[image]
Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
СУДЬБА ТАТАРСКОГО ВОЕВОДЫ
[image]
Грозной, угрюмой силой виделась Сибирь русским поселенцам, обживавшим в XVI веке берега Камы-реки…
В июле 1573 года, перевалив Большой Камень, неся боевые копья с красными бунчуками на весу, с яростным гиканьем и свистом да вздымающим дух «алла» во владения солепромышленников Строгановых ворвались славные воины сибирского царевича Маметкула. Сам тайджа, совсем еще юный, но уже познавший запах крови, летел во главе своей конницы на лихом степняке. Белела в густой пыли его чалма-тилпеч, в которую золотыми нитями был вшит огромный полумесяц. Нетерпеливая рука царевича сжимала рукоять кривой сабли, готовой в любую минуту опуститься на головы неверных.
По словам историка С. М. Соловьева, отпрыск кровавого Чингисхана приходил в окраинные приуральские места «проведать дороги, как бы ему пройти к Строгановским городкам и в Пермь великую…».
Истоптали, ископытили пашенные земли крепконогие татарские лошади. Там, где стояли острожки, остались одни лишь горы седого пепла, унылый ветер разносил его по мертвым полям. На дорогах, в сумрачных лесных балках, по берегам рек валялись обезображенные трупы остяков, посмевших не подчиниться воле Кучума и продолжавших платить дань московитам.
Назад, за Камень, хищная стая юного Маметкула гнала связанных одной веревкой жен и детей вышедших из повиновения данников. Некоторых из них оставят в Искере, чтобы украсить ханские гаремы, других будут держать под неусыпной стражей как аманатов-заложников, а третьих погонят на невольничий рынок в далекую Бухару.
В пути к своей столице повстречали кучумовичи русского посла, государева посланника Третьяка Чебукова. Шел он с немногими людьми в Киргиз-Кайсацкую орду. Коротким был суд Маметкула. Не посмотрел он на высокое звание московита. Приказал умертвить его. Но особенно жестоко расправился царевич с сопровождавшими посла татарами, посмевшими «опоганить копье и щит Сибирского Юрта». Их долго пытали, а потом изрубили булатными ятаганами на мелкие куски: «Пусть мясо поганых достанется хищникам!»
Всего пять верст не дошли свирепые ордынцы до строгановской вотчины, до их богатого Орла-городка. Что же им помешало предать огню и пеплу владения именитых купцов?
Историки С. М. Соловьев и Г. Ф. Миллер сообщают, что неуемный пыл юного Маметкула охладило известие большого числа пленников, которые утверждали, что, дескать, в Орле и других городках Строгановых «собралось много ратных людей». Встреча с ними ничего хорошего татарам не сулила. И царевич натянул повод осторожности, поворачивая назад коня нетерпения.
Тревожными были те дни для солепромышленников. Боясь «сибирского салтана людей», они спешно снарядили в Москву гонцов. Сообщили те царю Ивану Грозному о кровавом набеге Маметкула и еще передали о слезной просьбе зауральских остяков оградить их от злодеяний Кучума. За это обещали князьки платить дань только Москве. Через гонцов испрашивали еще Строгановы у царя разрешения послать за ратью наемных казаков.
Маметкул… Кто он такой? Во многих источниках его имя мелькает довольно-таки часто, хотя общего мнения о нем никто не имеет.
Но вот что странно. Одни историки по какой-то причине именуют царевича Махмет Кулом, другие — Меметкулом, третьи — Махмет-Кули. Кто же из них прав?
В своем «Исследовании о Касимовских царях и царевичах» В. В. Вельяминов-Зернов доказал, что все-таки правильнее всего называть царевича Мухаммед-Кулом. Кстати, в переводе с тюркского это имя звучит как «раб Мухаммеда» или дословно — «рука Мухаммеда».
В Ремезовской летописи, да и в одной из жалованных грамот, говорится, что Маметкул был братом Кучума. Но это не соответствует истине. Дело в том, что Г. Ф. Миллер в «Истории Сибири» упоминает о разрядных книгах, в которых Маметкул именуется Алтауловичем. А стало быть, юный царевич не мог являться родным братом Кучума. Как известно, отца хана звали Муртазой. Другое дело, Кучум и Алтаул могли быть родными братьями. Так что, по мнению некоторых исследователей, Маметкул был Кучуму племянником.
Сохранилась легенда. И гласит она вот о чем.
В ту слепую, беззвездную ночь, когда Ермак ступил на земли Сибирского Юрта, Кучуму приснился сон. Якобы возле устья Тобола в зарослях плакучего тальника появились две собаки — одна черная, другая белая. Вцепились они друг в дружку — клочья шерсти полетели в разные стороны. Белая собака, хотя она и была поменьше, в этой неистовой схватке одолела черную.
Очнулся хан с больной головой и в поту. Долго думал. Потом велел он в свой войлочный шатер позвать толкователей Корана и сновидений.
С дрожью в голосе объяснили ахуны своему повелителю, что на ханскую ставку — Искер вот-вот должна надвинуться большая беда. Белая собака — это враги хана, «урусы». Кучуму надо быть осторожным, ибо его трон может пошатнуться.
