БОРИС КОМАРОВ
ВЕЧЕРНЕЕ ТАКСИ
Учителю и другу Евгению Григорьевичу Шерману-Ананьеву посвящаю.
Автор
(из записок таксиста)


ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ

И по кой черт я родился, грешный… Что может быть хуже работы в такую погоду? Ранняя весна, снег почти кругом, а дождь — как летом. И ладно бы шел, а то моросит, не переставая. Включишь щетки, раза два пройдут — вроде стекло чистое, выключишь — опять ничего не видно. Нудное это дело — работать по весне. А может просто устал? Бывает же такое: до того все надоест, смотреть на машину не хочется, а куда бежать — не знаешь. Всю ночь едешь, всматриваешься в черные лужи до слез в глазах, выйдешь по утру из машины, аж покачивает и домой, спать. А днем какой сон, часа через три вскочишь, голова трещит, сам как чумной, спать бы еще надо, а не можешь.
Хорошо бы так было: устал за рулем сидеть, ну невмоготу больше — иди в любой цех ремонтной мастерской, занимайся другим делом. Отдохнул душою — садись за руль, считан километры. Но нет, в жизни иначе, какой начальник без скандала от себя работягу отпустит? Или совсем уходи, или вкалывай, пока ноги носят…
Машина ползет еле-еле. Где ж сейчас план сделаешь? По лужам не разгонишься, сразу в яму угодишь, под водой-то ничего не видно. Едешь вроде бы осторожно, а колесо, тебя не спросясь, — хлоп в выбоину на асфальте, и уже какой-то пешеход долго, чертыхаясь, смотрит тебе вслед, тщетно стараясь запомнить номер, стряхивает с брюк брызги грязной весенней воды. Сейчас бы за город рвануть — милое дело, да где ж такого пассажира взять? На вокзал что-ли съездить…
Привокзальная площадь заполнена автобусами. Здесь у них отстой, попросту водительский перекур. Откурил свое — к автобусной остановке и опять в город.
Стоянка такси пустая, в окошко будочки контролера, как из скворечника, выглядывает женщина средних лет. Она наблюдает за стоянкой и что-то вяжет, чуть прикрывшись от прохожих газетой — на работе все-таки. Дождик вроде перестал и потому окошко распахнуто настежь. Николай остановился рядом, подошел к контролерше.
— Клава, привет! Спишь что-ли? Где пассажиры?
— Чего это я сплю? — обиделась слегка та. — Работа такая, садись рядом, узнаешь. Тут до тебя такая толпа была, что ой-е-ей, не знала как отбиться, куда спрятаться. Подавай им такси и все… Ты в какую сторону едешь?
— Да хоть куда, лишь бы не в город, там грязь, не проехать.
— A-а, ну ладно, мне-то поблизости, на обед пора… Подожду, может, кто еще подъедет. Стой рядом отдыхай!
— Да я что отдыхать буду? Несильно устал, полдня без толку проболтался по городу. Давай хоть дохлого какого-нибудь, схвачу да поеду!
— Вот привязался! — Клава вздохнула и отложила вязанье в сторону, прикрыла газетой поплотнее. — Тут мужики днями стоят, лясы точат и то ничего, а у тебя загорелось. Подойди, если хочешь к двум солдатикам, они у автобусной остановки стоят. Полчаса тут терлись, а к машинам не подходили. Да вот они, снова идут, смотри! Иди к ним, а то опять встали, дерганые какие-то. Видишь?
Метрах в пяти от такси переминались с ноги на ногу два солдата: ефрейтор и рядовой. Ефрейтор был в короткой, выше сапог, шинели, голенища сапог щегольски собраны гармошкой, на голове отглаженная прямоугольная шапка («дед» поди). Шинель рядового солдатика была длинной и мятой, шапка засалена, неопределенного цвета, сбита на левое ухо — стройбат, наверное…
— Подойди сам, — предложила Клава. — Что они не шьют — не порют?
— Эй, мужики! — Николай подошел к машине. — Куда собрались, что молчим?
— Да мы не молчим, — ответил ефрейтор неуверенно. — Только подошли… Поехали за город, здесь недалеко. Хорошо заплатим.
— Куда недалеко-то?
— До части и обратно. Полста рублей хватит?
Николай присвистнул.
— Смотря что делать…
— Пару ящиков привезем! Да и какая тебе разница, мы же платим.
— Есть, ребята, разница, может вы украли что, а меня потом по городу ловить будут. Бывает такое?
