Михаил Лесной
 Андрейкины тропки


МУРКА


— Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. — истошно кричала наша Мурка.
— Что случилось? —я побежал на крик. Оказывается, Мурка слизала сметану с крынки, а мама её за это веником... С испугу кошка куда-то убе­жала.
Но не прошло и трёх минут, как из сада долетело знакомое: „Мя-а! Мя-а-а! Мя-а!“ — то был голос нашей Мурки. Кто её там обидел?.. Крик был не сплошной, как в комнате, а с перерывами: крикнет и стихнет. Затем снова:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
„Не застряла ли Мурка между сучьями?“ Я пошёл в сад. Осмотрел деревья, но кошки нигде не увидел. Вернулся домой. А из сада опять:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. 
Снова пошёл искать в листве кошку и опять не на­шёл. Впрочем, и мяуканье прекратилось. Слышался только негромкий мелодичный свист какой-то птицы. Может, Муркин голос мне просто почудился — я вер­нулся домой. Но тут, как бы в насмешку, снова:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
Я опять бросился к дереву и... вдруг увидел Мурку на скамеечке возле дома. Лежит себе спокойно, греется на солнышке.
Что за чепуха? Может, это другая кошка забралась на дерево и кричит? Я искал свою, беленькую, а если серая — не сразу и заметишь. В это время с верхушки дерева послышался приятный, нежный свист, напоми­навший флейту. На этот раз я увидел на берёзе и са­мую певицу — красивую жёлтую птицу побольше скворца. Она повторила свою песенку — переливчатый свист — три раза. И вдруг оттуда же, сверху, раздалось дикое:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
Я замер от удивления: оказывается, это тоже было пение моей новой знакомой — золотой птицы. Значит, её голос я всё время принимал за крик Мурки.
Так я впервые познакомился с иволгой.