Ирина Андреева
Клин-баба
Повесть и рассказы
Тельцы
Раннее зимнее утро. Клавдия как никогда спешила на работу. Она любила утречком пробежаться до поликлиники пешком, но сегодня ей было как-то неуютно и тревожно. Ещё не совсем рассвело. Причудливые тени мелькали по дороге от проезжающих авто. Морозно. Может, к полудню погода смягчится. От этой стыни зябко было и на душе. Как там её подопечный?
Новенький в детское отделение районной больницы поступил в её дежурство. Обычно их привозят органы опеки. Ребёнок из неблагополучной семьи. Условно их называют Маугли. Раньше такие дети жили тут, бывало, полгода-год. Теперь — до месяца.
На вид малышу года три-четыре. Грязный — это не новость. Как по сердцу резануло: тонкие кривые ножки, большой живот, бледное измождённое личико, спутанные отросшие волосы неопределённого цвета, затравленный взгляд. «И зачем только рожают? На изгольство, на голодную смерть! Будь моя воля, я бы этим мамашам колючей проволокой перевязала нужное место, чтоб даже речи о зачатии не велось!» — в сердцах рассуждала Клавдия.
После окончания медучилища Клавдия, медицинская сестра, лишь год проработала в инфекционном отделении стационара. Какая-то просто фанатическая любовь к детям привела её в детское отделение, уже без малого двадцать пять лет трудится она тут. Из Клавдии давно переросла в Клавдию Сергеевну. В коллективе уважение и почёт, да и квалификацию повысили: присвоили высшую категорию.
В её обязанности не входит санобработка поступивших в отделение пациентов. Но медсестра не брезгует этой работой, особенно когда речь идёт об обездоленных детях.
Вот и тогда, увидев несчастного, поспешила она в ванную комнату вместе с санитаркой. Открыв кран, напустила тёплую воду. Санитарка Людмила Петровна, пожилая женщина, быстро сняла с малыша грязную одежду, бросила в мусорный бак:
- Пойдём-ка, родимый! — подхватила ребёнка на руки.
У мальчишки большие влажные глаза-смородины.
Клавдия мысленно определила: «Телец! Ресницы по самые брови и глаза телячьи».
Вслух произнесла:
- Петровна, я там в лист назначения успела заглянуть: истощение организма. Кормить осторожно. Может заворот кишок случиться. Сейчас, после купания, прямо в палату принесёшь ему морковный сок, спроси там у девчонок на кухне сухое печенье. Пока и достаточно.
Она окатывает тело и голову ребёнка водой из смесителя и вдруг отчётливо видит, как в волосах копошатся, расползаются вши:
- Ой, Петровна, посмотри, он с «квартирантами»! Ты станок, ножницы захватила?
Женщины быстро управляются вдвоём, бреют мальчонку под ноль. Состригают отросшие грязные ногти. Голова в кровавых коростах, тельце в синяках, ссадинах и расчёсах. Петровна щедро намыливает мочалку, трёт ею хлипкое тельце. Мальчишка молчит, только судорожно цепляется за края ванны ручонками, несоразмерно с силами напрягает ноги. С обритой головой глаза его будто становятся ещё больше и выразительней. Дикий, затравленный взгляд. Недетское выражение страдания.
- Дитятко, в чём же твоя вина перед Богом? Носит же этих кукушек земля! — приговаривает Петровна. — Ох, горюшко ты моё!
Клавдия кидает в сердцах:
- Бедолага. Поди, отродясь воды с мылом не видел. Не бойся, малыш, сейчас будет хорошо. Как тебя зовут?
Мальчишка, готовый разреветься под лаской чужих тётенек, кривит губы:
- Бойка.
- Бориска, значит? Ну, точно Телец! Ты у нас скоро поправишься, будешь, как бычок, справный, лобастенький! Принимай, Петровна! — Клавдия подхватывает ребёнка. — Неси прямо в простыне в палату. Я сейчас подойду.
Пока медсестра прижигала, смазывала ранки и ссадины на теле ребёнка, мальчишка совсем сомлел, глазки подернулись пеленой, влажные реснички трогательно слиплись лучиками.
- Петровна, неси скорее сок, не до печенья! Заснёт голодный. Сколько уж у него голодных ночей и дней было?!
С горем пополам напоили мальчишку, обрядили обмякшее тельце в больничную пижаму. Клавдия ещё несколько раз заглядывала в палату. Телец спал безмятежным сном.
Сон младенца. Сколько раз ей приходилось вот так стоять у изголовья кровати, любоваться чужими спящими детьми. Своих Бог не дал. А как ждала она, как надеялась, как вымаливала для себя счастье материнства!
Десять лет назад после неудачного ЭКО, потраченных впустую денег, их с Андреем брак начал трещать по швам. Клавдия уже не пыталась удерживать мужа, в конце концов, он имеет право на счастье. Это ведь её врождённая патология, из-за которой она не может забеременеть. Взять приёмного ребёнка муж категорически не захотел. Это — тоже его право. Уговорить его погодить с разводом, чтобы успеть усыновить ребёнка в браке, а потом отпустить на все четыре стороны? Но юридическое усыновление наложит на него обязанности второго родителя, разве это будет честно с её стороны?! Достаточно его благородства: Андрей уходил, не претендуя на квартиру и раздел совместно нажитого имущества. И расстались они не врагами.
После развода Клавдия восемь лет прожила в одиночестве. Усыновить ребёнка не удалось. Зарплата медсестры низкая, да и здоровье уже пошатнулось. А ведь нужно доказать возможность возложить на себя такую ответственность, свою состоятельность.
Всю нерастраченную материнскую любовь дарила чужим детям. Нет, Клавдия не привязывала их к себе, не внушала бесплодной надежды. Такое у неё было в начале трудовой деятельности, когда ещё понятия не имела, что не сможет родить сама, когда замужем ещё не была.
В детское отделение тогда привезли трёхгодовалую малышку, такую же, как Борька, покалеченную, обиженную судьбой с самого рождения. Клавдия зацеловывала ребёнка, кормила с ложечки, баюкала на руках. Мало погодя девчушка бегала за ней по отделению, как собачонка, называла мамой. Двадцатилетней Клавдии льстило это и тешило — она мама!
