Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
ВЕТВЬ ИЗ СТРАНЫ СУОМИ
В Финляндии отыскались потомки декабриста Василия Карловича фон Тизенгаузена.
Наше знакомство произошло более чем случайно. Во время недавней поездки в Финляндию выкроил время пообщаться с живущими там родственниками. Первые два дня часами отвечал на расспросы двоюродного брата, на третий вечер пошли в гости к его старшей дочери. И снова начались расспросы о жизни в неведомой и веками пугающей европейцев Сибири. Интересовались, не выпал ли уже снег, и долго удивлялись тридцатиградусной жарой нашего нынешнего лета. И как раз во время этих охов да ахов вернулась домой с прогулки их школьница-дочь в сопровождении двух девочек.
– Кстати, – говорит моя племянница, – это дети наших новых соседей. Они, между прочим, имеют русские корни. Тизенгаузены их фамилия.
Я тут же изъявил желание познакомиться с этими соседями, чтобы выяснить, не родственники ли они декабриста Тизенгаузена, и через несколько минут в дверь вошел высокий молодой мужчина.
– Бьерн, – представился он. И, будто упреждая мой вопрос, сразу же продолжил: – Я по-русски не говорю, но понимаю почти все, потому что моя мама и бабушка дома говорили только по-русски.
Оказалось, что Бьерн (имя ему давал отец – финн шведского происхождения, от которого пошла и новая фамилия, прекратив по этой ветви фамилию Тизенгаузенов) хорошо знает историю своей родословной только за последние сто с небольшим лет. И это при том, что совсем недавно они с братом закончили работать над книгой об истории рода Тизенгаузенов и докопались до корней, берущих начало аж с 1180 года. Благодаря Интернету отыскали фотографии родовых замков во многих странах Европы, но вот о своих российских родственниках найти ничего не смогли, потому что ни тот, ни другой не знают русского.
Бьерн сразу же сказал, что ничего не знает о декабристах, кратко пересказал, какими путями его предки после революции оказались за границей, как морем из Одессы, где жили в канун большевистского переворота, бежали в Константинополь, как их брошенная буксиром баржа попала в шторм и чуть не утонула. Спасли итальянские моряки, доставили в Константинополь, где его бабушка Маргарита Альфредовна устроилась работать в детский сад, а ее отец – барон, потомственный дворянин, офицер Альфред Тизенгаузен стал грузчиком в порту. Впрочем, в то время, бежав от революции, в эмиграции люди из высшего света не кичились своим происхождением и брались за любую работу. Известно, что даже генерал Деникин многие годы был таксистом.
Но Альфреду не повезло. Однажды во время погрузки судна он поранил руку и через некоторое время умер в госпитале от гангрены. Бабушка хорошо говорила на нескольких языках, прекрасно владела французским и хотела переехать в Париж, но добралась лишь до Брюсселя. Там же осели ее брат Константин и сестра Ольга. Там они и прожили до самой своей смерти. А Маргарита встретила финна польского происхождения Романа Лавински, который был в Бельгии на работе, вышла за него замуж. Незадолго до Второй мировой родила двух дочерей – Галину и Марию. Во время войны семья перебралась из Брюсселя в Финляндию, где офицер финской армии Роман и погиб под Ханко – хорошо укрепленной военно-морской базой на небольшом острове в Финском заливе.
Мария в 1960 году вышла замуж за финна шведского происхождения Оле Андерссона, с которым вместе училась. Так уж случилось, что Оле – отец Бьерна – умер как раз за два дня до нашего знакомства, но с похоронами пришлось задержаться, потому что скончался он во время поездки в Италию. Несколько дней ушло на оформление необходимых документов и доставку тела на родину. В эти скорбные дни Мария все же нашла силы встретиться с журналистом из России, поскольку мне уже надо было возвращаться домой.
