Михаил Лесной
Мои встречи
МАШКА
Охотясь с подсадной[1], я никогда не привязывал свою уточку: оставлю ее у какой-нибудь грядки тростника, что погуще, а сам замаскируюсь в камыше и жду прилета.
Обычно на заре вода в озере очень спокойна и блестит, как зеркало. Лишь изредка на поверхность, играя, всплеснет рыба…
Тихо. Но вот вдалеке послышалось утиное кряканье. Моя Машка сразу же начинает охорашиваться. Ее ответный крик эхом разносится по окрестным камышам.
Вскоре начинают подлетать пернатые красавцы. Уточка же у меня умница и хорошо знает свои обязанности: слишком близко к себе селезня не подпускает. Поэтому мой выстрел всегда раздается после того, как серая красавица, удаляясь, увлекает за собой неосторожного ухажера. Селезень остается лежать на воде, а коварная Машка, не обращая на него больше внимания, продолжает зазывать новых селезней.
Знакомые охотники завидовали мне. Не раз они брали от Машки яйца и птенцов, но ни один из них не был похож на нее: одни были молчаливые, другие — пугливые.
Понятливости моей уточки все удивлялись. Когда я брал Машку на какое-нибудь отдаленное озеро, то никогда не сажал ее в корзину, а выносил за село и отпускал. Переваливаясь с боку на бок, утка бежала следом. Устав от ходьбы, Машка поднималась в воздух и, пролетев некоторое расстояние, опускалась на землю и поджидала меня.
Если во время охоты Машка и отплывала иногда в сторону, то сразу же по моему зову возвращалась на прежнее место. Но два года тому назад произошел такой случай.
Осенью я сидел с Машкой у озера. На ее призывные крики никто не появлялся. Тогда я решил переменить место охоты и стал подплывать к уточке, чтобы забрать ее с собой. Обычно это происходило так: подплыву к ней, она сразу же фр-р и — в лодку.
На этот же раз моя утка, видимо, еще не накупалась вволю. Я манил ее, пытался поймать, гонялся целый час, а под конец так обозлился, что сгоряча схватился за ружье и выстрелил. Машка нырнула и как провалилась.
Подъехав к тому месту, где была уточка, я ее не нашел. Прислушался, не бьется ли где раненая, но кругом было тихо. Тогда в груди у меня больно защемило: я понял, что допустил непоправимую ошибку. Мне было жаль до слез Машку, и никакая охота уже больше не шла мне на ум. Покричал, покричал я свою уточку, не услышав ответа, печальный и расстроенный, поехал домой.
Прошло две недели. Вода в камышах уже застыла.
Раз, возвращаясь с охоты, иду я по берегу одного озера и тихо напеваю.
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой…
И вдруг до моего слуха доносится знакомый утиный крик. «Что это? — я остановился. — Неужели это Машкин голос? Ведь я ее застрелил».
— Машка, Машка!.. Машенька!.. — позвал я.
Из камышей снова раздался веселый, так хорошо знакомый мне, утиный крик. От неожиданной радости у меня перехватило дыхание. Сердце забилось учащенно, и я еще раз крикнул:
— Машенька!.. Машенька!..
По льду сквозь камыш, ковыляя с боку на бок, с трудом пробиралась ко мне моя уточка.
* * *
Вот и на этот раз Машка была моей верной помощницей. После удачной охоты можно было уже ехать домой, но селезни, как нарочно, все подлетали и подлетали.
Солнце уже давно закатилось. Вечернюю тишину нарушал только крик 'Машки.
Вдруг послышался легкий всплеск. Хотя было уже темно, но все же я увидел, что со стороны берега приближается к Машке какое-то большое темное пятно. Я выстрелил. Что-то громко булькнуло.
Подъехав к тому месту, откуда кругами расходилась вода, я стал шарить веслом. Вскоре мне удалось нащупать что-то мягкое. Зацепив багром таинственный предмет, я стал вытаскивать. Сначала показался хвост. «Неужели собака?»— подумал я. Когда же всплыло все туловище, стало ясно, что это была не собака, а старый волк. Ему, видимо, уже не раз удавалось лакомиться подранками…
Когда я рассказал этот случай знакомым охотникам, они пошутили:
— Где еще найдешь такую утку, чтобы не только селезней, но и волков подманивала? Ну и Машка!..
Примечания
1
Подсадная утка иначе называется криковой. Посаженная на воду, она беспрерывно кричит, подманивая к себе селезней.
