Д. А. Сергеев
Одинокая женщина на пустынном пляже
ЛУННЫЙ ВАЛЬС
― Входи, если не боишься, ― сказала она с лёгкой усмешкой в голосе.
Из открывшейся с тихим скрипом двери повеяло не то погребом, не то старой пыльной кладовой. Евгений оглянулся на прозрачный сад с местами сохранившейся уныло обвисшей листвой на чёрных ветках, четко прорисовавшихся в белесом свете необычайно яркой луны; на видневшийся за садом тёмный пустырь, на далёкие городские кварталы с уютно поблескивавшими рядами жёлтых окон, ― и неожиданно всей своей сущностью почувствовал глубину и объёмность представшего взору пространства. Высоко повисшая светящаяся сфера показалась ему атрибутом циркового представления, в котором иллюзионист плавным движением руки заставляет подняться в воздух ни к чему не прикреплённый шар, мучая незадачливого зрителя осознанием того, что этого не может быть.
Повернувшись к двери, Евгений шагнул через порог в ринувшийся навстречу мрак пустующего дома. Она вошла следом, закрыв за собой дверь. Мрак сгустился, и тревожное, но в то же время до дрожи приятное чувство накатило из тьмы, как дуновение свежего и волнующего морского ветра в тёплую южную ночь.
― Впереди стол, ― неестественно бодрым и звонким голосом сказала она. ― А слева от него дверь. Там высокий порог, смотри не упади, а то мышей моих распугаешь — они здесь привыкли к тишине.
Упоминание о мышах Евгения не смутило, но мысль о том, что здесь могут быть ещё и крысы, мелькнула как-то неприятно. Впрочем, он воздержался от высказывания её вслух.
― Здесь у нас столовая, ― сказала девушка, остановившись в довольно просторной комнате с застеклённой, как у веранды, стеной и, воспользовавшись проникающим сквозь неё призрачным светом, обогнала Евгения, который стоял как вкопанный, глядя на распластавшиеся на стёклах чёрные тени деревьев и вьющуюся вдоль окна голую виноградную лозу.
― Ужин не готов, ― пошутила она, обернувшись уже в следующей комнате. Она была возбуждённой, весёлой и склонной к шуткам. Евгений тоже не был молчаливым букой, тоже любил пошутить, в том числе и над собой, и никогда не лез в карман за словом. Но теперь у него в голове вдруг что-то замкнуло, и к волнению от присутствия рядом девушки прибавилось ещё какое-то странное, будоражащее, едва уловимое и приятно щекочущее чувство. Да-да: стеклянная веранда, виноградная лоза, качающие последними листьями осенние деревья и этот знакомый запах в доме ― запах запустения и заброшенности. И что-то ещё… Что же? А ч-чёрт! ― всё ещё глядя на деревья за стеной, он ткнулся ногой в высокий порог и чуть не упал. Впереди послышался лёгкий смешок:
― Осторожно, здесь комнаты на разных уровнях.
― Почему? ― машинально спросил Евгений, вновь пытаясь поймать ускользающее знакомое ощущение.
― Не знаю. Наверное, для того чтобы все спотыкались.
Пройдя ещё одну комнату. Они остановились. Здесь явно была гостиная ― большой гулкий зал с тремя высокими окнами, отбрасывающими крестообразные тени на голый деревянный пол, старым, должно быть, очень пыльным диваном и тёмной тумбочкой в углу, на которой стояла образца пятидесятых годов массивная ламповая радиола. С потолка, в центре и по углам покрытого нечётко видным лепным орнаментом, свисала большая мрачная люстра с пустыми патронами.
― Что, в этом доме нигде нет ламп? ― зачем-то спросил Евгений, уставившись в потолок.
― Нигде! Ни одной! ― радостно сказала она и посмотрела на парня как-то настороженно, словно опасаясь, что он может достать из кармана лампу и ввернуть её в люстру. Но Евгений не сделал бы этого, если бы даже у него в каждом кармане лежало по лампе, поскольку пошлый электрический свет, изгоняющий томные лунные блики, стирающий длинные тени на полу и проявляющий разрушительные следы неумолимого времени, оставленные в давно покинутом доме, был бы здесь неуместным.
