Михаил Лесной
ВЕСЕННИЕ ГОЛОСА
ПОДАРОК
В передней раздался звонок. Сестренка побежала к двери и через несколько минут вернулась с пачкой газет, журналов и писем. Среди них было извещение о посылке на мое имя.
Я не мог представить, от кого она, и совсем растерялся, когда на почтовом бланке прочитал: «Индия, Калькутта». Ничего более невероятного нельзя было придумать.
— Это недоразумение! — решила мать.
Не медля ни минуты, я помчался на почту. Там выяснилось, что никакой ошибки нет, и мне (Вручили небольшой ящичек, такой легонький, Что он казался пустым.
Крышка посылки была разделена чертой пополам: слева— адрес на английском языке, справа — на русском. Английского я не понимал, прочитав же обратный адрес по-русски, узнал, что посылка отправлена сэром Джоном Пакстоном. Тут я окончательно растерялся.
Мама тоже ничего не могла объяснить.
— Подожди вскоывать до прихода отца, — сказала она, — пускай он решает.
Я отложил ящичек в сторону, и снова стал ломать голову, силясь отгадать, кто такой сэр Джон Пакстон и что он прислал мне. В конце концов я решил, что на моем месте был бы бессилен даже Шерлок Холмс.
Вечером отец внимательно осмотрел посылку, несколько раз перечитал адрес и, в недоумении пожав плечами, сказал:
— Не представляю, что за Джон Пакстон!..
Ящичек открыли. В мелкой упругой стружке лежал ком ваты. Внутри его оказалась игрушка — белое, точно фарфоровое, яйцо, напоминавшее гусиное, только покрупнее. Больше в ящике ничего не было — ни письма, ни записки. Это обстоятельство делало посылку еще более таинственной.
Несколько дней мы жили под впечатлением странного подарка. Но в конце концов все надоедает. Надоело и >нам делать догадки о неизвестном Джоне Пакстоне, и история с посылкой стала забываться. Яйцо же, как красивую безделушку, я положил на карниз кафельной печи. Хотя она и отапливалась, но яйцо не восковое, не растает.
Через месяц отец получил от своего брата — дяди Вани — письмо, в котором, между прочим, сообщалось, что сын его, мой двоюродный брат Валерка, закончил мореходное училище и сейчас находится в дальнем плавании. Валерка написал дяде Ване, что из индийского порта Калькутта послал мне маленький подарок, всю прелесть которого я вполне оценю только через некоторое время.
Теперь нам стало все понятно: посылка — очередное чудачество Валерки. Он мастер был на всевозможные проделки. И как это я не догадался, что таинственное яйцо от него!
Неясным осталось только, что прислано: фарфоровая игрушка или настоящее яйцо какой-то крупной птицы.
Ну уж если от Валерки, — сказал отец, — то надо ждать продолжения «истории»!..
* * *
Солнечное майское утро. В раскрытые окна врывается запах цветущих яблонь. Заливаются скворцы Я сижу в своей комнате и читаю книгу. Вдруг из кухни доносится голос матери:
Петя, кто это пищит? Посмотри-ка, не забрался ли чужой котенок.
Я прислушался: звук странный. И никак нельзя было определить, откуда он исходил. Я заглянул под кровать, за диван, под этажерку. Котенка нигде не видно, а писк не умолкал. Продолжая поиски, я подошел к печке и… о ужас! — пищало фарфоровое яйцо. Оно издавало громкие звуки, похожие на икоту, Временами «икота» затихала, но стоило только постучать по яйцу или встряхнуть его, как оно снова начинало пищать.
Прибежала мать, сестренка. Мы с любопытством и некоторым страхом смотрели на яйцо. Опять новое беспокойство!
— Я говорил, что история с посылкой еще не закончилась. Так оно и есть!.. — недовольно заметил подошедший отец.
Странный писк продолжался три дня. На четвертый неожиданно раздался сухой треск, и толстая известковая скорлупа яйца лучеобразно потрескалась, как трескается при ударе стекло. Яйцо положили на стол.
— Проклевывается какйя-то птица… Вдруг страус?!. Вот интересно!.. — вырвалось у меня.
