БОРИС КОМАРОВ
ВЕЧЕРНЕЕ ТАКСИ
Учителю и другу Евгению Григорьевичу Шерману-Ананьеву посвящаю.
Автор
(из записок таксиста)
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ УБИЙЦА
На заправке очередь. Ладно бы легковые стояли, а то ведь «Зилы» да «Уралы». Пока они баки зальют, посинеть можно. А вот автобус подваливает… тот вообще без очереди лезет. Автобусный парк рядом, их и заправляют первыми, вроде своя заправка. Так бы такси пропускали, да где там… Не дано людям понять, что у таксистов все по минутам рассчитано, он даже в аэропорту спит и то с глубоким смыслом: пассажира ждет.
Николай глянул на машины у колонок, вроде везде одинаково… Куда встать? Конечно, туда, где автобусы меньше лезут. К средней, здесь подъезд с одной стороны, да еще с поворотом, автобусу не заехать. Встали, теперь полчасика выкинь из жизни. Ну дела… Надо бы пока стекла протереть, хоть какая-то польза от безделья будет.
— Земляк, эй, земляк!
Николай обернулся. К такси подходили двое: пожилой
мужик и парень лет двадцати. У машины они остановились. Старший был одет в поношенную синюю стеганку, серые мятые брюки заправлены в заляпанные весенней грязью кирзовые сапоги. На голове потрепанная цыгейковая шапка с порыжевшим верхом. Через плечо мешок, в котором повизгивал поросенок. У парня такой же шевелящийся мешок. Чтобы не испачкать черную кожаную куртку он держал его в опущенной руке. Сапоги также были в грязи.
— Довез бы нас до «Маяка», милый, замучились со свиньями, мать их в душу!
Мужик снял с плеча мешок, выбрав место посуше, поставил его на землю, беззлобно подпнув при этом. Поросенок завизжал, забрыкался, пытаясь выбраться наружу.
— Сиди, гад, всю спину протыкал, вредюга! Жрать поди хочет, а того не знает, что до дому ехать да ехать еще…
— Я, отец, заправляться буду, ждать придется!
— Ничего, подождем, — мужик переглянулся с парнем, тот согласно кивнул. — Бросим живоглотов в багажник, пусть себе хрюкают, да посидим в машине. Весна вроде, а ветер-то ой как задувает… так и бьет по морде, гляди сшибет. Петрухе что, он молодой, а я уж находился, хватит! Почитай с утра бродим.
— Давайте их сюда, — Николай открыл багажник. — Где брали?
— В совхозе, язви их в душу! — мужик похлопал сапогами, сшибая грязь. — Петруха, елки-моталки, очищай ноги и так полная машина грязи. Сколько нас за день пройдет… шофер лопатой не выгребет. Племяшь мой, — пояснил он устраиваясь, кряхтя и вздыхая, на переднем сиденьи. — У него, понимаешь, друг есть, а у друга дядя в совхозе робит, через дядю того и взяли, во как! Просто так ничего не возмешь. Блат он выше всех, через кума, свата…
— Понятно… почем поросята? — Николай завел машину, очередь понемногу продвигалась.
— По десятке за килограмм, живым весом, но это только своим так, чужим-то дороже выходит… Вот считай сколько стоит, потом еще вырастить надо, да ладно бы вырастить, а ведь и подохнуть могут. В прошлом году тоже двоих брал, так один сразу сдох… не знаю, что с ним случилось, вроде хороший бегал, а потом копыта кверху и все, не буду больше жить, хрен вам не мясо. Второй-то поумней был, так ничего, вырастили. Всю зиму с мясом были, еще и сыну хватило. Он у меня шоферит, отходы от ресторанов возит, слона можно прокормить… Петруха, знаешь где слоны продаются? Что молчишь, замерз? — ничего, терпи, ты молодой — мяса много надо.
Мужик засмеялся.
— Давно, земляк, на машине ездишь?
— Лет двадцать будет.
— О, стаж есть! А эта тачка сколько набегала?
— Шестой круг… больше пятисот тысяч значит.
— Ясно, что ты меня учишь, — обиделся мужик. — Сам шоферил, 24 года отбухал. Бросил, не стал работать. Сейчас ведь не ты, так тебя трахнут… не водители, а душманы какие-то, прямо летают на машинах.
— А вы не летали?
— Куда там летать… я еле ползал, да и то бог наказал. Но это особливый разговор. — мужик замолчал ненадолго, потом опять заговорил: — Я на всех машинах езживал: и на рухляди, и на новых доводилось. На «Волге» правда не пришлось, врать не буду.
— А не хочется попробовать?