Рядовой дернул ефрейтора за рукав шипели.
— Пойдем отсюда!
Ефрейтор повернулся к нему, перебросившись парой слов, они торопливо пошли от стоянки.
— Что не захотел? — участливо спросила Николая добродушная контролерша. — Вези, какая тебе разница, деньга идет и ладно. Чем их напугал?
Ладно, подойду, подумал Николай, а то простою и совсем без чаевых останусь. Он подошел к солдатам, стоявшим неподалеку, на автобусной остановке.
— Что, мужики, передумали?
— Да нет, — заговорил торопливо ефрейтор. — Не передумали, только ты базар какой-то ведешь, нехороший, как мент. Свяжешься с тобой…
— Какой я мент? Такой же как и вы, — успокоил Николай встревоженных солдат. — Садись, поехали, полтинник тоже деньги.
Солдаты, вроде успокоившись, пошептались между собой и направились к машине.
— Вот другое дело, а то испугались. Я так шучу, шуток не понимаете что-ли! Что в ящиках-то?
— Сигареты, — ответил, помедлив, ефрейтор, устраиваясь на переднем сиденье, рядовой сел сзади.
— A-а, вон что, — протянул Николай, трогая машину с места. — Дефицит, значит, да, это опасно сейчас, в таких количествах. Шутка-то верной оказалась, а? В тон попала, значит. То-то я смотрю вам невесело стало…
— Да, в тон попала, — подтвердил ефрейтор. Сейчас он заметно оживился. — А то прямо в жар бросило. Надо же, думаю, только дело начали и сразу нарвались на мента!
— Удачно я пошутил, удачно… Сразу в часть ехать?
— Нет, надо сначала на рынок заскочить, взять женщину, потом в часть, грузим сигареты и отвезешь ее обратно, в город.
— Ну, ладно, — Николай заезды не любил, время теряешь, какому таксисту это нравится? Но если недолго, то можно и подождать, раз так случилось.
— В стройбате что-ли служите?
— Ну, где же еще…
— Тогда понятно. Что, в стройбате сигареты некуда девать?
— Некуда…, а вам надо что-ли? Можем дать.
— Сколько?
— Да хоть ящик! Хоть шесть. Хочешь, мяса продадим? — Свинина, говядина, чего надо?
Николай рассмеялся.
— Деловые вы люди, оказывается… Когда слышишь про ящик, хочется просить два! Но это так… к слову, зачем мне сигареты? Я не курю, а продавать — дело не для меня. Сигареты через магазин идут?
— Ну из части…
— С продавцом в доле, значит?
— Так выходит.
Вот и рынок. У автобусной остановки, что напротив, толпа людей. Автобусов что ль не хватает? — По весне всегда так.
Николаи проехал чуть подальше и остановился рядом с кучкой парней, очевидно, пытающихся безуспешно поймать такси. Один из них подбежал к машине.
— Батя, брось до «Востока»!
— Нет, нет, ребята, дальше еду, только солдатик на рынок забежит. А ты, — обратился Николай к ефрейтору. — Давай быстрей, ищи свою тетку. Здесь нельзя стоять, пассажиры заклюют — всем ехать надо.
Солдат торопливо идет в сторону рынка. Оставшийся озирается по сторонам, молчит. Да, непростая служба у вас, ребята. А что за женщину они откопали? — Ящиками берет.
— Мясо-то почем?
Рядовой оказался более разговорчив, чем его командир.
— Недорого, дешевле, чем на рынке. У нас же хозвзвод, все свое, даже свиней держим. А то брал бы сигареты, нам даже лучше, сдать да и все, чем с бабами возиться. Считай сам: в ящике семьсот штук, мы тебе по рублю даем, а ты загонишь по трояку пачка! Нештяк? «Астру» любой купит.
— Ну вы прямо орлы! Если сейчас так соображаете, то что дальше будет, после службы? А? Что у вас, свиней-то не считают, если продавать можно?
— Считают, пока по двору бегают, а как забьем, кто усмотрит… Федька, ну, который ушел, у поросенка середку вырубит и в сторону — это паше. Живых-те не вешают, кто знает, сколько мяса будет, не в длину же их мерять? Гражданским сдаем, те рады, где мяса купишь?
— Ясно, а говядина откуда?
— У Федьки повар земляк, с под Воронежа тоже, через него. На дембель скоро им, деньги нужны.
— А тебе не нужны?
— Да мне и так хватает, батька иногда высылает, на курево. Еще полтора года осталось пахать…
— Зажимают «деды», нет?
