Аркадий ЗАХАРОВ
РЕЗЮМЕ
АМЕРИКАНКА
Рассказ
Сквозь сладкий утренний сон Арик услышал заводской гудок и нехотя откинул одеяло. Глаза еще спят, а руки уже ищут рубашку. Пора вставать чтобы не опоздать в школу. Слышно, как к заводскому гудку присоединились отдаленная сапоговаляльная фабрика и едва слышная сетевязальная — звали своих на работу. Часы в рабочих жилищах редкость и время определяют по заводским гудкам: первому — за полчаса, второму — без четверти, третьему — ровно в восемь утра.
Опаздывать на работу не разрешалось под страхом наказания. Сквозь уходящие из окна сумерки Арик видел, как население первой Кузнечной улицы спешит на работу: на завод «Механик», на сапоговаляльную фабрику, сетевязалку и кирпичный завод. Кузнечных улицы сразу три: первая, вторая и третья. Живут на них потомственные металлисты и фабричные работницы, рабочая кость. С небольшой прослойкой из воришек уже отбывших свои срока и предвкушающих следующие и неизбежные. Кучковались они в конце улицы, примыкавшем к кладбищу и кирпичному заводу. Место это именовалось «сараи», а его неприятные обитатели — «сарайскими». Малочисленные сарайские задавали тон жизни всей улице и определяли блатную манеру поведения детворе. А детворы в послевоенных «сараях» на удивление оказалось много. Правда с отцами повезло не всем: у одних — отцы с войны пришли калеками, у других — вообще не вернулись, третьим писали из лагерей о скором освобождении. Подростки сбивались в непослушные педагогам и родителям «кодлы» и «пиратничали» над малышами. Малыши учились хулиганить у старших и сопротивлялись, кто как мог. Вплоть до применения рогаток и самодельных заточек из обломков ножовочных полотен. Нравы на улице и в школе царили суровые. И каждый поход в школу для Арика был как прыжок в омут: и хочется и неизвестно чем кончится. Однако неизбежен и обязателен.
На завтрак как обычно: вареная картошка и стакан молока. Картошка на столе каждый день разная: в мундире, очищенная или поджаренная на сковородке. Арик больше любит поджаренную, но она бывает, когда есть маргарин. Молоко приносит молочница из дальнего конца улицы, сумевшая сохранить корову. А с хлебом хуже: вчера Арик выстоял за ним длинную очередь, устал в толкучке, но хлеба ему не хватило. Сегодня, после уроков, он пойдет в хлебный магазин, не заходя домой и, уж, конечно, пустым не вернется.
Из черной бумажной тарелки репродуктора скрипучий голос сообщает, что в Корее продолжают зверствовать американские империалисты, бомбят мирные поселения нищих корейцев, убивают стариков, детей и женщин, жгут их дома и посевы. Но американским убийцам противостоят мужественные северокорейские войска при помощи многочисленных китайских добровольцев. За прошедшие сутки сбито четыре американских самолета.
«Так им и надо — говорит мама. — Пускай не лезут. Только бы нас это не задело. Не успели мы от немцев отбиться, как американцы за пятки хватают. Бомбой атомной угрожают. И чего им неймется — ума не приложу».
И как бы в ответ на ее слова из репродуктора доносится дружный хоровой призыв:
«… атомной бомбой народ не убить,
Ложью и золотом нас не купить,
Мы патриоты и каждый из нас
Все за свободу Отчизны отдаст.
В защиту мира, вставайте люди…»
Арик тоже готов вместе со своим классом защищать мир от наглых американцев, как пионеры-герои защищали страну от фашистов. Для третьего «А» любой американец не лучше немца — тот и другой захватчики и агрессоры, убийцы и губители беззащитных. Из иллюстраций в журнале «Крокодил» Арик знает, что все американцы носят козлиную бородку, темные очки, черный цилиндр и полосатые штаны. И обязательно курят вонючие сигары. Из чего делают сигары Арик не знает, но они не походят на самокрутки из газетной бумаги, в которые заворачивает махорку беспалый голубятник дядя Вася. Еще Арик знает, что в Америке все наоборот: когда в СССР день, у них ночь. Что у нас хорошо — у них плохо. В Америке линчуют негров, угнетают индейцев и применяют электрический стул. В СССР власть рабочих и крестьян, в США власть буржуев и капиталистов. А еще в Америке сняли кинофильм о Тарзане, делают автомашины «Студебеккер» прозванные у нас «Трумен» и свиную тушенку. Свиную тушенку Арик никогда не пробовал, но жестяную банку от нее видел: отец хранит в ней ржавые гвозди.
