Леонид Лапцуй
На оленьих тропах


Под звездами Севера
I
В куропачьем чуме
Спит под сугробами рассвет,
Метель метет напропалую.
Как видно, Север — древний дед —
Почуял силу молодую.
Седую бороду свою
Трясет гигантскою метлою,
И небо в тундровом краю
Смешал он с мглистою землею.
И крылья ветра в серой мгле
Бьют по нехоженой земле.

Но сколько дней уже подряд
Навстречу всем ветрам и вьюгам
Идет геологов отряд,
Идет цепочкой — друг за другом.
Снега летят по небесам,
И путь звездою не помечен.
Давно потерян счет часам,
И вой метели бесконечен.
Отряд в капкан снегов поймал
Разбушевавшийся Ямал.

Смолк вездеход в седой пыли,
Ему б горючего немного!
Машины брошены вдали,
Как вехи пройденной дороги.
Но под ударами ветров,
Как сталь, крепчает единенье.
Как подвиг — тысячи шагов
Из леденящего сомненья,
Чтобы хореем звездный луч
Взметнулся над упряжкой туч.


Земная тяжесть на плечах,
А ночь как темная пещера.
И костерок уже зачах,
А может, гаснет в сердце вера?
Молчат геологи. О чем
Их отрешенное молчанье?
О том, что где-то теплый дом
Есть и под северным сияньем,
И что в конце любых дорог
Горит, как точка, огонек.

И ненец Тусида встает,
Глава он этого отряда,
Он с детства знает, что вперед
Шагать в такое время надо.
Сильней улыбка, чем приказ:
— Вы что, к земле примерзли, братцы?
Ямал испытывает нас,
Лишь сильным он отдаст богатства.
И ненец Тусида идет,
Взвалив на плечи небосвод.

Суставы, как озерный лед,
Трещат. А Тусида шагает.
Но чу! Незримый вертолет
Метель громами заглушает.
Кричат геологи! Кричат!
Он ищет их! Он ищет, ищет!
Но вертолет ушел назад,
И снова только ветер свищет.
В бессилье падают в сугроб,
А тот сугроб — как белый гроб.

Вновь первым Тусида встает:
— Подъем, друзья! Конец привалу!
Опять, сдирая с кожи лед,
Идут слепцами по Ямалу.
Мороз, а Тусида весь взмок,
Замерзший мох в руке расколот.
Пора жевать олений мох,
Чтоб заглушить на время голод,
И подбодрить друзей опять:
—  До базы нам — рукой подать!

Но переходы коротки —
Сбивают с ног шальные ветры,
И не поднять уже руки,
И не пройти уже полметра.
А ветер снежные холмы
Строгает, будто бы рубанок.
—  Ребята, здесь ночуем мы,
Чтоб выйти завтра спозаранок.
И командир сквозь снежный шум
Ведет их в куропачий чум.

И удивляются друзья,
Плечом отталкивая ветер:
—  Вокруг не может быть жилья,
Где чум ты, Тусида, заметил?
А тот, упав на косогор,
Рыл снег с песцовой быстротою.
—  А ну, кончайте разговор,
Я куропачий чум вам строю!
Дружны усилия ребят,
В снег зарывается отряд.

Все прижимаются в норе
Друг к другу, будто бы лисята.
Земля в тревоге: на заре
Подняться смогут ли ребята?
Она усталых сыновей
Как будто просит в снежном гуле:
— Проснитесь только поскорей,
Я постою на карауле.
…Вход в куропачий чум как щель,
Метет метель, метет метель.
В пещере Тусида дрожит,
По телу проползает холод,
Свои незримые ножи
Уже вонзил в желудок голод.
Но это сон или не сон?
Теплее стало почему-то,
Капели ранней перезвон
Слышнее с каждою минутой.
И солнце яростней костра
Сжигает зимние ветра.