— Не возникаешь, так нормально. Вы только ему не говорите, что я сказал, ладно?
На дороге от рынка показался ефрейтор, с ним цыганка в длинной, не по размеру, обтрепанной шубе, цветастой юбке. Кутаясь в шубе, она что-то возбужденно говорила ему, тот возражал. Да, подумал Николай, только цыган мне не хватало, если с ним свяжешься, то всю смену потеряешь, и еще мозги высушат. У них одно на уме: туда заедем, сюда заедем, время идет, а толку нету.
Бывает, правда, и хорошо получается, но это редкость. Нет, сейчас я ему все скажу, пусть другое такси ищут.
— Слушай, старшой, ты чего с цыганками связался? Тогда я не играю! Я думал ты с простой русской бабой договорился… Эта же умней тебя… Потом я ни вас, мужики, не найду, ни цыганок. Кто платить будет?
Цыганка, не слушая Николая, говорила ефрейтору:
— Сейчас, братишка, едем к нам, в поселок, там договоримся.
— Какой поселок? — не понял солдат. — Сейчас едем в часть, заберем сигареты, ты платишь бабки, как договорились, таксист тебя увозит в город. Так?
— Нет, ты не понял, — возразила цыганка. — Нет у меня сейчас денег. Я думала ты с товаром придешь, отвезем в поселок и там рассчитаемся. Давай так сделаем! Езжайте за сигаретами, а потом к нам. Ну что думаешь, солдатик?
Видя, что ефрейтор колеблется и смотрит на таксиста, цыганка повернулась к Николаю.
— Шофер, ну, что тебе стоит, съездите за сигаретами, я тебе тоже заплачу.
— Хитро получается, — не согласился ефрейтор. — Не верю, что у тебя денег с собой нет! Какой мне резон туда-сюда ездить? А вдруг ты потом деньги не отдашь?
Цыганка, опешившая на мгновение, разразилась длинной тирадой:
— Ой, ты что, братишка, думаешь! Смотри, у меня полные карманы сигарет! — Она тряхнула шубой. — Ты пощупай! Мы же их продаем! Смотри, видишь у меня не шуба, а целый склад под подкладкой, сюда пол-ящика входит, во… пощупай, сам, понял? То-то… Вот также покупаем и никого ни разу не обманули! Я каждый день на базаре, меня все знают. Если я тебя обману, ты меня можешь здесь зарезать, кто тебя остановит? Верь мне парень, счастье тебе будет! Смотри, мне таксист уже верит, а он постарше тебя. Подумай, парень…
— Ну, ладно, — сдались, наконец, и солдаты. — Сейчас мы приедем, ждите.
— Конечно, братишка, мы на том же месте, где семечки продают. Деньги те же, я рассчитаюсь, ты не думай. Давай друг!
— Ну, что? — Николай обратился к ефрейтору. — Едем? Ну ладно, — машина тронулась. — Это же сколько с вас получается? Дорога-то в два раза увеличилась.
— Братан, все по счету будет, все как надо.
— Ну, сколько будет-то?
— Она бабки отдает и с тобой рассчитываемся. У меня только семьдесят рэ с собой. Нормально будет.
— Ну вы, ребята, даете… я с вами последние полдня прокатаюсь и не знаю за что, так?
— Ну сотни хватит тебе? Это же весь план будет.
— Ладно, едем. Вы сильно-то не дуйтесь, мне тоже шкурные вопросы решать приходится, иначе без штанов останусь.
— Да мы не дуемся, просто с ней друг друга не поняли, когда утром договаривались.
— Понятно, но вы их не бойтесь, не обманут, им деньги тоже надо делать. Но цыганка не дура, сразу видно, не хочет с вами ехать — попадайтесь, мол, сами.
— Это я понял, только в части все заметано, должно нештяк получиться.
— Но, — Николай, смирившийся с создавшейся ситуацией, с одним все равно был не согласен. — В табор я заезжать потом не буду, к нему подъеду и остановлюсь. Боюсь я туда ехать. Там цыганят! — Как муравьев! Они, если машину облепят, так она прямо на глазах расползается. Один зеркало откручивает, другой в багажник лезет, третий колпаки с колес снимает. Ужас…, я там был раз, больше не хочу! Вы там сами разбирайтесь.
Настоявшись в городских пробках, выбрались на окраину. Солдаты молчали. Николай изредка бросал взгляд в их сторону. Ты смотри, какие конспираторы, лишнего не скажут. Договорились поди с продавщицей, что толкнут сигареты в городе подороже, а та и рада, глядишь и ей немало перепадет, но видать не впервой уже, чувствуется опыт. Интересно, как они ящики из части вытаскивать будут?