Как-то её пригласила в ординаторскую заведующая отделением. Не подозревая за собой промахов в работе, Клава живо поспешила к кабинету.
- Можно? — спросила приветливо.
- Садись, Клавдия, — предложила строгая врач- педиатр. — Не догадываешься, зачем вызвала?
Повисла короткая пауза.
- Работой твоей, Клавдия, я вполне довольна: старательная, аккуратная, справляешься со своими обязанностями. Только вот отношение к детям…
У Клавы от удивления глаза непроизвольно полезли на лоб.
Елена Григорьевна спокойно продолжала:
- Не делай страшные глаза! Ты думаешь, одна так любишь детей, остальные все чёрствые, бездушные сухари? Нет, девочка, наша профессия требует беспристрастного отношения. Если убиваться так за каждого больного, как это делаешь ты, не хватит никакого сердца.
- Как же можно смотреть на несчастных детей без пристрастия, без сострадания?
- Сострадание, да! Но должна быть мера во всем. Если бы хирург руководствовался одной жалостью и состраданием к пациенту, он бы не посмел взять в руки скальпель, дабы не причинить ему лишнюю боль. А помнишь ли ты заповедь Гиппократа: не навреди?
- Помню, Елена Григорьевна! — искренне выпалила Клавдия.
- Тогда почему за тобой Сонька из третьей палаты сломя голову носится? Приласкала, приручила, а дальше что? Слышала ли ты такое изречение: «Мы в ответе за тех, кого приручили»?
- Это — «Маленький принц» Экзюпери, — отчеканила медсестра.
- Молодец, сведущая, а задумывалась ли ты над её смыслом?
Клавдия потрясённо молчала.
- Вот то-то! — заключила Елена Григорьевна. — Они нас тут готовы всех мамами называть, только ведь придёт время расставаться. Каково это ребёнку? Его один раз предали, бросили. Потом приласкали и снова оставили? Я имею в виду отказников из роддома и детей из асоциальных семей. Не навреди! Мы ведь призваны не только тело лечить, но и не забывать, что имеем дело с живым человеком, тем более маленьким. Ведь у него тоже душа есть.
Священник в церкви за день принимает и исповедует десятки страждущих: грешников и мучеников, но не впадает в меланхолию, а терпеливо наставляет прихожан и искренне молится за них, просит прощения и помощи у Бога. Наш Бог — медицина! Наша миссия — лечить!
Иди, Клавдия, и подумай хорошенько над моими словами. Кстати, завтра Соньку от нас забирают, нашлись опекуны, постарайся не показываться ей на глаза.
Клавдия ушла потрясённая и ошеломлённая. Она навсегда запомнила тот урок. Как ей самой не пришло это в голову?! Она видела на следующий день, как семейная пара уносила из отделения Сонечку. Её душили слёзы, но она дала себе слово — больше не привязываться так к детям, не выделять кого-то отдельно, не окружать излишней опекой и заботой. Чтобы потом не отрывать с «кровью».
После развода с мужем не чаяла вновь выйти замуж. Но, видно, судьба вела именно к нему — единственному, к настоящей её половинке. Как понимают они друг друга с полуслова! Всего полгода, но каких! Чисто по-женски Клавдия никогда не была так счастлива, как теперь с Во- лодькой. «Вовка, родной мой человек! — в порыве благодарности шепчет она мужу. — Как долго я тебя ждала!».
Встретились банально и буднично. Раз в пять лет медик обязан повышать свою квалификацию. Целый месяц Клавдия ездила на курсы в областной центр на автобусе. Водитель будто нарочно попадался один и тот же. Карие проницательные глаза, окаймлённые длинными тёмными ресницами, смотрели на мир умудрённо-задумчиво. Клавдия мысленно улыбалась: «Зачем мужчине такие ресницы? Бедные женщины наращивают, приклеивают их в салонах красоты, а тут за просто так!».
Со временем она стала приветливо кивать водителю, как старому знакомому, про себя окрестив его Тельцом. Однажды, не доезжая до посёлка, вышли все пассажиры, она осталась в салоне одна. Познакомились. Обменялись телефонами, договорились встретиться.
Владимир оказался простым душевным человеком, сразу покорившим её сердце. После нескольких встреч решили пожениться. Как это ни странно, в свои сорок пять Владимир ещё ни разу не был женат официально. Сам он объяснил это тем, что служил в Афганистане, наверное, что- то перевернулось в сознании, в отношении к жизни. Было два, как теперь называют, гражданских, пробных брака, в которых Владимир разочаровался. Детьми ни одна женщина не привязала, и он решил жить сам по себе — один. Пока не встретил Клавдию. Скромная, улыбчивая женщина с умными грустными глазами сразу привлекла его внимание. Только вот гадал: замужем, не замужем?
Объединили свои судьбы в одну, обменяли однокомнатные хрущёвки с доплатой на двухкомнатную современной планировки квартиру, зажили душа в душу.
Разговоров о детях супруги ещё не заводили. Вернее, Клавдия боялась нового краха и предупреждала их, уводила в другую тему.
После того давнего случая с Сонечкой больше никто не поражал так её воображения. А тут этот Борька, новенький. Её будто электрическим током поразило: «Мой! Родная душонка!». Клавдия потеряла покой. Придя на смену, искала повод лишний раз осведомиться о мальчонке. За неделю мальчишка значительно оправился, порозовели щёчки, охотно общался. Ел ребёнок с жадностью, стремглав бросался под стол за оброненной крошкой хлеба. Это обстоятельство вызывало в душе содрогание не только у Клавдии, работники кухни прятали слёзы: это в наше-то время?!
Владимир заметил необычную задумчивость и тревожность в поведении жены, несколько раз допытывался:
- У тебя неприятности на работе?
Клавдия отмахивалась:
- Всё хорошо.
Две недели спустя решилась подойти к новой заведующей отделением:
- Галина Захаровна, покажите мне историю болезни Бори Туканова.
- Зачем это вам?
- Вы же знаете мою проблему: хочу усыновить ребёнка.
- Хорошо, подходите в сон-час, побеседуем.
