Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
ЖЕМЧУЖИНА ХАНСКОГО ГАРЕМА
Совсем недавно, еще в конце 60-х годов, примерно в десяти километрах от Тобольска, почти у самого берега неумолчного Иртыша, возвышалась сопка. Крутые склоны, стремительно уносящиеся к небу, облюбовали остроконечные и прямые, как стрела, пихты.
Вроде бы сопка как сопка. И в то же время казалось странным, что она поднялась среди гладкой равнины. Будто ее сотворила не природа, а пришли сюда люди и для какой-то надобности возвели на зеленом ковре огромный холм.
Бог весть в какие годы родилось предание, что на этом холме находилось жилище жены сибирского хана Кучума, черноокой красавицы Сузге. Потому, дескать, и сопку стали именовать Сузгунской.
Но так ли было на самом деле? Может быть, все это лишь обыкновенная легенда, которых немало живет на берегах древнего Иртыша?
Кто она была?
Действительно, кто же?
Русские летописцы утверждали, что государство «сибирского салтана» пало еще и потому, что был он большим женолюбом: по свидетельству Кунгурской летописи, имел сто жен и наложниц. За это, мол, и покарала судьба хозяина Сибирского Юрта, низвергнув его из царства роскоши в юдоль бед и нищеты.
Летописцы вряд ли ошибались, утверждая, что у Кучума было превеликое множество жен. «Книга мудрых» — Коран в данном случае не становится на пути мусульманина. Пророк аллаха Магомет даже на том свете — в раю — обещал правоверным гурий — прекрасных чернооких дев. Тот, кто владел большим числом жен и наложниц, по татарскому обычаю, считался наиболее почитаемым.
Впрочем, и раскопки, проводимые на территории Кучумовой столицы Искера, где жили лишь избранные, тоже говорят о многом. Здесь были найдены нашейные украшения, серьги, перстни, иглы — все то, чем могли пользоваться только женщины.
Различные источники сообщают, что среди жен хана были горячие и дикие, как степные козы, дочери ногайских князей, низкорослые и пугливые хантыйки, румянощекие и быстроглазые казашки. Одни из них, будучи невестами, Кучуму нравились, и он засылал к ним ловких сватов. Вслед за сватами к белоснежным шатрам красавиц гнали табуны лошадей, отары тонкорунных овец и караваны верблюдов. Других жен хану пытались просто-напросто подарить, чтобы хоть как-то породниться с «великим из великих».
Случалось и так, что жен да наложниц для хана приводили на арканах после удачливых набегов татарских орд на земли соседей.
Как не сказать тут, что и жены сыновей Кучума были самых разных национальностей: царевич Ишим взял в жены дочь калмыцкого тайши Урлюка, разноязыким слыл и гарем сына Ишима, царевича Аблая, который брал с покоренных народов в качестве ясака только девочек…
Ни одну из своих жен не любил Кучум так, как Сузге.
Правда, в ряде источников имя жены Кучума приводится по-разному. У Г. Ф. Миллера она Сусге, у писателя и историка А. Н. Мартынова — Сузке, а у другого писателя, В. А. Сафонова, — Тузге. Нетрудно и запутаться.
Но оставим споры об имени жены Кучума и обратимся к истории. Кунгурская летопись сообщает, что одна из жен Кучума была татаркой. «Во второе лето» своего царствования посетил-де Кучум стольный град Казань. Привез он оттуда «на Сибирку» немало «чюваш и абыз и русскаго полону людей». Вместе с ханом прибыла в Искер в золоченом паланкине и дочь казанского царя Мурата. Хан ее «взял в жену». Кто знает, может, это и была Сузге.
Но целый ряд источников утверждает, что пленительная Сузге, красотой с которой могла сравниться лишь утренняя заря, была дочерью казахского правителя. Что ж, и в это нетрудно поверить. От Искера до ковыльных степей — рукой подать. Паслись там Кучумовы отары овец и табуны быстроногих скакунов. В степь хан вместе со своей свитой и верным слугой Таузаком совершал частые увеселительные наезды. Почему бы и на самом деле он не мог повстречать там казахскую царевну?
И все-таки ответ на вопрос, кто же была Сузге, никто до сих пор не дал — очень мало сведений оставили нам летописцы о жене последнего царя Сибирского Юрта. Но в том, что она существовала, усомниться трудно.
Городок «луны-царицы»
Большинство жен и наложниц Кучума жили на территории столицы, только одна жена хана по старости лет была отослана им в солнечный город Ширван, где доживала свои последние годы. Как это и полагалось, в Искере для жен Кучума был отведен просторный и светлый гарем. Неподалеку от него находились жилища наложниц Маметкула, Кучумова сына Алея и других многочисленных кюроганов — родичей всесильного хана. Да и агаряне (иноземцы) имели жен «беззазорно, елико числом хочут».
Стоит заметить, что Кучум семерых (по другим источникам — восьмерых) самых «больших», любимых жен своих разместил «во близких местах», то есть за чертой Искера. Каждой из них подарил он по небольшому городку-крепостце. Строения их возвышались там, где сейчас стоит село Абалак, на горе Алафгалы (Алафейской) и в других живописных местах.
Один из таких крошечных городков именовался Бицик-Турой — «жениным городом». Сейчас это место называют Паниным бугром. Здесь, по общему мнению летописцев, жила дочь мурзы Давлетима, которую он выдал за Кучума. Как ее звали, спорно. Впрочем, так же, как спорны имена и многих других жен Кучума.
С какой же целью Кучуму надо было строить по городку для каждой из своих жен? Может, он хотел придать местности, раскинувшейся вокруг столицы, более привлекательный вид. К тому же городки, являвшиеся еще и крепостями, могли в любую минуту оказать ему добрую услугу.
