Татьяна Топоркова
Хорошо бы снег пошел
Толик влюбился
Лыжи не люблю. С горок кататься — ещё куда ни шло, а уж бегать кругами по заснеженной реке совсем неинтересно. Но самое противное — тащиться с лыжами в руках по узенькой тропинке вдоль дороги. Скользко и холодно. Я стараюсь ставить ногу боком, чтобы не раскатиться по наледи. У меня лыжи с ботинками, папа ещё осенью привёз три пары в школу. Я тогда радовалась, дурочка, а теперь завидую тем, кто идёт в валенках. Можно, конечно, на берегу переодеваться, но кто там будет мои валенки караулить? Скорее бы зима кончилась или, наоборот, морозы бы навалились. Тогда физкультура проходит в спортивном зале, мы через козла прыгаем, по канату лазим — милое дело. Я представляю, как на разминке, будто невзначай, сяду на шпагат, как все удивятся… и с грохотом падаю, теряя лыжи и палки.
— Таня! Ты не ушиблась? Давай руку!
Толик Ревнивых выдергивает меня из сугроба, ловит раскатившиеся лыжи да ещё пытается отряхнуть от снега. Что это с ним? Сзади нарочито громко хохочет Сонька Зыкина:
— Влюбился! Втюрился Ревнивых!
Вот ещё новости! Я отпихиваю незваного помощника, взваливаю на плечо свои лыжи, но Толик не уходит. Он говорит громко, чтобы и Сонька слышала:
— Да, я влюбился. Ты мне очень нравишься, и я хочу с тобой дружить!
Я чуть снова не упала, даже отпрыгнула от него подальше. Да разве такое вслух говорят? Мне вдруг жарко стало: и рукам, и ногам горячо. Даже Сонька не находит слов, таращится на нас во все глаза. Я кричу:
— Ты что, Ревнивых, с ума сошел? Пропусти меня сейчас же!
— Давай я твои лыжи понесу.
— Отстань!
Ребята на нас оборачиваться стали, притихшая Сонька вперед ушла, а ему не стыдно ни капельки! И разговаривает взрослыми какими-то словами:
— Ты сейчас ничего не говори. Я же тебя не обидел. Что тут обидного, раз ты мне нравишься? Если согласна дружить, давай дружить. Не хочешь сейчас отвечать — завтра спрошу. Я от тебя не отстану, каждый день буду в любви объясняться.
Ужас! Я его оттолкнула и побежала класс догонять. Ну Толик, ну тихоня! Откуда он такой взялся? Мы и не знакомы почти — он в нашем классе новенький. Учится на тройки, ни с кем не дружит, сидит за последней партой, книжки читает на уроках. И одевается не как все, вместо формы носит вельветовую куртку. Наши мальчики с чёлочками ходят, а у него чуб кудрявый. Вообще-то он на лицо красивый… Но наглый какой! Люблю, давай дружить. Да я с ним ни разу не разговаривала даже!
На берегу, пристегивая лыжи к ботинкам, я смотрела, кто какую горку выбирает. Там есть пологие спуски, а один крутой, с трамплином. С него только Юра Буторин скатился. Толик выбрал самую простую горочку да и то свалился. Так тебе и надо! Я тоже вниз съехала, по кривой дорожке, с поворотом. Физрук командует:
— Бежим до моста и обратно! Мальчики два раза, девочки один.
Мы с Ниной добежали до старой баржи, которая зимует на берегу, спрятались за сугробами. Я ей про Толика рассказала, она удивляется:
— Прямо так и сказал? А ты ему что?
— Ничего. Убежала просто. Надо было ему ответить как следует…
— А Сонька такого наплела! Люблю, давай поцелуемся!
— И поверили?
— Да кто же ей поверит! Похихикали только…
— Знаешь, что я сделаю? Я ему завтра при всех скажу, чтобы он отстал. И пощечину дам!
— Зачем при всех?
— А чтобы Сонька слышала!
— Так ты для Соньки стараешься? Для себя-то ты как думаешь?
