А. П. МИЩЕНКО
ПОДАРИ ОЗЕРАМ ЖИЗНЬ
СТУДЕНЫЙ ПОТОК
В иллюминаторах панорама Тобольска. Самолет разворачивался и брал курс на юг, к озерам Казанского рыбхоза. На борту крылатой машины находился рыбовод предприятия Валерий Мальковский, который вез для «голубой целины» так называемый посадочный материал — миллионы личинок ценной сибирской рыбы пеляди. Этих «пассажиров» постарались устроить по-современному, комфортабельно. Они располагались в своеобразных «купе» — полиэтиленовых мешочках с водой, обогащенной кислородом.
Мальковский следил за тенью самолета, скользящей по земле. Вторые сутки, почти не смыкая глаз, хлопотал Валерий. Ранним утром вылетел он за посадочным материалом с одного из озер. Над землей разливались краски рассвета.
Мальковский окидывал мысленным взором всю ширь Тюменской области. Ему вспомнились картины природы Приобья, величественный и сложный мир лесов, рек и озер. Он видел свисающие с берез нити листьев, рощу корабельного леса на крутом берегу озера. Словно золоченые, горели в лучах солнца струны стволов. Курился над студеной гладью озера туман. Не его одного — тысячи людей всех поколений интересовали таинства жизни обитателей подводного мира. Не эта ли извечная страсть проявилась у создателей сказки о Садко?
…С Валерием Мальковским мы сошлись во время поездки к рыбакам таежной речки Батлымки, которую называют жемчужиной Ханты-Мансийского национального округа.
Прибатлымье — край охотников и рыбаков, богатого устного народного творчества, край пятиструнной балалайки нарсюх, называемой играющим деревом, и национальных гуслей, мелодичного инструмента, изготовляемого из елового корня. Это край извечного промысла, уходящего корнями в седую историю. Как Обь и Иртыш определяли судьбу живших по их берегам людей, так и история этого района складывалась под влиянием Батлымки, которая на протяжении веков была поилицей и кормилицей местного населения. Теперь люди стали хозяевами своей судьбы, своей жизни. Время горя и страданий, патриархальщины и дикости осталось лишь в воспоминаниях стариков. Иные из них захватили еще годы, о которых французский географ Элизе Реклю писал в конце прошлого столетия: «Обь, Енисей, Лена текут, так сказать, вне исторической зоны, за пределами истории». Помнили о «соболиных податях» на детей, об одеждах из рыбьих шкурок, о «рыбных королях» и деревнях с вымирающими от голода и болезней жителями.
В Батлыме мне повезло: попал с рыбаками в этот предзимний рейс, который случается только раз в году. Бригада несколькими бударками доставляла продукты и снаряжение в верховья реки, на зимнюю промысловую стоянку.
В воду летели срываемые ветром рыжие иглы лиственницы. Небо светилось белым, словно толщи туч наливались снегом. Тарахтели моторы, лавировали между меляками лодки. То и дело встречались косяки мальков чебака. Напуганные нашим приближением, поднимались на крыло утки и тяжело шлепались в воду за речными поворотами. Рыбаки то и дело опускали ладони в воду, чтобы осязаемо ощутить зародившуюся в струях Батлымки волну новой жизни. У литой глыбины утеса Красная гора бросали в речку на рыбацкое счастье монеты. На обратном пути бригада забрасывала сети в заводях Берестяной стан, Лорбе, в знаменитом омуте Шкатулка, и лодки доверху были наполнены рыбой. В одну из ночевок, в старом рыбацком домике, сложенном из крепкого, как кость, выдержанного кедра, разговорились рыбаки о своих нуждах.
Говорили, что нужна специальная техника, чтобы напитывать кислородом речку, не дать заморной воде губить рыбу. Нужно выяснить, с каких болот идет «мертвая вода», хватит мириться с таким «равновесием природы», воспроизводить бы рыбные богатства на полную потенциальную силу вод. Заявляли они и о том, что нужно любить природу, смотреть на нее глазами мастера. Обстановка в районе давала повод к этому разговору. В ту пору лесодобытчики завалили сплавным лесом, топляками колыбель стерляди — Пальяновский сор. Узнал я от рыбаков о такой закономерности, подмеченной ими: если пусто в реке — пусто в тайге. Такая арифметика выходит — в пальяновских борах давно уже нет дичи.
Толковали о чудесной силе, о богатых возможностях сибирской природы и приводили такой пример. 200 лет назад монашеский «орден» доказал, что на полуденной стороне Оби, на припойменной равнине, можно растить кедры.
