Юрий Зимин
Фамильный подарочек
Северные были
Директорово посланьице
Вот какой случай у нас с одним пареньком приключился. Приехал он на Тазовский комбинат работать. Ну, перво-наперво начальству представиться надо. В контору пошел. Все, как у нынешних полагается, — костюмчик чистенький, брючки узенькие, рубашечка белая, и по ней галстук черной змейкой вьется. Пришел, о директоре справляется. Подвернись ему тут кто-то из шутников.
— Директора? — спрашивает, а у самого улыбка по губам бегает. — Директора можно. Только он сейчас не в кабинете, а в кузне находится. Это во-он под горкой.
«Ну, в кузне, так в кузне, — решил паренек. — Мало ли у директора забот. Иной раз и в кузню заглянуть надо». Раздумывает так и в кузню направляется, под горку. Вид у кузницы, по сравнению с другими цехами, не ахти какой, так себе. Враз и не узришь. Отыскал паренек ее все-таки, дверь открыл. Теплом пахнуло. Попервоначалу-то, со свету, ничего не видно. Только угольки самоцветами переливаются, горн на них дует-попыхивает. А среди угольков железки лежат, от жару разрумянились. И молоточек стучит-перестукивает, такает-перетакивает. Кузнец им, словно на инструменте каком играет. Молоточек по железу бегает, дорожку кувалде указывает, а та и рада: тах-тарарах по железу краснобокому. То только переворачиваться успевает.
Паренек директора этак робко спрашивает. А сам по сторонам смотрит, где, мол, он, с животом да при галстуке, как по крупной должности положено.
Кузнец молоток опустил, руки свои прокопченные вытирает.
— Меня, — говорит, — директором кличут. В чем службу-помощь оказать могу?
Парень глаза вытаращил. Как же так, думает, директор, и в кузне с молотком возится? Для зарядки разве, так мог бы и почище дело сыскать. Видно, с чудинкой мужичок. Решил так и говорит:
— На работу к вам приехал, по вашему вызову.
— Вызова, допустим, я тебе прислать не мог, — усмехнулся кузнец, — а что касаемо работы, то вон бери кувалду и помаши слегка. Посмотрю, на что годен. Костюмчик только не замарай.
— Да нет, — втолковывает парень. — Специалист я по рыбному промыслу.
— Ну, так то тебе не меня надо, — говорит кузнец, а у самого смешинки из глаз искрами сыплются. — То тебе в контору надо. А я только в своей кузне хозяин.
Вы, может, мои слова за шутку принимаете, за выдумку? Так поезжайте в Тазовское, на тундру полюбуйтесь, по комбинату походите. Там вам эту историю со всеми подробностями расскажут, в кузню к «директору» сведут. Настоящая-то его фамилия — Соколов, Василий Алексеевич. А директорову кличку он вот за что получил. Он, почитай, три десятка лет в Тазовском безвыездно проживает. За это время на комбинате двадцать три директора сменилось. Одних за развал да невыполнение плана снимали, а с другими и так бывало: приедет откуда-нибудь, чемодан в кабинетный угол поставит и не распаковывает, с делами знакомится. Вызовет там разных счетчиков да учетчиков, цифирь ему подавай: как да что, как рыбка ловится, как в бочках солится. А потом и скажет: «Ну, я пошел», — шляпу этак вежливо тронет, на крыльцо с важным видом выйдет. На тундру посмотрит, на Тазовскую губу полюбуется, вздохнет тяжеленько, чемоданчик прихватит да так без остановки до пароходного трапа. И поминай, как звали.
Это о директорах. А Соколову-то свое хозяйство не в тягость, работа не в трудность. В кузне угольки попыхивают, молоточек с кувалдой разговор ведут. Из никчемной железки полезную вещь сделать стараются. А Василий у них как бы за консультанта, у молоточка с кувалдой. Подсказывает: вот тут приударь, тут поднажми. Большой мастер своего дела. Профессия-то от дедов пошла. В Ейске это еще было, ныне Ростовской области город. Дед у Василия по жестяному делу промышлял, бачки там разные, кастрюли делал. Паял да лудил, по улице с припевочкой ходил: «А вот кому чугуночки-кастрюлечки лудить-паять, молочко сохранять!»
