Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ТОВАРИЩ РОМАНТИКА
БЕРЕЗОВО, знакомое Березово… Тот же горбистый контур улочек. Те же баржи и катера, вмерзшие в лед Северной Сосьвы. То же странное смешение древних потемневших домишек со свежими срубами поселка геологов. Та же неизменная дорожка от молодежного общежития нефтеразведчиков — мимо ремонтных мастерских, мимо рыбоконсервного комбината, через осколок тайги — в аэропорт. Все такое привычное, памятное, до щемления в сердце близкое…
…Каждое утро, все лето и осень, в любую погоду, мы спозаранку натягивали сапоги, спецовки с «модными» накладными карманами, телогрейки, захватывали плащ-накидки и спешили по этой, раскисшей или запыленной, — судя по погоде — дорожке. Мы — это вертолетная сейсмическая партия, или, как нас в шутку называли, «десантники».
На самом деле это напоминало десант. Едва синоптики давали летную погоду, наши вертолеты, разгоняя пыль или болотные брызги, вздымались в воздух. Еще издали виден разрыв в тайге — заранее вырубленная топоотрядом посадочная площадка. Вертолет зависал над ней, мы спешно выбрасывали на землю спальные мешки, снаряжение, осторожно выносили сейсмическую станцию.
Только затихал вдали говорок авиационного мотора, мы начинали бурить неглубокую скважину для взрывного заряда, устанавливали станцию, растаскивали по тайге «косу» — многожильный плетеный кабель для приема взрывной волны. Ох, уж эта «коса» — ни одной девичьей косе не доставалось столько упреков от безнадежно влюбленных, сколько ей, неодушевленной. Пока распутаешь десятки тонких проводов, раскидаешь по болоту сейсмоприемники, пока прикрепишь их зажимами, удивительно напоминающими хищные морды маленьких щурят — день на убыль идет.
Взрывы. Мокрая, на месте проявленная лента сейсмических диаграмм. Точка «отстреляна», можно перебираться на новую площадку.
Мы рассаживались у бесцветного в дневную пору костра, жадно ели невообразимое варево из риса, слегка подмороженной, сладковатой картошки, китайской свиной тушенки и отечественной грибной солянки — не хватало только полить сверху сгущеным молоком. Насытившись, раскурившись, кто-нибудь заунывно начинал:
Летят утки, летят утки И два гу-у-ся.
А остальные допевали:
Вертолета, вертолета
Не дожду-уся…
Бывало, и не дожидались. То погода портилась, то барахлила еще не очень испытанная техника. Мы раскидывали палатку, залезали в спальные мешки. И до следующей «точки».
Так рождался новый, продиктованный самой жизнью метод точечного сейсмозондирования, своеобразная геологическая «разведка боем». Она позволяла сразу охватить большие площади Западной Сибири, дать рекомендации для детальных поисков на самых обещающих участках. А это, в свою очередь, подготовило новую волну поисков. Она все расширялась, откликаясь время от времени то еще одним газовым фонтаном, то мощным нефтяным месторождением.
Авторами этого метода были сами березовцы, молодые инженеры. Сразу после институтов они пришли в эти северные края. Они были свидетелями первого фонтана, на их плечи сразу легла тяжесть продолжения сложных работ. Я помню наши первые встречи в Березово, первые маршруты в тайге, долгие — далеко за полночь — споры о геологии и литературе, музыке и спорте — обо всем, чем живут молодые люди, где бы они ни находились и чем бы ни занимались.
…Привычная дорога мало изменилась. Разве что около рыбокомбината заметны линии газовых коммуникаций: рыбники первыми ощутили достоинства нового топлива. Ну, конечно, и дома новые — они всюду есть. И клуб отличный отгрохали — имени Гагарина. А еще?..
Так хочется повидать старых друзей!.. В этом домике, около дощатого тротуара, жил начальник нашей вертолетной партии Семен Альтер, отличный, веселый парень, инженер, шахматист и поэт. Стучусь к нему.
— Семен Михайлович? Он здесь уже не живет. Уехал. Куда? Кажется, в Казахстан.
Чуть поодаль квартира главного геофизика Левы Цибулина, уральца, воспитанника Свердловского горного института. Небось этот заядлый охотник опять с патронами возится…
— Леву?.. Ах, вы Льва Григорьевича! Его ищите в Нарыкарах, там начальником экспедиции.
— Вадима? Это вы, наверное, о Вадиме Дмитриевиче Бованенко? Он в Салехарде, начальником Ямало-Ненецкой экспедиции. Неужели не знали?
Я ходил из дома в дом, всюду встречая, незнакомые лица, иных молодых людей. Уже закатилось за тайгу несмелое зимнее солнце, и снег стал отсвечивать лунной бледностью. Еще раз прорезал фарами темноту рейсовый автобус «Старое Березово — поселок нефтеразведчиков». Начался и окончился первый киносеанс в клубе — после небольшого перерыва снова застрекотал кузнечиком движок киноустановки. Мне стало как-то грустно, как-то не по себе, словно я терял что-то родное и очень нужное. Привычный, близкий поселок казался чужим, незнакомым.
И вдруг… Вдруг я усмехнулся собственным мыслям. На что, собственно, можно было рассчитывать?.. Разве не встречался я с этими ребятами на всяких совещаниях в Тюмени, разве не виделись мы в разное время то на Шаимской буровой, то в Ханты-Мансийском окружкоме партии, то неожиданно где-нибудь в маленьком аэропорту? Совсем недавно в Тюменском геологическом управлении была одна-единственная Березовская экспедиция, — а сейчас их уже девять, крупных, комплексных. Конечно, Березово, недавняя столица нефтяных и газовых разведок, послала в эти экспедиции самых одаренных и энергичных. Жизнь сама сделала выбор: молодые специалисты, попав прямо с институтской скамьи в трудные условия Сибири, сразу приняли большую ношу. И те, для кого она оказалась посильной, пошли вперед широкими шагами.
Нарыкарская экспедиция. Начальник — Лев Цибулин, бывший главный геофизик в Березове, один из первых молодых инженеров, приехавших на Север (пока писался этот очерк, Цибулин уже стал главным геофизиком всего Тюменского управления). Ямало-Ненецкая экспедиция. Начальник — Вадим Бованенко, совсем недавно он был в Березово начальником партии. Экспедицию Вадим принял у своего сверстника Ивана Морозова — тот переехал начальником в знаменитый Шаим. Ханты-Мансийская экспедиция — соученик Бованенко по Московскому нефтяному институту Евгений Сутормин. А в самом Березово начальником стал Геннадий Рогожников, бывший главный геолог экспедиции. Все — молодые, здесь же, на месте, прошедшие «таежную академию».
И до чего разные! Лихой, стремительный Цибулин, завидно соединяющий в себе качества инженера и организатора; лукавый, насмешливый Сутормин; напористый, порой слишком прямолинейный Рогожников; мягкий, не очень-то увлеченный организаторской работой Бованенко — с большей охотой он решает чисто геофизические проблемы; вдумчивый Морозов, его «конек» — работа с людьми. Разные, очень разные: в одинаковых обстоятельствах каждый поступит по-своему. А вместе — единая, действенная, внушительная сила.