В Борькином «досье» значилась только мать — ограниченная в родительских правах особа тридцати пяти лет. Клавдию поразила дата рождения мальчика: 08.05.2010 года. Точно Телец! Восьмого мая — это был день рождения Владимира. Она увидела в этом знак Судьбы.
Заведующая сообщила, что матери ребёнка грозит лишение родительских прав, а ребёнку — дорога в детский дом.
- Подумайте, Клавдия Сергеевна, у него «букет» в наличии. Как минимум нужно глубокое обследование: психиатра, кардиолога, логопеда, гастроэнтеролога. Физическое развитие отстаёт: ему пять лет, а выглядит на три. Нужна социальная адаптация, психолог. В обычный детский сад такого ребёнка не примут. Нужно специализированное учреждение. Вы же это понимаете?
Клавдия не отступалась:
- Мы с мужем сделаем всё возможное, а главное, растопим льдинку в его сердечке.
- Ну хорошо, собирайте документы. Я со своей стороны сделаю всё, что требуется.
Клавдия, наконец, решилась и всё как на духу выдала мужу. Владимир непомерно обрадовался, настаивал немедленно встретиться с малышом. Глаза Клавдии наполнились слезами благодарности и счастья.
- Володька, понимаешь, он наш! Знаешь, когда у него день рождения?! В твой день! Он, как и ты, Телец, я это с одного взгляда поняла. У него ресницы, как у бычка из мультика. Помнишь: «Ну вот, а то всё «мама, мама». И у тебя такие же! — смеялась, радовалась.
Радовался и Владимир:
- Будет папкин сынок!
С этого дня Клавдия начала обивать всевозможные пороги в хлопотах по опеке над ребёнком.
Борька между тем поправлялся. Рацион ему добавили. Особенно полюбил он расстегаи — большие пироги с мясом и рисом.
Как-то в один из обедов в столовую заглянула санитарка:
— Боренька, кушай скорее, к тебе мамка пришла, ждёт внизу. Я провожу тебя.
Клавдия случайно узнала об этом, когда Петровна уже увела малыша. Сломя голову она бросилась вслед им по коридору. На полпути одумалась: «Я ведь пока не имею на него никаких прав!». Решила ненавязчиво подсмотреть, будто проходит мимо.
В коридоре у окна увидела неопрятную, мужеподобную женщину. Грязная тёмная одежда, видавшая виды обувь. Нос и губы расквашены, щёки в мелких красных капиллярах — на лицо образ жизни, деградация личности. На вид ей было лет шестьдесят. «Может, не мать, а бабушка?» — невольно подумала. Но сомнения её разрешились тотчас же.
- Мамка! — вскрикнул малыш.
Он начал доставать то, что старательно прятал за пазухой пижамы. Этим «что-то» оказался смятый расстегай. Малыш протянул его матери на двух ладонях:
- На, поес, мамка, знаес, какой он кусный!
Мужланка не обняла ребёнка, не усадила к себе на колени, но с жадностью вцепилась в пирог, будто только за этим явилась сюда.
Клавдия не могла отвести глаз от этого зрелища. Она остановилась в оцепенении и смотрела, как это подобие женщины с вожделением поедает прибережённый сыном расстегай. Борька смотрел на мать глазами-смородинами, не моргая. Невозможно было прочесть в этом взгляде, что думал он теперь: радовался ли, что его мамка поест вкусного пирога, или надеялся, что она оставит и ему хоть кусочек, хоть крошечку выпавшей начинки.
Клавдии хотелось бросать в лицо этой опустившейся особе оскорбления: «Как ты не подавишься этим куском?! Ребёнок ради тебя остался полуголодный, спрятал любимый пирожок! Он тебя любит, а ты бросила его на произвол судьбы! Сволочь, ползучая гадина!». В груди Клавдии поднялась горячая волна удушья, она невольно привалилась к стене. Петровна, тоже видевшая всю эту гадкую сцену, подошла к Борьке:
- Боренька, нам пора. Пойдём-ка, голубок, в отделение, скоро сон-час.
Мамка тупо смотрела вслед сыну, спохватившись, окликнула:
- Борька, на-ка, — она протянула малышу конфету «чупа-чупс», без обёртки, с налипшими грязными крошками (не иначе как сама лизала).
Мальчишка с силой вырвал руку из ладони санитарки, схватил ледяшку, зажал в кулачке.
- Ты иссё плыдёс ко мне, мамка?
- Приду-приду, ты тут не скучай, — заверила сына с беспечным видом.
«Кинуться следом, высказать ей то, что накипело?» — терзали сомнения Клавдию.
Петровна опередила её порыв, плавно взяла под руку:
- Пойдём, Клавочка, в отделение! Бери-ка Борьку за другую руку. Ну, вот и ладно! — сочувственно взглянула на медсестру, когда та подхватила ребёнка на руки. — Пронесло тучу мороком. Всё перемелется — мука будет!
Уже всё детское отделение было в курсе того, что Клавдия хлопочет за Борьку. Закрывшись в столовой, её отпаивали горячим чаем медсёстры и санитарки, работники кухни. Клавдия, наконец, дала волю слезам.
- Нет, ты всё видела, Петровна! Как она этот пирог уплетала! Мразь мерзопакостная! Ты вспомни, каким он, Борька, поступил! Замызганный, во вшах и коростах. Отощавший, затравленный, в синяках и ссадинах. Она же издевалась над ребёнком, а он её кормит. Ты расскажи, расскажи им!
- Видела! Носит таких земля! Кукушка позорная! — вторила ей санитарка. — А вонища от неё за версту! Не иначе опять с перепоя.
В подробностях рассказывала встречу Борьки с матерью. Клавдия несколько успокоилась, воспрянула от слов поддержки.
- Не-ет, не кукушка! Эта птица долго высматривает, куца определить своих отпрысков. Оценивает, как надежно построено и укрыто гнездышко. Трудолюбивая ли птаха в нём живёт? Прокормит ли её детёныша? Она заботится о продолжении своего рода. А эти называются падалью. Это — добыча грифов-стервятников, шакалов, питающихся падалью. И детей своих они обрекают на такое же существование! Можно понять особые обстоятельства, когда женщина оставляет ребёнка в детском доме по состоянию здоровья, по молодости и неопытности, но не бросает его на произвол судьбы, как эти преступницы. Уголовные преступницы! Я бы для таких ввела смертную казнь!
