Майя СЫРОВА
ОЧЕРК О ХИРУРГЕ
«Во всем, что сделано и делается человеком, в каждой вещи — заключена его душа, всего больше этой чистой и благородной души в науке, в искусстве…»
М. Горький.
ПЛЕМЯ МЛАДОЕ И «СРЕДНЕЕ»
Знатоки анатомии уверяют, что человеческий организм по своему устройству напоминает хорошее жилое помещение. Что у человеческого организма есть свои «стены», свои «окна» и «двери», свои «печи», свое «электричество», своя вентиляция, словом все, что нужно для удобной и продолжительной жизни. И что природа здесь более, чем где бы то ни было, показала себя как умный, знающий свое дело архитектор.
Если так, то верно и то, что, создав все эти «удобства», природа не предусмотрела одного. Она не предусмотрела, что здание когда-нибудь обветшает и его надо будет ремонтировать.
И ничего не предприняла, чтобы облегчить будущим ремонтникам доступ к месту повреждения.
Она, например, не сделала никакой пометки на том единственном «кирпиче», который надо вынуть, чтобы прочистить трубу у «печки», она не поставила «рубильника», который надо выключить, когда придется чинить «электричество», не сделала ни «запасных выходов», ни «пожарных лестниц» — ничего.
Природа, как видно, считала свое строение незыблемым.
Но вот произошел ничтожный случай. Человек во время обеда проглотил зернышко от яблока.
Зернышко, вместо того, чтобы совершить свой нормальный путь внутри организма, попадает в такое место, откуда ему нет выхода: оно попадает в отросток слепой кишки и задерживается там.
Отросток воспаляется, наполняется гноем, количество гноя растет и растет, скоро ему станет тесно в маленьком отростке, он начнет давить на его стенки, угрожая разрушить их и прорваться в соседние отделения — и не пройдет двух-трех дней, как великолепное здание, сооруженное природой на добрых двести лет, рухнет по ничтожной причине, которая вызвана заплутавшимся яблочным зернышком и носит название — острый аппендицит.
И вот человека, который еще накануне чувствовал себя совершенно здоровым, сегодня на машине скорой помощи везут в больницу и, не занося в палату, кладут на операционный стол.
* * *
Молодой хирург Шилков — стажер областной больницы, страстный любитель и знаток сценического искусства.
Это при его участии в красном уголке репетируется пьеса «Влюбленный бригадир», где он, Шилков, играет роль смешного старика, да так похоже, что одна медицинская сестра, участница того же спектакля, никак не может «войти в образ» от смеха.
Другой стажер Рубик — спортсмен. По его собственным уверениям, в прошлом году, студентом, он держал первенство по прыжкам в длину (да не где-нибудь, а в большом республиканском городе!) и теперь, памятуя о прежних триумфах, дал себе слово не пропускать ни одного состязания по легкой атлетике.
Да где там!
В редкие свободные от дежурств и занятий часы один из друзей вдруг вспоминает, что ему пора на репетицию, другой — что его ждут в спортивном обществе «Медик».
Тогда Шилков надевает шляпу и коричневое пальто- реглан, а Рубик маленькую спортивную кепку, и оба выходят за порог стажерского общежития.
Но стоит им поровняться с хирургическим корпусом, как шаги их сами собой замедляются. Шилков влюбленными глазами смотрит на двухэтажное здание и чувствует, как в душе начинает ослабевать привязанность к изящным искусствам. «Уйдешь в драмкружок, а в твое отсутствие привезут что-нибудь интересное, казнись потом!» И предлагает товарищу слегка ломающимся голосом:
— Заглянем? А?
Рубик колеблется. Муза легкой атлетики, видно, не так податлива, как Мельпомена, но и она не может долго сопротивляться на виду у хирургического корпуса.
Молодые люди с минуту совещаются и сворачивают в сторону двухэтажного здания.
Нельзя сказать, чтобы их там очень ждали (в отделении и без них дежурят два хирурга — старший и младший), но бывает, что от одного присутствия на какой-нибудь редкостной операции впечатлений получишь столько, сколько не даст никакое другое искусство, кроме хирургического.
А бывает и так: скорая помощь привозит сразу несколько больных аппендицитом, и тогда дежурные милостиво уступают один операционный стол — нате, оперируйте, энтузиасты.
А если так — прощай шляпа и пальто-реглан, да здравствует белый халат — самая прекрасная в мире одежда!
Не скроем, насколько аппендицит неприятен тому, кто им болеет, настолько он симпатичен молодому хирургу: ведь это первая мало-мальски серьезная операция, которую ему разрешается делать самостоятельно. То же самое — ущемленная грыжа.
Можно сказать, стажер до тех пор чувствует себя стажером, пока работает под девизом: ликвидировать как можно больше аппендицитов и грыж.
Что ж, оболочка девиза грубовата, зато сущность гуманна.
Острый аппендицит, как известно, перестал быть острой проблемой для современной хирургии, но он сохранил одно зловещее свойство: быстротечность.
Если человек заболел им в тундре, там же, в тундре его и должны оперировать. Больной ущемленной грыжей тоже не вынесет длительной перевозки.
Хирург Шилков назначен в одну из больниц крайнего Севера. Значит, находясь в Тюмени, он должен успеть изучить на практике все виды и формы этих заболеваний, чтобы у себя в больнице, один на один с какой-нибудь трудной их формой, не попасть в просак.
Точно так же рассуждает и Рубик. Ему после стажировки ехать в Юргинский район.
Так же рассуждают врачи старшего и среднего поколений больницы во главе с Павлом Ивановичем, который руководит подготовкой хирургов для всех районов области.
Вот почему старшие дежурные Рыбакова, Ксенофонтова, Черных и другие охотно уступают эти операции младшим, а если и принимают в них участие, то не иначе, как в качестве ассистентов, то есть исключительно в педагогических целях.
Иногда в операционной можно наблюдать любопытную картинку.
Молодой врач оперирует, а напротив него «в ассистентах» стоит такой хирург, как Е. А. Гришина или В. Д. Лагутенко, и покорно подает нитки, поддерживает расширители и т. д.
Но глаза ассистента неотступно следят за действиями оператора, а сквозь маску нет-нет, да прорвется предупреждающее слово:
— Здесь — тонкой иглой.
И оператор сменяет иглу.
— Теперь пенициллин по Нестерову.
Беспрекословно выполняется и это распоряжение.
Немудрено: стаж ассистента почти равен возрасту оператора.
Но приобрести технические навыки, так сказать, научиться разбирать и вновь собирать анатомические «кирпичи» — это еще половина дела.
