Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ЖИЗНЬ В ПОХОДЕ
ОX МНОГО здесь буровых вышек и растут они быстро, словно поднимается над тайгой новый, исполинский стальной лес. И поселки растут новые, и люди прибывают, напрочно обживая этот неласковый дремучий край.
Все вместе — люди, вышки, поселки, — и есть то, что мы называем Шаимским нефтяным месторождением, первым месторождением «горного масла» в Западной Сибири.
Три года назад здесь ударил мощный нефтяной фонтан. Эхо его сразу разнеслось на всю страну. Мы с волнением узнавали о новых успехах буровиков, вскрывающих одну богатую скважину за другой. Мы ждали новых открытий и радовались, когда эти ожидания оправдывались. Мы запоминали имена открывателей, и совсем недавно от души поздравляли бурового мастера Семена Урусова с высоким званием Героя Социалистического Труда, а начальника Шаимской экспедиции Ивана Морозова — с орденом Знак Почета.
И все-таки — до чего мало знаем мы о нефтяном Шаиме! О тех годах, которые предшествовали подвижному столбу вырвавшейся из подземного плена нефти. О тех людях, которые своим трудом приближали этот волнующий момент. О всем сложном сгустке поисков, забот и человеческих судеб, который потом скуповато называют открытием и освоением нового месторождения…
Буровики, при всем их нелегком труде — своего рода баловни геологических разведок. Именно им доводится выдавать «на-гора» вещественные результаты многолетнего труда многих: нефтяную залежь или рудный горизонт, угольный пласт или залегание асбеста. Им, естественно, и достается львиная доля общей славы. И мало кто знает о других, тех, кто задолго до буровиков приходил в эти нелюдимые места. И двинулся уже вперед, навстречу новой, еще более заманчивой мечте — тех, чья жизнь всегда в поисках, всегда в походе.
Итак…
Это происходило поздней осенью 1956 года. В Тюменскую областную больницу зачастили необычные посетители. Молодые, крепкие парни и девчата, в клетчатых ковбойках, видавших виды кирзовых сапогах, казалась, противоречили всей обстановке лечебницы.
— Как Блохинцев? — задавали они один и тот же вопрос.
Медицинские работники не утешали — состояние тяжелое. Свидания не разрешаются.
Так продолжалось несколько трудных дней. И вот однажды медсестра принесла записку, начерканную еще нетвердым почеркам больного: «Что с отчетом? Блохинцев». И больше ничего — ни о болезни, ни о недавней трудной операции!
«Что с отчетом?» — это был первый вопрос начальника гравиметрической партии Блохинцева. В течение всего лета его люди со сложными приборами пешком прошагали Шаимскую тайгу. Гравиметрия — одна из отраслей геофизики, изучающая силу земного притяжения, — давала обнадеживающие результаты. Где-то в этом районе намечался интересный перегиб глубинных слоев.
Но случилось так, что во время одного из походов начальник партии, здоровяк, запросто жонглировавший гирями, вдруг неожиданно тяжело заболел. Партия сама довела разведку, вернулась на базу. Вот тогда-то и появились в больнице юноши в клетчатых ковбойках.
Василий Блохинцев вскоре поправился. И сразу принялся за составление геологического отчета. Именно в этом отчете впервые зазвучало название «Шаим», о котором позднее узнала вся страна.
Но гравиметрия не занимается прямыми поисками нефти. Ее нужно дополнять другими методами разведки. И меньше чем через год, летом 1957 года, на реку Конду пришла другая партия — мелкого, колонкового бурения. Это еще не те буровики, которые добираются до нефти. Их подвижные, оборудованные на тракторах или баржах буровые установки, заглядывают неглубоко в землю, оповещают только о первых горизонтах. Но и их значение тоже немалое.
Старший инженер Кондинской разведочной партии структурного бурения Станислав Суслов как раз бурил важную 77-ю опорную скважину в верховьях реки Конды. Вдруг неожиданно перед ним предстал незнакомый широкоплечий парень в свободной щеголеватой тужурке.
— Вот так гость появился, — улыбнулся Суслов. — Откуда? У нас тут одни бобры да «господин номер 420» — медведь. Что хорошего скажешь?
Парень назвался Анатолием Швейкиным.
— Понимаете, из соседнего района я. Вот, побродить захотелось, романтики отведать, какова она на вкус да на запах… Примете на работу?
— На работу? Можно. Нужны помощники бурильщиков. Только имей в виду, дело наше непростое. Как за штангу ухватишься — она, эта романтика, много килограммов весит…
Так появился в бригаде новый рабочий.
77-я буровая занимала особое место во всем маршруте. Она была опорной, и все 550 метров надо было отбирать керн — образцы пород. Работали, не щадя ни времени, ни себя. От комаров отбивались как могли. Специальная мазь не помогала, слишком быстро стекала вместе с потом. Тогда мазались солидолом и были похожи во время работы на желтокожих индейцев. Но скважину пробурили досрочно, за девять суток вместо семнадцати плановых.
А потом… Потом бригада пошла дальше, а с ней и Анатолий Швейкин. Здесь он нашел свою романтику, до сих пор работает в геологоразведке.
Мелкое бурение подтвердило: да, Шаим интересен. Уже появилась на карте первая Шаимская площадь. Эта площадь еще невнятно говорила о себе. Еще много вопросов таилось в недрах болотистых лесов, еще много контуров проводилось пунктирами. Лишь когда тонкие пунктирные наметки сменит уверенная линия точного прогноза, только тогда можно начинать глубокое бурение.