Как бы там ни было, но предание гласит, что на мысу, неподалеку от крутого берега Иртыша, вырос вдруг холм. Изможденные от голода и устали рабы — ясыри вместе с «черными» — улусными людьми возводили его дни и ночи, перенося землю в подолах рубищ и в кожаных мешках. Шли, падали и вновь шли. Над спинами несчастных свистели камчи — крепкие витые плети. Сотни рабов сложили здесь свои кости.
Но холм рос на глазах — Искер не испытывал недостатка в рабочей силе. Можно предположить, что подобные холмы возводили и рабыни. В частности, Н. М. Карамзин в одной из глав «Истории государства Российского» сообщает, что «близ Вагайского устья», к югу от Иртыша, «среди низкого луга возвышается холм, насыпанный, по общему преданию, руками девичьими для жилища царского…».
По разным описаниям можно составить представление, каким был этот городок Сузге-Тура.
К холму, возведенному по воле Кучума, с двух сторон подступал крутой яр. Отсюда вряд ли можно было к нему подобраться. Зато с той стороны, с которой виднелись искерские минареты, увенчанные жестяными полумесяцами, рабы устроили пологий подъем. В одном месте он был перерезан глубоким оврагом, над которым горбатился широкий деревянный мост. Под мостом пел, резвился ручей, скатывающий хрустальные воды в Иртыш.
Вершину сопки окружал высокий и плотный тын. В нем щерились частые бойницы. Круглые сутки несли здесь неусыпную службу свирепые ордынцы. Глаз их был зорок, а рука крепка. И горе тому, кто нежданно-негаданно пытался ступить на настил моста.
Летописцы расходятся во мнении, каково же было жилище «луны-царицы». Одни «подарили» ей белоснежный войлочный шатер, во что верится и не верится: в таком жилище лютую зиму провести не так-то просто. Другие «возвели» для Сузге сказочный терем. Был он якобы с резными наличниками, высоким узорным крыльцом и светлыми комнатами. Это вполне могло быть: в Искере археологи откопали остатки деревянного строения, которое по тем далеким временам выглядело довольно-таки солидно.
Сладкие дни
Предание гласит, что седьмая жена Кучума все свои дни проводила в неге и увеселениях. Нетрудно представить себе, какие у нее были заботы… Рассказывают предания и о том, что стройный и пылкий царевич Маметкул любил пленительную жену своего дяди. Иногда он даже осмеливался заезжать в городок царицы, но боялся прикоснуться к ней, зная о нраве свирепого хана.
Раз в неделю, по пятницам, городок оживал, преображался. В нем ждали Кучума.
Именно в этот день, по свидетельству летописца, хан к своим женам и «ездиша».
А в это время властитель Сибири, нарядный, с шелковым тюрбаном на голове, выплывал в паланкине из ворот своей столицы. Далеко впереди уже бежали скороходы-глашатаи, извещавшие о появлении «солнца вселенной». Кучум проезжал мимо женского кладбища, на котором святые хранили покой знатных людей Искера. Среди молчаливых деревьев белела плита, уложенная на могиле его первой жены Гулсыфан. Хан сам приказал выбить на этой плите изречение из Корана: «Аллах вечен и бессмертен, тогда как все умрет…»
Оглашая округу громкими криками и поднимая за собой серую пыль, неслись скороходы в тяжелых бараньих шапках. Гостеприимно распахивались ворота царицынского городка. Сузге, разодетая в самые дорогие одежды, ждала своего повелителя.
Возможно, легенда права в том, что царица любила наезды этого старика, который, несмотря на свой преклонный возраст, еще имел сердце джигита и мог несколькими ударами топора повалить толстую лиственницу. Его приезд менял привычное течение жизни в городке, а это уже значило многое. К тому же хан был добр и ласков с любимицей. Он никогда не появлялся с пустыми руками — привозил сладкие кушанья, дорогие наряды и украшения…
Кучум уезжал из городка, и на сопке вновь воцарялось привычное спокойствие.
Падение Сузгуна
Звездочеты в тот год предсказывали мрачное расположение небесных светил. И мрачно было на душе Сузге. В городок с каждым новым днем прилетали вести одна тревожнее другой. К Искеру, сминая заставы Кучума, шло несметное число «неверных» воителей во главе с загадочным Ермаком.
Гонцы, потные, пропахшие кислой овчиной и пылью дорог, сбивчиво рассказывали царице о том, что «урусы» двигаются по великому Иртышу-Землерою на судах-стругах. Стрелы-молнии лучников их не берут — ломаются о крепкие панцири, как сухая солома. Зато с судов со страшным треском ухают «огненные палки» и косят лучших Кучумовых джигитов. Даже храбрый Маметкул, которому нет равных в сибирской земле, и тот едва унес от них ноги.
Когда русские были на расстоянии двух лун от Искера, от Кучума к Сузге на мохнатом низкорослом иноходце прискакал гонец. Он принес страшные слова: «Хан приказал укрепить городок». И у сопки закипела работа. Ее начали спешно готовить к битве. Торопливо сновали рабы, носили камни и бревна, рыли глубокие валы. Наконец все затихло, как перед грозой.
Весть о падении Искера страшной болью отозвалась в сердце Сузге. Куда делся Кучум? Неужто попал в руки «урусов»? А Маметкул… Кто лишил его былой силы и храбрости? Почему он не появляется?
Видимо, где-то в это время после трехдневного боя русские взяли Бицик-Туру и разрушили ее. Хозяйка городка, соперница Сузге, оказалась в руках неверных. Надеяться на то, что они оставят в покое Сузге-Туру, не приходилось.
Так или примерно так говорится в легендах и преданиях.
Те же предания гласят: якобы осада городка царицы длилась три недели. Силы защитников с каждым днем таяли. И вот тогда, чтобы прекратить бесплодное кровопролитие, царица решается пойти на последний шаг. Она посылает к «урусам» одного из ордынцев. Условие ее таково: «Если русские отпустят всех защитников крепости на волю, то она отдастся им в руки». Воины Ермака его приняли.
