Сборник рассказов М. Лесного (Зверева) «Андрейкины тропки» познакомит маленьких читателей с пестрой и разноголосой жизнью обитателей озер, лесов и полей.
Для детей младшего и среднее школьного возраста.

Михаил Лесной
 Андрейкины тропки


ПАПИН БАРОМЕТР


Мы с сестрёнкой собрались по ягоды. Ярко светило солнце. На чистом небе кое-где плавали белые курча­вые облака. В зелени листвы на разные лады пели и щебетали пичужки. В воздухе носились за мошками ласточки. Они летали так низко, что почти задевали нас крыльями, когда проносились мимо.
— Куда собрались? — спросил отец, видя нас с кошёлками. — По ягоды?.. Вымокнете, дождь будет!..
— Такая чудесная погода и вдруг —дождь!.. — не поверили мы. — Ведь барометр наш испорчен. А как же без него папа может узнать, будет ли дождь?!
Ягод было много. Кошёлки наши быстро наполня­лись. Мы увлеклись и не заметили, как всё вокруг изменилось.
 — Андрейка, смотри, какая тучища! — с тревогой воскликнула Катя. — Сейчас дождь польёт!
Я посмотрел на небо и увидел тёмную тучу. Всё кругом помрачнело. Мы бросились бежать домой, но по пыльной дороге уже забарабанили крупные капли дождя. Всё чаще и сильней сыпалась их дробь.
Домой мы вернулись все мокрые. Вид у нас был жалкий. Хорошо ещё, что дождь тёплый.
— Ну, мокрые цыплята, верно показывает мой ба­рометр? Убедились? — встретил нас на крыльце папа.
— Как ты узнал? Скажи! — пристали мы к нему. — Что у тебя за барометр?
— Ну что ж, придётся открыть вам секрет... Баро­метр мой — ласточки!..
— Ласточки?!
— Да, да. Они самые! Вы, вероятно, заметили, как низко, почти над самой землёй, летали они? Так всегда бывает перед дождём. Ласточки питаются насекомыми, а те перед дождём, когда воздух влажнеет, спуска­ются вниз. Гоняясь за насекомыми, снижаются и ласточки. Поняли?! А теперь — марш переодеваться! Ещё просту­дитесь!