Как же уточнять эти пунктиры? На помощь снова пришла геофизика. Она, можно сказать, наступала с воды, суши и воздуха. Речная сейсмическая партия Черепанова «прощупала» русло Конды, электроразведчики применили в этом районе новый метод теллурических (земных) токов, разработанный и внедренный инженером Юрием Копелевым; наконец, аэросейсмическая партия — в ней успешно работала единственная в Западной Сибири женщина-оператор Елена Каравацкая, — высадившись десантом на ближних к Шаиму озерах, подтвердила предыдущие выводы.
На это ушло немало времени. К зиме 1958 года для детальной или, как говорят геофизики, площадной сейсмической съемки отправилась на тракторах и вездеходах в пришаимскую тайгу сейсмопартия, которой руководил Виктор Гершанник.
Пожалуй, нет на Севере геолога, который не знал бы этого невысокого, плотного человека с заметно тронутой инеем шевелюрой. А приехал он сюда в числе самых первых, совсем молодым, и носил на лацкане грубой спецовки университетский значок. Но не это привлекало к нему особое внимание окружающих. Они не могли не заметить пустого правого рукава, конец которого был аккуратно заправлен в карман пиджака.
Шли послевоенные годы, и всюду можно было встретить то фронтовую шинель, то гимнастерку со следами споротых потоков, то руку на перевязи. Но что заставило этого человека уйти в самую глубину тайги, искать самую трудную работу?
…Виктор Гершанник пришел в Днепропетровский университет после тяжелого ранения. Уходить с передовой линии жизни он никак не хотел. Выбрал сложную специальность геофизика, поехал на самое горячее место — в Сибирь. И здесь нашел свою новую, мирную передовую.
Его можно видеть в любом районе разведок. Его можно слышать на всех концертах самодеятельности — тенор инженера Гершанника пользуется большой популярностью у геологов.
Так уж случилось, что почти все открытия в этом краю, тем или иным образом, связаны с именем Гершанника: и знаменитая первая Березовская буровая, и Полноватские скважины на берегу Оби, и нефтяные фонтаны Каменного. Геологи так и называют его «счастливчиком». Но в этом шутливом прозвище заложено большое уважение к человеку и мужеству его.
Итак, поздней осенью караван с тракторами и массивными санями плыл по застывающей Конде. На санях стояли закрытые сейсмические станции — сложные геофизические приборы. Рядом плыли балки — передвижные домики на санях, в которых живут всю зиму геофизики. Им предстояло выйти в дальний поход по суровым, не тронутым техникой местам.
Едва наступили холода, едва мороз сковал землю, тракторы пошли в тайгу. И первый же день ознаменовался аварией: головная машина провалилась в незамерзающее болото, тракторист выпрыгнул в последний момент из машины и долго полз по мху, смешанному со снегом. Пять мощных тракторов с трудом вытащили стального «утопленника» на сухое место.
Дальше работа двигалась успешно Материал был интересным. Как бы приподнимались глубинные горизонты земли. На Шаиме сразу наметилась структура — так называется подземный холм, в котором может сосредотачиваться нефть. Структура была большой, и от центра ее тракторы звездными маршрутами разошлись в разные стороны.
А вокруг была тайга… Рабочий станции Иван Сизиков не понимал: зачем нужно идти тайгой, пробиваться сквозь лесные завалы, когда рядом хорошие, удобные места. Поздно вечером он пришел к начальнику партии.
— Виктор Абрамович, не дело. Мы же здесь все не простреляли, а в тайгу лезем. Зачем? Рабочие обижаются.
Виктор улыбнулся, помолчал:
— Обижаются, говоришь? Ну, зови всех в балок. Тут и побеседуем.
Снаружи бушевала метель, и каждый входящий вносил с собой волну морозного воздуха. А в балке весело гудела железная печка, и начальник партии, прижав рукавом несуществующей руки обрез карты, объяснял:
— Мы ведь, братцы, не просто так бродим. Нефть нас сюда толкает. А нефти все равно, что наверху: болото, лес или изба с коровой. Вот и ведет она нас в самые трудные места, в самые гиблые. Что, не пойдем?
— Как не пойти, пойдем, конечно, — раздались голоса.
На следующее утро вся партия двинулась в тайгу. Ох, и не просто это — пробиваться тайгой! Сколько деревьев пришлось вырубить, сколько лесных завалов преодолеть — впору электронной машиной считать, благо, завелась она в Тюменском геологическом управлении. Зато к концу сезона решение было твердым: структура очерчена, она обещает нефть. Пора начинать глубокое бурение.
Это было весной 1959 года. А через полтора месяца в Шаим ушла первая баржа с оборудованием буровой. Тут же ехал и молодой инженер Геннадий Махалин, пока больше похожий на студента — даже курточка форменная, студенческая. Вместе с Геннадием была его жена — она только что окончила Московский нефтяной институт, и их путешествие к первому месту работы можно было считать свадебным.