Характерно: из девяти начальников экспедиции ни одного пришлого, ни одного «завезенного» варяга. То же самое главные геологи, инженеры, геофизики. Да и самого начальника управления Героя Социалистического Труда Юрия Георгиевича Эрвье многие помнят здесь же начальником одной из нефтяных разведок.
Первое поколение сибирских нефтеразведчиков… Поколение, бурившее первую Березовскую скважину и заложившее буровую далеко за Полярным кругом, в Тазовской тундре. Поколение, открывшее нефтяной Шаим и газовый Игрим. Поколение, решившее сложные, чисто сибирские, технические проблемы: точечное сейсмозондирование и речную сейсмику. Оно выросло, окрепло, создало свои традиции. А рядом с ним поднимается молодой подрост, второе поколение. Поднимается, стараясь перенять у старших товарищей опыт и инженерное мастерство, волевой напор и страстную приверженность своему делу.
Какое оно, второе поколение, преемники моих сверстников и товарищей?..
Я вторично прошелся по Березову, теперь уже с другой целью. И вот что мне удалось увидеть, услышать, заметить…
Знакомьтесь: Александр Баянов, старший интерпретатор Шайтанской геофизической партии. 26 лет. Черноглазый, скуластый, со сросшимися у переносицы угольными бровями. Серьезный, неторопливый, обстоятельный.
Первый отчет
(рассказ Баянова)
Настроение у меня в эти дни — превосходное! Почему? Причина уважительная: отчет защитил. Первый в своей жизни!
Знаете, что значит для нашего брата отчет? О, это дело особенное, можно сказать, главный экзамен. Так и говорят: пока отчета не защищал, не считай себя геологом. Или геофизиком, все равно, — мы ведь те же геологи, только самые современные, с привлечением смежных наук: физики, математики, даже астрономии.
Я считаю — мне в Березове повезло. За какие-то полтора года после Томского института все разделы сейсмики практически освоил. Был вначале помощником оператора, потом сам полевые исследования вел. Потом интерпретатором стал — истолковывал полученные в поле материалы. И наконец начальником партии побывал, административных навыков чуть поднабрался. Словом, прошел ускоренным ходом огонь и воды. Ну, а медные трубы — они как раз защитой отчета и были.
Район трудный достался. Шайтанская партия между речками Северной Сосьвой и Вогулкой работала. Краешком эту площадь многие партии захватывали, но материала не получали — мощная зона малых скоростей. А район важный, без него никак всю площадь не увяжешь, запад с востоком не соединись.
Возились, возились — нашли подходящую методику. «Ход коня», через интервал — может, знаете? Ну, и аэрофотосъемка помогла. Словом, определили зеркало грунтовых вод, одолели эту самую зону малых скоростей. Материал хороший получили. И сразу втроем за отчет: я, инженер-интерпретатор Аля Безукладникова и вычислитель Надя Позднякова.
Волновались перед защитой здорово. Аля протокол вела — карандаш в руках дрожал. А оказалось — не так страшно. Похвалили даже, оценили на «хорошо». Такое ощущение, словно гору перевалил.
Вот и все, пожалуй. Меня за Сибирь агитировать не приходится — сам сибиряк. Хорошо у нас! А если еще охотник или рыбак… Выйдешь раненько утром на лыжах зайцев выслеживать. И так на душе просторно становится!.. Нет, я из Сибири — никуда.
Саша Баянов, конечно, счастливчик. Сразу все получаться стало, ни тебе ошибок, ни неприятностей. А каково тем, чьи первые шаги не были столь лучезарными?
С одним из таких «неудачников» мне довелось встретиться в Березове. Ровесник Баянова Михаил Мазин только приехал из Полноватской партии. Молодого инженера-волжанина не так давно перевели в Полноват с понижением — прежде он был техническим руководителем Казымской группы партии. Почему?
Об этом Михаил рассказывал с усмешкой, хотя и не очень весело. Узковатые, четкого очерка, губы порой улыбались. Но глаза и при этом оставались строгими.
Блин — комом
(рассказ Мазина)
История, можно сказать, выдающаяся. Только ее причина самая обыкновенная. Инженеров маловато, чуть-чуть побыл на рядовой должности, вытолкнули в начальники. Шутка сказать, технический руководитель группы партий. Люди под командой, техника самая разнообразная: от мощных дизелей до копров ручного бурения. Ну, и того… голова кружиться начала. Я-де все знаю, всему обучен. В общем, говорю, причина необыкновенной истории самая банальная.
И что обидно — ведь не замечаешь за собой ржу. Это я теперь умный стал. Замахал после драки кулаками. А тогда… Ку-уда там!
Словом, торопились мы на буровую. Везли на самоходной барже кое-какой инструмент для испытания скважины. Времени — середина лета, только-только спад воды на Казыме начался.
Вы наши реки знаете: сплошные кружева. Плывешь, плывешь, а все около одного дерева. Весной я уж ездил на буровую, мы, спасибо паводку, кое-где срезали уголки. Вот и сейчас того же захотел, командую судоводителю: давай в эту протоку. Нельзя, отвечает, с фарватера собъемся. Чудак-человек, говорю, сейчас всюду фарватер. А он свое: не могу. А я свое: приказываю, под личную мою ответственность. Долго ли, коротко ли разговоры городили — выполнил судоводитель приказание.
И сходу на мель напоролся. Кто его знает, может, и нарочно, со зла. Во всяком случае, чего только не пробовали: и грунт подмывали, и шестами отталкивались — ни с места.
Совсем из сил вымучились. А тут ночь подоспела. Решил дать людям передышку. Мол, утро вечера мудренее.
Да му-удрое было то утро, куда мудрей. Проснулся чуть свет, вышел на палубу. И глазам своим не поверил: ушла вода! Где-то в стороне бежит речушка, а под нами прошлогодняя трава, водоросли зацепились и земля сырая-сырая. Но ведь земля, черт возьми! А на ней наша баржонка заблудшая. Так сказать, по суше плавает.
Два месяца возились. И это в самую горячую пору, когда на всю зиму грузы завозить надо. Все было: и смешки, и крупные разговоры. Опять-таки, начальство вниманием не обделяло… А потом меня… (Михаил сделал выразительное движение коленкой).
Ребята проходу не давали. Я вначале злился, а затем подумал: чего обижаться, раз сам виноват?.. Урок настоящий, такое легко не забудется. А за битого, говорят, двух небитых дают.
Но борьба с таежным бездорожьем или северной пургой — это все-таки, говоря языком искусств, только форма, а не содержание геологических разведок. Новые открытия влекут за собой новые проблемы, которые, в свою очередь, ждут разрешения — такова нескончаемая цепочка поиска. Те технические приемы, над какими билось первое поколение, уже стали обычной, повседневной практикой. А задач, проблем нисколько не меньше: как вести точную и экономную сейсмическую разведку в тундре; какой должна была быть конструкция буровой установки, чтобы ее можно было отдельными узлами перевозить на вертолете в самые непроходимые места; как обнаружить бесспорно имеющиеся закономерности, связывающие Березовское газовое и Шаимское нефтяное месторождения; наконец, какие приемы, какие методы помогут решить главную проблему сегодняшних нефтеразведок — проблему прямых поисков нефти и газа.
