МИХАИЛ ЛЕСНОЙ
ЧИРВИК
Чирвик
Под кустом, откуда вылетела серая куропатка, я увидел гнездо с шестью яичками зеленовато-серого цвета. «Куропатка несет до двадцати, значит, кладка не закончена». Я взял два яичка и дома подложил их под наседку.
Через три недели вывелись прехорошенькие птенчики, необычайно подвижные. Не успели они еще обсохнуть, как побежали, пошатываясь на неокрепших ножках. Так забавно: сами еле стоят, а уж начинают расправлять крылышки, словно взлететь собираются. Спустя несколько дней птенчики уже могли порхать. Отсюда, вероятно, их название — поршки.
Куропатки скоро выросли. Они напоминали домашних курочек, только величиной были с голубя, но покороче его и потолще. Головка — буроватая, спинка — серая, в ржаво-рыжих полосках, а грудка — пепельно-серая. На сером брюшке— крупное каштановое пятно.
Веселые и подвижные, они всех забавляли. Испугавшись чего-нибудь, птички поднимались высоко на ножках и вытягивали шейки, разом снимались и летели с сухим треском и чириканьем, часто махая крыльями.
Раз я сидел в саду в тени кустов и читал книгу. Прибежавшие со мной куропатки шныряли в высокой траве. И вдруг: фр-р!.. фр-р!.. раздалось за кустом. Но улететь сумел только петушок. Самочку при взлете поймал бродяга-кот. Я ударил его по голове огрызком яблока. Кот бросил птицу, но горло у нее уже было перекушено.
Однажды над нашим двором пролетал ястреб. Цыплята моментально спрятались под амбар, а куропатка-петушок забилась в кусты. Скоро хищник улетел, и я, подражая крику куропатки, начал подманивать трусишку:
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — выходи, опасность миновала!
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — отозвалось в кустах.
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — повторил я.
Через минуту, вытянув шейку, уже бежал ко мне серенький трусишка. После этого случая мы его так и прозвали Чирвик.
Петушок прожил у меня все лето. За это время я крепко его полюбил. Но все же после гибели самочки Чирвик загрустил: плохо ел, стал вялым и малоподвижным и уже не шел так охотно на зов. Я решил выпустить его на волю.
Окольцевав[1] петушка, отнес его в поле и там, возле кустов, подбросил вверх. Сделав в воздухе небольшой круг, Чирвик опустился возле моих ног. Это так меня растрогало, что я, едва сдерживая слезы, без оглядки убежал домой.
* * *
Зима в этом году выдалась суровая, с сильными морозами и буранами. Несмотря на плохую погоду, дома мне не сиделось. Все свободное от школьных занятий время я проводил в лесу. Ходил на лыжах. И где бы я ни был, мне везде мерещился Чирвик.
Подъехав как-то раз к кустам, я спугнул стайку куропаток. С чирканьем и писком они перелетели на ближайший бугор и сели там, тесно прижавшись друг к другу.
Спасаясь от мороза и ветра, куропатки вырыли ямку в снегу и сидели в ней кучкой, головками наружу. Птицы то поднимали головки, вытягивая шейки, то сидели нахохлившись. От холода и голода они совсем перестали бояться людей.
Мне стало жаль птичек, и я решил устроить для них «столовую». Заготовил сенной трухи, хлебных охвостьев, зерен и мякины, в которой куропатки любят рыться, выбирая из нее семечки. К этому корму прибавил мелко изрубленные свежие капустные листья.
Кормушку пристроил возле кустов, где выпустил Чирвика. Место же обычной кормежки куропаток найти было легко по мелким следам-крестикам на снегу и по продольным ямкам на зеленях. Чтобы корм не заносило снегом, пришлось соорудить над ним в виде двухскатной крыши шалашик, открытый с двух сторон. А по снегу в разных направлениях я насыпал узкие дорожки из мякины. По Ним птицы и могли добираться до «столовой».
Дня через два, на рассвете, я снова посетил кормушку, добавил свежего корма, а сам спрятался в кустах, накрылся простыней и приготовил бинокль. Мне хотелось посмотреть, как будут сбегаться куропатки.