Разгневался хан и тут же повелел казнить тугодумых толкователей. Привязали ордынцы их к хвостам лошадей и разорвали их на части прямо возле белоснежного шатра хана.
Но ахуны были все-таки правы, не ошибались старцы. Слухи о русском витязе-казаке с каждым днем крепли. Разные вести приносили с собой в столицу юрта конные разведчики хана. И одна из них была тревожнее другой.
На Тагиле-реке воины Ермака, по одним сведениям, захватили мурзу Таузака, по другим, — мурзу Кутугая. Долго расспрашивали они пленника о путях-дорогах, ведущих к Искеру, о сторожевых городках, поднявшихся на берегах безвестной казакам реки Туры.
Мурза хитрил, извивался, как уж. И тогда Ермак приказал казакам снять с кучумовича его добротную кольчугу. Нацепили ее дружинники на сосну как мишень. Ахнула легкая пушечка, а потом и семиствольная пищаль. Мурза от страха закрыл глаза, присел. Принесли ему кольчугу. На ней живого места нет. Вот, мол, с кем ваш хан имеет дело!
На сей раз мурза стал словоохотливее. Выложил Ермаку все, что тот спрашивал, и даже больше.
Никаких козней Ермак не стал чинить мурзе. Отпустил его с миром да к тому же осыпал подарками, а хану Кучуму велел передать дорогой клинок и связку белоснежных песцовых шкурок.
Примчался мурза в Искер, пал в ноги хану, рассказал, что видел и слышал. Особенно много говорил о пушках и пищалях, гром которых чуть не лишил его рассудка.
Ничего не понял хан. Стрельба по кольчуге и — подарки…
Пришли ахуны, долго думали, морщили лбы, наконец растолковали: «Русский атаман на зло злом, на добро добром отвечать будет».
Но особенно стало Кучуму не по себе, когда он узнал, что после трехдневной сечи русский пришелец из-за Камня побил «неистовых людей» князя Епанчи. «Неистовые» оказались трусами и бежали, как куяны-зайцы. А было их немало — шесть сотен!
Хану донесли, что хитрый мурза Епанча долго готовился к этому бою. Ордынцы даже запаслись смолой, чтобы поджечь ее и опрокинуть на головы неверных. Пешие воины кроме стрел и копий имели топоры с длинными рукоятками. Немало они понаделали и багров, которыми, цепляясь за борта казачьих стругов, мечтали подтягивать их к берегу, чтобы бить из луков наверняка.
Замыслы Епанчи рухнули враз, как дерево после вспышки молнии…
Прошла томительная зима. А в начале мая — «по водополью» Ермак вновь двинул в путь «со всяким искусом неспешно». На Искер надвигалась гроза.
И вот тут мы вновь встречаемся с именем Маметкула. Хан Кучум якобы призвал его к себе.
Кто он был для хана, этот бритоголовый подвижный юнец, в сердце которого струилась кровь великого Чингиса?
Был он ушами и глазами хана, больше того — его беспрекословной тенью. Это Маметкул по мановению одной лишь ханской руки поднимал свои тысячи-тумены, мечом и огнем сеял страхи в стане неверных.
Последние годы жизни Кучум все свое свободное время предпочитал проводить на молитвенном коврике, беседуя с всесильным аллахом. Все его ратные дела вершил Маметкул, его единокровец и бывалый военачальник, надо думать, будущий преемник.
И в этот весьма тревожный для Сибирского Юрта час повелел хан тайдже Маметкулу собрать татар, остяков и вогулов, живших невдалеке, и дать достойный отпор незваному гостю.
Вновь пришла в движение ханская столица. Вновь к аулам и стойбищам, держа в руках стрелу — знак войны, полетели ханские посланцы.
Как сообщает Н. М. Карамзин, Маметкул двинулся с огромным отрядом конницы к урочищу Бабасан. В Искере долго еще видели огромное облако пыли, поднятое копытами диких степняков.
Неподалеку от Бабасанских юрт, стоявших на берегах Тобола, и произошла ожесточенная сеча уланов царевича с казаками Ермака.
Бой длился пять дней и ночей. Историки донесли до нас скупые сообщения об этом событии. Но даже то, что нам известно, заставляет предположить, что поединок был трудным как для одной, так и для другой стороны.
На десятки верст разносился лязг оружия. Беспрестанно гудели казачьи медные трубы и били барабаны, поднимая ратный дух дружинников Ермака. Горы трупов мешали конным ордынцам передвигаться по полю. Их скакуны по чрево бродили в крови.
В самый разгар боя Маметкул был тяжело ранен. Оставшись без своего предводителя, кучумовичи растерялись и «дали тыл». Вместе со своими воинами разбежались и болотные остяцкие князьки. На поле боя остались лежать берестяные колпаки да щиты, сплетенные из ивовых прутьев, — все, что осталось от их войска.
Путь казакам в Искер был открыт.