Об этом, главном, я однажды весь вечер беседовал в загроможденной столами, ощетинившейся частоколом свернутых в трубки чертежей «камералке» опытной партии высокочастотной сейсморазведки. Говорили не только об этом: обсуждались преимущества знаменитой сосьвинской селедки над малосолым муксуном и возможности газификации Тюмени, условия работы молодых специалистов в Березове и шансы Таля в ближайших матчах претендентов. Но по каким-то особым кругам речь неизбежно возвращалась к основной, самой важной теме. Начальник партии Александр Бринзинский, слегка кокетничая и эрудицией, и должностью, и даже великолепным свитером, продолжал рассказ, то и дело усилия его энергичным жестом руки.
А я все смотрел на этого парня, боевого, напористого, и вспоминал: где я видел его прежде?.. Мы не встречались — проверено точно, по датам. Почему же знакомо это волевое, с иронической складкой у губ лицо, размашистый, словно подчеркивающий мысль жест?.. Да и цепкий взгляд его жены поверх солидных очков тоже что-то напоминает. Откуда, откуда?..
— Тогда навигация только начиналась… — слышу неожидано слова Александра. И сразу вспоминаю!
Конечно! Очередной выпуск киножурнала «Советский Урал». Пассажирский пароход «Жан-Жорес» отплывает из Тюмени. На палубе молодые специалисты — москвичи Бринзинские и Лев Трусов. Они едут работать на Обской Север.
Внезапно возникший в памяти кинокадр напомнил о многом. С Левой Трусовым мы потом вместе работали в Березове. Прошло несколько лет. Что принесли они этим молодым людям, с таким оживлением вступавшим той весною в новую, самостоятельную жизнь?..
Впереди — цель
(рассказ Бринзинокого)
Я хоть недавно институт окончил, но, пожалуй, как говорят, явление не типичное. И прежде порядочно в геофизике работал, практика солидная. Что привлекло в Сибирь, сюда, в Березово? Возможность искать, экспериментировать.
Как вы уже поняли, наш метод высокочастотной сейсмики совсем новый. Особое оборудование, позволяющее добиваться более высокого класса точности. Новые методы — впрочем, их еще разрабатывать надо, этим сейчас и занимаемся. У нас в управлении две таких партии: одна моя, а другая в Шаиме, Левы Трусова. Да, да, того самого. Как раз мы должны вскоре встретиться, обменяться первыми результатами.
Повышение точности, конечно, важно. Но я вижу будущее высокочастотной сейсмики даже не в этом. Известно, что пока геофизика дает только структуры, подходящие ловушки для нефти. Есть она там, нет ли ее — на это, как говорят наши остряки, наука дает точный ответ: неизвестно. Приходится специально приглашать «профессора долото» — вести глубокое бурение. А каждая скважина стоит сотни тысяч рублей. Теперь посудите, во сколько обходится стране недостаточность современных геофизических методов разведки!
Прямые поиски нефти и газа — вот будущее всей геофизики и, по-моему, будущее высокочастотной сейсмики. Представляете себе, провели исследования, обработали результаты, и сразу даем точные рекомендации: эта структура «пустая», а здесь бурите на нефть. Чувствуете, какая выгода!
Разумеется, кое-кто из скептиков меня в «прожекторы» запишет. Да и вправду сказать, все это еще довольно далеко. Но кто по первым шагам ребенка может определить, что из него получится великий бегун? Это нас не пугает — была бы цель впереди. И чтобы не мешали продолжать поиски, побольше самостоятельности давали.
Не все здесь находят себя. Приходилось видеть нытиков, ведущих дотошный счет обидам, нанесенным им человечеством: стертым пяткам, не съеденным вовремя борщам и с опозданием увиденным кинофильмам. Ловкачей, норовящих спекульнуть на тайге и пурге, устраивающих свои личные делишки «со скидкой на северное сияние». Людей равнодушных, случайно избравших живую профессию искателя, во сне и наяву видящих покойную службу «с девяти до пяти». Такие здесь не засиживаются, да их никто и не держит. Зато уж если кто привязался к этому удивительному краю — привязался искренне, прочно. И тогда все трудности, — а их на Крайнем Севере, в общем, немало — воспринимаются по-особенному: с озорной усмешкой, с веселым вызовом, с верой в свои силы, эти трудности одолевающие.
Оператору газокаротажного отряда Лиде Пирской двадцать два года. Окончила Саратовский нефтяной техникум. Вся семья — потомственные саратовцы. А ее на Урал потянуло. Уже третий год пошел— все нравится. Работы много, в институт готовится, да и веселья не занимать. Вот, приехала на короткий отдых в Березово: и платье модное, и пальцы в маникюре, А ведь по-всякому приходится…
Первомай
(рассказ Пирской)
Наша жизнь известная. Болота, тайга, морозы. Или продукты завезти не сумели, или машина в топи застряла. Но самое удивительное: трудно, а настроение хорошее. Хотите, про один свой праздник расскажу? Непростой, первомайский, я его с детства люблю.
Работали мы тогда второй месяц на Тугиянской буровой. Начало весны на Севере всегда трудное: то мороз, то оттепель. Туманы, ветры. Вертолета почти месяц не было. Продукты кончились, а даже до ближайшей деревни не доберешься — лед на Оби стоит, но пройти по нему уже нельзя, всюду разводья, забереги. Вот-вот ледоход начнется. Словом, обычно поют «без воды — ни туды и ни сюды», а у нас наоборот: из-за воды никуда не двинешься. Тут как раз 1-е Мая.
Так и отпраздновали: вместо вина — снег натаянный, на закуску — рис и прогорклое масло. Песни попели, вспомнили всякие домашние пирожки, даже слюнки потекли. На следующий день один рисковый парень все-таки не утерпел, отправился в Тугияны. Рюкзак за спиной, в руках палка длинная поперек, чтобы над водой удержаться, если в полынью угодит. Медленно так шел, наощупь, вроде слепого. На глазах три раза в ледяную воду по пояс проваливался. Но добрался, молодец. Джем принес, печенье, макароны. Веселее стало.
Шестого мая лед на Оби прошел. Решили домой лодкой добираться. Опять-таки, станцию не бросишь, кому-то оставаться надо. Подумала я: остальных семьи заждались, а мне все равно одной. Давайте, говорю, собирайтесь, только потом меня быстрее вызволяйте. Ладно, обещают, в Березове с начальства не слезем.
Еду оставили, спички. Ружье дали. Станцию запломбировали, на самое высокое место вынесли — здешний паводок бешеный, вода на глазах поднимается. Проводила их, платочком помахала — тоже несладко придется, до Березова несколько суток добираться. А если еще ледовый затор встретится?..
