросии священником и ключарем Тоб. каф. собора, был членом консистории и пользовался его вниманием. Таким образом. Фелицын, бывая у преосвященного весьма часто, слушая его рассказы о том и о сем, а между прочим и о нем самом, и, кроме того, непрестанно встречаясь с жившим у Амвросия его племянником (Алексеем Фом. Келембетом), мог собрать о нем сведения довольно верные, хотя иные из них действительно могут казаться какими-то странными, особенными, выходящими из ряду обыкновенных.




95


См. Описание Киево-Соф. собора и киев, иерархии, митр. Евгения.




96


Из этого следует, что Амвросий Келембет учился в Киевской академии 13 лет. Да оно так и должно быть, потому что в академии было 8 классов: 4 низших — фара, инфима, грамматика и синтаксима; 2 средних — поэзия и риторика и 2 высших — философия и богословие; в низших классах учились по году и менее, в средних — по году же, а иногда и по два, в философии — по два, а в богословии по 4 года. (Киев с древн. его учил., Аскоч. ч. 1, стр. 134; Ист. Киев. акад. Макария, стр. 54; Ист. Моск. акад. Смирн., стр. 102 и 109).




97


Ист. Р. Иср. ч. 3, кн. 2, стр. 821 и Опис. Юрьева мои. Но Аскоченский, ссылаясь, впрочем, на тот же самый источник, почему-то говорит, что Амвросий первоначально поступил учителем греческого языка. Киев, с древн. его учил., ч. 2, стр. 321.




98


Ист. Иср. ч. 6, кн. 2, стр. 821; также воспоминания прот. Фелицына.




99


Описание новгор. Юрьева монастыря.




100


Киевская академия была и есть в Братском монастыре.




101


Преосвященный Амвросий действительно, как помнят старики тоболяне, говорил по-русски с большою примесью малороссийских слов — сильно по-хохлацки.




102


Учившимся в 20-х и 30-х годах в С.-Петербургской духовной академии такой отзыв о Мефодии неоднократно доводилось слышать от профессора оной, знатока Русской истории XVIII века вообще и в частности истории Русской Церкви протоиерея Иоакима Сем. Кочетова.




103


Автор воспоминаний о тобольских иерархах протоиерей Фелицын о перемещении Амвросия Келембета в Новгород рассказывает так: архимандрит Амвросий, не видя более возможности переносить всякого рода огорчения от архиерея и префекта, в одну ночь собрался в путь и уехал из Воронежа в Петербург, не испросив на то дозволения у епархиального начальства. Когда архиерей и префект семинарии на следующий день спрашивали прислугу, куда девался ректор, то прислуга отвечала, что ректор с племянником своим (Алексеем Фом. Келембетом) уехал во втором часу ночи на двух повозках, но куда именно — это им неизвестно. Прошла неделя, наступила и другая, а ректора все не было в семинарии. Преосвященный Мефодий донес Святейшему Синоду о бегстве ректора, который между тем давно находился в Петербурге. Прибыв туда, он явился к первенствующему члену Святейшего Синода С.-Петербургскому митрополиту Гавриилу (Петрову) и, пав ему в ноги, со слезами рассказал все, что было с ним в Воронеже. Митрополит, разумеется, не похвалил своеволия ректора, однако ж приказал ему жить до времени в Александро-Невской лавре. Между тем дан был вопрос воронежскому преосвященному, не сделал ли скрывшийся от него ректор каких-нибудь важных проступков по семинарии и по монастырю? Ответ был: «Преступлений никаких не сделан. но он бежал единственно по сознанию своей неспособности к ректорской должности». Святейший Синод, несмотря, однако ж, на такой невыгодный отзыв об Амвросии, вскоре (25 авг. 1796 г.) дал ему в управление Новгородский Антониев монастырь и (29 дек. того же года) определил его ректором Новгородской семинарии, а через год (24 сент. 1797 г.) перевел из Антониева монастыря в Юрьев. Как ни странен этот рассказ, но он, должно быть, не лишен правды: пишущему не раз доводилось слышать о бегстве Амвросия Келембета из Воронежа не от прот. Фелицына, а от одного из преемников Амвросиевых по тобольской пастве, и именно от архиепископа Тобольского Афанасия (1842 г.), а Афанасий прибыл в Тобольск только с небольшим чрез 9 лет по отбытии оттуда Амвросия. Афанасий мог слышать это и не в Тобольске, а и в Петербурге (где он учился в 1809-14 гг. в академии, а после, именно в 1815 и следующих годах, был ее инспектором), и в других местах своего служения до Тобольска, например, в Казани, Твери, Киеве, Нижнем Новгороде и пр., да и был он не из таких лиц, чтобы заниматься городскими сплетнями, пересудами и россказнями.




104


Ист. Иер. Росс. Ц. ч. VI, кн. 2, стр. 821. Опис. Юрьева монастыря.




105


В биографии Амвросия Келембета, напечатанной в августовской книжке Странн. 1869 г., на стран. 26 ошибочно сказано, что Келембет был хиротонисан 30 ноября.




106


Интересное письмо Евгения 1800 года напечатано в Русском архиве 1870 г. в №№ 4 и 5 на стр. 774. Вот некоторые отрывки из него: «Дивлюсь я, что Оренбургской к вам (в Воронеж) не пишет, да и сюда ни к кому. К прежнему анекдоту я припишу здесь еще и другой о нем. Когда получил он указ о пожаловании в архиереи, то так поспешил в С.-Петербург, что забыл взять с собою и хорошую рясу, и клобук, и порядочные сапоги. Удивил он этим всех. Кое-как его одели, снарядили, велели отрастить усы (ибо знаете, как он их подбривал), отдали протоиерею (обер-священнику армии и флотов) Озерецковскому выучить походить и, таким образом подготовя к посвящению, представили в Гатчину. Его имя здесь сделалось пословицею, так что, когда хотят проименовать (кого) простяком, то говорят: это второй Келембет. Это я сам слышал за столом публичным от преосвященных синодальных… Впрочем, о нем уверены, яко о добром».




107


Из рассказов между прочим _самого_ преос. Амвросия, слышанных от него современными ему тоболянами.




108


После преос. Августина осталось немало даже и печатных проповедей и очень много, к сожалению, только в рукописях, сочинений по законодательству росс. Церкви. См. его биографию в Странн. 1866 г., месяцы май и июнь, отд. 1.




109


Еще в 1805 году Евгений хлопотал было о перемещении Амвросия с исправившейся ему епархии в Смоленск: «Скончался, — писал он в Воронеж от 12 июня 1805 г., — преосв. смоленский (Димитрий Устинович). Думал, переведут туда _бедного_ оренбургского. _Я_ давно умоляю о нем митрополита». Но тогда хлопоты эти остались бесплодными. Р. Арх. 1870 года, стр. 34.




110


См. «Русский архив» 1870 г. №№ 4 и 5, стр. 844, последнее примечание.




111


Из писем митрополита Евгения, напечатанных в «Русс, архиве» 1870 г. №№ 4 и 5, стр. 774 и 844, а в особенности из письма ко мне от 7 июня 1870 года бывшего учителя воронежской гимназии г. Северного, который письма Евгениевы имел в руках, приготовлял их к изданию и послал в архив. Эти хлопоты Евгения за Амвросия и этот прекрасный об нем отзыв его не ясно ли показывают, что настоящей вражды в Воронеже между ними не было, и что все неприятности между ними происходили тогда единственно от того, что Евгений подшучивал над простотой и неловкостию своего ректора?




112


А не июня, как ошибочно сказано и у меня в статье: Встреча в Тобольске в старину вновь прибывших преосвященных (см. Чтения в общ. ист. и др. Росс. 1864 г.), и в биографии преосв. Амвросия, помещенной г. Абрамовым в «Страннике» 1869 г. (август, стр. 26) {См.: Т. 1 наст. собр. соч. С. 329–338}.




113


Василий был прикащик мангазейского купца. Последний, подозревая его, однако ж, как дело показало, совершенно напрасно, в соучастии в ограблении какими-то недобрыми людьми во время пасхальной заутрени своей лавки, вместе с мангазейским воеводой Пушкиным пытал его, бил его своеручно и запытал, забил до смерти. См. «Странник» 1866, декабрь, отд. 1, стр. 97.




114


Странн. 1868 г., окт., отд. 1, статья: Антоний (Знаменский), архиеп. тобольский, стр. 26–29. {См.: Т. 2 наст. собр. соч.}




115


Енисейская губерния входила в состав Иркутской епархии в продолжение 10 лет; в 1844 году она отчислена от Иркутской и присоединена ко вновь учрежденной тогда епархии Томской; в мае 1861 или лучше в январе 1862 года открыта самоместная Енисейская епархия с резиденцией архиерейской в Красноярске.




116


Увы! Ныне, вследствие частых неурожаев и упадков на скот, а отчасти и от усилившегося по местам пьянства, у сибиряков нет и в этом достатка, благосостояния.




117


Странн. 1868 г., окт., отд. 1, стр. 17–20; 1869 г., авг., отд. 1, стр. 27–29.




118


Странн. 1869 г., авг., отд. 1, стр. 33 и 34.




119


В 1811 г. из 694 семинаристов священно- и церковно-служительские места были зачислены за 150 человеками. (Из дел сем. архива).




120


Раз, в святки ли, или же в масленицу, семинаристы, замаскировавшись, ходили по домам, что-то пели под игру в бубен, поздравляли хозяев с праздником и выпрашивали на водку, да с тем же являлись и в архиерейский дом. Но эта дерзость уже вывела из терпения доброго архипастыря: по его приказанию семинарское начальство главных виновников дерзкой затеи исключило из семинарии в епархиальное ведомство, а епархиальное ведомство отправило их в губернское правление, которое и распорядилось с ними бывшим тогда у него в обычае порядком, т. е. всех их отдало в солдаты.




121


Из дел семинарского архива.




122


Год тому назад умерший во всех отношениях отличный туринский протоиерей Василий Матвеевич Дергачев был один из тех диаконов тобольских, которые при Келембете дьяконствовали и вместе учились богословию и другим предметам последнего класса семинарии.




123


Из одной резолюции покойного митрополита Московского Филарета (от 15 октября 1830 г.) видно, что богослов накануне посвящения во священника на Троицком подворье за всенощной «читал шестопсалмие затруднительно и с погрешностями, не знал, сколько раз должно произнести «слова в вышних Богу…» и аллилуйя говорил по дважды». Прогневавшийся архипастырь богослова-неумеху посвятил на первый раз только в диакона и велел консистории свою резолюцию сообщить в обе московские семинарии «с тем, чтобы (там) приучали учеников к благоговейному упражнению в богослужении и не присылали в епархию с аттестатами гордых невежд, неуважающих церковного служения, которого они недостойны». (См. Душеп. чт. 1874 г., апр., стр. 498). Пишущему случалось слыхать, что инспектор Тобольской семинарии, следовательно академист (давно и давно умерший Н. И. П-в, а в монашестве Ниф.), читал на вечерней молитве у казенно-коштных учеников либо за всенощной: «Святый Боже, святый крепкий… _трижды_; Господи помилуй, Господи помилуй… _трижды»._




124


Странн. 1864 г., авг., отд. 1, стр. 33.




125


Из учившихся и кончивших курс семинарии при Амвросии Келембете между прочим в 1820 году были хорошие протоиереи (ишимские) Павел Седачев, сначала служивший учителем и инспектором тобольского духовного училища, и Николай Кайдалов, а особенно хорошие по способностям и по делам управления вверяемых им частей были протоиереи же: ишимский Василий Попов и омский Дмитрий Пономарев.




126


К сожалению, говорю, потому что из учившихся в этой гимназии и, разумеется, после доучивавшихся в Тобольской семинарии, выходили лучшие уездные протоиереи, члены консистории и благочинные.




127


Из училищных дел, хранящихся в архиве Томского Алексеевского монастыря.




128


Странн. 1868 г., отд. 1, статья: архиепископ Антоний Знаменский.




129


По увольнении из семинарии Земляницын сделан ректором тобольских духовных училищ.




130


В год преобразования (1818) и были посланы в состав третьего курса Московской академии студенты: Н. Ив., в монашестве Нифонт, Попов, впоследствии инспектор и (ненадолго) ректор Тобольской семинарии; Андрей Тимофеевич Тыжнов, иначе Милославов, впоследствии (под именем архимандрита Евфимия) инспектор и даже ректор той же родной семинарии; и несчастный Семен Иванович Тиханов, впоследствии за свои слабости писарь батальонной или другой какой-то военной канцелярии.




131


Из сих 31060 р. 20 тысяч было назначено на содержание 100 казеннокоштников, учащих и других служащих при семинарии (напр., секретаря, лекаря и пр.), остальные — на содержание дома, прислуги и пр.




132


Из дел архива правления Тобольской семинарии.




133


До преобразования Карпинский довольно долго учил, кроме математики, рисованию.




134


Странн. 1868 г., статья: Архиеп. Антоний Знаменский.




135


В прошедшем столетии и начале настоящего орловские архиереи жили в гор. Севске, там же находилась и семинария Орловская.




136


О Филарете киевском, как способном преподавателе, в особенности в среднем духовно-учебном заведении, пишущему в конце 30-х годов не раз доводилось слыхать от даровитого ученика его по Севской семинарии советника тоб. губ. правления Ст. Мих. Семенова.




137


Турчанинов до Петербурга действительно служил между прочим в Севске, и там он управлял архиерейским хором, да там же и во священники посвятился.




138


Все это, хотя кратко и с некоторыми ошибками, рассказано в Странн. 1862 г., сент., отд. 1, в статье: прот. Турчанинов, па стр. 407 и след.




139


Митрополит Амвросий до 1762 года был севским архиереем, знать Филарета, или тогда еще только мальчика Федора Амфитеатрова, он не мог, но он мог знать, и с хорошей стороны, его отца-священника, быть может, и поэтому, то есть по старой памяти о прежних своих подчиненных, Амвросий пожалел Филарета.




140


Филарет в Тобольской семинарии преподавал одну философию, и то уже только с июля 1812 года, за увольнением тогда от преподавания ее ученого, но слабого игумена Вениамина; богословия же он, вопреки обычаю почти всех ректоров того и последующего времени, не преподавал затем, что при его приезде в Тобольск, да и во все время службы его в Тобольске в семинарии богословскую кафедру занимал весьма почтенный префект ее, кафедральный протоиерей Л.В. Земляницын. Филарет оставил по себе в Тобольской семинарии некоторую память тем еще, что выучил, занимаясь частным домашним образом, французскому языку одного богослова (Матвея Неводчикова), который начал (с 1811 г.) первый преподавать этот язык в семинарии.




141


Из дел архива Тобольской семинарии. По весьма ограниченному семинарскому жалованью, по скудным монастырским доходам и своему пищелюбию Филарет при отъезде из Тобольска не имел и теплой шубы, а уехал в шубе, подаренной ему купцом Алексеем Мир. Гневашевым.




142


Серафим по-немецки, как значилось в его послужном списке, переводил, сочинял и говорил.




143


Тобольские семинаристы конца 10-х и начала 20-х годов, ныне почти глубокие старцы, рассказывают, что Серафим уехал из Тобольска, не простившись с ничем неповинным в его удалении преемником своим, т. е. ректором Евгением, и как бы с угрозой ему, а может быть, кому-либо и выше его, сказал: «Авось, Серафим когда-нибудь и опять возникнет, вознесется». (Чаяние или предсказание это, однако ж, не сбылось).




144


В Симбирске до 1842 года не было ни архиерейской кафедры, ни духовной семинарии.




145


Чьи-то воспоминания об этом были напечатаны в одном довольно давно прекратившемся педагогическом журнале.




146


От горячности Евгений, говорят, был постоянно сух и бледен. Впрочем, под конец управления Тобольской семинарией этот ее ректор, вследствие предостережений от одного умного и доброго тобольского доктора, сделался мягче, сдержаннее и потому здоровее прежнего.




147


Можно сказать, что и трех, потому что, например, самоеды березовские хорошо понимают язык своих соседей — остяков.




148


Позже на вогульский язык по просьбе генерал-губернатора Вельяминова переведен был устав (Сперанского) для управления сибирскими инородцами.




149


Из воспоминаний Ф — на о его жизни.




150


Не были, например, отправлены и, вероятно, по неготовности их к тому времени: два последних Евангелия, 50-й псалом, нравоучения о должностях христианина и некоторые молитвы.




151


Десятисловие — десять заповедей, данных Богом через пророка Моисея на горе Синай (Исход. 20, 1 –17). — _прим._издателя_




152


Однако ж цензор Павский, сельский уроженец Петербургской епархии, мог знать финский язык, а остяцкий и вогульский языки суть наречия финского {Остяцкий (хантыйский), вогульский (мансийский) и финский языки принадлежат к разным подгруппам финно-угорской группы уральской языковой семьи — _прим._издателя_}.




153


Из дел консисторского архива.




154


Выл ли чем-нибудь награжден тогда протоиерей Вергунов, пишущему неизвестно.




