Леонид Лапцуй
На оленьих тропах


В чуме


Как снежный вихрь равниной летит,
Так я равниной в нарте лечу
На тихом закате дня.
Оленей теплые языки
Висят, как малицы рукава,
И сахарный ловят снег.

Как лыжи, полозья нарты моей,
Как струны, полозья нарты моей,
Как струны из крепких жил.
Касаясь мягкого снега — скользят,
Касаясь хрупкого снега — поют
Полозья нарты моей.

На дальнее стойбище пастухов
На тихом закате лежит мой путь
Под небом серым, как сталь.
Все небо в перистых облаках,
Все небо в дымчатых парусах,
Растянутых аргишом.

У чума шея, как у гуся,
Верхушка чума торчит, как ель,
Дымок что песцовый хвост.
Дымки и тучи переплелись,
Между собою они родня.
И вот я у пастухов.

Сидим мы в чуме вокруг костра,
Вокруг танцующего костра,
И лица у нас светлы.
Огонь шаманит, огонь бубнит:
— А помнишь, голову преклонял
Ты предо мной, огнем?

Зачем шаманишь, старик-костер?
Я помню детство свое иным,
И помню все пальцы рук,
Тех рук, что волосы гладили мне,
Сушили пеленки твоим теплом…
Вот так-то, дружок-костер…

Так лучше скажи мне, старик, чтоб я,
На всех поворотах моей судьбы
Об этих помнил руках,
И сам не забудь обо мне, костер,
Пусть вечно светит моей судьбе
Домашний твой огонек!