Прошла мрачная, томительная ночь. На заре Сузге повелела облачить себя в самые красивые наряды. И вот из широко распахнутых ворот городка потянулись толпы воинов и рабынь. Казаки, выстроившись у моста, молча провожали их к берегу Иртыша, где на робких волнах покачивалось судно.
Сузге, стоя на валу, прощалась со своим городком. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, легкий ветер нежно теребил легкую, как дымка, фату.
Когда судно с защитниками крепости скрылось, воины Ермака, гремя доспехами, устремились к воротам. Но, странное дело, Сузге на валу уже не было. Казаки бросились к терему, обыскали его, осмотрели строения городка и там не отыскали царицы.
Ее неожиданно увидел атаман. Сузге лежала возле высокого кедра. В руке ее блестел острый нож, а из белой груди бежала тонкая струйка крови. Царица спасла жизнь своим подданным, но сама не захотела отдаться в руки врага.
В тот же день казаки похоронили ее. Могилу вырыли на самом берегу Иртыша. От кедра до места захоронения Сузге нес на руках сам атаман. Казаки стояли, сняв с голов тяжелые шлемы, — отдавали последнюю дань гордой и непреклонной хозяйке миниатюрного городка…
Царица была в Москве?
А может, Сузге не погибла? Известно ведь, что Кучум любил ее до безумия, и мог ли он не позаботиться о ее безопасности?
Чтобы ответить на эти вопросы, наверное, следовало бы проследить, как же сложилась судьба остальных женщин, живших в Искере и находившихся неподалеку от него городках. Возможно, где-то промелькнет имя любимой жены царя Сибирского Юрта.
…В те дни, когда казаки все ближе подходили к Искеру, Кучум спешно рассылал гонцов по улусам и волостям. Подлетали они к юртам на длинногривых лошадях с золочеными стрелами, по которым ордынцы узнавали посланцев хана. Гонцы отдавали приказ «солнца вселенной» — всем его подданным срочно идти к столице на ее защиту от неверных. А кто ослушается, тех казнить.
И татары, ни минуты не медля, покидали обжитые места, забирая с собой жен и детей.
Кучум же повелел своих жен отправить подальше от Искера, в безопасные места. Ясное дело: не каждая ордынка смогла бы уйти от опасности даже на самом лихом аргамаке. Мужчине это сделать проще, он вспоен и вскормлен в седле.
И вот тут-то мы вновь сталкиваемся с одной из загадок.
В книге амстердамского бургомистра Николая Витсена «Северная и Восточная Татария», изданной в 1692 году, сообщается, что Кучум «отправил свою жену… Симбулу с детьми на лошадях и верблюдах дальше, в глубь страны, в свое увеселительное местечко Насбалак…».
Кто такая Симбула? О ней вроде бы нигде ранее не упоминается. Может, Витсен ошибочно назвал так Сузге? Всякое ведь могло случиться. И почему вдруг хан побеспокоился только об одной жене, когда их было у него несколько. К тому же, как сообщает летописец, Кучум имел от них семнадцать сыновей. Неужто и всех юных царевичей он решил отдать в руки неверных?
Тот же Витсен далее рисует такую картину. После своего жестокого поражения Кучум бежит из Искера не куда-нибудь, а к жене и детям. Дескать, находились они в то время километрах в двадцати от ханской столицы.
А потом? Потом, когда русские и дальше начали теснить царя Сибирского Юрта, он с женой и детьми умчался во владения своего дяди, калмыцкого хана Абдар-Тайши.
Но Витсен здесь явно противоречит истине. Хан покинул Искер вместе со всем многочисленным семейством. Известно, например, из летописей, что в коротком бою, состоявшемся в 500 километрах к юго-востоку от Тары, в плен к русским попали… восемь жен Кучума. Кроме того, вскоре были схвачены жена царевича Каная, жена и сестра царевича Алея, две жены царевича Азима. Последних русские захватили на берегу реки Ишим, когда воины Кучума находились в пути. Узнав о пленении жен и других родственников, царевичи бросились за русскими в погоню. Настигли они их около озера Кибирлы, где произошла ожесточенная схватка. Длилась она два дня. Но силы были на стороне русских. Так и не удалось кучумовичам отстоять своих жен. Оказались в руках воинов Ермака также дочь и две внучки ногайского князя. Воевода Воейков тогда доносил царю: «Божьим милосердием и твоим государевым счастьем Кучума… побил, детей его и цариц поймал».
Все захваченные в плен жены хана и его сыновья поначалу были доставлены в Тару. А в январе следующего года их уже встречали в Москве.
Цариц и царевен разместили в лучших московских хоромах. Ели и пили они все, что душа желает. А потом одних Кучумовых родичей, по их просьбе, отпустили в Бежицкий Верх и Касимов, а других к Маметкулу, который в то время уже верой и правдой служил «белому царю».
Кстати, мать бывшего царевича Маметкула, постаревшая в бесконечных скитаниях по степям и потерявшая надежду на счастливую звезду Кучума, сама добровольно пришла в Тару и сдалась на милость победителям. Вскоре была пленена и мать царевича Алея. Ее также отправили в Москву.
Во всей этой истории невольно обращает на себя внимание такой факт. По свидетельству некоторых летописцев, у Кучума было восемь главных, любимых жен. И в Москву привезли восемь. А значит — среди них, возможно, находилась и Сузге.
Настораживает и другое. Часть цариц и царевен пожелали уехать к Маметкулу. Если поверить преданию о любви царевича к Сузге, то вполне могло быть, что бывшая хозяйка Сузгунского городка отправилась к своему возлюбленному и прожила рядом с ним всю дальнейшую жизнь…
Да, Сузгунская сопка исчезла. Исчезла навсегда в 1968 году буквально за считанные дни. Нет, ее не обрушили воды неумолчного Иртыша, неповинны здесь и какие-то другие силы стихии. Просто пришли сюда строители железной дороги Тюмень — Сургут и, не зная, что на их пути находится памятник древности, снесли его, чтобы на том месте уложить стальные рельсы.
