Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ВРЕМЯ БОЛЬШОГО РАЗЛИВА
МЫ ПЛЫВЕМ за льдами. Катер «Академик Ферсман», носящий пышный титул флагмана тюменских геологов, то и дело догоняет иззубренную, потемневшую кромку запоздалых ледяных заторов. Ничего не поделаешь — приходится пережидать, благо, дел на пути хватает: на всех беретах буровые вышки вытягивают свои тонкие металлические шеи.
Наконец, мы сворачиваем с Иртыша на Обь. Теперь ход медленней, течение идет навстречу. Еще сотня — другая километров, и мы у цели: в Сургутском нефтеносном районе. Одни названия буровых говорят о многом: Нарымский поселок Назино, давший первую непромышленную нефть Западной Сибири, знаменитый Мегионский фонтан, обильные скважины Усть-Балыка, Сургута, Охтеурья. Щедрые нефтяные берега…
Поздняя весна уже утвердилась на среднем течении Оби. Морем разлилась в паводок многоводная сибирская река. Заползла на низкие тальниковые берега, сомкнулась с протоками и старицами; лишь кое-где сиротливыми гривками стоят, по пояс окунувшись в холодную воду кедрачи да листвяги. Не оглядеть, не умерить это буйство нахлебавшейся талого снега воды и напоенного весенним воздухом упругого ветра.
Время Большого Разлива… Так уж получилось, что не раз, не два, а многажды мне приходилось встречать его на этих берегах, даже когда они еще не были нефтяными. Ну, как не вспомнить самое первое свое путешествие в Ханты- Мансийский округ, больше десятка лет назад? Летчик Михаил Иванович Медведев, обслуживая лесоустроительный отряд, по пути «забросил» меня в глухое стойбище Пим, у самых истоков таежной реки с таким же названием. Там прежде не был ни один журналист. Прожив несколько дней, я потом двое суток плыл в утлой лодке-колданке вниз по Пиму, до впадения реки в Обь. Мой спутник, ханты Петр Итыков, фронтовик, побывавший в Берлине и Варшаве, во многих странах и городах, любовно рассказывал о лучшем месте на земле — своем родном крае.
Где ты сейчас, Петр Итыков?.. По-прежнему промышляешь рыбу на реках и протоках, ставишь капканы на соболя и горностая? Или взял под начало колхозную звероферму — хозяйству нужны боевые, опытные люди?.. Или стал плотником, строишь новые дома и целые поселки для своего народа?.. А может, и тебя поманили следопыты подземных даров, и ты водишь одну из геологических партий по хорошо известным тебе таежным тропам?..
А старого глухого Пима уже нет. Поселок со всеми жителями, со всеми строениями (сколько еще понастроили дополнительно!) переехал поближе к людям, на Обь. Кстати, скоро он появится на виду. Имя его переняла Пимская буровая — один из первых форпостов будущей индустрии. Да, круто порой поворачиваются судьбы людей и целых районов…
Впрочем, к Пимской буровой мы еще вернемся, а остальное было в «древние донефтяные» времена. В первый, уже связанный с разведчиками недр, приезд самым важным событием оказался
Конец «Арапской республики»
Была и такая. Записные остряки из далекого Новосибирского управления называли ее по-разному: и «Запорожская сечь» и «Нарымская вольница», и «Обское братство речных пиратов», и еще как-то не менее смешно, но столь же бесполезно.
Чтобы понять причины появления «Арапской республики», придется немного углубиться в историю нефтяной разведки Западной Сибири. Для этого достаточно посмотреть один из многих фотоальбомов, которые хранятся чуть ли не в каждой экспедиции. Пусть качество снимков оставляет желать лучшего, пусть что-нибудь упущено в сопроводительном тексте. Но о жизни и труде геологов вы всегда получите точное представление.
Вот одна из типичных фотографий. Лесной завал. Тяжелой преградой легли на пути сваленные бурей или временем узловатые деревья. Около них стоит, глядя прямо в объектив фотоаппарата, могучий лось. И, словно вытесняя его из обжитых мест, входит в кадр трактор.
А рядом — самоходная сейсмическая станция вброд переправляется через речку. Со всех сторон окружила машину водная гладь. Настороженно наблюдают за этим походом люди. Они же участвуют и в другом, «грязевом походе». Право, это не легче: тяжеловесная машина чуть не на всю высоту гусеницы увязла в болоте. Весь отряд откапывает завязший трактор, готовит слеги. Немало еще придется ему потрудиться, чтобы продолжать путь.
Не надоело? Тогда заглянем в зимнюю тайгу. На тракторном буксире — «балки». У одного из них покороблена крыша — видно, в пути задело большое дерево. Придется на остановке заниматься ремонтом.
Так — в пути — живут геологи не месяцами, а сезонами, порой даже годами. У буровиков свои трудности. Несколько лет назад им понадобилось пробурить глубокую опорную скважину около таежного поселка Пудино, в самых верховьях реки Парабель. Навигация здесь всего около месяца в году, а от Оби надо пройти еще шестьсот километров вверх по реке, катастрофически мелеющей еще в июле. Чтобы завезти туда тяжелое буровое оборудование, понадобилось «всего» три года.
И все-таки разведчики недр идут в эту глухомань. Почему? Их ведет за собой нефть. А она к комфортабельному рельефу местности равнодушна.
Что же выискивает нефть, в каком «геологическом комфорте» она заинтересована? Для образования залежей нужны, так называемые, нефтематеринские свиты — органические отложения, из которых получается нефть (сторонники другой, неорганической теории происхождения нефти считают, что требуются только глубокие разломы земной коры — оставим эти споры специалистам); нужны определенные подземные «холмы», где нефть может накапливаться; они должны состоять из проницаемых, пористых пород (пески, известняки, песчаники), в которых нефть может собираться — их называют коллекторы; нужны, наконец, плотные глинистые покрышки, своего рода, шапки, прикрывающие коллекторы, чтобы залежь скапливалась в одном месте.
Вот какое капризное ископаемое! Попробуй, подбери к нему все ключи сразу.
Этим и занялись в свое время две больших группы сибирских поисковиков. Через несколько лет северо-западная, тюменская группа, обнаружив богатое Березово, захватив в свои руки конкретную газовую «синицу», энергично пошла дальше, за многожданным нефтяным «журавлем». Березовцы двинулись на север, к Ямалу, на юг, к Ханты-Мансийску и от него на восток, вверх по течению Оби.
Первая находка родила вдохновение, особый стремительный темп. Геофизики разработали и внедрили точечное сейсмозондирование с помощью авиации — новый метод, позволивший намного ускорить разведку огромных пространств. Автором его был молодой в то время инженер Дмитрий Тальвирский (нынче кандидат наук Дмитрий Борисович Тальвирский забрался еще глубже: он руководит геофизическими работами на совсем уже далеком Таймыре). Монтажник Николай Драцкий впервые в мире провел неразобранную буровую вышку на понтонах по воде, сэкономив на этом три месяца.
Буровики все повышали скорости проходки. Они решительно отделили строительство вышек от самого бурения, обживали центральные базы, выезжая оттуда за десятки километров на очередные рабочие вахты. Словом, знаменитый лозунг «Время, вперед!» имел для березовцев вполне реальное, ощутимое содержание.
По-иному складывались дела у идущих им навстречу новосибирских соседей. Начав чуть раньше разведки в районе Нарыма, они довольно быстро обнаружили признаки нефти. Но не больше. Сама нефть толкала их дальше по реке. Вскоре буровые вышки растянулись на несколько тысяч километров.
Большие глубины скважин, разбросанность участков и не очень обнадеживающие результаты сказались на темпах: здесь не слишком торопились. Переезжая на новое место, буровики сами раскорчевывали и расчищали площадку, заготавливали лес и строили жилые дома, монтировали буровое оборудование и вышку — словом, попеременно «исполняли роли» лесорубов, строителей, землекопов и монтажников. Только через год — два они принимались за свое дело — бурение, ради которого и появились здесь.
К тому времени поселок прочно обживался, обрастал огородами, живностью, и вскоре сама буровая становилась лишь придатком к обыкновенному крестьянскому хозяйству. Доходило до смешного: бурильщики, работавшие по десять лет в разведках, успевали за это время пройти всего две — три скважины — их тюменские напарники одолевали столько за полгода.
Между тем четыре головные новосибирские разведки вплотную сблизились со своими удачливыми коллегами. Даже географически: все они работали уже на территории Тюменской области.
Это и была пресловутая «Арапская республика». Локосово, Солкино и два Сургута — «государства» микроскопические, в каждом лишь по одной буровой вышке, но зато самостоятельные и суверенные. Ох, и боком же выходил для окружающих этот «суверенитет»! Удаленные на тысячу километров от ближайшего начальства и на несколько тысяч — от баз снабжения, «высокие стороны» выкидывали одно коленце за другим.
Одна разведка перехватила самоходную баржу, шедшую в адрес другой, и самовольно выгрузила чужой бульдозер?.. Это уже никого не удивляет — «Обское братство речных пиратов».
На буровой отступили от проекта и чуть не загубили скважину?.. Что с них возьмешь — «Нарымская вольница».
Ехидная бумага в управление За подписями всех четырех, вдруг объединившихся начальников?.. Тоже не новость — «Запорожская сечь» и письмо геологическому султану.
Длительные переговоры по поводу «раскулаченного» агрегата, отдельные узлы которого валяются во всех четырех разведках?.. «Арапская республика» — не могут сговориться, кто будет хозяином агрегата.
Однажды к начальнику Сургутской разведки Фарману Салманову приехал из Баку погостить отец, старый буровой мастер Курбан Салманов.
Впрочем, вначале о самом Фармане. Он довольно молод — еще недавно играл в футбольной команде мастеров бакинского «Нефтяника» Окончив институт, потомственный нефтяник Фарман Салманов поехал на работу в далекую незнакомую Сибирь. Был геологом, потом начальником разведки. Худой, стремительный в движениях и даже торопливой речи, он вносит в свою любовь к северному краю чисто южный темперамент.
Вернемся, однако, к приезду дорогого гостя. Фарман рассказывал об этом очень живописно:
— Па-анимаешь, — гортанный голос его сразу поднимался до верхних, «колоратурных» нот. — Я отца родного встречал, а приехал кто? Ревизор приехал! Все посемейному хотел: с сибирячкой-женой познакомил, вина южного попробовали. Теперь, говорю, отдыхай, отец, с дороги. А он сразу на буровую.
Фарман говорил с усмешкою. Но за некоторой иронией, за понятным чувством неловкости пряталась и сыновняя гордость: вот, мол, какой у меня старик.
— Два часа прошел, смотрю, отец в кабинет заявляется. В руках железяка какая-то. И — на стол ее.
— Это что? — говорит.
— Тебе лучше знать — сам принес. Хоз-зяева! Весь двор деталями закинули. Ка-кой порядок? У себя на промысле увидел — всех бы сразу к чертям разогнал!
— И пошло, — Фарман, видимо, заново переживал все перепитии родственного приезда. — День по буровой, по мастерским ходит, вечером разгон мне дает. «Вас, говорит, не премировать надо, а под суд отдавать! Все на Сибирь скидку берете!» Поверишь, устал я, так и сказал на прощанье: «Мы уж лучше к тебе, отец, в гости ехать будем». Однако что правда, то правда — порядок помог навести.
Нет, не случайно так строго «проэкзаменовал» сына бакинский буровой мастер. Ничего не скажешь, условия работы нефтеразведчиков в Сибири нелегкие: и морозы крутые, и с подвозом инструмента трудно, да и опыта маловато. Но порой за эти «объективные» условия прячутся низкая культура труда, бездумье, привычка работать спустя рукава. А с ними на далеких, почти беспризорных разведках бороться не привыкли.
Вскоре забравшаяся на чужую территорию «Арапская республика» перешла в Тюменское геологическое управление. А там ее перво-наперво… закрыли. Вместо четырех карликовых разведок сделали одну мощную, а потом, соединив с геофизиками, превратили в Сургутскую нефтеразведочную экспедицию. Ее начальником стал наш знакомец Фарман Салманов.
Пятеро на острове
Примерно, в это же время на безымянный остров в устье обской протоки Солкино высадились пять человек.
Только что прошел ледоход, и окраинные льдины еще ползли, вспахивая острыми боками берега. На острове не стаял осевший снег, он занимал все ложбинки, пытался удержаться на обласканных нежарким северным солнцем при горках. Здесь из-под него выглядывала пожухлая прошлогодняя трава. Поздняя весна напоминала о себе всем: и особым, неповторимым запахом тающих снегов, и не уходящим на покой солнцем, и первыми птичьими голосами, только появившимися в тайге.
Буровой рабочий Вася Голев, молодой белобрысый парень с прищуренными, словно всегда ищущими что-то глазами, присвистнул.
— Вот так бурова-ая! Вроде Робинзона — на необитаемый остров попали.