Только вот незадача — для свадебных прогулок эти места не слишком приспособлены. В маленькой деревушке Ушья — буровики для легкости переделали ее в «Чешуя» — даже жилья не нашлось. Хорошо хоть, что было время каникул, и дирекция соседней школы-интерната отдала молодоженам пустой класс. Потом в нем начался ремонт — перешли в другой. Конец лета «отметили» уже в следующем. Начался учебный год. Собрав в чемоданы немудрые, студенческие еще пожитки, Геннадий сказал жене с грустноватой усмешкой:
— Вот мы с тобой после института еще три класса окончили…
Эти «классы» не ограничивались школьным зданием. Сама жизнь ставила перед молодым инженером такие вопросы, отвечать на которые не научит ни один институт. Как, например, собрать насосы, если где-то в пути запропали их рабочие чертежи? Не стоять же — пришлось выкручиваться, собирать «на пальцах». Только через три месяца пришли чертежи. Проверили — точка в точку, даже один узел экономичней собрали.
Словом, забот на буровой хватало. То задвижка сорвалась, то турбобур капризничает, то глинистый раствор другого состава. Хоть сутками пропадай — всех дел не переделаешь.
Однажды поздним вечером Геннадий возвращался пешком домой. Догорал багровый закат, и вода в глубоких болотистых колеях казалась цветной, словно щедро политая нефтью. «Всюду она мерещится», — машинально подумал Махалин, продолжая путь.
Вдруг со стороны буровой послышался шум автомобильного мотора. «С чего бы в такой неурочный час, — удивился он. — Вроде, только вахта осталась».
Машина догоняла. Еще издали стало видно, что кто-то машет рукой.
— Беда, Геннадий Алексадрович!
— Скажи хоть толком, что случилось?
— Колонна оборвалась. Трубы как ахнут!..
Обрыв колонны — тяжелая авария. Особенно если промедлить, запустить ее. С таким трудом пробитая в земле дырка сразу заплывет водой, начнут обваливаться стенки скважины. Попробуй тогда поднять оборвавшиеся трубы. Прихватит породой — и навсегда.
Времени терять нечего. Махалин прыгнул на ступеньку кабины.
— Разворачивайся!
Легко сказать — разворачивайся. А где? Даже из колеи не вывернуться. Машина осторожно пятилась назад, так и не найдя подходящего для поворота места. По-рачьему доехали чуть ли не до самой буровой.
Она встретила неожиданной тишиной. Молодой, неопытный бурильщик растерянно метался от лебедки к дизелям. Геннадий осмотрел неровный, с рваными. краями обрыв на четвертой свече. Так и есть — проело трубу.
— М-да-а… Порядочно железа вниз кинули. Ловильный инструмент готов?
И снова, как при обычном бурении, вниз поползла длиннющая нитка стальных труб. Только на первой из них вместо долота сидел намертво привинченный «колокол» — так называется несколько расширенное, конусообразное приспособление, которым можно захватить ускользнувшие трубы.
Махалин напряженно смотрел на шкалу глубины. Вот-вот встретятся… Он сам стал за лебедку, медленно, словно крадучись, отпускал ее вниз. Есть! Он долго разворачивал ротором трубы, но ничего не получалось. Вдруг по возросшему весу колонны понял — захватило.
И бережно, будто боялся расплескать бесценную жидкость, перевел лебедку на подъем.
Когда, ликвидировав аварию, Геннадий уезжал домой, уже занимался рассвет. И снова вода в глубоких колеях казалась нефтяной. И снова он подумал: «Мерещится? Не все ей мерещиться, увидим и живую».
Жена не спала.
— Что случилось?
— Да вот на гулянку бегал, к соседним медведям, — улыбнулся Геннадий.
Она озадаченно поглядела на его заляпанную глиной форменную тужурку, на потемневшие от усталости глаза. И рассмеялась:
— Давай, давай, гуляка. Ужином-то тебя медведи покормили?..
…Работы на буровой шли к концу. Начались ее испытания. Данные кароттажа — геофизического исследования скважин — были многообещающими. Ожидался газ. Но день сменялся днем, а результатов — никаких. Каждый вечер Геннадий, возвращаясь домой, разочарованно ронял:
— Напрасные хлопоты. Что-то не то— сам понять не могу. И бригада нервничает.
Но однажды вечером он в обычное время домой не пришел. Появился, как и в тот раз, только под утро, веселый и усталый. А на тужурке вместо комков глины блестели жирные пятна нефти.
— Дождались! Теперь пойдет! — радостно воскликнул он. И лишь после этого начал обстоятельный рассказ о событиях на буровой.
День начинался совсем по-обычному. Простреляли горизонт, начали опробывание скважины. По-прежнему из нее шла кода. Вдруг вода покрылась слабой пленкой, какая бывает в начинающих «зацветать» стоячих прудах. Потом пленка стала все толще, на ней обозначились радужные разводы. Сомнений быть не могло — скважина «проснулась», откуда-то из глубины поднималась нефть.
Что тут началось! Признаки «горного масла» словно подстегнули всех. Уже не было свободных и рабочих вахт — все толкались на буровой, одновременно и помогая и мешая друг другу. Желонка — так называется огромное подобие стального стакана, которым зачерпывается жидкость из глубины — все быстрее заполнялась нефтью. И вот уже она потекла сама, переливаясь через устье скважины, заливая дощатый настил буровой, оседая многоцветными лужицами на пожухшей осенней траве.
Нет, это был не тот знаменитый нефтяной фонтан, который принес Шаиму всеобщую известность — на подступах к нему пришлось пробурить еще не одну скважину. Но осень 1959 года оставила по себе добрую память — именно тогда и появились в тайге первые ручейки будущих нефтяных рек.
