Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
КАК ПОГИБ ЕРМАК?
До рамазана, девятого месяца по лунному календарю, оставалось три неполных недели. Правоверные готовились к мучительному посту, во время которого предстояло есть и пить лишь по ночам.
Но пока рамазан не наступил, можно было как следует потешить душу. И, наверное, поэтому по кривым улочкам Епанчинских юрт плыли острые запахи баранины и кизячного дыма. Женщины варили мясо в крутобоких медных котлах прямо под открытым небом, возле подслеповатых мазанок. Запах варева доносился даже до реки, и Яниш, ловивший стерлядь на цепкие крючья, уже подумывал, не смотать ли снасти да не отправиться ли домой.
Стоял солнечный безветренный день. Иртыш спокойно катил свои воды куда-то на север, в страну Вечной тьмы. Неподалеку копытили сочный выгон и ржали нагульные кобылицы.
Неожиданно в нескольких шагах от Яниша всплеснула вода. Юноша настороженно скосил глаза туда, где полоскал свои гибкие ветки тальник. Показалось Янишу, будто по реке что-то плывет.
Яниш поднялся, огляделся по сторонам и, осторожно переставляя ноги, обутые в мягкие ичиги, дошел до куста.
В воде баюкало человека. По доспехам и сапогам с железными набивками Яниш сразу узнал русского.
Покачиваясь на кривых ногах, Яниш сходил за веревкой, заученным движением рук захлестнул петлю, ловко накинул ее на ноги утопленника и, увязая в илистом дне, с трудом выволок тело на берег.
Воин был без шлема, с кудрявых волос струями сбегала вода. Искрящиеся капли ее путались в черной густой бороде.
На русском были тяжелые панцири с медной оправой. На груди сверкал, переливался огромный золотой орел, а на поясе висела дорогая сабля в тяжелых ножнах.
Яниш бросился бежать в юрты.
— Урус! Урус! — кричал он, пугая встречных.
Вскоре все татары — и стар и мал — двинулись за Янишем к берегу Иртыша. Юноша довел их до тальника. Долго и внимательно рассматривали русского. Наконец мурза Кайдаул выдохнул:
— Это он, Ермак.
И сразу берег Иртыша огласился радостными криками…
Обо всем этом в 1660 году калмыцкий тайша Аблай рассказал тобольскому сотнику Ульяну Ремезову. Тайше можно было поверить. Он знал немало такого, что татары держали в строжайшей тайне.
Ловушка
Около двух лет бывший царь лоскутного Сибирского Юрта скитался по бескрайним ковыльным степям, вяз в коварных прииртышских болотах, тонул в ледяных водах рек. Колесо его судьбы крутилось лишь в одном направлении.
По ночам последняя опора хана, его верные ордынцы, накидывали на морды лошадей мешки с арпой — ячменем и хоронились то в непролазных чащобах, а то на забытых самим аллахом островах.
Беспокойными, наполненными страхом были эти ночи для Кучума. В любой тени виделся ему «урус», любой трухлявый пень принимал он за врага — гяура.
Былая столица хана находилась совсем рядом. Днями, когда ветер дул со стороны древнего Искера, до чуткого уха Кучума долетал звон металла. Видать, неверные ковали оружие. А иногда приносил с собой ветер грохот арб, лошадиное ржание и невнятные голоса дружинников Ермака. Те, как казалось Кучуму, все еще пировали победу.
Хан вынашивал лютую злобу, острым ножом сидела она в его сердце. Русский атаман отнял у него все, чем он был богат: вороха мягкой рухляди, множество золотых и серебряных украшений — все, что осталось в покинутой столице, попало в руки гяуров. Они отняли у Кучума жен и детей. Сейчас не ему, хану, а безвестному пришельцу из-за Югорских гор кланяются в пояс купцы больших и малых стран, раскинувшихся там, где всходит вечное солнце. Не ему, а русскому атаману приносят дань остяцкие да вогульские князьки.
Подумать только! Еще недавно все они заверяли хана, что узы их дружбы вечны, как вечен аллах. И вот после первого же поражения поджали хвосты и бросились лизать руку Ермаку. Лазутчики доносили Кучуму, что остяки клялись русскому атаману в любви и вечной преданности у медвежьей головы, а вогулы — у рассеченной надвое собаки.
Горе ему, Кучуму! Даже в его стане нашлись предатели. Они тоже переметнулись на сторону Ермака. Трудно поверить, но татары, стоя на коленях перед неверными, целовали окровавленную саблю. Что еще может быть позорнее для мусульманина?!
Все эти месяцы, затяжные, полные тревог, носил Кучум в своем сердце жгучую ненависть к Ермаку. Белые цветы ему казались черными. Желтый месяц казался умытым кровью. Сейчас только месть, одна лишь месть могла залечить душевные раны гордого старца. Он не сумел одолеть Ермака в открытом бою. Он его одолеет хитростью.
Как гласит Строгановская летопись, месть свершилась 5 августа 1585 года «на предпразднество Преображения господня». А до этого откуда-то из раздольной Вагайской степи в Искер на низкорослых ногайских конях прискакали два запыленных бухарца. Долетев до Ермакова жилища и спешившись, они упали с хорезмских седел прямо к ногам атамана. Прижимая бараньи шапки к груди, говорили, перебивая друг друга. Вели, дескать, из далекой Бухары к Искеру караван с разноцветными коврами, кишмишем, фарфором и дорогим камнем — лалом, но жестокий Кучум преградил им дорогу. Уливаясь слезами, просили гонцы помочь погонщикам верблюдов — караван-баши.
Ермак не заметил хитрого блеска в глазах «бухарцев». Не скрывая негодования, думал он о Кучуме. Выбитый из своей столицы, потерявший всякую надежду на власть, хан, как голодный волк, рыскает по степи, нападает на преданных Ермаку татар, грабит идущие в Искер караваны. Если так будет продолжаться и дальше, купцы забудут дорогу к Сибири.
А торговых гостей у Ермака с каждым новым месяцем становится все больше и больше. В ярмарочные дни раскладывают они на лугах перед Искером свои товары — радующие глаз шелка, восточные сладости и украшения, нарядные тюбетейки и острые кинжалы с насеченными на них стихами Корана. Все это идет в обмен на богатства Сибири, ее серебристых песцов и лисиц, на рыбу и кедровые орехи. Как можно допустить, чтобы хан нарушал сие доброе дело! Или он, Ермак, не хозяин Сибири?
Внимательно выслушал атаман «бухарских» гонцов. Расспросил, где они остановились, и самолично проводил до крепостных ворот. А на прощание сказал, чтобы ждали от него подмоги.
— Якши! Чах якши! — рассыпали слова благодарности гонцы. А потом, настегивая длинногривых скакунов, помчались в Вагайскую степь, чтобы предупредить Кучума: обманули они атамана, собирается неверный в путь.
Сборы в Искере были недолгими. По одним данным, взял Ермак с собою пятьдесят, по другим — пятьсот, а по третьим — шестьсот дружинников. Расходятся летописцы также во мнениях, на скольких же судах отправились казаки «воевать Кучума». Одни сообщают, что пошли они на двух, другие — на трех стругах. Но суть не в этом. Главное, почти все летописцы, за исключением немногих, дают один и тот же маршрут похода: мол, двинулись они вверх по Вагаю. Если дружинники действительно отправились указанным путем, то это говорит о том, что они долгое время шли на поводу у хитрого хана, пытавшегося заманить их подальше от Искера. Судите сами.
Русские воины, выискивая бухарский караван, в первый же день сталкиваются с небольшим летучим отрядом ордынцев. Происходит это у устья Вагая. После короткой схватки кучумовичи отходят вверх по Иртышу. Русские преследуют их и, дойдя до устья Ишима, вновь обнажают сабли да открывают пальбу из «огненных палок». Второй отряд татар, встретившийся им на пути, также рассеян по степному раздолью.
Затем воины Ермака входят в пустынный городок Ташаткан. Здесь у них был короткий отдых. И снова струги Ермака отправляются вверх по Иртышу. Лишь возле устья Шиша они поворачивают назад.
Что и говорить, маршрут довольно-таки странный. «Бухарские» гонцы дают Ермаку один адрес местонахождения каравана, а он спешит совсем в другую сторону. Его словно бы не волнует судьба гостей из Бухары. Он словно бы преследует какую-то иную цель.
Вскоре подосланные к Ермаку кучумовские лазутчики сообщили: караван ты, атаман, ищешь совсем не там. Он ожидает твоей помощи в устье Вагая. Кучум непременно хотел, чтобы Ермак вошел в Вагай. Почему-то именно там хан решил свести счеты со своим стародавним недругом…
С раннего утра небо хмурилось, грозило непогодой. С низовьев Иртыша дул сырой, промозглый ветер, скрипучие струги вздымались на пенных гребнях волн. Ермак приказал воинам держаться ближе к берегу.
А в это время разведчики хана, осторожные, ловкие ордынцы, следили за каждым шагом дружинников. Глаза их сверкали из-за обомшелых каменных валунов и стройных сосен-карагаев. Где пешком, а где в седле ордынцы двигались вслед за стругами Ермака. И через каждый час летели гонцы к Кучуму, доносили ему, где находятся и что делают урусы.
К вечеру погода совсем испортилась. Небо обложило плотными тучами. Пошел проливной дождь. Вспышки молний озаряли пенный Иртыш и черные гряды прибрежных кустов. Все выше и выше кидало тяжелые струги. И Ермак направил суда к устью Вагая, туда, где находился одинокий, поросший кустарником островок. Там, полагал он, можно отдохнуть и переждать непогоду.
Прошел час, еще один… Кучум терпеливо ждал. Он знал, что урусы устали. Верил, что сон свое возьмет. И тогда можно будет уничтожить весь казачий корень.