— Какие же страусы в Индии, — возразил отец.
Прошло некоторое время, и вдруг из отверстия в скорлупе,
вместо птичьего клюва, начало вылезать чье-то… тупое рыло. Я даже попятился. Затем все же решил помочь «птенчику» и стал расширять отверстие, проламывая пальцем края скорлупы. Высунувшееся из яйца рыло огрызнулось и укусило меня за палец. Я отдернул руку… по полу побежал освободившийся от скорлупы малюсенький крокодиленок, похожий на крупную ящерицу.
Так разгадалась загадка: яйцо оказалось крокодильим. Самка этого животного обычно откладывает яйца в теплый песок, и через два месяца выходят детеныши. У нас же роль инкубатора сыграла печь, на карнизе которой лежало яйцо.
Новорожденный оказался очень вертким и бегал с необычайной прытью. Я с трудом поймал его. На семейном совете мы решили посадить крокодил енка в фанерный ящик, на дно которого поставили таз с водой.
В честь Валерки — Джона Пакстона я назвал новорожденного Джоном. Он был серо-буроватого цвета, с темными поперечными полосками на спине, с зелеными глазами. В длину достигал тридцати сантиметров.
Первое время Джон питался рубленым мясом, а потом стал есть рыбу, лягушек, ящериц, моллюсков… Он был очень прожорлив, и мне немало приходилось потрудиться, чтобы обеспечить его кормом. А Джон набьет живот, раздуется и лежит неподвижно, точно это не живое существо, а чучело. Иногда я даже трогал его палочкой, чтобы убедиться, жив ли он.
Теперь голос крокодил енка уже не походил на писк, а напоминал кваканье лягушки, только звучал несколько громче Крик обычно повторялся подряд раз шесть — семь, затем насту пал перерыв.
Джон был большим злюкой: хватал за пальцы, когда его брали. Рассердившись, часто квакал, пыхтел и фыркал, особенно, если был голоден, или когда его дразнили, приподнимая за хвост. Несколько попривыкнув, крокодиленок перестал кусаться. Его можно было даже погладить. Прошло еще некоторое время, и я приучил его приходить на зов: протяну ему на палочке кусочек мяса и маню: Джон, Джон!..
Крокодиленок очень любил греться на солнце, лежа на песке. Он обычно полудремал, но при малейшей опасности сразу бросался в воду.
Все лето Джон прожил в саду. На солнечной площадке я врыл в землю стиральное корыто и наполнил его водой. Вокруг насыпал толстый слой песку, площадку же обнес дощатой изгородью.
Но моя изгородь вскоре меня подвела. Прихожу раз утром, чтобы покормить крокодиленка, а его и след простыл: отыскал в стенке щель, раздвинул доски и ушел. Его исчезновение меня перепугало: ведь Джон мог натворить бед.
Стал разыскивать беглеца. По следам на песке я определил направление, в каком он пошел. Поседевшая от росы трава тоже оставляла темную полоску, которая вывела меня из сада на грязную от недавнего дождя дорогу. По отпечаткам ног Джона я узнал, что он пересек ее и направился к небольшому пруду, поросшему по берегам осокой и тальником. Запах воды он, видимо, учуял издали.
Я спрятался за кустом на берегу пруда и стал подманивать Джона: квакать по-лягушачьи. Прошло минут десять, — смотрю: из воды высовывается знакомое рыло. Крокодиленок вышел на берег, отряхнулся, огляделся и тихо направился к кусту, на которым я сидел. Я угостил его мясом, посадил в ведро и отнес обратно в сад.
С наступлением холодов Джон перебрался на кухню, за теплую печку, в свое корыто, окруженное проволочной сеткой, Только с питанием стало труднее. Но меня выручали ребята: они приносили разные кухонные отбросы — мясные обрезки, птичьи потроха, мелкую рыбешку.