Кто не знает, какую значительную роль в лечении играет личность самого врача? Кто не знает, что между физическим здоровьем пациента и моральным здоровьем врача существует прямая (хотя и не всегда видимая) связь?
Павел Иванович никогда не пропускает случая напомнить стажерам об этой связи.
Первое напоминание делается при помощи книг.
Не так-то просто у Павла Ивановича попросить книгу из его личной библиотеки.
Вручая вам книгу, он с очаровательной улыбкой вручит с дюжину наставлений о том, что де уголки у книжек загибают только люди малокультурные, а люди высокообразованные никогда не проведут ладонью по сгибу книжки, но таких людей, к сожалению, мало, и даже солнце не умеет обращаться с книгами — портит их переплеты, так что, пожалуйста, держите книгу в тени и т. д.
Однако все изменяется, когда книгу попросит молодой хирург. Молодой хирург — счастливое исключение среди абонентов Павла Ивановича. Он может запросто прийти в дом к ведущему хирургу, снять с полки любой том, будь то бесценный анатомический атлас или большая медицинская энциклопедия, и просматривать его сколько угодно и как угодно, не рискуя услышать лекции на тему «Берегите книгу».
Еще вольнее можно обращаться с книгами, которые Павел Иванович приносит из дому в больницу.
Они и выглядят проще, чем их роскошные собратья, между страницами у них больше воздуха, им как бы свободней дышится, уголки их в меру холмисты и замусолены — не одно поколение стажеров приложилось к ним…
И среди них — особенно ценная с точки зрения Павла Ивановича книга «Вопросы хирургической деонтологии» профессора Н. Н. Петрова.
Из своего бездонного портфеля он достает ее со словами:
— Остроумнейшая работа! Популяризирует учение Павлова об охранительном режиме, трактует вопросы этики… впрочем, сами увидите.
И, не дожидаясь, когда хирурги сами увидят, что там написано, раскрывает ее и читает, сопровождая каждую цитату энергичным жестом.
«Больно затрагивая человеческий организм, глубоко в него проникая, хирургия достигает вершин своих возможностей лишь в том случае, когда она бывает украшена высшими проявлениями бескорыстной заботы о больном человеке и притом не только о его теле, но и о состоянии его психики».
«Не может быть художественной операции, если она сопровождается проявлениями дурных сторон человеческого характера: криками, ругательствами или грубыми замечаниями…»
И наконец (касается тех, кто в погоне за аппендицитами готов забыть правило: «Хирургия для больных, а не больные для хирургии!»):
«Хирургия — не спорт и больной человек — не объект эксперимента. Оперировать имеют право только те врачи, которые изучили больного до операции и берут на себя систематическое наблюдение за больным… после операции»*).
Он вручает стажерам книжку и от себя добавляет, что заключенные в ней высказывания — не просто афоризмы или красивые слова, а практическое руководство, ибо влияние отрицательных качеств хирурга на его работу столь же оперативно, как сама хирургия. Слава богу, за двадцать с лишним лет работы ой имел возможность убедиться в этом.
Он помнит случаи, когда из-за грубости, бестактности или простой болтливости хирурга летела на смарку вся операция.
Да что там бестактность, болтливость! Вот вам пример, как одно слово (одно единственное!), да к тому же самое корректное, плюс ко всему специальное, то есть, непонятное больному, а каких дел натворило, ой-ой!
Он усаживает стажеров на диван, сам садится за свой маленький столик-тумбочку и рассказывает…
Есть такое болезненное состояние: парес кишечника. Этот парес был однажды обнаружен хирургом у больного во время операции. Хирург возьми, да и объяви об этом вслух ассистенту, как будто тот без него не видел, что с больным!
Парес, Конечно, состояние безобидное, но где было врачу сообразить, что в русской речи это слово звучит в точности как «порез». А больной, разумеется, так и воспринял его — в русском смысле. Порез кишечника — это уже дело серьезное, тут есть над чем подумать, есть о чем поволноваться…
И больной думал. И волновался. К сожалению, он волновался молча, и врач никак не мог понять, почему после операции у больного так долго не заживает рана, почему держится высокая температура, чем нарушен нормальный ход. выздоровления?
Он так и ахнул, когда больные рассказали ему, в чем дело, когда он, так сказать, узнал «имя злодея»! Но хорошо, что во-время узнал, иначе не удалось бы приостановить осложнение.
А сколько трудов, хлопот… Целой делегацией ходили
* Проф. Н. Н. Петров. Вопросы хирургической деонтологии. (О должном в хирургии), стр. 9, 26, 35.
В палату объяснять, что такое парес и чем он отличается от пореза.
Павел Иванович знает множество таких историй и рассказывает их с удовольствием, хотя хорошим рассказчиком себя не считает. По натуре он больше слушатель, а не рассказчик…
— Впрочем, — говорит он в заключение, — если слово сказано с умом, оно не только не вредит, а помогает в нашем деле.
О том, какую пользу приносит слово, стажеры узнают из доклада, который специально для них делает А. М. Рыбакова.
Доклад называется «Слово — как лечебный фактор», и самое интересное в нем то (о, мудрость педагогики!), что он поручен врачу, для которого слово частенько служит фактором раздора с сотрудниками.
Можно без преувеличения сказать, что положение стажеров в хирургическом отделении — самое привилегированное; на первом плане — больные, на втором — стажеры.
Чтобы молодым хирургам легче жилось материально, Павел Иванович старается дать им как можно больше платных дежурств — работайте и получайте за это деньги, только не ищите совместительств на стороне, они губят молодого врача. Будете старше, опытнее, совместительства сами посыплются на вашу голову — при этих словах Павел Иванович тяжело вздыхает.
* * *
Но в дело воспитания молодых врачей Павел Иванович вносит одну чувствительную поправку, одно отклонение от нормы, которое вызывает много споров и к которому разные люди относятся по-разному.
— Неосторожность! — качает головой кое-кто из «вышестоящих».
— Он смелый и не жадный! — в один голос вступаются за него стажеры.
— Много вы знаете, — возражают им хирурги среднего поколения, — учиться у него хорошо, попробуйте-ка с ним поработать!
Чем же вызваны все эти разговоры?
Есть такая операция — назовем ее для удобства: операция икс. Еще и теперь ее делают врачи первой и второй категории, а несколько лет назад она и вовсе считалась «профессорской».
Даже ассистировать при ней — большая честь для опытного хирурга. Но несмотря на то, что операция икс всегда была привилегией отличных хирургов, исход ее не всегда был благоприятен. Три — четыре человека из ста прооперированных обычно погибали.
Отчего гибли эти люди?