Наступила глубокая ночь, когда Кучум послал в стан дружинников своего разведчика. Легенда гласит, что это был татарин, приговоренный к смерти за воровство. Он должен был заслужить милость повелителя.
Татарин исчез, как провалился. Ордынцы настороженно вслушивались в темноту. Но из-за беспрерывного треска молний да тяжелого гула ветра и дождя расслышать ничего не удавалось.
Наконец кусты зашевелились. Показался разведчик, одетый в промокший полосатый бешмет. Плюхнувшись перед Кучумом на колени, он сказал:
— Русские спят.
Не поверил хан приговоренному к смерти. Послал его назад и велел, чтобы он в доказательство слов своих принес что-нибудь из стана дружинников.
Вернулся разведчик, протянул Кучуму три пищали да три сумки с порохом-зельем.
— Спят…
Подслеповатые глаза хана ожили.
Где погиб Ермак
То, что Ермак погиб в ненастную августовскую ночь 1585 года, вроде бы ни у кого не вызывает сомнений. Но вот где это произошло и при каких обстоятельствах, вопрос остается неясным.
В «Сборнике древних русских стихотворений» Кирши Данилова говорится, что Ермак утонул… в Енисее. Вроде бы какая-то нелепость. Был на Иртыше, и вдруг занесло его от этой реки за сотни верст. Причем неизвестно какими путями. Впрочем, о Ермаке сложено немало легенд, в которых трудно отличить правду от вымысла. Ермак даже стал одним из героев былины «Илья Муромец и Калин царь», где атаман вместе с Ильей служит в Киеве у Владимира Красное Солнышко.
Другая легенда ведет на Алтай. Писатель В. Сафонов в своей книге «Дорога на простор» приводит четверостишие одного неизвестного автора:
За Уральским хребтом, за рекой Иртышом.
На далеких отрогах Алтая
Стоит холм, а на нем под кедровым шатром
Есть могила, совсем забытая…
В этой могиле якобы и похоронен Ермак.
Но давайте оставим легенды и обратимся к более достоверным источникам. Хотя в общем-то и в них место гибели Ермака указывается не везде одинаково.
Взять хотя бы «Описание Западной Сибири» Ипполита Завалишина. Автор книги утверждает, что Ермак утонул в полноводном Иртыше. В этом нас убеждает и Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского». Как известно, на основе его рассказа поэтом-декабристом Кондратием Рылеевым была написана драматическая дума «Смерть Ермака». Вспомните ее строки:
Иртыш кипел в крутых брегах,
Вздымалися седые волны
И рассыпались с ревом в прах,
Бия о брег казачьи челны!
Читая думу, мы ясно себе представляем беспросветную ночь, прошиваемую ослепительными стрелами молний. Видим гнущиеся под тяжестью свирепого ветра деревья и, конечно, Ермака, погруженного в свои невеселые думы. Сидит он на крутом берегу разбушевавшегося Иртыша, опершись о рукоять сабли, испытанной в лихих сечах.
Дума Рылеева осела в памяти многих. И каждый из нас с детства верил, да и сейчас многие верят, что гибель свою Ермак нашел в пенных водах Иртыша. Да и как не верить.
Но… продолжают терзать сомнения.
В Тобольском музее хранится старинный церковный документ, составленный в 1621 году архиепископом Киприаном со слов еще живших тогда дружинников Ермака. В нем есть известие, что атаман погиб все же в водах Вагая.
Дружина атамана перед кровавой схваткой с ордынцами разбила свой стан на небольшом островке. С одной стороны его омывали воды реки Вагай, с другой — воды узкой протоки. Остров этот, в частности, изображен и на известном рисунке Семена Ремезова.
В Есиповской летописи протока, с одной стороны огибающая остров, почему-то именуется «перекопью». Ученые и путешественники сломали немало копий, пытаясь объяснить это название. «Отец сибирской истории» Г. Ф. Миллер считал, что под этим словом подразумевается канал. Он даже выдумал красивую легенду о том, что прорыли его казаки Ермака.
Эта легенда впоследствии нашла стойких приверженцев. Ее повторили в своих трудах многие авторы. В частности, в «Памятной книжке Западной Сибири» прямо так и говорится: атаман и его воины остановились на островке в устье Вагая, где река «разделялась надвое, в одну сторону кривою излучиною, а в другую прямым, когда-то выкопанным каналом, носящим до сих пор имя Ермаковской перекопи».
Все эти доводы разбил историк И. Фишер, долгое время изучавший «перекопь». Он писал, что «… канал был с самого начала настоящим речным стержнем…». А служилый человек Семен Ульянович Ремезов, первый сибирский картограф, называл канал «прорвой», что расшифровывать вряд ли необходимо. И по сей день несет свои воды в Вагай этот извилистый мутный ручей, по-татарски именуемый Тескерь. Переводится это слово тоже как «прорва».
Нас может насторожить другое. Атаман утонул в Вагае, но тело-то его извлекли из Иртыша, или «Ермаковой реки», как его еще называют. Почему же так случилось? Все-таки от безымянного островка до Епанчинских юрт примерно сорок километров, а на Ермаке были тяжелые доспехи.
Но тут нам на помощь приходит судебная медицина. Оказывается, тело Ермака могло всплыть через три дня. А за оставшиеся пять дней его вполне могло отнести до того места, где находятся татарские юрты.
Сохранилось предание, что ордынцы всю эту неделю мучились в догадках: погиб ли Ермак? В поисках атамана они обшарили весь остров. Дно реки у берега было прощупано шестами. Но поиски не увенчались успехом.
И тогда Кучум пообещал тому, кто найдет атамана, награду — ровно столько серебра, сколько будет весить Ермаково тело. «Я должен найти его и разрубить на мелкие куски», — якобы заявил Кучум. В такую жестокость его поверить нетрудно. Существует предание, что всем дружинникам, оставшимся лежать на острове, по его приказу отрезали головы, которые вздели на пики.
Ночная схватка
Почему же все-таки погиб Ермак? Неужто, зная о коварстве Кучума, он не предпринял никаких мер, чтобы оградить дружину от неожиданного нападения? Может, не думал, что ордынцы за ними следят? А может, полагал, что в такую ночь, когда все вокруг скрипит да стонет, они не посмеют сунуть носа на остров?
Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» пишет: «Ермак знал о близости врага и, как бы утомленный жизнью, погрузился в глубокий сон со своими удалыми витязями, без наблюдения, без стражи».
Вот ведь как! Знал, что враг рядом, но не выставил даже дозорных и спокойно уснул. Что-то не похоже на атамана при его-то ратном опыте.
Деятельность Ермака как военачальника историки, видимо, еще опишут. Мы лишь приведем несколько моментов, говорящих о его стратегической зоркости.
Нет, он не был человеком, которого вольница случайно избрала своим атаманом. Некоторые ученые предполагают, что Ермак участвовал в Ливонской войне, что. он еще до появления в Сибири прошел большую воинскую выучку. И все это подтверждается многими фактами.
В небольшом войске атамана царила железная дисциплина. Воры, люди разгульные, не подчинявшиеся законам казачьего круга, несли тяжелую кару. И трусам не было места в дружине.
А посмотрите, какую находчивость проявил Ермак при Акцибаркалле. Он пустил по Тоболу «хворостяное войско», сам же с дружинниками зашел в тыл врага и обратил его в бегство.
Впрочем, факты, говорящие о Ермаке как об опытном военачальнике, можно перечислять и дальше. А поэтому трудно поверить, что он в ту дождливую ночь пренебрег дозором. Все-таки атаман хорошо знал, с каким врагом имеет дело. В памяти Ермака еще было свежо воспоминание о случае, происшедшем на Абалацком озере.
С этим словно бы соглашается амстердамский географ Николай Витсен, долгое время собиравший сведения о Ермаке. В своей книге он сообщает, что Ермак, по старому своему обычаю, все-таки оставил в дозоре казаков. Витсен даже указывает, что стражников было двое.
Так оно, видимо, и было. Спокойно спать в окружении врагов вряд ли бы отважился самый отчаянный атаман.
Другое дело,' можно поверить, что дозорные, измотанные дальней дорогой, не смогли продержаться до положенного часа и погрузились в сон.
Строгановская летопись гласит, что казаки отдыхали под пологами. Николай Витсен уточняет: в палатках. Палатка Ермака, как это и полагалось, находилась в центре лагеря. На ремезовском рисунке очень красноречиво передана обстановка, которая царила в ту ночь на острове. Спят, тесно прижавшись друг к другу, дружинники. Их пищали сложены одна к другой. Острые пики поставлены в козлы. Неподалеку от брода горит костер. Возле него лежат четверо. Может быть, как раз это и есть часовые?
Легко сняв спавшую охрану, ордынцы без труда проникли к палаткам…
Но известно, что всех дружинников Ермака врагам уничтожить не удалось. Видать, кто-то из казаков в те минуты подал сигнал об опасности. А может, то был предсмертный крик одного из тяжелораненых. Сонные дружинники начали выскакивать из палаток, на ходу обнажая сабли.
И началась сеча. Именно настоящая сеча, а не беспорядочное бегство к реке, как сообщают некоторые историки. В «Сборнике» Кирши Данилова так и говорится, что воины Ермака «билися-дралися с татарами время немалое». Во всяком случае бой продолжался не пять и не десять минут. Достаточно сказать, что в этой схватке, как сообщает Витсен, погибло шестьдесят семь ордынцев. Некоторые из них происходили из знатного рода. Во время боя, например, погиб мурза Булат. Остался лежать на острове и брат жены Кучума, имени которого мы не знаем.
Все это говорит о многом. Как-никак, а отряд Кучума напал на лагерь казаков врасплох. Дружинники, конечно, не сразу поняли, что вокруг происходит. Еще не освободившиеся ото сна, на какое-то время потерявшиеся, они вскоре пришли в себя и сумели организовать оборону.