- И сама бы их убивала? — пытается смягчить страсти работница кухни.
- Это палка о двух концах, Клавушка! — внушает Людмила Петровна. — Как бы по этой статье не пострадали потом невинные. Посмотри, что теперь в России делается: олигархи лишают родительских прав нормальных матерей, упекают в психушку здоровых женщин. Где гарантия, что они и этим не воспользовались бы? Сжил со свету за деньги: нет человека — и проблем нет!
Назавтра у Клавдии был выходной. А когда вышла в свою смену, её внимание привлекла новая девчушка. Медсестра увидела её, проходя по коридору. Что-то смутно шевельнулось у неё в мозгу, как-то тревожно заныло под ложечкой. Она вернулась, окликнула девочку. У малышки стриженная налысо голова, точно такие же глаза и ресницы, как у Борьки, только тельцем ещё хилее.
- Тебя как звать, малышка?
- Вика, — ответила девочка.
- Из какой ты палаты?
Девчушка неопределённо махнула рукой в сторону. Клавдия, справляясь с обычными обязанностями, не выпускала из ума новенькую: тут крылась какая-то тайна. Несколько времени спустя её вызвали в ординаторскую.
- Тут такое дело, Клавдия Сергеевна, — протянула Галина Захаровна медицинскую карту, — прочтите.
Клавдия быстро пробежала глазами первые строчки: «Туканова Виктория. 08.05.2010 г. р.». Ей сразу всё стало ясно. Лицо её стало каменным.
- Вы понимаете, Клавдия Сергеевна, сегодня я узнавала: таких детей нельзя разлучать. Была бы у них разница в возрасте в десять лет, а таких нельзя. И потом: проще брать опеку над сиротами, у этих малышей есть мать. Она, хоть и ограниченная в правах, но не лишённая материнских прав, а тем более обязанностей. Закон у нас такой, что все ваши хлопоты могут оказаться напрасными, задумай она встать на путь истинный.
- Где же она была всё это время? — будто не слыша обращённых к ней слов, спросила Клавдия.
- В инфекционном отделении. Сальмонеллёз. Срок госпитализации тот же, что и у нашего Борьки.
- Понятно. Какими же помоями она их кормила? Видно, Борька по своей сердобольности всё отдал сестрёнке. Они — близнецы, Галина Захаровна?
- Нет, просто двойняшки. Близнецы, как правило, одного пола.
Клавдия больше ничего не спросила, тихо вышла из кабинета. Работа не шла на ум. Встреч с детьми она старалась избегать. Сердце её и без того рвалось на части. Еле отработала смену. Дома упала без сил на диван. Как сказать Владимиру? Что сказать? Как теперь быть? Что будет с несчастными детьми?
Весь вечер Клавдия мучилась, но не призналась мужу. Что он ей ответит? Она ведь и сама не знает ответа на многие вопросы.
Владимир отметил:
- Клав, что-то опять случилось, на тебе лица нет?!
- Голова разболелась, — опять уклонилась она от прямого разговора.
Нужно прежде самой с собой решить этот вопрос.
Ночью Владимира разбудили судорожные рыдания супруги, он принёс воды:
- Клавдия, я ведь тебя уже успел узнать за это время достаточно. Что случилось? Нам не разрешают взять Борьку?
- Их двое, понимаешь, Володька, двое — Борька и Вика. Девочка-сестрёнка вчера в наше отделение поступила. Они в один день родились. Их нельзя разлучать! Понимаешь, нельзя!
- Вот и делов-то! Возьмём обоих! — засмеялся Владимир.
- Они очень похожи, — рыдала Клавдия. — Я её только увидела, сразу по глазам признала.
Уже успокоившись, она нашёптывала мужу в самое ухо:
- Знаешь, какая девчонка красивая! Она ещё маленькая, ангелочек. Но лет через десять, как не раньше, превратится в падшего ангела, если её сейчас не воспитать правильно! Ты не думай, я не умничаю. Это нам на курсах объясняли: в подобной среде у таких детей, ну и у которых немного не хватает, очень развиты низменные сексуальные инстинкты. Несдерживаемые основами нравственности и морали они идут по рукам. Это ведь так страшно!
- Страшно! — подтвердил Владимир. — Нам с тобой хватит ума и сердца воспитать их достойными людьми. Я в последнее время очень много думал и понял, почему не женился до сих пор.
- Почему?
- Ждал тебя и наших с тобой детей — Борьку и Вику. Знаешь, Клавдия, там, в Афгане, я видел столько трупов и ужасных смертей, терял друзей. И враги, они ведь тоже люди, и у них дети. Я видел и их кровь. Они будто и теперь на моих руках.
Теперь я должен жить за всех! Жить, растить детей, сделать жену счастливой!
Клавдия рассказала о том, как к мальчишке приходила мать.
Владимир оживился:
- А отец у них есть?
- Нет, прочерк в графе.
- Послушай, а можно достать её адрес? Ну, там в карточках детей есть ведь какие-то данные.
- Есть. Что ты задумал? Володька, ты собираешься пойти в этот притон? Я боюсь за тебя! Неизвестно, какой сброд там живёт.
- Не бери в голову, идти я туда не собираюсь. У меня есть друг-афганец, он работает в органах. Мы всё пробьем по компьютеру, у них ведь там полная база данных.
Клавдия ещё что-то бормотала полусонным голосом, уснула успокоенная.
Утром Владимир встал раньше обычного, тщательно собрался. Долго разговаривал с кем-то по телефону. Чмокнул Клавдию на прощание, обещал позвонить. Убежал.
Клавдия позвонила ему сама, продиктовала данные матери детей.
Владимир примчался к ней в обеденный перерыв необычно возбуждённый, с букетом роз для неё, с пакетом гостинцев и игрушек для детей.
Клавдия с надеждой спросила:
- Есть хорошие новости?
- Всё оказалось проще, чем мы думали. По базе данных прошло, что их мать скончалась при невыясненных пока обстоятельствах. Теперь дело упростится.
- Будем усыновлять? — боясь спугнуть надежду, тихо произнесла Клавдия.
- Будем, Клавочка, будем! Веди детей, папка пришёл!