Сейчас о высоте сопки мы можем судить лишь по описаниям. К счастью, еще ранее (в 1948 и 1950 годах) на сопке побывали археологи и добыли там много интересных вещей, относящихся к давним временам. Сохранились и данные обмеров Сузгуна.
Первоначальные раскопки велись в том самом логу, который отделял сопку от Иртыша.
Мощность культурного слоя (он достигал в отдельных местах полутора метров) позволила предположить, что Сузгунский городок существовал достаточно продолжительное время. Может, и в самом деле здесь была резиденция ханской жены?.. Даже окрестности сопки были заселены. Очевидно, здесь жили воины, стерегшие городок круглые сутки, или здесь были жилища многочисленной прислуги Сузге?
Посреди лога археологи обнаружили кострище. Что ж, можно представить себе, как темными, беспросветными ночами, когда над головой трудно отыскать звезду, неусыпные ордынцы жгли костры и чутко ловили звуки, долетавшие с реки. Костры, видимо, горели и в других местах, окружая сопку огненным кольцом и пугая каждого, кто к ней приближался…
Но, странное дело, неподалеку от кострища археологи наткнулись на какие-то земляные возвышения. Кроме того, их взору открылась масса разбросанной керамики. Достаточно сказать, что с площади 120 квадратных метров ученые собрали более двух тонн керамических осколков. Когда-то это были сосуды. По подсчетам, их в логу находилось 700 штук!
Нашли археологи в логу наконечники стрел, пряслица, точильный брусок и кремневое сверло. Судя по этому, здесь находилось жертвенное место ханты, устроенное на территории древнего поселения времен X века до новой эры, от которого и осталась керамика так называемой сузгунской культуры.
Странно, но никаких следов пребывания татар у Сузгуна экспедиции обнаружить не удалось.
А может быть, стоило поискать эти следы на вершине сопки? Предприняли и такой шаг. И вновь взору ученых предстали все те же россыпи битых сосудов. Правда, в одном месте находились остатки шлака и фрагмент для отливки бронзовых изделий. Видимо, когда-то на вершине Сузгуна находилась бронзолитейная мастерская.
Может быть, как раз это и есть следы, оставленные здесь татарами? Нет. Они относились к более раннему периоду: бронзовый топор, хранящийся сейчас в Тобольском музее, датируется IX–VIII веками до нашей эры.
Но нас в какой-то степени может обнадежить статья Голодникова, помещенная в 1882 году в «Тобольских губернских ведомостях». Он там сообщал, что на горе близ Сузгунских юрт при раскопках были обнаружены черепки «азиатской работы». Кроме того, здесь же ученые наткнулись на шлак, костяной наконечник и на несколько стрел. Но та ли это была «лысая гора», о которой мы ведем речь, сказать трудно.
В чем же дело? Неужели вся история, связанная с Сузге, всего-навсего лишь занимательная легенда?
Второе рождение Сузге
Но легенды живучи. Так и живет легенда о жене Кучума. Однажды она вдохновила известного сказочника — тоболяка Петра Ершова, и в конце 1837 года он написал поэму «Сузге»:
У того царя Кучума
Две подруги молодые,
Две пригожие царицы,
Полногруды, белолицы:
У одной глаза, как небо,
У другой глаза, как ночь…
История возникновения этой поэмы небезынтересна. На мысль написать ее Петра Ершова натолкнул историк Сибири П. Словцов, немало времени уделивший описанию окрестностей Тобольска. Вскоре после разговора со Словцовым Ершов отыскал рукопись татарской легенды, связанной с Сузге. Она-то и легла в основу поэмы.
В конце 1839 года поэма Ершова была опубликована П. А. Плетневым в журнале «Современник». В 1886 году «Сузге» появилась в «Сибирском сборнике» «Восточного обозрения», а в 1916-м — перепечатана в литературном сборнике «В помощь русским пленным воинам». Наконец в 1937 году поэма «Сузге» вошла в «Избранные произведения» Петра Ершова, увидевшие свет в Омске.
Поэма эта не могла не привлечь внимания друга Ершова — художника М. С. Знаменского, у которого вскоре появилась мечта проиллюстрировать ее и выпустить отдельным изданием. Художник переписал текст «Сузге», пометил те места, которые хотел сопроводить рисунками, и даже сделал несколько акварельных иллюстраций.
Но замыслу его в то время осуществиться не удалось. Лишь в 1881 году некоторые из этих акварелей вошли в альбом, изданный к 300-летию присоединения Сибири к России. На одной из них красавица Сузге упрашивает своего повелителя построить для нее городок. Здесь же изображена и гора Сузге. На другой — атаман Гроза стоит возле умирающей царицы. Иллюстрации сопровождены выдержками из поэмы Ершова. Кстати, заметим, что один из не вошедших в альбом рисунков — «Сузге, отдыхающая после купанья»— хранится ныне в Тобольском краеведческом музее.
В 1889 году пьеса «Сузге» впервые была поставлена на тобольской сцене. Оформление спектакля подготовили по рисункам М. С. Знаменского. Сохранились фотографии с декораций — в Тобольском музее и Государственном историческом музее в Москве.
Впоследствии поэма была инсценирована — в 1904 году она шла на тобольской сцене, а в 1922 году впервые поставлена на татарском языке в деревне Верхне-Филатовой Тобольского уезда. Позднее пьеса «Сузге» шла на сценах Тобольского учительского института и Тобольского окружного театра. В 1896 году по ее мотивам тобольский композитор И. Корнилов написал оперу «Сузге». Ее либретто в том же году опубликовали «Тобольские губернские ведомости».
Так жена последнего царя Сибирского Юрта, вопреки восточной мудрости — «два раза не рождаются, два раза не умирают», — обрела вторую и на этот раз бессмертную жизнь.
Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
ЖЕМЧУЖИНА ХАНСКОГО ГАРЕМА
Совсем недавно, еще в конце 60-х годов, примерно в десяти километрах от Тобольска, почти у самого берега неумолчного Иртыша, возвышалась сопка. Крутые склоны, стремительно уносящиеся к небу, облюбовали остроконечные и прямые, как стрела, пихты.
Вроде бы сопка как сопка. И в то же время казалось странным, что она поднялась среди гладкой равнины. Будто ее сотворила не природа, а пришли сюда люди и для какой-то надобности возвели на зеленом ковре огромный холм.
Бог весть в какие годы родилось предание, что на этом холме находилось жилище жены сибирского хана Кучума, черноокой красавицы Сузге. Потому, дескать, и сопку стали именовать Сузгунской.
Но так ли было на самом деле? Может быть, все это лишь обыкновенная легенда, которых немало живет на берегах древнего Иртыша?
Кто она была?
Действительно, кто же?
Русские летописцы утверждали, что государство «сибирского салтана» пало еще и потому, что был он большим женолюбом: по свидетельству Кунгурской летописи, имел сто жен и наложниц. За это, мол, и покарала судьба хозяина Сибирского Юрта, низвергнув его из царства роскоши в юдоль бед и нищеты.
Летописцы вряд ли ошибались, утверждая, что у Кучума было превеликое множество жен. «Книга мудрых» — Коран в данном случае не становится на пути мусульманина. Пророк аллаха Магомет даже на том свете — в раю — обещал правоверным гурий — прекрасных чернооких дев. Тот, кто владел большим числом жен и наложниц, по татарскому обычаю, считался наиболее почитаемым.
Впрочем, и раскопки, проводимые на территории Кучумовой столицы Искера, где жили лишь избранные, тоже говорят о многом. Здесь были найдены нашейные украшения, серьги, перстни, иглы — все то, чем могли пользоваться только женщины.
Различные источники сообщают, что среди жен хана были горячие и дикие, как степные козы, дочери ногайских князей, низкорослые и пугливые хантыйки, румянощекие и быстроглазые казашки. Одни из них, будучи невестами, Кучуму нравились, и он засылал к ним ловких сватов. Вслед за сватами к белоснежным шатрам красавиц гнали табуны лошадей, отары тонкорунных овец и караваны верблюдов. Других жен хану пытались просто-напросто подарить, чтобы хоть как-то породниться с «великим из великих».
Случалось и так, что жен да наложниц для хана приводили на арканах после удачливых набегов татарских орд на земли соседей.
Как не сказать тут, что и жены сыновей Кучума были самых разных национальностей: царевич Ишим взял в жены дочь калмыцкого тайши Урлюка, разноязыким слыл и гарем сына Ишима, царевича Аблая, который брал с покоренных народов в качестве ясака только девочек…
Ни одну из своих жен не любил Кучум так, как Сузге.
Правда, в ряде источников имя жены Кучума приводится по-разному. У Г. Ф. Миллера она Сусге, у писателя и историка А. Н. Мартынова — Сузке, а у другого писателя, В. А. Сафонова, — Тузге. Нетрудно и запутаться.
Но оставим споры об имени жены Кучума и обратимся к истории. Кунгурская летопись сообщает, что одна из жен Кучума была татаркой. «Во второе лето» своего царствования посетил-де Кучум стольный град Казань. Привез он оттуда «на Сибирку» немало «чюваш и абыз и русскаго полону людей». Вместе с ханом прибыла в Искер в золоченом паланкине и дочь казанского царя Мурата. Хан ее «взял в жену». Кто знает, может, это и была Сузге.
Но целый ряд источников утверждает, что пленительная Сузге, красотой с которой могла сравниться лишь утренняя заря, была дочерью казахского правителя. Что ж, и в это нетрудно поверить. От Искера до ковыльных степей — рукой подать. Паслись там Кучумовы отары овец и табуны быстроногих скакунов. В степь хан вместе со своей свитой и верным слугой Таузаком совершал частые увеселительные наезды. Почему бы и на самом деле он не мог повстречать там казахскую царевну?
И все-таки ответ на вопрос, кто же была Сузге, никто до сих пор не дал — очень мало сведений оставили нам летописцы о жене последнего царя Сибирского Юрта. Но в том, что она существовала, усомниться трудно.
Городок «луны-царицы»
Большинство жен и наложниц Кучума жили на территории столицы, только одна жена хана по старости лет была отослана им в солнечный город Ширван, где доживала свои последние годы. Как это и полагалось, в Искере для жен Кучума был отведен просторный и светлый гарем. Неподалеку от него находились жилища наложниц Маметкула, Кучумова сына Алея и других многочисленных кюроганов — родичей всесильного хана. Да и агаряне (иноземцы) имели жен «беззазорно, елико числом хочут».
Стоит заметить, что Кучум семерых (по другим источникам — восьмерых) самых «больших», любимых жен своих разместил «во близких местах», то есть за чертой Искера. Каждой из них подарил он по небольшому городку-крепостце. Строения их возвышались там, где сейчас стоит село Абалак, на горе Алафгалы (Алафейской) и в других живописных местах.
Один из таких крошечных городков именовался Бицик-Турой — «жениным городом». Сейчас это место называют Паниным бугром. Здесь, по общему мнению летописцев, жила дочь мурзы Давлетима, которую он выдал за Кучума. Как ее звали, спорно. Впрочем, так же, как спорны имена и многих других жен Кучума.
С какой же целью Кучуму надо было строить по городку для каждой из своих жен? Может, он хотел придать местности, раскинувшейся вокруг столицы, более привлекательный вид. К тому же городки, являвшиеся еще и крепостями, могли в любую минуту оказать ему добрую услугу.