КУЛЬКА

Я бежал по садовой до­рожке и чуть не наступил на жабу. Она медленно пере­двигала своё неуклюжее бо­родавчатое тело, покрытое слизью. Я потрогал её пру­тиком— из бородавок вдруг начала выделяться какая-то белая жидкость. Мне стало так противно, что я взял обломок кирпича и со зло­бой ударил им отвратитель­ное животное.
— Что, Андрей, охотишь­ся?— услышал я за спиной голос отца. — Как тебе не стыдно?
— А чего тут стыдного? Посмотри, ведь противная она и жидкость какая-то...
— Жидкость не какая-нибудь, а для защиты от врагов. Это от тебя ей не­чем защититься. Да ей и не нужно было бы защищать­ся от тебя, если бы ты по­умнее был. Она хоть с виду и противная, но полезная...
— Полезная, говоришь? Вот ещё выдумал! — в за­пальчивости сказал я. Но про себя решил, надо про­верить, прав ли отец.
Через несколько дней я собирал на огороде с ка­пусты червей и вдруг заметил на грядке жабу. Она двигалась между листьями. Куда она ползёт? Что будет делать?.. Я остановился. Перестала двигаться и жаба. Глаза её были устремлены на капустный листок, по ко­торому ползла зелёная гусеница. Жаба оставалась не­подвижной, затем что-то произошло, чего я не успел рассмотреть, и зелёный червячок исчез.
Я принёс жабу домой. Насыпал в широкий ящик сырой земли, положил туда несколько кусков дёрна, поставил воды и под широкими листьями в тёмном углу сделал норку. Туда я и посадил жабу.
— Ага! — сказал отец. — Теперь жаба уже не про­тивная? Только кормить её надо.
— А чем? — спросил я.
— Гусениц с капусты собирай и носи ей. И капу­ста цела будет, и жаба твоя довольна.
Назвал я жабу Кулькой. Первое время она дичилась и, когда я брал её в руки, выделяла белую жидкость. Затем привыкла: спокойно сидела у меня на коленях, вползала на подставленную ладонь и даже, как собака, шла на свист. За всё это она получала награду — какое-нибудь жабье лакомство.
Держать Кульку было легко, так как на пищу она не была разборчива. Брошу ей жука, дождевого чер­вяка, паука, слизня — всё съест, только бабочек почему-то не трогала. Раз я положил ей несколько мух. Кулька взяла только ту, что двигалась, а на кусочек мяса и внимания не обратила.
Есть Кулька могла беспрерывно. Знакомые ребята таскали для неё корм — всяких жучков, гусениц и всё-таки накормить её досыта не могли.
Интересно было смотреть, как Кулька ела. Непод­вижное, неживое — она не замечала. Когда же то, что положено перед ней, начинало двигаться, жаба слегка поворачивала голову направо и налево. Затем глаза её начинали сверкать, и она вдруг бросалась к добыче. Приблизится, остановится и пристально смотрит на неё. Я всё хотел рассмотреть, как она схватывает мушку или слизня, но так ни разу и не заметил. Только позднее узнал: жаба схватывает добычу, выбрасывая язык так быстро, что простым глазом заметить нельзя.
— Ну, как, Андрейка, ладишь с жабой? Не оби­жаешь её? — спросил как-то папа.
— Мы теперь друзья. Я для неё всех гусениц с нашего огорода перетаскал. И она знает меня. Посмотри!
Я тихонько посвистал, и Кулька поползла ко мне...
Был уже конец сентября. Жаба забралась в свою норку, а вход в неё плотно забила землёй. Я перенёс её домик в сарай, окутал его старым одеялом и зава­лил сверху сеном. Так жаба проспала зиму.
В апреле домик с Кулькой я вынес в сад. Сначала в ящике не было никаких признаков жизни. Но вскоре я услышал странные звуки, похожие на нежное блеяние. Я подошёл к домику и увидел вылезшую из норки Кульку: это была её первая весенняя песенка. Я вынул её из ящика и, прощаясь, протянул руку. Она забра­лась на ладонь. Теперь жаба уже не казалась мне про­тивной, как раньше: я знал, что рядом со мной был верный друг садов и огородов.


МУРКА


— Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. — истошно кричала наша Мурка.
— Что случилось? —я побежал на крик. Оказывается, Мурка слизала сметану с крынки, а мама её за это веником... С испугу кошка куда-то убе­жала.
Но не прошло и трёх минут, как из сада долетело знакомое: „Мя-а! Мя-а-а! Мя-а!“ — то был голос нашей Мурки. Кто её там обидел?.. Крик был не сплошной, как в комнате, а с перерывами: крикнет и стихнет. Затем снова:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
„Не застряла ли Мурка между сучьями?“ Я пошёл в сад. Осмотрел деревья, но кошки нигде не увидел. Вернулся домой. А из сада опять:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!.. 
Снова пошёл искать в листве кошку и опять не на­шёл. Впрочем, и мяуканье прекратилось. Слышался только негромкий мелодичный свист какой-то птицы. Может, Муркин голос мне просто почудился — я вер­нулся домой. Но тут, как бы в насмешку, снова:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
Я опять бросился к дереву и... вдруг увидел Мурку на скамеечке возле дома. Лежит себе спокойно, греется на солнышке.
Что за чепуха? Может, это другая кошка забралась на дерево и кричит? Я искал свою, беленькую, а если серая — не сразу и заметишь. В это время с верхушки дерева послышался приятный, нежный свист, напоми­навший флейту. На этот раз я увидел на берёзе и са­мую певицу — красивую жёлтую птицу побольше скворца. Она повторила свою песенку — переливчатый свист — три раза. И вдруг оттуда же, сверху, раздалось дикое:
— Мя-а-а!.. Мя-а-а!..
Я замер от удивления: оказывается, это тоже было пение моей новой знакомой — золотой птицы. Значит, её голос я всё время принимал за крик Мурки.
Так я впервые познакомился с иволгой.