Утром проснулась — тихо так, словно на необитаемый остров попала. Я, бывало, на ребят обижалась, если у кого крепкое слово сорвется. А тут, ей-богу, и это выслушала бы, только голос человеческий. Костер разожгла, в котелок снегу накидала. Грустно что-то стало, даже всплакнула.
Вдруг слышу — звук необычный, будто швейная машина работает. Все громче и громче. Самолет! Смотрю, а он уже над нашим лагерем кружится, поплавками к реке примеряется.
Слез как не бывало. Давай мешки скатывать, имущество собирать — оно со вчерашним отплытием все поразбросано. А самолет уже сел на воду, к буровой своим ходом добирается.
— Есть кто живые? — и летчик знакомый.
— Есть! Я, Лида! Помогите, братцы!
Через полтора часа уже по Березову вышагивала. Сапоги все в дырах, куртка в нескольких местах прожженная, сама грязная, чумазая — еще бы, пятьдесят дней невылазно на буровой, без бани. В общежитие пришла, девчата то ревут, то хохочут.
В тот день в клубе танцы были. А баня, как назло, выходная. Мои девчонки быстро сообразили, давай воду греть, тазы прямо в комнате расставлять. Помылась я — и на гулянку. С теми самыми летчиками танцевала.
А потом целую ночь напролет не спали. Все подружкам рассказывала: и как на охоту ходила, и как за часового на буровой осталась, и как сама сети ставила — все, все! Девчатам даже завидно стало.
Остальные наши только на следующий день прибыли. Тянутся с пристани усталые, грязные, вроде меня вчерашней. А я им навстречу — отглаженная, модная, словно век в тайге не бывала. И туфельки новые — с утра в магазине купила. То-то смеху было!
Вот и весь мой прошлый Первомай. Дней через десять на новую буровую вылетела, в Казым. Но об этом уже другой разговор.
Такие они, эти парни и девушки, второе поколение березовских нефтеразведчиков. Чем больше я встречался с ними, тем явственнее замечал черты, сближающие их со старшими товарищами, первооткрывателями Березово. И снова становился близким этот своеобразнейший поселок, бывшее место ссылки, буквально на глазах сотворивший свою новую, творческую судьбу…
Конечно, есть у этих поколений и некоторые различия. «Старики» (а этим «старикам» сейчас всего за тридцать!) до всего доходили сами, им просто неоткуда было ждать помощи. Сейчас из их числа выросло много знатоков края, его геологии и тектоники, перспектив газо- и нефтеносности. Нынешний молодой геолог лучше вооружен первичными, изначальными знаниями района. Но к нему позже приходит самостоятельность. Если прежде молодой специалист сразу «нырял в воду, не зная броду», то сейчас у него больше проводников, советчиков. Да и понятие «столицы разведок» сместилось. Рядом с Березовым выросли нефтеносные Шаим и Сургут, близки к серьезным открытиям ханты-мансийцы, глубоко на запад, вдоль трассы будущего газопровода, ушли передовые партии Нарыкарской экспедиции. И всюду — молодые разведчики подземных кладов, второе поколение искателей и романтиков.
Товарищ Романтика… Она здесь всюду: в мерзлом балке, где всю зиму живут, кочуя, операторы-сейсмики; она вместе с буровиками пуржистой ночью стоит трудную зимнюю вахту; она уводит пешком в глубь леса отряд топографов и поднимает ввысь вертолетный геофизический десант; она делает мягче мороженый хлеб, теплее — настывший спальный мешок, светлее — непробиваемую темь глухого урмана. Она властно ведет за собой, по пути новых открытий.
У тебя, товарищ Романтика, веселые, нежные глаза, в которых отражаются добрые ветры дальних странствий. Но у тебя еще и грубые, натруженные руки. Ты не только видишь, но и переделываешь виденное, не только восхищаешься, но и сама творишь восхищение. А посмотришь на тебя — обыкновенная девчонка в неуклюжей походной одежде.
Последний березовский вечер я провел километрах в восьмидесяти от поселка, в одной из зимних геофизических партий. Весь день мы работали: проваливаясь в метровом снегу, тянули знаменитую «косу», бурили мелкие скважины, отбивали очередные «точки». Уже в темноте собрались на ужин в балке, густо заполнив собой все свободное пространство походного вагончика на санных полозьях.
Весело потрескивали в печке дрова, приемник доносил приглушенную музыку — дальний привет «Большой земли». Кто-то из ребят налаживал фонарик, тихонько мурлыча свою, самодеятельную:
Не токаря мы, не газетчики,
Но сожалений горьких нет.
Ведь мы геологи-разведчики,
И из тайги вам шлем привет.
В маленькое окошко заглядывала неестественно полная, словно разбухшая луна. Поодаль слышался шум дизельного мотора — старательный тракторист прогревал машину. В глубине балка, было темновато. Все молчали, курили. Наступал особенный час перехода от напряженной работы к отдыху, когда хочется собраться с мыслями, подумать о чем-то очень своем, даже помечтать… И вдруг чей-то охрипший голос неуверенно вывел первую строфу прозрачной, удивительно мелодичной песни:
Тихо по веткам шуршит листопад,
Сучья трещат на огне.
В эти часы, когда все уже спят,
Что вспоминается мне?..
Мой сосед отложил фонарик. Задумчиво глядя в окошко, словно впервые рассматривая располневшую луну, ответил сочным баритоном:
Неба далекого просинь,
Редкие письма домой.
В мире чахоточных сосен
Резко сменяется осень
Долгой полярной зимой.
Никто не шевельнулся, казалось, еще глубже уйдя в свои думы. Но голосов стало больше. Чувствовалось, что каждый поет для себя, о себе, о своем.
Снег,
Снег,
Снег,
Снег…
Снег над палаткой кружится.
Вот и окончился наш краткий ночлег.
Снег,
снег,
снег,
снег…
Милая, что тебе снится?..
По берегам остывающих рек
Снег,
Снег,
Снег…
Они пели — тихо, согласно. Я пел с ними, вглядываясь сквозь полумрак в молодые лица, окрашенные мягкой грустью воспоминаний. Далеко отступил прошедший день с его заботами, отступило завтрашнее трудовое утро. Они не просто пели — они думали вслух, под чуткую, проникающую в самое сердце мелодию.
В сердце своем я тебя сберегу.
Ветер поет на пути.
Через метели, туманы, пургу
Мне до тебя не дойти.
Открылась дверь, морозный воздух заклубился у входа. Вошедший хотел было что-то сказать, но тотчас примолк, не мешая песне, только осторожно стряхивал снег с пушистых, собачьего меха, унтов:
Вспомни же, если взгрустнется.
Наших стоянок огни.
Вплавь и пешком, как придется,
Песня к тебе доберется
Даже в ненастные дни.
Снег,
снег,
снег,
снег…
Исчез тесный вагончик в тайге. Осталась сама жизнь, полная поисков и открытий, встреч и расставаний. Сколько впереди походов и песен?..