И по сей день растет на благо людям у деревни Соскурт трехкилометровая роща семенного кедра. Человек так же может обогатить край, пополнить его природные запасы ценной рыбой.
Слушал я о проводимой рыбозаводом мелиорации речек, об улучшении условий зимовки косяков рыб, что давало свои плоды, помогало поднять продуктивность вод. Говорили рыбаки о нефтяниках, о мощной технике, поставленной на службу им, о преобразовании некогда глухого края. «Стратегическая» отрасль страны, как гигантская динамо-машина, возбуждала соответствующие времени ток и энергию во всех сферах жизни громадного региона.
Рыбаки предлагали: надо осваивать мелкие притоки рек, омуты, глубинные озера. Углубились в тайгу в верховьях Батлымки километров на 80, это заняло три дня пути. Несколькими перекатами тащили лодки.
В старом хантыйском селении на Батлымке две семьи стариков пенсионеров плели снасти для промысловиков. Все жители таежного «хуторка» перебрались в благоустроенный Батлым, а эти старики не покинули насиженного места, заявив:
— Тут родились, тут и умирать будем.
Мы ночевали у них. Вырубка, где стояло селение, поросла травами, взялась молодой порослью: лес пустоты не любит. Между двумя домами одна торная тропка. Вдоль нее несколько островерхих прутяных ловушек… Глядя на них, один из рыбаков заметил:
— Вот карася мы не умеем ловить, а его у нас в озерах видимо-невидимо. Только спит он зимой, зарывшись в ил. Лишь весной, как попадет в глубины снежная талая вода, вылезает из ила побродить. Как бы научиться брать его со дна?..
— Ну, ловись, рыбка, большая и маленькая, — едва вытянули прутяную ловушку, внутри которой трепетали и бились крутобокие чебаки, красноглазые сороги. Высыпали улов на лед. Сверкала, переливаясь под солнцем, серебряная гора.
…День и ночь, круглый год идет трудная, напряженная работа на тюменском рыбном меридиане. И охватывая его мыслью, Мальковский представлял товарищей по труду, по отрасли, с которыми успел познакомиться в период производственной практики, во время командировок, встреч на совещаниях, семинарах. Он вспоминал их рассказы, видел их в работе.
Как море, разлилась в половодье Обь. Низко плывут рваные облака, пронзительно кричат чайки, река волнуется и катит водяные валы, они с шумом рассыпаются у берега, оставляя на глинистой земле белые хлопья. Один из лучших рыбаков области кавалер ордена Трудового Красного Знамени Николай Андреевич Сязи поправил штормовку, поджал в тонкую полоску губы и посмотрел на Обь:
— Ну, что делать будем? Рыба идет, видишь — чайки крутятся.
Марфа Яковлевна, жена его, спешит к вешалам снимать сети. И ныряет в волнах лодка супругов Сязи, Холодные брызги осыпают лица. Кругом вода, зыбкая и капризная стихия. Николай Андреевич метр за метром сноровисто сбрасывает за борт сеть, которая долго будет плыть по течению, удерживаемая бочонками- куренями. И вот наконец они выбирают с женой из сети упругих серебристых муксунов. Удача! Над Обью засверкало солнце, не стало на волнах белых гребней, вяло колеблется вода. Надолго ли? У северной погоды семь пятниц на неделе…
Широколицый, косая сажень в плечах, Борис Андреевич Лебедев надевает матросскую тельняшку, натягивает водонепроницаемую спецовку и проходит коридором дебаркадера, плавучего благоустроенного общежития, постукивая в двери кают:
— Подъем, рыбаки!
Пора к месту лова. И вот уже стучат моторы бударок на промысле, потянули на воду с берега рыбаки ожерелье белых поплавков. Бригада отлавливает рыбу для заготовки икры, которую отправят в Ханты-Мансийск, в инкубатор предприятия… В небе появился гидросамолет. Он качнул крыльями: прилетел за продукцией…
«Хозяин» Стрежевого песка Долгое Плёсо, Владимир Яковлевич Добрынин, энергично командует техникой и людьми. Движется на стрежень реки катер с баркасом-самометкой, сползает на волны сеть. Начинает свои маневры на берегу, у другого конца невода, у «пятки» его, пятовщик, самый опытный рыбак в бригаде. Добрынин кого-то отчитал, чтобы не сбивали отлаженный ритм замета сети, и, словно извиняясь, проговорил:
— Нервы… Дел невпроворот, как у председателя колхоза.
Шумит река, гудит на тони лебедка, переговариваются люди. Страдная пора у рыбаков Ханты-Мансийского национального округа.
Мальковский думал о людях, для которых профессия рыбодобытчика стала делом жизни.