155


Впрочем, предписания об этом ему были и ранее сего.




156


Сей священник родился и взрос на Оби и, кроме того, в 1832 году, учась в богословии, сопутствовал тогда посланному в обдорский край миссионером (возвратившимся, однако ж, без всякого успеха) иеромонаху Макарию, который после служил экономом Тобольского архиерейского дома и настоятелем Ивановского монастыря.




157


Благочинный низовских церквей ключарь Фелицын, собравши из церквей своего ведомства деньги (медные, которые там променять было некому), уложил их в лодку и поплыл в Тобольск по Иртышу, но деньги отяготили судно, и благочинный с гребцами и со всеми спутниками чуть было не утонул.




158


Из архива Омской соборо-Воскресенской церкви.




159


Из воспоминаний протоиерея Фелицына.




160


В Сибири во многих деревнях, по отдаленности их от приходских церквей, имеются часовни, а к ним выбираются особенные старосты, которые потому и называются часовенными.




161


Из архива омского собора.




162


Их архива Омского собора. В Амвросиево же время «был издан манифест о священном союзе между Россией. Пруссией и Австрией с повелением читать его в церквах в праздник Крестовоздвижения после литургии и при этом учить народ жить между собой в любви, мире и согласии; 2) было предписано о бесчинствах, производимых в церквах за богослужением, немедленно доносить Св. Синоду и даже чрез обер-прокурора самому Государю Императору; 3) Высочайше и строго было воспрещено петь в церквах по рукописным партесным {Партесное пение — нотное пение по партиям.} тетрадкам или и по печатным нотным книгам, но напечатанным без цензуры известного Бортнянского; в случае нарушения сего Высочайшего запрещения ответственность падала на самих епархиальных архиереев. (Оттуда же).




163


Из архива Омского собора.




164


К сожалению, наставления этого теперь не оказалось ни в архивах, ни в библиотеках омских церквей.




165


Дело это ныне и в Сибири идет уже лучше, потому что некоторые из преемников Амвросия дозволили священникам в великий пост приобщать своих прихожан в их деревнях запасными дарами, прослуживши наперед дня два или три в часовне или в доме часы и всенощные.




166


Хороши же были супруги, из которых жене не исполнилось еще и 13 лет, а мужу и 15! — так как тогда в таком возрасте браки дозволялись.




167


Зачислять места за сиротами-девицами духовного звания в Сибири почти совсем не было и в обычае; просить жениха для невесты-сироты в Сибири, особенно в прежнее время (не так, как в России), считалось неприличным, даже за великий стыд.




168


Нужно признаться, что добрый владыка в зачислении мест иногда преступал границы, баловал просителей, например, омский протоиерей Илия Владимиров, человек состоятельный и имевший семейство небольшое (троих детей), в 1813 г. просил зачислить за сыном его А-м, учеником грамматики, праздное тогда при омском соборе диаконское место, и владыка зачислил — «с предоставлением получения доходов отцу его, протоиерею Владимирову». (Из архива омского собора).




169


Здесь нужно припомнить, что в Амвросиево время попечительств о бедных духовного звания, и следовательно пособия от них, как они ни скудны, еще не существовало, попечительства учреждены несколько позднее (около 1824 или 25 года) по мысли, по проекту митрополита московского Филарета.




170


Сказанное доселе под буквами а, б, в, г и д, заимствовано наиболее из архива омского собора.




171


Навещаемые считали посещение владыки за счастие для себя: современник Амвросия (Фелицын) замечает об этом характеристически, что «кого он, бывало, удостоит своим посещением один раз в год, тот уже два года хвалится его приездом к нему».




172


Из воспоминаний протоиерея Фелицына.




173


От нескромности дамских нарядов в прежнее время подобные истории, кажется, случались и в других местах: пишущему по крайней мере неоднократно случалось слышать (от покойного статского советника М. Степанова), как сильно негодовал (в 20-х годах) орловский преосвященный Гавриил (умерший впоследствии в Твери) на одну знатную даму, являвшуюся к его служению в подобном костюме.




174


Странн. 1869 г. августа отд. 1, стр. 31.




175


По фамилии Басаргин.




176


И это из воспоминаний П.А. Фелицына.




177


Биограф Сперанского, барон Корф пишет (см. Жизнь гр. Сперанского, т. II, стр. 192), что Сперанский был у преосвященного в первый же (тогда Троицын) день по приезде, но П.А. Фелицын, не только современник, а и очевидец события, говорит, что Сперанский ни в первый, ни во второй день по приезде в Тобольск не был у преосвященного, и что преосвященный, пождавши его два дня, на третий, наконец, сам первый поехал к нему с визитом. Кто из них говорит правду, проверить пишущему за неимением под руками _дневника_ Сперанского не по чем.




178


П.А. и до сих пор здравствует, только, к сожалению, уже совершенно слепой и полуглухой.




179


В письме ко мне от 19 мая 1872 г. и в его воспоминаниях о тобольских архипастырях.




180


Тобольск расположен на горе и под горой; архиерейский дом был и есть на горе (сажень на 20 выше подгорной части), а Сперанский квартировал под горой.




181


27 мая Сперанский и в самом деле оповещал всю Сибирь, Западную и Восточную, о своем вступлении в должность генерал-губернатора (Жизнь Спер. т. II, стр. 192).




182


Жизнь Спер. Т. II, стр. 254.




183


См. об этом мою же статью: _Сперанский_в_Тобольске,_ помещенную в Тобольских губернских ведомостях конца 1872 года.




184


Изображение круга и крестов тотчас же снято было на бумагу и отправлено в Св. Синод.




185


Константин I Флавий Валерий (Flavius Valerius Constantinus Magnus) (ок. 285–337) — древнеримский император в 306–337 гг. В 312 г. Константин разбил своего соперника Максенция (Максентия) у Мульвийского моста в Риме. Перед битвой Константин увидел на небе крест с надписью «Сим побеждай!». Константин Великий перевёл столицу в Константинополь, покровительствовал христианам, в 325 г. участвовал в работе Никейского собора, перед смертью принял христианство. Причислен к лику святых. — _прим._издателя_




186


Из воспоминаний о тобольских архиереях пр. Фелицына.




187


Покойный тобольский купец А. Мир. Гневашев, привезши в 1812 г. из Кяхты на Макарьевскую ярмарку на 200 тысяч рублей (асс.) чаю и не видя у Макарья почти никакого сбыта своему товару, подобно многим товарищам по торговле, отправил товар на Москву, но там во время нашествия на Москву Наполеона он вместе со многими своими товарищами лишился в виде чая всего своего достояния и оттого до смерти жил в бедности.




188


Так это рассказано бывшим тобольским губернатором (в 20-х годах) Д.Н. Бантыш-Каменским в статье его: _Шемякин_суд_ (см. Р. Старину, 1873 г., июнь, стр. 743). Сибиряки рассказывают то же, но несколько иначе, а именно: Коллет в бытность французов в Москве поднес преосвященному Келембету, как великому русскому патриоту, табаку французского и с усмешкой сказал: «Не угодно ли вашему высокопреосвященству французского табачку?». Преосвященный, будто не понимая насмешки, спросил: «А разве это французский?». «Да, — тот внушительно отвечал, — французский!». Когда же французов погнали из России, поразили у Малоярославца, под Красным, при переправе чрез Березну и пр., и пр., тогда Амвросий Келембет, взявши у кого-то из своих знакомых или подчиненных (своей он не имел) табакерку, велел насыпать ее самым крепким русским табаком и, в свою очередь, раскрывши ее пред посетителем своим Коллетом, сказал: «Леонард Петрович, не угодно ли вам табачку?». И когда тот взял, он громко и очень серьезно присовокупил: «Это русский».




189


Из воспоминаний протоиерея Фелицына.




190


В настоящее время такой крест во всей Тобольской епархии имеет один только бывший кафедральный протоиерей П.А. Фелицын, родившийся в 1787 году, а во священники посвященный в 1804 году.




191


Странн. 1872 г., статья: архиеп. Евгений, как архипастырь тобольский.




192


Странн. 1872 г., статья: архиеп. Евгений, как архипастырь тобольский.




193


Протоиерей Фелицын.




194


Странн. 1869 года, авг., отд. 1, стр. 37.




195


Из предместников и преемников Амвросия Тобольской епархией в течение 254 лет ее существования долее его управляли только двое: митрополит Антоний Стаховский — слишком 18 лет и архиепископ Варлаам Петров — более 33 лет (1767–1802 г.).




196


Припомним, что прежде, например в царствование Императора Александра Павловича, награды как светским, так и духовным лицам давались не так часто, как они давались при Императоре Николае Павловиче, или как даются теперь.




197


Из воспоминаний Фелицына.




198


По Фелицыну: он в своих воспоминаниях говорит, что Келембет был уволен на покой 72 лет (а это случилось, как скоро увидим, в конце 1822 г.).




199


По Абрамову: Келембет, по его словам, ушел на покой, имевши от роду около 80 годов. См. Странн. 1869 г. авг., отд. 1, стр. 38. {См.: _Н.А._Абрамов._ Город Тюмень: Из истории Тобольской епархии. Тюмень: СофтДизайн, 1998. С. 279.}




200


Припомним, что преосвященный Амвросий в квартире Сперанского, когда не приняли его визита и во второй раз, велел сказать Михаилу Михайловичу между прочим: «Я — архиерей, я уже старик и притом _больной»…_




201


Ирк. епарх. вед. 1867 г., статья: Справедливо ли, что Иркутск видел среди себя иерархов более, чем Тобольск? Примеч. 2.




202


В 25 верстах от Тобольска по Иркутскому тракту.




203


У Толстого в _списках_архиереев_и_архиерейских_кафедр_иерархии_Российской_ ошибочно сказано (на стр. 24), будто Амвросий Келембет уволен на покой 21 декабря 1822 г.; 21 декабря не день его увольнения, а уже день отъезда с тобольской паствы на покой.




204


По словам покойного секретаря Тобольской консистории Бекреева, это был сын родного брата владыки священника Фомы Келембета. Но у преосвященного были и еще братья, мелкопоместные малороссийские дворяне. По словам г. Петрова, который составил опись рукописей, принадлежащих музею, что при Киевской духовной академии (Труды киев. Дух. Акад. 1874 г., марта, статья. Опис. Рук. Музея, стр. 4), братья Амвросия в числе в начале настоящего столетия пожертвовали в Киевскую академию несколько хороших рукописей. Из этого можно заключить, что, должно быть, и образование свое получили, подобно брату, в Киевской же академии. Только непонятно, зачем составитель означенной описи назвал братьев преосвященного Амвросия польскими дворянами? По вере они были, когда отец их был дъякон, а старший брат еще и архиерей православной церкви, конечно, православные, а по народности малороссияне. Уж не ввела ли его в искушение их странная восточная (а не польская) фамилия?




205


Публикуется ПО тексту: Ещё несколько слов о преосвященном Евлампии, бывшем епископе Вологодском // Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям. 1868. № 19. С. 539–541. — _прим._издателя_

Нижепомещаемые строки доставлены в редакцию одним из чтителей {Причину «засекречивания» своего авторства, А.И. Сулоцкий объяснил в «Авторской исповеди» (см.: _Л.И._Сулоцкий._ Сочинения в трёх томах. Т. 1. Тюмень, 2000. С. 12} памяти преосвященного Евлампия и близких его по церкви сослужителей.




206


^(^Полностью эта фраза звучит так: «Тон деспотии кэ архереа имон, Кирие, филатте, ИС ПОЛЛА ЭТИ ДЕСПОТА», что в переводе с греческого означает: «Господина и архиерея нашего, Господи, сохрани НА МНОГИЯ ЛЕТА». Этим возгласом (по-гречески) приветствуют епископов на архиерейском служении. — _прим._издателя_




207


Господские праздники — праздники, связанные с событиями жизни Иисуса Христа. — _прим._издателя_




208


Публикуется по тексту: Иркутский архиепископ Михаил II // Странник. 1880. Т. 2, февраль. С. 155–172.

Статья написана в соавторстве с иркутским кафедральным протоиереем Прокопием Васильевичем Громовым. — _прим._издателя_




209


Преимущественно от протоиереев — кафедрального Петра Андр. Фелицына, который во времена архимандрита Михаила служил священником Тобольского кафедрального собора и регентом архиерейского хора, и покойного настоятеля Тобольской Завальной церкви Василия Осип. Кузнецова, который при Михаиле состоял ключарем кафедрального собора.




210


Статья А. И. Сулоцкого «Архиереи из сибирских уроженцев…» опубликована в первой части Т. 2 наст. собр. соч. С. 435–445. — _прим._издателя_




211


Поэтому и другие учащие Тобольской семинарии в прошлом столетии и начале настоящего всего чаще бывали из соборян. Например, при отце Матфее префектом семинарии и вместе учителем философии был кафедральный протоиерей Лев Земляницын, а учителем математики, немецкого языка и, кажется, словесности соборный же диакон, а после священник Григорий Иванович Мансветов (тот самый, который после служил обер-священником армии и флотов и издал сочинение в 6 частях: училище благочестия), и татарскому языку учил соборный же священник.




212


Такое скудное, что один соборный священник времени от. Матфея (Гиганов) почти тем только и жил, что шил с семьей на базар шапки.




213


Тобольские соборяне почти до самого последнего времени и домов казенных не имели; казенные дома для них и теперь устроены еще не для всех.




214


У покойного Н.А. Абрамова в Странн. 1869 г., авг., на стр. 30 и 31 (в примечании) о. Михаиле допущено несколько ошибок: так, например, он назван приходским (вместо соборного) священником; там же об нем сказано, что он пострижен и посвящен в архимандрита в 1800 году, тогда как это было годом ранее.




215


О крайней скудости средств к содержанию семинарии можно заключить между прочим и из следующего факта: архиерейский дом, кроме другого скота, имел значительное стадо овец; лишних овец и барашков осенью кололи, мясо употребляли для прокормления певчих и прислуги архиерейского дома, а овчины, по приказанию доброго владыки, обыкновенно отправляли в семинарию для постройки бурсакам шуб. Осенью в 1801 или 1802 году, за удовлетворением нужд бурсаков, осталось из архиерейского дара несколько овчин излишних, ректор Михаил по рассуждении с прочими членами семинарского правления, какое сделать из них употребление, собственноручно положил следующую резолюцию: «из оставшихся овчин сшить нагольный тулуп комиссару (по-нынешнему эконому) семинарии (который был вместе и учителем арифметики) иеродиакону Израилю в награду за особенно усердную его службу. Конечно, тулуп и был сшит; без сомнения, о. Израиль в нем и щеголял при исполнении своих комиссарских обязанностей, а быть может, по тогдашней простоте и убожеству между прочим и служащих в семинариях, являлся в нем даже в классы на уроки.




216


Эта история до сих пор остается в рукописи и находится в библиотеке Тобольской семинарии. В ней об одном из своих предместников по ректуре Михаил сделал такой (беспристрастный и не без юмора) отзыв: _«Уволен_ (в таком-то году) _на_покой,_который_он_и_состоя_на_службе,_очень_любил»._




217


Архиепископ Варлаам каждый день и за каждую службу ходил в собор. Замечательно, что и Варлаам II (1862–1872) никогда и ни одной службы и в будни не пропускал.




218


«Иркут. Епарх. Ведом.» 1877 г., № 18.




219


Преосвященный Антоний до архиерейства, следовательно в конце прошедшего столетия был (постепенно) учителем, префектом и ректором Петербургской академии.




220


Старался умножить число учеников и изыскивал (епархиальные) средства для их содержания, семинарию посещал часто и нередко неожиданно; при посещениях слушал в классах преподавание учителей и ответы учеников и, если в классе не заставал преподавателя, то сам начинал преподавать за него.




221


Истор. Петерб. Акад. Чистов, стр. 93 и 94.




222


Истор. Иерарх. Р. Ц. Ч. 1, стр. 236 и Списки Архиереев и Архиер. Каф. Ю. Толстого, стр. 29.




223


Из воспоминаний о тобольских иерархах 96-летнего старца, современного Михаилу и ближайшего очевидца всего с ними случившегося, бывшего кафедрального протоиерея Петра Андр. Фелицына.




224


В конце литургии в Страстной (Великий) Четверг в кафедральных соборах совершается чин умовения ног. Архиерей, символизирующий в тот момент Христа на Тайной вечере, снимает с себя верхнее облачение, препоясывается лентием (полотенцем) и умывает ноги сослужащим ему священникам. В это время диакон читает фрагмент Евангелия об умовении ног Христом своим ученикам. — _прим._издателя_




225


Публикуется по тексту: Тобольского кафедрального собора протоиерей Пётр Андреевич Фелицын // Странник. 1880. Т.2, май. С. 3–26. — _прим._издателя_

Протоиерей П.А. Фелицын мирно скончался в 11 часу утра 16 декабря истекшего 1879 года. Предлагаемые детство и юность его описаны самим Петром Андреевичем, но от имени постороннего лица, почему он везде и говорит о себе в третьем лице, а не в первом. Биография написана автором в глубокой старости, и именно когда ему было уже за 80 лет.