Раны Маметкула, несмотря на все старания опытных тадиби — лекарей, заживали с большим трудом. Но однажды, еще не зализав их, молодой царевич выполз из своего логова. К нему подвели коня, и озлобленный Маметкул вновь выхватил из ножен булатный клинок. Он хорошо понимал, что с жалкой горсткой воинов ему не взять Искера так же, как и не свить из песка аркан. А поэтому Маметкул решил повести против Ермака нечестную, но, как ему казалось, выгодную войну. Он, точно лиса, заметая свои следы, начал крутиться вокруг бывшей столицы Сибирского Юрта.
В ту зиму в стане казаков начала ощущаться острая нехватка продовольствия. Немало храбрых воинов умерло от «недуга чрева» и цинги. Решил тогда Ермак послать двадцать своих товарищей на озеро Абалак, чтобы они наловили там рыбы.
Весь день казаки не выпускали из рук снастей. Устали, намочили суконные кафтаны. Когда наступила ночь, погрузились в глубокий сон, даже не выставив караула.
Не предполагали, что этого часа как раз и ждал Маметкул. Весь день, скрываясь в зарослях тальника, следил он за рыбаками. Но напасть при свете дня на них не решился. Казаки держали при себе «огненные палки» — пищали, которые не знали промаха.
Черной как смола ночью, когда луна скрылась за свинцовые тучи, татары, стараясь не выдать себя скрипом снега, добрались до казачьих шалашей.
Все остальное свершилось в считанные минуты. По преданию, один лишь казак каким-то чудом избежал ножа и тайными тропами добрался до Искера.
Узнав о коварстве «молодого салтана», Ермак тут же собрался в поход. Настиг он царевича на берегу Иртыша, у Шамшинских юрт. Как сообщает С. М. Соловьев, схватка дружинников с уланами длилась всю ночь. И вновь было пролито немало крови. Особенно большие потери понесли кучумовичи…
Но Маметкулу в то утро все-таки удалось бежать. Верный конь унес его в заснеженные дали.
С тяжелым настроением возвращались дружинники в Искер. Возвращались, неся на руках тела товарищей.
На другой день павшие были с почестями «преданы земле на Саусканском кладбище».
А время шло. Наконец наступила вьюжная пора нового года. В конце марта в Искер пожаловал преданный Ермаку мурза Сенбахты Гагин. Поприветствовав атамана, он тут же сообщил ему, что Маметкула его люди видели в ста верстах от Кашлыка, на реке Вагай.
Поверил Ермак Тагину. Мурза никогда не подводил атамана. И вскоре, взяв толмача, в дальний путь отправились шестьдесят отборных молодцев.
Встретили дружинники Маметкула совсем не на том месте, на которое указывал мурза, — намного ближе. Царевич уже успел раскинуть свои шатры. Возле озера пылали жаркие Костры. Вместе с дымом до казаков доносился запах вареного мяса.
История повторилась. На этот раз уже казаки стали ждать, когда враги сложат свои саадаки и уйдут на покой. И ночь тоже повторилась. Была она такой же темной, какой когда-то нависла над озером Абалак, где пролилась кровь рыбачивших казаков…
Не удалось в этот раз Маметкулу показать свое проворство. Он даже не успел вскочить на своего аргамака. Казаки схватили его, связали. Назад возвращались торопливо, стараясь побыстрее доставить радостную весть батьке-атаману.
Это был первый важный пленник, которого удалось заполучить Ермаку.
Через восемь дней после того, как Сенбахты Тагин побывал у Ермака, Маметкула встречали в Искере. Видя грозные лица казаков, царевич наверняка думал об одном: сейчас доставят его Ермаку, и тот, мстя за прошлое Маметкула, связанное с пролитой кровью «урусов», прикажет его обезглавить. А может, найдет какой-то иной способ, чтобы отомстить. Как-никак, а побежденный — раб победителя.
К удивлению Маметкула, встретили его в Искере торжественно. Сам Ермак, одетый в нарядный кафтан, вышел ему навстречу, тепло поздоровался и даже заверил тайджу в царской милости.
Молодому царевичу отвели отдельное жилище. Правда, возле двери выставили охрану. Ермак знал о коварстве Маметкула и не хотел на сей раз попадать впросак.
В те дни к Строгановым были отправлены гонцы. Сообщили они «Максиму да Миките» о знатном пленнике. И уже по городам и весям полетела радостная весть: «Маметкула-царевича на Сибири взяли!» А вскоре в Москву отправились Ермаковы посланцы «для сообщения о счастливом случае». Оттуда пришел указ: доставить Маметкула с многочисленными провожатыми в столицу.
После нелегкого пути, пролегшего по бездорожью, везли царевича в стольный град.
Везли торжественно, при колокольном благовесте.
Сидел царевич в казачьих розвальнях, накрытых пестрыми коврами. Раскосые глаза его настороженно следили за шумными толпами московитов, обступивших дорогу с двух сторон. Царская стража, набранная из стрельцов, сдерживала любопытную челядь скрещенными алебардами. Таков был указ царя: никого к «сибирскому гостю» не подпускать, чтоб ненароком не изобидели.
Впереди обоза ехал бывший царский преступник, «вор и разбойник», атаман Гроза. Доставил он в Москву кроме Маметкула еще и богатый ясак. По сообщению Н. Витсена, пятеро казаков привезли царю «60 сороков соболей, 50 бобров, 20 черных лисиц», а также много рыбы красной, диковинной да орехов сладких…
Царь Федор Иоаннович, по утверждению Миллера, встретил знатного пленника хорошо. Принимал он его в роскошной Грановитой палате, облаченный сам в тяжелые парчовые одежды, в окружении именитых бояр.