— А что? — рассмеялся руководитель бригады Петр Васильевич Терещенко, и его грубоватое, с четкими морщинами лицо оживилось, даже помолодело. — Это тебе не Пудино, где деревня под боком. Разведчику порой в таких переплетах бывать приходится, что Робинзону и не снилось.
Он шутливо развел руками, обращаясь ко всем сразу.
— Прошу познакомиться — здесь будет город заложен, как сказал когда-то поэт. А мы добавим: и глубокая нефтяная скважина. Верно, Кривошеев?
Худощавый, невысокий рабочий спокойно ответил:
— Нам, Петр Васильевич, не привыкать. Нефть, она не смотрит — стоит рядом хата или нет.
Совсем недавно бригада кончила бурить скважину вдалеке от этих мест, на юге Томской области. И вот сейчас — скачок далеко на север, в Ханты-Мансийский округ. Были здесь и опытные нефтяники, и такие молодые, как Вася Голев. Полгода назад, уволившись из армии, он вернулся в родное село Пудино. поступил на буровую. И вот теперь совершает с новыми товарищами по профессии свой первый переход. Сколько их будет еще на его пути — пути искателя нефти.
Терещенко объяснил, что неподалеку от острова впадает в Обь таежная речка Пим, имя которой получил недавно открытый Пимский вал — гряда подземных «холмов» и «впадин», где может скапливаться нефть. Здесь и будут ставить новую буровую.
— Скоро остальная бригада соберется, — закончил он. — Имейте в виду, следующие сразу с семьями приедут — встретить их надо по-хорошему.
Каждый занялся своим делом. Начальник разведки тщательно осматривал сжатый половодьем остров, выбирая место для будущей вышки, котельной, жилого поселка. Опытный плотник Достовалов примерялся к здешнему лесу — можно ли пустить его на строительство. А Вася Голев отправился с прихваченной заранее сеткой к озеру, занимавшему самый центр небольшого острова. Ему, завзятому рыбаку, не терпелось познакомиться с достоинствами нового места.
Через короткое время он вернулся вполне удовлетворенный.
— Петр Васильевич, рыбы здесь — видимо-невидимо.
— Вот и хорошо, — весело отозвался тот. — Проверим, какова она на вкус. Ну-ка, заваривай ведерочко.
День пробежал в мелких хлопотах, без которых не обходится ни одно «новоселье». Собираясь на ночлег у наскоро сооруженного шалаша, который шутники успели окрестить гостиницей «Красный Пим», новые обитатели уже говорили об острове, как о своем доме. Так уже повелось у разведчиков — кочевая профессия приучает ценить тот уголок земли, который им предстоит заселить и освоить.
А через несколько дней к обским новоселам приехал первый гость. Молодой житель соседнего села Тундрино Володя Завьялов издавна облюбовал это тихое, богатое рыбой и дичью место. Верткая лодка-долбленка ходко шла навстречу мерному течению разлившейся Оби.
Вдруг в заповедную тишину явственно ворвались звуки тракторного мотора, визг пил, оживленные голоса. Володя прислушался — уж не померещилось ли?
Безлюдный прежде остров встретил молодого охотника оживленной рабочей суетней, грудами теса и металлических труб, сложенных прямо на берегу, приветственными возгласами:
— Вот и пополнение!
— Откуда путь держишь, дружок?
— Привет соседям!
Володя только растерянно осматривался. Что делают в глуши эти веселые люди, зачем так много машин, откуда столько новых домов?.. Словно поняв невысказанные вопросы юноши, Вася Голев тоном опытного человека важно произнес:
— Разведчики мы, нефть ищем. Понимаешь? Вышку нефтяную поставим, в землю заглянем.
Конечно, о рыбалке и охоте Володя в тот день даже и не подумал. Как завороженный, бродил он около новых знакомцев, вслушивался в непонятные, но уже заманчивые разговоры о долотах и нефтяных структурах, вышечном «фонаре» и длинных «свечах» из труб. Володя втайне завидовал Василию Голеву — не намного старше его, а уже нефтеразведчик. Вот бы ему!
К концу дня он набрался храбрости. Терещенко внимательно выслушал слегка бессвязную от волнения речь паренька.
— Значит, на буровую просишься? Что ж, рабочие нужны. Только имей в виду: дело наше нелегкое. В любую погоду — мороз или дождь, — буровик на посту. У нефтяников и смена называется, как на море, — вахта. А вахта не ждет. Подумай. Завтра ответишь.
Так в списке Пимской бригады появилась новая фамилия. Володя Завьялов был первым местным жителем, ставшим нефтеразведчиком. А за ним потянулись и другие.
Чего греха таить, на первых порах доставалось изрядно. Не хватало транспорта, тому же Володе Завьялову приходилось возить продукты для буровиков на своей утлой лодке-долбленке из самого Тундрино, почти за пятьдесят километров. Не поступала почта. Даже адреса еще не было у маленького поселка, не отмеченного ни на одной карте. Чтобы встречать суда с грузами, отправленными в неизвестную точку, кто-нибудь должен был выезжать им навстречу в районный центр Сургут.
А тут еще наступило лето с полчищами комаров и мошкары. Укрыться от них было невозможно. Они забирались в дома и палатки, проникали под марлевые пологи, мешали работать и отдыхать, спать и есть. Маленькие ребятишки плакали, искусанные комарами, и жались поближе к дымокурам. Расстроенные матери ругали комаров, тайгу, мужей, которые завезли их в эти «гиблые» места.
Но постепенно все стало выравниваться. К концу лета остров уже нельзя было узнать. В центре его протянулась первая улица, а рядом бульдозер корчевал лес, срезал кустарники для второй. Трактор, глухо урча, развозил по площадке будущей буровой тяжелые грузы — к его радиатору липли свежие березовые листья. По зеленому лугу степенно бродили коровы, словно понимая свое значение символа обжитого, нормального бытия…
Уже начались занятия в школе. Уже появилась на обском плесе новая стоянка «речного трамвая». Уже справлена первая свадьба: Вася Голев привел в свою новую квартиру молодую хозяйку. Незаметно подступила первая зима.
Трудным было лето на острове, а зима не легче. Хорошо хоть, успели утеплить геологические домики-вагончики — иначе не сдержали бы они напора здешних ветров и морозов. Но кирпича не хватило — пришлось собирать по окрестным селеньям железные печки. Строить зимой, выламывать лес изо льда, копать отогретую кострами землю — тоже дело не из простых. Однако все-таки одолели, сдюжили. Точно в срок подготовили фундаменты под дизели и насосы, котлованы для глинистого раствора, склады и пристройки.
Можно начинать монтаж буровой вышки.
В конце февраля приехали из Сургута монтажники. Бригадир Иван Костантинович Оленин весь первый день ходил возле оборудования, перебирал трубы, узлы подъемника, металлические балки, что-то записывал в потрепанный блокнотик. Невысокий, щупленький, в очках с железной оправой, в дубленом полушубке и подшитых валенках, он больше походил на какого-нибудь счетного работника, чем на рискового верхолаза-монтажника.
Впрочем, первое впечатление, как часто бывает, оказалось ошибочным. Убедиться в этом пришлось очень скоро.
На следующий день Оленин пришел к Терещенко в самом начале работы. Неторопливо разделся, сел около стола, выложил блокнотик.
— Так вот, товарищ начальник. Плохо ваше дело. Много деталей вышки растеряли. Ваши ли, другие ли — не знаю. Стоек не хватает, растяжек…
— Что же вы предлагаете? — насторожился Терещенко. «Неужели откажется? — промелькнула опасливая мысль. — И не придерешься. Без ножа режет».
— Что предлагаю? — Оленин помолчал, разглядывая побеленные стены, словно отыскивая на них ответ. — А ничего не предлагаю. Делать надо. Кузница есть. Трубы есть. Давай своих слесарей на подмогу, недельки за две справимся.
— С этого бы и начинал, — облегченно рассмеялся Петр Васильевич. — Напугал. Так заикой запросто сделать можно.
— А вообще-то непорядок. У нас в Куйбышеве, — Оленин совсем недавно приехал с нефтепромыслов Поволжья, — такую вышку и ставить бы не разрешили. Не научились еще вы, сибиряки, по-настоящему технику уважать.
Теперь, когда главное было сказано, Терещенко готов был выслушивать претензии монтажника хоть целый час. Но тот и сам знал цену времени. Сразу поднялся, натянул свой полушубок.
— Сегодня и начнем, — сказал он вместо прощанья.
Все следующие дни Оленин с товарищами пропадали в мастерской. Ребята оказались на редкость деловыми: сами кузнечили, слесарили, подгоняли новые детали. И уже в марте начали устанавливать вышку.
В те дни стояли жестокие холода. Безветренный воздух, казалось, звенел от мороза. С оглушительными взрывами лопались деревья. До дна промерзали мелкие реки. Даже привычные белки не вылезали из своих гнезд.
Монтажники работали. Рядом горел костер. Время от времени кто-нибудь из них подбегал к пламени, совал негнущиеся пальцы чуть ли не в самый огонь. И снова возвращался к стылому железу. Схватит болт, приладится, сорвет зубами варежку, ввернет голыми пальцами гайку — того и гляди, пристынет кожа к металлу. Отогреет дыханием, натянет варежку, и за новым болтом.
Вот так и не приметил однажды опытный Василий Михайлович Легеза, увлекся — пальцы побелели. Едва оттер их снегом да шерстяным шарфом. Три дня работать не мог.
— Старею, — сокрушенно вздыхал он, держа на весу перебинтованную руку. — За двадцать пять лет такого не бывало. На пенсию пора. А жаль — хваткая работа.
— Рано сдаешься, Михайлыч. — Оленин говорил это, вися на поперечной балке. — Ты еще новичков до дела доведешь, — он показал глазами на молодого Ваню Левина, монтировавшего одну из первых в своей жизни буровых.
Как бы то ни было, а решетчатая вершина «фонаря» с каждым днем все, выше ввинчивалась в небо. Монтажники собирали установку современным способом «сверху вниз» — верхний пояс все время поднимается и к нему пришиваются нижние секции.
Сорок один метр. Вышка горделиво поднялась над окрестной тайгой. Монтажники кончили свою работу.
Провожал их весь поселок.
Трактор, на котором они попутным рейсом возвращались домой, шел в Сургут за лесом и буровым оборудованием. Механик Василий Сергеевич Васякин наставлял тракториста Николая. Можно было сразу определить, что это братья — настолько они похожи друг на друга: оба плечистые, чернявые, медленные на слова и скорые на работу.
— Значит, учти, в Сургуте не задерживайся. Весна прихватить может, а нам без грузов и трактора — зарез. Ну, давай, — он протянул сильную, с несмывающимися масляными штрихами руку.
— Коля, покупки не забудь, — еще раз напомнила мужу фельдшер Аня Гирина. — И в аптеке медикаменты по списку получи. Счастливого пути!
Трактор тронулся. За ним заскользили по снегу массивные, с полозьями из отработанных буровых труб сани. Крутой спуск с берега на лед. Перевалка через Обь. Вскоре путешественники скрылись за изгибами ближнего леса.
В Сургут пришли без всяких приключений. Но пока получили все материалы, пока погрузились, ушло немало времени. Заметно потеплело. Снег стал рыхлым и мокрым. Деревья продышали вокруг стволов черные воронки. В середине дня с крыш бойко стучала капель, по ночам намерзая ледяными сосульками.
На обратном пути следы от гусениц сразу заплывали водой. Только бы опередить весну!
Вот и Обь. На другом берегу — остров, поселок, буровая. Осталось каких-то полкилометра.
Но они и были самыми трудными. По ледяной Оби шла вода. Она выплескивалась мелкими речками, текла торопливо, покрываясь лишаями пены. Николай ступил на лед — нога по колено скрылась в воде.
— Застряли, — мрачно ответил грузчик. — До лета куковать.
Васякин молча посмотрел на спутника. Надо решаться. Под водой крепкий лед. Конечно, опасно, — можно в полынью или трещину угодить. «Нам без грузов и трактора — зарез», — вспомнил он слова брата.
«Рискнем!»
— Одевай сапоги! — коротко скомандовал напарнику.
— Ты что задумал? — всполошился тот.
Но Николай был уже далеко от него,
привязывал длинную бечевку к обеим рукояткам управления.
— Пойдем на вожжах, — скупо объяснил Васякин-младший.
Это была удивительная картина. Трактор шел по Оби, вспарывая неуклюжим брюхом надледный поток. Шел без седока, с опаской, с остановками. А за ним, метрах в десяти, двигался человек. Ледяная вода заливала его сапоги, добиралась до полушубка. Но ему было не до того. Держа в обеих руках бечевки, действительно похожие на вожжи, он то опускал одну из них, то тянул к себе. Послушная воле своего хозяина даже на расстоянии, машина приближалась к заветному берегу.