Как сообщает летописец, атаман, «услышав крики… стал сзывать своих товарищей…». Понятное дело, на зов Ермака тут же ринулись его боевые друзья. Какое-то время дружинники отражали натиски свирепых ордынцев, сгрудившись возле своего могучего атамана. Да и он сам не стоял сложа руки.
В истории с гибелью Ермака тоже существует немало загадок. Тут единого мнения нет.
В своих дневниках о Сибири участник посольства в Китай в 1719 году англичанин Джон Белл Антермонский рисует нам такую картину. Ермак вроде бы уже находился на струге. Но, увидев на другом судне Кучума, подплыл к нему, «чтобы… сцепиться». И далее: «Тогда захотелось ему (Ермаку) перескочить из своей лодки в другую, но при этом случае упал он в воду и утонул…»
Вымысла хоть отбавляй. Во-первых, была кромешная тьма, и как мог Ермак разглядеть Кучума, приходится только удивляться. Во-вторых, можно предположить (и это наверняка так), что слепой и уже дряхлеющий Кучум вряд ли сам принимал участие в сражении. Скорее всего он отсиживался где-нибудь неподалеку. Кстати, такая осторожность всегда и помогала ему уносить ноги после каждого из поражений.
Но винить во всем этом англичанина не за что. Он ведь всего-навсего записал одно из народных преданий. А их немало.
Николай Витсен, например, приводит сразу два. Одно из преданий гласит, что ордынцы загнали Ермака в воду и там его убили, хотя в общем-то могли взять живым. В Строгановской летописи приводится примерно такая же версия: «Велеумный и храбрый ритор Ермак убиен бысть». Правда, в летописи не говорится, где же убили Ермака — в воде или на берегу.
А вот другое предание. Судя по нему, Ермак «спрыгнул с высокого берега, но, сделав слишком длинный прыжок через три лодки, попал в воду на глубоком месте и, имея на себе два панциря, а сверх того еще железные нарукавники, как камень погрузился на дно…».
На первый взгляд все верно. Имел Ермак и два панциря, и железные нарукавники. Но смущают такие обстоятельства. Высокого берега у островка не было… И еще: не слишком ли все-таки был затяжным прыжок Ермака? Через три струга с грузом железа на плечах вряд ли смог бы перепрыгнуть даже тренированный человек.
В «Сборнике» Кирши Данилова приводятся, нам кажется, более достоверные обстоятельства, при которых погиб Ермак.
В данном случае атаман бежит к стругу, одной ногой становится на трап-переходню. Но тут он поскользнулся, переходня поднимается и «расшибает ему буйную голову».
Примерно такая же версия о гибели Ермака приводится в книге «Живописная Россия», изданной в 1884 году в Петербурге. Правда, здесь Ермак не спасается от ордынцев, а спешит на струг, чтобы помочь своим товарищам. Впрочем, и во многих песнях утверждается то же самое.
Но существуют еще две версии. По одной из них, Ермак тонет, оступившись, потому что струг неожиданно качнуло на высокой волне. А вот по другой…
В те минуты рядом с атаманом уже никого не было. Он оставался наедине с толпой разъяренных врагов и, выбиваясь из последних сил, еще продолжал налево и направо размахивать острой, как бритва, саблей, прорубая себе дорогу. Берег с каждым шагом становился все ближе. Вспышки молний уже выхватывали из густой темноты струги, которые отнесло от берега. Ермак понял, что до коломенки придется добираться вплавь. Взмах саблей, еще один.
И вот уже атаман вогнал саблю в ножны и бросился в воду. Какое-то время он, наверное, плыл, раздвигая широкой грудью пенные волны Вагая. Но слишком тяжелы были доспехи, они неумолимо потянули ко дну…
Именно так о гибели Ермака в свое время и писал Семен Ремезов: «Ермак же, видя своих убиение и помощи ни откуда животу своему, бежа в струг свой и не може скочите, бе одеян двумя царскими пансыри, струг же отплы от берега, и не дошед…»
Последняя из версий приводится и в летописи Саввы Есипова. И, надо думать, она наиболее близка к истине. Всё-таки в основу последней легли «Написание» и синодик главы сибирской церкви Киприана. А он еще застал в живых бывших сподвижников Ермака, расспрашивал их о временах покорения Сибири. В частности, в синодике были указаны фамилии казаков «с прочими пострадавшими за православие».
Призраки на погосте
Ермак лежал на берегу Иртыша бездыханный и уже ни для кого не представляющий опасности.
Глаза ордынцев горели. Была в них радость и еще неутоленная жажда мести. И каждому хотелось стать обладателем доспехов русского атамана, на которых распростер свои тяжелые крылья золотой царский орел.
Снять панцири с Ермака решил престарелый мурза Кайдаул. Он наклонился, потянул за подол железной рубахи, но в это время «из тела, уже оцепенелого, вдруг хлынула свежая кровь». Все отступили с испугом: когда свежая кровь, в человеке продолжают дремать силы.
Но, поборов минутный страх, воины принялись вымещать злобу на трупе Ермака. В летописи Ремезова есть рисунок. Раздетый атаман покоится на специально устроенном рундуке. Каждый ордынец, подходя к рундуку, вонзает в тело Ермака стрелу, вымоченную в ядовитом соке лютика. Кровь стекает на гладкие бревна рундука, окрашивает их в алый цвет.
Так, по словам летописца, мстили враги Ермаку шесть недель. Среди тех, кто упивался местью, находился и сам Кучум. Он сидел у раскинутого в его честь шатра, пил молодой кумыс и слушал, как ликуют ордынцы. Для хана это был праздник. Давно он не ощущал такой радости и такого прилива сил.
Пригласил хан на этот кровавый пир и остяцких князей. Они съехались к Епанчинским юртам из своих дальних северных стойбищ… Как все в жизни меняется. Сначала служили князья ему, Кучуму, потом клялись в верности Ермаку и вот вновь заигрывают перед ханом. А он знает, хорошо знает цену их заверениям. Они не стоят и ломаной теньги. И увиваются возле Кучума и скалят зубы лишь потому, что понимают: завтра хан снова въедет на своем белом коне в былой город-стан и уж тогда-то воздаст должное и тем, кто остался верен ему, и тем, кто предал его, переметнувшись в стан неверных.
Дни мести тянулись один за другим. Но чем ближе подступала последняя, шестая неделя, тем беспокойнее вели себя ордынцы. По округе поползли упорные слухи, что «плотоядные» птицы, стаями летая над трупом, не смели его коснуться». По ночам ордынцев мучили кошмарные сны. Одному из них привиделось, будто он купался в крови, к другому приходил русский бог и грозил ему и всем магометанам страшной карой.
Советники хана пришли к выводу, что все эти видения не к добру, что Ермака следовало бы похоронить как святого. Особенно на этом настаивал князь Сейдяк, которому по ночам снилось якобы одно и то же: встреча с живым и невредимым Ермаком.
Прислушался хан к голосам своих советников. Все, что происходит, решил он, должно быть неспроста. Видать, Ермак и в самом деле наделен божественной силой. И вскоре на Баишевском кладбище под раскидистой кудрявой сосной начали рыть могилу.
В юртах уже резали скот. В день погребения, отдавая дань уважения памяти русского атамана, ордынцы зажарили и съели тридцать отборных быков и десять баранов.
Большой пир закатил Кучум на месте погребения. Много гостей приехало помянуть покойного.
В тот же день все, что было на Ермаке, присутствующие на тризне поделили между собой. Хитрый мурза Карача обзавелся саблей с поясом. Князю Сейдяку достался цветной атаманов кафтан. Мурзе Кайдаулу, как он и мечтал об этом, отдали нижнюю кольчугу Ермака. А остяцким князьям вручили верхний панцирь, чтобы они принесли его в жертву «славному Белогорскому идолу».
Ермака похоронили. Но ордынцы и после этого не обрели желанною покоя. Русский атаман продолжал навещать их в снах. А на кладбище, где он покоился, случались разные видения. Среди ночи над могилой атамана будто бы вдруг начинал сиять свет. Ходили слухи, что в изголовье Ермака кто-то зажигает свечу.
А иногда на погосте, как говорили, происходили и более странные вещи. Неожиданно поднимался к небу огромный огненный столб. Свет от него озарял всю округу. Столб этот обычно появлялся по родительским субботам. Летописец Ремезов вполне серьезно заявляет, что подобные столбы можно было видеть еще в его времена.
Решили советники хана: Ермака следует перезахоронить. Да так, чтобы его могилу не могла отыскать ни одна живая душа.
Обо всем этом сообщают нам летописцы. Об этом же говорят и татарские предания.
Но здесь возникает вопрос: где же все-таки был первоначально захоронен Ермак? Вопрос этот может показаться странным. Ведь Семен Ульянович Ремезов указал нам вроде бы точное место: Ермак похоронен на «Баишевском кладбище под кудрявую сосну». Но вот академик Г. Ф. Миллер в своей «Истории Сибири» утверждает иное. По его словам, ордынцы похоронили Ермака на Бегишевском погосте. А это далеко не одно и то же.
Так кто же все-таки прав — Ремезов или Миллер? Кому из них верить?
Судя по всему, прав здесь Ремезов. Можно считать установленным, что Бегишевского погоста при Ермаке не существовало. Правда, в то время уже стоял городок князя Бегиша. Но при жизни татарских князей их именами погосты не называли, это считалось большим кощунством. А вот Баишевское кладбище при Ермаке было, и хоронили на нем только «святых».
Еще задолго до прихода русских в Сибирь в урочище Баише появилось несколько мавзолеев, в которых покоились останки знатных магометан. В частности, здесь нашел свой последний приют основатель шафиитского законоведения шейх Хаким. Видимо, на этом же кладбище и был похоронен Ермак. Ведь его татары тоже причислили к лику святых. В летописи говорится: «… нарекоша его богом и погребоша по своему закону».