Должно быть, оттого, что слишком поздно решались на операцию. Ведь не секрет, что многие за помощью к хирургу обращаются уже в ту минуту, когда испробованы и отвергнуты все «бескровные» средства, когда долгие колебания в перемежку с постом и бессонницей до того истощают организм, что к операционному столу больного уже не ведут, а несут.
«Упущено время, — может сказать хирург в свое оправдание, если ему не удалось спасти больного, — что ж, не только в нашем деле нерешительность и робость губят человека!»
Но, с другой стороны, может ли хирург всерьез рассчитывать, что к нему на лечение будут являться только люди выносливые, этакие здоровяки, которые хорошо едят, прекрасно спят, а о своей болезни знают только со слов врача?
Конечно же, не на этом идеальном типе больного будет строить свою методику настоящий хирург и в случае неудачи не скажет: «больной оказался слаб для моей методики», а скажет: «методика оказалась слаба, надо ее изменить».
Изменить методику операции икс — такую задачу поставил перед собой Павел Иванович несколько лет назад.
И разрешил ее с успехом.
Из всего, что было достигнуто в этой области другими хирургами, он постарался отобрать самое ценное. Для этого ему пришлось перечитать множество книг и журналов, пришлось съездить в Москву, в институт скорой помощи имени Склифосовского и присмотреться к работе крупных клиницистов, кроме того, сам он создал несколько деталей операции, благодаря которым достигалась, например, большая герметичность внутренних швов — источников кровотечения, сократилось время операции и т. д.
Постепенно вводя новые детали в старую методику, он, наконец, достиг того, что самые истощенные больные выживали и к ним возвращалась трудоспособность.
С тех пор прошло несколько лет.
Немало людей было прооперировано хирургом за это время, а исход всегда один: благополучный.
И что бы вы думали?
Эту-то сложнейшую «профессорскую» операцию Павел Иванович иногда поручает делать… стажеру.
Правда, на здоровье оперируемого это не может сказаться, потому что Павел Иванович сам принимает участие в операции как первый ассистент, а в особо ответственных местах берет из рук стажера инструменты и часть работы проделывает сам. Если же он и рискует чем-нибудь в эту минуту, то только своим служебным положением: как-никак, операция икс не входит в число «стажерских».
Но вот что любопытно: как только заканчивается специализация и стажеры собираются разъезжаться по своим больницам, Павел Иванович строго наказывает им: операции икс в районе не делать.
Спрашивается, для чего же делать ее здесь?
Ответить на этот вопрос невозможно, не упомянув о специфике Тюменской области. Не о той специфике, которая всем известна и под которой разумеют полярную ночь или северное сияние, а о специфике работы врачей, когда этих врачей не хватает.
Приходилось ли вам слышать выражение: полтора хирурга? А такое понятие существует. Больше того: полтора хирурга на одну районную больницу — это мечта нашего областного здравоохранения, но мечта неосуществленная, так как в средней районной больнице у нас работает полхирурга.
Это означает, что в ней работает один хирург, но половину рабочего дня (остальное время он проводит в поликлинике), а по правилам должно работать три хирурга на тех же условиях. Желательно, чтобы кто-то из троих был опытным.
Но как быть, если не хватает даже неопытных?
Известно, что в обязанность районных хирургов входит лечение заболеваний, требующих неотложного хирургического вмешательства. К ним относятся острый аппендицит, ущемленная грыжа и еще несколько заболеваний.
Но жизнь значительно расширяет этот список. По рассказам самих хирургов, в районе им никогда не приходилось делать меньше того, что они предполагали делать, а всегда больше. Вот на это большее их и ориентирует Павел Иванович, обучая их операции икс.
Если, например, к хирургу Шилкову, который на полгода оторван от всего медицинского мира, привезут охотника с проникающим огнестрельным ранением, то можно быть спокойным и за охотника и за хирурга. Операция икс поможет разобраться в поврежденных тканях.
Бывали случаи, когда доктора с неустановившимися голосами и ребячьим пушком под маской справлялись с операцией на сердце…
Итак, человек, проглотивший яблочное зернышко, если и самый частый, то далеко не единственный пациент районного хирурга. И Павел Иванович поступает правильно, когда дает стажерам работу, аналогичную той, которой им придется заниматься.
На этом можно бы поставить точку. Но… неразрешенным остается один каверзный вопрос.
А что, если человеком, проглотившим яблочное зернышко, окажется сам хирург?
Ведь в условиях крайнего Севера хирург — единственный человек, который не может получить хирургической помощи.
Сказать откровенно, врачи-северяне уже нашли выход из положения, но какой!
Перед отъездом из Тюмени кое-кто из наиболее отчаянных обращается к Павлу Ивановичу с просьбой:
— Удалите, пожалуйста, мой аппендикс, пока я здесь.
— Чем провинился ваш аппендикс? Чувствуете недомогание?
— Нет, я здоров, но ведь аппендикс вещь ненужная, рудимент, так сказать, стоит ли увозить его за Полярный круг?
Павел Иванович хмурит брови и молчит.
Слов нет, профилактика — вещь прекрасная, хирургия — тоже. Но что будет с нами, если хирургия начнет заниматься профилактикой? Не рискуем ли мы лишиться не только рудиментов?
Разумеется, большинство стажеров рассуждают так, а не иначе, и едут к месту назначения на авось. «Авось ничем не заболею», «авось заболею в летную погоду» и т. д.
Иногда это древнее средство помогает хирургу, и он, действительно, ничем не заболевает. Но всегда ли оно поможет его больнице?
Хирург уходит в отпуск — больница остается на авось, хирург уезжает на конференцию, на специализацию — то же самое. Неудивительно, что многие врачи проводят свои отпуска «не отходя» от больницы (хоть не очень весело, зато на душе спокойней).
— Ну, скажите, хорошо ли это? — восклицает Павел Иванович, когда речь заходит о нехватке врачей — Один, понимаете ли, из любви к медицине ложится на операционный стол и готов жертвовать своим законным отдыхом, а другой слоняется где-нибудь в столичном городе без дела и готов пристроиться хоть в регистратуре при поликлинике, лишь бы не выезжать на Север. Ну, скажите, кто из них врач и что смотрит Министерство здравоохранения?
Кто из них врач — это ясно.
А вот что смотрит Министерство здравоохранения в случаях, когда выпускник мединститута получает путевку в нашу область и не выезжает к месту назначения, — не совсем ясно.
* * *
Если бы Павел Иванович как врач ничем другим не занимался, кроме подготовки хирургов для районных больниц, одно это уже дает право судить о нем, как о человеке с широким партийным взглядом на вещи, как о человеке, который хорошо знает, где находится передний край.
Но Павел Иванович по своему положению — не только главный хирург области, он ведущий хирург Тюменской областной больницы.