А там уже собрался весь поселок. Сумрачно сдвинув брови, но оставаясь внешне спокойным, стоял механик Васякин, только сильные руки мяли неведомо как попавший к нему кусок замазки. Какие-то тихие распоряжения отдавал Терещенко — он третий раз пытался надеть шарф и снова машинально клал его в карман. Вася Голев, приоткрыв рот, завороженными глазами смотрел на приближающийся трактор. Скорей, скорей на твердую землю!
Вот и берег. Навстречу бегут трактористы. Васякин-младший отстраняет их, сам садится в кабину, поднимает трактор на гору. Весь мокрый, лицо посиневшее, измученное. Но, удивительно, Николай, молчаливый, невозмутимый Николай, улыбается широко, открыто, словно приглашает всех разделить его радость.
Таким же было лицо у Николая и через несколько месяцев, в тот памятный для всех нефтяников день, когда началось бурение. Как добрая примета, день был солнечным, приветливым. Лес цвел яркими красками осени. Терпкая зелень еловой хвои оттеняла блеклость талового листа. Нежно-белые березки роняли целые охапки пестрых листьев — от искрасна-желтых до зеленовато-розовых. Легкий ветер разносил их по всей округе — укрывал привядшую траву, приставлял к голубым озеркам, осыпал на свежий дощатый помост буровой установки.
Празднично выглядели и сами жители поселка, нарядно одетые, оживленные. Неожиданным контрастом выделялись среди них в своей брезентовой спецодежде бурильщики смены Валентина Белогирина. Но они-то и были настоящими героями сегодняшнего дня — им доверили начать бурение первой на острове скважины. На три с лишним километра в землю!
До начала смены — считанные минуты. Уже наращивают обороты прогретые моторы. Уже мощный насос прогоняет по шлангам первые порции глинистого раствора. Уже стоит у своего рабочего места — лебедки, нахлобучив шапку на лоб, опытный бурильщик Валентин Белогирин — вместе с этой бригадой он бурил скважину еще в Пудино. Помощник дизелиста Кривошеев, один из пяти первых новоселов острова, торопливо осматривает машины. Приплясывает от нетерпения Вася Голев. Волнующие, торжественные минуты!
Терещенко стоит у наклонного настила для труб с начальником экспедиции Фарманом Салмановым и показывает под ноги:
— Вот сюда вода весной доходила. Просто море разливанное. Из поселка к буровой на лодке добирались.
Вдруг мощный рокот мотора заглушил его голос. Дощатый настил задрожал. С жестким лязгом завертелся стол ротора. Быстрее, быстрее, еще быстрей! Набирая обороты, долото ввинтилось в рыхлую наверху, податливую почву. Путешествие в глубь земли началось!
— Забурились, — с волнением сказал кто-то из стоявших рядом свободных от вахты рабочих. — В добрый час!
Моторы громко гудели, захлебывались от собственного неистовства. Одна за другой бурильные трубы скрывались в скважине. Устойчивый спокойный ритм уже прослушивался сквозь неровное дыхание впервые вступивших в работу машин.
Фарман Салманов, держась за деревянные поручни кольцевой лестницы, поднимался на верхнюю площадку вышки. Худощавый, стремительный, он намного опередил тяжело ступающего Терещенко. Вот и сама площадка. Ее слегка пошатывало, как рубку корабля. Широко расставив ноги, убрав назад черные волосы, Фарман осматривался вокруг. Хорошо!
Нескончаемые массивы тайги. Спичечные коробки тундринских домов. Широкая гладь Оби с частыми желтыми плешинами отмелей. А на востоке, еле видная вдалеке, приветствует свою младшую подругу Сургутская нефтяная вышка.
Прерывисто дыша, поднялся наверх и Терещенко. Он тронул Салманова за плечо и показал вниз, на остров.
Неподалеку от продолговатого озера вытянулись две улицы поселка нефтеразведчиков — сорок домов, двести пятьдесят жителей. Красный флаг над крышей клуба. Гурьба ребятишек у школы. Земля около буровой взрыхлена колеями тракторов и автомашин. Катер на реке. Автокран на берегу. От него двумя прямыми светлыми линиями тянулся рельсовый путь вагонетки.
— Вот и обжили свой необитаемый остров!
Когда это было — вчера или несколько лет назад?.. Каким ты стал, остров знакомых Робинзонов в жестких робах буровиков?.. Как живут сейчас те ребята, с которыми довелось провести первые дни на безлюдном острове?.. Сохранилась ли ты, гостиница «Красный Пим» — шалаш приютивший ранних строителей буровой?..
Не удержаться от поездки в старые, бережно хранимые памятью места. И снова катер везет нас на остров. Сперва идет Обью, потом сворачивает в протоку, чуть не цепляясь радиоантенной за вислые верхушки берез, и выскакивает на раздольный плес. Издалека виднеются темная свечка буровой, белые кубики поселка.
— Помните Василия Васякина? — вспоминает кто-то. — Ну. механика нашего? Он теперь, брат, важная фигура — старший механик в Нижне-Вартовской разведке. А братишка его Николай — знаете, еще трактор весной «на вожжах» через Обь переводил? — на Ермаки подался, повстречаетесь там. Нашего народу теперь всюду много.
Вот и знакомый берег. Сюда тоже вмешался могучий весенний разлив. Обская вода проникла на буровую, плещется чуть ли не у самого дощатого помоста. Хлюпающие мостки едва провели нас к скважине.
С площадки верхового хорошо виден весь остров, стиснутый паводком до крохотного, пятачкового размера. Он, пожалуй, не очень изменился за последнее время. Понятно, бурение кончилось, скважина дала нефть. Завершат ее испытания и — на новое место. Такая уж жизнь разведчика: только привыкнешь, едва пустишь корни — снова собирайся в дальний путь.
Не изменился остров, а чего-то все равно не хватает. Но чего именно? Люди, вроде, те же, домов больше не стало. Даже лестница на вышке старая, со знакомыми скрипучими перилами.
И вдруг стало ясно. Конечно же, не хватает шумного говора дизелей, привычного ритма машинной работы! Скважина «отдыхает». Где-то глубоко-глубоко, в двух с лишним километрах под нами, стиснутый соседними породами, продуктивный пласт «набирает силы», накапливает очередную порцию нефти.
Василий Голев взялся показать нам эту нефть. Вслед за ним спускаемся по заляпанной серо-бурым глинистым раствором лестничке вниз, под дощатый помост. Сюда тоже проникла река, сапоги хлюпают по воде; пригнувшись, мы расшевеливаем полами плащей застывшие в безветренном закутке лужи.
Внизу совсем тихо, только гулко отдаются с настила неторопливые шаги дежурного. Вася подзывает нас к трубчатому отводу, какие бывают на обыкновенных водонапорных колонках. Потом открывает задвижку.
Нефть течет масляной ленивой струйкой, радужным пятном расплывается по воде. На ней возникает и сразу тает желтоватая пена газовых пузырьков.
Мы растираем густую жидкость пальцами, рассматриваем на свет, подставляем консервную банку под медленный, с синеватым отливом поток. Вот она, живая нефть Острова Робинзонов! Мы радостно улыбаемся, громко смеемся.
И вдруг неожиданно замолкаем, уходя каждый в свои мысли. О чем думаем мы сейчас? О том ли, сколько мужества и лишений вложено в эту тоненькую маслянистую струйку?.. Или о том, сколько еще предстоит сделать, чтобы она превратилась в нескончаемый поток, идущий по стальным нитям нефтепроводов?.. Или просто о труде человеческом, преобразующем этот суровый край?..
Не знаю. Не помню. Только трудно передаваемое словами ощущение приподнятости, остроты чувств охватило всех: и юного Васю Голева, бурящего первые в своей жизни скважины; и посвятившего всю жизнь нефтяным разведкам начальника геологического управления Юрия Георгиевича Эрвье; и потомственного нефтяника Фармана Салманова; и бродягу-журналиста.
Как много ты весишь, легкая тюменская нефть с удельным весом меньше воды!.. Как много значит для людей каждое твое откровение, когда вдруг забушует над тайгой
Черная метель
Она привела наш катер на несколько сот километров восточнее Сургута, в поселок Мегион. Линия домов вдоль берега с буровой вышкой на краю, словно вовремя поставленным восклицательным знаком, несколько судов у причала, несколько тракторов у буровой — этот новый пейзаж Оби становится почти обычным. Право, он мог и не возбудить интереса, если бы не оставался в памяти другой день — летний, жаркий, когда другой катер сделал остановку у этого же высокого берега, где в Обь впадает небольшая речушка Мега. В ту пору здесь стоял один полудостроенный дом с жесткими ребрами непокрытой крыши. Восемь плотников, едва отбиваясь от комаров, только принимались за поселок. Кто тогда мог подумать о роли, какую доведется сыграть в нефтеразведке этому малопримечательному комариному берегу?
Впрочем, думать об этом не могли и даже многие специалисты. Только за месяц до открытия большой нефти на Мегионе в журнале «Советская геология» появилась статья ученого Р. о газо- и нефтеносности Сибири. В ней автор (и прежде не баловавший коллег-производственников точными прогнозами) отвел этому району одно из последних мест.
Не стерпел Мегион — ответил нефтяным фонтаном. Не стерпел и его «хозяин», уже знакомый нам начальник экспедиции Фарман Салманов. Он поступил соответственно своему темпераменту — первую телеграмму о радостном открытии отправил не в Москву, не в Тюмень, не какому-либо другому начальству. Ее читал ученый Р.: «В Мегионе ударил мощный нефтяной фонтан тчк Ясно вопросительный восклицательный Салманов».
Как же это произошло?
Инженер Тюменского геологического управления Юрий Михайлович Шевченко томился в аэропорту. Из-за плохой погоды предыдущие дни не летали самолеты, и тесноватое здание порта чуть не трещало от напора пассажиров. Сегодня, пожалуй, в Шаимскую экспедицию не улететь — очередь не дойдет. Он сидел в зале ожидания, тоскливо шелестя старыми газетами.
Вдруг усиленный динамиком голос диктора произнес:
— Инженера Шевченко — к телефону. Вызывал начальник управления. Распоряжение было коротким, как военная команда: на Мегионе — нефтяной фонтан. Необходимо вмешательство специалиста-буровика. Срочно менять маршрут, лететь в Мегион. Самолет заказан. Завтра быть на месте.
Так, вместо Шаима, инженер Шевченко направился в противоположный конец Западно-Сибирской низменности.
…А в это время на Мегионской буровой, спрятанной в небольшой обской протоке Баграс, шла отчаянная борьба с нефтяным фонтаном. На ногах были все три вахты. Выбиваясь из сил, час за часом буровики упорно собирали громоздкую фонтанную арматуру.
Уже почти год шло испытание пробуренной скважины. Дно забоя и самые нижние горизонты ничего реального не дали. Чуть выше появилась нефть, правда, ее было немного. Наступила очередь седьмого объекта испытаний, горизонта 2175–2178 метров. Данные каротажа — геофизического исследования скважин — позволили надеяться на нефть. Но какую? Опять «теоретическую», с литровыми притоками?
Буровой мастер по испытаниям Евстигней Липковский внимательно рассматривал устье скважины. Недавно каротажники простреляли горизонт, расшевелили пласт, и сейчас скважина «переливала». Из устья текла вода, цветная пленка на ней становилась все гуще.
Решили замерить активность скважины. Двухсотлитровая бочка наполнилась за четыре минуты. Поверх воды плавало литров десять нефти.
«Заговорил пласт, — подумал мастер. — Как дальше будет?»
Прошло еще два часа. Теперь на бочку приходилось только полторы минуты. И чуть ли не треть ее занимала нефть. Жидкость становилась все маслянистей.
— Слушай, мастер, вроде настоящая залежь показывается! — радостно воскликнул бурильщик Алексей Доминов, разглаживая масляными пальцами скуластые щеки. Его раскосые глаза весело щурились.
— Пожалуй, — ответил Липковский, но лицо его оставалось озабоченным. — К фонтану дело идет. А у нас, как назло, арматура фонтанная не установлена. Как держать нефть будем?
Он помолчал немного, подумал и решительно произнес:
— Ну-ка, зови все вахты!
Звать никого не пришлось. Сама нефть магнитом притянула к себе рабочих: и тех, кто только вернулся с вахты, и тех, кого еще ждала бессонная ночная смена.
— Срочно противофонтанную арматуру! — скомандовал Липковский.
Легко сказать — «срочно». А попробуйте это сделать, когда арматура весит несколько тонн, а каждый отдельный узел не меньше 70–80 килограммов. Лебедкой не поможешь, давно замолчали дизеля — от одной искры может воспламениться вся нефть. И тогда — конец буровой.
Словно нарочно, начинался буран. Порывы злого ветра крутили снежную пыль, разбрызгивали воду. Бурильщики торопливо собирали задвижки, массивные чугунные «елки» и трубы.