Стряхнув с себя оцепенение, он подошёл к окну и посмотрел на улицу. В наступившей тишине было слышно, как вдали лениво лаяла собака, в ветвях, срывая последние листья, проносились порывы ветра, да поскрипывало что-то не то в самом доме, не то на чердаке.
― Это дерево, ― девушка вдруг перешла на шёпот, ― оно выросло, прижавшись к дому, и теперь при ветре скрипит, потираясь о край крыши. Слышишь ― жалуется?
Евгением снова овладело волнение. Стараясь расслабиться, он сел на подоконник. Девушка приблизилась к нему, и их долго игравшие в прятки взгляды, наконец, встретились. Она расстегнула пальто и опустила на плечи покрывавшую голову шаль. Лунный свет заливал её лицо, мягко очерчивая его не совсем правильные, но очень милые, тонкие черты и, блуждая в пышных волосах, превращал в дымчатый ореол их растрепавшиеся края. От этого она сама, заброшенный дом, сад за окном и каким-то чудом не падающая с неба луна казались сном, сказкой, прекрасным наваждением.
― Ну что? ― с нежной улыбкой спросила она, не отводя глаз.
― Красиво, ― тихо ответил он.
― Что красиво?
― Всё.
Не отрывая взгляда от её лица, Евгений нащупал её руку и, привлекая девушку к себе, провёл кончиками пальцев по её мраморно-белой щеке. С Леной Евгений встречался уже месяц. Он учился на втором курсе в университете, она работала и заочно заканчивала юридический факультет в другом городе. Когда-то родители Лены подались на заработки на Север, увезя её с собой. Теперь, вернувшись в родной город, Лена жила у тётки, поскольку одной со старым домом ей было не совладать. Встречаясь, Лена и Евгений допоздна гуляли в парке или просто по улицам города, потом долго прощались в подъезде. Ключ от старого дома по-прежнему находился у Лениной тётки, которая по привычке изредка наведывалась взглянуть, стоит ли ещё дом, и целы ль его окна и двери. На большее у неё не хватало ни сил, ни времени — было много своих забот. Сегодня Лена вышла к Евгению немножко необычная, даже загадочная, и лишь спустя какое-то время, словно украдкой сообщила: «Я взяла ключ от нашего дома. Хочешь посмотреть, где я росла?». Конечно, он не стал отказываться, и они впервые оказались наедине в помещении.
― Знаешь, кажется, у Серова или у Репина есть картина «Девушка, освещённая солнцем». Ты сейчас тоже похожа на живописный портрет.
― Неужели?
― Да, ты похожа на портрет неизвестного художника под названием «Девушка, освещённая луной».
― И я знаю этого неизвестного художника…
Она неуверенно протянула руку и коснулась его лица. По ней пробежала лёгкая дрожь и словно протекла по руке в Евгения. Почувствовав неловкость, он отпустил девушку; она, жадно вдохнув, метнулась в сторону и снова заговорила неестественно громким и бодрым голосом:
― Представляешь, в детстве я обожала слушать этот проигрыватель. Лена прошла в угол, где стояла тумбочка с допотопным агрегатом и подняла его крышку.
― «Восток-57»? ― попытался угадать Евгений.
― Ты оттуда видишь название?
― Нет, я просто догадался, потому что у нас был такой же.
― Хочешь, поставим что-нибудь наугад? Если, конечно, розетка работает.
Розетка работала. Девушка вытащила из тумбочки большой квадратный конверт и извлекла из него чёрный диск. Через несколько секунд послышалось шуршание, шипение, потрескивание, в течение которого Лена и Евгений выжидательно смотрели друг на друга, и… гулко разливаясь по пустынному дому, плавно зазвучал мелодичный вальс. Девушка подошла к Евгению, игриво спросила:
― Месье танцует?
― Вальс? Плохо.
― Ничего, это поправимо, я научу.
Она бросила пальто и шаль на диван, предупредила:
― Будет жарко.