ДОМИК-НЕВИДИМКА


Я сидел дома и старался разгадать „загадочную картинку". Пять мальчиков идут удить рыбу, а на рисунке только один, где остальные? Я уже нашёл трёх рыболовов, когда у раскрытого окна раздался голос Павки:
— Андрейка, ты что делаешь? Пойдём в лес!
— Некогда, картинки разгадываю!
— И охота тебе пустяками заниматься?! Идём, по­кажу настоящую „загадочную картинку"!
Павка повёл меня за деревню, где среди хлебных полей раскинулся небольшой перелесок.
Мы вошли в рощицу.
— Вот на этом дереве, — сказал Павка, подведя меня к старой сосне, — зяблик свил гнездо. Оно невы­соко, три твоих роста, не больше, совсем на виду. Где оно? Найди.
Я несколько раз обошёл дерево, всматривался в каждую веточку, но ничего не нашёл. На стволе вид­нелись только серые клочья лишайников. Наконец Пав­ка сжалился надо мной: он взял прутик и показал им место на стволе, откуда шёл большой сук.
— Ищи здесь, в этом кармашке!
И снова, кроме крупного серого нароста лишайни­ка, какие часто встречаются на старых деревьях, я ни­чего не заметил.
— Так и знал, что морочишь мне голову!.. Ника­кого гнезда здесь нет! — рассердился я.
Павка насмешливо посмотрел на меня:
— Это тебе не в журнале картинки разгадывать! Полезай на дерево, загляни в этот кармашек сверху!
Я полез по стволу, ухватился за сук, подтянулся на руках и сел на него верхом. Смотрю сверху и гла­зам не верю: то, что я принял за большой лишайник, оказалось гнездом. В нём лежали яички. Вот забав­но: заглянешь сверху — гнездо, посмотришь снизу или со стороны — нет его. Да, такую „загадочную картин­ку" не сразу разгадаешь. Чтоб спрятать своё гнездо, хитрый зяблик сделал его из зелёного мха, травинок и облицевал снаружи серыми лишайниками, которых так много на деревьях. Вот и получился домик-невидимка.