Наконец, и на рукописной карте Г. Ф. Миллера указано селение Баише. Оно находится всего В каких-то 25 километрах от Епанчинских юрт.
Следует сказать, что поиски могилы русского атамана велись еще «по велению государя самодержца Петра Алексеевича». Возглавлял их Семен Ремезов. Тогда-то и появился один из чертежей, вошедших в его «Хорографическую книгу». На чертеже указано место захоронения Ермака. И еще сказано, что тело Ермака погребено «на горе на мысу под большой сосной вблизи юрт Баишевых при речке Башкурке».
Уже в наши дни поискам места захоронения Ермака немало времени уделил краевед, доктор географических наук Дмитрий Николаевич Фиалков. В начале 60-х годов он предпринял попытку найти места, связанные с именем Ермака, с помощью аэрофотосъемки. Попытка удалась. Незаметные с земли, вдруг стали отчетливо видны очертания Искера. Были обнаружены и контуры «Царева городища», существование которого связывали с легендой.
Д. Н. Фиалков описал ту могильную рощу, где, по преданиям, покоится тело русского атамана.
Роща эта представляет из себя форму квадрата. Растут там старые сосны, которым примерно 350–500 лет. «Эти великаны, — предполагает ученый, — «помнят» кудрявую сосну, под которой был похоронен Ермак». Только лишь помнят. Но, к сожалению, деревья говорить не умеют. И вряд ли когда-нибудь кому-то доведется отыскать древнюю могилу.
Судьба волшебных панцирей
Судя по преданиям, Ермака похоронили в сентябре 1585 года.
После этого минуло немало лет. Но татары не забыли русского атамана. Они продолжали слагать о нем самые невероятные легенды. Даже престарелый калмыцкий тайша Аблай и тот поверил в силу чудес, которые происходили на Баишевском погосте.
Говорили, что особенно чудодейственной силой обладали платье и оружие атамана. Это-то и заставило тайшу Аблая в 1660 году ополчиться против потомков мурзы Кайдаула и кодского князя Алачи. Дело в том, что те хранили у себя доспехи Ермака, но на все просьбы тайши подарить ему атаманово снаряжение отвечали отказом. А тайше Аблаю и во сне и наяву грезились панцири Ермака.
Может, расстался бы с драгоценными панцирями сын Кайдаула бек Мамет? Нет, он лучше тайши знал, какая ценность досталась ему от отца. Старый Кайдаул, уходя из жизни, говорил сыну: «Все можешь отдать, даже лошадь, но панцири береги. Принесут они тебе счастье…»
Бек Мамет помнил наказ отца. Хорошо помнил. И даже когда тайша Байбагиш давал ему за панцири «10 семей ясырей, 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец», он и тогда не захотел расстаться с волшебным талисманом.
Аблай об этом знал. Вот почему он обратился к царю Алексею Михайловичу, чтобы тот своей волею отнял у потомков Кайдаула и Алачи доспехи Ермака и отдал их ему, тайше. Им панцири не нужны, а вот Аблаю они как раз кстати. Собирается он, дескать, в новый поход против киргизов, и помочь ему добыть победу сможет только снаряжение русского атамана.
Царь посмеялся над причудами Аблая: впал под старость тайша в глубокое детство, но в просьбе отказать ему «не изволил». Аблай был не из тех, от кого можно было бы просто-напросто отмахнуться. Совсем еще недавно воины тайши держали в страхе жителей сибирской столицы, то и дело грозили предать стольный Тобольск огню и обратить в пепел. Правда, последнее время Аблай заметно охладил свой боевой пыл, но кто знает, что у старика на уме. Пусть лучше возьмет Ермаково одеяние и воюет с киргизами. Ведут они себя беспокойно, часто совершают кровавые набеги на сибирские земли.
К сыну Кайдаула с царским повелением отдать кольчугу Ермака Аблаю поначалу отправился тобольский воевода Иван Хилков. И так и этак уговаривал он упрямого бека, давал ему целых 30 рублей, но тот и ухом не повел.
Тогда разгневался воевода и решил «неволею» взять панцири Ермака у Мамета. Но и это у него не получилось. Хилков воротился в Тобольск с пустыми руками.
Вслед за воеводой к упрямому беку выехал сотник Ремезов. Был Ульян Моисеевич большим дипломатом. Как-то удалось ему все-таки уговорить сына Кайдаула. Тот скрепя сердце отдал Ремезову нижнюю кольчугу Ермака.
Была та кольчуга, по словам летописца, «бита в пять колец», причем «мудростно». Длина ее — два аршина, а в плечах — аршин с четвертью. «На грудях и между крылец печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная в три вершка». И, что интересно, «напереди… ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо». Кто знает, может, панцири Ермака были повреждены во время ночной схватки с ордынцами.
Привез Ремезов кольчугу в шатровую столицу Аблая. Тот обрадовался как дитя малое. Руки у него затряслись. На подслеповатые глаза навернулись слезы. Взял тайша кольчугу, поцеловал ее и сказал сотнику, что отныне он русским никакого вреда чинить не будет.
В тот день долго проговорил Ремезов с Аблаем. Тогда-то тайша и рассказал Ульяну Моисеевичу о том, как ордынцы издевались над телом русского атамана, да и о том, какие чудеса потом творились на Баишевском погосте. И о чудотворной земле, которая однажды исцелила его, тайшу, тоже рассказал.
Ульян Моисеевич из слова в слово записал рассказ Аблая, а тот поставил под витиеватым текстом сотника свою печатку. Так-то, мол, оно достовернее…
Передал Ремезов эту бумагу тобольскому воеводе, а копию снял и себе оставил. И хорошо, что так сделал. Новый пожар, случившийся в Тобольске, уничтожил съезжую избу, где среди многих дел хранилась и бумага с калмыцкой печатью. Зато копия уцелела. Рассказ Аблая вошел потом в Сибирскую (Ремезовскую) летопись, которую сочинил уже сын сотника — Семен. Поместил он в летописи и рисунки, дополняющие рассказ тайши.
Но на этом история с кольчугой Ермака не заканчивается. Однажды бек Мамет навестил тайшу Аблая. Посидели они на цветастых подушках, попили зеленого чая, и неожиданно у Мамета появилось желание посмотреть на Ермакову кольчугу.
Согласился Аблай, извлек волшебный талисман из укромного места. Мамет посмотрел на доспехи, и рысья шапка приподнялась на его бритой голове. Сказал он Аблаю: «Пусть кровь хлынет из моих глаз, но такого панциря я не видывал. Это не Ермаков».
Может, хитрил бек, а может, хотел за что-то уколоть тайшу, но для того слова Мамета оказались страшнее меча, занесенного над головой. В тот же день из Аблаева улуса в Москву на низкорослых степных скакунах полетели послы. Били они челом русскому царю и просили, чтобы он во всем разобрался и отдал тайше настоящую кольчугу.
В Москве уже давно забыли о чудачествах тайши. Но приезд послов из сибирской степи напомнил об этом и насторожил. Пришлось спешно писать указ «о сыску панциря Кайдаулы мурзы».
Искали кольчугу долго. Искали и не нашли. Но притязания на нее продолжались. В 1670 году кольчугу просил у царя сын Аблая тайша Чаган. На этот раз в Москве просьбу тайши, кажется, оставили без внимания. Времена уже были другие…
А как же сложилась судьба верхнего панциря Ермака?
Известно, что он из-под Епанчинских юрт был доставлен в Белогорье, где находилось остяцкое святилище. Стоял там идол, вырубленный из толстой лиственницы. Шаманы под дикие песни и пляски, сопровождаемые громом бубнов, бросили кольчугу к уродливым ногам молчаливого идола. Долго лежали доспехи Ермака под открытым небом. Поливали их дожди, осыпали снега. Но однажды кольчуга исчезла. Забрал ее, как потом стало известно, кодский князь Алача. После этого, сообщает Ремезов, доспехи атамана пропали бесследно.
Но вот документы, найденные историком С. В. Бахрушиным, свидетельствуют:
«В 1646 году, — пишет академик С. В. Бахрушин, — из Березова в Сибирь была направлена карательная экспедиция для усмирения «воровской самояди», кочевавшей близ устьев Оби, самоеды были разбиты, а служилые люди взяли на погроме пансырь, а на том-то пансыре на грудех мишени, на одной вырезан двуглавый орел, а на другой подпись князя Петра Ивановича Шуйского». Есть все основания считать этот «пансырь» кольчугой Ермака. Ныне эти доспехи находятся в Оружейной палате.
Интересно отметить, что сплетена кольчуга из 16 тысяч колец, а вес ее 12 килограммов!
Но здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы рассказать об одном на первый взгляд странном случае.
Несколько лет тому назад тюменский краевед и журналист Юрий Петрович Рябов, будучи в Тобольском музее, увидел медный кружок — своеобразную пуговицу от панциря. Как стало известно, археологи обнаружили ее в 1915 году во время раскопок Искера. На кружке были отлиты слова старорусского письма. Отлиты в четыре строчки. Надпись гласила: «Князя Петра Ивановича Шуйского».
Что это? Какая-то ошибка? Ведь панцири Шуйского хранятся в Оружейной палате. И на бляхе-мишени, которая укреплена на его кольчуге, стоит точно такая же надпись: «Князя Петра Ивановича Шуйского».
Пришлось краеведу обратиться в Оружейную палату к научному сотруднику Николаю Васильевичу Гордееву. Тот сделал предположение, что тобольская мишень, видимо, когда-то находилась на втором панцире Ермака. Если это так, то последний владелец кольчуги, боясь преследований государевых людей, вынужден был ее «обезличить». Возможно, она и по сей день где-либо хранится. Но это — всего-навсего предположение…
Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
КАК ПОГИБ ЕРМАК?