Радостно было на душе царя. Еще бы! Наконец-то в его руки попал военачальник Кучума! Наконец еще от одного супостата отделалась Москва.
Принимая с большими почестями Маметкула, царь Федор заглядывал далеко вперед. Он надеялся, что вслед за первым важным гостем в Москву пожалуют другие. Например, и сам Кучум, пока еще не склонивший головы. Пожалуют и его сыновья, твердо верящие в счастливую звезду их отца, когда-то всесильного человека. Как-никак, а они тоже мешали Москве. По словам Миллера, «татары и другие сибирские народы» в ту пору еще смотрели на юных царевичей как «на законных владетелей страны».
Салтаны неожиданно появлялись то на берегах Ишима, то их видели на Яике, под Уфой. Несли они на своих копьях горе. Грабили царских подданных, ловили арканами и уводили в полон их жен и детей.
На свободе еще бродили пятеро хищников, пятеро сыновей Кучума — Алей, Азим, Канай, Кубей-Мурат и Ишим. Объединяли они вокруг себя немало татар, башкир, сырянцев и табынцев, то и дело грозили пойти войной на большие города «урусов».
Сыновья хана переняли от своего отца и хитрость его, и коварство. При первой же угрозе со стороны Москвы становились они робкими и покорными, как ягнята. Но проходило какое-то время, и вновь они обнажали оружие и сеяли смерть, оживала тень кровавого хана…
Насколько для Москвы был дорог плененный Маметкул, говорят те награды, которыми царь осыпал казаков. Витсен пишет, что Федор Иоаннович допустил их к «целованию своей руки». И далее: «Ермаку послал он плащ шелковой материи, вышитый золотыми цветами с бархатными украшениями, и двойной дукат, а каждому казаку сукна на платье, бархату на шапку и золотую копейку». А С. М. Соловьев дополняет этот перечень царских наград, сообщая, что казакам, «оставшимся в Сибири, государь послал свое полное большое жалованье».
Дальнейшая судьба Маметкула сложилась до необычайного интересно. Бывшего сибирского царевича московиты однажды увидели в доспехах… русского воеводы. Дело в том, что Маметкул вскоре присягнул царю Федору в своей вечной преданности и изъявил желание служить в русских войсках.
Нет, это не досужий вымысел автора. Н. М. Карамзин, например, оставил нам такие строчки: «Сей плененный царевич, верный блюститель Магометова закона, служил после в наших ратях». Да и в разрядных книгах можно найти то же самое. И еще говорится в них, что царь своим указом оставил за Маметкулом титул сибирского царевича.
А как же сложилась судьба полкового воеводы Маметкула Алтауловича дальше?
Оказывается, в 1650 году, будучи уже глубоким старцем, он принимал участие в походе против шведов. Вел царевич свой полк на врагов России, находясь в первых рядах ратников. Из-под островерхого шлема гневно сверкали его степные глаза. Тяжелый меч Маметкула Алтауловича, сибирского царевича и русского полкового воеводы, вносил сумятицу в ряды шведов.
А потом Маметкула вместе с его полком видели под Серпуховом. Сюда он приходил якобы с Борисом Годуновым, которому присягнул сразу после смерти царя Федора Иоанновича. Тогда на юге России было неспокойно. Царь ожидал нападения со стороны татар-крымчаков. И в предстоящих боях опыт Маметкула, накопленный им в былых походах, мог пригодиться.
О последних днях Маметкула (а прожил он, видимо, около ста лет) историки донесли до нас очень скупые сведения. Англичанин Джон Белл Антермонский в своих дневниках, например, приводит такие сведения. Дескать, многим кучумовичам царь «пожаловал знатные владения в Сибири». А о Маметкуле иностранец пишет: «Потомок этой фамилии (известный под титулом сибирского царевича, или принца) теперь живет в Москве». Узнаем мы также, что Маметкул Алтаулович владел поместьем, содержащим пять деревень, пожалованных ему для «доставления средств к существованию его персоне», и что «жил он в хорошем уважении со стороны царя и знати».
Историк И. И. Завалишин в своей книге «Описание Западной Сибири» приводит далее такие сведения: «Герб нынешнего дворянского дома «князей сибирских», потомков хана Кучума, имеет два соболя, на задних лапах стоящих, держащих лук с перекрещенными на нем стрелами».
Летописцы оставили нам известие о том, что некоторые родичи Кучума были отпущены русским царем в Касимов и Бежицкий Верх. Часть же из них пожелала жить в Москве, рядом с Маметкулом. Если верить преданию, что одна из жен хана Кучума, Сузге, горячо любила царевича, то, оказавшись в русской столице, она вполне могла остаться с ним навсегда.
Вот как необычно сложилась судьба Маметкула, некогда злейшего врага России, а потом ее верного слуги и защитника.