Корейцев Арик никогда в нашем городе не встречал. А вот китайца видел неоднократно. Известный под именем «Дядя Миша Ходя» старик сторожил сад имени Шверника, подметал в нем дорожки, а в свободное время склеивал цветные бумажные веера. И продавал их у входа в сад за копейки. Безвредный и добрый старик. Если и все корейцы такие же, то совсем непонятно за что их убивают американцы. А репродуктор словно подслушал Арика и выдал другую песню:
«...Русский с китайцем братья навек,
Дети единых народов и рас,
Гордо шагает простой человек,
Плечи расправил простой человек,
Сталин и Мао слушают нас…»
Тетрадки Арик складывает в кирзовую полевую сумку. Полевая сумка его гордость — у нее имеется длинный брезентовый ремешок, позволяющий носить ее через плечо или даже закидывать за спину. Что очень важно: руки остаются свободными для отпора недругам и других безобразий. Единственное, что мешает, то это необходимость носить с собой в тряпичном мешочке чернильницу-непроливайку. Чернильница хотя и называется непроливайкой, но чернила из нее все-равно разбрызгиваются во время движения. От чего и руки и нос у Арика временами бывают синими.
На прощание мама сунула в карман Арику пареную морковку: «На большой перемене съешь. Только смотри, в «американку» не проиграй!»
Хорошее дело «американкой» не назовут. Суть игры состояла в следующем: сходятся два приятеля в присутствии третьего, разнимающего и заключают пари «на американку». После того, как приятели ударят по рукам, им предстоит быть всегда настороже при виде друг друга. И постоянно помнить о содержимом своих карманов или рук. Чтобы не расстаться со своим имуществом, при виде партнера, полагалось опередить его и заявить: «мои руки» или «мой карман». Но если «американец» зазевался и его противник первым объявил: «ваш карман!» или «ваши руки!», то забирал все из карманов зеваки. Будь то рогатка, пугач или пирожок — неважно. Исключались только учебные принадлежности. Потому и «американка, что американцы во всем мире себя так ведут. Обнаружат у соседа карман, оттопыренный и сразу ему заявляют: «Ваш карман! Было ваше — стало наше».
Арик пообещал морковку не прошляпить. И побежал вприпрыжку: скоро третий гудок, после которого на заводе закроется проходная, а в школе двери классов. И начнутся смены — и в школе, и на заводах пока первая.
А мама с грустью посмотрела вслед Арику и отметила, что за лето сынок подрос, скоро зима, а из ватной телогреечки он уже вырос. Надо бы ему зимнее пальтишко, а только из чего выкроить? Ткани нет, негде взять и купить не на что. И вдруг догадалась, что подойдет тонкое шерстяное покрывало, сохранившееся еще с довоенных лет. Серое и в едва заметную клетку. Хотя и жаль, но не мерзнуть же сынишке. И так для себя решив, не раздумывая взялась за ножницы.
Через недельку — другую Арик примеривал замечательное пальтишко. Шерстяное, навырост, с крашеным кошачьим воротником. К такому прекрасному пальто еще бы подходящие пуговицы подобрать. Но пуговиц как-то не находилось. С пуговицами для школьной одежды вообще существовала проблема. Хотелось красивые и прочные, чтобы в школьной раздевалке не срезали. Как сорочата, падкие на все блестящее, ребятишки охотились за форменными пуговицами, перекочевавшими на детские одежки с дембельских мундиров отцов, дядек и соседей. Особенно ценились флотские — с якорями. Их тайком срезали в первую очередь. На втором месте были летные — с крылышками и пропеллером. Дальше шли армейские — со звездами. Чуть ниже ценились пуговицы связистов — с серпом и молотом, еще ниже — белые железнодорожные, с молоточками. И совсем не ценились милицейские, с гербом Союза. Не любили в Сараях милицию и пуговицы милицейские к детским одежкам никогда не пришивали. А на пальто Арика пришивать пока было вовсе нечего. Не находилось подходящих.
