Леонид Лапцуй
Олений бег
СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ
Перевод с ненецкого
ПО СЛЕДУ
Извилистая речка Харасавая
Укрылась толстым одеялом льда.
Обычно — своенравная, лукавая —
Зимою спит и только иногда
Во сне, бывает, примется ворочаться
Иль резко, неожиданно вздохнет —
И вот уже разводины торопятся
И средь зимы распарывают лед.
По излучинам Харасавой
Я к суровому морю еду.
Ты лети, упряжка, как птица;
И как прежде, река, на славу
Ты отцам служила и дедам,
Так и мне служи проводницей.
К ледяному Карскому морю
Едет-едет моя упряжка.
Как взревет оно, как проснется,
Как завоет людям на горе!
Ох, тогда приходится тяжко!
И не всякий домой вернется…
Крепко-крепко мной овладели
О судьбе моих предков мысли…
Мои нарты древней дорогой,
Неприметной для глаз, летели.
Я подъехал к речному мысу
И решил отдохнуть немного.
Вдруг я вижу: синее пламя
Заплясало над спящей тундрой —
И во сне такое не снится!
Это газ, что лежал веками
Под землею, вышел оттуда
И мелькает, как хвост лисицы.
Всюду, где появились люди, —
Там машины землю корежат,
И рыдает она от горя…
Но меня от раздумий будит,
Приглашая свой путь продолжить,
Зычный голос Карского моря.
Здесь когда-то в веках былинных
Мои предки на лодках бедных
Шли за зверем в морские дали.
И как в сказках, в седых глубинах
Пропадали они бесследно,
Но бессмертие обретали.
Уж копыта оленей дробно
Застучали по льду, а нарты
К льдине вздыбленной подлетали —
Когда вдруг ожившим сугробом,
Как хозяйка тундры огромной,
Предо мной медведица встала.
Дружелюбно она глядела,
Словно взглядом мне говорила:
Молодец, что в земли Ямала
Ты вернулся по тропам деда.
Так давай состязаться в силе
Наших ног, как прежде бывало!
От гуманного человека
Я уйду к ледяным торосам,
Где один океан темнеет.
Ведь, дитя гуманного века,
Ты оружие вряд ли бросил…
На земле человек сильнее.
Там, в просторах Карского моря,
Я люблю смотреть, как маячит
Вдалеке ледокол огромный.
Пусть за мной, с природой не споря,
Выбрав время и срок назначив,
Смерть приходит в одежде темной.
И медведица, развернувшись,
В снег, взметенный пургой, нырнула,
Как пловец в бурлящие волны.
Ход саней за собой послушав,
По пути она оглянулась:
Отстают олени невольно.
Тут хорей мой без промедленья
Над упряжкой взвился, и громко
Я велел, чтоб быстрей летели!
И рванулись мои олени!
Их натянутые постромки,
Словно струны ветра, запели.
Скачут-мчатся по снегу сани!
Берега исчезают вскоре,
Словно в волнах вьюги тону я.
На ветру оленье дыханье
Замерзает, как будто море
Дышит в бороду ледяную.
От торосов, как звезды, искры
Отлетают в небо ночное,
Словно это не льды, а камни.
И туман опустился низко,
Меж торосов лег пеленою,
Все опутал белою тканью.
На лету я едва заметил,
Как упряжка перескочила
Три разводины — три быстрины.
Ох, не раз такие ж, как эти,
Злые трещины уносили
Чьи-то жизни в свои глубины.
И, старинному плачу вторя,
В своих мыслях я начинаю
Разговор с медведицей снова:
«Ты меня в открытое море
Завлекаешь! А там, я знаю, —
Кости прадедов-звероловов…»
Между жизнью лечу и смертью.
Жизнь и смерть мелькают, как вехи,
Справа-слева — все незнакомо.
По волнам снеговым, несметным
На простор необъятный въехав,
Мчит упряжка по льду морскому.
Впереди уже видно: ходят
Гребни волн над морской пучиной…
А на льду, у самого края,
Где разверзлись темные воды,
Прилегла медведица чинно,
На меня не глядеть стараясь.
Даже лапой глаза закрыла,
Чтоб меня подпустить поближе
Для последнего злого боя.
Так, наверно, и прежде было…
Но сегодня стою и вижу:
Вот черта меж мной и тобою.
— Из далекой тундры по снегу
Я к тебе, медведица, ехал
Сквозь метели, бураны, вьюги.
Столько дней я по следу бегал —
Не за белым красивым мехом;
Не врага ты видишь, а друга.
Я приехал в твои владенья,
Чтоб запомнить тебя получше.
Ты живи, медведица, вечно.
Как за злейшее преступленье
Проклят будет тот злополучный,
Кто решит тебя изувечить.
Говорю, открывая душу:
Повстречать тебя дни и ночи
Я мечтал, — как прошлое встретить!..
И, спокойно меня дослушав,
Поднялась медведица молча
И ушла в туман, не ответив.