Познакомились мы дома у Бьерна, неподалеку от которого и живет его семидесятилетняя мать. На вид ей можно было дать не больше шестидесяти, о чем я в качестве комплимента и сказал своей собеседнице. Она вежливо поблагодарила и, время от времени украдкой вытирая слезы, согласилась поговорить. Просто эта интеллигентная женщина, знающая несколько языков, из уважения к журналисту из России не могла поступить иначе. Она всегда помнила о своем дворянском происхождении, передавала это достоинство рода своим детям, воспитывала в них высокую внутреннюю культуру. Мария почти всю жизнь проработала в картинной галерее Хельсинки, рисует сама, но свое увлечение не считает серьезным, хотя на этот год был издан перекидной календарь, оформленный ее рисунками для детей по мотивам известных сказок.
Наша беседа длилась недолго – мне было неудобно пользоваться добротой женщины, накануне похорон мужа согласившейся на расспросы о предках. Мария пересказала еще раз то, что я уже знал от Бьерна, показала мне сделанную стараниями многих родственников книгу своей родословной и пояснила, что ее основанием стали записи многих ее предков. Что у одного из родственников есть старинная книга рода Тизенгаузенов, написанная на немецком языке старинным готическим шрифтом. Есть и печать, а в старом Таллине на алтаре церкви имеется фамильный герб Тизенгаузенов, и есть обелиск флигель-адъютанту Тизенгаузену, героически погибшему в битве при Аустерлице в 1805 году.
Мария, не прожив ни одного дня в России, прекрасно владеет русским и предпочла говорить со мной не по-фински, а именно по-русски, чтобы насладиться мелодией языка, на котором всегда говорила с матерью. Мария почти без акцента рассказала, что есть у них родственники и в России, но связь с ними была утрачена еще до Второй мировой войны. На советской стороне осталась родная сестра ее мамы – Маня. Какими-то путями на Запад от нее пришло несколько писем, в которых она сообщала, что дети растут хорошими, намекая на то, что они не стали красными, а сохраняют дворянские традиции, верность монархизму. Но как в таком случае они пережили, да и пережили ли, сталинский террор, ей ничего не известно. Впрочем, Мария ничего не знала и о том, что не все в их роду были верноподданными российских императоров. Что один из родственников – Василий Карлович (Вильгельм Сигизмунд) Тизенгаузен, сын титулярного советника Карла Ивановича Тизенгаузена, воспитывался в Первом кадетском корпусе, откуда выпущен подпоручиком в 3-й егерский полк. В 1825 году, во время восстания декабристов, ратовавших за реформу власти, отмену крепостного права и ограничение царского правления, уже в чине полковника командовал Полтавским пехотным полком, являлся членом Южного общества, а потому был арестован за выступление против царя, доставлен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость. Осужден по VII разряду и приговорен в каторжную работу на 2 года. Два года был узником Читинского острога, затем сослан на поселение в Сургут, откуда переведен в Тобольск, а затем в Ялуторовск. В 1853-м, почти через тридцать лет скитаний, получил разрешение вернуться на родину в Нарву. По амнистии 1856 был восстановлен в прежних правах и умер в Нарве.
Такое пятно на светлом героическом прошлом верной монархическому режиму династии не очень огорчило Марию и ее сына Бьерна. Зато нескрываемой гордостью за своего далекого предка, сосланного в Сибирь, светились их глаза, когда стал я рассказывать о том, что ссылка не сломала этих людей, что в изгнании они оставили заметный след, за который и сегодня им поклоняются жители этих городов.
Я рассказал потомкам Тизенгаузенов, что в Ялуторовске, где Василий Карлович провел немало лет, есть музей декабристов, в котором посетителям обязательно рассказывают, что барон Тизенгаузен в этом тогда захолустном городке разбил и вырастил первый в Сибири яблоневый сад, собрал уникальную коллекцию древних статуй и картин. Вместе с Якушкиным и другими декабристами при поддержке местных купцов и протоиерея Степана Знаменского активно участвовал в открытии первой в Сибири школы для мальчиков из простого сословия, а через четыре года и школы для девочек, что в те времена стало настоящим прорывом в сфере народного образования.