К концу первого года крокодиленок прибавился в длину на пятнадцать сантиметров. Из почтения к его внушительной внешности, я стал называть его сэром Джоном Пакстоном. Теперь уже приходилось считаться с его настроением, учитывать, не голоден ли он, расположен ли к «приему посетителей». Его длинные челюсти были вооружены острыми, как иглы, шестьюдесятью восемью зубами. Вполне ручным он так и не сделался. И у меня не раз возникала мысль: долго ли еще может продолжаться моя дружба с Джоном? Отец тоже предупреждал:
— Твою игру с Джоном пора кончить. Крокодилы очень опасны…
Я решил отдать крокодиленка в живой уголок средней школы. Захватил с собой ведро с Джоном: пусть, думаю, посмотрят, может, и понравится. Ребята, как и следовало ожидать, сразу загудели, точно потревоженные шмели, и вырвали У меня из рук ведро. Но учителя восторга не проявили.
— С полгода мы, может, и продержим твоего Джона, — сказал учитель биологии, — а что будем делать с ним потом? Да и сейчас он уже может натворить бед!..
Я отправился в краеведческий музей. Его заведующий также не выразил радости от моего предложения.
— Музей областной, — сказал он, — крокодилы в наших местах не водятся, поэтому не интересуют!..
Я растерялся. Что делать? К счастью, в наш город вскоре приехал зверинец: тигры, львы, удавы…
Пошел к Директору.
— Есть у меня крокодиленок, — говорю ему. — Не возьмете ли?
— У вас… крокодил?!.. Откуда?..
Я рассказал все, как было. Лицо директора расплылось в сочувственной улыбке. Глаза смеялись…
— Сколько же вы хотите за него? — спросил он.
— Ничего не хочу, только возьмите… Пожалуйста! — умоляюще пробормотал я.
— Ну как же так? Неудобно… Ведь он что-то стоит!..
— Нет, ничего не стоит… Ничего не надо… Только не убивайте!..
— Зачем убивать? Мы животных не убиваем!..
Директор поблагодарил за подарок и обещал прислать за крокодилом человека. Но когда я вернулся домой, у меня возникло сомнение: вдруг директор раздумает? И я сам отнес Джона в зверинец.
Домой возвращался, присвистывая и приплясывая. Я радовался, что избавился, наконец, от Валеркина подарка и что мой Джон останется жив.
Михаил Лесной
ВЕСЕННИЕ ГОЛОСА
ПОДАРОК
В передней раздался звонок. Сестренка побежала к двери и через несколько минут вернулась с пачкой газет, журналов и писем. Среди них было извещение о посылке на мое имя.
Я не мог представить, от кого она, и совсем растерялся, когда на почтовом бланке прочитал: «Индия, Калькутта». Ничего более невероятного нельзя было придумать.
— Это недоразумение! — решила мать.
Не медля ни минуты, я помчался на почту. Там выяснилось, что никакой ошибки нет, и мне (Вручили небольшой ящичек, такой легонький, Что он казался пустым.
Крышка посылки была разделена чертой пополам: слева— адрес на английском языке, справа — на русском. Английского я не понимал, прочитав же обратный адрес по-русски, узнал, что посылка отправлена сэром Джоном Пакстоном. Тут я окончательно растерялся.
Мама тоже ничего не могла объяснить.
— Подожди вскоывать до прихода отца, — сказала она, — пускай он решает.
Я отложил ящичек в сторону, и снова стал ломать голову, силясь отгадать, кто такой сэр Джон Пакстон и что он прислал мне. В конце концов я решил, что на моем месте был бы бессилен даже Шерлок Холмс.
Вечером отец внимательно осмотрел посылку, несколько раз перечитал адрес и, в недоумении пожав плечами, сказал:
— Не представляю, что за Джон Пакстон!..
Ящичек открыли. В мелкой упругой стружке лежал ком ваты. Внутри его оказалась игрушка — белое, точно фарфоровое, яйцо, напоминавшее гусиное, только покрупнее. Больше в ящике ничего не было — ни письма, ни записки. Это обстоятельство делало посылку еще более таинственной.
Несколько дней мы жили под впечатлением странного подарка. Но в конце концов все надоедает. Надоело и >нам делать догадки о неизвестном Джоне Пакстоне, и история с посылкой стала забываться. Яйцо же, как красивую безделушку, я положил на карниз кафельной печи. Хотя она и отапливалась, но яйцо не восковое, не растает.