Евгений тоже сбросил верхнюю одежду, и они закружились по комнате в лучах зыбкого лунного света, сначала медленно, а потом всё быстрей, будто порывом осеннего ветра их понесло вслед за опавшей листвой над домом и садом, пустырём и дремлющим городом.
А потом пластинку заело, и она стала постоянно воспроизводить одни и те же три такта. Они остановились, но он всё ещё не выпускал её из рук. Она улыбнулась: «Надо выключить», ― и пошла к радиоле.
И пока она шла, Евгений вдруг снова с особой остротой ощутил запах старого дома и увидел в окне качающуюся ветку, услышал как чей-то молодой и очень знакомый голос сказал: «Пластинку заело». Это был мамин голос. И это тоже было в старом доме, в котором давно никто не жил. После войны отец долго служил на Курильских островах. Потом демобилизовался и получил направление на работу в Харьков. Но по направлению не поехал. Почему? Так и осталось загадкой. И их семья приехала в этот небольшой город. Жить было негде. Тогда кто-то по сносной цене на время уступил им давно пустующий дом с увитой виноградом верандой. В этом доме пахло пылью и сыростью, но по утрам за окном в заросшем травой саду звонко пели птицы, и деревья качали жёлтыми осенними ветками. У них уже тогда был проигрыватель «Восход-57». В доме играла музыка. Потом мама сказала: «Пластинку заело». И маленький Евгений весело рассмеялся, потому что слово «заело» показалось ему очень смешным. Но главное не это. Что-то другое.
Лена выключила проигрыватель. Вкладывая пластинку в конверт, она склонила голову, и волнистая прядь светлых волос упала ей на лицо Стоп. Там тоже у кого-то были такие же светлые волосы. Ах, да ― у маленькой соседской девочки. И она любила долго расчёсывать их перед зеркалом. Однажды она доверила свою расчёску Евгению и попросила причесать её. Получив доступ к чудным мягким кудряшкам, мальчик с трепетом трогал их руками, расчёсывал, приглаживал и, казалось ничего не было на свете лучше этого занятия. Ей нравилось, как он ухаживал за её волосами, и она не скрывала этого, покорно подставляя головку и довольно покусывая чуть припухлые, розовые губы. А он всё расчёсывал, приглаживал, как бы невзначай разлохмачивал и снова приглаживал. Наконец, она, посмотрев на мальчика хитро прищуренными синими глазами, насмешливо спросила:
― Что, очень понравилось?
И тут же исчезло очарование белого нарядного платьица, светлых волос, синих глаз и яркого розового рта. Мальчишку вдруг охватили стыд и обида. Он небрежно протянул ей расчёску и серьёзно ответил:
― Вообще не понравилось.
После этого девочка больше не допускала его к своим кудряшкам, и это было самым большим огорчением для Евгения. Ну, зачем он сказал «Вообще не понравилось». А потом эта девочка куда-то исчезла, и всё как-то само собой забылось.
― Ну вот, я же обещала, что будет жарко, ― сказала Лена, усаживаясь на жалобно заскрипевший диван.
Евгений сел рядом, взял её за руки. Они снова встретились взглядами. Эти синие глаза, этот припухлый рот. И эта привычка слегка кривить нижнюю губу, когда ей что-то не нравится, или когда она в чём-то сомневается. И волосы… С первых дней знакомства ему показалось, что он её где-то уже видел, а потом очень быстро возникло чувство, будто он знает её много лет. «Ерунда, ― говорил он себе. ― Это не может быть она. Почему? Да потому, что не может быть. Волосы с возрастом меняются и вообще по случайным сходным чертам нельзя отождествлять маленькую девочку со взрослой девушкой». Но чем больше он логично и нудно убеждал себя в том, что это не она, тем больше в душе его утверждалось обратное.
― Ну, что? ― Лена снова улыбнулась в ответ на его долгий изучающий взгляд.
― Ничего. Всё хорошо, ― ответил он, утонув лицом в её волосах.
Он целовал её лицо, гладил её тело, стараясь расстегнуть все попадавшие под пальцы пуговицы. Она смущённо засмеялась:
― Подожди. Так ничего не выйдет ― мы слишком не по-летнему одеты.