Дорога выскочила из города, пошел лес. Мелкие зеленые сосенки выглядывали из воронок подтаявшего снега, чередовались с чахлыми голыми березками. Снегу около них было побольше. Кое-где чернели проталинами лесные полянки. Надо же, кого не спроси, все, до последней старушонки, твердят, что мы самые богатые лесом, а того не видят, что в лесу у нас, кроме стволов-огрызков да мусорного хлама, ничего нет.
Правда, если с дороги свернешь, да проедешь с полкилометра, вроде погуще будет и, конечно, пустых бутылок поубавится, не каждый ханыга в чащу полезет. Вот за границей лес стоит! — закачаешься: дуб, бук и многое такое еще, что и в глаза-то не видел. Прямо у дороги стоят, почти в городе, и никто их не трогает. У нас говорят лесу совсем нет, а это что, не лес? — спрашивал Николай (он был раз там туристом). Нет, говорят, это не лес, это просто так стоит, чтобы дышалось лучше. Вот те на…, им дышать надо, а нам лишь ломать да рубить.
Николай повернулся к солдатам.
— Что, мужики, долго еще ехать?
— Нет, рядом. Давай сейчас налево, а потом, — солдаты переглянулись. — Метров через двести остановись, вон у той развилки. Ты постоишь, а мы вдвоем смотаемся.
Лесная грунтовая дорога, давно сменившая асфальт, была основательно разбита огромными колесами армейских машин, но «Волга» шла хорошо, земля оттаяла только сверху, и колея была неглубокой. Вот и развилка, остановились.
— Бать, мы мухой слетаем через лесочек, ты постой здесь!
— А где я вас потом искать буду? — Николай недоверчиво посмотрел на ефрейтора. — Всякое бывает, ты старший, давай военный билет, так мне спокойней будет, и вперед, а без этого нет, ребята вы шустрые.
— Ты что не веришь? Ну ладно, — ефрейтор нехотя полез за отворот шинели за билетом. — Зря ты, батя, нам самим невыгодно тебя дурить. Минут через десять-пятнадцать будем.
Солдаты скрылись в лесу. Туда вела малозаметная тропинка. Очевидно, она служила надежной дорогой хозвзводу в постоянные самоволки. В лесу было тихо. Но вот послышался шум приближающейся машины. На дороге, со стороны города, показался грузовик защитного цвета. Николай поднял капот машины — вроде что-то с двигателем случилось, не может же такси в лесу просто так стоять, дураку понятно.
Грузовик, обдав «Волгу» грязью, натужно урча, проскочил обочиной мимо. В кабине его, кроме водителя, сидел офицер. Когда они скрылись за поворотом, на тропинке показались солдаты. Очевидно, они тоже заметили грузовик, переждали его и сейчас торопливо бежали из лесу. Ящики были тяжелые, один из них лопнул и уже у самой машины оттуда посыпались пачки сигарет.
— Давай, мужики, быстрее, а то еще кто не дай бог поедет, засекут вас.
— Да понятно, — солдаты задыхались от бега. — Батя, помоги подобрать, на зарядку-то не ходим, вот и тяжело бегать. Сам понимаешь! Ух ты, вон «Урал» показался, видно с города прет, точно поди наш взводный, засекет, тогда мне конец!
Ефрейтор подбирал рассыпанные пачки, они опять падали в грязь, выскальзывая из дрожащих рук.
— Ты, батя, пойми, мне дисбат горит за старое! Витьке-то, салаге, губа, а мне точно врежут на полную. Все, прыгаем в машину! Давай, батя, не подведи!
«Волга» взревела и, вырвавшись из грязи, полетела по дороге в глубь леса. Николай еле успевал крутить баранку, уворачиваясь от набегающих сосен. Он недовольно поглядывал на солдат. Да, мужики, дорого мне ваша сотня обходится! Детектив да и только. Ну вот, оторвались, теперь найти бы полянку посуше и в сторону, пусть «Урал» проскочит. Вылетели на пригорок, здесь сухо, можно уйти в бок. Все, встали, дальше некуда. «Урал» медленно прошел рядом, шум его двигателя стал затихать, и, наконец, пропал совсем. Слава бегу, видать совсем тачку не видели, а то бы хрен оторвались. Это в кино от погони уходят. От вездехода по грязи не уйдешь!