Неожиданно выручил бывший однополчанин и друг отца, навестивший его проездом с Дальнего Востока. Как он намекал из Китая, а может быть и из Кореи. «Не грусти, — взъерошил он вихры на голове Арика, — Мы такие пуговицы пришьем, что никто не отрежет». И достал из чемодана картонку с двумя рядами коричневых металлических пуговиц.
«Это пуговицы американских солдат, — пояснил гость. — Видите, с обратной стороны железная ножка-грибок. Если проткнуть ткань пальто шилом, пропустить сквозь нее ножку, наложить на нее штатную шай- бочку-дублер и стукнуть тяжелым — она защелкнется на ножке навсегда и никакими силами ее не разъединить. Можно вырвать только с мясом. И никаких ниток не надо. Носи всем на зависть».
Арик принялся рассматривать подарок. В центре пуговицы, как и полагается, пятиконечная звездочка, только черная. А вокруг, по ободку, краской не нашими буквами: USA * ARM. Да Арику наплевать, что там написано. Главное — крепкая и со звездой.
Когда выпал снег, Арику разрешили надеть пальто в школу. Деревянная и одноэтажная начальная школа находилась от его дома поблизости. Половину школьного двора занимали поленницы дров. Отопление в школе было дровяное, с печью в каждом классе. При школе жил истопник, который разжигал их по ночам, чтобы к утру топки погасли, а классы прогрелись. В ожидании звонка на уроки школьники развлекались игрой в полено. В центр круга ставилось полено, ребятишки, образовав вокруг кольцо, брались за руки и старались натолкнуть кого-нибудь на полено. Задевший полено выбывал из круга, толкотня продолжалась без него, до следующего неловкого и так до тех пор, пока не останутся двое самых ловких. Но чемпиона «по полену» я не припомню: обычно раздавался звонок, прерывающий состязание.
Когда Арик зашел во двор, его обновку сразу заметили. Новые одежды в школе мелькали нечасто, в основном у детдомовцев. Навстречу, из группы выбывших отделился четвертокласник, по прозвищу Софа, нахальный хлопец, с репутацией тайного курильщика «бычков». Пуговицы на пальто Арика ему явно понравились. Софа ухватил пальцами среднюю пуговицу, потянул ее и задал обычный для ситуации вопрос: «Говори — каша или щи?». Арик напрягся и ответил: «Каша». «Пуговка наша!» — ухмыльнулся Софа и потянул ее на себя. Пуговка не поддалась. Тогда Софа повторил попытку: «Каша или щи?» Арик догадался, что пуговка выдержит и смело ответил: «Щи!» «Пуговку тащи!» — обрадовался Софа и снова потянул, что есть сил. Пуговка не поддалась. Софа попробовал ее крутануть. И если бы она держалась на нитках, как у всех, то оторвалась бы обязательно. Но американка только крутилась на своей ножке. Рядом собрались зеваки и похохатывали, подразнивали Софу.
Софа догадался, что пуговка ему уже не достанется, да и репутация рушится. И возмутился в бессилии что-то сделать: «Почему она так крепко держится?».
«А потому, что она американская!» — по простоте объяснил Арик.
«Ах, американская! — ехидно взорвался Софа. Он догадался как оправдать свое поражение. — И пуговицы у тебя американские и пальто клетчатое и сам ты американец клетчатый, хуже всякого немца, в советскую школу приперся!»
Договорить он не успел. От страшного прилюдного оскорбления в глазах у Арика потемнело, он кинулся на обидчика, свалил в сугроб и, к радости окружающих, оба покатились по двору, под ноги директора школы Ивана Назаровича. Директор не торопясь расцепил драчунов, заставил их отряхнуться и передал старшей пионервожатой для разбирательства и наказания.