Но все-таки не успели. Нефть хлынула неожиданно, высоким темным фонтаном. Смешиваясь со снегом, она разносилась ветром во все стороны и падала на плечи, спины, головы окружающих. Странная черно-белая метель заволакивала буровую. Весь поселок пришел на помощь очередной вахте. Люди в грязных промазученных костюмах боролись одновременно и с непогодой, и с вышедшим из подчинения фонтаном. Вот она. черная метель — и трудная, и радостная…
Через десять часов неустанной борьбы, крайних усилий фонтан был усмирен. Когда инженер Шевченко прибыл на Мегион, все уже было в порядке. Вместе с мастером они выбрали безопасную ложбину за кочегаркой, отвели туда трубы, проверили запасы нефти. Пока проводили испытания, нефть скапливалась в этой ложбине. На берегу небольшой проточки образовалось целое нефтяное озеро — 135 кубометров «горного масла».
Результат поразил даже буровиков. Мегионская скважина оказалась самой богатой в Сибири — она давала в сутки до четырехсот тонн нефти, рекорд по тем временам.
…Та метель оказалась одной из последних. Все ближе подступала весна. Под солнечными лучами плавились снега. Нефть из желанного друга становилась врагом. Стоит сойти снегу, тронуться льду, и нефтяное озеро уйдет в речку, погубит рыбу, загрязнит все окрестные водоемы.
Что делать? Оставлять так, понятно, нельзя. Никаких резервуаров для нефти нет. Поджечь целое озеро?.. А если переметнется на поселок, на буровую?..
И все-таки надо было решаться. В один из дней, когда ветер дул от поселка, Липковский дал команду: «Приготовиться!»
Вахты уже были на своих местах, знали свои обязанности. Мужчины, собрав все противопожарные средства, отрезали поселок от озера. Женщины и дети, на всякий случай, укрылись в самых дальних домах. Вещи аккуратно собраны, вывезены подальше от предстоящего гигантского костра.
Липковский еще раз осмотрел все, определил направление ветра. И как-то совсем буднично, устало, словно ему приходится делать это раза по два на дню, сказал:
— Ну, начнем.
Рванулось, заполыхало, заклубилось черным дымом огромное пламя. Все озеро занялось сразу, дым взметнулся к небу. Огненные языки расползались в стороны, стараясь лизнуть высокие сугробы, с жадностью выискивая, на кого бы излить свое бессильное бешенство.
Трудно было оторвать глаза от этого страшноватого буйства огня.
— Красиво, — сказал кто-то рядом, вздохнув. — Красиво. А все-таки жаль…
Липковский повернулся к говорящему — это был бурильщик Доминов. Доверительно положил руку на его брезентовое плечо.
— Конечно, жалковато столько нефти терять. Но это ведь только цветочки. А ягодки наши будут, ой, какие спелые! Верно, Алексей?
— Точно! — весело ответил Доминов. И они согласно улыбнулись друг другу.
Почти час горела нефть. Это время рация не знала покоя. Изо всех окрестных поселков неслись тревожные запросы: «Что с вами? Нужна ли помощь? Есть ли жертвы?» Только спокойный ответ восстанавливал настроение соседей: «Все нормально. Планово поджигаем нефть. Липковский».
Наконец, последние языки пламени, растопив до земли снежные сугробы, пробежались по жухлой прошлогодней траве и замерли, оставив огромное черное пятно, словно в тысячу раз увеличенные остатки походного костра.
Дальше все пошло спокойно. Родоначальницу Мегионской нефти испытали, надежно зацементировали и перешли на новую, вторую на этом месторождении буровую.
В те дни, когда мы появились в Мегионе, бурение второй скважины уже шло к концу. Почти до самой проектной глубины опускались в землю отполированные работой «свечи» бурильных труб. По-комариному жужжала каротажная станция, собирая электрорадиограммы поведения скважины. Главный геолог управления Лев Ровнин придирчиво копался в ящиках со столбиками керна — образцами пород. Некоторые из них явственно доносили бензиновый запах. Этими образцами геологи особенно дорожили, ощупывали и рассматривали, не могли оторвать застенчиво-любовных взглядов.
Признаюсь: я украдкой отломил кусочек нефтеносного керна, сунул его в карман. Прошло время. Но когда я разглядываю зернисто-серую, с блестящими вкрапинками поверхность породы, до меня и сейчас доносится едва уловимый бензиновый аромат, запах «большой нефти» Мегиона.
Чем особенно замечателен Мегион? Ведь еще раньше нашли залегания промышленной нефти в Шаиме. Но если шаимская нефть говорила только об одном, довольно узком районе, то Мегионская залежь, можно сказать, «типовая», подобные условия есть по всей Сибири. Значит, таких месторождений много — их только искать и искать.
Новый нефтеносный район решительно заявляет о себе. Все тверже очерчиваются контуры будущего «Третьего Баку». А геологи снова заглядывают вперед, приходят в новые поселки, как бы говоря:
Запомните это название!
— Запомни это название, — мой товарищ, инженер-геофизик Лева Немцов провел пальцем по карте, где среди синих черточек болот и зеленых лесных пятен виднелась маленькая черная точка — Шаим. О нем когда-нибудь вся страна заговорит.
Было это давно, много лет назад, первые гравиметрические партии только-только определили в тех глухих местах интересные перегибы подземных пластов. Никто, в том числе и сам Немцов, не мог точно предугадать судьбу маленького уголка тайги на границе Урала и Сибири. Но в том-то и талант геологаразведчика: по некоторым деталям, по неоформленным догадкам, по какому-то интуитивному «шестому чувству» искателя увидеть будущее.
Сейчас слава Шаима достаточно широка. Всего несколько десятков километров отделяет его от промышленной Свердловской области. Нынче даже основной путь снабжения молодого района — свердловская железнодорожная станция Сосьва. И уже вместе с проектом газопровода Игрим — Серов разрабатываются самые удобные способы доставки соседней нефти предприятиям Северного Урала. Буквально на глазах расширяются горизонты района, как бы соединяющего в себе уральские и сибирские черты.
В этом году здесь открыта еще одна, Тетеревская нефтеносная «структура». Первое промышленное месторождение сибирской нефти обрастает новыми буровыми вышками, богатеет новыми фонтанами. Но всякий раз, бывая в Шаиме или слыша о нем, я вспоминаю Леву Немцова около немой еще в то время карты…
— Запомни это название, — так говорил мне в первый приезд Фарман Салманов. — Сургут — нефтяное место, точно говорю.
Он тогда лишь начинал бурение первой сверхглубокой скважины в Западной Сибири. Стальное долото только вгрызалось в незнакомую землю, и местные жители опасливо прислушивались к металлическому громыханию ротора, к натужной скороговорке дизелей, к визгливым всхлипам лебедки, ловко управляющейся с десятками тяжелых бурильных труб.
Сургут… Нет, даже буйная фантазия горячего фармана не поспела за стремительным разворотом событий. Теперь запоминать надо не только Сургут, не только Мегион. На сравнительно небольшом отрезке среднего течения Оби за очень короткое время открыто три мощных нефтяных и одно газовое месторождение. С людьми, обнаружившими третью, Усть-Балыкскую залежь, мы уже немного знакомы — они пришли в Усть-Балык, закончив бурение той самой знаменитой скважины на необитаемом острове.
Спрятанное в самой глубине тайги хантыйское стойбище Охтеурье много десятков лет жило только охотничьим промыслом. До сих пор людям мало известно, что соболиное да беличье Охтеурье стало еще и Охтеурьем газовым. Совсем недавно здесь «заговорил» еще один мощный фонтан природного газа. В прошлом году на территории бывшей «Арапской республики» созданы три больших экспедиции: Сургутская, Мегионская, Усть-Балыкская. В нынешнем году основана и четвертая — Охтеурская. И уже строится в тайге первый город разведчиков Нефтьюганск, опорный пункт нового наступления на земные недра.
— Запомни это название, — главный геофизик Ямало-Ненецкой экспедиции Кирилл Кавалеров положил ладонь чуть ли не на самую границу северной суши. — Тазовское многое обещает нам.
Пожалуй, нет в Ямальской и Тазовской тундре района, где не довелось бы поработать этому худощавому, ироничному парню, ветерану заполярных нефтеразведок. Всяких геологических историй у него — видимо-невидимо. Вот и сейчас рассказал Кирилл, как однажды его сейсмопартия вела работы на трассе недостроенной железной дороги.
Рельсы в болотистой, бездорожной тундре — прямо-таки подарок судьбы. Но как им воспользоваться?.. Взяли обычный грузовик, из тех, что летом все равно стояли без действия, отыскали (а может, и «приласкали») где-то вагонные оси, поставили на них машину — своеобразный «конек-горбунок» готов. И название дали подходящее: «Тяни-толкай», Вперед едет еще ничего, да вот задним ходом десять-пятнадцать километров — удовольствие для водителя маленькое.
Специального дежурного ставили, назывался почти как на флоте — «назад-смотрящий». Как бы то ни было, весь сезон поработали на славу. А зимой — в Тазовское, вот уж действительно богатый район. Только — трудный, необжитой.
Этот разговор проходил приблизительно год назад. А спустя несколько месяцев в том же Тазовской ударил газовый фонтан, да такой, какого в Сибири еще не было: 2 миллиона кубометров «огненного воздуха» в сутки. «Структура», на которой стоит первое заполярное месторождение, настолько обширна, что целая сейсмопартия за два сезона не смогла до конца определить ее границы. Причем не Только вширь, но и вглубь: пласты, лежащие ниже газоносного горизонта 2700 метров, просто-напросто еще не обследованы — фонтан был таким сильным, что дальше пройти скважину не удалось.
Даже эти неполные данные обрадовали разведчиков — они уверены, что Тазовское месторождение не уступит по мощности знаменитым среднеазиатским Газлям. Если к тому же учесть близость солидного потребителя — индустрии Норильска, то можно твердо сказать: начавшееся соревнование «Тундра-пустыня» принесет большую выгоду всему народному хозяйству страны.
Поздравляю Кирилла Кавалерова — его пророчество сбывается. Но Кирилл не проявляет должного энтузиазма.
— Меня Тазовское уже меньше интересует. Вот, посмотри, — он ведет заменяющий указку карандаш вниз, строго на юг от жирной точки, которой помечена действующая буровая.
Мы сидим в тюменской гостинице «Заря» — почему-то именно здесь нас особенно часто сталкивает судьба. Кирилл только вчера прилетел из Салехарда. Традиционные разговоры о погоде — у нас там еще метелит, а здесь, гляди, травка зеленая. Обычные расспросы о друзьях: Вадим Бованенко привыкает к роли начальника; Леня Гиршгорн все в своей самолетной партии мотается; легендарный топограф Коля Горбунов бродит где-то по южному Ямалу. В общем, все нормально. Зачем сюда?.. Да вот, планы согласовывать.
Кирилл снова ведет свой карандаш вдоль карты:
— Обрати внимание: Мегион и Тазовское находятся примерно на одних меридианах. Случайность?.. Видимо, нет. Геофизика показывает: здесь на большой глубине пролегает мощный подземный вал. За его края мы уже зацепились. А середина?.. У меня сомнений нет — она еще богаче. Правда, черт, трудна для разведки: такая уж тайга нехоженная, хоть на лыжах буровую тащи. Да и с глубинами такими мы в Сибири еще не встречались. Но зато, когда найдем…
И снова карандаш ищет на карте едва заметные, словно утонувшие в зелени лесов и сини болот, точки. Настоящий разведчик едва пробившись к открытию, он сразу ставит новые, еще более сложные рубежи.
— Запомни эти названия: Тарко-Сале, Толька, Пур. Они со временем весь мир удивят.
Я тщательно обвожу эти строчки в своем журналистском блокноте. Они звучат сегодня, как пароль в будущее. Может быть, именно они раскроют нам настоящую нефтяную Сибирь, страну мечтателей и землепроходцев. Тогда заново оживет в воспоминаниях обычный день в тюменской гостинице, и простая географическая карта на столе, и удивительный рассказ о большой и яркой цели.
Так давайте же запомним эти названия!
* * *
Снова Обь, уплывающие берега и ныряющее в воду солнце. Снова решетчатые силуэты буровых вышек и дальние контуры шагающих балков. У всякого путешествия бывает конец. Но наше путешествие только начинается. Мы поставим точку лишь когда обживут тайгу нефтепромыслы, пробегут по ней трубопроводы, когда во весь свой богатырский рост поднимется «Третье Баку» — новая топливная и химическая жемчужина нашей могучей страны.
Разлив сибирской реки. Разлив горячих работ. Щедрый воздух свежести и исканий. Синие дали горизонта. Близкие высоты мечты.
Живое, бодрящее время — Время Большого Разлива!
Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ВРЕМЯ БОЛЬШОГО РАЗЛИВА
МЫ ПЛЫВЕМ за льдами. Катер «Академик Ферсман», носящий пышный титул флагмана тюменских геологов, то и дело догоняет иззубренную, потемневшую кромку запоздалых ледяных заторов. Ничего не поделаешь — приходится пережидать, благо, дел на пути хватает: на всех беретах буровые вышки вытягивают свои тонкие металлические шеи.
Наконец, мы сворачиваем с Иртыша на Обь. Теперь ход медленней, течение идет навстречу. Еще сотня — другая километров, и мы у цели: в Сургутском нефтеносном районе. Одни названия буровых говорят о многом: Нарымский поселок Назино, давший первую непромышленную нефть Западной Сибири, знаменитый Мегионский фонтан, обильные скважины Усть-Балыка, Сургута, Охтеурья. Щедрые нефтяные берега…
Поздняя весна уже утвердилась на среднем течении Оби. Морем разлилась в паводок многоводная сибирская река. Заползла на низкие тальниковые берега, сомкнулась с протоками и старицами; лишь кое-где сиротливыми гривками стоят, по пояс окунувшись в холодную воду кедрачи да листвяги. Не оглядеть, не умерить это буйство нахлебавшейся талого снега воды и напоенного весенним воздухом упругого ветра.
Время Большого Разлива… Так уж получилось, что не раз, не два, а многажды мне приходилось встречать его на этих берегах, даже когда они еще не были нефтяными. Ну, как не вспомнить самое первое свое путешествие в Ханты- Мансийский округ, больше десятка лет назад? Летчик Михаил Иванович Медведев, обслуживая лесоустроительный отряд, по пути «забросил» меня в глухое стойбище Пим, у самых истоков таежной реки с таким же названием. Там прежде не был ни один журналист. Прожив несколько дней, я потом двое суток плыл в утлой лодке-колданке вниз по Пиму, до впадения реки в Обь. Мой спутник, ханты Петр Итыков, фронтовик, побывавший в Берлине и Варшаве, во многих странах и городах, любовно рассказывал о лучшем месте на земле — своем родном крае.
Где ты сейчас, Петр Итыков?.. По-прежнему промышляешь рыбу на реках и протоках, ставишь капканы на соболя и горностая? Или взял под начало колхозную звероферму — хозяйству нужны боевые, опытные люди?.. Или стал плотником, строишь новые дома и целые поселки для своего народа?.. А может, и тебя поманили следопыты подземных даров, и ты водишь одну из геологических партий по хорошо известным тебе таежным тропам?..
А старого глухого Пима уже нет. Поселок со всеми жителями, со всеми строениями (сколько еще понастроили дополнительно!) переехал поближе к людям, на Обь. Кстати, скоро он появится на виду. Имя его переняла Пимская буровая — один из первых форпостов будущей индустрии. Да, круто порой поворачиваются судьбы людей и целых районов…
Впрочем, к Пимской буровой мы еще вернемся, а остальное было в «древние донефтяные» времена. В первый, уже связанный с разведчиками недр, приезд самым важным событием оказался
Конец «Арапской республики»
Была и такая. Записные остряки из далекого Новосибирского управления называли ее по-разному: и «Запорожская сечь» и «Нарымская вольница», и «Обское братство речных пиратов», и еще как-то не менее смешно, но столь же бесполезно.
Чтобы понять причины появления «Арапской республики», придется немного углубиться в историю нефтяной разведки Западной Сибири. Для этого достаточно посмотреть один из многих фотоальбомов, которые хранятся чуть ли не в каждой экспедиции. Пусть качество снимков оставляет желать лучшего, пусть что-нибудь упущено в сопроводительном тексте. Но о жизни и труде геологов вы всегда получите точное представление.
Вот одна из типичных фотографий. Лесной завал. Тяжелой преградой легли на пути сваленные бурей или временем узловатые деревья. Около них стоит, глядя прямо в объектив фотоаппарата, могучий лось. И, словно вытесняя его из обжитых мест, входит в кадр трактор.
А рядом — самоходная сейсмическая станция вброд переправляется через речку. Со всех сторон окружила машину водная гладь. Настороженно наблюдают за этим походом люди. Они же участвуют и в другом, «грязевом походе». Право, это не легче: тяжеловесная машина чуть не на всю высоту гусеницы увязла в болоте. Весь отряд откапывает завязший трактор, готовит слеги. Немало еще придется ему потрудиться, чтобы продолжать путь.
Не надоело? Тогда заглянем в зимнюю тайгу. На тракторном буксире — «балки». У одного из них покороблена крыша — видно, в пути задело большое дерево. Придется на остановке заниматься ремонтом.
Так — в пути — живут геологи не месяцами, а сезонами, порой даже годами. У буровиков свои трудности. Несколько лет назад им понадобилось пробурить глубокую опорную скважину около таежного поселка Пудино, в самых верховьях реки Парабель. Навигация здесь всего около месяца в году, а от Оби надо пройти еще шестьсот километров вверх по реке, катастрофически мелеющей еще в июле. Чтобы завезти туда тяжелое буровое оборудование, понадобилось «всего» три года.
И все-таки разведчики недр идут в эту глухомань. Почему? Их ведет за собой нефть. А она к комфортабельному рельефу местности равнодушна.
Что же выискивает нефть, в каком «геологическом комфорте» она заинтересована? Для образования залежей нужны, так называемые, нефтематеринские свиты — органические отложения, из которых получается нефть (сторонники другой, неорганической теории происхождения нефти считают, что требуются только глубокие разломы земной коры — оставим эти споры специалистам); нужны определенные подземные «холмы», где нефть может накапливаться; они должны состоять из проницаемых, пористых пород (пески, известняки, песчаники), в которых нефть может собираться — их называют коллекторы; нужны, наконец, плотные глинистые покрышки, своего рода, шапки, прикрывающие коллекторы, чтобы залежь скапливалась в одном месте.
Вот какое капризное ископаемое! Попробуй, подбери к нему все ключи сразу.
Этим и занялись в свое время две больших группы сибирских поисковиков. Через несколько лет северо-западная, тюменская группа, обнаружив богатое Березово, захватив в свои руки конкретную газовую «синицу», энергично пошла дальше, за многожданным нефтяным «журавлем». Березовцы двинулись на север, к Ямалу, на юг, к Ханты-Мансийску и от него на восток, вверх по течению Оби.
Первая находка родила вдохновение, особый стремительный темп. Геофизики разработали и внедрили точечное сейсмозондирование с помощью авиации — новый метод, позволивший намного ускорить разведку огромных пространств. Автором его был молодой в то время инженер Дмитрий Тальвирский (нынче кандидат наук Дмитрий Борисович Тальвирский забрался еще глубже: он руководит геофизическими работами на совсем уже далеком Таймыре). Монтажник Николай Драцкий впервые в мире провел неразобранную буровую вышку на понтонах по воде, сэкономив на этом три месяца.
Буровики все повышали скорости проходки. Они решительно отделили строительство вышек от самого бурения, обживали центральные базы, выезжая оттуда за десятки километров на очередные рабочие вахты. Словом, знаменитый лозунг «Время, вперед!» имел для березовцев вполне реальное, ощутимое содержание.
По-иному складывались дела у идущих им навстречу новосибирских соседей. Начав чуть раньше разведки в районе Нарыма, они довольно быстро обнаружили признаки нефти. Но не больше. Сама нефть толкала их дальше по реке. Вскоре буровые вышки растянулись на несколько тысяч километров.
Большие глубины скважин, разбросанность участков и не очень обнадеживающие результаты сказались на темпах: здесь не слишком торопились. Переезжая на новое место, буровики сами раскорчевывали и расчищали площадку, заготавливали лес и строили жилые дома, монтировали буровое оборудование и вышку — словом, попеременно «исполняли роли» лесорубов, строителей, землекопов и монтажников. Только через год — два они принимались за свое дело — бурение, ради которого и появились здесь.
К тому времени поселок прочно обживался, обрастал огородами, живностью, и вскоре сама буровая становилась лишь придатком к обыкновенному крестьянскому хозяйству. Доходило до смешного: бурильщики, работавшие по десять лет в разведках, успевали за это время пройти всего две — три скважины — их тюменские напарники одолевали столько за полгода.
Между тем четыре головные новосибирские разведки вплотную сблизились со своими удачливыми коллегами. Даже географически: все они работали уже на территории Тюменской области.
Это и была пресловутая «Арапская республика». Локосово, Солкино и два Сургута — «государства» микроскопические, в каждом лишь по одной буровой вышке, но зато самостоятельные и суверенные. Ох, и боком же выходил для окружающих этот «суверенитет»! Удаленные на тысячу километров от ближайшего начальства и на несколько тысяч — от баз снабжения, «высокие стороны» выкидывали одно коленце за другим.
Одна разведка перехватила самоходную баржу, шедшую в адрес другой, и самовольно выгрузила чужой бульдозер?.. Это уже никого не удивляет — «Обское братство речных пиратов».
На буровой отступили от проекта и чуть не загубили скважину?.. Что с них возьмешь — «Нарымская вольница».
Ехидная бумага в управление За подписями всех четырех, вдруг объединившихся начальников?.. Тоже не новость — «Запорожская сечь» и письмо геологическому султану.
Длительные переговоры по поводу «раскулаченного» агрегата, отдельные узлы которого валяются во всех четырех разведках?.. «Арапская республика» — не могут сговориться, кто будет хозяином агрегата.
Однажды к начальнику Сургутской разведки Фарману Салманову приехал из Баку погостить отец, старый буровой мастер Курбан Салманов.
Впрочем, вначале о самом Фармане. Он довольно молод — еще недавно играл в футбольной команде мастеров бакинского «Нефтяника» Окончив институт, потомственный нефтяник Фарман Салманов поехал на работу в далекую незнакомую Сибирь. Был геологом, потом начальником разведки. Худой, стремительный в движениях и даже торопливой речи, он вносит в свою любовь к северному краю чисто южный темперамент.
Вернемся, однако, к приезду дорогого гостя. Фарман рассказывал об этом очень живописно:
— Па-анимаешь, — гортанный голос его сразу поднимался до верхних, «колоратурных» нот. — Я отца родного встречал, а приехал кто? Ревизор приехал! Все посемейному хотел: с сибирячкой-женой познакомил, вина южного попробовали. Теперь, говорю, отдыхай, отец, с дороги. А он сразу на буровую.
Фарман говорил с усмешкою. Но за некоторой иронией, за понятным чувством неловкости пряталась и сыновняя гордость: вот, мол, какой у меня старик.
— Два часа прошел, смотрю, отец в кабинет заявляется. В руках железяка какая-то. И — на стол ее.
— Это что? — говорит.
— Тебе лучше знать — сам принес. Хоз-зяева! Весь двор деталями закинули. Ка-кой порядок? У себя на промысле увидел — всех бы сразу к чертям разогнал!
— И пошло, — Фарман, видимо, заново переживал все перепитии родственного приезда. — День по буровой, по мастерским ходит, вечером разгон мне дает. «Вас, говорит, не премировать надо, а под суд отдавать! Все на Сибирь скидку берете!» Поверишь, устал я, так и сказал на прощанье: «Мы уж лучше к тебе, отец, в гости ехать будем». Однако что правда, то правда — порядок помог навести.
Нет, не случайно так строго «проэкзаменовал» сына бакинский буровой мастер. Ничего не скажешь, условия работы нефтеразведчиков в Сибири нелегкие: и морозы крутые, и с подвозом инструмента трудно, да и опыта маловато. Но порой за эти «объективные» условия прячутся низкая культура труда, бездумье, привычка работать спустя рукава. А с ними на далеких, почти беспризорных разведках бороться не привыкли.
Вскоре забравшаяся на чужую территорию «Арапская республика» перешла в Тюменское геологическое управление. А там ее перво-наперво… закрыли. Вместо четырех карликовых разведок сделали одну мощную, а потом, соединив с геофизиками, превратили в Сургутскую нефтеразведочную экспедицию. Ее начальником стал наш знакомец Фарман Салманов.
Пятеро на острове
Примерно, в это же время на безымянный остров в устье обской протоки Солкино высадились пять человек.
Только что прошел ледоход, и окраинные льдины еще ползли, вспахивая острыми боками берега. На острове не стаял осевший снег, он занимал все ложбинки, пытался удержаться на обласканных нежарким северным солнцем при горках. Здесь из-под него выглядывала пожухлая прошлогодняя трава. Поздняя весна напоминала о себе всем: и особым, неповторимым запахом тающих снегов, и не уходящим на покой солнцем, и первыми птичьими голосами, только появившимися в тайге.
Буровой рабочий Вася Голев, молодой белобрысый парень с прищуренными, словно всегда ищущими что-то глазами, присвистнул.