— Давай, батя, покурим и в город, бабы ждут. Точно там взводный ехал, — ефрейтор был напуган не на шутку, но понемногу отходил. — Он за мной давно секет, шнурок! Ладно, дембель будет — я ему сделаю козу! Витька, тебе, салага, что, а мне залетать нельзя, сам знаешь…
Развернулись, выбрались на дорогу. Еще немного грязи и асфальт, а там до города рукой подать. На асфальте время быстро наверстаем. Но что это? — вот тебе и асфальт, у поста ГАИ стоял зеленый бортовой «Зил». Рядом офицер, держа в руке полосатый жезл, он, щурясь от весеннего солнца всматривался в приближающуюся «Волгу».
— Ложись, мужики, патруль! — Николай повернулся к солдатам. — Если вас не заметят, то проскочим. Что это сегодня все ополчились?
Солдаты испуганно попадали на сиденья, но, когда такси поравнялось с патрулем, офицер равнодушно отвернулся от дороги и принялся что-то объяснять водителю грузовика, который шел с ведром к огромной луже у обочины, собираясь, очевидно, мыть машину.
— Вставай, орлы, проскочили, у них своих дел по горло. Тяжело деньги достаются? — то-то…
Пролетели городом, рынок. Ефрейтор ушел и вскоре вернулся с двумя цыганками. Они сели на заднее сиденье, потеснив солдата. Один из ящиков (в багажник он не поместился) пришлось взять на колени. Ящик был большой и маленькие цыганки почти скрылись за ним, были видны лишь их головы. В отличие от настороженных солдат они были веселы, смеялись, переговаривались между собой по-цыгански.
— Как дела, девки? — Николаю порядком надоели угрюмые солдаты. — Давайте по-русски говорить, а то скучно ехать.
— Давай, — согласилась цыганка помоложе. — Хороши наши дела, да никто не завидует.
— Не может быть, спрос на сигареты есть?
— Есть, конечно. Да надоело уже… Это же надо! — Все сигаретами пропахло, голова уже стала совсем, как чугунок, вся болит, прямо как пьяный становишься!
Николай засмеялся.
— Как наркоман что-ли?
— Наверное, ведь каждый день по сто-двести штук сдаем. И так пахнет сигаретами, что невозможно… Если бы сама не курила, точно бы с ума сошла!
— Вам еще за вредность надо приплачивать… А может скоро другой дефицит объявится, с полезным запахом, может, лекарство какое, так лучше будет, а?
— Конечно, лучше. Все равно же торговать будем всегда, деньги-то нужны. Как без денег? Дети большие, тому надо, этому надо, все дорого стало.
— А муж чем занимается?
— Дома сидит.
— Так сиднем и сидит.
— Ну, а как еще, такой мужик попался!
— Вот зараза какая, и так всю жизнь?
— Нет, — цыганка смеялась за ящиком, совсем видно не обижалась на своего мужа. Врала поди напрополую. — Раньше еще и не так делал, обманывал. Уйдет с утра, как бы на работу, а вечером придет домой, устал, говорит, шибко. А теперь не обманывает, честный стал, никуда не идет и все. Я, говорит, на пенсии, хватит работать.
— Молодец, сам, значит, себе пенсию сделал. А дети работают?
— Конечно, в кооперативах сварщики они, не как мы. Раньше кооперативов не было, так они крыши крыли. Милиционер как-то спрашивает, где муж работает, а я, — цыганка опять не удержалась от смеха. — Говорю в СМУ-15. Ребята у нас дома до этого сидели и говорили про СМУ-15, я и запомнила. Наши честно работают, правду говорю, все время не будешь обманывать?
— Мужики-то пьют?
— Редко, и то дома… Ну, раз в месяц соберутся, а так просто — нет.
— Надо же! А наши мужики наоборот. Домой только поддавши приходят разбираться, а дома нет, не пьют. Что смеетесь, не верите?
— Верим, дядя, верим, ты правильно говоришь. А вот скажи, кукуруз зимой растет?
— Ты что, девка, — удивился Николай. — Какая зимой кукуруза! А зачем она тебе?
— Есть будем! На рынке говорили нынче, что муки не будет. Скоро все станем кукуруз есть, понял? Вот и спрашиваю. Хорошая у тебя машина, все есть, и чехолы даже есть.
— Не чехолы, а чехлы! Ты, наверное, и ругаешься неправильно? Что смеетесь, так или не так?
