Леонид Лапцуй
На оленьих тропах
Каюр
Снова с Пяковской тайгою
Я увиделся воочью:
Обняла меня, как брата,
Снегом выстелила путь.
Между кедров мы с каюром
Промелькнули тенью волчьей,
Знает мой каюр отлично,
Где объехать, где свернуть.
Мой каюр — бывалый малый,
Он прошел путями всеми
И поведал мне о том, что
Здесь, в тайге совсем глухой,
Проживает и поныне
Племя Пяк, и это племя
Все еще, как деды, дружит
Со стрелой и тетивой.
За внезапным поворотом
Я увидел лог медвежий,
А за ним кольнул мне сердце,
Показавшись, березняк.
И далекий, позабытый
День в душе моей забрезжил,
И припомнил я, что знаю
Это племя — племя Пяк.
Легче вспомнить прожитое,
Чем прожить его однажды,
Но в меня вонзилась память,
Заостренная, как нож.
И опять я вспоминаю
Каждый куст и камень каждый
Здесь, где в жуткой глухомани
Не проедешь, не пройдешь…
Здесь лицом к лицу столкнулся
Я с законом — странным, диким,
Здесь, в дали от человечьих,
По тайге бегущих троп.
Женщина кричала в чуме,
Исходила страшным криком,
Только эхо повторяло
Крик роженицы взахлеб.
Это жизнь и смерть вцепились
Мертвой хваткою друг в друга.
А по снегу, возле чума,
Волком раненым, без сил
Ненец бешено метался
С воплем боли и испуга —
Как положено, у духов
Он прощения просил.
Нет, не мог я примириться
С этой смертью одичалой:
У меня диплом в кармане,
И, не мешкая, быстрей,
Я разжег костер у чума,
Нацедил водицы талой.
Но взглянул хозяин грозно
Из-под сомкнутых бровей.
Чтоб не смел сходить я с места,
Потому что по законам,
Если женщина рожает,
Путь закрыт мужчине в дом.
И тогда я, как мышонок,
Юркнул в чум под занесенным
Над моею головою
В исступленьи топором.
И пока, от пота взмокший,
Колдовал я над младенцем,
Было слышно, как хозяин
На бруске топор точил.
Я тогда из чума вынес
Новорожденного ненца
И отцу его спокойно
На колени положил.
Так в пути моем случайно
Я припомнил молодое
Женское лицо и вспомнил
Это племя — племя Пяк…
Где теперь и мать, и мальчик?
Под какой они звездою?
Кто спасенный мною ненец —
Он охотник иль рыбак?
А каюр мой у березок
Постоял немного…
Тут-то Я спросил:
«Здесь чум был раньше —
Где кочует он сейчас?»
И тогда мой провожатый
Молвил, помолчав с минуту:
«В этом месте я родился,
Здесь меня пришелец спас.
Я ему обязан жизнью —
И своей, и материнской…»
И взглянул я на каюра,
Как на сына своего.
И опять кольнуло сердце
Болью радостной и чистой,
Но в ответ на речь каюра
Не сказал я ничего…
Леонид Лапцуй
На оленьих тропах
Каюр
Снова с Пяковской тайгою
Я увиделся воочью:
Обняла меня, как брата,
Снегом выстелила путь.
Между кедров мы с каюром
Промелькнули тенью волчьей,
Знает мой каюр отлично,
Где объехать, где свернуть.
Мой каюр — бывалый малый,
Он прошел путями всеми
И поведал мне о том, что
Здесь, в тайге совсем глухой,
Проживает и поныне
Племя Пяк, и это племя
Все еще, как деды, дружит
Со стрелой и тетивой.
За внезапным поворотом
Я увидел лог медвежий,
А за ним кольнул мне сердце,
Показавшись, березняк.
И далекий, позабытый
День в душе моей забрезжил,
И припомнил я, что знаю
Это племя — племя Пяк.
Легче вспомнить прожитое,
Чем прожить его однажды,
Но в меня вонзилась память,
Заостренная, как нож.
И опять я вспоминаю
Каждый куст и камень каждый
Здесь, где в жуткой глухомани
Не проедешь, не пройдешь…
Здесь лицом к лицу столкнулся
Я с законом — странным, диким,
Здесь, в дали от человечьих,
По тайге бегущих троп.
Женщина кричала в чуме,
Исходила страшным криком,
Только эхо повторяло
Крик роженицы взахлеб.
Это жизнь и смерть вцепились
Мертвой хваткою друг в друга.
А по снегу, возле чума,
Волком раненым, без сил
Ненец бешено метался
С воплем боли и испуга —
Как положено, у духов
Он прощения просил.
Нет, не мог я примириться
С этой смертью одичалой:
У меня диплом в кармане,
И, не мешкая, быстрей,
Я разжег костер у чума,
Нацедил водицы талой.
Но взглянул хозяин грозно
Из-под сомкнутых бровей.
Чтоб не смел сходить я с места,
Потому что по законам,
Если женщина рожает,
Путь закрыт мужчине в дом.
И тогда я, как мышонок,
Юркнул в чум под занесенным
Над моею головою
В исступленьи топором.
И пока, от пота взмокший,
Колдовал я над младенцем,
Было слышно, как хозяин
На бруске топор точил.
Я тогда из чума вынес
Новорожденного ненца
И отцу его спокойно
На колени положил.
Так в пути моем случайно
Я припомнил молодое
Женское лицо и вспомнил
Это племя — племя Пяк…
Где теперь и мать, и мальчик?
Под какой они звездою?
Кто спасенный мною ненец —
Он охотник иль рыбак?
А каюр мой у березок
Постоял немного…
Тут-то Я спросил:
«Здесь чум был раньше —
Где кочует он сейчас?»
И тогда мой провожатый
Молвил, помолчав с минуту:
«В этом месте я родился,
Здесь меня пришелец спас.
Я ему обязан жизнью —
И своей, и материнской…»
И взглянул я на каюра,
Как на сына своего.
И опять кольнуло сердце
Болью радостной и чистой,
Но в ответ на речь каюра
Не сказал я ничего…