— Вот так бурова-ая! Вроде Робинзона — на необитаемый остров попали.
— А что? — рассмеялся руководитель бригады Петр Васильевич Терещенко, и его грубоватое, с четкими морщинами лицо оживилось, даже помолодело. — Это тебе не Пудино, где деревня под боком. Разведчику порой в таких переплетах бывать приходится, что Робинзону и не снилось.
Он шутливо развел руками, обращаясь ко всем сразу.
— Прошу познакомиться — здесь будет город заложен, как сказал когда-то поэт. А мы добавим: и глубокая нефтяная скважина. Верно, Кривошеев?
Худощавый, невысокий рабочий спокойно ответил:
— Нам, Петр Васильевич, не привыкать. Нефть, она не смотрит — стоит рядом хата или нет.
Совсем недавно бригада кончила бурить скважину вдалеке от этих мест, на юге Томской области. И вот сейчас — скачок далеко на север, в Ханты-Мансийский округ. Были здесь и опытные нефтяники, и такие молодые, как Вася Голев. Полгода назад, уволившись из армии, он вернулся в родное село Пудино. поступил на буровую. И вот теперь совершает с новыми товарищами по профессии свой первый переход. Сколько их будет еще на его пути — пути искателя нефти.
Терещенко объяснил, что неподалеку от острова впадает в Обь таежная речка Пим, имя которой получил недавно открытый Пимский вал — гряда подземных «холмов» и «впадин», где может скапливаться нефть. Здесь и будут ставить новую буровую.
— Скоро остальная бригада соберется, — закончил он. — Имейте в виду, следующие сразу с семьями приедут — встретить их надо по-хорошему.
Каждый занялся своим делом. Начальник разведки тщательно осматривал сжатый половодьем остров, выбирая место для будущей вышки, котельной, жилого поселка. Опытный плотник Достовалов примерялся к здешнему лесу — можно ли пустить его на строительство. А Вася Голев отправился с прихваченной заранее сеткой к озеру, занимавшему самый центр небольшого острова. Ему, завзятому рыбаку, не терпелось познакомиться с достоинствами нового места.
Через короткое время он вернулся вполне удовлетворенный.
— Петр Васильевич, рыбы здесь — видимо-невидимо.
— Вот и хорошо, — весело отозвался тот. — Проверим, какова она на вкус. Ну-ка, заваривай ведерочко.
День пробежал в мелких хлопотах, без которых не обходится ни одно «новоселье». Собираясь на ночлег у наскоро сооруженного шалаша, который шутники успели окрестить гостиницей «Красный Пим», новые обитатели уже говорили об острове, как о своем доме. Так уже повелось у разведчиков — кочевая профессия приучает ценить тот уголок земли, который им предстоит заселить и освоить.
А через несколько дней к обским новоселам приехал первый гость. Молодой житель соседнего села Тундрино Володя Завьялов издавна облюбовал это тихое, богатое рыбой и дичью место. Верткая лодка-долбленка ходко шла навстречу мерному течению разлившейся Оби.
Вдруг в заповедную тишину явственно ворвались звуки тракторного мотора, визг пил, оживленные голоса. Володя прислушался — уж не померещилось ли?
Безлюдный прежде остров встретил молодого охотника оживленной рабочей суетней, грудами теса и металлических труб, сложенных прямо на берегу, приветственными возгласами:
— Вот и пополнение!
— Откуда путь держишь, дружок?
— Привет соседям!
Володя только растерянно осматривался. Что делают в глуши эти веселые люди, зачем так много машин, откуда столько новых домов?.. Словно поняв невысказанные вопросы юноши, Вася Голев тоном опытного человека важно произнес:
— Разведчики мы, нефть ищем. Понимаешь? Вышку нефтяную поставим, в землю заглянем.
Конечно, о рыбалке и охоте Володя в тот день даже и не подумал. Как завороженный, бродил он около новых знакомцев, вслушивался в непонятные, но уже заманчивые разговоры о долотах и нефтяных структурах, вышечном «фонаре» и длинных «свечах» из труб. Володя втайне завидовал Василию Голеву — не намного старше его, а уже нефтеразведчик. Вот бы ему!
К концу дня он набрался храбрости. Терещенко внимательно выслушал слегка бессвязную от волнения речь паренька.
— Значит, на буровую просишься? Что ж, рабочие нужны. Только имей в виду: дело наше нелегкое. В любую погоду — мороз или дождь, — буровик на посту. У нефтяников и смена называется, как на море, — вахта. А вахта не ждет. Подумай. Завтра ответишь.
Так в списке Пимской бригады появилась новая фамилия. Володя Завьялов был первым местным жителем, ставшим нефтеразведчиком. А за ним потянулись и другие.
Чего греха таить, на первых порах доставалось изрядно. Не хватало транспорта, тому же Володе Завьялову приходилось возить продукты для буровиков на своей утлой лодке-долбленке из самого Тундрино, почти за пятьдесят километров. Не поступала почта. Даже адреса еще не было у маленького поселка, не отмеченного ни на одной карте. Чтобы встречать суда с грузами, отправленными в неизвестную точку, кто-нибудь должен был выезжать им навстречу в районный центр Сургут.
А тут еще наступило лето с полчищами комаров и мошкары. Укрыться от них было невозможно. Они забирались в дома и палатки, проникали под марлевые пологи, мешали работать и отдыхать, спать и есть. Маленькие ребятишки плакали, искусанные комарами, и жались поближе к дымокурам. Расстроенные матери ругали комаров, тайгу, мужей, которые завезли их в эти «гиблые» места.
Но постепенно все стало выравниваться. К концу лета остров уже нельзя было узнать. В центре его протянулась первая улица, а рядом бульдозер корчевал лес, срезал кустарники для второй. Трактор, глухо урча, развозил по площадке будущей буровой тяжелые грузы — к его радиатору липли свежие березовые листья. По зеленому лугу степенно бродили коровы, словно понимая свое значение символа обжитого, нормального бытия…
Уже начались занятия в школе. Уже появилась на обском плесе новая стоянка «речного трамвая». Уже справлена первая свадьба: Вася Голев привел в свою новую квартиру молодую хозяйку. Незаметно подступила первая зима.
Трудным было лето на острове, а зима не легче. Хорошо хоть, успели утеплить геологические домики-вагончики — иначе не сдержали бы они напора здешних ветров и морозов. Но кирпича не хватило — пришлось собирать по окрестным селеньям железные печки. Строить зимой, выламывать лес изо льда, копать отогретую кострами землю — тоже дело не из простых. Однако все-таки одолели, сдюжили. Точно в срок подготовили фундаменты под дизели и насосы, котлованы для глинистого раствора, склады и пристройки.
Можно начинать монтаж буровой вышки.
В конце февраля приехали из Сургута монтажники. Бригадир Иван Костантинович Оленин весь первый день ходил возле оборудования, перебирал трубы, узлы подъемника, металлические балки, что-то записывал в потрепанный блокнотик. Невысокий, щупленький, в очках с железной оправой, в дубленом полушубке и подшитых валенках, он больше походил на какого-нибудь счетного работника, чем на рискового верхолаза-монтажника.
Впрочем, первое впечатление, как часто бывает, оказалось ошибочным. Убедиться в этом пришлось очень скоро.
На следующий день Оленин пришел к Терещенко в самом начале работы. Неторопливо разделся, сел около стола, выложил блокнотик.
— Так вот, товарищ начальник. Плохо ваше дело. Много деталей вышки растеряли. Ваши ли, другие ли — не знаю. Стоек не хватает, растяжек…
— Что же вы предлагаете? — насторожился Терещенко. «Неужели откажется? — промелькнула опасливая мысль. — И не придерешься. Без ножа режет».
— Что предлагаю? — Оленин помолчал, разглядывая побеленные стены, словно отыскивая на них ответ. — А ничего не предлагаю. Делать надо. Кузница есть. Трубы есть. Давай своих слесарей на подмогу, недельки за две справимся.
— С этого бы и начинал, — облегченно рассмеялся Петр Васильевич. — Напугал. Так заикой запросто сделать можно.
— А вообще-то непорядок. У нас в Куйбышеве, — Оленин совсем недавно приехал с нефтепромыслов Поволжья, — такую вышку и ставить бы не разрешили. Не научились еще вы, сибиряки, по-настоящему технику уважать.
Теперь, когда главное было сказано, Терещенко готов был выслушивать претензии монтажника хоть целый час. Но тот и сам знал цену времени. Сразу поднялся, натянул свой полушубок.
— Сегодня и начнем, — сказал он вместо прощанья.
Все следующие дни Оленин с товарищами пропадали в мастерской. Ребята оказались на редкость деловыми: сами кузнечили, слесарили, подгоняли новые детали. И уже в марте начали устанавливать вышку.
В те дни стояли жестокие холода. Безветренный воздух, казалось, звенел от мороза. С оглушительными взрывами лопались деревья. До дна промерзали мелкие реки. Даже привычные белки не вылезали из своих гнезд.
Монтажники работали. Рядом горел костер. Время от времени кто-нибудь из них подбегал к пламени, совал негнущиеся пальцы чуть ли не в самый огонь. И снова возвращался к стылому железу. Схватит болт, приладится, сорвет зубами варежку, ввернет голыми пальцами гайку — того и гляди, пристынет кожа к металлу. Отогреет дыханием, натянет варежку, и за новым болтом.
Вот так и не приметил однажды опытный Василий Михайлович Легеза, увлекся — пальцы побелели. Едва оттер их снегом да шерстяным шарфом. Три дня работать не мог.
— Старею, — сокрушенно вздыхал он, держа на весу перебинтованную руку. — За двадцать пять лет такого не бывало. На пенсию пора. А жаль — хваткая работа.
— Рано сдаешься, Михайлыч. — Оленин говорил это, вися на поперечной балке. — Ты еще новичков до дела доведешь, — он показал глазами на молодого Ваню Левина, монтировавшего одну из первых в своей жизни буровых.
Как бы то ни было, а решетчатая вершина «фонаря» с каждым днем все, выше ввинчивалась в небо. Монтажники собирали установку современным способом «сверху вниз» — верхний пояс все время поднимается и к нему пришиваются нижние секции.
Сорок один метр. Вышка горделиво поднялась над окрестной тайгой. Монтажники кончили свою работу.
Провожал их весь поселок.
Трактор, на котором они попутным рейсом возвращались домой, шел в Сургут за лесом и буровым оборудованием. Механик Василий Сергеевич Васякин наставлял тракториста Николая. Можно было сразу определить, что это братья — настолько они похожи друг на друга: оба плечистые, чернявые, медленные на слова и скорые на работу.
— Значит, учти, в Сургуте не задерживайся. Весна прихватить может, а нам без грузов и трактора — зарез. Ну, давай, — он протянул сильную, с несмывающимися масляными штрихами руку.
— Коля, покупки не забудь, — еще раз напомнила мужу фельдшер Аня Гирина. — И в аптеке медикаменты по списку получи. Счастливого пути!
Трактор тронулся. За ним заскользили по снегу массивные, с полозьями из отработанных буровых труб сани. Крутой спуск с берега на лед. Перевалка через Обь. Вскоре путешественники скрылись за изгибами ближнего леса.
В Сургут пришли без всяких приключений. Но пока получили все материалы, пока погрузились, ушло немало времени. Заметно потеплело. Снег стал рыхлым и мокрым. Деревья продышали вокруг стволов черные воронки. В середине дня с крыш бойко стучала капель, по ночам намерзая ледяными сосульками.
На обратном пути следы от гусениц сразу заплывали водой. Только бы опередить весну!
Вот и Обь. На другом берегу — остров, поселок, буровая. Осталось каких-то полкилометра.
Но они и были самыми трудными. По ледяной Оби шла вода. Она выплескивалась мелкими речками, текла торопливо, покрываясь лишаями пены. Николай ступил на лед — нога по колено скрылась в воде.
— Застряли, — мрачно ответил грузчик. — До лета куковать.
Васякин молча посмотрел на спутника. Надо решаться. Под водой крепкий лед. Конечно, опасно, — можно в полынью или трещину угодить. «Нам без грузов и трактора — зарез», — вспомнил он слова брата.
«Рискнем!»
— Одевай сапоги! — коротко скомандовал напарнику.
— Ты что задумал? — всполошился тот.
Но Николай был уже далеко от него,
привязывал длинную бечевку к обеим рукояткам управления.
— Пойдем на вожжах, — скупо объяснил Васякин-младший.
Это была удивительная картина. Трактор шел по Оби, вспарывая неуклюжим брюхом надледный поток. Шел без седока, с опаской, с остановками. А за ним, метрах в десяти, двигался человек. Ледяная вода заливала его сапоги, добиралась до полушубка. Но ему было не до того. Держа в обеих руках бечевки, действительно похожие на вожжи, он то опускал одну из них, то тянул к себе. Послушная воле своего хозяина даже на расстоянии, машина приближалась к заветному берегу.