Мальчишки уже возвращались от моста, надо было как-то выбираться из нашего укрытия. Мы подождали, пока пробегут девчонки, и пристроились за ними. Ничего, что мы придём последние, сегодня кросс не на время… А Толик, между прочим, тоже в хвосте тащился, даже не старался никого обогнать.
Я про него всё время думала, злилась из-за этого, но почему-то опять вспоминала, как он сидит за последней партой, и как он сегодня сказал: «Я тебя не обидел?» Нормальные слова, нормальным голосом. А про любовь-то зачем? Да ещё при Соньке! Какая может быть любовь в пятом классе? И вообще в школе? У нас вот Наташка с восьмого класса с мальчишками хороводится. То ей Витька браслетик сделал, то Серёжечка в кино сводил. Этим летом она с Мишкой Фишманом парочкой ходила, а сейчас с соседским Игорем в подъезде простаивает. Мама её ругает, говорит, что друзей надо в дом приглашать, а она всё равно на лестнице стоит. Они там целуются, наверное, а школьникам целоваться нельзя, я это точно знаю. Если какой-нибудь мальчишка полезет меня целовать, я ему такую пощечину закачу! Так все гордые девушки делают. И правильно. Я ещё никого по лицу не била, но часто представляю, как это может быть. А Толик? Он же ничего плохого мне не сделал… Это я сгоряча Нине про пощечину сказала. Но если он завтра снова будет про дружбу спрашивать, что я должна ответить?
До самого вечера я места себе не находила, уроки кое-как выучила. Хочу думать про свои дела, про кино или свою балетную студию, а мысли на Толика перескакивают: что ему ответить, если он завтра про дружбу спросит? Хорошо бы у Лены спросить, раньше я бы так и сделала. Но она какая-то другая стала, у неё все мысли такие… строгие, правильные очень. Она всех своих подружек высмеивает, если они влюбляются, мальчишек называет дебилами. Спросишь у неё что-нибудь — она ответит, как отчитает, недаром собралась в педагогический поступать. Она, конечно, скажет правильные слова да ещё и посмеётся надо мной… Не буду я с ней советоваться.
Я постояла у окна, разглядывая прохожих. Вот прошли две девочки с коньками, как же я забыла про каток? Он совсем рядом от нас, там и свет, и музыка, и теплая раздевалка. В прошлом году мы ходили туда всей дворовой компанией, а нынче я ещё ни разу не была. Зачем-то стала пришивать к форме новый кружевной воротничок, пионерский галстук погладила. Наряжаюсь? А, может быть, я, такая вся красивая, скажу ему завтра, что не буду с ним дружить! Вот только какими словами с ним говорить? Если по-книжному, то прямо пьеса какая-то получится. И вообще, настоящая дружба не со слов начинается, а… просто так. Познакомились где-нибудь, что-то сделали вместе… Можно на каток сходить или в кино, только я Нину с собой брать буду, на всякий случай.
Утром Толик ждал меня на лестнице. Но я его перехитрила: собрала в раздевалке ватагу девчонок, и мы с визгом и хохотом мимо пронеслись. Пришлось ему перемены дожидаться.
— Ты помнишь наш разговор? Я хочу услышать твой ответ!
— А я хочу… булочку с маком! Чего ты как дядька из профкома разговариваешь!
Толик оторопел. С чего у меня вдруг про дядьку выскочило? У нас один такой по двору ходит, командовать любит, только он не из профкома, а из домоуправления. Нина и девчонки, что рядом были, от смеха на парты попадали, а Сонька тут как тут:
— Ревнивых Таньку сватает! Щас на колени вставать будет!
А Толик будто не слышит, он прямо в глаза мне уставился
и требует:
— Будешь со мной дружить? Отвечай!
Уже никто и не смеётся, тихо вдруг стало, а Сонька как заорёт:
— Да пошли ты его подальше! У него и женилка не выросла!
