Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Серёжа Баюшкин
Мамина подруга тётя Вика живёт на втором этаже. Она весёлая и красивая, и наряды у неё удивительные. Зимой она носила затейливое пальто с меховым капором и муфтой, а сейчас ходит в ярких крепдешиновых платьях и белых-пребелых носочках.
Бабушка говорит, что тётя Вика модница. Ну и пусть, мне она всё равно очень нравится.
Когда мы с её Серёжкой кисель на диван пролили, она нисколько не ругалась. И всё у себя дома разрешает трогать: красивые камни и раковины в шкафу, книги с нерусскими буквами. Только не разрешает нам в одну игру играть. Потому что у Серёжи «головушка слабая». Но мы всё равно играем, пока она не видит. Это надо раскрутиться изо всех сил, пока ноги держат. А когда уже не держат, падать на пол и лежать с закрытыми глазами. Получается, как будто ты летишь или на волнах качаешься. И надо в это время всякие сказки придумывать.
— Уцепилась я за воздушный шарик и полетела прямо в небо. Бум! Об облако стукнулась, не больно, как о подушку. Смотрю, а на облаке Серёжа сидит.
— А я на нём качался-качался и заснул, меня туча соседская обрызгала, я и проснулся…
Серёжа — самый мой лучший друг. Он уже умеет читать, и осенью пойдёт в школу. Мама называет его мальчиком благовоспитанным, но это какое-то обидное слово. Он просто хороший: никогда не дерётся и не дразнится, умеет игры интересные придумывать. И ещё он очень красивый. У него длинные загнутые ресницы, как у девочки. Мама говорить, что у него бархатные глаза, потому что в них солнце не заглядывает из-за ресниц.
Мы с ним поженимся, когда вырастем. И уедем на море в тёплую страну, которая называется Куба. Серёжа там жил, когда был маленький, и всё мне про море рассказал. Я согласна в Кубу ехать, с Серёжей я куда угодно поеду. Я уже у мамы спросила, и она мне разрешила с ним жениться.
— Только со свадьбой не спешите. Тебе надо ещё садик закончить, потом школу…
Они немножко посмеиваются над нами, мама с тётей Викой. Меня называют невестой, Серёжу кавалером. Но сами же всё время мне в пример Серёжу ставят. И если тётя Вика идет в кино или в город куда-нибудь, она нас обоих с собой берёт. Наши мамы считают, что мы хорошо друг на друга влияем.
— Она же дома со всеми ссорится: Юру до крови укусила, спорит по пустякам, а тут прямо шёлковая девочка. Сказала мне, что косы будем растить. Серёжа насоветовал?
— Очень даже может быть. А ты знаешь, что он для Таньки твоей на фортепиано «Вальс цветов» разучивает?
— Пусть женятся.
— Пусть…
В прошлое воскресенье он из-за меня не поехал на пароходе кататься. Мы должны были ехать всей семьёй, и тётя Вика с Серёжей, и другие с нашего двора. А меня не спросили. Говорят, стыдно в пять лет воды бояться. Я и сама не понимаю, почему мне у реки так страшно, кажется, вот-вот кто-то утонет. И я сказала, что не поеду. Меня и ругали, и стыдили, и Серёжу в пример ставили, а он взял и тоже не поехал! И мы всё воскресенье вдвоём играли!
Утром мы нашу печку разрисовывали. Надо пальцем по стене поводить, чтобы он белый стал, и на печке им рисовать. Она чёрная, блестит, как классная доска… Потом мы печку мыли — бабушка велела. Потом у Серёжи дома кружились, его затошнило даже. А потом Серёжа копилку свою разломал и сказал, что мы пойдём за мороженым.
— Без спросу?
— Конечно, у кого же спрашивать, если все уехали.
— А бабушка?
— Она же твоя бабушка, зачем я буду её спрашивать.
— А я?
— А ты у меня спросись, я же старше, и я тебе разрешаю.
Мы пошли в дальний магазин, который стоит у дороги. Было немного боязно идти по улице без взрослых, но Серёжа уже ходил туда и всё мне по пути объяснял: где машины заправляют и где новый городок геологов строить начали. Там огромную яму вырыли, и гора земли рядом образовалась. Мы на самый верх залезли, оттуда далеко всё видать: наш городок за забором, а за ним сад яблоневый, и даже краешек реки.
А мороженого в магазине не было. Тётенька-продавщица сказала, что к ним летом не возят, потому что холодильника нет. Это надо в центре покупать, да и то с утра. Тогда мы леденцов купили. А ещё мне Серёжа крем купил земляничный. Такая баночка круглая, а в ней гладко-розовый крем по самые краешки, и пахнет лучше всяких духов. Бабушка потом всё ворчала, что купили вещь бесполезную. Ну, как же бесполезную, если его гладить можно и нюхать, и даже на щёки мазать.