Как раз в это время мне довелось впервые побывать в Шаиме. Наш гидросамолет АН-2 «приводнился» на реке Конде. Мой спутник, гидрогеолог Ханты-Мансийской экспедиции Рэм едва дождался, пока привычный «Антон» уперся своими поплавками в неуклюже сколоченные деревянные сходни. И вот — берег Конды, вековая тайга с высокими, мачтовыми соснами, а над всем этим — горделивая буровая вышка. Далеко смотрится с высоты!
Несколько дней прожили мы на буровой. Ее уже испытали, закрыли, и лишь время от времени, чтобы удовлетворить любопытство гостей, выпускали небольшую толику густой, лоснящейся жидкости — первой тюменской нефти. Мы наливали ее в пустые консервные банки, а потом жгли в расположенной по соседству культбудке, радуясь голубоватым переливам огня. Могли мы думать, что через несколько месяцев здесь появится «большая нефть», что на наших глазах рождается совершенно новый нефтеносный район страны?..
Случилось именно так. Могучий фонтан появился в начале 1960 года. Шаим сразу стал знаменитым. Но те, кто закладывал фундамент «большой нефти», были уже далеко-далеко от нее, в новых походах.
Открытие Шаима резко оживило всю работу сибирских разведчиков недр. Цель была уже не умозрительной, а реальной, ощутимой! Все новые скважины уходили в глубь земли, возвращаясь с добрыми вестями.
…Буровой мастер Николай Григорьев приехал в управление Ханты-Мансийской экспедиции под вечер. И сразу к начальнику экспедиции Сутормину.
— Евгений Васильевич, бурение на Каменном к концу подходит. Договариваться приехал — три года в отпуске не был. Пора и отдохнуть.
Сутормин посмотрел куда-то в сторону, задумчиво потрагивая румяные, почти юношеские щеки.
— Да, в отпуск… Надо бы тебе, Николай Иванович, в отпуск, надо. Ладно, решим. Только вначале разберемся в обстановке.
Он расстелил геологическую карту, пригласил главного геолога Марка Бинштока (он сейчас тоже начальник экспедиции, только другой — Сургутской).
— Давай, Марк, — предложил Сутормин, — посоветуемся с мастером. Как по-твоему, Николай Иванович, будет на твоей буровой нефть?
— Будет. Только совеем немного.
— Согласен. Это и понятно — скважина на крыле структуры. А новую поставим в самом центре, на макушке, так сказать. Что ожидать можно?
Григорьев долго рассматривал геологический разрез структуры, кривые кароттажных диаграмм.
— Должна быть большая нефть. Правда, должна быть!
И пошли обычные рабочие разговоры: откуда перевозить вышку, где будут жить буровики, сколько надо труб, глинистого раствора.
— А кого вместо тебя поставим, Николай Иванович? — спросил Сутормин.
— Вместо меня?.. — Григорьев даже привстал от удивления и обиды. — Как, вместо меня?.. Уж нехорош стал!
— Так тебе же в отпуск, — спрятал улыбку начальник экспедиции.
— Отпуск? — Григорьев озадаченно посмотрел на него. — Точно, в отпуск собрался, жене твердо обещал.
Потом махнул рукой, рассмеялся:
— Ну и хитер! Куда я от большой нефти уйду. Успею отгулять.
Остается досказать, что Николай Иванович успешно пробурил эту скважину, получил богатый фонтан. Потом и в отпуск пошел, и снова вернулся на таежные буровые. Несколько месяцев назад мастер Григорьев был награжден орденом Ленина.
Уже новые горизонты открываются перед нефтеразведчиками Западной Сибири. Кажется, совсем недавно узнали мы о Шаиме. А жизнь идет вперед, и главное направление разведок успело сместиться на восток, к мощным месторождениям Сургута и Усть-Балыка. Сколько их будет еще впереди, этих далеких и манящих рубежей!
Первооткрыватели Шаима уже бродят по другим уголкам Сибири, порой за многие километры от таежной Конды. По-прежнему отправляется в свои нелегкие маршруты инженер-гравиметрист Блохинцев. В Ханты-Мансийске разрабатывает новые методы сейсморазведки Виктор Гершанник. Только Геннадий Махалин не тронулся пока из этих мест — он теперь главный инженер Шаимской экспедиции. Впрочем, трудно сейчас узнать в солидном, заметно располневшем и чуточку самодовольном человеке того самого порывистого юношу в студенческой, заляпанной глиной тужурке. Но вспомнишь былое, 'заговоришь о тех трудных и ярких днях, — словно повеет бодрым ветром дорог и дальних странствий. Большая цель ведет в новые походы.
Разные бывают цели. Одна — ближняя, завтрашняя. Стоит чуть приналечь, собраться с силами — и она уже достигнута. Такая цель всегда видна. Этой целью был нефтяной Шаим.
Но бывает и другая цель. Она видится где-то на дальних рубежах. Вглядишься вперед, вслушаешься в зов собственного сердца — и перед мысленным взором откроется трудная, нескорая дорога. Ты даже не знаешь, сколько доведется идти по ней. Ты только догадываешься о всех преградах. Но уже собираешься в путь. Дальняя, нелегкая цель манит за видимые горизонты.
Такая цель — вся нефтяная Сибирь, «Третье Баку» Советского Союза. Ей отдают свои силы, ей посвящают свою жизнь в походе, — жизнь в поиске сибирские разведчики недр — современные землепроходцы нашей эпохи.