Она быстро встала и, едва слышно бросив «сейчас», исчезла в тёмном проёме, ведущем в соседнюю комнату. Было слышно, как она, нервно теребя ключ, открывала шифоньер и спешно выбрасывала на пол какие-то вещи. Вернувшись с ворохом постельного белья, она торопливо разбросала его по дивану, и быстро раздевшись, со словами «Боже, как здесь холодно» юркнула под одеяло:
― Ну, не стой же, как манекен! Я ведь просто околею…
Выйдя из оцепенения, Евгений так же быстро последовал её примеру. Постель оказалась холодной и слегка влажной, но Лена, ещё не остывшая после вальса, излучала тепло.
Обрывки детских воспоминаний, что-то более позднее, какие-то моменты недавней жизни за несколько секунд пронеслись в его голове и вместе со всем остальным миром канули в бездну, оставив в мыслях и ощущениях только её. С пространством и временем что-то случилось, и Евгению стало казаться, будто только сейчас он расчёсывал ей волосы, но она больше не посмотрела на него прищуренными глазами и ничего не спросила насмешливым тоном, и потому теперь всё было иначе. В этот момент Евгений уже не сомневался, что это была она, та самая синеглазая девочка в белом платьице с оборками. И если бы она сейчас спросила его, как тогда, он ответил бы ей иначе. «Да, ― хотелось сказать ему. ― Мне понравилось. И я не отдам твою расчёску. Никогда!»
Но судьба решила по-иному. Они ещё долго встречались, но, в конце концов, всё же расстались. Первая любовь в большинстве случаев уходит, опалив сердца тех, кого коснулась. А в памяти Евгения Лена навсегда осталась кружащейся по комнате в неудержимом вальсе, который он про себя назвал лунным. А была ли это действительно та самая девочка из милых детских воспоминаний? Кто знает. Об этом Евгений никогда с ней не говорил, не желая разрушать чудесную иллюзию. Да и так ли это важно?
Одинокая женщина на пустынном пляже
ЛУННЫЙ ВАЛЬС
― Входи, если не боишься, ― сказала она с лёгкой усмешкой в голосе.
Из открывшейся с тихим скрипом двери повеяло не то погребом, не то старой пыльной кладовой. Евгений оглянулся на прозрачный сад с местами сохранившейся уныло обвисшей листвой на чёрных ветках, четко прорисовавшихся в белесом свете необычайно яркой луны; на видневшийся за садом тёмный пустырь, на далёкие городские кварталы с уютно поблескивавшими рядами жёлтых окон, ― и неожиданно всей своей сущностью почувствовал глубину и объёмность представшего взору пространства. Высоко повисшая светящаяся сфера показалась ему атрибутом циркового представления, в котором иллюзионист плавным движением руки заставляет подняться в воздух ни к чему не прикреплённый шар, мучая незадачливого зрителя осознанием того, что этого не может быть.
Повернувшись к двери, Евгений шагнул через порог в ринувшийся навстречу мрак пустующего дома. Она вошла следом, закрыв за собой дверь. Мрак сгустился, и тревожное, но в то же время до дрожи приятное чувство накатило из тьмы, как дуновение свежего и волнующего морского ветра в тёплую южную ночь.
― Впереди стол, ― неестественно бодрым и звонким голосом сказала она. ― А слева от него дверь. Там высокий порог, смотри не упади, а то мышей моих распугаешь — они здесь привыкли к тишине.
Упоминание о мышах Евгения не смутило, но мысль о том, что здесь могут быть ещё и крысы, мелькнула как-то неприятно. Впрочем, он воздержался от высказывания её вслух.
― Здесь у нас столовая, ― сказала девушка, остановившись в довольно просторной комнате с застеклённой, как у веранды, стеной и, воспользовавшись проникающим сквозь неё призрачным светом, обогнала Евгения, который стоял как вкопанный, глядя на распластавшиеся на стёклах чёрные тени деревьев и вьющуюся вдоль окна голую виноградную лозу.