Ночная темнота еще теснее прижалась к земле. Но в вагончике становилось все светлей. Ребята, настоящие ребята пели, и товарищ Романтика заглядывала им в глаза…
Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ТОВАРИЩ РОМАНТИКА
БЕРЕЗОВО, знакомое Березово… Тот же горбистый контур улочек. Те же баржи и катера, вмерзшие в лед Северной Сосьвы. То же странное смешение древних потемневших домишек со свежими срубами поселка геологов. Та же неизменная дорожка от молодежного общежития нефтеразведчиков — мимо ремонтных мастерских, мимо рыбоконсервного комбината, через осколок тайги — в аэропорт. Все такое привычное, памятное, до щемления в сердце близкое…
…Каждое утро, все лето и осень, в любую погоду, мы спозаранку натягивали сапоги, спецовки с «модными» накладными карманами, телогрейки, захватывали плащ-накидки и спешили по этой, раскисшей или запыленной, — судя по погоде — дорожке. Мы — это вертолетная сейсмическая партия, или, как нас в шутку называли, «десантники».
На самом деле это напоминало десант. Едва синоптики давали летную погоду, наши вертолеты, разгоняя пыль или болотные брызги, вздымались в воздух. Еще издали виден разрыв в тайге — заранее вырубленная топоотрядом посадочная площадка. Вертолет зависал над ней, мы спешно выбрасывали на землю спальные мешки, снаряжение, осторожно выносили сейсмическую станцию.
Только затихал вдали говорок авиационного мотора, мы начинали бурить неглубокую скважину для взрывного заряда, устанавливали станцию, растаскивали по тайге «косу» — многожильный плетеный кабель для приема взрывной волны. Ох, уж эта «коса» — ни одной девичьей косе не доставалось столько упреков от безнадежно влюбленных, сколько ей, неодушевленной. Пока распутаешь десятки тонких проводов, раскидаешь по болоту сейсмоприемники, пока прикрепишь их зажимами, удивительно напоминающими хищные морды маленьких щурят — день на убыль идет.
Взрывы. Мокрая, на месте проявленная лента сейсмических диаграмм. Точка «отстреляна», можно перебираться на новую площадку.
Мы рассаживались у бесцветного в дневную пору костра, жадно ели невообразимое варево из риса, слегка подмороженной, сладковатой картошки, китайской свиной тушенки и отечественной грибной солянки — не хватало только полить сверху сгущеным молоком. Насытившись, раскурившись, кто-нибудь заунывно начинал:
Летят утки, летят утки И два гу-у-ся.
А остальные допевали:
Вертолета, вертолета
Не дожду-уся…
Бывало, и не дожидались. То погода портилась, то барахлила еще не очень испытанная техника. Мы раскидывали палатку, залезали в спальные мешки. И до следующей «точки».
Так рождался новый, продиктованный самой жизнью метод точечного сейсмозондирования, своеобразная геологическая «разведка боем». Она позволяла сразу охватить большие площади Западной Сибири, дать рекомендации для детальных поисков на самых обещающих участках. А это, в свою очередь, подготовило новую волну поисков. Она все расширялась, откликаясь время от времени то еще одним газовым фонтаном, то мощным нефтяным месторождением.
Авторами этого метода были сами березовцы, молодые инженеры. Сразу после институтов они пришли в эти северные края. Они были свидетелями первого фонтана, на их плечи сразу легла тяжесть продолжения сложных работ. Я помню наши первые встречи в Березово, первые маршруты в тайге, долгие — далеко за полночь — споры о геологии и литературе, музыке и спорте — обо всем, чем живут молодые люди, где бы они ни находились и чем бы ни занимались.
…Привычная дорога мало изменилась. Разве что около рыбокомбината заметны линии газовых коммуникаций: рыбники первыми ощутили достоинства нового топлива. Ну, конечно, и дома новые — они всюду есть. И клуб отличный отгрохали — имени Гагарина. А еще?..
Так хочется повидать старых друзей!.. В этом домике, около дощатого тротуара, жил начальник нашей вертолетной партии Семен Альтер, отличный, веселый парень, инженер, шахматист и поэт. Стучусь к нему.
— Семен Михайлович? Он здесь уже не живет. Уехал. Куда? Кажется, в Казахстан.
Чуть поодаль квартира главного геофизика Левы Цибулина, уральца, воспитанника Свердловского горного института. Небось этот заядлый охотник опять с патронами возится…
— Леву?.. Ах, вы Льва Григорьевича! Его ищите в Нарыкарах, там начальником экспедиции.
— Вадима? Это вы, наверное, о Вадиме Дмитриевиче Бованенко? Он в Салехарде, начальником Ямало-Ненецкой экспедиции. Неужели не знали?
Я ходил из дома в дом, всюду встречая, незнакомые лица, иных молодых людей. Уже закатилось за тайгу несмелое зимнее солнце, и снег стал отсвечивать лунной бледностью. Еще раз прорезал фарами темноту рейсовый автобус «Старое Березово — поселок нефтеразведчиков». Начался и окончился первый киносеанс в клубе — после небольшого перерыва снова застрекотал кузнечиком движок киноустановки. Мне стало как-то грустно, как-то не по себе, словно я терял что-то родное и очень нужное. Привычный, близкий поселок казался чужим, незнакомым.
И вдруг… Вдруг я усмехнулся собственным мыслям. На что, собственно, можно было рассчитывать?.. Разве не встречался я с этими ребятами на всяких совещаниях в Тюмени, разве не виделись мы в разное время то на Шаимской буровой, то в Ханты-Мансийском окружкоме партии, то неожиданно где-нибудь в маленьком аэропорту? Совсем недавно в Тюменском геологическом управлении была одна-единственная Березовская экспедиция, — а сейчас их уже девять, крупных, комплексных. Конечно, Березово, недавняя столица нефтяных и газовых разведок, послала в эти экспедиции самых одаренных и энергичных. Жизнь сама сделала выбор: молодые специалисты, попав прямо с институтской скамьи в трудные условия Сибири, сразу приняли большую ношу. И те, для кого она оказалась посильной, пошли вперед широкими шагами.
Нарыкарская экспедиция. Начальник — Лев Цибулин, бывший главный геофизик в Березове, один из первых молодых инженеров, приехавших на Север (пока писался этот очерк, Цибулин уже стал главным геофизиком всего Тюменского управления). Ямало-Ненецкая экспедиция. Начальник — Вадим Бованенко, совсем недавно он был в Березово начальником партии. Экспедицию Вадим принял у своего сверстника Ивана Морозова — тот переехал начальником в знаменитый Шаим. Ханты-Мансийская экспедиция — соученик Бованенко по Московскому нефтяному институту Евгений Сутормин. А в самом Березово начальником стал Геннадий Рогожников, бывший главный геолог экспедиции. Все — молодые, здесь же, на месте, прошедшие «таежную академию».
И до чего разные! Лихой, стремительный Цибулин, завидно соединяющий в себе качества инженера и организатора; лукавый, насмешливый Сутормин; напористый, порой слишком прямолинейный Рогожников; мягкий, не очень-то увлеченный организаторской работой Бованенко — с большей охотой он решает чисто геофизические проблемы; вдумчивый Морозов, его «конек» — работа с людьми. Разные, очень разные: в одинаковых обстоятельствах каждый поступит по-своему. А вместе — единая, действенная, внушительная сила.