Больница эта называется «областной» по двум причинам: во-первых, она обслуживает медицинской помощью трудящихся всей области (либо вызывая больного в Тюмень, либо посылая своего врача на место, в помощь районному хирургу), во-вторых, в стенах областной больницы повышают квалификацию молодые врачи области.
Можно себе представить, как велики должны быть медицинские силы внутри самой больницы, чтобы справляться с этими ответственнейшими обязанностями: лечебной и педагогической.
Хирурги областной больницы — вполне сформировавшаяся сила. Но они, условно выражаясь, относятся к среднему поколению врачей, то есть достаточно опытны, чтобы учить молодежь, однако не настолько маститы, чтобы не учиться у еще более опытных.
Павел Иванович, как представитель старшего поколения врачей и как ведущий хирург, здесь снова выступает в роли воспитателя и педагога.
Но если от стажеров в адрес Павла Ивановича — педагога вы услышите одни восторги, то от среднего поколения вы их не услышите. Почему? Уж не возраст ли мешает людям открыто выразить восторг, который так и рвется наружу?
Беда в том, что восторг у среднего поколения не рвется наружу. Не рвется, потому что его нет.
…Роль ведущего хирурга необычайно трудна, поскольку хирургия — искусство, да такое, где творческой удачей является сама жизнь, а творческой неудачей — смерть.
Как во всяком искусстве, в хирургии не может быть распределения обязанностей только по рангам. Здесь талант иной раз торжествует над выслугой лет, а об уравниловке не может быть и речи.
Тем осторожней, тем вдумчивей нужно быть ведущему хирургу, расставляя силы так, чтобы с одной стороны соблюсти интересы больных, с другой — помочь врачам расти профессионально — каждому в пределах его возможностей. А чтобы не было обид, нужна логика поступков.
К сожалению, она не всегда присутствует в поступках ведущего хирурга, и обучение «своих» врачей ведется порывами, под настроение, отчего частенько смахивает на благотворительность.
Ведущему хирургу даны большие права.
Кто осудит Павла Ивановича, если он отстранит от операции врача, который не работает над собой, не изучает заболевания, прежде чем лечить его и т. д.?
Но иногда в число «отстраненных» попадают врачи, которые учатся и хотят учиться, а возможности этой не получают. И отнюдь не из-за недостатка способностей, а из-за недостатка внимания к ним со стороны ведущего хирурга, С такими врачами много «хлопот», им надо ассистировать или по крайней мере присутствовать на их операциях, да не один раз, а много раз, пока сам не убедишься, что они научились работать самостоятельно, а времени нет — не проще ли вовсе отказать в операций?
И он отказывает, ссылаясь на то, что это, мол, не районный хирург — над ним не каплет. Но вся беда в том, что завтра «нерайонного» хирурга могут вызвать в район для консультации и он может оказаться в положении, когда над ним закаплет.
А вот другая крайность: Павел Иванович вдруг «расщедрится» и поручит ту или иную работу врачу, который недостаточно подготовлен для этой работы, сам же уйдет из отделения. Но какой уважающий себя врач возьмется за операцию, которая ему не по силам? И правильно поступают хирурги, когда отказываются от подобных «щедрот».
Нельзя сказать, чтобы Павел Иванович вовсе не учил хирургов своего отделения или вовсе не давал им работы по способностям; речь идет о том, что в деле обучения «своих» нет той системы, той целенаправленности и, скажем попросту, души, которая присутствует при обучении стажеров.
Может быть, этим объясняется то обстоятельство, что в отделении до сих пор нет человека, который мог бы заменить Павла Ивановича в его отсутствие (а отсутствует он 3–4 месяца в году, если не больше). Такого человека мог бы подготовить сам Павел Иванович из числа хирургов, которые работают с ним не один год, но пока что в отсутствие ведущего хирурга отделение остается у семи нянек. Один врач слишком неопытен, чтобы возглавить отделение, другой хоть и опытен, да недостаточно инициативен, третий и опытен и инициативен, но получил узкую специальность и работает в другом отделении.
Кстати сказать, переход некоторых общих хирургов в узкие специалисты и оторванность их от общей хирургии ничем не оправдана, разве что той же непродуманностью, какая присутствует при расстановке «внутренних» кадров.
Если бы речь шла о снабжении хирургами районных больниц, Павел Иванович вряд ли допустил бы такую, например, оплошность: послать в одну больницу двух опытных врачей, а в другую — двух неопытных.
А при назначении врачей для обслуживания поликлиники такое сочетание возможно. Сегодня там работают две молоденькие девушки, завтра — два умудренных опытом старца. В обоих случаях — никакой возможности младшему учиться у старшего.
Отсутствие системы чувствуется и в переходе врачей из одного отделения больницы в другое. Существует правило, что 1-е и 2-е хирургические отделения раз в год должны обмениваться врачами. «Чистые» хирурги переходят с первого этажа на второй, а «гнойные» — со второго на первый. Делается это для того, чтобы те и другие обогащались новыми знаниями и не забывали старых. Благое намерение.
Но спросите, по какому закону физики или химии движутся эти люди снизу вверх и сверху вниз — этого вам никто не скажет.
Даже вездесущее земное притяжение здесь ведет себя как-то не по-товарищески. По отношению к Антонине Михайловне, например, оно действует безотказно, все время удерживая ее на первом этаже, по отношению же к другим хирургам «работает» с перебоями: то не вовремя подбросит вверх, то не во-время опустит вниз.
Может случиться, что заведующий 2-м хирургическим отделением доктор Лагутенко, войдя утром в ординаторскую, не досчитается одной сотрудницы:
— А где Мария Ивановна?
— Опустилась.
— Как «опустилась»?! Надолго?
— Навсегда.
— Чем же я тогда заведую? Фикусами? Умывальниками? — воскликнет Лагутенко и подаст заявление об уходе с работы.
Читатель, вероятно, удивится, почему в этом очерке речь идет только о двух хирургических отделениях: ведь в областной больнице существует и «третья хирургия»?
Совершенно верно. Но очерк пишется о Павле Ивановиче Затонове, а для него «третьей хирургии» не существует.
То ли потому, что «3-я хирургия» находится на отшибе (и в буквальном и в переносном смысле), то ли потому, что Павел Иванович перестал увлекаться травматологией, но в травматологическом отделении он почти не бывает.
Ну, да ладно. Не всюду же поспеть областному хирургу, тем более, что в травматологическом отделении есть свои превосходные врачи — И. Н. Трушкова и Н. А. Светлых… Пусть уж лучше за своим отделением смотрит, а то там нет-нет, да заговорят о чуткости. А уж если в коллективе заговорили о чуткости, дело ясное — сама она приказала долго жить.