Меня будто в кипяток макнули, я задохнулась прямо и вдруг со всего размаха ударила Толика по лицу. Такая громкая пощечина получилась, и сразу звонок зазвенел. Толик развернулся и вышел из класса, спокойно, как ни в чём не бывало. А я на парту рухнула, чувствую — сейчас зареву. Стала тетрадку листать, промокашку разглаживать, руки трясутся, и внутри всё дрожит. И все молчат, расселись по местам, историчку ждут. И Нина отворачивается, не хочет со мной говорить. Уже потом, когда урок начался, она ко мне повернулась:
— Лучше бы ты Соньке по морде дала.
Я и сама про это думаю. Я вообще не понимаю, почему так случилось. Не собиралась я никому пощечину давать, нет у меня такой привычки. И что теперь делать? Ну не извиняться же перед ним! Он тоже виноват, пристал со своей дружбой у всех на виду. Да он и сам теперь ко мне не подойдет… И так мне плохо было, что даже голова разболелась. Надо было что-то придумать, правильное что-нибудь, ну как решение у задачки, только не придумывалось ничего. Вот если бы повернуть время вспять и переиграть всё заново, то я бы не стала руками махать, а спокойно сказала:
— Ты, Сонька, дура набитая. А с тобой, Ревнивых, я дружить не буду, мне и так хорошо!
Дома я всё-таки поревела в ванной. Пыталась перед зеркалом репетировать, как я завтра с Толиком встречусь. Говорить ничего не буду, а просто посмотрю на него — вот так. Но «вот так» не получалось, в глаза посмотреть не получалось даже через зеркало. И вообще смотреть на себя не хотелось, а хотелось спрятаться. Я вдруг поняла, что не смогу ничего исправить. Разве что когда-нибудь потом, когда я вырасту, когда буду умной и красивой… И вечером, когда уже невмоготу было об этом думать, я пришла к маме:
— Переведи меня в другую школу, пожалуйста. Только не спрашивай ни о чём.
И мама не стала меня расспрашивать, она же давно хотела меня перевести.
Татьяна Топоркова
Хорошо бы снег пошел
Толик влюбился
Лыжи не люблю. С горок кататься — ещё куда ни шло, а уж бегать кругами по заснеженной реке совсем неинтересно. Но самое противное — тащиться с лыжами в руках по узенькой тропинке вдоль дороги. Скользко и холодно. Я стараюсь ставить ногу боком, чтобы не раскатиться по наледи. У меня лыжи с ботинками, папа ещё осенью привёз три пары в школу. Я тогда радовалась, дурочка, а теперь завидую тем, кто идёт в валенках. Можно, конечно, на берегу переодеваться, но кто там будет мои валенки караулить? Скорее бы зима кончилась или, наоборот, морозы бы навалились. Тогда физкультура проходит в спортивном зале, мы через козла прыгаем, по канату лазим — милое дело. Я представляю, как на разминке, будто невзначай, сяду на шпагат, как все удивятся… и с грохотом падаю, теряя лыжи и палки.
— Таня! Ты не ушиблась? Давай руку!
Толик Ревнивых выдергивает меня из сугроба, ловит раскатившиеся лыжи да ещё пытается отряхнуть от снега. Что это с ним? Сзади нарочито громко хохочет Сонька Зыкина:
— Влюбился! Втюрился Ревнивых!
Вот ещё новости! Я отпихиваю незваного помощника, взваливаю на плечо свои лыжи, но Толик не уходит. Он говорит громко, чтобы и Сонька слышала:
— Да, я влюбился. Ты мне очень нравишься, и я хочу с тобой дружить!
Я чуть снова не упала, даже отпрыгнула от него подальше. Да разве такое вслух говорят? Мне вдруг жарко стало: и рукам, и ногам горячо. Даже Сонька не находит слов, таращится на нас во все глаза. Я кричу:
— Ты что, Ревнивых, с ума сошел? Пропусти меня сейчас же!
— Давай я твои лыжи понесу.
— Отстань!
