Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин
ЕГИПЕТ. ПОРТ-САИД
Пароход «Минерва», принадлежащий австрийскому обществу, переполненный товарами и пассажирами, вчера только в 9 ч. отошёл из Яффы и сегодня в 9 ч. утра прибыл в Порт-Саид. Ночь была тихая, тёплая, звёздная. Море чуть- чуть колыхалось и почти не качало парохода. Большая Медведица ярко блистала на небе; другие планеты и мириады звёзд, мерцая по всему небосклону, давали ту степень мягкого южного полусвета, при котором всё окружающее точно живёт и дышит…
О Порт-Саиде мало можно сказать интересного. Он замечателен только тем, что устроен в устье Суэцкого канала, выходящего в Средиземное море. Почва берегов его — жёлтая, песчаная, выжженная солнцем равнина, и в окрестности его не видно даже ни холмов, ни возвышений. Все тут гладко, ровно и безжизненно. Даже дома и гостиницы Порт-Саида легкие, временные, на скорую руку построенные, вторят монотонному пейзажу окрестностей. Около портового рейда всегда такая сильная морская зыбь, что пассажиры пароходов клянут ее на всех возможных языках и наречиях.
Как всегда, мы пошли бродить по городу, заглядывая в лавки, прицениваясь к товарам и заходя порой в какое-нибудь кафе выпить стакан содовой воды или чашку кофе. Все подобные заведения в Порт-Саиде полны народом, начиная от приезжего европейца и оканчивая туземным феллахом. В каждом кафе на видных местах стоят кальяны, переходящие от одного посетителя к другому. Какой-нибудь араб или сириец то в феске, то в тюрбане, с бронзовым цветом лица и чёрными горящими глазами, медленно садится к столику и величественным жестом приказывает подать ему кофе и кальян. Едва прикасаясь губами к чашке, наслаждается он вкусом кофе и медленно потягивает кальян из поставленного перед ним прибора, предварительно обтерев грязной рукой конец чёрного эластичного чубука. Я не утерпел и также попробовал курение восточного кальяна и, откровенно заявляю, что оно было для меня лишь ново, давало вкус пряного, трудно уловимого, да разве ещё мало отвечало гигиене. Может быть, при частом употреблении кальян развивает вкус и дает вкусовую потребность удовольствия, — ведь почему-нибудь принят же он на всем Востоке, — но мой опыт привел меня к отрицательному результату.
Бродя по городу, мы зашли, между прочим, в местную народную школу, где обучаются грамоте дети обоего пола. Здание школы, если только можно назвать зданием сооружение, сплетённое из тростника, обмазанное глиной, с двумя маленькими окнами и с постоянно отворённой дверью. В школе ни деревянного, ни каменного пола нет, и дети, человек двадцать, сидели прямо на земле, положив учебники на маленькие скамейки. Учитель сидел на возвышении в переднем углу школы, имея под рукой гибкий длинный тростниковый ствол, достигающий до задних рядов учащихся, и так слушал распев каждого ребёнка. По временам ловким движением он бил ленивого или непонятливого ученика концом тростниковой палки, которая, свистя в воздухе, опускалась на спину избранной жертвы. Ученик вздрагивал, нервно наклонялся к книжке и начинал громче распевать заданный урок грамоты.
В Порт-Саиде нет окружающих красивых берегов и зелени, придающей жизнь всякому пейзажу. Здесь всё поделено природой лишь на две части — лазоревое море, с одной стороны, и низкие жёлтые песчаные берега и степи, с другой стороны. Даже Суэцкий канал, его порт, пароходы в порту и каналы не вызывают приятных ощущений. Стоя в Порт-Саиде, вы видите среди равнин один- другой корпус парохода, точно заброшенные в песках сторожевые пикеты, и не видя самого канала, в первую минуту не знаете, что это такое. Только потом уже, когда ориентируетесь в местности или когда подскажут вам другие, перестанете удивляться такому нигде не встречающемуся виду.
Ровно в полночь 31 марта на маленьком почтовом пароходике отправились мы из Порт-Саида по Суэцкому каналу. Ночь была тёмная, безлунная, но звезды ярко сияли, мерцая в бездонном фоне неба. Было чувствительно- свежо нашей группе пассажиров, одетых в летние костюмы. Пароход быстро, но одиноко двигался каналом, который почти сливался с плоскими песчаными берегами окружающей пустыни. Кругом нас стояла мёртвая тишина, нарушаемая только плеском разбивающейся о пароходик воды да неугомонной толкотнёю кормового винта. В маленькой каюте поместились 12 пассажиров, когда она давала места только половине, а посему легко вообразить, каково было это помещение. На палубе же было холодно и сыро, и мы боялись простудиться. Там какими-то судьбами поместились две русские богомолки, едущие на Синай поклониться «Моисеевой памяти да мученице Екатерине».