Преданная Партии и Комсомолу, пионервожатая Тамара, разобравшись в причинах драки, пришла в тихий ужас: ее пионер осмелился открыто, с вызовом, носить на одежде чуждую иностранную символику. Еще этим и похваляться. Символику страны агрессора, поджигателя атомной войны против всего мира. И пальто надел подозрительно клетчатое. У всех пальто однотонные, а у него вызывающе клетчатое, по разрушительной западной моде. И вряд ли это простое совпадение, а не идеологическая диверсия в советской школе. А значит, всем следует немедленно прореагировать, пока не дошло до Горкома. И предварительно, во избежание персонального дела против руководства школы, исключить Арика и из пионеров, и из школы тоже. Заодно и с родителями разобраться. С этим Тамара и побежала к директору.
Мудрый Иван Назарович, немало повидавший на фронте и после, ее спокойно выслушал и приказал доставить в кабинет «американца» вместе с пальто. Вызов прямо с урока к директору школы для ученика событие чрезвычайное и ужасное. Поэтому перепуганный Арик заторопился оправдываться прямо с порога: «Софа меня американцем обозвал. А они как фашисты, на Корею напали. И бомбят, бомбят. Мой папа с фашистами сражался, тяжело ранен. А Софа меня фашистом обозвал…» «Фашистом обозвал? Это непорядок. Такого допускать не следует» — задумался директор. Удалив из кабинета Тамарочку, Иван Назарович написал на тетрадном листке записку и велел Арику немедленно доставить ее матери, а на уроки сегодня не приходить.
Вечером отец напильником спилил со всех пуговиц иностранные буквы, оставив одни звездочки. Следов от идеологической диверсии не осталось.
Лишившись доказательств, Тамарочка утратила пыл и утихла. И Арик до окончания начальной школы спокойно донашивал свое клетчатое пальто с вечными пуговицами. Как и прилепившуюся к нему кличку «Американец». В ответ на которую каждый раз приходилось самозабвенно драться. Из за этого репутация отчаянного драчуна стойко прилипла к нему до самого перевода из начальной в среднюю школу. Микроклимат в коллективе новой школы оказался другой, менее агрессивный. И репутация Арика сама собой изменилась. Забылась и позорная кличка «Американец». Времена наступили другие. Не такие жестокие.
Аркадий ЗАХАРОВ
РЕЗЮМЕ
АМЕРИКАНКА
Рассказ
Сквозь сладкий утренний сон Арик услышал заводской гудок и нехотя откинул одеяло. Глаза еще спят, а руки уже ищут рубашку. Пора вставать чтобы не опоздать в школу. Слышно, как к заводскому гудку присоединились отдаленная сапоговаляльная фабрика и едва слышная сетевязальная — звали своих на работу. Часы в рабочих жилищах редкость и время определяют по заводским гудкам: первому — за полчаса, второму — без четверти, третьему — ровно в восемь утра.
Опаздывать на работу не разрешалось под страхом наказания. Сквозь уходящие из окна сумерки Арик видел, как население первой Кузнечной улицы спешит на работу: на завод «Механик», на сапоговаляльную фабрику, сетевязалку и кирпичный завод. Кузнечных улицы сразу три: первая, вторая и третья. Живут на них потомственные металлисты и фабричные работницы, рабочая кость. С небольшой прослойкой из воришек уже отбывших свои срока и предвкушающих следующие и неизбежные. Кучковались они в конце улицы, примыкавшем к кладбищу и кирпичному заводу. Место это именовалось «сараи», а его неприятные обитатели — «сарайскими». Малочисленные сарайские задавали тон жизни всей улице и определяли блатную манеру поведения детворе. А детворы в послевоенных «сараях» на удивление оказалось много. Правда с отцами повезло не всем: у одних — отцы с войны пришли калеками, у других — вообще не вернулись, третьим писали из лагерей о скором освобождении. Подростки сбивались в непослушные педагогам и родителям «кодлы» и «пиратничали» над малышами. Малыши учились хулиганить у старших и сопротивлялись, кто как мог. Вплоть до применения рогаток и самодельных заточек из обломков ножовочных полотен. Нравы на улице и в школе царили суровые. И каждый поход в школу для Арика был как прыжок в омут: и хочется и неизвестно чем кончится. Однако неизбежен и обязателен.
