ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН


Магатская заимка

Рассказы


ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

Подъехал на лодке к садку. Что за разгром? Крышка сброшена. Ящик набок завален. В нем тины полно, чешуи. Веслом, как ложкой, пошуровал в щелистой клетке. Мелькнули окуньки. А где же караси? Весь утренний улов я высыпал в садок. Пока на берегу возился — сети развешивал, сушил, — кто-то прибрал мою добычу. Но кто? На озере нет посторонних. Свои без спроса не возьмут. Чтобы рыбак у рыбака улов присвоил — это кощунство, наглость, воровство. Всю ночь в засаде просижу, но жулика поймаю!

В прохладных сумерках рыбу вечернюю в садок опять свалил: теперь уж для приманки. Лодку под темный куст, как под навес, загнал. Непрошеного гостя терпеливо поджидаю.

Низкий, густой туман не поднимается, а плотно закрывает зеркало воды. Ее не видно. Передо мной не озеро — просторный белый луг. Вылазь, шагай, как по росе. Сонно покрякивают утки. Скрипит на взгорье коростель. В ветвях, умащиваясь, возится пичуга. А куст дремучий, непролазный, как спутанная сеть. Даже лунный луч в него не проникает. Хотя на небе отчеканенная, полная луна. При свете серебрится курчавый, пенистый туман.

Не вижу — чую: под его покровом к лодке скрытно подбежала мелкая, морщинистая рябь. Караульщика предупреждая: вор уже здесь! — украдкой тронула дощатый борт. Я напрягся, жду. Но на озере ни всплеска весел, ни чурлюканья воды. Все так же скрытно, будто мышка, шебаршит в кусте пичуга. На берегу скрипуче, нудно выводит коростель. Но лодку ведь качнуло! Кто-то есть вблизи?

И верно! Черная, круглая, как кочка, голова, рассекая клубы вязкого тумана, плавно двигалась к садку. Сильное тулово было погружено в непроницаемую белую мглу, в ней полностью сокрыто. Будто могутная зверина не плыла, а по воде на мягких лапах кралась. Кто такая? Я замер. Угольно-черная зверина, усатой мордой крышку отпихнув, за борт садка когтями уцепилась. Перевалившись через край, со всплеском бухнулась в глубокий ящик.

Выдра! От волнения у меня в глотке сильно запершило. Кое-как от кашля удержавшись, ладошкой зачерпнул из озера воды и горло промочил. Редчайший водный зверь! Откуда выдра здесь? Проникла по речным протокам? Только подумал, а приблудная воровка упруго вывалилась из садка и с карасем в зубах отправилась в залив. Башка, как черный шар, скользила над водой, кудри тумана разрезала.

Еще из глаз не скрылась, а у садка опять раздался громкий всплеск. Будто из лодки выкинули мокрое полено. Я не успел моргнуть — другой такой же зверь проделал все, как первый. С поживою поплыл за поворот.

Вот тебе на! Я на людей грешил, а воры-то лесные! Лень рыбу в озере ловить, они и потрошат хозяйские садки. Прожорливы зверюги. За ночь прикончат мой улов. Вон как жадно добычу уминают, на весь кустарник карасевы косточки хрустят. Слыша странный звук, насторожась, умолкли утки. Перестал скрипеть на взгорке коростель. Пичуга затаилась. Не поймут: кто кого в ночи съедает.

С ворами надо что-то делать, что-то предпринять. Спрошу-ка у рыбаков. Немного карасей сачком на завтрак зачерпнул. Оставил остальных: пусть звери доедают. Лодку к берегу гоню. Она скользит, будто по мыльной пене. Хлопьями туман цепляется за весла. Мочалисто, тягуче опутывает просмоленные борта.

Еду с оглядкой. Вижу, навстречу движется, как пушечное, черное ядро, — за поживой выдра поплыла. Дощаник[8] мой заметив, зверина в воду унырнула. Булькнула под крышей тальника. Переждав, когда гребец пройдет, направилась к садку. Ее путем последовал напарник. В том, что это был самец, я не сомневался. Пусть насытятся на дармовщинку. Завтра с ними разберусь.

На берегу уже давно все спали. Своим открытием мне не с кем было поделиться. Я ушел домой и тоже крепко-накрепко уснул.

Разбудил меня многоголосый, возбужденный шум. Рыбаки кого-то поносили:

— Безобразники!

— Нет, то не рыбаки!

Я проворненько оделся. На вешалах были растянуты капроновые сети. В их паутине зияли круглые, огромнейшие дыры, будто бревном пробили ниточную вязь. Мужички гурьбой осматривали каждую прореху. Хмуро ощупывали бахрому рванья, со знанием судили:

— Ножом изрезано.

— Тупым. Ишь нитка распушилась.

Меня кольнуло изнутри: очередная неприятность. Кто-то мережу испластал. Рыбаки кого будут винить? Егеря. Не досмотрел. Не пресек. Спит, водоем не караулит. Попробуй отвертись.

Встретив меня, рыбаки заколобродили шумней, чем гуси в дикой стае. Особо наступал невзрачный, тощий прокурор. Одна из порванных сетей ему принадлежала.

— Хулиганство. Таких бесчинцев надо за решетку, — как в кабинете, суконным голосом, сурово говорил он.