Майя СЫРОВА
ОЧЕРК О ХИРУРГЕ
«Во всем, что сделано и делается человеком, в каждой вещи — заключена его душа, всего больше этой чистой и благородной души в науке, в искусстве…»
М. Горький.
ПЛЕМЯ МЛАДОЕ И «СРЕДНЕЕ»
Знатоки анатомии уверяют, что человеческий организм по своему устройству напоминает хорошее жилое помещение. Что у человеческого организма есть свои «стены», свои «окна» и «двери», свои «печи», свое «электричество», своя вентиляция, словом все, что нужно для удобной и продолжительной жизни. И что природа здесь более, чем где бы то ни было, показала себя как умный, знающий свое дело архитектор.
Если так, то верно и то, что, создав все эти «удобства», природа не предусмотрела одного. Она не предусмотрела, что здание когда-нибудь обветшает и его надо будет ремонтировать.
И ничего не предприняла, чтобы облегчить будущим ремонтникам доступ к месту повреждения.
Она, например, не сделала никакой пометки на том единственном «кирпиче», который надо вынуть, чтобы прочистить трубу у «печки», она не поставила «рубильника», который надо выключить, когда придется чинить «электричество», не сделала ни «запасных выходов», ни «пожарных лестниц» — ничего.
Природа, как видно, считала свое строение незыблемым.
Но вот произошел ничтожный случай. Человек во время обеда проглотил зернышко от яблока.
Зернышко, вместо того, чтобы совершить свой нормальный путь внутри организма, попадает в такое место, откуда ему нет выхода: оно попадает в отросток слепой кишки и задерживается там.
Отросток воспаляется, наполняется гноем, количество гноя растет и растет, скоро ему станет тесно в маленьком отростке, он начнет давить на его стенки, угрожая разрушить их и прорваться в соседние отделения — и не пройдет двух-трех дней, как великолепное здание, сооруженное природой на добрых двести лет, рухнет по ничтожной причине, которая вызвана заплутавшимся яблочным зернышком и носит название — острый аппендицит.
И вот человека, который еще накануне чувствовал себя совершенно здоровым, сегодня на машине скорой помощи везут в больницу и, не занося в палату, кладут на операционный стол.
* * *
Молодой хирург Шилков — стажер областной больницы, страстный любитель и знаток сценического искусства.
Это при его участии в красном уголке репетируется пьеса «Влюбленный бригадир», где он, Шилков, играет роль смешного старика, да так похоже, что одна медицинская сестра, участница того же спектакля, никак не может «войти в образ» от смеха.
Другой стажер Рубик — спортсмен. По его собственным уверениям, в прошлом году, студентом, он держал первенство по прыжкам в длину (да не где-нибудь, а в большом республиканском городе!) и теперь, памятуя о прежних триумфах, дал себе слово не пропускать ни одного состязания по легкой атлетике.
Да где там!
В редкие свободные от дежурств и занятий часы один из друзей вдруг вспоминает, что ему пора на репетицию, другой — что его ждут в спортивном обществе «Медик».
Тогда Шилков надевает шляпу и коричневое пальто- реглан, а Рубик маленькую спортивную кепку, и оба выходят за порог стажерского общежития.
Но стоит им поровняться с хирургическим корпусом, как шаги их сами собой замедляются. Шилков влюбленными глазами смотрит на двухэтажное здание и чувствует, как в душе начинает ослабевать привязанность к изящным искусствам. «Уйдешь в драмкружок, а в твое отсутствие привезут что-нибудь интересное, казнись потом!» И предлагает товарищу слегка ломающимся голосом:
— Заглянем? А?
Рубик колеблется. Муза легкой атлетики, видно, не так податлива, как Мельпомена, но и она не может долго сопротивляться на виду у хирургического корпуса.
Молодые люди с минуту совещаются и сворачивают в сторону двухэтажного здания.
Нельзя сказать, чтобы их там очень ждали (в отделении и без них дежурят два хирурга — старший и младший), но бывает, что от одного присутствия на какой-нибудь редкостной операции впечатлений получишь столько, сколько не даст никакое другое искусство, кроме хирургического.
А бывает и так: скорая помощь привозит сразу несколько больных аппендицитом, и тогда дежурные милостиво уступают один операционный стол — нате, оперируйте, энтузиасты.
А если так — прощай шляпа и пальто-реглан, да здравствует белый халат — самая прекрасная в мире одежда!
Не скроем, насколько аппендицит неприятен тому, кто им болеет, настолько он симпатичен молодому хирургу: ведь это первая мало-мальски серьезная операция, которую ему разрешается делать самостоятельно. То же самое — ущемленная грыжа.
Можно сказать, стажер до тех пор чувствует себя стажером, пока работает под девизом: ликвидировать как можно больше аппендицитов и грыж.
Что ж, оболочка девиза грубовата, зато сущность гуманна.
Острый аппендицит, как известно, перестал быть острой проблемой для современной хирургии, но он сохранил одно зловещее свойство: быстротечность.
Если человек заболел им в тундре, там же, в тундре его и должны оперировать. Больной ущемленной грыжей тоже не вынесет длительной перевозки.
Хирург Шилков назначен в одну из больниц крайнего Севера. Значит, находясь в Тюмени, он должен успеть изучить на практике все виды и формы этих заболеваний, чтобы у себя в больнице, один на один с какой-нибудь трудной их формой, не попасть в просак.
Точно так же рассуждает и Рубик. Ему после стажировки ехать в Юргинский район.
Так же рассуждают врачи старшего и среднего поколений больницы во главе с Павлом Ивановичем, который руководит подготовкой хирургов для всех районов области.
Вот почему старшие дежурные Рыбакова, Ксенофонтова, Черных и другие охотно уступают эти операции младшим, а если и принимают в них участие, то не иначе, как в качестве ассистентов, то есть исключительно в педагогических целях.
Иногда в операционной можно наблюдать любопытную картинку.
Молодой врач оперирует, а напротив него «в ассистентах» стоит такой хирург, как Е. А. Гришина или В. Д. Лагутенко, и покорно подает нитки, поддерживает расширители и т. д.
Но глаза ассистента неотступно следят за действиями оператора, а сквозь маску нет-нет, да прорвется предупреждающее слово:
— Здесь — тонкой иглой.
И оператор сменяет иглу.
— Теперь пенициллин по Нестерову.
Беспрекословно выполняется и это распоряжение.
Немудрено: стаж ассистента почти равен возрасту оператора.
Но приобрести технические навыки, так сказать, научиться разбирать и вновь собирать анатомические «кирпичи» — это еще половина дела.