Как бы там ни было, но предание гласит, что на мысу, неподалеку от крутого берега Иртыша, вырос вдруг холм. Изможденные от голода и устали рабы — ясыри вместе с «черными» — улусными людьми возводили его дни и ночи, перенося землю в подолах рубищ и в кожаных мешках. Шли, падали и вновь шли. Над спинами несчастных свистели камчи — крепкие витые плети. Сотни рабов сложили здесь свои кости.
Но холм рос на глазах — Искер не испытывал недостатка в рабочей силе. Можно предположить, что подобные холмы возводили и рабыни. В частности, Н. М. Карамзин в одной из глав «Истории государства Российского» сообщает, что «близ Вагайского устья», к югу от Иртыша, «среди низкого луга возвышается холм, насыпанный, по общему преданию, руками девичьими для жилища царского…».
По разным описаниям можно составить представление, каким был этот городок Сузге-Тура.
К холму, возведенному по воле Кучума, с двух сторон подступал крутой яр. Отсюда вряд ли можно было к нему подобраться. Зато с той стороны, с которой виднелись искерские минареты, увенчанные жестяными полумесяцами, рабы устроили пологий подъем. В одном месте он был перерезан глубоким оврагом, над которым горбатился широкий деревянный мост. Под мостом пел, резвился ручей, скатывающий хрустальные воды в Иртыш.
Вершину сопки окружал высокий и плотный тын. В нем щерились частые бойницы. Круглые сутки несли здесь неусыпную службу свирепые ордынцы. Глаз их был зорок, а рука крепка. И горе тому, кто нежданно-негаданно пытался ступить на настил моста.
Летописцы расходятся во мнении, каково же было жилище «луны-царицы». Одни «подарили» ей белоснежный войлочный шатер, во что верится и не верится: в таком жилище лютую зиму провести не так-то просто. Другие «возвели» для Сузге сказочный терем. Был он якобы с резными наличниками, высоким узорным крыльцом и светлыми комнатами. Это вполне могло быть: в Искере археологи откопали остатки деревянного строения, которое по тем далеким временам выглядело довольно-таки солидно.
Сладкие дни
Предание гласит, что седьмая жена Кучума все свои дни проводила в неге и увеселениях. Нетрудно представить себе, какие у нее были заботы… Рассказывают предания и о том, что стройный и пылкий царевич Маметкул любил пленительную жену своего дяди. Иногда он даже осмеливался заезжать в городок царицы, но боялся прикоснуться к ней, зная о нраве свирепого хана.
Раз в неделю, по пятницам, городок оживал, преображался. В нем ждали Кучума.
Именно в этот день, по свидетельству летописца, хан к своим женам и «ездиша».
А в это время властитель Сибири, нарядный, с шелковым тюрбаном на голове, выплывал в паланкине из ворот своей столицы. Далеко впереди уже бежали скороходы-глашатаи, извещавшие о появлении «солнца вселенной». Кучум проезжал мимо женского кладбища, на котором святые хранили покой знатных людей Искера. Среди молчаливых деревьев белела плита, уложенная на могиле его первой жены Гулсыфан. Хан сам приказал выбить на этой плите изречение из Корана: «Аллах вечен и бессмертен, тогда как все умрет…»
Оглашая округу громкими криками и поднимая за собой серую пыль, неслись скороходы в тяжелых бараньих шапках. Гостеприимно распахивались ворота царицынского городка. Сузге, разодетая в самые дорогие одежды, ждала своего повелителя.
Возможно, легенда права в том, что царица любила наезды этого старика, который, несмотря на свой преклонный возраст, еще имел сердце джигита и мог несколькими ударами топора повалить толстую лиственницу. Его приезд менял привычное течение жизни в городке, а это уже значило многое. К тому же хан был добр и ласков с любимицей. Он никогда не появлялся с пустыми руками — привозил сладкие кушанья, дорогие наряды и украшения…
Кучум уезжал из городка, и на сопке вновь воцарялось привычное спокойствие.
Падение Сузгуна
Звездочеты в тот год предсказывали мрачное расположение небесных светил. И мрачно было на душе Сузге. В городок с каждым новым днем прилетали вести одна тревожнее другой. К Искеру, сминая заставы Кучума, шло несметное число «неверных» воителей во главе с загадочным Ермаком.
Гонцы, потные, пропахшие кислой овчиной и пылью дорог, сбивчиво рассказывали царице о том, что «урусы» двигаются по великому Иртышу-Землерою на судах-стругах. Стрелы-молнии лучников их не берут — ломаются о крепкие панцири, как сухая солома. Зато с судов со страшным треском ухают «огненные палки» и косят лучших Кучумовых джигитов. Даже храбрый Маметкул, которому нет равных в сибирской земле, и тот едва унес от них ноги.
Когда русские были на расстоянии двух лун от Искера, от Кучума к Сузге на мохнатом низкорослом иноходце прискакал гонец. Он принес страшные слова: «Хан приказал укрепить городок». И у сопки закипела работа. Ее начали спешно готовить к битве. Торопливо сновали рабы, носили камни и бревна, рыли глубокие валы. Наконец все затихло, как перед грозой.
Весть о падении Искера страшной болью отозвалась в сердце Сузге. Куда делся Кучум? Неужто попал в руки «урусов»? А Маметкул… Кто лишил его былой силы и храбрости? Почему он не появляется?
Видимо, где-то в это время после трехдневного боя русские взяли Бицик-Туру и разрушили ее. Хозяйка городка, соперница Сузге, оказалась в руках неверных. Надеяться на то, что они оставят в покое Сузге-Туру, не приходилось.
Так или примерно так говорится в легендах и преданиях.
Те же предания гласят: якобы осада городка царицы длилась три недели. Силы защитников с каждым днем таяли. И вот тогда, чтобы прекратить бесплодное кровопролитие, царица решается пойти на последний шаг. Она посылает к «урусам» одного из ордынцев. Условие ее таково: «Если русские отпустят всех защитников крепости на волю, то она отдастся им в руки». Воины Ермака его приняли.