А потом случилось страшное. Мама однажды увела меня в свою спальню и стала говорить, что тётя Вика помирилась с Серёжиным папой, и это очень хорошо, потому что теперь они будут жить все вместе.
— Ты ведь хочешь, чтобы Серёжа жил с папой и мамой, правда? И ты понимаешь, как ему нужно уехать?
— Зачем уехать?
— К папе. Он в другом городе живёт, у моря.
— В Кубе?
— Нет, в Севастополе.
— А мы тоже с ними поедем?
— Таня, ну мы-то зачем поедем, у нас своя семья, у них — своя. Я хотела тебя попросить, чтобы ты помогла Серёже. Ну, отпустила бы его, что ли. А то он плачет из-за тебя.
— Плачет?
Я побежала наверх. Серёжа не плакал, он сидел в коридоре наказанный.
— Мама не разрешает из дома выходить, я с ней плохо разговаривал. Не бойся, я не поеду никуда. Пусть она едет одна, а я здесь останусь, у вас буду жить.
— Вот здорово, у нас как раз раскладушка новая. Я могу тебе своё зелёное одеяло отдать. А мама твоя согласилась?
— Пока ещё нет, она пошла папе звонить, сказала, что про все мои художества расскажет.
— Папа рассердится?
— Он… он обидится, наверное, что я к нему ехать не хочу. Он, знаешь, какой добрый! Он всегда за меня был, если мама ругалась. И весёлый, всех смешит…
— А когда же вы теперь встретитесь?
— Ну, потом когда-нибудь, может быть, он сюда приедет в гости.
— Что-то жалко его совсем. Может быть, ты съездишь к нему на немножко… или я поеду… Ну, конечно, давай я с вами поеду! Я же моря никогда не видела. А моего папу не жалко, всё равно он в экспедиции всё время.
— Тебя мама не отпустит.
— А я реветь буду, я всех своим рёвом изведу.
Спускаясь по лестнице, я придумывала разные слова, которые надо сказать маме. Я понимала, что самый главный аргумент — мы хотим быть вместе — никто не станет слушать. Значит, надо так сказать: «Мама, отпусти меня с Серёжей, я хочу на море посмотреть. Он скучает без папы, а наш всё равно в командировках всегда. А потом он ведь единственный ребёнок, а у тебя ещё Юра есть, и Лена, и Наташа скоро вернётся из санатория. Пусть она будет за меня, а я уж уеду, ладно? Вы ведь всё равно разрешили нам пожениться, когда мы вырастем». Если так по-хорошему всё объяснить, то и реветь не понадобится.
На моё счастье в гостях у нас оказалась тётя Вика. Она молча выслушала припасённые мной слова и посмотрела на маму. Мама печальным голосом стала говорить, что я никого не люблю, и, раз уж я такая уродилась, то она меня отпускает.
— Возьмешь, Вика, её в дочки?
И тётя Вика согласилась! Как-то странно мне это показалось, очень уж легко все они согласились. И даже обидно: не такая уж я плохая у мамы дочка. Может быть, они договорились меня обмануть? Или думают, что я в последний момент испугаюсь и разревусь? Тогда я прямо сейчас пойду к Серёже жить! Мама и тут не возражала, только надо сначала вещи собрать. Стала я чемодан собирать: купальные трусы, песочники, сандалии — всё летнее. Ну, там книжки некоторые, мячик надувной, юбку плиссированную. Потом вспомнила про зиму, валенки стала искать. Хотела ещё санки забрать, но Юра пожадничал, а тётя Вика сказала, что там снега не бывает. Меня с чемоданом наверх проводили, я Серёже говорю:
— Они думают, что это всё понарошку, что я испугаюсь и обратно запрошусь. А мы их всё равно победим. Я обратно не вернусь никогда.
И стали мы с ним играть. Кораблики делали из бумаги и щепок, потом на улице их в большой луже запускали. Тётя Вика нас ужинать позвала.
— Ты домой ещё не захотела?
— Нисколечко!
Я и правда не хотела. Я догадывалась, что наши мамы придумали для нас какое-то испытание, и была готова его выдержать.
Почему так получилось, что меня ночью в одеяле домой принесли? Я ревела и просилась к маме. Утром мне было очень стыдно перед мамой и перед Юрой, но всего стыдней перед Серёжей. Как будто я его обманула, и даже ещё хуже сделала. Я спряталась в крапиве за клубом, чтобы он меня не нашёл, и из своего укрытия видела, как подъехала к подъезду грузовая машина, как грузили в неё всякие ящики и чемоданы. Потом вышли тётя Вика с Серёжей, и он всё оглядывался по сторонам. Потом они уехали, а я до позднего вечера ревела в крапиве.
Больше мы никогда не встречались.