Кто не знает, какую значительную роль в лечении играет личность самого врача? Кто не знает, что между физическим здоровьем пациента и моральным здоровьем врача существует прямая (хотя и не всегда видимая) связь?
Павел Иванович никогда не пропускает случая напомнить стажерам об этой связи.
Первое напоминание делается при помощи книг.
Не так-то просто у Павла Ивановича попросить книгу из его личной библиотеки.
Вручая вам книгу, он с очаровательной улыбкой вручит с дюжину наставлений о том, что де уголки у книжек загибают только люди малокультурные, а люди высокообразованные никогда не проведут ладонью по сгибу книжки, но таких людей, к сожалению, мало, и даже солнце не умеет обращаться с книгами — портит их переплеты, так что, пожалуйста, держите книгу в тени и т. д.
Однако все изменяется, когда книгу попросит молодой хирург. Молодой хирург — счастливое исключение среди абонентов Павла Ивановича. Он может запросто прийти в дом к ведущему хирургу, снять с полки любой том, будь то бесценный анатомический атлас или большая медицинская энциклопедия, и просматривать его сколько угодно и как угодно, не рискуя услышать лекции на тему «Берегите книгу».
Еще вольнее можно обращаться с книгами, которые Павел Иванович приносит из дому в больницу.
Они и выглядят проще, чем их роскошные собратья, между страницами у них больше воздуха, им как бы свободней дышится, уголки их в меру холмисты и замусолены — не одно поколение стажеров приложилось к ним…
И среди них — особенно ценная с точки зрения Павла Ивановича книга «Вопросы хирургической деонтологии» профессора Н. Н. Петрова.
Из своего бездонного портфеля он достает ее со словами:
— Остроумнейшая работа! Популяризирует учение Павлова об охранительном режиме, трактует вопросы этики… впрочем, сами увидите.
И, не дожидаясь, когда хирурги сами увидят, что там написано, раскрывает ее и читает, сопровождая каждую цитату энергичным жестом.
«Больно затрагивая человеческий организм, глубоко в него проникая, хирургия достигает вершин своих возможностей лишь в том случае, когда она бывает украшена высшими проявлениями бескорыстной заботы о больном человеке и притом не только о его теле, но и о состоянии его психики».
«Не может быть художественной операции, если она сопровождается проявлениями дурных сторон человеческого характера: криками, ругательствами или грубыми замечаниями…»
И наконец (касается тех, кто в погоне за аппендицитами готов забыть правило: «Хирургия для больных, а не больные для хирургии!»):
«Хирургия — не спорт и больной человек — не объект эксперимента. Оперировать имеют право только те врачи, которые изучили больного до операции и берут на себя систематическое наблюдение за больным… после операции»*).
Он вручает стажерам книжку и от себя добавляет, что заключенные в ней высказывания — не просто афоризмы или красивые слова, а практическое руководство, ибо влияние отрицательных качеств хирурга на его работу столь же оперативно, как сама хирургия. Слава богу, за двадцать с лишним лет работы ой имел возможность убедиться в этом.
Он помнит случаи, когда из-за грубости, бестактности или простой болтливости хирурга летела на смарку вся операция.
Да что там бестактность, болтливость! Вот вам пример, как одно слово (одно единственное!), да к тому же самое корректное, плюс ко всему специальное, то есть, непонятное больному, а каких дел натворило, ой-ой!
Он усаживает стажеров на диван, сам садится за свой маленький столик-тумбочку и рассказывает…
Есть такое болезненное состояние: парес кишечника. Этот парес был однажды обнаружен хирургом у больного во время операции. Хирург возьми, да и объяви об этом вслух ассистенту, как будто тот без него не видел, что с больным!
Парес, Конечно, состояние безобидное, но где было врачу сообразить, что в русской речи это слово звучит в точности как «порез». А больной, разумеется, так и воспринял его — в русском смысле. Порез кишечника — это уже дело серьезное, тут есть над чем подумать, есть о чем поволноваться…
И больной думал. И волновался. К сожалению, он волновался молча, и врач никак не мог понять, почему после операции у больного так долго не заживает рана, почему держится высокая температура, чем нарушен нормальный ход. выздоровления?
Он так и ахнул, когда больные рассказали ему, в чем дело, когда он, так сказать, узнал «имя злодея»! Но хорошо, что во-время узнал, иначе не удалось бы приостановить осложнение.
А сколько трудов, хлопот… Целой делегацией ходили
* Проф. Н. Н. Петров. Вопросы хирургической деонтологии. (О должном в хирургии), стр. 9, 26, 35.
В палату объяснять, что такое парес и чем он отличается от пореза.
Павел Иванович знает множество таких историй и рассказывает их с удовольствием, хотя хорошим рассказчиком себя не считает. По натуре он больше слушатель, а не рассказчик…
— Впрочем, — говорит он в заключение, — если слово сказано с умом, оно не только не вредит, а помогает в нашем деле.
О том, какую пользу приносит слово, стажеры узнают из доклада, который специально для них делает А. М. Рыбакова.
Доклад называется «Слово — как лечебный фактор», и самое интересное в нем то (о, мудрость педагогики!), что он поручен врачу, для которого слово частенько служит фактором раздора с сотрудниками.
Можно без преувеличения сказать, что положение стажеров в хирургическом отделении — самое привилегированное; на первом плане — больные, на втором — стажеры.
Чтобы молодым хирургам легче жилось материально, Павел Иванович старается дать им как можно больше платных дежурств — работайте и получайте за это деньги, только не ищите совместительств на стороне, они губят молодого врача. Будете старше, опытнее, совместительства сами посыплются на вашу голову — при этих словах Павел Иванович тяжело вздыхает.
* * *
Но в дело воспитания молодых врачей Павел Иванович вносит одну чувствительную поправку, одно отклонение от нормы, которое вызывает много споров и к которому разные люди относятся по-разному.
— Неосторожность! — качает головой кое-кто из «вышестоящих».
— Он смелый и не жадный! — в один голос вступаются за него стажеры.
— Много вы знаете, — возражают им хирурги среднего поколения, — учиться у него хорошо, попробуйте-ка с ним поработать!
Чем же вызваны все эти разговоры?
Есть такая операция — назовем ее для удобства: операция икс. Еще и теперь ее делают врачи первой и второй категории, а несколько лет назад она и вовсе считалась «профессорской».
Даже ассистировать при ней — большая честь для опытного хирурга. Но несмотря на то, что операция икс всегда была привилегией отличных хирургов, исход ее не всегда был благоприятен. Три — четыре человека из ста прооперированных обычно погибали.
Отчего гибли эти люди?
