Михаил Лесной
ОДНОУХИЙ


МИЛКА

Моего отца считали охотником, но редко кто видел, чтобы он приносил с охоты добычу. Ружьё же брал, как говорится, только «на всякий случай».
У отца был хороший фотоаппарат, позволявший быстро «нацеливаться» и снимать птиц и зверей на большом расстоянии. С этим аппаратом он никогда не расставался, отправляясь в лес или на озеро.
За несколько лет у нас накопилось много интересных фотографий птиц и зверей, заснятых в самых разнообразных позах. Отец любил животных, знал их жизнь и часто рассказывал нам всякие забавные случаи
Однажды весной он увидел в лесу косулю — безрогую самку. Она топала ногами и издавала тревожные звуки.
Осмотревшись, отец разглядел в высокой траве прижавшегося к земле косулёночка. Он был настолько слаб, что не мог подняться на ноги. Когда же отец взял его на руки и понёс, косуля побежала за ним и всё время жалобно кричала. Она преследовала отца, пока тот не вышел из леса.
Первые дни свою «приёмную дочку» — так в шутку называла косульку мама — отец кормил из бутылки. Нальёт в неё тёплого молока, наденет на горлышко детскую соску и сунет ей в рот, как ребёнку.
— Так лучше пьёт — как матку сосёт! — говорил он нам.
Дня через три косулька уже хорошо бегала, а спустя месяц начала щипать молодую травку. Назвали её Милкой, потому что она всех привлекала своей миловидностью, живостью и доверчивостью. Каждому хотелось поманить её и приласкать.
Отец всячески баловал Милку. Ест сам — угостит и её. Придёт из магазина — принесёт гостинец и ей: то сушку, то конфетку, то пряник. Привязалась к нему Милка: куда он — туда и она. А когда подросла, так и на работу стала за ним ходить. Придёт и разгуливает по двору, дожидаясь, когда её хозяин домой пойдёт.
Через год Милка выросла. Изящная головка, большие блестяшие глаза, опушённые длинными ресницами, насторожённые ушки, тонкая шея и высокие стройные ноги — настоящая красавица.
Прошло два года, и отец решил отпустить Милку на волю. Как я ни упрашивал его не делать этого, он не соглашался.
— Для неё воля дороже всех наших пряников и конфет, — убеждал меня отец. — Ты думаешь, ей хуже будет?!
В памятное солнечное утро Милку свели в лес. Пощипывая зелёные веточки и траву, косуля так увлеклась едой, что не заметила, как осталась одна.
Вспоминая о бедной Милке, оставленной где-то в бору, я весь день не находил себе места. Вечером же, когда мы всей семьёй пили чай, в дверь кто-то тихо постучал.
— Войдите! — пригласил отец.
Но никто не вошёл. Стук повторился более настойчиво.
У нас, в Борках, обычно не стучат, все входят без стука. Видно, кто-то из города приехал.
— Входите, входите, пожалуйста! — более громко повторил отец.
Снова никого. «Что за оказия?» — удивились мы.
Я распахнул дверь… На пороге стояла Милка и приветливо кивала головой, как бы говоря: «Здравствуйте. Не ожидали?..»
Тогда мы решили подарить нашу Милку Московскому зоопарку.
— Теперь зоопарк не то, что прежний зверинец, — старался утешить меня отец. — Звери живут в условиях, близких к природным. И Милочке будет там хорошо; вместе с подружками не будет скучать.
В зоопарк косулю приняли с радостью.
Прошёл год. Будучи в Москве по служебным делам, отец зашёл навестить свою «дочку».
— Я был так растроган, — рассказывал он, вернувшись домой, — что не мог долго оставаться в зоопарке. Милка не только меня не забыла, но всё время бегала за мной, ласкалась и жалобно кричала, как бы упрашивая: «Возьми с собой!.. Возьми с собой!..»
Расставаясь, отец угостил Милку булочкой, а Тихона Ивановича, старичка служителя, который ухаживал за косулькой, попросил быть с ней поласковей.
Потом началась война. Отец ушёл на фронт, я учился в школе, а летом работал в колхозе. О Милке мы почти не вспоминали. Когда же война кончилась и папа вернулся домой, нам захотелось узнать, как поживает наша косулька. Написали Тихону Ивановичу. Долго не было ответа. Наконец пришла открытка. В ней карандашом было нацарапано: «Милка погибла при воздушном налёте».