— На то ты прокурор, — подтрунивал над ним Назар, рыжебородый и сутулый старикан. — Тебе бы лишь садить подальше да надольше.

— Прежде всего — строгий режим, — отвечал холодно страж закона. Был он в майке-безрукавке, форменных штанах, в женских стоптанных галошах. Желтый, желчный, он трогал драную мережу и долдонил: — Так сети испластать! Егерь виноват. — Сурово подытожил: — Проспал ночное хулиганство.

Коль прокурор добрался до меня, надо защищаться. Не сможешь — будешь виноват.

Я весело блюстителя спросил:

— Евграф Силыч, ты посторонних видел на заимке?

— Ничего подозрительного вчера не замечал, — суровый человек, суровых, жестких правил, воззрился на меня: куда он, егерь, клонит?

В листве берез вертелась славка. Черноголовая пеструшка, она то грустно цокала, то проникновенно распевала.

— Почему же обвиняешь? Егерь лишнего не спит. — Я сделал паузу, чтобы собравшихся заинтересовать, новость выложил со смаком: — Разбойников я ночью караулил.

— Хулиганов? — студент ко мне подался.

Как можно внушительнее, со значением я людям объявил:

— Разбойников. Лоснящихся. Усатых.

Рыбаки ко мне придвинулись гурьбой.

— Не томи нас, говори, — басил старый Назар.

Славка, прислушиваясь к нам, умолкла на березе.

Коростель скрипучий крик свой оборвал. Я притихшим рыбакам таинственно открылся:

— Выдры на озеро пришли.

— Не разыгрываешь?

— Правда?

Я новость возбужденной публике подробно выложил. Пришлые звери на воде шалят. Из моего садка всю рыбу растаскали. Не хватило, взялись сети потрошить. А прокурор приплел каких-то хулиганов. Во всяком деле надо разобраться, уж после обвинять.

Добытчики молчком попятились кто к лодке, кто к веслу.

— Воротник жене!

— Старухе шапка!

Я намерения удальцов пресек:

— Стойте! В Красную книгу выдры внесены. Кто их тронет, того от озера навеки отлучу!

Остановились. Затоптались. Студент уставился на меня:

— Что делать с выдрами? Они все сети нам порвут.

На нашем озере держать этих зверей, конечно, было неразумно: рыбакам от них беда. Куда теперь нам выдр подевать?

— В зверинец, за решетку, — постановил категорично прокурор. Поддернул форменные брюки.

— Тебе бы только за решетку упекать, — не согласился Назар. — Кто же озера станет обживать?

— В рыбном краю к столу не сыщешь рыбы, — вмешался в разговор студент. — Тюменскими карасями можно и соседей завалить. А у нас в водоемах рыба занапрасно дохнет. От старости да от зимних заморов.

Мужики заспорили наперебой, что рыба — хлопотное дело, браться неохота никому. Проще бумажки на столе перебирать, названивать по телефону.

Назар не без насмешки сказанул:

— Сами себя снабдить не можем — пусть хоть звери досыта едят!

Старика всем скопом поддержали. Дескать, выдр надо не в зверинец отправлять, а переселить их на Глухое. Озеро труднодоступное, карася невпроворот. Пусть звери его семейно обживают. От такого переселения будет польза всем.

Я обрадовался обороту дела. Попросил переселение выдр поручить мне, старику Назару и студенту. Общество единодушно согласилось.

Перво-наперво бригадой мы из садков соорудили хитроумные ловушки. Заправили приманкой. По полведерка рыбы всыпали туда. Ночь только тьмой кустарник повязала, мы, караульщики, на лодках подплыли к западенкам. Усатых разбойников безмолвно поджидаем.

Как и вчера, воду застлал непроницаемый туман.

Вылазь, иди, будто по белому ковру. На небе высыпал рой звезд. В кусте возилась камышевка. На берегу скрипел уныло коростель. Ночь лунная была.

Почувствовав, что рябь борт лодки шевельнула, я беспокойно огляделся. Будто каракуль расстригая, вдоль кустарника неспешно выдра продвигалась. За нее хватался нитями туман. Черная, лоснящаяся туша в садок заученно нырнула. Крышка захлопнулась. Зверь в ловушке очутился. Рычал сердито. Зубами ящик грыз. Пытался крышку головой открыть. Но не удалось. Назар надежную защелку смастерил. Большой, сутулый, он на плоскодонке к ящику подгреб. Вместе со студентом вытащил ловушку с выдрой из воды. Медленно к берегу поплыл.

Мы второго зверя со студентом поджидали. Западенка в том же месте настороженной стояла. И выдра попала в нее. На рассвете запрягли коня. На телегу ящики поставили. Пока зеваки спят, на Глухое пленных отвезли. Выпустили их поближе к камышу. Долго слушали, как звери продирались сквозь тростник. Потом раздался приглушенный всплеск — выдры достигли водоема!

— Обживут глухие берега, — сказал Назар, довольный. С усмешкою добавил: — В зверинец, за решетку, Евграф захотел отправить… Корми их неразумных… — Усевшись на телегу, позвал нас добродушно: — Поехали обратно.

Года через три на лыжах по трясине мы со стариком пробирались на Глухое. У переселенцев подросло здоровое потомство. Выдры дружно, увлеченно на отмели играли. Ловили, ели карасей.


Примечания

8
Дощаник — лодка из досок.