На завтрак как обычно: вареная картошка и стакан молока. Картошка на столе каждый день разная: в мундире, очищенная или поджаренная на сковородке. Арик больше любит поджаренную, но она бывает, когда есть маргарин. Молоко приносит молочница из дальнего конца улицы, сумевшая сохранить корову. А с хлебом хуже: вчера Арик выстоял за ним длинную очередь, устал в толкучке, но хлеба ему не хватило. Сегодня, после уроков, он пойдет в хлебный магазин, не заходя домой и, уж, конечно, пустым не вернется.
Из черной бумажной тарелки репродуктора скрипучий голос сообщает, что в Корее продолжают зверствовать американские империалисты, бомбят мирные поселения нищих корейцев, убивают стариков, детей и женщин, жгут их дома и посевы. Но американским убийцам противостоят мужественные северокорейские войска при помощи многочисленных китайских добровольцев. За прошедшие сутки сбито четыре американских самолета.
«Так им и надо — говорит мама. — Пускай не лезут. Только бы нас это не задело. Не успели мы от немцев отбиться, как американцы за пятки хватают. Бомбой атомной угрожают. И чего им неймется — ума не приложу».
И как бы в ответ на ее слова из репродуктора доносится дружный хоровой призыв:
«… атомной бомбой народ не убить,
Ложью и золотом нас не купить,
Мы патриоты и каждый из нас
Все за свободу Отчизны отдаст.
В защиту мира, вставайте люди…»
Арик тоже готов вместе со своим классом защищать мир от наглых американцев, как пионеры-герои защищали страну от фашистов. Для третьего «А» любой американец не лучше немца — тот и другой захватчики и агрессоры, убийцы и губители беззащитных. Из иллюстраций в журнале «Крокодил» Арик знает, что все американцы носят козлиную бородку, темные очки, черный цилиндр и полосатые штаны. И обязательно курят вонючие сигары. Из чего делают сигары Арик не знает, но они не походят на самокрутки из газетной бумаги, в которые заворачивает махорку беспалый голубятник дядя Вася. Еще Арик знает, что в Америке все наоборот: когда в СССР день, у них ночь. Что у нас хорошо — у них плохо. В Америке линчуют негров, угнетают индейцев и применяют электрический стул. В СССР власть рабочих и крестьян, в США власть буржуев и капиталистов. А еще в Америке сняли кинофильм о Тарзане, делают автомашины «Студебеккер» прозванные у нас «Трумен» и свиную тушенку. Свиную тушенку Арик никогда не пробовал, но жестяную банку от нее видел: отец хранит в ней ржавые гвозди.
Корейцев Арик никогда в нашем городе не встречал. А вот китайца видел неоднократно. Известный под именем «Дядя Миша Ходя» старик сторожил сад имени Шверника, подметал в нем дорожки, а в свободное время склеивал цветные бумажные веера. И продавал их у входа в сад за копейки. Безвредный и добрый старик. Если и все корейцы такие же, то совсем непонятно за что их убивают американцы. А репродуктор словно подслушал Арика и выдал другую песню:
«...Русский с китайцем братья навек,
Дети единых народов и рас,
Гордо шагает простой человек,
Плечи расправил простой человек,
Сталин и Мао слушают нас…»
Тетрадки Арик складывает в кирзовую полевую сумку. Полевая сумка его гордость — у нее имеется длинный брезентовый ремешок, позволяющий носить ее через плечо или даже закидывать за спину. Что очень важно: руки остаются свободными для отпора недругам и других безобразий. Единственное, что мешает, то это необходимость носить с собой в тряпичном мешочке чернильницу-непроливайку. Чернильница хотя и называется непроливайкой, но чернила из нее все-равно разбрызгиваются во время движения. От чего и руки и нос у Арика временами бывают синими.
На прощание мама сунула в карман Арику пареную морковку: «На большой перемене съешь. Только смотри, в «американку» не проиграй!»