Татьяна Топоркова
Снежный слон и другие истории
Серёжа Баюшкин
Мамина подруга тётя Вика живёт на втором этаже. Она весёлая и красивая, и наряды у неё удивительные. Зимой она носила затейливое пальто с меховым капором и муфтой, а сейчас ходит в ярких крепдешиновых платьях и белых-пребелых носочках.
Бабушка говорит, что тётя Вика модница. Ну и пусть, мне она всё равно очень нравится.
Когда мы с её Серёжкой кисель на диван пролили, она нисколько не ругалась. И всё у себя дома разрешает трогать: красивые камни и раковины в шкафу, книги с нерусскими буквами. Только не разрешает нам в одну игру играть. Потому что у Серёжи «головушка слабая». Но мы всё равно играем, пока она не видит. Это надо раскрутиться изо всех сил, пока ноги держат. А когда уже не держат, падать на пол и лежать с закрытыми глазами. Получается, как будто ты летишь или на волнах качаешься. И надо в это время всякие сказки придумывать.
— Уцепилась я за воздушный шарик и полетела прямо в небо. Бум! Об облако стукнулась, не больно, как о подушку. Смотрю, а на облаке Серёжа сидит.
— А я на нём качался-качался и заснул, меня туча соседская обрызгала, я и проснулся…
Серёжа — самый мой лучший друг. Он уже умеет читать, и осенью пойдёт в школу. Мама называет его мальчиком благовоспитанным, но это какое-то обидное слово. Он просто хороший: никогда не дерётся и не дразнится, умеет игры интересные придумывать. И ещё он очень красивый. У него длинные загнутые ресницы, как у девочки. Мама говорить, что у него бархатные глаза, потому что в них солнце не заглядывает из-за ресниц.
Мы с ним поженимся, когда вырастем. И уедем на море в тёплую страну, которая называется Куба. Серёжа там жил, когда был маленький, и всё мне про море рассказал. Я согласна в Кубу ехать, с Серёжей я куда угодно поеду. Я уже у мамы спросила, и она мне разрешила с ним жениться.
— Только со свадьбой не спешите. Тебе надо ещё садик закончить, потом школу…
Они немножко посмеиваются над нами, мама с тётей Викой. Меня называют невестой, Серёжу кавалером. Но сами же всё время мне в пример Серёжу ставят. И если тётя Вика идет в кино или в город куда-нибудь, она нас обоих с собой берёт. Наши мамы считают, что мы хорошо друг на друга влияем.
— Она же дома со всеми ссорится: Юру до крови укусила, спорит по пустякам, а тут прямо шёлковая девочка. Сказала мне, что косы будем растить. Серёжа насоветовал?
— Очень даже может быть. А ты знаешь, что он для Таньки твоей на фортепиано «Вальс цветов» разучивает?
— Пусть женятся.
— Пусть…
В прошлое воскресенье он из-за меня не поехал на пароходе кататься. Мы должны были ехать всей семьёй, и тётя Вика с Серёжей, и другие с нашего двора. А меня не спросили. Говорят, стыдно в пять лет воды бояться. Я и сама не понимаю, почему мне у реки так страшно, кажется, вот-вот кто-то утонет. И я сказала, что не поеду. Меня и ругали, и стыдили, и Серёжу в пример ставили, а он взял и тоже не поехал! И мы всё воскресенье вдвоём играли!
Утром мы нашу печку разрисовывали. Надо пальцем по стене поводить, чтобы он белый стал, и на печке им рисовать. Она чёрная, блестит, как классная доска… Потом мы печку мыли — бабушка велела. Потом у Серёжи дома кружились, его затошнило даже. А потом Серёжа копилку свою разломал и сказал, что мы пойдём за мороженым.
— Без спросу?
— Конечно, у кого же спрашивать, если все уехали.
— А бабушка?
— Она же твоя бабушка, зачем я буду её спрашивать.
— А я?
— А ты у меня спросись, я же старше, и я тебе разрешаю.
Мы пошли в дальний магазин, который стоит у дороги. Было немного боязно идти по улице без взрослых, но Серёжа уже ходил туда и всё мне по пути объяснял: где машины заправляют и где новый городок геологов строить начали. Там огромную яму вырыли, и гора земли рядом образовалась. Мы на самый верх залезли, оттуда далеко всё видать: наш городок за забором, а за ним сад яблоневый, и даже краешек реки.
А мороженого в магазине не было. Тётенька-продавщица сказала, что к ним летом не возят, потому что холодильника нет. Это надо в центре покупать, да и то с утра. Тогда мы леденцов купили. А ещё мне Серёжа крем купил земляничный. Такая баночка круглая, а в ней гладко-розовый крем по самые краешки, и пахнет лучше всяких духов. Бабушка потом всё ворчала, что купили вещь бесполезную. Ну, как же бесполезную, если его гладить можно и нюхать, и даже на щёки мазать.