[image]
Борис Галязимов
ЛЕГЕНДЫ СЕДОГО ИРТЫША
Рецензент Д. И. КОПЫЛОВ, доктор исторических наук, профессор
СУДЬБА ТАТАРСКОГО ВОЕВОДЫ
[image]
Грозной, угрюмой силой виделась Сибирь русским поселенцам, обживавшим в XVI веке берега Камы-реки…
В июле 1573 года, перевалив Большой Камень, неся боевые копья с красными бунчуками на весу, с яростным гиканьем и свистом да вздымающим дух «алла» во владения солепромышленников Строгановых ворвались славные воины сибирского царевича Маметкула. Сам тайджа, совсем еще юный, но уже познавший запах крови, летел во главе своей конницы на лихом степняке. Белела в густой пыли его чалма-тилпеч, в которую золотыми нитями был вшит огромный полумесяц. Нетерпеливая рука царевича сжимала рукоять кривой сабли, готовой в любую минуту опуститься на головы неверных.
По словам историка С. М. Соловьева, отпрыск кровавого Чингисхана приходил в окраинные приуральские места «проведать дороги, как бы ему пройти к Строгановским городкам и в Пермь великую…».
Истоптали, ископытили пашенные земли крепконогие татарские лошади. Там, где стояли острожки, остались одни лишь горы седого пепла, унылый ветер разносил его по мертвым полям. На дорогах, в сумрачных лесных балках, по берегам рек валялись обезображенные трупы остяков, посмевших не подчиниться воле Кучума и продолжавших платить дань московитам.
Назад, за Камень, хищная стая юного Маметкула гнала связанных одной веревкой жен и детей вышедших из повиновения данников. Некоторых из них оставят в Искере, чтобы украсить ханские гаремы, других будут держать под неусыпной стражей как аманатов-заложников, а третьих погонят на невольничий рынок в далекую Бухару.
В пути к своей столице повстречали кучумовичи русского посла, государева посланника Третьяка Чебукова. Шел он с немногими людьми в Киргиз-Кайсацкую орду. Коротким был суд Маметкула. Не посмотрел он на высокое звание московита. Приказал умертвить его. Но особенно жестоко расправился царевич с сопровождавшими посла татарами, посмевшими «опоганить копье и щит Сибирского Юрта». Их долго пытали, а потом изрубили булатными ятаганами на мелкие куски: «Пусть мясо поганых достанется хищникам!»
Всего пять верст не дошли свирепые ордынцы до строгановской вотчины, до их богатого Орла-городка. Что же им помешало предать огню и пеплу владения именитых купцов?
Историки С. М. Соловьев и Г. Ф. Миллер сообщают, что неуемный пыл юного Маметкула охладило известие большого числа пленников, которые утверждали, что, дескать, в Орле и других городках Строгановых «собралось много ратных людей». Встреча с ними ничего хорошего татарам не сулила. И царевич натянул повод осторожности, поворачивая назад коня нетерпения.
Тревожными были те дни для солепромышленников. Боясь «сибирского салтана людей», они спешно снарядили в Москву гонцов. Сообщили те царю Ивану Грозному о кровавом набеге Маметкула и еще передали о слезной просьбе зауральских остяков оградить их от злодеяний Кучума. За это обещали князьки платить дань только Москве. Через гонцов испрашивали еще Строгановы у царя разрешения послать за ратью наемных казаков.
Маметкул… Кто он такой? Во многих источниках его имя мелькает довольно-таки часто, хотя общего мнения о нем никто не имеет.
Но вот что странно. Одни историки по какой-то причине именуют царевича Махмет Кулом, другие — Меметкулом, третьи — Махмет-Кули. Кто же из них прав?
В своем «Исследовании о Касимовских царях и царевичах» В. В. Вельяминов-Зернов доказал, что все-таки правильнее всего называть царевича Мухаммед-Кулом. Кстати, в переводе с тюркского это имя звучит как «раб Мухаммеда» или дословно — «рука Мухаммеда».
В Ремезовской летописи, да и в одной из жалованных грамот, говорится, что Маметкул был братом Кучума. Но это не соответствует истине. Дело в том, что Г. Ф. Миллер в «Истории Сибири» упоминает о разрядных книгах, в которых Маметкул именуется Алтауловичем. А стало быть, юный царевич не мог являться родным братом Кучума. Как известно, отца хана звали Муртазой. Другое дело, Кучум и Алтаул могли быть родными братьями. Так что, по мнению некоторых исследователей, Маметкул был Кучуму племянником.
Сохранилась легенда. И гласит она вот о чем.
В ту слепую, беззвездную ночь, когда Ермак ступил на земли Сибирского Юрта, Кучуму приснился сон. Якобы возле устья Тобола в зарослях плакучего тальника появились две собаки — одна черная, другая белая. Вцепились они друг в дружку — клочья шерсти полетели в разные стороны. Белая собака, хотя она и была поменьше, в этой неистовой схватке одолела черную.
Очнулся хан с больной головой и в поту. Долго думал. Потом велел он в свой войлочный шатер позвать толкователей Корана и сновидений.
С дрожью в голосе объяснили ахуны своему повелителю, что на ханскую ставку — Искер вот-вот должна надвинуться большая беда. Белая собака — это враги хана, «урусы». Кучуму надо быть осторожным, ибо его трон может пошатнуться.