226


Говорили так в том предположении, что дитя, проснувшись и найдя себя одним в пустом храме, мог очень испугаться.




227


Митрополиты московские по званию настоятелей лавры жили и живут на Троицком (т. е. принадлежащем Троицкой Сергиевой лавре) подворье.




228


В Московской славяно-греко-латинской академии до преобразования се в 1814 г. были не те только классы, которые входят в состав духовных академий настоящего времени, но и все другие, которые ныне входят в состав семинарий и духовных училищ.




229


Вероятно, покойный московский архипастырь считал себя знатоком и краниологии{Краниология (от _греч._ kranion — череп) — раздел анатомии, изучающий строение черепа человека и животных}.




230


Мальчик Смирновым был назван по фамилии дяди, который привез его в академию. {Примечание странное, т. к. фамилия отца, а следовательно, и самого мальчика, была тоже Смирнов и менять фамилию ему не было никакой необходимости}.




231


Феофилакт в столице служил сначала в числе преподавателей С.-Петербургской духовной академии, а потом был законоучителем кадетского корпуса.




232


Феофилакт и Антоний (Знаменский) до назначения первого законоучителем кадетского корпуса вместе служили учителями в главной Александро-Невской семинарии, после переименованной в С.-Петербургскую духовную академию.




233


Преосвященный Антоний вследствие болезни (солитера) и ипохондрии был очень бранчив и ворчалив.




234


В наших старинных семинариях в каждом классе было из самих же учеников по _сениору_ — по должностному лицу, которые после стали называться старшими. Главный из старейшего класса назывался _сениор_сениорум_ (старший над старшими).




235


Господь Иисус Христос сказал: _иже_аще_напоит_единого_от_малых_сих_чашею_студены_воды…_аминь,_глаголю_вам,_не_погубит_ (не потеряет) _мзды_ (награды) _своея_ (Мф. 10, 42). И послушник экономский не остался без награды за ничтожную, по-видимому, услугу, оказанную голодавшему семинаристу… В конце 40-х и начале 50-х годов при архиепископе Тобольском Георгии у протоиерея Фелицына случились большие неприятности: на него по званию градского благочинного поступило несколько довольно важных доносов, наряжались следствия, производился суд. Скорбя душой и помня, что милостыня в день лют поможет обидимому и измет его от грехов и что милостивые к другим сами будут милованы, Фелицын стал более прежнего благодарить и благотворил как у себя в доме, так, между прочим, в остроге, куда он имел во всякое время свободный доступ по званию члена тобольского тюремного комитета. И вот раз, когда он был в остроге (пересыльных преступников) и когда кончил подаяние милостыни и с тем вместе слово утешения раскаявшимся в преступлениях и крепко скорбившим о постигших их бедствиях, к нему подходит один почти престарелый узник в платье лиц духовного звания, и именно в полу-кафтанье, и спрашивает его: «Не вы ли, батюшка, были регентом архиерейского хора в Вологде в 1803 г.?». «Да, я в то время управлял вологодскими архиерейскими певчими», — отвечал он ему. «А помните ли вы, батюшка, послушника Иакова, жившего тогда келейником у эконома архиерейского дома архимандрита Августа?». Протоиерей отвечал: «Очень помню, он меня голодного накормил ломтем хлеба и напоил кружкой квасу». Узник при этом сказал: «Это я самый и есть бывший экономский послушник Иаков, был я после иеродиаконом в Прилуцком монастыре и за грехи, о которых при людях стыжусь и рассказывать вам, расстрижен, лишен монашества и сослан в Иркутскую губернию на поселение; сделавши вам хотя и ничтожное добро в Вологде, прошу вас всепокорнейше оказать мне, грешному и несчастному, милость свою в Тобольске». Протоиерей узнал в нем по чертам лица и звукам голоса своего старинного вологодского знакомого, поцеловал его в лоб и в благодарность свою дал ему пятирублевую ассигнацию; тот пал ему в ноги со слезами благодарности. Протоиерей, простившись с узником, при выходе из острога, по его собственным словам, чувствовал в сердце своем такое приятное ощущение и такую радость, каких во всю жизнь свою не ощущал. Надежды отца протоиерея за помилование от Господа за милость к нищей и несчастной братии оправдались: все доносы на него оказались несправедливыми или ничтожными, он был оправдан и после того с течением времени получил еще важные награды.




236


Таков преосвященный Антоний был и везде: кого полюбит — осыпает милостями. В Тобольске, например, учителя семинарии Григорья Ивановича Мансветова (впоследствии обер-священника армии и флотов) в 9 месяцев посвятил в священники к собору, сделал членом семинарского правления, присутствующим консистории и епархиальным цензором проповедей и повысил в оклад жалованья по учительской должности. А через год?.. Увы! Уволил от всех должностей и заставил выехать из епархии. Странн. 1868 года, окт., отд. I, стр. 42 и след.




237


Риторике или словесности русской и латинской Фелицын учился сначала в Московской академии, а потом (с 1880 г.) в Калужской семинарии, философию в 1801 г. слушал в Калуге, да здесь же в 1802 г. он начал слушать и богословие.




238


Ректору Иосафу после при преосвященном Антонии действительно служить было очень тяжело.




239


Публикуется по тексту: Секретарь одной из сибирских консисторий // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1872. № 24. С. 293–297; № 25. С. 308–312; № 26. С. 323–329; № 27. С. 338–346. — _прим._издателя_




240


_Курган,_Ирбит_—_во времена Сулоцкого названия этих городов часто употреблялись в женском роде. — _прим._издателя_




241


Но смешная выходила иногда при этом сцена, прибавлял иногда рассказчик: «Старухи наплачутся, я кончу чтение, а они приступят ко мне с просьбой рассказать им, что я читал. Да как же, о чем же вы плакали-то? — спрошу их. «Да уж шибко что-то хорошо, как-то больно жалостливо, но в толк-то мы никак не можем взять».




242


_Мазурик_ (мазурник, мазурин) — от _польск._ «mazur» — замарашка, оборванец; здесь: карманный вор, особенно в столицах, где мазурики придумали даже свой «язык» — байковый, или музыку («ходишь по музыке?», то есть говоришь на «музыке»?). — _прим._издателя_




243


Располагать к самообразованию подчиненных и окружавших особенно любил и умел Тобольский архиепископ Афанасий (1832–1842 гг.). Он, бывало, всем, являвшимся к нему, а в том числе и Петру Андреичу, с радушием покажет всякие редкости, какие только случалось добыть и выписать ему, о всем расскажет, растолкует, укажет, где и что прочитать, посмотреть и пр.




244


На беду Тобольской епархии пред тем временем, да и в то время один (Евгений) ректор семинарии (обыкновенно первый член консистории) перемешен был в Кострому, а другой (Филарет) вскоре по приезде в Тобольск помер; кафедральный протоиерей (второй член консистории) был обременен делами но учебной части: он был и инспектор семинарии, и член семинарского правления. И профессор философии, и ректор духовных училищ, да и часто болел.




245


Все доселе сказанное взято буквально со слов, много раз слышанных пишущим из уст очевидца, покойного Петра Андреича.




246


Это тот самый преосвященный, который в прошедшему году в конце июля помер в Донском монастыре, бывши давно уже слепым и 93 лет от роду.




247


Старец Бекреев воспоминания о преосвященном Евгении писал три с половиною года тому назад, по поводу его 50-летнего юбилея в архиерейском сане.




248


В 12 часов преосвященный Евгений обыкновенно оканчивал все свои занятия: дела, письмо, чтение — словом, все оставлял в урочный час.




249


Душ. Чт. 1868 г. ч. 3. Изв. и Зам. стр. 103–105 и рассказы самого покойного А.П. Бекреева.




250


Говорю: П.А. с протоиереями _производил_следствия_ потому, что протоиереи, добрейшие и честнейшие отцы духовные, были совершенно неопытны в производстве следствий, так что при названных следствиях они были почти только зрителями того, что делал архиерейский письмоводитель.




251


Сенаторы препроводили к преосвященному 14 гражданских жалоб с присовокуплением, что подобных много поступило из разных мест. Душ. Чт. 1868 г. ч. 3. Изв. и Зам. стр. 104.




252


Притом в тех местах (например, в Тюкале), духовенство которых обнесено было особенно корыстолюбивым и беспорядочным, преосвященный Евгений с намерением жил подолгу, вникал во все обстоятельства жизни духовенства, с жалобами, однако ж, никто не являлся, да и в жизни духовенства ничего не оказалось подтверждающего те доносы.




253


Ночной покой преосвященного во время ревизии и вообще продолжался не более 3 часов.




254


В эту должность он был назначен слишком за год до того, 1 ноября 1827 года.




255


А этим делом он занимался с 1824 года.




256


Когда по оставлении Петром Андреичем службы по духовному ведомству случилась в Тобольской консистории беда (о которой будет сказано ниже), то один из самых дельных членов ее, не обинуясь, неоднократно знакомым своим говорил: «Доколе секретарь у нас был умный и дельный, и мы (члены) все были умны и дельны; когда же приехал к нам секретарь д… то и мы все стали…».




257


Если в то время (1826–1844 гг.) некоторые из священнослужителей Тобольской епархии (впрочем, весьма и весьма немногие) и лишились ряс, то это уже по решению высшего духовного начальства.




258


При преосвященном Евгении одно, а при преосвященном Афанасии только два было таких лица (св. Топорков и диакон Поляков). Двое последних в наказание за судотяжество, по распоряжению Св. Синода, были перемещены в Пермскую епархию; один из них после и просился было обратно, в ведение поносимого им начальства, но последнее отклонило его просьбу.




259


Он был холост, и его семейство состояло только из незамужней сестры и некоторое время из племянницы-воспитанницы.




260


К чести Тобольской консистории нужно заметить, что никто из ее секретарей, ни прежде, ни после ПЛ. Бекреева бывших, не был богат, да и из членов ее также ни один не нажил достатка собственно от службы своей в консистории. Ученый и дельный кафедральный протоиерей Лев Земляницын почти целых 30 лет (1792–1821 гг.) служил членом консистории и вместе префектом и учителем семинарии, но когда товарищ его по Петербургской академии сибирский генерал-губернатор, впоследствии граф, Сперанский посетил в 1819 году его дом, то нашел его таким «богачом», что из сожаления жене его дал на домашние нужды 50 р. (асс.). Впрочем, как и богатеть членам, секретарю и канцелярским чиновникам Тобольской консистории? Вопреки общему обычаю консисторий российских, в Тобольске с окончивших курс семинарии и вообще с только что вышедших из учебного заведения и посвящавшихся во священники, диаконы и пр., никогда ничего не брали и не берут; метрик, росписей, отчетов о свечной прибыли и пр. лично в консисторию, по крайней обширности епархии, никогда не представляли и не представляют, равно как прямо из нее никогда не получали и не получают беловых книг (напр., обыскной и пр.), суд над виновными по той же причине производился и производится частию заочно, только по бумагам; метрические свидетельства требовали и требуют из консистории нуждающиеся в них не лично, а чрез почту; служащие притом часто требовали чрез свое начальство и в случае малейшего промедления посылали жалобы преосвященному и пр., и пр. При последнем преосвященном Тобольская консистория по высылке метрических свидетельств, да и вообще по всему делопроизводству и особенно лично, исправна и аккуратна. Несколько кстати здесь будет сказать, что и ключари Тобольского кафедрального собора, не как в России, от своей должности не получали и не получают никаких материальных выгод: св. миро рассылали и рассылают они большею частию с попутными из духовенства и притом не в отдельные церкви, а в духовные правления или в соборы уездных городов, а антиминсы к освящению церквей и приделов, и также в обмен ветхих препровождали и препровождают преимущественно по почте по требованиям духовных правлений или благочинных без всяких за них приношений от церквей.




261


Преосвященный Георгий приказал консистории печатать в губернской типографии пробелые листы для метрик и других церковных книг. Названный приходно-расходчик как-то ухитрился печатать листов этих гораздо больше, нежели сколько значилось по документам; излишние, так сказать, секретные листы преимущественно и рассылались по церквям, и деньги за них приходно-расходчик, разумеется получал в свою пользу. Дело это велось им так ловко, что долго никто из членов консистории, а также из членов духовного правления и благочинных, чрез которых листы рассылались и деньги в консисторию высылались, этого подлога и не подозревал.




262


Чин этот был получен им в начале 1839 года. В 30-х и в начале 40-х годов, помнится, секретари консисторий еще не имели права на чин, высший асессорского.




263


Об этом Петру Андреичу от времени до времени тогда докладывала болезнь ног.




264


Дело было вот какое: крестьянин отрекался платить подати под предлогом, что ему уже 60 лет, (мирское) общество доказывало противное, т. е. что ему 60 лет еще нет и что, следовательно, он сам обязан отдавать повинности. Было потребовано из консистории метрическое свидетельство. Столоначальник Ик-в, в столе которого были дела по выдаче метрических свидетельств, вывел на справку, что в метриках записи о рождении и крещении того крестьянина нет, но что вот в росписях под таким-то годом и в следующих за ним годах этот крестьянин (тогда еще малолетний) значится при отце стольки-то лет. По сим последним сведениям крестьянину выходило 60 лет. Петр Андреич прежде подписи свидетельства по всегда наблюдавшемуся у него порядку потребовал налицо помянутые росписи и, когда справка оказалась верною, подписал свидетельство. Только мирское общество не поверило этому свидетельству и потребовало поверки его в консистории. Поверили, и по поверке оказалось то же. Но общество и еще стало просить поверки. При последней поверке была найдена в метриках запись о рождении и крещении крестьянина, о котором идет дело, и по этой записи уверение крестьянина о его старости оказалось фальшивым. Таким образом, если тут и был кто-нибудь виноват, то уже никак не секретарь (что бы ему мог дать крестьянин, отбивавшийся от платежа податей за какие-нибудь 3 или 4 года), а разве только столоначальник Ик-в. Так-то иногда терпят и хорошие люди из-за пустяков по милости своих невнимательных к делу или корыстолюбивых подчиненных!




265


При распродаже в Тобольске в 1849 году своей библиотеки Петр Андреич оставил у себя и до смерти хранил, кроме Евангелия, житий святых русских, славянских и иверских {_Иверских_ — грузинских}, Муравьева, писем святогорца и других духовных книг, Путешествие вокруг света Дюмон-Дюрвиля, Историю отечественной войны и другие в сем же роде сочинения Михайловского-Данилевского {_Михайловский-Данилевский_ Александр Иванович (1790–1848) генерал — лейтенант, известный военный писатель, во время Отечественной войны 1812 года — адъютант М.И. Кутузова, участник заграничных походов 1813–1814 гг., Венского конгресса 1815 г., с 1835 г. — сенатор и председатель военно-цензурного комитета. Им написаны и опубликованы: «Записки 1814–1815 гг.» (1834 г.), «Описание похода во Францию в 1814 г.» (1836 г.), «Записки Отечественной войны 1812 г.» (1839 г.) и др. В последние годы жизни — главный редактор «Военной галлереи Зимнего дворца»} и пр.




266


В омских церквах никак не могут догадаться устроить для престарелых и использующихся крепким здоровьем богомольцев седалища, какие устроены в церквах других местностей.




267


Публикуется по тексту: Иеромонах Мисаил, духовник Тобольского архиерейского дома // Странник. 1870. Т. 1, февраль. С. 38–56, 147–160. — _прим._издателя_




268


Из четырех братьев отца Мисаила Константин и Илья, по окончании курса в Тобольской семинарии, были священниками, Андрей поступил в гражданскую службу, а Алексей и доселе диаконствует в селе Липоярском на месте отца своего. Трое первых, а также сестра Анисья, как и о. Мисаил, давно уже померли. Сыновья умершего священника Ильи Фокина и живого диакона Алексея Фокина же хорошо окончили курс семинарии учения и служат с честию священниками.




269


В старину не только у духовных, но и у мирян ученье грамоте обыкновенно начиналось после азбуки, с часослова и псалтири.




270


Впрочем, в конце XVIII и начале XIX столетий на причетническую должность, по крайней мере в Сибири, не смотрели так низко, как смотрят на нее ныне; в то время например в Тобольске многие из учеников семинарии и чаще старших классов, притом лучшие по учению, как бы в награду получали причетнические, а иногда диаконские места при градских церквах и, получив их, продолжали учиться. От того была своего рода и польза. Семинаристы, например, поступали во священники уже умеющими хорошо совершать священнослужение и требы; притом же родители и казна облегчались в содержании бедных учеников. Но был немалый и вред: диаконы и причетники-семинаристы почти обыкновенно учились против прежнего слабее своих товарищей, непрестанно опускали классы — то по необходимости, ради участия в отправлении священниками богослужения, то под одним только предлогом необходимости, единственно из-за лености, и учителя на таких учеников непрестанно жаловались.