Починит так бачок или другую какую посудину и присказку бросит: «Ну вот, табак тебе в ноздрю, запаяли, не тужи да хозяину служи». Веселый был старик, с шуткой-улыбинкой жил. Отец в деда пошел. Но уже дальше. В кузне гвозди-подковки, ободья-колесики, в крестьянском деле необходимые, изготавливал. Ну и Василий тут сызмалетства у горячего железа вертелся, поддувало-мех качал, силенки пробовал. А когда мужики приходили коней ковать, отцу гвозди подавал, за что напоследок в награду отец ему разок по гвоздю ударять разрешал, подкову к копыту прикрепить. А дед в подшитых валенках тут же, на завалинке, сидит, косточки старые греет, подначивает: «Так его, каурого-буланого, чтобы не спотыкался, табак ему в ноздрю». — Смеется. Вот так и привык Василий к своему горячему ремеслу.
Подрос парень, и потянуло его из дому, людей посмотреть да себя показать, в дальней стороне счастья попытать. На Север тогда многие ехали. Ну и Василий собрал в узелок немудреные материнские шанежки. Да еще прихватил в дорогу дедов совет: «Ты, голуба-душа, больше на свои руки надежду имей. В работе не ленись, доброго совета не сторонись, с молоточком-говорочком связь постоянно держи, как тому обучен, и будешь завсегда в чести, табак тебе в ноздрю…»
С тем Василий и в путь-дорогу отправился. Скоро ли, долго ли — транспорт-то раньше какой был — доставил их пароход в Пуйко, что, как в сказке, островом-буяном посреди Оби широкой высится. Здесь Василий рыбку стал ловить. Без навыка-то и заплатки не наложишь, а тут совсем дело тонкое. Словом, выловили в первый сезон они только от рыбки хвостик. С тем многие и по домам разъехались. Василий же дальше отправился, в Тазовское. Было тогда здесь около десятка домиков да посольный пункт. Да кузня, в которой рули на рыбницы ковали, пешни разные. Василия, как царевича, встретили. Умелые руки всегда в чести у народа. Оно и немудреное дело — руль отковать, а рыбница без руля, как, допустим, упряжка без вожжей. Понесет куда, не остановишь. Ну и так, где что приклепать, какую деталь сделать, — без кузнеца не обойдешься.
Так и время летело. Постучит-покует Василий в кузне, на воздух выйдет. А кругом простор необозримый, которым земля заполярная славится и без которого русской душе тесно бывает. Тазовская губа серебряными волнами поблескивает, красному солнышку ласково улыбается. А солнышко здесь, на Севере, считай, и не спит. Устанет, по небу-то катясь, в волнах губы лучи-золотинки помочит, а то и с головой в воду окунется, и снова вверх. Чайки в воздухе кружатся. Благодать.
В войну на фронте Василий Алексеевич не сражался. Но медаль «За победу над Германией» у нашего кузнеца хранится. И хоть на фронте не был, за дело награжден. У него наград разных, Почетных грамот — около двух десятков. И часы именные ему давали, и значок «Отличник соревнования». А еще такая награда была. Американцы-то попервоначалу все за дракой следили: кто кого возьмет. Это уж потом видят, что русский солдат в своих кирзовых сапогах по Германии пылит, встряли, чтобы себе клок победы урвать. А в первое время посылочками да обносками разными отделывались. Пожертвования, дескать.
Соколову-то в премию пару ботинок выдали на подошве в ладонь толщиной. Вот уж поскрипел, пощеголял американским вкладом в войну. «Со скрипом второй фронт идет», — шутил. И уж не теми ли ботинками рыбачку Аню приворожил, нынешнюю Анну Кузьмовну, пятерых детей кузнецу подарившую. Ну, это в шутку. Может, и она первая кузнеца в свои сети поймала. Все-таки рыбачка.