Во время рассказа я вдруг вспомнил, что у ялуторовского музея в Интернете есть свой сайт. Мы зашли на него, я открыл страничку о декабристах, и мы все ахнули, когда на мониторе появился портрет Василия Тизенгаузена – настолько Бьерн оказался похож на своего предка из позапрошлого века. То же худощавое лицо, та же горбинка на переносице и даже уже наметившиеся, несмотря на молодость, залысины.
– А почему бы вам не съездить в Сибирь и не побывать в этом музее? – спросил я своих новых знакомых. Бьерн переглянулся с женой Тер, защитившей в этом году докторскую диссертацию, и они тут же загорелись идеей. Мария промолчала, ей накануне похорон мужа было не до планов на следующее лето.
Вернувшись в Тюмень, я в первый же день позвонил директору Ялуторовского музейного комплекса Павлу Белоглазову и рассказал о неожиданном знакомстве.
– А зачем тянуть до лета? – тут же спросил Павел Калистратович. – Мы им вышлем приглашение на традиционные декабристские вечера. Может, не испугаются сибирских морозов? Тем более что мы отыскали в Москве других потомков Тизенгаузена. Нынешним летом они приезжали к нам в гости. Уверен, что всем им было бы интересно встретиться и познакомиться.
Я тут же отправил Бьерну по электронке письмо о реакции работников музея и приглашении их в гости уже в декабре. Ответ пришел через пару часов, что они с женой зимой приехать не могут, поскольку не на кого оставить детей, работу (у него своя небольшая типография), а мать ехать в такую даль одна просто не решается. Так что сибирский вояж, который теперь занимает все их мысли, придется отложить до лета.
А пока я по просьбе своих новых финских знакомых передал ялуторовскому музею электронный вариант книги о родословной фон Тизенгаузенов. Уверен, что авторы из страны Суоми сумеют найти время приехать в Сибирь, посадить в парке декабристов свое дерево и вписать в свою фамильную книгу еще несколько интересных страниц, а также добавить в генеалогическое древо сведения о потерянных после революции российских родственниках.
Л. К. Иванов
ВЕТВЬ ИЗ СТРАНЫ СУОМИ
В Финляндии отыскались потомки декабриста Василия Карловича фон Тизенгаузена.
Наше знакомство произошло более чем случайно. Во время недавней поездки в Финляндию выкроил время пообщаться с живущими там родственниками. Первые два дня часами отвечал на расспросы двоюродного брата, на третий вечер пошли в гости к его старшей дочери. И снова начались расспросы о жизни в неведомой и веками пугающей европейцев Сибири. Интересовались, не выпал ли уже снег, и долго удивлялись тридцатиградусной жарой нашего нынешнего лета. И как раз во время этих охов да ахов вернулась домой с прогулки их школьница-дочь в сопровождении двух девочек.
– Кстати, – говорит моя племянница, – это дети наших новых соседей. Они, между прочим, имеют русские корни. Тизенгаузены их фамилия.
Я тут же изъявил желание познакомиться с этими соседями, чтобы выяснить, не родственники ли они декабриста Тизенгаузена, и через несколько минут в дверь вошел высокий молодой мужчина.
– Бьерн, – представился он. И, будто упреждая мой вопрос, сразу же продолжил: – Я по-русски не говорю, но понимаю почти все, потому что моя мама и бабушка дома говорили только по-русски.
Оказалось, что Бьерн (имя ему давал отец – финн шведского происхождения, от которого пошла и новая фамилия, прекратив по этой ветви фамилию Тизенгаузенов) хорошо знает историю своей родословной только за последние сто с небольшим лет. И это при том, что совсем недавно они с братом закончили работать над книгой об истории рода Тизенгаузенов и докопались до корней, берущих начало аж с 1180 года. Благодаря Интернету отыскали фотографии родовых замков во многих странах Европы, но вот о своих российских родственниках найти ничего не смогли, потому что ни тот, ни другой не знают русского.