Характерно: из девяти начальников экспедиции ни одного пришлого, ни одного «завезенного» варяга. То же самое главные геологи, инженеры, геофизики. Да и самого начальника управления Героя Социалистического Труда Юрия Георгиевича Эрвье многие помнят здесь же начальником одной из нефтяных разведок.
Первое поколение сибирских нефтеразведчиков… Поколение, бурившее первую Березовскую скважину и заложившее буровую далеко за Полярным кругом, в Тазовской тундре. Поколение, открывшее нефтяной Шаим и газовый Игрим. Поколение, решившее сложные, чисто сибирские, технические проблемы: точечное сейсмозондирование и речную сейсмику. Оно выросло, окрепло, создало свои традиции. А рядом с ним поднимается молодой подрост, второе поколение. Поднимается, стараясь перенять у старших товарищей опыт и инженерное мастерство, волевой напор и страстную приверженность своему делу.
Какое оно, второе поколение, преемники моих сверстников и товарищей?..
Я вторично прошелся по Березову, теперь уже с другой целью. И вот что мне удалось увидеть, услышать, заметить…
Знакомьтесь: Александр Баянов, старший интерпретатор Шайтанской геофизической партии. 26 лет. Черноглазый, скуластый, со сросшимися у переносицы угольными бровями. Серьезный, неторопливый, обстоятельный.
Первый отчет
(рассказ Баянова)
Настроение у меня в эти дни — превосходное! Почему? Причина уважительная: отчет защитил. Первый в своей жизни!
Знаете, что значит для нашего брата отчет? О, это дело особенное, можно сказать, главный экзамен. Так и говорят: пока отчета не защищал, не считай себя геологом. Или геофизиком, все равно, — мы ведь те же геологи, только самые современные, с привлечением смежных наук: физики, математики, даже астрономии.
Я считаю — мне в Березове повезло. За какие-то полтора года после Томского института все разделы сейсмики практически освоил. Был вначале помощником оператора, потом сам полевые исследования вел. Потом интерпретатором стал — истолковывал полученные в поле материалы. И наконец начальником партии побывал, административных навыков чуть поднабрался. Словом, прошел ускоренным ходом огонь и воды. Ну, а медные трубы — они как раз защитой отчета и были.
Район трудный достался. Шайтанская партия между речками Северной Сосьвой и Вогулкой работала. Краешком эту площадь многие партии захватывали, но материала не получали — мощная зона малых скоростей. А район важный, без него никак всю площадь не увяжешь, запад с востоком не соединись.
Возились, возились — нашли подходящую методику. «Ход коня», через интервал — может, знаете? Ну, и аэрофотосъемка помогла. Словом, определили зеркало грунтовых вод, одолели эту самую зону малых скоростей. Материал хороший получили. И сразу втроем за отчет: я, инженер-интерпретатор Аля Безукладникова и вычислитель Надя Позднякова.
Волновались перед защитой здорово. Аля протокол вела — карандаш в руках дрожал. А оказалось — не так страшно. Похвалили даже, оценили на «хорошо». Такое ощущение, словно гору перевалил.
Вот и все, пожалуй. Меня за Сибирь агитировать не приходится — сам сибиряк. Хорошо у нас! А если еще охотник или рыбак… Выйдешь раненько утром на лыжах зайцев выслеживать. И так на душе просторно становится!.. Нет, я из Сибири — никуда.
Саша Баянов, конечно, счастливчик. Сразу все получаться стало, ни тебе ошибок, ни неприятностей. А каково тем, чьи первые шаги не были столь лучезарными?
С одним из таких «неудачников» мне довелось встретиться в Березове. Ровесник Баянова Михаил Мазин только приехал из Полноватской партии. Молодого инженера-волжанина не так давно перевели в Полноват с понижением — прежде он был техническим руководителем Казымской группы партии. Почему?
Об этом Михаил рассказывал с усмешкой, хотя и не очень весело. Узковатые, четкого очерка, губы порой улыбались. Но глаза и при этом оставались строгими.
Блин — комом
(рассказ Мазина)
История, можно сказать, выдающаяся. Только ее причина самая обыкновенная. Инженеров маловато, чуть-чуть побыл на рядовой должности, вытолкнули в начальники. Шутка сказать, технический руководитель группы партий. Люди под командой, техника самая разнообразная: от мощных дизелей до копров ручного бурения. Ну, и того… голова кружиться начала. Я-де все знаю, всему обучен. В общем, говорю, причина необыкновенной истории самая банальная.
И что обидно — ведь не замечаешь за собой ржу. Это я теперь умный стал. Замахал после драки кулаками. А тогда… Ку-уда там!
Словом, торопились мы на буровую. Везли на самоходной барже кое-какой инструмент для испытания скважины. Времени — середина лета, только-только спад воды на Казыме начался.
Вы наши реки знаете: сплошные кружева. Плывешь, плывешь, а все около одного дерева. Весной я уж ездил на буровую, мы, спасибо паводку, кое-где срезали уголки. Вот и сейчас того же захотел, командую судоводителю: давай в эту протоку. Нельзя, отвечает, с фарватера собъемся. Чудак-человек, говорю, сейчас всюду фарватер. А он свое: не могу. А я свое: приказываю, под личную мою ответственность. Долго ли, коротко ли разговоры городили — выполнил судоводитель приказание.
И сходу на мель напоролся. Кто его знает, может, и нарочно, со зла. Во всяком случае, чего только не пробовали: и грунт подмывали, и шестами отталкивались — ни с места.
Совсем из сил вымучились. А тут ночь подоспела. Решил дать людям передышку. Мол, утро вечера мудренее.
Да му-удрое было то утро, куда мудрей. Проснулся чуть свет, вышел на палубу. И глазам своим не поверил: ушла вода! Где-то в стороне бежит речушка, а под нами прошлогодняя трава, водоросли зацепились и земля сырая-сырая. Но ведь земля, черт возьми! А на ней наша баржонка заблудшая. Так сказать, по суше плавает.
Два месяца возились. И это в самую горячую пору, когда на всю зиму грузы завозить надо. Все было: и смешки, и крупные разговоры. Опять-таки, начальство вниманием не обделяло… А потом меня… (Михаил сделал выразительное движение коленкой).
Ребята проходу не давали. Я вначале злился, а затем подумал: чего обижаться, раз сам виноват?.. Урок настоящий, такое легко не забудется. А за битого, говорят, двух небитых дают.
Но борьба с таежным бездорожьем или северной пургой — это все-таки, говоря языком искусств, только форма, а не содержание геологических разведок. Новые открытия влекут за собой новые проблемы, которые, в свою очередь, ждут разрешения — такова нескончаемая цепочка поиска. Те технические приемы, над какими билось первое поколение, уже стали обычной, повседневной практикой. А задач, проблем нисколько не меньше: как вести точную и экономную сейсмическую разведку в тундре; какой должна была быть конструкция буровой установки, чтобы ее можно было отдельными узлами перевозить на вертолете в самые непроходимые места; как обнаружить бесспорно имеющиеся закономерности, связывающие Березовское газовое и Шаимское нефтяное месторождения; наконец, какие приемы, какие методы помогут решить главную проблему сегодняшних нефтеразведок — проблему прямых поисков нефти и газа.