Как травинка растет — не видишь, так и время летит — не замечаешь. Было в Тазовском десять домиков, а сейчас считай и со счету собьешься. Столько домов выросло. За все это время никуда не выезжал Соколов, только по кино и помнил, как города большие выглядят. Все-таки однажды рискнул и до Тюмени добрался, так потом мужики побасенки его слушали, животы надрывали. Немало курьезов с ним приключилось, пока до Тюмени добрался. А когда про Тюмень его спрашивают, одно говорит:
— Простору нет.
Тесновато ему после тундры-то показалось.
Вот так и живет-поживает кузнец Соколов Василий Алексеевич. На месте старого посольного пункта уже комбинат большой вырос, с машинами да разными механизмами хитрыми, которые по нашему времени промышленность выпускает, а Василий Алексеевич в кузне все молоточком потюкивает, горячему железу бока обминает, разные пешни да зюзьги — ложки такие большие Лед из проруби вынимать — кует. И все без кузнеца не обойтись. Машины машинами, а молоточек всегда пригодится, особенно, если в руках умелых.
Мужики перекурить в кузню соберутся, дымком попыхивают, над кузнецом уважительно пошучивают:
— А что, Лексеич, в спутниках тоже какая-нибудь кованая деталька есть? Кувалды да молоточка произведение?
— Не без этого, — отвечает. — Без молота никуда не уйдешь.
Тут у них однажды разговор интересный случился.
Слыхали, поди, институт такой есть, по общественному мнению. Опрос граждан производит, как да что ты думаешь о нашей эпохе. Ну и вот, разослал этот институт анкету, в которой спрашивает: «А с чем бы ты отправил ракету на Марс?» Четырнадцать вопросов задали, да еще пятнадцатое место свободным оставили, сами, мол, предлагайте.
Ну, кто что предлагает. По разумению своему и развитию. Не одна тысяча человек за карандаши взялась, чтобы думку свою высказать.
О событии так говорят: надо послать фотографию, которая бы рассказала, как Зимний дворец брали. Нет события величественней. Из лучших людей надо фотографию Юрия Гагарина послать. Знайте, мол, на Марсе, какие соколы у нас есть. Ну, еще там по картинам, по музыке всякое. И был в анкете такой хитрый вопрос: какое современное орудие труда послать, чтобы, значит, марсиане полное представление о нашей технике имели. Кто что предлагает: один трактор советует, другой на бульдозер нажимает, третий аж шагающий экскаватор предложил отправить. А один из Каира за робота горой стоит.
Так вот, слух об этом опрашивании до Тазовска дошел, и в свободную минуту мужики, собравшись на перекур, этот вопрос со всех сторон обсасывали. У каждого тоже свое предложение есть. Те, что позлоязычней, говорили:
— Пешню на Марс отправить надо. Самое современное орудие труда: долбай себе лед помаленьку, не надсадись. Отправить пешню, может, тогда руководители о льдобурах подумают.
— А чего бы ты послал, Лексеич? — у кузнеца спрашивают.
Встал кузнец, руки прокопченные вытер, молот взял, на руке его взвесил да и говорит:
— Вот мое посланьице на Марс. Только один-то молот сиротлив, серп ему еще надо.
Вот какую посылочку надумал отправить. Серп да молот, то, чем страна наша великая сильна.
— Ай да директор, — довольные, смеются мужики. — Вот так подарочек, не поскупился.
— От души послал, — роняет улыбку кузнец.
Вот он каков, тазовский кузнец Василий Соколов, с дополнительным имечком — бессменный директор. А ведь если поразмыслить, то так оно и есть. Бессменный директор всех заводов и фабрик наших — обыкновенный, работящий человек.
ОБЪЯСНЕНИЕ НЕПОНЯТНЫХ СЛОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ:
Нюк — полог, прикрывающий вход в чум;
кисы — мягкая меховая обувь, мехом внутрь;
аргиш — обоз;
попрыск — расстояние, равное примерно 10–12 километрам, после которого оленям дают отдых;
тынзян — аркан для ловли оленей; хорей — шест, которым погоняют оленью упряжку;
рюжи — рыболовная снасть;
малица — меховая верхняя одежда;
каюр — погонщик оленей.
