Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин
СМИРНА
12 МАРТА.
В 5 часов вечера сегодня пароход «Корнилов» снялся с якоря и, обогнув мыс главного старого Стамбула, плавно пошёл к Дарданеллам, оставляя за собой Константинополь. Долго мы не сходили с палубы, любуясь панорамой, видеть которую второй раз в жизни придется едва ли. Вот удаляется, тускнеет св. София и приближаются античные здания казарм на Азиатском берегу пролива; вот Принцевы острова и Сладкие Воды, а впереди длинный пролив, именуемый Мраморным морем и Дарданеллами.
Звонок. Время обеда. Наступает вечерняя мгла; спускается туман.
13 МАРТА.
Рано утром пароход остановится при выходе из Дарданелл под пушками турецкой крепости, чтобы предъявить коменданту бумаги и получить пропуск. Часа через два мы уже идём в начале Средиземного моря, в виду берегов и холмов священной Трои, увековеченной Гомером и известной каждому школьнику Старого и Нового Света. По правую сторону парохода, круто спускаясь в море, выглядит пирамидой остров Тенедос, на котором когда-то
_«Три_богини_спорить_стали…»._
А потом и потянулись вплоть до Смирны берега и острова греческого архипелага, окутанные прозрачной эфирной дымкой, если проглянет солнце, и одетые туманом, если небо покроется тучами. Воздух тёплый, южный, ласкающий. Но когда подует ветер и всколыхнёт пролив, тогда становится так же холодно, как и у нас в осеннее время. Случается, перепадает дождь, но грозы ни разу не было.
14 МАРТА.
В полночь сегодня пароход «Корнилов» стоял на якоре на Смирнском рейде. В 8 ч. утра мы поехали в город осматривать его и покупать на память безделушки. Улицы Смирны и узки, и грязны ничуть не меньше, чем в Константинополе. Рынок восточный, всемирный. Нашли в лавках, по рекомендации Мордовцева, свечи Гомера и но своему усмотрению мастаки, мундштуки; Поляков купил кадильницу, а я попробовал в заключение кальян и сдобные слащавые круглые лепешки — наши сибирские пряженики, гут же, на рынке, приготовленные, и дал себе слово ни самому больше не пробовать, ни другим не рекомендовать ни кальяна, ни лепёшек. Дождь поливал изрядно, и мы, как мокрые курицы, вернулись на пароход обсушиваться и приготовляться к завтраку. Окрестности города, насколько видно невооружённым глазом, живописны и прекрасны. Рейд Смирны большой, хорошо защищён с трёх сторон горами и вполне отвечает своему мировому назначению торгового пункта.
Около полудня «Корнилов» снялся с якоря и пошёл прямо к выходу, между длинного ряда островов, к открытому Средиземному морю. С левой стороны фиорда, недалеко от Смирны, чередуются высокие (3000 ф.) причудливые горы, которым приданы названия: «Три сестры», «Два брата» и т. д. С правой стороны от Смирны, далеко уходя заливом, протянулась широкая белая береговая полоса, точно пролитое молоко, — речная пресная вода, обильно притекающая в залив после каждого хорошего дождя. За этой резко отделённой белой полосой виднеются в симметрических группах, как снег, белые курганы, сложенные из осадочной соли. Погода прояснилась: стало тепло, и вода в Средиземном море — чистая, прозрачная, необыкновенного ляпис-лазуревого цвета — невольно и подолгу приковывала к себе наше внимание. Легкая боковая зыбь моря едва покачивала нашего «Корнилова». Необычайно красивые очертания гор и островов, одетых то во все оттенки зелёного цвета растительности, то покрытых синеватой, прозрачной дымкой, со всеми переходами воздушного колорита, то закутанных в сырые и тёмные облака, венчающие острые верхушки гор или тихо ползущие по склонам и ущельям — вот та картина, которая долго ласкала наш взор в греческом архипелаге. Мысль и воображение работали усиленно, уносясь вдаль, на эти острова, на верхушки пик, бродя по синему морю, вспоминая прошлую историю народов, их быта, верований, погружаясь в глубь отдалённых веков и вызывая оттуда целый сонм богов и богинь, созданных народным греческим гением. И нигде, мне кажется, нельзя яснее представлять, глубже чувствовать и переживать историю древнего великого народа, как только проходя те места и виды, среди которых он жил, воспитывался и, создавая, воплощал в произведениях искусств неумирающие образы разных божеств, этих вещественных символических выражений, составляющих присущую потребность каждому человеку создать что-то выше себя, потому что есть это высшее… И каждый род, племя, народ, нация создают эти вещественные символы каждый по-своему, но все стремятся к сознательному или бессознательному, но Единому.