271


В аттестате, выданном ему от семинарского правления, сказано: «Должности учителя и библиотекаря проходил он очень хорошо, вел себя отлично». Кроме того, знавшим о. Мисаила в последующее время очень хорошо известно, с какою он ревностию в бытность священником учил причетников, а в бытность крестовым иеромонахом ставленников учил петь, читать и отправлять священно-церковнослужение; можно сказать, в занятиях с ними усталости не знал, целые дни мучился с ними.




272


Например, выше упомянутый кафедральный протоиерей Лев Земляницын, несмотря на то, что образование получил (вместе с знаменитым Сперанским) в высшей Александро-Невской семинарии (равнявшейся в то время академиям), из префекта семинарии и профессора философии низошел только в ректора духовных училищ.




273


Так как о. Павел, занятый совсем другим, по дому и хозяйству разумел очень мало, то недобрые люди пользовались этим его незнанием и, особенно в отсутствие жены, нередко обманывали его. Иные в обманах своих доходили даже до дерзости: например, как рассказывают, один его работник, промотавши только что купленный топор, приходит к нему и, жалуясь, что нечем нарубить или наколоть дрова, просит на топор денег. О. Павел, слышавши о недавней покупке топора, спросил было о нем, но работник, не краснея, показывает ему старую тупицу и, не запинаясь, докладывает, что это и есть новый _топор_, что после рубки чего-то (легкого) мясного он не был досуха обтерт, и вот его _изгрызли_мыши._




274


Ныне о. Михаил Фокин, овдовевши, поступил в монашество.




275


Живущие в великороссийских, малороссийских и белорусских епархиях пусть не судят о сибирских приходах по своим приходам, которые весьма нередко состоят из селений, весьма близких от церкви, даже из одного только села и из небольшого числа прихожан. Нет, в Сибири, особенно лет за 30, 40 и 50 до настоящего времени, приходы в 1000 душ одного мужского пола считались, а отчасти и доселе считаются, малыми; притом многие прихожане жили, а иногда и доселе живут от своих приходских церквей верст на 40, 50, 70 и даже 100.




276


Отпевание умерших в Сибири и до сих пор не везде считается неотложною требою: там, особенно в отдаленных от церквей деревнях, и доселе хоронят покойников _без_священников_, на кладбищах, устроенных почти при каждой деревне.




277


«Странник» 1867 г., № 1, стр. 28.




278


«Страниик» 1867 г., № 1, стр. 52 и 53.




279


Есть, впрочем, слух, что преосвященный Афанасий, крайне нуждавшийся в хороших монахах, и сам писал о. Павлу, не согласится ли он принять пострижение.




280


Абалацкий монастырь в 25 верстах от Тобольска, на восток от него, по Иркутскому тракту.




281


Вслед за о. Павлом, в монашестве Мисаилом, в Абалак прибыли его дети — две дочери (сын его тогда уже учился в семинарии) — и жили там на его содержании то в монастырской, после сгоревшей гостинице, то в наемной у абалацких крестьян квартире. При них для присмотра и воспитания находилась уже то ли вдова, то ли пожилая девица, родная сестра о. Мисаила.

Биография о. Мисаила, в мире Павла, была уже окончена, даже и переписана, как получаются о нем (от лица, служившего вместе с ним в Абацкой и, разумеется, преимущественно за время жизни его здесь) новые сведения. Так как сведения эти интересны и притом не только подтверждают сказанное мною об о. Мисаиле, но еще и пополняют, то я и помещаю их здесь во всей целости.

1. «Покойный о. протоиерей Павел Фокин, живя в Абацкой, был любим и своими товарищами-священниками, и низшим клиром, и в особенности прихожанами. Он отличался высоким благочестием, был воздержен в пище, вино употреблял умеренно и то в крайних только случаях, посты держал строго по уставу. Служба в церкви для него была любимым занятием: в свою седмицу он служил литургии ежедневно и, чтобы не обременять причт, вечерню и утреню в будни отправлял в церкви один, отсылая причетников домой с словами: «Идите с Богом домой, что вас мучить-то, один справлюсь!». И действительно, один пел и читал, и непременно по уставу, без всяких пропусков. Петь был большой охотник. Таинства совершат неторопливо, с благоговением. В требованиях прихожан был исполнителен, в обращении с ними приветлив, любил с ними побеседовать о чем-нибудь религиозном, особенно в то время, когда доводилось ему пробыть долго в приходских деревнях, например во время пасхального хода с иконами. Приход их Абацкий (очень в то время обширный) был разделен на три участка между тремя священниками. Каждый исправлял требы в своем участке. О. Павел девиц и женщин своего участка, а равно и молодых парней сам выучил петь некоторые церковные песни, например, _Христос_воскресе…_Под_кров_Твой._Владычице._.. И во время крестных ходов женщин ставил по левую сторону св. икон, мужчин — по правую, и так они пели посменно как бы на два клироса. Их опять сменяли в пении дьячки. Вообще в служении был благоговеин и неутомим. Если товарищ-священник, бывало, попросит его не в очередь отслужить обедню, то радовался как дитя.

2. Характер о. Павел имел кроткий, незлобливый; случалось, что грубые дьячки обижали его, но он никогда не претендовал на это, ни делом, ни словом не отплачивал обидчикам.

3. При своем благочестии, при заметном уме он старался казаться простачком, и действительно иной раз был прост до наивности. Вследствие этого иные считали его недалеким, но если приглядывались к его поступкам пристальнее, то убеждались в противном. (Не было ли это своего рода юродство со стороны о. Павла, способом прикрыть свои благочестивые подвиги?..).

4. О. Павел был бессребреник: за требы платы не вымогал, а с бедных не брал вовсе ничего. Но при всем том жил хорошо, имея богатый приход. В хозяйство он не входил. Этим занималась его жена. Имел свой дом, который, уезжая, продал. Было у него и хлеба, и скота довольно. Но при довольстве он мало пользовался выгодами своего состояния, душа его витала в небесах. Любил помогать бедным, особенно детям-сиротам и престарелым.

5. По гостям не любил ходить, но и не умел отказываться, если звали свои духовные. На пирушки же к прихожанам никогда не ходил.

6. Как благочинный, был он исполнителен, трудолюбив. С подчиненными обращался просто, отечески. Его за это очень любили, приношений от подчиненных не брал.




282


Икона эта написана была по особым обстоятельствам в 1636 году тобольским протодиаконом Матфеем и тогда же, а и еще более в 1665 и 1670 годах ознаменована была чудотворениями.




283


Впрочем, к о. Мисаилу, как известному своею особенно строгою жизнию, для исповеди немало являлось и из граждан тобольских.




284


Как еще велики были физические силы у престарелого преосвященного Георгия по прибытии в Тобольск и как была сильна в нем ревность к занятиям со ставленниками нотным пением, чтением и проч., это, кроме весьма многого другого, показывает следующий случай: в одно из первых чисел июля 1846 или 47 года был назначен экзамен в философском классе Тобольской семинарии по библейской истории и по толкованию св. Писания. Преосвященный прибыл в семинарию в конце 8 часа утра, тотчас принялся за экзамен и производил его, ни разу не вставая с кресел, до 4 часов пополудни, пока не зазвонили к вечерни. «Мы, профессора, — рассказывал бывший профессор семинарии, — были в то время все народ молодой, но и у нас — у одних от осмичасового сидения, а у других (чей был экзамен) от столь же продолжительного стоянья — в глазах потемнело, по крайней мере зарябило, а преосвященный, встав с кресел, как говорится, и ох не молвил. Но этого мало: приехав домой и застав у себя в передней порядочное количество ожидавших его ставленников, он немедленно принялся за занятия с ними (за пение, чтение и проч.) и занимался, заметим, не обедав, до 7 часов вечера. Впрочем, такие случаи, такие дни, — заключил рассказывавший, — у преосвященного Георгия были и не в редкость». Всенощные бдения на большие праздники дома и при обозрении епархии иногда служил он по 5 и 6 часов и, по-видимому, без особенного утомления. Господи, какие могучие были прежде, а иногда и доселе бывают люди! Впрочем, одни ли еще телесные силы были причиной такой деятельности в преосвященном Георгии? Не влияли ли на нее, и в весьма значительной степени, сила воли его и сознание им своих обязанностей? «Раз как-то, — рассказывал он, меня после продолжительного служения спросили: «Как это вы, преосвященный, выносите столь трудов служения, притом в облачении, в митре?! Нам бы на вашем месте не вынести, мы бы пали». А я им отвечал: «Может быть, и я в вашем положении пал бы, но я в другом положении, когда силы мои при служении начнут ослабевать, когда я стану чувствовать изнеможение сил, тогда я говорю сам себе: «Георгий, ты — архиерей, ты — образ Христа, тебе с прочими пастырями сказано: _образы_бывайте_стаду»',_ и я ободряюсь, как бы оживляюсь».




285


От обязанности явиться на экзамен и после учиться всему здесь означенному у преосвященного Георгия никто не избавлялся, не только, например, кончившие курс семинарии, а даже и учители училищ. Во все шесть с половиною лет управления Тобольскою епархиею преосвященный изменил этому правилу только один раз: одного профессора семинарии, совсем не умевшего петь, хотя и неохотно, избавил от необходимости учиться нотному пению. Впрочем, и этот счастливец около времени посвящения во священники и во время обучения священнослужению каждое утро являлся к владыке или с дневным апостолом, или с евангелием для прочтения ему.




286


_Паремия_ (с _греч._ — пословица, притча) — нравоучительное слово; фрагменты Священного писания (чаще Ветхого завета), которые содержат пророчества о вспоминаемом в положенный день событии, читаются на вечерне после входа и прокимна. — _прим._издателя_




287


Сам преосвященный Георгий обыкновенно вставал рано, а именно в три часа; после молитвы занимался делами консисторскими и рассматриванием бумаг, полученных с почты или от местных должностных лиц.




288


_Прокимен_ (с _греч._ — поставленный вперед) — стих из Псалтыри, соответствующий содержанию отмечаемого праздника; предшествует чтению Апостола, Евангелия и паремий. — _прим._издателя_.




289


_Аллилуйя_ (от _др. —_евр._ «хвалите Господа») — песнь в честь триединого Бога; поётся или читается при богослужении троекратно (трегубая аллилуйя), с присоединением славословия Богу «Слава Тебе, Боже!». — _прим._издателя_




290


_Кондак_—_краткое песнопение, содержащее похвалу святому или выражающее сущность праздника (икос — пространная песнь того же содержания). — _прим._издателя_




291


Да не подумает кто-либо, что преосвященный Георгий не любил о. Мисаила; нет, он любил и пенил его, но преосвященный, как малоросс, был горяч, в ревности об одном (например о нотном пении) забывал все другое, думал, что и другие так же здоровы и сильны, как и он; притом же в многолетнее свое архиерейство привык видеть всех в его присутствии стоящими и проч., и проч. Вот обыкновенная рекомендация преосвященного Георгия (а преосвященный Георгий в своих рекомендациях был не очень щедр) о. Мисаилу: «благонравием примерный, к служению способный и примерно-усердный».




292


Чай был любимый напиток о. Мисаила, и он пил его, по примеру многих из сибиряков, очень крепкий. Кроме чаю, он ничего не пил.




293


В пище о. Мисаил был крайне неприхотлив: и в Абалаке, и в архиерейском доме он обыкновенно ел, что подавали на братской трапезе.




294


У пишущего под руками более десятка проповедей о. Мисаила; сами по себе они не отличаются ничем особенным, предметы всех их, даже на царские дни, исключительно духовные: спасение, разные добродетели, грехи и пр. Но пишущему доводилось лично слушать о. Мисаила, говорившего с кафедры; как было приятно и назидательно слушать его! Говорил он ясно, громко, с чувством, а главное, с одушевлением и от души; видно было, что он говорил именно то, что сам чувствовал и что близко было к его сердцу. Конечно, успешному действию его поучений на слушателей много содействовали и его постническая, благоговейная наружность и известность слушателям о его благочестивой жизни. А вот и наружность о. Мисаила: роста он был среднего или несколько выше, недлинные волосы и небольшая борода у него были светло-русые, тело имел сухое, а лицо бледное и с веснушками, голову носил он несколько вперед и в наклон, походка его была довольно скорая и несколько торопливая: он все как будто куда-то спешил. Седин у него, помнится, еще не было, по крайне мере, они у него не были заметны.




295


О. Мисаилу доводилось иногда самому лично искать их по архиерейскому двору, тогда как уже время было начинать богослужение.




296


_Стиховны_ — собрание стихир, предваряемых тропарём без запева; поются или читаются на вечерне после сугубой ектиньи и литии. — _прим._издателя_




297


_Хвалитны_ — стихиры, которые поются преимущественно на утрене после канона, так названы потому, что к ним припеваются стихи из псалма 150, начинающиеся словами «хвалите» («Хвалите Бога во святыне Его» и др.). — _прим._издателя_




298


О. Мисаил в церкви при грех или и четырех богослужениях в сутки бывал и, разумеется, все на ногах простаивал не менее 6 или 7 часов; у преосвященного со ставленниками нередко простаивал он по 5 и 6 часов, да и со ставленниками занимался нередко стоя. А еще келейная молитва, вычитывание правила, полунощницы (это последнее он делал также в келье)?!




299


Помнится, только и было, что а) эконом архиерейского дома, который притом по званию настоятеля Абалапкого монастыря от времени до времени уезжал из Тобольска в свой монастырь, б) казначей, вдовый дьякон, и в) один или два послушника, обыкновенно исключенные из духовного училища мальчики.




300


В Тобольской нагорной архиерейской церкви погребены два ее строителя: преосвященные Владимир и Георгий, по их завещанию.




301


Публикуется ПО тексту: Архимандриты на чреде священнослужения в столице // Русская старина. 1873. Т. XXIV, март. С. 562–567. — _прим._издателя_




302


Это показывает, что от. И. надеялся, по крайней мере, мечтал быть произведенным в архиереи в том же году или вскоре по окончании его, во время самой чреды, еще до выезда из Петербурга. — _А.С._




303


Это тот самый Софония, который после долго служил при наших посольствах в Константинополе и Риме и который в конце прошлого года помер в сане архиепископа Туркестанского в городе Верном.




304


_Сакелларий_ (греч.), _сакеларь_ — ризничий, хранитель царских и церковных облачений и утвари. — _прим._издателя_




305


Это бывший т-ий купец (старичок Абросимов), не богатый, но набожный. очень солидный и гостеприимный.




306


Это в то время бакалавр М. дух. академии, а ныне довольно известный в М. протоиерей. — _Л.С._




307


Андрей К. в то время служил бакалавром же, только в Киевской академии, а теперь, да и давно, уже он архимандрит и состоит начальником одной из наших миссий.




308


Те архимандриты, которые ехали на чреду с полною уверенностию вскоре получить архиерейство и, однако ж, не получали его, для избавления себя от стыда пред прежними знакомыми при отъезде со чреды почти обыкновенно перепрашивались в какие-либо другие семинарии. — _А.С._




309


Это Иннокентий _Александров,_ действительно, добрейший владыка, до Е-й епархии понедолгу он управлял епархиями Харьковской и Иркутскою, а с Е-й после 15-летнего управления ею, за болезнию, отошел на покой, а после и в вечность.




310


Сей архимандрит 19 мая 1846 г. хиротонисан в епископа Е-го, викария П. Чрез 13 лет управления викариатством по болезни (был разбит параличом) отошел на покой в Н-й монастырь и там долго вел многоболезненную плачевную жизнь.




311


Публикуется по тексту: Челобитная Тобольского воеводы князя Сулешова царю Михаилу Фёдоровичу // Тобольские губернские ведомости. 1858. № 18. С. 547–550. — Публикация подписана: «св. С.».

