Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ВОЛКИ
В обед брат Володя, как и предупреждал, заехал за мной, и мы поехали в деревню Новоуспенку, куда он переехал с полгода назад работать бухгалтером колхоза. Взял он меня понянчиться с дочкой Люськой, которой исполнился год. Сыну Олегу пяти не было, толку от него мало как от няньки. Мне как-никак двенадцать скоро будет. Договорились, что я поживу недели две, пока не приедет Катин отец. Катя, жена брата, работала учительницей.
Неделю назад я искалечился и в школу не ходил. Катались с ребятами на лыжах с берегового угора, я упад и угодил коленкой о камень, расшиб чашечку. Кожа раздвигалась, когда я сгибал ногу, рана начала загнаиваться. Позавчера отправила мать в больницу, наложили гипс.
В кошевке я укутал больную ногу в одеяло, и сам укутался весь в собачью доху, мягко на сене и тепло как на печке. Бусил мелкий снежок, солнце тускло светило над лесом. Скрипели полозья и под этот скрип хотелось спать. Серко, сильный, откормленный жеребец, бежал ровной рысью.
До деревни Сивохино мы добрались быстро, остановились у друга Володи дяди Вити — они вместе учились еще до войны на курсах счетоводов. Подкормили Серка овсом, сами пообедали.
А когда выехали из Сивохина, тут же сгустились быстрые декабрьские сумерки и стало совсем темно. На нашем пути была еще одна деревня — километрах в пяти-шести.
Серко бежал-бежал и вдруг резко всхрапнул, рванулся во весь мах. Володя сдержал его, долго вертел головой, сидя в передке на лавочке, потом крикнул мне:
— Волки, Сережа! Волки, они! Вон там, смотри!
Я повернулся направо, куда показывал Володя, но не мог ничего разглядеть от волнения. Но потом у края березняка различил какие-то мельтешения и высверки, словно огоньки там играли. А когда березняк кончился, на поляне замелькали темные тени. Видно, как они прыжками неслись по глубокому снегу вровень с нами, чуть позади.
— Их много, не меньше десяти — целая стая! У них гон сейчас, свадьба.
В конце войны развелось волков у нас в деревне да и по всей сибирской округе: там собак украли, рассказывали, там овец порезали в стайке, там корову задрали… Наверно, жестокость людская и зверью передается.
Волки… Однажды утром я насмотрелся на конюшенном дворе на жеребенка: он лежал с распластанным выеденным животом, перегрызенной шеей, уткнувшись сопаткой в снег — кругом размотаны кишки, кровь, ребра торчат… Той же зимой привезли на санях задранную корову, которую захватили волки за поскотиной у скирды соломы. Хозяйка бабка Анисья, когда свалили корову у ворот на снег, упала на нее и завыла на всю улицу.
Вот повиснет вожак на шее Серко и — конец всем нам…
Эти волчьи картины мгновенно пронеслись перед глазами. Я не забывал о том, что они сейчас совсем рядом — у меня от страха застучали зубы.
— Гляди, гляди, Сережа! — обернулся брат, сдерживая вожжами жеребца. — Три волка отделились от стаи, к нам несутся наперерез, видишь?!. Вон они!.. На держи коробку спичек, скручивай сено в пучки, поджигай и кидай в их сторону, они испугаются…
Три крупных тени прыгали совсем рядом, метрах в пятнадцати, и заметно приближались к нам. Теперь я разглядел, как отсверкивали их глаза…
Поджечь пучки сена у меня не получалось. Испортил три спички, они вспыхивали и тут же гасли. Потом я вспомнил, что в сумке у меня лежали два учебника и три тетрадки. Вырвал тетрадочные листы, скрутил их и, уткнувшись под доху, пожег. Когда бумага запластала, я поджег от нее большой пучок сена и бросил в сторону волков.