А. П. МИЩЕНКО
ПОДАРИ ОЗЕРАМ ЖИЗНЬ
СТУДЕНЫЙ ПОТОК
В иллюминаторах панорама Тобольска. Самолет разворачивался и брал курс на юг, к озерам Казанского рыбхоза. На борту крылатой машины находился рыбовод предприятия Валерий Мальковский, который вез для «голубой целины» так называемый посадочный материал — миллионы личинок ценной сибирской рыбы пеляди. Этих «пассажиров» постарались устроить по-современному, комфортабельно. Они располагались в своеобразных «купе» — полиэтиленовых мешочках с водой, обогащенной кислородом.
Мальковский следил за тенью самолета, скользящей по земле. Вторые сутки, почти не смыкая глаз, хлопотал Валерий. Ранним утром вылетел он за посадочным материалом с одного из озер. Над землей разливались краски рассвета.
Мальковский окидывал мысленным взором всю ширь Тюменской области. Ему вспомнились картины природы Приобья, величественный и сложный мир лесов, рек и озер. Он видел свисающие с берез нити листьев, рощу корабельного леса на крутом берегу озера. Словно золоченые, горели в лучах солнца струны стволов. Курился над студеной гладью озера туман. Не его одного — тысячи людей всех поколений интересовали таинства жизни обитателей подводного мира. Не эта ли извечная страсть проявилась у создателей сказки о Садко?
…С Валерием Мальковским мы сошлись во время поездки к рыбакам таежной речки Батлымки, которую называют жемчужиной Ханты-Мансийского национального округа.
Прибатлымье — край охотников и рыбаков, богатого устного народного творчества, край пятиструнной балалайки нарсюх, называемой играющим деревом, и национальных гуслей, мелодичного инструмента, изготовляемого из елового корня. Это край извечного промысла, уходящего корнями в седую историю. Как Обь и Иртыш определяли судьбу живших по их берегам людей, так и история этого района складывалась под влиянием Батлымки, которая на протяжении веков была поилицей и кормилицей местного населения. Теперь люди стали хозяевами своей судьбы, своей жизни. Время горя и страданий, патриархальщины и дикости осталось лишь в воспоминаниях стариков. Иные из них захватили еще годы, о которых французский географ Элизе Реклю писал в конце прошлого столетия: «Обь, Енисей, Лена текут, так сказать, вне исторической зоны, за пределами истории». Помнили о «соболиных податях» на детей, об одеждах из рыбьих шкурок, о «рыбных королях» и деревнях с вымирающими от голода и болезней жителями.
В Батлыме мне повезло: попал с рыбаками в этот предзимний рейс, который случается только раз в году. Бригада несколькими бударками доставляла продукты и снаряжение в верховья реки, на зимнюю промысловую стоянку.
В воду летели срываемые ветром рыжие иглы лиственницы. Небо светилось белым, словно толщи туч наливались снегом. Тарахтели моторы, лавировали между меляками лодки. То и дело встречались косяки мальков чебака. Напуганные нашим приближением, поднимались на крыло утки и тяжело шлепались в воду за речными поворотами. Рыбаки то и дело опускали ладони в воду, чтобы осязаемо ощутить зародившуюся в струях Батлымки волну новой жизни. У литой глыбины утеса Красная гора бросали в речку на рыбацкое счастье монеты. На обратном пути бригада забрасывала сети в заводях Берестяной стан, Лорбе, в знаменитом омуте Шкатулка, и лодки доверху были наполнены рыбой. В одну из ночевок, в старом рыбацком домике, сложенном из крепкого, как кость, выдержанного кедра, разговорились рыбаки о своих нуждах.
Говорили, что нужна специальная техника, чтобы напитывать кислородом речку, не дать заморной воде губить рыбу. Нужно выяснить, с каких болот идет «мертвая вода», хватит мириться с таким «равновесием природы», воспроизводить бы рыбные богатства на полную потенциальную силу вод. Заявляли они и о том, что нужно любить природу, смотреть на нее глазами мастера. Обстановка в районе давала повод к этому разговору. В ту пору лесодобытчики завалили сплавным лесом, топляками колыбель стерляди — Пальяновский сор. Узнал я от рыбаков о такой закономерности, подмеченной ими: если пусто в реке — пусто в тайге. Такая арифметика выходит — в пальяновских борах давно уже нет дичи.
Толковали о чудесной силе, о богатых возможностях сибирской природы и приводили такой пример. 200 лет назад монашеский «орден» доказал, что на полуденной стороне Оби, на припойменной равнине, можно растить кедры.
