Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Старинная французская песенка
Когда мы купили пианино, я ещё в садик ходила. И в музыкальную школу записали только Юру и Лену. Им там не понравилось: учителя строгие, карандашом по пальцам учеников лупят. Музыку не учат играть, а только гаммы задают.
А ещё какое-то соль-фед-жио там есть, из-за него все дети плачут. Юра даже под кроватью прятался, когда мама его в эту школу отправляла. А Лена из дома ушла. Написала записку и ушла жить к Анне Алексеевне, маминой знакомой. Я думала — её накажут, а мама разрешила Лене не ходить на музыку. А потом и Юра бросил эти занятия, но долго ещё на школьных утренниках «Полюшко-поле» играл. Так что я в музыкальную школу поступать не собиралась.
Но вот Люба Петухова, которая в соседней квартире живёт, каждый день на пианино играет. Сначала гаммы, а потом какую-нибудь музыку разучивает: ошибается, спотыкается, снова начинает. Сущее наказание! Только научится что-нибудь играть, а ей уже другое задают. И всё какие-то песенки дурацкие «Жили у бабуси два весёлых гуся».
И вдруг я что-то новое услышала. Грустная такая музыка, как будто дождь идёт. Сначала Люба её плохо играла, а потом стало получаться. Как она её за стенкой заиграет, я сажусь и слушаю. И почему-то маму представляю. Она тогда в больнице лежала, и так её жалко было!
Лена сказала, что эту музыку написал Чайковский, и называется она «Старинная французская песенка». Лена тоже её учила, но забыла. Она как бросила музыкальную школу, так больше никогда за пианино не садилась. А мне так захотелось эту песенку сыграть! Я бы по-другому её исполняла: помедленней и потише… И ещё я боялась, что Люба соседская другую пьесу начнет разучивать, и где я тогда эту музыку услышу? Так и получилось, но тут как раз маму из больницы выписали, и грустить не хотелось. Мы в квартире генеральную уборку сделали, нарисовали красивый плакат «Добро пожаловать!», а Наташа печенье испекла по книжке.
Когда папа маму привёз, мы так визжали и прыгали, что даже не сразу заметили Татьяну Сергеевну. То есть, мы потом узнали, что она Татьяна Сергеевна, а сначала просто увидели старушку. Мама сказала, что они вместе в больнице лечились, и что она будет у нас жить.
У нас всегда кто-нибудь жил: папины друзья, геофизики из полевых экспедиций, практиканты всякие, но они все молодые были, весёлые, а тут бабушка старенькая в мамином халате и плачет почему-то… Нам мама потом про неё всё рассказала, когда мы уже на кухне печенье доедали, а странная гостья спала в детской на раскладушке.
Эта Татьяна Сергеевна раньше была из знатных, княгиня, кажется. И её за это в тюрьму посадили, а потом отправили на север деревья пилить. Все родные у неё умерли, а сама она тяжело заболела. А потом пришло письмо, что она ни в чём не виновата, и тех, кто её наказывал, самих в тюрьму посадили. А у неё теперь дома нет, родных нет, даже одежды нет. И некуда из больницы пойти. Мне так непонятно было: ну, пусть княгиня, а в тюрьму-то за что? И Лена удивилась, и Наташа, и Юра:
— А почему она домой не едет?
— Это сколько же лет она деревья пилила?
— Надо у тех, кто её обижал, забрать квартиру и ей отдать. Они же всё равно в тюрьме!
— И не похожа она на княгиню, просто старенькая бабушка… А плачет почему?
Мама тогда странно ответила:
— Плачет, потому что давно нормальных людей не видела. Она столько горя перенесла, не дай бог никому такое узнать. Вы просто будьте с ней полюбезнее — она замечательная.
Да мы и так старушек не обижаем, но раз уж мама просит…
Утром Татьяна Сергеевна заплела мне и Лене удивительные косички; не колоском, как наши школьные модницы умеют, а прямо каким-то кружевом по голове, и все вихры мои улеглись послушно, вплелись в это кружево. Татьяна Сергеевна сказала, что это французские косички.
— А вы по-французски знаете?
— Ты спрашиваешь про французский язык? Когда-то я неплохо его знала, но теперь забылось многое…
— А музыку французскую знаете?
— Что-то я тебя не пойму: народную или французских композиторов?