Через месяц отец получил от своего брата — дяди Вани — письмо, в котором, между прочим, сообщалось, что сын его, мой двоюродный брат Валерка, закончил мореходное училище и сейчас находится в дальнем плавании. Валерка написал дяде Ване, что из индийского порта Калькутта послал мне маленький подарок, всю прелесть которого я вполне оценю только через некоторое время.
Теперь нам стало все понятно: посылка — очередное чудачество Валерки. Он мастер был на всевозможные проделки. И как это я не догадался, что таинственное яйцо от него!
Неясным осталось только, что прислано: фарфоровая игрушка или настоящее яйцо какой-то крупной птицы.
Ну уж если от Валерки, — сказал отец, — то надо ждать продолжения «истории»!..
* * *
Солнечное майское утро. В раскрытые окна врывается запах цветущих яблонь. Заливаются скворцы Я сижу в своей комнате и читаю книгу. Вдруг из кухни доносится голос матери:
Петя, кто это пищит? Посмотри-ка, не забрался ли чужой котенок.
Я прислушался: звук странный. И никак нельзя было определить, откуда он исходил. Я заглянул под кровать, за диван, под этажерку. Котенка нигде не видно, а писк не умолкал. Продолжая поиски, я подошел к печке и… о ужас! — пищало фарфоровое яйцо. Оно издавало громкие звуки, похожие на икоту, Временами «икота» затихала, но стоило только постучать по яйцу или встряхнуть его, как оно снова начинало пищать.
Прибежала мать, сестренка. Мы с любопытством и некоторым страхом смотрели на яйцо. Опять новое беспокойство!
— Я говорил, что история с посылкой еще не закончилась. Так оно и есть!.. — недовольно заметил подошедший отец.
Странный писк продолжался три дня. На четвертый неожиданно раздался сухой треск, и толстая известковая скорлупа яйца лучеобразно потрескалась, как трескается при ударе стекло. Яйцо положили на стол.
— Проклевывается какйя-то птица… Вдруг страус?!. Вот интересно!.. — вырвалось у меня.
— Какие же страусы в Индии, — возразил отец.
Прошло некоторое время, и вдруг из отверстия в скорлупе,
вместо птичьего клюва, начало вылезать чье-то… тупое рыло. Я даже попятился. Затем все же решил помочь «птенчику» и стал расширять отверстие, проламывая пальцем края скорлупы. Высунувшееся из яйца рыло огрызнулось и укусило меня за палец. Я отдернул руку… по полу побежал освободившийся от скорлупы малюсенький крокодиленок, похожий на крупную ящерицу.
Так разгадалась загадка: яйцо оказалось крокодильим. Самка этого животного обычно откладывает яйца в теплый песок, и через два месяца выходят детеныши. У нас же роль инкубатора сыграла печь, на карнизе которой лежало яйцо.
Новорожденный оказался очень вертким и бегал с необычайной прытью. Я с трудом поймал его. На семейном совете мы решили посадить крокодил енка в фанерный ящик, на дно которого поставили таз с водой.
В честь Валерки — Джона Пакстона я назвал новорожденного Джоном. Он был серо-буроватого цвета, с темными поперечными полосками на спине, с зелеными глазами. В длину достигал тридцати сантиметров.
Первое время Джон питался рубленым мясом, а потом стал есть рыбу, лягушек, ящериц, моллюсков… Он был очень прожорлив, и мне немало приходилось потрудиться, чтобы обеспечить его кормом. А Джон набьет живот, раздуется и лежит неподвижно, точно это не живое существо, а чучело. Иногда я даже трогал его палочкой, чтобы убедиться, жив ли он.
Теперь голос крокодил енка уже не походил на писк, а напоминал кваканье лягушки, только звучал несколько громче Крик обычно повторялся подряд раз шесть — семь, затем насту пал перерыв.
Джон был большим злюкой: хватал за пальцы, когда его брали. Рассердившись, часто квакал, пыхтел и фыркал, особенно, если был голоден, или когда его дразнили, приподнимая за хвост. Несколько попривыкнув, крокодиленок перестал кусаться. Его можно было даже погладить. Прошло еще некоторое время, и я приучил его приходить на зов: протяну ему на палочке кусочек мяса и маню: Джон, Джон!..