ГУЛЯ

Я шёл по лесу.
Шарик с деловым видом принюхивался к следам. По запаху он узнавал, какие зверюшки пробегали здесь, кто затаился в траве. Пёс то убегал от меня, то снова появлялся. Наконец исчез на­долго и не возвращался да­же на мой зов. Я стал уже беспокоиться, как вдруг не­подалёку послышался серди­тый лай и донёсся шум воз­ни. Собачонка теперь не лаяла, а хрипела, задыхаясь от злобы.
Я подбежал к ней: в траве прыгал маленький ры­жеватый зверёк с длинным тонким тельцем. Шарик на­брасывался на него, пытался схватить, но всякий раз от­скакивал как ужаленный. Зверёк со змеевидным тель­цем храбро наступал на со­баку, издавая звук, похожий на треск сухих лучинок. На морде Шарика показались капельки крови. Зверёк тоже был ранен, но про­должал нападать, хотя про­тивник был во много раз сильней его. Наконец я схватил пса за ошейник и оттянул в сторону. Зверёк мигом юркнул в норку под пень.
Недели через две, собирая в лесу ягоды, я заблу­дился. Было жарко, хотелось пить, но, как нарочно, нигде не попадалось ручейка. Неожиданно на опушке леса я увидел небольшой домик и направился к нему. Постучался в дверь.
— Войдите! — услышал я женский голос.
Я вошёл. За мной проскочил в комнату и Шарик. Но вдруг он зарычал, ощетинился, поджал хвост и вы­скочил в сени. Я с недоумением огляделся: из-под ку­хонного шкафа выглядывал маленький рыжеватый зве­рёк с длинным тонким тельцем. Это был недавний враг моего пёсика.
— Вот какая гроза живёт у нас!—смеясь, сказала хозяйка.— Проходи, садись. Не бойся! Это лас­ка, Колин приёмыш. А вот и он!
В комнату вошёл мальчик.
— Как ты приручил такую злючку? — спросил я его.
— Она выросла у нас, потому и ручная. В прошлом году наша со­бака вырыла в кустах ласочье гнез­до. Трёх ещё слепых ласочат я подложил к только что родившимся котятам.
Я не поверил:
— Ну, разве даст ласка взять детей?! Мы с Шариком однажды встретили её, так собака чуть без глаз не осталась!
— У них матери не было. Вид­но, какая-то хищная птица убила её и у норы бросила — то ли унести не смогла, то ли мы ей помешали... Кошка и стала кормить ласочат, но выжила только одна Гуля. Гуля! Пойди сюда!
— Её Гулей зовут?
— Да, — засмеялся Коля. — В школе у нас есть девочка Гуля. Та­кая любопытная, всюду нос суёт. И наша Гуля такая же. Стоит дверью скрипнуть, как она сразу высунет из-под печки нос: что, мол, случи­лось? Кто пришёл?
В это время хозяйка открыла зачем-то сундук, и, действительно, Гуля тут как тут. Забралась на край его и заглядывает внутрь: нет ли чего интересного?
Когда стали накрывать на стол, Гуля сразу же забралась на стул. Сидит и смотрит, нельзя ли чем по­живиться. Ей бросили кусочек мяса, и она быстро утащила его под кро­вать.
— Недавно Гуля убежала из дому, — рассказывал Коля. — Мы уж думали, что больше не вернётся. Но утром глядим — бежит с полёвкой. После этого она стала часто уходить на охоту и каждый раз что-либо приносила: то молодого суслика, то крысу, то хомячонка... Она полезная. Всяких грызунов уничтожает, кото­рые вредят полям и садам. И в доме мышей совсем не стало. Очень по­лезная!
— Только ночью иногда спать мешает, — пожаловалась мать, —ла­зает по столам, шкафам... Недавно сорвалась и упала в бак с водой. Думали, что утонет, она же плавает себе, как рыба, даже нырять начала, когда хотели помочь ей выбраться.
— Теперь мы с Гулей почи­таем! — громко сказал Коля.
Он важно откинулся на спинку стула и раскрыл взятую с полки книгу.
Гуля мигом вскарабкалась к нему на плечо и, вытянув шею, уткнулась мордочкой в страницу.
— А сейчас мы поиграем! 
Мальчик привязал к комку смятой бумаги нитку и потянул его по полу, как это делают, играя с котятами. Ласка стрелой бросилась к комку и с такой силой уда­рила его когтями, что во все стороны полетели мелкие обрывки.
— Злая она? — спросил я.
— Нет! — ответила хозяйка. — Только один раз уку­сила Колю, когда тот придавил ей лапку. А так ничего.
Прощаясь, я обернулся и увидел, как из-под шкафа бусинками блестели провожавшие меня любопытные глазки Гули.