Измученные теснотой помещения, мы решились выйти на палубу крошки-парохода. Было уже утро, и с каждой минутой становилось светлее и светлее. Берега канала стали выше и несколько интереснее. Появились значительные выемки, крутые повороты, высокая зелёная трава, окаймляющая воду. Навстречу нам стали попадаться большие морские пароходы, тихо двигающиеся каналом, чтобы не делать крупного волнения и не потревожить рыхлых песчаных берегов, легко сползающих в воду по крутым откосам узкого канала. Зачастую мы обгоняли плавучие землечерпательные машины, постоянно очищающие заплывающее дно канала. Канал чем дальше, тем больше врезывался в возвышенности, на которых появились европейско-американские дома административных лиц, управляющих этим всемирным сооружением. Но вот при крутом повороте канала блеснула большая площадь воды, реющие в воздухе острые и белые паруса египетских лодок, а на дальнем горизонте, среди песков показался зелёный оазис деревьев, между которыми белели постройки и открытые веранды — это новое озеро морской воды, образовавшееся в низине путем Суэцкого канала и новый город Измаилия.
Было 7 ч. утра, когда наш пароход остановился у городской пристани.
Начало этого нового города весьма характерно. Компания Суэцкого канала, прежде нежели прокапывать канал, провела во всю его длину к половине расстояния побочный канал пресной воды из Нила, оросила эту местность, распланировала город, засадила улицы деревьями, и теперь развился прелестный городок Измаилия, построенный по европейскому плану, но утопающий в роскошной растительности Египта. Улицы города широкие, шоссированные и чистые. Всюду проведена арычная вода, масса тенистых аллей и ползучих, с яркими цветами растений. Всё это придаёт Измаилии необычайную прелесть и выделяет его среди песчаного моря пустыни во что-то светлое и радостное.
Н. М. Чукмалдин
ЕГИПЕТ. ПОРТ-САИД
Пароход «Минерва», принадлежащий австрийскому обществу, переполненный товарами и пассажирами, вчера только в 9 ч. отошёл из Яффы и сегодня в 9 ч. утра прибыл в Порт-Саид. Ночь была тихая, тёплая, звёздная. Море чуть- чуть колыхалось и почти не качало парохода. Большая Медведица ярко блистала на небе; другие планеты и мириады звёзд, мерцая по всему небосклону, давали ту степень мягкого южного полусвета, при котором всё окружающее точно живёт и дышит…
О Порт-Саиде мало можно сказать интересного. Он замечателен только тем, что устроен в устье Суэцкого канала, выходящего в Средиземное море. Почва берегов его — жёлтая, песчаная, выжженная солнцем равнина, и в окрестности его не видно даже ни холмов, ни возвышений. Все тут гладко, ровно и безжизненно. Даже дома и гостиницы Порт-Саида легкие, временные, на скорую руку построенные, вторят монотонному пейзажу окрестностей. Около портового рейда всегда такая сильная морская зыбь, что пассажиры пароходов клянут ее на всех возможных языках и наречиях.
Как всегда, мы пошли бродить по городу, заглядывая в лавки, прицениваясь к товарам и заходя порой в какое-нибудь кафе выпить стакан содовой воды или чашку кофе. Все подобные заведения в Порт-Саиде полны народом, начиная от приезжего европейца и оканчивая туземным феллахом. В каждом кафе на видных местах стоят кальяны, переходящие от одного посетителя к другому. Какой-нибудь араб или сириец то в феске, то в тюрбане, с бронзовым цветом лица и чёрными горящими глазами, медленно садится к столику и величественным жестом приказывает подать ему кофе и кальян. Едва прикасаясь губами к чашке, наслаждается он вкусом кофе и медленно потягивает кальян из поставленного перед ним прибора, предварительно обтерев грязной рукой конец чёрного эластичного чубука. Я не утерпел и также попробовал курение восточного кальяна и, откровенно заявляю, что оно было для меня лишь ново, давало вкус пряного, трудно уловимого, да разве ещё мало отвечало гигиене. Может быть, при частом употреблении кальян развивает вкус и дает вкусовую потребность удовольствия, — ведь почему-нибудь принят же он на всем Востоке, — но мой опыт привел меня к отрицательному результату.