Я не знала, как объяснить про мою любимую песенку, по дороге в школу сочиняла разные предложения, и сама не понимала, чего хочу узнать.
А в школе такое началось! На мою причёску приходили смотреть даже десятиклассницы, даже учителя, а Лену самая строгая завучиха похвалила за образцовый внешний вид. И тут я поняла, чего я хочу. Сначала надо узнать, умеет ли Татьяна Сергеевна играть на пианино. Потом пусть сыграет эту песенку, если умеет. А потом… потом пусть меня научит. Вот.
Прибегаю домой, а там машинка швейная стрекочет, всякие ткани на столе разложены, и Татьяна Сергеевна сидит за машинкой — не узнать. В малиновом длинном халате, и волосы так красиво сделаны. Никакая не старушка, а дама настоящая. Я начала ей свою просьбу излагать, она задумалась:
— Песенку такую я не припомню, но по нотам можно попробовать. А научить играть — это непросто. Всё равно надо начинать с азов: руки ставить, гаммы отрабатывать.
— А это долго?
— Смотря какое произведение ты хочешь научиться играть. Надо ноты посмотреть для начала.
Ноты я взяла у Любы, она дала мне большую книгу, называется — «Хрестоматия игры на фортепиано». Ненадолго, только до вечера. Татьяна Сергеевна так этой книге обрадовалась! Листала, рассматривала, нашла то, что нам надо, и стала эти ноты, эти крючочки и палочки разбирать и напевать тихонько. Я ей говорю, что книжку возвращать надо, а она опять листает. Потом села за стол, разлиновала листок узенькими строчками и переписала ноты французской песенки. И быстро так, быстрее чем я диктовку пишу. Говорит:
— Сейчас мне надо с шитьём закончить и маме твоей с ужином помочь. Вечером разберёмся.
Я Любе хрестоматию отнесла, уроки села учить. За ужином очень весело было. Мама с Татьяной Сергеевной приготовили такие румяные котлеты из картошки, очень вкусные, с грибным соусом. И на столе красиво всё расставили, даже подливка грибная была в специальном соуснике из сервиза.
После ужина Татьяна Сергеевна села за пианино, листочек с нотами взяла… Сначала просто так по клавишам пальцами бегала, потом гаммы играла, а потом знакомая мелодия начала вырисовываться. Вот первые ноты — грустные такие, повторяются, но по-другому. Потом аккорды, которые в конце, будто рассердился кто-то. Она так пробовала, потом другую часть репетировала, в одном месте споткнулась несколько раз, и вдруг — начала играть по-настоящему, от начала и до конца, и не ошиблась ни разу! Я к ней подбежала, даже не знала, что сказать от радости!
— Чем тебе эта мелодия понравилась?
— Она грустная и… ласковая такая. А её трудно играть?
— Да нет, не очень. Давай мы с тобой план действий разработаем. Чтобы научиться эту песенку играть, нам, думаю, понадобится полгода.
— Пол-го-да?!
— Э, только не реветь! Ты пойми, ведь в музыкальной школе это только в третьем классе играют, а мы с тобой быстрее справимся. Чтобы сделать что-то красивое, нужно очень постараться.
— Тогда давайте прямо сейчас учиться!
— Мы будем заниматься с завтрашнего дня, каждый день по два часа. С четырёх до шести.
Ой! Я-то надеялась, что Татьяна Сергеевна просто покажет мне, на какие клавиши надо нажимать, и всё быстро получится. Я так «Собачий вальс» научилась играть с первого раза. Но про это лучше не говорить — мама не разрешает «Собачий вальс» на пианино играть, значит, и Татьяне Сергеевне это не понравится. Им теперь одинаковое нравится. Они всё время что-нибудь красивое придумывают. Сшили нам с Леной несколько разных школьных фартуков, чтобы не скучно было в одном и том же ходить. И всякие кружева вяжут для воротничков и манжет. Потом они решили, что девочкам некрасиво майки носить, и смастерили такие батистовые сорочки на тонких бретельках, тоже с разными мережками и украшениями.
А музыкой мы занимались каждый день. Ух, как мне это не нравилось! Сначала ноты учили, всякие диезы-бемоли, руку «кошельком» ставили, гаммы играли. Я представляла, как соседская Любка посмеивается за стеной, когда я песенку про бабусю и гусей разучивала. Зато второй час занятий был интересный: мы по слуху всякие песенки модные подбирали или сочиняли музыку для стихов, или пели на разные голоса. А после весенних каникул начали разучивать заветную мелодию, понемногу, по частям.