— Что ты, парень, бог с тобой! — мужик даже испуганно отодвинулся от Николая к двери. — Нельзя мне за руль, стреляй не сяду, нельзя! Ежель я сяду, то Хана: и тебе, и машине… Верно что-нибудь получится. Я Давно от руля дальше держусь.
— Случилось что-нибудь?
— Ох, земляк, все не расскажешь… Подъезжай, колонка освободилась. Верно ты сделал, что сюда встал, смотри как быстро двигаемся. Учись, Петруха!
Бак залит под завязку, теперь можно спокойно работать дальше.
— Все, отец, поехали!
— Ну и хорошо, скоро дома будем. Ты вот скажи, земляк, у вас в гараже воруют?
— Как не воровать? — воруют, конечно. Каких запчастей на складе нет, те и тащат с других машин, главное рот не разевай. У вас так же?
— Ну… у нас ворье наоборот, в склад лезет. Тут один деревенский парнишка залез на склад, — мужик повернулся к племяннику. — Помнишь, Петруха, того парня? Худой, падло, а все замки срезал подчистую, как ножницами. Поддал с дружками, ну и полез… А на складе одни стулья для клуба были. Он этих стульев-то понабрал… связал кучей за ноги и идет, как ежик. А калитка узкая, он упахтался весь, припотел, вылезти не может. Бросить жалко, сам понимаешь. Пока барахтался охрана проснулась. Если б не нажрался, то всю деревню к празднику стульями завалил. Деревенские-то утром приходили, пустите, говорят, хороший парняга. А этот хороший еще охраннику заехал по носу. Они все хорошие, пока спят зубами к стенке… Все, увезли в кэпэзовку. Теперь знать будет, на какой склад можно лазить, а на какой нельзя. Недавно еще «Муравья» угнали, мотороллер такой, с кузовком. Без номеров еще стоял, получить не успели. У «Муравья» же никаких противоугонов нету. Я вон с соседом на работу езжу на мотоцикле, так тот, если куда идет, хоть цепь с замком на руль накидывает, для вида.
— А где так грабят-то?
— Как где? — в аэропорту!
— Ну, вообще… а если у вас самолет угонят?
— Угонят, — согласился мужик. — Почему не угонят? — если можно. Я вчера говорил про это охраннику. Крупов, говорю, ты одевайся на работу похуже, смотри уснешь, а одежонку заныкают, баба потом домой не пустит…
— А он что? — Николай засмеялся. — Обиделся?
— Куда там, молчит, падло, только рожу красную в сторону воротит. А «Муравья»-то нашли, в Винзилях. Его же совсем захлопали, гады, и бросили. Три дня на нем зажигали… Я говорю, ну охрана! А им все равно. Смотри, земляк, сколько воды, сразу видно — по Тюмени едем!
Огромная лужа нехотя пропускала машины наполовину заливая колеса. Ярко зеленый «Москвич», хватив двигателем воды, заглох и стоял посредине дороги. Водитель, не решаясь ступить в лужу, сидел в салоне с тоской поглядывая на проезжающие мимо машины.
— Вот как в туфлишках из дому выезжать, — осудил мужик хозяина «Москвича». — В болотниках или кирзачах давно бы вышел посмотреть, что с движком случилось. Теперь сиди, загорай… Гляди, гляди как «Запорожец» ползет, вот разбойник косолапый! Этого не остановишь, чисто броневик, рыло в землю и прет себе.
Действительно, серенький горбатый «Запорожец», тарахтя и захлебываясь дымом, лихо шлепал по луже. Вот он поравнялся с «Москвичем», обогнул его и заторопился дальше.
— Поросят-то у нас не зальет? — забеспокоился пассажир. — Нет? Ну и ладно. Наведут поди порядок у нас, как думаешь? — обратился он к Николаю и сам ответил: — Конечно наведут, жаль нас уже не будет. Особливо меня. На Червишевском кладбище хорошо с благоустройством: сухо, березки растут. Хотя нет, — мужик обернулся к племяннику. — Проследи, Петруха, что б меня на Плехановское кладбище отвезли, к отцу-матери…
— Что ты, дядя Иван, — племянник досадливо поморщился. — Вас еще оглоблей не сшибешь. Сейчас приедем, бабка Галя похмелит и все хоккей будет.
— Она похмелит, как же, жди только… — Иван снял шапку, почесал задумчиво затылок, пригладил редкие седые волосы. — Хотя леший его знает, может еще осталось от вчерашнего.
Затем помолчал и пояснил глядя на Николая:
— Сосед, Васька Чирик, вчера дрова привез, пластались весь вечер, пилили, ну и сам понимаешь…
— Понятно. Интересная фамилия — Чирик.