А потом случилось страшное. Мама однажды увела меня в свою спальню и стала говорить, что тётя Вика помирилась с Серёжиным папой, и это очень хорошо, потому что теперь они будут жить все вместе.
— Ты ведь хочешь, чтобы Серёжа жил с папой и мамой, правда? И ты понимаешь, как ему нужно уехать?
— Зачем уехать?
— К папе. Он в другом городе живёт, у моря.
— В Кубе?
— Нет, в Севастополе.
— А мы тоже с ними поедем?
— Таня, ну мы-то зачем поедем, у нас своя семья, у них — своя. Я хотела тебя попросить, чтобы ты помогла Серёже. Ну, отпустила бы его, что ли. А то он плачет из-за тебя.
— Плачет?
Я побежала наверх. Серёжа не плакал, он сидел в коридоре наказанный.
— Мама не разрешает из дома выходить, я с ней плохо разговаривал. Не бойся, я не поеду никуда. Пусть она едет одна, а я здесь останусь, у вас буду жить.
— Вот здорово, у нас как раз раскладушка новая. Я могу тебе своё зелёное одеяло отдать. А мама твоя согласилась?
— Пока ещё нет, она пошла папе звонить, сказала, что про все мои художества расскажет.
— Папа рассердится?
— Он… он обидится, наверное, что я к нему ехать не хочу. Он, знаешь, какой добрый! Он всегда за меня был, если мама ругалась. И весёлый, всех смешит…
— А когда же вы теперь встретитесь?
— Ну, потом когда-нибудь, может быть, он сюда приедет в гости.
— Что-то жалко его совсем. Может быть, ты съездишь к нему на немножко… или я поеду… Ну, конечно, давай я с вами поеду! Я же моря никогда не видела. А моего папу не жалко, всё равно он в экспедиции всё время.
— Тебя мама не отпустит.
— А я реветь буду, я всех своим рёвом изведу.
Спускаясь по лестнице, я придумывала разные слова, которые надо сказать маме. Я понимала, что самый главный аргумент — мы хотим быть вместе — никто не станет слушать. Значит, надо так сказать: «Мама, отпусти меня с Серёжей, я хочу на море посмотреть. Он скучает без папы, а наш всё равно в командировках всегда. А потом он ведь единственный ребёнок, а у тебя ещё Юра есть, и Лена, и Наташа скоро вернётся из санатория. Пусть она будет за меня, а я уж уеду, ладно? Вы ведь всё равно разрешили нам пожениться, когда мы вырастем». Если так по-хорошему всё объяснить, то и реветь не понадобится.
На моё счастье в гостях у нас оказалась тётя Вика. Она молча выслушала припасённые мной слова и посмотрела на маму. Мама печальным голосом стала говорить, что я никого не люблю, и, раз уж я такая уродилась, то она меня отпускает.
— Возьмешь, Вика, её в дочки?
И тётя Вика согласилась! Как-то странно мне это показалось, очень уж легко все они согласились. И даже обидно: не такая уж я плохая у мамы дочка. Может быть, они договорились меня обмануть? Или думают, что я в последний момент испугаюсь и разревусь? Тогда я прямо сейчас пойду к Серёже жить! Мама и тут не возражала, только надо сначала вещи собрать. Стала я чемодан собирать: купальные трусы, песочники, сандалии — всё летнее. Ну, там книжки некоторые, мячик надувной, юбку плиссированную. Потом вспомнила про зиму, валенки стала искать. Хотела ещё санки забрать, но Юра пожадничал, а тётя Вика сказала, что там снега не бывает. Меня с чемоданом наверх проводили, я Серёже говорю:
— Они думают, что это всё понарошку, что я испугаюсь и обратно запрошусь. А мы их всё равно победим. Я обратно не вернусь никогда.
И стали мы с ним играть. Кораблики делали из бумаги и щепок, потом на улице их в большой луже запускали. Тётя Вика нас ужинать позвала.
— Ты домой ещё не захотела?
— Нисколечко!
Я и правда не хотела. Я догадывалась, что наши мамы придумали для нас какое-то испытание, и была готова его выдержать.
Почему так получилось, что меня ночью в одеяле домой принесли? Я ревела и просилась к маме. Утром мне было очень стыдно перед мамой и перед Юрой, но всего стыдней перед Серёжей. Как будто я его обманула, и даже ещё хуже сделала. Я спряталась в крапиве за клубом, чтобы он меня не нашёл, и из своего укрытия видела, как подъехала к подъезду грузовая машина, как грузили в неё всякие ящики и чемоданы. Потом вышли тётя Вика с Серёжей, и он всё оглядывался по сторонам. Потом они уехали, а я до позднего вечера ревела в крапиве.
Больше мы никогда не встречались.