Разгневался хан и тут же повелел казнить тугодумых толкователей. Привязали ордынцы их к хвостам лошадей и разорвали их на части прямо возле белоснежного шатра хана.
Но ахуны были все-таки правы, не ошибались старцы. Слухи о русском витязе-казаке с каждым днем крепли. Разные вести приносили с собой в столицу юрта конные разведчики хана. И одна из них была тревожнее другой.
На Тагиле-реке воины Ермака, по одним сведениям, захватили мурзу Таузака, по другим, — мурзу Кутугая. Долго расспрашивали они пленника о путях-дорогах, ведущих к Искеру, о сторожевых городках, поднявшихся на берегах безвестной казакам реки Туры.
Мурза хитрил, извивался, как уж. И тогда Ермак приказал казакам снять с кучумовича его добротную кольчугу. Нацепили ее дружинники на сосну как мишень. Ахнула легкая пушечка, а потом и семиствольная пищаль. Мурза от страха закрыл глаза, присел. Принесли ему кольчугу. На ней живого места нет. Вот, мол, с кем ваш хан имеет дело!
На сей раз мурза стал словоохотливее. Выложил Ермаку все, что тот спрашивал, и даже больше.
Никаких козней Ермак не стал чинить мурзе. Отпустил его с миром да к тому же осыпал подарками, а хану Кучуму велел передать дорогой клинок и связку белоснежных песцовых шкурок.
Примчался мурза в Искер, пал в ноги хану, рассказал, что видел и слышал. Особенно много говорил о пушках и пищалях, гром которых чуть не лишил его рассудка.
Ничего не понял хан. Стрельба по кольчуге и — подарки…
Пришли ахуны, долго думали, морщили лбы, наконец растолковали: «Русский атаман на зло злом, на добро добром отвечать будет».
Но особенно стало Кучуму не по себе, когда он узнал, что после трехдневной сечи русский пришелец из-за Камня побил «неистовых людей» князя Епанчи. «Неистовые» оказались трусами и бежали, как куяны-зайцы. А было их немало — шесть сотен!
Хану донесли, что хитрый мурза Епанча долго готовился к этому бою. Ордынцы даже запаслись смолой, чтобы поджечь ее и опрокинуть на головы неверных. Пешие воины кроме стрел и копий имели топоры с длинными рукоятками. Немало они понаделали и багров, которыми, цепляясь за борта казачьих стругов, мечтали подтягивать их к берегу, чтобы бить из луков наверняка.
Замыслы Епанчи рухнули враз, как дерево после вспышки молнии…
Прошла томительная зима. А в начале мая — «по водополью» Ермак вновь двинул в путь «со всяким искусом неспешно». На Искер надвигалась гроза.
И вот тут мы вновь встречаемся с именем Маметкула. Хан Кучум якобы призвал его к себе.
Кто он был для хана, этот бритоголовый подвижный юнец, в сердце которого струилась кровь великого Чингиса?
Был он ушами и глазами хана, больше того — его беспрекословной тенью. Это Маметкул по мановению одной лишь ханской руки поднимал свои тысячи-тумены, мечом и огнем сеял страхи в стане неверных.
Последние годы жизни Кучум все свое свободное время предпочитал проводить на молитвенном коврике, беседуя с всесильным аллахом. Все его ратные дела вершил Маметкул, его единокровец и бывалый военачальник, надо думать, будущий преемник.
И в этот весьма тревожный для Сибирского Юрта час повелел хан тайдже Маметкулу собрать татар, остяков и вогулов, живших невдалеке, и дать достойный отпор незваному гостю.
Вновь пришла в движение ханская столица. Вновь к аулам и стойбищам, держа в руках стрелу — знак войны, полетели ханские посланцы.
Как сообщает Н. М. Карамзин, Маметкул двинулся с огромным отрядом конницы к урочищу Бабасан. В Искере долго еще видели огромное облако пыли, поднятое копытами диких степняков.
Неподалеку от Бабасанских юрт, стоявших на берегах Тобола, и произошла ожесточенная сеча уланов царевича с казаками Ермака.
Бой длился пять дней и ночей. Историки донесли до нас скупые сообщения об этом событии. Но даже то, что нам известно, заставляет предположить, что поединок был трудным как для одной, так и для другой стороны.
На десятки верст разносился лязг оружия. Беспрестанно гудели казачьи медные трубы и били барабаны, поднимая ратный дух дружинников Ермака. Горы трупов мешали конным ордынцам передвигаться по полю. Их скакуны по чрево бродили в крови.
В самый разгар боя Маметкул был тяжело ранен. Оставшись без своего предводителя, кучумовичи растерялись и «дали тыл». Вместе со своими воинами разбежались и болотные остяцкие князьки. На поле боя остались лежать берестяные колпаки да щиты, сплетенные из ивовых прутьев, — все, что осталось от их войска.
Путь казакам в Искер был открыт.