Бьерн сразу же сказал, что ничего не знает о декабристах, кратко пересказал, какими путями его предки после революции оказались за границей, как морем из Одессы, где жили в канун большевистского переворота, бежали в Константинополь, как их брошенная буксиром баржа попала в шторм и чуть не утонула. Спасли итальянские моряки, доставили в Константинополь, где его бабушка Маргарита Альфредовна устроилась работать в детский сад, а ее отец – барон, потомственный дворянин, офицер Альфред Тизенгаузен стал грузчиком в порту. Впрочем, в то время, бежав от революции, в эмиграции люди из высшего света не кичились своим происхождением и брались за любую работу. Известно, что даже генерал Деникин многие годы был таксистом.
Но Альфреду не повезло. Однажды во время погрузки судна он поранил руку и через некоторое время умер в госпитале от гангрены. Бабушка хорошо говорила на нескольких языках, прекрасно владела французским и хотела переехать в Париж, но добралась лишь до Брюсселя. Там же осели ее брат Константин и сестра Ольга. Там они и прожили до самой своей смерти. А Маргарита встретила финна польского происхождения Романа Лавински, который был в Бельгии на работе, вышла за него замуж. Незадолго до Второй мировой родила двух дочерей – Галину и Марию. Во время войны семья перебралась из Брюсселя в Финляндию, где офицер финской армии Роман и погиб под Ханко – хорошо укрепленной военно-морской базой на небольшом острове в Финском заливе.
Мария в 1960 году вышла замуж за финна шведского происхождения Оле Андерссона, с которым вместе училась. Так уж случилось, что Оле – отец Бьерна – умер как раз за два дня до нашего знакомства, но с похоронами пришлось задержаться, потому что скончался он во время поездки в Италию. Несколько дней ушло на оформление необходимых документов и доставку тела на родину. В эти скорбные дни Мария все же нашла силы встретиться с журналистом из России, поскольку мне уже надо было возвращаться домой.
Познакомились мы дома у Бьерна, неподалеку от которого и живет его семидесятилетняя мать. На вид ей можно было дать не больше шестидесяти, о чем я в качестве комплимента и сказал своей собеседнице. Она вежливо поблагодарила и, время от времени украдкой вытирая слезы, согласилась поговорить. Просто эта интеллигентная женщина, знающая несколько языков, из уважения к журналисту из России не могла поступить иначе. Она всегда помнила о своем дворянском происхождении, передавала это достоинство рода своим детям, воспитывала в них высокую внутреннюю культуру. Мария почти всю жизнь проработала в картинной галерее Хельсинки, рисует сама, но свое увлечение не считает серьезным, хотя на этот год был издан перекидной календарь, оформленный ее рисунками для детей по мотивам известных сказок.
Наша беседа длилась недолго – мне было неудобно пользоваться добротой женщины, накануне похорон мужа согласившейся на расспросы о предках. Мария пересказала еще раз то, что я уже знал от Бьерна, показала мне сделанную стараниями многих родственников книгу своей родословной и пояснила, что ее основанием стали записи многих ее предков. Что у одного из родственников есть старинная книга рода Тизенгаузенов, написанная на немецком языке старинным готическим шрифтом. Есть и печать, а в старом Таллине на алтаре церкви имеется фамильный герб Тизенгаузенов, и есть обелиск флигель-адъютанту Тизенгаузену, героически погибшему в битве при Аустерлице в 1805 году.