И стол, как в сказке, перед ним.
Горячий чай и строганина…
Но все закрыл дремотный дым,
И стол плывет, как будто льдина.
За ней другая… Ледоход!
И в тундре ягельное лето!
Земля раскрылась и цветет,
Дыханьем ласковым согрета.
Призывно плещет океан,
Но держит Тусиду капкан…

…К утру Медведице Большой
В берлоге тучи тесно стало.
И над притихшею пургой
Она на небе засияла.
И росомахой прилегла
Пурга в заснеженной лощине,
И лишь, округла и бела,
Возникла сопка на равнине.
Вот так курганы в старину
Венчали смолкшую войну.


II
Хорти

Вошла в поселок тишина,
И даль морозная ясна,
И тучка небо протирает,
А небо сталью отливает.
Дома — как снежные холмы,
Покрыты снегом даже крыши.
Но из снегов растут дымы:
Поселок жив, поселок дышит!
И не страшит его мороз:
Он в тундре вырос, в тундру врос.

Мы говорим: передний край!
А он поселком прорастает,
Где крик детей, собачий лай, —
Все вместе жизнь переплетает.
Ты, время, нас не торопи,
Всего три раза снег растает —
В кварталах новых у Оби
Себя поселок не узнает,
А от него газопровод
По всей земле моей пойдет.

Ну, а пока в поселке том
Живет геологоразведка.
Первопроходцам — всюду дом,
Где потолком повиснет ветка.
И каждый раз среди снегов
Горят холодной звездной ранью
От их мерцающих костров
Кострища северных сияний.
Но средь глубокой тишины
Неглубоки людские сны.

Давно поселок на ногах,
Тревожат поиски отряда,
Тревога слышится в шагах,
Тревога видится во взглядах.
И люди тихо говорят,
Как будто разбудить боятся
Тех, не вернувшихся назад
На зов невыспавшихся раций.
И, вспоминая, хвалят всех,
Хоть с кем-то был порою грех!

Клубок из снега и громов
Над вертолетной взмыл площадкой.
Собачка Хорти меж домов
За ним помчалась без оглядки,
«Хозяин Тусида в беде,
Его не выпустила тундра,
Хозяин Тусида? Ты где? —
Найду тебя, как мне ни трудно!»
И поглощает снежный край
Ее надрывный хриплый лай.

Ее ночной печальный вой
Не зря вчера будил поселок.
Ее почти полуживой
Нашел на пастбище геолог,
Растил под малицей своей,
Ласкал на людях без утайки,
И стала лучшим из друзей
Седая северная лайка.
Везде за Тусидою пес
Бежал, подняв петлею хвост.
Она бежит, бежит вперед,
Усталость — инеем на морде,
И многоместный вертолет

Кружит над маленькою Хорти.
И вдруг — застыла на бегу,
И вдруг — рванулась к косогору.
И роет лапами в снегу,
И заползает с визгом в нору.
Рывком — хозяину на грудь,
Чтобы в лицо его лизнуть!
И вот обратно вертолет
Ложится курсом на поселок.
И понимающе пилот
Глядит, как пса обнял геолог.
А руки вычернил мороз
У поседевшего ямальца.
Но нежно лижет, лижет пес
Почти негнущиеся пальцы.
И улыбается пилот.
Летит в поселок вертолет.


III

Земные тайны
Из-под нахмуренных бровей
Сердито Север летом глянет,
И ветер с ледяных морей
По небу тучи-льдины тянет.
И начинаются дожди,
Дожди такие проливные,
Что вертолета зря не жди —
Пути закрыты неземные.
Пешком геологи ушли,
Чтобы прощупать пульс земли.

Дорога мшистая длинна,
Листает Время дни и ночи,
Из тучи выплыла луна,
Но не закончен день рабочий.
Шагает Тусиды отряд
В сырое тундровое лето:
«Пусть маловеры говорят —
Ямал — бесплодная планета!
Ямал богат, Ямал отдаст
Стране моей и нефть и газ».