ОРЕШКИ

Летом я не раз видел в лесу на старой дуплистой берёзе белку. Хорошенькая, с рыжей шёрсткой, она ловко прыгала по деревьям: расставит широко лапки, вытянет, распушит хвост и, кажется, будто летит по воздуху.
Я стоял не шевелясь, и зверёк переставал заме­чать меня.
Забавно она ела: сядет на задние лапки, в передних держит шишку и, посматри­вая по сторонам, вылущи­вает семена. Я так и звал её — моя белочка.
Наступила зима.
Морозным утром я от­правился на лыжах в лес. Хорошо бежать по мягкому снегу! Кругом разные сле­ды. Некоторые я узнаю: кре­стиками — птичьи, а малень­кие, в виде точек, — мыши­ные. А вот след покрупней. Какой-то странный: два отпечатка от широко рас­ставленных лапок, а по­зади — два других, помень­ше. „Интересно, чьи это следы?
Они привели меня к старой дуплистой берёзе, где летом жила знакомая мне белка. „Не живёт ли она здесь и теперь?"
Я постучал по стволу палкой — из дупла тотчас выскочил небольшой зверёк в красивой шубке пепель­ного цвета. Это же моя белочка, только летом она была рыженькой. А теперь её не заметишь сразу — она сли­вается с ветвями, покрытыми снегом.
С берёзы белка прыгнула на соседнюю ёлку и скрылась...
„Интересно, что у неё там в дупле?"
Я отвязал лыжи и стал карабкаться на берёзу. Раза два сползал, ободрал нос, но всё же добрался до пер­вого сука.
Дальше дело пошло легче, и вот я уже возле дупла. Запускаю в него руку: мелкий мусор и что-то твёрдое, кругленькое. Вытаскиваю. На ладони — семена растений, орехи, жёлуди, сухой грибок... Всё, кроме орехов, вы­бросил. Запустил руку ещё раз. Ой, сколько орехов! Крупные, отборные, орешек к орешку. Я набил ими полные карманы, спустился на землю и, весело посви­стывая, побежал домой.
Пришёл и стал важно выкладывать на стол орехи, свысока поглядывая на подбежавшую сестрёнку. Смотри, мол, сколько принёс! Катя удивлённо спросила:
— Где ты столько орехов взял?
— В лесу. Это тебе белочка прислала.
— И много у неё там орешков?
— Всё здесь, ничего не осталось.
— А как же белочка? — вытаращила в недоумении глазёнки сестра. — Что же она будет кушать?
— Она... у неё...
Я покраснел до ушей и замолчал, опустив голову. Гордость и важность мигом исчезли. Я виновато посмот­рел на маленькую сестрёнку и в этот момент поймал укоризненный взгляд матери. Только сейчас понял я, что обидел белочку, — отнял сделанные ею запасы на зи­му, и теперь она могла погибнуть от голода.
Когда мама и сестрёнка вышли из комнаты, я тихонь­ко, как воришка, собрал поскорей со стола орехи и отнёс их обратно в дупло.


ЧИРВИК

В кустах я увидел раздавленное гнездо какой-то пти­цы. Уцелело лишь два яичка. Я принёс их домой, и ско­ро из них вывелись прехорошенькие птенчики. Не успе­ли они обсохнуть, как побежали на неокрепших ножках. Сами еле стоят, а уже начинают расправлять крылыш­ки, точно лететь собираются.
Когда птенцы немного подросли, они стали похожи на небольших сереньких курочек. Это были куропатки. Весёлые и подвижные, они забавляли всех. Испугавшись чего-нибудь, птицы поднимались высоко на ножках, вы­тягивали шейки и робко озирались кругом. Затем они разом снимались и летели с сухим треском и чирканьем, часто махая крылышками.
Как-то раз я сидел в саду. Куропатки шныряли по­близости в высокой траве. Вдруг за кустом раздалось: Фр-р-р!.. Фр-р-р!.. Улететь успел только петушок, а ку­рочку при взлёте схватил бродяга-кот. Я ударил его огрызком яблока, кот бро­сил птицу, но горлышко у неё было уже перекушено.
Через несколько дней над двором неожиданно по­явился ястреб. Поднялся не­вообразимый переполох. Тревожно закудахтали куры, цыплята запрятались под амбар, а мой серенький пе­тушок забился в густой куст смородины. Когда же хищник скрылся, из-за куста послышалось:
— Чирр-вик!.. Чирр-вик!.. — Словно говорил: „Я жив, я здесь!.." И уже через минуту, вытянув шейку, ко мне бежал мой серенький петушок.
После этого так и про­звали его Чирвиком.
Чирвик прожил у нас всё лето. Но дружбы с челове­ком ему, видимо, было мало, и после гибели своей сестрёнки он загрустил. Плохо ел, стал вялым и не всегда шёл на зов.
Я решил выпустить Чирвика на волю. Принёс его в поле, и там, возле кустов, где когда-то было куро­паточье гнездо, подбросил вверх. Чирвик сделал в воз­духе небольшой круг и опустился возле моих ног. Но я всё равно оставил его в лесу и убежал домой.
Наступила зима.
Однажды я подъехал на лыжах к кустам, где осенью был выпущен Чирвик, и спугнул стайку куропаток. С чирканьем и писком они перелетели на соседний бугор и сели в ямку, тесно прижавшись друг к другу. Куро­патки то поднимали головки, то опускали их.
Видно, голодные! Бедненькие, где достать им корм? И мой Чирвик тоже голодает. Мне стало жалко птиц, и я решил устроить для них „столовую". Набрал сен­ной трухи, хлебных охвостьев, зёрен и мякины.
Свою кормушку я поместил возле тех кустов, где было много куропаточьих следов. Чтобы корм не зано­сило снегом, устроил крышу. На снегу же в разных направлениях насыпал узкие дорожки из мякины. По ним птицы легко могли добраться до столовой.
Я решил посмотреть, как птицы пойдут в свою столовую. Ждал недолго. Послышалась перекличка куропаток, и вскоре показалась стайка бегущих птиц. Куропатки сразу скрылись в шалашике, только две птицы остались сторожить. Караульные вытягивали шейки, высоко поднимали головки: нет ли опасности. Иногда птицы выбегали из „столовой" и топтались воз­ле сторожей. В это время, вероятно, и происходила смена „караула".
Куропатки ели долго, пока не исчез весь корм. Потом с чирканьем поднялись одним рывком и, часто махая крыльями, полетели в дальние кусты. Я долго смотрел им вслед и думал: кто знает, может, среди них и мой Чирвик?!