Раны Маметкула, несмотря на все старания опытных тадиби — лекарей, заживали с большим трудом. Но однажды, еще не зализав их, молодой царевич выполз из своего логова. К нему подвели коня, и озлобленный Маметкул вновь выхватил из ножен булатный клинок. Он хорошо понимал, что с жалкой горсткой воинов ему не взять Искера так же, как и не свить из песка аркан. А поэтому Маметкул решил повести против Ермака нечестную, но, как ему казалось, выгодную войну. Он, точно лиса, заметая свои следы, начал крутиться вокруг бывшей столицы Сибирского Юрта.
В ту зиму в стане казаков начала ощущаться острая нехватка продовольствия. Немало храбрых воинов умерло от «недуга чрева» и цинги. Решил тогда Ермак послать двадцать своих товарищей на озеро Абалак, чтобы они наловили там рыбы.
Весь день казаки не выпускали из рук снастей. Устали, намочили суконные кафтаны. Когда наступила ночь, погрузились в глубокий сон, даже не выставив караула.
Не предполагали, что этого часа как раз и ждал Маметкул. Весь день, скрываясь в зарослях тальника, следил он за рыбаками. Но напасть при свете дня на них не решился. Казаки держали при себе «огненные палки» — пищали, которые не знали промаха.
Черной как смола ночью, когда луна скрылась за свинцовые тучи, татары, стараясь не выдать себя скрипом снега, добрались до казачьих шалашей.
Все остальное свершилось в считанные минуты. По преданию, один лишь казак каким-то чудом избежал ножа и тайными тропами добрался до Искера.
Узнав о коварстве «молодого салтана», Ермак тут же собрался в поход. Настиг он царевича на берегу Иртыша, у Шамшинских юрт. Как сообщает С. М. Соловьев, схватка дружинников с уланами длилась всю ночь. И вновь было пролито немало крови. Особенно большие потери понесли кучумовичи…
Но Маметкулу в то утро все-таки удалось бежать. Верный конь унес его в заснеженные дали.
С тяжелым настроением возвращались дружинники в Искер. Возвращались, неся на руках тела товарищей.
На другой день павшие были с почестями «преданы земле на Саусканском кладбище».
А время шло. Наконец наступила вьюжная пора нового года. В конце марта в Искер пожаловал преданный Ермаку мурза Сенбахты Гагин. Поприветствовав атамана, он тут же сообщил ему, что Маметкула его люди видели в ста верстах от Кашлыка, на реке Вагай.
Поверил Ермак Тагину. Мурза никогда не подводил атамана. И вскоре, взяв толмача, в дальний путь отправились шестьдесят отборных молодцев.
Встретили дружинники Маметкула совсем не на том месте, на которое указывал мурза, — намного ближе. Царевич уже успел раскинуть свои шатры. Возле озера пылали жаркие Костры. Вместе с дымом до казаков доносился запах вареного мяса.
История повторилась. На этот раз уже казаки стали ждать, когда враги сложат свои саадаки и уйдут на покой. И ночь тоже повторилась. Была она такой же темной, какой когда-то нависла над озером Абалак, где пролилась кровь рыбачивших казаков…
Не удалось в этот раз Маметкулу показать свое проворство. Он даже не успел вскочить на своего аргамака. Казаки схватили его, связали. Назад возвращались торопливо, стараясь побыстрее доставить радостную весть батьке-атаману.
Это был первый важный пленник, которого удалось заполучить Ермаку.
Через восемь дней после того, как Сенбахты Тагин побывал у Ермака, Маметкула встречали в Искере. Видя грозные лица казаков, царевич наверняка думал об одном: сейчас доставят его Ермаку, и тот, мстя за прошлое Маметкула, связанное с пролитой кровью «урусов», прикажет его обезглавить. А может, найдет какой-то иной способ, чтобы отомстить. Как-никак, а побежденный — раб победителя.
К удивлению Маметкула, встретили его в Искере торжественно. Сам Ермак, одетый в нарядный кафтан, вышел ему навстречу, тепло поздоровался и даже заверил тайджу в царской милости.
Молодому царевичу отвели отдельное жилище. Правда, возле двери выставили охрану. Ермак знал о коварстве Маметкула и не хотел на сей раз попадать впросак.
В те дни к Строгановым были отправлены гонцы. Сообщили они «Максиму да Миките» о знатном пленнике. И уже по городам и весям полетела радостная весть: «Маметкула-царевича на Сибири взяли!» А вскоре в Москву отправились Ермаковы посланцы «для сообщения о счастливом случае». Оттуда пришел указ: доставить Маметкула с многочисленными провожатыми в столицу.
После нелегкого пути, пролегшего по бездорожью, везли царевича в стольный град.
Везли торжественно, при колокольном благовесте.
Сидел царевич в казачьих розвальнях, накрытых пестрыми коврами. Раскосые глаза его настороженно следили за шумными толпами московитов, обступивших дорогу с двух сторон. Царская стража, набранная из стрельцов, сдерживала любопытную челядь скрещенными алебардами. Таков был указ царя: никого к «сибирскому гостю» не подпускать, чтоб ненароком не изобидели.