Сулешов Юрий Яншеевич (?–1643) — боярин, происходил из знатного крымско — татарского рода. Служил воеводой в Новгороде, был женат на Марфе Салтыковой, племяннице Марфы Романовой. После избрания царём Михаила Романова получил титул стольника, назначен тобольским воеводой. В 1623–1625 гг. предпринял статистическое обследование ряда уездов Западной Сибири, унифицировал денежные оклады служилых людей. — _прим._издателя_




312


Князь Юрий Яншеевич Сулешев в 1628 году и смежных с ним годах был в Тобольске воеводой, и воеводой отличным. {В статье сохранены оба варианта написания фамилии «Низовцев» и «Низовцов»}




313


В Описании монастырей, епархий… и замечательнейших по России церквей (стр. 144), изданном при полном Месяцеслове, а также в кратком показании о сибирских воеводах (стр. 10) и в Ист. обозрении Сибири (кн. 4 стр. 572 и 192) сказано, что в Тобольске кафедральный Софийский собор _первоначально_ построен был архиепископом Герасимом в 1642 или 1646 году. Что это несправедливо, что Софийский собор в Тобольске существовал и до 1642 и 1646 года и что четвертый архиепископ Герасим в 1646–48 годах построил тринадцатиглавый деревянный Софийский собор на место сгоревшего пред тем деревянного же собора, построенного еще первым сибирским архиепископом Киприаном, на это много доказательств представлено в моем _Описании_Тобольского_Софийского_собора_ (стр. 25–29). Но вот и новое доказательство на то, что Софийский собор в Тобольске существовал гораздо ранее времени управления Тобольской епархией архиепископом Герасимом (1640–50). Приключение между тобольским воеводой кн. Сулешевым и сыном боярским Низовновым случилось в 136-м, т. е. в 1628 году, значит, почти за 20 лет до построения архиепископом Герасимом тринадцатиглавого Софийского собора; между тем оно случилось в Софийском же соборе: «нынешняго Государь, 136 году, — писал кн. Сулешев царю, — в Светлое Воскресенье… пришел я… к заутрени _в_Собор_к_Софеи_Премудрости_Божии_» и пр., да и архиепископ Макарий на другой день Пасхи спрашивал Низовцова: «вчера де ты, Данило, _в_соборной_церкви_в_Софеи_Премудрости_Божии_ был ли?». Кстати привести здесь и еще два, доселе печатно неизвестные, доказательства существования в Тобольске Софийского собора еще и при первом Тобольском архиерее Киприане (1621–24): 1. В рукоп. тобольском летописце, принадлежащем г. Абрамову, об архиепископе Киприане сказано, что он приказал имена Ермака и других казаков, павших при покорении Сибири, написать для поминовения _«в_Соборной_Церкви_Софии_Премудрости_Слова_Божия_в_Синодик_ и во всех церквах». 2. В ризнице Тобольского собора хранится отрывок рапорта, поданного от нового ключаря второму тобольскому архиерею по его прибытии на сибирскую паству (значит, в 1625 г.), в котором говорится, что при отъезде архиепископа Киприана в Москву и с ним старого ключаря новый ключарь принял денежную казну, воск, ладан, вино, ризницу (с исчислением всего) и прочии принадлежности _Соборной_Церкви_Премудрости_Слова_Божия._




314


Протодьякон Матвей, присутствовавший при допросе сына боярского Низовцева, лицо историческое: его кисть Господь употребил в 1636 году для написания чудотворной иконы Божией Матери, именуемой Абалацкою, а чрез несколько лет после того и копии с нее, с 1720 года находящейся в Семипалатинске.




315


В тексте-источнике статья опубликована без названия. Публикуется по тексту: Русская старина. 1879. Т. XXV. С. 513–514. Была также опубликована в Тобольские губернские ведомости. 1871. № 26. — _прим._издателя_




316


_Иоанн_VI_Антонович_ (1740–1764) — российский император в 1740–1741 гг., правнук Ивана V. За императора — младенца правили Э.И. Бирон, затем мать Анна Леопольдовна. Свергнут гвардией, заключён в тюрьму, убит при попытке освободить его. — _прим._издателя_




317


Она была напечатана в «Тобольских губернских ведомостях» 1871 г., № 26, стр. 168 и след., но по редкости и недоступности их для большинства читателей едва ли им известна.




318


Митрополит Сильвестр, правивший тобольскою паствою 6 лет, родом был из Малороссии, учился в Киевской академии, до архиерейства служил миссионером среди магометан и язычников Казанской, Симбирской и Нижегородской губерний и ректором Казанской семинарии. Фамилия его была Гловатский.




319


Двоих молодых дворян Александра и Ивана Андреевых он в 1750 г. взялся выучить немецкому языку в совершенстве за 150 рублей.




320


Все доселе сказанное о Сильвестровиче и частию о Мировиче основано на _Домов,_лет._ ученика Сильвестровича и соученика Мировича, капитана Ив. _Андреева._ «Чтен. в Общ. ист. и древ. Рос.» 1870 г., кн. 4, смесь, стр. 67.




321


О каких исторических документах здесь идёт речь — неизвестно, но они, видимо, не имеют отношения к авторству Сулоцкого. — _прим._издателя_




322


Публикуется по тексту: Материалы для истории пугачёвского бунта // Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при МГУ. М., 1859. Кн. 1. С. 49–56. — _прим._издателя_




323


У Пушкина встречается имя только сего последнего.




324


В статье сохранено авторское написание фамилии губернатора Д.И. Чичерина «Чечерин». — _прим._издателя_




325


Напр., в начале мятежа Чечерин повесил в Тобольске атаманов: казака Исетской провинции Кропилова и далматовекого крестьянина Парадесва; беглец из Оренбурга и разгласитель вредных толков Березовский по битии кнутом сослан в Нерчинск и пр.




326


Последние три строки приписаны собственною рукою Государыни.




327


См. Ист. Пугач, бунта Пушкина, гл. 7. По разорении Казани архиеп. Вениамин подвергся было суду и истязанию по клеветам изменника Аристова, но об этом и об открытии невинности страдальца см. Пушк. примеч. 91 и Энникл. Леке., т. IX, стр. 418.




328


И Тобольский епископ Варлаам чуть было, подобно Казанскому архиепископу, не подвергся опасности. Беглец из Оренбургской губернии Березовский, бродя по уездам Тюменскому и Ялуторовскому и выдавая себя за служителя Тюменского монастыря, не только крестьян, но и чиновников уверял, что он послан от архимандрита Софрония для объявления всем, будто он (архимандрит) получил от преосвященного Варлаама бумаги, подписанные императором Петром III, и будто бы преосвященный Варлаам ему предписывал не опасаться его, а, напротив, всех склонить в его пользу.




329


Хотя последние, быв отправлены при указах от 21 августа, пришли в Тобольск уже тогда, когда злодей был пойман, однако ж, по церквам они были разосланы для содействия к истреблению еще бродивших по местам шаек бунтовщиков и для приведения в раскаяние заблуждавших.




330


См. эту сентенцию в прилож. к Истории Пугачевского бунта Пушкина, § 11. В Тобольске были и такие несчастные, которые до казни Пугачева отлучены были от церкви и подвергнуты проклятию, а после казни, по милосердию Императрицы к заблудшим, прощены, но возвращены к церкви только по выдержании ими публичной, первовековой епитимии в Тобольском соборе.




331


Истор. Пугач. бунта Пушкина, стр. 20, 40, 79, 131 и примеч. 102.




332


Все эти сведения заимствованы еще в 1844 году из дела о пугачевском бунте, хранящегося в архиве Тобольской консистории.




333


Публикуется по тексту: Княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая в ссылке в Берёзове и в монашестве в Томске // Русский вестник. 1880. № 4. Т. СХIVIII. С. 5–19. — _прим._издателя_




334


Петру II во время помолвки, что происходило в ноябре 1729 года, было 14, а княжне Долгорукой 17 лет.




335


_Описание_Березовского_края_ Н.А. Абрамова, в _Тобольск._Губ._Вед._ 1858 года, № 22, стр. 410 и 411 и в XII т. _Запис._Геогр._Общ._




336


Томск со своею губернией до 1834 года по церковному управлению зависел от тобольского архиерея.




337


Импер. Анна Иоанновна скончалась 17 октября 1740; между тем указ из Тобольской архиерейской канцелярии, от 9 ноября, был писан от ее имени; значит известие о смерти ее в Тобольске 9 ноября еще не было получено.




338


Выражение: имеющихся (а не бывших или имевшихся) в ссылке в Березове показывает, что княжны Долгорукие были увезены из Березова не вместе с братом их Иваном Алексеевичем, а что, напротив, оставались там около года и после него, едва ли не до ноября 1740 года, когда был писан помещаемый здесь укдз.




339


Тобольская духовная консистория, называвшаяся прежде архиерейским приказом, в 1740 году называлась еще Тобольскою архиерейскою канцелярией.




340


Замечательно, что 9 ноября 1740 года, когда был писан в Тобольск указ о новой ссылке княжны Екатерины Долгорукой, в Петербурге был арестован и низвергнут главный враг ее и всего ее рода Бирон.




341


Митрополит Никодим был назначен на тобольскую кафедру 29 мая 1740 г., но из — за болезни ехать в Сибирь отказался. — _прим._издателя_




342


Место его теперь указывают в Томске на возвышении, занимаемом нынешнею Никольскою церковью, недалеко от мужского Алексеевекого монастыря и впадающей в Томь речки Ушайки.




343


Из одного документа, хранящегося в Томском Алексеевском монастыре, и другого, напечатанного в _Чтениях_Общ._Истор._и_Др._Росс._ 1867. Кн. 2, между материалами для истории Сибири, стр. 298 и след., видно, что в 1740 году в Томском Рождественском монастыре были: церковь во имя Рождества Христова, ограда, 6 келий и одна больница, и все это деревянное и ветхое. В этих же документах говорится, что «в монастыре и при монастыре 1 вдовый священник и монахинь всего 7, что все оне стары и дряхлы и ходить из келий не могут, и одна очьми не видит. Приписных деревень и земель у монастыря не было и нет; вкладчиков монастырских нет же, но токмо живут в том монастыре 4 вдовы неимущия для послужения больным монахиням. А денежнаго и хлебнаго жалованья прежде сего по 1736 год производилось денег 6 руб., хлеба по 2 четверти каждой монахине, а с 1736 по 1740 в даче им денежного и хлебного жалованья не было и ныне нет, а пропитываются монахини милостынею». _Странник._ 1868, т. IV, отд. 1, стр. 69.




344


Архимандрит Томского Алексеевского монастыря подобно настоятелям других отдаленных монастырей Тобольской епархии в XVII и XVIII столетиях был как бы наместником тобольского архиерея и вместо его от времени до времени, особенно около Нового года, обозревал церкви, что, конечно, делал и архимандрит Лаврентий в конце 1740 года.




345


Младшая и еще несовершеннолетняя дочь Артемия Волынского Анна пострижена была в Иркутском девичьем монастыре 25 ноября 1740, следовательно, почти в одно время с Долгорукой. Пострижение ее иркут. каф. прот. Громов описывает так: «Явился в церкви Знаменскаго монастыря архимандрит Вознесенскаго (мужск.) монастыря Корнилий. За ним ввели в церковь за конвоем оную отроковицу в сопровождении фургера {_Фургер_ — видимо, от нем. fahren (fuhren) — вести, руководить, командовать, приводить, доводить} и неизвестной пожилой по-видимому вдовы (которые сопровождали Волынскую из столицы). Архимандрит приступил к обряду пострижения девушки. На обычные вопросы об отречении от мира постригаемая оставалась безмолвною, но вопросы следовали по чиноположению один за другим. Безмолвную одели в иноческую мантию, покрыли куколем, переименовали из Анны Анисиею, дали в руки четки; и обряд пострижения был окончен. Фургер вручил постригавшему письменное удостоверение, что был очевидцем пострижения в монашество девицы Анны, дочери Артемия Волынского, и тут же сдал вольную инокиню игуменье под строжайший надсмотр и на вечное безысходное в монастыре заключение. От игуменьи отобрали подписку в том, что не даст свободы арестантке ни переписываться с кем-либо, ни разговоров вести». Конечно, и пострижение Екатерины Долгорукой происходило подобным образом. _Иркутск._Епарх._Вед._ 1868 года, № 27, стр. 331 и след.




346


По восшествии на престол Анны Иоанновны из князей Долгоруких в 1730 году отправлено было в ссылку, кроме князя Алексея Григорьевича с сыном его Иваном Алексеевичем и всем семейством, еще несколько князей той же фамилии, например, князь Долгорукий Василий Лукич, и пр. также с семействами.




347


Это Арсений Манеевич, который после был митрополитом Ростовским и который при императрице Екатерине II по поводу отобрания церковных и монастырских имуществ жестоко пострадал.




348


Томский женский монастырь и после княжны Долгорукой служил местом ссылки: в 1745 году было в него прислано 20 колодниц квакерской ереси. Кто такие они были — это неизвестно; известно только то, что они все одна за другою в Томске и померли; две оставались в живых и по окончательном закрытии (в 1776) монастыря. Они живы были еще в 1782 году (следовательно, чрез 37 лет ссылки) и жили в келейке при приходской Никольской церкви.




349


У Бантыш-Каменского в _Слов,_достоп._люд._Русс._зелии_, ч. 2, стр. 244, неправильно говорится, что «княжна в монастыре 10 лет оплакивана драгоценную потерю и разлуку с родными». Если он разумел тут все время ее ссылки, то и это не совсем верно: в ссылке она пробыла 11 с половиной лет (с половины 1730). Подобная ошибка допущена и Н А. Полевым на 275 странице 4 ч. его _Русск._Ист._для_первонач._чтения._




350


У Н.А. Абрамова в _Описании_Березовое,_крип_(н_Тоб._Туб._Вед._ 1858, № 22, стр. 409) ошибочно сказано, что княжна Екатерина Алексеевна возвращена из монастыря в 1745; в этом году она уже вышла замуж за графа Брюса.




351


_Записки_ князя Долгорукого, т. 1, стр. 371 и 372.




352


_Опис._Берез,_края_ Абрамова. _Тоб._Губ._Вед._ 1858, № 22, стр. 409 и след.




353


_Опис._Берез,_края_ Абрамова. _Тоб._Губ._Вед._ 1858, № 22, стр. 411.




354


Там же, стр. 371.




355


Слов, достоп. люд. Русск. земли_,_ч._2,_стр._245._




356


Публикуется по тексту: Пётр Андреевич Словцов // Издание Императорского общества истории и древностей Российских. — М., 1874. 11 с. (Университетская типография Катков и К на Страстном бульваре). Три проповеди П.А. Словцова. С. 1–13. — _прим._издателя_




357


_Сперанский_Михаил_Михайлович_ (1772–1839), граф, русский государственный деятель. С 1808 г. ближайший советник императора Александра Первого, автор плана либеральных преобразований, инициатор создания Гос. совета (1810). В 1812–16 гг. в ссылке, в 1819–21 гг. генерал-губернатор Сибири, составил план административной реформы Сибири. С 1826 г. фактический глава Второго отделения, руководил кодификацией Основных государственных законов Российской империи (1832). — _прим._издателя_




358


Некоторые из писем Сперанского к Словцову напечатаны в Москвитянине 1844 года, ч. 5 и в Тобольских Губернских Ведомостях 1858 г., № 34.




359


Отзывы Сперанского о нравственных и служебных качествах Словцова читающий увидит в конце этой статьи; а как Сперанский отзывался о способностях Словцова (в этом отношении он ставил его выше себя — последнее, разумеется, из скромности, из деликатности), о том пишущему неоднократно случалось слышать (в 1843–45 г.) от Тобольского Преосвященного Владимира, а этот слышал те отзывы из уст самого Сперанского, который Преосвященного Владимира, как человека дельного, как земляка и дальнего родственника своего в бытность его инспектором Петербургской семинарии (в 1827–29 г.), а также и во время его хиротонии в С.-Петербурге (в янв. 1835 г.), принимал всегда ласково и беседовал с ним запросто, откровенно. И вот причина, по которой преосвященный, прибывши (в янв. 1843 г.) в Тобольск, непременно желал покороче познакомиться со Словцовым, но Словцов был тогда уже при смерти и только один раз мог принять его к себе. По той же причине Преосвященный Владимир, когда Словцов помер (28 марта 1843 г.), по собственному вызову отпевал его, пред отпеванием совершал по нем заупокойную литургию и говорил прекрасную проповедь (из текста «Лазарь, друг наш, успе»), и провожал его пешком, тоня, по весеннему времени, по колено в снегу, как от квартиры покойника до собора, так и от собора до кладбища, что будет более двух верст.




360


Ловушка эта, помнится, состоит из двух довольно тяжеловесных плашек, из которых верхняя, когда зверек начинает лакомиться притравой, падает на него и придавляет или схлопывает, прихлопывает его к нижней плашке




361


Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548.




362


В авторском написании «возставляет» — то есть воздвигает, представляет, преподносит в качестве нравственного идеала. — _прим._издателя_




363


_Презорчив_—_презрителен, пренебрежителен, высокомерен. — _прим._издателя_




364


_Макиавелли_ (Machiavelli) _Никколо_ (1469–1527) — итальянский историк, военный теоретик, сторонник республиканской формы правления. «Макиавеллизм» означает политику, пренебрегающую законами морали. — _прим._издателя_




365


Этот отрывок из проповеди Словцова, подтверждая то, что сочинитель ее не был глубоко заражен вольномыслием, с тем вместе может служить образчиком духа, тона, слога и языка других его проповедей. Слог, язык его не только в проповедях, но и во всех его сочинениях, даже в «Историческом обозрении Сибири», отличался своеобразностию, какой-то, можно сказать, курчавостию и для читающего на первый раз не совсем-то удобопонятен.




366


_Рало_—_соха, плуг; здесь использована фраза из Евангелия от Луки: «Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг (в более ранних переводах «на рало» — В.Ч.) и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия» (Лк. 9, 62) — _прим._издателя_




367


Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548 и 549.




368


Русск. Арх. 1871 г., № 3, стр. 480.




369


Тоб. Губ. Вед. 1858, № 34, стр. 555.




370


Умер 28 марта 1843 года на 75-м году от рождения.




371


Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 555.




372


Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 548, 550-52 и 555.




373


Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 555.