— Не фамилия, — поправил Иван. — Зовут так. Раньше водка червонец стоила, что привезет кому на машине — давай чирик! Вот и прозвали. Только с Васькой за стол сели, другой сосед идет, а он на халяву выпить просто заводной… Любит на халяву-то. Утром встаю, башка аж звенит, хорошо не на работу — отгул у меня. Аэропорт не убежит, а поросят разберут.
— Чего в порту делаете?
— Работаю, автослесарем.
— Почему не на машине? — там у шоферов посменная работа: сутки дежуришь — трое дома, хоть десять свиней держи — времени хватит.
— Нельзя мне, земляк, на машине, сказал же. — мужик раздраженно отвернулся к окну.
— Со зрением что-нибудь? Или права забрали за это дело, да? — Николай звонко щелкнул по горлу. — Это бывает, у нас за это многие в слесаря идут. Я знаю…
— Дурной ты, парень, что ты знаешь? Видишь-то меня впервой, — обиделся Иван. — За это дело, за это дело…
— Ну-у, тогда не знаю… — Николай посигналил дородной тетке, вяло пересекающей дорогу на пешеходном переходе: забыла поди, что у нас не Бродвей, бегать надо, поэнергичней ногами шевелить.
Тетка погрозила такси пустой хозяйственной сумкой, но скорости не прибавила, а наоборот остановилась. Что-то бормоча, она показывала сумкой на дорожный знак с изображением пешехода.
— Вот, корова, — удивился мужик. — Стоит и не уходит! Ее бы матюкнуть слегка, что б потом сутки бегала, вроде поползла… Ох, поматерил я их когда на машине робил, было дело под Полтавой!
— За это и права забрали, да? — Николай тронул машину с места, поехали дальше быстро нагоняя уходящую колонну.
— Нет, земляк, целы мои права, что зря говорить. Как бы тебе втолковать-то… — мужик замялся, подыскивая слова. — Я ведь, парень, троих на машине задавил, насмерть, понял?
Николай присвистнул от удивления.
— Вот так да! Сразу?
— Нет, не сразу, поочередно, как по графику получилось…
— Так вы, значит, специалист в этом деле, профессиональный убийца!
— Вроде того, прямо спец… Мне следователь на третьем-то разе также сказал.
— Дядя Иван, — подал голос племянник. — Ты же не виноват был, все разы.
— Знамо дело, не виноват! — мужик чуть приободрился. — Но вишь как оно получается: все на мне клином сходится,
— Снятся, наверно, ночами?
Мужик достал помятую пачку «Беломора», порывшись в ней нашел несломанную папиросу.
— Закурю?
Прикурив долго кашлял.
— Во как дерет, всю душу выворачивает. Раньше-то «Беломор» только директора курили, лучше кислорода был, а дошло до нас, шушеры, так хуже махры стал, — помолчав продолжил. — Снились, как не снились, особенно по началу, а теперь нет, сколько можно… Первый-то пацаненок был, лет десяти… Я тогда на лесовозе работал, шустрый был. Прилетел на обед домой, времени в обрез, обратно еду, смотрю у остановки, у «Маяка», ребятня бегает, автобус стоит. Я мимо автобуса лечу, а пацан, стервец, выскочил из-за него… Машину пропустил, а прицеп не заметил, дышло-то тонкое, из трубы. Слышу, кричат на остановке, я по тормозам, да где там, разве такую дуру сразу остановишь, так и прет. Выпрыгнул из кабины, кинулся к пацаненку, на руки его и в больницу, рядом она там, ты таксист, знаешь ее. Даже дверку в кабину закрыть не успел, так нарастапашку и оставил. Легкий он был, бараний вес… Милиция приехала. Шофер-то автобуса вызвал ее и сам тут был, не уехал. Тертый видать в этих делах, дай бог ему здоровья. Он все гаишникам и рассказал. Что, говорю, теперь будет мне? А они, езжай, мол, потом вызовем.
— Вызывали?
— Как не вызывали, умер пацан-то. Я еще к его матери ездил. Делай, говорю, что хошь со мной… а она только ревом ревет и все. Права мне потом отдали, самопроизвольное убийство, говорят, вроде невиновен. Во как было…
— Да… а второй раз как получилось?
— Перевернулся, мать твою в душу, вместе с машиной. Но тоже не виноват был. Как получилось-то?! Свояченица, сеструха жены, говорит, поехали, да поехали за навозом! Ну, поехали в субботу в деревню, за Каменку надо было. У них там родня живет. Ладно, едем, покидали навозу. Они там выпили еще, свояченица-то чуть-чуть, а мужик крепко хватил: что не пить, если дают? Едем обратно, ребятишек еще взяли, они в кабине со мной, а свояченица значит и мужик ее пьяный в кузове, на навозе. Только отъехали, а из кустов на асфальт мотоцикл выскочил и прямо под рыло. Парень с девкой, что они там делали в кустах, не знаю… Не куда мне деваться, раздавлю, думаю, их вместе с мотоциклом. Я в сторону крутанул и пошло меня ворочать. Навоз на дорогу вывалило, а машина, сука, на колеса опять встала и стоит. Смотрю: свояченицу трезвую насмерть придавило, она за борт держалась, а мужик, пьяный в дымину, живой. Отлетел метров на десять и все, ни одной царапины.