Мария, не прожив ни одного дня в России, прекрасно владеет русским и предпочла говорить со мной не по-фински, а именно по-русски, чтобы насладиться мелодией языка, на котором всегда говорила с матерью. Мария почти без акцента рассказала, что есть у них родственники и в России, но связь с ними была утрачена еще до Второй мировой войны. На советской стороне осталась родная сестра ее мамы – Маня. Какими-то путями на Запад от нее пришло несколько писем, в которых она сообщала, что дети растут хорошими, намекая на то, что они не стали красными, а сохраняют дворянские традиции, верность монархизму. Но как в таком случае они пережили, да и пережили ли, сталинский террор, ей ничего не известно. Впрочем, Мария ничего не знала и о том, что не все в их роду были верноподданными российских императоров. Что один из родственников – Василий Карлович (Вильгельм Сигизмунд) Тизенгаузен, сын титулярного советника Карла Ивановича Тизенгаузена, воспитывался в Первом кадетском корпусе, откуда выпущен подпоручиком в 3-й егерский полк. В 1825 году, во время восстания декабристов, ратовавших за реформу власти, отмену крепостного права и ограничение царского правления, уже в чине полковника командовал Полтавским пехотным полком, являлся членом Южного общества, а потому был арестован за выступление против царя, доставлен в Петербург и заключен в Петропавловскую крепость. Осужден по VII разряду и приговорен в каторжную работу на 2 года. Два года был узником Читинского острога, затем сослан на поселение в Сургут, откуда переведен в Тобольск, а затем в Ялуторовск. В 1853-м, почти через тридцать лет скитаний, получил разрешение вернуться на родину в Нарву. По амнистии 1856 был восстановлен в прежних правах и умер в Нарве.
Такое пятно на светлом героическом прошлом верной монархическому режиму династии не очень огорчило Марию и ее сына Бьерна. Зато нескрываемой гордостью за своего далекого предка, сосланного в Сибирь, светились их глаза, когда стал я рассказывать о том, что ссылка не сломала этих людей, что в изгнании они оставили заметный след, за который и сегодня им поклоняются жители этих городов.
Я рассказал потомкам Тизенгаузенов, что в Ялуторовске, где Василий Карлович провел немало лет, есть музей декабристов, в котором посетителям обязательно рассказывают, что барон Тизенгаузен в этом тогда захолустном городке разбил и вырастил первый в Сибири яблоневый сад, собрал уникальную коллекцию древних статуй и картин. Вместе с Якушкиным и другими декабристами при поддержке местных купцов и протоиерея Степана Знаменского активно участвовал в открытии первой в Сибири школы для мальчиков из простого сословия, а через четыре года и школы для девочек, что в те времена стало настоящим прорывом в сфере народного образования.
Во время рассказа я вдруг вспомнил, что у ялуторовского музея в Интернете есть свой сайт. Мы зашли на него, я открыл страничку о декабристах, и мы все ахнули, когда на мониторе появился портрет Василия Тизенгаузена – настолько Бьерн оказался похож на своего предка из позапрошлого века. То же худощавое лицо, та же горбинка на переносице и даже уже наметившиеся, несмотря на молодость, залысины.
– А почему бы вам не съездить в Сибирь и не побывать в этом музее? – спросил я своих новых знакомых. Бьерн переглянулся с женой Тер, защитившей в этом году докторскую диссертацию, и они тут же загорелись идеей. Мария промолчала, ей накануне похорон мужа было не до планов на следующее лето.
Вернувшись в Тюмень, я в первый же день позвонил директору Ялуторовского музейного комплекса Павлу Белоглазову и рассказал о неожиданном знакомстве.
– А зачем тянуть до лета? – тут же спросил Павел Калистратович. – Мы им вышлем приглашение на традиционные декабристские вечера. Может, не испугаются сибирских морозов? Тем более что мы отыскали в Москве других потомков Тизенгаузена. Нынешним летом они приезжали к нам в гости. Уверен, что всем им было бы интересно встретиться и познакомиться.
Я тут же отправил Бьерну по электронке письмо о реакции работников музея и приглашении их в гости уже в декабре. Ответ пришел через пару часов, что они с женой зимой приехать не могут, поскольку не на кого оставить детей, работу (у него своя небольшая типография), а мать ехать в такую даль одна просто не решается. Так что сибирский вояж, который теперь занимает все их мысли, придется отложить до лета.
А пока я по просьбе своих новых финских знакомых передал ялуторовскому музею электронный вариант книги о родословной фон Тизенгаузенов. Уверен, что авторы из страны Суоми сумеют найти время приехать в Сибирь, посадить в парке декабристов свое дерево и вписать в свою фамильную книгу еще несколько интересных страниц, а также добавить в генеалогическое древо сведения о потерянных после революции российских родственниках.