Михаил Лесной
Мои встречи
МАШКА
Охотясь с подсадной[1], я никогда не привязывал свою уточку: оставлю ее у какой-нибудь грядки тростника, что погуще, а сам замаскируюсь в камыше и жду прилета.
Обычно на заре вода в озере очень спокойна и блестит, как зеркало. Лишь изредка на поверхность, играя, всплеснет рыба…
Тихо. Но вот вдалеке послышалось утиное кряканье. Моя Машка сразу же начинает охорашиваться. Ее ответный крик эхом разносится по окрестным камышам.
Вскоре начинают подлетать пернатые красавцы. Уточка же у меня умница и хорошо знает свои обязанности: слишком близко к себе селезня не подпускает. Поэтому мой выстрел всегда раздается после того, как серая красавица, удаляясь, увлекает за собой неосторожного ухажера. Селезень остается лежать на воде, а коварная Машка, не обращая на него больше внимания, продолжает зазывать новых селезней.
Знакомые охотники завидовали мне. Не раз они брали от Машки яйца и птенцов, но ни один из них не был похож на нее: одни были молчаливые, другие — пугливые.
Понятливости моей уточки все удивлялись. Когда я брал Машку на какое-нибудь отдаленное озеро, то никогда не сажал ее в корзину, а выносил за село и отпускал. Переваливаясь с боку на бок, утка бежала следом. Устав от ходьбы, Машка поднималась в воздух и, пролетев некоторое расстояние, опускалась на землю и поджидала меня.
Если во время охоты Машка и отплывала иногда в сторону, то сразу же по моему зову возвращалась на прежнее место. Но два года тому назад произошел такой случай.
Осенью я сидел с Машкой у озера. На ее призывные крики никто не появлялся. Тогда я решил переменить место охоты и стал подплывать к уточке, чтобы забрать ее с собой. Обычно это происходило так: подплыву к ней, она сразу же фр-р и — в лодку.
На этот же раз моя утка, видимо, еще не накупалась вволю. Я манил ее, пытался поймать, гонялся целый час, а под конец так обозлился, что сгоряча схватился за ружье и выстрелил. Машка нырнула и как провалилась.
Подъехав к тому месту, где была уточка, я ее не нашел. Прислушался, не бьется ли где раненая, но кругом было тихо. Тогда в груди у меня больно защемило: я понял, что допустил непоправимую ошибку. Мне было жаль до слез Машку, и никакая охота уже больше не шла мне на ум. Покричал, покричал я свою уточку, не услышав ответа, печальный и расстроенный, поехал домой.
Прошло две недели. Вода в камышах уже застыла.
Раз, возвращаясь с охоты, иду я по берегу одного озера и тихо напеваю.
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой…
И вдруг до моего слуха доносится знакомый утиный крик. «Что это? — я остановился. — Неужели это Машкин голос? Ведь я ее застрелил».
— Машка, Машка!.. Машенька!.. — позвал я.
Из камышей снова раздался веселый, так хорошо знакомый мне, утиный крик. От неожиданной радости у меня перехватило дыхание. Сердце забилось учащенно, и я еще раз крикнул:
— Машенька!.. Машенька!..
По льду сквозь камыш, ковыляя с боку на бок, с трудом пробиралась ко мне моя уточка.
* * *
Вот и на этот раз Машка была моей верной помощницей. После удачной охоты можно было уже ехать домой, но селезни, как нарочно, все подлетали и подлетали.
Солнце уже давно закатилось. Вечернюю тишину нарушал только крик 'Машки.
Вдруг послышался легкий всплеск. Хотя было уже темно, но все же я увидел, что со стороны берега приближается к Машке какое-то большое темное пятно. Я выстрелил. Что-то громко булькнуло.
Подъехав к тому месту, откуда кругами расходилась вода, я стал шарить веслом. Вскоре мне удалось нащупать что-то мягкое. Зацепив багром таинственный предмет, я стал вытаскивать. Сначала показался хвост. «Неужели собака?»— подумал я. Когда же всплыло все туловище, стало ясно, что это была не собака, а старый волк. Ему, видимо, уже не раз удавалось лакомиться подранками…
Когда я рассказал этот случай знакомым охотникам, они пошутили:
— Где еще найдешь такую утку, чтобы не только селезней, но и волков подманивала? Ну и Машка!..
Примечания
1
Подсадная утка иначе называется криковой. Посаженная на воду, она беспрерывно кричит, подманивая к себе селезней.