— Нет, дядя, ругаюсь правильно. Я на мужика говорю дурак, а не дура. Бывает и мужики говорят бабе, что она — он, честное слово, чтоб мне провалиться, отвечаю за свои слова! Сегодня один грузин так прямо и сказал. Я вот ей говорю, — цыганка показала на свою улыбающуюся товарку. — Ты, сучка! Правильно я сказала? Вот, а грузин ей сказал — оно, сучка!
— Ну, девки, уморили, вы только мне солдат смехом не напугайте! Что, мужики, притихли?
Ефрейтор хмуро посмотрел на Николая.
— Чего базарить-то? Сначала сделать надо… — отвернулся к окну. — Если так будем плестись, то и до темноты не доберемся.
— Доберемся, здесь на мосту всегда пробки. Где милиция стоит, там всегда затор. Видишь мента, вот потому и стоим, при нем правила не нарушишь!
Колонна машин, ползущая в заречную часть города, вблизи моста совсем замедлила движение. Споткнувшись об пост ГАИ, она будто неохотно влезла на мост, затем, скрывшись от бдительного милицейского взгляда, постепенно набирая скорость, растворялась в тумане весеннего дня.
— Дядя, — прервала молчание говорливая цыганка, обращаясь к таксисту. — У тебя навару много бывает?
— Ну, кто ж тебе расскажет про навар, — Николай замялся. — Вы же про себя не скажете?
— Почему не скажем? — удивилась цыганка. — Скажем, вот если мы вшестером возьмем девятьсот рублей, значит, каждой по сто пятьдесят будет. А вчера только по тринадцать рублей заработали, совсем мало…, сигареты не в счет.
— А почему по тринадцать?
— Не было дураков! Один только был, честное слово! Мне он дал восемнадцать рублей трояками, ей шесть рублей. Потом ему говорю, давай мне в долг. Он говорит, на тебе двадцать пять и отстань. Я тому дураку даже не гадала, просто такой попался. Денег у него море было. А одного мужика обманули, так он с ножом за нами бегал. Мы у него нож отобрали и выбросили, может, он убил кого этим ножом. Мы его простили.
— А где интересней, на работе или дома?
— Дома неинтересно, стираешь, варишь весь день. Мужику подчиняться надо… Дядя, продай машину!
— Ты что, девка, куда я без машины? Да она и не моя еще, вы лучше мне погадайте.
Цыганки переглянулись.
— Нельзя, дядя, мы только приезжим гадаем, с Севера.
— А кому легче гадать, какому человеку?
Цыганка засмеялась.
— Вот ей все равно кому гадать, а мне нет. Я больших мужиков люблю, а еще бородатые нравятся. Маленьких не люблю, они завистливые и жадные. Большие лучше…
— Старые гадалки меньше зарабатывают?
Цыганка чуть помолчала и заговорила смеясь, очевидно, что-то вспомнив.
— Бывает. Но скажу так: если баба деловая, то это с малых лет и до старости. Ей больше верят и старой, она больше знает. Лишь бы она с ума не сошла. Моя бабушка три инфаркта пережила, думали умрет, все, баста! Ан нет, хрена, смотрю, гадает еще так, что только шуба заворачивается.
— А в какую погоду вам легче работать, в хорошую или плохую?
— В плохую хуже, хотя нет, в дождик тоже хорошо, тогда милиция на улицу не идет. Ой, дядя, заболтались мы с тобой, давай, сворачивай направо, вот туда, правильно. Мы от милиции убегаем. Боимся, а может просто быстрее их бегаем, свое ведь спасаем, а они чужое… Раньше-то еще шустрее были, ребятишек схватим и прямо между машинами бежим — пусть давят, лишь бы не попасться. Теперь полегче стало, свободнее… Да сейчас все делают что хотят, не только цыгане. Торгуют чем попало, похлеще нас. Да и сколько можно цыган гонять? Нас в стране-то всего три миллиона, разве в нас дело, что ничего кругом нет? Конечно, не в нас. Вчера в таборе омоновцы были, посмотрели на нашу грязь и уехали… А что смотреть-то? Избушки-то — плюнь, развалятся, стоят в болоте. Всю жизнь на Нахаловках живем, кто нас в город строиться пустит?
— Да, девки, тут с вами спорить трудно, самую правду режете. А как на пенсию-то пойдете? Поди и книжек трудовых нет?
— Нормально пойдем, не горюй за нас. Какая пенсия, если сердце бьется? А перестанет? — так галоши оденем и пойдем: хоть на пенсию, хоть еще куда… Вот, дядя, давай теперь налево, в проулок, здесь проедешь, не бойся, наши же ездят!