Недаром Тусиду вперед
Ведет по тундре компас-сердце.
Он верит, что среди болот
В подземный мир открыты дверцы.
Чтоб тайну тундры разгадать,
В столицу ездил он учиться,
И сердце чувствует опять —
Таится где-то газ волчицей!
Он в детстве исходил Ямал,
Когда с родными кочевал.

Теперь у Тусиды родня
Редка, как мамонтов останки.
В роду ж людей что комарья
Когда-то было на стоянке.
На горе ненецкий тот род
Болезнь на пастбищах догнала,
И древний вымирал народ,
Хозяин властного Ямала.
У моря, в тундре, возле гор
Его косил нещадно мор.
И дед у Тусиды тогда
Остался круглым сиротою.
Дрожала обская вода,
Вбегая в стойбище пустое.
Никто не шел на берега
И ночь не отгонял кострами.

И лишь олении рога
Чернели мертвыми кустами.
Хотя менялся день за днем,
Здесь непробудным спали сном.
Ах, как у чума мертвеца
Рыдал дед Тусиды — мальчонка…
Он безымянней стал песца
И стал похожим на волчонка.
Он зверем жил в своей норе,
Подобно зверю, выл недобро.
И лишь случайно на заре
Он богатеем был подобран,
Чтобы пасти его стада
И ставить в реках невода.

А был неписаный закон,
Что в тундре прав всегда хозяин,
Когда повелевает он
До самых северных окраин.
И бился комаром бедняк
В законе том, как в паутине.
И предок Тусиды во мрак
Шагал по тундровой пустыне,
Вдали от человечьих глаз
Он был свободен, хоть на час.
За то, что был он без костра,
Подкинутый безродной далью,
Его не только детвора —
Все люди Тусидой 1 назвали.
Его любой обидеть мог,
Но имя силы прибавляло.
Как заплутавший ручеек,
1 Тусида — человек без огня.

Большой реке он дал начало.
Зажег он — помнят до сих пор! —
Для рода Тусиды костер.
Но как аркановый виток
Над тундрой время пролетало.
Лишь солнце выставило бок,
А уж метель забушевала!
Ох, сколько комариных лет
Над диким краем отзвенело,
И род, который начал дед,
Уже с Ямалом спорил смело.
Хотя порой бегущий год,
Как зверь, когтил мужавший род.
…Попав под теплые лучи,
Снежинки реки ускоряли,
Рождались новые ручьи,
Навек другие исчезали.
И годы таяли, как снег,
Земля звала к себе на помощь:
— Ну, где ты, новый человек,
Из лет, совсем мне незнакомых?
В семье у Тусидов в буран
Родился крепкий мальчуган.
Смышленым, ловким подрастал,
Из сказок знал про дни былые.
Ему загадывал Ямал
Загадки вовсе не простые.
Он, словно молодой олень,
В путь поднимался вместе с утром.
И в тундре каждый новый день
Его учителем был мудрым.
Срывались звезды на Ямал,
Их утром Тусида искал.

Порою, выбившись из сил,
Он вдруг на склонах косогоров
Пещеры чьи-то находил
И узнавал из разговоров,
Что, по преданьям стариков,
Здесь жили пришлые — сихерцы.
И всем ночных полярных сов
Напоминали иноверцы.
При свете прятались в земле,
А на охоту шли во мгле…
Порой овраг хранил на дне
Копченый камень…
Кто-то вспомнил —
Земля пылала здесь в огне,
Когда вонзались стрелы молний.
Взрывался холм. Голодным псом
Бока у туч лизало пламя.
И поднимался дым столбом
И небеса коптил годами.
Забыть ли Тусиде о том,
Как род склонялся пред огнем?
Считали ненцы: Бог земли
Карает огненным дыханьем.
Оленей в дар ему вели
Они всегда перед касланьем1.
Росли ветвистые рога
На склонах всех священных сопок,
И белокрылая пурга
Скрывала сети тайных тропок.
Из детских дней который год
К тем сопкам Тусида идет!
1 Касланье — перекочевка на дальнее расстояние.
Ведет отряд по тем местам,
Где пламя раньше танцевало.
И раздувает тут и там
Густые взрывы аммонала.
Встревоженный взрывной волной
Подземный газ на зов ответит.
Над многолетней тишиной
«Ура!» подхватит сразу ветер!
Но как дороги нелегки
К истокам газовой реки.