Юрий Зимин
Фамильный подарочек
Северные были
Директорово посланьице
Вот какой случай у нас с одним пареньком приключился. Приехал он на Тазовский комбинат работать. Ну, перво-наперво начальству представиться надо. В контору пошел. Все, как у нынешних полагается, — костюмчик чистенький, брючки узенькие, рубашечка белая, и по ней галстук черной змейкой вьется. Пришел, о директоре справляется. Подвернись ему тут кто-то из шутников.
— Директора? — спрашивает, а у самого улыбка по губам бегает. — Директора можно. Только он сейчас не в кабинете, а в кузне находится. Это во-он под горкой.
«Ну, в кузне, так в кузне, — решил паренек. — Мало ли у директора забот. Иной раз и в кузню заглянуть надо». Раздумывает так и в кузню направляется, под горку. Вид у кузницы, по сравнению с другими цехами, не ахти какой, так себе. Враз и не узришь. Отыскал паренек ее все-таки, дверь открыл. Теплом пахнуло. Попервоначалу-то, со свету, ничего не видно. Только угольки самоцветами переливаются, горн на них дует-попыхивает. А среди угольков железки лежат, от жару разрумянились. И молоточек стучит-перестукивает, такает-перетакивает. Кузнец им, словно на инструменте каком играет. Молоточек по железу бегает, дорожку кувалде указывает, а та и рада: тах-тарарах по железу краснобокому. То только переворачиваться успевает.
Паренек директора этак робко спрашивает. А сам по сторонам смотрит, где, мол, он, с животом да при галстуке, как по крупной должности положено.
Кузнец молоток опустил, руки свои прокопченные вытирает.
— Меня, — говорит, — директором кличут. В чем службу-помощь оказать могу?
Парень глаза вытаращил. Как же так, думает, директор, и в кузне с молотком возится? Для зарядки разве, так мог бы и почище дело сыскать. Видно, с чудинкой мужичок. Решил так и говорит:
— На работу к вам приехал, по вашему вызову.
— Вызова, допустим, я тебе прислать не мог, — усмехнулся кузнец, — а что касаемо работы, то вон бери кувалду и помаши слегка. Посмотрю, на что годен. Костюмчик только не замарай.
— Да нет, — втолковывает парень. — Специалист я по рыбному промыслу.
— Ну, так то тебе не меня надо, — говорит кузнец, а у самого смешинки из глаз искрами сыплются. — То тебе в контору надо. А я только в своей кузне хозяин.
Вы, может, мои слова за шутку принимаете, за выдумку? Так поезжайте в Тазовское, на тундру полюбуйтесь, по комбинату походите. Там вам эту историю со всеми подробностями расскажут, в кузню к «директору» сведут. Настоящая-то его фамилия — Соколов, Василий Алексеевич. А директорову кличку он вот за что получил. Он, почитай, три десятка лет в Тазовском безвыездно проживает. За это время на комбинате двадцать три директора сменилось. Одних за развал да невыполнение плана снимали, а с другими и так бывало: приедет откуда-нибудь, чемодан в кабинетный угол поставит и не распаковывает, с делами знакомится. Вызовет там разных счетчиков да учетчиков, цифирь ему подавай: как да что, как рыбка ловится, как в бочках солится. А потом и скажет: «Ну, я пошел», — шляпу этак вежливо тронет, на крыльцо с важным видом выйдет. На тундру посмотрит, на Тазовскую губу полюбуется, вздохнет тяжеленько, чемоданчик прихватит да так без остановки до пароходного трапа. И поминай, как звали.
Это о директорах. А Соколову-то свое хозяйство не в тягость, работа не в трудность. В кузне угольки попыхивают, молоточек с кувалдой разговор ведут. Из никчемной железки полезную вещь сделать стараются. А Василий у них как бы за консультанта, у молоточка с кувалдой. Подсказывает: вот тут приударь, тут поднажми. Большой мастер своего дела. Профессия-то от дедов пошла. В Ейске это еще было, ныне Ростовской области город. Дед у Василия по жестяному делу промышлял, бачки там разные, кастрюли делал. Паял да лудил, по улице с припевочкой ходил: «А вот кому чугуночки-кастрюлечки лудить-паять, молочко сохранять!»