Ирина Андреева
Клин-баба
Повесть и рассказы
Тельцы
Раннее зимнее утро. Клавдия как никогда спешила на работу. Она любила утречком пробежаться до поликлиники пешком, но сегодня ей было как-то неуютно и тревожно. Ещё не совсем рассвело. Причудливые тени мелькали по дороге от проезжающих авто. Морозно. Может, к полудню погода смягчится. От этой стыни зябко было и на душе. Как там её подопечный?
Новенький в детское отделение районной больницы поступил в её дежурство. Обычно их привозят органы опеки. Ребёнок из неблагополучной семьи. Условно их называют Маугли. Раньше такие дети жили тут, бывало, полгода-год. Теперь — до месяца.
На вид малышу года три-четыре. Грязный — это не новость. Как по сердцу резануло: тонкие кривые ножки, большой живот, бледное измождённое личико, спутанные отросшие волосы неопределённого цвета, затравленный взгляд. «И зачем только рожают? На изгольство, на голодную смерть! Будь моя воля, я бы этим мамашам колючей проволокой перевязала нужное место, чтоб даже речи о зачатии не велось!» — в сердцах рассуждала Клавдия.
После окончания медучилища Клавдия, медицинская сестра, лишь год проработала в инфекционном отделении стационара. Какая-то просто фанатическая любовь к детям привела её в детское отделение, уже без малого двадцать пять лет трудится она тут. Из Клавдии давно переросла в Клавдию Сергеевну. В коллективе уважение и почёт, да и квалификацию повысили: присвоили высшую категорию.
В её обязанности не входит санобработка поступивших в отделение пациентов. Но медсестра не брезгует этой работой, особенно когда речь идёт об обездоленных детях.
Вот и тогда, увидев несчастного, поспешила она в ванную комнату вместе с санитаркой. Открыв кран, напустила тёплую воду. Санитарка Людмила Петровна, пожилая женщина, быстро сняла с малыша грязную одежду, бросила в мусорный бак:
- Пойдём-ка, родимый! — подхватила ребёнка на руки.
У мальчишки большие влажные глаза-смородины.
Клавдия мысленно определила: «Телец! Ресницы по самые брови и глаза телячьи».
Вслух произнесла:
- Петровна, я там в лист назначения успела заглянуть: истощение организма. Кормить осторожно. Может заворот кишок случиться. Сейчас, после купания, прямо в палату принесёшь ему морковный сок, спроси там у девчонок на кухне сухое печенье. Пока и достаточно.
Она окатывает тело и голову ребёнка водой из смесителя и вдруг отчётливо видит, как в волосах копошатся, расползаются вши:
- Ой, Петровна, посмотри, он с «квартирантами»! Ты станок, ножницы захватила?
Женщины быстро управляются вдвоём, бреют мальчонку под ноль. Состригают отросшие грязные ногти. Голова в кровавых коростах, тельце в синяках, ссадинах и расчёсах. Петровна щедро намыливает мочалку, трёт ею хлипкое тельце. Мальчишка молчит, только судорожно цепляется за края ванны ручонками, несоразмерно с силами напрягает ноги. С обритой головой глаза его будто становятся ещё больше и выразительней. Дикий, затравленный взгляд. Недетское выражение страдания.
- Дитятко, в чём же твоя вина перед Богом? Носит же этих кукушек земля! — приговаривает Петровна. — Ох, горюшко ты моё!
Клавдия кидает в сердцах:
- Бедолага. Поди, отродясь воды с мылом не видел. Не бойся, малыш, сейчас будет хорошо. Как тебя зовут?
Мальчишка, готовый разреветься под лаской чужих тётенек, кривит губы:
- Бойка.
- Бориска, значит? Ну, точно Телец! Ты у нас скоро поправишься, будешь, как бычок, справный, лобастенький! Принимай, Петровна! — Клавдия подхватывает ребёнка. — Неси прямо в простыне в палату. Я сейчас подойду.
Пока медсестра прижигала, смазывала ранки и ссадины на теле ребёнка, мальчишка совсем сомлел, глазки подернулись пеленой, влажные реснички трогательно слиплись лучиками.
- Петровна, неси скорее сок, не до печенья! Заснёт голодный. Сколько уж у него голодных ночей и дней было?!
С горем пополам напоили мальчишку, обрядили обмякшее тельце в больничную пижаму. Клавдия ещё несколько раз заглядывала в палату. Телец спал безмятежным сном.
Сон младенца. Сколько раз ей приходилось вот так стоять у изголовья кровати, любоваться чужими спящими детьми. Своих Бог не дал. А как ждала она, как надеялась, как вымаливала для себя счастье материнства!
Десять лет назад после неудачного ЭКО, потраченных впустую денег, их с Андреем брак начал трещать по швам. Клавдия уже не пыталась удерживать мужа, в конце концов, он имеет право на счастье. Это ведь её врождённая патология, из-за которой она не может забеременеть. Взять приёмного ребёнка муж категорически не захотел. Это — тоже его право. Уговорить его погодить с разводом, чтобы успеть усыновить ребёнка в браке, а потом отпустить на все четыре стороны? Но юридическое усыновление наложит на него обязанности второго родителя, разве это будет честно с её стороны?! Достаточно его благородства: Андрей уходил, не претендуя на квартиру и раздел совместно нажитого имущества. И расстались они не врагами.
После развода Клавдия восемь лет прожила в одиночестве. Усыновить ребёнка не удалось. Зарплата медсестры низкая, да и здоровье уже пошатнулось. А ведь нужно доказать возможность возложить на себя такую ответственность, свою состоятельность.
Всю нерастраченную материнскую любовь дарила чужим детям. Нет, Клавдия не привязывала их к себе, не внушала бесплодной надежды. Такое у неё было в начале трудовой деятельности, когда ещё понятия не имела, что не сможет родить сама, когда замужем ещё не была.
В детское отделение тогда привезли трёхгодовалую малышку, такую же, как Борька, покалеченную, обиженную судьбой с самого рождения. Клавдия зацеловывала ребёнка, кормила с ложечки, баюкала на руках. Мало погодя девчушка бегала за ней по отделению, как собачонка, называла мамой. Двадцатилетней Клавдии льстило это и тешило — она мама!