Ждать пришлось недолго. Сначала где-то далеко, вероятно, на месте ночевки, послышалась птичья перекличка, а через несколько минут по белому полю уже спешила к шалашику стайка серых курочек. Впереди с высоко поднятой головкой бежал вожак, — по всей вероятности, опытный петушок.
Прибежав, птицы сразу же скрылись в шалашике, а две остались сторожить. Они высоко поднимали головки и зорко посматривали кругом. Время от времени птицы выбегали из «столовой» и топтались возле караульных. В это время, возможно, и происходила «смена караула».
Кормились куропатки долго, а затем рывком поднялись и скоро скрылись в соседней ложбине.
Я пристально глядел на улетавших и думал: «Может быть, среди них и мой Чирвик!»
* * *
На весенних каникулах с дедом Акимом мы ходили в лес проведать, не начались ли тетеревиные тока. Возвращаясь домой, у кустов, где стоял мой шалашик-«столовая», я вдруг увидел: что-то чернеет возле торчащего из-под снега пенька. Подошел поближе: на подтаявшем снегу лежало пять мертвых куропаток, как смятые серые тряпочки — шейки вытянуты, крылышки отвисли, глазки задернуты белой шторкой века.
«Может, плохо кормил? Погибли от голода?» — подумал я с горечью.
— Всяко бывает! — успокаивал меня дед. — Бывает, что после оттепели ночью ударит мороз, тогда зарывшимся в снег куропаткам трудно пробиться через ледяную корку, и они погибают. Может быть, и с этими так случилось.
Я поднял мертвых птичек, стал их рассматривать. И вдруг у одной увидел на ножке алюминиевое кольцо. Сердце сжалось от боли — то был мой Чирвик.
Примечания
1
В районном краеведческом музее на ножку Чирвика надели алюминиевое кольцо с номером и указанием места окольцевания. Номер кольца, вид птицы и время окольцевания записали в книгу. Когда окольцованную птицу где-либо убьют или поймают, снятое с нее кольцо посылают туда, где она была окольцована. Так узнают, по каким воздушным путям совершает свои перелеты птица.
МИХАИЛ ЛЕСНОЙ
ЧИРВИК
Чирвик
Под кустом, откуда вылетела серая куропатка, я увидел гнездо с шестью яичками зеленовато-серого цвета. «Куропатка несет до двадцати, значит, кладка не закончена». Я взял два яичка и дома подложил их под наседку.
Через три недели вывелись прехорошенькие птенчики, необычайно подвижные. Не успели они еще обсохнуть, как побежали, пошатываясь на неокрепших ножках. Так забавно: сами еле стоят, а уж начинают расправлять крылышки, словно взлететь собираются. Спустя несколько дней птенчики уже могли порхать. Отсюда, вероятно, их название — поршки.
Куропатки скоро выросли. Они напоминали домашних курочек, только величиной были с голубя, но покороче его и потолще. Головка — буроватая, спинка — серая, в ржаво-рыжих полосках, а грудка — пепельно-серая. На сером брюшке— крупное каштановое пятно.
Веселые и подвижные, они всех забавляли. Испугавшись чего-нибудь, птички поднимались высоко на ножках и вытягивали шейки, разом снимались и летели с сухим треском и чириканьем, часто махая крыльями.
Раз я сидел в саду в тени кустов и читал книгу. Прибежавшие со мной куропатки шныряли в высокой траве. И вдруг: фр-р!.. фр-р!.. раздалось за кустом. Но улететь сумел только петушок. Самочку при взлете поймал бродяга-кот. Я ударил его по голове огрызком яблока. Кот бросил птицу, но горло у нее уже было перекушено.
Однажды над нашим двором пролетал ястреб. Цыплята моментально спрятались под амбар, а куропатка-петушок забилась в кусты. Скоро хищник улетел, и я, подражая крику куропатки, начал подманивать трусишку:
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — выходи, опасность миновала!
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — отозвалось в кустах.
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — повторил я.
Через минуту, вытянув шейку, уже бежал ко мне серенький трусишка. После этого случая мы его так и прозвали Чирвик.