Евгений Ананьев Под стальным парусом
ТЮМЕНСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО 1963 г.
ЖИЗНЬ В ПОХОДЕ
ОX МНОГО здесь буровых вышек и растут они быстро, словно поднимается над тайгой новый, исполинский стальной лес. И поселки растут новые, и люди прибывают, напрочно обживая этот неласковый дремучий край.
Все вместе — люди, вышки, поселки, — и есть то, что мы называем Шаимским нефтяным месторождением, первым месторождением «горного масла» в Западной Сибири.
Три года назад здесь ударил мощный нефтяной фонтан. Эхо его сразу разнеслось на всю страну. Мы с волнением узнавали о новых успехах буровиков, вскрывающих одну богатую скважину за другой. Мы ждали новых открытий и радовались, когда эти ожидания оправдывались. Мы запоминали имена открывателей, и совсем недавно от души поздравляли бурового мастера Семена Урусова с высоким званием Героя Социалистического Труда, а начальника Шаимской экспедиции Ивана Морозова — с орденом Знак Почета.
И все-таки — до чего мало знаем мы о нефтяном Шаиме! О тех годах, которые предшествовали подвижному столбу вырвавшейся из подземного плена нефти. О тех людях, которые своим трудом приближали этот волнующий момент. О всем сложном сгустке поисков, забот и человеческих судеб, который потом скуповато называют открытием и освоением нового месторождения…
Буровики, при всем их нелегком труде — своего рода баловни геологических разведок. Именно им доводится выдавать «на-гора» вещественные результаты многолетнего труда многих: нефтяную залежь или рудный горизонт, угольный пласт или залегание асбеста. Им, естественно, и достается львиная доля общей славы. И мало кто знает о других, тех, кто задолго до буровиков приходил в эти нелюдимые места. И двинулся уже вперед, навстречу новой, еще более заманчивой мечте — тех, чья жизнь всегда в поисках, всегда в походе.
Итак…
Это происходило поздней осенью 1956 года. В Тюменскую областную больницу зачастили необычные посетители. Молодые, крепкие парни и девчата, в клетчатых ковбойках, видавших виды кирзовых сапогах, казалась, противоречили всей обстановке лечебницы.
— Как Блохинцев? — задавали они один и тот же вопрос.
Медицинские работники не утешали — состояние тяжелое. Свидания не разрешаются.
Так продолжалось несколько трудных дней. И вот однажды медсестра принесла записку, начерканную еще нетвердым почеркам больного: «Что с отчетом? Блохинцев». И больше ничего — ни о болезни, ни о недавней трудной операции!
«Что с отчетом?» — это был первый вопрос начальника гравиметрической партии Блохинцева. В течение всего лета его люди со сложными приборами пешком прошагали Шаимскую тайгу. Гравиметрия — одна из отраслей геофизики, изучающая силу земного притяжения, — давала обнадеживающие результаты. Где-то в этом районе намечался интересный перегиб глубинных слоев.
Но случилось так, что во время одного из походов начальник партии, здоровяк, запросто жонглировавший гирями, вдруг неожиданно тяжело заболел. Партия сама довела разведку, вернулась на базу. Вот тогда-то и появились в больнице юноши в клетчатых ковбойках.
Василий Блохинцев вскоре поправился. И сразу принялся за составление геологического отчета. Именно в этом отчете впервые зазвучало название «Шаим», о котором позднее узнала вся страна.
Но гравиметрия не занимается прямыми поисками нефти. Ее нужно дополнять другими методами разведки. И меньше чем через год, летом 1957 года, на реку Конду пришла другая партия — мелкого, колонкового бурения. Это еще не те буровики, которые добираются до нефти. Их подвижные, оборудованные на тракторах или баржах буровые установки, заглядывают неглубоко в землю, оповещают только о первых горизонтах. Но и их значение тоже немалое.
Старший инженер Кондинской разведочной партии структурного бурения Станислав Суслов как раз бурил важную 77-ю опорную скважину в верховьях реки Конды. Вдруг неожиданно перед ним предстал незнакомый широкоплечий парень в свободной щеголеватой тужурке.
— Вот так гость появился, — улыбнулся Суслов. — Откуда? У нас тут одни бобры да «господин номер 420» — медведь. Что хорошего скажешь?
Парень назвался Анатолием Швейкиным.
— Понимаете, из соседнего района я. Вот, побродить захотелось, романтики отведать, какова она на вкус да на запах… Примете на работу?
— На работу? Можно. Нужны помощники бурильщиков. Только имей в виду, дело наше непростое. Как за штангу ухватишься — она, эта романтика, много килограммов весит…
Так появился в бригаде новый рабочий.
77-я буровая занимала особое место во всем маршруте. Она была опорной, и все 550 метров надо было отбирать керн — образцы пород. Работали, не щадя ни времени, ни себя. От комаров отбивались как могли. Специальная мазь не помогала, слишком быстро стекала вместе с потом. Тогда мазались солидолом и были похожи во время работы на желтокожих индейцев. Но скважину пробурили досрочно, за девять суток вместо семнадцати плановых.
А потом… Потом бригада пошла дальше, а с ней и Анатолий Швейкин. Здесь он нашел свою романтику, до сих пор работает в геологоразведке.
Мелкое бурение подтвердило: да, Шаим интересен. Уже появилась на карте первая Шаимская площадь. Эта площадь еще невнятно говорила о себе. Еще много вопросов таилось в недрах болотистых лесов, еще много контуров проводилось пунктирами. Лишь когда тонкие пунктирные наметки сменит уверенная линия точного прогноза, только тогда можно начинать глубокое бурение.