— А если бы не крутанул в сторону, свояченица жива осталась?
— Конешно, но тогда раздавлю парня с девкой… посадили бы меня сразу, не обеспечил безопасность движения. А дальше как было, слушай! За вечер-то навоз на дороге замерз, а ночью ехал капитан, следователь с милиции, пьяный, на мотоцикле. Да еще без свету видать гнал, ну и в кучу врезался, сразу насмерть. Вызвали меня в милицию, а майор, такая будка, кричит мне: — Ты что натворил: убил свояченицу свою и нашего сотрудника! Я, говорю ему, за свояченицу головой отвечаю, а за твоего сотрудника, хоть к стенке ставь, отвечать не буду. Он там, в деревне, мне уже мужики сказали, водку жрал, а потом погнал ночью в город. Что, говорю, куча навозу — булавка или коробок спичек? Он налил шары, а я отвечай?!
Дали мне четыре года условно, а мотоциклисту три года строгого режима. Четыре года я в рот пива не брал, иначе посадили бы… Да, еще было от детей свояченицы заявление, чтоб меня не судить. В милиции-то мне сразу сказали, твое дело похоронить. Но это и козе понятно, все равно бы похоронил, родня ведь. Ты, земляк, остановись вот тут, у моста-то, Петруха выйдет. Ну давай, Петруха, будь здоров, не кашляй!
Николай принял чуть вправо и остановил машину перед путепроводом. Парень забрал в багажнике свой мешок и пошел в сторону крепкого деревянного дома, стоявшего рядом с дорогой.
Колонна машин медленно взбиралась на мост, то и дело надолго останавливаясь. Здесь всегда так, один остановится и все… сразу пробка.
— И после этого ушли с машины?
— Нет, не ушел. Я же говорю троих похоронил, а милиционера не считаю, он сам в кучу заехал… я его туда не пихал. Последний раз я бича сшиб. Насмерть-то одного, а так их трое на дороге шарашилось.
В командировке я был, в Омске, неделю. В Тюмень приехал мочью. И вот, почитай рядом с домом, поторопился, начал «КамАЗ» обгонять, что-то он как дохлый полз, или мне показалось… А его, перед этим, обогнала другая машина — значит впереди, слева, никого нет. Темища была — хоть глаз коли, ни одной лампочки на улице не горит. Я на обгон пошел, а бичи впереди на улицу возьми да вылези. Я тормозить… Двух в сторону отбросило, а по третьему проехал.
— Быстро ехали?
— Да где там, быстро… Как я это увидел, как посмотрел на это, все, думаю, хана мне теперь. Трое суток меня в КПЗ держали, говорят, чтобы руки на себя не наложил, такой вид был… Дернул же меня черт тогда домой ехать, гараж-то рядом был, мог бы и туда поставить машину, нет, решил домой заехать, заночевать, а утром в гараж. Ну, теперь, думаю, верная тюрьма… Сколько меня терпеть за все убийства будут? Потом слышу: два бича живы остались, в больнице лежат. У одного нога сломана, у другого ключица. Пошел к ним, поговорил. Они сами-то воровством жили, нигде не работали, долгов, говорят, у нас много. Я им две тыщи дал, а они бумагу написали, что претензий не имеют. Через три месяца суд был. Пять лет мне дали «химии». Здесь и работал, но за руль больше не садился — боюсь машины. Не дай бог чего случится — руки на себя наложу! А деньги? Есть у меня на похороны и ладно. Куда больше? Да и сын похоронит, если сдохну.
Свернули с асфальта в грязный переулок. Буксуя в разбитой колее подъехали к опрятному домику, голубые ставни открыты, крепкая высокая ограда.
— Отец, а почему на вас эти смерти клином сошлись?
— Кто знает?! Может, дурак потому что… Машина-то едет быстрей, чем голова соображает. Надо бы наоборот, да не получается, тяму не хватает. От того, видать, и беды наши…
Он расплатился с Николаем, взял свой мешок и пошел к дому. Наглухо забранная досками калитка была закрыта изнутри. Мужик заматерился, принялся бухать сапогом в калитку. В окне мелькнуло женское лицо. Он опустил мешок на землю и принялся долбить в дверь еще сильнее:
— Расселась, стерва, нет чтобы старика на улице встретить, мешок взять. Открывай, зараза!