374


_Столыпин_Аркадий_Алексеевич_ (?–1825) — русский писатель, сенатор. — _прим._издателя_




375


Предыдущего письма о Словцове, о котором упоминается здесь, в напечатанном собрании писем Сперанского к Столыпину нет: или Сперанский совсем не писал его и только по забывчивости, притом, впрочем, с неуверенностью (помнится) упомянул о нем, или г. Столыпин не сохранил, затерял его.




376


И ходатайствовал, вследствие чего, во-первых, тогдашнему министру народного просвещения князю Александру Николаевичу Голицыну от 2 ноября 1819 года высочайше повелено было поручить Словцову (в то время директору Иркутской гимназии) осмотр учебных заведений губерний Томской, Тобольской, Казанской, Пермской и Вятской; во-вторых, вскоре затем он был назначен визитатором (что ныне главный инспектор) училищ всех названных губерний (Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 551).




377


Однако ж в последствии времени, и именно в 1828 году, когда покойный Государь Император всемилостивейше соизволил разрешить служить Петру Андреевичу не только б Сибири (что прежде, с 1808 г., ему только и было дозволено), а и во всей России, и когда ему уже было обещано одно важное место в Петербурге, Петр Андреевич поколебался было, хотел ехать в столицу и там продолжать свою службу. Но тогдашний Преосвященный Тобольский Евгений, вопреки всех других, сказал ему: «Петр Андреевич! Пламень недоброжелательства врагов ваших в Петербурге, может быть, и погас, но это не по видимому ли только? Нет ли под пеплом искр, и искры эти в вашем присутствии не образуют ли нового пламени? Притом после бурной вашей жизни и при приметах старости (Словцову тогда был уже 61 год) не славы и чести, но покоя и душевного спасения следует желать вам». Слова благочестивого и уважаемого архипастыря глубоко пали на сердце Словцова, и он остался навсегда в Сибири (Тоб. Губ. Вед. 1858 г., № 34, стр. 552).




378


П.А. Словцов, бывши директором Иркутской гимназии, имел некоторое влияние на развитие покойного Николая Алексеевича Полевого. {_Полевой_Николай_Алексеевич_—_род. в Иркутске, 1796 г. — выдающийся русский журналист, критик, публицист, историк, беллетрист, драматург. Печатался в «Русском вестнике», «Вестнике Европы», в 1825 г. издавал «Московский телеграф», сотрудничал с «Библиотекой для чтения», редактировал «Живописное обозрение», «Сын Отечества», «Литературную газету»; автор «Очерков русской литературы», «Истории народа русского», «Истории Петра Великого, «Истории Суворова», «Истории Наполеона», а также романов: «Абадонна», «Клятва при гробе Господнем», «Мечты и действительность». По влиянию, которое Полевой оказал на русскую литературу Белинский ставил его рядом с Ломоносовым и Карамзиным.}




379


Имея чин действительного статского советника, получая и в отставке (с 1829 г.) 3000 руб. асс. (что, впрочем, в двадцатых и тридцатых годах значило весьма немало) и будучи бессемейным, Петр Андреевич и в то время продолжал жить, как студент: в квартире его и вообще у него решительно ничего не было лишнего и хотя мало-мальски похожего на роскошь; мебель, например, платье, стол и все прочее у него было самое простое. Но зато у него были довольно хорошие минералогический кабинет и библиотека; зато от него не отходил с пустыми руками бед тли и нищий (особенно встречающийся ему во время почти ежедневных его прогулок); зато у него к концу жизни скопилась порядочная сумма денег, которая, впрочем, вся (как и библиотека с минералогическим кабинетом), согласно его завещанию, пошла на учебные заведения.




380


В конце 1820 г. Петру Андреевичу, как сказано в одном из предыдущих примечаний, было дано поручение обревизовать учебные заведения ведомства Министерства народного просвещения не только всех сибирских губерний, но и губерний, принадлежащих к Сибири: Пермской, Вятской и Казанской.




381


Попечителем Казанского университета и округа в то время был известный Магницкий {_Магницкий_Михаил_Леонтьевич_ (1778–1844) — русский государственный деятель; в 1810–11 гг. — сотрудник М.М. Сперанского по подготовке проектов государственных реформ, был сослан в Вологду. С 1819 г. служил в Министерстве духовных дел и просвещения. Проведя ревизию Казанского университета, Магницкий предложил закрыть его и даже торжественно разрушить университетское здание.}, но Словцов едва ли виделся с ним в Казани, потому что Магницкий управлял университетом и его округом, почти совсем не выезжая из Петербурга.




382


Тут, вероятно, разумеются дела вне учебной и училищной части. См. Русский Архив 1871 г., № 3, стр. 472 и 480.




383


Публикуется по тексту: Сперанский в Тобольске // Тобольские губернские ведомости. –1872. № 41. С. 249–250; № 42. С. 255–256; № 43. С. 260–261; № 44. С. 267–268; № 45. С. 275; № 46. С. 280–282; № 47. С. 286–287; № 48. С. 293; № 49. С. 299; № 50. С. 504; № 51. С. 511; № 52. С. 516; № 53. С. 521–522. — _прим._издателя_




384


В статье г. Вагина «Путешествие Сперанского по Сибири» («Азиатский Вести.» 1872 г., янв., стр. 42) ошибочно сказано, что Сперанский въехал в Сибирь 22 мая 1818 года.




385


_Пестель_Иван_Борисович_ (1765–1843) — сенатор, будучи сибирским генерал — губернатором (1806–1818 гг.), жил в Петербурге. После его отставки и ревизии Сибири, Сперанский в отчёте обвинял Пестеля в том, что он жил вне управляемого края, дал слишком много власти губернаторам, особенно иркутскому (Трескину), покрывал их противозаконные действия. Сперанский упрекал Пестеля за взяточничество и называл его «пустой головой, какую когда — либо знал». По выходе в отставку (1821 г.) Пестель имел ок. 200 тысяч рублей долгу, жил в имении жены в Смоленской губернии, прослыв «набожным и благотворительным». — _прим._издателя_




386


В помянутом нами «Путешествии Сперанского по Сибири» («Азиат. Вести.» январь, стр. 67 и 68) сего Кохрепа г. Вагин превратил в Кастрена. Но последний не англичанин, а русский подданный — финн, профессор Гельсингфорсского университета и путешествовал по Сибири не в бытность там Сперанского, а уже после, в сороковых (41–49) годах, и не с целию одного пустоглядства, а с целию изучения языков и наречий сибирских инородцев.




387


В то время это, конечно, было так, но после, между прочим с 1823 года и по 1858 год, из России постоянно приходило в Сибирь в ссылку от 4–6 до 10 и даже 11 и почти 12 тысяч («Тоб. губ. вед.» 1858 г. № 22).




388


Должность коменданта (несуществовавшей крепости) в Тобольске уничтожена только в 1840-х годах. Предпоследним тобольским комендантом был генерал-лейтенант Жерве, а последним генерал-майор Хвицкий.




389


Между прочим недавно умершего П.А. Бекреева, который в то время служил столоначальником в Тобольской консистории.




390


_Батеньков_Гавриил_Степанович_ (1793–1863) — родился в Томске, участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов 1813–1814 гг., подполковник. В 1819–1821 гг. — ближайший помощник М.М. Сперанского по управлению Сибирью. После восстания декабристов — в одиночной камере в Петропавловской крепости, с 1846 г. — на поселении в Томске, после амнистии 1856 г. — в Калуге. Автор оригинальных работ по вопросам финансов, права, этнографии, незаурядный поэт. — _прим._издателя_




391


Впрочем, во вторую бытность Сперанского в Тобольске они уже жили несколько свободнее; по крайней мере на обедах, балах и маскарадах, где бывал Сперанский, бывали и они.




392


«Рус. Арх.» 1868 г., стр. 1209; «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 189.




393


Впрочем, этот молодой человек взят был Сперанским не столько для службы, сколько для приготовления его к университету, что, впрочем, увидим ниже.




394


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 188, 208–210). Заметим здесь, что Зеленцов был сын некогда очень богатого в Тобольске, но потом разорившегося откупщика и заводчика, а Протопопов — сын учителя Тобольской гимназии. Последний — дядя по матери ныне Келецкому губернатор {Келецкая губерния с центром в г. Кельцы находилась в составе Варшавского генерал-губернаторства.} Алекс. Никитичу Лешову, также тобольскому уроженцу.




395


Нельзя ли разноречие это примирить предположением, что Батеньков, пока не было в кадетском корпусе свободной вакансии для него и пока его не потребовали в Петербург, учился в отделении или роте тобольских кантонистов, потом же, когда его потребовали туда, он, оставив заведение кантонистов, отправился в кадетский корпус. Сибиряки помнят первое, а Корф знал — и важнейшее — второе.




396


«Жизнь гр. Спер.» т. 1 стр. 194, 207, 228, 234, 264 и 267.




397


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 193 и сл.




398


_Экосез_ (франц. ecossise), устар. «экоссес» — старинный национальный шотландский танец, разновидность контрданса; первоначально исполнялся на волынке, с конца XVIII века стал достоянием салонов. В начале XIX века мелодия экосеза как светского танца была распространена в Германии, Франции, в художественной обработке использована в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. Поздний экосез — живой, весёлый, быстрый танец. — _прим._издателя_




399


В других письмах иркутские дела Сперанский называл тягостными, грязными, даже удаленными от всех соображений чистого здравого рассудка. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 206.




400


Илличевский по Петербургской главной семинарии был товарищ Сперанского, да и место губернатора в Томске в 1812 году получил более по протекции Сперанского (еще до падения сего последнего), хотя он, Илличевский, со своим товарищем и покровителем, когда сей находился в несчастии, в проезд свой чрез Пермь, поступил не очень-то благородно. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 170.




401


Фон Брин был женат на родной сестре Пестеля. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 170.




402


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 265.




403


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 165–167; «Тоб. губ. вед.» 1865 г.; «Чтения в общ. ист. и древн. Росс.» 1865 г.




404


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 192.




405


Они были: ректор семинарии, архимандрит (впоследствии экзарх Грузии и архиеп. Псковской) Евгений, кафедр, протоиерей Л.В. Земляницын, ключарь П.А. Фелицын, протоиерей Захарьевской церкви Арефьев и прот. Богородской церкви Е. Морковитии.




406


И до сих пор неизвестно, что было причиною описанного отказа Сперанского в приеме архиерею: то ли Мих. Мих. и в самом деле, наприм., от сильного утомления ночью и утром заделами заснул не в обычное время, то ли стеклось у него множество дел и их нужно было отправлять на почту (27 мая Сперанский и в самом деле оповещал всю Сибирь о вступлении его в должность генерал-губернатора. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 192), то ли он хотел этим выказать за что-либо к архиерею, наприм., хотя бы то за поздний визит, свое неуважение, чего, впрочем, в Сперанском по отношению к высшему духовенству никогда не было замечаемо.




407


Из письма прот. Фелицына от 29 мая 1872 г. и из его воспоминаний о преосвященных тобольских, писанных им в 1858 году.




408


В окт. 1789, а не в янв. 1790 года, как ошибочно сказано у Корфа («Жизнь гр. Спер.» т. I, стр. 16 и 17). См. «Ист. Петерб. дух. акад.» Чистов., стр. 84 и «Христ. чт.» 1871 г. т. И, стр. 962. Но и у Чистовича в сейчас процитированном месте ошибка; сказано: «Сперанский обучался в главной семинарии 4 года богословским и философ, наукам», тогда как он учился там только два с половиною года. Там же, стр. 84, прим. 2.




409


В письмах от 21 апр. и 7 мая 1872 года.




410


Фелицын при Земляницыне служил сначала священником, а потом ключарем кафедральн. собора.




411


Тютюкова я называю протоиереем иркутской приходской церкви па основании несомненного свидетельства ирк. каф. прот. Громова, который в 1824 г. сам был его преемником по настоятельству в Воскресенско-Тихвинской церкви; а в «Хрчт» 1871 года, т. II, на стр. 966 и в «Истории Пет. Дух. Акад.» Чистовича, на стр. 99, Тютков назван кафедральным ирк. Протоиреем. Не был ли Тютюков ранее начала 20-х годов каф. Протоиереем и оттуда, за неисправности и после смещен в протоиерея церкви приходской?




412


Из письма кафед. прот. П.В. Горомова от 18 апреля 1872 г.




413


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 212.




414


Старая Сибирь находится не в 2 или 3 верстах, как сказано в «Путешествии Сперанского по Сибири» Вагина («Аз. Вести.» 1872 г. янв., стр. 43), а в 6 или 7.




415


Гостиница эта была деревянная и стояла подле дороги близ монастыря со стороны от Тобольска, но давно уже (в начале 40-х гг.) сгорела.




416


Заботы Сперанского о дочери, жившей в Петербурге, иногда, как кажется, доходили уже до излишества, как бы до малодушия, за что он и сам себя бранил: «Никогда, — писал он однажды дочери из Тобольска, — не будешь ты мне причиною горестей, да и никогда и не бывала; что я разлучен с тобою, это вина обстоятельств; что (сильно) забочусь о тебе, это вина моя, вина маловерия, недостаток преданности к Промыслу, остаток того прирожденного нам чувства, по коему мы считаем, что собственная наша деятельность все лучше бы расположила и что мы самому Богу в судьбах его весьма нужны. Глупость!».




417


Выражение самого Сперанского.




418


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 177–185, 237 и след.




419


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 237–253.




420


Да, только почти, а не совсем не бывалая: осенью 1843 или 1844 года в Тобольске до конца октября мужчины ходили в одних сюртуках и фраках, а женщины только в платьях и мантильях. В праздник Казанской Б. Матери (22 окт.) преосв. Владимир за обедом у ректора семинарии соглашался с губернатором (Ладыженским) и др. чиновниками тобольскими ехать по-летнему и на летних экипажах 27 ноября, в день Знамения Богоматери, в Абалак к праздничному богослужению. Однако ж, что и само собою разумеется, такая поездка не состоялась: не только в конце, но и в половине ноября около Тобольска лежал уже довольно глубокий снег и было холодно почти как среди зимы.




421


_Экосез_ (франц. ecossise), устар. «экоссес» — старинный национальный шотландский танец, разновидность контрданса; первоначально исполнялся на волынке, с конца XVIII века стал достоянием салонов. В начале XIX века мелодия экосеза как светского танца была распространена в Германии, Франции, в художественной обработке использована в «Евгении Онегине» П.И. Чайковского. Поздний экосез — живой, весёлый, быстрый танец. — _прим._издателя_




422


Три почти года это Спер. считает, как видно из одного его письма, со времени отъезда от него дочери и ее воспитательницы из Пензы.




423


Так Сперанский отзывался о Словцове в сейчас приведенном письме к дочери, да точно так же об нем он отзывался и в письме (от 7 декабря 1820 г.) к Столыпину. «На сих днях прибыл сюда (в Тобольск) П.А. Словцов… Здоровье его плохо, но ум свеж». «Рус. Арх.» 1871 г. № 3, стр. 480.




424


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 207, 228.




425


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 235.




426


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 236 и 237.




427


«Рус. архив» 1871 г. № 3, стр. 480.




428


В Омске есть один старец (почтенный протоиер. С.Я. 3-й) {Омский протоиерей Стефан Яковлевич Знаменский. Статья о нём опубликована в томе 2 настоящего собрания сочинений.}, который во время обозрения Сперанским семинарии учился, быв 16 лет от роду, в философском классе; к сожалению, из этого обозрения он только и помнит, что Сперанский, посещая философский класс, с улыбкой обратил внимание на контраст внешности его — 3-го и сидевшего рядом с ним его товарища: последний был уже в полном смысле детина, высокий и полный, а он только еще мальчик (подрос уже в богосл. классе), худенький и сухонький. Другой старец (петропавловский прот. Торопов), товарищ первого, припоминает, что Сперанский первоначально до расхода по классам был встречен всеми служившими в семинарии и всеми семинаристами вместе в зале собрания и был тут приветствован речью ученика богословия Серебренникова (сына томского протоиерея); а третий старец же (семипал, прот. Любомудров), товарищ обоих предыдущих, говорит, что Мих. Михайлович в классах предлагал ученикам и кой-какие вопросы, что на них иные отвечали хорошо, а другие не совсем-то удовлетворительно, но было приметно, что посетитель остался доволен семинарией и семинаристами.




429


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 254.




430


Тон отчета, очевидно, самый благоприятный для тобольских епархии и семинарии. Впрочем, другого тона в нем, кажется, и не могло быть: а) пр. Амвросий Келембет хотя был уже старец, но старец до 1819 и 1820 годов еще довольно бодрый, управлявший епархией длительно и твердо. Только с этих годов он начал уже дряхлеть так, что в 1821 году или коло сего подач прошение в Св. Синод об увольнении его на покой; б) семинария Тобольская в бытность Сперанского в Сибири находилась в наилучшем состоянии: она почти только еще была преобразована (в ноябре 1818 г.); ректором ее был арх. Евгений, строгий администратор, знаток и отличный преподаватель богословия (умерший в 1862 году в Пскове архиепископом); инспектором и профессором философии состоял В. Фед. Капустин, человек еще молодой, обладавший хорошим даром слова и в то время еще здоровый и не обремененный посторонними должностями (после он часто болел и имел, кроме семинарских, много других должностей); прочие профессора и учителя, кроме одного, все (между прочими Як. Ласточкин) были люди молодые же, все недавно кончили курс во вновь преобразованной академии. После (1824 года), по отъезде из Тобольска Евгения, с болезнями Капустина, с очень частыми переменами ректоров, с неудачей в инспекторах и учителях Тобольская семинария лет на 7 или 8 весьма значительно пала. См. «Странн.» 1872 года, май, стр. 132–35.