Как же уточнять эти пунктиры? На помощь снова пришла геофизика. Она, можно сказать, наступала с воды, суши и воздуха. Речная сейсмическая партия Черепанова «прощупала» русло Конды, электроразведчики применили в этом районе новый метод теллурических (земных) токов, разработанный и внедренный инженером Юрием Копелевым; наконец, аэросейсмическая партия — в ней успешно работала единственная в Западной Сибири женщина-оператор Елена Каравацкая, — высадившись десантом на ближних к Шаиму озерах, подтвердила предыдущие выводы.
На это ушло немало времени. К зиме 1958 года для детальной или, как говорят геофизики, площадной сейсмической съемки отправилась на тракторах и вездеходах в пришаимскую тайгу сейсмопартия, которой руководил Виктор Гершанник.
Пожалуй, нет на Севере геолога, который не знал бы этого невысокого, плотного человека с заметно тронутой инеем шевелюрой. А приехал он сюда в числе самых первых, совсем молодым, и носил на лацкане грубой спецовки университетский значок. Но не это привлекало к нему особое внимание окружающих. Они не могли не заметить пустого правого рукава, конец которого был аккуратно заправлен в карман пиджака.
Шли послевоенные годы, и всюду можно было встретить то фронтовую шинель, то гимнастерку со следами споротых потоков, то руку на перевязи. Но что заставило этого человека уйти в самую глубину тайги, искать самую трудную работу?
…Виктор Гершанник пришел в Днепропетровский университет после тяжелого ранения. Уходить с передовой линии жизни он никак не хотел. Выбрал сложную специальность геофизика, поехал на самое горячее место — в Сибирь. И здесь нашел свою новую, мирную передовую.
Его можно видеть в любом районе разведок. Его можно слышать на всех концертах самодеятельности — тенор инженера Гершанника пользуется большой популярностью у геологов.
Так уж случилось, что почти все открытия в этом краю, тем или иным образом, связаны с именем Гершанника: и знаменитая первая Березовская буровая, и Полноватские скважины на берегу Оби, и нефтяные фонтаны Каменного. Геологи так и называют его «счастливчиком». Но в этом шутливом прозвище заложено большое уважение к человеку и мужеству его.
Итак, поздней осенью караван с тракторами и массивными санями плыл по застывающей Конде. На санях стояли закрытые сейсмические станции — сложные геофизические приборы. Рядом плыли балки — передвижные домики на санях, в которых живут всю зиму геофизики. Им предстояло выйти в дальний поход по суровым, не тронутым техникой местам.
Едва наступили холода, едва мороз сковал землю, тракторы пошли в тайгу. И первый же день ознаменовался аварией: головная машина провалилась в незамерзающее болото, тракторист выпрыгнул в последний момент из машины и долго полз по мху, смешанному со снегом. Пять мощных тракторов с трудом вытащили стального «утопленника» на сухое место.
Дальше работа двигалась успешно Материал был интересным. Как бы приподнимались глубинные горизонты земли. На Шаиме сразу наметилась структура — так называется подземный холм, в котором может сосредотачиваться нефть. Структура была большой, и от центра ее тракторы звездными маршрутами разошлись в разные стороны.
А вокруг была тайга… Рабочий станции Иван Сизиков не понимал: зачем нужно идти тайгой, пробиваться сквозь лесные завалы, когда рядом хорошие, удобные места. Поздно вечером он пришел к начальнику партии.
— Виктор Абрамович, не дело. Мы же здесь все не простреляли, а в тайгу лезем. Зачем? Рабочие обижаются.
Виктор улыбнулся, помолчал:
— Обижаются, говоришь? Ну, зови всех в балок. Тут и побеседуем.
Снаружи бушевала метель, и каждый входящий вносил с собой волну морозного воздуха. А в балке весело гудела железная печка, и начальник партии, прижав рукавом несуществующей руки обрез карты, объяснял:
— Мы ведь, братцы, не просто так бродим. Нефть нас сюда толкает. А нефти все равно, что наверху: болото, лес или изба с коровой. Вот и ведет она нас в самые трудные места, в самые гиблые. Что, не пойдем?
— Как не пойти, пойдем, конечно, — раздались голоса.
На следующее утро вся партия двинулась в тайгу. Ох, и не просто это — пробиваться тайгой! Сколько деревьев пришлось вырубить, сколько лесных завалов преодолеть — впору электронной машиной считать, благо, завелась она в Тюменском геологическом управлении. Зато к концу сезона решение было твердым: структура очерчена, она обещает нефть. Пора начинать глубокое бурение.
Это было весной 1959 года. А через полтора месяца в Шаим ушла первая баржа с оборудованием буровой. Тут же ехал и молодой инженер Геннадий Махалин, пока больше похожий на студента — даже курточка форменная, студенческая. Вместе с Геннадием была его жена — она только что окончила Московский нефтяной институт, и их путешествие к первому месту работы можно было считать свадебным.