Должно быть, оттого, что слишком поздно решались на операцию. Ведь не секрет, что многие за помощью к хирургу обращаются уже в ту минуту, когда испробованы и отвергнуты все «бескровные» средства, когда долгие колебания в перемежку с постом и бессонницей до того истощают организм, что к операционному столу больного уже не ведут, а несут.
«Упущено время, — может сказать хирург в свое оправдание, если ему не удалось спасти больного, — что ж, не только в нашем деле нерешительность и робость губят человека!»
Но, с другой стороны, может ли хирург всерьез рассчитывать, что к нему на лечение будут являться только люди выносливые, этакие здоровяки, которые хорошо едят, прекрасно спят, а о своей болезни знают только со слов врача?
Конечно же, не на этом идеальном типе больного будет строить свою методику настоящий хирург и в случае неудачи не скажет: «больной оказался слаб для моей методики», а скажет: «методика оказалась слаба, надо ее изменить».
Изменить методику операции икс — такую задачу поставил перед собой Павел Иванович несколько лет назад.
И разрешил ее с успехом.
Из всего, что было достигнуто в этой области другими хирургами, он постарался отобрать самое ценное. Для этого ему пришлось перечитать множество книг и журналов, пришлось съездить в Москву, в институт скорой помощи имени Склифосовского и присмотреться к работе крупных клиницистов, кроме того, сам он создал несколько деталей операции, благодаря которым достигалась, например, большая герметичность внутренних швов — источников кровотечения, сократилось время операции и т. д.
Постепенно вводя новые детали в старую методику, он, наконец, достиг того, что самые истощенные больные выживали и к ним возвращалась трудоспособность.
С тех пор прошло несколько лет.
Немало людей было прооперировано хирургом за это время, а исход всегда один: благополучный.
И что бы вы думали?
Эту-то сложнейшую «профессорскую» операцию Павел Иванович иногда поручает делать… стажеру.
Правда, на здоровье оперируемого это не может сказаться, потому что Павел Иванович сам принимает участие в операции как первый ассистент, а в особо ответственных местах берет из рук стажера инструменты и часть работы проделывает сам. Если же он и рискует чем-нибудь в эту минуту, то только своим служебным положением: как-никак, операция икс не входит в число «стажерских».
Но вот что любопытно: как только заканчивается специализация и стажеры собираются разъезжаться по своим больницам, Павел Иванович строго наказывает им: операции икс в районе не делать.
Спрашивается, для чего же делать ее здесь?
Ответить на этот вопрос невозможно, не упомянув о специфике Тюменской области. Не о той специфике, которая всем известна и под которой разумеют полярную ночь или северное сияние, а о специфике работы врачей, когда этих врачей не хватает.
Приходилось ли вам слышать выражение: полтора хирурга? А такое понятие существует. Больше того: полтора хирурга на одну районную больницу — это мечта нашего областного здравоохранения, но мечта неосуществленная, так как в средней районной больнице у нас работает полхирурга.
Это означает, что в ней работает один хирург, но половину рабочего дня (остальное время он проводит в поликлинике), а по правилам должно работать три хирурга на тех же условиях. Желательно, чтобы кто-то из троих был опытным.
Но как быть, если не хватает даже неопытных?
Известно, что в обязанность районных хирургов входит лечение заболеваний, требующих неотложного хирургического вмешательства. К ним относятся острый аппендицит, ущемленная грыжа и еще несколько заболеваний.
Но жизнь значительно расширяет этот список. По рассказам самих хирургов, в районе им никогда не приходилось делать меньше того, что они предполагали делать, а всегда больше. Вот на это большее их и ориентирует Павел Иванович, обучая их операции икс.
Если, например, к хирургу Шилкову, который на полгода оторван от всего медицинского мира, привезут охотника с проникающим огнестрельным ранением, то можно быть спокойным и за охотника и за хирурга. Операция икс поможет разобраться в поврежденных тканях.
Бывали случаи, когда доктора с неустановившимися голосами и ребячьим пушком под маской справлялись с операцией на сердце…
Итак, человек, проглотивший яблочное зернышко, если и самый частый, то далеко не единственный пациент районного хирурга. И Павел Иванович поступает правильно, когда дает стажерам работу, аналогичную той, которой им придется заниматься.
На этом можно бы поставить точку. Но… неразрешенным остается один каверзный вопрос.
А что, если человеком, проглотившим яблочное зернышко, окажется сам хирург?
Ведь в условиях крайнего Севера хирург — единственный человек, который не может получить хирургической помощи.
Сказать откровенно, врачи-северяне уже нашли выход из положения, но какой!
Перед отъездом из Тюмени кое-кто из наиболее отчаянных обращается к Павлу Ивановичу с просьбой:
— Удалите, пожалуйста, мой аппендикс, пока я здесь.
— Чем провинился ваш аппендикс? Чувствуете недомогание?
— Нет, я здоров, но ведь аппендикс вещь ненужная, рудимент, так сказать, стоит ли увозить его за Полярный круг?
Павел Иванович хмурит брови и молчит.
Слов нет, профилактика — вещь прекрасная, хирургия — тоже. Но что будет с нами, если хирургия начнет заниматься профилактикой? Не рискуем ли мы лишиться не только рудиментов?
Разумеется, большинство стажеров рассуждают так, а не иначе, и едут к месту назначения на авось. «Авось ничем не заболею», «авось заболею в летную погоду» и т. д.
Иногда это древнее средство помогает хирургу, и он, действительно, ничем не заболевает. Но всегда ли оно поможет его больнице?
Хирург уходит в отпуск — больница остается на авось, хирург уезжает на конференцию, на специализацию — то же самое. Неудивительно, что многие врачи проводят свои отпуска «не отходя» от больницы (хоть не очень весело, зато на душе спокойней).
— Ну, скажите, хорошо ли это? — восклицает Павел Иванович, когда речь заходит о нехватке врачей — Один, понимаете ли, из любви к медицине ложится на операционный стол и готов жертвовать своим законным отдыхом, а другой слоняется где-нибудь в столичном городе без дела и готов пристроиться хоть в регистратуре при поликлинике, лишь бы не выезжать на Север. Ну, скажите, кто из них врач и что смотрит Министерство здравоохранения?
Кто из них врач — это ясно.
А вот что смотрит Министерство здравоохранения в случаях, когда выпускник мединститута получает путевку в нашу область и не выезжает к месту назначения, — не совсем ясно.
* * *
Если бы Павел Иванович как врач ничем другим не занимался, кроме подготовки хирургов для районных больниц, одно это уже дает право судить о нем, как о человеке с широким партийным взглядом на вещи, как о человеке, который хорошо знает, где находится передний край.
Но Павел Иванович по своему положению — не только главный хирург области, он ведущий хирург Тюменской областной больницы.