431


Пр. Амвросий, однако ж, смотрел на нее, кажется, более как на средство, на желание Св. Синода удержать его от стремления на покой: когда в 1822 году назначенные в профессора Иркутской семинарии, кончившие курс Московской академии (между прочим настоящий Иркутский каф. протоиерей В. Громов) в проезд чрез Тобольск явились к пр. Амвросию, то он, рассуждая с ними между прочим о трудности управлять ему, уже старцу, такою обширною епархиею (Тобол, епархия в то время обнимала, кроме Тобольской губернии, Томскую и Енисейскую), сказал: «Я становлюсь глух и слеп, я просил было об увольнении, а мне дали на клобуке крест; но крест ни слуха, ни зрения мне не прибавил» (Ирк. епарх. вед. 1868 г.). Впрочем, вероятно, вследствие нового прошения Амвросий Келембет осенью того же 1822 года был уволен на покой, уехал на родину в Полтавскую губернию в Лубенский Преображенский монастырь, где в начале июля 1825 г. и скончался.




432


Письма писать Сперанский, должно быть, был большой охотник: к одной дочери из Тобольска в полгода он написал их 27, а вообще из Сибири в год и восемь с половиною месяцев он написал ей 92 письма, и большею частию не коротеньких.




433


_Буий_ –1) глупый, несмышлёный; 2) дикий. — _прим._издателя_




434


_«А_народы_(наряды,_награды?)»_—_так написано в тексте — оригинале. Скорее всего, это не авторское сомнение — в скобках, со знаком вопроса, а невыверенное и неисправленное сомнение редактора или издателя. Следуя логике этой фразы А.И. Сулоцкого, из приведённых вариантов слова наиболее подходит «награды». — _прим._издателя_




435


_Не_вем_—_не знаем. — _прим._издателя_




436


Сперанский, говоря здесь, что он родился 1 янв. 1771, а не 1772 года, ошибался. Бар. Корфом это положительно доказано, и доказано на основании неопровержимых официальных бумаг. См. «Жизнь гр. Спер.» т. I, стр. 2.




437


«Написав это число (17 марта 1820 г.), я вспомнил, любезная Елизавета, роковой мой день (Сперанский выслан из Пет. 17 марта 1812 г.). Почему же роковой? Потому только, что человек привык ставить себя обладателем своей судьбы… Человек не умеет еще покоряться провидению, не может понять, что он не что иное, как кусок глины, коей дают разные формы… Всякий ропот (в случае несчастия) есть бунт против провидения. Так рассуждал бы я о другом и обстоятельствах, моим подобных. Но о себе самом я должен рассуждать еще строже. Сколько возмездий, сколько милостей небесных получил я в сии восемь по видимому несчастных лет! Сколько истинных прозрений в природу человеческую и даже высшую! И что ж после всех так называемых гонений и страданий, наконец, нашлось? Волос не упал с головы моей! Обращаюсь к тебе… Буря застигла тебя в такие лета, когда ты ее не чувствовала… Все вероятности есть, что, оставаясь в Петербурге (если б я там находился при прежних должностях и занятиях), ни ум, ни характер твой не получили бы ни развития, ни твердости. _Я_ не мог бы тобою заниматься, обстоятельства более изнежили бы тебя, нежели укрепили. Ты была бы по сие время не что иное, как вялый ребенок. Такова суть большая часть женщин… Как же быть мужественным, не посмотрев прямо в глаза опасности и несчастия? Несчастно! — его должно бы было называть другим именем, именем благороднейшим, какое только есть в происшествиях человеческих. В духовном смысле оно есть помещение в число чад Божиих, сыноположение. В моральном — сопричтение в дружину великодушных. Несчастие! Его должно бы вводить в систему воспитания и не считать его ни оконченным, ни совершенным без сего испытания». Как бы в объяснение средины сего письма скажем со слов бар. Корфа, что Елизавета Мих., урожденная Сперанская, а по муже Флорова-Бафеева, была одна из образованнейших дам не только в России, а и в целой Европе; между тем она, исключая искусств (музыки, живописи и пр.), ничему и ни у кого, кроме отца, не училась. Отец учил ее частию в Нижнем и Перми, а более в Великополье и Пензе, и учил не по книгам и руководствам, а более разговаривая с нею и читая ей. «Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 96 и 97.




438


12 янв. праздновался день рождения Императрицы Елизаветы Алексеевны.




439


_Рифейские_горы_ (от лат. Ripheci montes) — так античные авторы иногда называли Уральские горы. — _прим._издателя_




440


«Жизнь гр. Спер.» т. II, стр. 227 и 265.




441


Пишущий об этом тогда же слышал от Николая Алексеевича Абрамова, который сам был в числе пировавших у Словцова!




442


Словцов родился раньше Сперанского 4 или 5 годами (в начале янв. 1767 или 1768 г.), да и умер позднее его также 4 годами (в 1843 г.).




443


Записки сии доставлены сочинителем их бывшему Тобольскому архиепископу Евгению Казанцеву (1825–1831), ныне на покое в Московском Донском монастыре, когда он в 1826 году собирался осматривать свою епархию. Высокопреосвященный сам переписал их августа 11, того же года, и с его-то рукописи печатаются оне нами. _О.Б._ {Публикуется по: Краткие записки о жителях Берёзовского уезда // Чтения при МГУ. 1871. Кн. 2. С. 1–21 (Обозначено: автор В.Н. Шавров. Сообщил Протоиерей Александр Сулоцкий.) В «Авторской исповеди» эта работа не указана. Вероятно, в данном случае мы имеем дело с очередной «мистификацией» А.И. Сулоцкого, связанной с отрицательным отношением архиепископа Варлаама II (1862–1872) к сочинительству А.И. Сулоцкого. Эту «гипотезу» косвенно подтверждает дата издания статьи: «1871». Что означает фраза «сообщил протоиерей А. Сулоцкий», какова в действительности степень его участия в создании этой статьи, узнать пока не удалось и, возможно, никогда не удастся.}




444


Отдаление хлевов от жилых строений не имеет особой выгоды для крестьян, кроме той, что они их не заботятся очищать, а, в случае накопившихся нечистот, разбирают хлев и переносят его на другое место.




445


В Сургуте летом женщины доить коров ходят за Обский проток, называемый _Бардаковкою_ но сие делается потому, что жители, опасаясь вреда, который нередко причиняют их скоту медведи, пасут целое лето скот свой за протоком, на острове.




446


Сказывают, что в Сосвинской, Ляпинской и Казымской волостях, хотя также, как и в прочих, остяки пребывание свое имеют в юртах, но живут довольно опрятно. Я там не был, потому не могу о сем исключении говорить утвердительно.




447


За несколько лет случилось, что медведь вырыл из земли умершего младенца и, по обыкновению своему, употребил его себе в пищу. Происшествие сие поразило остяков до того, что и поныне как в песнях своих поют (разумеется, всякий со своими прикрасами), так равно и в плясках его изображают со всеми подробностями, т. е., какие у него были в то время глаза, как он ревел, как копал землю, как вытащил младенца, скрылся с ним от своих преследователей и проч.




448


_Пенаты_ — в римской мифологии божества — хранители дома, домашнего очага. — _прим._издателя_




449


Присяга сия делается так: остяк рвет зубами шерсть из шкуры, жует и глотает ее, в доказательство своей справедливости по судебному делу или в уверение того, что он свято исполнит свое обещание. При сем говорит: «Пусть меня так же рвет медведь или волк, как я теперь его шкуру, ежели я говорю неправду или не исполню своего обещания!». Всего же важнее у них почитается присягнуть к медвежьей морде.




450


Произношение их довольно сходно с французским, и вообще язык их для слуха даже приятен.




451


Нарта есть род саней. Она делается на высоких копылах, коротка и имеет расстояние полозов весьма широкое, пропорциональное к величине ее.




452


Летом чумы сии не употребляются; но точно таким же образом шьются у них наметы из бересты, которую, для удобного сшивания сперва вываривают в воде, отчего она делается весьма мягкою и не колется от прокалывания иглою.




453


Презрением, которое до того простирается, что хотя бы такую девицу отдали замуж, не требуя с жениха калыма, то ни один бедный не решится иметь ее своею женою.




454


Здесь считаю не лишним представить два анекдота, весьма ясно показывающие умственные способности самоедов и их размышление. Г. Коллежский асессор Булич и я были очевидцами оных:

1. Одна молодая вдова самоедка, оставшаяся после мужа с сыном и дочерью малолетними, пришла просить старшин, чтобы братья умершего мужа ее сделали ей вспоможение для прокормления себя и детей (ибо они живут достаточно, а она и оленей не имеет). Долго братья покойного не соглашались оказать ей с своей стороны помощи, ссылаясь один на другого, и, может быть, не было бы в том успеха. Но старшина спрашивает одного из них: «Ты не женат?». Тот отвечает: «Нет». «А ты не имеешь детей?» — спросил другого брата. «Нет». Тогда решил их несогласие, говоря женатому: «Ты возьми племянника. Он, чувствуя, что ты его воспитал, будет тебе вместо сына помощником. А ты, сказал другому, не плати калыма (он уже заплачен умершим твоим братом), женись на матери и воспитай дочь!». Братья подумали, дали друг другу руку и вышли довольными из судебного места.

2. Один бедный самоед украл у богатого соседа своего оленя из стада. Обиженный просит на вора, который в оправдание свое говорит, что он, не имея дневного пропитания, просил у соседа оленя для употребления себе в пищу: но как получил от него весьма не питательный отказ, вынужден был голодом украсть. Старшины, уважив побудительную причину ответчика, сказали просителю: «Он просил у тебя оленя; ты, зная его бедность, отказал в том. Он прав: ему тяжело было умереть с голоду, а ты недобрый человек».




455


У них все вещи, вместо денег, покупаются на известное число песцов; деньги же между ими не ходят, да и не знают.




456


Оне ездят на особых нартах и сами правят своими оленями. Нарты сии также устрояются особо. На них делаются крышки, большею частию из сукна, кои представляют вид четвероугольной палатки. Под сею крышею самоедки сберегают малолетних детей своих от сильных ветров, случающихся при их путешествии.




457


Известно, что в древней Спарте новорожденных, для узнания крепости их здоровья, в присутствии их правителей Республики, публично погружали в вино.




458


Штаб-лекарь Василий Николаевич. Сообщил протоиерей Александр Сулоцкий. — _О._Б._




459


Публикуется по тексту: Миссионерства Берёзовского края — обдорское, кондинское и в особенности сургутское. — Отдельный оттиск. Б.м. Б.д. 13 с. — _прим._издателя_




460


Надзиратели эти назначались наиболее из принявших православие пленных шведов и сосланных за неважные вины малороссиян, учившихся в Киевской академии.




461


«Странник» 1867 г. № 1, отд. 1, стр. 44.




462


Он представлял тогда о необходимости учредить миссии и в других местах Тобольской епархии, например, в Киргизской степи и на Алтае; но у нас здесь не об них речь.




463


Сего иеромонаха Макария не нужно смешивать с архимандритом Макарием, который хотя и в одно почти время прибыл в Тобольск и также для миссионерства, но миссионерствовал на юге Сибири, и именно на Алтае.




464


«Странник» 1867 г. № 1, од. 1, стр. 46 и след.




465


Там же, стр. 49 и след.




466


Содержалось и содержится училище на 1000 р. асс., отпускаемых из казны.




467


Там же, стр. 52–56.




468


Преосвященному Афанасию хотелось, чтобы священник Вологодский составил и грамматику остяцкого языка, но он для этого дела оказался несостоятельным. Грамматика остяцкая составлена уже после ученым путешественником Кастреном.




469


«Странник» 1867 г. № 1, отд. 1, стр. 50–52.




470


Остяцкий язык, по смежности жительства с остяками, знают и самоеды Обдорского края; на нем с этими инородцами и говорили миссионеры.




471


Священник Вологодский был родом из пазовского, т. е. остяцкого прихода; почему и язык остяцкий он знал с детства.




472


Между ними самые главные скорбут и любострастная болезнь.




473


Церк. Летоп. 1867 г., стр. 171–174; отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год.




474


В мире, говорят, первоначально ученик Тобольской семинарии и учитель в сане священника Томского духовного училища, а потом студент Казанской духовной академии Иван Яхонтов.




475


Приезжать в Обдорск ему дозволяется, и то только по важным делам, не более двух или трех раз в год.




476


Их на этой местности около 1000 душ.




477


Юрта, шатер, шалаш из оленьих шкур, перевозимый или переносимый с места на место.




478


См. отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год. Но как теперь, с 1867 г. идут дела в обдорской миссии, это нам по неимению в Тобольске местных епархиальных ведомостей совершенно неизвестно. Известно только то, что долго служивший в Обдорске старший тамошний миссионер священник Петр Попов после того, уже по собственной просьбе, перемещен в женский Ивановский монастырь, что близ Тобольска, где он, кроме священнической должности, исправляет еще должности учителя и законоучителя в находящемся там училище девиц духовного звания.




479


В этом училище немало уже лет, безвозмездно же, учит девочек рукоделиям сестра священника В. Кайдалова.




480


«Церк. Летоп.» 1867 г., стр. 175 и 178. Отчет обер-прокурора Св. Синода за 1867 год.




481


Нечто вроде жреца, лекаря, колдуна и фигляра.




482


_«принял_христианство_царь_грузинский_Вакурий_с_супругой_своей»_ — Грузинская православная церковь — одна из древнейших православных церквей. Грузия (Картли) приняла христианство в качестве государственной религии в первой половине 4 века, при царе Мириане (265–342 гг.) и его супруге царице Нане, а не при их сыне царе Бакуре (342–264), как ошибочно указывается в статье. Мириан и Нана причислены к лику святых. — _прим._издателя_




483


В списках тех инородцы обыкновенно обозначаются крещеными или некрещеными.




484


Публикуется по тексту: Обращение в христианство язычников Енисейской епархии // Странник. 1876. Т.З. С. 191–196. — _прим._издателя_




485


_Святитель_Стефан_Пермский_ (ок. 1340–1396) — уроженец Устюга Великого, сын русского и зырянки (коми), церковный писатель, создатель зырянской азбуки, обращал в христианскую веру пермяков, строил часовни и церкви в Пермском крае, уничтожал языческие кумирни. С 1382 г. — епископ Великопермский. — _прим._издателя_




486


«Странник» 1869 г., август, отд. IV.




487


Желательно бы о всех этих трех лицах получить несколько более подробные сведения.




488


См. известие об этом же событии в отделе хроники настоящей книжки «Странника».




489


Публикуется но тексту: Образ Божий в человеке: Слово на день Нерукотворенного образа Спасителя // Душеполезное чтение. 1874. Т. 3, август. С. 442–450. — _прим._издателя_




490


_Авгарь_V_Ухама_ — царь небольшой страны Осроены, располагавшейся между Тигром и Евфратом, жил в столице г. Едессе (Орфу, Рогаис). Осроена была первым христианским государством в мире (между 170 и 214 гг., при царе Авгаре IX). — _прим._издателя_




491


Персидский царь Хосрой осадил Едессу (Эдессу) в 544–545 гг. — _прим._издателя_




492


Публикуется по тексту: Слово на день Введения во храм Пресвятой Богородицы // Странник. 1872. Т. 4. С. 203–205. — _прим._издателя_




493


_Тропарь_—_краткое песнопение, составленное в честь праздника или святого; в тропаре кратко выражается сущность праздника или образ святого. — _прим._издателя_




494


_Три_отрока_в_печи_Вавилонской_(Анания,_Мисаил_и_Азария)_ — герои ветхозаветного предания, отказавшиеся поклониться «золотому истукану» и брошеные за это царём Навуходоносором в печь. Но юноши не погибли, а «ходили посреди пламени и воспевали Бога». Ангел сошёл в печь и «выбросил пламень огня из печи». (Книга пророка Даниила (Дан. 3, 1–30). «Пещное действо» было излюбленным сюжетом театрализованных представлений на Руси XVI–XVII вв. — _прим._издателя_




495


_Иона_—_ветхозаветный пророк. Получив от Яхве повеление идти в ассирийскую столицу Ниневию, чтобы проповедовать её жителям о наказании, которое ожидает за их злодеяния. Иона уклонился от этого поручения и бежал в другую сторону, сел на корабль, чтобы плыть в Фарсис (Испания). Яхве повелел большой рыбе (в славянском переводе Библии — киту) проглотить Иону. Во чреве китовом Иона оставался три дня и три ночи, взывая к Богу. Вняв мольбам Ионы, Яхве приказал рыбе извергнуть его на сушу (Иона 4, 11). В новозаветной традиции Христос предсказал свою смерть и последующее Воскресение на третий день, уподобляя эти события трёхдневному пребыванию Ионы во чреве китовом (Матф. 12, 39–40). — _прим._издателя_




496


_Великий_вход_ — составляющая Литургии верных (третьей части литургии), совершается после Великой ектеньи, между первой и второй частями Херувимской песни. Великий вход символизирует шествие Иисуса Христа на страдания («крестный путь»). Во время Великого входа производится перенос Св. Даров (чаши с вином и дискоса с «хлебом») с жертвенника на престол. — _прим._издателя_




497


_Никодим_и_Иосиф_Аримафейский_ — тайные ученики Христа, участники снятия с креста тела Христа и положения во гроб (Ин. 19, 38–39). Часто изображаются в сцене оплакивания Христа. — _прим._издателя_




498


_«Помяни_мя,_Господи,_егда_приидеши_во_царствии_Твоем»_ слова разбойника благоразумного, распятого вместе с Христом и уверовавшего на Голгофе, перед смертью (Лк., 23, 42). — _прим._издателя_




499


Четьи-мин., апр. 1.