— Ваши домой ездят, а я куда? Мне труднее.
Боже мой, как они выползают в город отсюда? Чтоб через эту грязь пролезти, надо из дому пораньше выходить, затемно. Машины-то здесь ходят посезонно: зимой да летом.
Такси занесло и развернуло почти поперек проулка. Хорошо, что к столбу не прижало, тогда хана, зови народ, оттаскивай руками свою телегу. Так, так, вроде едем.
— Смотри-ка, девки, здесь еще люди ходят!
— Ходят, дядя, ходят, как иначе… Барона нашего видели, нет? Вон идет.
По другой стороне улицы, узеньким разбитым тротуарчиком шли два цыгана. Впереди пожилой, бородатый, лицо темное. Высокие хромовые сапоги его, не смотря на грязь кругом, блестели. Видать, далеко не ходит, есть кому без него по лужам прыгать. Черный добротный полушубок был растегнут. Вот он остановился, опершись на узловатую палку, свободной рукой сдвинул на затылок серую каракулевую шапку, проводил тяжелым взглядом машину.
— К моему поди пошел… Все, стой, дядя, тут, приехали.
Николай, выбрав напротив покосившейся избушки место
посуше, остановил машину. Стены и крыша избенки были обшиты рубероидом. Двора не было, домик у дороги да и все. Зачем цыгану огород? Рынок кормит, да голова.
Цыганки, пошептавшись меж собой, вышли из такси и скрылись в избушке. Солдаты, молчавшие всю дорогу от рынка до табора, терпеливо ждали их. Повстречавшиеся на улице цыгане подходили к машине. Второй цыган был много моложе. Он что-то возбужденно говорил пожилому, тот лишь кивал головой, потом поднял руку, все, хватит. Остановились. Барон обошел такси кругом, заглянул в открытое окно.
— Твоя, брат, машина?
— Государственная, а что?
— Хорошая машина, продаешь? Не обидим…
— Да нет, отец, что вы! Я-то на чем ездить буду? В следующий раз как-нибудь…
— Ну-ну, — согласился цыган. — Понятно.
Поглядев еще раз на машину, барон крикнул что-то по-своему ребятне, сбегавшейся со всех сторон к такси. Те замерли теперь метрах в десяти и ближе подходить не решались. Сам скрылся в избушке, плотно прикрыв болтающуюся на одной петле дверь в крошечный коридорчик. Второй цыган торопливо пошел дальше, не обращая внимания на лужи. Он перешел улицу и исчез среди домов.
Наконец, появилась разговорчивая цыганка. Подойдя к машине, она обратилась к ефрейтору:
— Пойдем, друг, в дом, поговорим.
Солдаты встрепенулись.
— Зачем в дом? — голос старшего был настороженным. — Бабки давайте, берите сигареты да и все. В дом не пойду!
— Не бойся, друг, — зачастила цыганка, — хозяин в дом просит, там и деньги отдаст, что ты какой..?
— Что делать-то? — ефрейтор глядел на Николая.
— Да сходи, поди не съедят тебя. Цену наверное сбросить хотят, смотри сам по ходу, что делать.
Ефрейтор, нехотя поднимается с сиденья, открыл дверь такси.
— Ладно, Витька, — обратился он к рядовому. — Смотри, если что… — и пошел в дом. Цыганка семенила за ним.
Пробыл он там недолго. Вот хлопнула внутри домика дверь, распахнулась наружная. Взъерошенный солдат выскочил на крыльцо. Рукой, в которой были зажаты две пачки денег, он махал своему другу, давай, мол, товар.
Витька поспешно стал вылезать из машины, таща за собой ящик, из распоротого бока которого опять посыпались пачки сигарет. Торопливо пихая их обратно, он, наконец, выволок его из салона и, согнувшись от тяжести, побежал в дом. Ефрейтор бросился к багажнику машины, вытащил оттуда второй ящик и тоже кинулся к дому. Через минуту они оба выскочили наружу.
— Поехали, братан, опаздываем, — ефрейтор тяжело дышал. — Во, мужики, цыганище там живет, здоровенный. Морда — две моих! Посмотрел на меня, цену, говорит, сбавишь? Нет, говорю! Больше он ничего не сказал, а как деньги начал считать, так я, верите, нет, смотреть за его руками не успевал, прямо автомат… Живут они нештяк… Ковры кругом, диван большущий. Видик стоит…
Наконец, отдышавшись, он повернулся назад.