А там уже собрался весь поселок. Сумрачно сдвинув брови, но оставаясь внешне спокойным, стоял механик Васякин, только сильные руки мяли неведомо как попавший к нему кусок замазки. Какие-то тихие распоряжения отдавал Терещенко — он третий раз пытался надеть шарф и снова машинально клал его в карман. Вася Голев, приоткрыв рот, завороженными глазами смотрел на приближающийся трактор. Скорей, скорей на твердую землю!
Вот и берег. Навстречу бегут трактористы. Васякин-младший отстраняет их, сам садится в кабину, поднимает трактор на гору. Весь мокрый, лицо посиневшее, измученное. Но, удивительно, Николай, молчаливый, невозмутимый Николай, улыбается широко, открыто, словно приглашает всех разделить его радость.
Таким же было лицо у Николая и через несколько месяцев, в тот памятный для всех нефтяников день, когда началось бурение. Как добрая примета, день был солнечным, приветливым. Лес цвел яркими красками осени. Терпкая зелень еловой хвои оттеняла блеклость талового листа. Нежно-белые березки роняли целые охапки пестрых листьев — от искрасна-желтых до зеленовато-розовых. Легкий ветер разносил их по всей округе — укрывал привядшую траву, приставлял к голубым озеркам, осыпал на свежий дощатый помост буровой установки.
Празднично выглядели и сами жители поселка, нарядно одетые, оживленные. Неожиданным контрастом выделялись среди них в своей брезентовой спецодежде бурильщики смены Валентина Белогирина. Но они-то и были настоящими героями сегодняшнего дня — им доверили начать бурение первой на острове скважины. На три с лишним километра в землю!
До начала смены — считанные минуты. Уже наращивают обороты прогретые моторы. Уже мощный насос прогоняет по шлангам первые порции глинистого раствора. Уже стоит у своего рабочего места — лебедки, нахлобучив шапку на лоб, опытный бурильщик Валентин Белогирин — вместе с этой бригадой он бурил скважину еще в Пудино. Помощник дизелиста Кривошеев, один из пяти первых новоселов острова, торопливо осматривает машины. Приплясывает от нетерпения Вася Голев. Волнующие, торжественные минуты!
Терещенко стоит у наклонного настила для труб с начальником экспедиции Фарманом Салмановым и показывает под ноги:
— Вот сюда вода весной доходила. Просто море разливанное. Из поселка к буровой на лодке добирались.
Вдруг мощный рокот мотора заглушил его голос. Дощатый настил задрожал. С жестким лязгом завертелся стол ротора. Быстрее, быстрее, еще быстрей! Набирая обороты, долото ввинтилось в рыхлую наверху, податливую почву. Путешествие в глубь земли началось!
— Забурились, — с волнением сказал кто-то из стоявших рядом свободных от вахты рабочих. — В добрый час!
Моторы громко гудели, захлебывались от собственного неистовства. Одна за другой бурильные трубы скрывались в скважине. Устойчивый спокойный ритм уже прослушивался сквозь неровное дыхание впервые вступивших в работу машин.
Фарман Салманов, держась за деревянные поручни кольцевой лестницы, поднимался на верхнюю площадку вышки. Худощавый, стремительный, он намного опередил тяжело ступающего Терещенко. Вот и сама площадка. Ее слегка пошатывало, как рубку корабля. Широко расставив ноги, убрав назад черные волосы, Фарман осматривался вокруг. Хорошо!
Нескончаемые массивы тайги. Спичечные коробки тундринских домов. Широкая гладь Оби с частыми желтыми плешинами отмелей. А на востоке, еле видная вдалеке, приветствует свою младшую подругу Сургутская нефтяная вышка.
Прерывисто дыша, поднялся наверх и Терещенко. Он тронул Салманова за плечо и показал вниз, на остров.
Неподалеку от продолговатого озера вытянулись две улицы поселка нефтеразведчиков — сорок домов, двести пятьдесят жителей. Красный флаг над крышей клуба. Гурьба ребятишек у школы. Земля около буровой взрыхлена колеями тракторов и автомашин. Катер на реке. Автокран на берегу. От него двумя прямыми светлыми линиями тянулся рельсовый путь вагонетки.
— Вот и обжили свой необитаемый остров!
Когда это было — вчера или несколько лет назад?.. Каким ты стал, остров знакомых Робинзонов в жестких робах буровиков?.. Как живут сейчас те ребята, с которыми довелось провести первые дни на безлюдном острове?.. Сохранилась ли ты, гостиница «Красный Пим» — шалаш приютивший ранних строителей буровой?..
Не удержаться от поездки в старые, бережно хранимые памятью места. И снова катер везет нас на остров. Сперва идет Обью, потом сворачивает в протоку, чуть не цепляясь радиоантенной за вислые верхушки берез, и выскакивает на раздольный плес. Издалека виднеются темная свечка буровой, белые кубики поселка.
— Помните Василия Васякина? — вспоминает кто-то. — Ну. механика нашего? Он теперь, брат, важная фигура — старший механик в Нижне-Вартовской разведке. А братишка его Николай — знаете, еще трактор весной «на вожжах» через Обь переводил? — на Ермаки подался, повстречаетесь там. Нашего народу теперь всюду много.
Вот и знакомый берег. Сюда тоже вмешался могучий весенний разлив. Обская вода проникла на буровую, плещется чуть ли не у самого дощатого помоста. Хлюпающие мостки едва провели нас к скважине.
С площадки верхового хорошо виден весь остров, стиснутый паводком до крохотного, пятачкового размера. Он, пожалуй, не очень изменился за последнее время. Понятно, бурение кончилось, скважина дала нефть. Завершат ее испытания и — на новое место. Такая уж жизнь разведчика: только привыкнешь, едва пустишь корни — снова собирайся в дальний путь.
Не изменился остров, а чего-то все равно не хватает. Но чего именно? Люди, вроде, те же, домов больше не стало. Даже лестница на вышке старая, со знакомыми скрипучими перилами.
И вдруг стало ясно. Конечно же, не хватает шумного говора дизелей, привычного ритма машинной работы! Скважина «отдыхает». Где-то глубоко-глубоко, в двух с лишним километрах под нами, стиснутый соседними породами, продуктивный пласт «набирает силы», накапливает очередную порцию нефти.
Василий Голев взялся показать нам эту нефть. Вслед за ним спускаемся по заляпанной серо-бурым глинистым раствором лестничке вниз, под дощатый помост. Сюда тоже проникла река, сапоги хлюпают по воде; пригнувшись, мы расшевеливаем полами плащей застывшие в безветренном закутке лужи.
Внизу совсем тихо, только гулко отдаются с настила неторопливые шаги дежурного. Вася подзывает нас к трубчатому отводу, какие бывают на обыкновенных водонапорных колонках. Потом открывает задвижку.
Нефть течет масляной ленивой струйкой, радужным пятном расплывается по воде. На ней возникает и сразу тает желтоватая пена газовых пузырьков.
Мы растираем густую жидкость пальцами, рассматриваем на свет, подставляем консервную банку под медленный, с синеватым отливом поток. Вот она, живая нефть Острова Робинзонов! Мы радостно улыбаемся, громко смеемся.
И вдруг неожиданно замолкаем, уходя каждый в свои мысли. О чем думаем мы сейчас? О том ли, сколько мужества и лишений вложено в эту тоненькую маслянистую струйку?.. Или о том, сколько еще предстоит сделать, чтобы она превратилась в нескончаемый поток, идущий по стальным нитям нефтепроводов?.. Или просто о труде человеческом, преобразующем этот суровый край?..
Не знаю. Не помню. Только трудно передаваемое словами ощущение приподнятости, остроты чувств охватило всех: и юного Васю Голева, бурящего первые в своей жизни скважины; и посвятившего всю жизнь нефтяным разведкам начальника геологического управления Юрия Георгиевича Эрвье; и потомственного нефтяника Фармана Салманова; и бродягу-журналиста.
Как много ты весишь, легкая тюменская нефть с удельным весом меньше воды!.. Как много значит для людей каждое твое откровение, когда вдруг забушует над тайгой
Черная метель
Она привела наш катер на несколько сот километров восточнее Сургута, в поселок Мегион. Линия домов вдоль берега с буровой вышкой на краю, словно вовремя поставленным восклицательным знаком, несколько судов у причала, несколько тракторов у буровой — этот новый пейзаж Оби становится почти обычным. Право, он мог и не возбудить интереса, если бы не оставался в памяти другой день — летний, жаркий, когда другой катер сделал остановку у этого же высокого берега, где в Обь впадает небольшая речушка Мега. В ту пору здесь стоял один полудостроенный дом с жесткими ребрами непокрытой крыши. Восемь плотников, едва отбиваясь от комаров, только принимались за поселок. Кто тогда мог подумать о роли, какую доведется сыграть в нефтеразведке этому малопримечательному комариному берегу?
Впрочем, думать об этом не могли и даже многие специалисты. Только за месяц до открытия большой нефти на Мегионе в журнале «Советская геология» появилась статья ученого Р. о газо- и нефтеносности Сибири. В ней автор (и прежде не баловавший коллег-производственников точными прогнозами) отвел этому району одно из последних мест.
Не стерпел Мегион — ответил нефтяным фонтаном. Не стерпел и его «хозяин», уже знакомый нам начальник экспедиции Фарман Салманов. Он поступил соответственно своему темпераменту — первую телеграмму о радостном открытии отправил не в Москву, не в Тюмень, не какому-либо другому начальству. Ее читал ученый Р.: «В Мегионе ударил мощный нефтяной фонтан тчк Ясно вопросительный восклицательный Салманов».
Как же это произошло?
Инженер Тюменского геологического управления Юрий Михайлович Шевченко томился в аэропорту. Из-за плохой погоды предыдущие дни не летали самолеты, и тесноватое здание порта чуть не трещало от напора пассажиров. Сегодня, пожалуй, в Шаимскую экспедицию не улететь — очередь не дойдет. Он сидел в зале ожидания, тоскливо шелестя старыми газетами.
Вдруг усиленный динамиком голос диктора произнес:
— Инженера Шевченко — к телефону. Вызывал начальник управления. Распоряжение было коротким, как военная команда: на Мегионе — нефтяной фонтан. Необходимо вмешательство специалиста-буровика. Срочно менять маршрут, лететь в Мегион. Самолет заказан. Завтра быть на месте.
Так, вместо Шаима, инженер Шевченко направился в противоположный конец Западно-Сибирской низменности.
…А в это время на Мегионской буровой, спрятанной в небольшой обской протоке Баграс, шла отчаянная борьба с нефтяным фонтаном. На ногах были все три вахты. Выбиваясь из сил, час за часом буровики упорно собирали громоздкую фонтанную арматуру.
Уже почти год шло испытание пробуренной скважины. Дно забоя и самые нижние горизонты ничего реального не дали. Чуть выше появилась нефть, правда, ее было немного. Наступила очередь седьмого объекта испытаний, горизонта 2175–2178 метров. Данные каротажа — геофизического исследования скважин — позволили надеяться на нефть. Но какую? Опять «теоретическую», с литровыми притоками?
Буровой мастер по испытаниям Евстигней Липковский внимательно рассматривал устье скважины. Недавно каротажники простреляли горизонт, расшевелили пласт, и сейчас скважина «переливала». Из устья текла вода, цветная пленка на ней становилась все гуще.
Решили замерить активность скважины. Двухсотлитровая бочка наполнилась за четыре минуты. Поверх воды плавало литров десять нефти.
«Заговорил пласт, — подумал мастер. — Как дальше будет?»
Прошло еще два часа. Теперь на бочку приходилось только полторы минуты. И чуть ли не треть ее занимала нефть. Жидкость становилась все маслянистей.
— Слушай, мастер, вроде настоящая залежь показывается! — радостно воскликнул бурильщик Алексей Доминов, разглаживая масляными пальцами скуластые щеки. Его раскосые глаза весело щурились.
— Пожалуй, — ответил Липковский, но лицо его оставалось озабоченным. — К фонтану дело идет. А у нас, как назло, арматура фонтанная не установлена. Как держать нефть будем?
Он помолчал немного, подумал и решительно произнес:
— Ну-ка, зови все вахты!
Звать никого не пришлось. Сама нефть магнитом притянула к себе рабочих: и тех, кто только вернулся с вахты, и тех, кого еще ждала бессонная ночная смена.
— Срочно противофонтанную арматуру! — скомандовал Липковский.
Легко сказать — «срочно». А попробуйте это сделать, когда арматура весит несколько тонн, а каждый отдельный узел не меньше 70–80 килограммов. Лебедкой не поможешь, давно замолчали дизеля — от одной искры может воспламениться вся нефть. И тогда — конец буровой.