Крокодиленок очень любил греться на солнце, лежа на песке. Он обычно полудремал, но при малейшей опасности сразу бросался в воду.
Все лето Джон прожил в саду. На солнечной площадке я врыл в землю стиральное корыто и наполнил его водой. Вокруг насыпал толстый слой песку, площадку же обнес дощатой изгородью.
Но моя изгородь вскоре меня подвела. Прихожу раз утром, чтобы покормить крокодиленка, а его и след простыл: отыскал в стенке щель, раздвинул доски и ушел. Его исчезновение меня перепугало: ведь Джон мог натворить бед.
Стал разыскивать беглеца. По следам на песке я определил направление, в каком он пошел. Поседевшая от росы трава тоже оставляла темную полоску, которая вывела меня из сада на грязную от недавнего дождя дорогу. По отпечаткам ног Джона я узнал, что он пересек ее и направился к небольшому пруду, поросшему по берегам осокой и тальником. Запах воды он, видимо, учуял издали.
Я спрятался за кустом на берегу пруда и стал подманивать Джона: квакать по-лягушачьи. Прошло минут десять, — смотрю: из воды высовывается знакомое рыло. Крокодиленок вышел на берег, отряхнулся, огляделся и тихо направился к кусту, на которым я сидел. Я угостил его мясом, посадил в ведро и отнес обратно в сад.
С наступлением холодов Джон перебрался на кухню, за теплую печку, в свое корыто, окруженное проволочной сеткой, Только с питанием стало труднее. Но меня выручали ребята: они приносили разные кухонные отбросы — мясные обрезки, птичьи потроха, мелкую рыбешку.
К концу первого года крокодиленок прибавился в длину на пятнадцать сантиметров. Из почтения к его внушительной внешности, я стал называть его сэром Джоном Пакстоном. Теперь уже приходилось считаться с его настроением, учитывать, не голоден ли он, расположен ли к «приему посетителей». Его длинные челюсти были вооружены острыми, как иглы, шестьюдесятью восемью зубами. Вполне ручным он так и не сделался. И у меня не раз возникала мысль: долго ли еще может продолжаться моя дружба с Джоном? Отец тоже предупреждал:
— Твою игру с Джоном пора кончить. Крокодилы очень опасны…
Я решил отдать крокодиленка в живой уголок средней школы. Захватил с собой ведро с Джоном: пусть, думаю, посмотрят, может, и понравится. Ребята, как и следовало ожидать, сразу загудели, точно потревоженные шмели, и вырвали У меня из рук ведро. Но учителя восторга не проявили.
— С полгода мы, может, и продержим твоего Джона, — сказал учитель биологии, — а что будем делать с ним потом? Да и сейчас он уже может натворить бед!..
Я отправился в краеведческий музей. Его заведующий также не выразил радости от моего предложения.
— Музей областной, — сказал он, — крокодилы в наших местах не водятся, поэтому не интересуют!..
Я растерялся. Что делать? К счастью, в наш город вскоре приехал зверинец: тигры, львы, удавы…
Пошел к Директору.
— Есть у меня крокодиленок, — говорю ему. — Не возьмете ли?
— У вас… крокодил?!.. Откуда?..
Я рассказал все, как было. Лицо директора расплылось в сочувственной улыбке. Глаза смеялись…
— Сколько же вы хотите за него? — спросил он.
— Ничего не хочу, только возьмите… Пожалуйста! — умоляюще пробормотал я.
— Ну как же так? Неудобно… Ведь он что-то стоит!..
— Нет, ничего не стоит… Ничего не надо… Только не убивайте!..
— Зачем убивать? Мы животных не убиваем!..
Директор поблагодарил за подарок и обещал прислать за крокодилом человека. Но когда я вернулся домой, у меня возникло сомнение: вдруг директор раздумает? И я сам отнес Джона в зверинец.
Домой возвращался, присвистывая и приплясывая. Я радовался, что избавился, наконец, от Валеркина подарка и что мой Джон останется жив.