Прошла мрачная, томительная ночь. На заре Сузге повелела облачить себя в самые красивые наряды. И вот из широко распахнутых ворот городка потянулись толпы воинов и рабынь. Казаки, выстроившись у моста, молча провожали их к берегу Иртыша, где на робких волнах покачивалось судно.
Сузге, стоя на валу, прощалась со своим городком. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, легкий ветер нежно теребил легкую, как дымка, фату.
Когда судно с защитниками крепости скрылось, воины Ермака, гремя доспехами, устремились к воротам. Но, странное дело, Сузге на валу уже не было. Казаки бросились к терему, обыскали его, осмотрели строения городка и там не отыскали царицы.
Ее неожиданно увидел атаман. Сузге лежала возле высокого кедра. В руке ее блестел острый нож, а из белой груди бежала тонкая струйка крови. Царица спасла жизнь своим подданным, но сама не захотела отдаться в руки врага.
В тот же день казаки похоронили ее. Могилу вырыли на самом берегу Иртыша. От кедра до места захоронения Сузге нес на руках сам атаман. Казаки стояли, сняв с голов тяжелые шлемы, — отдавали последнюю дань гордой и непреклонной хозяйке миниатюрного городка…
Царица была в Москве?
А может, Сузге не погибла? Известно ведь, что Кучум любил ее до безумия, и мог ли он не позаботиться о ее безопасности?
Чтобы ответить на эти вопросы, наверное, следовало бы проследить, как же сложилась судьба остальных женщин, живших в Искере и находившихся неподалеку от него городках. Возможно, где-то промелькнет имя любимой жены царя Сибирского Юрта.
…В те дни, когда казаки все ближе подходили к Искеру, Кучум спешно рассылал гонцов по улусам и волостям. Подлетали они к юртам на длинногривых лошадях с золочеными стрелами, по которым ордынцы узнавали посланцев хана. Гонцы отдавали приказ «солнца вселенной» — всем его подданным срочно идти к столице на ее защиту от неверных. А кто ослушается, тех казнить.
И татары, ни минуты не медля, покидали обжитые места, забирая с собой жен и детей.
Кучум же повелел своих жен отправить подальше от Искера, в безопасные места. Ясное дело: не каждая ордынка смогла бы уйти от опасности даже на самом лихом аргамаке. Мужчине это сделать проще, он вспоен и вскормлен в седле.
И вот тут-то мы вновь сталкиваемся с одной из загадок.
В книге амстердамского бургомистра Николая Витсена «Северная и Восточная Татария», изданной в 1692 году, сообщается, что Кучум «отправил свою жену… Симбулу с детьми на лошадях и верблюдах дальше, в глубь страны, в свое увеселительное местечко Насбалак…».
Кто такая Симбула? О ней вроде бы нигде ранее не упоминается. Может, Витсен ошибочно назвал так Сузге? Всякое ведь могло случиться. И почему вдруг хан побеспокоился только об одной жене, когда их было у него несколько. К тому же, как сообщает летописец, Кучум имел от них семнадцать сыновей. Неужто и всех юных царевичей он решил отдать в руки неверных?
Тот же Витсен далее рисует такую картину. После своего жестокого поражения Кучум бежит из Искера не куда-нибудь, а к жене и детям. Дескать, находились они в то время километрах в двадцати от ханской столицы.
А потом? Потом, когда русские и дальше начали теснить царя Сибирского Юрта, он с женой и детьми умчался во владения своего дяди, калмыцкого хана Абдар-Тайши.
Но Витсен здесь явно противоречит истине. Хан покинул Искер вместе со всем многочисленным семейством. Известно, например, из летописей, что в коротком бою, состоявшемся в 500 километрах к юго-востоку от Тары, в плен к русским попали… восемь жен Кучума. Кроме того, вскоре были схвачены жена царевича Каная, жена и сестра царевича Алея, две жены царевича Азима. Последних русские захватили на берегу реки Ишим, когда воины Кучума находились в пути. Узнав о пленении жен и других родственников, царевичи бросились за русскими в погоню. Настигли они их около озера Кибирлы, где произошла ожесточенная схватка. Длилась она два дня. Но силы были на стороне русских. Так и не удалось кучумовичам отстоять своих жен. Оказались в руках воинов Ермака также дочь и две внучки ногайского князя. Воевода Воейков тогда доносил царю: «Божьим милосердием и твоим государевым счастьем Кучума… побил, детей его и цариц поймал».
Все захваченные в плен жены хана и его сыновья поначалу были доставлены в Тару. А в январе следующего года их уже встречали в Москве.
Цариц и царевен разместили в лучших московских хоромах. Ели и пили они все, что душа желает. А потом одних Кучумовых родичей, по их просьбе, отпустили в Бежицкий Верх и Касимов, а других к Маметкулу, который в то время уже верой и правдой служил «белому царю».
Кстати, мать бывшего царевича Маметкула, постаревшая в бесконечных скитаниях по степям и потерявшая надежду на счастливую звезду Кучума, сама добровольно пришла в Тару и сдалась на милость победителям. Вскоре была пленена и мать царевича Алея. Ее также отправили в Москву.
Во всей этой истории невольно обращает на себя внимание такой факт. По свидетельству некоторых летописцев, у Кучума было восемь главных, любимых жен. И в Москву привезли восемь. А значит — среди них, возможно, находилась и Сузге.
Настораживает и другое. Часть цариц и царевен пожелали уехать к Маметкулу. Если поверить преданию о любви царевича к Сузге, то вполне могло быть, что бывшая хозяйка Сузгунского городка отправилась к своему возлюбленному и прожила рядом с ним всю дальнейшую жизнь…
Да, Сузгунская сопка исчезла. Исчезла навсегда в 1968 году буквально за считанные дни. Нет, ее не обрушили воды неумолчного Иртыша, неповинны здесь и какие-то другие силы стихии. Просто пришли сюда строители железной дороги Тюмень — Сургут и, не зная, что на их пути находится памятник древности, снесли его, чтобы на том месте уложить стальные рельсы.