До рамазана, девятого месяца по лунному календарю, оставалось три неполных недели. Правоверные готовились к мучительному посту, во время которого предстояло есть и пить лишь по ночам.
Но пока рамазан не наступил, можно было как следует потешить душу. И, наверное, поэтому по кривым улочкам Епанчинских юрт плыли острые запахи баранины и кизячного дыма. Женщины варили мясо в крутобоких медных котлах прямо под открытым небом, возле подслеповатых мазанок. Запах варева доносился даже до реки, и Яниш, ловивший стерлядь на цепкие крючья, уже подумывал, не смотать ли снасти да не отправиться ли домой.
Стоял солнечный безветренный день. Иртыш спокойно катил свои воды куда-то на север, в страну Вечной тьмы. Неподалеку копытили сочный выгон и ржали нагульные кобылицы.
Неожиданно в нескольких шагах от Яниша всплеснула вода. Юноша настороженно скосил глаза туда, где полоскал свои гибкие ветки тальник. Показалось Янишу, будто по реке что-то плывет.
Яниш поднялся, огляделся по сторонам и, осторожно переставляя ноги, обутые в мягкие ичиги, дошел до куста.
В воде баюкало человека. По доспехам и сапогам с железными набивками Яниш сразу узнал русского.
Покачиваясь на кривых ногах, Яниш сходил за веревкой, заученным движением рук захлестнул петлю, ловко накинул ее на ноги утопленника и, увязая в илистом дне, с трудом выволок тело на берег.
Воин был без шлема, с кудрявых волос струями сбегала вода. Искрящиеся капли ее путались в черной густой бороде.
На русском были тяжелые панцири с медной оправой. На груди сверкал, переливался огромный золотой орел, а на поясе висела дорогая сабля в тяжелых ножнах.
Яниш бросился бежать в юрты.
— Урус! Урус! — кричал он, пугая встречных.
Вскоре все татары — и стар и мал — двинулись за Янишем к берегу Иртыша. Юноша довел их до тальника. Долго и внимательно рассматривали русского. Наконец мурза Кайдаул выдохнул:
— Это он, Ермак.
И сразу берег Иртыша огласился радостными криками…
Обо всем этом в 1660 году калмыцкий тайша Аблай рассказал тобольскому сотнику Ульяну Ремезову. Тайше можно было поверить. Он знал немало такого, что татары держали в строжайшей тайне.
Ловушка
Около двух лет бывший царь лоскутного Сибирского Юрта скитался по бескрайним ковыльным степям, вяз в коварных прииртышских болотах, тонул в ледяных водах рек. Колесо его судьбы крутилось лишь в одном направлении.
По ночам последняя опора хана, его верные ордынцы, накидывали на морды лошадей мешки с арпой — ячменем и хоронились то в непролазных чащобах, а то на забытых самим аллахом островах.
Беспокойными, наполненными страхом были эти ночи для Кучума. В любой тени виделся ему «урус», любой трухлявый пень принимал он за врага — гяура.
Былая столица хана находилась совсем рядом. Днями, когда ветер дул со стороны древнего Искера, до чуткого уха Кучума долетал звон металла. Видать, неверные ковали оружие. А иногда приносил с собой ветер грохот арб, лошадиное ржание и невнятные голоса дружинников Ермака. Те, как казалось Кучуму, все еще пировали победу.
Хан вынашивал лютую злобу, острым ножом сидела она в его сердце. Русский атаман отнял у него все, чем он был богат: вороха мягкой рухляди, множество золотых и серебряных украшений — все, что осталось в покинутой столице, попало в руки гяуров. Они отняли у Кучума жен и детей. Сейчас не ему, хану, а безвестному пришельцу из-за Югорских гор кланяются в пояс купцы больших и малых стран, раскинувшихся там, где всходит вечное солнце. Не ему, а русскому атаману приносят дань остяцкие да вогульские князьки.
Подумать только! Еще недавно все они заверяли хана, что узы их дружбы вечны, как вечен аллах. И вот после первого же поражения поджали хвосты и бросились лизать руку Ермаку. Лазутчики доносили Кучуму, что остяки клялись русскому атаману в любви и вечной преданности у медвежьей головы, а вогулы — у рассеченной надвое собаки.
Горе ему, Кучуму! Даже в его стане нашлись предатели. Они тоже переметнулись на сторону Ермака. Трудно поверить, но татары, стоя на коленях перед неверными, целовали окровавленную саблю. Что еще может быть позорнее для мусульманина?!
Все эти месяцы, затяжные, полные тревог, носил Кучум в своем сердце жгучую ненависть к Ермаку. Белые цветы ему казались черными. Желтый месяц казался умытым кровью. Сейчас только месть, одна лишь месть могла залечить душевные раны гордого старца. Он не сумел одолеть Ермака в открытом бою. Он его одолеет хитростью.
Как гласит Строгановская летопись, месть свершилась 5 августа 1585 года «на предпразднество Преображения господня». А до этого откуда-то из раздольной Вагайской степи в Искер на низкорослых ногайских конях прискакали два запыленных бухарца. Долетев до Ермакова жилища и спешившись, они упали с хорезмских седел прямо к ногам атамана. Прижимая бараньи шапки к груди, говорили, перебивая друг друга. Вели, дескать, из далекой Бухары к Искеру караван с разноцветными коврами, кишмишем, фарфором и дорогим камнем — лалом, но жестокий Кучум преградил им дорогу. Уливаясь слезами, просили гонцы помочь погонщикам верблюдов — караван-баши.
Ермак не заметил хитрого блеска в глазах «бухарцев». Не скрывая негодования, думал он о Кучуме. Выбитый из своей столицы, потерявший всякую надежду на власть, хан, как голодный волк, рыскает по степи, нападает на преданных Ермаку татар, грабит идущие в Искер караваны. Если так будет продолжаться и дальше, купцы забудут дорогу к Сибири.
А торговых гостей у Ермака с каждым новым месяцем становится все больше и больше. В ярмарочные дни раскладывают они на лугах перед Искером свои товары — радующие глаз шелка, восточные сладости и украшения, нарядные тюбетейки и острые кинжалы с насеченными на них стихами Корана. Все это идет в обмен на богатства Сибири, ее серебристых песцов и лисиц, на рыбу и кедровые орехи. Как можно допустить, чтобы хан нарушал сие доброе дело! Или он, Ермак, не хозяин Сибири?
Внимательно выслушал атаман «бухарских» гонцов. Расспросил, где они остановились, и самолично проводил до крепостных ворот. А на прощание сказал, чтобы ждали от него подмоги.
— Якши! Чах якши! — рассыпали слова благодарности гонцы. А потом, настегивая длинногривых скакунов, помчались в Вагайскую степь, чтобы предупредить Кучума: обманули они атамана, собирается неверный в путь.
Сборы в Искере были недолгими. По одним данным, взял Ермак с собою пятьдесят, по другим — пятьсот, а по третьим — шестьсот дружинников. Расходятся летописцы также во мнениях, на скольких же судах отправились казаки «воевать Кучума». Одни сообщают, что пошли они на двух, другие — на трех стругах. Но суть не в этом. Главное, почти все летописцы, за исключением немногих, дают один и тот же маршрут похода: мол, двинулись они вверх по Вагаю. Если дружинники действительно отправились указанным путем, то это говорит о том, что они долгое время шли на поводу у хитрого хана, пытавшегося заманить их подальше от Искера. Судите сами.
Русские воины, выискивая бухарский караван, в первый же день сталкиваются с небольшим летучим отрядом ордынцев. Происходит это у устья Вагая. После короткой схватки кучумовичи отходят вверх по Иртышу. Русские преследуют их и, дойдя до устья Ишима, вновь обнажают сабли да открывают пальбу из «огненных палок». Второй отряд татар, встретившийся им на пути, также рассеян по степному раздолью.
Затем воины Ермака входят в пустынный городок Ташаткан. Здесь у них был короткий отдых. И снова струги Ермака отправляются вверх по Иртышу. Лишь возле устья Шиша они поворачивают назад.
Что и говорить, маршрут довольно-таки странный. «Бухарские» гонцы дают Ермаку один адрес местонахождения каравана, а он спешит совсем в другую сторону. Его словно бы не волнует судьба гостей из Бухары. Он словно бы преследует какую-то иную цель.
Вскоре подосланные к Ермаку кучумовские лазутчики сообщили: караван ты, атаман, ищешь совсем не там. Он ожидает твоей помощи в устье Вагая. Кучум непременно хотел, чтобы Ермак вошел в Вагай. Почему-то именно там хан решил свести счеты со своим стародавним недругом…
С раннего утра небо хмурилось, грозило непогодой. С низовьев Иртыша дул сырой, промозглый ветер, скрипучие струги вздымались на пенных гребнях волн. Ермак приказал воинам держаться ближе к берегу.
А в это время разведчики хана, осторожные, ловкие ордынцы, следили за каждым шагом дружинников. Глаза их сверкали из-за обомшелых каменных валунов и стройных сосен-карагаев. Где пешком, а где в седле ордынцы двигались вслед за стругами Ермака. И через каждый час летели гонцы к Кучуму, доносили ему, где находятся и что делают урусы.
К вечеру погода совсем испортилась. Небо обложило плотными тучами. Пошел проливной дождь. Вспышки молний озаряли пенный Иртыш и черные гряды прибрежных кустов. Все выше и выше кидало тяжелые струги. И Ермак направил суда к устью Вагая, туда, где находился одинокий, поросший кустарником островок. Там, полагал он, можно отдохнуть и переждать непогоду.
Прошел час, еще один… Кучум терпеливо ждал. Он знал, что урусы устали. Верил, что сон свое возьмет. И тогда можно будет уничтожить весь казачий корень.