500


Публикуется по тексту: Промысл Божий в спасении семейства от холода и голода // Странник. 1862. Т. 4, октябрь. С. 437–440. — _прим._издателя_




501


Из стыда, чтобы люди не видели его за работой, какою занимаются только крестьяне да нижние чины.




502


_Ассарий_—_древнееврейская монета, в четыре раза меньше драхмы; 1/96 часть сикля, 1/20 динария (Мф. 10, 29). Вес –1,5 драхмы. — _прим._издателя_




503


Киргизы у многих из жителей г. Омска и соседних селений каждогодно в конце зимы забирают деньги под дрова вперед с обязательством вывезти дрова следующей зимой. Само собой разумеется, что в таком случае назначают им цены гораздо ниже, по крайней мере на одну треть, против базарных цен.




504


Публикуется по тексту: Замечательный спор двух добросовестных простецов // Странник. 1867. Т. 2, июнь. С. 34–36. Обнаружен ещё один вариант работы: Великодушный спор // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1869. № 9. С. 102–104. Статья датирована автором: 23 мая 1866 г. Омск. — _прим._издателя_




505


В варианте статьи под названием «Великодушный спор» указана другая дата: 1865 г. — _прим._издателя_




506


Так в Сибири называют всех ссыльных.




507


Публикуется по тексту: Замечательная черта в кончине одного доброго человека // Прибавление к Вологодским еп. вед. 1879. № 11. С. 243–249. — _прим._издателя_




508


В гимназии Чернавин учился Тобольской, а в университете (в 1847–51 гг.) Казанском.




509


_Эмеритура_ (от лат. emeritus — заслуженный) — в дореволюционной России специальная пенсия для уволенных в отставку государственных служащих, пособие вдовам, сиротам из сумм эмеритальной кассы, средства которой составлялись из обязательных отчислений от жалованья государственных служащих. — _прим._издателя_




510


С 20 поднялись они до 42 тысяч.




511


Важнейшие из сих построек торговые ряды, городская больница, здания для женской прогимназии и для двух (м. и ж.) низших училищ, мост чрез р. Омь и пр. и пр.




512


Больница прежде содержалась на средства Тобольского приказа общ. призрения, а богадельня — на средства Омского дамского благотворительного общества.




513


Отец Федора Леонтьевича был бедный и многосемейный тобольский чиновник.




514


Вечером того дня назначен был тюремный комитет для рассуждения о тюремном хозяйстве. Федор Леонтьевич, но званию головы, должен был присутствовать в нем; потому он и хотел запастись данными, нужными при рассуждениях.




515


И именно у пишущего, как у постоянного его сослуживца по военной гимназии. Мы и в отставку с ним вышли вместе, я, впрочем, уже по старости и немощам телесным.




516


ПУБЛИКУЕТСЯ по ТЕКСТУ: Назидательная кончина // Странник. 1864. Т. 2, май. С. 38–42. — _прим._издателя_




517


Близ городка Копала, что в южной части Киргизской степи.




518


_Присниц_ (Priessniz) _Винцент_ (1790–1851) — крестьянин из Силезии, основоположник современной гидротерапии. — _прим._издателя_




519


_Грумм-Гржимайло_Кондратий_Иванович_ (1794–1874) — один из первых русских врачей — писателей; издавал первую в России медицинскую газету «Друг здравия», в 1833–1866 гг. публиковался в «Медицинском журнале», «Трудах русских врачей», автор популярных книг по гигиене, по проблемам воспитания и сохранения здоровья у детей и др. — _прим._издателя_




520


Что делать? утопающий, по пословице, хватается и за соломинку.




521


Как после оказалось — для продиктования ему умиравшим духовного завещания.




522


Публикуется по тексту: Соблазн на зло под видом добра // Странник. 1867. Т. 1, январь. Составителем обнаружен вариант статьи под названием «Соблазн под видом благочестия» // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1867. № 2. С. 24–26. — _прим._издателя_




523


Публикуется по тексту: Необыкновенные похитители // Странник. 1867. Т. 4, ноябрь. С. 69–72. — _прим._издателя_




524


Странник 1867 года, март, отд. 1, стр. 154.




525


В «Москвитянине», помнится, на 1857 год.




526


Публикуется по тексту: Наказанное зложелание // Странник. 1867. Т. 2, май. С. 80–82. — _прим._издателя_




527


Публикуется по тексту: Наказанное кощунство // Странник. 1867. Т.2, июнь. С. 107–108. — _прим._издателя_




528


_Арий_ — александрийский священник (?–336), основатель течения в христианстве (арианства), отвергшего догмат Никейского Вселенского собора о единосущии Бога-сына Богу-отцу, то есть ариане не признавали божественное во Христе. Святитель Николай, архиепископ Мир Ликийских (Николай Чудотворец), разгневанный еретическими словами Ария, дал ему пощёчину, за что был лишён сана. Однако после того, как некоторым из участников собора было видение Спасителя и Богородицы, возвращающих Николаю знаки архиерейского достоинства — Евангелие и омофор, Николай был восстановлен в сане. На большинстве русских икон Никола изображается в окружении Христа с Евангелием в руках и Богоматери с омофором. Арианство осуждено как ересь на соборе 381 г. — _прим._издателя_




529


Публикуется по тексту: За Богом и святыми его молитва не пропадает (Письмо к другу) // Странник. 1868. Т. 4, декабрь. Статья подписана: Литвинов. — _прим._издателя_




530


Автор письма — заседатель 8-го полкового округа сибирского казачьего линейного войска, а на заседателе лежит и казначейская обязанность.




531


В сибирском линейном казачьем войске многие должности, в том числе и заседательская, выборные, замещаются по выборам служащих.




532


См.: _А.И._Сулоцкий._ Сочинения в трёх томах. — Тюмень, 2000. Т. 1. С. 13–14. — _прим._издателя_




533


Публикуется по тексту: Чествование св. Бориса и Глеба в станице Захламине // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1868. № 44. С. 499–502. — _прим._издателя_




534


Это показывает, что день Бориса и Глеба у захламинцев и прежде того был праздничным; только рассказчики не могли мне объяснить причины того, прежнего-то празднования; может быть, в том месте, где жили предки захламинцев (места около Омска стали заселяться только с конца царствования Петра I) до переселения на настоящее место, в честь Бориса и Глеба был храм или, по крайней мере, была часовня.




535


Публикуется по тексту: Сила тайной молитвы // Странник. 1862. Т. 2, май. С. 274–276. — _прим._издателя_




536


Публикуется по тексту: Киргиз на поклонении св. местам русским и палестинским // Странник. 1862. Т. 3, сентябрь. С. 136–145. — _прим._издателя_

Эта статья была первоначально напечатана в 1858 г. в Тобольских губ. ведомостях; ныне же по желанию автора помещается в нашем журнале для приведения события в большую известность{Примечание редакции журнала «Странник»}.




537


Самая большая часть киргизов только по имени магометане. Мечетей имеют они чрезвычайно мало, а где они и есть, почти вовсе не посещают их, омовений не соблюдают и проч., и проч.




538


Впрочем, для Туржана это ничуть не могло быть лестным, потому что киргизы все без исключения свободны от рекрутчины, да и подать они платят не по душам, а со скота; следовательно, те из них, у которых стад вовсе нет или мало (Туржаново семейство принадлежит к сим последним), совершенно или почти совершенно свободны и от податей…




539


_Полуимпериал_ — российская золотая монета, её начали чеканить с 1755 г. ценностью в 5 рублей, 88 пробы, вес в 1 ^90^/^88^ золотника; с 1764 г. — 88 пробы, весом 1 ^47^/^96^ золотника; при Павле I в 1797 г. проба была возвышена до 94 ^2^/^3^ зол., вес уменьшен; в 1817 г. восстановлена 88 проба и вес 1764 года; с 17 декабря 1885 г. –1 золотник 49,2 доли (900 частей золота и 100 частей меди); с 1897 г. на полуимпериалах выбивается означение их курсовой цены: 7 рублей 50 копеек. — _прим._издателя_




540


Сибирь давно уже Россия, несмотря на то, сибиряки, даже и из русских, до сих пор Россией называют одно Доуралье и российскими величают только тех из русских, которые недавно прибыли из России, т. е. из Доуралья. Так и я здесь говорю.




541


Отец, братья и прочие родственники давно уже примирились с Иваном, и Иван, как до поездки в Иерусалим, так и после поездки, быват в гостях в родном ауле и там старался родных своих, в особенности отца, хотя и тщетно, склонить к вере Христовой; да и отец его, равно как и прочие родные, бывал (и часто) у Ивана, доколе он жил в Омске; отец в последнее время даже выделил ему часть своего скота.




542


_Теревинф_—_вероятно, имеется в виду теребинт (terebint) — деревья и кустарники со смоляными ходами в ветвях. Распространены в тропиках, в Средиземноморье, Андах Южной Америки, в Маньчжурии, Японии и т. д. — _прим._издателя_




543


Публикуется по тексту: Крещение кокандца в городе Омске (Корреспонденция «Странника») // Странник. 1877. Т. 2, май. С. 250–255. — _прим._издателя_




544


Сибирячки-крестьянки и казачки действительно любят наблюдать в своих домах чистоту и опрятность, к чему привыкают и переселенки в Сибирь из России, только не вдруг, не скоро.




545


У пишущего эти строки в конце 40-х и начале 50-х годов жили в кучерах два выкрещенных киргиза — Иван и Степан, принявшие христианство именно по таким обстоятельствам. Впрочем, оба они были хорошие люди и порядочные христиане, последний притом честный (мелкий) торговец, а первый (Иван) — непрестанный и неустанный путешественник на поклонение св. местам не только русским, но и палестинским.




546


_Сарт_ — от тюркск. «купец»; старинное название населения городов Средней Азии. — _прим._издателя_




547


Окончательное свидетельство о том дано Перемитину от 18 октября 1876 г. за № 9309 за поднисом начальника гор. Ташкента, полковника Медынского.




548


От Ташкента до Омска отряд шел 4 месяца, но от места своего постоянного расположения, из Ферганской области, он тянулся целых 6 или 7 месяцев.




549


Семипалатинск едва ли не преимущественно населен татарами, о числе их там и их достатке можно заключить из того одного, что у них 6 или 7 мечетей, тогда как у христиан только две церкви.




550


Прекрасная Омская Николаевская церковь называется казачьею и войсковою от того, что она построена (в 1830–1842 гг.) на пожертвования от всего Сибирского линейного казачьего войска и доселе состоит в заведывании казачье-войскового правления. Духовенство ее жалованье получает из войсковых сумм, и жалованье его несколько выше жалованья духовенства, состоящего при прочих церквах казачьего ведомства.




551


Публикуется по тексту: Возвращение к православию совратившегося в иудейство // Странник. 1870. Т. _4._ С. 313–314. — _прим._издателя_




552


«Ирк. епарх. вед.» 1869 г. № 49, стр. 423 и след.




553


Публикуется по тексту: Слово на пятидесятилетний юбилей Сибирской военной гимназии (22 августа 1876 г.) // Странник. 1876. Т. 4, ноябрь. С. 1–8. — _прим._издателя_




554


Казачье училище в Омске было открыто еще в 1813 г., но оно первоначально существовало, так сказать, домашним образом — на одни и самые бедные казачьи крохи, без штатов, без собственного здания для помещения и проч. Но в 1826 году даны были ему штаты, для помещения было отдано ему каменное здание, лишь пред тем выстроенное для войсковой канцелярии; с того же года суммы на содержание его стали отпускаться государственным казначейством. Торжество открытия казачьего училища по новым штатам и в новом здании происходило именно 22 августа 1826 года.




555


С 1826 года из государственного казначейства отпускалось только 50 тысяч руб. ассигнациями, а до того (из войсковых сумм) и гораздо менее, помнится только, по 19 тысяч рублей ассигнациями.




556


От 118 до 120 тысяч руб. сер.




557


В классной (и не фундаментальной) библиотеке их имеется до 6000 экземпляров.




558


Илией Поликаровским.




559


Александром Шестаковым.




560


Церквей и с соборной в г. Омске до 1840 г. было только 2, затем до 1848 г. — три, а теперь их (с домовыми, кладбищенской, острожной и проч.) уже девять.




561


В зимнее время богослужение совершаюсь только в теплых, первых со входа половинах церквей, потому теснота в них по воскресным и праздничным дням бывала страшная — в собственном смысле слова нельзя было перекреститься. Но теперь и холодные, и передние части омских церквей обращены уже в теплые.




562


Всенощные бдения в то время зимою во всех церквах совершались утром, часа в два или три; будить и водить воспитанников так рано было неудобно.




563


На левой стороне гимназической церкви помещены две выкрашенные черною краскою металлические доски; на них и написаны имена бывших воспитанников заведений, убитых на войне: хорунжего Алексея Рытова, прапорщика Николая Иванова, поручика Евграфа Антонова и подпоручика Ивана Месяцева, с описанием их подвигов и времени смерти.




564


Генерал-майор артиллерии К.А. Линден, этот добрейший и благороднейший начальник, управлял нашим учебным заведением слишком 11 лет — с сентября 1863 г. и по конец декабря 1874 г., когда скончался.




565


Сказана законоучителем их, протоиереем _Александром_Сулоцким,_ 2 августа 1866 года.{Публикуется по тексту: Речь при отправлении в С. — Петербург воспитанников Сибирского кадетского корпуса для специального, окончательного там образования // Странник. 1867. Т. 4, ноябрь. С. 79–81. — _прим._издателя_}




566


Воспитанники 5 класса сибирского кадетского корпуса отправлялись в Павловское военное училище на два года, а воспитанники 6, иначе специального класса, ехали в артиллерийское училище на один год.




567


Публикуется по тексту: Прощальное слово законоучителя Сибирской военной гимназии протоиерея Александра Сулоцкого к воспитанникам той гимназии // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. 1878. № 8. С. 91–101. — _прим._издателя_




568


В Тобольской семинарии с половины января 1838 г., а в Сибирском кадетском корпусе, что ныне Сибирская военная гимназия, — с конца января 1848 года.




569


Впрочем, здесь говорится более о внешней, физической стороне жизни праведного Симеона.




570


Автор слова и довольно давно уже намеревался оставить службу, но намерение его до сих пор не могло осуществиться по независящим от него причинам. Например, лет 5 или 6 тому назад он, с согласия покойного директора гимназии, просил было одно знакомое ему высокопоставленное (в С.-Петербурге) духовное лицо подыскать между студентами Петербургской духовной академии достойного кандидата для занятия законоучительского места в Сибирской военной гимназии, но лицо то отреклось от исполнения этой комиссии по незнанию никого из студентов лично. Два с половиною года назад его, отрекавшегося от законоучительства, новый директор гимназии сам просил еще послужить, обещаясь при этом быть снисходительным к иным его, по немощам, опущениям. Полтора года назад в законоучители уже был избран и с согласия кого следует молодой магистрант, но выбор этот забракован за молодостию избранного. Затем вскоре изъявил было согласие быть преемником говорившего слово законоучитель (человек довольно известный) одной из классических гимназий, были уже от него высланы прошение и документы, только переход его в военную гимназию был отложен до мая, до окончания учебного года; между тем в это время сделалась вакантною должность ректора одной из сибирских духовных семинарий, и тот законоучитель предпочел занять именно ее, как более видную и почетную сравнительно с законоучительством. И наконец-то, наконец, Бог помог найти достойного пастыря в преемника старцу.




571


Помещаемый перечень сочинений о. Сулоцкого заимствуется из собственноручной его рукописи и составляет продолжение статьи «Авторская исповедь», помещенной в номере 10 «Тобольских епархиальных ведомостей». {Публикуется по тексту: Перечень сочинений покойного о. А.И. Сулоцкого с показанием, какое сочинение, когда и где печаталось // Тобольские епархиальные ведомости. 1884. № 11. С. 245–255.}