Как-то её пригласила в ординаторскую заведующая отделением. Не подозревая за собой промахов в работе, Клава живо поспешила к кабинету.
- Можно? — спросила приветливо.
- Садись, Клавдия, — предложила строгая врач- педиатр. — Не догадываешься, зачем вызвала?
Повисла короткая пауза.
- Работой твоей, Клавдия, я вполне довольна: старательная, аккуратная, справляешься со своими обязанностями. Только вот отношение к детям…
У Клавы от удивления глаза непроизвольно полезли на лоб.
Елена Григорьевна спокойно продолжала:
- Не делай страшные глаза! Ты думаешь, одна так любишь детей, остальные все чёрствые, бездушные сухари? Нет, девочка, наша профессия требует беспристрастного отношения. Если убиваться так за каждого больного, как это делаешь ты, не хватит никакого сердца.
- Как же можно смотреть на несчастных детей без пристрастия, без сострадания?
- Сострадание, да! Но должна быть мера во всем. Если бы хирург руководствовался одной жалостью и состраданием к пациенту, он бы не посмел взять в руки скальпель, дабы не причинить ему лишнюю боль. А помнишь ли ты заповедь Гиппократа: не навреди?
- Помню, Елена Григорьевна! — искренне выпалила Клавдия.
- Тогда почему за тобой Сонька из третьей палаты сломя голову носится? Приласкала, приручила, а дальше что? Слышала ли ты такое изречение: «Мы в ответе за тех, кого приручили»?
- Это — «Маленький принц» Экзюпери, — отчеканила медсестра.
- Молодец, сведущая, а задумывалась ли ты над её смыслом?
Клавдия потрясённо молчала.
- Вот то-то! — заключила Елена Григорьевна. — Они нас тут готовы всех мамами называть, только ведь придёт время расставаться. Каково это ребёнку? Его один раз предали, бросили. Потом приласкали и снова оставили? Я имею в виду отказников из роддома и детей из асоциальных семей. Не навреди! Мы ведь призваны не только тело лечить, но и не забывать, что имеем дело с живым человеком, тем более маленьким. Ведь у него тоже душа есть.
Священник в церкви за день принимает и исповедует десятки страждущих: грешников и мучеников, но не впадает в меланхолию, а терпеливо наставляет прихожан и искренне молится за них, просит прощения и помощи у Бога. Наш Бог — медицина! Наша миссия — лечить!
Иди, Клавдия, и подумай хорошенько над моими словами. Кстати, завтра Соньку от нас забирают, нашлись опекуны, постарайся не показываться ей на глаза.
Клавдия ушла потрясённая и ошеломлённая. Она навсегда запомнила тот урок. Как ей самой не пришло это в голову?! Она видела на следующий день, как семейная пара уносила из отделения Сонечку. Её душили слёзы, но она дала себе слово — больше не привязываться так к детям, не выделять кого-то отдельно, не окружать излишней опекой и заботой. Чтобы потом не отрывать с «кровью».
После развода с мужем не чаяла вновь выйти замуж. Но, видно, судьба вела именно к нему — единственному, к настоящей её половинке. Как понимают они друг друга с полуслова! Всего полгода, но каких! Чисто по-женски Клавдия никогда не была так счастлива, как теперь с Во- лодькой. «Вовка, родной мой человек! — в порыве благодарности шепчет она мужу. — Как долго я тебя ждала!».
Встретились банально и буднично. Раз в пять лет медик обязан повышать свою квалификацию. Целый месяц Клавдия ездила на курсы в областной центр на автобусе. Водитель будто нарочно попадался один и тот же. Карие проницательные глаза, окаймлённые длинными тёмными ресницами, смотрели на мир умудрённо-задумчиво. Клавдия мысленно улыбалась: «Зачем мужчине такие ресницы? Бедные женщины наращивают, приклеивают их в салонах красоты, а тут за просто так!».
Со временем она стала приветливо кивать водителю, как старому знакомому, про себя окрестив его Тельцом. Однажды, не доезжая до посёлка, вышли все пассажиры, она осталась в салоне одна. Познакомились. Обменялись телефонами, договорились встретиться.
Владимир оказался простым душевным человеком, сразу покорившим её сердце. После нескольких встреч решили пожениться. Как это ни странно, в свои сорок пять Владимир ещё ни разу не был женат официально. Сам он объяснил это тем, что служил в Афганистане, наверное, что- то перевернулось в сознании, в отношении к жизни. Было два, как теперь называют, гражданских, пробных брака, в которых Владимир разочаровался. Детьми ни одна женщина не привязала, и он решил жить сам по себе — один. Пока не встретил Клавдию. Скромная, улыбчивая женщина с умными грустными глазами сразу привлекла его внимание. Только вот гадал: замужем, не замужем?
Объединили свои судьбы в одну, обменяли однокомнатные хрущёвки с доплатой на двухкомнатную современной планировки квартиру, зажили душа в душу.
Разговоров о детях супруги ещё не заводили. Вернее, Клавдия боялась нового краха и предупреждала их, уводила в другую тему.
После того давнего случая с Сонечкой больше никто не поражал так её воображения. А тут этот Борька, новенький. Её будто электрическим током поразило: «Мой! Родная душонка!». Клавдия потеряла покой. Придя на смену, искала повод лишний раз осведомиться о мальчонке. За неделю мальчишка значительно оправился, порозовели щёчки, охотно общался. Ел ребёнок с жадностью, стремглав бросался под стол за оброненной крошкой хлеба. Это обстоятельство вызывало в душе содрогание не только у Клавдии, работники кухни прятали слёзы: это в наше-то время?!
Владимир заметил необычную задумчивость и тревожность в поведении жены, несколько раз допытывался:
- У тебя неприятности на работе?
Клавдия отмахивалась:
- Всё хорошо.
Две недели спустя решилась подойти к новой заведующей отделением:
- Галина Захаровна, покажите мне историю болезни Бори Туканова.
- Зачем это вам?
- Вы же знаете мою проблему: хочу усыновить ребёнка.
- Хорошо, подходите в сон-час, побеседуем.