* * *
Вечер. Обед окончен. Мы вышли и уютно уселись на корме парохода. Как тут хорошо было смотреть на переливающуюся зыбь моря, на бурлящую полосу бирюзового оттенка, оставляемую следом могучего винта парохода, на чайку, реющую в воздухе, и на небо, с которого светила луна и отражала свой белый свет с золотым оттенком на верхушках мелких волн Средиземного моря. Тихо и с наслаждением курилась манильская сигара, выпивался чай, мечталось, говорилось теми полу-словами, восклицаниями и взглядами, которые и составляют всю цену таких моментов. Прошло времени часа два; воздух стал сырее; начал накрапывать дождик, и мы с товарищем должны были покинуть это уютное местечко.
15 МАРТА.
Сегодня море и воды островов почти такие же, как и вчера, с той разницей, что цвет воды стал ещё прозрачнее и великолепнее, до острова пошли только с одной правой стороны парохода. Налево видно открытое Средиземное море, вдали которого неясным силуэтом вырисовывается остров Родос в виде громадного купола. Отсюда уже начинается открытое Средиземное море, по которому потянется наш путь прямой линией до Александрии, на протяжении 310 миль, или 500 верст, или 31 часа времени. Спустя часа два показалась на море мёртвая зыбь, вызвавшая у некоторых пассажиров морскую болезнь. За обеденным столом эта же болезнь произвела между обедающими комическое бегство в свои каюты. Рядом со мной сидит пассажир, кушая первое блюдо, и, нахмуренно гладя свою лысую голову, сердито проповедует, что не нужно думать о болезни, и на полуслове бросает ложку и бежит поспешно в свою комнату. Напротив меня чинно обедает немецкая чета супругов, но за вторым блюдом у супруги бледнеет лицо, она поспешно бросает на стол салфетку и уходит. Немец, супруг, храбро заткнул за ворог сорочки салфетку и только что взял что-то на вилку, как моментально бросает её на стол и с салфеткой за галстуком перепрыгивает через барьер скамейки и опрометью бежит в свою каюту, путается в драпировках, стучит головой в дверь и скрывается в каюте, производя дорогой известные жесты и движения. К концу обеда за столом остаются только четыре человека.
Вечером взошла полная ясная луна и светит так приветливо миллионами золотых переливов на мелкой ряби морской поверхности. Редкие прозрачные облака плывут по воздуху, и лунное освещение придает им чарующую подвижную фантасмагорию. Глядя на всё окружающее, невольно думалось: вот это то небо и звёзды, которые видел народ Израиля, его пророка Моисея, Христа Спасителя; это то море, которое носило на своих волнах исторические народы. Это небо, звёзды и море так же были велики и необъятны, какими кажутся мне теперь. Звезды приветливо горели на небе, море неумолкаемо шумело на земле и в своём неизменном величии посылали людям мир и успокоение. Были ли люди такими в прошлом — на это отвечает нам история многими отрицательными явлениями, и только внутренний голос твердит человеку, что должен быть:
«Мир и в человецех благоволение».