— Во-во, хорошо! — подбадривал Володя. — Они остановились, видишь?!. - он размахивал топором, кричал: — У-у-вы-ы, гады!.. Давай еще, Сережа, быстрее!..
Я взглянул назад — волки неслись к саням с прежней прытью.
— Кыш, гады! — закричал я на них.
— Давай, давай, Сережа! Я отпускаю вожжи.
Я зажег скрученные листы бумаги и бросил на снег.
— Держись, Сережа, держись, не выпади…
Волки отскочили от огня подальше, остановились, стая тоже остановилась позади.
Серко несся галопом, на нас сыпались от копыт ошметки снега — вот-вот, казалось, кошевка опрокинется…
Но мы тут же оказались возле открытых ворот поскотины, справа виднелась первая изба — мы спасены! Брат натянул вожжи, сдержал жеребца.
— Тихо, тихо, Серко! — успокаивал он ласково. — Все, отстали, гады, спаслись мы, Сережа… Слава Богу!
Серко загнанно дышал, вертел во все стороны головой.
— Успокойся, Серко, все, шагом, шагом. — уговаривал и я его.
Мы подвернули к одному из домов, где горела керосиновая
лампа под потолком. Во дворе лаяла собака. Брехали они и в других дворах деревни, видно, чуяли рядом волков.
Открыл на стук мужик в накинутой на плечи фуфайке. Тут же, узнав Володю, который сказал о встрече с волками, открыл ворота, завел во двор запаренного жеребца.
— Это председатель колхоза Андрей Степанович, — шепнул мне брат.
Пока распрягали Серко, Андрей Степанович расспрашивал, как все произошло, сам рассказал, что третьего дня волки задрали теленка в пригоне у одной одинокой колхозницы.
И в теплой, натопленной избе мы весь вечер сидели за столом, пили чай из чаги с мороженой брусникой и говорили только о волках.
Спали мы с братом на кровати за печкой. А утром позавтракали жареной картошкой, напоили Серко и с восходом солнца запрягли и благополучно добрались до места.
Сергей Шумский
НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ
ВОЛКИ
В обед брат Володя, как и предупреждал, заехал за мной, и мы поехали в деревню Новоуспенку, куда он переехал с полгода назад работать бухгалтером колхоза. Взял он меня понянчиться с дочкой Люськой, которой исполнился год. Сыну Олегу пяти не было, толку от него мало как от няньки. Мне как-никак двенадцать скоро будет. Договорились, что я поживу недели две, пока не приедет Катин отец. Катя, жена брата, работала учительницей.
Неделю назад я искалечился и в школу не ходил. Катались с ребятами на лыжах с берегового угора, я упад и угодил коленкой о камень, расшиб чашечку. Кожа раздвигалась, когда я сгибал ногу, рана начала загнаиваться. Позавчера отправила мать в больницу, наложили гипс.
В кошевке я укутал больную ногу в одеяло, и сам укутался весь в собачью доху, мягко на сене и тепло как на печке. Бусил мелкий снежок, солнце тускло светило над лесом. Скрипели полозья и под этот скрип хотелось спать. Серко, сильный, откормленный жеребец, бежал ровной рысью.
До деревни Сивохино мы добрались быстро, остановились у друга Володи дяди Вити — они вместе учились еще до войны на курсах счетоводов. Подкормили Серка овсом, сами пообедали.
А когда выехали из Сивохина, тут же сгустились быстрые декабрьские сумерки и стало совсем темно. На нашем пути была еще одна деревня — километрах в пяти-шести.
Серко бежал-бежал и вдруг резко всхрапнул, рванулся во весь мах. Володя сдержал его, долго вертел головой, сидя в передке на лавочке, потом крикнул мне:
— Волки, Сережа! Волки, они! Вон там, смотри!
Я повернулся направо, куда показывал Володя, но не мог ничего разглядеть от волнения. Но потом у края березняка различил какие-то мельтешения и высверки, словно огоньки там играли. А когда березняк кончился, на поляне замелькали темные тени. Видно, как они прыжками неслись по глубокому снегу вровень с нами, чуть позади.