Больница эта называется «областной» по двум причинам: во-первых, она обслуживает медицинской помощью трудящихся всей области (либо вызывая больного в Тюмень, либо посылая своего врача на место, в помощь районному хирургу), во-вторых, в стенах областной больницы повышают квалификацию молодые врачи области.
Можно себе представить, как велики должны быть медицинские силы внутри самой больницы, чтобы справляться с этими ответственнейшими обязанностями: лечебной и педагогической.
Хирурги областной больницы — вполне сформировавшаяся сила. Но они, условно выражаясь, относятся к среднему поколению врачей, то есть достаточно опытны, чтобы учить молодежь, однако не настолько маститы, чтобы не учиться у еще более опытных.
Павел Иванович, как представитель старшего поколения врачей и как ведущий хирург, здесь снова выступает в роли воспитателя и педагога.
Но если от стажеров в адрес Павла Ивановича — педагога вы услышите одни восторги, то от среднего поколения вы их не услышите. Почему? Уж не возраст ли мешает людям открыто выразить восторг, который так и рвется наружу?
Беда в том, что восторг у среднего поколения не рвется наружу. Не рвется, потому что его нет.
…Роль ведущего хирурга необычайно трудна, поскольку хирургия — искусство, да такое, где творческой удачей является сама жизнь, а творческой неудачей — смерть.
Как во всяком искусстве, в хирургии не может быть распределения обязанностей только по рангам. Здесь талант иной раз торжествует над выслугой лет, а об уравниловке не может быть и речи.
Тем осторожней, тем вдумчивей нужно быть ведущему хирургу, расставляя силы так, чтобы с одной стороны соблюсти интересы больных, с другой — помочь врачам расти профессионально — каждому в пределах его возможностей. А чтобы не было обид, нужна логика поступков.
К сожалению, она не всегда присутствует в поступках ведущего хирурга, и обучение «своих» врачей ведется порывами, под настроение, отчего частенько смахивает на благотворительность.
Ведущему хирургу даны большие права.
Кто осудит Павла Ивановича, если он отстранит от операции врача, который не работает над собой, не изучает заболевания, прежде чем лечить его и т. д.?
Но иногда в число «отстраненных» попадают врачи, которые учатся и хотят учиться, а возможности этой не получают. И отнюдь не из-за недостатка способностей, а из-за недостатка внимания к ним со стороны ведущего хирурга, С такими врачами много «хлопот», им надо ассистировать или по крайней мере присутствовать на их операциях, да не один раз, а много раз, пока сам не убедишься, что они научились работать самостоятельно, а времени нет — не проще ли вовсе отказать в операций?
И он отказывает, ссылаясь на то, что это, мол, не районный хирург — над ним не каплет. Но вся беда в том, что завтра «нерайонного» хирурга могут вызвать в район для консультации и он может оказаться в положении, когда над ним закаплет.
А вот другая крайность: Павел Иванович вдруг «расщедрится» и поручит ту или иную работу врачу, который недостаточно подготовлен для этой работы, сам же уйдет из отделения. Но какой уважающий себя врач возьмется за операцию, которая ему не по силам? И правильно поступают хирурги, когда отказываются от подобных «щедрот».
Нельзя сказать, чтобы Павел Иванович вовсе не учил хирургов своего отделения или вовсе не давал им работы по способностям; речь идет о том, что в деле обучения «своих» нет той системы, той целенаправленности и, скажем попросту, души, которая присутствует при обучении стажеров.
Может быть, этим объясняется то обстоятельство, что в отделении до сих пор нет человека, который мог бы заменить Павла Ивановича в его отсутствие (а отсутствует он 3–4 месяца в году, если не больше). Такого человека мог бы подготовить сам Павел Иванович из числа хирургов, которые работают с ним не один год, но пока что в отсутствие ведущего хирурга отделение остается у семи нянек. Один врач слишком неопытен, чтобы возглавить отделение, другой хоть и опытен, да недостаточно инициативен, третий и опытен и инициативен, но получил узкую специальность и работает в другом отделении.
Кстати сказать, переход некоторых общих хирургов в узкие специалисты и оторванность их от общей хирургии ничем не оправдана, разве что той же непродуманностью, какая присутствует при расстановке «внутренних» кадров.
Если бы речь шла о снабжении хирургами районных больниц, Павел Иванович вряд ли допустил бы такую, например, оплошность: послать в одну больницу двух опытных врачей, а в другую — двух неопытных.
А при назначении врачей для обслуживания поликлиники такое сочетание возможно. Сегодня там работают две молоденькие девушки, завтра — два умудренных опытом старца. В обоих случаях — никакой возможности младшему учиться у старшего.
Отсутствие системы чувствуется и в переходе врачей из одного отделения больницы в другое. Существует правило, что 1-е и 2-е хирургические отделения раз в год должны обмениваться врачами. «Чистые» хирурги переходят с первого этажа на второй, а «гнойные» — со второго на первый. Делается это для того, чтобы те и другие обогащались новыми знаниями и не забывали старых. Благое намерение.
Но спросите, по какому закону физики или химии движутся эти люди снизу вверх и сверху вниз — этого вам никто не скажет.
Даже вездесущее земное притяжение здесь ведет себя как-то не по-товарищески. По отношению к Антонине Михайловне, например, оно действует безотказно, все время удерживая ее на первом этаже, по отношению же к другим хирургам «работает» с перебоями: то не вовремя подбросит вверх, то не во-время опустит вниз.
Может случиться, что заведующий 2-м хирургическим отделением доктор Лагутенко, войдя утром в ординаторскую, не досчитается одной сотрудницы:
— А где Мария Ивановна?
— Опустилась.
— Как «опустилась»?! Надолго?
— Навсегда.
— Чем же я тогда заведую? Фикусами? Умывальниками? — воскликнет Лагутенко и подаст заявление об уходе с работы.
Читатель, вероятно, удивится, почему в этом очерке речь идет только о двух хирургических отделениях: ведь в областной больнице существует и «третья хирургия»?
Совершенно верно. Но очерк пишется о Павле Ивановиче Затонове, а для него «третьей хирургии» не существует.
То ли потому, что «3-я хирургия» находится на отшибе (и в буквальном и в переносном смысле), то ли потому, что Павел Иванович перестал увлекаться травматологией, но в травматологическом отделении он почти не бывает.
Ну, да ладно. Не всюду же поспеть областному хирургу, тем более, что в травматологическом отделении есть свои превосходные врачи — И. Н. Трушкова и Н. А. Светлых… Пусть уж лучше за своим отделением смотрит, а то там нет-нет, да заговорят о чуткости. А уж если в коллективе заговорили о чуткости, дело ясное — сама она приказала долго жить.