Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории


Кошкин дом
Всю осень мама лежала в больнице. Перед новым годом её выписали, но работать не разрешили. Папа сказал, что она до лета будет дома сидеть и долечиваться. Но мама такое придумала!
Она придумала всем двором спектакль поставить и показать его в нашем клубе. Мы сначала решили, что своей семьёй будем спектакль делать, но мама хотела всех детей со двора позвать. Вечером они с Леной написали большущее объявление, такое разноцветное, с картинками. Чтобы всё ребята, кто хочет в спектакле играть, пришли в клуб к четырём часам. Мне как-то не очень хотелось всех приглашать, только меня не очень-то спрашивали.
В клуб пришло человек двадцать. Самые воображулистые девчонки уселись на первый ряд, а мальчишек было только четверо. Мама сказала, что мы будем ставить сказку Маршака «Кошкин дом». Девчонки зафыркали, они себя сильно взрослыми считали, а Лена закричала, что будет играть Кошку. Но мама сказала, что распределять роли будем завтра, а сегодня просто будем читать и слушать. И мы по очереди стали читать «Кошкин дом». Сначала стеснялись, а потом разошлись: декламировали с выражением, по ролям. Старшие девочки Кошку изображали, кривлялись: «Я из семьи заморской, мой прадед — кот ангорский!». Лучше всех у Лены получалось, а ещё у Люси Корольковой.
Я попросила, чтобы мне за котят дали почитать, и стала даже петь, как у нас дома на пластинке с этой сказкой: «Тётя, тётя Кошка, выгляни в окошко». И мама меня похвалила и сказала, что песенки с этой пластинки надо обязательно в спектакль вставить.
Домой мы возвращались гурьбой и по дороге изображали то козу, то петуха с курицей, и все удивлялись, что уже почти наизусть сказку выучили. А дома мы стали у мамы роли выпрашивать. Я хотела быть Котёнком, Лёнька — Козлом, Наташа — Петухом, а Лена сказала, что если её Кошкой не сделают, она вообще играть не будет. И мама такая строгая стала, она сказала, что своим детям не собирается лучшие роли раздавать. У кого лучше получается, тот и будет играть. Мы даже обиделись на неё, ведь понятно, что Лена лучше всех Кошку сыграет…
На другой день распределяли роли. Надо было отрывок прочитать за Котёнка или за Свинью. И вместе решали, кто кем будет. Жорке Антонову дали роль Кошкиного дворника — он грубым таким голосом умеет говорить. Мы с Юрой песенку котят пели, нам эта роль и досталась. Лёньке никакой роли не дали, он слова путал и кривлялся. Мама сказала, что он будет её помощником, пожар будет делать и декорации менять. Потом ещё выбрали Наташу Петухом, старших девочек на остальные роли, и только Кошку не выбрали. И Лена, и Люся Королькова обе хотят Кошку играть. Мама говорит:
— Ну, что же, будете по очереди играть.
Хорошо же придумала! А Лена спрыгнула со сцены, схватила своё пальто и убежала. Я думала, мама её позовет, а она помолчала немного и сказала, что Люся будет Кошкой. А тут ещё девчонкам ролей не хватило. Старшим хватило, а маленьким, которые со мной дружат, — не хватило. Лариса Куличёва даже заплакала. Мама Ларису обняла, утешает, говорит, что все младшие девочки будут играть поросят. Для них и песенка есть: «Ты свинья, и я свинья, все мы, братцы, свиньи. Нынче дали нам, друзья, целый чан ботвиньи…» Им можно специальный танец придумать, а ещё остались роли драчливых петушков. Лариса успокоилась, а от мамы не отходит. А чего она с моей мамой обнимается? У неё своя есть. Я хоть и радовалась, что мне хорошая роль досталась, а на маму немного сердилась. Ну что ей стоило Лену Кошкой назначить? Теперь вот Лена плачет, наверное, а она чужую девочку обнимает…
И стали мы репетировать. Сначала просто сидели на сцене кружком и говорили свои слова, а потом стали по сцене ходить, танцевать. Мне очень нравилось выступление поросят: там песенка такая весёлая, и мы с Лёлькой Чигановой придумали смешной танец с мисками. Как будто поросята стоят в очереди за похлёбкой, и все толкаются и дерутся. На репетициях так весело было! Мама провела родительское собрание и попросила, чтобы взрослые помогли артистам сшить костюмы. И ребята приносили в клуб то, что им шили и даже репетировали в костюмах. У Кошки — Люси мама ужасная модница, она ей перешила своё бархатное платье до пола, с длинным шлейфом и с перьями на шее. А Тоне Антоновой, которая Свинью играет, бабушка придумала на платье много-много бантиков нашить. Все поросята тоже украситься захотели, и целое соревнование устроили, у кого сколько бантиков на костюме.