Хорошее дело «американкой» не назовут. Суть игры состояла в следующем: сходятся два приятеля в присутствии третьего, разнимающего и заключают пари «на американку». После того, как приятели ударят по рукам, им предстоит быть всегда настороже при виде друг друга. И постоянно помнить о содержимом своих карманов или рук. Чтобы не расстаться со своим имуществом, при виде партнера, полагалось опередить его и заявить: «мои руки» или «мой карман». Но если «американец» зазевался и его противник первым объявил: «ваш карман!» или «ваши руки!», то забирал все из карманов зеваки. Будь то рогатка, пугач или пирожок — неважно. Исключались только учебные принадлежности. Потому и «американка, что американцы во всем мире себя так ведут. Обнаружат у соседа карман, оттопыренный и сразу ему заявляют: «Ваш карман! Было ваше — стало наше».
Арик пообещал морковку не прошляпить. И побежал вприпрыжку: скоро третий гудок, после которого на заводе закроется проходная, а в школе двери классов. И начнутся смены — и в школе, и на заводах пока первая.
А мама с грустью посмотрела вслед Арику и отметила, что за лето сынок подрос, скоро зима, а из ватной телогреечки он уже вырос. Надо бы ему зимнее пальтишко, а только из чего выкроить? Ткани нет, негде взять и купить не на что. И вдруг догадалась, что подойдет тонкое шерстяное покрывало, сохранившееся еще с довоенных лет. Серое и в едва заметную клетку. Хотя и жаль, но не мерзнуть же сынишке. И так для себя решив, не раздумывая взялась за ножницы.
Через недельку — другую Арик примеривал замечательное пальтишко. Шерстяное, навырост, с крашеным кошачьим воротником. К такому прекрасному пальто еще бы подходящие пуговицы подобрать. Но пуговиц как-то не находилось. С пуговицами для школьной одежды вообще существовала проблема. Хотелось красивые и прочные, чтобы в школьной раздевалке не срезали. Как сорочата, падкие на все блестящее, ребятишки охотились за форменными пуговицами, перекочевавшими на детские одежки с дембельских мундиров отцов, дядек и соседей. Особенно ценились флотские — с якорями. Их тайком срезали в первую очередь. На втором месте были летные — с крылышками и пропеллером. Дальше шли армейские — со звездами. Чуть ниже ценились пуговицы связистов — с серпом и молотом, еще ниже — белые железнодорожные, с молоточками. И совсем не ценились милицейские, с гербом Союза. Не любили в Сараях милицию и пуговицы милицейские к детским одежкам никогда не пришивали. А на пальто Арика пришивать пока было вовсе нечего. Не находилось подходящих.
Неожиданно выручил бывший однополчанин и друг отца, навестивший его проездом с Дальнего Востока. Как он намекал из Китая, а может быть и из Кореи. «Не грусти, — взъерошил он вихры на голове Арика, — Мы такие пуговицы пришьем, что никто не отрежет». И достал из чемодана картонку с двумя рядами коричневых металлических пуговиц.
«Это пуговицы американских солдат, — пояснил гость. — Видите, с обратной стороны железная ножка-грибок. Если проткнуть ткань пальто шилом, пропустить сквозь нее ножку, наложить на нее штатную шай- бочку-дублер и стукнуть тяжелым — она защелкнется на ножке навсегда и никакими силами ее не разъединить. Можно вырвать только с мясом. И никаких ниток не надо. Носи всем на зависть».
Арик принялся рассматривать подарок. В центре пуговицы, как и полагается, пятиконечная звездочка, только черная. А вокруг, по ободку, краской не нашими буквами: USA * ARM. Да Арику наплевать, что там написано. Главное — крепкая и со звездой.
Когда выпал снег, Арику разрешили надеть пальто в школу. Деревянная и одноэтажная начальная школа находилась от его дома поблизости. Половину школьного двора занимали поленницы дров. Отопление в школе было дровяное, с печью в каждом классе. При школе жил истопник, который разжигал их по ночам, чтобы к утру топки погасли, а классы прогрелись. В ожидании звонка на уроки школьники развлекались игрой в полено. В центр круга ставилось полено, ребятишки, образовав вокруг кольцо, брались за руки и старались натолкнуть кого-нибудь на полено. Задевший полено выбывал из круга, толкотня продолжалась без него, до следующего неловкого и так до тех пор, пока не останутся двое самых ловких. Но чемпиона «по полену» я не припомню: обычно раздавался звонок, прерывающий состязание.