После ужина, когда я учила уроки, Татьяна Сергеевна читала. И как-то очень уютно это у неё получалось: заберётся с ногами в наше большое «наказательное» кресло, закутается в шаль, читает и улыбается. Иногда даже лупу брала — это такое специальное увеличительное стекло, — если буквы в книге мелкие. Зрение у неё очень слабое, бабушка Любы Петуховой говорит, что совсем от чтения ослепнуть можно, но Татьяна Сергеевна так не считает:
— Если для чего и надо глаза беречь, то как раз для чтения. Здесь такая библиотека прекрасная! Успеть бы хоть половину прочитать…
Мне наша домашняя библиотека тогда не нравилась: все книжки какие-то одинаковые, все — без картинок. А оказалось, что в этих скучных переплётах много разных историй про детей написано. И про Тома Сойера, и про детство Никиты, и про республику Шкид, и про девочек-гимназисток. Эту книжку писательницы Чарской мне Татьяна Сергеевна читать начала, а потом у неё глаза устали, и я сама дочитала. Мама удивляется:
— Как вам это удалось, Татьяна Сергеевна? Ведь ни в какую она у нас читать не хотела.
Я и музыке учиться не хотела. Но когда мы разучили, наконец, эту старинную французскую песенку, я даже растерялась. Не будет больше уроков? Татьяна Сергеевна говорит:
— А давай мы с тобой на «Лунную сонату» Бетховена замахнёмся? Сейчас каникулы начинаются, отдохнём, а осенью, с новыми силами, разучим?
Мне эта соната тоже нравилась, соседская Любка её часто играла. И я согласилась.
Но летом Татьяна Сергеевна уехала к себе на родину. Мама сказала, что ей там дали квартиру, и она захотела вернуться. Так что больше я музыкой не занималась. А старинную французскую песенку я часто играла, и всё время что-нибудь представляла: то девочку, которая в лесу заблудилась, то дождик в школьном сквере, то Татьяну Сергеевну, как она читает в кресле…
Я и сейчас эту песенку могу сыграть по памяти, наизусть.
Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Старинная французская песенка
Когда мы купили пианино, я ещё в садик ходила. И в музыкальную школу записали только Юру и Лену. Им там не понравилось: учителя строгие, карандашом по пальцам учеников лупят. Музыку не учат играть, а только гаммы задают.
А ещё какое-то соль-фед-жио там есть, из-за него все дети плачут. Юра даже под кроватью прятался, когда мама его в эту школу отправляла. А Лена из дома ушла. Написала записку и ушла жить к Анне Алексеевне, маминой знакомой. Я думала — её накажут, а мама разрешила Лене не ходить на музыку. А потом и Юра бросил эти занятия, но долго ещё на школьных утренниках «Полюшко-поле» играл. Так что я в музыкальную школу поступать не собиралась.
Но вот Люба Петухова, которая в соседней квартире живёт, каждый день на пианино играет. Сначала гаммы, а потом какую-нибудь музыку разучивает: ошибается, спотыкается, снова начинает. Сущее наказание! Только научится что-нибудь играть, а ей уже другое задают. И всё какие-то песенки дурацкие «Жили у бабуси два весёлых гуся».
И вдруг я что-то новое услышала. Грустная такая музыка, как будто дождь идёт. Сначала Люба её плохо играла, а потом стало получаться. Как она её за стенкой заиграет, я сажусь и слушаю. И почему-то маму представляю. Она тогда в больнице лежала, и так её жалко было!
Лена сказала, что эту музыку написал Чайковский, и называется она «Старинная французская песенка». Лена тоже её учила, но забыла. Она как бросила музыкальную школу, так больше никогда за пианино не садилась. А мне так захотелось эту песенку сыграть! Я бы по-другому её исполняла: помедленней и потише… И ещё я боялась, что Люба соседская другую пьесу начнет разучивать, и где я тогда эту музыку услышу? Так и получилось, но тут как раз маму из больницы выписали, и грустить не хотелось. Мы в квартире генеральную уборку сделали, нарисовали красивый плакат «Добро пожаловать!», а Наташа печенье испекла по книжке.