― Ужин не готов, ― пошутила она, обернувшись уже в следующей комнате. Она была возбуждённой, весёлой и склонной к шуткам. Евгений тоже не был молчаливым букой, тоже любил пошутить, в том числе и над собой, и никогда не лез в карман за словом. Но теперь у него в голове вдруг что-то замкнуло, и к волнению от присутствия рядом девушки прибавилось ещё какое-то странное, будоражащее, едва уловимое и приятно щекочущее чувство. Да-да: стеклянная веранда, виноградная лоза, качающие последними листьями осенние деревья и этот знакомый запах в доме ― запах запустения и заброшенности. И что-то ещё… Что же? А ч-чёрт! ― всё ещё глядя на деревья за стеной, он ткнулся ногой в высокий порог и чуть не упал. Впереди послышался лёгкий смешок:
― Осторожно, здесь комнаты на разных уровнях.
― Почему? ― машинально спросил Евгений, вновь пытаясь поймать ускользающее знакомое ощущение.
― Не знаю. Наверное, для того чтобы все спотыкались.
Пройдя ещё одну комнату. Они остановились. Здесь явно была гостиная ― большой гулкий зал с тремя высокими окнами, отбрасывающими крестообразные тени на голый деревянный пол, старым, должно быть, очень пыльным диваном и тёмной тумбочкой в углу, на которой стояла образца пятидесятых годов массивная ламповая радиола. С потолка, в центре и по углам покрытого нечётко видным лепным орнаментом, свисала большая мрачная люстра с пустыми патронами.
― Что, в этом доме нигде нет ламп? ― зачем-то спросил Евгений, уставившись в потолок.
― Нигде! Ни одной! ― радостно сказала она и посмотрела на парня как-то настороженно, словно опасаясь, что он может достать из кармана лампу и ввернуть её в люстру. Но Евгений не сделал бы этого, если бы даже у него в каждом кармане лежало по лампе, поскольку пошлый электрический свет, изгоняющий томные лунные блики, стирающий длинные тени на полу и проявляющий разрушительные следы неумолимого времени, оставленные в давно покинутом доме, был бы здесь неуместным.
Стряхнув с себя оцепенение, он подошёл к окну и посмотрел на улицу. В наступившей тишине было слышно, как вдали лениво лаяла собака, в ветвях, срывая последние листья, проносились порывы ветра, да поскрипывало что-то не то в самом доме, не то на чердаке.
― Это дерево, ― девушка вдруг перешла на шёпот, ― оно выросло, прижавшись к дому, и теперь при ветре скрипит, потираясь о край крыши. Слышишь ― жалуется?
Евгением снова овладело волнение. Стараясь расслабиться, он сел на подоконник. Девушка приблизилась к нему, и их долго игравшие в прятки взгляды, наконец, встретились. Она расстегнула пальто и опустила на плечи покрывавшую голову шаль. Лунный свет заливал её лицо, мягко очерчивая его не совсем правильные, но очень милые, тонкие черты и, блуждая в пышных волосах, превращал в дымчатый ореол их растрепавшиеся края. От этого она сама, заброшенный дом, сад за окном и каким-то чудом не падающая с неба луна казались сном, сказкой, прекрасным наваждением.
― Ну что? ― с нежной улыбкой спросила она, не отводя глаз.
― Красиво, ― тихо ответил он.
― Что красиво?
― Всё.
Не отрывая взгляда от её лица, Евгений нащупал её руку и, привлекая девушку к себе, провёл кончиками пальцев по её мраморно-белой щеке. С Леной Евгений встречался уже месяц. Он учился на втором курсе в университете, она работала и заочно заканчивала юридический факультет в другом городе. Когда-то родители Лены подались на заработки на Север, увезя её с собой. Теперь, вернувшись в родной город, Лена жила у тётки, поскольку одной со старым домом ей было не совладать. Встречаясь, Лена и Евгений допоздна гуляли в парке или просто по улицам города, потом долго прощались в подъезде. Ключ от старого дома по-прежнему находился у Лениной тётки, которая по привычке изредка наведывалась взглянуть, стоит ли ещё дом, и целы ль его окна и двери. На большее у неё не хватало ни сил, ни времени — было много своих забот. Сегодня Лена вышла к Евгению немножко необычная, даже загадочная, и лишь спустя какое-то время, словно украдкой сообщила: «Я взяла ключ от нашего дома. Хочешь посмотреть, где я росла?». Конечно, он не стал отказываться, и они впервые оказались наедине в помещении.