БОРИС КОМАРОВ
ВЕЧЕРНЕЕ ТАКСИ
Учителю и другу Евгению Григорьевичу Шерману-Ананьеву посвящаю.
Автор
(из записок таксиста)
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ УБИЙЦА
На заправке очередь. Ладно бы легковые стояли, а то ведь «Зилы» да «Уралы». Пока они баки зальют, посинеть можно. А вот автобус подваливает… тот вообще без очереди лезет. Автобусный парк рядом, их и заправляют первыми, вроде своя заправка. Так бы такси пропускали, да где там… Не дано людям понять, что у таксистов все по минутам рассчитано, он даже в аэропорту спит и то с глубоким смыслом: пассажира ждет.
Николай глянул на машины у колонок, вроде везде одинаково… Куда встать? Конечно, туда, где автобусы меньше лезут. К средней, здесь подъезд с одной стороны, да еще с поворотом, автобусу не заехать. Встали, теперь полчасика выкинь из жизни. Ну дела… Надо бы пока стекла протереть, хоть какая-то польза от безделья будет.
— Земляк, эй, земляк!
Николай обернулся. К такси подходили двое: пожилой
мужик и парень лет двадцати. У машины они остановились. Старший был одет в поношенную синюю стеганку, серые мятые брюки заправлены в заляпанные весенней грязью кирзовые сапоги. На голове потрепанная цыгейковая шапка с порыжевшим верхом. Через плечо мешок, в котором повизгивал поросенок. У парня такой же шевелящийся мешок. Чтобы не испачкать черную кожаную куртку он держал его в опущенной руке. Сапоги также были в грязи.
— Довез бы нас до «Маяка», милый, замучились со свиньями, мать их в душу!
Мужик снял с плеча мешок, выбрав место посуше, поставил его на землю, беззлобно подпнув при этом. Поросенок завизжал, забрыкался, пытаясь выбраться наружу.
— Сиди, гад, всю спину протыкал, вредюга! Жрать поди хочет, а того не знает, что до дому ехать да ехать еще…
— Я, отец, заправляться буду, ждать придется!
— Ничего, подождем, — мужик переглянулся с парнем, тот согласно кивнул. — Бросим живоглотов в багажник, пусть себе хрюкают, да посидим в машине. Весна вроде, а ветер-то ой как задувает… так и бьет по морде, гляди сшибет. Петрухе что, он молодой, а я уж находился, хватит! Почитай с утра бродим.
— Давайте их сюда, — Николай открыл багажник. — Где брали?
— В совхозе, язви их в душу! — мужик похлопал сапогами, сшибая грязь. — Петруха, елки-моталки, очищай ноги и так полная машина грязи. Сколько нас за день пройдет… шофер лопатой не выгребет. Племяшь мой, — пояснил он устраиваясь, кряхтя и вздыхая, на переднем сиденьи. — У него, понимаешь, друг есть, а у друга дядя в совхозе робит, через дядю того и взяли, во как! Просто так ничего не возмешь. Блат он выше всех, через кума, свата…
— Понятно… почем поросята? — Николай завел машину, очередь понемногу продвигалась.
— По десятке за килограмм, живым весом, но это только своим так, чужим-то дороже выходит… Вот считай сколько стоит, потом еще вырастить надо, да ладно бы вырастить, а ведь и подохнуть могут. В прошлом году тоже двоих брал, так один сразу сдох… не знаю, что с ним случилось, вроде хороший бегал, а потом копыта кверху и все, не буду больше жить, хрен вам не мясо. Второй-то поумней был, так ничего, вырастили. Всю зиму с мясом были, еще и сыну хватило. Он у меня шоферит, отходы от ресторанов возит, слона можно прокормить… Петруха, знаешь где слоны продаются? Что молчишь, замерз? — ничего, терпи, ты молодой — мяса много надо.
Мужик засмеялся.
— Давно, земляк, на машине ездишь?
— Лет двадцать будет.
— О, стаж есть! А эта тачка сколько набегала?
— Шестой круг… больше пятисот тысяч значит.
— Ясно, что ты меня учишь, — обиделся мужик. — Сам шоферил, 24 года отбухал. Бросил, не стал работать. Сейчас ведь не ты, так тебя трахнут… не водители, а душманы какие-то, прямо летают на машинах.
— А вы не летали?
— Куда там летать… я еле ползал, да и то бог наказал. Но это особливый разговор. — мужик замолчал ненадолго, потом опять заговорил: — Я на всех машинах езживал: и на рухляди, и на новых доводилось. На «Волге» правда не пришлось, врать не буду.
— А не хочется попробовать?
