Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин
СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ. ПАРОХОД «РОССИЯ»
В Александрии на этот раз мы видели мало, провозившись долго с египетской таможней, такой же назойливой, как назойливые египетские мухи, и невыносимой, как египетские москиты, кусающие вас, несмотря на кисейные полога, обтягивающие кровати. 12 апреля мы были уже на пароходе «Россия», идущим прямым рейсом в Одессу. Нужно ли говорить, что когда мы стали на борт русского парохода, то почувствовали давно желанный отдых, подобно тому, как усталый человек с наслаждением опускается в кресло. Все эти виды, картины, племена и народы, к которым усиленно присматриваетесь, невольно утомляют ваше внимание, и ваше тело и голова начинают требовать покоя и отдохновения. Длинный переезд морем, превосходный пароход и дают всё это. Привычка же делает в конце концов то, что совсем забываешь, что море ненадёжная стихия и что, плавая по нему, можно помолиться Богу с таким усердием и пламенной молитвой, о каких и понятия не имеешь, живя на суше.
Пароход «Россия» сам по себе достоин внимания. Вот его размеры и вместимость: длина 52 сажени, ширина — 5 сажен, посадка в воде 3 сажени, сверху воды — 5 сажен, грузится товаров 200.000 пудов, помещается пассажиров 1500 человек.
Интересно быть на таком пароходе и бродить по палубе его от носа до кормы на протяжении 52 сажен. Всюду бросаются в глаза новые предметы невиданной конструкции. Вот стоит деревянный футляр, из которого выглядывает складная коленчатая рукоятка — это шкив, на который наматывается проволочный канат для привязывания парохода «к бочке» во время установок в порту. Вот лебёдка с длинным, наклонным, наподобие журавца, рычагом и цепью, которая, стоя на месте, автоматически вертится направо и налево, таскает тюки товаров и животных из лодки в люк, из люка в лодку, совершая, где нужно, остановки и замедления. Вот длинный, сажен в десять, холщовый мешок, притянутый устьем к первому ряду рей, по которому струится свежий воздух в подпалубный этаж парохода. Вот, наконец, открытый товарный люк, заглядывая в который, вы поражаетесь пятисаженной глубиной парохода. Внутри его идут разделы, этажи, железные висячие лестницы, по которым, точно кошки, бегают и лазят матросы.
Внутренность, подводная часть парохода, где находится паровая машина, паровые котлы и механизм винта, ещё интереснее и занимательнее всего остального. По крутым железным лесенкам вы спускаетесь лицом назад в последовательные три этажа. В верхнем этаже-отделе вы видите половину двух больших цилиндров, плавно работающих шатунами вниз. Во втором этаже видны те же цилиндры над вашими головами, спускаясь шатунами ниже второго решётчатого пола. В узенькую дверь вы проходите на площадку, с которой открывается внизу кубическое пространство с 10 паровыми котлами, около которых работают полунагие кочегары. Вернувшись назад на знакомую площадку, вы спускаетесь в третий этаж, где установлены кривые колена железного вала, ворочающего за кормой парохода винтовые крылья. Нам предложили пройти до самой кормы внутри герметически замкнутого железного туннеля, покрывающего собой вертящийся вал на протяжении 20 сажен. Жутко становится в этом тёмном туннеле, чуть только освещаемом ручным фонарём сопровождающего нас механика. Тихо, как змей, скользит полированный вал, уходя в глубину туннеля, глухо стучат паровые цилиндры, какой-то шум, наподобие отдалённого гула, доносится до вашего слуха. А механик, сопровождавший вас, усиливает страшное впечатление, рассказывая, что теперь над вашими головами 15 футов воды, что если вот в этой стене парохода, возле которой, хватаясь за железный прут, вы идёте, боясь упасть на вертящийся вал, что вот если тут случится пробоина и вода хлынет вот сюда, тогда мы захлопнем дверцы герметической перегородки этого туннеля, и пароход пойдёт «как ни в чём не бывало». Рассказывая это, механик любезно поводит фонарём и, улыбаясь, похлопывает рукой глянцевитую поверхность вертящегося вала. А у вас в это время по спине бегают мурашки, и недобрые мысли сверлят голову: а ну, как вдруг на самом деле сломается вал и прихлопнет вас осколками в этой тёмной трущобе? А ну, как подводная скала пробьёт тонкую стену парохода и зальёт вас в этой клетке? Скрепя сердце и пригнувшись к полу, вы проползаете в окно последней перегородки, там, где лежит на последней подушке вал, а за стеной кормы бурлят воду громадные перья винта, и едва окинете взором стены и свод тесного пространства, как спешите поскорее убраться вон. Сознание тесноты и смутной опасности гнетёт вас сильно и гонит наверх, на свободу и простор палубной жизни.