― Знаешь, кажется, у Серова или у Репина есть картина «Девушка, освещённая солнцем». Ты сейчас тоже похожа на живописный портрет.
― Неужели?
― Да, ты похожа на портрет неизвестного художника под названием «Девушка, освещённая луной».
― И я знаю этого неизвестного художника…
Она неуверенно протянула руку и коснулась его лица. По ней пробежала лёгкая дрожь и словно протекла по руке в Евгения. Почувствовав неловкость, он отпустил девушку; она, жадно вдохнув, метнулась в сторону и снова заговорила неестественно громким и бодрым голосом:
― Представляешь, в детстве я обожала слушать этот проигрыватель. Лена прошла в угол, где стояла тумбочка с допотопным агрегатом и подняла его крышку.
― «Восток-57»? ― попытался угадать Евгений.
― Ты оттуда видишь название?
― Нет, я просто догадался, потому что у нас был такой же.
― Хочешь, поставим что-нибудь наугад? Если, конечно, розетка работает.
Розетка работала. Девушка вытащила из тумбочки большой квадратный конверт и извлекла из него чёрный диск. Через несколько секунд послышалось шуршание, шипение, потрескивание, в течение которого Лена и Евгений выжидательно смотрели друг на друга, и… гулко разливаясь по пустынному дому, плавно зазвучал мелодичный вальс. Девушка подошла к Евгению, игриво спросила:
― Месье танцует?
― Вальс? Плохо.
― Ничего, это поправимо, я научу.
Она бросила пальто и шаль на диван, предупредила:
― Будет жарко.
Евгений тоже сбросил верхнюю одежду, и они закружились по комнате в лучах зыбкого лунного света, сначала медленно, а потом всё быстрей, будто порывом осеннего ветра их понесло вслед за опавшей листвой над домом и садом, пустырём и дремлющим городом.
А потом пластинку заело, и она стала постоянно воспроизводить одни и те же три такта. Они остановились, но он всё ещё не выпускал её из рук. Она улыбнулась: «Надо выключить», ― и пошла к радиоле.
И пока она шла, Евгений вдруг снова с особой остротой ощутил запах старого дома и увидел в окне качающуюся ветку, услышал как чей-то молодой и очень знакомый голос сказал: «Пластинку заело». Это был мамин голос. И это тоже было в старом доме, в котором давно никто не жил. После войны отец долго служил на Курильских островах. Потом демобилизовался и получил направление на работу в Харьков. Но по направлению не поехал. Почему? Так и осталось загадкой. И их семья приехала в этот небольшой город. Жить было негде. Тогда кто-то по сносной цене на время уступил им давно пустующий дом с увитой виноградом верандой. В этом доме пахло пылью и сыростью, но по утрам за окном в заросшем травой саду звонко пели птицы, и деревья качали жёлтыми осенними ветками. У них уже тогда был проигрыватель «Восход-57». В доме играла музыка. Потом мама сказала: «Пластинку заело». И маленький Евгений весело рассмеялся, потому что слово «заело» показалось ему очень смешным. Но главное не это. Что-то другое.
Лена выключила проигрыватель. Вкладывая пластинку в конверт, она склонила голову, и волнистая прядь светлых волос упала ей на лицо Стоп. Там тоже у кого-то были такие же светлые волосы. Ах, да ― у маленькой соседской девочки. И она любила долго расчёсывать их перед зеркалом. Однажды она доверила свою расчёску Евгению и попросила причесать её. Получив доступ к чудным мягким кудряшкам, мальчик с трепетом трогал их руками, расчёсывал, приглаживал и, казалось ничего не было на свете лучше этого занятия. Ей нравилось, как он ухаживал за её волосами, и она не скрывала этого, покорно подставляя головку и довольно покусывая чуть припухлые, розовые губы. А он всё расчёсывал, приглаживал, как бы невзначай разлохмачивал и снова приглаживал. Наконец, она, посмотрев на мальчика хитро прищуренными синими глазами, насмешливо спросила:
― Что, очень понравилось?