Об этом, главном, я однажды весь вечер беседовал в загроможденной столами, ощетинившейся частоколом свернутых в трубки чертежей «камералке» опытной партии высокочастотной сейсморазведки. Говорили не только об этом: обсуждались преимущества знаменитой сосьвинской селедки над малосолым муксуном и возможности газификации Тюмени, условия работы молодых специалистов в Березове и шансы Таля в ближайших матчах претендентов. Но по каким-то особым кругам речь неизбежно возвращалась к основной, самой важной теме. Начальник партии Александр Бринзинский, слегка кокетничая и эрудицией, и должностью, и даже великолепным свитером, продолжал рассказ, то и дело усилия его энергичным жестом руки.
А я все смотрел на этого парня, боевого, напористого, и вспоминал: где я видел его прежде?.. Мы не встречались — проверено точно, по датам. Почему же знакомо это волевое, с иронической складкой у губ лицо, размашистый, словно подчеркивающий мысль жест?.. Да и цепкий взгляд его жены поверх солидных очков тоже что-то напоминает. Откуда, откуда?..
— Тогда навигация только начиналась… — слышу неожидано слова Александра. И сразу вспоминаю!
Конечно! Очередной выпуск киножурнала «Советский Урал». Пассажирский пароход «Жан-Жорес» отплывает из Тюмени. На палубе молодые специалисты — москвичи Бринзинские и Лев Трусов. Они едут работать на Обской Север.
Внезапно возникший в памяти кинокадр напомнил о многом. С Левой Трусовым мы потом вместе работали в Березове. Прошло несколько лет. Что принесли они этим молодым людям, с таким оживлением вступавшим той весною в новую, самостоятельную жизнь?..
Впереди — цель
(рассказ Бринзинокого)
Я хоть недавно институт окончил, но, пожалуй, как говорят, явление не типичное. И прежде порядочно в геофизике работал, практика солидная. Что привлекло в Сибирь, сюда, в Березово? Возможность искать, экспериментировать.
Как вы уже поняли, наш метод высокочастотной сейсмики совсем новый. Особое оборудование, позволяющее добиваться более высокого класса точности. Новые методы — впрочем, их еще разрабатывать надо, этим сейчас и занимаемся. У нас в управлении две таких партии: одна моя, а другая в Шаиме, Левы Трусова. Да, да, того самого. Как раз мы должны вскоре встретиться, обменяться первыми результатами.
Повышение точности, конечно, важно. Но я вижу будущее высокочастотной сейсмики даже не в этом. Известно, что пока геофизика дает только структуры, подходящие ловушки для нефти. Есть она там, нет ли ее — на это, как говорят наши остряки, наука дает точный ответ: неизвестно. Приходится специально приглашать «профессора долото» — вести глубокое бурение. А каждая скважина стоит сотни тысяч рублей. Теперь посудите, во сколько обходится стране недостаточность современных геофизических методов разведки!
Прямые поиски нефти и газа — вот будущее всей геофизики и, по-моему, будущее высокочастотной сейсмики. Представляете себе, провели исследования, обработали результаты, и сразу даем точные рекомендации: эта структура «пустая», а здесь бурите на нефть. Чувствуете, какая выгода!
Разумеется, кое-кто из скептиков меня в «прожекторы» запишет. Да и вправду сказать, все это еще довольно далеко. Но кто по первым шагам ребенка может определить, что из него получится великий бегун? Это нас не пугает — была бы цель впереди. И чтобы не мешали продолжать поиски, побольше самостоятельности давали.
Не все здесь находят себя. Приходилось видеть нытиков, ведущих дотошный счет обидам, нанесенным им человечеством: стертым пяткам, не съеденным вовремя борщам и с опозданием увиденным кинофильмам. Ловкачей, норовящих спекульнуть на тайге и пурге, устраивающих свои личные делишки «со скидкой на северное сияние». Людей равнодушных, случайно избравших живую профессию искателя, во сне и наяву видящих покойную службу «с девяти до пяти». Такие здесь не засиживаются, да их никто и не держит. Зато уж если кто привязался к этому удивительному краю — привязался искренне, прочно. И тогда все трудности, — а их на Крайнем Севере, в общем, немало — воспринимаются по-особенному: с озорной усмешкой, с веселым вызовом, с верой в свои силы, эти трудности одолевающие.
Оператору газокаротажного отряда Лиде Пирской двадцать два года. Окончила Саратовский нефтяной техникум. Вся семья — потомственные саратовцы. А ее на Урал потянуло. Уже третий год пошел— все нравится. Работы много, в институт готовится, да и веселья не занимать. Вот, приехала на короткий отдых в Березово: и платье модное, и пальцы в маникюре, А ведь по-всякому приходится…
Первомай
(рассказ Пирской)
Наша жизнь известная. Болота, тайга, морозы. Или продукты завезти не сумели, или машина в топи застряла. Но самое удивительное: трудно, а настроение хорошее. Хотите, про один свой праздник расскажу? Непростой, первомайский, я его с детства люблю.
Работали мы тогда второй месяц на Тугиянской буровой. Начало весны на Севере всегда трудное: то мороз, то оттепель. Туманы, ветры. Вертолета почти месяц не было. Продукты кончились, а даже до ближайшей деревни не доберешься — лед на Оби стоит, но пройти по нему уже нельзя, всюду разводья, забереги. Вот-вот ледоход начнется. Словом, обычно поют «без воды — ни туды и ни сюды», а у нас наоборот: из-за воды никуда не двинешься. Тут как раз 1-е Мая.
Так и отпраздновали: вместо вина — снег натаянный, на закуску — рис и прогорклое масло. Песни попели, вспомнили всякие домашние пирожки, даже слюнки потекли. На следующий день один рисковый парень все-таки не утерпел, отправился в Тугияны. Рюкзак за спиной, в руках палка длинная поперек, чтобы над водой удержаться, если в полынью угодит. Медленно так шел, наощупь, вроде слепого. На глазах три раза в ледяную воду по пояс проваливался. Но добрался, молодец. Джем принес, печенье, макароны. Веселее стало.
Шестого мая лед на Оби прошел. Решили домой лодкой добираться. Опять-таки, станцию не бросишь, кому-то оставаться надо. Подумала я: остальных семьи заждались, а мне все равно одной. Давайте, говорю, собирайтесь, только потом меня быстрее вызволяйте. Ладно, обещают, в Березове с начальства не слезем.
Еду оставили, спички. Ружье дали. Станцию запломбировали, на самое высокое место вынесли — здешний паводок бешеный, вода на глазах поднимается. Проводила их, платочком помахала — тоже несладко придется, до Березова несколько суток добираться. А если еще ледовый затор встретится?..