IV

Огненный

Морозец выстудил весну,
Под утро небо разрумянил,
Сдержал ночную тишину
На серебрящемся аркане.
Но с веток рухнул снежный ком,
И распрямился куст устало.
Под первым солнечным лучом
Над лужей льдинка затрещала.
И встрепенулся ручеек,
И зажурчал, как только мог.

Ручьи, дремавшие всю ночь,
Пошли на поиск океана,
А солнце плыло, ну точь-в-точь
Как бубен старого шамана.
Оно будило в тундре всех:
Промчался заяц без оглядки,
Как будто вдруг взорвался снег —
Взметнулись в небо куропатки.
Весна, как льды, ломая тишь,
Вела на Север свой аргиш.
Вела подтаявшей тропой
На безымянный мыс Ямала
Где перед первой буровой
Вся группа Тусиды стояла.

Не из одних стальных частей —
Из дней, которых не забудешь,
Из воли, выдержки своей
Ее смонтировали люди.
Чум куропачий, снежный вой —
Все воплотилось в буровой.
Ах, что ж вы, стрелки у часов,
Идете медленней, чем надо!
Нельзя завесой бодрых слов
Скрыть напряжение отряда.
И Хорти у хозяйских ног
Застыла, словно неживая.
И только пляшет ветерок,
И не стихает буровая,
И слит ее рабочий гуд
С капелью медленных минут.

Но вот прошел подземный гром,
В земле таившийся веками.
И заходила ходуном Земля
Ямала под ногами.
Труба стальная в этот миг
Березкой гибкой трепетала
И то ли песню, то ли крик
Она, ликуя, исторгала!
И ненец Тусида сиял:
— Нет, не бесплоден мой Ямал!
Сверкнуло пламя над землей
И развернулось, словно знамя,
Над грохотавшей буровой

И над полярными снегами
И сразу летняя жара
Пахнула в тундровые дали,
И люди с криками «Ура!»
У великаньего костра,
Как оленята, заскакали.
Перемешался плач и смех,
И Хорти лаяла на всех.
А ненец первенцем своим
Повелевал и любовался.
Да он ли идолам немым
Когда-то в детстве поклонялся?
Его ль неяркий костерок
Недалеко горел отсюда?
Ах, если б только прадед мог
Увидеть огненное чудо!
Он поклонился б не ему,
А людям, внуку своему!
Медведем сгорбленным сугроб
Глядел в обветренные дали,
Где тундру обручами троп
Упорно люди покрывали.

Где беспрерывный велся спор
В пути с ямальской непогодой.
А нынче газовый костер
Сжигал вчерашние невзгоды,
Сжигал бессонницу дорог,
Клочки сомнений и тревог.
Повыше тучки поднялись,
Теплеет в ледяной пустыне.
Так пусть же безымянный мыс
Зовется Огненным отныне.
Пусть имя Тусида народ
Поймет иначе через годы.
Отныне Тусида дает
Начало огненному роду.
И будут внуки вместе с ним
Гордиться именем своим.
Огонь дорос до облаков,
Теперь большое видно в малом:
Повсюду вехами годов
Взметнутся вышки над Ямалом.
Но людям будет не до сна,
Пойдут путем непроходимым.
Не зря приветствует весна
Их с неба криком лебединым
И крылья свищут тетивой
Над самой первой буровой.