Наступила глубокая ночь, когда Кучум послал в стан дружинников своего разведчика. Легенда гласит, что это был татарин, приговоренный к смерти за воровство. Он должен был заслужить милость повелителя.
Татарин исчез, как провалился. Ордынцы настороженно вслушивались в темноту. Но из-за беспрерывного треска молний да тяжелого гула ветра и дождя расслышать ничего не удавалось.
Наконец кусты зашевелились. Показался разведчик, одетый в промокший полосатый бешмет. Плюхнувшись перед Кучумом на колени, он сказал:
— Русские спят.
Не поверил хан приговоренному к смерти. Послал его назад и велел, чтобы он в доказательство слов своих принес что-нибудь из стана дружинников.
Вернулся разведчик, протянул Кучуму три пищали да три сумки с порохом-зельем.
— Спят…
Подслеповатые глаза хана ожили.
Где погиб Ермак
То, что Ермак погиб в ненастную августовскую ночь 1585 года, вроде бы ни у кого не вызывает сомнений. Но вот где это произошло и при каких обстоятельствах, вопрос остается неясным.
В «Сборнике древних русских стихотворений» Кирши Данилова говорится, что Ермак утонул… в Енисее. Вроде бы какая-то нелепость. Был на Иртыше, и вдруг занесло его от этой реки за сотни верст. Причем неизвестно какими путями. Впрочем, о Ермаке сложено немало легенд, в которых трудно отличить правду от вымысла. Ермак даже стал одним из героев былины «Илья Муромец и Калин царь», где атаман вместе с Ильей служит в Киеве у Владимира Красное Солнышко.
Другая легенда ведет на Алтай. Писатель В. Сафонов в своей книге «Дорога на простор» приводит четверостишие одного неизвестного автора:
За Уральским хребтом, за рекой Иртышом.
На далеких отрогах Алтая
Стоит холм, а на нем под кедровым шатром
Есть могила, совсем забытая…
В этой могиле якобы и похоронен Ермак.
Но давайте оставим легенды и обратимся к более достоверным источникам. Хотя в общем-то и в них место гибели Ермака указывается не везде одинаково.
Взять хотя бы «Описание Западной Сибири» Ипполита Завалишина. Автор книги утверждает, что Ермак утонул в полноводном Иртыше. В этом нас убеждает и Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского». Как известно, на основе его рассказа поэтом-декабристом Кондратием Рылеевым была написана драматическая дума «Смерть Ермака». Вспомните ее строки:
Иртыш кипел в крутых брегах,
Вздымалися седые волны
И рассыпались с ревом в прах,
Бия о брег казачьи челны!
Читая думу, мы ясно себе представляем беспросветную ночь, прошиваемую ослепительными стрелами молний. Видим гнущиеся под тяжестью свирепого ветра деревья и, конечно, Ермака, погруженного в свои невеселые думы. Сидит он на крутом берегу разбушевавшегося Иртыша, опершись о рукоять сабли, испытанной в лихих сечах.
Дума Рылеева осела в памяти многих. И каждый из нас с детства верил, да и сейчас многие верят, что гибель свою Ермак нашел в пенных водах Иртыша. Да и как не верить.
Но… продолжают терзать сомнения.
В Тобольском музее хранится старинный церковный документ, составленный в 1621 году архиепископом Киприаном со слов еще живших тогда дружинников Ермака. В нем есть известие, что атаман погиб все же в водах Вагая.
Дружина атамана перед кровавой схваткой с ордынцами разбила свой стан на небольшом островке. С одной стороны его омывали воды реки Вагай, с другой — воды узкой протоки. Остров этот, в частности, изображен и на известном рисунке Семена Ремезова.
В Есиповской летописи протока, с одной стороны огибающая остров, почему-то именуется «перекопью». Ученые и путешественники сломали немало копий, пытаясь объяснить это название. «Отец сибирской истории» Г. Ф. Миллер считал, что под этим словом подразумевается канал. Он даже выдумал красивую легенду о том, что прорыли его казаки Ермака.
Эта легенда впоследствии нашла стойких приверженцев. Ее повторили в своих трудах многие авторы. В частности, в «Памятной книжке Западной Сибири» прямо так и говорится: атаман и его воины остановились на островке в устье Вагая, где река «разделялась надвое, в одну сторону кривою излучиною, а в другую прямым, когда-то выкопанным каналом, носящим до сих пор имя Ермаковской перекопи».
Все эти доводы разбил историк И. Фишер, долгое время изучавший «перекопь». Он писал, что «… канал был с самого начала настоящим речным стержнем…». А служилый человек Семен Ульянович Ремезов, первый сибирский картограф, называл канал «прорвой», что расшифровывать вряд ли необходимо. И по сей день несет свои воды в Вагай этот извилистый мутный ручей, по-татарски именуемый Тескерь. Переводится это слово тоже как «прорва».
Нас может насторожить другое. Атаман утонул в Вагае, но тело-то его извлекли из Иртыша, или «Ермаковой реки», как его еще называют. Почему же так случилось? Все-таки от безымянного островка до Епанчинских юрт примерно сорок километров, а на Ермаке были тяжелые доспехи.
Но тут нам на помощь приходит судебная медицина. Оказывается, тело Ермака могло всплыть через три дня. А за оставшиеся пять дней его вполне могло отнести до того места, где находятся татарские юрты.
Сохранилось предание, что ордынцы всю эту неделю мучились в догадках: погиб ли Ермак? В поисках атамана они обшарили весь остров. Дно реки у берега было прощупано шестами. Но поиски не увенчались успехом.
И тогда Кучум пообещал тому, кто найдет атамана, награду — ровно столько серебра, сколько будет весить Ермаково тело. «Я должен найти его и разрубить на мелкие куски», — якобы заявил Кучум. В такую жестокость его поверить нетрудно. Существует предание, что всем дружинникам, оставшимся лежать на острове, по его приказу отрезали головы, которые вздели на пики.
Ночная схватка
Почему же все-таки погиб Ермак? Неужто, зная о коварстве Кучума, он не предпринял никаких мер, чтобы оградить дружину от неожиданного нападения? Может, не думал, что ордынцы за ними следят? А может, полагал, что в такую ночь, когда все вокруг скрипит да стонет, они не посмеют сунуть носа на остров?
Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» пишет: «Ермак знал о близости врага и, как бы утомленный жизнью, погрузился в глубокий сон со своими удалыми витязями, без наблюдения, без стражи».
Вот ведь как! Знал, что враг рядом, но не выставил даже дозорных и спокойно уснул. Что-то не похоже на атамана при его-то ратном опыте.
Деятельность Ермака как военачальника историки, видимо, еще опишут. Мы лишь приведем несколько моментов, говорящих о его стратегической зоркости.
Нет, он не был человеком, которого вольница случайно избрала своим атаманом. Некоторые ученые предполагают, что Ермак участвовал в Ливонской войне, что. он еще до появления в Сибири прошел большую воинскую выучку. И все это подтверждается многими фактами.
В небольшом войске атамана царила железная дисциплина. Воры, люди разгульные, не подчинявшиеся законам казачьего круга, несли тяжелую кару. И трусам не было места в дружине.
А посмотрите, какую находчивость проявил Ермак при Акцибаркалле. Он пустил по Тоболу «хворостяное войско», сам же с дружинниками зашел в тыл врага и обратил его в бегство.
Впрочем, факты, говорящие о Ермаке как об опытном военачальнике, можно перечислять и дальше. А поэтому трудно поверить, что он в ту дождливую ночь пренебрег дозором. Все-таки атаман хорошо знал, с каким врагом имеет дело. В памяти Ермака еще было свежо воспоминание о случае, происшедшем на Абалацком озере.
С этим словно бы соглашается амстердамский географ Николай Витсен, долгое время собиравший сведения о Ермаке. В своей книге он сообщает, что Ермак, по старому своему обычаю, все-таки оставил в дозоре казаков. Витсен даже указывает, что стражников было двое.
Так оно, видимо, и было. Спокойно спать в окружении врагов вряд ли бы отважился самый отчаянный атаман.
Другое дело,' можно поверить, что дозорные, измотанные дальней дорогой, не смогли продержаться до положенного часа и погрузились в сон.
Строгановская летопись гласит, что казаки отдыхали под пологами. Николай Витсен уточняет: в палатках. Палатка Ермака, как это и полагалось, находилась в центре лагеря. На ремезовском рисунке очень красноречиво передана обстановка, которая царила в ту ночь на острове. Спят, тесно прижавшись друг к другу, дружинники. Их пищали сложены одна к другой. Острые пики поставлены в козлы. Неподалеку от брода горит костер. Возле него лежат четверо. Может быть, как раз это и есть часовые?
Легко сняв спавшую охрану, ордынцы без труда проникли к палаткам…
Но известно, что всех дружинников Ермака врагам уничтожить не удалось. Видать, кто-то из казаков в те минуты подал сигнал об опасности. А может, то был предсмертный крик одного из тяжелораненых. Сонные дружинники начали выскакивать из палаток, на ходу обнажая сабли.
И началась сеча. Именно настоящая сеча, а не беспорядочное бегство к реке, как сообщают некоторые историки. В «Сборнике» Кирши Данилова так и говорится, что воины Ермака «билися-дралися с татарами время немалое». Во всяком случае бой продолжался не пять и не десять минут. Достаточно сказать, что в этой схватке, как сообщает Витсен, погибло шестьдесят семь ордынцев. Некоторые из них происходили из знатного рода. Во время боя, например, погиб мурза Булат. Остался лежать на острове и брат жены Кучума, имени которого мы не знаем.
Все это говорит о многом. Как-никак, а отряд Кучума напал на лагерь казаков врасплох. Дружинники, конечно, не сразу поняли, что вокруг происходит. Еще не освободившиеся ото сна, на какое-то время потерявшиеся, они вскоре пришли в себя и сумели организовать оборону.