Утром проснулась — тихо так, словно на необитаемый остров попала. Я, бывало, на ребят обижалась, если у кого крепкое слово сорвется. А тут, ей-богу, и это выслушала бы, только голос человеческий. Костер разожгла, в котелок снегу накидала. Грустно что-то стало, даже всплакнула.
Вдруг слышу — звук необычный, будто швейная машина работает. Все громче и громче. Самолет! Смотрю, а он уже над нашим лагерем кружится, поплавками к реке примеряется.
Слез как не бывало. Давай мешки скатывать, имущество собирать — оно со вчерашним отплытием все поразбросано. А самолет уже сел на воду, к буровой своим ходом добирается.
— Есть кто живые? — и летчик знакомый.
— Есть! Я, Лида! Помогите, братцы!
Через полтора часа уже по Березову вышагивала. Сапоги все в дырах, куртка в нескольких местах прожженная, сама грязная, чумазая — еще бы, пятьдесят дней невылазно на буровой, без бани. В общежитие пришла, девчата то ревут, то хохочут.
В тот день в клубе танцы были. А баня, как назло, выходная. Мои девчонки быстро сообразили, давай воду греть, тазы прямо в комнате расставлять. Помылась я — и на гулянку. С теми самыми летчиками танцевала.
А потом целую ночь напролет не спали. Все подружкам рассказывала: и как на охоту ходила, и как за часового на буровой осталась, и как сама сети ставила — все, все! Девчатам даже завидно стало.
Остальные наши только на следующий день прибыли. Тянутся с пристани усталые, грязные, вроде меня вчерашней. А я им навстречу — отглаженная, модная, словно век в тайге не бывала. И туфельки новые — с утра в магазине купила. То-то смеху было!
Вот и весь мой прошлый Первомай. Дней через десять на новую буровую вылетела, в Казым. Но об этом уже другой разговор.
Такие они, эти парни и девушки, второе поколение березовских нефтеразведчиков. Чем больше я встречался с ними, тем явственнее замечал черты, сближающие их со старшими товарищами, первооткрывателями Березово. И снова становился близким этот своеобразнейший поселок, бывшее место ссылки, буквально на глазах сотворивший свою новую, творческую судьбу…
Конечно, есть у этих поколений и некоторые различия. «Старики» (а этим «старикам» сейчас всего за тридцать!) до всего доходили сами, им просто неоткуда было ждать помощи. Сейчас из их числа выросло много знатоков края, его геологии и тектоники, перспектив газо- и нефтеносности. Нынешний молодой геолог лучше вооружен первичными, изначальными знаниями района. Но к нему позже приходит самостоятельность. Если прежде молодой специалист сразу «нырял в воду, не зная броду», то сейчас у него больше проводников, советчиков. Да и понятие «столицы разведок» сместилось. Рядом с Березовым выросли нефтеносные Шаим и Сургут, близки к серьезным открытиям ханты-мансийцы, глубоко на запад, вдоль трассы будущего газопровода, ушли передовые партии Нарыкарской экспедиции. И всюду — молодые разведчики подземных кладов, второе поколение искателей и романтиков.
Товарищ Романтика… Она здесь всюду: в мерзлом балке, где всю зиму живут, кочуя, операторы-сейсмики; она вместе с буровиками пуржистой ночью стоит трудную зимнюю вахту; она уводит пешком в глубь леса отряд топографов и поднимает ввысь вертолетный геофизический десант; она делает мягче мороженый хлеб, теплее — настывший спальный мешок, светлее — непробиваемую темь глухого урмана. Она властно ведет за собой, по пути новых открытий.
У тебя, товарищ Романтика, веселые, нежные глаза, в которых отражаются добрые ветры дальних странствий. Но у тебя еще и грубые, натруженные руки. Ты не только видишь, но и переделываешь виденное, не только восхищаешься, но и сама творишь восхищение. А посмотришь на тебя — обыкновенная девчонка в неуклюжей походной одежде.
Последний березовский вечер я провел километрах в восьмидесяти от поселка, в одной из зимних геофизических партий. Весь день мы работали: проваливаясь в метровом снегу, тянули знаменитую «косу», бурили мелкие скважины, отбивали очередные «точки». Уже в темноте собрались на ужин в балке, густо заполнив собой все свободное пространство походного вагончика на санных полозьях.
Весело потрескивали в печке дрова, приемник доносил приглушенную музыку — дальний привет «Большой земли». Кто-то из ребят налаживал фонарик, тихонько мурлыча свою, самодеятельную:
Не токаря мы, не газетчики,
Но сожалений горьких нет.
Ведь мы геологи-разведчики,
И из тайги вам шлем привет.
В маленькое окошко заглядывала неестественно полная, словно разбухшая луна. Поодаль слышался шум дизельного мотора — старательный тракторист прогревал машину. В глубине балка, было темновато. Все молчали, курили. Наступал особенный час перехода от напряженной работы к отдыху, когда хочется собраться с мыслями, подумать о чем-то очень своем, даже помечтать… И вдруг чей-то охрипший голос неуверенно вывел первую строфу прозрачной, удивительно мелодичной песни:
Тихо по веткам шуршит листопад,
Сучья трещат на огне.
В эти часы, когда все уже спят,
Что вспоминается мне?..
Мой сосед отложил фонарик. Задумчиво глядя в окошко, словно впервые рассматривая располневшую луну, ответил сочным баритоном:
Неба далекого просинь,
Редкие письма домой.
В мире чахоточных сосен
Резко сменяется осень
Долгой полярной зимой.
Никто не шевельнулся, казалось, еще глубже уйдя в свои думы. Но голосов стало больше. Чувствовалось, что каждый поет для себя, о себе, о своем.
Снег,
Снег,
Снег,
Снег…
Снег над палаткой кружится.
Вот и окончился наш краткий ночлег.
Снег,
снег,
снег,
снег…
Милая, что тебе снится?..
По берегам остывающих рек
Снег,
Снег,
Снег…
Они пели — тихо, согласно. Я пел с ними, вглядываясь сквозь полумрак в молодые лица, окрашенные мягкой грустью воспоминаний. Далеко отступил прошедший день с его заботами, отступило завтрашнее трудовое утро. Они не просто пели — они думали вслух, под чуткую, проникающую в самое сердце мелодию.
В сердце своем я тебя сберегу.
Ветер поет на пути.
Через метели, туманы, пургу
Мне до тебя не дойти.
Открылась дверь, морозный воздух заклубился у входа. Вошедший хотел было что-то сказать, но тотчас примолк, не мешая песне, только осторожно стряхивал снег с пушистых, собачьего меха, унтов:
Вспомни же, если взгрустнется.
Наших стоянок огни.
Вплавь и пешком, как придется,
Песня к тебе доберется
Даже в ненастные дни.
Снег,
снег,
снег,
снег…
Исчез тесный вагончик в тайге. Осталась сама жизнь, полная поисков и открытий, встреч и расставаний. Сколько впереди походов и песен?..
Ночная темнота еще теснее прижалась к земле. Но в вагончике становилось все светлей. Ребята, настоящие ребята пели, и товарищ Романтика заглядывала им в глаза…