Только вот незадача — для свадебных прогулок эти места не слишком приспособлены. В маленькой деревушке Ушья — буровики для легкости переделали ее в «Чешуя» — даже жилья не нашлось. Хорошо хоть, что было время каникул, и дирекция соседней школы-интерната отдала молодоженам пустой класс. Потом в нем начался ремонт — перешли в другой. Конец лета «отметили» уже в следующем. Начался учебный год. Собрав в чемоданы немудрые, студенческие еще пожитки, Геннадий сказал жене с грустноватой усмешкой:
— Вот мы с тобой после института еще три класса окончили…
Эти «классы» не ограничивались школьным зданием. Сама жизнь ставила перед молодым инженером такие вопросы, отвечать на которые не научит ни один институт. Как, например, собрать насосы, если где-то в пути запропали их рабочие чертежи? Не стоять же — пришлось выкручиваться, собирать «на пальцах». Только через три месяца пришли чертежи. Проверили — точка в точку, даже один узел экономичней собрали.
Словом, забот на буровой хватало. То задвижка сорвалась, то турбобур капризничает, то глинистый раствор другого состава. Хоть сутками пропадай — всех дел не переделаешь.
Однажды поздним вечером Геннадий возвращался пешком домой. Догорал багровый закат, и вода в глубоких болотистых колеях казалась цветной, словно щедро политая нефтью. «Всюду она мерещится», — машинально подумал Махалин, продолжая путь.
Вдруг со стороны буровой послышался шум автомобильного мотора. «С чего бы в такой неурочный час, — удивился он. — Вроде, только вахта осталась».
Машина догоняла. Еще издали стало видно, что кто-то машет рукой.
— Беда, Геннадий Алексадрович!
— Скажи хоть толком, что случилось?
— Колонна оборвалась. Трубы как ахнут!..
Обрыв колонны — тяжелая авария. Особенно если промедлить, запустить ее. С таким трудом пробитая в земле дырка сразу заплывет водой, начнут обваливаться стенки скважины. Попробуй тогда поднять оборвавшиеся трубы. Прихватит породой — и навсегда.
Времени терять нечего. Махалин прыгнул на ступеньку кабины.
— Разворачивайся!
Легко сказать — разворачивайся. А где? Даже из колеи не вывернуться. Машина осторожно пятилась назад, так и не найдя подходящего для поворота места. По-рачьему доехали чуть ли не до самой буровой.
Она встретила неожиданной тишиной. Молодой, неопытный бурильщик растерянно метался от лебедки к дизелям. Геннадий осмотрел неровный, с рваными. краями обрыв на четвертой свече. Так и есть — проело трубу.
— М-да-а… Порядочно железа вниз кинули. Ловильный инструмент готов?
И снова, как при обычном бурении, вниз поползла длиннющая нитка стальных труб. Только на первой из них вместо долота сидел намертво привинченный «колокол» — так называется несколько расширенное, конусообразное приспособление, которым можно захватить ускользнувшие трубы.
Махалин напряженно смотрел на шкалу глубины. Вот-вот встретятся… Он сам стал за лебедку, медленно, словно крадучись, отпускал ее вниз. Есть! Он долго разворачивал ротором трубы, но ничего не получалось. Вдруг по возросшему весу колонны понял — захватило.
И бережно, будто боялся расплескать бесценную жидкость, перевел лебедку на подъем.
Когда, ликвидировав аварию, Геннадий уезжал домой, уже занимался рассвет. И снова вода в глубоких колеях казалась нефтяной. И снова он подумал: «Мерещится? Не все ей мерещиться, увидим и живую».
Жена не спала.
— Что случилось?
— Да вот на гулянку бегал, к соседним медведям, — улыбнулся Геннадий.
Она озадаченно поглядела на его заляпанную глиной форменную тужурку, на потемневшие от усталости глаза. И рассмеялась:
— Давай, давай, гуляка. Ужином-то тебя медведи покормили?..
…Работы на буровой шли к концу. Начались ее испытания. Данные кароттажа — геофизического исследования скважин — были многообещающими. Ожидался газ. Но день сменялся днем, а результатов — никаких. Каждый вечер Геннадий, возвращаясь домой, разочарованно ронял:
— Напрасные хлопоты. Что-то не то— сам понять не могу. И бригада нервничает.
Но однажды вечером он в обычное время домой не пришел. Появился, как и в тот раз, только под утро, веселый и усталый. А на тужурке вместо комков глины блестели жирные пятна нефти.
— Дождались! Теперь пойдет! — радостно воскликнул он. И лишь после этого начал обстоятельный рассказ о событиях на буровой.
День начинался совсем по-обычному. Простреляли горизонт, начали опробывание скважины. По-прежнему из нее шла кода. Вдруг вода покрылась слабой пленкой, какая бывает в начинающих «зацветать» стоячих прудах. Потом пленка стала все толще, на ней обозначились радужные разводы. Сомнений быть не могло — скважина «проснулась», откуда-то из глубины поднималась нефть.
Что тут началось! Признаки «горного масла» словно подстегнули всех. Уже не было свободных и рабочих вахт — все толкались на буровой, одновременно и помогая и мешая друг другу. Желонка — так называется огромное подобие стального стакана, которым зачерпывается жидкость из глубины — все быстрее заполнялась нефтью. И вот уже она потекла сама, переливаясь через устье скважины, заливая дощатый настил буровой, оседая многоцветными лужицами на пожухшей осенней траве.
Нет, это был не тот знаменитый нефтяной фонтан, который принес Шаиму всеобщую известность — на подступах к нему пришлось пробурить еще не одну скважину. Но осень 1959 года оставила по себе добрую память — именно тогда и появились в тайге первые ручейки будущих нефтяных рек.