Лена на репетиции не ходила, и даже слушать про них не желала. Мне очень хотелось ей рассказать, как у нас весело, но она уши зажимала.
И мама на неё сердилась — сама же роль не дала, ещё и сердится!
Я один раз пыталась маме всё про Лену объяснить, а она сказала, что ей стыдно за такую дочь. Потому что награду нужно заслужить, а не требовать по знакомству. Но ведь Лена хорошо Кошку играла. Даже лучше Люси, это все видели. А ещё без Лены декорации не получались, их старшие девочки рисовали, но мама всё время заставляла их переделывать. Мне они тоже не нравились: срисовали дворец какой-то из книжки, совсем он не похож на кошкин дом.
Однажды на репетицию Люда Быкова принесла маску поросёнка, магазинную, она хотела в ней выступать. Но из-за маски её плохо слышно было, и мама сказала, что играть надо с открытым лицом, чтобы зрители сами понимали, кто здесь свинья, а кто — курица. Мы стали спорить, чуть не рассорились все, и договорились, что попробуем бумажные маски сделать. Я после школы пришла, краски взяла Ленины, в тюбиках, и стала себе маску котёнка рисовать. У меня такое чучело получилось, даже непонятно — кошка это, собака или вообще какой- нибудь бурундук. И тут Лена из школы пришла, увидела свои краски, рассердилась. А когда маску увидела — засмеялась. Я обиделась, маску порвала, ушла в другую комнату. Потом вернулась, а Лена кошку рисует. Серенькую такую кошачью мордочку, очень славную и грустную немножко. Я так обрадовалась, что даже шёпотом заговорила:
— Лен, а почему она маленькая такая? Мне же надо всё лицо закрыть.
— Не надо закрывать лицо, эта маска у тебя на лбу будет, ну как шапочка или кокошник.
— А как я её на лоб прилеплю?
— Да зачем же лепить? Сделаем обруч из картона или ватмана по твоему размеру, она и будет держаться.
— Ой, Лена, а как же Юра? Ему ведь тоже такую надо, мы с ним всё время вместе на сцене; и костюмы у нас будут похожие — сверху такие жилетки с заплатками, снизу у него штаны, а у меня юбочка.
— Штаны ему нужно обрезать выше колен, а маску такую я ему сделаю. Только ты ему пока ничего не говори.
И я поняла, что и маме не надо про это говорить. Пока. А так хотелось показать всем, какие маски Лена придумала. И ещё я боялась, что вот нарисует она эти маски, а на репетиции всё равно ходить не будет. И я нарочно взяла в школу свою кошачью мордочку и хвасталась всем, особенно тем, кто в спектакле участвует. Люда Быкова сразу стала просить, чтобы Лена ей поросёнка нарисовала. А я всем говорила — сами договаривайтесь. И уже на другой день увидела, как Лена поросёнка рисует. А потом и козла, и козу, и курицу с петухом. Ур-ра! Все девчонки стали к нам свои костюмы таскать, и Лена придумывала для них всякие улучшения. И ещё рисовала эскизы для петуха и старого дворника, потому что у них родители ничего ещё не сделали. Мне казалось, что мама даже не заметила, как Лена в наши дела проникла. Но однажды вечером за ужином она вдруг ей говорит:
— Лена, что-то у нас девочки с декорациями намудрили — не нравится мне. Ты бы посмотрела завтра, а то времени мало остаётся…
И Лена пришла в клуб! И прямо на репетиции стала что-то подрисовывать, перекрашивать. Придумала, как их поставить, чтобы они не падали. А когда мы стали насчёт пожара спорить, то совсем интересно получилось. Наш Лёнька, который за пожар отвечал, хотел настоящий огонь устроить. Он притащил железное корыто, накидал в него газет и даже керосин припас, чтобы ярче горело. Но директор клуба запретил огонь разводить, и Лёнька всё думал, как бы его обмануть. Кто-то предложил бенгальские огни жечь, они безопасные. А Лена говорит:
— У вас же есть девочки, которые танцуют? Пусть они на пожаре огонь изображают с какими-нибудь оранжевыми шарфами, пусть на пожарных наступают, машут на них. А звук можно с пластинки взять, там хорошо пожар сделан.