Бродя по городу, мы зашли, между прочим, в местную народную школу, где обучаются грамоте дети обоего пола. Здание школы, если только можно назвать зданием сооружение, сплетённое из тростника, обмазанное глиной, с двумя маленькими окнами и с постоянно отворённой дверью. В школе ни деревянного, ни каменного пола нет, и дети, человек двадцать, сидели прямо на земле, положив учебники на маленькие скамейки. Учитель сидел на возвышении в переднем углу школы, имея под рукой гибкий длинный тростниковый ствол, достигающий до задних рядов учащихся, и так слушал распев каждого ребёнка. По временам ловким движением он бил ленивого или непонятливого ученика концом тростниковой палки, которая, свистя в воздухе, опускалась на спину избранной жертвы. Ученик вздрагивал, нервно наклонялся к книжке и начинал громче распевать заданный урок грамоты.
В Порт-Саиде нет окружающих красивых берегов и зелени, придающей жизнь всякому пейзажу. Здесь всё поделено природой лишь на две части — лазоревое море, с одной стороны, и низкие жёлтые песчаные берега и степи, с другой стороны. Даже Суэцкий канал, его порт, пароходы в порту и каналы не вызывают приятных ощущений. Стоя в Порт-Саиде, вы видите среди равнин один- другой корпус парохода, точно заброшенные в песках сторожевые пикеты, и не видя самого канала, в первую минуту не знаете, что это такое. Только потом уже, когда ориентируетесь в местности или когда подскажут вам другие, перестанете удивляться такому нигде не встречающемуся виду.
Ровно в полночь 31 марта на маленьком почтовом пароходике отправились мы из Порт-Саида по Суэцкому каналу. Ночь была тёмная, безлунная, но звезды ярко сияли, мерцая в бездонном фоне неба. Было чувствительно- свежо нашей группе пассажиров, одетых в летние костюмы. Пароход быстро, но одиноко двигался каналом, который почти сливался с плоскими песчаными берегами окружающей пустыни. Кругом нас стояла мёртвая тишина, нарушаемая только плеском разбивающейся о пароходик воды да неугомонной толкотнёю кормового винта. В маленькой каюте поместились 12 пассажиров, когда она давала места только половине, а посему легко вообразить, каково было это помещение. На палубе же было холодно и сыро, и мы боялись простудиться. Там какими-то судьбами поместились две русские богомолки, едущие на Синай поклониться «Моисеевой памяти да мученице Екатерине».
Измученные теснотой помещения, мы решились выйти на палубу крошки-парохода. Было уже утро, и с каждой минутой становилось светлее и светлее. Берега канала стали выше и несколько интереснее. Появились значительные выемки, крутые повороты, высокая зелёная трава, окаймляющая воду. Навстречу нам стали попадаться большие морские пароходы, тихо двигающиеся каналом, чтобы не делать крупного волнения и не потревожить рыхлых песчаных берегов, легко сползающих в воду по крутым откосам узкого канала. Зачастую мы обгоняли плавучие землечерпательные машины, постоянно очищающие заплывающее дно канала. Канал чем дальше, тем больше врезывался в возвышенности, на которых появились европейско-американские дома административных лиц, управляющих этим всемирным сооружением. Но вот при крутом повороте канала блеснула большая площадь воды, реющие в воздухе острые и белые паруса египетских лодок, а на дальнем горизонте, среди песков показался зелёный оазис деревьев, между которыми белели постройки и открытые веранды — это новое озеро морской воды, образовавшееся в низине путем Суэцкого канала и новый город Измаилия.
Было 7 ч. утра, когда наш пароход остановился у городской пристани.
Начало этого нового города весьма характерно. Компания Суэцкого канала, прежде нежели прокапывать канал, провела во всю его длину к половине расстояния побочный канал пресной воды из Нила, оросила эту местность, распланировала город, засадила улицы деревьями, и теперь развился прелестный городок Измаилия, построенный по европейскому плану, но утопающий в роскошной растительности Египта. Улицы города широкие, шоссированные и чистые. Всюду проведена арычная вода, масса тенистых аллей и ползучих, с яркими цветами растений. Всё это придаёт Измаилии необычайную прелесть и выделяет его среди песчаного моря пустыни во что-то светлое и радостное.