Починит так бачок или другую какую посудину и присказку бросит: «Ну вот, табак тебе в ноздрю, запаяли, не тужи да хозяину служи». Веселый был старик, с шуткой-улыбинкой жил. Отец в деда пошел. Но уже дальше. В кузне гвозди-подковки, ободья-колесики, в крестьянском деле необходимые, изготавливал. Ну и Василий тут сызмалетства у горячего железа вертелся, поддувало-мех качал, силенки пробовал. А когда мужики приходили коней ковать, отцу гвозди подавал, за что напоследок в награду отец ему разок по гвоздю ударять разрешал, подкову к копыту прикрепить. А дед в подшитых валенках тут же, на завалинке, сидит, косточки старые греет, подначивает: «Так его, каурого-буланого, чтобы не спотыкался, табак ему в ноздрю». — Смеется. Вот так и привык Василий к своему горячему ремеслу.
Подрос парень, и потянуло его из дому, людей посмотреть да себя показать, в дальней стороне счастья попытать. На Север тогда многие ехали. Ну и Василий собрал в узелок немудреные материнские шанежки. Да еще прихватил в дорогу дедов совет: «Ты, голуба-душа, больше на свои руки надежду имей. В работе не ленись, доброго совета не сторонись, с молоточком-говорочком связь постоянно держи, как тому обучен, и будешь завсегда в чести, табак тебе в ноздрю…»
С тем Василий и в путь-дорогу отправился. Скоро ли, долго ли — транспорт-то раньше какой был — доставил их пароход в Пуйко, что, как в сказке, островом-буяном посреди Оби широкой высится. Здесь Василий рыбку стал ловить. Без навыка-то и заплатки не наложишь, а тут совсем дело тонкое. Словом, выловили в первый сезон они только от рыбки хвостик. С тем многие и по домам разъехались. Василий же дальше отправился, в Тазовское. Было тогда здесь около десятка домиков да посольный пункт. Да кузня, в которой рули на рыбницы ковали, пешни разные. Василия, как царевича, встретили. Умелые руки всегда в чести у народа. Оно и немудреное дело — руль отковать, а рыбница без руля, как, допустим, упряжка без вожжей. Понесет куда, не остановишь. Ну и так, где что приклепать, какую деталь сделать, — без кузнеца не обойдешься.
Так и время летело. Постучит-покует Василий в кузне, на воздух выйдет. А кругом простор необозримый, которым земля заполярная славится и без которого русской душе тесно бывает. Тазовская губа серебряными волнами поблескивает, красному солнышку ласково улыбается. А солнышко здесь, на Севере, считай, и не спит. Устанет, по небу-то катясь, в волнах губы лучи-золотинки помочит, а то и с головой в воду окунется, и снова вверх. Чайки в воздухе кружатся. Благодать.
В войну на фронте Василий Алексеевич не сражался. Но медаль «За победу над Германией» у нашего кузнеца хранится. И хоть на фронте не был, за дело награжден. У него наград разных, Почетных грамот — около двух десятков. И часы именные ему давали, и значок «Отличник соревнования». А еще такая награда была. Американцы-то попервоначалу все за дракой следили: кто кого возьмет. Это уж потом видят, что русский солдат в своих кирзовых сапогах по Германии пылит, встряли, чтобы себе клок победы урвать. А в первое время посылочками да обносками разными отделывались. Пожертвования, дескать.
Соколову-то в премию пару ботинок выдали на подошве в ладонь толщиной. Вот уж поскрипел, пощеголял американским вкладом в войну. «Со скрипом второй фронт идет», — шутил. И уж не теми ли ботинками рыбачку Аню приворожил, нынешнюю Анну Кузьмовну, пятерых детей кузнецу подарившую. Ну, это в шутку. Может, и она первая кузнеца в свои сети поймала. Все-таки рыбачка.