— Их много, не меньше десяти — целая стая! У них гон сейчас, свадьба.
В конце войны развелось волков у нас в деревне да и по всей сибирской округе: там собак украли, рассказывали, там овец порезали в стайке, там корову задрали… Наверно, жестокость людская и зверью передается.
Волки… Однажды утром я насмотрелся на конюшенном дворе на жеребенка: он лежал с распластанным выеденным животом, перегрызенной шеей, уткнувшись сопаткой в снег — кругом размотаны кишки, кровь, ребра торчат… Той же зимой привезли на санях задранную корову, которую захватили волки за поскотиной у скирды соломы. Хозяйка бабка Анисья, когда свалили корову у ворот на снег, упала на нее и завыла на всю улицу.
Вот повиснет вожак на шее Серко и — конец всем нам…
Эти волчьи картины мгновенно пронеслись перед глазами. Я не забывал о том, что они сейчас совсем рядом — у меня от страха застучали зубы.
— Гляди, гляди, Сережа! — обернулся брат, сдерживая вожжами жеребца. — Три волка отделились от стаи, к нам несутся наперерез, видишь?!. Вон они!.. На держи коробку спичек, скручивай сено в пучки, поджигай и кидай в их сторону, они испугаются…
Три крупных тени прыгали совсем рядом, метрах в пятнадцати, и заметно приближались к нам. Теперь я разглядел, как отсверкивали их глаза…
Поджечь пучки сена у меня не получалось. Испортил три спички, они вспыхивали и тут же гасли. Потом я вспомнил, что в сумке у меня лежали два учебника и три тетрадки. Вырвал тетрадочные листы, скрутил их и, уткнувшись под доху, пожег. Когда бумага запластала, я поджег от нее большой пучок сена и бросил в сторону волков.
— Во-во, хорошо! — подбадривал Володя. — Они остановились, видишь?!. - он размахивал топором, кричал: — У-у-вы-ы, гады!.. Давай еще, Сережа, быстрее!..
Я взглянул назад — волки неслись к саням с прежней прытью.
— Кыш, гады! — закричал я на них.
— Давай, давай, Сережа! Я отпускаю вожжи.
Я зажег скрученные листы бумаги и бросил на снег.
— Держись, Сережа, держись, не выпади…
Волки отскочили от огня подальше, остановились, стая тоже остановилась позади.
Серко несся галопом, на нас сыпались от копыт ошметки снега — вот-вот, казалось, кошевка опрокинется…
Но мы тут же оказались возле открытых ворот поскотины, справа виднелась первая изба — мы спасены! Брат натянул вожжи, сдержал жеребца.
— Тихо, тихо, Серко! — успокаивал он ласково. — Все, отстали, гады, спаслись мы, Сережа… Слава Богу!
Серко загнанно дышал, вертел во все стороны головой.
— Успокойся, Серко, все, шагом, шагом. — уговаривал и я его.
Мы подвернули к одному из домов, где горела керосиновая
лампа под потолком. Во дворе лаяла собака. Брехали они и в других дворах деревни, видно, чуяли рядом волков.
Открыл на стук мужик в накинутой на плечи фуфайке. Тут же, узнав Володю, который сказал о встрече с волками, открыл ворота, завел во двор запаренного жеребца.
— Это председатель колхоза Андрей Степанович, — шепнул мне брат.
Пока распрягали Серко, Андрей Степанович расспрашивал, как все произошло, сам рассказал, что третьего дня волки задрали теленка в пригоне у одной одинокой колхозницы.
И в теплой, натопленной избе мы весь вечер сидели за столом, пили чай из чаги с мороженой брусникой и говорили только о волках.
Спали мы с братом на кровати за печкой. А утром позавтракали жареной картошкой, напоили Серко и с восходом солнца запрягли и благополучно добрались до места.