Когда папа маму привёз, мы так визжали и прыгали, что даже не сразу заметили Татьяну Сергеевну. То есть, мы потом узнали, что она Татьяна Сергеевна, а сначала просто увидели старушку. Мама сказала, что они вместе в больнице лечились, и что она будет у нас жить.
У нас всегда кто-нибудь жил: папины друзья, геофизики из полевых экспедиций, практиканты всякие, но они все молодые были, весёлые, а тут бабушка старенькая в мамином халате и плачет почему-то… Нам мама потом про неё всё рассказала, когда мы уже на кухне печенье доедали, а странная гостья спала в детской на раскладушке.
Эта Татьяна Сергеевна раньше была из знатных, княгиня, кажется. И её за это в тюрьму посадили, а потом отправили на север деревья пилить. Все родные у неё умерли, а сама она тяжело заболела. А потом пришло письмо, что она ни в чём не виновата, и тех, кто её наказывал, самих в тюрьму посадили. А у неё теперь дома нет, родных нет, даже одежды нет. И некуда из больницы пойти. Мне так непонятно было: ну, пусть княгиня, а в тюрьму-то за что? И Лена удивилась, и Наташа, и Юра:
— А почему она домой не едет?
— Это сколько же лет она деревья пилила?
— Надо у тех, кто её обижал, забрать квартиру и ей отдать. Они же всё равно в тюрьме!
— И не похожа она на княгиню, просто старенькая бабушка… А плачет почему?
Мама тогда странно ответила:
— Плачет, потому что давно нормальных людей не видела. Она столько горя перенесла, не дай бог никому такое узнать. Вы просто будьте с ней полюбезнее — она замечательная.
Да мы и так старушек не обижаем, но раз уж мама просит…
Утром Татьяна Сергеевна заплела мне и Лене удивительные косички; не колоском, как наши школьные модницы умеют, а прямо каким-то кружевом по голове, и все вихры мои улеглись послушно, вплелись в это кружево. Татьяна Сергеевна сказала, что это французские косички.
— А вы по-французски знаете?
— Ты спрашиваешь про французский язык? Когда-то я неплохо его знала, но теперь забылось многое…
— А музыку французскую знаете?
— Что-то я тебя не пойму: народную или французских композиторов?
Я не знала, как объяснить про мою любимую песенку, по дороге в школу сочиняла разные предложения, и сама не понимала, чего хочу узнать.
А в школе такое началось! На мою причёску приходили смотреть даже десятиклассницы, даже учителя, а Лену самая строгая завучиха похвалила за образцовый внешний вид. И тут я поняла, чего я хочу. Сначала надо узнать, умеет ли Татьяна Сергеевна играть на пианино. Потом пусть сыграет эту песенку, если умеет. А потом… потом пусть меня научит. Вот.
Прибегаю домой, а там машинка швейная стрекочет, всякие ткани на столе разложены, и Татьяна Сергеевна сидит за машинкой — не узнать. В малиновом длинном халате, и волосы так красиво сделаны. Никакая не старушка, а дама настоящая. Я начала ей свою просьбу излагать, она задумалась:
— Песенку такую я не припомню, но по нотам можно попробовать. А научить играть — это непросто. Всё равно надо начинать с азов: руки ставить, гаммы отрабатывать.
— А это долго?
— Смотря какое произведение ты хочешь научиться играть. Надо ноты посмотреть для начала.
Ноты я взяла у Любы, она дала мне большую книгу, называется — «Хрестоматия игры на фортепиано». Ненадолго, только до вечера. Татьяна Сергеевна так этой книге обрадовалась! Листала, рассматривала, нашла то, что нам надо, и стала эти ноты, эти крючочки и палочки разбирать и напевать тихонько. Я ей говорю, что книжку возвращать надо, а она опять листает. Потом села за стол, разлиновала листок узенькими строчками и переписала ноты французской песенки. И быстро так, быстрее чем я диктовку пишу. Говорит:
— Сейчас мне надо с шитьём закончить и маме твоей с ужином помочь. Вечером разберёмся.
Я Любе хрестоматию отнесла, уроки села учить. За ужином очень весело было. Мама с Татьяной Сергеевной приготовили такие румяные котлеты из картошки, очень вкусные, с грибным соусом. И на столе красиво всё расставили, даже подливка грибная была в специальном соуснике из сервиза.