Ребята на нас оборачиваться стали, притихшая Сонька вперед ушла, а ему не стыдно ни капельки! И разговаривает взрослыми какими-то словами:
— Ты сейчас ничего не говори. Я же тебя не обидел. Что тут обидного, раз ты мне нравишься? Если согласна дружить, давай дружить. Не хочешь сейчас отвечать — завтра спрошу. Я от тебя не отстану, каждый день буду в любви объясняться.
Ужас! Я его оттолкнула и побежала класс догонять. Ну Толик, ну тихоня! Откуда он такой взялся? Мы и не знакомы почти — он в нашем классе новенький. Учится на тройки, ни с кем не дружит, сидит за последней партой, книжки читает на уроках. И одевается не как все, вместо формы носит вельветовую куртку. Наши мальчики с чёлочками ходят, а у него чуб кудрявый. Вообще-то он на лицо красивый… Но наглый какой! Люблю, давай дружить. Да я с ним ни разу не разговаривала даже!
На берегу, пристегивая лыжи к ботинкам, я смотрела, кто какую горку выбирает. Там есть пологие спуски, а один крутой, с трамплином. С него только Юра Буторин скатился. Толик выбрал самую простую горочку да и то свалился. Так тебе и надо! Я тоже вниз съехала, по кривой дорожке, с поворотом. Физрук командует:
— Бежим до моста и обратно! Мальчики два раза, девочки один.
Мы с Ниной добежали до старой баржи, которая зимует на берегу, спрятались за сугробами. Я ей про Толика рассказала, она удивляется:
— Прямо так и сказал? А ты ему что?
— Ничего. Убежала просто. Надо было ему ответить как следует…
— А Сонька такого наплела! Люблю, давай поцелуемся!
— И поверили?
— Да кто же ей поверит! Похихикали только…
— Знаешь, что я сделаю? Я ему завтра при всех скажу, чтобы он отстал. И пощечину дам!
— Зачем при всех?
— А чтобы Сонька слышала!
— Так ты для Соньки стараешься? Для себя-то ты как думаешь?
Мальчишки уже возвращались от моста, надо было как-то выбираться из нашего укрытия. Мы подождали, пока пробегут девчонки, и пристроились за ними. Ничего, что мы придём последние, сегодня кросс не на время… А Толик, между прочим, тоже в хвосте тащился, даже не старался никого обогнать.
Я про него всё время думала, злилась из-за этого, но почему-то опять вспоминала, как он сидит за последней партой, и как он сегодня сказал: «Я тебя не обидел?» Нормальные слова, нормальным голосом. А про любовь-то зачем? Да ещё при Соньке! Какая может быть любовь в пятом классе? И вообще в школе? У нас вот Наташка с восьмого класса с мальчишками хороводится. То ей Витька браслетик сделал, то Серёжечка в кино сводил. Этим летом она с Мишкой Фишманом парочкой ходила, а сейчас с соседским Игорем в подъезде простаивает. Мама её ругает, говорит, что друзей надо в дом приглашать, а она всё равно на лестнице стоит. Они там целуются, наверное, а школьникам целоваться нельзя, я это точно знаю. Если какой-нибудь мальчишка полезет меня целовать, я ему такую пощечину закачу! Так все гордые девушки делают. И правильно. Я ещё никого по лицу не била, но часто представляю, как это может быть. А Толик? Он же ничего плохого мне не сделал… Это я сгоряча Нине про пощечину сказала. Но если он завтра снова будет про дружбу спрашивать, что я должна ответить?
До самого вечера я места себе не находила, уроки кое-как выучила. Хочу думать про свои дела, про кино или свою балетную студию, а мысли на Толика перескакивают: что ему ответить, если он завтра про дружбу спросит? Хорошо бы у Лены спросить, раньше я бы так и сделала. Но она какая-то другая стала, у неё все мысли такие… строгие, правильные очень. Она всех своих подружек высмеивает, если они влюбляются, мальчишек называет дебилами. Спросишь у неё что-нибудь — она ответит, как отчитает, недаром собралась в педагогический поступать. Она, конечно, скажет правильные слова да ещё и посмеётся надо мной… Не буду я с ней советоваться.