Н. М. Чукмалдин
СМИРНА
12 МАРТА.
В 5 часов вечера сегодня пароход «Корнилов» снялся с якоря и, обогнув мыс главного старого Стамбула, плавно пошёл к Дарданеллам, оставляя за собой Константинополь. Долго мы не сходили с палубы, любуясь панорамой, видеть которую второй раз в жизни придется едва ли. Вот удаляется, тускнеет св. София и приближаются античные здания казарм на Азиатском берегу пролива; вот Принцевы острова и Сладкие Воды, а впереди длинный пролив, именуемый Мраморным морем и Дарданеллами.
Звонок. Время обеда. Наступает вечерняя мгла; спускается туман.
13 МАРТА.
Рано утром пароход остановится при выходе из Дарданелл под пушками турецкой крепости, чтобы предъявить коменданту бумаги и получить пропуск. Часа через два мы уже идём в начале Средиземного моря, в виду берегов и холмов священной Трои, увековеченной Гомером и известной каждому школьнику Старого и Нового Света. По правую сторону парохода, круто спускаясь в море, выглядит пирамидой остров Тенедос, на котором когда-то
_«Три_богини_спорить_стали…»._
А потом и потянулись вплоть до Смирны берега и острова греческого архипелага, окутанные прозрачной эфирной дымкой, если проглянет солнце, и одетые туманом, если небо покроется тучами. Воздух тёплый, южный, ласкающий. Но когда подует ветер и всколыхнёт пролив, тогда становится так же холодно, как и у нас в осеннее время. Случается, перепадает дождь, но грозы ни разу не было.
14 МАРТА.
В полночь сегодня пароход «Корнилов» стоял на якоре на Смирнском рейде. В 8 ч. утра мы поехали в город осматривать его и покупать на память безделушки. Улицы Смирны и узки, и грязны ничуть не меньше, чем в Константинополе. Рынок восточный, всемирный. Нашли в лавках, по рекомендации Мордовцева, свечи Гомера и но своему усмотрению мастаки, мундштуки; Поляков купил кадильницу, а я попробовал в заключение кальян и сдобные слащавые круглые лепешки — наши сибирские пряженики, гут же, на рынке, приготовленные, и дал себе слово ни самому больше не пробовать, ни другим не рекомендовать ни кальяна, ни лепёшек. Дождь поливал изрядно, и мы, как мокрые курицы, вернулись на пароход обсушиваться и приготовляться к завтраку. Окрестности города, насколько видно невооружённым глазом, живописны и прекрасны. Рейд Смирны большой, хорошо защищён с трёх сторон горами и вполне отвечает своему мировому назначению торгового пункта.
Около полудня «Корнилов» снялся с якоря и пошёл прямо к выходу, между длинного ряда островов, к открытому Средиземному морю. С левой стороны фиорда, недалеко от Смирны, чередуются высокие (3000 ф.) причудливые горы, которым приданы названия: «Три сестры», «Два брата» и т. д. С правой стороны от Смирны, далеко уходя заливом, протянулась широкая белая береговая полоса, точно пролитое молоко, — речная пресная вода, обильно притекающая в залив после каждого хорошего дождя. За этой резко отделённой белой полосой виднеются в симметрических группах, как снег, белые курганы, сложенные из осадочной соли. Погода прояснилась: стало тепло, и вода в Средиземном море — чистая, прозрачная, необыкновенного ляпис-лазуревого цвета — невольно и подолгу приковывала к себе наше внимание. Легкая боковая зыбь моря едва покачивала нашего «Корнилова». Необычайно красивые очертания гор и островов, одетых то во все оттенки зелёного цвета растительности, то покрытых синеватой, прозрачной дымкой, со всеми переходами воздушного колорита, то закутанных в сырые и тёмные облака, венчающие острые верхушки гор или тихо ползущие по склонам и ущельям — вот та картина, которая долго ласкала наш взор в греческом архипелаге. Мысль и воображение работали усиленно, уносясь вдаль, на эти острова, на верхушки пик, бродя по синему морю, вспоминая прошлую историю народов, их быта, верований, погружаясь в глубь отдалённых веков и вызывая оттуда целый сонм богов и богинь, созданных народным греческим гением. И нигде, мне кажется, нельзя яснее представлять, глубже чувствовать и переживать историю древнего великого народа, как только проходя те места и виды, среди которых он жил, воспитывался и, создавая, воплощал в произведениях искусств неумирающие образы разных божеств, этих вещественных символических выражений, составляющих присущую потребность каждому человеку создать что-то выше себя, потому что есть это высшее… И каждый род, племя, народ, нация создают эти вещественные символы каждый по-своему, но все стремятся к сознательному или бессознательному, но Единому.