Сейчас о высоте сопки мы можем судить лишь по описаниям. К счастью, еще ранее (в 1948 и 1950 годах) на сопке побывали археологи и добыли там много интересных вещей, относящихся к давним временам. Сохранились и данные обмеров Сузгуна.
Первоначальные раскопки велись в том самом логу, который отделял сопку от Иртыша.
Мощность культурного слоя (он достигал в отдельных местах полутора метров) позволила предположить, что Сузгунский городок существовал достаточно продолжительное время. Может, и в самом деле здесь была резиденция ханской жены?.. Даже окрестности сопки были заселены. Очевидно, здесь жили воины, стерегшие городок круглые сутки, или здесь были жилища многочисленной прислуги Сузге?
Посреди лога археологи обнаружили кострище. Что ж, можно представить себе, как темными, беспросветными ночами, когда над головой трудно отыскать звезду, неусыпные ордынцы жгли костры и чутко ловили звуки, долетавшие с реки. Костры, видимо, горели и в других местах, окружая сопку огненным кольцом и пугая каждого, кто к ней приближался…
Но, странное дело, неподалеку от кострища археологи наткнулись на какие-то земляные возвышения. Кроме того, их взору открылась масса разбросанной керамики. Достаточно сказать, что с площади 120 квадратных метров ученые собрали более двух тонн керамических осколков. Когда-то это были сосуды. По подсчетам, их в логу находилось 700 штук!
Нашли археологи в логу наконечники стрел, пряслица, точильный брусок и кремневое сверло. Судя по этому, здесь находилось жертвенное место ханты, устроенное на территории древнего поселения времен X века до новой эры, от которого и осталась керамика так называемой сузгунской культуры.
Странно, но никаких следов пребывания татар у Сузгуна экспедиции обнаружить не удалось.
А может быть, стоило поискать эти следы на вершине сопки? Предприняли и такой шаг. И вновь взору ученых предстали все те же россыпи битых сосудов. Правда, в одном месте находились остатки шлака и фрагмент для отливки бронзовых изделий. Видимо, когда-то на вершине Сузгуна находилась бронзолитейная мастерская.
Может быть, как раз это и есть следы, оставленные здесь татарами? Нет. Они относились к более раннему периоду: бронзовый топор, хранящийся сейчас в Тобольском музее, датируется IX–VIII веками до нашей эры.
Но нас в какой-то степени может обнадежить статья Голодникова, помещенная в 1882 году в «Тобольских губернских ведомостях». Он там сообщал, что на горе близ Сузгунских юрт при раскопках были обнаружены черепки «азиатской работы». Кроме того, здесь же ученые наткнулись на шлак, костяной наконечник и на несколько стрел. Но та ли это была «лысая гора», о которой мы ведем речь, сказать трудно.
В чем же дело? Неужели вся история, связанная с Сузге, всего-навсего лишь занимательная легенда?
Второе рождение Сузге
Но легенды живучи. Так и живет легенда о жене Кучума. Однажды она вдохновила известного сказочника — тоболяка Петра Ершова, и в конце 1837 года он написал поэму «Сузге»:
У того царя Кучума
Две подруги молодые,
Две пригожие царицы,
Полногруды, белолицы:
У одной глаза, как небо,
У другой глаза, как ночь…
История возникновения этой поэмы небезынтересна. На мысль написать ее Петра Ершова натолкнул историк Сибири П. Словцов, немало времени уделивший описанию окрестностей Тобольска. Вскоре после разговора со Словцовым Ершов отыскал рукопись татарской легенды, связанной с Сузге. Она-то и легла в основу поэмы.
В конце 1839 года поэма Ершова была опубликована П. А. Плетневым в журнале «Современник». В 1886 году «Сузге» появилась в «Сибирском сборнике» «Восточного обозрения», а в 1916-м — перепечатана в литературном сборнике «В помощь русским пленным воинам». Наконец в 1937 году поэма «Сузге» вошла в «Избранные произведения» Петра Ершова, увидевшие свет в Омске.
Поэма эта не могла не привлечь внимания друга Ершова — художника М. С. Знаменского, у которого вскоре появилась мечта проиллюстрировать ее и выпустить отдельным изданием. Художник переписал текст «Сузге», пометил те места, которые хотел сопроводить рисунками, и даже сделал несколько акварельных иллюстраций.
Но замыслу его в то время осуществиться не удалось. Лишь в 1881 году некоторые из этих акварелей вошли в альбом, изданный к 300-летию присоединения Сибири к России. На одной из них красавица Сузге упрашивает своего повелителя построить для нее городок. Здесь же изображена и гора Сузге. На другой — атаман Гроза стоит возле умирающей царицы. Иллюстрации сопровождены выдержками из поэмы Ершова. Кстати, заметим, что один из не вошедших в альбом рисунков — «Сузге, отдыхающая после купанья»— хранится ныне в Тобольском краеведческом музее.
В 1889 году пьеса «Сузге» впервые была поставлена на тобольской сцене. Оформление спектакля подготовили по рисункам М. С. Знаменского. Сохранились фотографии с декораций — в Тобольском музее и Государственном историческом музее в Москве.
Впоследствии поэма была инсценирована — в 1904 году она шла на тобольской сцене, а в 1922 году впервые поставлена на татарском языке в деревне Верхне-Филатовой Тобольского уезда. Позднее пьеса «Сузге» шла на сценах Тобольского учительского института и Тобольского окружного театра. В 1896 году по ее мотивам тобольский композитор И. Корнилов написал оперу «Сузге». Ее либретто в том же году опубликовали «Тобольские губернские ведомости».
Так жена последнего царя Сибирского Юрта, вопреки восточной мудрости — «два раза не рождаются, два раза не умирают», — обрела вторую и на этот раз бессмертную жизнь.