После ужина Татьяна Сергеевна села за пианино, листочек с нотами взяла… Сначала просто так по клавишам пальцами бегала, потом гаммы играла, а потом знакомая мелодия начала вырисовываться. Вот первые ноты — грустные такие, повторяются, но по-другому. Потом аккорды, которые в конце, будто рассердился кто-то. Она так пробовала, потом другую часть репетировала, в одном месте споткнулась несколько раз, и вдруг — начала играть по-настоящему, от начала и до конца, и не ошиблась ни разу! Я к ней подбежала, даже не знала, что сказать от радости!
— Чем тебе эта мелодия понравилась?
— Она грустная и… ласковая такая. А её трудно играть?
— Да нет, не очень. Давай мы с тобой план действий разработаем. Чтобы научиться эту песенку играть, нам, думаю, понадобится полгода.
— Пол-го-да?!
— Э, только не реветь! Ты пойми, ведь в музыкальной школе это только в третьем классе играют, а мы с тобой быстрее справимся. Чтобы сделать что-то красивое, нужно очень постараться.
— Тогда давайте прямо сейчас учиться!
— Мы будем заниматься с завтрашнего дня, каждый день по два часа. С четырёх до шести.
Ой! Я-то надеялась, что Татьяна Сергеевна просто покажет мне, на какие клавиши надо нажимать, и всё быстро получится. Я так «Собачий вальс» научилась играть с первого раза. Но про это лучше не говорить — мама не разрешает «Собачий вальс» на пианино играть, значит, и Татьяне Сергеевне это не понравится. Им теперь одинаковое нравится. Они всё время что-нибудь красивое придумывают. Сшили нам с Леной несколько разных школьных фартуков, чтобы не скучно было в одном и том же ходить. И всякие кружева вяжут для воротничков и манжет. Потом они решили, что девочкам некрасиво майки носить, и смастерили такие батистовые сорочки на тонких бретельках, тоже с разными мережками и украшениями.
А музыкой мы занимались каждый день. Ух, как мне это не нравилось! Сначала ноты учили, всякие диезы-бемоли, руку «кошельком» ставили, гаммы играли. Я представляла, как соседская Любка посмеивается за стеной, когда я песенку про бабусю и гусей разучивала. Зато второй час занятий был интересный: мы по слуху всякие песенки модные подбирали или сочиняли музыку для стихов, или пели на разные голоса. А после весенних каникул начали разучивать заветную мелодию, понемногу, по частям.
После ужина, когда я учила уроки, Татьяна Сергеевна читала. И как-то очень уютно это у неё получалось: заберётся с ногами в наше большое «наказательное» кресло, закутается в шаль, читает и улыбается. Иногда даже лупу брала — это такое специальное увеличительное стекло, — если буквы в книге мелкие. Зрение у неё очень слабое, бабушка Любы Петуховой говорит, что совсем от чтения ослепнуть можно, но Татьяна Сергеевна так не считает:
— Если для чего и надо глаза беречь, то как раз для чтения. Здесь такая библиотека прекрасная! Успеть бы хоть половину прочитать…
Мне наша домашняя библиотека тогда не нравилась: все книжки какие-то одинаковые, все — без картинок. А оказалось, что в этих скучных переплётах много разных историй про детей написано. И про Тома Сойера, и про детство Никиты, и про республику Шкид, и про девочек-гимназисток. Эту книжку писательницы Чарской мне Татьяна Сергеевна читать начала, а потом у неё глаза устали, и я сама дочитала. Мама удивляется:
— Как вам это удалось, Татьяна Сергеевна? Ведь ни в какую она у нас читать не хотела.
Я и музыке учиться не хотела. Но когда мы разучили, наконец, эту старинную французскую песенку, я даже растерялась. Не будет больше уроков? Татьяна Сергеевна говорит:
— А давай мы с тобой на «Лунную сонату» Бетховена замахнёмся? Сейчас каникулы начинаются, отдохнём, а осенью, с новыми силами, разучим?
Мне эта соната тоже нравилась, соседская Любка её часто играла. И я согласилась.
Но летом Татьяна Сергеевна уехала к себе на родину. Мама сказала, что ей там дали квартиру, и она захотела вернуться. Так что больше я музыкой не занималась. А старинную французскую песенку я часто играла, и всё время что-нибудь представляла: то девочку, которая в лесу заблудилась, то дождик в школьном сквере, то Татьяну Сергеевну, как она читает в кресле…
Я и сейчас эту песенку могу сыграть по памяти, наизусть.