Когда Арик зашел во двор, его обновку сразу заметили. Новые одежды в школе мелькали нечасто, в основном у детдомовцев. Навстречу, из группы выбывших отделился четвертокласник, по прозвищу Софа, нахальный хлопец, с репутацией тайного курильщика «бычков». Пуговицы на пальто Арика ему явно понравились. Софа ухватил пальцами среднюю пуговицу, потянул ее и задал обычный для ситуации вопрос: «Говори — каша или щи?». Арик напрягся и ответил: «Каша». «Пуговка наша!» — ухмыльнулся Софа и потянул ее на себя. Пуговка не поддалась. Тогда Софа повторил попытку: «Каша или щи?» Арик догадался, что пуговка выдержит и смело ответил: «Щи!» «Пуговку тащи!» — обрадовался Софа и снова потянул, что есть сил. Пуговка не поддалась. Софа попробовал ее крутануть. И если бы она держалась на нитках, как у всех, то оторвалась бы обязательно. Но американка только крутилась на своей ножке. Рядом собрались зеваки и похохатывали, подразнивали Софу.
Софа догадался, что пуговка ему уже не достанется, да и репутация рушится. И возмутился в бессилии что-то сделать: «Почему она так крепко держится?».
«А потому, что она американская!» — по простоте объяснил Арик.
«Ах, американская! — ехидно взорвался Софа. Он догадался как оправдать свое поражение. — И пуговицы у тебя американские и пальто клетчатое и сам ты американец клетчатый, хуже всякого немца, в советскую школу приперся!»
Договорить он не успел. От страшного прилюдного оскорбления в глазах у Арика потемнело, он кинулся на обидчика, свалил в сугроб и, к радости окружающих, оба покатились по двору, под ноги директора школы Ивана Назаровича. Директор не торопясь расцепил драчунов, заставил их отряхнуться и передал старшей пионервожатой для разбирательства и наказания.
Преданная Партии и Комсомолу, пионервожатая Тамара, разобравшись в причинах драки, пришла в тихий ужас: ее пионер осмелился открыто, с вызовом, носить на одежде чуждую иностранную символику. Еще этим и похваляться. Символику страны агрессора, поджигателя атомной войны против всего мира. И пальто надел подозрительно клетчатое. У всех пальто однотонные, а у него вызывающе клетчатое, по разрушительной западной моде. И вряд ли это простое совпадение, а не идеологическая диверсия в советской школе. А значит, всем следует немедленно прореагировать, пока не дошло до Горкома. И предварительно, во избежание персонального дела против руководства школы, исключить Арика и из пионеров, и из школы тоже. Заодно и с родителями разобраться. С этим Тамара и побежала к директору.
Мудрый Иван Назарович, немало повидавший на фронте и после, ее спокойно выслушал и приказал доставить в кабинет «американца» вместе с пальто. Вызов прямо с урока к директору школы для ученика событие чрезвычайное и ужасное. Поэтому перепуганный Арик заторопился оправдываться прямо с порога: «Софа меня американцем обозвал. А они как фашисты, на Корею напали. И бомбят, бомбят. Мой папа с фашистами сражался, тяжело ранен. А Софа меня фашистом обозвал…» «Фашистом обозвал? Это непорядок. Такого допускать не следует» — задумался директор. Удалив из кабинета Тамарочку, Иван Назарович написал на тетрадном листке записку и велел Арику немедленно доставить ее матери, а на уроки сегодня не приходить.
Вечером отец напильником спилил со всех пуговиц иностранные буквы, оставив одни звездочки. Следов от идеологической диверсии не осталось.
Лишившись доказательств, Тамарочка утратила пыл и утихла. И Арик до окончания начальной школы спокойно донашивал свое клетчатое пальто с вечными пуговицами. Как и прилепившуюся к нему кличку «Американец». В ответ на которую каждый раз приходилось самозабвенно драться. Из за этого репутация отчаянного драчуна стойко прилипла к нему до самого перевода из начальной в среднюю школу. Микроклимат в коллективе новой школы оказался другой, менее агрессивный. И репутация Арика сама собой изменилась. Забылась и позорная кличка «Американец». Времена наступили другие. Не такие жестокие.