В Борькином «досье» значилась только мать — ограниченная в родительских правах особа тридцати пяти лет. Клавдию поразила дата рождения мальчика: 08.05.2010 года. Точно Телец! Восьмого мая — это был день рождения Владимира. Она увидела в этом знак Судьбы.
Заведующая сообщила, что матери ребёнка грозит лишение родительских прав, а ребёнку — дорога в детский дом.
- Подумайте, Клавдия Сергеевна, у него «букет» в наличии. Как минимум нужно глубокое обследование: психиатра, кардиолога, логопеда, гастроэнтеролога. Физическое развитие отстаёт: ему пять лет, а выглядит на три. Нужна социальная адаптация, психолог. В обычный детский сад такого ребёнка не примут. Нужно специализированное учреждение. Вы же это понимаете?
Клавдия не отступалась:
- Мы с мужем сделаем всё возможное, а главное, растопим льдинку в его сердечке.
- Ну хорошо, собирайте документы. Я со своей стороны сделаю всё, что требуется.
Клавдия, наконец, решилась и всё как на духу выдала мужу. Владимир непомерно обрадовался, настаивал немедленно встретиться с малышом. Глаза Клавдии наполнились слезами благодарности и счастья.
- Володька, понимаешь, он наш! Знаешь, когда у него день рождения?! В твой день! Он, как и ты, Телец, я это с одного взгляда поняла. У него ресницы, как у бычка из мультика. Помнишь: «Ну вот, а то всё «мама, мама». И у тебя такие же! — смеялась, радовалась.
Радовался и Владимир:
- Будет папкин сынок!
С этого дня Клавдия начала обивать всевозможные пороги в хлопотах по опеке над ребёнком.
Борька между тем поправлялся. Рацион ему добавили. Особенно полюбил он расстегаи — большие пироги с мясом и рисом.
Как-то в один из обедов в столовую заглянула санитарка:
— Боренька, кушай скорее, к тебе мамка пришла, ждёт внизу. Я провожу тебя.
Клавдия случайно узнала об этом, когда Петровна уже увела малыша. Сломя голову она бросилась вслед им по коридору. На полпути одумалась: «Я ведь пока не имею на него никаких прав!». Решила ненавязчиво подсмотреть, будто проходит мимо.
В коридоре у окна увидела неопрятную, мужеподобную женщину. Грязная тёмная одежда, видавшая виды обувь. Нос и губы расквашены, щёки в мелких красных капиллярах — на лицо образ жизни, деградация личности. На вид ей было лет шестьдесят. «Может, не мать, а бабушка?» — невольно подумала. Но сомнения её разрешились тотчас же.
- Мамка! — вскрикнул малыш.
Он начал доставать то, что старательно прятал за пазухой пижамы. Этим «что-то» оказался смятый расстегай. Малыш протянул его матери на двух ладонях:
- На, поес, мамка, знаес, какой он кусный!
Мужланка не обняла ребёнка, не усадила к себе на колени, но с жадностью вцепилась в пирог, будто только за этим явилась сюда.
Клавдия не могла отвести глаз от этого зрелища. Она остановилась в оцепенении и смотрела, как это подобие женщины с вожделением поедает прибережённый сыном расстегай. Борька смотрел на мать глазами-смородинами, не моргая. Невозможно было прочесть в этом взгляде, что думал он теперь: радовался ли, что его мамка поест вкусного пирога, или надеялся, что она оставит и ему хоть кусочек, хоть крошечку выпавшей начинки.
Клавдии хотелось бросать в лицо этой опустившейся особе оскорбления: «Как ты не подавишься этим куском?! Ребёнок ради тебя остался полуголодный, спрятал любимый пирожок! Он тебя любит, а ты бросила его на произвол судьбы! Сволочь, ползучая гадина!». В груди Клавдии поднялась горячая волна удушья, она невольно привалилась к стене. Петровна, тоже видевшая всю эту гадкую сцену, подошла к Борьке:
- Боренька, нам пора. Пойдём-ка, голубок, в отделение, скоро сон-час.
Мамка тупо смотрела вслед сыну, спохватившись, окликнула:
- Борька, на-ка, — она протянула малышу конфету «чупа-чупс», без обёртки, с налипшими грязными крошками (не иначе как сама лизала).
Мальчишка с силой вырвал руку из ладони санитарки, схватил ледяшку, зажал в кулачке.
- Ты иссё плыдёс ко мне, мамка?
- Приду-приду, ты тут не скучай, — заверила сына с беспечным видом.
«Кинуться следом, высказать ей то, что накипело?» — терзали сомнения Клавдию.
Петровна опередила её порыв, плавно взяла под руку:
- Пойдём, Клавочка, в отделение! Бери-ка Борьку за другую руку. Ну, вот и ладно! — сочувственно взглянула на медсестру, когда та подхватила ребёнка на руки. — Пронесло тучу мороком. Всё перемелется — мука будет!
Уже всё детское отделение было в курсе того, что Клавдия хлопочет за Борьку. Закрывшись в столовой, её отпаивали горячим чаем медсёстры и санитарки, работники кухни. Клавдия, наконец, дала волю слезам.
- Нет, ты всё видела, Петровна! Как она этот пирог уплетала! Мразь мерзопакостная! Ты вспомни, каким он, Борька, поступил! Замызганный, во вшах и коростах. Отощавший, затравленный, в синяках и ссадинах. Она же издевалась над ребёнком, а он её кормит. Ты расскажи, расскажи им!
- Видела! Носит таких земля! Кукушка позорная! — вторила ей санитарка. — А вонища от неё за версту! Не иначе опять с перепоя.
В подробностях рассказывала встречу Борьки с матерью. Клавдия несколько успокоилась, воспрянула от слов поддержки.
- Не-ет, не кукушка! Эта птица долго высматривает, куца определить своих отпрысков. Оценивает, как надежно построено и укрыто гнездышко. Трудолюбивая ли птаха в нём живёт? Прокормит ли её детёныша? Она заботится о продолжении своего рода. А эти называются падалью. Это — добыча грифов-стервятников, шакалов, питающихся падалью. И детей своих они обрекают на такое же существование! Можно понять особые обстоятельства, когда женщина оставляет ребёнка в детском доме по состоянию здоровья, по молодости и неопытности, но не бросает его на произвол судьбы, как эти преступницы. Уголовные преступницы! Я бы для таких ввела смертную казнь!