Как травинка растет — не видишь, так и время летит — не замечаешь. Было в Тазовском десять домиков, а сейчас считай и со счету собьешься. Столько домов выросло. За все это время никуда не выезжал Соколов, только по кино и помнил, как города большие выглядят. Все-таки однажды рискнул и до Тюмени добрался, так потом мужики побасенки его слушали, животы надрывали. Немало курьезов с ним приключилось, пока до Тюмени добрался. А когда про Тюмень его спрашивают, одно говорит:
— Простору нет.
Тесновато ему после тундры-то показалось.
Вот так и живет-поживает кузнец Соколов Василий Алексеевич. На месте старого посольного пункта уже комбинат большой вырос, с машинами да разными механизмами хитрыми, которые по нашему времени промышленность выпускает, а Василий Алексеевич в кузне все молоточком потюкивает, горячему железу бока обминает, разные пешни да зюзьги — ложки такие большие Лед из проруби вынимать — кует. И все без кузнеца не обойтись. Машины машинами, а молоточек всегда пригодится, особенно, если в руках умелых.
Мужики перекурить в кузню соберутся, дымком попыхивают, над кузнецом уважительно пошучивают:
— А что, Лексеич, в спутниках тоже какая-нибудь кованая деталька есть? Кувалды да молоточка произведение?
— Не без этого, — отвечает. — Без молота никуда не уйдешь.
Тут у них однажды разговор интересный случился.
Слыхали, поди, институт такой есть, по общественному мнению. Опрос граждан производит, как да что ты думаешь о нашей эпохе. Ну и вот, разослал этот институт анкету, в которой спрашивает: «А с чем бы ты отправил ракету на Марс?» Четырнадцать вопросов задали, да еще пятнадцатое место свободным оставили, сами, мол, предлагайте.
Ну, кто что предлагает. По разумению своему и развитию. Не одна тысяча человек за карандаши взялась, чтобы думку свою высказать.
О событии так говорят: надо послать фотографию, которая бы рассказала, как Зимний дворец брали. Нет события величественней. Из лучших людей надо фотографию Юрия Гагарина послать. Знайте, мол, на Марсе, какие соколы у нас есть. Ну, еще там по картинам, по музыке всякое. И был в анкете такой хитрый вопрос: какое современное орудие труда послать, чтобы, значит, марсиане полное представление о нашей технике имели. Кто что предлагает: один трактор советует, другой на бульдозер нажимает, третий аж шагающий экскаватор предложил отправить. А один из Каира за робота горой стоит.
Так вот, слух об этом опрашивании до Тазовска дошел, и в свободную минуту мужики, собравшись на перекур, этот вопрос со всех сторон обсасывали. У каждого тоже свое предложение есть. Те, что позлоязычней, говорили:
— Пешню на Марс отправить надо. Самое современное орудие труда: долбай себе лед помаленьку, не надсадись. Отправить пешню, может, тогда руководители о льдобурах подумают.
— А чего бы ты послал, Лексеич? — у кузнеца спрашивают.
Встал кузнец, руки прокопченные вытер, молот взял, на руке его взвесил да и говорит:
— Вот мое посланьице на Марс. Только один-то молот сиротлив, серп ему еще надо.
Вот какую посылочку надумал отправить. Серп да молот, то, чем страна наша великая сильна.
— Ай да директор, — довольные, смеются мужики. — Вот так подарочек, не поскупился.
— От души послал, — роняет улыбку кузнец.
Вот он каков, тазовский кузнец Василий Соколов, с дополнительным имечком — бессменный директор. А ведь если поразмыслить, то так оно и есть. Бессменный директор всех заводов и фабрик наших — обыкновенный, работящий человек.
ОБЪЯСНЕНИЕ НЕПОНЯТНЫХ СЛОВ, ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В КНИГЕ:
Нюк — полог, прикрывающий вход в чум;
кисы — мягкая меховая обувь, мехом внутрь;
аргиш — обоз;
попрыск — расстояние, равное примерно 10–12 километрам, после которого оленям дают отдых;
тынзян — аркан для ловли оленей; хорей — шест, которым погоняют оленью упряжку;
рюжи — рыболовная снасть;
малица — меховая верхняя одежда;
каюр — погонщик оленей.