Леонид Лапцуй
Олений бег
СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ
Перевод с ненецкого
ПО СЛЕДУ
Извилистая речка Харасавая
Укрылась толстым одеялом льда.
Обычно — своенравная, лукавая —
Зимою спит и только иногда
Во сне, бывает, примется ворочаться
Иль резко, неожиданно вздохнет —
И вот уже разводины торопятся
И средь зимы распарывают лед.
По излучинам Харасавой
Я к суровому морю еду.
Ты лети, упряжка, как птица;
И как прежде, река, на славу
Ты отцам служила и дедам,
Так и мне служи проводницей.
К ледяному Карскому морю
Едет-едет моя упряжка.
Как взревет оно, как проснется,
Как завоет людям на горе!
Ох, тогда приходится тяжко!
И не всякий домой вернется…
Крепко-крепко мной овладели
О судьбе моих предков мысли…
Мои нарты древней дорогой,
Неприметной для глаз, летели.
Я подъехал к речному мысу
И решил отдохнуть немного.
Вдруг я вижу: синее пламя
Заплясало над спящей тундрой —
И во сне такое не снится!
Это газ, что лежал веками
Под землею, вышел оттуда
И мелькает, как хвост лисицы.
Всюду, где появились люди, —
Там машины землю корежат,
И рыдает она от горя…
Но меня от раздумий будит,
Приглашая свой путь продолжить,
Зычный голос Карского моря.
Здесь когда-то в веках былинных
Мои предки на лодках бедных
Шли за зверем в морские дали.
И как в сказках, в седых глубинах
Пропадали они бесследно,
Но бессмертие обретали.
Уж копыта оленей дробно
Застучали по льду, а нарты
К льдине вздыбленной подлетали —
Когда вдруг ожившим сугробом,
Как хозяйка тундры огромной,
Предо мной медведица встала.
Дружелюбно она глядела,
Словно взглядом мне говорила:
Молодец, что в земли Ямала
Ты вернулся по тропам деда.
Так давай состязаться в силе
Наших ног, как прежде бывало!
От гуманного человека
Я уйду к ледяным торосам,
Где один океан темнеет.
Ведь, дитя гуманного века,
Ты оружие вряд ли бросил…
На земле человек сильнее.
Там, в просторах Карского моря,
Я люблю смотреть, как маячит
Вдалеке ледокол огромный.
Пусть за мной, с природой не споря,
Выбрав время и срок назначив,
Смерть приходит в одежде темной.
И медведица, развернувшись,
В снег, взметенный пургой, нырнула,
Как пловец в бурлящие волны.
Ход саней за собой послушав,
По пути она оглянулась:
Отстают олени невольно.
Тут хорей мой без промедленья
Над упряжкой взвился, и громко
Я велел, чтоб быстрей летели!
И рванулись мои олени!
Их натянутые постромки,
Словно струны ветра, запели.
Скачут-мчатся по снегу сани!
Берега исчезают вскоре,
Словно в волнах вьюги тону я.
На ветру оленье дыханье
Замерзает, как будто море
Дышит в бороду ледяную.
От торосов, как звезды, искры
Отлетают в небо ночное,
Словно это не льды, а камни.
И туман опустился низко,
Меж торосов лег пеленою,
Все опутал белою тканью.
На лету я едва заметил,
Как упряжка перескочила
Три разводины — три быстрины.
Ох, не раз такие ж, как эти,
Злые трещины уносили
Чьи-то жизни в свои глубины.
И, старинному плачу вторя,
В своих мыслях я начинаю
Разговор с медведицей снова:
«Ты меня в открытое море
Завлекаешь! А там, я знаю, —
Кости прадедов-звероловов…»
Между жизнью лечу и смертью.
Жизнь и смерть мелькают, как вехи,
Справа-слева — все незнакомо.
По волнам снеговым, несметным
На простор необъятный въехав,
Мчит упряжка по льду морскому.
Впереди уже видно: ходят
Гребни волн над морской пучиной…
А на льду, у самого края,
Где разверзлись темные воды,
Прилегла медведица чинно,
На меня не глядеть стараясь.
Даже лапой глаза закрыла,
Чтоб меня подпустить поближе
Для последнего злого боя.
Так, наверно, и прежде было…
Но сегодня стою и вижу:
Вот черта меж мной и тобою.
— Из далекой тундры по снегу
Я к тебе, медведица, ехал
Сквозь метели, бураны, вьюги.
Столько дней я по следу бегал —
Не за белым красивым мехом;
Не врага ты видишь, а друга.
Я приехал в твои владенья,
Чтоб запомнить тебя получше.
Ты живи, медведица, вечно.
Как за злейшее преступленье
Проклят будет тот злополучный,
Кто решит тебя изувечить.
Говорю, открывая душу:
Повстречать тебя дни и ночи
Я мечтал, — как прошлое встретить!..
И, спокойно меня дослушав,
Поднялась медведица молча
И ушла в туман, не ответив.