И тут же исчезло очарование белого нарядного платьица, светлых волос, синих глаз и яркого розового рта. Мальчишку вдруг охватили стыд и обида. Он небрежно протянул ей расчёску и серьёзно ответил:
― Вообще не понравилось.
После этого девочка больше не допускала его к своим кудряшкам, и это было самым большим огорчением для Евгения. Ну, зачем он сказал «Вообще не понравилось». А потом эта девочка куда-то исчезла, и всё как-то само собой забылось.
― Ну вот, я же обещала, что будет жарко, ― сказала Лена, усаживаясь на жалобно заскрипевший диван.
Евгений сел рядом, взял её за руки. Они снова встретились взглядами. Эти синие глаза, этот припухлый рот. И эта привычка слегка кривить нижнюю губу, когда ей что-то не нравится, или когда она в чём-то сомневается. И волосы… С первых дней знакомства ему показалось, что он её где-то уже видел, а потом очень быстро возникло чувство, будто он знает её много лет. «Ерунда, ― говорил он себе. ― Это не может быть она. Почему? Да потому, что не может быть. Волосы с возрастом меняются и вообще по случайным сходным чертам нельзя отождествлять маленькую девочку со взрослой девушкой». Но чем больше он логично и нудно убеждал себя в том, что это не она, тем больше в душе его утверждалось обратное.
― Ну, что? ― Лена снова улыбнулась в ответ на его долгий изучающий взгляд.
― Ничего. Всё хорошо, ― ответил он, утонув лицом в её волосах.
Он целовал её лицо, гладил её тело, стараясь расстегнуть все попадавшие под пальцы пуговицы. Она смущённо засмеялась:
― Подожди. Так ничего не выйдет ― мы слишком не по-летнему одеты.
Она быстро встала и, едва слышно бросив «сейчас», исчезла в тёмном проёме, ведущем в соседнюю комнату. Было слышно, как она, нервно теребя ключ, открывала шифоньер и спешно выбрасывала на пол какие-то вещи. Вернувшись с ворохом постельного белья, она торопливо разбросала его по дивану, и быстро раздевшись, со словами «Боже, как здесь холодно» юркнула под одеяло:
― Ну, не стой же, как манекен! Я ведь просто околею…
Выйдя из оцепенения, Евгений так же быстро последовал её примеру. Постель оказалась холодной и слегка влажной, но Лена, ещё не остывшая после вальса, излучала тепло.
Обрывки детских воспоминаний, что-то более позднее, какие-то моменты недавней жизни за несколько секунд пронеслись в его голове и вместе со всем остальным миром канули в бездну, оставив в мыслях и ощущениях только её. С пространством и временем что-то случилось, и Евгению стало казаться, будто только сейчас он расчёсывал ей волосы, но она больше не посмотрела на него прищуренными глазами и ничего не спросила насмешливым тоном, и потому теперь всё было иначе. В этот момент Евгений уже не сомневался, что это была она, та самая синеглазая девочка в белом платьице с оборками. И если бы она сейчас спросила его, как тогда, он ответил бы ей иначе. «Да, ― хотелось сказать ему. ― Мне понравилось. И я не отдам твою расчёску. Никогда!»
Но судьба решила по-иному. Они ещё долго встречались, но, в конце концов, всё же расстались. Первая любовь в большинстве случаев уходит, опалив сердца тех, кого коснулась. А в памяти Евгения Лена навсегда осталась кружащейся по комнате в неудержимом вальсе, который он про себя назвал лунным. А была ли это действительно та самая девочка из милых детских воспоминаний? Кто знает. Об этом Евгений никогда с ней не говорил, не желая разрушать чудесную иллюзию. Да и так ли это важно?