И по сей день растет на благо людям у деревни Соскурт трехкилометровая роща семенного кедра. Человек так же может обогатить край, пополнить его природные запасы ценной рыбой.
Слушал я о проводимой рыбозаводом мелиорации речек, об улучшении условий зимовки косяков рыб, что давало свои плоды, помогало поднять продуктивность вод. Говорили рыбаки о нефтяниках, о мощной технике, поставленной на службу им, о преобразовании некогда глухого края. «Стратегическая» отрасль страны, как гигантская динамо-машина, возбуждала соответствующие времени ток и энергию во всех сферах жизни громадного региона.
Рыбаки предлагали: надо осваивать мелкие притоки рек, омуты, глубинные озера. Углубились в тайгу в верховьях Батлымки километров на 80, это заняло три дня пути. Несколькими перекатами тащили лодки.
В старом хантыйском селении на Батлымке две семьи стариков пенсионеров плели снасти для промысловиков. Все жители таежного «хуторка» перебрались в благоустроенный Батлым, а эти старики не покинули насиженного места, заявив:
— Тут родились, тут и умирать будем.
Мы ночевали у них. Вырубка, где стояло селение, поросла травами, взялась молодой порослью: лес пустоты не любит. Между двумя домами одна торная тропка. Вдоль нее несколько островерхих прутяных ловушек… Глядя на них, один из рыбаков заметил:
— Вот карася мы не умеем ловить, а его у нас в озерах видимо-невидимо. Только спит он зимой, зарывшись в ил. Лишь весной, как попадет в глубины снежная талая вода, вылезает из ила побродить. Как бы научиться брать его со дна?..
— Ну, ловись, рыбка, большая и маленькая, — едва вытянули прутяную ловушку, внутри которой трепетали и бились крутобокие чебаки, красноглазые сороги. Высыпали улов на лед. Сверкала, переливаясь под солнцем, серебряная гора.
…День и ночь, круглый год идет трудная, напряженная работа на тюменском рыбном меридиане. И охватывая его мыслью, Мальковский представлял товарищей по труду, по отрасли, с которыми успел познакомиться в период производственной практики, во время командировок, встреч на совещаниях, семинарах. Он вспоминал их рассказы, видел их в работе.
Как море, разлилась в половодье Обь. Низко плывут рваные облака, пронзительно кричат чайки, река волнуется и катит водяные валы, они с шумом рассыпаются у берега, оставляя на глинистой земле белые хлопья. Один из лучших рыбаков области кавалер ордена Трудового Красного Знамени Николай Андреевич Сязи поправил штормовку, поджал в тонкую полоску губы и посмотрел на Обь:
— Ну, что делать будем? Рыба идет, видишь — чайки крутятся.
Марфа Яковлевна, жена его, спешит к вешалам снимать сети. И ныряет в волнах лодка супругов Сязи, Холодные брызги осыпают лица. Кругом вода, зыбкая и капризная стихия. Николай Андреевич метр за метром сноровисто сбрасывает за борт сеть, которая долго будет плыть по течению, удерживаемая бочонками- куренями. И вот наконец они выбирают с женой из сети упругих серебристых муксунов. Удача! Над Обью засверкало солнце, не стало на волнах белых гребней, вяло колеблется вода. Надолго ли? У северной погоды семь пятниц на неделе…
Широколицый, косая сажень в плечах, Борис Андреевич Лебедев надевает матросскую тельняшку, натягивает водонепроницаемую спецовку и проходит коридором дебаркадера, плавучего благоустроенного общежития, постукивая в двери кают:
— Подъем, рыбаки!
Пора к месту лова. И вот уже стучат моторы бударок на промысле, потянули на воду с берега рыбаки ожерелье белых поплавков. Бригада отлавливает рыбу для заготовки икры, которую отправят в Ханты-Мансийск, в инкубатор предприятия… В небе появился гидросамолет. Он качнул крыльями: прилетел за продукцией…
«Хозяин» Стрежевого песка Долгое Плёсо, Владимир Яковлевич Добрынин, энергично командует техникой и людьми. Движется на стрежень реки катер с баркасом-самометкой, сползает на волны сеть. Начинает свои маневры на берегу, у другого конца невода, у «пятки» его, пятовщик, самый опытный рыбак в бригаде. Добрынин кого-то отчитал, чтобы не сбивали отлаженный ритм замета сети, и, словно извиняясь, проговорил:
— Нервы… Дел невпроворот, как у председателя колхоза.
Шумит река, гудит на тони лебедка, переговариваются люди. Страдная пора у рыбаков Ханты-Мансийского национального округа.
Мальковский думал о людях, для которых профессия рыбодобытчика стала делом жизни.