Как раз в это время мне довелось впервые побывать в Шаиме. Наш гидросамолет АН-2 «приводнился» на реке Конде. Мой спутник, гидрогеолог Ханты-Мансийской экспедиции Рэм едва дождался, пока привычный «Антон» уперся своими поплавками в неуклюже сколоченные деревянные сходни. И вот — берег Конды, вековая тайга с высокими, мачтовыми соснами, а над всем этим — горделивая буровая вышка. Далеко смотрится с высоты!
Несколько дней прожили мы на буровой. Ее уже испытали, закрыли, и лишь время от времени, чтобы удовлетворить любопытство гостей, выпускали небольшую толику густой, лоснящейся жидкости — первой тюменской нефти. Мы наливали ее в пустые консервные банки, а потом жгли в расположенной по соседству культбудке, радуясь голубоватым переливам огня. Могли мы думать, что через несколько месяцев здесь появится «большая нефть», что на наших глазах рождается совершенно новый нефтеносный район страны?..
Случилось именно так. Могучий фонтан появился в начале 1960 года. Шаим сразу стал знаменитым. Но те, кто закладывал фундамент «большой нефти», были уже далеко-далеко от нее, в новых походах.
Открытие Шаима резко оживило всю работу сибирских разведчиков недр. Цель была уже не умозрительной, а реальной, ощутимой! Все новые скважины уходили в глубь земли, возвращаясь с добрыми вестями.
…Буровой мастер Николай Григорьев приехал в управление Ханты-Мансийской экспедиции под вечер. И сразу к начальнику экспедиции Сутормину.
— Евгений Васильевич, бурение на Каменном к концу подходит. Договариваться приехал — три года в отпуске не был. Пора и отдохнуть.
Сутормин посмотрел куда-то в сторону, задумчиво потрагивая румяные, почти юношеские щеки.
— Да, в отпуск… Надо бы тебе, Николай Иванович, в отпуск, надо. Ладно, решим. Только вначале разберемся в обстановке.
Он расстелил геологическую карту, пригласил главного геолога Марка Бинштока (он сейчас тоже начальник экспедиции, только другой — Сургутской).
— Давай, Марк, — предложил Сутормин, — посоветуемся с мастером. Как по-твоему, Николай Иванович, будет на твоей буровой нефть?
— Будет. Только совеем немного.
— Согласен. Это и понятно — скважина на крыле структуры. А новую поставим в самом центре, на макушке, так сказать. Что ожидать можно?
Григорьев долго рассматривал геологический разрез структуры, кривые кароттажных диаграмм.
— Должна быть большая нефть. Правда, должна быть!
И пошли обычные рабочие разговоры: откуда перевозить вышку, где будут жить буровики, сколько надо труб, глинистого раствора.
— А кого вместо тебя поставим, Николай Иванович? — спросил Сутормин.
— Вместо меня?.. — Григорьев даже привстал от удивления и обиды. — Как, вместо меня?.. Уж нехорош стал!
— Так тебе же в отпуск, — спрятал улыбку начальник экспедиции.
— Отпуск? — Григорьев озадаченно посмотрел на него. — Точно, в отпуск собрался, жене твердо обещал.
Потом махнул рукой, рассмеялся:
— Ну и хитер! Куда я от большой нефти уйду. Успею отгулять.
Остается досказать, что Николай Иванович успешно пробурил эту скважину, получил богатый фонтан. Потом и в отпуск пошел, и снова вернулся на таежные буровые. Несколько месяцев назад мастер Григорьев был награжден орденом Ленина.
Уже новые горизонты открываются перед нефтеразведчиками Западной Сибири. Кажется, совсем недавно узнали мы о Шаиме. А жизнь идет вперед, и главное направление разведок успело сместиться на восток, к мощным месторождениям Сургута и Усть-Балыка. Сколько их будет еще впереди, этих далеких и манящих рубежей!
Первооткрыватели Шаима уже бродят по другим уголкам Сибири, порой за многие километры от таежной Конды. По-прежнему отправляется в свои нелегкие маршруты инженер-гравиметрист Блохинцев. В Ханты-Мансийске разрабатывает новые методы сейсморазведки Виктор Гершанник. Только Геннадий Махалин не тронулся пока из этих мест — он теперь главный инженер Шаимской экспедиции. Впрочем, трудно сейчас узнать в солидном, заметно располневшем и чуточку самодовольном человеке того самого порывистого юношу в студенческой, заляпанной глиной тужурке. Но вспомнишь былое, 'заговоришь о тех трудных и ярких днях, — словно повеет бодрым ветром дорог и дальних странствий. Большая цель ведет в новые походы.
Разные бывают цели. Одна — ближняя, завтрашняя. Стоит чуть приналечь, собраться с силами — и она уже достигнута. Такая цель всегда видна. Этой целью был нефтяной Шаим.
Но бывает и другая цель. Она видится где-то на дальних рубежах. Вглядишься вперед, вслушаешься в зов собственного сердца — и перед мысленным взором откроется трудная, нескорая дорога. Ты даже не знаешь, сколько доведется идти по ней. Ты только догадываешься о всех преградах. Но уже собираешься в путь. Дальняя, нелегкая цель манит за видимые горизонты.
Такая цель — вся нефтяная Сибирь, «Третье Баку» Советского Союза. Ей отдают свои силы, ей посвящают свою жизнь в походе, — жизнь в поиске сибирские разведчики недр — современные землепроходцы нашей эпохи.