Как сообщает летописец, атаман, «услышав крики… стал сзывать своих товарищей…». Понятное дело, на зов Ермака тут же ринулись его боевые друзья. Какое-то время дружинники отражали натиски свирепых ордынцев, сгрудившись возле своего могучего атамана. Да и он сам не стоял сложа руки.
В истории с гибелью Ермака тоже существует немало загадок. Тут единого мнения нет.
В своих дневниках о Сибири участник посольства в Китай в 1719 году англичанин Джон Белл Антермонский рисует нам такую картину. Ермак вроде бы уже находился на струге. Но, увидев на другом судне Кучума, подплыл к нему, «чтобы… сцепиться». И далее: «Тогда захотелось ему (Ермаку) перескочить из своей лодки в другую, но при этом случае упал он в воду и утонул…»
Вымысла хоть отбавляй. Во-первых, была кромешная тьма, и как мог Ермак разглядеть Кучума, приходится только удивляться. Во-вторых, можно предположить (и это наверняка так), что слепой и уже дряхлеющий Кучум вряд ли сам принимал участие в сражении. Скорее всего он отсиживался где-нибудь неподалеку. Кстати, такая осторожность всегда и помогала ему уносить ноги после каждого из поражений.
Но винить во всем этом англичанина не за что. Он ведь всего-навсего записал одно из народных преданий. А их немало.
Николай Витсен, например, приводит сразу два. Одно из преданий гласит, что ордынцы загнали Ермака в воду и там его убили, хотя в общем-то могли взять живым. В Строгановской летописи приводится примерно такая же версия: «Велеумный и храбрый ритор Ермак убиен бысть». Правда, в летописи не говорится, где же убили Ермака — в воде или на берегу.
А вот другое предание. Судя по нему, Ермак «спрыгнул с высокого берега, но, сделав слишком длинный прыжок через три лодки, попал в воду на глубоком месте и, имея на себе два панциря, а сверх того еще железные нарукавники, как камень погрузился на дно…».
На первый взгляд все верно. Имел Ермак и два панциря, и железные нарукавники. Но смущают такие обстоятельства. Высокого берега у островка не было… И еще: не слишком ли все-таки был затяжным прыжок Ермака? Через три струга с грузом железа на плечах вряд ли смог бы перепрыгнуть даже тренированный человек.
В «Сборнике» Кирши Данилова приводятся, нам кажется, более достоверные обстоятельства, при которых погиб Ермак.
В данном случае атаман бежит к стругу, одной ногой становится на трап-переходню. Но тут он поскользнулся, переходня поднимается и «расшибает ему буйную голову».
Примерно такая же версия о гибели Ермака приводится в книге «Живописная Россия», изданной в 1884 году в Петербурге. Правда, здесь Ермак не спасается от ордынцев, а спешит на струг, чтобы помочь своим товарищам. Впрочем, и во многих песнях утверждается то же самое.
Но существуют еще две версии. По одной из них, Ермак тонет, оступившись, потому что струг неожиданно качнуло на высокой волне. А вот по другой…
В те минуты рядом с атаманом уже никого не было. Он оставался наедине с толпой разъяренных врагов и, выбиваясь из последних сил, еще продолжал налево и направо размахивать острой, как бритва, саблей, прорубая себе дорогу. Берег с каждым шагом становился все ближе. Вспышки молний уже выхватывали из густой темноты струги, которые отнесло от берега. Ермак понял, что до коломенки придется добираться вплавь. Взмах саблей, еще один.
И вот уже атаман вогнал саблю в ножны и бросился в воду. Какое-то время он, наверное, плыл, раздвигая широкой грудью пенные волны Вагая. Но слишком тяжелы были доспехи, они неумолимо потянули ко дну…
Именно так о гибели Ермака в свое время и писал Семен Ремезов: «Ермак же, видя своих убиение и помощи ни откуда животу своему, бежа в струг свой и не може скочите, бе одеян двумя царскими пансыри, струг же отплы от берега, и не дошед…»
Последняя из версий приводится и в летописи Саввы Есипова. И, надо думать, она наиболее близка к истине. Всё-таки в основу последней легли «Написание» и синодик главы сибирской церкви Киприана. А он еще застал в живых бывших сподвижников Ермака, расспрашивал их о временах покорения Сибири. В частности, в синодике были указаны фамилии казаков «с прочими пострадавшими за православие».
Призраки на погосте
Ермак лежал на берегу Иртыша бездыханный и уже ни для кого не представляющий опасности.
Глаза ордынцев горели. Была в них радость и еще неутоленная жажда мести. И каждому хотелось стать обладателем доспехов русского атамана, на которых распростер свои тяжелые крылья золотой царский орел.
Снять панцири с Ермака решил престарелый мурза Кайдаул. Он наклонился, потянул за подол железной рубахи, но в это время «из тела, уже оцепенелого, вдруг хлынула свежая кровь». Все отступили с испугом: когда свежая кровь, в человеке продолжают дремать силы.
Но, поборов минутный страх, воины принялись вымещать злобу на трупе Ермака. В летописи Ремезова есть рисунок. Раздетый атаман покоится на специально устроенном рундуке. Каждый ордынец, подходя к рундуку, вонзает в тело Ермака стрелу, вымоченную в ядовитом соке лютика. Кровь стекает на гладкие бревна рундука, окрашивает их в алый цвет.
Так, по словам летописца, мстили враги Ермаку шесть недель. Среди тех, кто упивался местью, находился и сам Кучум. Он сидел у раскинутого в его честь шатра, пил молодой кумыс и слушал, как ликуют ордынцы. Для хана это был праздник. Давно он не ощущал такой радости и такого прилива сил.
Пригласил хан на этот кровавый пир и остяцких князей. Они съехались к Епанчинским юртам из своих дальних северных стойбищ… Как все в жизни меняется. Сначала служили князья ему, Кучуму, потом клялись в верности Ермаку и вот вновь заигрывают перед ханом. А он знает, хорошо знает цену их заверениям. Они не стоят и ломаной теньги. И увиваются возле Кучума и скалят зубы лишь потому, что понимают: завтра хан снова въедет на своем белом коне в былой город-стан и уж тогда-то воздаст должное и тем, кто остался верен ему, и тем, кто предал его, переметнувшись в стан неверных.
Дни мести тянулись один за другим. Но чем ближе подступала последняя, шестая неделя, тем беспокойнее вели себя ордынцы. По округе поползли упорные слухи, что «плотоядные» птицы, стаями летая над трупом, не смели его коснуться». По ночам ордынцев мучили кошмарные сны. Одному из них привиделось, будто он купался в крови, к другому приходил русский бог и грозил ему и всем магометанам страшной карой.
Советники хана пришли к выводу, что все эти видения не к добру, что Ермака следовало бы похоронить как святого. Особенно на этом настаивал князь Сейдяк, которому по ночам снилось якобы одно и то же: встреча с живым и невредимым Ермаком.
Прислушался хан к голосам своих советников. Все, что происходит, решил он, должно быть неспроста. Видать, Ермак и в самом деле наделен божественной силой. И вскоре на Баишевском кладбище под раскидистой кудрявой сосной начали рыть могилу.
В юртах уже резали скот. В день погребения, отдавая дань уважения памяти русского атамана, ордынцы зажарили и съели тридцать отборных быков и десять баранов.
Большой пир закатил Кучум на месте погребения. Много гостей приехало помянуть покойного.
В тот же день все, что было на Ермаке, присутствующие на тризне поделили между собой. Хитрый мурза Карача обзавелся саблей с поясом. Князю Сейдяку достался цветной атаманов кафтан. Мурзе Кайдаулу, как он и мечтал об этом, отдали нижнюю кольчугу Ермака. А остяцким князьям вручили верхний панцирь, чтобы они принесли его в жертву «славному Белогорскому идолу».
Ермака похоронили. Но ордынцы и после этого не обрели желанною покоя. Русский атаман продолжал навещать их в снах. А на кладбище, где он покоился, случались разные видения. Среди ночи над могилой атамана будто бы вдруг начинал сиять свет. Ходили слухи, что в изголовье Ермака кто-то зажигает свечу.
А иногда на погосте, как говорили, происходили и более странные вещи. Неожиданно поднимался к небу огромный огненный столб. Свет от него озарял всю округу. Столб этот обычно появлялся по родительским субботам. Летописец Ремезов вполне серьезно заявляет, что подобные столбы можно было видеть еще в его времена.
Решили советники хана: Ермака следует перезахоронить. Да так, чтобы его могилу не могла отыскать ни одна живая душа.
Обо всем этом сообщают нам летописцы. Об этом же говорят и татарские предания.
Но здесь возникает вопрос: где же все-таки был первоначально захоронен Ермак? Вопрос этот может показаться странным. Ведь Семен Ульянович Ремезов указал нам вроде бы точное место: Ермак похоронен на «Баишевском кладбище под кудрявую сосну». Но вот академик Г. Ф. Миллер в своей «Истории Сибири» утверждает иное. По его словам, ордынцы похоронили Ермака на Бегишевском погосте. А это далеко не одно и то же.
Так кто же все-таки прав — Ремезов или Миллер? Кому из них верить?
Судя по всему, прав здесь Ремезов. Можно считать установленным, что Бегишевского погоста при Ермаке не существовало. Правда, в то время уже стоял городок князя Бегиша. Но при жизни татарских князей их именами погосты не называли, это считалось большим кощунством. А вот Баишевское кладбище при Ермаке было, и хоронили на нем только «святых».
Еще задолго до прихода русских в Сибирь в урочище Баише появилось несколько мавзолеев, в которых покоились останки знатных магометан. В частности, здесь нашел свой последний приют основатель шафиитского законоведения шейх Хаким. Видимо, на этом же кладбище и был похоронен Ермак. Ведь его татары тоже причислили к лику святых. В летописи говорится: «… нарекоша его богом и погребоша по своему закону».