Словно нарочно, начинался буран. Порывы злого ветра крутили снежную пыль, разбрызгивали воду. Бурильщики торопливо собирали задвижки, массивные чугунные «елки» и трубы.
Но все-таки не успели. Нефть хлынула неожиданно, высоким темным фонтаном. Смешиваясь со снегом, она разносилась ветром во все стороны и падала на плечи, спины, головы окружающих. Странная черно-белая метель заволакивала буровую. Весь поселок пришел на помощь очередной вахте. Люди в грязных промазученных костюмах боролись одновременно и с непогодой, и с вышедшим из подчинения фонтаном. Вот она. черная метель — и трудная, и радостная…
Через десять часов неустанной борьбы, крайних усилий фонтан был усмирен. Когда инженер Шевченко прибыл на Мегион, все уже было в порядке. Вместе с мастером они выбрали безопасную ложбину за кочегаркой, отвели туда трубы, проверили запасы нефти. Пока проводили испытания, нефть скапливалась в этой ложбине. На берегу небольшой проточки образовалось целое нефтяное озеро — 135 кубометров «горного масла».
Результат поразил даже буровиков. Мегионская скважина оказалась самой богатой в Сибири — она давала в сутки до четырехсот тонн нефти, рекорд по тем временам.
…Та метель оказалась одной из последних. Все ближе подступала весна. Под солнечными лучами плавились снега. Нефть из желанного друга становилась врагом. Стоит сойти снегу, тронуться льду, и нефтяное озеро уйдет в речку, погубит рыбу, загрязнит все окрестные водоемы.
Что делать? Оставлять так, понятно, нельзя. Никаких резервуаров для нефти нет. Поджечь целое озеро?.. А если переметнется на поселок, на буровую?..
И все-таки надо было решаться. В один из дней, когда ветер дул от поселка, Липковский дал команду: «Приготовиться!»
Вахты уже были на своих местах, знали свои обязанности. Мужчины, собрав все противопожарные средства, отрезали поселок от озера. Женщины и дети, на всякий случай, укрылись в самых дальних домах. Вещи аккуратно собраны, вывезены подальше от предстоящего гигантского костра.
Липковский еще раз осмотрел все, определил направление ветра. И как-то совсем буднично, устало, словно ему приходится делать это раза по два на дню, сказал:
— Ну, начнем.
Рванулось, заполыхало, заклубилось черным дымом огромное пламя. Все озеро занялось сразу, дым взметнулся к небу. Огненные языки расползались в стороны, стараясь лизнуть высокие сугробы, с жадностью выискивая, на кого бы излить свое бессильное бешенство.
Трудно было оторвать глаза от этого страшноватого буйства огня.
— Красиво, — сказал кто-то рядом, вздохнув. — Красиво. А все-таки жаль…
Липковский повернулся к говорящему — это был бурильщик Доминов. Доверительно положил руку на его брезентовое плечо.
— Конечно, жалковато столько нефти терять. Но это ведь только цветочки. А ягодки наши будут, ой, какие спелые! Верно, Алексей?
— Точно! — весело ответил Доминов. И они согласно улыбнулись друг другу.
Почти час горела нефть. Это время рация не знала покоя. Изо всех окрестных поселков неслись тревожные запросы: «Что с вами? Нужна ли помощь? Есть ли жертвы?» Только спокойный ответ восстанавливал настроение соседей: «Все нормально. Планово поджигаем нефть. Липковский».
Наконец, последние языки пламени, растопив до земли снежные сугробы, пробежались по жухлой прошлогодней траве и замерли, оставив огромное черное пятно, словно в тысячу раз увеличенные остатки походного костра.
Дальше все пошло спокойно. Родоначальницу Мегионской нефти испытали, надежно зацементировали и перешли на новую, вторую на этом месторождении буровую.
В те дни, когда мы появились в Мегионе, бурение второй скважины уже шло к концу. Почти до самой проектной глубины опускались в землю отполированные работой «свечи» бурильных труб. По-комариному жужжала каротажная станция, собирая электрорадиограммы поведения скважины. Главный геолог управления Лев Ровнин придирчиво копался в ящиках со столбиками керна — образцами пород. Некоторые из них явственно доносили бензиновый запах. Этими образцами геологи особенно дорожили, ощупывали и рассматривали, не могли оторвать застенчиво-любовных взглядов.
Признаюсь: я украдкой отломил кусочек нефтеносного керна, сунул его в карман. Прошло время. Но когда я разглядываю зернисто-серую, с блестящими вкрапинками поверхность породы, до меня и сейчас доносится едва уловимый бензиновый аромат, запах «большой нефти» Мегиона.
Чем особенно замечателен Мегион? Ведь еще раньше нашли залегания промышленной нефти в Шаиме. Но если шаимская нефть говорила только об одном, довольно узком районе, то Мегионская залежь, можно сказать, «типовая», подобные условия есть по всей Сибири. Значит, таких месторождений много — их только искать и искать.
Новый нефтеносный район решительно заявляет о себе. Все тверже очерчиваются контуры будущего «Третьего Баку». А геологи снова заглядывают вперед, приходят в новые поселки, как бы говоря:
Запомните это название!
— Запомни это название, — мой товарищ, инженер-геофизик Лева Немцов провел пальцем по карте, где среди синих черточек болот и зеленых лесных пятен виднелась маленькая черная точка — Шаим. О нем когда-нибудь вся страна заговорит.
Было это давно, много лет назад, первые гравиметрические партии только-только определили в тех глухих местах интересные перегибы подземных пластов. Никто, в том числе и сам Немцов, не мог точно предугадать судьбу маленького уголка тайги на границе Урала и Сибири. Но в том-то и талант геологаразведчика: по некоторым деталям, по неоформленным догадкам, по какому-то интуитивному «шестому чувству» искателя увидеть будущее.
Сейчас слава Шаима достаточно широка. Всего несколько десятков километров отделяет его от промышленной Свердловской области. Нынче даже основной путь снабжения молодого района — свердловская железнодорожная станция Сосьва. И уже вместе с проектом газопровода Игрим — Серов разрабатываются самые удобные способы доставки соседней нефти предприятиям Северного Урала. Буквально на глазах расширяются горизонты района, как бы соединяющего в себе уральские и сибирские черты.
В этом году здесь открыта еще одна, Тетеревская нефтеносная «структура». Первое промышленное месторождение сибирской нефти обрастает новыми буровыми вышками, богатеет новыми фонтанами. Но всякий раз, бывая в Шаиме или слыша о нем, я вспоминаю Леву Немцова около немой еще в то время карты…
— Запомни это название, — так говорил мне в первый приезд Фарман Салманов. — Сургут — нефтяное место, точно говорю.
Он тогда лишь начинал бурение первой сверхглубокой скважины в Западной Сибири. Стальное долото только вгрызалось в незнакомую землю, и местные жители опасливо прислушивались к металлическому громыханию ротора, к натужной скороговорке дизелей, к визгливым всхлипам лебедки, ловко управляющейся с десятками тяжелых бурильных труб.
Сургут… Нет, даже буйная фантазия горячего фармана не поспела за стремительным разворотом событий. Теперь запоминать надо не только Сургут, не только Мегион. На сравнительно небольшом отрезке среднего течения Оби за очень короткое время открыто три мощных нефтяных и одно газовое месторождение. С людьми, обнаружившими третью, Усть-Балыкскую залежь, мы уже немного знакомы — они пришли в Усть-Балык, закончив бурение той самой знаменитой скважины на необитаемом острове.
Спрятанное в самой глубине тайги хантыйское стойбище Охтеурье много десятков лет жило только охотничьим промыслом. До сих пор людям мало известно, что соболиное да беличье Охтеурье стало еще и Охтеурьем газовым. Совсем недавно здесь «заговорил» еще один мощный фонтан природного газа. В прошлом году на территории бывшей «Арапской республики» созданы три больших экспедиции: Сургутская, Мегионская, Усть-Балыкская. В нынешнем году основана и четвертая — Охтеурская. И уже строится в тайге первый город разведчиков Нефтьюганск, опорный пункт нового наступления на земные недра.
— Запомни это название, — главный геофизик Ямало-Ненецкой экспедиции Кирилл Кавалеров положил ладонь чуть ли не на самую границу северной суши. — Тазовское многое обещает нам.
Пожалуй, нет в Ямальской и Тазовской тундре района, где не довелось бы поработать этому худощавому, ироничному парню, ветерану заполярных нефтеразведок. Всяких геологических историй у него — видимо-невидимо. Вот и сейчас рассказал Кирилл, как однажды его сейсмопартия вела работы на трассе недостроенной железной дороги.
Рельсы в болотистой, бездорожной тундре — прямо-таки подарок судьбы. Но как им воспользоваться?.. Взяли обычный грузовик, из тех, что летом все равно стояли без действия, отыскали (а может, и «приласкали») где-то вагонные оси, поставили на них машину — своеобразный «конек-горбунок» готов. И название дали подходящее: «Тяни-толкай», Вперед едет еще ничего, да вот задним ходом десять-пятнадцать километров — удовольствие для водителя маленькое.
Специального дежурного ставили, назывался почти как на флоте — «назад-смотрящий». Как бы то ни было, весь сезон поработали на славу. А зимой — в Тазовское, вот уж действительно богатый район. Только — трудный, необжитой.
Этот разговор проходил приблизительно год назад. А спустя несколько месяцев в том же Тазовской ударил газовый фонтан, да такой, какого в Сибири еще не было: 2 миллиона кубометров «огненного воздуха» в сутки. «Структура», на которой стоит первое заполярное месторождение, настолько обширна, что целая сейсмопартия за два сезона не смогла до конца определить ее границы. Причем не Только вширь, но и вглубь: пласты, лежащие ниже газоносного горизонта 2700 метров, просто-напросто еще не обследованы — фонтан был таким сильным, что дальше пройти скважину не удалось.
Даже эти неполные данные обрадовали разведчиков — они уверены, что Тазовское месторождение не уступит по мощности знаменитым среднеазиатским Газлям. Если к тому же учесть близость солидного потребителя — индустрии Норильска, то можно твердо сказать: начавшееся соревнование «Тундра-пустыня» принесет большую выгоду всему народному хозяйству страны.
Поздравляю Кирилла Кавалерова — его пророчество сбывается. Но Кирилл не проявляет должного энтузиазма.
— Меня Тазовское уже меньше интересует. Вот, посмотри, — он ведет заменяющий указку карандаш вниз, строго на юг от жирной точки, которой помечена действующая буровая.
Мы сидим в тюменской гостинице «Заря» — почему-то именно здесь нас особенно часто сталкивает судьба. Кирилл только вчера прилетел из Салехарда. Традиционные разговоры о погоде — у нас там еще метелит, а здесь, гляди, травка зеленая. Обычные расспросы о друзьях: Вадим Бованенко привыкает к роли начальника; Леня Гиршгорн все в своей самолетной партии мотается; легендарный топограф Коля Горбунов бродит где-то по южному Ямалу. В общем, все нормально. Зачем сюда?.. Да вот, планы согласовывать.
Кирилл снова ведет свой карандаш вдоль карты:
— Обрати внимание: Мегион и Тазовское находятся примерно на одних меридианах. Случайность?.. Видимо, нет. Геофизика показывает: здесь на большой глубине пролегает мощный подземный вал. За его края мы уже зацепились. А середина?.. У меня сомнений нет — она еще богаче. Правда, черт, трудна для разведки: такая уж тайга нехоженная, хоть на лыжах буровую тащи. Да и с глубинами такими мы в Сибири еще не встречались. Но зато, когда найдем…
И снова карандаш ищет на карте едва заметные, словно утонувшие в зелени лесов и сини болот, точки. Настоящий разведчик едва пробившись к открытию, он сразу ставит новые, еще более сложные рубежи.
— Запомни эти названия: Тарко-Сале, Толька, Пур. Они со временем весь мир удивят.
Я тщательно обвожу эти строчки в своем журналистском блокноте. Они звучат сегодня, как пароль в будущее. Может быть, именно они раскроют нам настоящую нефтяную Сибирь, страну мечтателей и землепроходцев. Тогда заново оживет в воспоминаниях обычный день в тюменской гостинице, и простая географическая карта на столе, и удивительный рассказ о большой и яркой цели.
Так давайте же запомним эти названия!
* * *
Снова Обь, уплывающие берега и ныряющее в воду солнце. Снова решетчатые силуэты буровых вышек и дальние контуры шагающих балков. У всякого путешествия бывает конец. Но наше путешествие только начинается. Мы поставим точку лишь когда обживут тайгу нефтепромыслы, пробегут по ней трубопроводы, когда во весь свой богатырский рост поднимется «Третье Баку» — новая топливная и химическая жемчужина нашей могучей страны.
Разлив сибирской реки. Разлив горячих работ. Щедрый воздух свежести и исканий. Синие дали горизонта. Близкие высоты мечты.
Живое, бодрящее время — Время Большого Разлива!