Впереди обоза ехал бывший царский преступник, «вор и разбойник», атаман Гроза. Доставил он в Москву кроме Маметкула еще и богатый ясак. По сообщению Н. Витсена, пятеро казаков привезли царю «60 сороков соболей, 50 бобров, 20 черных лисиц», а также много рыбы красной, диковинной да орехов сладких…
Царь Федор Иоаннович, по утверждению Миллера, встретил знатного пленника хорошо. Принимал он его в роскошной Грановитой палате, облаченный сам в тяжелые парчовые одежды, в окружении именитых бояр.
Радостно было на душе царя. Еще бы! Наконец-то в его руки попал военачальник Кучума! Наконец еще от одного супостата отделалась Москва.
Принимая с большими почестями Маметкула, царь Федор заглядывал далеко вперед. Он надеялся, что вслед за первым важным гостем в Москву пожалуют другие. Например, и сам Кучум, пока еще не склонивший головы. Пожалуют и его сыновья, твердо верящие в счастливую звезду их отца, когда-то всесильного человека. Как-никак, а они тоже мешали Москве. По словам Миллера, «татары и другие сибирские народы» в ту пору еще смотрели на юных царевичей как «на законных владетелей страны».
Салтаны неожиданно появлялись то на берегах Ишима, то их видели на Яике, под Уфой. Несли они на своих копьях горе. Грабили царских подданных, ловили арканами и уводили в полон их жен и детей.
На свободе еще бродили пятеро хищников, пятеро сыновей Кучума — Алей, Азим, Канай, Кубей-Мурат и Ишим. Объединяли они вокруг себя немало татар, башкир, сырянцев и табынцев, то и дело грозили пойти войной на большие города «урусов».
Сыновья хана переняли от своего отца и хитрость его, и коварство. При первой же угрозе со стороны Москвы становились они робкими и покорными, как ягнята. Но проходило какое-то время, и вновь они обнажали оружие и сеяли смерть, оживала тень кровавого хана…
Насколько для Москвы был дорог плененный Маметкул, говорят те награды, которыми царь осыпал казаков. Витсен пишет, что Федор Иоаннович допустил их к «целованию своей руки». И далее: «Ермаку послал он плащ шелковой материи, вышитый золотыми цветами с бархатными украшениями, и двойной дукат, а каждому казаку сукна на платье, бархату на шапку и золотую копейку». А С. М. Соловьев дополняет этот перечень царских наград, сообщая, что казакам, «оставшимся в Сибири, государь послал свое полное большое жалованье».
Дальнейшая судьба Маметкула сложилась до необычайного интересно. Бывшего сибирского царевича московиты однажды увидели в доспехах… русского воеводы. Дело в том, что Маметкул вскоре присягнул царю Федору в своей вечной преданности и изъявил желание служить в русских войсках.
Нет, это не досужий вымысел автора. Н. М. Карамзин, например, оставил нам такие строчки: «Сей плененный царевич, верный блюститель Магометова закона, служил после в наших ратях». Да и в разрядных книгах можно найти то же самое. И еще говорится в них, что царь своим указом оставил за Маметкулом титул сибирского царевича.
А как же сложилась судьба полкового воеводы Маметкула Алтауловича дальше?
Оказывается, в 1650 году, будучи уже глубоким старцем, он принимал участие в походе против шведов. Вел царевич свой полк на врагов России, находясь в первых рядах ратников. Из-под островерхого шлема гневно сверкали его степные глаза. Тяжелый меч Маметкула Алтауловича, сибирского царевича и русского полкового воеводы, вносил сумятицу в ряды шведов.
А потом Маметкула вместе с его полком видели под Серпуховом. Сюда он приходил якобы с Борисом Годуновым, которому присягнул сразу после смерти царя Федора Иоанновича. Тогда на юге России было неспокойно. Царь ожидал нападения со стороны татар-крымчаков. И в предстоящих боях опыт Маметкула, накопленный им в былых походах, мог пригодиться.
О последних днях Маметкула (а прожил он, видимо, около ста лет) историки донесли до нас очень скупые сведения. Англичанин Джон Белл Антермонский в своих дневниках, например, приводит такие сведения. Дескать, многим кучумовичам царь «пожаловал знатные владения в Сибири». А о Маметкуле иностранец пишет: «Потомок этой фамилии (известный под титулом сибирского царевича, или принца) теперь живет в Москве». Узнаем мы также, что Маметкул Алтаулович владел поместьем, содержащим пять деревень, пожалованных ему для «доставления средств к существованию его персоне», и что «жил он в хорошем уважении со стороны царя и знати».
Историк И. И. Завалишин в своей книге «Описание Западной Сибири» приводит далее такие сведения: «Герб нынешнего дворянского дома «князей сибирских», потомков хана Кучума, имеет два соболя, на задних лапах стоящих, держащих лук с перекрещенными на нем стрелами».
Летописцы оставили нам известие о том, что некоторые родичи Кучума были отпущены русским царем в Касимов и Бежицкий Верх. Часть же из них пожелала жить в Москве, рядом с Маметкулом. Если верить преданию, что одна из жен хана Кучума, Сузге, горячо любила царевича, то, оказавшись в русской столице, она вполне могла остаться с ним навсегда.
Вот как необычно сложилась судьба Маметкула, некогда злейшего врага России, а потом ее верного слуги и защитника.
[image]