Пассажиров-богомольцев у нас на палубе 350 человек. Удивительно характерны эти пассажиры. Они большей частью — серый люд обоего пола, сошедшийся со всех концов православной Руси, предводимый монахами, странниками и странницами. У каждого из них узел и котомка, полные иконами, чётками, свечами и другими предметами, с таким трудом приобретёнными в Иерусалиме, куда вело их исключительно одно религиозное чувство. И надо видеть, с каким радостным чувством берегут они эти котомки и узелки, перебирают в них содержимое и сообщают один другому подробную биографию каждого предмета и реликвий.
Пароход «Россия» в открытом уже море, а мы всё ещё прощаемся с Александрией, поглядывая на скрывающиеся храмы, на портовый маяк и посылая последние «прости» Помпеевой колонне, едва различаемой за мачтами судов и высокими трубами паровых мельниц. Средиземное море совсем покойно, и мы живём на пароходе совсем как дома: утром пьём кофе, в 11 часов завтракаем, в 5 — обедаем и в 8 делаем чай. Каждый вечер богомолки составляют хор и поют духовные ирмосы, пасхальную службу и каноны угодникам. Трудно представить себе эту картину на суше. Только на море, только тут, сам слушая и видя, постигаешь всё величие и силу религиозно-быто- вой жизни русского народа. Кругом необъятное Средиземное море лазоревого цвета, освещаемое последними лучами заходящего солнца. Ветерок едва шелестит оснастки мачт и чуть трогает вывешенный флаг. Пароход плавно движется по одному прямому направлению. Всюду как бы разлита мирная тишина природы. И вот на палубе парохода, на возвышенном мосту товарного люка, между скрещёнными снастями паровых лебёдок ставится икона, всходит священник, и совершается церковная служба. Стройное унисонное пение молодых голосов льётся по воздуху, несется по всем углам парохода и завершается трогательным киевским напевом: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя»…
В такие минуты не только, если можно так выразиться, раскрываются фибры души русского человека, но внимает и наслаждается душа даже иностранца, с уважением снимающего шляпу и прислушивающегося к чужому чудному напеву. И вы, смирясь, умилённо отдаётесь вполне религиозному настроению, возбуждённому благоговейной толпой молящегося серого народа и стройно поющего хвалебную песнь: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас», «Пресвятая Богородице, спаси нас».
Беспредельно дороги и хороши такие минуты, когда охватывает вас одно общечеловеческое чувство и когда забываются различия рангов, чинов и классов!..
Н. М. Чукмалдин
СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ. ПАРОХОД «РОССИЯ»
В Александрии на этот раз мы видели мало, провозившись долго с египетской таможней, такой же назойливой, как назойливые египетские мухи, и невыносимой, как египетские москиты, кусающие вас, несмотря на кисейные полога, обтягивающие кровати. 12 апреля мы были уже на пароходе «Россия», идущим прямым рейсом в Одессу. Нужно ли говорить, что когда мы стали на борт русского парохода, то почувствовали давно желанный отдых, подобно тому, как усталый человек с наслаждением опускается в кресло. Все эти виды, картины, племена и народы, к которым усиленно присматриваетесь, невольно утомляют ваше внимание, и ваше тело и голова начинают требовать покоя и отдохновения. Длинный переезд морем, превосходный пароход и дают всё это. Привычка же делает в конце концов то, что совсем забываешь, что море ненадёжная стихия и что, плавая по нему, можно помолиться Богу с таким усердием и пламенной молитвой, о каких и понятия не имеешь, живя на суше.
Пароход «Россия» сам по себе достоин внимания. Вот его размеры и вместимость: длина 52 сажени, ширина — 5 сажен, посадка в воде 3 сажени, сверху воды — 5 сажен, грузится товаров 200.000 пудов, помещается пассажиров 1500 человек.
Интересно быть на таком пароходе и бродить по палубе его от носа до кормы на протяжении 52 сажен. Всюду бросаются в глаза новые предметы невиданной конструкции. Вот стоит деревянный футляр, из которого выглядывает складная коленчатая рукоятка — это шкив, на который наматывается проволочный канат для привязывания парохода «к бочке» во время установок в порту. Вот лебёдка с длинным, наклонным, наподобие журавца, рычагом и цепью, которая, стоя на месте, автоматически вертится направо и налево, таскает тюки товаров и животных из лодки в люк, из люка в лодку, совершая, где нужно, остановки и замедления. Вот длинный, сажен в десять, холщовый мешок, притянутый устьем к первому ряду рей, по которому струится свежий воздух в подпалубный этаж парохода. Вот, наконец, открытый товарный люк, заглядывая в который, вы поражаетесь пятисаженной глубиной парохода. Внутри его идут разделы, этажи, железные висячие лестницы, по которым, точно кошки, бегают и лазят матросы.