— Витька, пусть у тебя одна пачка будет пока, в части разберемся, что к чему… — Братан, успеем минут за сорок? — время в обрез, сам знаешь.
— Да поди успеем, — Николай взглянул на часы. — Мне самому скорей надо. Не знал я, что с вами столько проваландаюсь, а то бы разве согласился ехать…
— Ничего, братан, не обидим! — к ефрейтору теперь пришла обычная уверенность. Он успокоился, дело было провернуто классно. Бабки на кармане, скоро в казарме, взводный, конечно, не хватится, куда ему, олуху, до его, дембеля. Ладно, главное — меньше базарить. Он взглянул на Витьку, понял, салага, как жить надо, отвернувшись к окну, стал рассматривать дорогу.
Николаю тоже было не до разговоров. Быстрее бы их довезти, да и все, хватит машину трепать из-за двух сопляков, дельцы, мать твою так… Вас бы в пехоту, тогда б узнали службу. Хотя, что я волнуюсь, да хрен с ними, какая таксисту разница кого возить. Крути, Никола, баранку, за все уплачено будет. А как еще водила деньги сделает? Только так.
Долго ехали городскими улицами, постепенно приближаясь к окраине. За день асфальт подсох и на участках дороги, где он был совсем чистым, грязная машина казалась Николаю нелепой, неуместной. Он прижался к обочине, где была лужа побольше, и остановился. Солдаты вопросительно глядели на него, что случилось. Не боись, служивые, протру стекло и дальше поедем, что-то я с вами совсем грязным стал с ног до головы.
Сухая тряпка плохо брала грязь на стекле. Николай достал ведро, зачерпнул воды из лужи, вылил на лобовое стекло. Пустой бачок омывателя наливать не стал, слишком вода грязная. Включил щетки. Размазывая грязь, они ползали взад-вперед, постепенно рисуя на стекле два сектора. Ладно, пусть так будет, в гараже на мойке все смоет, сейчас сойдет… Бросил ведро в багажник, едем дальше.
Вот и лес. Разбитая грунтовка вяло скользила под машиной, нехотя расставаясь с рубчатой резиной колес. Проскочили тропинку, по которой солдаты бежали с сигаретами, еще километр пути, и впереди показался зеленый забор. Дорога упиралась в ворота, сваренные из прутьев арматурной стали. Посредине каждой из створок были приварены грубо вырезанные из листового железа огромные красные звезды.
— Постой, братан, не подъезжай совсем близко, вот бабки! — ефрейтор сунул Николаю в руки мятые пятерки. — Все нештяк, понял? Витька, давай быстрей!
Солдаты торопливо выскочили из машины. Рядовой чуть замешкался, путаясь в длинной шинели, и догнал старшего уже у ворот. Навстречу им с той стороны шел солдат, очевидно часовой. Ворота распахнулись. Часовой выслушал ефрейтора, быстро сунул что-то в карман, пропустил солдат внутрь, закрыл опять ворота и пошел в крохотную караулку, приткнувшуюся к забору. Солдаты быстро пошли в глубь части, затем побежали и вскоре пропали между приземистыми зелеными строениями.
Николай посмотрел на мятые пятерки, стал считать, расправляя их на ладони. Что это? Пятерок было только семнадцать. Он пересчитал еще раз, точно семнадцать. Это же только восемьдесят пять рублей, а не сотня… Ну хитры ребята, далеко пойдете! Убил с вами столько времени, а вы еще и надуть умудрились, то-то побежали, как ошпаренные. И почему я деньги раньше не спросил, когда еще к части подъезжали? Неудобно видите ли, зато обманывать удобно.
Глядя на ворота, будто запоминая, чуть постоял, потом развернулся и медленно поехал от воинской части. Отъехав метров триста, почему-то остановился, вышел из машины.
Огромные сосны, раскачиваясь под холодеющим к вечеру ветром, шумели узловатыми кронами, роняли сухие, невесть как державшиеся до этого прошлогодние расшеперившиеся шишки. Мелкие деревца стояли молча, не шевелясь. Ветер шел верхом, до них не опускался, — некогда ему видать понизу путаться, есть дела поважнее.
Весна все-таки, черт возьми! Подними голову, таксист, что ты из-за ерунды нос повесил. Вспомни цыган — тяжело, а они смеются. Оденем, говорят, галоши да и пойдем на пенсию, когда сердце откажет. Вот так надо…, или ты пенсионером родился? Нет? Тогда смотри веселей! Жизнь, брат, штука хорошая…