Я постояла у окна, разглядывая прохожих. Вот прошли две девочки с коньками, как же я забыла про каток? Он совсем рядом от нас, там и свет, и музыка, и теплая раздевалка. В прошлом году мы ходили туда всей дворовой компанией, а нынче я ещё ни разу не была. Зачем-то стала пришивать к форме новый кружевной воротничок, пионерский галстук погладила. Наряжаюсь? А, может быть, я, такая вся красивая, скажу ему завтра, что не буду с ним дружить! Вот только какими словами с ним говорить? Если по-книжному, то прямо пьеса какая-то получится. И вообще, настоящая дружба не со слов начинается, а… просто так. Познакомились где-нибудь, что-то сделали вместе… Можно на каток сходить или в кино, только я Нину с собой брать буду, на всякий случай.
Утром Толик ждал меня на лестнице. Но я его перехитрила: собрала в раздевалке ватагу девчонок, и мы с визгом и хохотом мимо пронеслись. Пришлось ему перемены дожидаться.
— Ты помнишь наш разговор? Я хочу услышать твой ответ!
— А я хочу… булочку с маком! Чего ты как дядька из профкома разговариваешь!
Толик оторопел. С чего у меня вдруг про дядьку выскочило? У нас один такой по двору ходит, командовать любит, только он не из профкома, а из домоуправления. Нина и девчонки, что рядом были, от смеха на парты попадали, а Сонька тут как тут:
— Ревнивых Таньку сватает! Щас на колени вставать будет!
А Толик будто не слышит, он прямо в глаза мне уставился
и требует:
— Будешь со мной дружить? Отвечай!
Уже никто и не смеётся, тихо вдруг стало, а Сонька как заорёт:
— Да пошли ты его подальше! У него и женилка не выросла!
Меня будто в кипяток макнули, я задохнулась прямо и вдруг со всего размаха ударила Толика по лицу. Такая громкая пощечина получилась, и сразу звонок зазвенел. Толик развернулся и вышел из класса, спокойно, как ни в чём не бывало. А я на парту рухнула, чувствую — сейчас зареву. Стала тетрадку листать, промокашку разглаживать, руки трясутся, и внутри всё дрожит. И все молчат, расселись по местам, историчку ждут. И Нина отворачивается, не хочет со мной говорить. Уже потом, когда урок начался, она ко мне повернулась:
— Лучше бы ты Соньке по морде дала.
Я и сама про это думаю. Я вообще не понимаю, почему так случилось. Не собиралась я никому пощечину давать, нет у меня такой привычки. И что теперь делать? Ну не извиняться же перед ним! Он тоже виноват, пристал со своей дружбой у всех на виду. Да он и сам теперь ко мне не подойдет… И так мне плохо было, что даже голова разболелась. Надо было что-то придумать, правильное что-нибудь, ну как решение у задачки, только не придумывалось ничего. Вот если бы повернуть время вспять и переиграть всё заново, то я бы не стала руками махать, а спокойно сказала:
— Ты, Сонька, дура набитая. А с тобой, Ревнивых, я дружить не буду, мне и так хорошо!
Дома я всё-таки поревела в ванной. Пыталась перед зеркалом репетировать, как я завтра с Толиком встречусь. Говорить ничего не буду, а просто посмотрю на него — вот так. Но «вот так» не получалось, в глаза посмотреть не получалось даже через зеркало. И вообще смотреть на себя не хотелось, а хотелось спрятаться. Я вдруг поняла, что не смогу ничего исправить. Разве что когда-нибудь потом, когда я вырасту, когда буду умной и красивой… И вечером, когда уже невмоготу было об этом думать, я пришла к маме:
— Переведи меня в другую школу, пожалуйста. Только не спрашивай ни о чём.
И мама не стала меня расспрашивать, она же давно хотела меня перевести.