Внутренность, подводная часть парохода, где находится паровая машина, паровые котлы и механизм винта, ещё интереснее и занимательнее всего остального. По крутым железным лесенкам вы спускаетесь лицом назад в последовательные три этажа. В верхнем этаже-отделе вы видите половину двух больших цилиндров, плавно работающих шатунами вниз. Во втором этаже видны те же цилиндры над вашими головами, спускаясь шатунами ниже второго решётчатого пола. В узенькую дверь вы проходите на площадку, с которой открывается внизу кубическое пространство с 10 паровыми котлами, около которых работают полунагие кочегары. Вернувшись назад на знакомую площадку, вы спускаетесь в третий этаж, где установлены кривые колена железного вала, ворочающего за кормой парохода винтовые крылья. Нам предложили пройти до самой кормы внутри герметически замкнутого железного туннеля, покрывающего собой вертящийся вал на протяжении 20 сажен. Жутко становится в этом тёмном туннеле, чуть только освещаемом ручным фонарём сопровождающего нас механика. Тихо, как змей, скользит полированный вал, уходя в глубину туннеля, глухо стучат паровые цилиндры, какой-то шум, наподобие отдалённого гула, доносится до вашего слуха. А механик, сопровождавший вас, усиливает страшное впечатление, рассказывая, что теперь над вашими головами 15 футов воды, что если вот в этой стене парохода, возле которой, хватаясь за железный прут, вы идёте, боясь упасть на вертящийся вал, что вот если тут случится пробоина и вода хлынет вот сюда, тогда мы захлопнем дверцы герметической перегородки этого туннеля, и пароход пойдёт «как ни в чём не бывало». Рассказывая это, механик любезно поводит фонарём и, улыбаясь, похлопывает рукой глянцевитую поверхность вертящегося вала. А у вас в это время по спине бегают мурашки, и недобрые мысли сверлят голову: а ну, как вдруг на самом деле сломается вал и прихлопнет вас осколками в этой тёмной трущобе? А ну, как подводная скала пробьёт тонкую стену парохода и зальёт вас в этой клетке? Скрепя сердце и пригнувшись к полу, вы проползаете в окно последней перегородки, там, где лежит на последней подушке вал, а за стеной кормы бурлят воду громадные перья винта, и едва окинете взором стены и свод тесного пространства, как спешите поскорее убраться вон. Сознание тесноты и смутной опасности гнетёт вас сильно и гонит наверх, на свободу и простор палубной жизни.
Пассажиров-богомольцев у нас на палубе 350 человек. Удивительно характерны эти пассажиры. Они большей частью — серый люд обоего пола, сошедшийся со всех концов православной Руси, предводимый монахами, странниками и странницами. У каждого из них узел и котомка, полные иконами, чётками, свечами и другими предметами, с таким трудом приобретёнными в Иерусалиме, куда вело их исключительно одно религиозное чувство. И надо видеть, с каким радостным чувством берегут они эти котомки и узелки, перебирают в них содержимое и сообщают один другому подробную биографию каждого предмета и реликвий.
Пароход «Россия» в открытом уже море, а мы всё ещё прощаемся с Александрией, поглядывая на скрывающиеся храмы, на портовый маяк и посылая последние «прости» Помпеевой колонне, едва различаемой за мачтами судов и высокими трубами паровых мельниц. Средиземное море совсем покойно, и мы живём на пароходе совсем как дома: утром пьём кофе, в 11 часов завтракаем, в 5 — обедаем и в 8 делаем чай. Каждый вечер богомолки составляют хор и поют духовные ирмосы, пасхальную службу и каноны угодникам. Трудно представить себе эту картину на суше. Только на море, только тут, сам слушая и видя, постигаешь всё величие и силу религиозно-быто- вой жизни русского народа. Кругом необъятное Средиземное море лазоревого цвета, освещаемое последними лучами заходящего солнца. Ветерок едва шелестит оснастки мачт и чуть трогает вывешенный флаг. Пароход плавно движется по одному прямому направлению. Всюду как бы разлита мирная тишина природы. И вот на палубе парохода, на возвышенном мосту товарного люка, между скрещёнными снастями паровых лебёдок ставится икона, всходит священник, и совершается церковная служба. Стройное унисонное пение молодых голосов льётся по воздуху, несется по всем углам парохода и завершается трогательным киевским напевом: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя»…
В такие минуты не только, если можно так выразиться, раскрываются фибры души русского человека, но внимает и наслаждается душа даже иностранца, с уважением снимающего шляпу и прислушивающегося к чужому чудному напеву. И вы, смирясь, умилённо отдаётесь вполне религиозному настроению, возбуждённому благоговейной толпой молящегося серого народа и стройно поющего хвалебную песнь: «Святителю отче Николае, моли Бога о нас», «Пресвятая Богородице, спаси нас».
Беспредельно дороги и хороши такие минуты, когда охватывает вас одно общечеловеческое чувство и когда забываются различия рангов, чинов и классов!..