* * *
Вечер. Обед окончен. Мы вышли и уютно уселись на корме парохода. Как тут хорошо было смотреть на переливающуюся зыбь моря, на бурлящую полосу бирюзового оттенка, оставляемую следом могучего винта парохода, на чайку, реющую в воздухе, и на небо, с которого светила луна и отражала свой белый свет с золотым оттенком на верхушках мелких волн Средиземного моря. Тихо и с наслаждением курилась манильская сигара, выпивался чай, мечталось, говорилось теми полу-словами, восклицаниями и взглядами, которые и составляют всю цену таких моментов. Прошло времени часа два; воздух стал сырее; начал накрапывать дождик, и мы с товарищем должны были покинуть это уютное местечко.
15 МАРТА.
Сегодня море и воды островов почти такие же, как и вчера, с той разницей, что цвет воды стал ещё прозрачнее и великолепнее, до острова пошли только с одной правой стороны парохода. Налево видно открытое Средиземное море, вдали которого неясным силуэтом вырисовывается остров Родос в виде громадного купола. Отсюда уже начинается открытое Средиземное море, по которому потянется наш путь прямой линией до Александрии, на протяжении 310 миль, или 500 верст, или 31 часа времени. Спустя часа два показалась на море мёртвая зыбь, вызвавшая у некоторых пассажиров морскую болезнь. За обеденным столом эта же болезнь произвела между обедающими комическое бегство в свои каюты. Рядом со мной сидит пассажир, кушая первое блюдо, и, нахмуренно гладя свою лысую голову, сердито проповедует, что не нужно думать о болезни, и на полуслове бросает ложку и бежит поспешно в свою комнату. Напротив меня чинно обедает немецкая чета супругов, но за вторым блюдом у супруги бледнеет лицо, она поспешно бросает на стол салфетку и уходит. Немец, супруг, храбро заткнул за ворог сорочки салфетку и только что взял что-то на вилку, как моментально бросает её на стол и с салфеткой за галстуком перепрыгивает через барьер скамейки и опрометью бежит в свою каюту, путается в драпировках, стучит головой в дверь и скрывается в каюте, производя дорогой известные жесты и движения. К концу обеда за столом остаются только четыре человека.
Вечером взошла полная ясная луна и светит так приветливо миллионами золотых переливов на мелкой ряби морской поверхности. Редкие прозрачные облака плывут по воздуху, и лунное освещение придает им чарующую подвижную фантасмагорию. Глядя на всё окружающее, невольно думалось: вот это то небо и звёзды, которые видел народ Израиля, его пророка Моисея, Христа Спасителя; это то море, которое носило на своих волнах исторические народы. Это небо, звёзды и море так же были велики и необъятны, какими кажутся мне теперь. Звезды приветливо горели на небе, море неумолкаемо шумело на земле и в своём неизменном величии посылали людям мир и успокоение. Были ли люди такими в прошлом — на это отвечает нам история многими отрицательными явлениями, и только внутренний голос твердит человеку, что должен быть:
«Мир и в человецех благоволение».