- И сама бы их убивала? — пытается смягчить страсти работница кухни.
- Это палка о двух концах, Клавушка! — внушает Людмила Петровна. — Как бы по этой статье не пострадали потом невинные. Посмотри, что теперь в России делается: олигархи лишают родительских прав нормальных матерей, упекают в психушку здоровых женщин. Где гарантия, что они и этим не воспользовались бы? Сжил со свету за деньги: нет человека — и проблем нет!
Назавтра у Клавдии был выходной. А когда вышла в свою смену, её внимание привлекла новая девчушка. Медсестра увидела её, проходя по коридору. Что-то смутно шевельнулось у неё в мозгу, как-то тревожно заныло под ложечкой. Она вернулась, окликнула девочку. У малышки стриженная налысо голова, точно такие же глаза и ресницы, как у Борьки, только тельцем ещё хилее.
- Тебя как звать, малышка?
- Вика, — ответила девочка.
- Из какой ты палаты?
Девчушка неопределённо махнула рукой в сторону. Клавдия, справляясь с обычными обязанностями, не выпускала из ума новенькую: тут крылась какая-то тайна. Несколько времени спустя её вызвали в ординаторскую.
- Тут такое дело, Клавдия Сергеевна, — протянула Галина Захаровна медицинскую карту, — прочтите.
Клавдия быстро пробежала глазами первые строчки: «Туканова Виктория. 08.05.2010 г. р.». Ей сразу всё стало ясно. Лицо её стало каменным.
- Вы понимаете, Клавдия Сергеевна, сегодня я узнавала: таких детей нельзя разлучать. Была бы у них разница в возрасте в десять лет, а таких нельзя. И потом: проще брать опеку над сиротами, у этих малышей есть мать. Она, хоть и ограниченная в правах, но не лишённая материнских прав, а тем более обязанностей. Закон у нас такой, что все ваши хлопоты могут оказаться напрасными, задумай она встать на путь истинный.
- Где же она была всё это время? — будто не слыша обращённых к ней слов, спросила Клавдия.
- В инфекционном отделении. Сальмонеллёз. Срок госпитализации тот же, что и у нашего Борьки.
- Понятно. Какими же помоями она их кормила? Видно, Борька по своей сердобольности всё отдал сестрёнке. Они — близнецы, Галина Захаровна?
- Нет, просто двойняшки. Близнецы, как правило, одного пола.
Клавдия больше ничего не спросила, тихо вышла из кабинета. Работа не шла на ум. Встреч с детьми она старалась избегать. Сердце её и без того рвалось на части. Еле отработала смену. Дома упала без сил на диван. Как сказать Владимиру? Что сказать? Как теперь быть? Что будет с несчастными детьми?
Весь вечер Клавдия мучилась, но не призналась мужу. Что он ей ответит? Она ведь и сама не знает ответа на многие вопросы.
Владимир отметил:
- Клав, что-то опять случилось, на тебе лица нет?!
- Голова разболелась, — опять уклонилась она от прямого разговора.
Нужно прежде самой с собой решить этот вопрос.
Ночью Владимира разбудили судорожные рыдания супруги, он принёс воды:
- Клавдия, я ведь тебя уже успел узнать за это время достаточно. Что случилось? Нам не разрешают взять Борьку?
- Их двое, понимаешь, Володька, двое — Борька и Вика. Девочка-сестрёнка вчера в наше отделение поступила. Они в один день родились. Их нельзя разлучать! Понимаешь, нельзя!
- Вот и делов-то! Возьмём обоих! — засмеялся Владимир.
- Они очень похожи, — рыдала Клавдия. — Я её только увидела, сразу по глазам признала.
Уже успокоившись, она нашёптывала мужу в самое ухо:
- Знаешь, какая девчонка красивая! Она ещё маленькая, ангелочек. Но лет через десять, как не раньше, превратится в падшего ангела, если её сейчас не воспитать правильно! Ты не думай, я не умничаю. Это нам на курсах объясняли: в подобной среде у таких детей, ну и у которых немного не хватает, очень развиты низменные сексуальные инстинкты. Несдерживаемые основами нравственности и морали они идут по рукам. Это ведь так страшно!
- Страшно! — подтвердил Владимир. — Нам с тобой хватит ума и сердца воспитать их достойными людьми. Я в последнее время очень много думал и понял, почему не женился до сих пор.
- Почему?
- Ждал тебя и наших с тобой детей — Борьку и Вику. Знаешь, Клавдия, там, в Афгане, я видел столько трупов и ужасных смертей, терял друзей. И враги, они ведь тоже люди, и у них дети. Я видел и их кровь. Они будто и теперь на моих руках.
Теперь я должен жить за всех! Жить, растить детей, сделать жену счастливой!
Клавдия рассказала о том, как к мальчишке приходила мать.
Владимир оживился:
- А отец у них есть?
- Нет, прочерк в графе.
- Послушай, а можно достать её адрес? Ну, там в карточках детей есть ведь какие-то данные.
- Есть. Что ты задумал? Володька, ты собираешься пойти в этот притон? Я боюсь за тебя! Неизвестно, какой сброд там живёт.
- Не бери в голову, идти я туда не собираюсь. У меня есть друг-афганец, он работает в органах. Мы всё пробьем по компьютеру, у них ведь там полная база данных.
Клавдия ещё что-то бормотала полусонным голосом, уснула успокоенная.
Утром Владимир встал раньше обычного, тщательно собрался. Долго разговаривал с кем-то по телефону. Чмокнул Клавдию на прощание, обещал позвонить. Убежал.
Клавдия позвонила ему сама, продиктовала данные матери детей.
Владимир примчался к ней в обеденный перерыв необычно возбуждённый, с букетом роз для неё, с пакетом гостинцев и игрушек для детей.
Клавдия с надеждой спросила:
- Есть хорошие новости?
- Всё оказалось проще, чем мы думали. По базе данных прошло, что их мать скончалась при невыясненных пока обстоятельствах. Теперь дело упростится.
- Будем усыновлять? — боясь спугнуть надежду, тихо произнесла Клавдия.
- Будем, Клавочка, будем! Веди детей, папка пришёл!