— Что ты, парень, бог с тобой! — мужик даже испуганно отодвинулся от Николая к двери. — Нельзя мне за руль, стреляй не сяду, нельзя! Ежель я сяду, то Хана: и тебе, и машине… Верно что-нибудь получится. Я Давно от руля дальше держусь.
— Случилось что-нибудь?
— Ох, земляк, все не расскажешь… Подъезжай, колонка освободилась. Верно ты сделал, что сюда встал, смотри как быстро двигаемся. Учись, Петруха!
Бак залит под завязку, теперь можно спокойно работать дальше.
— Все, отец, поехали!
— Ну и хорошо, скоро дома будем. Ты вот скажи, земляк, у вас в гараже воруют?
— Как не воровать? — воруют, конечно. Каких запчастей на складе нет, те и тащат с других машин, главное рот не разевай. У вас так же?
— Ну… у нас ворье наоборот, в склад лезет. Тут один деревенский парнишка залез на склад, — мужик повернулся к племяннику. — Помнишь, Петруха, того парня? Худой, падло, а все замки срезал подчистую, как ножницами. Поддал с дружками, ну и полез… А на складе одни стулья для клуба были. Он этих стульев-то понабрал… связал кучей за ноги и идет, как ежик. А калитка узкая, он упахтался весь, припотел, вылезти не может. Бросить жалко, сам понимаешь. Пока барахтался охрана проснулась. Если б не нажрался, то всю деревню к празднику стульями завалил. Деревенские-то утром приходили, пустите, говорят, хороший парняга. А этот хороший еще охраннику заехал по носу. Они все хорошие, пока спят зубами к стенке… Все, увезли в кэпэзовку. Теперь знать будет, на какой склад можно лазить, а на какой нельзя. Недавно еще «Муравья» угнали, мотороллер такой, с кузовком. Без номеров еще стоял, получить не успели. У «Муравья» же никаких противоугонов нету. Я вон с соседом на работу езжу на мотоцикле, так тот, если куда идет, хоть цепь с замком на руль накидывает, для вида.
— А где так грабят-то?
— Как где? — в аэропорту!
— Ну, вообще… а если у вас самолет угонят?
— Угонят, — согласился мужик. — Почему не угонят? — если можно. Я вчера говорил про это охраннику. Крупов, говорю, ты одевайся на работу похуже, смотри уснешь, а одежонку заныкают, баба потом домой не пустит…
— А он что? — Николай засмеялся. — Обиделся?
— Куда там, молчит, падло, только рожу красную в сторону воротит. А «Муравья»-то нашли, в Винзилях. Его же совсем захлопали, гады, и бросили. Три дня на нем зажигали… Я говорю, ну охрана! А им все равно. Смотри, земляк, сколько воды, сразу видно — по Тюмени едем!
Огромная лужа нехотя пропускала машины наполовину заливая колеса. Ярко зеленый «Москвич», хватив двигателем воды, заглох и стоял посредине дороги. Водитель, не решаясь ступить в лужу, сидел в салоне с тоской поглядывая на проезжающие мимо машины.
— Вот как в туфлишках из дому выезжать, — осудил мужик хозяина «Москвича». — В болотниках или кирзачах давно бы вышел посмотреть, что с движком случилось. Теперь сиди, загорай… Гляди, гляди как «Запорожец» ползет, вот разбойник косолапый! Этого не остановишь, чисто броневик, рыло в землю и прет себе.
Действительно, серенький горбатый «Запорожец», тарахтя и захлебываясь дымом, лихо шлепал по луже. Вот он поравнялся с «Москвичем», обогнул его и заторопился дальше.
— Поросят-то у нас не зальет? — забеспокоился пассажир. — Нет? Ну и ладно. Наведут поди порядок у нас, как думаешь? — обратился он к Николаю и сам ответил: — Конечно наведут, жаль нас уже не будет. Особливо меня. На Червишевском кладбище хорошо с благоустройством: сухо, березки растут. Хотя нет, — мужик обернулся к племяннику. — Проследи, Петруха, что б меня на Плехановское кладбище отвезли, к отцу-матери…
— Что ты, дядя Иван, — племянник досадливо поморщился. — Вас еще оглоблей не сшибешь. Сейчас приедем, бабка Галя похмелит и все хоккей будет.
— Она похмелит, как же, жди только… — Иван снял шапку, почесал задумчиво затылок, пригладил редкие седые волосы. — Хотя леший его знает, может еще осталось от вчерашнего.
Затем помолчал и пояснил глядя на Николая:
— Сосед, Васька Чирик, вчера дрова привез, пластались весь вечер, пилили, ну и сам понимаешь…
— Понятно. Интересная фамилия — Чирик.