Наконец, и на рукописной карте Г. Ф. Миллера указано селение Баише. Оно находится всего В каких-то 25 километрах от Епанчинских юрт.
Следует сказать, что поиски могилы русского атамана велись еще «по велению государя самодержца Петра Алексеевича». Возглавлял их Семен Ремезов. Тогда-то и появился один из чертежей, вошедших в его «Хорографическую книгу». На чертеже указано место захоронения Ермака. И еще сказано, что тело Ермака погребено «на горе на мысу под большой сосной вблизи юрт Баишевых при речке Башкурке».
Уже в наши дни поискам места захоронения Ермака немало времени уделил краевед, доктор географических наук Дмитрий Николаевич Фиалков. В начале 60-х годов он предпринял попытку найти места, связанные с именем Ермака, с помощью аэрофотосъемки. Попытка удалась. Незаметные с земли, вдруг стали отчетливо видны очертания Искера. Были обнаружены и контуры «Царева городища», существование которого связывали с легендой.
Д. Н. Фиалков описал ту могильную рощу, где, по преданиям, покоится тело русского атамана.
Роща эта представляет из себя форму квадрата. Растут там старые сосны, которым примерно 350–500 лет. «Эти великаны, — предполагает ученый, — «помнят» кудрявую сосну, под которой был похоронен Ермак». Только лишь помнят. Но, к сожалению, деревья говорить не умеют. И вряд ли когда-нибудь кому-то доведется отыскать древнюю могилу.
Судьба волшебных панцирей
Судя по преданиям, Ермака похоронили в сентябре 1585 года.
После этого минуло немало лет. Но татары не забыли русского атамана. Они продолжали слагать о нем самые невероятные легенды. Даже престарелый калмыцкий тайша Аблай и тот поверил в силу чудес, которые происходили на Баишевском погосте.
Говорили, что особенно чудодейственной силой обладали платье и оружие атамана. Это-то и заставило тайшу Аблая в 1660 году ополчиться против потомков мурзы Кайдаула и кодского князя Алачи. Дело в том, что те хранили у себя доспехи Ермака, но на все просьбы тайши подарить ему атаманово снаряжение отвечали отказом. А тайше Аблаю и во сне и наяву грезились панцири Ермака.
Может, расстался бы с драгоценными панцирями сын Кайдаула бек Мамет? Нет, он лучше тайши знал, какая ценность досталась ему от отца. Старый Кайдаул, уходя из жизни, говорил сыну: «Все можешь отдать, даже лошадь, но панцири береги. Принесут они тебе счастье…»
Бек Мамет помнил наказ отца. Хорошо помнил. И даже когда тайша Байбагиш давал ему за панцири «10 семей ясырей, 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец», он и тогда не захотел расстаться с волшебным талисманом.
Аблай об этом знал. Вот почему он обратился к царю Алексею Михайловичу, чтобы тот своей волею отнял у потомков Кайдаула и Алачи доспехи Ермака и отдал их ему, тайше. Им панцири не нужны, а вот Аблаю они как раз кстати. Собирается он, дескать, в новый поход против киргизов, и помочь ему добыть победу сможет только снаряжение русского атамана.
Царь посмеялся над причудами Аблая: впал под старость тайша в глубокое детство, но в просьбе отказать ему «не изволил». Аблай был не из тех, от кого можно было бы просто-напросто отмахнуться. Совсем еще недавно воины тайши держали в страхе жителей сибирской столицы, то и дело грозили предать стольный Тобольск огню и обратить в пепел. Правда, последнее время Аблай заметно охладил свой боевой пыл, но кто знает, что у старика на уме. Пусть лучше возьмет Ермаково одеяние и воюет с киргизами. Ведут они себя беспокойно, часто совершают кровавые набеги на сибирские земли.
К сыну Кайдаула с царским повелением отдать кольчугу Ермака Аблаю поначалу отправился тобольский воевода Иван Хилков. И так и этак уговаривал он упрямого бека, давал ему целых 30 рублей, но тот и ухом не повел.
Тогда разгневался воевода и решил «неволею» взять панцири Ермака у Мамета. Но и это у него не получилось. Хилков воротился в Тобольск с пустыми руками.
Вслед за воеводой к упрямому беку выехал сотник Ремезов. Был Ульян Моисеевич большим дипломатом. Как-то удалось ему все-таки уговорить сына Кайдаула. Тот скрепя сердце отдал Ремезову нижнюю кольчугу Ермака.
Была та кольчуга, по словам летописца, «бита в пять колец», причем «мудростно». Длина ее — два аршина, а в плечах — аршин с четвертью. «На грудях и между крылец печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная в три вершка». И, что интересно, «напереди… ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо». Кто знает, может, панцири Ермака были повреждены во время ночной схватки с ордынцами.
Привез Ремезов кольчугу в шатровую столицу Аблая. Тот обрадовался как дитя малое. Руки у него затряслись. На подслеповатые глаза навернулись слезы. Взял тайша кольчугу, поцеловал ее и сказал сотнику, что отныне он русским никакого вреда чинить не будет.
В тот день долго проговорил Ремезов с Аблаем. Тогда-то тайша и рассказал Ульяну Моисеевичу о том, как ордынцы издевались над телом русского атамана, да и о том, какие чудеса потом творились на Баишевском погосте. И о чудотворной земле, которая однажды исцелила его, тайшу, тоже рассказал.
Ульян Моисеевич из слова в слово записал рассказ Аблая, а тот поставил под витиеватым текстом сотника свою печатку. Так-то, мол, оно достовернее…
Передал Ремезов эту бумагу тобольскому воеводе, а копию снял и себе оставил. И хорошо, что так сделал. Новый пожар, случившийся в Тобольске, уничтожил съезжую избу, где среди многих дел хранилась и бумага с калмыцкой печатью. Зато копия уцелела. Рассказ Аблая вошел потом в Сибирскую (Ремезовскую) летопись, которую сочинил уже сын сотника — Семен. Поместил он в летописи и рисунки, дополняющие рассказ тайши.
Но на этом история с кольчугой Ермака не заканчивается. Однажды бек Мамет навестил тайшу Аблая. Посидели они на цветастых подушках, попили зеленого чая, и неожиданно у Мамета появилось желание посмотреть на Ермакову кольчугу.
Согласился Аблай, извлек волшебный талисман из укромного места. Мамет посмотрел на доспехи, и рысья шапка приподнялась на его бритой голове. Сказал он Аблаю: «Пусть кровь хлынет из моих глаз, но такого панциря я не видывал. Это не Ермаков».
Может, хитрил бек, а может, хотел за что-то уколоть тайшу, но для того слова Мамета оказались страшнее меча, занесенного над головой. В тот же день из Аблаева улуса в Москву на низкорослых степных скакунах полетели послы. Били они челом русскому царю и просили, чтобы он во всем разобрался и отдал тайше настоящую кольчугу.
В Москве уже давно забыли о чудачествах тайши. Но приезд послов из сибирской степи напомнил об этом и насторожил. Пришлось спешно писать указ «о сыску панциря Кайдаулы мурзы».
Искали кольчугу долго. Искали и не нашли. Но притязания на нее продолжались. В 1670 году кольчугу просил у царя сын Аблая тайша Чаган. На этот раз в Москве просьбу тайши, кажется, оставили без внимания. Времена уже были другие…
А как же сложилась судьба верхнего панциря Ермака?
Известно, что он из-под Епанчинских юрт был доставлен в Белогорье, где находилось остяцкое святилище. Стоял там идол, вырубленный из толстой лиственницы. Шаманы под дикие песни и пляски, сопровождаемые громом бубнов, бросили кольчугу к уродливым ногам молчаливого идола. Долго лежали доспехи Ермака под открытым небом. Поливали их дожди, осыпали снега. Но однажды кольчуга исчезла. Забрал ее, как потом стало известно, кодский князь Алача. После этого, сообщает Ремезов, доспехи атамана пропали бесследно.
Но вот документы, найденные историком С. В. Бахрушиным, свидетельствуют:
«В 1646 году, — пишет академик С. В. Бахрушин, — из Березова в Сибирь была направлена карательная экспедиция для усмирения «воровской самояди», кочевавшей близ устьев Оби, самоеды были разбиты, а служилые люди взяли на погроме пансырь, а на том-то пансыре на грудех мишени, на одной вырезан двуглавый орел, а на другой подпись князя Петра Ивановича Шуйского». Есть все основания считать этот «пансырь» кольчугой Ермака. Ныне эти доспехи находятся в Оружейной палате.
Интересно отметить, что сплетена кольчуга из 16 тысяч колец, а вес ее 12 килограммов!
Но здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы рассказать об одном на первый взгляд странном случае.
Несколько лет тому назад тюменский краевед и журналист Юрий Петрович Рябов, будучи в Тобольском музее, увидел медный кружок — своеобразную пуговицу от панциря. Как стало известно, археологи обнаружили ее в 1915 году во время раскопок Искера. На кружке были отлиты слова старорусского письма. Отлиты в четыре строчки. Надпись гласила: «Князя Петра Ивановича Шуйского».
Что это? Какая-то ошибка? Ведь панцири Шуйского хранятся в Оружейной палате. И на бляхе-мишени, которая укреплена на его кольчуге, стоит точно такая же надпись: «Князя Петра Ивановича Шуйского».
Пришлось краеведу обратиться в Оружейную палату к научному сотруднику Николаю Васильевичу Гордееву. Тот сделал предположение, что тобольская мишень, видимо, когда-то находилась на втором панцире Ермака. Если это так, то последний владелец кольчуги, боясь преследований государевых людей, вынужден был ее «обезличить». Возможно, она и по сей день где-либо хранится. Но это — всего-навсего предположение…