Михаил Лесной
Андрейкины тропки
ОРЕШКИ
Летом я не раз видел в лесу на старой дуплистой берёзе белку. Хорошенькая, с рыжей шёрсткой, она ловко прыгала по деревьям: расставит широко лапки, вытянет, распушит хвост и, кажется, будто летит по воздуху.
Я стоял не шевелясь, и зверёк переставал замечать меня.
Забавно она ела: сядет на задние лапки, в передних держит шишку и, посматривая по сторонам, вылущивает семена. Я так и звал её — моя белочка.
Наступила зима.
Морозным утром я отправился на лыжах в лес. Хорошо бежать по мягкому снегу! Кругом разные следы. Некоторые я узнаю: крестиками — птичьи, а маленькие, в виде точек, — мышиные. А вот след покрупней. Какой-то странный: два отпечатка от широко расставленных лапок, а позади — два других, поменьше. „Интересно, чьи это следы?
Они привели меня к старой дуплистой берёзе, где летом жила знакомая мне белка. „Не живёт ли она здесь и теперь?"
Я постучал по стволу палкой — из дупла тотчас выскочил небольшой зверёк в красивой шубке пепельного цвета. Это же моя белочка, только летом она была рыженькой. А теперь её не заметишь сразу — она сливается с ветвями, покрытыми снегом.
С берёзы белка прыгнула на соседнюю ёлку и скрылась...
„Интересно, что у неё там в дупле?"
Я отвязал лыжи и стал карабкаться на берёзу. Раза два сползал, ободрал нос, но всё же добрался до первого сука.
Дальше дело пошло легче, и вот я уже возле дупла. Запускаю в него руку: мелкий мусор и что-то твёрдое, кругленькое. Вытаскиваю. На ладони — семена растений, орехи, жёлуди, сухой грибок... Всё, кроме орехов, выбросил. Запустил руку ещё раз. Ой, сколько орехов! Крупные, отборные, орешек к орешку. Я набил ими полные карманы, спустился на землю и, весело посвистывая, побежал домой.
Пришёл и стал важно выкладывать на стол орехи, свысока поглядывая на подбежавшую сестрёнку. Смотри, мол, сколько принёс! Катя удивлённо спросила:
— Где ты столько орехов взял?
— В лесу. Это тебе белочка прислала.
— И много у неё там орешков?
— Всё здесь, ничего не осталось.
— А как же белочка? — вытаращила в недоумении глазёнки сестра. — Что же она будет кушать?
— Она... у неё...
Я покраснел до ушей и замолчал, опустив голову. Гордость и важность мигом исчезли. Я виновато посмотрел на маленькую сестрёнку и в этот момент поймал укоризненный взгляд матери. Только сейчас понял я, что обидел белочку, — отнял сделанные ею запасы на зиму, и теперь она могла погибнуть от голода.
Когда мама и сестрёнка вышли из комнаты, я тихонько, как воришка, собрал поскорей со стола орехи и отнёс их обратно в дупло.