— Не фамилия, — поправил Иван. — Зовут так. Раньше водка червонец стоила, что привезет кому на машине — давай чирик! Вот и прозвали. Только с Васькой за стол сели, другой сосед идет, а он на халяву выпить просто заводной… Любит на халяву-то. Утром встаю, башка аж звенит, хорошо не на работу — отгул у меня. Аэропорт не убежит, а поросят разберут.
— Чего в порту делаете?
— Работаю, автослесарем.
— Почему не на машине? — там у шоферов посменная работа: сутки дежуришь — трое дома, хоть десять свиней держи — времени хватит.
— Нельзя мне, земляк, на машине, сказал же. — мужик раздраженно отвернулся к окну.
— Со зрением что-нибудь? Или права забрали за это дело, да? — Николай звонко щелкнул по горлу. — Это бывает, у нас за это многие в слесаря идут. Я знаю…
— Дурной ты, парень, что ты знаешь? Видишь-то меня впервой, — обиделся Иван. — За это дело, за это дело…
— Ну-у, тогда не знаю… — Николай посигналил дородной тетке, вяло пересекающей дорогу на пешеходном переходе: забыла поди, что у нас не Бродвей, бегать надо, поэнергичней ногами шевелить.
Тетка погрозила такси пустой хозяйственной сумкой, но скорости не прибавила, а наоборот остановилась. Что-то бормоча, она показывала сумкой на дорожный знак с изображением пешехода.
— Вот, корова, — удивился мужик. — Стоит и не уходит! Ее бы матюкнуть слегка, что б потом сутки бегала, вроде поползла… Ох, поматерил я их когда на машине робил, было дело под Полтавой!
— За это и права забрали, да? — Николай тронул машину с места, поехали дальше быстро нагоняя уходящую колонну.
— Нет, земляк, целы мои права, что зря говорить. Как бы тебе втолковать-то… — мужик замялся, подыскивая слова. — Я ведь, парень, троих на машине задавил, насмерть, понял?
Николай присвистнул от удивления.
— Вот так да! Сразу?
— Нет, не сразу, поочередно, как по графику получилось…
— Так вы, значит, специалист в этом деле, профессиональный убийца!
— Вроде того, прямо спец… Мне следователь на третьем-то разе также сказал.
— Дядя Иван, — подал голос племянник. — Ты же не виноват был, все разы.
— Знамо дело, не виноват! — мужик чуть приободрился. — Но вишь как оно получается: все на мне клином сходится,
— Снятся, наверно, ночами?
Мужик достал помятую пачку «Беломора», порывшись в ней нашел несломанную папиросу.
— Закурю?
Прикурив долго кашлял.
— Во как дерет, всю душу выворачивает. Раньше-то «Беломор» только директора курили, лучше кислорода был, а дошло до нас, шушеры, так хуже махры стал, — помолчав продолжил. — Снились, как не снились, особенно по началу, а теперь нет, сколько можно… Первый-то пацаненок был, лет десяти… Я тогда на лесовозе работал, шустрый был. Прилетел на обед домой, времени в обрез, обратно еду, смотрю у остановки, у «Маяка», ребятня бегает, автобус стоит. Я мимо автобуса лечу, а пацан, стервец, выскочил из-за него… Машину пропустил, а прицеп не заметил, дышло-то тонкое, из трубы. Слышу, кричат на остановке, я по тормозам, да где там, разве такую дуру сразу остановишь, так и прет. Выпрыгнул из кабины, кинулся к пацаненку, на руки его и в больницу, рядом она там, ты таксист, знаешь ее. Даже дверку в кабину закрыть не успел, так нарастапашку и оставил. Легкий он был, бараний вес… Милиция приехала. Шофер-то автобуса вызвал ее и сам тут был, не уехал. Тертый видать в этих делах, дай бог ему здоровья. Он все гаишникам и рассказал. Что, говорю, теперь будет мне? А они, езжай, мол, потом вызовем.
— Вызывали?
— Как не вызывали, умер пацан-то. Я еще к его матери ездил. Делай, говорю, что хошь со мной… а она только ревом ревет и все. Права мне потом отдали, самопроизвольное убийство, говорят, вроде невиновен. Во как было…
— Да… а второй раз как получилось?
— Перевернулся, мать твою в душу, вместе с машиной. Но тоже не виноват был. Как получилось-то?! Свояченица, сеструха жены, говорит, поехали, да поехали за навозом! Ну, поехали в субботу в деревню, за Каменку надо было. У них там родня живет. Ладно, едем, покидали навозу. Они там выпили еще, свояченица-то чуть-чуть, а мужик крепко хватил: что не пить, если дают? Едем обратно, ребятишек еще взяли, они в кабине со мной, а свояченица значит и мужик ее пьяный в кузове, на навозе. Только отъехали, а из кустов на асфальт мотоцикл выскочил и прямо под рыло. Парень с девкой, что они там делали в кустах, не знаю… Не куда мне деваться, раздавлю, думаю, их вместе с мотоциклом. Я в сторону крутанул и пошло меня ворочать. Навоз на дорогу вывалило, а машина, сука, на колеса опять встала и стоит. Смотрю: свояченицу трезвую насмерть придавило, она за борт держалась, а мужик, пьяный в дымину, живой. Отлетел метров на десять и все, ни одной царапины.