Петушок прожил у меня все лето. За это время я крепко его полюбил. Но все же после гибели самочки Чирвик загрустил: плохо ел, стал вялым и малоподвижным и уже не шел так охотно на зов. Я решил выпустить его на волю.
Окольцевав[1] петушка, отнес его в поле и там, возле кустов, подбросил вверх. Сделав в воздухе небольшой круг, Чирвик опустился возле моих ног. Это так меня растрогало, что я, едва сдерживая слезы, без оглядки убежал домой.
* * *
Зима в этом году выдалась суровая, с сильными морозами и буранами. Несмотря на плохую погоду, дома мне не сиделось. Все свободное от школьных занятий время я проводил в лесу. Ходил на лыжах. И где бы я ни был, мне везде мерещился Чирвик.
Подъехав как-то раз к кустам, я спугнул стайку куропаток. С чирканьем и писком они перелетели на ближайший бугор и сели там, тесно прижавшись друг к другу.
Спасаясь от мороза и ветра, куропатки вырыли ямку в снегу и сидели в ней кучкой, головками наружу. Птицы то поднимали головки, вытягивая шейки, то сидели нахохлившись. От холода и голода они совсем перестали бояться людей.
Мне стало жаль птичек, и я решил устроить для них «столовую». Заготовил сенной трухи, хлебных охвостьев, зерен и мякины, в которой куропатки любят рыться, выбирая из нее семечки. К этому корму прибавил мелко изрубленные свежие капустные листья.
Кормушку пристроил возле кустов, где выпустил Чирвика. Место же обычной кормежки куропаток найти было легко по мелким следам-крестикам на снегу и по продольным ямкам на зеленях. Чтобы корм не заносило снегом, пришлось соорудить над ним в виде двухскатной крыши шалашик, открытый с двух сторон. А по снегу в разных направлениях я насыпал узкие дорожки из мякины. По Ним птицы и могли добираться до «столовой».
Дня через два, на рассвете, я снова посетил кормушку, добавил свежего корма, а сам спрятался в кустах, накрылся простыней и приготовил бинокль. Мне хотелось посмотреть, как будут сбегаться куропатки.
Ждать пришлось недолго. Сначала где-то далеко, вероятно, на месте ночевки, послышалась птичья перекличка, а через несколько минут по белому полю уже спешила к шалашику стайка серых курочек. Впереди с высоко поднятой головкой бежал вожак, — по всей вероятности, опытный петушок.
Прибежав, птицы сразу же скрылись в шалашике, а две остались сторожить. Они высоко поднимали головки и зорко посматривали кругом. Время от времени птицы выбегали из «столовой» и топтались возле караульных. В это время, возможно, и происходила «смена караула».
Кормились куропатки долго, а затем рывком поднялись и скоро скрылись в соседней ложбине.
Я пристально глядел на улетавших и думал: «Может быть, среди них и мой Чирвик!»
* * *
На весенних каникулах с дедом Акимом мы ходили в лес проведать, не начались ли тетеревиные тока. Возвращаясь домой, у кустов, где стоял мой шалашик-«столовая», я вдруг увидел: что-то чернеет возле торчащего из-под снега пенька. Подошел поближе: на подтаявшем снегу лежало пять мертвых куропаток, как смятые серые тряпочки — шейки вытянуты, крылышки отвисли, глазки задернуты белой шторкой века.
«Может, плохо кормил? Погибли от голода?» — подумал я с горечью.
— Всяко бывает! — успокаивал меня дед. — Бывает, что после оттепели ночью ударит мороз, тогда зарывшимся в снег куропаткам трудно пробиться через ледяную корку, и они погибают. Может быть, и с этими так случилось.
Я поднял мертвых птичек, стал их рассматривать. И вдруг у одной увидел на ножке алюминиевое кольцо. Сердце сжалось от боли — то был мой Чирвик.
Примечания
1
В районном краеведческом музее на ножку Чирвика надели алюминиевое кольцо с номером и указанием места окольцевания. Номер кольца, вид птицы и время окольцевания записали в книгу. Когда окольцованную птицу где-либо убьют или поймают, снятое с нее кольцо посылают туда, где она была окольцована. Так узнают, по каким воздушным путям совершает свои перелеты птица.