Очень нам эта идея понравилась, мы с Лёлькой Чигановой стали танец придумывать, с шарфами, с бенгальскими огнями — прямо целый балет. А Лена дальше командует: сюда надо скатерть с кисточками, для козы взять настоящую герань у кого-нибудь дома, у дворника одно ухо у шапки сделать вверх, другое — вниз. И всё её слушают, потому что она как-то правильно всё переделывает, и мама со всем соглашается. Потом мы весь спектакль без остановок прорепетировали, и всё очень хорошо получилось. А по дороге домой всякие шумовые эффекты придумывали, как можно пожар за сценой изображать.
Премьера спектакля прошла в весенние каникулы. Мы заранее развесили объявления, и в воскресенье в клуб столько народу собралось! Пришлось даже скамейки из холла приносить, чтобы всем мест хватило. Мы через занавес смотрели в зал: там и родители, и ребята со двора, и геологи-геофизики, которые в экспедиции работают. У нас же все дома, и клуб, и «камералка» — как отдельный городок, называется «Геофизика». Даже дворник дядя Костя пришёл со своей женой. И самый главный начальник из экспедиции с какими-то дядьками незнакомыми.
Мама в своём бархатном платье вышла на сцену, рассказала про спектакль, но мы уже не слышали ничего, стояли в костюмах за кулисами, загримированные, и ждали, когда откроется занавес… Зрители, наверное, думали, что у нас тут ерунда какая-нибудь будет. Какая-нибудь самодеятельность художественная. Они когда декорации увидели, прямо даже не ахнули, а вскрикнули. И начали хлопать. И потом все хлопали, так хлопали, что приходилось ждать, когда эти аплодисменты закончатся. Мы не подкачали: никто не сбился, не забоялся, наоборот — лучше, чем на репетициях играли. Даже Лёнька не подвел — он такой тарарам устроил, изображая пожар! Колотил железяками по корыту, ронял за сценой стулья да ещё во весь голос подпевал бобрам-пожарникам. Слуха у него нет, и это совсем смешно было. А дядя Костя так хохотал, что со скамейки упал. Мальчик, который играл Кошкиного дворника, очень похоже его передразнивал.
В конце спектакля, когда все выходят на сцену и поют последнюю песню про Кошку, мы с Люсей Корольковой стоим впереди, уже не в заплатках, нарядные, и должны первые поклониться и уйти. И мы с поклонами всё правильно сделали, но зрители повскакивали со своих мест, многие прямо к сцене подошли и вызывали нас снова и снова. И мы выходили, кланялись, снова уходили, снова кланялись, пока мама не вмешалась. Она начала вызывать нас по одному, и объявляла:
— Кошка — Людмила Королькова.
— Петух — Наташа Шмелёва.
И про всех сказала. А Лену назвала художественным руководителем, и ей кричали «Молодец!», и Лёньке кричали, его мама представила как помощника режиссёра. А потом на сцену пришёл самый главный начальник и сказал речь. Он сказал:
— Если бы я знал, что здесь такое увижу, я бы для всех купил цветы. Вот, ей-богу, достал бы цветы среди зимы. Но я же не подозревал, что у нас такие таланты. Примите в знак восхищения хотя бы эти конфеты.
И на сцену стали передавать большущие кульки с конфетами, много, штук десять, и мы стояли с этими кульками, а он всё хвалил и нас, и маму, и говорил, что артистам дадут путевки в пионерский лагерь «Юный геолог». И снова все принимались хлопать. А когда публика разошлась, девочки стали кульки разворачивать и думать, что же с этими конфетами делать — сразу их не съесть. Мама говорит:
— Зачем же сразу? Мы сейчас чаю попьём, а что останется — пусть лежит. У нас ещё в школе выступление, и в садике, а потом будем новый спектакль репетировать. Заведём такое правило — сладкие перерывы. Согласны?
И мы сразу же согласились.