— А если бы не крутанул в сторону, свояченица жива осталась?
— Конешно, но тогда раздавлю парня с девкой… посадили бы меня сразу, не обеспечил безопасность движения. А дальше как было, слушай! За вечер-то навоз на дороге замерз, а ночью ехал капитан, следователь с милиции, пьяный, на мотоцикле. Да еще без свету видать гнал, ну и в кучу врезался, сразу насмерть. Вызвали меня в милицию, а майор, такая будка, кричит мне: — Ты что натворил: убил свояченицу свою и нашего сотрудника! Я, говорю ему, за свояченицу головой отвечаю, а за твоего сотрудника, хоть к стенке ставь, отвечать не буду. Он там, в деревне, мне уже мужики сказали, водку жрал, а потом погнал ночью в город. Что, говорю, куча навозу — булавка или коробок спичек? Он налил шары, а я отвечай?!
Дали мне четыре года условно, а мотоциклисту три года строгого режима. Четыре года я в рот пива не брал, иначе посадили бы… Да, еще было от детей свояченицы заявление, чтоб меня не судить. В милиции-то мне сразу сказали, твое дело похоронить. Но это и козе понятно, все равно бы похоронил, родня ведь. Ты, земляк, остановись вот тут, у моста-то, Петруха выйдет. Ну давай, Петруха, будь здоров, не кашляй!
Николай принял чуть вправо и остановил машину перед путепроводом. Парень забрал в багажнике свой мешок и пошел в сторону крепкого деревянного дома, стоявшего рядом с дорогой.
Колонна машин медленно взбиралась на мост, то и дело надолго останавливаясь. Здесь всегда так, один остановится и все… сразу пробка.
— И после этого ушли с машины?
— Нет, не ушел. Я же говорю троих похоронил, а милиционера не считаю, он сам в кучу заехал… я его туда не пихал. Последний раз я бича сшиб. Насмерть-то одного, а так их трое на дороге шарашилось.
В командировке я был, в Омске, неделю. В Тюмень приехал мочью. И вот, почитай рядом с домом, поторопился, начал «КамАЗ» обгонять, что-то он как дохлый полз, или мне показалось… А его, перед этим, обогнала другая машина — значит впереди, слева, никого нет. Темища была — хоть глаз коли, ни одной лампочки на улице не горит. Я на обгон пошел, а бичи впереди на улицу возьми да вылези. Я тормозить… Двух в сторону отбросило, а по третьему проехал.
— Быстро ехали?
— Да где там, быстро… Как я это увидел, как посмотрел на это, все, думаю, хана мне теперь. Трое суток меня в КПЗ держали, говорят, чтобы руки на себя не наложил, такой вид был… Дернул же меня черт тогда домой ехать, гараж-то рядом был, мог бы и туда поставить машину, нет, решил домой заехать, заночевать, а утром в гараж. Ну, теперь, думаю, верная тюрьма… Сколько меня терпеть за все убийства будут? Потом слышу: два бича живы остались, в больнице лежат. У одного нога сломана, у другого ключица. Пошел к ним, поговорил. Они сами-то воровством жили, нигде не работали, долгов, говорят, у нас много. Я им две тыщи дал, а они бумагу написали, что претензий не имеют. Через три месяца суд был. Пять лет мне дали «химии». Здесь и работал, но за руль больше не садился — боюсь машины. Не дай бог чего случится — руки на себя наложу! А деньги? Есть у меня на похороны и ладно. Куда больше? Да и сын похоронит, если сдохну.
Свернули с асфальта в грязный переулок. Буксуя в разбитой колее подъехали к опрятному домику, голубые ставни открыты, крепкая высокая ограда.
— Отец, а почему на вас эти смерти клином сошлись?
— Кто знает?! Может, дурак потому что… Машина-то едет быстрей, чем голова соображает. Надо бы наоборот, да не получается, тяму не хватает. От того, видать, и беды наши…
Он расплатился с Николаем, взял свой мешок и пошел к дому. Наглухо забранная досками калитка была закрыта изнутри. Мужик заматерился, принялся бухать сапогом в калитку. В окне мелькнуло женское лицо. Он опустил мешок на землю и принялся долбить в дверь еще сильнее:
— Расселась, стерва, нет чтобы старика на улице встретить, мешок взять. Открывай, зараза!