ЗИМА ПОДВЕЛА

Дядя Гриша вернулся с охоты с большим белым зайцем, бросил его на ска­мейку и сказал:
— Смотри, Андрейка, какой попался! Конец нояб­ря, а снегу всё ещё нет: подвела беднягу зима!
Меня тоже зима подвела: приготовил лыжи, коньки, салазки, но приходится си­деть дома. Настоящей зимы всё ещё нет, снег не выпа­дает.
Решил сходить в поле, может и я увижу зайца.
Через несколько минут я был уже на тропинке среди распаханных полей. Воздух морозный, а кругом всё черно, ни одному зайчишке здесь не укрыться. Но зай­цев и не видно, только вда­леке, возле кустов болотного ивняка, выделяются какие-то белые пятна или комки, по­хожие на снег.
Осторожно подкрады­ваюсь, выглядываю из-за пригорка. К моему удивле­нию, комки оказываются живыми: шевелятся, двига­ются, ходят... Да это же куропатки, только тогда они были рыжевато-бурые, пёстренькие, а теперь — как снег.
Птицы ходили по кромке болота возле кустов и что-то клевали. И вдруг белая стайка с шумом подня­лась и, стелясь понизу, скрылась в глубине болота. Но улетели не все птицы. Одна из них забилась на месте: её схватила затаившаяся под кустом лисица. Все это произошло так быстро, что я не успел рассмотреть разбойницу. Она промелькнула рыжей полоской и скры­лась. 
Куропатки улетели, зайцев не видно, одни лишь чёрные пласты земли. Надо возвращаться домой. Иду не спеша по тропке. Уже подхожу к деревне. Возле колхозного тока лежит несколько куч соломы. Но что это? По чёрной пашне к кучам соломы передвигается белая ленточка, точно клочок бумаги, подгоняемый ве­терком. Я побежал к ней, хотел поймать, но она исчезла. А через минуту из-за пласта выглядывала белая головка с чёрными бусинками глаз. Зверёк с длинным тонким тельцем показался мне знакомым. Где я видел его? И вдруг я вспомнил лето и маленькую злую ласку, которая так яростно нападала на Шарика. Да, это она. Только летом ласка была красновато-буренькая, к зиме же она надела белую шубку.
Стою и смотрю на зверька, а он продолжает с любопытством смотреть на меня. Я сделал к нему не­сколько шагов — он и не подумал бежать, видно, не робок.
— Беги скорей домой! — крикнул ему.—Тоже на­шёл время для прогулок!
Я захлопал в ладоши. Зверёк поскакал вдоль бо­розды и скрылся под кучей соломы.
Теперь я понял, почему дядя Гриша сказал, что зима подвела зайчишку. И зайцы, и куропатки, и лас­ки к зиме меняют свои пёстренькие рубашки на белые, которые делают их на снегу незаметными для врагов. Но когда зима запаздывает — как случилось в этом го­ду — белая шубка может их подвести.